Негласные войны. История специальных служб 1919-1945. Книга вторая. Война. Том первый

1. СТРУКТУРА

Прямая или косвенная ответственность за развязывание Второй мировой войны в Европе лежит на правительствах многих стран, от Великобритании и Франции до Италии и СССР, однако, безусловно, главным виновником этого была Германия. Хотя в сентябре 1939 года Гитлер и его окружение планировали ограничиться захватом Польши и совершенно не собирались вступать в вооруженную конфронтацию с мощными западными противниками, это отнюдь не делает Третий рейх менее агрессивным государством. Муссолини был настроен воинственнее своего берлинского союзника, однако значительно меньший военно-экономический потенциал Италии предопределил ее ведомую роль в группе агрессоров, и главным противником стран антигитлеровской коалиции, без сомнения, являлась Германия.

Спецслужбы Третьего рейха оказались не вполне готовыми к начавшейся войне, причем это утверждение равно справедливо в отношении всех их ветвей и звеньев. Для первой жертвы нацистской агрессии, которой стала Польша, ресурсов и потенциала спецслужб хватило с избытком, однако последовавший за этим процесс появления все новых противников заставил руководство разведывательных органов Германии во многом пересмотреть принятые концепции. Утром 3 сентября 1939 года рейх оказался в состоянии войны с Великобританией, вечером того же дня — с Францией, Австралией, Новой Зеландией и Индией, 6 сентября к числу его противников присоединился Южно-Африканский Союз, а 10 сентября — Канада. В течение полутора недель Берлин вошел в конфронтацию с государствами, многократно превосходящими его по территории, населению и суммарной военно-экономической мощи.

В ходе польской кампании вермахт разгромил противника ценой незначительных потерь (10572 погибших, 30322 раненых и 3409 пропавших без вести), чему в немалой степени способствовала четкая работа агентуры абвера и его диверсионных подразделений. Она породила у СС острое желание составить военным достойную конкуренцию в этих специфических областях и совпала по времени с выработкой концепции реорганизации партийных и государственных спецслужб и полицейских органов. В результате 27 сентября 1939 года был издан приказ об объединении полиции безопасности и Службы безопасности в Главное управление имперской безопасности (РСХА). Новый громоздкий монстр тайной войны объединил в своем составе множество различных подразделений и по этому показателю уступал лишь НКВД СССР, далеко превосходившему своего германского конкурента. Первоначально в РСХА имелось шесть управлений:

— I — административные и правовые вопросы. Начальник — оберфюрер СС Карл Рудольф Вернер Бест;

— II — исследования мировоззрения. Начальник — оберфюрер СС Франц Альфред Сикс;

— III — внутренняя служба безопасности (СД-инланд). Начальник — группенфюрер СС и генерал-лейтенант полиции Отто Олендорф;

— IV — тайная государственная полиция (гестапо). Начальник — группенфюрер СС и генерал-лейтенант полиции Генрих Мюллер;

— V — криминальная полиция (крипо). Начальник — группенфюрер СС и генерал-лейтенант полиции, рейхскриминальдиректор Артур Небе;

— VI — внешняя служба безопасности (СД-аусланд). Начальник — бригадефюрер СС и генерал-майор полиции Хайнц Мария Карл Ноет[164].

Вернер Бест

Генрих Мюллер

Артур Небе

Франц Сикс

I управление занималось обслуживанием самого РСХА, II, III и VI управления составляли комплекс служб СД и являлись органами партии, а IV и V управления обладали исполнительной властью, то есть правом производить аресты соответственно в политической и криминальной областях и вместе с I управлением были органами государства. Применительно к теме книги интерес представляют лишь III, IV и VI управления, обеспечивавшие внешнюю и внутреннюю политическую разведку и контрразведку рейха. Неизбежные при любых административных действиях проволочки были сведены к минимуму, и уже с 1 октября РСХА начало полноценно функционировать. Создание Главного управления имперской безопасности являлось секретным актом, а его руководитель обергруппенфюрер Райнхард Гейдрих официально именовался так лишь во внутренних документах ведомства и СС, а для остального мира он по-прежнему значился “начальником полиции безопасности и СД”. Употребление термина “Главное управление имперской безопасности” за пределами самого этого органа запрещалось.

В 1940 году I управление РСХА было реорганизовано, что вызвало изменение наименований и функций некоторых других управлений:

— I — кадровые вопросы;

— II — организационно-административные и юридические вопросы;

— III — внутренняя служба безопасности (СД-инланд);

— IV — тайная государственная полиция (гестапо);

— V — криминальная полиция (крипо)

— VI — внешняя служба безопасности (СД-аусланд);

— VII — изучение идеологии противника, учет и обработка информации.

В рамках РСХА обеспечение внутренней безопасности рейха и ведение контрразведывательной деятельности возлагалось на СД-инланд и гестапо. Официальная задача тайной государственной полиции вначале формулировалась как “борьба с противником”, а позднее была изменена на “выявление преступников и борьба с ними”. Приказ Гейдриха о реорганизации разведывательной и контрразведывательной служб Главного управления на военный период от 4 августа 1941 года определил ее задачи следующим образом: “В ведении контрразведки находится разведывательная деятельность тайной государственной полиции в областях внутренней политики и полицейского надзора, которая имеет целью выслеживание отдельных врагов государства и их деятельности, организаций, связей и отношений”[165]. Еще до этого структура гестапо претерпела несколько изменений, в частности, с началом войны в нем возник реферат IVA2, отвечавший за противодействие диверсиям и проведение связанных с этим контрразведывательных операций. По состоянию на 1 марта 1941 года центральный аппарат IV управления состоял из следующих подразделений:

— канцелярия;

— группа IVA. Рефераты:

— IVA1 — коммунизм, марксизм и родственные организации, военные преступления, нелегальная и вражеская пропаганда;

— IVA2 — профилактика диверсий и борьба с ними, политическая фальсификация, политико-полицейские уполномоченные контрразведки;

— IVA3 — реакционеры, либералы, эмигранты и вопросы предательства, не вошедшие в компетенцию реферата IVA1;

— IVA4 — наружное наблюдение, розыск, особые поручения, охрана, сообщения о покушениях;

— группа IVB. Рефераты:

— IVB1 — политический католицизм;

— IVB2 — политический протестантизм и секты;

— IVB3 — иные конфессии и масонство;

— IVB4 — еврейский вопрос;

— группа IVC. Рефераты:

— IVC1 — картотеки, личные дела, визы, надзор за иностранцами;

— IVC2 — превентивные аресты;

— IVC3 — пресса и литература;

— IVC4 — НСДАП; особые ситуации;

— группа IVD. Рефераты:

— IVD1 — протекторат Богемия и Моравия, чехи в рейхе;

— IVD2 — генерал-губернаторство, поляки в рейхе;

— IVD3 — враждебно настроенные к Германии иностранцы, бюро доверенных лиц;

— IVD4 — оккупированные территории Западной и Северной Европы;

— IVD5, позднее выведен из состава группы и переименован в IV(P) — связь с зарубежными полициями, руководство работой полицейских атташе; непосредственно подчинялся начальнику управления;

— группа IVE. Рефераты:

— IVE1 — общие вопросы контрразведки, заключения по делам шпионажа и государственной измены, охрана промышленных предприятий;

— IVE2 — общие вопросы экономики и экономическая контрразведка;

— IVE3 — контрразведка “Запад”;

— IVE4 — контрразведка “Север”;

— IVE5 — контрразведка “Восток”;

— IVE6 — контрразведка “Юг”;

— реферат IV(N) — пункт сбора донесений, учет штатных агентов;

По состоянию на 1942 год в центральном аппарате гестапо работали 1500 сотрудников, а к перечисленным группам добавилась IVF, отвечавшая за руководство пограничной полицией (“гренцполицай”), выдачу удостоверений личности и паспортов и надзор за находящимися на подведомственных территориях иностранцами.

IV управлением РСХА руководил профессиональный полицейский Генрих Мюллер, одна из наиболее примечательных фигур в иерархии нацистских спецслужб. В 1919 году в 19-летнем возрасте он был принят на службу в отдел VIA баварской политической полиции, где занимался коммунистами и иными левыми партиями и группировками. Биографы по-разному характеризуют этого человека, иногда их оценки расходятся до полярной противоположности, но все единодушно отмечают высокий профессионализм начальника гестапо, его холодную жестокость, незаурядную способность к тактическому и стратегическому мышлению, особенно в аппаратных играх, и потрясающую работоспособность. Например, с осени 1941 до мая 1945 года он отсутствовал на службе всего лишь дважды.

Мюллер долгое время не вступал в НСДАП, однако с переходом из политической полиции в гестапо он автоматически стал членом СС, и это противоречие неоднократно пытались использовать его конкуренты и соперники. С начала 1920-х годов и на протяжении всей своей карьеры он занимался подавлением политических противников режима, периодически соприкасаясь при этом с деятельностью контрразведки. В 1934 году Мюллер в звании оберштурмфюрера СС был включен в штат главного управления СД, что в значительной степени являлось формальным актом. В следующем году он стал уже гауптштурмфюрером СС и возглавил важнейший реферат гестапо III А, ведавший коммунистами, марксистами и иными левыми партиями, после чего его карьера стремительно пошла вверх. В 1936 году в результате проведенной 26 июня реорганизации германских полицейских служб Мюллер получил звание штурмбанфюрера СС и возглавил основной отдел гестапо II (внутриполитические отношения), которым до этого непосредственно руководил Гейдрих. В главном управлении полиции безопасности (зипо) штурмбанфюрер СС, старший правительственный советник и советник криминальной полиции Генрих Мюллер одновременно возглавлял II отдел гестапо и являлся заместителем начальника тайной государственной полиции. Существует множество свидетельств того, что фактически он руководил всем ведомством. Это косвенно доказывается присвоением ему уже в сентябре 1936 года звания оберштурмбан-фюрера СС, а в январе 1937 года — штандартенфюрера СС, то есть нового чина каждые три месяца, что само по себе представляет собой беспрецедентно редким случай.

Аншлюс Австрии на некоторое время изменил направленность служебного роста Мюллера. В течение нескольких недель он занимал пост начальника полиции безопасности и СД на приобретенной территории, а затем в апреле 1939 года стал оберфюрером СС и руководителем криминальной полиции рейха, сохраняя при этом фактическое руководство гестапо и его II отделом. После образования РСХА в его IV управление вошли все отделы политической полиции главного управления зипо, отделы гестапо II и III (контрразведка) и 69 полицейских участков на территории Германии. Всем этим уже совершенно официально руководил Мюллер, ставший также и главным инспектором пограничной полиции, зато контроль над криминальной полицией был изъят из его ведения и передан начальнику V управления РСХА Небе. В декабре 1940 года начальник IV управления РСХА получил звания генерал-майора полиции и бригадефюрера СС, а менее чем через год, в ноябре 1941 года — генерал-лейтенанта полиции и группенфюрера СС. На этом его служебный рост закончился, вероятно, из-за последовавшей вскоре гибели в Праге главного покровителя Мюллера обергруппенфюрера СС Гейдриха, который постоянно продвигал своего подчиненного на протяжении всего периода их совместной работы. Существуют свидетельства того, что начальник гестапо надеялся сам занять ставший вакантным пост, однако этого не произошло, судя по всему, не в последнюю очередь из-за опасений, которые не в меру усиливший свои позиции Мюллер внушал рейхсфюреру СС Гиммлеру.

В связи с предстоящим нападением на Советский Союз перед гестапо встали новые задачи. Москва не поддерживала деятельность активных противников режима в связи с существовавшим пактом о ненападении, однако Мюллер понимал, что в момент начала войны против СССР ситуация немедленно изменится. В гестапо и СД прекрасно осознавали опасность инфильтрации советской агентуры в числе репатриировавшихся из Прибалтики немцев и заранее готовились к ней, но среди этой категории не оказалось удачливых разведчиков, по крайней мере, в открытых источниках информация о них отсутствует. Следует отметить, что гестапо осуществляло лишь гражданскую контрразведку, а на зону боевых действий его юрисдикция не распространялась, там безопасность обеспечивал армейский орган — тайная полевая полиция (ГФП). Ее руководителем являлся оберфюрер СС Вилли Крихбаум, подчинявшийся военному командованию в лице III отдела абвера, лишь координировавшего с гестапо свои действия. ГФП впервые возникла как временная структура, отвечавшая в Испании за контрразведывательное обеспечение легиона “Кондор”, позднее она действовала в составе вводимых в Австрию частей вермахта, а узаконена была 24 июля 1939 года. Со следующего месяца ГФП начала формировать группы для обеспечения безопасности вторгающихся в Польшу воинских частей и с этого момента стала одной из влиятельных спецслужб Третьего рейха. Основу тайной полевой полиции составляли комиссариаты и секретариат, она не располагала собственными силовыми подразделениями, зато для выполнения своих задач ее органы имели право привлекать любые части вермахта и СС. После 20 июля 1944 года главной задачей ГФП стало обеспечение постоянного контроля за лояльностью войск и оказание в случае необходимости силового воздействия на них. В последний период своего существования ГФП сменила название и именовалась гестапо вермахта.

С IV управлением тесно сотрудничала СД-инланд, являвшаяся службой внутренней разведки и действовавшая внутри рейха и на оккупированных территориях, за исключением районов, находившихся под юрисдикцией военных властей. Упомянутый приказ Гейдриха от 4 августа 1941 года определял задачи внутренней разведки следующим образом: “Разведка относительно положения во всех областях жизни имеет задачей: разведывать о положении во всех отраслях жизни, особенно о настроениях населения и политических деятелях, а также о влиянии, оказываемом на положение в жизненных областях различными мероприятиями и событиями, выяснять степень согласованности данного положения с национал-социалистскими целями и после соответствующей обработки осведомлять руководящие учреждения партии и государства”[166]. В пределах рейха СД имела районные отделения, совпадавшие с административно-территориальным делением Германии. При рассмотрении структуры управления, в особенности наименований его рефератов, следует помнить, что задачи службы состояли не в обеспечении безопасности перечисленных отраслей, а лишь в освещении положения дел в них с помощью сети гласных и негласных информаторов. Центральный аппарат III управления насчитывал от 300 до 400 сотрудников, разделявшихся на группы:

— IIIА — вопросы правопорядка и административного строительства рейха. Рефераты:

— IIIA1 — общие вопросы по сферам жизнедеятельности;

— IIIA2 — правовые вопросы;

— IIIАЗ — конституция и администрация;

— IllА4 — изучение жизни населения;

— IIIВ — германское этническое сообщество. Рефераты:

— IIIB1 — работа по германизму;

— IIIB2 — национальные меньшинства;

— IIIВЗ — вопросы расы и здоровья нации;

— IIIB4 — вопросы иммиграции и переселения;

— IIIB5 — оккупированные территории;

— IIIС — область культуры. Рефераты:

— IIIC1 — наука;

— IIIC2 — воспитание и религиозная жизнь;

— IIIСЗ — искусство и фольклор;

— IIIC4 — пресса, книгоиздательство, радио;

— IIID — область экономики. Рефераты:

— IIID1 — пищевая промышленность;

— IIID2 — торговля, транспорт, ремесла;

— IIID3 — финансы, валютные операции, банки и биржи, страхование;

— IIIB4 — промышленность и энергетика;

— IIIB5 — проблемы трудовых ресурсов и социальные вопросы.

Отто Олендорф

Управление возглавлял группенфюрер Отто Олендорф, в течение некоторого времени отрывавшийся от своих обязанностей для командования на территории СССР айнзатцгруппой СС “D”. Руководитель криминальной полиции Небе возглавлял аналогичную группу “В”. Мюллер также стремился возглавить айнзатц-группу, но путь к этому был закрыт из-за его активного участия в операции “Гиммлер”. Существовал особый приказ, категорически запрещавший всем ее участникам появляться на фронте или на любой иной территории, где они могли бы попасть в руки противника и вольно или невольно разгласить доверенные им секреты. С января 1943 года Олендорф, не оставляя работу в СД, возглавил также внешнеторговую секцию министерства экономики, а в 1944 году получил звание группенфюрера СС и генерал-лейтенанта полиции.

Весьма незаурядный и амбициозный Гейдрих томился от узких рамок, поставленных ему Гитлером в области внешних операций, однако до 1940–1941 годов преодолеть их не мог. Абвер настолько опережал по эффективности своих конкурентов, что руководство рейха не видело особой необходимости в предоставлении широких полномочий службе внешнеполитической разведки. Это было вполне оправдано, поскольку, за исключением Гейдриха, в руководстве СД отсутствовали масштабно мыслящие люди, способные поднять ее над уровнем либо примитивного шпионажа, либо регистрационной конторы для обобщения донесений малозначащих агентов. Летом 1940 года СД-аусланд подверглась чистке, в ходе которой выявилось значительное количество ошибок и недоработок, практически сведших к нулю ее эффективность. Этим попытался воспользоваться Мюллер, несколько раз предлагавший сосредоточить в своем ведомстве не только внутренний, но и внешний “надзор за противником”. Он аргументировал это тем, что лишь его сотрудники, работающие по иностранным агентам и имеющие дело с вражескими секретными службами, в состоянии наладить и сбор информации за пределами страны. Предложение было отвергнуто по целому ряду как объективных, так и субъективных причин. Гестапо являлось полицейским органом, имевшим весьма мало общего с информационной службой, и не располагало подготовленными кадрами разведчиков со знанием иностранных языков и умением ориентироваться за рубежом.

По воспоминаниям Шелленберга, в ответ на предложение Мюллера Гейдрих заявил: “После этого он всего лишь мелкий полицейский чиновник”[167]. Однако основная причина оставления инициативы начальника гестапо без внимания заключалась явно не в этом. Постепенно руководитель IV управления стал слишком крупной фигурой в системе органов безопасности рейха, и Гейдрих с Гиммлером вовсе не желали усиления своего излишне влиятельного подчиненного. Все же насущная необходимость укрепления политической разведки была очевидной, и поэтому они активно подыскивали кандидата на замену далеко не соответствовавшего предъявляемым требованиям Хайнца Поста.

Начальник СД-аусланд не только рассматривал свой пост как синекуру, ввиду чего находился на рабочем месте не более 3–4 часов в день, прочитывал за это время несколько отчетов и неделями не принимал сотрудников с докладами по оперативным вопросам, но и использовал его в целях, весьма похожих на коррупцию. В частности, в процессе ариизации одного из пражских банковских домов его акции непонятным путем оказались в руках ряда офицеров разведки. Получив доступ к управлению финансовыми ресурсами, сотрудники СД-аусланд по прямому указанию Поста выдали кредит в размере 200 тысяч марок некоему Волльхайму под смехотворно низкие в описываемый период 7 % годовых. Сам начальник разведки купил небольшой дом в Берлине, чего никак не позволяли его официальные доходы. Еще более скандальной являлась история с текстильным экспортно-импортным концерном, спасенным после объявленного банкротства с помощью средств VI управления РСХА. Теоретически таким путем создавались возможности для легализации поездок агентуры за рубеж, а практически акции концерна оказались сосредоточены в руках нескольких офицеров разведки. Подобные вещи в Третьем рейхе не оставались безнаказанными. Негласное расследование гестапо выявило факты использования начальником разведки своего служебного положения в целях личного обогащения, в результате чего Гиммлер распорядился начать расследование дела Поста. Не исключено, что в результате этого руководителя СД-аусланд отправили бы в лагерь для осознания допущенных ошибок, но находившийся в интимных отношениях с его женой Гейдрих помог спустить дело на тормозах. Пост был отстранен от должности и в течение трех лет находился в резерве охранных отрядов, поскольку рейхсфюрер СС препятствовал любым его попыткам трудоустроиться. В частности, Посту несколько раз было отказано в просьбе возглавить рейхскомиссариат “Украина”.

Понятно, что подобная ситуация с начальником разведки не могла устраивать никого в руководстве рейха. Образование РСХА ставило перед VI управлением РСХА новые задачи, для решения которых требовалось заложить надежный организационный фундамент. СД-аусланд было позволено создать развитую внутреннюю структуру, хотя первоначально должным образом были укомплектованы лишь некоторые из ее подразделений. Внешнеполитическая разведка разделялась теперь на группы:

— VIA — общая организация разведывательной службы, контроль за работой территориального аппарата;

— VIВ — руководство разведывательной деятельностью в зоне германского и итальянского влияния в Европе, Африке и на Ближнем Востоке;

— VIC “Восток” — руководство разведывательной деятельностью в зоне советского и японского влияния;

— VID “Запад” — руководство разведывательной деятельностью в зоне английского и американского влияния;

— VIE — изучение зарубежных идеологических противников;

— VIF — технические средства разведки;

— VIS — учебное подразделение.

В дальнейшем структура СД-аусланд и функции некоторых групп и рефератов претерпели изменения. Например, группа VIS стала отвечать за осуществление диверсий, а в 1942 году возникла группа VIG, руководившая ведением научно-технической разведки. Общая численность сотрудников центрального аппарата VI управления колебалась в пределах от 300 до 500 сотрудников.

22 июня 1941 года, в день вторжения вермахта в СССР, в VI управлении РСХА сменился начальник. Им стал 31-летний оберштурмбанфюрер Вальтер Фридрих Шелленберг, с 1934 года негласно сотрудничавший с СД, а через несколько лет официально принятый туда на службу. Его заметил и продвигал лично Гейдрих, хотя первоначально сам Шелленберг об этом не знал. Он работал с доктором Гербертом Мельхорном, о котором отозвался в своих мемуарах весьма уважительно: “Этот человек создал для Гейдриха такую машину, при помощи которой тот мог тайно наблюдать все стороны немецкой жизни”[168]. Служебное положение будущего начальника СД-аусланд было в некоторой степени неопределенным, поскольку он занимался внутренними операциями, но в то же время был вовлечен и во внешние акции, наподобие уже описанного похищения в Венло. Вероятнее всего, фактически Шелленберг являлся своего рода офицером Гейдриха для особых поручений. Правдивость его собственного утверждения о том, что в 1939–1940 годах он выполнял поручение по реорганизации контрразведывательной системы рейха, вызывает определенные сомнения, поскольку в системе СД и гестапо имелось немало значительно более опытных сотрудников. Однако протеже Гейдриха действительно занимался в гестапо контрразведывательными вопросами, в частности, проводил инспекцию состояния контрразведки в Рурской области в октябре 1939 года. Причиной проверки явилась пропажа из сейфа одного из заводов чертежей противотанкового орудия, зафиксированная совершенно случайно после того, как однажды вечером они внезапно понадобились для работы. Дирекция завода немедленно уведомила о происшествии местное отделение гестапо. Прибывший Шелленберг сумел негласно установить, что чертежи унес, а затем вернул на место начальник цеха производства стволов, натурализованный поляк, проживавший в Германии с 1924 года. Наблюдение за сейфом на пятую ночь выявило пропажу еще семи листов, найденных в ходе внезапного обыска дома подозреваемого. По этому делу гестапо арестовало 16 поляков, составлявших довоенную сеть, ранее находившуюся на связи у военного атташе Польши в Берлине. Они планировали законсервировать свою работу до прояснения обстановки, так что их провал оказался совершенно случайным. Трое арестованных были казнены, а двое оправданы и выпущены на свободу.

Подобные операции случались редко, поэтому стремление Шелленберга к работе на международном уровне реализовывалось достаточно трудно. Гестапо предоставляло не слишком много возможностей в этой области, поскольку в группе IVE имелись специалисты по контрразведке различного профиля с серьезным стажем работы, не собиравшиеся делиться своими участками работы с молодым выскочкой. Шелленберг догадывался о желании Гейдриха перевести его в разведку, и новое назначение хотя и обрадовало его, но не явилось полной неожиданностью. Он воспринял такой поворот карьеры с большим энтузиазмом и начал свою деятельность с решительных кадровых перестановок и выявления происходивших в заметных масштабах финансовых злоупотреблений. Неофициальное расследование позволило новому начальнику VI управления получить серьезные компрометирующие материалы на ряд своих сотрудников и в дальнейшем держать их в повиновении. Этот ход Шелленберга сразу же позволил ему завоевать в СД-аусланд твердые руководящие позиции и изначально избавиться от более чем возможных в секретной службе внутренних интриг своих подчиненных.

Вальтер Шелленберг

Кроме того, он пользовался мощной поддержкой Гейдриха, однако отплатил ему в своих мемуарах черной неблагодарностью. Шелленберг постоянно старался отмежеваться от начальника РСХА и заявлял, что тот “всегда относился ко мне с крайней подозрительностью и неприязнью, внимательно следил за моей работой и, где только мог, вставлял мне палки в колеса. Только теперь я понял, насколько низко могут опуститься люди, движимые ненавистью, завистью и страстью к коварным интригам. Были периоды, когда я чувствовал себя не начальником управления, а затравленным животным”[169]. Совершенно неясно, чему в служебном положении Шелленберга мог завидовать его руководитель, стоявший неизмеримо выше в нацистской иерархии. В действительности же период работы под началом Гейдриха был самым благоприятным для руководителя СД-аусланд, хотя начальник РСХА и не баловал его очередными званиями. Штандартенфюрером Шелленберг стал лишь через два месяца после гибели Гейдриха, 21 июля 1942 года, а бригадефюрером СС и самым молодым генералом в Третьем рейхе и того позднее.

Театральность и любовь к внешним эффектам составляли неотъемлемую часть характера Шелленберга. Зачастую это затмевало соображения здравого смысла и выглядело просто смешно, например, его “перстень с большим голубым камнем, под которым была запрятана золотая ампула с цианистым калием”[170]. Обстановка служебного помещения начальника разведки также свидетельствует о некоторых особенностях его характера: “просторный кабинет, обставленный самой дорогой мебелью, с пушистым, роскошным ковром на полу”[171]выглядел в воюющей стране просто неприлично. Комната была напичкана микрофонами, окна затянуты проволочной сеткой с фотоэлементами, а в тумбах стола помещались два пулемета на поворотных станках, наводившиеся на каждого посетителя. Стрельбу можно было начать нажатием кнопки на поверхности стола. Шелленберг никогда по-настоящему не работал с оружием и, судя по всему, просто не понимал, какой ненужной опасности он подвергает любого входящего в свой кабинет. Полную противоположность этому являл скромный и тесный служебный кабинет адмирала Канариса, украшенный лишь моделью крейсера “Дрезден” и бронзовой индийской статуэткой с тремя обезьянками, а также портретами его предшественников.

Шелленберга трудно назвать выдающимся руководителем разведки, поскольку многие его высказывания, приведенные даже в послевоенных мемуарах, выявляют его слабое знакомство с предметом деятельности. Например, он заявлял, что “в Германии, как в большинстве других стран, надлежит создать объединенную разведывательную службу”[172]. На самом деле в годы Второй мировой войны трудно было найти страну, в которой военная и политаческая разведки составляли бы одно целое, и уж ни в коем случае не среди ведущих в этой областа государств. Еще одним из примеров буквально вопиющей некомпетентности Шелленберга стал написанный им для Гейдриха текст доклада Гиммлеру, в котором он ведет речь о “ГПУ, которое с 3 февраля 1941 года включено в объединенный народный комиссариат внутренних дел под наименованием “Народного комиссариата государственной безопасности”[173]. Как известно, в указанный Шелленбергом день единый НКВД СССР как раз разделился на НКВД и НКГБ, не говоря уже о том, что понятое ГПУ ушло в историю еще в 1934 году. Безусловно, все сказанное не означает, что в деятельности начальника германской внешнепо-литаческой разведки не было удач, а в некоторых вопросах он мыслил широкомасштабно и в самом деле опережал абвер. Например, одной из его действительно передовых идей являлось образование направленной протав Советского Союза своего рода федерации европейских спецслужб, или информационного пула. Он получил согласие на это от руководителей разведок Финляндии, Венгрии, Хорватаи, Румынии, Болгарии и Турции, а французы (Виши), испанцы и португальцы вели переговоры на эту тему, но так и не подтвердили вхождение в такое объединение. Шелленберг упоминает в этой связи также и Сербию, однако это уже явно относится к облаете его не столь редких фантазий и домыслов. После оккупации там, естественно, не было никаких спецслужб, а разведорганы партазан Тито и четников Михайловича не относились к структурам, склонным к ведению диалога с немцами.

В роли начальника VI управления Шелленберг оказался весьма способным администратором. Он начал с полного пересмотра всех дел управления и сокращения 30 % сотрудников, пересмотра принципов агентурно-оперативной работы и развития инфраструктуры разведки. Изменилась система оперативной отчетности, теперь СД-аусланд группировала исходящие информационные документы строго по четырем категориям:

1. Ежедневные отчеты, готовившиеся группой специалистов для рейхсфюрера СС. Эта работа первоначально носила экспериментальный характер, но весьма скоро была одобрена и вменена в постоянную обязанность. После этого отчеты рассылались, помимо Гиммлера, группе лиц в высшем политическом и военном руководстве рейха, против чего возражал Шелленберг, указывавший на то, что материалы не успевают пройти окончательную проверку. Однако это не было принято во внимание, и практика продолжилась.

2. Совместные обзоры. Специалисты различных рефератов СД-аусланд готовили их по конкретным странам и направлениям, и исключительно по политической, но не по экономической или военно-политической обстановке. Обзоры носили почти ежедневный характер и рассылались руководству НСДАП.

3. Обзоры иностранной прессы и радиовещания. Носили более конкретный характер и рассылались преимущественно в соответствующие рефераты МИД.

4. Особые политические отчеты, не носившие регулярного характера и составлявшиеся в случаях конкретной необходимости.

Шелленберг серьезно реорганизовал свое ведомство, в результате чего к 1945 году СД-аусланд приобрела следующую структуру:

— А — общая организация разведывательной службы. Рефераты:

— А1 — организация работы;

— А2 — валютно-финансовая деятельность;

— АЗ — кадры;

— А4 — обучение и тренировка;

— А5 — поездки и визы;

— А6 — инспекции;

— А7 — центральный пост опроса возвращающихся;

— В — разведка в странах Западной Европы. Рефераты:

— В1 — Италия;

— В2 — Франция, Бельгия, Голландия;

— ВЗ — Швейцария;

— В4 — Испания, Португалия;

— Vat. — Ватикан;

— С — разведка в СССР, на Ближнем и Дальнем Востоке. Рефераты:

— С1, С2, С-3 — СССР;

— С4, С5, С6 — Япония, Маньчжурия, Таиланд;

— С8, С9, СЮ — Китай;

— С11 — Индия;

— Са, СЪ, Сс — Турция, Иран, Афганистан;

— С13 — Сирия, Трансиордания, Ирак, Палестина, Египет;

— D — разведка в Америке и Западной Европе. Рефераты:

— D1 — Северная Америка;

— D2 — Великобритания;

— D3 — Швеция, Финляндия, Норвегия и Дания;

— D4 — Южная Америка;

— Е — разведка в странах Восточной Европы. Рефераты:

— Е1 — Словакия:

— Е2 — Венгрия;

— ЕЗ — Хорватия и Сербия;

— Е4 — Албания и Черногория;

— Е5 — Греция;

— Е6 — Болгария;

— Е7 — Румыния;

— F — технические подразделения. Рефераты:

— Н — радиотехнические подразделения, вошедшие в состав “Института Гавела”;

— F3 — химические и механические диверсионные средства;

— F4 — подделка документов и фотография;

— F5 — технические средства помощи;

— F6 — инструктажи;

— Р — администрация и кадры;

— G — координация научно-исследовательских работ. Рефераты:

— Wi/T — экономика и технология;

— Wil — приобретение;

— Wi2 — оценка;

— Wi3, Wi4 — работа с персоналом;

— Т — технология;

— S — диверсии;

— “Культ.” — внутренняя служба получения информации в ненаучной (культурной) сфере;

— Z — военная контрразведка и проверка персонала;

— “Защита”— гражданская контрразведка и проверка персонала.

Официальное название имела лишь группа А, все остальные же обозначались только указанными литерами без расшифровки, поэтому приведенные наименования являются условными. Во всех оперативных рефератах существовали направления добычи информации (а), ее обработки (Ь) и использования (с). СД-аусланд располагала также двумя крупными разведывательно-диверсионными школами “Вест” в Гааге и “Ост” в Белграде.

Шелленберг обладал прекрасной способностью обращать себе на пользу даже собственные промахи и неудачи. Так, Гитлер узнал об оккупации союзниками Исландии не от собственной разведки, а из сообщений иностранной прессы, однако вместо выговора начальник VI управления добился разрешения организовать информационную службу в нейтральных странах, для чего создал особое издательство и устранил параллелизм в действиях министерств пропаганды и иностранных дел. Он пользовался симпатией Гиммлера. На первом же после гибели Гейдриха совещании руководителей управлений РСХА рейхсфюрер СС призвал их активно поддерживать Шелленберга и сам подавал пример такого поведения на протяжении всей их совместной деятельности. Доверие руководителей рейха к начальнику разведки прекрасно иллюстрирует возложение именно на него миссии ареста Канариса. Следует отметить, что при этом он повел себя по отношению к бывшему коллеге как нельзя более лояльно, дав адмиралу достаточно времени для уничтожения всех компрометирующих документов, которые могли храниться у него дома.

Заметную проблему в деятельности внешнеполитической разведки составляло ее финансирование. Бюджет довоенной СД-аусланд равнялся всего 100 тысячам марок, но к 1944 году VI управление РСХА уже получало не менее нескольких миллионов марок, притом без учета расходов на направленную против СССР операцию “Цеппелин”. Наиболее болезненным являлся вопрос с наличными деньгами. За весь период войны обе ветви разведки РСХА, то есть СД-аусланд и Военное управление, получили через II управление драгоценностей и валюты на общую сумму соответственно 4 и 8 миллионов рейхсмарок. Эти суммы распределялись следующим образом: 4 миллиона были направлены на финансирование оперативной работы в Испании, от 1,5 до 2 миллионов — в Португалии, 1,5 миллиона — в Швеции, по 1 миллиону — в Швейцарии и Турции, 200 тысяч — в Аргентине, 150 тысяч и золото общим весом 28 фунтов — в США, 8 тысяч золотых монет — в Иране, 3 тысячи золотых монет и 3 золотых слитка — в Палестине. Остальные суммы распределялись VI управлением между советским, балканским, итальянским, французским и бельгийским направлениями, а также использовались для финансирования операций СД-аусланд внутри страны. Однако этого было совершенно недостаточно. Разведка является весьма дорогостоящим мероприятием, и немцы постоянно изыскивали различные возможности улучшить финансирование своих агентов. Одним из излюбленных способов решения этой задачи стала пересылка им производившихся в Германии дефицитных лекарств, чаще всего инсулина или морфия, для продажи их на черном рынке по спекулятивной цене. Обычно препараты доставлял курьер, а их необычно большое количество легализовывалось для таможни медицинской справкой о необходимости их постоянного приема по жизненным показаниям.

Финансовые проблемы натолкнули руководство РСХА и СС на идею производства фальшивых денежных знаков для одновременного подрыва системы денежного обращения противника, обеспечения финансирования собственных операций и оплаты услуг не слишком ценной агентуры. Первое указание такого рода сотрудник СД Альфред Науйокс получил от Гейдриха в сентябре 1939 года. Начатая после этого операция “Андреас” по производству фальшивых фунтов стерлингов имела весьма умеренный успех и вскоре была прекращена, однако осенью 1942 года вновь возобновилась под кодовым обозначением “Бернгард” и руководством гауптштурмфюрера СС Бернгарда Крюгера. Он организовал в концлагере Заксенхаузен особый, абсолютно засекреченный блок 18/19 и собрал в нем большую группу заключенных-граверов, художников, печатников и химиков. Иногда встречающиеся утверждения о том, что там трудилась большая группа профессиональных фальшивомонетчиков, не соответствуют действительности, поскольку в блоке имелся единственный специалист такого профиля, выходец из России. К лету 1944 года численность команды заключенных блока достигла 140 человек. Условия их пребывания были значительно улучшены по сравнению с остальными узниками лагеря, но они являлись заведомыми смертниками. Понимая все это, невольные фальшивомонетчики пытались всячески саботировать производство, вносили незаметные на первый взгляд отклонения от рисунка образцов, однако в итоге из-под их рук все же вышла весьма качественная продукция. Долгое время не удавалось изготовить бумагу, дающую при облучении в ультрафиолетовом свете голубое свечение, но в конце концов немецкие химики установили, что такой результат дает добавление в сырье растения, встречающегося в горной части Турции. Готовые купюры разбрасывались по полу блока, заключенные ходили по ним в обуви, а часть купюр еще дополнительно грязнилась, в результате чего они приобретали подержанный вид, а затем вразброс по номерам собирались в пачки. Одновременно агенты СД собирали по всему миру сведения о сериях и номерах банкнотов, годах их выпуска, подписях на купюрах и способах банковской упаковки. Старший в группе заключенных-фальшивомонетчиков чех Оскар Скала, надеясь помешать в дальнейшем распространению своей продукции, записывал номера и достоинство денежных знаков. Это позволило впоследствии точно установить, что с конца 1942 по февраль 1945 года было изготовлено 134610810 купюр различного достоинства. После отбраковки первым сортом были признаны 10368430 купюр, то есть 7,5 %. Общая номинал изготовленных фальшивок почти равнялся стоимости всего золотого запаса Великобритании в 1933 году.

Качество банкнот проверялось весьма тщательно, в том числе и достаточно оригинальными способами. Несколько ничего не подозревающих немцев в самый разгар войны неожиданно получили от правительства оплаченные отпуска в Швейцарии и некоторую сумму в наличных фунтах стерлингов на расходы. Счастливцы прекрасно проводили время в нейтральной стране, рассчитывались купюрами, не вызывавшими при обмене в банках никаких вопросов, и спокойно возвращались домой. Затем один из агентов СД-аусланд официально обратился в один из банков Швейцарии с просьбой проверить несколько десятков произведенных в блоке 18/19 купюр, особо подчеркнув, что он приобрел их на черном рынке и сомневается в подлинности. Швейцарцы не обнаружили никаких отклонений, но агент настоял на направлении фунтов в Английский банк для получения наиболее авторитетного заключения по данному вопросу. Британцы не подтвердили подлинность лишь нескольких купюр, остальные же возвратили как вполне доброкачественные. Последним испытанием стала отправка в Швейцарию еще одного агента, вслед которому в адрес швейцарской таможенной службы ушло сообщение с просьбой задержать его по подозрению в изготовлении фальшивых денег. После весьма тщательной проверки банкнот немец был с извинениями отпущен, и стало ясно, что продукцию Заксенхаузена можно пускать в ход.

В блоке 18/19 изготавливались не только фунты стерлингов. Для финансовой дестабилизации противника там фальсифицировались, например, динары и облигации Антифашистского вече народного освобождения Югославии (АВНОЮ), объявившего на подконтрольной территории всенародный заем на сумму 500 миллионов динаров. Фальшивомонетчики изготавливали рубли, хотя и не слишком высокого качества, а с 1944 года — и доллары. Более масштабный план производства валюты США под названием “Бернгард II” остался нереализованным. Кроме того, существовал проект разбрасывания с самолетов над территорией Британии фальшивых карточек на получение продовольствия и одежды для дезорганизации системы централизованного снабжения населения.

Из-за приближения фронта 26 февраля 1945 года группа фальшивомонетчиков со всем оборудованием передислоцировали из Заксенхаузена вначале на главную территорию Маутхаузена, а затем в его пункт Редель-Ципф. Предстоящий крах рейха заставил руководство СС задуматься о будущем, в частности, о создании стратегических валютных резервов для финансирования послевоенной подпольной деятельности. Для сохранения всей операции в тайне планировалось перевести группу фальшивомонетчиков в концлагерь Эбензее и там уничтожить, и лишь счастливое стечение обстоятельств не позволило немцам осуществить задуманное. Все оборудование и значительная часть фальшивых денег были затоплены в озере Топлиц 3 мая 1945 года, однако через некоторое время из-за небрежности в упаковке ящиков банкноты всплыли и были обнаружены местным рыбаком. После этого началось расследование всей истории, получившей немалый резонанс и нанесшей заметный финансовый ущерб. Послевоенный обмен советских рублей также в значительной степени был вызван необходимостью навсегда избавиться от циркулировавших фальшивок немецкого производства.

Характерной особенностью СД-аусланд было постоянное стремление обособиться от традиционных форм и методов разведывательной деятельности, поскольку Шелленберг полагал их устаревшими и не соответствующими требованиям момента. Иногда это действительно было оправдано, поскольку абвер, например, зачастую грешил шаблонами и непониманием изменившегося характера тайной войны. Однако, строго говоря, он являлся военной разведывательной службой и в принципе не был предназначен для организации политических переворотов, приобретения агентов влияния или работы с оппозиционными политическими партиями в различных странах. Если бы в рейхе была выработана действительно разумная и эффективная схема координации операций различных спецслужб, то, несомненно, они достигли бы более впечатляющих успехов. Дилетантизм начальника VI управления РСХА не исчез даже в итоге его 4-летнего пребывания на посту руководителя разведки, а его стремление сделать “все иначе” зачастую приводило к совершенно неразумным решениям. В частности, это касалось абсолютно неразвитой системы оценки источников и их информации, получившей лишь зачаточное развитие. В СД-аусланд оценивались только надежность агента (от 1 до 5) и важность предоставленных им сведений в данный момент (от 1 до 6), но, как ни странно, отнюдь не их достоверность. Зато система кодовых обозначений агентуры была довольно сложна и всегда начиналась с буквы “V”, затем следовал номер страны от 1 (Афганистан) до 182 (Йемен), через дробь указывался личный номер агента, а в целом код выглядел приблизительно как V144/7905. В данном случае 144 обозначает Швейцарию, 79 — резидента (“главного уполномоченного”, иногда употреблялся термин “генеральный уполномоченный”) СД и 5-й номер завербованного им источника. Агенты влияния, не дававшие обязательства о сотрудничестве, а также прямые и косвенные информаторы буквы “V” в своем коде не имели.

Наиболее уязвимое место любой разведки — связь — занимала в VI управлении хотя и подчиненное, но важное место. Резидентуры СД-аусланд в период войны существовали почти исключительно в союзных и нейтральных странах, поэтому основную роль в их магистральной связи с Берлином играла дипломатическая курьерская почта. Она пересылалась в специально сконструированных для защиты от несанкционированного вскрытия зеленых картонных конвертах форматом 41 X 26 сантиметров с отверстиями для контроля за целостью упаковки и пропуска шнура, особым образом увязывавшегося и запечатывавшегося сургучными печатями. Агенты и резидентуры СД пользовались радиосвязью лишь в особых случаях, поскольку Шелленберг никогда не забывал о достижениях пеленгации. Успехи германских спецслужб в борьбе с агентами-радистами противника явились для него серьезным уроком, но в стремлении обеспечить безопасность он зачастую забывал о требованиях оперативности. Сказанное не относится к деятельности оперативных разведгрупп и резидентур СД на Восточном фронте, где радио являлось единственным средством связи агентуры с центром. Однако во всех случаях под категорическим запретом находились линейные (горизонтальные) связи, что помогало одним группам сохраниться в случае провалов других.

В работах по истории разведки обычно лишь упоминается о существовании VII управления РСХА, поскольку считается, что оно ведало исключительно вопросами идеологии. Однако это не соответствует истине, данная структура была достаточно глубоко вовлечена в обработку разведывательной информации и составление справочно-информационного аппарата. Об этом свидетельствуют функции его отделов:

— VIIA — изучение и обобщение документации. Рефераты:

— VIIA1 — библиотека;

— VIIA2 — отчеты, переводы, обработка и оценка материалов прессы;

— VIIАЗ — справочная служба и бюро связи;

— VIIB — анализ материалов, подготовка сводок. Рефераты:

— VIIB1 — масоны и евреи;

— VIIB2 — политические конфессии;

— VIIB3 — марксисты;

— VIIB4 — прочие враждебные группы;

— VIIB5 — особые исследования отдельных внутриполитических проблем;

— VIIB6 — особые исследования отдельных внешнеполитических проблем;

— VIIC — центральный архив. Рефераты:

— VIIC1 — архив;

— VIIC2 — музей;

— VIIC3 — особые исследования.

По мере развития боевых действий все большим предметом ревности СС становились успехи диверсантов абвера, в особенности бойцов “Бранденбурга”, поэтому Гиммлер всячески поддерживал развитие подобного направления в подчиненных ему войсках. Для ликвидации отставания в проведении специальных операций вначале планировалось создать в составе VI управления РСХА крупное диверсионное подразделение “Ораниенбург”, однако впоследствии от этого замысла пришлось отказаться. Летом 1943 года из “ваффен-СС” (войск СС) к СД был прикомандирован начальник “Специальных курсов особого назначения” гауптштурмфюрер СС Отто Скорцени, ставший, пожалуй, самым разрекламированным диверсантом Второй мировой войны.

Отто Скорцени

Вскоре курсы были развернуты в батальон “ваффен-СС” особого назначения “Фриденталь” под командованием Скорцени и его заместителя оберштурмфюрера СС Карла Радля. Формирование подразделения встретило значительные трудности организационного характера, которые было бы весьма трудно преодолеть, если бы не сложная ситуация, создавшаяся в “Бранденбурге”. Высококлассные специалисты абвера по диверсиям к этому времени остались без достойной работы, поскольку подразделения дивизии особого назначения использовались практически исключительно против партизан в СССР, Югославии, Албании и Греции. В таких рамках опытным бойцам было тесно и скучно, и многие из них попытались перейти в формируемый “Фриденталь”. “Бранденбуржцы” являлись представителями различных этнических групп, не всегда подходивших под жесткие расовые стандарты СС, что сразу же отсеяло как минимум половину кандидатов. Адмирал Канарис не желал отпускать своих людей, и в итоге долгих переговоров в ноябре 1943 года к Скорцени перешли лишь десять человек во главе с лейтенантом Адрианом фон Фелькерзамом, возглавившим штаб “Фриденталя”.

Скорцени с присущей ему фантазией вначале собирался осуществить операцию “Ульм” — нанесение ударов по промышленным объектам в глубоком тылу СССР, однако эта идея не получила развитие. Наиболее известные операции “Фриденталя” по освобождению захваченного Муссолини в Гран-Сассо (“Айхе”) и захвату в Будапеште сына адмирала Хорти (“Микки-Маус”) описываются в соответствующих главах. Здесь следует обратить особое внимание на пристрастие Скорцени к использованию новых, нетрадиционных для рассматриваемого периода видов вооружения, иногда приносившее успех. Однако остались нереализованными его попытки нанесения ударов по расположенным на Урале объектам силами летчиков, пилотирующих запускаемые с бомбардировщиков Хе-111 самолеты-снаряды V-1. Этот замысел продвинулся довольно далеко. Заводы рейха выпустили прототипы V-1 с двойным управлением и подготовили документацию для серийного выпуска одноместных пилотируемых ракет, а в 200-й эскадрилье люфтваффе прошли испытательные запуски, и к лету 1944 года было укомплектовано подразделение из 30 добровольцев “Фриденталя” и 60 летчиков. Проблема возникла из-за отказа в выделении авиационного горючего в количестве по 5 тонн на каждого курсанта, а позднее фронт отодвинулся далеко на Запад, и уральские заводы стали окончательно недосягаемы для ударов. Остались на бумаге планы ликвидации нефтепровода Ирак — Средиземное море и блокирования Суэцкого канала путем доставки туда по воздуху сверхмалой подводной лодки, которая должна была торпедировать крупнотоннажный транспорт в любом из узких участков. Скорцени собирался осуществить диверсии в порту Нью-Йорка силами доставленных туда на подводной лодке боевых пловцов. Одна из операций начала осуществляться. В январе 1945 года боевые пловцы отправились из Норвегии в Индию и Персидский залив на парусно-моторном тендере под норвежским флагом, однако во время перехода к месту назначения война окончилась, и им пришлось возвращаться. Список нереализованных диверсий пополнился также планом подключения к проходившему через Ла-Манш подводному бензопроводу. Скорцени собирался ввести в него особый состав, разлагающий углеводороды на составные компоненты и при этом обладающий замедленным действием, чтобы испорченный бензин одновременно остановил бы двигатели тысяч автомобилей и танков. Все эти акции должны были осуществляться силами сформированного при “Фридентале” соединения “К”, включавшего в себя группы боевых пловцов, сверхмалые подводные лодки, взрывающиеся катера и человекоуправляемые торпеды, то есть все, получившее впоследствии название подводно-диверсионных сил и средств. Если экипажи торпед, катеров и подводных лодок являлись “чистыми” моряками, то боевые пловцы представляли собой не просто диверсантов, а оперативно-боевое подразделение. Например, в ходе подготовки они должны были без документов и денег пересечь Германию, в назначенном пункте похитить жетон полевого жандарма и вернуться в часть, и все это во время войны, в период повышенной бдительности всех полицейских и контрразведывательных служб. На счету боевых пловцов имеются не только уничтоженные морские объекты, но и взорванные мосты через реки, нарушившие коммуникации наземных войск западных союзников и Красной Армии. Бойцы соединения “К” оказались последними, кому Гитлер доверил свою охрану. 27 апреля 1945 года 30 добровольцев должны были вылететь в Берлин, однако господство советской авиации в воздухе не позволило бы “Юнкерсам” даже приблизиться к намеченной точке, не говоря уже о том, что в столице рейха больше не оставалось неповрежденных взлетно-посадочных полос. Приказ Гитлера остался невыполненным.

Скорцени активно участвовал и в операции “Вахт ам Рейн”, как именовалось германское контрнаступление в Арденнах, оказавшееся для союзников неожиданным и неприятным сюрпризом. 25 октября 1944 года Гитлер отдал приказ о проведении в ее рамках операции “Гриф”, на подготовку которой отводилось пять недель. Скорцени должен был возглавить рейд по вражеским тылам специально сформированной для этой цели 150-й танковой бригады, которую планировалось укомплектовать владеющими английским языком солдатами и офицерами, переодетыми в британскую и американскую форму, соответственным образом вооруженными и оснащенными трофейной техникой. Диверсанты должны были нарушать коммуникации противника, разрушать мосты и переправы, дезорганизовывать управление английскими и американскими войсками с помощью ложных приказов и разворачивания дорожных указателей, уничтожать офицеров противника, вести разведку по обоим берегам реки Маас, снимать указатели минных полей и устанавливать ложные, а главное — сеять панику в тылу противника.

Плановая численность бригады достигала 3300 человек личного состава. Она включала штаб, три танковые роты по 10 машин, три разведывательные роты по 10 бронетранспортеров в каждой, три мотопехотных батальона, по две роты автоматчиков и пулеметной роте в каждом, легкую роту ПВО, две истребительные противотанковые роты, минометный взвод, танковую разведывательную роту и роту специального назначения. Проблемы начались немедленно. Прежде всего, найти такое количество говорящих по-английски военнослужащих было совершенно невозможно, бригаду пришлось укомплектовывать обычными солдатами, а всех владеющих английским языком, в основном бывших моряков торгового флота, свели в роту специального назначения. Однако они не обладали навыками ведения разведки и осуществления диверсий, поэтому боевая ценность этого подразделения изначально оказалась значительно сниженной. В это же время разведывательные службы союзников узнали о массовом отборе владеющих английским языком военнослужащих вермахта, что в значительной степени нарушило секретность готовящейся операции. Другой проблемой оказалось снабжение трофейной техникой. Немцы располагали всего двумя танками “Шерман”, притом находившимися в небоеспособном состоянии, поэтому им пришлось маскировать листами металла собственные “Пантеры”, придавая им отдаленное сходство с машинами противника. Так же обстояли дела и с бронетранспортерами, в избытке имелись лишь легковые “Виллисы”.

Несмотря на все сложности, 16 декабря операция все же началась. Немцы сумели достичь немногого, а наибольший вред союзникам причинили панические слухи о массовых рейдах переодетых солдат противника. Они оказались опаснее, чем действия 150-й бригады, в конечном счете не сумевшей нанести союзникам особый ущерб. Однако не слишком удачное осуществление “Грифа” не помешало его вхождению в историю в качестве наиболее массовой специальной операции Второй мировой войны.

Эрнст Кальтенбруннер

Главное управление имперской безопасности неуклонно разрасталось, набирало влияние и пыталось захватить все больше различных сфер деятельности. Одним из наиболее притягательных направлений являлись радиоразведка и криптоанализ, и в марте 1943 года Гейдрих, не решившийся сам явиться к Герингу, отправил к нему Шелленберга с предложением передать Научно-исследовательское управление министерства авиации (ФА) в СД-аусланд. Как и следовало ожидать, рейхсмаршал категорически отказался даже обсуждать эту тему, и в VI управлении был создан собственный криптоаналитический отдел, не достигший, однако, сколько-нибудь заметных результатов. Серьезный удар по развитию Главного управления имперской безопасности нанесла гибель его руководителя обергруппенфюрера Гейдриха, 4 июня 1942 года умершего в Праге после покушения, осуществленного чешскими парашюта стами. Гиммлер в течение полугода лично руководил РСХА, а в январе 1943 года назначил на вакантную должность обергруппенфюрера СС доктора Эрнста Кальтенбрунера, ранее занимавшего пост начальника полиции безопасности и СД в Вене. С его приходом на пост руководителя РСХА отношения всех ветвей Службы безопасности с министерством иностранных дел перешли буквально в стадию неприкрытой враждебности, что особенно болезненно сказывалось, естественно, на внешней разведке. Если бы не подписанное ранее Гиммлером и Риббентропом соглашение об организации разведывательной работы в рамках реализации директивы Гитлера от 12 февраля 1944 года, совместная работа МИД и СД-аусланд оказалась бы полностью парализованной. Однако соглашение, устанавливавшее “тесное товарищеское и лояльное сотрудничество между министерством иностранных дел и Главным управлением имперской безопасности”[174], все же сглаживало острые ситуации. Оно предусматривало взаимный обмен информацией, имеющей отношение к внешней политике, координацию действий, помощь в работе и организацию прикрытая для резидентур СД в нейтральных странах. Условием подписания такого соглашения явился отказ начальника РСХА Кальтенбруннера от любых попыток покуситься на независимость 14нф.III в сборе разведывательной информации. Впоследствии Шелленберг все же попытался получить согласие Гитлера на включение “службы Хенке” в состав объединенной германской секретной службы, но встретил категорический отказ. Зато СД контролировала так называемую “Специальную службу Озерного дома” — пост разведки иностранного вещания, прослушивавший трансляции государственных и коммерческих радиостанций 45 стран мира на 37 языках. Этот орган являлся источником важной разведывательной информации и в значительной степени компенсировал проблемы с доступом к прессе враждебных государств в условиях войны.

Рост влияния политических спецслужб происходил постепенно, и до 1942 года они пока не могли сравниться со своими коллегами из вермахта. Военная контрразведка и разведка на стратегическом уровне осуществлялись абвером, структура центральных и периферийных органов которого была приведена адмиралом Канарисом в соответствие с требованиями войны. Ранее управленческая группа “Заграница” не входила в состав разведывательной службы и являлась самостоятельным учреждением верховного командования вермахта (ОКБ), однако 18 октября 1939 года ее включили в абвер, официально именовавшийся теперь Управлением “абвер/заграница” ОКБ. Руководитель группы “Заграница” вице-адмирал Леопольд Бюркнер стал заместителем Канариса и в случае отсутствия начальника разведки представлял ведомство перед военным командованием. Любопытно, что, несмотря на это, сам отдел “Заграница” по-прежнему подчинялся не начальнику абвера, а начальнику штаба ОКБ. Следует отметить, что полномочия Бюркнера в качестве заместителя начальника разведки распространялись лишь на административные и служебные вопросы, по оперативным же проблемам адмирала, как правило, замещал начальник Абт-I Пикенброк. Функции как управления в целом, так и его структурных подразделений были достаточно подробно расписаны в “Структурных обязанностях должностных лиц и органов верховного главнокомандования вермахта” по состоянию на 1940 год. Этот документ предусматривал жесткую централизацию процесса сбора и обработки разведывательных данных: “Особой задачей разведывательной службы является единое руководство разведывательной службой на родине и на театрах военных действий в соответствии с решением кабинета министров от 17.10.1933 г. Разведывательные органы при командованиях военных округов и военно-морских станций подчиняются в вопросах разведслужбы непосредственно начальнику управления военной разведки и контрразведки как в военное, так и в мирное время…

Начальник управления и, по его поручению, начальники отделов управления уполномочены давать указания по вопросам тайной разведывательной службы (агентурной работы за линией фронта), контрразведывательной службы (обработка случаев шпионажа и саботажа) и специальной службы, руководимой 2-м отделом управления, в служебном порядке непосредственно начальникам разведотделов армий на фронте, невзирая на прямое подчинение начальников разведотделов армий своим командным инстанциям…

Указания принципиального характера направляются главным командованиям видов вооруженных сил по поручению верховного главнокомандования через группы связи управления разведки и контрразведки, имеющиеся при каждом главном командовании”[175].

Эти группы связи были весьма неоднородны по составу. Группа при штабе оперативного руководства войной на море была скорее символической и состояла из двух офицеров службы комплектования, группа связи при главнокомандующем ВВС выглядела лишь несколько солиднее. Зато группа связи при главнокомандующем сухопутными войсками не только имела наибольшую численность, но и решала значительно более широкий круг задач. Она руководила фронтовыми разведывательными органами, отвечала за проведение контрразведывательных мероприятий в действующей армии, контролировала деятельность органов тайной полевой жандармерии, обобщала ее опыт, а также обеспечивала связь между ОКБ и ОКХ в части, касающейся сбора разведывательных данных за рубежом. Однако взаимодействовать следовало не только с командованием видов вооруженных сил. Для поддержания связи с органами государственного и местного управления, НСДАП и военной промышленности абвер организовал институт специальных уполномоченных.

Те же “Структурные обязанности…” расписывали задачи основных подразделений абвера. Бывший самостоятельный отдел “Заграница был наиболее знаком составителям документа, и поэтому его функции излагались довольно подробно. В его обязанности входили следующие вопросы:

— информирование о внешнеполитическом положении (сбор, обработка и передача сведений) начальника штаба ОКБ, начальника абвера, заинтересованных отделов ОКБ и командующих видами вооруженных сил;

— сбор и обработка военных донесений и сообщений по вопросам внешней политики, поступающих не по разведывательным каналам;

— анализ иностранной прессы и подготовка соответствующих бюллетеней;

— обработка международно-правовых вопросов ведения войны;

— поддержание связи с иностранными военными атташе в Берлине, германскими военными миссиями, военными атташе и военными советниками за границей;

— обработка вопросов, связанных с морской этапной службой;

— обработка колониальных вопросов.

Обязанности оперативных отделов абвера описывались намного лаконичнее. Задачи Абт-I определялись как:

— получение секретных сведений для сухопутных войск, кригсмарине и люфтваффе;

— выполнение заявок руководства ОКБ, ОКХ, ОКА и ОКМ на проведение разведывательных операций и рекогносцировок;

— передача необработанных разведданных союзным иностранным государствам и обрабатывающим отделам видов вооруженных сил.

Абт-II отвечал за следующие задачи:

“а) отыскание и использование представителей национальных меньшинств и организаций, враждебных правительствам иностранных государств, в целях ослабления военной мощи последних путем диверсий и политических акций; подготовка пропаганды для разложения вооруженных сил противника; обеспечение линий и каналов связи; обмен сведениями с дружественными странами.

б) подготовка и организация службы “С” (саботаж), картографическое обеспечение возможных районов и объектов саботажа”[176].

Контрразведывательный Абт-III являлся одним из важнейших отделов абвера. Руководящими принципами его работы были:

“а) активное подавление шпионажа, борьба с предателями, саботажниками, лицами, наносящими ущерб средствами ведения войны и разлагающими народ и армию, в тесном контакте с тайной государственной полицией, являющейся исполнительным органом, а также борьба с коррупцией в вооруженных силах, которая ведется совместно с государственной криминальной полицией;

б) централизованное руководство деятельностью тайной охраны в вооруженных силах и во всех организациях, учреждениях и предприятиях государства, которым поручены задачи обороны империи”[177].

Центральный аппарат абвера первоначально размещался в комплексе зданий на берлинской улице Тирпицуфер, а 19 апреля 1943 года был переведен оттуда в бункер “Майбах II” в Цоссене, соседствовавший с занимаемым ОКБ бункером “Майбах I”. Три надземных этажа шестиэтажного здания в точности соответствовали трем подземным, и в случае объявления воздушной тревоги все сотрудники, выдернув из розетки телефонный шнур, брали с собой аппарат и все бумаги, над которыми работали в данный момент. Под землей они размещались в копиях своих кабинетов, подключали телефоны и немедленно приступали к продолжению прерванной работы.

Наиболее серьезной реорганизации подверглись боевые подразделения абвера. Первым из них стал диверсионный отряд “Эббингхауз”, сформированный в 1938 году (иногда ошибочно указывается июль 1939 года) по предложению капитана Теодора Готлиба фон Хиппеля. Этот офицер руководил подготовкой боевиков из числа судетских немцев, совершавших набеги через границу, собиравших разведывательную информацию и дестабилизировавших обстановку на сопредельной территории. Накопленный опыт позволил ему сделать некоторые обобщения и доложить свои соображения начальнику Абт-П полковнику Хельмуту Гроскурту. Тот оценил его идею создания боевого подразделения войскового, а не разведывательного типа и убедил в этом адмирала Канариса.

“Эббингхауз” хорошо показал себя в ходе польской кампании. 15 сентября (часто указывается ошибочная дата 15 октября) 1939 года начальник АСТ-Вена капитан Путц по указанию Канариса сформировал диверсионное подразделение нового типа, в целях конспирации именовавшееся отдельной учебной строительной ротой. В отечественной литературе ее название обычно переводится как “особая” или “особого назначения”, что не вполне верно. Дело в том, что входившее в ее название немецкое сокращение “zbV” действительно можно перевести как “особая”, но практически оно обозначало подразделения, не входившие в состав частей, то есть отдельные. Часто встречается и другая, более грубая ошибка: из-за неправильного перевода термина “учебная строительная” (“Bau-Lehr”), подразделение именуют “ротой Баулера”. Рота была укомплектована судетскими немцами в количестве 250 человек и почта сразу передислоцирована в Слияк, около Братиславы. В дальнейшем она стала именоваться “отдельной немецкой ротой”, ее командиром вначале стал капитан запаса Фербеек, а затем обер-лейтенант доктор Книше.

Другое аналогичное подразделение в конце сентября было сформировано в Бранденбурге. Эта рота численностью в 320 человек находилась под командованием капитана фон Хиппеля. 25 октября она официально получила название 800-й отдельной учебной строительной роты. Рота в Слияке стала считаться ее частью. После нескольких переформирований 15 декабря 1939 года возник 800-й отдельный учебный строительный батальон, в обиходе именовавшийся батальоном особого назначения “Бранденбург”, или просто “Бранденбургом”. Все эти действия проходили в рамках поручения Гроскурта фон Хиппелю, который должен был сформировать боеспособное подразделение численностью до 900 человек для предстоящей кампании на Западе. Оно пополнялось фольксдойче из Румынии и Прибалтийских государств, а также из некоторых других регионов.

Непосредственно перед началом блицкрига на Западе в “Бранденбурге” начали готовиться специальные подразделения для выполнения конкретных задач. Перед его началом фон Хиппель произнес речь, в которой проинструктировал личный состав: “Мы отправимся и вытащим дьявола из самой преисподней”[178]. В конце января 1940 года фельдфебель Кюрхнер приступил к выполнению задания по организации группы для захвата мостов через канал Юлианы в Голландии под названием отдельного учебного строительного саперного взвода. В феврале и марте несколько десятков бойцов “Бранденбурга” прошли парашютно-десантную подготовку, а 2-я рота целиком переключилась на изучение предстоящей операции в Люксембурге. В апреле в составе “Бранденбурга” был спешно сформирован северный взвод из англоязычных немцев из Южного Тироля и Палестины, а также говоривших по-польски жителей Верхней Силезии, предназначавшийся для действий против поляков в Нарвике. После блестящего окончания кампании на Западе 800-й батальон 15 мая 1940 года был официально переформирован в 800-й отдельный учебный полк “Бранденбург” трехбатальонного состава, хотя фактически его доукомплектование проходило в период с мая по октябрь. Оно производилось весьма тщательно, особое внимание обращалось не на арийское происхождение, а на значительно более реальные и конкретные обстоятельства, в результате чего многие бойцы “Бранденбурга” относились к различным этническим группам. Солдаты и тем более офицеры части, как правило, знали хотя бы один иностранный язык и владели полезными в диверсионной практике специальностями подрывника, радиста и так далее. Вскоре батальоны достигли численности приблизительно по тысяче бойцов в каждом, при этом их роты не состояли из взводов, а делились на две полуроты. В Берлине дислоцировались штаб полка и рота связи, остальные подразделения были разбросаны по всей Европе. В Бранденбурге находился I батальон, ориентированный на действия против Великобритании, II батальон (Восточная и Юго-Восточная Европа) располагался в Баден-Унтервальтерсдорфе около Вены, а III батальон, готовившийся проводить операции в Западной Европе, расквартировали в Аахене. Девизом всех военнослужащих “Бранденбурга” являлось: “Ни от кого пощады не ждать, никому пощады не давать”[179].

В преддверии нападения на Советский Союз абвер сформировал и включил в состав “Бранденбурга” украинские батальоны “Нахтигаль” и “Роланд”, дислоцировавшиеся соответственно в Нойхаммере и Заубердорфе. Остальные батальоны также передислоцировались и поступили в оперативное подчинение различным войсковым командованиям. По состоянию на 22 июня 1941 года I батальон и батальон “Нахтигаль” находились в распоряжении группы армий “Зюд”, II батальон разделялся между группами армий “Митте” и “Норд”, а III батальон попал на Восточный фронт лишь к сентябрю. Их операции в СССР и других странах описаны в соответствующих главах. Кроме того, в Германии впоследствии формировались также Арабский легион, Индийский легион, персидская рота и полк “Бергман”. К концу 1942 года диверсионные подразделения все более утрачивали связь с абвером и подпадали под зависимость от армейского командования на фронте. Это привело к тому, что ОКБ решило перевести его в свое непосредственное подчинение, одновременно доукомплектовав до дивизии. Однако сделать это сразу было сложно, поэтому начальник штаба ОКБ генерал Йодль вначале решил произвести промежуточное изменение и распорядился о создании с 1 января 1943 года 800-го подразделения особого назначения (Sonderverband) “Бранденбург”. Его батальоны получили номера 801, 802 и 803. После еще нескольких реорганизаций в апреле 1943 года роты были доукомплектованы до батальонов, батальоны — до полков, а все подразделение стало дивизией “Бранденбург” под командованием полковника Хехлинга. Теперь она состояла из четырех легких пехотных (егерских) полков, батальона береговой обороны, парашютного батальона и батальона связи. Одновременно дивизия выводилась из подчинения абвера, причем официально это мотивировалось повышением статуса диверсионных подразделений, поскольку армейское командование вряд ли могло полностью подмять под себя подчиненные ОКБ войска. В действительности подоплека этого была совершенно иной. Во-первых, оставлять в распоряжении Канариса целую дивизию, хотя и разбросанную по фронтам, сочли излишним. Во-вторых, “Бранденбург” стал единственной воинской частью, которой ОКВ командовало напрямую, без промежуточных инстанций. Кроме того, бывшие диверсанты давно уже не занимались специальными операциями, столь успешно выполнявшимися ими в прошлом, а чаще всего вели контрпартизанские действия. 9 февраля 1943 года в госпитале от пневмонии умер полковник Хехлинг, и командование дивизией принял на себя полковник, затем генерал-майор Александр фон Пфульштейн. Ее штатный состав немного изменился, теперь в дивизии имелись также тропический батальон, русский батальон “Александр”, а также “белая” и “черная” роты, соответственно укомплектованные белорусами с украинцами и кавказцами. Абвер болезненно переживал эту потерю и пытался сохранить контроль хотя бы над обучением диверсантов, создав учебный полк “Курфюрст”, однако вскоре и его забрали в состав дивизии.

“Бранденбург” нельзя было считать полноценной дивизией не только по причине рассредоточенности его полков по различным ТВД. В части отсутствовали подразделения обеспечения, поэтому она полностью зависела от местного командования. Фактически германские армейские диверсанты к этому периоду уже закончили свое существование, что окончательно проявилось после смены командования. Новым командиром дивизии стал генерал-лейтенант Фриц Кульвайн, стремившийся сохранить ее особый статус и предложивший создать на базе “Бранденбурга” так называемые патрульные корпуса. Первый из них начал боевую службу на юге Франции, но было уже поздно. Немцы отступали на всех фронтах, и 8 сентября 1944 года дивизию со штатной численностью 14 тысяч человек, из которых 900 владели иностранными языками, переформировали в обычную мотопехотную дивизию. Она закончила свое существование в апреле 1945 года в результате советского наступления на берегах реки Нейсе.

Диверсионное направление являлось, безусловно, существенной частью работы германской военной разведки, однако оперативная работа все же имела приоритет. Важнейшим мероприятием абвера явилось открытие на оккупированных территориях новых абверштел-ле и абвернебенштелле. В их число вошли:

— АСТ-Копенгаген с АНСТ-Аарус;

— АСТ-Норвегия в Осло с АНСТ-Берген, АНСТ-Тронхейм и АНСТ-Тромсе;

— АСТ-Нидерланды в Гааге;

— АСТ-Брюссель с АНСТ-Лилль и АНСТ-Булонь;

— АСТ-Париж с АНСТ-Орлеан;

— АСТ-Анжер с АНСТ-Брест;

— независимое АНСТ-Бордо;

— АСТ-Дижон с АНСТ-Нанси;

— АСТ-Афины с АНСТ-Митилини;

— АСТ-Салоники;

— ACT-Белград.

Теоретически статус главных должны были иметь четыре ACT, которые располагались там же, где и ставки главнокомандующих войсками вермахта на Западе, Востоке, Юге и Юго-Западе, однако на практике это произошло только в Париже. Отдел абвера при главном командовании на Юго-Востоке располагался в Афинах, но статус главного не получил, в Риме при ставке Кессельринга вообще имелся лишь офицер связи, а роль главного АСТ-Восток играл упоминавшийся штаб “Валли”. Ранее существовавшие в военных округах отделы по-прежнему руководили направляемой за пределы оккупированных территорий агентурой, а новые абверштелле лишь обеспечивали ее деятельность и были сориентированы в основном на контрразведывательные операции. Штатная численность ACT и АИСТ колебалась от 3 сотрудников в Шербуре до 382 в Париже, а в среднем составляла около 150 человек. В апреле 1942 года, например, АСТ-Гамбург насчитывало 64 офицера, 8 гражданских чиновников, 24 унтер-офицера, 97 рядовых и 105 вольнонаемных служащих, всего 298 человек[180]. К этому периоду абвер располагал сетью из 10 зарубежных резидентур (КО), 34 ACT, 26 АНСТ и 23 постов. Представители ACT, обслуживающих конкретную территорию, нередко включались в состав располагавшихся там КО.

В марте 1941 года Канарис подписал приказ о начале подготовки абвера к нападению на СССР, в соответствии с которым колонны разведчиков и диверсантов формировались и прикомандировывались к штабу каждой армии и групп армий “Норд”, “Митте” и “Зюд”. Отряды при штабах групп армий именовались абверкомандами, а при штабах армий — абвергруппами. Первые из них вели глубинную оперативную разведку в полосе от 50 до 300 километров в тылу противника и доставлялись туда в основном по воздуху, а вторые проникали в расположение советских войск по земле и собирали тактическую информацию в 50-километровой зоне. Каждая абверкоманда имела группу диверсантов в количестве от 25 до 30 бойцов. Такая структура фронтовых разведывательных органов была опробована в ходе греческой и югославской кампаний и вполне оправдала себя. По мере продвижения на Восток штаб “Валли III” продвигался вместе с войсками, а “Валли I” и “Валли-П” остались в районе Растенбурга, так же как и возглавляемый Германом Бауном главный штаб “Валли”. Численность “Валли I” достигала 500 человек, включая добровольных помощников (“хиви”) из населения оккупированных областей Советского Союза.

Система резидентур в нейтральных и союзных странах претерпела меньше изменений. К маю 1942 года абвер располагал следующими загранточками:

— КО-Португалия (Лиссабон);

— КО-Испания (Мадрид);

— КО-Швейцария (Берн);

— КО-Швеция (Стокгольм)

— КО-Финляндия (Хельсинки);

— КО-Болгария (София);

— КО-Загреб;

— КО-Северная Африка (Касабланка);

— КО-Ближний Восток (Анкара);

— КО-Дальний Восток (Шанхай).

Крупнейшим из них стало существовавшее с 5 февраля 1937 года КО-Испания, имевшее на территории страны не менее 30 филиалов, пунктов и постов радиоперехвата. В июне 1940 года его штат насчитывал 87 человек, из которых 3 относились к руководству, 73 работали по I линии (разведка), 3 — по II линии (диверсии и саботаж), 5 — по III линии (контрразведка), административный персонал составляли 3 служащих. Из разведчиков 34 являлись радистами, а 10 — шифровальщиками[181]. Прикрытием резидентуры служила фирма “Эксцельсиор”, возглавлявшаяся бессменным резидентом Вильгельмом Лайсснером, действовавшим под псевдонимом Густава Ленца и имевшим у подчиненных прозвище “папа Ленц”. К концу войны загранточка непомерно разрослась и насчитывала 717 штатных и 600 привлеченных сотрудников, число агентов достигло 360, а диверсантов — 90[182].

С началом боевых действий и появлением первых военнопленных принципиально изменился состав вербовочной базы германской разведки. Ранее ее основным контингентом являлось население приграничных зон по обе стороны границы, в первую очередь национальные меньшинства, которым было разрешено так называемое “малое пограничное перемещение” на глубину не более 15 километров, а также проживающие за пределами рейха евреи, которых можно было шантажировать остававшимися в Германии родственниками и друзьями, члены зарубежных организаций НСДАП, притесняемые национальные меньшинства за рубежом, сотрудники германских и иностранных пограничных полиций и таможен, бизнесмены, журналисты, коммивояжеры, совершающие частые поездки через границу, и проводники международных вагонов. Однако после начала войны некоторые перечисленные категории просто перестали существовать, другие в нейтральных странах находились под особым контролем полиции и контрразведки, а во враждебных были зачастую интернированы, поэтому основная вербовочная работа проводилась среди военнопленных и населения оккупированных Германией районов. Одним из источников пополнения агентуры абвера в Западной Европе являлся черный рынок, операции на котором карались смертной казнью. Эта перспектива делала пойманных спекулянтов значительно менее устойчивыми к вербовочным предложениям немцев, к тому же большинство из них обладало разветвленными связями и высокой коммуникабельностью, повышавшими их разведывательные возможности. Любая вербовка обязательно предварялась запросом в центральный отдел абвера, где по общей картотеке и картотеке агентуры проверялось наличие компрометирующих материалов на объект или же факт его уже установленного сотрудничества с оккупационными властями. Формальное вербовочное предложение делалось лишь после получения из Берлина официального письменного ответа.

Операции абвера в различных регионах мира подробно описываются в соответствующих главах, здесь же следует коснуться иной стороны деятельности военной разведки и лично ее руководителя. Во множестве источников бытует утверждение о тесном сотрудничестве адмирала Канариса с британской разведкой, вплоть до объявления его едва ли не прямым агентом СИС со всеми вытекающими из этого последствиями. Естественно, что более всего такую версию поддерживают две группы историков: апологеты МИ-6, а также желающие полностью отделить якобы невиновную германскую армию от преступных НСДАП и СС. В результате в некоторых публикациях руководитель абвера предстает едва ли не главой антанацистского заговора в Третьем рейхе, что, безусловно, абсолютно неверно. Канарис не входил в группу офицеров и генералов, попытавшихся уничтожить Гитлера и свергнуть нацистский режим в ходе неудавшейся операции “Валькирия” 20 июля 1944 года, равно как и не руководил какой-либо другой активной подпольной организацией. Знал ли он о существовании офицерского заговора? Вероятно, да. Однако, судя по всему, осторожный начальник военной разведки крайне низко оценивал шансы на сохранение в секрете планов заговорщиков и потому совершенно не собирался активно участвовать в столь рискованном мероприятии. Многие из его подчиненных, в том числе начальник центрального отдела абвера генерал-майор Остер и сотрудник того же подразделения Донаньи, а также будущие начальники Абт-I полковник Ганзен и Абт-П полковник Бессель фон Фрейтаг-Лорингхофен действительно входили в группу заговорщиков, но Канарис об этом не знал, и арест первых двух офицеров стал для него крайне неприятной и опасной неожиданностью. При всем этом адмирал весьма скептически относился к Гитлеру и не верил в перспективу победы Германии, а также опасался и не любил руководство СС и НСДАП. Похоже, что его контакты с англичанами носили характер своего рода страховки на перспективу. Предстоящее военное поражение Третьего рейха, особенно после вступления в войну СССР и США, было для Канариса совершенно очевидным, и он постарался установить с будущими победителями даже не отношения, а осторожный намек на них. Вероятно, все подробности его контактов с СИС узнать полностью будет невозможно. В настоящее время относительно достоверно известно о двух каналах его взаимоотношений с Западом. Первый из них осуществлялся с СИС через жену бывшего военного атташе Польши в Берлине Галину Шиманскую, и не принес британцам никаких особенных выгод. Следует отметать, что он явился единственным за всю войну выходом МИ-6 на источник в рейхе. Второй канал зондажа взаимоотношений с Западом был серьезнее и проводился через католические круги Ватикана с помощью сотрудника АСТ-Мюнхен доктора Йозефа Мюллера. Собственно, это не было личным контактом Канариса, поскольку информация о некоторых предстоящих действиях вермахта, в частности, начале блицкрига на Западе, шла в Ватикан от того же Ганса Остера.

Правда, когда из расшифрованных ФА перехватов стало известно об утечке информации к противнику, адмирал принял весьма активное участие в локализации инцидента и поручил расследование самому Мюллеру. Тот сумел обвинить в этом окружение Риббентропа, после чего следствие стало давать сбои и зашло в тупик. Однако ни в одном, ни в другом случае начальник абвера, являвшийся убежденным противником расширения войны и сторонником скорейшего заключения мира на Западе, ни разу не передал англичанам какой-либо конкретной военной информации, дающей право считать его обычным изменником.

Вопрос об измене в абвере возник по совершенно иной причине. В декабре 1942 года пражские таможенники за нарушение валютного законодательства задержали агента АСТ-Прага Шмидттубера и передали дело в гестапо. Там выяснилось, что контрабанда валюты была далеко не самым опасным из действий арестованного, оказавшегося вовлеченным в заговор по свержению государственного строя рейха и в контакты с противником. В ходе допросов всплыло имя сотрудника центрального отдела Ганса фон Донаньи. Гестапо удачно замаскировало свои действия под расследование случая нарушения таможенного законодательства, и заговорщики были захвачены врасплох. При обыске в кабинете подозреваемого в апреле 1943 года присутствовал пока еще не заподозренный в антигосударственной деятельности его начальник Остер. Донаньи глазами указал ему на лежавшую на столе записку с ходатайством о повторном освобождении от военной службы пастора Дитриха Бонгеффера, параллельно с доктором Мюллером ездившего в Стокгольм для ведения сепаратных мирных переговоров с епископом Чичестерским. Остер сделал отчаянную попытку незаметно спрятать бумагу в карман, но гестаповцы заметили это. С большой задержкой, лишь 31 декабря 1943 года, начальник центрального отдела был отстранен от должности и вскоре арестован. Несмотря на серьезный удар по престижу абвера, эта история еще не привлекла внимание гестапо к личности его начальника как возможного заговорщика.

Намного неприятнее для Канариса оказался успешный рейд британских коммандос 27 февраля 1942 года на пост противовоздушной обороны Бруневаль, расположенный на мысе Антифер близ Гавра. Они уничтожили гарнизон, захватили часть радарного оборудования, а все остальное взорвали, предварительно сфотографировав. После этого Гитлер потребовал, чтобы абвер отчитался в своих достижениях в области научно-технической разведки, в особенности по британским радарам. Отсутствие результатов вызвало весьма резкую реакцию, серьезно подорвавшую престиж Канариса в глазах фюрера. Очередной удар по репутации абвера и его начальника нанесло бегство двух сотрудников КО-Турция супругов Фермерен (в русских переводах часто ошибочно транслитерируется как Вермерен) на британском самолете в Каир. Эрих Фермерен категорически отрицал впоследствии передачу противнику шифровальной книги и оправдывал свои действия исключительно религиозными мотивами, однако положение дел это не меняло. Действия перебежчиков послужили сигналом для бегства еще трех человек из германских спецслужб в Анкаре: контрразведчиков абвера супругов фон Клечовски и сотрудницы гестапо, секретаря полицейского атташе посольства Германии.

Все перечисленные факты постепенно компрометировали адмирала как руководителя военной разведки Германии. Один за другим уходили на командные должности в войска его самые преданные сторонники, руководители I, II и III отделов, главным образом ввиду бесперспективности дальнейшей службы в разведке с точки зрения получения очередных воинских званий. Начальник разведки полковник Пикенброк вначале принял командование пехотным полком на Восточном фронте, затем дослужился до должности командира 208-й пехотной дивизии и звания генерал-лейтенанта, получил 23 награды, в том числе Золотой рыцарский крест и Дубовые листья к рыцарскому кресту, и попал в советский плен. В 1955 году он был возвращен домой из СССР как неам-нистированный военный преступник, там немедленно был освобожден и получил генеральскую пенсию, а четыре года спустя умер в Эссене в возрасте 66 лет. Преемником Пикенброка на посту начальника Абт-I стал полковник Георг Ганзен, служивший в разведке с 1937 года.

Ганс Пикенброк

Георг Ганзен

Начальник диверсионного отдела полковник Эрвин Лахузен Эдлер фон Вивремонт принял под командование 41-й егерский полк на Восточном фронте, но через год был направлен в Вену для руководства разведывательным отделом XVII военного округа. Он также был награжден Золотым рыцарским крестом, а в январе 1945 года получил звание генерал-майора. В мае 1945 года Лахузен сдался в плен американцам, которые поместили его в лагерь в окрестностях Ганновера и первое время жестоко избивали. Затем он стал активно сотрудничать с ними и активно давал свидетельские показания на Нюрнбергском процессе главных военных преступников в 1946 году, попутно очень удачно представив Канариса активным антинацистом и создав у публики впечатление абсолютной бездеятельности диверсионного отдела абвера. В благодарность за помощь в отыскании доказательств вины подсудимых Лахузена освободили из-под стражи, и он поселился в Австрии, где получал генеральскую пенсию и умер в 1955 году в Тироле в возрасте 58 лет.

Эрвин Лахузен (третий справа)с Хадж Амином аль Хусейни (четвертый справа)

Начальник контрразведывательного отдела Франц Эккард фон Бентивеньи летом 1944 года отбыл на Восточный фронт для командования 81-й пехотной дивизией, получил 11 наград, в январе 1945 года стал генерал-лейтенантом и был захвачен в плен Красной Армией. В апреле 1952 года он как особо опасный военный преступник был приговорен к 25-летне-му сроку заключения с учетом нахождения под следствием и в 1955 году передан властям ФРГ. Там Бентивеньи тоже немедленно освободили и назначили генеральскую пенсию, но прожил он лишь до 1958 года и умер в Висбадене в возрасте 62 лет.

Франц фон Бентивеньи в обыденной жизни и в советском плену

Арестованного друга и сподвижника Канариса генерала Остера заменил намного менее доверенный полковник Шрадер.

Оставшийся без своих верных соратников начальник абвера уже не мог в той же степени рассчитывать на их преемников и постепенно терял почву под ногами. В это же время почувствовавшие слабину в давнем конкуренте руководители СС и РСХА усилили свои попытки захватить военную разведку, в деятельности которой и в самом деле было много недочетов. По стилю руководства адмирал более всего напоминал владельца семейного предприятия и всегда рассматривал своих сотрудников как любимых детей. Большинство из них отвечали ему тем же и служили не столько рейху, сколько Канарису. Этим отчасти объясняется тот факт, что после отстранения адмирала от руководства абвером многие из них перестали работать с прежней отдачей. Его удаление состоялось в феврале 1944 года, после одного из докладов в ставке фюрера о положении на Восточном фронте. Гитлер возмущенно закричал на начальника абвера: “Вы что, пытаетесь доказать мне, будто я проиграл войну?!”[183] и немедленно распорядился о реорганизации всей системы разведывательных органов. Результатом явилась его директива от 12 февраля 1944 года № 1/44, гласившая:

“1. Приказываю создать объединенную германскую разведывательную службу.

2. Руководство этой германской разведывательной службой я поручаю рейхсфюреру СС.

3. В той мере, в какой это распоряжение затрагивает военную разведку и контрразведку, рейхсфюрер СС и начальник штаба верховного командования вермахта предпринимают по взаимному соглашению необходимые меры”[184].

Канарис был в срочном порядке отрешен от должности, причем произошло это столь стремительно, что адмирал даже не успел передать дела Кальтенбруннеру. 19 марта 1944 года всем заинтересованным структурам германских вооруженных сил было разослано уведомление № 1454, гласившее: “Главнокомандующий кригсмарине 10 марта 1944 года известил адмирала Канариса о том, что с 30 июня 1944 года он выходит в отставку с действительной службы… Адмирал Канарис будет находиться в распоряжении кригсмарине. Его дальнейшее использование не предусматривается”[185]. Впрочем, для отставного начальника разведки нашлось временное занятие. До 23 июля 1944 года он возглавлял “Особый штаб торговой и экономической войны”, а потом был арестован по обвинению в участии в заговоре и покушении на жизнь фюрера. В дальнейшем он находился в различных тюрьмах и лагерях, а перед самым крушением рейха, 9 апреля 1945 года был повешен эсэсовцами в концлагере Флоссенбург на рояльной струне, усиливавшей мучения казнимого.

Многие исследователи рассматривают состоявшуюся реорганизацию как разгром абвера, однако это никоим образом не соответствует действительности. Прежде всего, VI управлению РСХА не удалось поглотить военную разведку из-за совершенно несопоставимых масштабов обоих учреждений. Только центральный аппарат абвера примерно вчетверо превосходил по численности СД-аусланд, а если учесть периферийные органы за рубежом и в военных округах, а также фронтовые разведывательные и диверсионные подразделения, разница становится намного более впечатляющей. Кроме того, не был определен и статус тысяч офицеров, унтер-офицеров и солдат, являвшихся военнослужащими вермахта. Теоретически они должны были войти в СС, однако, во-первых, далеко не все желали этого, а во-вторых, существовало немало непреодолимых для многих сотрудников абвера препятствий расового и иного характера. Поэтому против стремления Кальтенбруннера немедленно включить абвер в состав VI управления выступил не только Ганзен, но и Шелленберг. Переход следовало делать плавно и постепенно, поскольку излишне энергичные действия грозили разрушить и военную, и политическую разведку рейха. В середине мая 1944 года Гиммлер провел большое совещание с участием 400 старших офицеров военной разведки и 300 сотрудников СД-аусланд, на котором определил свое видение целей и задач объединенной разведслужбы. В самом начале выступления он подчеркнул, что само слово “абвер” (“защита”) является пережитком ограничений Версальской системы, теперь же разведке требуется иная, наступательная концепция. Рейхсфюрер СС перечислил необходимые для ее офицеров качества, прежде всего честность в оценках, преданность фюреру, подчинение, братство, четкость докладов и уверенность в победе. В результате оценки обстановки 14 мая Гиммлер и Кейтель подписали совместный документ, предусматривающий образование из Абт-I и Абт-П бывшего абвера отдельного, VIII (военного) управления РСХА с перспективой дальнейшего постепенного вхождения его в VI управление. Срок этого не был определен и оставлялся на усмотрение Кейтеля. Контрразведка абвера передавалась в состав гестапо.

Официально абвер был распущен с 1 июня 1944 года. Однако в подлинном понимании этого слова не распускались ни его центральный аппарат, ни периферийные органы, не происходили и массовые переводы сотрудников на другие участки, поэтому вряд ли будет правомерно вслед за некоторыми исследователями утверждать, что впервые за 78 лет Германия осталась без военной разведки. Военное управление продолжало существовать и действовать, до июля 1944 года им руководил полковник Ганзен. Оно значительно изменило структуру по сравнению с “абверовским” периодом и состояло теперь из отделений:

— А — организация, планирование, кадры, обучение;

— В — “Запад”;

— С — “Восток”;

— D — диверсии и саботаж;

— Е — радиосвязь;

— G — симпатические чернила, фальшивые документы.

Отделения В и С разделялись на группы добывания и обработки информации, причем первые строились по региональному признаку, а вторые делились на подразделения, отвечавшие за армию, авиацию и флот.

К июню перевод центральных и периферийных органов абвера в состав РСХА в основном завершился. Прежние абверштелле стали именоваться зональными командными и отчетными постами с добавлением названия города, а абверкоманды и абвергруппы — соответственно фронтовыми разведывательными командами и группами (ФАК и ФАГ) с прежней нумерацией. Некоторое время они еще находились в ведении ОКБ, однако к декабрю 1944 года их также подчинили VIII управлению РСХА, где для руководства ими было создано управление F под руководством полковника Георга Бунтрока. Штаб “Валли” отныне именовался “Руководящим фронтовым разведывательным органом на Востоке” с отделами Ост 1, Ост 2 и Ост 3. “Бранденбург” стал обычной пехотной дивизией вермахта, но 1800 его бойцов добровольно перешли в диверсионное подразделение РСХА “Фриденталь” под начало Отто Скорцени, после чего оно приобрело шестибатальонный состав и стало бригадой.

Громкая фраза Гитлера о создании объединенной германской разведывательной службы так и осталась декларацией. После подчинения абвера РСХА в Германии оставались не вошедшие в него разведывательные службы, причем не только гражданские, но и военные. Некоторые из них достигли весьма высокой степени развития и оказали значительное влияние на состояние дел в разведывательном сообществе Третьего рейха.

Ведение оперативной разведки в интересах видов сухопутных войск осуществляли 3-й отдел ОКХ “Иностранные армии Запада” (ФХВ) и 12-й отдел ОКХ “Иностранные армии Востока” (ФХО). Они находились в подчинении у начальника IV отдела оберквартирмейс-тера сухопутных войск генерала Курта фон Типпельскирха, который отвечал за обобщение полученной от всех разведывательных органов информации. 5 января 1941 года он передал свои обязанности бывшему военному атташе Германии в Токио полковнику Герхарду Мат-цки, в основном занимавшемуся подготовкой докладов начальнику генштаба сухопутных войск фельдмаршалу Францу Гальдеру вплоть до ликвидации этого поста 9 ноября 1942 года. Германская армия в целом и ее сухопутные войска в частности не располагали каким-либо единым информационно-аналитическим органом, способным обобщить информацию, добываемую различными разведывательными органами. Кроме того, в традиционно компактных, зачастую излишне компактных германских штабах отвечавший за разведку офицер службы 1ц всегда подчинялся не начальнику штаба, а начальнику его оперативного отдела 1а, что никак не прибавляло ему престижа. Такое положение дел было абсолютно одинаковым на всех уровнях от генерального штаба до дивизии, наименьшей по размерам войсковой единицы, имевшей штатного офицера-разведчика. Армии и группы армий располагали разведывательными отделениями и отделами со значительно более высоким статусом, отражавшемся в обозначении их руководителей 1ц/АО, то есть “офицер абвера”. Это добавление означало, что они находились под прямым руководством абвера, а также в обязательном порядке являлись офицерами генерального штаба. В ходе войны разведке уделялось так много внимания, что обязанности по ней пришлось возложить также и на офицеров штабов полков, в некоторых случаях батальонов, а иногда и рот. Однако это происходило далеко не всегда и лишь в тех случаях, когда в штабах подразделений действительно имелись пригодные для решения этих дополнительных задач офицеры. Независимо от уровня воинской части, все офицеры 1ц должны были выполнять сходные функции, к которым относились:

— знание обстановки и намерений собственных войск;

— координация работы всех подчиненных разведывательных органов;

— ведение карты обстановки в войсках противника на своем участке ответственности;

— доклады офицеру службы 1а и начальнику штаба обо всех заслуживающих внимания событиях у противника, в особенности о его намерениях.

Ульрих Лисс

Совершенно очевидно, что с весны 1940 по июнь 1944 года все сказанное практически относилось лишь к частям, дислоцированным на Востоке, поскольку на Западе сухопутного противника Германия просто не имела. Это отразилось на состоянии органов оперативной разведки сухопутных войск. Отдел ФХВ фактически зачах, а его начальник Ульрих Лисс был переведен в войска, 22 января 1943 года получил ранение и попал в советский плен. Сменивший его 1 марта 1943 года подполковник барон Алексис фон Ренне продолжил традиции предшественника и проявлял интерес лишь к структурным реорганизациям и статистическим выкладкам. Следует отметить, что структура отдела несколько раз изменялась. В 1939–1940 годах его II группа занималась исключительно Францией как основным противником рейха на суше, но после ее разгрома значение этого направления почти сошло на нет, и в него был включен ряд других государств Европы. В этот же период в сферу ответственности IV группы входили Италия, Испания и Португалия, а юго-восточным направлением тогда ведал ФХО. Позднее он снова принял на себя работу по армиям этих государств. Пока Соединенные Штаты Америки не вошли в число противников Германии, V группа занималась также Швейцарией, Бельгией, Нидерландами и Люксембургом.

К декабрю 1944 года окончательно установившаяся структура отдела выглядела следующим образом:

— группа I — административная;

— группа II — Франция, Бельгия, Голландия, Испания, Португалия, Швейцария и Италия;

— группа III — Британское Содружество наций:

— подгруппа обстановки;

— подгруппа оценок;

— группа IV — Юго-Восточная (Балканы, Турция):

— подгруппа обстановки;

— группа V — Соединенные Штаты Америки, Центральная и Южная Америки, зона Тихого океана, Япония, Китай:

— подгруппа обстановки;

— подгруппа оценок;

— группа фортификаций;

— офицеры связи;

— подразделение по допросам пленных.

Незавидное состояние оперативной разведки сухопутных войск заставляло командование задумываться о возможных формах ее дальнейшего существования и, главное, путях повышения отдачи от нее. Особенно неприглядно в 1941 году 3-й и 12-й отделы выглядели на фоне достаточно стабильно работающего абвера, и одним из наиболее естественных предложений было простое включение их в состав стратегической разведки. Но вместо этого в составе ОКБ был сформирован новый отдел под руководством полковника Фридриха Шумахера с кодовым обозначением ОКВ/ВФСт/1ц, оценивавшего добываемую разведывательными органами информацию, однако не по первоисточникам, а путем сопоставления отчетов абвера, ФХО, ФХВ и подразделений радиоразведки. Путем создания этого отдела командование надеялось заполнить вакуум в информационно-аналитической работе, но поставленной цели так и не достигло, несмотря на немалые ресурсы подразделения со штатной численностью 300 человек. С августа 1944 года в составе ОКВ/ВФСт/1ц были образованы три отделения:

— I — фронтовая разведка;

— II — обстановка у противника;

— III — контрразведка в войсках, дезинформация и маскировка.

Отдел ни в коей мере не оправдал возлагавшихся на него надежд и фактически бесславно закончил свое существование с концом вермахта.

Успех ожидал оперативную разведку лишь на Востоке, и произошло это только с уходом начальника ФХО Эберхарда Кинцеля на фронт 20 марта 1942 года. Там он дослужился до генеральского звания и должности начальника штаба группы армий “Норд”, а перед предстоявшей сдачей в плен советским войскам застрелил свою любовницу и себя. В разведке его сменил полковник Райнхард Гелен, под руководством которого отдел “Иностранные армии Востока” получил буквально второе дыхание и к концу войны затмил абвер по результативности операций на Восточном фронте.

Райнхард Гелен

Новый начальник ФХО с самого начала поставил задачу изменения характера “конечного продукта” 12-го отдела, которым теперь должны были стать не статистика и оценка обстановки, а прогнозы действий противника и активное воздействие на него. Некоторые исследователи полагают одним из его нововведений создание “фронтовых разведывательных групп”, однако в действительности они были все теми же абверкомандами и абвергруппами, лишь изменившими название и подчиненность. Не являлись нововведениями ни систематические разведывательные допросы военнопленных, ни вербовки их для работы против Советского Союза, осуществлявшиеся как абвером, так и СД в ходе широкомасштабной операции “Цеппелин”. Действительным изобретением Гелена явилось создание системы непрерывной обработки прифронтовой полосы в целях сбора разведывательной информации, в ходе которой оценивались все, даже на первый взгляд совершенно не несущие смысловой нагрузки факты. Такой подход заложил основы метода оценки обстановки, после войны получившего название “теории мозаики”, согласно которой каждый, даже самый ничтожный факт или обрывок информации, от прозвища командира роты до количества экземпляров заявки на снабжение, представлял собой элемент, составляющий целостную картину обстановки.

Важным в работе 12-го отдела оказалось его сближение со штабом “Валли I”, в дальнейшем переросшим в тесное сотрудничество. Теперь полученная от всех групп фронтовой разведки информация передавалась офицерам 1ц, те направляли ее в штаб “Валли I”, который в свою очередь докладывал ее одновременно в центральный аппарат абвера и в ФХО. Совместная оценка обстановки и намерений противника позволила обеспечивать армейское командование более наглядной картиной состояния дел в Красной Армии и военной промышленности СССР. Всего этого невозможно было бы добиться с прежней структурой отдела, поэтому Гелен провел реорганизацию, в результате которой ФХО стал разделяться на несколько групп:

— I — оценка разведывательных отчетов, оценка обстановки у противника. Текущие события;

— II — факторы, влияющие на обстановку. Оценка мобилизационного и оборонного потенциала СССР, отслеживание ситуации в 30 тысячах частей и подразделений Красной Армии. Отслеживание передислокации тяжелой техники и вооружений, анализ военного производства, тактики войск и характеристик образцов их техники и вооружения;

— III — переводы захваченных документов, допросы особо важных пленных, прослушивание радиовещания противника. Отдел укомплектовывался офицерами — бывшими фольксдойче прибалтийского и русского происхождения, свободно владевшими русским языком;

— IV — армии стран Скандинавии;

— V — картографическая работа и обработка данных аэрофоторазведки.

В дальнейшем в составе ФХО появились группа ведения психологической войны, служба радиоперехвата и разведывательная школа, а также административная VI группа.

Гелен ввел в практику, помимо составления регулярных сводок с оценкой обстановки и намерений противника, выпуск развернутых докладов по конкретным вопросам. Первый из таких докладов был выпущен весной 1942 года и содержал оценку мобилизационного потенциала Советского Союза, следующий доклад оценивал состояние экономики, и так далее. Отдел завоевал немалый авторитет, а его начальник к концу войны получил весьма высокое для разведки звание генерал-лейтенанта. Именно он сумел добиться на Восточном фронте отхода от порочной практики подчинения офицеров разведки не начальнику штаба, а офицеру оперативного отдела. Теперь 1ц больше не подчинялся 1а, старшинство по должности которого отныне становилось формальным и выражалось лишь в том, что он замещал начальника штаба в случае его отсутствия.

Множество исследователей считают Гелена абсолютно непогрешимым разведчиком, чьи прогнозы всегда оправдывались и не давали ни единого сбоя. Такое мнение, судя по всему, сформировалось под влиянием его собственных мемуаров, во многом амбициозных и не во всем достоверных. Безусловно, нельзя отрицать, что под руководством Гелена 12-й отдел стал одним из наиболее результативных разведывательных органов Третьего рейха, но до абсолютного совершенства ему было весьма далеко. Возможно, именно поэтому 9 апреля 1945 года Гелен был уволен с занимаемой должности после того, как Гитлер охарактеризовал один из его докладов начальнику генерального штаба сухопутных войск Кребсу как “сверхидиотский и пораженческий”[186]. После этого его планировали отправить на фронт командовать дивизией, однако такая перспектива явно не привлекала бывшего начальника 12-го отдела, и он настоял на значительно более спокойном и безопасном зачислении в резерв фюрера. Там он по заданию Гиммлера подготовил исследовательский доклад о возможности использования польского опыта при организации подпольной работы в рейхе, высоко оцененный рейхсфюрером СС и начальником VI управления РСХА Шелленбергом.

До самого поражения рейха Гелен не занял никакой новой должности, однако стал одним из немногих генералов вермахта, практически без потерь вышедших из войны и завоевавших еще более высокое положение в послевоенной Германии. Ему было совершенно ясно, что хрупкое единство Запада и Востока перед лицом общего противника вскоре рухнет, и тогда его знания СССР и Красной Армии неизбежно очень понадобятся американцам и англичанам. При этом бывший начальник ФХО желал не просто получить гарантии безбедного существования, ему нужно было завоевать достойное положение, а в одиночку сделать это было невозможно. Любые знания и опыт ценятся выше тогда, когда они подкреплены еще и реальным информационным потенциалом. Гелен прекрасно осознавал это и стал готовить пути отхода задолго не только до крушения рейха, но и до своего увольнения. Он заручился поддержкой нескольких старших офицеров 12-го отдела и еще в марте 1945 года спрятал архивы и картотеку агентуры ФХО в винном погребе в Наумбурге, дополнительно изготовив два комплекта их фотокопий. Однако вскоре генерал выяснил, что Тюрингия войдет в советскую зону оккупации в обмен на отданный американцам сектор Берлина, и срочно перевез документы на двух грузовиках в баварский город Бертехсгаден. Большинство офицеров отдела до прояснения ситуации укрылись в трех пунктах в Баварских Альпах, сам же Гелен отправился к американцам вместе с начальником штаба “Валли” Бауном и предложил им свои услуги.

Оперативную разведку в интересах кригсмарине вели 2-й (разведывательный) и 3-й (“Иностранные военно-морские силы”, или ФМ, он же отдел разведывательных оценок) отделы главного штаба ВМС. Общая численность их персонала, к началу войны составлявшая около тысячи человек, постепенно увеличилась в шесть раз. После перевода в декабре 1939 года на другой участок службы капитана 1-го ранга Теодора Арпса его сменил капитан 1-го ранга Людвиг Штуммель, занимавший этот пост по июнь 1941 года. Практически одновременно с нападением на СССР морская разведка подверглась принципиальной реорганизации, 2-й отдел стал именоваться морской разведывательной службой. С июня 1941 по май 1943 года его возглавлял вице-адмирал Эрхард Мертенс, одновременно руководивший службой связи ВМС, по август 1944 года — вернувшийся уже в другом звании контр-адмирал Штуммель, а последним начальником отдела стал контр-адмирал Фриц Краусс. Структура разведывательных органов кригсмарине неоднократно менялась. Например, в 1942 году 2-й отдел состоял из трех основных подразделений:

— центральное отделение, подчинявшееся непосредственно начальнику отдела;

— отделение рассылки разведывательной информации (создано в мае 1942 года). Начальники — капитаны 1-го ранга Ганс Меллер (по май 1943 года), Макс Купфер (по январь 1944 года) и Энно Лукан (до конца войны);

— отделение радиоразведки, более известное под неофициальным названием “Наблюдательной службы”, или “Службы Б”. С момента создания в ноябре 1941 года по январь 1944 года его возглавлял капитан 1-го ранга Хайнц Бонац, а после него до конца войны — капитан 1-го ранга Макс Купфер.

Кроме перечисленных, в отделе неоднократно организовывались временные, существовавшие по несколько месяцев группы и отделения, например, оценки радиолокации, пеленгации или сухопутных линий связи. Более подробно деятельность радиоразведки кригсмарине рассмотрена далее.

Наиболее результативным подразделением оперативной разведки ВМС Германии являлась группа торгового судоходства ФХ, в течение войны занимавшаяся отслеживанием перемещений трансатлантических и иных конвоев, однако в целом работа 3-го отдела не принесла ожидаемых результатов.

Отдел “Иностранные военно-воздушные силы” штаба ВВС с осени 1937 года носил 5-й номер и вырос из VI (разведывательного) отделения. При смене статуса подразделения его прежний начальник Хильмер фон Бюлов отбыл в Рим на пост военно-воздушного атташе Германии, его сменил подполковник Ганс Ешоннек, в 1939 году ушедший на должность начальника штаба люфтваффе. Новым начальником 5-го отдела, в котором служили 29 офицеров, стал подполковник Йозеф Шмидт. Одной из основных задач оперативной разведки ВВС являлся выбор целей для осуществления стратегических бомбардировок, но это не исключало и других направлений деятельности, в частности, изучения типов самолетов и авиационного вооружения противника. Источниками информации служили доклады военно-воздушных атташе и публикации в прессе, а с началом войны — также и допросы сбитых и захваченных в плен летчиков противника. Отдел состоял из пяти групп, одна из которых была административной, три — региональными, а одна изучала типы самолетов. Подполковник Шмидт возглавлял отдел до октября 1942 года, когда обнаружение среди его офицеров иностранных агентов вынудило его подать в отставку и перевестись в части противовоздушной обороны. Затем отдел в течение года возглавлял подполковником Йозеф Кегль, а затем бывший офицер 1ц ВВС полковник Рудольф Водарг, в 1935 году перешедший в авиацию из кригсмарине.

2. РАДИОРАЗВЕДКА

Наиболее успешная радиоразведывательная операция, проведенная Германией в период Второй мировой войны, осуществлялась не вполне специализированным для этой цели органом. Перехват кодированных радиотелефонных переговоров Вашингтона с европейскими собеседниками осуществлял пост Исследовательского института германского имперского почтового ведомства под общим руководством министра Вильгельма Онезорге. Две мощные направленные антенны ромбовидной формы, располагались на побережье Голландии около Ноордвика, круглосуточно фиксировали закодированные с помощью аналогового скрэмблерного оборудования беседы Рузвельта, Черчилля, Гопкинса, Идена, Гарримана и других ключевых политических фигур по обе стороны Атлантики. Перехватывалось и огромное множество переговоров служащих более низкого уровня, из разговоров которых также можно было извлечь немало полезной информации.

Истоки операции восходят к октябрю 1939 года, когда сотрудник абвера в Нью-Йорке Симон Кодль переслал в АНСТ-Бремен текст статьи в “Нью-Йорк Таймс”, рассказывающей о методах защиты переговоров президента Рузвельта с расположенными в Европе посольствами Соединенных Штатов. Автор утверждал, что для этого используется устройство под названием “скрэмблер”, сдвигающее голосовые частоты в определенном случайном порядке, а соответствующее ему аналогичное устройство на другом конце провода декодирует речь и возвращает частотам первоначальные значения. Сообщение перекликалось с предвоенными исследованиями Курта Феттерляйна в Исследовательском институте почтового ведомства, с началом войны немедленно переориентированными с кодирования на декодирование переговоров на англо-американском направлении. Вскрытию трансталан-тической линии способствовало установление типа применяемого скрэмблера. Устройство А-3 конструкции компании ИТТ в Германии имелось, однако его использованию препятствовало отсутствие данных о системе кодирования. Немцев выручил захват в 1940 году в Бордо оборудования и документации, после недолгого изучения которых Феттерляйн и его сотрудники установили алгоритм кодирования. Они выяснили, что ключ к коду каждые 12 минут автоматически изменяется 36 раз, рассчитали диапазоны и поддиапазоны частот, точки их разделения и сведения, а также инверсии внутренней замены. После этого в Исследовательском институте было разработано специальное оборудование, каждые 20 секунд совершавшее перебор вариантов по 36-шаговому циклу. Расположенный недалеко от Эйндховена Ноордвик оказался достаточно удобным местом для размещения поста перехвата, в котором, кроме направленных антенн, были установлены мощные приемники основных и сопутствующих частот, фильтры, модуляторы, таймеры и магнитофоны. Первые результаты появились осенью 1941 года, а 6 марта 1942 года Онезорге уже доложил Гитлеру об успехах, достигнутых его институтом, иногда в обиходе именовавшимся исследовательским отделом. Хотя германские декодеры и не позволяли прослушивать переговоры в момент их проведения, все же вскоре процесс от перехвата до раскодирования и передачи содержания беседы по телетайпу в Берлин стал занимать не более двух часов. Пост перехватывал ежедневно от 30 до 60 обменов мнениями между британскими и американскими собеседниками, над переводом которых работали 6 лингвистов. Декодированные тексты не позволяли услышать интонации разговора, но основное его содержание было абсолютно ясным. Благодаря хорошим отношениям Онезорге с Шелленбергом, VI управление РСХА получало из Голландии все тексты перехваченных бесед. На основании получаемой информации, Гитлер зачастую принимал политические и военные решения, поэтому любая ее аналитическая обработка заведомо исключалась. Это и стало самым слабым местом всей операции, поскольку субъективный подход фюрера и его склонность отбрасывать неприятную информацию приводили к игнорированию многих важных фактов, а содержание второстепенных разговоров вообще он никогда не принимал во внимание. Не использовали их также и аналитики, для которых оно могло бы представить чрезвычайный интерес.

Несколько успешных рейдов британских коммандос против германских радарных станций заставили задуматься о безопасности поста, на огромные антенны которого противник не мог не обратить внимания. В 1943 году его перевели подальше от побережья, в Фалькенсваард, практически сведя к нулю уязвимость от рейдов с моря. Осенью 1944 года из-за нависшей над постом угрозы захвата сухопутными войсками США его передислоцировали в Баварию, где условия приема были значительно хуже. Тем не менее, операция продолжалась почти до самого конца войны и стала наиболее результативной акцией радиоразведки Третьего рейха. Однако постепенно объем перехватываемого радиообмена стал неуклонно уменьшаться. Не зная о достижениях германских связистов, американцы все же в принципе допускали возможность вскрытия своих переговоров, защищенных с помощью аналогового скрэмблера А-3, использовавшего технологии 1920-х годов. Поэтому компания “Белл” предложила правительству устройство под условным обозначением “Зеленый шершень”, преобразовывавшее звуковые волны в цифры и таким образом явившееся предшественником всей цифровой аппаратуры последующих десятилетий. Изучив его, в 1942 году армия заключила с фирмой контракт на развитие так называемой импульсной модуляции кода, успешно реализованный год спустя под условным обозначением “СИГСЭЛИ”. Новое оборудование имело неоспоримые преимущества по степени защищенности разговоров от прослушивания, однако было очень дорого производстве и эксплуатации, а также нуждалось в подготовленном персонале. Каждый комплект аппаратуры весил свыше 50 тонн и размещался на 40 специальных стеллажах, а для его обслуживания выделялся отряд из 5 офицеров и 12 рядовых специально сформированной для этих целей отдельной 805-й роты связи. 15 июля 1944 года состоялся первый трансатлантический разговор, защищенный цифровым оборудованием, после чего количество сеансов связи через скрэмблер А-3 значительно сократилось. Немцы не сумели преодолеть защитные барьеры системы “СИГСЭЛИ”, ставшей основой всех подобных послевоенных устройств.

Вскрытием переписки противника активно занимались и 300 сотрудников криптоаналитического реферата министерства иностранных дел. Из-за интенсивных бомбардировок Берлина математиков и лингвистов “Перс. Ц” рассредоточили в разных пунктах, что значительно снизило оперативность их работы. Немцы пошли по одному с американцами пути использования табуляторов для дешифровки сообщений, причем некоторое время даже применяли те же самые машины производства фирмы ИБМ. С их помощью криптоаналитики быстро и эффективно отыскивали повторяющиеся или отстоящие друг от друга на одинаковую величину группы, определяли длину ключа, искали гаммы и устойчивые сочетания. Табуляторы позволяли также быстро сортировать тексты и исключали трудоемкие ручные подсчеты частоты символов и интервалов. Позднее немцы разработали специальные вспомогательные дешифровальные устройства особой конструкции (“роботы”), которые вначале сортировали перехваченные тексты на подобные, а затем определяли длину ключа и частоту повторений, отыскивая таким образом ключи перешифровки кодовых сообщений.

Благодаря столь совершенной технике специалисты “Перс. Ц” полностью или частично читали дипломатическую переписку 34 правительств: Британии, Ирландии, Франции, Бельгии, Испании, Португалии, Италии, Ватикана, Швейцарии, Югославии, Греции, Болгарии, Румынии, Польши, Египта, Эфиопии, Турции, Ирана, Китая, Японии, Маньчжоу-Го, Таиланда, США, Бразилии, Аргентины, Чили, Мексики, Боливии, Колумбии, Эквадора, Перу, Доминиканской республики, Уругвая и Венесуэлы.

Немалый вклад в радиоразведку и криптоанализ внесли военные. Нормативные документы предусматривали, что начальник управления связи вермахта по согласованию с абвером “занимается… вопросами ведения разведки с помощью средств связи, равно как и разведывательно-техническими вопросами, касающимися контроля за работой органов связи”[187]. Служба ВНВ верховного командования вермахта располагала главными постами перехвата в Аауфе и Троенбрайтцене и постами в Мадриде, Севилье, Лоррахе, Тененлохе. Шифровальное бюро в составе ВНВ (“Ши”) и его подразделения с самого начала войны контролировали весьма значительный объем сообщений противника. Например, в январе 1940 года ими были перехвачены 796 британских радиограмм, 460 французских, 209 турецких, 163 американских, а в марте того же года — 1649 советских, 838 британских, 676 французских, 49 испанских, 43 польских, 40 ватиканских, 39 португальских. Всего же в этом месяце армейские радиоразведчики перехватывали радиограммы 27 государств[188]. В октябре 1943 года Шифровальное бюро возглавил полковник Хуго Кеттлер и в следующем году провел его реорганизацию. Теперь оно разделялось на восемь групп:

— Ц — центральная группа: кадры, финансы, административные вопросы, размещение, национал-социалистическое воспитание;

— I — организация и контроль. Рефераты:

— 1а — руководство международной службой перехвата:

— Ib — изучение иностранных систем связи;

— 1с — обеспечение телетайпной связью, в том числе VIII управления РСХА;

— II — развитие германских методов шифрования и контроль за их использованием. Рефераты:

— Па — маскировка телеграфного и радиообмена, техника перехвата, в том числе проводной связи, криптографическая политика и надзор за использованием шифров;

— ПЬ — развитие германских систем шифрования (методы маскировки, секретная переписка, секретная телефония);

— Пс — криптографические системы для агентурной радиосвязи;

— III — снабжение шифрами: контроль за продукцией, печатанием и распространением шифров и ключей;

— IV — аналитический криптоанализ. Рефераты:

— IVa — испытания германских военных шифрсистем и телефонных скрэмблеров на стойкость, оценка изобретений;

— IVb — развитие и создание дешифровальной аппаратуры для криптоаналитических подразделений вермахта;

— IVc — развитие криптоаналитических методов;

— IVd — инструктажи;

— V — практическое дешифрование переписки иностранных правительств, военных атташе и иностранных агентов. Рефераты:

— Va — кодовые слова для вермахта;

— VI–V22 — региональные;

— VI — Перехват вещания и сообщений прессы. Рефераты:

— Via — техника радиоприема, руководство постами в Людвигсфельде, Хусуме, Мюнстере и Гляйвице;

— VIb — перехват радиосообщений прессы и телетайпных передач и международного радиообмена;

— Vic — надзор над исходящими из рейха радиопередачами;

— Vid — оценка радиовещания и сообщений прессы, отчеты о результатах перехватов открытых сообщений, специальные отчеты;

— VII — названия не имела. Рефераты:

— Vila — оценка и рассылка продукции;

— VHb — ведение журнала подразделения.

Группы Ц, I, VI и VII подчинялись непосредственно полковнику Кеттлеру, II и III входили в главную группу А (криптография), а IV и V — в главную группу Б (криптоанализ), 150 специалистами которой руководил выросший в Санкт-Петербурге и с 1922 года возглавлявший германскую военную дешифровальную работу министерский советник Вильгельм Феннер. Его помощником был русский эмигрант, бывший астроном Пулковской обсерватории профессор Петр Новопашенный. Полковник Кеттлер руководил также шестью радиоразведывательными ротами и возглавлял рабочий комитет по безопасности германских криптографических систем. В 1945 году “Ши” было вновь реорганизовано и разделено на семь групп:

— Ц — административная;

— I — организация и контроль;

— II — исследования в криптографии;

— III — перехват сообщений радиовещания и прессы;

— IV — криптоанализ;

— V — обеспечение телетайпной связью, в том числе VIII управления РСХА;

— X — оценка информации и ее рассылка;

“Ши” работало в самой тесной связи с абвером. Функциональные обязанности должностных лиц и органов ОКБ предусматривали, что оно “находится в распоряжении управления разведки и контрразведки независимо от его служебного подчинения управлению связи вооруженных сил и выполняет его указания в части, касающейся:

а) получения разведывательных данных, добытых с помощью технических средств связи;

б) создания и обеспечения работы каналов дальней связи для связи с заграницей и для решения задач всей разведывательной службы”[189].

Вильгельм Феннер

На Восточном фронте немцы развернули сеть подчиненных штабам армий радиоразведывательных рот. На каждом участке фронта протяженностью от 100 до 150 километров действовали до двух таких рот, составлявших основу германской системы перехвата советских сообщений. В войсках эту функцию выполняли также радиоразведывательные взводы батальонных рот связи. Радисты вермахта занимались не только перехватом и его анализом, но и вели активную радиоэлектронную борьбу с противником путем перестановки цифрогрупп в перехваченных советских радиограммах и новой передачи их в искаженном виде на тех же частотах. В целом криптоаналитические успехи немцев против СССР можно оценить как крайне слабые, что признавал, в частности, В. Флике: “Я должен сделать русским комплимент: в этой войне Россия была единственной страной, чьи криптографические системы были практически невскрываемыми, несмотря на усилия первоклассных экспертов в других странах раскрыть их.

В частности, криптографические системы высшего военного командования и дипломатическая переписка оставались для иностранных криптографических бюро “книгой за семью печатями”… После нескольких лет бесплодных усилий копирование дипломатической переписки русских в Германии было прекращено. Для неспециалистов это может показаться преувеличением, но я отважусь заверить: Россия проиграла Первую мировую войну в эфире и выиграла Вторую мировую войну в эфире”[190].

Покушение на Гитлера 20 июля 1944 года внесло заметные изменения в руководство германской криптографией и связью. Генерал-майор Фельгибель был арестован уже на следующий день после начала неудачной операции “Валькирия”, и в течение месяца генерал-майор Тиле возглавлял одновременно ВНВ и службу связи сухопутных войск (ХНВ). Однако через месяц он также был арестован, и обоими подразделениями стал руководить генерал-лейтенант Альберт Праун.

Радиоразведкой в интересах люфтваффе занималось разведывательное подразделение ВВС Н-ВВ, подчиненное начальнику штаба ОКА. Кроме выполнения традиционных криптографических и криптоаналитических функций, его персонал разрабатывал системы условных сигналов голосовой связи между самолетами в воздухе. Всего же радиоразведкой в люфтваффе занималось 10 тысяч человек, 4500 из которых составляли 351-й полк воздушной разведки, занимавшийся перехватом, вскрытием и оценкой радиообмена самолетов и штабов ВВС союзников на Западном фронте, а 1000 служили в специализированном подразделении, отвечавшим за аналогичные действия в отношении тяжелых бомбардировщиков противника. 800 человек входили в 350-й батальон воздушной разведки, предназначенный для изучения радарных сигналов противника, анализа перехвата, дешифрования перехваченных сообщений и изучения радионавигационных систем англичан и американцев для создания помех в их работе.

Наиболее результативным из всех германских органов радиоразведки во время Второй мировой войны явилось отделение радиоразведки 2-го отдела главного штаба ВМС. В обиходе оно известно как “Наблюдательная служба” кригсмарине, чаще сокращенно именуемая “Службой Б”. Оно обрабатывало переписку противника, перехватываемую постами мирного и военного времени, развернутыми в различных пунктах Германии и других стран. Помимо перечисленных ранее предвоенных точек, немцы оборудовали следующие новые радиоразведывательные посты:

— во Фландрии — Гренинген, Ден Хельдер, Хаек Ван Холланд, Брюгге (впоследствии переведен в Брюссель), Булонь, Дьепп, Фекамп, Этретет;

— в западной части Франции — Брест, Анжер, Байе, Эрки;

— в юго-западной части Франции — Бордо;

— в Норвегии — Киркенес, Хаммерфест, Тромсе, Харштад, Нарвик, Бодо, Мо, Монсьйоен, Намсос, Трондхейм, Кристианзунд, Олесун, Берген, Ставангер, Кристиансанд, Осло;

— в Дании — Хьюрринг;

— в средиземноморском бассейне — Мадрид, Севилья, Монпелье, Тулон, Каррара, Генцано ди Рома, Падуя, Нерви, Афины, Аутца, Сицилия;

— на Черном море — Констанца, Бургас, Феодосия.

В начале 1942 года основными подразделениями центрального аппарата “Службы Б” являлись:

— главный центр разведки и оценок;

— 1 западный отдел (Великобритания);

— II западный отдел (США);

— восточный отдел (СССР);

— школа шифровальщиков и учебный отдел.

Немецкие криптоаналитики достаточно легко вскрывали британские военно-морские коды, которые в предвоенный период представляли собой разработанные Адмиралтейством две основные системы кодов с перешифровкой. Первая из них именовалась “Военно-морским шифром”, или “Офицерской системой”, вторая же предназначавшаяся для мобилизованных гражданских судов — “Военно-морским кодом”. “Офицерская система” в 1930-е годы использовалась для передачи длинных сообщений административного содержания, которые при передаче более секретных радиограмм дополнительно перешифровывались по специальной книге. Такой легкомысленный подход к безопасности связи не замедлил дать горькие плоды, поскольку криптоаналитики “Службы Б” без особого труда сумели восстановить и кодовую книгу, и книгу добавлений. Британские флотские связисты еще более облегчили работу немцев, не утруждая себя шифрованием условной группы, в числе прочего указывающей, с какого именно места книги добавлений следует начинать прочтение сообщения. В результате, к началу осени 1940 года немцы практически мгновенно читали не менее половины британской переписки, в частности, “Военно-морской шифр № 2”, а оставшаяся часть радиограмм, перехваченных не с самого начала, вскрывалась ими с небольшой задержкой из-за перебора возможных индикаторов. Некоторые проблемы у “Службы Б” возникли в конце 1941 года, когда британские, американские и канадские моряки стали применять совместный “Военно-морской шифр № 3”, именовавшийся также “Англо-американским шифром” и “Конвойным шифром”, однако немцы достаточно быстро сумели установить, что он представляет собой подобие все тех же прежних британских систем. Успехи “Службы Б” самым пагубным образом отразились на трансатлантических конвоях, поскольку к марту 1943 немцы года мгновенно раскрывали 80 % радиограмм, содержащих информацию об их движении, а оставшиеся 20 % сообщений, условные группы которых не были перехвачены, читались с небольшой задержкой. Была вскрыта также и новая кодовая сетка районов Северной Атлантики, точкам которой были присвоены соответствующие имена.

Криптоаналитики “Службы Б” также использовали табуляторы и специальное оборудование для подсчета совпадений в телетайпных лентах. Они с легкостью вычисляли постоянные разности в кодах групп и отыскивали устойчивые двухбуквенные сочетания, что давало надежные ключи к зашифрованным сообщениям противника. Немецкое оборудование совершенно не уступало американскому по степени совершенства и превосходило его по удобству в обращении. Дешифровальщикам кригсмарине невольно помогали сами их противники, имевшие пагубную привычку сообщать в эфир названия потопленных и поврежденных транспортов и позволявшие легко отыскать опорные слова для дешифрования. Это же, кстати, позволило командованию германского подводного флота выявлять преувеличения в докладах командиров своих подводных лодок о достигнутых ими успехах.

Поскольку основным содержанием Второй мировой войны на море в основном являлась борьба на коммуникациях, командование флота уделяло наибольшее внимание вскрытию переписки западных союзников, касающейся передвижения конвоев. Эта задача была успешно решена. Немцы знали время их отправления и прибытия, маршруты, рассредоточение судов по портам назначения, метеорологическую обстановку в районах перехода и читали отчеты кораблей эскорта. Парадоксальным образом успехи “Службы Б” убеждали немцев в безопасности своей переписки, закрытой с помощью “Энигмы”, несмотря на то, что пять из восьми ее сменных роторов имели неизменную с 1920-х годов систему внутренних соединений. Первым аргументом в пользу этого была непоколебимая убежденность германских криптоаналитиков в том, что государство, столь небрежно относящееся к составлению собственных кодов и шифров, не в состоянии развить дешифровальную службу до такой степени, чтобы иметь возможность вскрывать весьма совершенные шифры четырехроторной “Энигмы”. Кроме того, шифр кригсмарине “Акула” тогда действительно еще не был вскрыт противником, поэтому в перехватах отсутствовали ссылки на информацию, добытую из этого источника, да и вообще британцы передавали в эфир сообщения по программе “Ультра” только с помощью не вскрывавшихся немцами шифровальных блокнотов разовых ключей.

15 декабря 1942 года произошли два совпавших по времени события. Западные союзники сменили всю систему индикаторов в “Конвойном шифре”, что немедленно снизило степень раскрываемости “Службой Б” сообщений до 10 %, и одновременно англичане начали читать германский военно-морской шифр “Акула”. Немцы в ответ удвоили штат дешифровальщиков и восстановили утраченные позиции, после чего противники читали переписку друг друга, не догадываясь об успехах криптоаналитиков другой стороны. Однако к январю следующего года все чаще стали происходить случаи, когда выходившие на рубеж перехвата конвоев подводные лодки не находили их в ожидаемой точке, и далеко не всегда командиры могли объяснить это сложными метеоусловиями. В действительности британцы начали перехватывать радиограммы, адресованные лодкам в море, и регулярно успевали направлять конвои в обход опасных районов. Союзникам также помогала педантичность командования кригсмарине, требовавшего от командиров лодок регулярно извещать штаб о своей позиции и наличии запасов. Командующий подводным флотом Германии гроссадмирал Дениц с тревогой оценивал создавшееся положение, но полагал, что противник получает информацию о выходе лодок в море от агентов во Франции. Однако это никак не объясняло информированность союзников о маршрутах их движения, а вскоре произошло событие, окончательно исключившее эту версию. Американский конвой двигался прямо на позицию находившейся в районе Гибралтара “волчьей стаи” (группы из нескольких десятков подводных лодок, находящейся под единым командованием и действующей по единому плану), но внезапно был оповещен о ней и изменил курс. Немцы все же полагали, что подобные события могут быть результатом пеленгации, однако очередное перехваченное сообщение англичан содержало номера двадцати находившихся в море лодок и напрочь исключило эту относительно невинную версию. А 29 января “Служба Б” прочла радиограмму Адмиралтейства о том, что в точке с координатами 31°N и 39°W две лодки ждут прихода “коровы” (лодки со снабжением). Их командиры лишь только получили инструкции прибыть на рандеву в район с указанными координатами, а противник уже знал об этом. Еще 28 января Дениц убедился, что происходящее может объясняться либо нарушением безопасности связи либо предательством в штабе ВМС. Тщательное расследование не выявило никаких нарушений процедуры, более того, она была значительно ужесточена, введена описанная ранее процедура “стихворт”, по мнению специалистов, полностью исключающая возможность вскрытия переписки. Тогда командующий подводными силами обратился в контрразведку с требованием проверить всех офицеров и гражданских служащих, имеющих доступ к информации о передвижениях лодок, за исключением его самого и начальника штаба. Проверялись также и некоторые командиры подводных лодок, заподозренные в том, что они могли передавать противнику данные о процедуре шифрования прямо в море. После получения заключения об отсутствии выявленной вражеской агентуры Дениц грустно сказал начальнику своего штаба: “Теперь получается, что предатель вы или я”[191].

Начальник службы связи ВМС вице-адмирал Мертенс представил доклад с анализом создавшейся ситуации, в котором не исключал возможность вскрытия шифров “Энигмы” противником, однако примитивность британских кодов и шифров убеждала его в обратном. Тем временем англичане вновь усложнили процедуру шифрования, и количество прочтенных “Службой Б” сообщений сократилось до 1–3 радиограмм в день. Пока часть криптоаналитиков искала новые ключи, оставшиеся получили возможность обратиться к нераскрытым ранее радиограммам и почерпнули из них немало важной информации. Март принес немцам новый и последний успех. Через 9 дней они вскрыли усложненный “Военно-морской шифр № 3” и теперь ежедневно читали почти всю переписку союзников. “Служба Б” знала все о маршрутах и составе конвоев, а их скорость была известна до 0,1 узла. Одновременно немцы внесли изменения в свои шифры, и британцы снова потеряли способность читать их переписку. Это сразу же принесло кригсмарине ощутимый успех. В первой половине марта два вышедших из Нью-Йорка конвоя НХ-229 и SC-122 потеряли корабль эскорта и 22 транспорта общим тоннажем в 146 тысяч тонн, причем немцы заплатили за это ценой потери всего лишь одной лодки. Однако через некоторое время союзники стали побеждать на море, хотя и по иным причинам. Они начали включать в состав эскорта авианосцы, оснастили самолеты 10-сантиметровыми радарами, излучение которых не фиксировалось германскими извещателями, и приняли на вооружение реактивные бомбометные установки “Хеджехог”. С этого момента Германия стала проигрывать подводную войну, а после того, как 10 июня 1943 года был введен в действие новый, значительно более совершенный “Военно-морской шифр № 5”, “Служба Б” никогда более не смогла повторить достигнутые ей в первой половине войны достижения.

Безусловно, следует иметь в виду, что радиоразведка кригсмарине отнюдь не ограничивала свои действия вскрытием “Конвойного шифра”, являвшегося всего лишь одной, хотя и самой важной из применяемых флотами противников криптосистем. Например, в 1940 году ее специалисты сумели прочесть радиограмму о выставлении минных заграждений на ведущем к Нарвику фарватере и сумели таким образом обеспечить флот информацией, необходимой для безопасного прохода транспортов с десантом. Кроме того, любая радио-разведка не менее половины информации черпает из даже не прочтенных сообщений противника. Как уже указывалось, анализ перехвата не менее важен, чем криптоаналитическая работа, и к тому же на этом канале существует значительно меньше шансов стать жертвой дезинформации. “Служба Б” достигла весьма высоких результатов в идентификации почерков радистов крупных боевых кораблей и части транспортных судов противника, в сочетании с пеленгацией довольно уверенно позволявшей отслеживать их перемещение. Для более надежного распознавания использовались специальные самопишущие устройства, с большой скоростью протягивавшие рулонную бумагу, на которой оставались соответствующие точкам и тире более или менее длинные зигзагообразные линии. Особая группа аналитиков почерка многократно оценивала подобным образом характер передачи знаков и разделяющие их интервалы, в результате чего идентифицировался радист, и выносилось заключение о принадлежности сообщения конкретному надводному кораблю или подводной лодке противника. Это оборудование во многом было сходно с британским, применявшимся с аналогичной целью как на флоте, так и в службах связи разведки.

3. ПРОНИКНОВЕНИЕ

С самого начала Второй мировой войны Германия являлась наиболее притягательным объектом для разведывательных служб всех без исключения ее противников, но жесткий контрразведывательный режим и высокий патриотизм населения эффективно препятствовали попыткам проникновения в Третий рейх. Вербовочная база иностранных разведок была в стране весьма незначительной и включала некоторые национальные меньшинства (поляки, чехи), а также антинацистски настроенных немцев. Однако у значительной части представителей этой последней категории с началом войны возобладали патриотические настроения, и многие из прежних противников режима стали с ним сотрудничать.

СОЕ пытался приобрести источники внутри рейха, но не преуспел в этом. Его образованная в ноябре 1940 года специальная секция “Икс” предназначалась в основном для развертывания партизанского движения в Германии, однако шансов на это заведомо не имела. Первая косвенная попытка Исполнительного органа специальных операций забросить в рейх своего агента относится к апрелю 1942 года. В операции “Шампань” был задействован член экипажа потопленного в июне предыдущего года метеорологического судна Кюммель, которого после специальной подготовки доставили в Норвегию для дальнейшего переезда в Германию. Агент не располагал радиопередатчиком и должен был направлять свои сообщения в Британию по обычным почтовым каналам на имя одного из находившихся там немецких военнопленных. Таковых было получено два. В ноябре 1942 года операция “Шампань” была прервана, поскольку от участников местного движения Сопротивления поступила информация о попытках Кюммеля войти с ними в контакт для организации путей эвакуации в нейтральную Швецию. Так как агенту такая задача не ставилась, СОЕ заподозрил в этом ловушку и предупредил об опасности норвежцев. Более информации о Кюммеле не поступало, он исчез и не был обнаружен даже после войны.

Летом 1942 года молодой социал-демократ Курт Кениг дезертировал из рядов вермахта и предложил свои услуги британским представителям в Испании. После обучения в тренировочном лагере в ночь на 16 февраля 1943 года его сбросили с парашютом над территорией между Германией и Нидерландами с заданием возобновления контакта с товарищами по партии в Гамбурге и Бремене для создания подпольной диверсионной и подрывной организации. Как и Кюммель, Кениг также не имел передатчика. Ввиду навигационной ошибки, агента сбросили вдали от расчетной точки, причем он приземлился на крышу сельского здания, в котором как раз в этот момент играли свадьбу. От немедленного ареста Кенига спасла только срочно придуманная им легенда о том, что он выбросивлся из загоревшегося немецкого самолета. Поскольку подобный обман не мог длиться долго, агент немедленно ушел из этого района и после короткой, опасной и безрезультатной поездки на север Германии счел за лучшее вернуться. 1 марта 1943 года он был уже в Испании, а 26 марта — в Великобритании, где его история вызвала сомнения в правдивости. Однако все подозрения с Кенига были сняты, а послевоенные архивные документы гестапо подтвердили изложенные им факты. В июле того же года он на короткое время вновь был заброшен в Рейнскую область и возвратился с заверением о совершении им вместе с товарищами по партии нескольких подрывов железнодорожных путей. Подтверждений этому не оказалось ни в ходе войны, ни после нее. Третья попытка закончилась трагически. В январе 1945 года Кенига вновь сбросили с парашютом в районе Фрайбурга, но в Бадене его обнаружили, захватили и в феврале казнили. На этом попытки СОЕ забросить агентов на территорию собственно рейха закончились.

Летом 1944 года СОЕ предложил провести террористический акт в отношении Гитлера и даже начал разработку операции “Фоксли”, дополненной затем “Литтл Фоксли” — планом устранения Геббельса. В качестве средства достижения цели рассматривались снайперский выстрел, взрыв, крушение поезда или непосредственное нападение, однако Черчилль не разрешил проводить ни одну, ни другую акцию. СОЕ все же сумел внести некоторый, хотя и крайне незначительный вклад в дестабилизацию обстановки внутри Германии. Британские радиостанции регулярно транслировали из Лондона инструкции для несуществующих подпольных групп на территории рейха и отвлекали силы гестапо на их поиски. Эффект от подобных действий был невелик. Среди немногих успешно осуществленных СОЕ one-раций значатся лишь организация канала для засылки агентуры из Дании в 1944–1945 годах (“Фордвик”), блокирование в феврале 1945 года железнодорожного пути в Южной Германии (“Колан”) и к югу от Бадена (“Клинт”). Позднее в Германию были заброшены несколько групп “Джедбург” и группа САС “Лойтон”, общей численность 90 человек. На их поимку немцы бросили целую дивизию “ваффен-СС”, однако успеха не достигли, но и британские группы не смогли добиться никаких позитивных результатов.

В целом по Германии создание британской подпольной диверсионной и информационной сети так и не увенчалось успехом ввиду невозможности установления связи с местными антинацистскими элементами. Немногие остававшиеся на свободе и сохранявшие свои убеждения представители этой категории, как правило, находились в крупных городах с усиленным полицейским и контрразведывательным режимом и для иностранцев были практически недоступны. Отсутствием результатов работы СОЕ попытался воспользоваться руководитель СИС Стюарт Мензис, отчаянно старавшийся набрать очки в глазах Черчилля и военного командования. Он утверждал, что неудачи его конкурентов носят не случайный, а органический характер, и поэтому МИ-6 должна стать единственной службой, уполномоченной проводить операции внутри рейха. Однако предпринятые им усилия забросить в Германию взрывчатку без конкретного адреса потерпели неудачу, а груз был перехвачен контрразведкой абвера. СИС активно пыталась выйти на германские источники, но достигла в этом весьма скромных результатов. Как уже указывалось, через Галину Шиманскую она поддерживала подобие контакта с адмиралом Канарисом, однако, во-первых, это являлось не более чем осторожным политическим зондажем, а во-вторых, инициатором его были не британцы, а сам начальник абвера. В целом вклад МИ-6 в агентурное проникновение в Германию можно смело оценивать как нулевой.

Ввиду отсутствия достижений на территории собственно Германии, СОЕ решил попробовать организовать работу хотя бы в присоединенных к ней частях бывшей Дании, Польши, Австрии, а также Эльзасе и Лотарингии. В этом последнем районе в июле 1944 года он попытался сконцентрировать остатки ранее почти разгромленной СД подпольной группы “Архидьякон” и даже сбросил на парашюте для руководства ими своего агента А. Вертера, но пока он разворачивал работу, Эльзас и Лотарингию успели освободить войска союзников. Заброска двух агентов из Швеции в Судетскую область завершилась их поимкой при попытке пересечения германско-датской границы. Из двух сброшенных там же с парашютами в мае 1944 года курьеров СОЕ один вскоре был арестован и казнен, а второй перед самым захватом покончил с собой.

Более перспективным представлялось австрийское направление, где британцы предприняли, по оценке официального историка Исполнительного органа специальных операций Уильяма Маккензи, “самое тщательно проработанное и самое безнадежное из этих странно безнадежных приключений”[192] — операцию “Клаудер”. Она осуществлялась с территории Югославии, куда в декабре 1943 года в район расположения британской военной миссии бригадного генерала Фицроя Маклина вылетели подполковник П. А. Уилкинсон, майор А. С. Дж. Хескет-Причард и Г. Хьюджес. После согласования деталей операции с Тито миссия совершила 300-километровый марш в Словению, а затем — в Итальянские Альпы поблизости к границе с Австрией. После двукратной неудачной попытки ее пересечения подполковник Уилкинсон отправился в Боснию, а Хескет-Причард остался на месте и возглавил “Передовой штаб Клаудер” в расположении 9-го словенского партизанского корпуса в Чир-чно. В течение некоторого времени Уилкинсон пребывал в освобожденной части Италии и с января по июнь 1944 года обеспечил 13 снабженческих рейсов с грузами для “Передового штаба Клаудер”, откуда планировалось забрасывать в Австрию сначала агентов, а позднее и британских офицеров. 14 мая 1944 года в расположение 9-го словенского партизанского корпуса был сброшен с парашютом британский майор С. У. Виллер. Он приземлился на итальянской стороне границы и после непродолжительного изучения обстановки пришел к выводу о бесперспективности проведения операций с итальянской территории. С разрешения командования майор перебрался к Хескет-Причарду и вошел в состав “Передового штаба Клаудер”.

Несмотря на бытовавшее убеждение о бесперспективности проникновения в Австрию из Северной Италии, 14 января 1944 года туда для этой цели были сброшены с парашютами майор авиации, представитель известной австрийской фамилии граф Чернин и его итальянский радиооператор. Вскоре они действительно оказались в Австрии и вели там разведку, а 12 августа к группе присоединились майор Дж. Р. X. Филдинг и четверо австрийцев. Один из них по фамилии Георгау с 15 по 28 августа 1944 года совершил успешный разведывательный рейд в Австрию и попытался повторить его 9 сентября, однако был схвачен и расстрелян. 12 октября еще четверо австрийцев из состава “Клаудера” были заброшены в свою страну с разведывательным заданием, но из-за навигационной ошибки парашютистов сбросили вдали от намеченной точки. Их также задержал патруль, в результате чего спастись смог лишь один агент. Неудача не остановила СОЕ, и 17 ноября в Австрию был заброшен радист. Высадка прошла успешно, но сама операция оказалась бесполезной, поскольку активные контрпартизанские действия немцев в Северной Италии вынудили миссию “Клаудер” в декабре перебраться в более безопасную Югославию, куда передатчик радиста не доставал.

“Передовой штаб Клаудер” пытался проводить активные операции также и с территории Словении. Первую попытку в этом направлении, совершенную в конце апреля 1944 года, затрудняли сложные отношения с местными партизанами. Словенские командиры не видели никакого смысла рисковать жизнями своих людей в операциях в Австрии, то есть фактически в тщательно охраняемом рейхе, и всячески пытались избежать этого. Лояльность партизан пришлось буквально покупать. Для их стимулирования СОЕ в период с июня по сентябрь 1944 года обеспечил доставку по воздуху 25 тонн снабжения. Отчасти за счет этих грузов партизаны в короткий срок смогли увеличить свою численность с двухсот до тысячи человек, но по-прежнему отказывались выделять людей для рейдирования в Австрии, выдвигая в качестве условия еще 70 снабженческих рейсов британской авиации. В штаб-квартире СОЕ эти требования сочли неприемлемыми. Тогда Хескет-Причард с 80 словенскими добровольцами 15 октября перешел австрийскую границу и углубился на территорию противника. 20 октября он сообщил об успешном продвижении по Австрии и запросил усиление квалифицированными разведчиками и диверсантами. СОЕ спешно перебросил в Северную Италию шестерых британских офицеров и двух радистов, однако они так и не могли вылететь к майору. Немцы обнаружили отряд и постоянно гнали его, так что выбрать точку сброса парашютистов не представлялось возможным. Возникшие сложности деморализовали партизан, у которых на этой почве постоянно вспыхивали конфликты с англичанином. Последняя радиограмма от Хескет-Причарда поступила 13 декабря 1944 года, после чего он перестал выходить на связь. Из группы словенцев выжили около 40 человек, сообщивших позднее, что в тот же день 13 декабря в перестрелке с немцами англичанин был то ли убит, то ли смертельно ранен. Расследовавшие этот инцидент англичане, однако, не исключили возможности, что Хескет-Причарда убили сами партизаны, стремившиеся таким путем избавиться от опасного командира, постоянно втягивавшего их в боевые операции. На этом операция “Клаудер” завершила свое существование.

Безусловно, заброска агентов в Австрию, где еще сохранялись остатки социал-демократической оппозиции, являлась более перспективной, чем аналогичные действия на собственно германской территории. Но при этом следовало считаться с тем, что контрразведывательный режим в этом регионе был ничуть не менее жестким, чем в остальном рейхе, и любая активность разведок сталкивалась там с серьезными препятствиями. Помимо миссии “Клаудер”, СОЕ забросил в Австрию ряд других агентов и офицеров. 7 февраля 1945 года лейтенант О’Хара приземлился с передатчиком и направился к своим знакомым социал-демократам для установления контакта с ними и обсуждения возможностей организации движения Сопротивления. Он выполнил первую часть задания, но попал в поле зрения контрразведки, некоторое время скрывался и 21 марта при попытке переправиться через реку был убит. 16 февраля трое парашютистов-австрийцев высадились в районе Зальцбурга. Один из них оказался предателем и выдал гестапо остальных. В дальнейшем немцы пытались использовать его в радиоигре с СОЕ, однако безуспешно. 23 марта лейтенант Кеннеди был направлен к своим друзьям в Вену. При приземлении он потерял радиопередатчик, но задание выполнил и создал из 130 дезертиров боевую группу, нанесшую некоторый урон коммуникациям вермахта. Лейтенант вышел к освободившим австрийскую столицу советским войскам, был ими радушно принят, но вскоре взят под арест и пребывал советской тюрьме до июля 1945 года. 24 марта еще один агент с радиопередатчиком был высажен в Штирии, установил контакт со своими знакомыми оппозиционерами, но практически сделать ничего не смог. С 20 по 24 апреля три группы агентов СОЕ общей численностью 8 человек были высажены в районе между Грацем и Юденбургом для проведения диверсий на железнодорожных коммуникациях и при возможности захвата аэродрома в Цельтвеге для спасения союзных военнопленных. При приземлении агенты утратили передатчик и часть груза, однако аэродром все же захватили. Как выяснилось позднее, в их действиях не было никакой необходимости, поскольку всю прилегающую местность вместе с лагерями военнопленных, заняли советские войска. В Австрии действовал и один из наиболее известных перебежчиков из вермахта — Альбрехт Гайсвинклер. Этот австриец по происхождению в июне 1944 года дезертировал во Франции и вместе с 17 заключенными угнал к маки четыре грузовика с оружием, боеприпасами и 500 тысячами франков. В сентябре он вышел к линии американских войск и сразу же был передан в распоряжение разведки. 8 апреля 1945 года Гайсвинклер с группой агентов был высажен в районе Зальцкаммергут, где их засекли и вынудили при отходе бросить большую часть своего груза. Разведчики сумели спастись лишь благодаря навыкам скалолазания. Однако они не отказались от выполнения задания, а организовали в районе Бад Аусзее отряд из 350 человек и взяли под контроль довольно обширную область, обращая особое внимание на аресты оказавшихся там высокопоставленных функционеров рейха и НСДАП. Одним из их пленных стал руководитель Главного управления имперской безопасности Эрнст Кальтенбруннер. Заслугой отряда Гайсвинклера является также обнаружение скрытых в горных пещерах и иных местах значительных складов произведений искусства, награбленных нацистами в европейских музеях.

Остальные подготовленные СОЕ для действий в Австрии диверсионно-разведывательные группы либо не успели пройти подготовку, либо просто опоздали с заброской в тыл противника.

В апреле 1941 года британцы обратили внимание на такой потенциально привлекательный вербовочный контингент на территории рейха, как насильственно доставленные туда иностранные рабочие. Министр экономической войны лорд Сельборн издал директиву с предписанием изучить этот вопрос и достаточно быстро получил от своих специалистов соответствующий доклад. Они обращали внимание на то, что иностранные рабочие находились под постоянным полицейским и контрразведывательным надзором, в силу чего установление связи с ними было весьма проблематичным и в любом случае крайне рискованным делом. В связи с этим предлагалось осуществить массовое и безадресное разбрасывание простейших и дешевых средств проведения диверсий и в передачах пропагандистского вещания на Германию известить об этом рабочих. Первые наметки такого проекта были готовы к осени 1941 года, когда численность принудительно доставленного в рейх контингента по сравнению с последующим периодом была еще. сравнительно мала. Против воплощения этого плана в жизнь воспротивились будущий исполнительный директор СОЕ Колин Габбинс и эмигрантские правительства Франции и Польши, небезосновательно усмотревшие в этом провоцирование германских репрессий без особой надежды на приемлемый результат. Замысел был реанимирован весной 1942 года, когда им заинтересовался лично премьер-министр Черчилль. Он распорядился изучить вопрос заново, и 27 июля лорд Сельборн представил ему первый доклад на эту тему, в котором предлагалось две схемы использования иностранных рабочих в Германии в подрывных целях. Первая из них (“Мун”) предусматривала разбрасывание с бомбардировщиков над оккупированными странами 4-фунтовых контейнеров, так называемых “Упаковок для нападения”. Каждая из них должна была содержать гладкоствольный пистолет с 10 патронами, ручную гранату, три компактных зажигательных устройства, приспособление для прокола шин и некоторые инструменты. Использование содержимого предусматривалось исключительно в случае начала боевых действий на суше. Вторая схема именовалась “Брэддоке”. Именно так обозначались разработанные в СОЕ компактные зажигательные устройства размером с плитку шоколада, имевшие запал с 30-минутным замедлением и дававшие 4-минутный факел огня с температурой в 2 тысячи градусов. Это весьма мощное и крайне простое в применении диверсионное средство можно было сбрасывать с самолетов без парашюта, оно не было подвержено атмосферным воздействиям и случайным поломкам. Один бомбардировщик типа “Ланкастер” был способен доставить и разбросать 10 тысяч “Брэддоксов”, а крупное авиационное соединение могло поднять полмиллиона подобных устройств. СОЕ предлагал использовать их на территории самой Германии.

Черчилль одобрил замысел и распорядился начать производство 30 тысяч “Упаковок для нападения” и одного миллиона “Брэддоксов”. Достаточно быстро склады стали пополняться этими средствами, но военно-воздушные силы всеми силами противились отвлечению своих бомбардировщиков на второстепенную по сравнению со стратегическими бомбардировками задачу. Кроме того, практически все эмигрантские правительства стран, граждане которых подверглись принудительному угону на работу в Германии, были крайне обеспокоены возможными репрессиями в их отношении в ответ на начало такой операции. Однако запущенный механизм работал, и с февраля 1943 года СОЕ смог ежемесячно получать по 300 тысяч зажигательных устройств. К марту в его распоряжении имелось уже 700 тысяч “Брэддоксов”, что позволяло начать операцию по их разбрасыванию. Но против этого возражал Объединенный комитет начальников штабов, отмечавший, что сил королевских ВВС не хватит на крупную транспортную операцию, а незначительная лишь насторожит противника и раскроет ему секрет нового оружия. Министр экономической войны не согласился с доводами ОКНШ и сохранял производство “Брэддоксов” на прежнем уровне до достижения 4-миллионного запаса устройств. К февралю 1944 года СОЕ располагал уже 3 миллионами 750 тысячами “Брэддоксов”, которые было решено пустить в дело сразу же после начала операции по вторжению в Европу. Первый сброс зажигательных устройств над Европой в количестве 250 тысяч штук был произведен 25 сентября 1944 года с бомбардировщиков Б-17 в районе между Франкфуртом-на-Майне и Майнцем. Затем ВВС США заявили об отсутствии у них возможности продолжать операцию “Брэддоке II” и возобновили ее лишь 20 февраля 1945 года. На этот раз масштабы разбрасывания оказались намного скромнее: особая эскадрилья по распространению листовок доставила лишь 3500 устройств. До 10 марта над западными районами Германии британские и американские самолеты разбросали 56 тысяч “Брэддоксов”, и на этом операция закончилась. Данные об успешном применении этих диверсионных средств отсутствуют, зато после войны перед англичанами встала непростая задача утилизации почти 4 миллионов крайне опасных зажигательных устройств.

В серии разведывательных и диверсионных провалов в действиях британских спецслужб против рейха едва не появилась светлая страница, однако она не реализовалась по вине самих англичан, упустивших потенциально ценный источник информации. В августе 1943 года помощник начальника отдела МИД Германии по связям с ОКБ Карла Риттера Фриц Кольбе попытался передать военному атташе Британии в Берне полковнику Генри Картрайту копии документов своего министерства. Англичанин являлся не только военным дипломатом, но и представителем Службы спасения и побегов МИ-9, и в этом качестве был активно вовлечен в нелегальную деятельность. Немцы знали об этом и неоднократно пытались его скомпрометировать фальшивыми перебежчиками, поэтому попытка Кольбе изначально имела мало шансов на успех. Именно так и произошло. Опасавшийся возможной провокации офицер отказался даже разговаривать с инициативником, которым являлся не сам Кольбе, а его друг, испанский гражданин немецкого происхождения доктор Эрнесто Кохерталер, эмигрировавший в Швейцарию после окончания Гражданской войны в Испании. Атташе предложил тому покинуть территорию посольства, но инициативник все же успел сообщить ему о внедренном в окружение Черчилля германском агенте, пересылающем свои сообщения через Стокгольм. Следует отметить, что таковой так и не был обнаружен, поэтому совершенно неизвестно, существовала ли эта личность в действительности. После неудачного выхода на британцев Кольбе решил сделать ставку на их союзников. Он и ранее старался сделать это и в 1941 году попытался через католического священника найти в Берлине выход на посольство США, однако к тому моменту оно уже закрылось.

Кольбе работал в управлении государственных железных дорог и был вынужден уйти оттуда после демонстративного отказа вступить в НСДАП. В течение некоторого времени он пытался найти единомышленников среди оппозиционных групп в Германии, но вскоре убедился, что ничего серьезного они собой не представляют. Оппозиционер понял, что открытое противостояние существующему режиму лишь помешает его основному замыслу, поэтому вскоре стал настолько внешне лоялен, что без проблем был принят на службу в министерство иностранных дел. С началом войны Кольбе несколько раз попытался получить назначение за рубеж, однако безрезультатно. Он собрался нелегально бежать в Швейцарию, но друг будущего агента, прелат ордена бенедиктинцев Шрайбер, убедил его в том, что работа против нацистского режима внутри рейха может принести больше пользы. Кольбе начал искать контакты с иностранными разведками. В это время приближался его развод с женой, в ожидании которого он проводил время с секретарем директора хирургической клиники Берлинского университета Марией Фрич. Кольбе часто бывал в этом лечебном заведении и подружился там с молодым профессором медицины Адольфом Юнгом из Эльзаса, стремившимся сделать хоть что-нибудь для освобождения Франции. Юнг разрешил использовать свой рабочий кабинет для хранения материалов, которые Кольбе постепенно похищал из министерства иностранных дел. Кроме того, профессор регулярно ездил в Страсбург, где имел возможность встречаться с представителями движения “Свободная Франция”. Таким образом, канал для передачи материалов существовал, не было лишь их потребителя. Британский военный атташе сам лишил свою разведку такой привлекательной возможности.

Зато Кэртрайт сообщил резиденту ОСС в Берне Аллену Даллесу о визите “типа со смешным именем с “tai” внутри него; без сомнения, в свое время он появится и в вашей лавке”[193]. Англичанин не ошибся в прогнозах относительно дальнейших действий приходившего к нему инициативника. На следующее утро банкир из Базеля Пауль Дрейфус позвонил сотруднику посольства США Джеральду Майеру с просьбой принять Кохерталера и побеседовать с ним. Майер являлся офицером Бюро военной информации (ОВИ) и сотрудничал с ОСС на временной основе в рамках укрепления резидентуры стратегической разведки в Берне, а потому немедленно согласился. На состоявшейся встрече испанский немец заявил, что выполняет поручение своего друга-антинациста, который имеет доступ к важной официальной информации, в данное время пребывает в Берне и при наличии соответствующего желания американцев готов установить с ними сотрудничество. В качестве образца инициа-тивник принес Майеру 16 телеграмм МИД Германии и в подтверждение своей доброй воли оставил их американцу для изучения. Кохерталер попросил лишь не затягивать принятие решения о встрече, поскольку через день его друг должен отбыть обратно в рейх.

Изучение телеграмм, представлявших собой сообщения в Берлин из дипломатических представительств в Дублине, Стокгольме, Софии, Анкаре, Риме и Берне не вызвало сомнений в их подлинности, поэтому Майер по согласованию с Даллесом подтвердил встречу с другом Кохерталера на следующее утро в своем доме. Оба разведчика далеко не были уверены в искренности намерений визитера, однако все же решили рискнуть. Резиденту пришлось принимать ответственное решение, поскольку, как вспоминал он впоследствии, контакт мог произойти по одной из трех причин: “Это могла быть попытка взломать наш код. Немцы полагали, что мы проглотим наживку, зашифруем материал и передадим его по радио в Вашингтон. Они прослушивали все, включая швейцарские коммерческие радиоканалы. Они перехватили бы эти депеши в надежде, что заблаговременное знакомство с их содержанием даст им ключи к дешифровке. Или, возможно, наш друг был агентом-провокатором. Он сбрасывает нам информацию и затем уведомляет швейцарскую полицию о том, что мы шпионим. Его встреча с нами служит доказательством этого, и нас вышвыривают из страны. Наконец, существовал слабый шанс того, что этот человек был честен”[194]. Это и предстояло выяснить. Майер, а затем и присоединившийся к нему Даллес, который назвался фамилией Дуглас, получили от Кольбе массу вспомогательной, но весьма ценной информации по кадровым перемещениям в МИД Германии, о наличии в дублинской миссии рейха нелегального радиопередатчика, об обстановке в Берлине, о наличии в Лоренцу-Маркиш германского агента, об одноразовых шифровальных блокнотах и о многом другом. Кроме того, Кольбе предупредил американцев об успехах, достигнутых германскими криптоаналитиками во вскрытии их шифров, и в доказательство процитировал по памяти отрывки из телеграмм ОВИ в Каире, подписанных неким “Паркером”. Инициативник не просил денег за свои сведения — он лишь желал внести посильный вклад в борьбу с нацизмом.

Даллес рискнул и выиграл. Кольбе, по долгу службы, отвечавший за связь МИД с вермахтом, стал агентом ОСС под псевдонимом “Джордж Вуд”[195] (кодовые обозначения в оперативной переписке “805” и “674”). Были согласованы способы связи на будущее, пароль 25900 (от даты рождения Кольбе 25 сентября 1900 года), и новый агент ОСС отбыл обратно в рейх.

Даллес передал содержание 16 телеграмм резиденту СИС в Берне с условием перед отправкой в Лондон полностью перефразировать содержащиеся в них сведения. ОСС и в дальнейшем проводило эту операцию в контакте с британцами, роль которых сводилась лишь к консультациям и получению копий доставленных документов. Вначале в Лондоне весьма отрицательно отнеслись к идее привлечения немца к работе, в особенности возражал вечно недоверчивый Дэнси. Вероятно, подлинной причиной его резких протестов являлось стремление под любым видом не допустить американцев к тайным операциям в Европе. Полковник небезосновательно опасался дилетантизма ОСС, способного разрушить всю систему разведки на континенте. Однако это беспокойство могло носить лишь теоретический характер, поскольку агентурные успехи СИС были столь скромны, что никакой, даже весьма серьезный провал не смог бы повлечь за собой особо тяжкие последствия. Строго говоря, на протяжении всей войны на оккупированных вермахтом территориях существовали лишь три французские сета МИ-6: “Интераллье”, разгромленная в ноябре 1941 года, “Альянс”, которую подобная участь постигла в сентябре 1943 года, и сохранившаяся до конца войны группа “Джейд”/“Амиколь”.

Заметное пренебрежение информацией “Джорджа Вуда” было характерно не только для МИ-6, но и для ОСС. В течение многих месяцев после начала операции все его материалы поступали в распоряжение контрразведывательной линии “Икс-2” в Вашингтоне и ОСС/Лондон, поскольку, во-первых, они рассматривались как возможный элемент оперативной игры противника, а во-вторых, имели определенное контрразведывательное значение. Более того, до октября 1943 года бернская резидентура вообще не направляла материалы в центр, ограничиваясь отсылкой их в точку стратегической разведки в столице Великобритании. Между тем, уже осенью Кольбе передал в ОСС четырехстраничное письмо, содержавшее ряд важных сведений:

— расписание движения личного поезда Гитлера между Берлином и его ставкой в Растен бурге;

— отчет о результатах бомбардировки завода шарикоподшипников в Швайнфурте и рекомендации по выбору следующих объектов для нанесения ударов;

— дислокацию концентрационных лагерей;

— обзор степени лояльности дипломатических представительств Италии к Бадольо и Муссолини;

— содержание ряда телеграмм МИД Германии, в которых анализировалась добытая информация о предполагаемом вторжении союзных войск в Европу, об обещаниях, даваемых Великобританией и США Советскому Союзу, об их неверии в реальность создания в рейхе “секретного оружия”.

7 октября 1943 года Кольбе смог снова официально приехать в Швейцарию. Он привез с собой копии 96 телеграмм МИД на 200 листах и надиктовал американцам устный отчет, изложение которого потребовало 10 листов бумаги. После этого Даллес окончательно убедился в надежности своего германского агента. Однако в МИ-6 ему по-прежнему не верили и полагали человеком, сознательно или, возможно, “втемную” вовлеченным в масштабную дезинформационную операцию. Контрразведчики ОСС были менее подозрительны. Руководители ОСС/Лондон Эст Брюс и “Икс-2”/Лондон Норман Холмс Пирсон доложили в Вашингтон об отсутствии у них сомнений в добросовестности и надежности “Джорджа Вуда”. Одновременно они рекомендовали ознакомить с содержанием сообщений заместителя начальника Особого сектора военной разведки полковника Мак-Кормака. Убежденность бернской и лондонской резидентур ОСС в надежности источника не разделяли в Вашингтоне. Мак-Кормак дал о его материалах довольно уклончивый ответ, и до начала января они не докладывались ни военному командованию, ни президенту США. В дальнейшем их использование также зачастую заставляло желать лучшего.

27 декабря 1943 года Кольбе вновь привез в Берн множество материалов. Среди них, в частности, была телеграмма Франца фон Папена из Анкары, в которой сообщалось о многочисленных британских документах, поставляемых новым инициатавником “Цицероном”. Эти сведения, наряду с двумя другими упоминаниями “Цицерона”, были переданы в МИ-6. Последовавшая реакция характеризует контрразведывательное подразделение британской разведки с крайне негативной стороны. Лишь через месяц, 25 января, его сотрудники удосужились обратить внимание на предупреждение ОСС, однако и тогда не начали действовать, а ограничились запросом на имя Даллеса дать указание Вуду добыть больше материалов по этому поводу.

Кольбе довольно регулярно вырывался за пределы рейха и появлялся в Швейцарии в качестве курьера МИД. В феврале 1944 года он вновь прибыл в Берн и привез с собой отчет, на этот раз содержавший массу контрразведывательной информации. Через два месяца Даллес опять получил от “Джорджа Вуда” более 200 страниц документов, на что в Вашингтоне, правда, уже в последний раз, отозвались как о возможной подставе противника. После этого и в ОСС, и в Службе военной разведки (МИС) относились к получаемым от Кольбе сведениям с полным доверием. Помимо личных выездов, агент периодически передавал письма через Кохерталера. Приблизительно в это же время он, вопреки категорическому запрету ОСС, интенсифицировал свои связи с оппозиционными кругами внутри Германии, что едва не привело его к провалу.

В мае 1944 года Кольбе известил Даллеса и Майера о том, что швейцарская миссия в Берлине отказывается выдавать ему въездную визу в страну, и просил их по возможности оказать содействие в ее получении. Пока ОСС разворачивалось, ситуация изменилась, и агент попросил американцев не предпринимать никаких действий ввиду улучшения обстановки. После этого связь на некоторое время прервалась. Прошло 20 июля, и Даллес уже серьезно опасался, что источник был арестован и потерян навсегда, но он неожиданно объявился вновь. Агент сообщил, что прибыл в Берн по просьбе небольшой оппозиционной группы бывших членов социалистического союза “Рейхсбаннер” с предложением организовать восстание в Берлине и сдать город американцам до подхода советских войск. Вашингтон категорически запретил резиденту далее развивать эту тему из-за опасения подвергнуть риску отношения с советским союзником. Судя по всему, действительной причиной запрета стало простое неверие в успех предлагаемой акции. Запретил ОСС также и разрабатывавшиеся в контакте с СИС мероприятия бернской резидентуры по поддержанию связи с офицерами вермахта, желающими сдаваться в плен американцам. Они просили о возможной эвакуации их семей, которые могли подвергнуться репрессиям со стороны нацистов, не отдавая, однако, себе отчета во всей сложности этой задачи.

Война близилась к окончанию, и в ОСС старались, чтобы их лучший агент не погиб в хаосе штурма германской столицы. 18 марта Кольбе с любовницей и ребенком покинул Берлин и добрался до города Бейлер к востоку от Брегенца, где они нашли приют в крошечной горной хижине. Потом с оставшимися 98 фотокопиями и несколькими оригиналами документов агент сумел попасть в Швейцарию и надиктовал по памяти еще много важной информации. Всего с 17 августа 1943 по весну 1945 года он снабдил американцев 1600 документальными материалами, не считая устных сообщений.

После окончания войны Кольбе некоторое время провел в Соединенных Штатах, где консультировал стратегическую разведку, а в 1946 году выступил на Нюрнбергском процессе над главными военными преступниками в качестве свидетеля обвинения. Он отказался принять какое-либо вознаграждение за свою работу, однако Даллес, не спрашивая своего бывшего агента, добился создания для него фонда в 10 тысяч долларов, предназначенных главным образом для обеспечения сына Кольбе в случае его смерти. Некоторое время спустя немец все же решил взять эти деньги и вложил их в производство асбеста, но вскоре разорился и на занятые у Даллеса деньги вернулся в Германию. Родина встретила его негостеприимно. В правительстве Аденауэра Кольбе считали предателем и отказались предоставить ему государственную службу, хотя бывших нацистов брали на нее довольно охотно. По некоторым данным, бывшего агента выручило Центральное разведывательное управление США, с помощью которого он сумел найти оплачиваемое занятие. Позднее директор ЦРУ Хелмс отрицал вмешательство своего ведомства в дальнейшую судьбу бывшего агента, но факты свидетельствуют об обратном.

Разведка США постоянно пыталась установить контакт с антинацистским подпольем внутри рейха. Эта тема находится несколько в стороне от рассматриваемых в данной книге вопросов, поэтому упомянем лишь некоторые, наиболее известные фигуры из среды немецкой оппозиции. Прежде всего следует отметить военных и гражданских лиц, вовлеченных в заговор с целью убийства Гитлера и свержения нацистского режима, известный как “заговор 20 июля 1944 года” (операция “Валькирия”). Руководящими фигурами среди них являлись бывший обер-бургомистр Лейпцига К. Герделер, фельдмаршал Э. Вицлебен, и бывший начальник генерального штаба генерал Л. Бек. Заговорщики не составляли единую по убеждению группу, среди них имелось радикальное левое крыло, характерными и наиболее активными участниками которого были А. фон Тротт цу Зольц, Г. Мольтке и К. фон Штауфенберг. Именно этот офицер в звании полковника возглавлял штаб резервной армии, и именно он в 12 часов 42 минуты 20 июля 1944 года попытался убить Гитлера, взорвав бомбу в его ставке “Вольфшанце” в Восточной Пруссии. Практически все участники заговора, наряду с множеством других, абсолютно непричастных к нему людей были уничтожены в течение нескольких месяцев.

Несмотря на резко антикоммунистические убеждения Даллеса, он все же попытался работать с германскими коммунистами. Член образованного в Советском Союзе комитета “Свободная Германия” Ноэль Филд сообщил, что представляемая им организация открывает отделения в Париже и Берне и готова сотрудничать также и с западными союзниками в обмен на получение от них снабжения. Однако этим контактам не суждено было развиться. Резидент ОСС в Берне воспринял Филда как крайне недалекого и совершенно ортодоксального человека, абсолютно не подходящего для сотрудничества по своим личным качествам, и отверг план совместной с коммунистами деятельности.

С октября 1944 года приоритетной задачей бернской резидентуры стало приобретение агентуры в рейхе, и все ее силы были направлены на решение этой задачи. Экспедиционным войскам в Европе требовались данные стратегической разведки, главным образом по укрепленной “линии Зигфрида”. К декабрю ОСС имела внутри Германии четырех агентов, однако связь с ними отсутствовала. Все источники представляли собой эмигрантов-антинацистов, отправленных обратно после прохождения краткого обучения и инструктажа. Их подбор представлял для американцев значительную трудность, поскольку эмигранты главным образом находились в лагерях для интернированных и являлись коммунистами или представителями других левых партий и группировок. Для отбора нужных кандидатур Даллес утвердил проект “Бах” и назначил его руководителем уроженца России Лазаря Теппера, бывшего начальника исследовательского отдела Международного профсоюза производителей дамской одежды. Вербовались также владеющие немецким языком скандинавы, бельгийцы, французы и поляки, а также крайне незначительное число немцев, но никого из них резидентура ОСС не рискнула нелегально забросить непосредственно в Германию, все они отправились в Западную Европу. Операция находилась под личным контролем руководителя лондонской секции СИ ОСС Уильяма Кейси, будущего директора ЦРУ, безуспешно пытавшегося засылать агентуру в крупные города. Тактической разведкой ведали военные, забрасывавшие парашютистов из Бельгии и Намюра, а также располагавшийся в Дижоне отряд глубинной разведки ОСС под командованием Генри Хайда.

Несколько больших успехов ОСС добилось при засылке агентуры на часть территории рейха, ранее принадлежавшую Австрии. Население этих районов зачастую неприязненно относилось к нацистам, принесшим войну на их земли. Свойственная многим австрийцам эйфория 1938 года от присоединения к мощному и динамично развивавшемуся государству давно прошла и сменилась разочарованием и обидой, ставшими неплохой почвой для появления подпольного движения Сопротивления. Безусловно, оно было весьма слабым и в основном направлялось эмигрантскими кругами, но все же существовало, и американцы правильно определили уязвимость рейха в этой области. Одной из ведущих фигур являлся князь Отто Габсбург, получивший в ОСС псевдонимы “Никлаус”, “Мистер Y” и “Герман”. Безусловно, его отношения с американцами никоим образом не носили характер агентурных, а ограничивались политическими аспектами. К концу 1943 года по австрийскому направлению работали резидентуры ОСС в Алжире, Берне и Стамбуле, имевшие на связи подпольную группу Майера — Майсснера. Получаемая информация в основном относилась к военному производству на территории Австрии, главным образом на заводах “Штайр”, а также включала несколько сообщений об испытаниях ракетного оружия на полигоне в Пенемюнде. Эти контакты почти прервались после выдачи Майсснера (“Ойстер”, “Арсель”, “Рэдберд”) в марте 1944 года двойным агентом, участвовавшим в операции стамбульской точки ОСС “Сереус”.

Бернская резидентура ОСС на протяжении войны забросила в Германию 24 агентурные группы, из них 10 — на территорию Австрии, но почти все они погибли или были захвачены в плен. Резидентура ОСС в Бари/Казерте направила 34 агента, из них 8 были убиты, 13 — захвачены противником, а один оказался двойником. Общее число заброшенных на австрийскую территорию агентов ОСС составило 76 человек, в основном дезертиров из вермахта, добровольно предложивших американцам свои услуги. Британцы не пользовались у этой категории беженцев популярностью, практически никто из дезертиров или эмигрантов к ним не обращался. Агенты ОСС в основном забрасывались на парашютах и оснащались радиопередатчиками, а их главная задача состояла в сборе сведений об “Альпийском редуте”, как нацистская пропаганда именовала готовившийся последний оплот долговременной обороны в горах. Некоторые агенты являлись связниками, направленными к подпольному Временному национальному правительству Австрии (ПОЕН) и его военному отделу 05. Одной из главных фигур на этом направлении стал заброшенный из Парижа один из лучших информаторов Даллеса Фриц Мольден (К-28, “Линдли”). Среди других его агентов, отправленных с осени 1943 года до конца войны, можно отметить Курта Грима (“Уто”), Антона Линдера (834), Людвига Кляйна (480), Роберта Юнгка-Баума (“Чайна”), Йозефа Йохана (“Ман”), Алоиза фон Ауэршперга (502, “Пикассо”), Эрнста Лембергера (“Жан Ламбер”, “Гофер”) и Йоханнеса Шварценберга (“837).

Одним из наиболее ощутимых успехов ОСС на территории Германии, однако, направленным не против нацистов, а против СССР, явилось установление контактов с генерал-лейтенантом Геленом, о приготовлениях которого к сдаче в плен американцам со всеми офицерами и архивными материалами Даллес узнал от Кольбе в апреле 1945 года. Начальник ФХО вначале предложил свои услуги военным, а когда те недальновидно отказались от столь сомнительного по тем временам сотрудничества, обратился к разведчикам. Вашингтон с готовностью поддержал идею резидента, позволившую приобрести направленные против недавнего союзника готовые агентурные сети и огромное количество ценной информации. По оценке большинства экспертов, это сэкономило Соединенным Штатам годы работы и десятки миллионов долларов, поэтому именно установление сотрудничества с Геленом можно считать наибольшей удачей ОСС в рейхе.

Весной 1945 года на территории Германии и Австрии находилось около 150 сотрудников разведки США. По мере продвижения оккупационных войск в глубину территории рейха вместе с ними на Восток продвигались также резидентуры и подрезидентуры ОСС. Первая точка разведки была организована в Зальцбурге, затем она перемещалась в Инсбрук, Клагенфурт, Линц, Целль, Зее и наконец в Вену, где в августе 1945 года стала полноценной резидентурой со штатом около 200 человек. Важное значение имели точки в Лейпциге, Бреслау и Мюнхене. Первым заброшенным в Берлин агентом ОСС стал один из лидеров датского Сопротивления Хеннингс Ессен-Шмидт, завербованный в Стокгольме и в феврале 1945 года на грузовике с рыбой переброшенный через границу Германии с заданием установить связь с находившимся там шведским бизнесменом Карлом Вибергом. Затем группа чешских коммунистов-эмигрантов была направлена в различные города рейха из Франции, Голландии и Швейцарии для агентурной работы в пользу ОСС.

4. УДАР С ВОСТОКА

Советская разведка добилась в Германии весьма заметных успехов, фундамент для которых был заложен задолго до ее нападения на СССР. Резидентуры НКВД/НКГБ и РУ располагали запасом времени с сентября 1939 по 22 июня 1941 года, позволившим им подготовить оперативные позиции для работы агентуры в условиях войны между двумя странами. Однако сделано было далеко не все необходимое, и некоторые действия пришлось предпринимать в последние дни и даже часы, а часть приготовлений не состоялась вовсе.

С августа 1938 года “легальным” резидентом Разведывательного управления генерального штаба Красной Армии (РУ ГШКА) в Берлине являлся помощник военного атташе СССР полковник Н. Д. Скорняков (“Метеор”), пост военного атташе занимал генерал-майор В. 14. Тупиков, разведку флота представлял военно-морской атташе, будущий начальник РУ НКВМФ (с 1941 по 1945 годы) капитан 1-го ранга М. А. Воронцов. В декабре 1940 года Скорнякова отозвали в СССР, и Тупиков до самого отъезда посольства совмещал посты ВАТ и “легального” резидента. Нелегальным резидентом военной разведки в Германии была Ильза Штебе, с 1931 года сотрудничавшая с РУ под псевдонимами вначале “Арним”, а затем “Альта”. К работе на СССР ее привлек немецкий журналист и сотрудник Разведупра с 1930 года Рудольф Хернштадт (“Арвид”). В 1933–1939 годах он являлся нелегальным резидентом в Польше, затем стал кадровым сотрудником центрального аппарата 5-го управления РККА, а также ИККИ. После роспуска Коминтерна Хернштадт редактировал выходившую в Москве газету “Свободная Германия”, после войны вернулся в ГДР, где занимал должность редактора вначале “Берлинер цайтунг”, затем “Нойес Дойчланд”, а с 1950 года стал членом ЦК и кандидатом в члены Политбюро ЦК СЕПГ. В 1953 и 1954 годах он был исключен из обоих органов за антипартийную деятельность и работал в Центральном архиве ГДР до самой смерти в 1954 году в 63-летнем возрасте. Хернштадт был одним из наиболее результативных вербовщиков, трое из привлеченных им к работе агентов оказались весьма продуктивными. Ими являлись завербованные в Польше, однако работавшие исключительно по германскому направлению Ильза Штебе (“Альта”), Рудольф фон Шелиа (“Ариец”) и Герхард Кегель (“ХВЦ”, “Курт”).

Рудольф Хернштадт

Герхард Кегель

Ильза Штебе

По возвращении в Германию журналистка Штебе не сразу смогла устроиться на работу и некоторое время жила у матери в Бреслау. Сотрудник “легальной” резидентуры РУ Н. М. Зайцев, действовавший под прикрытием дежурного коменданта торгпредства СССР в Берлине, осенью 1939 года разыскал ее, восстановил связь и передал необходимые для начала работы на территории рейха специальное оборудование и деньги. Денег требовалось много, поскольку переданный на связь “Альте” агент “Ариец” работал практически исключительно на материальной основе. С августа 1939 года фон Шелиа из посольства Германии в Варшаве перешел в информационный отдел МИД, и в марте 1940 года помог Штебе наконец устроиться на работу в пресс-службу своего министерства. После этого организация встреч нелегального резидента “Альты” с источником “Ариец” уже не представляла ни трудностей, ни опасности. РУ ПИКА получало значительный объем важной и достоверной информации от фон Шелиа, от Кегеля (вскоре отбывшего в составе торговой делегации в СССР) и еще от пяти источников в МИД Германии. Кроме того, с начала 1941 года Штебе возглавила отдел заграничной рекламы концерна “Лингерверке” и приобрела при этом собственные разведывательные возможности. В июле 1941 года к сети вновь присоединился Герхард Кегель. Условия связи со Штебе ему успели передать в самый последний момент, в поезде, возвращавшем в рейх персонал посольства после начала войны. Резидентура “Альты” быстро росла и к 1941 году уже располагала передатчиком для магистральной связи с Центром. Радистом должен был стать Курт Шульце, немецкий коммунист, завербованный в 1929 году, прошедший обучение в школе радистов в Москве и различные задания в Германии выполнявший по линии Ру. Весной 1941 года его планировали прикомандировать к нелегальной резидентуре “Альты”, однако ввиду внезапного начала войны и срочного отъезда персонала посольства Шульце не успели соответствующим образом проинструктировать. В дальнейшем это породило определенную путаницу.

Курт Шульце

Военная разведка располагала в Германии еще, как минимум, одной группой агентов, состоявшей из семьи членов КПГ Эмиля Хюбнера, его сыновей Макса и Артура, дочери Фриды и ее мужа Станислава Везолека. Квалифицированный радист Артур прошел специальную подготовку оператора агентурного передатчика и работал в нелегальных группах на юге и севере Европы, однако начало войны застало его не в Германии, а в советском лагере, где он отбывал 15-летний срок вместе со многими другими иностранными коммунистами. В конечном итоге это оказалось везением: он пережил войну и в 1958 году переехал на жительство в ГДР. Кроме Хюбнеров и Везолека, на территории рейха РУ располагало еще несколькими агентами, среди которых следует обратить внимание на жену Анри (Генри) Робинсона Клару Шаббель.

Эмиль Хюбнер

Внешняя разведка имела в Берлине “легальную” резидентуру, руководившуюся А. 3. Кобуловым (“Захар”). Его роль в организации агентурных операций была не просто минимальной, а скорее отрицательной, поскольку, как известно, именно он вопреки рекомендациям Центра произвел вербовку источника “Лицеист” (Орест Берлинке), оказавшегося двойным агентом. “Захар” периодически отсутствовал, и тогда его замещал не сотрудник внешней разведки, а военный атташе генерал-майор А. И. Тупиков. Однако НКВД/НКГБ располагал в рейхе и действительно первоклассными ранее приобретенными источниками, одним из которых являлся уже упоминавшийся сотрудник гестапо Вилли Леман (“Брайтенбах”). На последней встрече 19 июня 1941 года с П. М. Журавлевым агент сообщил ему о предполагаемом нападении на Советский Союз, а затем контакт с ним прервался, и ввиду отсутствия оговоренных условий связи восстановление его было крайне проблематичным.

Характерной особенностью агентурного аппарата советской внешней разведки в Германии был его состав. В него в основном входили патриоты-антинацисты, рассматривавшие свою связь с СССР не как агентурную, а в качестве средства, поддерживавшего их в борьбе против режима Гитлера. В этом смысле их группы скорее являлись подпольными организациями Сопротивления, а не разведывательными сетями в традиционном понимании этого термина.

Квалифицированный инженер, доктор технических наук Ганс-Генрих Куммеров в 1932 году уволился из ораниенбаумской фирмы “Газглюлихт-Ауэр Гизельшафт”, отклонил ряд предложений о поступлении в другие компании и пожелал уехать на работу в Советский Союз, хотя и не был коммунистом. В полпредстве СССР Овакимян сумел убедить визитера в целесообразности действовать иным образом, и с этого времени Куммеров стал источником берлинской резидентуры под псевдонимом “Фильтр”, что отражало его активную работу над противогазами и боевыми отравляющими веществами. Следующий контакт агента с офицером разведки произошел в декабре 1933 года, причем к этому времени он уже попал в поле зрения гестапо. Вызванный на беседе в участок Куммеров сообщил, что действительно собирался уехать на работу в СССР, однако никогда это намерение не скрывал и не видит в нем ничего угрожающего безопасности рейха. Следователь согласился с его аргументами, однако оставил молодого химика под подозрением, ввиду чего в резидентуре было принято решение приостановить контакт с ним до 1935 года. После возобновления связи “Фильтр” предоставил своему руководителю образцы компонентов противогазов и оговорил условия сотрудничества с НКВД. Источник не требовал денег, ему нужна была лишь гарантия получения убежища в СССР в случае, если оставаться в Германии станет для него слишком опасно. Нацистский режим не вызывал у него никаких симпатий, и Куммеров принял решение бороться против него в меру своих сил. К этому времени он перешел на работу в радиотехническую фирму “Леве-радио АГ”, где подружился с коммерческим директором Эрхардом Томфором и привлек его к своей работе. Друзья не только добывали научно-техническую информацию, но и саботировали военное производство, в частности, вносили изменения в систему настройки радиопеленгаторов, в результате чего те давали отклонение от действительного азимута на 1–2 градуса и не позволяли засечь истинный пеленг на передатчик. “Фильтр” сообщил о разработках радиолокационного оборудования и приборов самонаведения для акустических торпед, о новом радиооборудовании для танков, а также доставил описание технологии синтеза каучука и бензина. В 1936–1937 годах Куммеров находился на связи у А. М. Короткова, действовавшего в Берлине под именем Александра Эрдберга, а затем, вместе с другими источниками резидентуры на некоторое время был законсервирован. Причиной этого стали описанные ранее события, в результате которых численность оперативных работников берлинской точки НКВД сократилась с 16 в 1935 году до 2 в 1939 году. Возможно, эта мера помогла сохранить агента, находившегося под профилактическим наблюдением гестапо. Контроль за ним был настолько плотным, что когда Куммеров поместил в газете объявление о продаже некоторых предметов обихода, это сочли условным сигналом связи и в его квартире провели негласный обыск для обнаружения компрометирующих материалов. Резидентура восстановила контакт с источником лишь в 1940 году.

С началом войны разведывательные возможности “Фильтра” возросли, поскольку отныне его работа была связана исключительно с производством военной продукции. В феврале 1942 года стокгольмская резидентура НКГБ сумела передать источнику новые условия связи и наладить передачу материалов через курьера. Однако 17 сентября 1942 года на станции метро в Потсдаме гестапо зафиксировало встречу Куммерова с находившимся под наблюдением работником брюссельской резидентуры “Паскаль” Иоганном Венцелем, окончательно же агента провалил отправленный из Советского Союза курьер Роберт Барт (“Бек”). При аресте у “Фильтра” изъяли чертежи совершенно секретной управляемой бомбы FX-1400, к которым по роду занятий он не мог иметь доступ. Гестапо пыталось получить данные об их источнике, но он сохранил его в тайне, несмотря на все пытки и арест его жены Ингеборг. Обоих супругов казнили, причем Ганса-Генриха несколько позднее. Он был повешен незадолго до конца войны, 14 февраля 1944 года, а его друг и помощник в разведывательной работе Томфор погиб в тюремной камере 13 мая 1943 года.

А. М. Коротков

В апреле 1940 года берлинская резидентура внешней разведки возобновила связь с Арвидом Харнаком (“Корсиканец”), однако ее поставил под угрозу непредвиденный и крайне опасный случай. Гестапо при невыясненных обстоятельствах арестовало на конспиративной квартире сотрудницу нелегальной разведки “Червонную”, и в засаду едва не попал поддерживавший контакт с Харнаком А. М. Коротков. Пребывание в рейхе стало для него крайне опасным, осенью 1940 года разведчик выехал в Советский Союз, и связь с “Корсиканцем” вновь прервалась. Но, как уже отмечалось, Хар-нак был отнюдь не обычным агентом, прекращавшим работу при утрате контакта с руководителем. Он считал себя вполне независимой фигурой, да и являлся таковым, поэтому без согласования с кем-либо начал формировать подпольную антинацистскую организацию “Союз работников умственного труда”, достигшей к 1941 году численности в 60 человек. Одним из важнейших достижений Харнака стало знакомство со служившим в разведывательном отделе ВВС лейтенантом, пламенным антинацистом Харро Шульце-Бойзеном.

Первое знакомство будущих соратников по разведывательной деятельности произошло еще в 1935 году, однако их действительное сотрудничество установилось лишь через пять лет. Шульце-Бойзен видел свою задачу в организации пропагандистских акций, наподобие написания лозунгов или расклеивания листовок подрывного содержания, что с точки зрения конспирации было крайне рискованным занятием. Два десятка членов его кружка, а также некоторые приглашенные, но не посвященные в подпольную деятельность люди вели долгие политические дискуссии, и просто удивительно, что в их среде не оказалось ни одного агента гестапо. Кроме доступа к информации в собственном отделе, Шульце-Бойзен черпал важные сведения из бесед с адъютантом командующего германскими войсками на Балканах фельдмаршала фон Листа и двумя майорами из министерства авиации, один из которых служил в разведке, а другой — в отделе по связям с министерством иностранных дел. Вновь появившийся в Берлине в январе 1941 года Коротков с удивлением обнаружил, что организация Харнака почти неконтролируемо и опасно разрослась, и понял, что полностью сконцентрировать ее членов исключительно на разведывательных задачах не удастся. Тогда для повышения безопасности он решил прервать хотя бы часть линейных (горизонтальных) связей в группе и начал создавать несколько независимых сетей, каждая из которых должна была иметь вертикальную связь с Центром, а для начала — с резидентурой. Кроме того, такая тактика одновременно достигала цель отвода агентов от подпольной деятельности и концентрации их на разведывательных задачах. Харнак отчетливо понимал, что все уходившие на прямую связь с резидентурой члены группы теряются для него, но дело было превыше всего. Он представил Короткову руководителей антинацистского кружка супругов Адама и Грету Кукхоф, ставших источниками “Старик” и “Кан”. Не слишком удобный для руководства Шульце-Бойзен обладал, однако, значительными разведывательными возможностями и в марте 1941 года также был принят на связь под псевдонимом “Старшина”.

Н. М. Белкин

Таким образом, к июню 1941 года берлинская загранточка внешней разведки сумела значительно реорганизовать находившиеся у нее на связи антинацистские группы, раздробить их на частично изолированные ячейки и сориентировать на выполнение разведывательных задач в зависимости от реальных возможностей источников. Таковыми по состоянию на февраль имелось 18: “Старшина”, “Корсиканец”, “Брайтенбах”, “Август”, “Цопот”, “Фильтр”, “Ли-цеист, Чернов, Юн, Экстерн, Старик, Кан, Лесовод, “’Размус”, “Франкфуртер”, “425”, “Хайдерсбах” и “Винтерфельд”. Отсутствие у них радиоаппаратуры и подготовленных операторов исключало возможность организации радиосвязи и дальнейшем стало главной причиной провала всего агентурного аппарата обеих советских разведывательных служб в Германии. Резидентура, естественно предпринимала попытки наладить магистральную радиосвязь сетей с Центром, для чего восстановила утраченный ранее контакт с рабочим Карлом Беренсом. Ранее он был завербован бывшим резидентом в Берлине Б. М. Гордоном, затем передан Н. М. Белкину, однако после отъезда разведчика в 1937 году в Испанию связь с источником вновь оборвалась. В 1941 году жена Арвида Харнака гражданка США Милдред нашла Беренса и предложила ему продолжение сотрудничества. К этому времени он в значительной степени утратил свои разведывательные возможности, поэтому Коротков предположил использовать его в качестве радиста. Центр утвердил план, согласился на него и сам агент. Проблема заключалась в отсутствии у Беренса специальной подготовки, не позволявшей осуществлять практическую работу на ключе.

В апреле 1941 года нарком НКГБ СССР В. Н. Меркулов приказал начальнику 1-го управления (разведка за границей) П. М. Фитину заняться организацией подготовки всего разведывательного аппарата к предстоящей войне с Германией. В преддверии этого агентурные сети переводились на прямую связь с Центром, а существовавшие нелегальные резидентуры должны были разбиваться на несколько параллельных. В мае начальник 1-го (германского) отделения управления П. М. Журавлев получил от Фитана аналогичное указание, после чего вместо Беренса в качестве радиста привлекли члена КПГ Ганса Копии (“Кляйн”), несмотря на его крайне недостаточную подготовку. В начале мая в берлинскую “легальную” резидентуру прибыли два комплекта радиоаппаратуры с радиусом действия до 1000 километров, явно недостаточным для поддержания связи с Центром. Однако не предполагавшее возможности отступления Красной Армии руководство планировало, что операторы агентурных передатчиков будут поддерживать связь с радиоузлом разведки, расположенным на базе в Бресте. Оставалось лишь передать аппаратуру агентам, но было уже поздно. Перед рассветом 22 июня отряд СС под руководством гаупштурмфюрера (по другой версии, оберштурмфюрера) СС Хайнемана блокировал советское посольство и исключил любое сообщение его персонала с внешним миром. Вход и выход разрешались лишь 1-му секретарю В. М. Бережкову, причем только по конкретным хозяйственным или организационным надобностям и в сопровождении начальника охраны. Бережков являлся “чистым” дипломатом, опыта агентурных встреч не имел и выполнить передачу аппаратуры не смог бы никак, даже если бы немцы и выпустили его в город с чемоданом. Он вспоминал, что вопросы выхода в город совместно обсуждались руководством обеих “легальных” резидентур, и что военные сочли план совершенно невыполнимым. Однако неожиданно в блокаде обозначилась брешь. Слабым местом оказался сам Хайнеман. Он несколько раз ненавязчиво намекал на свои финансовые проблемы и после осторожного, но быстрого зондажа согласился принять от Бережкова якобы совершенно ненужные тому 1000 марок. В ответ офицер предложил 1-му секретарю оказать какую-либо ответную услугу. По согласованию с разведчиками тот попросил эсэсовца вывезти вместе с ним в город атташе посольства “Александра Эрдберга” — Короткова, которому якобы хотелось в последний раз увидеться с любимой местной девушкой и передать ей некоторые подарки. Хайнеман согласился, но никто не мог предсказать, не является ли это ловушкой гестапо, пытающегося выявить контакты резидентуры. Контрразведка всегда особенно ценит период перед экстренным отбытием на родину установленного разведчика, как правило, обязательно пытающегося выйти на связь со своей агентурой для передачи источникам последних инструкций, денег и оборудования и либо консервации их, либо вручения условий связи на будущее. Существовала опасность того, что именно так развернутся события и в этот раз, однако Коротков решил рискнуть.

Дальнейшие события не установлены абсолютно точно. По воспоминаниям Бережкова, разведчик выезжал с ним и Хайнеманом дважды. В первый раз брать с собой передатчик было бы неоправданным риском, и “Эрдберг” лишь оговорил условия очередного контакта. На втором выезде Коротков сел в машину с чемоданом, вышел около метро и отлучился на три часа. Передача состоялась. Впоследствии, при отъезде персонала посольства СССР на родину 2 июля 1941 года, Хайнеман дал понять Бережкову, что ему приблизительно была ясна подлинная цель поездки Короткова “к любимой девушке Гретхен”. Гауптштурмфюрер подарил 1-му секретарю на прощание свою надписанную фотографию и сказал, что, возможно, когда-нибудь в будущем ему придется сослаться на оказанную советским представителям услугу.

Существует и несколько иная версия событий, согласно которой Бережков допустил в своих воспоминаниях ошибку, и Коротков выезжал с ним и Хайнеманом лишь один раз, а именно 24 июня. Разведчик передал подпольщице Элизабет Шумахер 20 тысяч марок на оперативные расходы, чемодан с радиоаппаратурой и сообщил исходную комбинацию — 19405 для дальнейшей перешифровки на буквы. Грета Кукхоф же в своих воспоминаниях настаивает на том, что рацию от Короткова получила она, а Шумахер он лишь передал деньги и сообщил указанную комбинацию, отменявшую ранее действовавшую 38745 “Шраубе”. Имеется еще одна версия событий, позднее изложенная радистом Гансом Копии на допросах в гестапо. Он утверждает, что сам встречался с “Александром Эрдбергом” 22 и 24 июня и тогда же получил от него радиоаппаратуру, но, скорее всего, эти показания преследовали цель прикрыть Шумахер и принять вину на себя. Существует и пятая версия, гласящая, что Коппи получил аккумуляторную радиостанцию от Короткова, а сетевой передатчик от Шульце-Бойзена.

Проблема связи для берлинских групп отнюдь не могла считаться решенной. Прежде всего, они не имели расписания передач Центра, поэтому были лишены возможности принимать инструкции из Москвы. (Кстати, здесь и далее термин “Москва” следует воспринимать в значительной степени условно, поскольку основной радиоцентр советской разведки был эвакуирован в Куйбышев). Кроме того, радисты не знали, доходят ли до адресата переданные ими радиограммы, поскольку не получали “квитанций” об их приеме и вообще не располагали какими-либо способами подтверждения успешности своей работы. Собственно, подтверждений поступить и не могло, поскольку радиоузел в Бресте прекратил свое существование в первые же часы после начала боевых действий, а более отдаленные станции оставались недоступными для маломощных передатчиков.

Резидентура “Альты” пока связь с Центром не поддерживала, и Штебе даже не подозревала о существовании Шульце, давнего агента Разведупра и бывшего радиста, еще в годы Первой мировой войны служившего в этом качестве на флоте. Все сообщения “Альте” пришлось направлять по нелегальным разведывательным каналам, что не способствовало ни безопасности, ни, тем более, оперативности. На данном этапе обе сети агентов начали смыкаться, и произошло это следующим образом. Группа Шульце-Бойзена — Харнака начала искать пути восстановления радиосвязи и самостоятельно вышла на Шульце через его старого товарища по партии Вальтера Хауземана, недолгое время передававшего радиограммы согласно полученным от Шульце-Бойзена инструкциям. Шульце умел работать на ключе, но не смог управиться с агентурной рацией и очень быстро привел ее в негодность. К этому времени оба передатчика уже были выведены из строя, резидентура осталась без связи.

Зато советских агентов-радистов заметил функабвер. Первая передача из Берлина была зафиксирована в начале июля 1941 года, к октябрю радиоконтрразведка установила три возможные точки дислокации нелегальных станций, но дальнейшие попытки пеленгации не принесли успеха по причине полного прекращения сеансов связи. Опасность подстерегала берлинские группы с другой стороны. Как уже указывалось, в результате провала брюссельской нелегальной резидентуры РУ на улице Атребатов немцы к весне 1942 года получили доступ к отправленным в Москву радиограммам. В результате выявилась особая опасность для рейха источников, явно находившихся в непосредственной близости к его центрам военного и экономического управления. “Коро” предупреждал о переброске тяжелой артиллерии из Кенигсберга и Пиллау под Москву, оценивал потери германских танковых дивизий на Восточном фронте, со ссылкой на офицера ОКБ информировал о требовании Гитлера захватить Одессу к 15 сентября 1941 года, сообщал о мобилизационных возможностях рейха и многом другом. Информация от “Вольфа” и “Бауэра” также не вселяла оптимизм в отношении защищенности рейха от агентурного проникновения противника. В результате, как уже указывалось, в июле 1942 года состоялось совещание при рейхсфюрере СС Гиммлере с участием начальников разведывательных и контрразведывательных органов рейха и их структурных подразделений адмирала Канариса, группенфюрера СС Мюллера, генерал-майора Тиле, бри-гадефюрера Шелленберга и полковника Бентивеньи, на котором было принято решение о создании зондеркоманды, в дальнейшем получившей название “Красный оркестр”. Ее возглавил начальник группы IVA гестапо, занимавшейся противниками нацизма, обеспечением общей безопасности и борьбой с саботажем и диверсиями, старший правительственный советник Фридрих Панцингер. Участники совещания решили, что в пределах рейха борьба с иностранной агентурой должна оставаться прерогативой гестапо, а на оккупированных территориях и в нейтральных странах к ней подключались абвер и СД-аусланд. В связи с этим берлинское отделение зондеркоманды укомплектовывалось исключительно специалистами гестапо, а руководство ей возлагалось на начальника реферата по борьбе с саботажем (IVA2) криминального советника Хорста Копкова и его заместителя криминального комиссара Иоганна Штробинга. Функабвер обеспечивал перехваты и дешифровку сообщений.

Отправной точкой провала всех берлинских сетей стало печально известное указание Центра брюссельскому резиденту РУ “Кенту” (А. М. Гуревич) отправиться по трем адресам в столице рейха и восстановить связь с сетями внешней и военной разведки. Под прикрытием необходимости проведения деловых переговоров с 26 октября по 5 ноября 1941 года он находился в Берлине и прежде всего попытался встретиться с Ильзой Штебе. Однако в это время она находилась в Дрездене, и тогда Гуревич разыскал по запасному адресу Шульце, проинструктировал его о правилах ведения шифрованной переписки и присвоил ему псевдоним “Берг”. Таким образом “Альта” получила радиста, которому “Кент”, ввиду отсутствия специального шифра, дал свой. В дальнейшем это позволит функабверу читать радиограммы берлинской резидентуры военной разведки, основываясь на раскрытых шифрах брюссельской точки.

Следующая встреча резидента-курьера состоялась с женой Шульце-Бойзена Либертас, а на следующий день и с самим “Старшиной”, известным “Кенту” как “Коро”, с которым он провел целый вечер и записал множество важной информации. По возвращении резидента в Брюссель 21, 23, 25, 26, 27 и 28 ноября 1941 года в Центр ушел огромный массив данных. В Москве узнали о стратегических замыслах Гитлера в отношении Кавказа, о ситуации с топливными ресурсами рейха, о планах доукомплектования в Болгарии войск для ленинградского и московского направлений и предстоящей блокаде Ленинграда, о потерях люфтваффе и перспективах их восполнения, о намерениях применить боевые отравляющие вещества, о местонахождении ставки Гитлера, о захвате финнами в районе Петсамо советского дипломатического кода и о некоторых элементах агентурной обстановки на Балканах и во Франции. В 1942 году именно расшифрованные сообщения от “Коро” вызовут во всех контрразведывательных службах рейха состояние, близкое к панике. В сообщениях брюссельской точки Харнак именовался “Вольфом”, а Кукхоф — “Бауэром”.

“Кент” связался в Берлине и с Харнаком, известным ему как “Арвид”, от которого узнал, что в его группе все в порядке, если не считать проблем со связью. Но Шульце интенсивно обучал будущего радиста Ганса Копии, и это давало основания надеяться на решение проблемы в ближайшем будущем, после ремонта и восстановления аппаратуры. Центр ожидал поступления радиограмм непосредственно из Берлина, однако они по-прежнему отсутствовали. По заключениям специалистов, маломощные передатчики просто не имели шансов пробиться через эфир на требуемое расстояние, и тогда прием радиограмм был поручен находившимся значительно ближе к Германии резидентурам в Стокгольме и Лондоне. Эта мера также не принесла успех, лондонская точка лишь однажды смогла принять очень слабый сигнал, а стокгольмский радист вообще напрасно нес вахту в эфире.

Руководство разведки пыталось исправить создавшееся положение с помощью отправки в рейх новых агентов-радистов с соответствующей аппаратурой. Наиболее безопасным путем для решения такой задачи был признан западный, поэтому в Лондон были направлены радисты “Вахе” и “Бригадир” для последующей заброски по линии резидентуры И. А. Чичаева. Их постигла неудача. Во время тренировочных прыжков “Вахе” получил серьезную травму, а поскольку “Бригадир” должен был работать в паре с ним, операцию отменили как не имевшую шансов на успех. После этого восстановление связи было поручено резиденту внешней разведки в Стокгольме “Кину” (Б. А. Рыбкин). Через некоторое время он сумел подготовить агента “Адама”, занимавшего должность директора фирмы и имевшего легальную возможность совершить деловую поездку на территорию Германии, однако весь цикл действий по организации его поездки занял полгода. Вначале дела фирмы не позволяли директору отлучиться, затем долго не оформлялась виза, и в результате шесть месяцев оказались потерянными зря. “Адам” должен был, не вступая в переговоры, встретиться с женой скульптора и антинациста Курта Шумахера Элизабет (“Ида”) и с радистом Шульце, передать им письма, а Шульце также и 500 марок, получить ответы, закопать в условном месте 1000 марок и подобрать место для тайника. В действительности все получилось совершенно иначе. На состоявшейся в июне 1942 года встрече Шульце стал обсуждать с “Адамом”, которого он, возможно, принял за полномочного посланца Центра, детали своей работы, а швед не дал ему денег и поместил их в тайник. Данные о встрече “Адама” с “Идой” отсутствуют.

Несмотря на лишь частичное выполнение задания, в Центре выяснили, что “Бергу” нужны анодные батареи и некоторые детали для рации, и что все попытки Коппи установить связь оказались безрезультатными. Это было неудивительно, поскольку молодой и неподготовленный человек совершенно запутался в жесткой схеме сложных инструкций, включавших чередование позывных, смену частот и времени передач. Если бы радист поддерживал двустороннюю связь с Центром, его ошибки были бы быстро исправлены, но из-за ее отсутствия передачи продолжали идти в эфир, не достигая адресата. При современных мощностях связи эту проблему можно было бы решить сплошным панорамным прослушиванием всех диапазонов, однако для радиоузлов 1942 года это было недоступной роскошью.

К этому времени опасность провала уже нависла над всеми берлинскими группами, хотя внешне ничто не предвещало угрозы. Сети и подпольные организации Сопротивления были активны как никогда ранее и собирали максимум возможной информации. Кроме уже упомянутой работы Шульце-Бойзена и Харнака, деятельное участие в работе групп принимали их жены Либертас и Милдред. В дальнейшем гестаповские следователи попытались вынести на суд как можно больше компрометирующего материала в отношении всех обвиняемых женщин, и одной из мер стало утверждение о царившей среди них крайней половой распущенности. Безусловно, далеко не по отношению ко всем это было одинаково справедливо, но в документах процесса имеется по крайней мере одно заслуживающее внимания свидетельство. Лейтенант Герберт Голльнов из центрального аппарата диверсионного отдела абвера пытался выделиться среди сослуживцев и ускорить свою карьеру, для чего избрал довольно верный путь изучения английского языка, но его подвел случайный выбор преподавателя, которым оказалась американская гражданка Милдред Харнак. Отношения неопытного молодого человека с элегантной и привлекательной женщиной, да еще и стоявшей намного выше него на социальной лестнице, вскоре вышли далеко за рамки уроков иностранного языка. Судя по всему, это делалось с ведома ее мужа, также познакомившегося с Голльновым. Лейтенант ни в коей мере не мог считаться сознательным участником разведывательной сети или подпольной организации, однако он явно нарушил свой служебный долг, выбалтывая детали доверенных ему диверсионных операций. В результате опрометчивой откровенности офицера, отвечавшего в абвере за заброску диверсионных групп воздушным путем в тыл советских войск, были провалены как минимум 12 операций Абт-П, а их участники в основном уничтожены прямо в районах высадки. Группа Харнака собирала в основном экономическую информацию, Либертас Шульце-Бойзен располагала определенными разведывательными возможностями в министерстве пропаганды, а члены кружка Харро Шульце-Бойзена, следуя импульсивному характеру его руководителя, также расклеивали листовки и осуществляли иные пропагандистские акции на ночных улицах германской столицы.

В это же время возглавляемая Ильзой Штебе нелегальная резидентура военной разведки занималась исключительно сбором информации, не отклоняясь на подпольную работу. Основными источниками “Альты”, помимо ее собственного доступа к информации, являлись дипломаты Рудольф фон Шелиа (“Ариец”) и несколько других, а также работавший в МИД до ноября 1944 года Герхард Кегель (“ХВС”, “Курт”).

Внешнее благополучие сетей советской разведки оказалось весьма эфемерным. Необъяснимое легкомыслие руководства РУ, направившего в Брюссель радиограмму с подлинными адресами берлинских источников, принесло неизбежные горькие плоды. 14 июля 1942 года криптоаналитики функабвера прочли это сообщение и передали его в контрразведку для дальнейших действий. Уже 16 июля следователи зондеркоманды “Красный оркестр” установили “Коро”, которого во всех службах безопасности рейха считали советским агентом, ближе остальных подобравшимся к наиболее охраняемым тайнам Германии. После этого “Вольфа” идентифицировали как Харнака, а “Бауэра” — как Кукхофа. Как и положено контрразведчику, криминальный советник Копков не торопился с арестом подозреваемых и планировал разрабатывать их методично и осторожно для выявления всех агентурных контактов. Однако субботним вечером 29 августа произошло событие, нарушившее все первоначальные планы “Красного оркестра” и с точки зрения теории вероятности практически невозможное. В 21.00 в одном из кабинетов нового помещения, куда только-только переехала криптоаналитическая группа функабвера, зазвонил телефон. Хозяина кабинета, молодого офицера по имени Хорст Хайльман на месте не оказалось, и трубку снял руководитель секции доктор Фаук. Собеседник на другом конце провода представился фамилией Шульце-Бойзен и заявил, что служанка доложила ему о необходимости позвонить по данному номеру. Следует отметить, что номер являлся абсолютно секретным, не значился ни в каких справочниках, и более того, был подключен буквально накануне и известен лишь нескольким людям. Фаук стал лихорадочно размышлять, что означает загадочный звонок от разрабатываемого объекта, а поскольку он не обладал мгновенной реакцией оперативного работника, то стал тянуть время, пытаясь выяснить подоплеку происходящего. Когда Шульце-Бойзен начал раздраженно выяснять, что все же от него хотели, криптоаналитик сумел лишь спросить, пишется ли его фамилия через “у” или через “i”. “Коро” ответил, что через “у”, и тогда Фаук сказал, что, очевидно, произошла ошибка в записи номера. Лейтенант согласился, и на этом беседа закончилась. Полностью обескураженный криптоаналитик немедленно проинформировал гестапо о странном разговоре, после чего контрразведчики пришли к заключению, что объект, судя по всему, узнал о том, что находится в разработке и начал какую-то контригру. Было решено арестовать его немедленно. Однако впоследствии выяснилось, что загадочный звонок стал следствием обычной ошибки и непродуманных действий Хайльмана, оказавшегося антинацистом и другом “Коро”. В криптоаналитической группе его обязанности не были связаны с дешифровкой агентурных радиограмм советских агентов, зато его друг Альфред Траксль, завербованный на почве антинацистских убеждений, но не знакомый с другими членами берлинской сети, работал именно над 120 радиограммами брюссельской резидентуры. Он обратил внимание на роковую телеграмму с адресами и показал ее Хайль-ману, сразу понявшему, что гестапо идентифицировало “Коро”, и его необходимо срочно предупредить о нависшей опасности. Он разыскивал Шульце-Бойзена на службе и дома, однако застал лишь служанку и попросил ее передать хозяину просьбу срочно позвонить ему на службу по указанному телефонному номеру. Летом 1942 года берлинцы еще не страдали от массированных бомбардировок и могли позволить себе повеселиться в выходные дни. Харро и Либертас Шульце-Бойзен не были исключением и отправились кататься на яхте по озеру, вернувшись лишь под вечер. Именно тогда “Старшина” позвонил по незнакомому ему номеру и поговорил с допоздна засидевшемся на службе доктором Фауком.

Вильгельм Флике приводит следующие подсчеты: из 80-миллионого населения Германии в отделении функабвера работало 15 человек, и из этого числа двое оказались связанными с Шульце-Бойзеном! Столь ничтожная вероятность совпадения, казалось, абсолютно исключала его и, тем не менее, оно все же произошло. Однако бывший германский криптоаналитик ошибается в отношении применимости к данному случаю теории вероятности. Функабвер весьма интересовал советскую разведку, поэтому для приобретения источников в нем предпринимались специальные меры. Действительно случайным являлось нахождение на месте Фаука, который абсолютно не должен был находиться там в это время. Стечение обстоятельств усугубили непродуманные действия запаниковавшего Хайльмана, явно не подумавшего, что в столь критической ситуации ему следовало либо дождаться Шульце-Бойзена или его жену дома, либо не отходить от телефона. Его действия утром в воскресенье, 30 августа, также не отличались логикой. Безусловно, ему не было известно о разговоре Фаука с Шульце-Бойзеном, после которого гестапо установило его собственную связь с подозреваемым в шпионаже объектом, а также начало аресты всех известных контрразведке лиц. Зато о самом факте разработки “Коро” Хайльман знал прекрасно и, тем не менее, вторично поехал домой к Шульце-Бойзену лишь после обеда 30 августа и застал одну Либертас. Харро уехал на службу, а когда получившая тревожную информацию жена позвонила к нему в кабинет, он уже был арестован, в его кабинете находился гестаповец. Он сообщил, что ее мужа на некоторое время срочно отправили по служебной надобности за пределы столицы, однако тревожиться по поводу его отсутствовать не следует, все в порядке.

Ни Либертас, ни ее гость не питали иллюзий по поводу происходящего. Женщина срочно стала уничтожать все возможные улики противоправной деятельности мужа, а Хайльман немедленно отправился предупреждать об опасности всех известных ему участников организации. Тем временем зондеркоманда приступила к ликвидации сети. Аресты начались с Харро Шульце-Бойзена и Адама Кукхофа. В недолгий период наблюдения за “Коро” наружное наблюдение зафиксировало его контакт с Куртом Шумахером, в результате чего гестапо совершенно необоснованно посчитало его нелегальным резидентом. Кстати, до самого конца войны немцы ошибочно полагали, что большинство арестованных, проходивших по делу берлинского “Красного оркестра”, работали на военную, а не на внешнюю разведку. Впрочем, учитывая весьма слабое знакомство германских секретных служб со структурой советского разведывательного аппарата, это не удивительно. Дальнейшая разработка вывела гестапо на Хорста Хайльмана. В кратчайшее время были расшифрованы и арестованы находившиеся на отдыхе Арвид и Милдред Харнак, Курт и Элизабет Шумахер, Ганс и Хильда Коппи, Курт Шульце, Адам и Грета Кукхоф, Ида Шотмюллер, Эрика фон Брокдорф, Иоганнес Грауденц и другие активные участники как антинацистских организаций, так и разведывательных сетей. Только в Берлине к октябрю 1942 года зондеркоманда арестовала свыше 100 человек, в целом же по делу “Красного оркестра” перед судом предстали 129 человек, из которых 49 были казнены, 3 сами покончили с собой, а 77 получили различные сроки заключения. Берлинские нелегальные резидентуры НКВД/НКГБ и РУ оказались полностью разгромленными.

Дополнительным и параллельным успехом гестапо явилась успешная радиоигра с Москвой, проводившаяся в течение осени и части зимы 1942 года. Она началась с того, что не удовлетворенное результатами поездки неопытного агента стокгольмской резидентуры “Адама” руководство внешней разведки направило в Германию двух связников Альберта Хесслера (“Франц”) и Роберта Барта (“Бек”). Они были сброшены на парашютах 4 августа 1942 года и должны были выйти на явку с “Корсиканцем” и “Старшиной”, чтобы в конечном итоге вывести связь берлинских групп с Центром на должный уровень. Член коммунистической партии Германии Хесслер боролся с нацистами, был вынужден бежать из страны, воевал в Испании, откуда после ранения переехал в Париж для продолжения антинацистской деятельности. В 1939 году он уехал в СССР, работал на Челябинском тракторном заводе, в июне 1941 года был мобилизован для службы в войсках НКВД и затем направлен в разведывательную школу. Барт ранее также состоял в КПГ, однако был значительно менее активным ее членом, чем Хесслер. С 1939 года он служил в вермахте, весной 1942 года сдался в плен под Краматорском и после проверки по линии 1-го управления НКВД через германских эмигрантов-антинацистов был признан подходящей кандидатурой для прохождения специальной подготовки и дальнейшей заброски в тыл противника. Оба немца прошли полный курс обучения и подробный инструктаж, а также усвоили отступные легенды и сигнал опасности для использования в случае захвата контрразведкой противника. Сигналом являлось повторение нескольких групп текста, вызванное якобы сбоем из-за дрожания руки при передаче радиограммы. Это гарантировало абсолютную защиту от выявления специалистами гестапо по радиоиграм и в то же время наглядность для оператора принимающей станции Центра. Казалось, все было продумано достаточно тщательно, однако произошла самая тривиальная из ошибок, заключавшаяся в том, что из-за нестыковки указаний по радиоцентру и оперативному подразделению сигнал остался незамеченным, хотя сам агент был абсолютно уверен в том, что он успешно предупредил руководство о своем провале и работе на противника.

Хесслер пробрался в Берлин под видом рядового вермахта и по имевшемуся у него паролю установил связь с Элизабет Шумахер, а через нее — с Шульце-Бойзеном и некоторыми другими членами группы, в том числе радистом Гансом Коппи (“Кляйн”). “Франц” несколько раз пытался на его рации с использованием собственного шифра установить связь с Центром, но потерпел неудачу, хотя 3 и 31 сентября 1942 года все же провел два сеанса односторонней связи. 9 сентября в эфире появился Барт, прибывший в Германию под видом командированного унтер-офицера для перехода на нелегальное положение и поддержания радиосвязи с Москвой. “Бек” доложил о благополучном прибытии на место, а также о возникших трудностях с продовольственными карточками и нехватке денег. В его следующей радиограмме содержалась информация об исчезновении Хесслера с 16 сентября и очередных трудностях, после чего оба агента замолчали до октября.

Барт вышел в эфир 14 октября, а Хесслер — 15. Обе радиограммы имели нехарактерные для их почерков особенности и некоторые странности в содержании, на которые почему-то никто не обратил внимания, и радиообмен продолжался. Основным содержанием сообщений обоих агентов была информация о провалах берлинских групп, арестах и необходимости задействовать законсервированные источники. В Центре проигнорировали явно настораживающие моменты в поведении “Бека”, а “Франц” вновь перестал появляться в эфире, и Барт сообщил, что он исчез. Гестапо сумело втянуть советскую разведку в радиоигру и получило явки к ценным источникам, среди которых оказался Вилли Леман (“Брайтенбах”). Попытка восстановления связи с этим давним агентом советской внешней разведки оказалась для него фатальной. Точные обстоятельства ареста Лемана неизвестны до сих пор, установлено лишь, что он исчез после срочного вызова на службу в декабре 1942 года. По отношению к его жене не проводились никакие репрессии, да и вообще сам факт исчезновения столь высокопоставленного офицера гестапо никак не комментировался, вероятно, чтобы не компрометировать ведомство.

Сообщения “Бека” о результатах попыток выхода на явки с источниками отличались редкостным однообразием. Вначале он сообщал, что на его телефонный звонок ответила жена агента, а в следующей радиограмме извещал о его исчезновении и невозможности установления связи. В конечном итоге такая тревожащая ситуация заставила провести тщательную контрразведывательную проверку, результаты которой оказались неутешительны. Радиограмма Барта от 14 октября содержала явный сигнал опасности, заключавшийся в повторе отдельных групп. Агент сделал все, что предусматривалось отступной легендой и инструкциями Центра, и не его вина, что операторы в Москве не обратили внимания на обусловленный сигнал. Впоследствии они объясняли это плохой слышимостью рации “Бека”, не позволявшей с уверенностью заключить, чем именно были вызваны сбои и повторы. Однако сотрудники радиоцентра должны были, по крайней мере, уведомить о сложившейся ситуации оперативное отделение, офицеры которого, вероятно, нашли бы способ дополнительно проверить агентов или решили бы законсервировать их до выяснения всех сомнительных обстоятельств. Невыполнение этой простой обязанности повлекло за собой многочисленные тяжкие последствия, первой жертвой которых стал “Франц” — Альберт Хесслер. Он понял, что переданный им сигнал не принят в Москве, и что он невольно может явиться пособником врага, после чего отказался участвовать в радиоигре. В начале 1943 года он был расстрелян.

Причины провала двух советских агентов стали известны позднее, когда после оккупации Германии Роберт Барт сдался в плен американцам. На допросе в контрразведке он в общих чертах сообщил, кем является, и был передан советским представителям. В ходе расследования выяснилось, что причиной провала явилось нарушение им требований конспирации, а именно визит к находившейся в больнице жене. Этот шаг стал для него роковым, поскольку методика ведения контрразведывательной работы в Третьем рейхе предусматривала постановку на особый учет всех дезертировавших и пропавших без вести военнослужащих, а также постоянный контроль за их близкими родственниками и членами семей. Жена Барта была помещена в больницу по указанию гестапо, поскольку это значительно облегчало наблюдение за лицами, пытающимися установить с ней контакт. Операция принесла успех, и контрразведка арестовала вначале “Бека”, а затем и выданного им на допросах “Франца”. Попытки Хесслера и Барта известить Москву о своем провале, как известно, по вине Центра успехом не увенчались, однако в результате проведенного в СССР следствия бывший агент “Бек” все равно был признан виновным в предательстве и расстрелян.

Не лучшая участь ждала и резидентуру военной разведки. Вначале был арестован ее радист Курт Шульце (“Берг”), адрес которого содержался в той же злосчастной радиограмме Центра, с которой началась ликвидация всех берлинских сетей. Ильзу Штебе арестовали 12 (по другим данным, 8) сентября 1942 года, однако она отрицала все обвинения в свой адрес, а улик ее разведывательной деятельности не существовало. Не были установлены и ее источники, в частности, личность агента “Ариец”, и тогда руководитель зондеркоманды “Красная капелла” Панцингер решил провести вспомогательную радиоигру с Центром. Через передатчик “Альты” он сообщил, что ее агент в министерстве иностранных дел начал вести себя очень пассивно, и для его активизации требуются деньги. РУ отреагировало незамедлительно и 23 октября 1942 года забросило в рейх двух связников, один из которых пропал без вести, а второй, Генрих Кенен (“Генри”), сумел выйти на явку. Однако к этому времени она уже была провалена, а вместо арестованной Штебе там дежурила выдавшая себя за “Альту” сотрудница гестапо Гертруда Брайтер. Курьер из Москвы передал ей рацию и предложил встретиться для обстоятельного разговора на трамвайной остановке. Контрразведчица решила, что парашютист заподозрил неладное и решил избавиться от передатчика и исчезнуть, но все же отправилась на согласованное место встречи. К ее удивлению, Кенен был на месте. Он все же попытался получить добавочное подтверждение личности “Альты” и передал ей привет от мужа “Руди”, имея в виду Хернштадта. Однако, хорошо подготовленная к выполнению своей роли, Брайтер прекрасно знала, что Штебе не была официально замужем, и напомнила это Кенену, окончательно успокоившемуся в отношении своей собеседницы. При обыске арестованного на следующей встрече 29 октября 1942 года связника обнаружилась копия расписки на 6500 долларов, полученных фон Шелиа за оказанные им советской разведке услуги. Ее вручили Кенену в ГРУ для оказания “Альтой” давления в случае несговорчивости источника, а фактически бумага обеспечила смертный приговор и ей, и “Арийцу”. В это время фон Шелиа находился на кратковременном отдыхе в Швейцарии, и гестапо опасалось, что он может не возвратиться оттуда и оказаться вне пределов его досягаемости. Однако дипломат не заподозрил опасности и при обратном пересечении границы был немедленно арестован. И Штебе, и фон Шелиа в декабре 1942 года также были осуждены по делу “Красного оркестра” и казнены. На допросах “Альта” не выдала ни одного из своих источников и сохранила им жизнь. Одним из спасенных ей был Герхард Кегель, продолжавший службу в МИД до ноября 1944 года, а затем призванный в вермахт и сдавшийся в плен на Восточном фронте при первой же представившейся для этого возможности.

Другие агенты РУ в Германии также погибли. 18 октября 1942 года была арестована поддерживавшая связь через берлинскую группу Клара Шабель, ее казнили 5 августа 1943 года. Сеть Хюбнеров — Везолек, содержавших явочную и конспиративную квартиры и изготавливавшую документы и бланки, также подверглась разгрому в рамках общего дела “Красного оркестра”. Даты ареста и казни Эмиля, Фриды и Станислава полностью совпадают с аналогичными событиями, завершившими жизнь Клары Шабель.

Единственным участником берлинских групп, не арестованным в результате допросов, оказался племянник Арвида Харнака, офицер разведки кригсмарине Вольфганг Хавеманн. Его вина в совершении государственной измены не была доказана, однако от секретной работы он был, естественно, отстранен и в виде наказания отправлен для прохождения дальнейшей службы в одну из пехотных дивизий на Восточном фронте. Там Хавеманн в ноябре 1942 года попал в плен и стал первым свидетелем, давшим советской разведке показания относительно произошедшего разгрома “Красного оркестра”.

Так закончилась интенсивная, но краткая и полная драматизма деятельность берлинских сетей внешней и военной разведки, однако СССР располагал в рейхе и другими, значительно менее изученными оперативными возможностями. Информация о некоторых из них достаточно достоверна, что в основном относится к агентуре германского отделения внешней разведки, возглавлявшемся П. М. Журавлевым. Его заместителем с августа 1941 года являлся крупнейший специалист по нелегальной разведке и по Германии А. М. Коротков, в ноябре того же года возглавивший отделение, ведавшее Германией, Польшей, Чехословакией, Венгрией, Болгарией, Румынией, Югославией и Грецией. К его компетенции относилась также и подготовка нелегалов, забрасываемых в рейх через возглавлявшуюся Чичаевым лондонскую резидентуру. Коротков курировал разведывательные аспекты деятельности, созданной в лагере для германских военнопленных под Красногорском № 27/1 антифашистской школы, в июле 1943 года преобразованной в Национальный комитет “Свободная Германия” под президентством Эриха Вайнера. В сентябре того же года в подмосковном лагере Лунево для пленных старших офицеров и генералов был создан “Союз немецких офицеров”. Его главой стал бывший командующий 51-м армейским корпусом генерал Вальтер фон Зейдлиц-Курцбах, а самым старшим по званию являлся захваченный в плен под Сталинградом бывший командующий 6-й армией вермахта генерал-фельдмаршал Фридрих фон Паулюс. К маю 1945 года численность союза достигла 4 тысяч человек, среди которых были 40 полковников и 51 генерал.

Создание обеих упомянутых организаций в первую очередь преследовало политические и пропагандистские цели, однако иногда их членов использовали и для выполнения разведывательных и диверсионных задач. Например, осенью 1944 года через Югославию на территорию Германии были заброшены Пауль Лампе и бывший унтер-офицер вермахта Хайнц Мюллер, который в январе 1944 года захватил совершавший рейс из Крыма в Одессу транспортный “Ю-52”, угнал его через фронт и посадил на советский аэродром. Задачами парашютистов являлись разведка одного из секретных объектов и совершение диверсий без заранее заданных конкретных целей. Постепенно вокруг двух агентов образовалась целая подпольная группа численностью до 15 человек, а сами они в марте 1945 года приступили к совершению террористических актов. За поимку диверсантов власти рейха объявили награду вначале в 100 тысяч марок, затем увеличили ее до миллиона. Во время наступления Красной Армии на Берлин Мюллер взорвал крупный склад боеприпасов, но акция была проведена под прикрытием бомбардировки с воздуха, и немцы не распознали в этом диверсию. До подхода советских войск группа провела еще несколько “острых” операций и 25 апреля вышла к линии фронта, потеряв за весь период деятельности двух человек.

Столь результативно в германском тылу могли действовать лишь группы, укомплектованные немцами, любые другие национальности являлись там чужими и подвергались смертельной опасности из-за крайней враждебности местного населения. Ранее описывалась печальная участь разведгрупп общей численностью 120 человек, заброшенных в тыл вермахта в августе — сентябре 1944 года с базы в Бресте для ведения оперативной разведки и создания запасной агентурной сети в случае возможного отступления советских войск. Следует отметить, что еще хуже, чем в Польше, им пришлось на территории Германии, на которую приходился наибольший процент потерь. Первая из этих групп, заброшенных на территорию рейха, возглавлялась капитаном П. Крылатых и носила кодовое обозначение “Джек”. В нее входили еще девять человек, в том числе две радистки, одной из которых была известная разведчица Анна Морозова (“Аебедь”), ранее руководившая нелегальной резидентурой РУ на аэродроме Сеща. Группа была сброшена 27 июля, за несколько дней до начала массовой засылки остальных диверсантов и разведчиков, в район Роминтенского леса, недалеко от ставки Гитлера в Растенбурге. Неудача постигла ее уже при высадке. Оказались утраченными батареи для рации, продукты и боеприпасы, что сразу же снизило боевые возможности “Джека”. Кроме того, на деревьях остались несколько парашютов, которые сразу же обнаружили местные жители. Вскоре пеленгаторы засекли рацию Морозовой, передававшую первые добытые сведения об укрепленном районе “Ильменхорст”. На разведчиков началась охота, и к октябрю группа потеряла половину личного состава, в том числе командира, а оставшиеся пять человек были крайне истощены и почти небоеспособны. В ноябре РУ направило к “Джеку” нового командира, лейтенанта А. Моржина. Ввиду плачевного состояния разведчиков, он запросил разрешение руководства на вывод группы из Восточной Пруссии в Польшу, где надеялся воспользоваться поддержкой местного населения, чтобы дать обессилевшим людям немного отдохнуть. Беспрепятственный отход не удался, и к польской границе смогли выйти всего четверо. Вскоре немцы засекли работу группы и уничтожили ее, одной из последних погибла Морозова. Судьбу “Джека” разделили свыше ста разведчиков, направленных во вражеский тыл с аналогичными заданиями. Это стало одной из самых трагических страниц истории советской оперативной разведки во Второй мировой войне. Печальный опыт был учтен, и позднее в СССР по каналам разведки нелегально забрасывались в рейх главным образом группы немецких коммунистов, среди которых имелось немало высокопоставленных функционеров КПГ. Наиболее известны В. Бернер, Э. Эйфлер, Ф. Феллендорф, А. Гесслер, Ю. Вейнгардт, Ф. Зиласко, Э. Айзеншнай-дер, В. Поромбка, К. Нидеркирхнер, Т. Винтер, Т. Тиле, а также уже упоминавшийся Г. Кенен. Судьба многих из них также оказалась трагичной, поскольку гестапо и иные контрразведывательные и полицейские службы рейха сохраняли активность и высокую результативность работы практически до самого поражения Германии.

Информация о других агентах НКВД/НКГБ в Германии исходит из не всегда достоверных источников. Служба внешней разведки России на этот счет весьма скупо сообщает: “К началу 1944 года в Германии и союзных ей странах действовало 97 разведчиков-нелегалов, в том числе 10 немцев”[196].

В последние годы много написано и сказано о родственнице А. П. Чехова и видной актрисе Ольге Константиновне Чеховой (Книппер). Некоторые исследователи без тени сомнения именуют ее лучшим советским агентом, проникшим в непосредственный круг общения Гитлера. Трудно сказать, в самом ли деле эта незаурядная женщина являлась суперагентом или же это представляет собой обычный плод фантазии авторов, стремящихся придать своим работам как можно больше коммерческой привлекательности. Если верно первое предположение, то мы имеем дело с действительно впечатляющим достижением советской разведки. В частности, бытует утверждение о том, что именно Ольга Чехова заблаговременно сообщила о предстоящем наступлении вермахта в районе Курска летом 1943 года, что позволило встретить германскую операцию “Цитадель” в полной готовности и затем перейти в массированное контрнаступление. Однако, как всегда в аналогичных сенсационных случаях, архивными материалами это не подтверждается, хотя и не исключено, что решение рассекретить операцию еще не принято. Все же подобные предположения вызывают немало сомнений, в частности, по причине того, что замалчивать подобный успех нет никакого смысла, особенно на общем фоне произошедших в течение последнего десятилетия рассекречиваний значительно более деликатных документов. Трудно поверить, что руководство Службы внешней разведки России могло бы устоять перед соблазном обнародования крайне выигрышного факта внедрения источника в окружение Гитлера, если таковое имело место в действительности. Пока же мы имеем дело лишь с неуверенным утверждением Судоплатова, который упоминает ее в качестве агента НКВД вскользь и без всякой конкретики. Совершенно иначе говорит об этом деле сын бывшего наркома внутренних дел СССР С. Л. Берия (Гегечкори). Однако данный автор претендует на абсолютное знание всех аспектов деятельности разведки от “кембриджской группы” до атомного шпионажа в Соединенных Штатах Америки и при этом в качестве источника информации называет своего отца, хотя подобная откровенность наркома с сыном вызывает серьезные сомнения. Если судить по книге Серго Берия, отец сообщал ему все, даже самые деликатные подробности тайных операций, включая свою не значившуюся в официальной картотеке разведки личную агентуру. Например, без тени смущения он указывает: “На советскую разведку работали люди, занимавшие очень высокие должности в партийной канцелярии, руководстве гестапо, других государственных структурах Германии, входили в окружение Гитлера и высших должностных лиц фашистского рейха… Таких людей даже в ближайшем окружении Гитлера было немало. Почему я не считаю возможным назвать их имена? А кого обрадует сегодня на Западе, что его дед, отец были ценнейшими агентами советской разведки и лично Лаврентия Берия?”[197] Думается, подобный пассаж можно не комментировать. Хочется лишь привести два небольших штриха, характеризующих уровень информированности данного автора. При всех претензиях на знание малейших деталей сокровенных тайн разведки, весьма известную разведчицу Урсулу Кучински он именует “Косинской”, а также пишет: “Ким Филби, завербованный в свое время отцом”[198]!

Значительно более достоверна история связника и руководителя группы советских агентов в Германии, бывшего чемпиона по боксу Игоря Миклашевского. Его дядя Всеволод Тамарин в 1941 году сдался в плен под Москвой и занял видное место в одной из антисоветских организаций, а племянник был привлечен к агентурной работе по линии 4-го управления НКВД СССР и в 1942 году имитировал переход на сторону противника. Там его встретил Тамарин и обеспечил ему прочное положение, позволившее создать надежное прикрытие для разведывательной деятельности вплоть до 1944 года. Разведчик приобрел в Германии определенную известность после матча по боксу с чемпионом рейха Максом Шмеллингом[199], что неоднократно помогало ему в оперативной работе. Группа Миклашевского готовилась к совершению покушений на Гитлера и Геринга, однако, по утверждению Судоплатова, после 1943 года Сталин потерял интерес к этим планам, и они были отменены. В 1944 году агент перебрался во Францию, а после этого вернулся в СССР. Достаточно убедительным доказательством факта его работы на НКВД является то, что после возвращения он не подвергся никаким репрессиям, настигавшим даже обычных пленных, не говоря уже о перебежчиках, контактировавших с антисоветскими кругами эмиграции. Имеются сведения о том, что Миклашевский несколько раз встречался с Чеховой, но из этого абсолютно не следует, что они обсуждали какие-либо оперативные вопросы. Сама же актриса хранила на этот счет абсолютное молчание. Она выехала в Германию еще в 1921 году для получения кинематографического образования и находилась там до конца войны, став одной из звезд немецкого кинематографа. В 1936 году Чеховой присудили звание “государственной актрисы” рейха, она дружила с Гитлером и некоторыми лицами из числа нацистского руководства. Естественно, что фигура загадочной русской красавицы вызвала на Западе неподдельный интерес, и первые домыслы относительно ее работы на советскую разведку появились в прессе уже осенью 1945 года. Следует добавить, что Чехова, вероятно, все же поддерживала какие-то контакты с родиной, поскольку после разгрома Германии была арестована контрразведкой “СМЕРШ”, однако через некоторое время отпущена и вместе с дочерью вернулась в Германию, где умерла в 1980 году в возрасте 83 лет. Никакие государственные награды СССР, материальная помощь или иные поощрения ей не достались, что также косвенно опровергает версию ее причастности к разведывательной работе в пользу Советского Союза.

По мере продвижения советских войск в глубину германской территории их сопровождали оперативные группы внешней разведки, действовавшие в постоянном контакте с разведотделами 1-го и 2-го Белорусских и 1-го Украинского фронтов. При всей несхожести функций оперативная войсковая разведка все же обеспечивала деятельность “ближних соседей”, а контрразведывательное обеспечение войск было возложено на органы “СМЕРШ”. Задачей последних являлось, в частности, обеспечение безопасности тылов армии, в том числе и от действий подпольной нацистской организации “Вервольф”. Относительно нее имеется множество домыслов и непроверенных фактов, а оценка колеблется от полного отрицания каких бы то ни было проведенных немецкими подпольщиками операций до приписывания их действиям любых происшествий, случавшихся на германской территории. Следует отметить, что в заслуживающих доверия открытых источниках о “Вервольфе” практически не имеется никакой информации, за исключением сведений о самоубийстве его руководителя обергруппенфюрера СС Ганса Прютцмана после приказа преемника Гитлера гроссадмирала Деница всем членам этой организации сложить оружие. Учитывая дисциплинированность немцев, можно не сомневаться, что подавляющее большинство бойцов “Вервольфа” так и поступило. Вполне возможно, что они все же успели провести некоторые акции в тылу наступавших войск противника, однако ни масштаб их, ни результаты не вызвали какие-либо значимые последствия.

5. ФИНАЛ

Весной 1945 года существование Третьего рейха стремительно приближалось к концу. Военное поражение дополнялось экономическим и политическим крахом, обозначившимся еще летом 1944 года. После провала операции “Валькирия” органы безопасности Германии развернули террористическую кампанию, жертвами которой пали около 50 тысяч человек, в том числе 700 офицеров и генералов. В соответствии с указом “О терроре и саботаже” бывший руководитель берлинского отделения зондеркоманды “Красный оркестр” Хорст Копков возглавил новую зондеркоманду “20 июля”, являвшуюся основным инструментом проведения репрессий. К этому времени стало ясно, что Германия проигрывает в первую очередь экономическое соревнование со своими противниками. Подводные лодки кригсмарине топили меньше транспортов, чем строили союзники, авиация США и Великобритании начала массированные бомбардировки военных заводов и критически важных предприятий по производству шарикоподшипников, на Восточном фронте нечем было закрывать бреши, образовавшиеся в результате наступления Красной Армии, навстречу которой с Запада продвигались экспедиционные войска. Третий рейх был еще далеко не сломлен и мог наносить чувствительные удары, однако с лета 1944 года в нем начался спад военного производства, тогда как его противники постоянно увеличивали выпуск средств ведения войны. Система финансов Германии оказалась не в состоянии нести тяжкое бремя боевых действий. Человеческие ресурсы страны также истощались. Согласно директиве о тотальной мобилизации от 13 января 1943 года, все мужчины от 16 до 65 лет и женщины от 17 до 45 лет подлежали призыву в армию либо отбытию трудовой повинности. Закрывались многие предприятия, непосредственно не обслуживающие нужды ведения войны. Все эти меры позволили дополнительно привлечь в военную промышленность два миллиона человек. Нехватка личного состава вермахта заставила Германию отчасти последовать примеру СССР и с 2 октября 1942 года начать формирование батальонов “999”, укомплектованных уголовными и политическими преступниками и неблагонадежными лицами. Они направлялись в Северную Африку, а с 1943 года — также в Советский Союз и Грецию.

Рейх терял одну территорию за другой, и к весне 1945 года все было кончено. 25 апреля у города Торгау советские и американские части замкнули кольцо окружения остатков вермахта. Несколько дней спустя сопротивление немецких войск было сломлено окончательно, и в 0 часов 43 минуты 9 мая 1945 года в Берлине был подписан Акт о безоговорочной капитуляции германских вооруженных сил, гласивший: “Мы, Нижеподписавшиеся, действуя от имени Германского Верховного Командования, соглашаемся на безоговорочную капитуляцию всех наших вооруженных сил на суше, на море и в воздухе, а также всех сил, находящихся в настоящее время под немецким командованием, — Верховному Главнокомандованию Красной Армии и одновременно Верховному командованию союзных экспедиционных сил”[200]. 24 мая было распущено располагавшееся во Фленсбурге правительство Деница и органы военного командования вермахта и сухопутных войск. О спецслужбах в основных открытых документах не говорилось ни слова.

Их участь сложилась по-разному. Все входившие в состав РСХА органы внешней разведки и внутренней безопасности закончили свое существование вместе с Третьим рейхом и вскоре были объявлены преступными организациями. Начальник РСХА Эрнст Кальтенбрун-нер являлся одним из основных обвиняемых на Нюрнбергском процессе главных военных преступников и был повешен по его приговору в 1946 году. Начальник гестапо Генрих Мюллер исчез бесследно, и о его судьбе не имеется никакой информации. Немало исследователей полагали, что в последний период существования рейха он работал на Советский Союз, впервые же эту версию обнародовал его давний соперник, бывший начальник VI управления РСХА Вальтер Шелленберг. Однако доказательства в пользу такого предположения отсутствуют, и оно, судя по всему, ошибочно. Самого Шелленберга Кальтенбруннер 30 апреля 1945 года уволил с занимаемого поста за участие в мирных переговорах, которые Гиммлер пытался вести с западными союзниками. Его преемником на оставшиеся несколько дней существования VI управления стал оберштурмбанфюрер Банк, а военное управление передали под начало Отто Скорцени. После войны Шелленберг находился в плену у англичан и, судя по их отношению к нему, дал немало ценных показаний. В благодарность он получил наименьшее из возможных наказаний в виде шестилетнего срока лишения свободы, но еще до его окончания в 1951 году был выпущен из тюрьмы в связи с плохим состоянием здоровья. Немца принял под свое покровительство начальник военной разведки Швейцарии Роже Массон, судя по всему, убежденный, что именно Шелленберг избавил его страну от вторжения вермахта (подробнее об этом в главе “Швейцарская Конфедерация”). Нарушив прямой запрет правительства, он поручил своему личному врачу негласно укрыть его в районе Ромона, недалеко от Лозанны. Однако это продолжалось лишь несколько месяцев, поскольку власти Конфедерации узнали о пребывании на территории страны бывшего руководителя внешнеполитической разведки рейха и выслали его за границу. Впоследствии Шелленберг жил на берегу итальянского озера Комо в вилле, оплачиваемой СИС. Советская пропаганда утверждала, что его болезнь является фикцией, но вскоре он опроверг эти заявления самым достоверным образом, скончавшись в 1952 году. Начальник III управления РСХА (СД-инланд) Отто Олендорф не избежал возмездия за преступления, совершенные им на этом посту и в качестве руководителя айнзатцгруппы СС. По приговору трибунала он был повешен.

Судьба органов военной разведки оказалась неодинаковой. Как известно, абвер в 1944 году был переформирован в VIII (военное) управление РСХА, за исключением контрразведывательных органов, включенных в Главное управление имперской безопасности в ином статусе. Среди его сотрудников действительно имелось множество участников заговора против Гитлера, поэтому наибольшие жертвы они понесли не от противника, а от соотечественников. Все остальные разведывательные службы вермахта, сухопутных войск, авиации и флота были распущены вместе с органами военного командования. Иная судьба была уготована отделу “Иностранные армии Востока”. Его руководитель генерал-лейтенант Гелен не просто передал американцам весь персонал и архивы 12-го отдела и не просто внезапно оказался активным участником заговора против Гитлера, на что по справедливости претендовать никак не мог. Он положил начало будущей разведывательной службе Западной Германии, до 1956 года работавшей под полным контролем американцев под условным наименованием “организация Гелена”, а затем ставшей Федеральной разведывательной службой (БНД) ФРГ. В ней нашли свое место многие бывшие офицеры военной разведки и контрразведки Третьего рейха, среди которых были столь известные фигуры как Герман Гискес, Иоахим Роледер и Оскар Райле.

Германия, даже побежденная, оставалась крайне важным направлением работы всех разведывательных служб союзников по антигитлеровской коалиции. Все они пытались обеспечить себе оперативные позиции как в своих оккупационных зонах, так и в зонах противника, причем последнее было даже существеннее.

Первая попытка организовать постоянный разведывательный орган на территории бывшего рейха была сделана совместно МИ-5, МИ-6 и секцией “Икс-2” ОСС. Эта объединенная англо-американская точка специализировалась исключительно на контрразведке, а ее руководителями были Тар Робертсон из МИ-5 и Роберт Блум из “Икс-2”. Французы также попытались поучаствовать в работе совместной резидентуры, однако им достаточно резко заявили, что все происходящее в этой сфере их не касается. Кроме того, МИ-5 сформировала и направила в Германию Особый контрразведывательный отряд (СКИ) для борьбы с нацистским подпольем. Совместной структурой западных союзников являлся и сформированный еще в ноябре 1943 года Англо-американский комитет по руководству работой разведки по ядерной тематике. В Германии сразу же появились направленные им группы, в задачу которых входил сбор всех документов и материалов, а также захват и вывоз специалистов, имеющих отношение к созданию германской атомной бомбы. При всей важности таких органов, они носили временный характер и предназначались для обеспечения сиюминутных потребностей Аондона и Вашингтона. Стратегическая задача состояла в организации постоянных резидентур в германской столице.

ОСС попыталось организовать свою точку в Берлине немедленно после победы, однако советские войска допустили союзников в отведенные им секторы только 4 июля 1945 года, а до того ни один американский или британский разведчик не мог легально ступить на эту территорию. Такой шаг сразу же отсек их от оставшихся в городе архивов и значительно подорвал будущие оперативные позиции. И лишь 4 июля группа сотрудников ОСС обосновалась на улице Ференвег в пригороде Берлина Далеме, создав таким образом первую резидентуру американской разведки в столице Германии. Берлинская оперативная база (БОБ) имела секции разведывательных операций СИ и контрразведки “Икс-2” и некоторое время последовательно возглавлялась будущими директорами ЦРУ Алленом Даллесом и Ричардом Хелмсом, вскоре передавшим дела специалисту по контрразведке профессору Дана Дюранду. Первые операции БОБ против советских спецслужб относятся к концу 1945 года. Упор делался на получение информации от так называемых перемещенных лиц, под которыми понимались советские граждане, либо насильно угнанные в Германию на принудительные работы, либо военнопленные, либо добровольно бежавшие вместе с немецкими войсками.

СИС приблизительно в это же время открыла в Берлине свою резидентуру под прикрытием разведывательного отделения Британской контрольной комиссии и разместила ее на старом олимпийском стадионе германской столицы, постепенно доведя численность персонала до ста сотрудников. Резидентом являлся Дж. Летбридж, а линию контрразведки возглавлял Дик Уайт, переведенный из МИ-5 в СХАЕФ. Цели и задачи МИ-6 в Берлине практически совпадали с таковыми для ОСС, да и источники информации были у них приблизительно одинаковы. Архивы и картотека Гелена стали общим англо-американским достоянием и составили основу послевоенной базы для оперативной работы против СССР. Однако берлинская точка считалась передовой базой, а главная резидентура СИС под руководством Гарольда Шерголда располагалась в Бад-Зальцуфлене. Еще одна “станция” находилась в Дюссельдорфе. В Германии действовала также и крайне засекреченная группа СОЕ МЕ-42, прикомандированная к штабу 21-й группы армий. Ее задачи заключалась в создании основы для ведения оперативной работы против Советского Союза в его оккупационной зоне, насаждении агентуры, создании баз оружия, средств взрывания и связи. Использовалась материальная часть исключительно германского производства, поэтому в случае обнаружения таких складов причастность Великобритании к их созданию была правдоподобно отрицаема. Военная разведка оборудовала свою главную точку в курортном городке Бад-Оенхаузен в земле Северный Рейн — Вестфалия, ее руководителем являлся Джеральд Темп-лер, носивший невысокое для такого поста звание капитана.

Органы разведки и контрразведки Советского Союза на территории Германии приобрели определенную структуру практически сразу же после победы. Разместившимся в Кар-лсхорсте Управлением внутренних дел в составе Советской Военной администрации руководил генерал-полковник И. А. Серов, одновременно являвшийся уполномоченным НКВД СССР в группе Советских оккупационных войск в Германии. Ему подчинялись не только органы государственной безопасности, но и местные полицейские службы, пожарные части и тюрьмы в советском секторе оккупации. Контрразведка на территории Германии велась силами Берлинского оперсектора, которым руководил начальник отдела общественной безопасности и внутренних дел при Советской Военной администрации генерал-майор А. М. Сиднев. Оперсектор был сформирован из офицеров контрразведки “СМЕРШ” 1-го Белорусского фронта, позднее аналогичные органы возникли в столице каждой земли Восточной Германии. В Потсдаме появилось Управление военной контрразведки советских оккупационных войск в Германии под руководством бывшего начальника “СМЕРШ” 1-го Белорусского фронта генерал-майора А. А. Вадиса.

На территории Германии были образованы также и разведывательные органы. Временные оперативные группы внешней разведки, прикомандированные к 1-му и 2-му Белорусскому и 1-му Украинскому фронтам, были усилены несколькими направленными из Москвы сотрудниками и объединены в первую послевоенную “легальную” резидентуру в составе Аппарата политического советника при главнокомандующем Советской Военной администрации в Германии. В октябре 1945 года ее первым резидентом стал А. М. Коротков, занимавший по прикрытию должность заместителя политсоветника. Вначале точка насчитывала лишь шесть оперативных сотрудников, но этого было крайне недостаточно, поэтому во всех оперсекторах на территории Германии были сформированы отделения разведывательной информации. Следует заметить, что советская разведка, в отличие от западных, не испытывала особых колебаний при привлечении на службу бывших членов СС, СД и гестапо.

Одним из важнейших направлений деятельности всех спецслужб стран-победительниц явилось добывание военных и научно-технических секретов поверженного Третьего рейха. Широко известно, что американцы захватили и вывезли в США конструктора немецкого ракетного оружия Вернера фон Брауна, в дальнейшем занимавшегося своей прежней деятельностью, но теперь уже для Соединенных Штатов. Совместная операция разведки и армии “Алсос” была направлена на поиск и вывоз в США ученых, технологии и документации, связанной с разработкой и производством ядерного оружия. Как известно, она окончилась успешно, однако не принесла американцам особой пользы, поскольку германский путь создания атомной бомбы был не слишком перспективен.

Значительно менее известно, какими трофейными технологическими и научными открытиями обогатилась советская наука и техника. Безусловно, в их поиске принимали участие далеко не только разведчики, но и многочисленные специалисты самых различных ведомств, однако роль оперативных органов в обеспечении этого процесса являлась неоспоримой. Безусловно, им существенно помогали ученые и инженеры, прикомандированные к разведорганам 1-го Украинского, 1-го и 2-го Белорусских фронтов. Среди наиболее привлекательных для СССР направлений были радиолокационные установки, носители, двигатели и системы управления и наведения ракетного оружия, радио и телевизионная аппаратура, реактивные самолеты, оперативная техника разведки и контрразведки. В СССР были полностью вывезены целые научно-исследовательские учреждения, например, лаборатории концерна “Сименс”, Лейпцигского университета и Физического института Общества кайзера Вильгельма, а также оборудование расположенных на территории бывшего генерал-губернаторства, а теперь вновь Польши, заводов по производству самолетов-снарядов V-1 “Гута Банкова” и “Ферум”. Ядерный проект СССР существенно продвинулся благодаря захвату архивов упоминавшегося Физического института и трех циклотронов, почти 200 тонн окиси урана из Бельгиского Конго и металлического урана, а также всего оборудования частного института барона Манфреда Эгмонта фон Арденне, включая уникальный электронный микроскоп. Ряд видных ученых в дальнейшем работали в СССР и внесли существенный вклад в создание ядерного оружия. В советской зоне оккупации оказались также Научно-исследовательский институт ракетного оружия в Пенемюнде на острове Узедом, занимавшийся разработками радиолокаторов научно-исследовательский институт фирмы “Телефункен”, заводы и конструкторские бюро авиастроительных фирм “Арадо”, “Фокке-Вульф”, “Мессершмитт” и “Юнкере”. Вывезенные в СССР ученые из этой последней фирмы составили костяк научно-технического персонала трех авиационных конструкторских бюро. Одним из важнейших объектов в охоте за германскими научно-техническими секретами являлся Центральный военно-технический архив Германии, на поиск которого были брошены подразделения “СМЕРШ” по всей Европе. Контрразведка установила, что незадолго до падения Третьего рейха архив был погружен в 30 железнодорожных вагонов и под охраной СС отправлен в направлении Праги. Пропавший эшелон действительно обнаружился в столице Чехословакии лишь в сентябре 1945 года, причем еще не полностью вошедшие в советскую орбиту чехословаки успели изъять 20 тонн чертежей и иной технической документации. После соответствующего нажима по дипломатической линии президент Бенеш понял, что конфликтовать с Москвой по такому поводу не следует, и отдал распоряжение возвратить материалы.

Вторая мировая война в Европе закончилась на территории государства, ее начавшего — Германии. Однако в течение еще десятков послевоенных лет Западный Берлин являлся одним из мировых центров тайных операций, а Германская демократическая республика и Федеративная республика Германии представляли собой форпосты противостояния разведок Востока и Запада.

1. МЛАДШИЙ ПАРТНЕР

История взаимоотношений Германии с Италией — ее главным стратегическим союзником накануне и в период Второй мировой войны — наглядно иллюстрирует один из существенных изъянов в аналитических способностях Гитлера. В поисках параллелей с текущими событиями фюрер уделял серьезное внимание изучению истории, однако постоянно ошибался и извлекал из нее ошибочные уроки. Именно это произошло в военно-стратегическом партнерстве с Римом, поскольку поведение Муссолини практически точно повторяло дипломатические маневры его страны, сопровождавшие ее вступление в Первую мировую войну в 1915 году. Гитлер считал, что располагает в Средиземноморском регионе мощным союзником, готовым поддержать его в борьбе за европейское господство, но в решающий момент обнаружилось, что Италия к войне не готова, ее полторы сотни дивизий и миллионные резервы являются пропагандистской фикцией, разрекламированные военно-воздушные силы не обладают реальной ударной мощью, а многочисленный флот не в состоянии противостоять британскому. В погоне за высокой скоростью хода итальянские кораблестроители пожертвовали вооружением и защищенностью кораблей, за что ВМС Италии заслуженно получили пренебрежительную кличку “гоночный флот”. Высшее руководство страны не только не сумело воспитать из итальянцев “расу воинов”, но и само не слишком горело желанием очертя голову бросаться в боевые действия. Даже агрессивный дуче прекрасно понимал, что одна лишь мобилизация вооруженных сил, хотя бы и без участия в боях, нанесет непоправимый ущерб экономике страны. С другой стороны, соблазн принять участие в добивании уже поверженного Германией противника был весьма силен, поскольку лишь это позволяло рассчитывать на получение своей части военной добычи. Муссолини метался, раздваиваясь между мечтами и реальностью, и одновременно совершенно не собирался следовать планам Гитлера. Он лелеял надежду все же успеть вступить в войну в нужный момент и войти в число победителей, однако на своих условиях, то есть там и тогда, где, по его мнению, Италия сможет добиться наивыгоднейших результатов. Уязвимым местом любой военной коалиции является ненадежность и слабость одного из союзников, что и имело место во взаимоотношениях Берлина с Римом. Следует отметить, что в предвоенные месяцы это не составляло особого секрета. Оценка степени возможностей и желания Италии участвовать в войне на стороне Германии и на ее условиях стала бы довольно легкой задачей для разведывательных служб Третьего рейха, если бы только она была перед ними поставлена. Знать своего друга важно не менее, чем своего врага. Дальновидные государственные деятели и военачальники непременно включают в перечень ключевых задач разведки изучение не только противников, но и союзников, в противном случае выработка решений в военной и политической сферах не основывается на реальной базе. Именно это и произошло в данном случае, Рим повел себя совершенно не так, как этого ожидал Гитлер, и никакие его дипломатические и иные ухищрения не помогли сдвинуть ситуацию с мертвой точки.

Фюрер понял, что взаимоотношения с Римом развиваются иначе, чем ему хотелось бы, еще 25 августа 1939 года, когда в ответ на его запрос о союзническом участии Италии в войне Муссолини затребовал приблизительно 17 тысяч вагонов различных видов вооружения и снабжения, то есть заведомо непосильное для германской экономики количество. Тогда Гитлер попросил дуче хотя бы сохранять в секрете свое решение соблюдать нейтралитет, но тот поступил строго противоположным образом. В стремлении поддерживать свое реноме в глазах Лондона и Парижа Муссолини немедленно проинформировал их о линии поведения Рима. Пытаясь как-то выделиться и набрать очки в стремительно разворачивавшемся европейском кризисе, он изобрел для статуса Италии термин “невоюющая сторона” и 1 сентября объявил об этом в кабинете министров. Дуче публично сообщил о неготовности государства к войне, опровергнув тем самым свои же громогласные заверения о наличии в его армии 150 дивизий и 12 миллионов резервистов. Фактически в тот момент страна располагала всего 10 дивизиями с устаревшим вооружением, и хотя точные данные об этом оставались недоступными общественности, народ достаточно быстро понял, что все идет совершенно иначе, чем на протяжении почти двух десятилетий заявляла фашистская партия. Следствием этого стало катастрофическое падение доверия к ней и к правительству, хотя сам дуче в очередной раз сумел свалить вину на других. Он сместил партийное и военное руководство и на время успокоил общество, Гитлеру же сообщил, что статус “невоюющей стороны” не означает нейтралитет, а, наоборот, позволяет пробить брешь в британской блокаде рейха и выгодно использовать возможности разведки.

Несмотря на всю неприглядность такого союзнического поведения, Муссолини трудно винить за него. После агрессивных шагов Гитлера в Австрии и других частях Европы дуче абсолютно не доверял своему партнеру по Антикоминтерновскому пакту и совершенно не исключал возможность подвергнуться нападению со стороны Германии. Серьезность его опасений доказывает строительство Италией укреплений на бывшей австрийской, ныне германской границе. Самым выгодным для своей страны Муссолини полагал активную дипломатическую деятельность по поиску примирения враждующих сторон, и осенью 1939 года многие действительно рассматривали его как единственно возможного посредника в этом вопросе. В глубине души дуче отчаянно хотелось поучаствовать в европейской войне, однако степень неготовности Италии к ней была столь вопиюще очевидна, что это стремление пришлось пока отставить. Одним из выходов Муссолини считал принципиальное изменение характера и целей войны, поэтому в январе 1941 года предложил Гитлеру попытаться заключить мир с западными державами и освободившимися силами совместно атаковать Советский Союз, но фюрер оставил эту идею без ответа. Рим не мог рассчитывать на свою долю военной добычи без участия страны в боевых действиях, а зимой 1939/1940 года победа Третьего рейха казалась весьма вероятной. Поэтому Муссолини проводил интенсивную подготовку к хотя бы краткосрочной войне и в марте объявил о готовности страны к ней. Он сделал свой выбор, оказавшийся для Италии роковым.

К этому времени ее политические специальные службы по-прежнему были представлены ОВРА и Отделом общих и тайных дел при секретариате генеральной дирекции общественной безопасности, до 14 апреля 1943 года возглавлявшимся Кармине Сенизе, но затем внезапно уволенным по личному указанию дуче. В отличие от них, оперативные органы военного министерства претерпели некоторые изменения по сравнению с предвоенным периодом. В августе 1939 года Службу военной разведки (СИМ) возглавил первый в ее истории генерал Джакомо Карбони. Вскоре после назначения он начал разрабатывать проект изменения структуры ведомства и к 10 декабря завершил подготовку к его реорганизации. Изданный в этот день циркуляр военного министра с 16 декабря вводил новые штаты СИМ, теперь получавшей три оперативных отдела, административную секцию и бюро связи с министерством иностранных дел. Как и прежде, службу возглавляли начальник и его заместитель, которым являлся полковник генерального штаба Чезаре Амэ. В вооруженных силах Италии воинские части традиционно носили собственные имена, и теперь это правило было распространено на разведку, отделам которой были присвоены имена трех ветеранов службы. Основными подразделениями аппарата СИМ являлись:

— “ударный” отдел Кальдерини (оперативный) во главе с подполковником генерального штаба Джованни Дуке, состоявший из секретариата и 6 отделений;

— “ситуационный” отдел Дзуретти (информационно-аналитический) во главе с подполковником генерального штаба Людовико Донати. Он состоял из секретариата и 4 отделений, располагал правами отдела кадров всей службы и отвечал за визирование всех относящихся к ее компетенции технических и иных профессиональных документов;

— “оборонный” отдел Верри (контрразведывательный) во главе с подполковником корпуса карабинеров Санто Эмануэле. Уже 14 декабря 1939 года отдел был переименован и получил имя Бонсиньоре. В его составе имелись секретариат, 4 отделения и несколько так называемых “специальных центров министерства обороны” (ЧЕДИС).

Карбони сразу же вступил в конфликт с подполковником Эмануэле, основательно вовлеченным в неприглядные политические акции, в том числе убийства оппозиционеров. Новый руководитель СИМ потребовал у начальника генерального штаба убрать его из службы, на что тот пообещал в ближайшее же время исправить положение и попросил Карбони немного потерпеть. Снятие Эмануэле с занимаемой должности было весьма непростой задачей, слишком большим количеством острой информации располагал начальник контрразведки, и слишком много влиятельных деятелей режима поддерживали его. Вероятно, при желании он смог бы возглавить и всю СИМ, хотя и не сделал этого. Карбони ничем не был ему обязан и не собирался терпеть столь неудобного и компрометирующего подчиненного, однако для отстранения Эмануэле влияния генерала явно недоставало. Тем не менее, 19 февраля 1940 года он направил военному министру письмо с изложением обстановки в контрразведке, в котором, в частности, писал: “Внутренние подразделения отдела как в центре, так и на периферии совсем незаметны, в то время как их энергия и средства растрачиваются в основном на второстепенную, вспомогательную деятельность, часто приватного и конъюнктурного порядка, чуждого кардинальным задачам охраны военных секретов от внешнего проникновения, как никогда активизировавшегося в настоящее время. Главная причина подобного перерождения контрразведки, на мой взгляд, в сепаратности и бесконтрольности ее действий в течение долгого времени… Предлагаю, чтобы он (Эмануэле — И. Л.) был заменен на этой должности офицером более высокого звания, право выбора которого я оставляю за собой”[201].

Увы, Карбони переоценил свое влияние. Военный министр не захотел или не смог пойти навстречу ему в этом вопросе, и обстановка в службе еще более обострилась. Ее попытался разрешить курировавший разведку заместитель военного министра генерал Убальдо Содду, который 24 апреля 1940 года выделил контрразведку из состава СИМ в самостоятельную структуру под названием “Военная контрразведка и специальные службы” (КСМСС). В результате 27 апреля Карбони подал в отставку, однако Содду уговорил его забрать свой рапорт обратно и немного подождать, мотивируя это намерением через три месяца возродить “оборонный” отдел, но уже без Эмануэле. Начальник разведки так и не дождался выполнения данного ему обещания и в сентябре покинул пост, уйдя на должность начальника Академии пехоты и кавалерии — дивизии “Фриули”. Его сменил Чезаре Амэ, “больше похожий на немца, чем на итальянца”[202]. Этот достаточно решительный человек тоже отнюдь не был удовлетворен своим начальником контрразведки, однако и ему долгое время не удавалось справиться с влиятельным подчиненным, получившим к этому времени очередное звание полковника. Эмануэле оставался на своем месте вплоть до ухода с должности покровительствовавшего ему заместителя военного министра генерала Содду. Его преемник генерал Гуццони немедленно санкционировал проведение расследования деятельности контрразведки, и 5 января 1941 года Эмануэле был отстранен от службы за хищение 100 тысяч лир. Покидая служебный кабинет, для обеспечения гарантии своей безопасности он унес с собой несколько мешков с секретными документами, и хотя впоследствии Амэ уверял, что сумел вернуть все досье, это вряд ли соответствовало истине. Отдел Бонсиньоре возглавил полковник Винченцо Тоски.

Апрельская реформа контрразведки привела к появлению в вооруженных силах четырех оперативных органов:

— Службы военной разведки (СИМ), действовавшей в интересах как сухопутных войск, так и военного руководства в целом;

— Секретной разведывательной службы военно-морских сил (СИС);

— Секретной разведывательной службы авиации (СИА);

— подразделения “Военная контрразведка и специальные службы” (КСМСС), отвечавшего за контрразведывательное обеспечение всех видов вооруженных сил. До образования КСМСС контрразведка СИМ обслуживала также ВМС и ВВС, а СИС и СИА соответствующих отделов не имели.

Все эти структуры курировал заместитель военного министра, не располагавший, однако, соответствующим аппаратом для координации их действий. Следствием этого явилось отсутствие единого плана их работы и разграничения сфер ответственности, возникновение недоверия и конкуренция и даже взаимные аресты агентов. Образование КСМСС наряду с аппаратными целями вывода Эмануэле из-под контроля разведки преследовало и задачу централизации контрразведывательной работы, но опыт оказался неудачным, и подразделение вскоре распустили. В таком состоянии итальянская военная разведка вступила во Вторую мировую войну.

К середине 1940 года Муссолини уже принял опрометчивое решение ввязаться в европейский конфликт на стороне рейха, однако все еще надеялся получить преимущества страны-победительницы, реально не участвуя в боях. Для дуче, рассчитывавшего на более глубокое увязание союзника в конфликте, германский блицкриг во Франции оказался неожиданным и в некоторой степени неприятным сюрпризом. Стало ясно, что дальнейшее промедление с вступлением в боевые действия лишит страну шанса претендовать на плоды победы. 10 июня 1940 года Италия объявила войну Франции, но переходить в наступление не торопилась. Лишь после получения просьбы о перемирии Муссолини стало ясно, что его номинальная противница окончательно разгромлена, и он отдал приказ войскам вторгнуться на ее территорию. Их продвижение происходило абсолютно бессистемно и бездарно, и только отчаянное положение французов избавило итальянцев от мощного контрудара. После подписания соглашения о перемирии Гитлер рассчитывал получить от союзника помощь в Египте, оптимальном регионе с точки зрения коалиционной стратегии. Однако вместо этого Муссолини решил повести свою собственную параллельную войну и 28 октября 1940 года без какой-либо особой на то необходимости вторгся в Грецию. Командующие флотом и авиацией получили сообщение о предстоящих действиях лишь за несколько дней до начала кампании, а командующий армией маршал Рудольфо Грациани вообще узнал о ней из сообщения по радио. Как обычно, Муссолини блефовал даже перед собственными генералами, уверяя их, что СИМ удалось подкупить весь высший командный состав греческой армии, поэтому никакого серьезного сопротивления не ожидается. Увы, итальянцев ожидало горькое разочарование. Греки оказались серьезным противником, справиться с которым смогли лишь немцы, спешно спланировавшие новую, неожиданную для себя кампанию. После этого Гитлер никогда уже всерьез не рассчитывал на своего стратегического союзника и, как правило, даже не ставил Муссолини в известность о своих ближайших намерениях. Начальник генерального штаба маршал Пьетро Бадольо не побоялся выступить с заявлением об ответственности Муссолини за неудачу на фронте, за что и был отстранен от должности.

Италия не могла похвастаться победами на фронтах. Воевать на суше без помощи немцев не получалось, и в попытке исправить положение административными методами дуче пошел на беспрецедентный и нелепый шаг. Объявив “гражданскую мобилизацию” высокопоставленных функционеров фашистской партии и правительства, он отправил их “добровольцами” на командные посты на албанском фронте, не освободив при этом от исполнения прямых обязанностей. В результате ухудшилось управление войсками, и одновременно полностью расстроилась система управления государством. Оставшиеся в Риме заместители министров не обладали должными полномочиями, и подчас требовавшие подписей функционеров гражданские документы доставлялись к ним на фронт под огнем противника.

В этой сложной обстановке итальянские разведывательные службы показали себя неплохо. Естественно, теперь их главной задачей являлась оперативная разведка, на которую были отвлечены все силы в ущерб стратегической, возложенной преимущественно на радио-разведку армии и флота. Ввиду традиционно высокой в Италии оценки этого вида разведки 5-ю секцию СИМ (криптоанализ) возглавлял один из лучших в странах “оси” дешифровальщиков бригадный генерал Витторио Гамба, владевший 25 языками. Ему непосредственно подчинялись 50 человек персонала секции и косвенно — ответственная за радиоперехваты 6-я секция СИМ, располагавшаяся в форте Бонеа около Ватикана. В ней имелась возглавляемая подполковником Джино Манчини подсекция, разрабатывавшая собственные шифры и коды. В среднем на протяжении Второй мировой войны 6-я секция СИМ ежемесячно перехватывала около 8 тысяч радиограмм противника, из которых 5 тысяч признавались достойными изучения и передавались в 5-ю секцию. После окончательной сортировки усилия армейских криптоаналитиков сосредоточивались на 3,5 тысячах сообщений. Наибольших успехов итальянские дешифровальщики добились во вскрытии британских, румынских и турецких кодов и шифров. Вскрытие югославской шифрпереписки позволило компенсировать некоторые промахи полевого командования в планировании и проведении войсковых операций. Однако далеко не всегда это являлось заслугой математиков, немалую роль в компрометации шифрсистем противника сыграла агентурная разведка, добывшая не менее 50 ключей, в том числе “Черный код” военных атташе Соединенных Штатов. Курьер посольства Лорис Жерарди летом 1941 года изготовил слепок с ключа от сейфа атташе в Риме полковника Нормана Фиске, после чего в августе оперативники СИМ похитили хранившийся в нем код, а впоследствии передали его также и немцам. В 1943 году они же проникли в помещения, занимаемые британским послом в Ватикане, и пересняли все шифровальные материалы.

Морская разведка Италии (СИС) также добилась некоторых успехов в области радиоразведки, в частности в прочтении британских военно-морских кодов, хотя на ее счету значится и некоторое количество удачных агентурных операций. С мая 1941 года СИС возглавлялась адмиралом Франко Маугери и состояла из четырех отделов:

— “Б” — радиоразведка;

— “Ц” — оперативный отдел;

— “Д”— информационно-аналитический отдел;

— “Е” — руководство военно-морскими атташе и резидентурами в Мадриде, Стамбуле и Шанхае.

Именно СИС начала в 1934 году сотрудничество с Германией в вопросах радиоразведки и криптоанализа, установив взаимодействие со “Службой Б” кригсмарине. Несмотря на заметную предубежденность немцев против итальянского союзника, Рим оставался единственным партнером рейха, почти на равных с ним способным и готовым заниматься вскрытием французской и британской переписки. Ради этого стоило пренебречь даже отсутствием систематичности в работе итальянцев и весьма сомнительной секретностью, которой никогда не отличались сотрудники СИС. Расчет оправдался, в 1938 году совместная работа помогла вскрыть британский военно-морской код, а осенью 1939 года перед “Службой Б” и СИС не устоял межсоюзнический англо-французский код. Партнеры не прикомандировывали друг к другу своих представителей, а вместо этого проложили между двумя столицами защищенный прямой телетайпный канал и с июня 1940 года регулярно обменивались по нему информацией.

Летом 1938 года к сотрудничеству подключилась и СИМ. Генерал Гамба по собственной инициативе прибыл в Берлин и предложил шифровальному бюро армии (“Ши”) совместно заняться французской дипломатической перепиской, а с начала 1940 года — и всеми остальными представляющими взаимный интерес направлениями. Соглашение включало в себя обмен текстами перехватов и ключами, в рамках которого немцы получили шифр для связи Парижа с посольствами на Дальнем Востоке, а итальянцы — шифровальные материалы, захваченные рейдером “Атлантис” на рефрижераторе “Аутомедон”. В обоих направлениях проходило немало информации по американским системам A.l, В.1 и С.1. По ним же в Берлине довольно успешно работал и реферат МИД “Перс. Ц”, однако его сотрудники не делились своими успехами с военными. Практическая передача всех материалов осуществлялась через находившегося в Берлине офицера связи СИМ. Тем не менее, отношения между партнерами были далеки от искренности. Немцы умалчивали о результатах работы по шифру государственного департамента США М-138 и швейцарским коммерческим “Энигмам”, а Гамба запретил передавать им шифры Ватикана. Такое отношение явилось результатом обоюдного разочарования в удачно начинавшемся сотрудничестве. Итальянцев нервировало пренебрежительно-покровительственное отношение союзников к стране, заложившей основы криптографии нового времени, а немцев раздражал поверхностный подход партнеров к делу, недостаточная энергичность, отсутствие системы в работе и учете. Одним из поводов для выяснения отношений послужил эпизод со скрытием шифра, которое итальянцы представили как собственное достижение. В действительности они получили все материалы от “Ши”, но просто забыли об этом.

В начале войны старший криптоаналитик шифровального бюро войск связи Вильгельм Феннер прибыл в Рим в сопровождении руководителя французской группы “Ши” Рудольфа Траппе и был весьма разочарован оказанным приемом. Итальянцы были безукоризненно вежливы, но не показали немцам ничего существенного, скрыли даже организационную структуру и численность своей службы, ее оперативные планы и направления деятельности. Феннер впоследствии заявлял, что Гамба прятал от него самые незначительные клочки бумаги на своем рабочем столе. Не устраивала немцев и бессистемная постановка перехватов, страдавшая от некомплекта работников. Однако некоторые суждения эмиссара “Ши” оказались явно поверхностными. Например, он ошибочно утверждал, что СИМ способна читать лишь слабые коды без перешифровки, хотя тут же отметил, что был крайне поражен вскрытием югославского кода с двойной перешифровкой, требовавшим длительной и кропотливой работы.

Миссия Феннера не привела к длительному улучшению взаимодействия. Немцы были обеспокоены недостаточной секретностью итальянцев и полагали, что их шифры и коды легко поддаются вскрытию. Это убеждение основывалось на том, что они сами с 1920-х годов читали дипломатическую и военную переписку Рима, а в начале 1941 года абвер добыл в Турции свидетельства того, что это же делают и британцы. Специальный курьер из “Ши” предупредил СИМ об опасности и указал на слабые мест их шифрсистем, но его визит остался без последствий. Все это только укрепляло возникшую подозрительность и распространилось теперь и на взаимоотношения СИС и “Службы Б”. С осени 1941 года радиоразведчики кригсмарине убирали из направляемых в Рим сообщений дешифровальные материалы и ограничивались лишь анализом перехвата, так же поступали и немцы. В декабре 1942 года Феннер вновь появился в СИМ с сообщением о слабости итальянских шифров и категорическим требованием заменить их на разработанные немцами системы. Ему предстояла весьма деликатная задача, поскольку итальянцы могли задать вопрос, откуда немцы знают о степени стойкости их систем и не читают ли они переписку своего главного союзника? Но в СИМ об этом, как ни странно, не подумали, а просто решили, что “Ши” пытается перевести их закрытую связь в доступный для себя режим. В результате миссия Феннера сорвалась, что означало фактическое окончание сотрудничества двух стран в области радиоразведки.

Начало войны с некогда дружественным Италии Советским Союзом также привело к недоразумениям во взаимоотношениях с рейхом, но уже на высшем уровне. Гитлер надеялся на помощь итальянских войск в Северной Африке, где их участие в боях против англичан было крайне важным. Однако Муссолини настоял на отправке дивизий на Восточный фронт, поскольку по непонятной причине был абсолютно убежден в их подавляющем превосходстве над Красной Армией. Дуче вновь хотел пожать плоды победы, к которым Гитлер явно не подпустил бы его без оказания военной помощи. Отношения между союзниками портились все больше, и Муссолини с немалой долей злорадства наблюдал за проблемами, с которыми фюрер сталкивался на Востоке. Дуче по-прежнему не исключал возможности принципиального ухудшения отношений с Берлином и до 1942 года продолжал возводить укрепления на границе с Германией. Несмотря на недовольство Гитлера, в июле 1941 года на Восточный фронт отправились первые итальянские войска в составе наиболее боеготовых и оснащенных механизированных дивизий “Пасубио” и “Торино” и подвижной дивизии “Чезаре”. Эти части имели двухполковой состав и скорее соответствовали не дивизиям, а бригадам. Позднее в СССР прибыли еще три дивизии альпийского корпуса “Тридентина”, “Юлия” и “Кунеенсе”, три армейские дивизии “Равенна”, “Коссерия” и “Сфорцеска”, дивизия неполного состава “Винченца” для охраны тылов и 4 бригады Добровольческой милиции национальной безопасности. Муссолини вновь просчитался, и отправленные на Восточный фронт войска потеряли 60 % офицерского и 43 % рядового состава, что практически лишило их боеспособности и нанесло сильный удар по позициям фашистского режима в стране.

Разведывательные службы противников Италии до 1943 года практически не достигли в стране никаких успехов. Жесткий контрразведывательный режим почти исключал внедрение нелегалов, а операции диверсионных или разведывательных групп наталкивались на непреодолимые сложности. “Трудности в Италии усугублялись ненасытным любопытством итальянцев. Фраза “займись собственными делами” на итальянском языке немыслима. Любой мог попасть под поток вопросов о его личности, его родных, его прошлом, его будущем, состоянии его здоровья, обуви, души. Воспользоваться общественным транспортом означало подвергнуться тщательному общественному изучению и расспросам. Если кто-либо шел пешком, то редко представлялась возможность — и менее всего в середине зимы, когда в горах лежал глубокий снег — избежать всех деревень, и в деревнях днем дети начинали задавать вопросы; если они не получали удовлетворительных ответов, то звали взрослых. Ночами поднимали тревогу собаки, и тогда фашистская полиция отправлялась посмотреть, кто это гуляет”[203]. Приведенная цитата относится к беженцам из плена, но в полной мере применима и к диверсионно-разведывательным группам, для которых обстановка в Италии была еще более неблагоприятной. Приобретение опоры в оппозиционных кругах было весьма проблематичной задачей, поскольку обнародованное требование безоговорочной капитуляции Германии и Италии не оставляло надежды для каких-либо группировок в правительстве занять руководящие посты после достижения договоренности с противником. Попытки МИ-6 и СОЕ набрать агентуру на территории Соединенных Штатов закончились полным провалом и привели к глубокому разочарованию. Итальянские эмигранты охотно завербовывались и получали денежное вознаграждение, но их энтузиазм немедленно пропадал, как только речь заходила о необходимости отправляться на задания. Вскоре британцы поняли, что все эти “агенты” в действительности стремятся лишь максимально обобрать их, не выполняя своих обязательств даже в минимальном объеме. Единственный итальянец, действительно заброшенный с десантно-диверсионной группой в северную Италию в феврале 1941 года в качестве проводника, был схвачен и казнен. В результате до лета 1943 года ни одна из разведок западных союзников не сумела организовать и провести в стране ни одной операции.

Советский Союз до 1941 года имел возможность вести разведку в Италии с легальных позиций. Как уже указывалось, эта деятельность была свернута после истории с провалом нелегального резидента М. М. Аксельрода (“Ост”), связника которого Гертруду Шильдбах (“Ли”) выдал Игнатий Рейсс. После этого личный состав обеих загранточек внешней разведки срочно эвакуировался, что нарушило связи не только с агентом “Дункан” (Франческо Константини), но и с другими источниками, в том числе занимавшими выгодные разведывательные позиции. Один из них был завербован в ближайшем личном окружении Муссолини, другой, работавший на центральном почтамте Рима, обеспечивал перехват дипломатической переписки посольства и военного атташе Японии. После отъезда в Москву “легального” резидента НКВД СССР Д. Г. Федичкина вся агентура была законсервирована, а от планов создания двух новых нелегальных точек в Риме и Милане с каналами связи на Турцию отказались. Внешняя разведка не проводила операций в Италии до 1940 года, когда в связи с уменьшением напряженности и облегчением контрразведывательной обстановки “легальная” резидентура возобновила свое существование. В ней работали три оперативных сотрудника, сумевшие восстановить связь с половиной законсервированных агентов. Наибольших успехов они добились по линиям политической и научно-технической разведки, однако в 1941 году посольство СССР закрылось, и оперативная работа в Италии была прекращена вплоть до появления там советской военной миссии в 1944 году.

В 1941 году в системе итальянских спецслужб произошли изменения. СИМ перешла в подчинение к верховному командованию, и армия (сухопутные войска) осталась без собственных оперативных органов, поэтому 1 ноября 1941 года была образована Служба армейской разведки (СИЕ). Следующая серьезная реформа от 10 октября 1942 года касалась контрразведывательных органов. Все разрозненные подразделения военной контрразведки вновь возвратились в СИМ, но полной централизации органов безопасности добиться все же не удалось. Ее избежали гражданская контрразведка, которую осуществляли тайная полиция ОВРА и подчинявшаяся лично Муссолини секретная служба при президиуме совета министров во главе с генералом Джузеппе Пьеке. Последний, однако, вскоре стал руководителем итальянской военной миссии при правительстве Независимого хорватского государства, где по личной просьбе Павелича создал и возглавил политическую полицию, а затем вернулся в Италию на должность главнокомандующего корпусом карабинеров. Значительно улучшилось взаимодействие итальянских разведчиков с немецкими, что явилось обоюдной заслугой Амэ и Канариса. СИМ набирала силу. В феврале 1943 года ей подчинили разведывательные отделы всех воинских частей и соединений, а с 5 мая Служба военной разведки стала единственным оперативным органом, уполномоченным на проведение внешних разведывательных операций.

Как это зачастую случается, укрепление итальянских специальных служб проходило на фоне заката фашистского режима. Тяготы войны, потери в Северной Африке и на Восточном фронте, экономический коллапс страны и утрата национального престижа привели к резкому падению авторитета фашистской партии и ее лидера. Муссолини все более терял уверенность не только в победе, но и вообще в сравнительно безболезненном выходе из войны, и эти настроения еще более усугублялись его пошатнувшимся здоровьем и ослаблением воли. Дуче все еще пытался переломить ситуацию ротацией генералов и в январе 1943 года после потери Ливии и отступления в Тунисе снял с должности начальника генерального штаба Кавальеро. Он зондировал почву относительно заключения сепаратного мира, но прекратил эти попытки, когда узнал, что никто на Западе не желает иметь с ним дела. В 1943 году после встречи с Муссолини в замке Клессхайм около Мюнхена Гитлер понял, что фашистскому режиму в Италии приходит конец. Фюрер не мог допустить потерю стратегически важного полуострова, который в этом случае мгновенно и неизбежно заняли бы войска Великобритании и Соединенных Штатов, и распорядился немедленно начать планирование операции “Аларих” по оккупации Италии в случае ее выхода из войны. В стране уже располагались части вермахта, а на Сицилии они находились еще с осени 1941 года. Итальянское руководство в это время постепенно готовило отход своей страны от союзника по “оси”, однако никаких планов обороны не имело.

Толчком к развитию ситуации стал захват англичанами 1 июня 1943 года первой собственно итальянской территории — острова Пантеллерия — без какого-либо сопротивления со стороны его защитников, что абсолютно дискредитировало Муссолини в глазах народа и командования. Ситуация в стране еще более обострилась после оккупации союзными войсками Сицилии 9 и 10 июля, немедленно переломившей стратегическую обстановку во всем бассейне Средиземного моря. На состоявшемся 25 июля 1943 года заседание Большого фашистского совета 19 голосами против 7 была принята резолюция о передаче командования королю и предоставлении ему высшей инициативы в принятии решений. Хотя в ней ничего не говорилось лично о Муссолини, он вполне обоснованно воспринял заседание как заговор против себя. Дуче был диктатором совершенно иного типа, чем Сталин или Гитлер, и не предпринял абсолютно никаких попыток подавить мятеж любой ценой, пусть даже пролив реки крови. По причине апатии и паралича своей некогда железной воли Муссолини вместо решительного восстановления власти отправился искать защиту у короля, но был арестован и в строжайшем секрете на санитарной машине увезен в заключение. Во всей стране за него не вступился никто, даже элитные и обласканные им силы безопасности не сделали ни малейшей попытки переломить ситуацию. Фашистскую партию распустили, а новым премьер-министром стал 72-летний маршал Пьетро Бадольо, первоначально подтвердивший намерение Рима продолжать вести войну на стороне стран “оси”. Однако Гитлера обмануть было трудно, он понимал, что союзник для него потерян, а рассчитывать на нейтральный статус Италии в сложившейся ситуации было бы непростительным легкомыслием. Немцы готовились к обороне полуострова от неминуемого вторжения с юга и к нейтрализации итальянских вооруженных сил в случае возникновения такой необходимости, союзники планировали десантную операцию, а Бадольо активно искал подходы к ним для заключения сепаратного мира. 3 сентября англо-американские войска осуществили высадку в Калабрии, результатом которой стало подписание соглашения о перемирии. Воспользовавшись ситуацией, в ночь с 8 на 9 сентября союзники высадили три дивизии к югу от Неаполя, в районе Салерно, а немцы начали оккупацию временно имевшей нейтральный статус Северной и Центральной Италии. В столицу вошли две германские дивизии, без труда отбросившие семь дивизий итальянского корпуса. В ответ на эти действия 9 сентября в Риме был создан Комитет национального освобождения (КАН), а 27–30 сентября восставшие жители Неаполя изгнали из города части вермахта и СС. Однако официально правительство Бадольо объявило Германии войну лишь 13 октября 1943 года.

Уже 8 сентября 1943 года в составе СИМ были образованы два новых специальных отдела по борьбе с фашистской “пятой колонной” в Риме и в вооруженных силах во главе с полковником Винченцо Тоски и подполковником Манфреди Толамо. Амэ 18 августа был отстранен от должности начальника службы, а на его место вновь до 8 сентября вернулся Карбони. После заключения перемирия в сентябре 1943 года король и правительство переехали подальше от опасного Рима на юг, в Бриндизи, где у нового состава верховного командования не оказалось в распоряжении ни одного разведчика. СИМ находилась вне пределов досягаемости правительства, поэтому было решено создать при Отделе оперативного планирования верховного командования Бюро разведки и связи, первоначально состоявшее лишь из четырех офицеров. Оно стало ядром воссоздания военной разведки, однако прежнее наименование СИМ было возвращено только в июле 1944 года. Карбони вторично покинул разведку и принял под командование дислоцированный в окрестностях Рима моторизованный корпус, а Бюро разведки и связи возглавил профессиональный разведчик полковник Помпео Агрифольо. Он начал воссоздавать разведку быстрыми темпами, и уже к 1 октября в ней вновь имелось три основных отдела:

— “ситуационный”, отвечавший за обработку информации, связи с другими подразделениями, подготовку кадров и разработку шифров;

— “ударный”, занимавшийся заброской агентуры в оккупированные немцами районы страны;

— контрразведывательный.

Параллельно возрождались прежние Секретная разведывательная служба военно-морских сил (СИС) и Секретная разведывательная служба авиации (СИА). Отдельную разведку сухопутных войск было решено не создавать, а возложить ее функции на Бюро разведки и связи. К 1 ноября организационный этап был закончен, и в Бюро теперь имелись, как ранее в СИМ, отделы Кальдерини, Дзуретти и Бонсиньоре, а также две группы разведки и контрразведки при 5-й и 8-й американских армиях в Италии, центры контрразведки в Неаполе, Кальяре и Катанье с филиалами в Катандзаро и Сассари, школа разведчиков и радистов и центр допросов в Лечче. В октябре 1943 года при отделе Кальдерини была сформирована скопированная с британского СОЕ Группа сопротивления и саботажа, в задачи которой входило направление в тыл германских войск разведгрупп с радиостанциями для координации действий отрядов партизан, поиска и установления контакта с неизвестными центру группами и обеспечение их связью.

Германская разведка оказалась в сложной ситуации. До июля 1943 существовал прямой и недвусмысленный запрет Гитлера на проведение операций на территории союзника, первоначально строго соблюдавшийся абвером и СД. Единственным исключением стала работа против католической церкви, считавшейся в Третьем рейхе одним из главных противников и являвшейся объектом деятельности группы IVB гестапо. Это подразделение изучало движение финансов церкви, а также деятельность епископов и священников и их политические взгляды. Для практического осуществления этой задачи в Рим была направлена группа сотрудников тайной полиции под прикрытием изучения теории католицизма. Они проживали в семинарии и попытались организовать там радиоквартиру, однако безуспешно. Основной причиной неудачи явилась неспособность командированных офицеров жить по монашескому уставу, в особенности их чрезмерный интерес к местным женщинам. Зато радиоперехваты и дешифровка сообщений Святейшего Престола были вполне успешными и давали немало информации.

В политических, военных и экономических вопросах ситуация была противоположной, и запрещение вести оперативную работу в Италии до середины войны соблюдалось неукоснительно. Канарис тесно взаимодействовал с руководителями СИМ, в частности, генералом Амэ, а Гейдрих и впоследствии Шелленберг поддерживали связи с ОВРА. Однако к весне 1943 года начальник СД-аусланд пренебрег запретом и под прикрытием посольства Германии в Риме создал оснащенную передатчиком резидентуру. Вскоре выяснилось, что из итальянской столицы в Берлин поступает поток дезинформирующих сведений, виновником чего оказался сам посол фон Макензен. Он совершенно не ориентировался в ситуации и вдобавок принимал все меры к монополизации информационного канала на МИД и другие германские ведомства. Не зная о существовании радиопередатчика у СД, он распорядился закрыть доступ к международным переговорам по всем телефонным линиям посольства, за исключением собственной. Эту меру посол мотивировал необходимостью ограждения МИД от поступления противоречивой и непроверенной информации. В результате Берлин совершенно не ориентировался в обстановке, что наглядно продемонстрировала телеграмма, полученная фон Макензеном от Риббентропа после государственного переворота 25 июля 1943 года: “От имени фюрера я приказываю вам незамедлительно взять под строгий арест Бадольо и его сообщников по заговору и вызвать Муссолини в Германию с государственным визитом”[204]. Естественно, все это оказалось совершенно бесполезным. Вскоре в Берлин поступило предложение от самого маршала, переданное им через одного из старших офицеров итальянской армии. Он заверял, что в обмен на эвакуацию всех германских вооруженных сил с полуострова готов обеспечить нейтралитет Италии, однако ни дипломаты, ни разведчики не могли придти к выводу, является ли это настоящим предложением или же провокацией. Было известно об активных попытках Бадольо нащупать контакты с Западом.

Послание итальянского премьера было доложено Гитлеру с комментарием СД и главного командования вермахта в Италии, оценивавшим его как оптимальный выход из ситуации, позволяющий перебросить на Восточный фронт группировку из 300–400 тысяч человек. Остальные войска предлагалось отвести на север и создать оборонительную линию вдоль реки По от швейцарской границы до Адриатического моря. Это и в самом деле было бы неплохим решением проблемы, но реакция фюрера на предложение и особенно на комментарий оказалась ужасной. Он собирался примерно наказать его авторов, и от плачевной участи их спасло лишь своевременное вмешательство Кальтенбруннера. В результате не было сделано ничего ни для подготовки войск к эвакуации, ни для предотвращения более чем вероятного перехода Италии на сторону противника. Гитлер распорядился лишь выручить Муссолини и арестовать заговорщиков, включая королевскую семью, Бадольо и 19 членов Большого фашистского совета, голосовавших за резолюцию от 25 июля. Эмоциональный руководитель Третьего рейха счел это делом чести, более важным, чем все остальные итальянские проблемы. Уже 26 июля 1943 года он приказал срочно вызвать в свою ставку в Растенбурге руководителя диверсионного подразделения СД гауптштурмфюрера СС Отто Скорцени. На аудиенции Гитлер задал ему вопрос о его отношении к Италии, на который тот ответил кратко: “Мой фюрер, я австриец!”[205], имея в виду давние споры за обладание Южным Тиролем. Как ни странно, столь неконкретный ответ показался уместным, и Скорцени получил задание освободить арестованного Муссолини и доставить его в рейх.

Первым делом гауптштурмфюрер поручил своему заместителю оберштурмфюреру СС Карлу Радлю отобрать 50 лучших бойцов отряда “Фриденталь” и заказать требуемую для операции экипировку. Задача спецподразделения была не столько боевой, сколько оперативной, поскольку высокопоставленного узника прежде всего требовалось отыскать. Как впоследствии выяснилось, дуче постоянно перевозили с места на место. С острова Понца он попал в Ла Маддалену (Санта-Маддалена) на острове Сардиния. Несколько недель арестованного разыскивали все спецслужбы Германии, его местонахождение пытались определить даже астрологи. В августе разведчики “Фриденталя” отыскали Муссолини в Ла Маддалене. Подразделение уже готовилось к штурму объекта, но в последний момент Скорцени решил лично провести 18 августа 1943 года рекогносцировку с воздуха, во время которой его самолет сбили британские истребители. Гаупштурмфюрер отделался переломами трех ребер и легким сотрясением мозга, но был преисполнен решимости продолжать операцию, о чем и доложил фюреру. Тот предупредил, однако, что рейх пока не находится в состоянии войны с Италией, и в случае провала миссии и поимки ее участников он будет вынужден заявить, что акция проводилась по их личной инициативе, без согласования с командованием или иными официальными инстанциями. Скорцени был готов и на это, но операция все же сорвалась, хотя и по иной причине. В ходе последней перед штурмом проверки внезапно выяснилось, что накануне дуче увезли на гидросамолете, поиски необходимо было начинать сначала. По некоторым данным, Канарис в августе 1943 года прибыл в Венецию с Лахузеном и Фрейтаг-Лорингхофеном на совещание с начальником СИМ генералом Амэ и неофициально предупредил его о решении Гитлера освободить Муссолини, а также о намерениях по захвату и вывозу в рейх короля и папы римского. Если это соответствует действительности, то итальянцы не просто догадывались о планах своего номинального союзника, но точно знали о них и предпринимали превентивные меры, однако, не увенчавшиеся успехом. В ходе розыска Скорцени установил, что дезориентирующие слухи о местонахождении дуче распространяются из одного источника, которым явно являлась СИМ. В конечном итоге его все же обнаружили в отеле “Кампо Императоре”, расположенном в горном массиве Гран-Сассо (район Абруццо) на высоте около 2 тысяч метров над уровнем моря. Памятуя о едва не случившемся в Ла Маддалене конфузе, Скорцени вновь лично отправился на рекогносцировку объекта, при этом ему пришлось фотографировать отель с борта не приспособленного для этого “Хейнкеля”, по пояс высунувшись из иллюминатора с камерой в руках.

Отель “Кампо Императоре”

Накопленные данные позволили спланировать операцию по освобождению Муссолини “Айхе”, состоявшую из двух одновременных ударов. Одна из групп “Фриденталя” должна была захватить подъемник в долине и изолировать отель от подхода подкреплений, задача другой состояла в непосредственном нападении на объект. Часть бойцов отправлялась для освобождения семьи дуче. Действовать следовало очень быстро, чтобы охрана не застрелила Муссолини, поэтому единственным вариантом оставалась высадка десанта. Разреженный воздух требовал специальных парашютов, которых, естественно, во “Фридентале” не было, поэтому Скорцени решил использовать десантные планеры. Дополнительным аргументом в пользу такого решения являлась весьма своеобразная и очень неудачная парашютная экипировка германских десантников, не позволявшая им совершать прыжки с каким-либо вооружением, кроме пистолетов. Длинноствольное оружие сбрасывалось отдельно в специальных контейнерах, которые сразу после приземления следовало отыскать и вскрыть. Следовательно, в первые, самые ответственные минуты штурмовая группа оказывалась по сути безоружной, что ставило под угрозу срыва всю операцию. Применение планеров исключало эти уязвимые места, однако для них требовалась посадочная площадка, в качестве которой была выбрана треугольная лужайка около отеля. Задержка в доставке планеров из Франции вынудила отложить на восемь часов назначенную на 06.00 12 сентября 1943 года операцию. 108 бойцов “Фриденталя” разделились на группу для освобождения семьи Муссолини, группу по захвату фуникулера и десантный отряд, которому предстояло сломить сопротивление 150 карабинеров охраны “Кампо Императоре”. В последний момент Скорцени решил захватить с собой итальянского генерала, чтобы тот своим авторитетом хотя бы на некоторое время удержал охрану от открытия огня по нападающим.

Десантникам все же удалось вылететь не в 14.00, а в 13.00, но вместо запланированных девяти планеров в распоряжении “Фриденталя” оказались лишь семь. При посадке их ожидал неприятный сюрприз: то, что с воздуха выглядело как лужайка, в действительности оказалось крутым склоном. Один из планеров разбился при посадке, некоторые запаздывали, но планер самого Скорцени успешно, хотя и жестко сел в 15 метрах от входа в отель, застав часового врасплох. Штурм объекта прошел успешно, карабинеры практически не оказали сопротивления, и после нескольких беспорядочных выстрелов все было кончено. Возможно, самым поразительным эпизодом операции оказалось внезапное появление у отеля фоторепортера. Группа гаупштурмфюрера СС Манделя успешно освободила семью дуче. Фуникулер также был захвачен без особых проблем, однако диверсанты не рискнули отправлять столь важный трофей в долину и решили вывезти его самолетом. Хотя прибывший для этой цели “Шторьх” мог поднять не более двух человек, Скорцени решил лично сопровождать Муссолини. В итоге маленький самолетик взлетел с полуторной перегрузкой, но благодаря мастерству пилота все же благополучно прибыл к месту назначения. Остальные участники операции спустились в долину на фуникулере, для обеспечения безопасности захватив с собой в каждую из кабин по два карабинера в качестве заложников. Остальные итальянцы, за исключением полковника — коменданта отеля и случайно оказавшегося там генерала, были отпущены.

Муссолини прибыл в Германию, где фюрер убедился, что использовать его можно лишь в качестве символа, а как государственный руководитель он утратил всякую пользу и может лишь играть роль марионетки. В русле этой политики в конце сентября 1943 года на севере Италии была образована так называемая Итальянская социальная республика (РСИ) с центром в городе Сало, в обиходе так и именовавшаяся “Республикой Сало”. По радио дуче обратился к итальянскому народу с заявлением о том, что его предали, но он возвращается к власти. Любопытно, что новое государственное образование являлось первой итальянской республикой с 1800 года и в области общественных отношений действительно оправдывало термин “социальная”. Например, все рабочие в обязательном порядке участвовали в распределении прибыли от деятельности предприятий, на которых они трудились, и имели право на получение своей доли от нее. Немцы не вмешивались в социальные и экономические вопросы РСИ, однако не допускали Муссолини к каким-либо рычагам реальной власти и даже не позволили вернуться в Рим после его оккупации. Дуче все же сумел осуществить часть своих планов и в январе 1944 года расправился с пятью членами Большого фашистского совета, голосовавшими за резолюцию от 25 июля 1944 года, в том числе с бывшим министром иностранных дел и своим зятем графом Гадеаццо Чиано де Кортеллаццо. Из всех руководителей многочисленных итальянских специальных служб в “Республике Сало” вместе с Муссолини оказался лишь возглавлявший ОВРА с 1938 года Гвидо Лето, а начальник Отдела общих и тайных дел при секретариате генеральной дирекции общественной безопасности Кармине Сенизе был арестован немцами при взятии Рима и заключен в концентрационный лагерь Дахау. Следует отметить, что Лето достаточно своевременно начал заботиться о своей репутации в глазах победителей и успел уничтожить все хранившиеся в архивах его ведомства списки антифашистов, что, вне сомнения, спасло их от неминуемого уничтожения. Он также установил контакты с ОСС, благодаря чему сумел избежать преследования после победы и получить должность хранителя архивов тайной полиции со списками секретных осведомителей. Однако еще до того, как бывший начальник ОВРА приступил к выполнению этих обязанностей, архивы оказались изрядно разграбленными. Высокопоставленные негласные сотрудники успели изъять оттуда свои досье, а оставшиеся мелкие шпионы, в общем, никого не интересовали и преследованию также практически не подвергались.

2. СМЕНА КОАЛИЦИИ

К этому времени некогда спокойная в разведывательном отношении Италия превратилась в арену интенсивных действий спецслужб и массовых партизанских операций. Заключенное в декабре 1943 года соглашение между ОСС и СИМ, как предпочитало неофициально именовать себя Бюро разведки и связи при Отделе оперативного планирования верховного командования, предусматривало, что:

“ 1. ОСС/СИМ объединяют усилия в определенном числе миссий.

2. СИМ обеспечит некоторое количество радистов для обучения в нашем (ОСС — И. Л.) центре связи.

3. СИМ обеспечит некоторое количество ключевых агентов в Северной Италии, которые будут отбираться из числа итальянских военнослужащих.

4. СИМ назначает постоянного офицера связи.

5. СИМ разрешает доступ в свои центры документации.

6. ОСС будет контролировать все линии связи в Северной Италии.

7. ОСС будет финансировать, оснащать и доставлять группы по воздуху и готовить их для надводной и подводной переброски.

8. ОСС обеспечит финансирование всех отправляемых на задания групп и принимает на себя все операции по их снабжению.

9. ОСС оказывает содействие в возобновлении операций контрразведки СИМ в частях Сицилии, все еще находящихся под Союзным военным управлением оккупированных территорий (АМГОТ) и вскоре подлежащих передаче под контроль Межсоюзнической контрольной комиссии (МКК)”[206].

В оккупированном Риме возникли две связанные с итальянской военной разведкой и направляемые ей крупные подпольные организации. Организованный 24 сентября 1943 года “Военный центр” под руководством бывшего начальника Оперативного отдела верховного командования вооруженных сил подполковника Джузеппе Кордеро Ланца ди Монтецемоло располагал разветвленной разведывательной сетью в оккупированной Северной Италии и оказывал помощь в эвакуации союзных военнопленных до швейцарской границы. Организация постепенно усиливалась, поглотила две возглавляемые Ферре и Гаспоротто небольшие группы и стала частью разведывательной службы Комитета национального освобождения Верхней Италии (КЛНАИ). В Риме существовала и вторая, состоявшая из офицеров СИМ крупная сеть под названием “Центральная группа”, руководимая полковником Эрнесто Бончинелли. Ее члены собирали и обрабатывали разведывательную информацию и ежедневно передавали ее по радио в Бриндизи. Обе группы не просто отказывались взаимодействовать, но ожесточенно враждовали друг с другом. Первоначально организация Монтецемоло по размаху и влиянию явно превосходила соперницу, но в январе 1944 года ситуация изменилась. Немцы арестовали подполковника и его заместителя Джорджо Эрколани, а также нескольких ведущих участников “Военного центра”, после чего эта организация в значительной степени утратила позиции и перешла под руководство партизанского “Корпуса добровольцев свободы”. Одновременно численность “Центральной группы” выросла до 280 человек, теперь она состояла из одного ведущего и трех вспомогательных подразделений.

23 марта 1944 года Монтецемоло и Эрколани были расстреляны в числе 335 заложников в отместку за произведенное на римской улице Разелла нападение на колонну СС, повлекшее гибель 32 и ранение 38 солдат. Акцию осуществило одно из подразделений Групп патриотического действия (ГАП), специализировавшееся на проведении диверсионных и террористических операций против оккупантов и коллаборационистов. Немцы объявили, что расстреляют по 10 итальянцев за каждого своего погибшего, но в спешке привезли к месту казни в Ардеатинских пещерах на 15 человек больше и расстреляли всех, а затем взорвали вход в пещеру. В числе казненных находились видные деятели движения Сопротивления, в том числе руководитель одной из подпольной групп полковник Дука, ранее в течение года возглавлявший контрразведку СИМ и попавшийся из-за совершенно непрофессионального поведения. При рутинном пересечении контрольного поста около Вероны он занервничал и без видимых причин предложил немецкому солдату взятку в 100 тысяч лир за беспрепятственный проезд. Его немедленно обыскали и арестовали, после чего отправили в контрразведку и присоединили к заложникам.

К этому времени взаимодействие разведывательных служб союзников с партизанами значительно облегчилось после высадки в Анцио близ Неаполя 21/22 января 1944 года британских и американских подразделений общей численностью 50 тысяч человек. Это позволило создать плацдарм для дальнейшего наступления и одновременно базу для координации специальных операций. Вместе с войсками на плацдарме появились и разведчики, хотя направленный туда отряд ОСС не получил конкретных задач. Общая обстановка на итальянском ТВД стала меняться в пользу союзников, что, естественно, стимулировало действия отрядов движения Сопротивления.

Лавирование разведчиков ОСС в Италии между политическими доктринами заметно отвлекало их от непосредственной борьбы с противником. Перед высадкой в Анцио командир группы ОСС Питер Томпкинс прибыл в оккупированный Рим и выяснил, что местное подполье страдает от политических распрей и поэтому не может полноценно функционировать. Обстановка вынудила его выбирать между монархистами и группами КЛН, поскольку совмещать сотрудничество с обоими было просто немыслимо. Втайне от собственного начальства Томпкинс стал работать с более боеспособными левыми силами, однако ему приходилось держать этот факт в секрете во избежание обвинений в поощрении не вполне политически приемлемых для американцев партизан КЛН. Подобные установки диктовались отнюдь не задачами непосредственной борьбы с немцами, для которой были бы хороши все средства. Речь шла уже о влиянии в послевоенной Италии, поэтому наряду с поощрением правых сил в ущерб левым параллельно обострялся и процесс соперничества США и Великобритании. Первоначально Лондон намеревался вообще не допускать американских союзников к операциям, имеющим политические последствия, а позднее старался ограничить снабженческие операции ОСС одной третью территории Северной Италии, однако из этого ничего не вышло. Вашингтон все увереннее входил в роль старшего партнера в альянсе и не позволял диктовать себе линию поведения, хотя пока не перешел к беззастенчивому диктату. До этого этапа оставалось еще несколько лет.

Внезапно в ситуацию вмешался новый дестабилизирующий фактор, резко укрепивший положение левых сил вообще и Комитета национального освобождения в частности. 13 марта 1944 года дипломатические отношения с правительством Бадольо установил Советский Союз, после чего значительно упрочила свои позиции компартия Италии. Ее лидер Паль-миро Тольятти без опаски возвратился в страну и заявил, что ради победы КИИ временно отказывается от своих республиканских принципов и будет сотрудничать со всеми силами в стране, борющимися против фашистов и германских оккупантов. В апреле правительство Бадольо стало коалиционным, наряду с монархическими партиями в него вошли и левые антифашистские силы. Королевская армия была распущена. В Риме Томпкинс встретился с руководителем коммунистического подполья и задал ему два конкретных вопроса: будет ли он работать с союзническими спецслужбами, а также почему КПП не координирует операции своих групп с организациями правительства Бадольо? Однако американец не смог ответить на закономерный встречный вопрос о причинах, по которым ОСС и СОЕ бросили партизан на севере Италии без помощи, и на этом обмен мнениями закончился. Достижение плодотворного сотрудничества было проблематичным, слишком много довлевших над соображениями целесообразности обид накопилось с обеих сторон. А в это время немецкие контрразведывательные органы наносили один удар за другим. В апреле 1944 года они арестовали радиста группы Томпкинса и захватили его рацию, после чего до мая руководитель миссии ОСС просто скрывался, не проводя никакой активной деятельности. В этот же период под арест попали девять коммунистических и два социалистических лидера из КЛН, что породило веские подозрения в наличии в руководстве Комитета заговора по выдаче немцам представителей левых сил для укрепления за счет этого влияния правых. Внутреннее расследование не смогло достоверно установить источник провалов, однако отнюдь не развеяло сильные подозрения в отношении предательства монархистов. Тем временем благоприятная ситуация на фронте позволяла рассчитывать на успешное освобождение партизанами Рима собственными силами, пока войска союзников находились еще в десяти милях от города. Активное вмешательство ОСС сумело предотвратить эту победу левых, и восстание было отменено. Безусловно, американцы не сидели сложа руки, и их деятельность не ограничивалась созданием помех коммунистам и социалистам. По указанию Томпкинса подпольные группы Сопротивления одновременно захватили несколько сотен установленных агентов германских спецслужб и коллаборационистов, от которых стало известно, что немцы планируют при отступлении разрушить Рим. Разведчик счел своей важнейшей задачей воспрепятствовать этому варварскому акту и на самостоятельно изготовленном с помощью резинового штампа бланке, где именовал себя “старшим офицером ОСС в зоне Рима”[207], приказал командующему итальянскими войсками не допустить разрушения города. Совместными усилиями удалось добиться того, что 6 июня 1944 года Рим был освобожден в целости и сохранности. Следует отметить, что Томпкинс и в самом деле претендовал на руководство всеми миссиями и операциями ОСС в оккупированной столице Италии, но никаких полномочий на это не имел, поэтому другие офицеры разведки отказывались подчиняться ему. Обстановка в группах ОСС характеризовалась постоянными интригами, никак не способствовавшими достижению поставленных целей.

Партизанское движение, немалая часть которого направлялась коммунистической партией Италии (КПИ), разрасталось, причем те же самые люди, показавшие себя никуда не годными солдатами на Балканах, в Северной Африке и на Восточном фронте, героически и довольно успешно сражались против немцев. В районах Милана — Генуи и Уданы — Венеции образовались обширные партизанские зоны, в которых вермахт удерживал лишь узловые точки коммуникаций, и то не всегда успешно. Однако партизаны и разведчики зачастую несли тяжелые потери и не выдерживали противоборства с германскими контрразведывательными службами. Функабвер читал немало радиограмм разведгрупп ОСС и Организации итальянского Сопротивления (ОРИ), также пользовавшегося нестойким американским кодом. В результате, например, в мае 1944 года в Неаполе была захвачена резидентура партизанской разведки со всей документацией, в результате чего немцы получили возможность ликвидировать разведывательные сети противника по всей Верхней Италии. Самой успешной операцией контрразведки явился захват вблизи Генуи в сентябре 1944 года разведывательной группы ОСС, действовавшей в интересах 5-й армии. Не избежал серьезных провалов и СОЕ, в основном из-за спешной и потому некачественной подготовки миссий. Флике вспоминал, что с апреля 1944 года “британская разведка пыталась возместить количеством нехватку качества агентов”[208]. Плачевными результатами этого стали участившиеся захваты англичан, особенно привлеченных к работе по линии итальянской разведки, успешные радиоигры СД и гестапо и выход их на подпольные структуры КЛН. В апреле 1944 года в Генуе контрразведка разгромила группу “Отто”, направленную в германский тыл для руководства отрядами партизан Пьемонта и Лигурии и организации их снабжения. В результате немцы получили много полезной информации о центрах СОЕ в Бари и Тарентуме. В начале июля того же года в Пизе была захвачена группа СОЕ вместе с радиопередатчиком, заброшенная для формирования партизанских отрядов из разрозненных групп Сопротивления, выбора точек сброса снабжения и его распределения, сбора и передачи военной разведывательной информации и доставки важных документов и пленных в штаб-квартиру СОЕ. Функабвер раскрыл прибытие в Бари миссии советской разведки, которая вскоре установила связь с 21 подпольной радиостанцией на территории Польши. Однако несомненные успехи германской радиоконтрразведки не могли переломить влияние постоянного наращивания сил союзников. Несмотря на успешные захваты агентов и проведение перспективных радиоигр, обстановка для немцев все более осложнялась. Если в июле 1944 года функабвер зафиксировал работу на оккупированной территории Италии 42 подпольных радиостанций, то в следующем месяце это количество выросло до 63. Их живучесть была довольно высокой, поскольку в основном они располагались на контролируемых партизанами территориях, где могли безнаказанно перемещаться лишь крупные подразделения вермахта или СС. Совершенно очевидно, что это не позволяло им скрытно приблизиться к точке передачи, и радист в большинстве случаев спокойно и без всякого риска просто менял дислокацию и вскоре возобновлял работу на новом месте. К этому времени СОЕ в Италии был несколько реорганизован и получил существенно большую самостоятельность и новое наименование “Специальные операции — Средиземноморье” (СОМ). Его штаб-квартира, носившее кодовое обозначение “Отряд 133”, оставалась в Каире. Оперативные подразделения и особые миссии СОМ разъехались по всему региону, основными оперативными группами являлись:

1. Небольшая миссия для оказания помощи в проведении переговоров о перемирии, прибывшая в Бриндизи для связи с правительством Бадольо. Ее возглавлял подполковник Роузберри, служивший одновременно и в итальянской секции СОЕ в Лондоне (“J”).

2. Миссия “Мэриленд”, являвшаяся структурным подразделением североафриканской миссии СОЕ “Мэссингэм” (кодовые обозначения ИССУ-6 и ИСЛУ-6). Близость к штаб-квартире экспедиционных войск позволяла “Мэриленду” пользоваться высокой степенью независимости от Лондона, за исключением оперативных вопросов. К северу от Рима миссия выполняла указания штаба 15-й группы армий, а к югу — миссии “Мэссингэм”. Несмотря на подчиненность, “Мэриленд” часто конфликтовал с ИСЛУ-6, но это продолжалось только до весны 1944 года. После этого “Мэссингем” был подчинен СХАЕФ и перенацелен на работу по югу Франции, а “Мэриленд” выведен из его подчинения и замкнут непосредственно на штаб 15-й группы армий.

3. Особое подразделение № 1 (СФ-1) миссии “Мэриленд”, прибывшее из Северной Африки в октябре 1943 года и сразу же основавшее базу в Монополи около Бари. В дальнейшем эта точка стала основным передовым опорным пунктом для операций за пределами Италии с ее территории. Подчинялось штабу 15-й группы армий.

4. “Передовой отряд 133” для действий на территориях Югославии, Албании и Венгрии. Подчинялся главнокомандующему на Среднем Востоке.

5. “Отряд 266” (в дальнейшем переименованный в “Отряд 399”) — выделен из состава “Передового отряда 133” для работы в Греции, Румынии и Болгарии. Подчинялся штабу ВВС на Балканах.

6. Миссия “Тормент”, выделенная из состава “Отряда 399” и подчиненная лондонской штаб-квартире СОЕ для действий за пределами региона, в Польше и Чехословакии.

7. Миссия МЕ-43 (“Клаудер”), подчиненная СХАЕФ для действий за пределами региона, в Австрии.

Следует подчеркнуть, что приведенная выше структура является в некоторой степени условной. Зачастую отряды, миссии и подразделения пересекались, не всегда была ясна и их подчиненность. В частности, Особое подразделение № 1 миссии “Мэриленд” иногда рассматривалось в качестве составной части основной миссии. Однако в целом список верно отображает оперативные подразделения каирского центра (СОМ), в том числе и действовавшие в Италии.

Немедленно после освобождения Рима 4 июня 1944 года король Виктор-Эммануил III передал трон принцу Умберто, а правительство Бадольо переехало из Бриндизи и подало в отставку. Его смена опиравшимся на Комитет национального освобождения кабинетом Бонолли сразу же породила новый всплеск политических интриг с использованием возможностей разведывательных служб. Вместе с правительством в Рим перебралась и возвратившая свое прежнее название СИМ. В том же месяце КЛН сформировал собственные вооруженные силы под наименованием Корпуса добровольцев свободы, призванные заменить распущенную королевскую армию, однако их статус, как и статус самого Комитета, оставался пока неясен. Политическое положение партизанских формирований совершенно не соответствовало их несомненному влиянию на ход войны на итальянском ТВД. Ни одно из иностранных государств не признавало КЛН в качестве легитимной силы, что пагубным образом сказывалось на положении всех его приверженцев. Опасавшиеся роста влияния левых партий на послевоенное устройство Италии англичане и американцы в последние месяцы 1944 года почти полностью приостановили снабжение отрядов Корпуса добровольцев свободы, что позволило немцам нанести по ним ряд сильных ударов. Однако ход событий был неотвратим, и 18 января 1945 года КЛН был признан как правительством Бонолли, так и союзниками в качестве законного правительства Северной Италии. Партизанские силы росли и к марту 1945 года насчитывали от 100 до 150 тысяч человек, организационно объединенных в 43 зоны, 104 дивизии и 52 горные бригады. Кроме того, около 10 тысяч человек находились в составе Бригад активного действия (ГАП) и Отрядов активного действия (САП), фактически представлявших собой силы местной самообороны.

Как обычно происходит после смены режимов, в августе 1944 года новая власть начала расследовать преступления, совершенные ее предшественниками. Естественно, одними из первых всплыли вопросы о противоправных акциях спецслужб. Всегда остро чувствовавший конъюнктуру момента бывший начальник контрразведки Санто Эмануэле явился в недавно созданный Верховный комиссариат по расследованию фашистских преступлений и предложил помощь в отыскании доказательств преступной деятельности предыдущего режима. Стремясь манипулировать процессом расследования, полковник уверял, что его бывшие осведомители располагают множеством информации по этому вопросу и готовы предоставить ее в распоряжение следователей. Возможно, он и преуспел бы в своих намерениях, если бы не заявление недавнего начальника СИМ Амэ о причастности некоего полковника Эмануэле к убийству в Нормандии в июле 1937 года лидеров итальянской эмигрантской антифашистской организации “Справедливость и свобода” братьев Карло и Нелло Росселли. Любопытно, что генерал не сообщил, какую именно должность и в какой службе занимал указанный человек, что было, по меньшей мере, странно, поскольку именно Амэ в 1941 году добился у военного министра увольнения начальника контрразведки с занимаемой должности. После проведенного следователями весьма краткого розыска не оставалось никаких сомнений, что замешанный в убийстве братьев Росселли полковник Эмануэле полностью идентичен его однофамильцу — добровольному и активному помощнику Верховного комиссариата. Бывший начальник контрразведки не стал скрываться или изворачиваться и быстро сориентировался в изменившейся ситуации. Он явился в квестуру и подтвердил преданные гласности факты, однако тут же предложил сотрудничество в обмен на прощение прежних грехов. В свое оправдание Эмануэле сообщил, что в устранении братьев Росселли он, как военнослужащий, лишь выполнял приказ полковника Анджои, в тот период заместителя начальника Службы военной разведки. В этот момент в игру вмешались левые силы. 21 сентября коммунистическая газета “Унита” опубликовала первую из серии статей о СИМ, в которой после изложения длинного ряда крайне неблаговидных деяний разведки выдвигалось требование ликвидировать эту структуру как инструмент подавления, верно служивший фашистскому режиму. Вскоре после публикации отыскалось и было обнародовано личное дело Эмануэле, к несчастью для него, весьма подробное и аргументированное. Оба эти события явились стартовым механизмом своего рода “эффекта домино” и вызвали ряд последствий, довольно напугавших военных. Был арестован бывший начальник СИМ, а затем генерального штаба генерал Роатта, от которого нити могли потянуться довольно далеко, в том числе и к самому маршалу Бадольо. Начавшаяся “война досье” между армией и Верховным комиссариатом по расследованию фашистских преступлений привела к передаче дела Роатта в Верховную судебную палату, что позволяло спустить его на тормозах. Достаточно неблаговидную роль в процессе замалчивания военных преступлений сыграли и британские и американские представители в Союзнической контрольной комиссии в Италии.

Одним из результатов описанных событий стало преобразование в январе 1945 года Службы военной разведки в Разведывательный отдел генерального штаба. Несколько ранее реформе подверглись и гражданские специальные службы. В июне 1944 года отдел политической полиции был упразднен, а Отдел общих и тайных дел при секретариате генеральной дирекции общественной безопасности разделился на две части. Отдел общих дел вошел в состав полиции, а отдел тайных дел стал именоваться Службой социальной информации (СИС) и просуществовал в таком виде до 1948 года. Эти уступки общественному мнению не смогли отвлечь внимание от драматических и скандальных разоблачений, и вместе с судьбой Роатта на волоске висела и репутация многих высокопоставленных военных. Однако 4 марта 1945 года ситуация внезапно и непредвиденно для непосвященных изменилась, причем в этом повороте явно чувствовалась рука секретной службы. Ни 15 человек охраны, ни два постоянно дежуривших у ворот танка не помешали генералу сбежать из госпиталя, в котором он находился на излечении, и через Ватикан скрыться в Испанию. Ситуация была тем более скандальной, что за день до этого подследственный неизвестно каким образом сумел с помощью жены снять со своего арестованного банковского счета принадлежащие ему деньги. В Испании супруги спокойно проживали до 1966 года, а затем без проблем возвратились на родину. Имелись веские основания подозревать в причастности к побегу главнокомандующего корпусом карабинеров Таддео Орландо, в июле 1944 года сменившего на этой должности известного контрразведчика Джузеппе Пьеке. Возмущенные произошедшим жители Рима, в особенности бывшие партизаны, буквально взбунтовались и вломились в здание Совета министров. По их требованию Орландо был уволен с занимаемой должности, а новым главнокомандующим корпусом карабинеров стал генерал Брунетто Брунет-ти. Через полтора года генерал Орландо был вновь принят на государственную службу и назначен председателем комиссии по присвоению званий младшему офицерскому составу. Среди лиц этой категории было множество бывших партизан, и генерал получил желанную возможность поквитаться за свое унижение и падение хотя бы с ними.

В марте 1945 года запланированный суд все же состоялся. Он приговорил большинство подсудимых к длительным срокам каторжных работ или тюремного заключения, а одного даже к смертной казни, однако, как выяснилось, практически это не означало ровным счетом ничего. После стандартной процедуры кассации почти все осужденные, включая Эмануэле и Анджои, были полностью оправданы. Сильнее всего эта история отразилась на самой военной разведке, которая к концу 1945 года была распущена, за исключением подразделений тактической разведки в воинских частях. Военная разведка формально возобновила работу лишь в 1947 году, хотя оперативной работой не занималась вплоть до 1948 года.

Муссолини еще успел стать свидетелем некоторых из описанных событий. В самом конце войны он, давно уже являвшийся марионеткой в руках немцев, начал искать пути к спасению. 18 апреля 1944 года дуче перебрался в Милан и через неделю попытался вступить в переговоры с командованием партизан, однако безуспешно. Торговаться ему было нечем, он не имел ни политической, ни военной реальной силы, зато олицетворял собой фашизм, ввергший итальянский народ в ужасы войны. К этому времени судьба бывшего лидера Италии была уже окончательно решена, хотя никакого судебного решения на этот счет не существовало. Руководители Комитета национального освобождения решили казнить его и потому воспринимали как пока еще живого покойника, разговаривать с которым не о чем и незачем. 28 апреля он был пойман и без какого-либо подобия суда расстрелян вместе со своей любовницей Кларой Петаччи. Тела казненных привезли в Милан и подвесили за ноги на всеобщее обозрение. По версии руководившего убийством Муссолини и Петаччи коммуниста Вальтера Аудизио, казнь женщины не была предусмотрена и произошла лишь потому, что в самый последний момент она рванулась к расстреливаемому и попала под пули. Аудизио всегда категорически отрицал свою причастность к ее гибели, но позднейшие расследование показали, что он лгал и намеренно расстрелял Петаччи.

3. СОЮЗНИКИ

Все специальные службы правительства нового премьер-министра Пьетро Бадольо в Бриндизи и партизанских формирований действовали в тесной связи с союзниками, особенно после вступления Италии в войну против Германии. До 1943 года ни СИС, ни СОЕ не удалось провести ни одной операции на территории страны, однако после падения фашистского режима обстановка изменилась. Активные старания Бадольо по установлению контакта с противником не являлись особым секретом, требовалось лишь предпринять практические шаги для осуществления связи с ним. Этому способствовал удачный, как оказалось, провал агента-радиста СОЕ Дика Мэллэби. После ареста он находился в тюрьме, но вскоре получил от СОЕ новый код и указание обеспечить связь премьера с британским военным командованием.

Как и в других регионах Европы, Лондон был более всего озабочен степенью своего участия в послевоенном устройстве Италии, поэтому первоначально попытался обойтись без помощи партнеров по коалиции. Англичане претендовали на руководство всеми специальными и разведывательными операциями на ТВД и всемерно стремились не допустить к ним американцев или хотя бы максимально ограничить их роль. На самом высшем уровне было принято решение отнести территорию Италии к зоне ответственности Великобритании, и на этом основании СОЕ фактически полностью отказывал ОСС в поддержке тайных операций, за исключением направленных на обеспечение вторжения в Северную Африку (“Торч”). Британские спецслужбы даже пытались вербовать агентуру в среде американцев итальянского происхождения до тех пор, пока не получили резкий протест со стороны официальных инстанций Соединенных Штатов.

СОЕ первым начал осваивать новый регион и срочно создал в Бари подразделение специального назначения во главе с капитаном 3-го ранга Г. Холдсвортом. Бюро разведки и связи при Отделе оперативного планирования верховного командования итальянских вооруженных сил предоставило в распоряжение союзников свои ресурсы и обеспечивало выполнение их заданий силами своих агентов. Все миссии СОЕ/СОМ носили рутинный характер и были направлены на снабжение партизанских отрядов, организацию их взаимодействия и обеспечение их средствами связи. На общем фоне выделяются лишь операции “Изарра” и “Бойкин”, первая из которых заключалась в выводе из оккупированной зоны генерала Густаво Песенти, а вторая — в изъятии и доставке в штаб для допроса заподозренного в двойной игре участника движения Сопротивления. Сложная операция увенчалась полным успехом, однако была проведена совершенно напрасно, поскольку обвинения в адрес объекта акции оказались ложными, и его пришлось с извинениями отпустить. Кроме того, продолжавшаяся с 1943 по 1945 годы миссия “Мозель”/“Адвокат”, судя по всему, фактически являлась успешной радиоигрой германской контрразведки. В целом оперативные достижения британцев на итальянском ТВД можно оценить как весьма скромные.

Подготовка американцев к действиям на итальянском направлении началась в Соединенных Штатах не в 1943 году, а несколько раньше. Первое косвенное соприкосновение ОСС с итальянскими делами состоялось еще в конце 1942 года, когда руководство католической церкви в инициативном порядке предложило американцам поставлять информацию о результатах бомбардировок Токио. Сообщения от папского нунция в японской столице поступали в Ватикан, оттуда в посольство Ирландии в Риме, а затем в Дублин, где руководитель итальянского отделения секции специальной разведки (СИ) миссии ОСС в Лондоне Рикардо Маззерини забирал их и переправлял в Вашингтон. За контакты с американцами отвечал кардинал Джованни Батиста Монтини, впоследствии Папа Римский Павел VI, поддерживавший связь с сотрудником секции СИ ОСС в Вашингтоне Эрлом Бреннаном. Американец воспитывался в Италии с детства, затем работал там в посольстве Соединенных Штатов и поддерживал дружбу, в частности, с руководителями ОВРА, видными членами традиционно влиятельных в Италии масонских лож, государственными служащими высокого ранга и даже самим дуче. После разрыва отношений с Римом Бреннан работал в Канаде и поддерживал негласные контакты с изгнанными Муссолини из страны ведущими мафиози, а с января 1942 года служил в КОИ. В 1943 году работу по итальянскому направлению на некоторое время перехватила морская разведка ОНИ, поддерживавшая контакты с одним из “донов” итальянской мафии в США “Счастливчиком” Лючано при вторжении на остров Сицилия и в противодиверсионном обеспечении порта Нью-Йорк. Однако моряки не имели полномочий вторгаться в политические сферы, и Донован вскоре вернул себе утраченную инициативу. Его сотрудник высокого ранга, русский по происхождению полковник Серж Оболенский высадился с парашютом на острове Сардиния и доставил туда приказ маршала Бадольо о капитуляции гарнизона.

Работа ОСС по итальянскому направлению началась с отбора кандидатов на вербовку. В США проживало множество этнических итальянцев, отличавшихся высокой степенью концентрации в формальных и неформальных объединениях по национальному признаку. Эта особенность вербовочной базы значительно облегчила ОСС и военно-морской разведке поиск кандидатур. В частности, они широко использовали профсоюзные организации, контролируемые этническими итальянцами с антифашистскими убеждениями, представлявшими собой достаточно специфическую категорию населения. Фактически они являлись руководителями преступных синдикатов, или, проще говоря, мафии, со своим счетом к режиму Муссолини, нанесшему сильный удар по итальянской организованной преступности вообще и сицилийской в частности. Впоследствии неоднократно звучали заверения в том, что представители разведывательного сообщества США не вербовали агентуру в среде коммунистов и криминальных элементов, но это никоим образом не соответствует действительности. Упоминавшееся использование “Счастливчика” Лючано и его организованной преступной группировки в разведывательных и контрразведывательных целях наглядно доказывает ложность такого утверждения. В Вашингтоне многие упрекали командующего операциями ОСС на Средиземноморском театре военных действий полковника Эдуарда Глэвина в том, что его итало-американцы фактически представляют собой обыкновенных бандитов, однако в конечном счете сиюминутные интересы возобладали, и на это прискорбное обстоятельство попросту закрыли глаза.

В центральном аппарате ОСС за итальянское направление первоначально отвечал 22-летний выходец из эмигрантской семьи Макс Корво. В ходе его вербовочных разъездов по стране 11 сентября 1942 года два вооруженных человека захватили его в гостиничном номере в Нью-Йорке и едва не застрелили на месте. Они оказались сотрудниками Контрразведывательного корпуса (КИК) армии США и арестовали Корво по обвинению в шпионаже на Италию. Это произошло по заявлению некой Лизы Серджио, которая восприняла зондажную беседу с ней как вербовочный подход агентов СИМ и немедленно обратилась в контрразведку. Молодой разведчик пробыл под арестом сутки, в течение которых его допрашивали и отказывали в конституционном праве на телефонный звонок руководству для прояснения ситуации. Контрразведчики обнаружили у Корво списки американцев итальянского происхождения, на основании которых сделали заключение о наличии на территории Соединенных Штатов разветвленной агентурной сети, и после выяснения всех вопросов отпустили задержанного с большим разочарованием.

К этому времени полное фиаско СОЕ в налаживании оперативной работы на Сицилии и тщетность надежд американцев на британских коллег стали очевидными. Тогда сотрудники ОСС решили начать все с самого начала и первым делом обратились к хранившимся в различных библиотеках страны материалам. Поиски оказались на удивление результативными и в очередной раз продемонстрировали важность сбора информации по открытым источникам. Одновременно американцы разыскивали бывших бойцов итальянской интербригады имени Гарибальди, оказавшихся весьма ценным и перспективным вербовочным контингентом. В результате всех усилий к весне 1943 года в алжирской точке ОСС появилась возможность организовать итальянскую секцию, однако, полностью зависевшую от англичан в транспортировке людей и грузов по воздуху и морю. Учитывая нежелание Лондона допускать союзников к разведывательным и специальным операциям в Европе, не приходится удивляться, что для этих целей выделялись исключительно тихоходные и поэтому крайне опасные рыболовные суда, тогда как миссии СОЕ пользовались подводными лодками и быстроходными катерами. Отсутствовала и какая-либо техническая и организационная база для снабжения агентов поддельными документами. Однако в тот момент этот фактор еще не являлся определяющим, поскольку в ходе высадки на Сицилии ОСС ограничивалось ведением тактической разведки, а Донован просто обкатывал своих сотрудников в реальной боевой обстановке. Там же и тогда же появилось первое в истории США полевое отделение информационно-аналитической службы разведки (РА). После захвата острова ОСС организовало временную передовую базу в Палермо, где офицеры ее контрразведывательной секции “Икс-2” испытывали немалые трения во взаимоотношениях с персоналом Контрразведывательного корпуса. Эта секретная служба была значительно лучше подготовлена к операциям, поскольку, во-первых, предварительно проделала немалую подготовительную работу, а во-вторых, ее деятельность никоим образом не была связана с политикой. Высаженные на Сицилию 16 офицеров и 76 агентов корпуса прикомандировывались к дивизионным, корпусным и армейским штабам, однако для лучшего вхождения в обстановку они размещались и питались в боевых ротах. Каждый офицер КИК на острове разрабатывал план контрразведывательного обеспечения конкретного подразделения и нес ответственность за его выполнение. После окончания боев полевые группы контрразведки были преобразованы в постоянные органы, претендовавшие на монопольное обеспечение безопасности американских войск. Посты КИК располагались совершенно открыто и для облегчения контактов с населением имели вывески на английском и итальянском языках. На Сицилии контрразведчики развернулись в полную силу и ежедневно арестовывали местных жителей. К 1 августа число арестованных достигло 500 человек, однако неизвестно, насколько такие массовые акции помогли обеспечить безопасность тыла армии. Произошедшее в ноябре 1943 года раскрытие подпольной фашистской организации из 28 человек, судя по всему, являлось не более, чем одним из примеров излишнего рвения спецслужб, в общем, одинакового во всех странах. При детальном рассмотрении этого случая обнаруживается, что арестованные входили в местную ячейку фашистской партии, которую они только собирались преобразовать в подпольную организацию. Так ли это было в действительности — неизвестно, поскольку не приводилось ни одного убедительного доказательства таких намерений в виде плана работы организации, ее целей и задач, каналов связи, источников финансирования и прочих атрибутов нелегальной структуры.

Несмотря на противодействие британцев, Бюро стратегических служб США буквально прорвалось на итальянский фронт тайной войны и в конечном итоге совершенно затмило на нем СОЕ/СОМ. Донован первоначально пытался сохранять жесткую привязку к дипломатическому курсу страны и разрешал своим сотрудникам работать только со сторонниками короля. Это вызвало резкий протест со стороны командира отвечавшей за войсковую разведку группы ОСС в Салерно Даунса и закончилось тем, что генерал предложил занять ему любой пост в службе, но за пределами Италии. Командир дислоцировавшегося в Салерно второго подразделения ОСС Джон Шехин предпочел промолчать и остался на своем месте. Его группа “Мак-Грегор” отвечала за специальную морскую разведку, но не имела собственных плавсредств и использовала британские торпедные катера, поэтому любое вторжение ее командира в политику было чревато немедленным отказом в их выделении. Взгляды Донована вскоре скорректировала сама жизнь. Итальянские войска не помогали американцам в боях с немцами, оставаясь пассивными зрителями, а король дискредитировал себя трусливым бегством и фактическим уклонением от руководства борьбой своего народа против германских оккупантов. Вообще же подчиненные маршалу Бадольо войска сражались заметно хуже, чем левые силы, например, корпус под командованием генерала Павоне. Правда, это “соединение” едва ли имело право на столь звучное название, поскольку насчитывало всего 500 человек и не дотягивало по численности до укомплектованного батальона, но его бойцы отличались хорошими боевыми качествами. Вскоре “корпус” разделили на несколько так называемых “бригад”, использовавшихся в интересах ОСС для партизанских действий и ведения зафронтовой разведки. В то же время Бадольо постоянно заверял, что полагаться на войска Павоне, не являвшегося монархистом, можно лишь с особой осторожностью, так как подобные функции могут полноценно выполнять только политически корректные и аттестованные офицеры СИМ. Все эти сложности значительно затрудняли проведение специальных операций, поскольку значительную часть времени старшим офицерам ОСС приходилось проводить в написании объяснений в высокие инстанции в ответ на жалобы Бадольо на несанкционированные контакты разведчиков с Комитетом национального освобождения (КЛН). Для легализации этих связей американцы со свойственным им размахом и прагматизмом решили просто создать новую структуру под названием Организация итальянского Сопротивления (ОРИ) и укомплектовали ее людьми Павоне и радистами с итальянских подводных лодок. Это одновременно помогало скрывать некоторые деликатные аспекты также и от англичан, однако проблему соперничества в целом не решило. Дело в том, что Италия находилась в сфере действия сразу нескольких органов ОСС, в том числе резидентуры в Берне, которую возглавлял известный своим консерватизмом, если не сказать реакционными взглядами, Аллен Даллес. Естественно, он всецело поддерживал не антимонархические группы, а респектабельного и легитимного Бадольо, что породило немедленно отразившуюся на работе резкую конфронтацию между бернской точкой и боевыми подразделениями ОСС в Италии. Вашингтон попытался примирить обе фракции и найти компромисс, используя оперативных работников Бюро разведки и связи и радистов ОРИ, но и сами итальянцы отказывались работать совместно друг с другом, и в результате для левых и правых пришлось даже создать два раздельных учебных центра. Британцы были еще более непримиримы в политических вопросах и с конца 1943 года полностью отказались снабжать все отряды и группы КЛН, фактически бросив партизан на произвол судьбы.

Осенью 1943 года Бюро стратегических служб передало все задачи по ведению тактической разведки в ведение армейских разведорганов. К этому времени ОСС в Италии располагало основными операционными базами в Ла Маддалене на Сардинии, в Палермо и в Бриндизи. Точка в Палермо отвечала за политическую и экономическую разведку, а удаленность Бриндизи от линии фронта позволяла сосредоточиться на решении стратегических задач в относительно спокойной тыловой обстановке. Эта база была идеальной для планирования операций, обучения агентов и организации встреч с высшим руководством итальянской армии.

К 31 января 1944 года силы секции СИ ОСС на итальянском ТВД распределялись следующим образом:

— Неаполь — 4 офицера, 27 рядовых и 2 гражданских служащих, а также 2 рядовых в составе контрольной комиссии;

— Бриндизи — 6 офицеров, 29 рядовых и 38 итальянцев для зафронтовой разведки;

— Корсика — 1 офицер, 2 рядовых и 5 гражданских служащих;

— Палермо — 1 офицер, 5 рядовых и 42 гражданских служащих;

— Фоггия — 3 рядовых и 1 гражданский служащий;

— отряд, прикомандированный к 5-й армии — 1 офицер, 1 рядовой, 19 гражданских служащих и 10 гражданских итальянцев;

— подразделение психологической войны — 3 офицера, 3 гражданских служащих и 1 итальянец.

После захвата столицы Италии оперативная обстановка на театре существенно изменилась в пользу союзников. В Рим вошли подразделения ОСС специального назначения и группы СИ для захвата важных в разведывательном отношении зданий, архивов и людей. В городе была организована резидентура во главе с полковником Картером, подчинявшемся командующему силами ОСС на Средиземноморском ТВД в Казерте (Алжир) полковнику Эдуарду Глэвину. Руководителями секций специальной разведки (СИ) и специальных операций (СО) в Риме стали Уильям Мэддокс и Уильям Дэвис-младший. Особое отделение СИ во главе с Говардом Чапиным руководило проведением агентурных операций в Центральной Европе, а именно на территории Чехословакии, Венгрии, Австрии и Германии. Еще одна, практически независимая секция СИ дислоцировалась в Бриндизи. Ее возглавлял Макс Корво, подчинявшийся руководителю СИ в Италии полковнику Винсенту Скампори-но, а почти весь личный состав составляли итальянцы. Независимость группы простиралась столь далеко, что она не предоставляла добытые агентурные данные даже параллельной секции СО, что весьма раздражало многих. Корво и его людей обвиняли в финансовых нарушениях (однако, не выявившихся при тщательной проверке), а также в ведении собственных политических игр. Задачи группы выходили за узкие рамки операций в ближних тылах, она отвечала за действия на территории Италии, Балкан, Сардинии, Корсики и на юге Франции. Корво первым в американской разведке понял, что агента недостаточно обучить, экипировать, снабдить связью и забросить к месту выполнения задания, нужно еще и создать соответствующую инфраструктуру для обеспечения его действий в течение относительно продолжительного периода и для возврата, чтобы дать агенту шансы на выживание. Группа пыталась получить для обеспечения своих операций на Средиземном и Адриатическом морях по одному корвету и по два торпедных катера (МАС) из состава итальянского флота, но безуспешно. Ее командир подыскал подходящее торговое судно “Луиджи Риццо” со скоростью хода всего в 15 узлов, но с новой мощной радиостанцией, однако не получил и его, что создало серьезные проблемы в сообщении между базами в Бриндизи и Палермо.

К описываемому периоду относится загадочный эпизод с исчезновением руководителя совместной миссии ОСС и КЛНАИ майора Уильяма Холлохэна, заброшенного в тыл противника осенью 1944 года. История этой миссии началась в августе, когда ОСС собиралось направить в Северную Италию группы “Крайслер” и “Мэнгостин” в составе трех человек для связи с партизанами. Командиром второй из них был назначен американец итальянского происхождения лейтенант Альдо Икарди, план действий согласовывался с заместителем начальника разведки Комитета национального освобождения Верхней Италии (КАНАИ) Энцо Боери. Эту организацию представлял офицер запаса итальянской армии и один из лучших агентов разведки КЛНАИ Туллио Лусси (“Ланди”). Группа “Крайслер” в составе лейтенанта Виктора Джаннино, сержанта Джиармикола и радиста сержанта Карла Ло Дольчи должна была работать в том же районе, поэтому командование приняло решение включить ее в состав миссии “Мэнгостин”. Объединенную разведгруппу возглавил капитан Холлохэн, только что представленный к временному званию майора, не знавший ни слова по-итальянски и не владевший обстановкой в регионе. Любопытно, что оба эти обстоятельства расценивались руководством весьма положительно, ибо предполагалось, что они не позволят майору заниматься политикой. 26 сентября 1944 года группа была сброшена с парашютами в 50 милях к северо-западу от Милана, причем Холлохэн располагал 16 тысячами долларов для финансирования местного движения Сопротивления. Задание предусматривало вход разведчиков в Милан после ухода оттуда немцев, но те не отступили, и план пришлось срочно менять. Группа некоторое время действовала с переменным успехом, а в декабре после внезапной атаки немцев ее командир бесследно исчез. В датированных 28 мая 1945 года показаниях Лусси описывал обстоятельства следующим образом: “В конце декабря 1944 года… вилла, на которой квартировали американские офицеры, подверглась нападению со стороны неизвестных лиц, и группа рассыпалась в разных направлениях; позднее, после сбора в Пелле на озере Орта, майор отсутствовал, и никакой информации о нем не было. Я оставался в районе в течение целого дня для всестороннего расследования, но не смог выяснить ничего позитивного”[209]. На базу в Бриндизи пришло сообщение о предполагаемой гибели командира группы, и руководство ей принял на себя лейтенант Икарди. Вся эта история была хотя и печальной, однако совершено обыденной в боевой практике разведывательных подразделений, и Холлохэн так бы и остался в общих списках пропавших без веста при выполнении боевого задания, но внезапно к происшествию вернулись после войны, судя по всему, по пропагандистским причинам. Икарди и одному из сержантов группы “Мэнгостин”/“Крайслер” инкриминировали убийство майора, причем в Риме даже состоялось заочное слушание этого дела. Обоих подсудимых обвиняли в том, что с целью завладеть 16 тысячами долларов оперативных средств они отравили своего командира, затем выстрелили в него и бросили тело в озеро, инсценировав нападение на виллу. Затем делу попытались придать политическую окраску и представить майора ревностным католиком, который не мог допустить, чтобы оружие попало к коммунистическим гарибальдийским партизанам, как этого якобы требовал Икарди. Объяснения самого Икарди на этот счет были несколько путаными. Категорически отрицая свою причастность к исчезновению Холлохэна, он, тем не менее, обращал внимание общественности на исключительную сложность и деликатность проблемы распределения оружия среди партизан различных групп, то есть не отметал полностью вопрос о политических аспектах миссии и связанных с этим проблемах. Вина Икарди никогда не была доказана и даже хотя бы убедительно аргументирована, а Макс Корво отзывался о поднятой вокруг этого дела шумихе с крайним возмущением и категорически отрицал присутствие любого криминального аспекта в исчезновении майора.

Альдо Икарди (в центре снимка в шляпе)

Изменение оперативной обстановки на Средиземноморском ТВД в 1944 году привело к полной реорганизации системы разведывательных органов ОСС. Основными причинами этого являлись:

1. Намечаемое вторжение 17-й армии в Южную Францию, существенно расширявшее сферу деятельности ОСС на театре.

2. Необходимость серьезной мобилизации ресурсов и организации значительного количества снабженческих авиарейсов для поддержки Варшавского восстания.

3. Централизация руководства всеми подразделениями ОСС в Италии.

4. Пересмотр взаимоотношений с лидером югославского Сопротивления Тито. Работа на этом направлении выделялась в ведение специального подразделения и требовала особого внимания, поскольку из-за исторического соперничества Италии и Югославии за зону Триеста группы партизан обеих государств вступили между собой в конфронтацию, доходившую до боевых столкновений.

По перечисленным причинам с середины ноября 1944 года все разрозненные подразделения секций СО и СИ в Италии были объединены в СО МЕДТО и СИ МЕДТО (то есть на Средиземноморском ТВД), а несколько позднее все группы и базы ОСС на театре стали считаться 2677-м полком. В его составе имелись достаточно условные роты “А” (основное оперативное подразделение), “В” (операции в Южной Франции), “С” (операции на балканском направлении), “D” (операции в Италии) и контрразведывательное подразделение “Икс-2”, взаимодействовавшее и одновременно соперничавшее с подразделениями Контрразведывательного корпуса и итальянской контрразведки. 50 контрразведчиков СИМ были прикомандированы к штабу 5-й армии, 30 из них отвечали за контакты с КИК. Американские (КИК) и британские (ФСС) полевые органы безопасности насчитывали в этом регионе также по 50 человек личного состава. КИК сформировал специальную группу “С” для проведения разведывательных и иных неотложных оперативных мероприятий в освобожденном от немцев Риме. Контрразведывательная работа в этот период была особенно важна, поскольку германская разведка значительно активизировала операции в Италии и перешла к тактике массовой заброски агентуры. В районе от Рима до Анцио с октября 1944 года постоянно фиксировалось значительное количество как одиночных агентов, так и разведгрупп, однако параллельно с этим ужесточился и контрразведывательный режим в войсках союзников. Впоследствии, например, командир немецкой фронтовой разведывательной команды 190 доктор Кора вспоминал, что из множества его агентов, заброшенных в американские тылы в период с октября 1944 по январь 1945 года, не возвратился ни один. Вообще же в Италии с октября 1944 года до окончания войны американцы захватили около 200 германских агентов. Следует отметить, что качество их подготовки было удручающе низким, вероятно, из-за того, что она проводилась в сильнейшей спешке. Официальный исторический очерк деятельности Контрразведывательного корпуса армии США описывал создавшуюся обстановку следующим образом: “В Северной Италии абвер открыл несколько разведшкол, вербуя бедных крестьян, торговцев черного рынка, фашистов и бывших офицеров итальянских ВВС и флота. Они вербовали от 12-летних мальчишек до мужчин и женщин среднего возраста. Там был даже слабоумный, невинная душа, согласившийся пересечь фронт за несколько долларов в итальянских лирах. Эти новобранцы проходили краткий трехнедельный курс шпионажа и саботажа и затем забрасывались на работу за линию фронта. Они (немцы — И. А.) беспокоились больше о количестве, чем о качестве”[210].

Контрразведка ОСС в Риме была представлена группой из 17 человек, работавших под условным обозначением Особого контрразведывательного подразделения “Z”, которым с 1943 года руководил известный в будущем контрразведчик ЦРУ Джеймс Джизус Энглтон. Его не следует смешивать с отцом, подполковником Джеймсом Хью Энглтоном, в течение непродолжительного времени до прибытия сына в Казерту представлявшего ОСС при правительстве Бадольо и СИМ. К этому времени оперативная обстановка на театре характеризовалась сокращением численности забрасываемой агентуры абвера и СД и повышением качества ее подготовки. Линия “Икс-2” в Италии имела весьма низкую репутацию и считалась наименее успешным подразделением среди всех структур ОСС. Однако Энглтону повезло, поскольку с самого момента его прибытия он начал получать от британской разведки через резидентуру ОСС в Лондоне перехваченные и раскрытые по каналу ISOS тексты радиограмм агентов абвера, ставшие его основным источником информации о противнике. Следует отметить, что хотя он был единственным американцем, удостоенным такой привилегии, никакой заслуги “Икс-2” и лично Энглтона в этом не было, вопросы взаимодействия согласовывались на переговорах высшего уровня в Вашингтоне и Лондоне. Руководитель римского подразделения контрразведки, к концу войны возглавивший всю контрразведку ОСС в Италии, мог претендовать в этой области на одно, зато весьма полезное изобретение. Не имея права использовать в непосредственной оперативной работе информацию с грифом “Совершенно секретно — Ультра”, но, владея ее содержанием, он в целях прикрытия источника зачастую добивался дублирования этих сведений на допросах пленных, после чего со спокойной совестью ставил на них обычный гриф “Секретно” и направлял для руководства и использования. Взаимодействие контрразведчиков линии “Икс-2” и офицеров КИК осуществлялось после поимки последними германских агентов. На допрос в обязательном порядке приглашался представитель ОСС, оценивавший перспективы использования арестованного в радиоигре или в качестве двойника, поскольку сотрудники Контрразведывательного корпуса не имели для этого соответствующей подготовки. Если агент представлял интерес в этом отношении, офицеры “Икс-2” забирали его, если же нет, ему предстояло пройти обычную процедуру, чаще всего заканчивавшуюся расстрелом.

Одним из наиболее перспективных направлений работы группы Энглтона, к концу войны возглавившего всю контрразведку ОСС в Италии, стало взаимодействие с руководителем Секретной разведывательной службы военно-морских сил Италии (СИС) капитаном 1-го ранга Агостиньо Калоси и начальником ее разведывательного отдела капитаном 2-го ранга Карло Рейзо. В самом начале работы морского подразделения ОСС был расшифрован внедренный в него и скомпрометировавший всю группу германский агент, после чего ее стали рассматривать как небезопасную в контрразведывательном отношении и подлежавшую роспуску. Итальянские разведчики пришли на помощь и сменили весь прикомандированный к ней персонал, выделив четырех новых радистов-моряков. Кроме того, Калоси распорядился передать американцам центр подготовки боевых пловцов “Гамма”, ранее использовавшийся для тренировок диверсантов 10-й флотилии МАС, как в конспиративных целях именовалось морское подразделение специального назначение под командованием “черного князя” Джунио Валерио Боргезе, известное многочисленными успешными операциями против британского флота в бассейне Средиземного моря. Американцы использовали центр для подготовки боевых пловцов, направляемых на Тихоокеанский ТВД.

С января 1945 года подразделение “Икс-2” установило агентурные отношения с Рейзо, под псевдонимом “Солти”, поставлявшим Энглтону информацию по действию коммунистических групп и отрядов Сопротивления и их связях с Советским Союзом, а также об остатках фашистских учреждений в Италии. В рамках этих взаимоотношений американская контрразведка начала осуществление плана “Айви” по использованию агентурных возможностей СИС для внедрения в действовавшие на севере страны разведывательно-диверсионные формирования 10-й флотилии МАС, к этому времени получившей статус дивизии. План имел как бы два уровня: на верхнем он представлял собой официальное взаимодействие двух структур, на более глубинном — работу “Солти” в интересах ОСС. Рейзо предоставил в распоряжение американцев шестерых итальянских агентов с радиосвязью. Они использовались для выявления переодетых в форму ВМС или армии США разведчиков Боргезе, изучавших подходы к пунктам базирования кораблей союзников в Специи, Генуе, Триесте и Венеции. Помимо взаимодействия с морской разведкой, план “Айви” предусматривал также взаимодействие “Икс-2” с гражданскими органами безопасности и оперативными органами партизанских формирований для использования их возможностей в выявлении германской агентуры. Однако в области наступательной контрразведки Энглтон не преуспел. Более того, его действия в нескольких случаях привели к трагическому исходу, поскольку из-за отсутствия должной организации в построении агентурных сетей несколько партизанских разведчиков были арестованы своими же контрразведывательными подразделениями и казнены как немецкие шпионы. Выйти на разведку 10-й дивизии МАС также не удалось, хотя позднее Боргезе сам обратился к американцам с просьбой об установлении контактов.

Упомянутое соединение представляло собой диверсионное формирование итальянского флота и до осени 1943 года возглавлялось капитаном 2-го ранга Витторио Моккагатта. Тогда оно имело статус флотилии, которая включала в себя 1-й (надводный) и 2-й (подводный) дивизионы под командованием капитанов 3-го ранга Джорджо Джоббе и Джунио Валерио Боргезе. На следующее же утро после подписания перемирия Италии с западными союзниками Боргезе собрал всех бойцов флотилии в казармах Ла Специи и принял их под свое командование, одновременно обратившись с предложением своих услуг к германскому руководству. Немцы были весьма удивлены таким неожиданным поворотом событий, однако с готовностью согласились. Несколько последующих недель новый командир флотилии-дивизии провел в поездках по стране в поисках желающих воевать под его началом, после чего часть достигла численности полностью укомплектованной дивизии. Из-за абсолютного недоверия военного командования Итальянской социальной республики к Боргезе оно сделало попытку расформировать 10-ю дивизию МАС, но тот отказался подчиниться и предупредил, что по любому приближающемуся к казармам постороннему лицу будет открываться огонь на поражение. После этого попытки расформировать дивизию прекратились, и она была формально включена в состав республиканского флота, сохранив, однако, полную самостоятельность в действиях и от итальянцев, и от немцев. К маю 1944 года соединение насчитывало 25 тысяч человек личного состава и от исключительно морских операций перешла к сухопутным и смешанным, в частности, против союзников в районе Анцио и против итальянских и югославских партизан на севере. В его составе теперь имелись две боевые группы, соответствующие пехотным полкам трехбатальонного состава с соответствующей артиллерией, восемь отдельных батальонов, в большинстве сформированных из корабельных экипажей, другие сухопутные подразделения, а также надводные и подводные плавсредства, боевые пловцы и учебные центры. Вне сомнения, 10-я дивизия МАС была наиболее боеспособной не только среди итальянских войск, и нейтрализация ее явилась бы большой удачей.

Значительно более успешной оказалась операция по приобретению еще одного источника в итальянской морской разведке, известного под обозначением JKI/8, но для простоты обозначаемого в литературе как “Сэйлор”. Эта операция позволила американцам в деталях отслеживать возрождение секретной службы итальянских ВМС и контролировать пути советского проникновения в нее. “Сэйлор” располагал также возможностями по освещению обстановки в Албании, в частности, позволил предсказать некоторые действия Энвера Ходжи. Кроме того, агент JKI/8 расшифровал перед американцами давнего источника “Дурбан”, поставлявшего итальянцам ключи к британским и французским шифрам, что стало возможным после того, как его посредник Макс Продье попытался в 1945 году возобновить агентурные отношения с СИС.

На рубеже 1944 и 1945 годов Энглтон боролся с руководителем секции СИ римской резидентуры ОСС полковником Скампорино за контроль над операцией “Вессел”, описанной в главе о Ватикане. Контрразведчик проиграл, хотя, как выяснилось впоследствии, предмет спора не заслуживал такого внимания, поскольку информация от агента оказалась фальшивкой. Однако вскоре Энглтон был отомщен, так как Скампорино потерпел поражение на административном поле от персоны, существенно превосходившей его по весу в коридорах власти ОСС — резидента в Берне Аллена Даллеса. Война в Италии близилась к концу, и стремление немцев выйти из нее с минимальными потерями послужило причиной их многочисленных попыток капитулировать перед англо-американцами, описанных в главе о Швейцарии. Здесь же рассматриваются лишь некоторые аспекты финальной стадии операции “Санрайз”, то есть переговоров о капитуляции группировки германских войск в Северной Италии и Южной Австрии. С немецкой стороны их проводил в Берне высший руководитель СС и СД в Северной Италии оберстгруппенфюрер СС Карл Вольф. Вместе с начальником гестапо Рауффом 25 апреля 1945 года он возвратился в Милан и остановился в 50 километрах от города на вилле, вскоре блокированной партизанами. Вольф запросил по радио помощь у Даллеса, и утром 26 апреля к нему на выручку отправилась разношерстная миссия в составе руководителя точки ОСС на швейцарско-итальянской границе Дональда Джонса, представителей СС, швейцарской разведки и итальянских партизан. Вольфу удалось продержаться до ее прибытия, и 27 апреля его освободили, после чего он снова попытался добраться до Милана, чтобы выполнить свои обязательства по “Санрайзу”. Теперь маршрут оберстгруппенфюрера пролегал через Швейцарию и вдоль австрийской границы до его штаб-квартиры в Больцано в 125 километрах от Неаполя. В это время в Милане 29 апреля партизаны блокировали прибывшего туда Рауффа, которого попытались защитить американские разведчики капитан Даддарио и лейтенант Икарди. В том же доме находился и маршал Грациани, также являвшийся желанной целью для бойцов Сопротивления. Оба этих человека, несомненно, были бы растерзаны толпой, но Даддарио и Икарди без оружия встали в дверях и не позволили совершить акт самосуда. 2 мая группировка вермахта и СС в Северной Италии и Южной Австрии капитулировала. Позднее Вольф утверждал, что его действия помогли предотвратить создание в этом районе советской республики, что, однако, не спасло его от судебного преследования. 12 мая оберстгруппенфюрер был арестован вместе с работниками своего штаба и позднее приговорен к 15 годам тюремного заключения за военные преступления.

Карл Вольф

Оценивая итоги операции “Санрайз”, следует отметить, что боевые действия в Северной Италии фактически закончились еще до подписания капитуляции. Даллес всячески превозносил свои заслуги в этом вопросе, позднее в пропагандистских целях эту версию поддерживали многие авторы, но в 1945 году сотрудники ОСС в Италии рассматривали проблему иначе. Безусловно, к их восприятию примешивалась изрядная доля субъективизма и извечной антипатии полевых оперативных офицеров к кабинетному разведчику, фронтовиков к тыловику, однако в целом они были правы. Корво вспоминал: “Прибытие Даллеса в Милан без уведомления нас об этом и его аристократическая и покровительственная поза при обсуждении некоторых проблем спровоцировала Скэмпа (Скампорино — И. Л.) на выражение своего мнения с недипломатичной прямотой. Возмущенный Даллес, прибывший к нам в эйфории от своего участия в “Санрайзе”, удалился, угрожая, что дискуссия не окончена, и бормоча, что никогда в жизни не терпел такого унижения”[211].

В военное время резиденты разведки не перемещаются из страны в страну без разрешения руководства службы, но Даллеса такие мелочи никогда не интересовали. Судя по всему, его незапланированный и ни с кем не согласованный приезд в Рим преследовал цель выяснить отношения с конкурентами и поставить их на место, поэтому эту неудачу он переживал тем более болезненно. Нервозность резидента ОСС в Берне объяснялась еще и тем, что по мере выхода американских войск к границе Швейцарии его самостоятельность все более урезалась, а подобные вещи он переносил с большим трудом. Даллес никогда не умел соблюдать дисциплину и субординацию, везде пытаясь проводить собственную линию, и переход большинства операций точки в Берне под контроль Верховного штаба союзнических экспедиционных сил (СХАЕФ) раздражала его весьма сильно. Однако еще больший психологический дискомфорт он испытал после передачи значительной части его контактов с итальянским движением Сопротивления миссии ОСС на этом ТВД.

Победа Скампорино оказалась временной. В Вашингтоне Даллес включил все рычаги своего влияния, и некоторое время спустя обоих его миланских обидчиков отозвали из Италии, несмотря на все их многочисленные достижения в войне. Власть больших денег и личных связей всегда и во всех странах превосходила боевые заслуги, и Средиземноморский ТВД не являлся в этом вопросе исключением.

После 1945 года существование всех итальянских специальных служб фактически приостановилось на три года. Американское и в некоторой степени британское влияние препятствовало их деятельности из-за неясности с внутренним политическим устройством государства. Однако в результате апрельских выборов 1948 года стало ясно, что Италия, несмотря на сильные позиции коммунистической партии, ориентируется на Запад, а не на Восток. После этого у Рима, окончательно доказавшего Вашингтону и Лондону свою лояльность, появилась возможность возродить разведывательные службы трех видов вооруженных сил (СИОС), вскоре объединенных в Разведывательную службу вооруженных сил (СИФАР). Ее первым начальником стал генерал Джованни Карло Ре. Тогда же гражданская контрразведка и политическая полиция были восстановлены в форме хорошо известного Отдела общих и тайных дел МВД, руководство которым было возложено на бывшего командира 9-й зоны ОВРА квестора Джезуальдо Барлетта. Начинался новый этап истории итальянских спецслужб, не усвоивших ни одного из уроков эпохи фашизма.

Входе Второй мировой войны в странах антигитлеровской коалиции по отношению к европейским союзникам Третьего рейха вошел в употребление термин “сателлиты”, носивший несколько уничижительный оттенок. Он подразумевал отсутствие у этих государств самостоятельной внешней и внутренней политики и бездумное и безоглядное следование в кильватере Германии, однако не во всех случаях это было справедливо. Если отрешиться от пропагандистских клише, Берлин в Европе имел и марионеток, подобных Итальянской социальной республике, Словакии, Хорватии или Словении, и таких полноценных союзников, как Италия и Венгрия. Финляндия же вообще не числила себя союзницей Германии, претендовала на статус “совоюющей державы” и вела как бы свою собственную, независимую от рейха войну с СССР. В данной главе под термином “сателлиты” понимаются государства, занимавшие некое промежуточное положение между перечисленными категориями, то есть мобилизовавшие свои внутренние ресурсы для обеспечения вооруженной борьбы рейха, однако сохранявшие при этом в большей или меньшей степени самостоятельную политику. Особую и взаимосвязанную группу составляли Болгария, Румыния и Венгрия. Несмотря на общность их интересов в отношении исхода войны в Европе, двухсторонние отношения Софии, Бухареста и Будапешта зачастую были весьма напряженными, а иногда приближались к грани вооруженного конфликта. В каждом из этих государств заметное влияние имели оппозиционные группировки, стремившиеся заключить сепаратный мир и при этом избежать ответных санкций со стороны Германии.

Все перечисленные государства располагали сильными органами контрразведки и в оперативном отношении являлись весьма сложными объектами. Наибольший разведывательный интерес они представляли в качестве плацдарма, позволявшего добывать информацию по Третьему рейху.

1. БОЛГАРИЯ

С 1941 года Болгария являлась единственным в Европе союзным Германии государством, не находившимся в состоянии войны с Советским Союзом и сохранявшим с ним дипломатические отношения. Это предоставляло СССР уникальную возможность даже в условиях жесткого контрразведывательного режима иметь в Софии посольство с “легальными” резидентурами внешней и военной разведок, что было недоступно для западных союзников.

Вхождение Болгарии в германскую орбиту произошло еще в 1914 году вследствие ее разгрома во Второй Балканской, или Межсоюзнической войне 1913 года, получившего название Первой национальной катастрофы. Традиционные симпатии болгар к России не принимались во внимание, к тому же они оказались сильно преувеличенными, и в результате в 1915 году страна оказалась в австро-германском блоке. Вслед за этим не замедлила последовать и Вторая национальная катастрофа в форме являвшегося составной частью Версальской системы кабального Нейиского мирного договора от 27 ноября 1919 года. После этого степень прогерманской ориентации правящих кругов Софии значительно уменьшилась, но страну и ее народ ожидал ряд новых испытаний. Они привели к совершению 19 мая 1934 года Военным союзом (лигой) и политической группировкой “Звено” государственного переворота с целью создания сильной и некоррумпированной центральной власти по примеру Германии и Италии. Первым же указом новое руководство государства приостановило действие конституции, запретило политические партии и профсоюзные организации и распустило парламент. В июле 1934 года Болгария восстановила дипломатические контакты с Советским Союзом и значительно уменьшила напряженность в отношениях с Югославией. Цели и задачи различных группировок людей, известных под обобщающим названием “деятелей 19-го мая”, во многом принципиально расходились, чем и воспользовались хитрый и дальновидный царь Борис III и курировавший полицейские и специальные службы его брат князь Кирилл. Сыграв на разброде и шатаниях в рядах победителей, царь вскоре сумел сосредоточить всю власть в собственных руках, при этом трое наиболее влиятельных лидеров Военного союза один за другим умерли при загадочных обстоятельствах. Судя по всему, их попросту негласно уничтожили, однако никаких доказательств этого не существует. Одновременно Болгария развернула борьбу за отмену жестких статей Нейиского мирного договора и 31 июля 1938 года достигла соглашения с входившими в Балканскую Антанту Румынией, Югославией, Грецией и Турцией. Ограничения на вооружения страны оказались сняты, и по состоянию на 1 января 1939 года общая численность ее вооруженных сил была доведена до 73 тысяч человек в 4 общевойсковых армиях из 9 пехотных и 2 кавалерийских дивизий. ВВС располагали эскадрой боевых самолетов, а ВМС — флотилией боевых кораблей и катеров.

Начало Второй мировой войны застало Софию врасплох. Ни царь, ни правительство не могли окончательно сориентироваться в том, оставаться ли им нейтральными или же примкнуть к одной из сторон и к какой именно. Дипломаты всех великих держав боролись за привлечение Болгарии на свою сторону, и осенью 1940 года Борис III практически одновременно получил из Берлина приглашение присоединиться к Тройственному пакту и из Москвы предложение заключить двухсторонний договор о взаимной помощи. Коммунисты развернули активную кампанию в поддержку советского варианта, но лишь укрепили опасения правительства и царя относительно возможной большевизации страны при заключении договора с СССР. В результате 1 марта 1941 года Болгария присоединилась к Тройственному пакту и дала согласие на ввод 680-тысячного контингента вермахта, использовавшего ее территорию для вторжения в Югославию и Грецию. В то время лишь узкому кругу посвященных было известно, что в действительности первые германские военнослужащие прибыли в страну еще 23 июля 1940 года. В этот день 125 мужчин и 25 женщин из батальона особого назначения “Бранденбург” высадились на аэродроме Русе и в гражданской одежде отбыли к местам своей дислокации в Варне, Велико-Тырново, Поморье и других городах. Следующая группа диверсантов из 280 человек, на этот раз в болгарской форме, появилась в Русе 19 февраля 1941 года. В марте 1941 года при помощи агентов местной резидентуры абвера они смогли подбросить в багаж сотрудников британского посольства, убывавших из Софии в знак протеста против вступления страны в Тройственный пакт, два чемодана с взрывными устройствами. В суматохе отъезда это прошло незамеченным, и бомбы сработали в стамбульском отеле “Пера Палас”, где временно разместились прибывшие специальным поездом дипломаты. Взрыв причинил значительные разрушения, повлек гибель сотрудницы посольства и официанта и вызвал протест со стороны турецкого правительства.

Германский союзник обходился Болгарии весьма недешево. Страна фактически утратила экономическую и политическую самостоятельность и приняла на себя обязательство содержать расквартированные на ее территории части вермахта, средняя численность которых на протяжении войны составляла 20 тысяч человек, а также безвозмездно передали немцам в пользование 16 аэродромов и военно-морские базы Бургас и Варна. Заключенное 16 октября 1940 года грабительское клиринговое соглашение между Софией и Берлином послужило причиной возникновения 70-миллиардной задолженности, почти вдвое превышавшей национальный доход Болгарии, составивший в том же году 43,254 миллиарда левов[212]. Суммарные прямые и косвенные денежные расходы страны на Германию достигли за период войны 59,966 миллиардов левов, а потери от осуществлявшейся немцами в обход болгарских таможен контрабанды оцениваются в 6 миллиардов левов[213]. Германские промышленные и финансовые компании постепенно захватили весьма существенную часть болгарской экономики.

Не меньшей была и политическая зависимость Софии от Берлина, исключение составил лишь вопрос вступления Болгарии в войну против Советского Союза. Борис III категорически предупредил немцев, что в этом случае не может гарантировать сохранение спокойствия в стране и отклонял неоднократно повторявшиеся требования Гитлера о направлении войск на Восточный фронт, а также отказался разорвать дипломатические отношения с СССР. Однако Великобритания и США отнюдь не пользовались симпатиями народа, а также находились на значительном удалении от границ страны, и 13 декабря 1941 года София объявила им войну.

В области внутренней политики Болгария придерживалась жесткой линии, а ее чрезвычайные законы предусматривали предание военному суду любого заподозренного в политической деятельности, независимо от ее направленности. Контроль за населением и иностранными гражданами осуществляли Дирекция государственной безопасности министерства внутренних дел и военная контрразведка. Первой из них руководил П. Павлов, в подчинении которого имелись два основных оперативных отделения:

— “А” (борьба с коммунистической и антигосударственной деятельностью);

— “Б” (гражданская контрразведка).

Отделение “А” на протяжении долгих лет возглавлял снискавший недобрую славу Никола Гешев, отличавшийся крайним садизмом и лично принимавший участие в допросах и пытках. Он любил спокойно вести неторопливую беседу с впервые арестованным человеком, а когда тот окончательно успокаивался и расслаблялся, внезапно вскакивал, бил его головой об стену, втыкал в ноздрю зажженную сигарету и требовал немедленного признания. По наблюдениям знавших начальника отделения “А” людей, Гешев не имел никаких идеологических убеждений и был вовсе не фашистом, а просто человеконенавистником, получавшим от подобных действий искреннее удовольствие. В сентябре 1944 года его карьера закончилась. Вместе с двумя коллегами он попытался прорваться в Грецию, но группа попала под обстрел и вернулась обратно на болгарскую территорию, при этом сам Гешев исчез. В дальнейшем его следы не обнаруживались нигде, поэтому нельзя сказать с уверенностью, погиб ли он или же сумел исчезнуть и затаиться с награбленными деньгами.

Гражданской контрразведкой в Дирекции государственной безопасности ведало отделение “Б” во главе с Андреем Праматаровым, не снискавшим столь недобрую славу и ничем себя особо не проявившим. Однако в его активе все же значится как минимум одна весьма удачная операция. Белый эмигрант из России Гриневич поступил на службу в британское посольство в Софии на должность помощника военного атташе Эдуарда Росса, где проявил себя весьма способным разведчиком и вел всю секретную работу атташе, в том числе по связи с источниками. Начальнику отделения “Б” удалось завербовать одного из сотрудников Бюро паспортного контроля, от которого он узнал, что секретная документация хранится в сейфе Гриневича. Агент добыл оттиск ключа от сейфа, затем открыл его и переснял все хранившиеся там документы. Это позволило контрразведке арестовать четырех источников СИС, под пытками признавшихся в работе на британцев. При эвакуации британских дипломатов из страны в марте 1941 года директор полиции А. Пантев приказал захватить не пользовавшегося дипломатическим иммунитетом Гриневича и лично передал его секретарю германского посла и одновременно сотруднику СД-аусланд Борману. Дальнейшая судьба этого человека неизвестна.

Болгарская политическая полиция и контрразведка в важнейших вопросах действовали под общим надзором немцев. Даже послом Германии в Софии с июня 1941 года являлся бывший руководитель полиции Франкфурта-на-Майне Адольф Хайнц Бекерле. Наряду с дипломатическими обязанностями, он руководил службами гестапо и СД, однако военные разведчики пребывали вне сферы его контроля. В мае 1937 года резидент и военный атташе Германии начал создавать в стране агентурную сеть, хотя резидентуры как таковой в Болгарии не существовало еще в течение трех лет. В 1939 году для решения, в частности, этого вопроса в Софию прибыли руководитель балканского направления абвера Блох и будущий резидент майор Отто Вагнер (не путать с резидентом абвера в Стокгольме Гансом Вагнером). С 1940 года он приступил к постоянной работе на должности торгового атташе при посольстве рейха под оперативным псевдонимом “доктор Делиус”. КО-Болгария располагалось в особняке на улице Патриарха Евфимия, там же размещался и передатчик. Задачами точки являлись содействие вступлению Болгарии в Тройственный пакт, а по достижении этой цели укрепление ее союза с Германией, борьба с коммунистическим подпольем и влиянием коммунистов и организация контрразведки в Болгарии и на Ближнем Востоке, в первую очередь ликвидация нелегальных передатчиков советской разведки. На связи у резидентуры имелось до 200 источников в самых различных слоях болгарского общества, однако наиболее надежные контакты установились у Вагнера с местными военными разведчиками и контрразведчиками из Разведывательной службы генерального штаба (РО) во главе с полковниками Н. Костовым, С. Недевым и X. Тумбиным. Она включала в себя три основных отдела:

— РО-1 — руководство военными атташе и внешняя разведка, в том числе агентурная;

— РО-2 — внутренняя разведка против коммунистов в армии и структурах государственного управления, борьба с заговорами в вооруженных силах;

— РО-3 — контрразведка.

Возглавлявшийся майором Губертом РО-1 достиг неплохих результатов в работе на турецком направлении, до весны 1941 года входившим в тройку главных наряду с греческим и югославским. Однако после краха двух последних государств приоритетные направления изменились, главными противниками теперь считались не только Турция, но также Советский Союз, Румыния и страны Ближнего Востока. В составе отдела имелась возглавлявшаяся капитаном Пантеном лаборатория по изготовлению фальшивых документов и печатей.

Наиболее примечательной личностью в РО являлся руководитель внутренней разведки Кляйнхемпель, этнический немец, проживавший в Болгарии с 1920-х годов и работавший вначале в полиции, а затем в фирме по экспорту в Германию вин и сельскохозяйственной продукции. Начальник РО-2 отвечал за поддержание связи с Дирекцией полиции и Дирекцией государственной безопасности и одновременно находился на службе в абвере в качестве гражданского чиновника (зондерфюрера). Такое сращивание оперативных аппаратов спецслужб двух государств иногда приводило к недоразумениям. Например, 5 марта 1941 года полиция арестовала сотрудника РО-2 Асена Савова, одновременно работавшего на КО-Болгария, за вымогательство 880 тысяч левов с еврея Мико Соломона Леви. Ему требовался загранпаспорт, а без взятки получить его оказалось невозможным, и тогда Леви обратился за помощью в прокуратуру. На допросе Савов показал, что работает на разведку и якобы несколько раз по заданию РО и немцев в разведывательных целях проникал в британское посольство.

Одним из главных объектов болгарской контрразведки являлось советское посольство. Послевоенные исследования архивов полиции и военной контрразведки показали, что все без исключения его сотрудники находились под плотным наружным наблюдением практически на всех этапах их нахождения за пределами посольской территории. Наблюдатели отрабатывали свои объекты с немецкой педантичностью и фиксировали не только их маршруты и контакты, но и длительность пребывания советских граждан в каждой точке, а также вели список их покупок в магазинах и заказов в ресторанах, сравнивая затраченные суммы с официальной заработной платой персонала загранучреждений.

Болгарские военные попытались заняться радиоразведкой и криптоанализом, однако их потенциал оказался совершенно недостаточным даже для вскрытия относительно несложных румынских криптосистем. В самом начале войны они обратились к немцам с просьбой о содействии, и те указали прибывшему из Софии офицеру связи на слабые места в дипломатических и военных шифрах их главного противника. Но уровень подготовки болгарского представителя не позволил ему не только сделать выводы из объяснений, но даже просто понять их, поэтому помощь Шифровального бюро (“Ши”) оказалась безрезультатной. В 1943 году болгары попросили немцев подготовить группу их офицеров. Несмотря на искреннее желание помочь, квалификация обучающихся оказалась настолько низкой, что в течение всего оставшегося периода войны они сумели вскрыть только нестойкий турецкий дипломатический шифр. Зато в результате этих контактов “Ши” получило разрешение оборудовать в пригороде Софии свой пост радиоперехвата.

Контрразведывательные службы не зря беспокоились в отношении обеспечения безопасности своих учреждений и войск в стране, поскольку советская разведка активно работала в Болгарии на протяжении многих лет. ИНО еще в январе 1935 года открыл в Софии “легальную” резидентуру, которую на протяжении трех лет возглавлял В. Т. Яковлев. В 1938 году ввиду расшифровки он вынужден был покинуть страну и передал руководство загран-точкой Б. П. Осокину, а в дальнейшем, после краткого периода понижения в должности, в течение войны возглавлял 2-й (балканский) отдел в центральном аппарате внешней разведки. Военная разведка всегда имела в Болгарии заметно лучшие позиции, чем ОГПУ/НКВД/ НКГБ, а в роли резидентов выступали военные атташе в Софии или их помощники. Все самые крупные агентурные сети в Болгарии всегда состояли из местных граждан, находившихся на связи у военных разведчиков СССР.

Наиболее известной подпольной организацией являлась группа, возглавлявшаяся героем двух войн, генералом запаса Владимиром Займовым (“Азорский”). Этот способный офицер делал стремительную военную карьеру, но в начале 1930-х годов увлекся политикой и вошел в число руководителей Военного союза. Займов пребывал в оппозиции к царю и существовавшему правительству, однако пользовался большим авторитетом и уважением в стране и поэтому в целях успокоения общественного мнения получил назначение на высокую должность инспектора артиллерии болгарской армии. После ареста эмигрировавшего в Югославию и нелегально возвратившегося обратно бывшего руководителя Военного союза Дамиена Белчева Займов также был арестован 4 декабря 1934 года по обвинению в подготовке государственного переворота. По совету князя Кирилла Борис III распорядился оправдать его и отпустить на свободу из зала суда. Генерал отделался увольнением в запас, хотя приговоры остальным обвиняемым оказались весьма строгими. Царь не желал создавать из популярного военачальника мученика и предпочел попытаться скомпрометировать его, распустив через полицейскую агентуру слухи о предательстве Займовым своих единомышленников. Из-за топорного исполнения замысел не удался, практически все сразу же усмотрели в этом провокацию и не отвернулись от опального генерала. В запасе он открыл картонажную мастерскую “Славянин, а в свободное время много путешествовал по Европе, изучая с 1939 года тактику и стратегию вермахта в блицкриге и других кампаниях и составляя свои наблюдения по этим вопросам.

Владимир Займов

Не удивительно, что в 1935 году известный разведчик И. Ц. Винаров обратил внимание на левые убеждения Заимова и дал на него наводку военному атташе СССР в Софии и “легальному” резиденту военной разведки полковнику В. Т. Сухорукову. Тот приступил к разработке объекта, но завершить ее не успел, поскольку в 1937 году был отозван на родину, где последующие 15 лет провел в лагерях. В июле 1938 года с Займовым познакомился преемник Сухорукова, новый военный атташе и “легальный” резидент полковник А. И. Бенедиктов (“Хикс”, “Джихангир”, “АЗ”), а в ноябре генерал сообщил ему, что вместе с рядом друзей готов включиться в работу по предотвращению политического и экономического проникновения Германии в Болгарию. Оформление агентурных отношений с новым источником советской военной разведки “Азорский” произошло в январе 1939 года. Впоследствии генерал работал с преемниками Бенедиктова полковниками И. Ф. Дергачевым (октябрь 1939 — март 1941 годов) и Л. П. Середой (“Зевс”, март — июнь 1941 года).

Слева направо: И. Ф. Дергачев и Л. П. Середа

Естественно, главная ценность источника для СССР состояла не в его военных наблюдениях. Ими не пренебрегали, но это можно было сделать и без нелегальной работы. Более важная сторона деятельности “Азорского” охарактеризована в справке ГРУ: “За время работы организации Заимова (1939–1942), от него систематически поступала военная и военно-политическая информация по Болгарии, Германии, Турции, Греции и другим странам. После вступления немецких частей на территорию Болгарии Займов сообщал об их численности и вооружении. В июле 1941 года “Азорский” передал информацию, получившую высокую оценку Центра, о политике болгарского правительства по отношению к СССР и другим странам. После нападения Германии на Советский Союз он давал сведения о продвижении и нумерации румынских и венгерских частей, отправляющихся на Восточный фронт”[214]. Однако самая главная, основная задача Заимова была скорее организационной. Он создал конспиративную квартиру для связи с активистами компартии Чехословакии и проводил другую, не менее важную деятельность. Собственные возможности отставного генерала по сбору военной и политической информации были крайне невысоки из-за плохих взаимоотношений с властью, хотя он частично решал эту задачу с помощью оставшихся у него влиятельных друзей. Тем не менее, получаемые от Заимова сведения не отличались особенной актуальностью, он был скорее ценен как крупная фигура, находившаяся в оппозиции к режиму. Естественно, это создавало и немалые препятствия для его нелегальной деятельности. Контрразведка и политическая полиция были полностью уверены, что генерал ведет подпольную работу, однако ввиду отсутствия доказательств были лишены возможности нанести по нему удар. Удобный случай представился после провала в Словакии разведсети “Солте”, объединявшей руководимые Генрихом Карлом Фомферра (Карл Мальхер) и Гансом Шварцем (Франц Шрек) группы. Их курьер Стефания Шварц (жена Ганса Шварца) прибыла в Софию и, не сумев установить связь с подпольем, в нарушение всех инструкций и требований здравого смысла немедленно отправилась в находившееся под плотным наблюдением посольство СССР. Работавшие там военные разведчики также повели себя, мягко говоря, неадекватно. Они видели, в каком состоянии находится Шварц, к тому же еще и беременная, засекли наружное наблюдение за ней, но все же дали ей явку к Заимову. Результаты не замедлили сказаться.

Евгений Чемигиров

К этому времени генерала разрабатывали не только болгары, но и немцы. Вагнер, штат резидентуры которого достигал 100 человек, располагал достаточными ресурсами для проведения операции по поимке Заимова и, несомненно, преуспел бы в этом, однако его опередило гестапо, проводившее операцию “4407”. Оно уже успело завербовать племянника генерала Евгения Чемширова, которого тот использовал в качестве курьера в нелегальных операциях.

В Словакии параллельную операцию проводил руководитель занимавшегося борьбой с подпольем отдела СД гаупштурмфюрер СС Отто Козловский, что повлекло определенную несогласованность и отсутствие координации в работе словацких и болгарских подразделений германской гражданской контрразведки. СД и гестапо намеревались перехватить каналы связи нелегальных коммунистических групп в Словакии с Москвой и через Заимова выйти на сети советской разведки. С этой целью Козловский прибыл в Болгарию в сопровождении своего опытного сотрудника Флориана, для которого изготовили поддельный паспорт с переклеенной фотографией и явно неумело поставленной печатью, сразу же создававшей ощущение работы дилетанта. Контрразведчики появились как раз вовремя, поскольку представитель гестапо в посольстве Германии от своего информатора, инспектора софийской полиции Цонева узнал об аресте Стефании Шварц. На допросах женщина, менее чем за неделю до этого родившая дочь, быстро сломалась и выдала пароль для связи с генералом, которым и воспользовался Флориан. Дальнейшие события развивались достаточно странно. Флориан, 16 марта 1942 года прибывший домой к Заимову с заведомо верным паролем “Вам большой привет от Карела Михалика”, открыл дверь его квартиры отмычкой, чтобы, как он впоследствии объяснял, застать объект врасплох. Мотивы этого поступка совершенно непонятны, поскольку ни один курьер никогда не ведет себя подобным образом, хотя бы из опасения получить пулю от испугавшегося хозяина явочной или конспиративной квартиры. Флориан заявил, что главной целью его приезда является установление связи словацких подпольных групп с советскими представителями, и Займов взялся организовать это. Кроме того, гестаповец сообщил, что передатчик словацкой группы работает некачественно, и попросил генерала попытаться получить в посольстве новую лампу, а затем попросил разрешения использовать для передачи добытой информации шифр и радиостанцию болгар.

Займов сообщил о прибытии курьера своему связнику в посольстве СССР, секретарю военного атташе Я. С. Савченко, и изложил ему обсуждавшиеся с Флорианом темы. Того насторожила попытка курьера встретиться с радистом и получить доступ к шифру болгарской группы, поскольку с практической точки зрения для участника словацкого подполья это было совершенно бессмысленно. Кроме того, у советского разведчика вызвала опасение попытка Флориана заранее узнать место и время встречи с ним, что позволило бы организовать засаду, арестовать Заимова вместе с Савченко и получить юридические доказательства шпионажа генерала в пользу СССР. В ходе состоявшейся встречи еще большие подозрения у Савченко вызвала неспособность эмиссара из Словакии ответить на некоторые элементарные вопросы о деятельности его группы и излишне большая осведомленность в других проблемах. Подозрения укрепились после просьбы визитера дать ему явку к какой-либо другой словацкой группе. Савченко предложил Заимову убрать курьера, но тот категорически воспротивился, поскольку не был уверен, что Флориан является провокатором. В данном случае негативную роль сыграл высокий авторитет генерала, подавивший самостоятельность его руководителя в принятии решений.

В тот же день 22 марта немцы спланировали операцию по захвату Заимова и Савченко на следующей встрече с Флорианом. Советский разведчик должен был прибыть на нее с радиолампой для замены якобы вышедшей из строя детали словацкого передатчика, что послужило бы достаточным доказательством разведывательной деятельности арестованных, однако все обернулось иначе. Не знавший о подлинной роли Флориана Чемширов полагал его настоящим курьером из Словакии и попытался сдать своим руководителям. Он сумел завлечь гестаповца в фотоателье и буквально насильно сфотографировал его, после чего тот испугался и дал сигнал о немедленном завершении операции. Чемширова арестовали практически немедленно, а вслед за ним и Заимова, но Савченко сумел ускользнуть и незамеченным вернуться в посольство. На состоявшемся 27 мая 1942 года суде генерал Владимир Займов был приговорен к расстрелу и 1 июня казнен. Чемширов, несмотря на свою работу на контрразведку, получил пожизненное заключение, однако, естественно, не досидел срок. После падения режима он был заново осужден на три года лишения свободы и умер в 1970 году.

Значительно менее известна история группы доктора Александра Пеева и генерала Никифора Никифорова, несмотря на то, что она документирована значительно лучше, работала намного более результативно, а некоторые ее ведущие участники пережили войну. Оба руководителя этой организации занимали весьма высокое положение: известный юрист и журналист Пеев был сыном депутата Народного собрания двух созывов и городского головы Пловдива, в 1920 году сам избирался депутатом Народного собрания и был знаком со многими ведущими фигурами Болгарии, а Никифоров с 1937 года имел генеральское звание, руководил военно-судебной службой военного министерства и являлся братом первого военного министра Болгарии после ее освобождения от турецкого ига.

Истоки группы берут начало в другой подпольной организации (“Дубок”), созданной в 1939 году известным болгарским писателем Крыстьо Белевым (“Август”). Он работал на связи с Дергачевым и по его поручению для поддержания нелегальной радиосвязи с СССР привлек радиста Эмила Попова (“Пар”), третьим членом группы и основным источником информации являлся видный адвокат, доктор Александр Пеев (“Боевой”). Попов завербовал Ивана Джакова, совместно с которым работал вначале на полученном от РУ РККА передатчике, а затем самостоятельно собрал две новые, более совершенные рации. Результативность группы была весьма невысокой, поскольку обширные знакомства Белева не достигали кругов, где циркулировала важная в разведывательном отношении информация. Кроме того, полиция держала известного своими левыми убеждениями писателя под постоянным наблюдением и лишила его свободы в контактах и передвижениях. На работу существенно влиял еще один субъективный фактор: Белев был абсолютно неспособен справиться с шифрованием, и этот процесс превращался для него в постоянную муку, а его сообщения зачастую совершенно не поддавались прочтению. Контрразведка и полиция не располагали конкретными данными о подпольной деятельности Белева, но в марте 1941 года все же интернировали его в лагере для политически неблагонадежных лиц Гонда-Вода около Асеновграда. Пеев решил продолжить работу на советскую разведку и весной того же года установил прямую связь с Дергачевым, после чего группа вышла на принципиально иной, значительно более высокий уровень. Если Белев как руководитель видел ее задачу в политической борьбе и пропаганде, более свойственным партийным организациям, то Пеев с самого начала осознал, что подлинная значимость сети состоит лишь в добывании разведывательной информации, причем не общего характера, а конкретной и важной.

Никифор Никифоров

Александр Пеев

Янко Пеев

Наиболее серьезный этап работы “Боевого” начался с кануна нападения Германии на Советский Союз. Резидент поставил ему задачу выяснить, планирует ли руководство Болгарии участвовать в предполагавшемся вторжении вермахта в СССР, и если да, то какими силами. Важную роль в этом сыграл однокурсник Пеева по военному училищу и его давний друг генерал Никифоров (“Журин”). Уже в июле, когда нападение на Советский Союз стало свершившимся фактом, группа Пеева смогла добыть доказательства того, что Болгария не присоединится к своему союзнику и сохранит по отношению к СССР нейтралитет. После вступления в силу закона о гражданской мобилизации руководивший военно-судебным ведомством Никифоров получил возможность курировать юридические процессы на множестве ранее недоступных для него объектов. Важными направлениями деятельности сети являлись постоянное отслеживание передислокаций частей вермахта и болгарской армии, в том числе на границе с Турцией, выяснение системы охраны побережья и обстановки в военно-морских базах, а также выполнение отдельных разовых заданий резидента. Группа Пеева не ограничивалась оперативной работой на территории страны. Его доверительные контакты в Турции располагали контактами с местными политическими деятелями и добывали информацию о текущей политике и перспективных планах ее правительства. Неоценимым по важности источником был двоюродный брат Александра Пеева Янко Пеев (“Тан”), один из виднейших в стране дипломатов. Он занимал должности посла Болгарии в Тегеране, Каире и Токио, позволившие группе “Боевого”, в частности, своевременно продублировать и подтвердить информацию Зорге о сохранении Японией нейтралитета в отношении Советского Союза. С апреля 1943 года “Тан” возглавил посольство Болгарии в Нанкине и получил доступ к дальневосточной информации. Еще одной важной операцией явилась заброска в Германию участника группы Александра Георгиева под идеальным прикрытием квалифицированного бухгалтера со знанием немецкого языка, приглашенного владельцем фирмы по экономическому анализу доктором Оскаром Граавертом на работу в столице рейха. Георгиев полностью подошел ему по всем требованиям и был принят на службу, а в свободное время регулярно выступал по берлинскому радио “Донау” на экономические темы. Все это позволяло ему совершенно легально находиться в Германии и добывать представлявшую определенный интерес экономическую информацию. Пеев имел также агента в посольстве Болгарии в Бухаресте Тудора Константинова. В сумме группа “Боевого” поставляла советской разведке информацию из Болгарии, Турции, Германии, Японии, Китая, Египта, Румынии и Швейцарии, что в период войны было весьма нечастым явлением.

Как обычно, провал организации произошел из-за радиосвязи. После отзыва в конце 1942 года в Берлин военного атташе полковника Брукмана и военно-морского атташе адмирала Шенебека новый военный атташе полковник Геде доставил в Софию значительно усовершенствованные пеленгаторы. К этому времени немцы и болгары уже знали о наличии нескольких нелегальных передатчиков, работающих на связи с Москвой. Подозрения превратились в уверенность после произведенного 15 сентября 1942 года рейда полиции и контрразведки на консульство СССР в Варне. Советская сторона ограничилась вялым протестом, поскольку в сейфе консульства были обнаружены документы, доказывающие связь его персонала с подпольем и позволившие раскрыть нелегальную группу Стефана Богданова. После этого радиоконтрразведчики стали действовать с удвоенной энергией. Пеев понимал всю опасность положения и не исключал возможность своего ареста, поэтому в начале 1943 года для обеспечения устойчивости работы группы в этом случае передал ключ к шифру Алеко Константинову (“Бай Ганю”). Пеленгаторы засекали все новые передатчики, ближе и ближе подбираясь к рации Попова. Вагнер предложил разбить Софию на зоны и поочередно отключать в них электроэнергию во время сеансов связи подпольных передатчиков. Такая методика применялась в Брюсселе во время поиска радиоквартир “Красного оркестра” и оправдала себя, после чего этот опыт стал достоянием всех подразделений абвера. Начальник отделения “А” Дирекции государственной безопасности Гешев решил подойти к проблеме с другой стороны и приказал взять на учет всех известных радиотехников и радиооператоров. Все это наряду с широким использованием пеленгации не могло не привести к обнаружению передатчика “Пара”. Весной 1943 года радиоконтрразведчики засекли располагавшийся в доме № 29 по улице Царя Самуила подпольный передатчик и 2 апреля взяли на ключе его оператора Элефтера Арнаутова (“Аллюр”). Рация Попова работала из дома № 25 на этой же улице, поэтому радиосигналы из квадрата не прекратились. Стало ясно, что следует провести повторный поиск второго радиста. Он увенчался успехом 15 апреля. Эмил Попов также был взят на ключе и принял яд, однако тюремные врачи сумели спасти его жизнь. 17 апреля полиция арестовала Александра Пеева, а 23 апреля, после дешифровки специалистами функабвера некоторых радиограмм группы “Боевого”, и генерала Никифорова. Болгары попытались начать радиоигру с советской разведкой, на что захваченные разведчики согласились, но Вагнер категорически возражал против этого. Он достаточно хорошо изучил характеры арестованных и считал, что любая уступка с их стороны будет лишь преследовать цель попытаться предупредить Центр о провале и дезинформировать контрразведку. Из Берлина все же поступило указание о начале радиоигры, которое следовало выполнять, однако продолжалась она недолго. Уже 25 мая, воспользовавшись беспечностью охранников, Попов сумел спрыгнуть с балкона второго этажа и запереть снаружи выход из парадного на улицу, чтобы воспрепятствовать преследованию. В течение некоторого времени он скрывался у знакомых, а затем связался с подпольными группами коммунистов и собрал радиопередатчик для главного штаба партизанского движения, но пребывание радиста на свободе оказалось кратким. 11 июля 1943 года он был арестован.

На состоявшемся в Софии заседании военного суда Александр Пеев, Эмил Попов и другой члены группы “Боевого” Иван Владков были приговорены к смертной казни и 22 ноября 1943 года расстреляны. Вина генерала Никифорова осталась недоказанной, поэтому он отделался увольнением в запас. Как и во множестве подобных ситуаций, после войны социалистическое правосудие обошлось с ним значительно жестче, бывший советский разведчик пробыл в лагерях до 1956 года. Незавидная судьба ожидала и Янко Пеева. Получив известие о провале группы и аресте брата, он ушел с дипломатической службы и некоторое время проживал в Китае как частное лицо. После смены режима в сентябре 1944 года Пеев предложил свои услуги в качестве посла в Анкаре, но получил лаконичный ответ от руководства министерства иностранных дел Болгарии: “В шпионах мы не нуждаемся”[215]. Разведчика, столь много сделавшего для победы над нацизмом, бросили и Болгария, и СССР. Бывший блестящий дипломат заболел, ослеп и в 1947 году умер в нищете в Стамбуле, всеми забытый и никому не нужный.

Еще одна действовавшая в Софии с 1939 года нелегальная резидентура советской военной разведки “Арбатов” именовалась так в соответствии с псевдонимом ее руководителя Стефана Богданова, будущего начальника контрразведки Болгарии с 1944 по 1947 годы. Собственно говоря, она в большей степени имела характер не разведывательной, а подпольной организации с отделениями в Варне, Русе, Тырново, Пловдиве, ряде других районах страны и центром в столице. Отделением в Варне руководил инженер Басил Попов (“Пан”), занимавшийся преимущественно военной разведкой. “Арбатов” поддерживал магистральную связь с разведкой Черноморского флота по трем линиям. Радистом в Софии вначале являлся Борис Игнатов (“Бор”), которого после призыва в армию заменил Никола Василев, а позднее — Петр Богоев, на двух других рациях работали Петр Попниколов, Стефан Габровский и Димитр Терзиев. В районе румынской границы отделением “Арбатова” руководил Иван Ковачев (“Козин”), с 1940 года переведенный на связь с консульством СССР. Руководителями отделений в Русе были Нейчо Иорданов (“Дол”), в Тырново — Христо Павлов (“Дуб”), в Оряховице — отвечавший за разведку на железных дорогах Георгий Рибаров (“Коран”), в Пловдиве — Павел Нончев. Деятельность агентурной группы “Пан” прекратилась после налета болгарской полиции на консульство СССР в Варне 15 сентября 1942 года, в результате которого оказались захваченными документы подрезидентуры ГРУ. После разгрома группы Попова контрразведка ликвидировала и основную организацию “Арбатов”. Все ее участники были приговорены к различным срока тюремного заключения, в том числе Богданов, Попов, Богоев и Игнатов — к пожизненному. В действительности все они осенью 1944 года вышли на свободу.

“Арбатов” находился на связи у “легального” резидента советской военно-морской разведки в Болгарии, вице-консула в Варне К. Ф. Виноградова (настоящая фамилия К. Ф. Винокуров), который руководил также агентурной группой “Дро” (групповод Гиню Стойнов). Она была сформирована в интересах разведки Черноморского флота в ноябре 1940 года и состояла из самого Стойнова, его жены Свободы Анчевой (“Вера”) и 3. И. Христева. Позднее к ним присоединились супруги “Мириевы” и еще три агента. Группа действовала довольно результативно, но в итоге провалилась в результате пеленгации ее передатчика.

Помимо перечисленных, военная разведка располагала в Болгарии не менее, чем полутора десятками крупных агентурных групп, нелегальных резидентур и подпольных организаций, каждая из которых внесла определенный вклад в ведению разведывательной работы в этой стране.

Внешняя разведка НКГБ СССР не имела в своем активе в Болгарии столь ярких личностей, как Займов, Пеев или Никифоров, однако также располагала там многочисленной агентурой, зачастую приобретенной на идейно-политической основе. Источник софийской резидентуры “Наставник” входил в ближнее окружение царя Бориса III и утратил оперативные позиции с его смертью в августе 1943 года. Другим агентом был японец “Грей”, тесные контакты которого с германским военным атташе в Софии позволили в 1942 году получить информацию о разрабатывавшемся в ОКБ плане наступления на Сталинград и Северный Кавказ. Крайняя малочисленность резидентуры, состоявшей из одного оперативного работника, радиста и шифровальщика, не позволяла поддерживать связь с прежними источниками и тем более приобретать новые. В связи с этим нарком НКГБ СССР В. Н. Меркулов в июне 1943 года утвердил план усиления разведывательной работы в Болгарии и направил в Софию на должность резидента одного из виднейших советских разведчиков полковника Д. Г. Федичкина. К этому времени обстановка на Восточном фронте уже принципиально изменилась по сравнению с первой половиной войны. Победы Красной Армии под Сталинградом и Курском заставили задуматься многих сотрудников болгарских служб безопасности, теперь уже далеко не уверенных в собственном будущем. Даже не очень прозорливым людям стало ясно, что разворачивающееся в стране партизанское движение в сочетании с продвижением советских войск на Запад вполне может повлечь принципиальное изменение общественного строя Болгарии, и что к этому следует готовиться заблаговременно. Поэтому неудивительно, что Федичкин быстро сумел решить проблему изоляции посольства и плотного наружного наблюдения за его сотрудниками в городе, просто завербовав руководителя бригады НН. Приобретать источников также стало несравнимо легче, и к концу войны на связи у резидентуры имелось 30 агентов, из которых 13 квалифицировались как важные.

Действия советской разведки в Болгарии проходили на фоне разворачивавшегося с лета 1941 года антифашистского движения. В отличие от других стран Европы, оно было направлено не столько против немцев, не являвшихся оккупантами, сколько против собственного правительства и поэтому не могло в полной мере считаться движением Сопротивления. Фактически действия партизан и подпольщиков были не чем иным, как революционным процессом, имевшим внутренние предпосылки, но поддерживавшимся из СССР. Наглядно доказывает это факт формирования первой партизанской группы уже 25–30 июня 1941 года, практически немедленно после нападения Германии на Советский Союз. Ее создал в Разложном районе секретарь Горно-Джумайского окружного комитета Болгарской рабочей партии (БРП) Николай Парапунов. На первоначальном этапе централизованное руководство действиями партизан и подпольщиков практически отсутствовало, в особенности после ареста 3 июля 1941 года 244 коммунистических активистов. В сентябре репрессии продолжились. Отмена депутатского иммунитета позволила властям арестовать депутатов-коммунистов, результатом чего стало взятие под стражу трех из пяти членов Политбюро БРП. Поэтому на первых порах единственной централизованной акцией остался налет на концлагерь Гонда-Вода, преследовавший цель освобождения помещенных туда коммунистов. Первая попытка штурма 15 августа 1941 года провалилась и была повторена через две недели с тем же отрицательным результатом.

На протяжении остатка 1941 и всего следующего 1942 годов полиция вновь провела массовые аресты левых сил, в результате которых фактически прекратили существование такие руководящие органы БРП, как Политбюро и Центральная военная комиссия. Партия вынуждена была перейти к индивидуальным актам террора, осуществлявшимися группами так называемых “легалов”, численностью от трех до шести человек. Их участники вели обычную жизнь, но по ночам совершали террористические акты против функционеров государства, зачастую успешные. 15 февраля 1943 года они уничтожили активного сторонника сближения Болгарии с рейхом, главу движения легионеров генерала в отставке Христо Лукова, которого, по мнению многих, немцы готовили на замену царю Борису. 15 апреля был убит председатель парламентской комиссии по иностранным делам Сотир Янев, а вслед за ним — председатель военного трибунала гарнизона Софии полковник Пантев. Последовавшее за этим ужесточение режима заметно сократило размах террористических актов, хотя и не спасло его очередную жертву. В июле 1943 года боевики убили заместителя губернатора Пловдива.

Силы партизан быстро росли, и это беспокоило не только правительство, но и немцев. КО-Болгария было вынуждено создать в своем составе особую группу по расследованию каждого, даже самого незначительного эпизода диверсий, саботажа или террористического акта. Накопленная ей информация передавалась исполнительным властям Болгарии, на первом этапе — полиции. Правительству пришлось создать специальные контрпартизанские жандармские части, передав в них приблизительно половину личного состава полиции, что заметно ослабило последнюю, но не повысило эффективность новых структур. Позднее для борьбы с партизанами использовались и армейские подразделения, однако без особого эффекта. В конце 1942 года, после дерзкого убийства в городском парке столицы двух моряков из штата располагавшегося в городе южного командования кригсмарине, резидентура абвера в Софии стала готовить и формировать специальные контрпартизанские взводы, ядро которых составляли немецкие офицеры или унтер-офицеры. Как позднее выяснилось, террористический акт совершили трое немцев, бывших членов коммунистической организации Гамбурга, в 1932 году эмигрировавших в Советский Союз и позднее заброшенных в Болгарию для проведения специальных акций.

В период 1941–1943 годов под арестом находились 6700 болгарских коммунистов, но это не помогло подавить партизанское движение в стране. Образованный летом 1942 года Отечественный фронт (ОФ) выдвинул лозунги сплочения всех антифашистских сил, независимо от партийной принадлежности, разрыва союза с Германией и передачи власти народным представителям. Коммунистические организации подчинялись внутреннему ЦК БКП, однако главную роль в руководстве играло сформированное в Москве его Заграничное бюро. До весны 1943 года основной формой сопротивления являлись саботаж и диверсии боевых групп, а позднее партизанские силы объединились в Народно-освободительную повстанческую армию (НОПА). Она достигла численности 20 тысяч партизан в отрядах и 10 тысяч — в боевых группах и начала переход от бригадной к дивизионной форме организации. По состоянии на сентябрь 1944 года Болгария состояла из 12 военно-оперативных зон, в которых действовали дивизия, 13 бригад, 40 отрядов, 6 солдатских батальонов и 2 четы НОПА[216]. Масштаб действий армии постоянно расширялся, в 1943 году она провела 1606 акций, а всего за весь период действий уничтожила 7690 местных противников и 2619 немцев. Считается, что действия партизан сковывали силы 30 тысяч полицейских, 7 тысяч жандармов и 7 армейских дивизий[217].

НОПА и боевые группы действовали в тесном содружестве с советской разведкой. Резидент НКГБ Федичкин установил с ними первый контакт и передал директиву лидера БРП Георгия Димитрова о курсе на вооруженное восстание. Ранее Заграничное бюро ЦК БРП взаимодействовало только с ГРУ и в 1941 году подготовило 100 боевиков, прошедших обучение в подмосковной школе по подготовке кадров партизанского движения. Первоначально они доставлялись исключительно самолетами, однако вскоре полковник Иван Вина-ров и его помощник Христо Боев предложили использовать для этой цели подводные лодки Черноморского флота. Естественно, все эти действия нарушали суверенитет воздушного пространства и территориальных вод нейтральной по отношению к СССР Болгарии, однако ни один подобный факт в тот период не был предан гласности и потому не вызвал дипломатический протест. Первые пять групп получили неофициальное наименование “парашютистов”, а две остальные, доставленные на место 7 и 28 августа 1941 года, — “подводников”. Судьба их оказалась печальна. “Парашютисты” погибли быстро и практически полностью, “подводники” продержались несколько дольше. Вообще же болгарское Сопротивление понесло довольно тяжкие потери, в том числе в высшем эшелоне руководства. Вскоре после расстрела генерала Заимова в июле 1942 года были казнены 18 коммунистов во главе с руководителем Центральной военной комиссии ЦК БРП Цвятко Радойновым, а 23 августа того же года — несколько членов ЦК и секретарь ЦК Антон Иванов.

Борьбой с партизанами и подпольщиками занимались не только болгарские силы безопасности, но и немцы. В союзной стране они не могли проводить войсковые операции, хотя по просьбе Софии авиация люфтваффе бомбила отдельные районы сосредоточения партизанских отрядов. Главную роль в противоповстанческой борьбе играли специальные службы. Отто Вагнер не только руководил контрразведывательными действиями абвера, но с 30 августа 1940 года являлся офицером связи военной разведки с генеральным штабом болгарской армии. С весны следующего года подрезидентуры КО-Болгария в Варне, Бургасе, Пловдиве и Свиленграде, помимо других функций, выполняли ту же задачу противодействия НОПА и боевым группам подпольщиков, однако главная роль принадлежала той же головной точке в Софии. В 1942 году в столице был создан совместный орган для борьбы с партизанским движением, во главе которого был поставлен уже упоминавшийся начальник внутренней разведки болгарской армии (РО-2) зондерфюрер Кляйнхемпель.

Контрпартизанская деятельность являлась отнюдь не единственной и далеко не главной задачей германской военной разведки в Болгарии. В конце 1941 года в Софии открылась точка, главной задачей которой была разработка советского посольства. Она находилась на той же улице Патриарха Евфимия, что и “бюро Делиуса”, подчинялась АСТ-Вена, но была абсолютно автономна от него. Эту резидентуру возглавил уроженец Вены Фриц Каудере (“Клатт”), в 24-летнем возрасте в 1927 году перебравшийся на жительство в Цюрих и работавший там спортивным журналистом. Позднее он занимался той же деятельностью в Париже и Берлине и открыл небольшое собственное предприятие, не приносившее, однако, заметной прибыли. С 1933 года Каудере обосновался в Будапеште, где обзавелся хорошими связями, особенно в дипломатических кругах, вступил в первый контакт с абвером и вскоре был привлечен к оперативной работе. Он был евреем, но на расовые вопросы в военной разведке всегда смотрели с немалой долей иронии и не придерживались строгих канонов НСДАП. Новый разведчик быстро освоился в деликатной области агентурных операций и под видом голландца близко сошелся с консулом Соединенных Штатов Америки в Загребе Джоном Мейли. Он дружил с американцем и одновременно с весны 1941 года снимал для немцев фотокопии с его документов. Самой же ценной информацией оказались не третьеразрядные секреты захолустного консульства, а уточнение процедуры и деталей выдачи американских виз, имевшие большое значение для заброски нелегалов. По некоторым данным, одновременно с абвером Каудере обслуживал также и резидентуру СД-аусланд.

В Софии он оказался с конкретным и весьма важным заданием. Германские контакты в кругах белой эмиграции обеспечивали абвер и СД обширной вербовочной базой, однако немецких разведчиков этот контингент устраивал не вполне. Давно покинувшие родину люди оторвались от нее, не знали реалий советской действительности и растеряли большинство прежних связей. Их было небезопасно использовать даже в качестве связников, поскольку нелегально проникшие на территорию СССР эмигранты нередко проваливались на самых элементарных вещах: от незнания стоимости проезда в трамваях до непонимания лексических элементов сложившегося за послереволюционные десятилетия “новояза”. Подлинный интерес для немцев представляли связи бывших подданных Российской империи с оставшимися на советской территории людьми, считающимися лояльными гражданами и сделавшими карьеру в вооруженных силах, экономике или государственном управлении. К ним были направлены несколько агентов-вербовщиков, а позднее — и радисты с нелегальными передатчиками. Органы НКВД раскрыли большинство из них, однако абвер поддерживал связь с особо ценными источниками “Макс” и “Мориц”. “Мориц” находился за Уралом и связывался с рейхом через рацию-ретранслятор на территории Маньчжурии, а “Макс” действовал в европейской части страны и, судя по текстам его сообщений, располагал доступом к информации из высших кругов политического и военного руководства СССР. Операцию проводило АСТ-Вена, отвечал за нее лично начальник АСТ-Вена полковник граф Рудольф фон Маронья-Редвиц. Радиограммы “Макса” поступали практически ежедневно, однако относительно большая для не очень мощного передатчика удаленность иногда вызывала перебои в связи. Это весьма нервировало германское командование, поскольку агент передавал информацию, учитывавшуюся при планировании летнего наступления 1942 года. Именно для связи с ним и прибыл в Софию Каудере.

Типичное сообщение “Макса” от 4 июля 1942 года гласило: “2 июня 1 стрелковая дивизия, 1 артиллерийский полк, 1 полк средних танков, направленные из Астрахани, прибыли в Тихорецк, предположительно направляясь к Ростову. 3 июня эшелон тяжелых танков прибыл в Краснодар из-под Сталинграда, имея назначением Кубанский полуостров”[218].

Сообщение от 14 (возможно, 15) июля того же года: “Военный совет в Москве с участием Шапошникова, Молотова, Ворошилова и в присутствии военных атташе Англии, Америки и Китая закончился ночью 13.7. Шапошников объявил об отступлении до Волги, так что немцы должны провести зиму на Волге… Атаки, судя по всему, произойдут в двух местах: одна к северу от Орла, другая к северу от Воронежа; вероятно, в них примут участие авиация и бронетанковые части. Отвлекающее движение ожидается около Калинина”[219].

Руководство абвера весьма гордилось уникальным источником и всячески его оберегало, поскольку лишь очень немногие спецслужбы способны похвастаться внедрением агента в непосредственное окружение руководства чужого государства, в особенности в период войны. ОКБ крайне ценило сообщения от “Макса” и постоянно учитывало его информацию в своих расчетах. Наибольшую значимость она приобрела в конце 1942 года, ставшего пиком достижений абвера на Востоке. Источник направлял в Германию данные первостепенной важности, включавшие, в частности, детальное содержание принятых в Ставке Верховного Главнокомандования решений, а также перспективные намерения СССР по дальнейшему ведению войны. При этом личность “Макса” оставалась загадкой. Вокруг него циркулировали самые разные слухи, начиная от того, что он является ненавидящим Сталина членом Политбюро ЦК ВКП(б) до приписывания его заслуг некоему поддерживающему связь через Турцию агенту японской разведки. Информация “Макса” получила самую высокую оценку начальника генерального штаба сухопутных войск генерала Гудериана, особенно в части, относящейся к авиации. Аишь Гитлер отказывался верить агенту и игнорировал весь поток исходивших от него данных, поскольку усмотрел в его сообщениях еврейскую лексику.

На среднем уровне руководства разведкой эйфории от источника было значительно меньше. Многие посвященные в детали операции старшие офицеры абвера, в особенности Вагнер, считали его двойником. “Доктор Делиус” по долгу службы соприкасался с частью операции, проводившейся Каудерсом из Софии, и испытывал по этому поводу серьезнейшие сомнения. Он абстрагировался от оценки получаемой от “Макса” информации, а подошел к вопросу с контрразведывательной точки зрения и прежде всего установил, что радист точки “Клатта” поддерживает связь со станцией, находящейся не на территории СССР, а в испанском городе Виго. Резидент потребовал объяснений от коллеги, и тот заявил, что использует для этой цели передатчик болгарской полиции, а это было и вовсе странно. Вагнер не успокоился и в течение одного дня выяснил, что очередная версия Каудерса по-прежнему не соответствует истине. Тот не смутился и признался, что сознательно вводил его в заблуждение, а в действительности поддерживает связь через радиостанцию одного из турецких кораблей в Стамбуле. “Делиус” не удовлетворился очередным объяснением и вскоре получил ответ от коллеги из КО-Турция, полностью отметавший возможность существования аналогичной схемы. Все это не могло не насторожить опытного контрразведчика, и вскоре на совещании в присутствии Канариса, Пикенброка и фон Маронья-Редвица он высказал свои сомнения в реальности существования “Макса”. В комнате воцарилось глубокое молчание, прерванное заявлением начальника АСТ-Вена. Маронья-Редвиц заявил, что командование люфтваффе высоко ценит информацию агента и считает ее лучшей из всего, получаемого с начала войны, поэтому вопрос о Каудерсе должен быть закрыт навсегда. Итог совещанию подвел Канарис, буквально продиктовавший Вагнеру линию поведения в отношении его коллеги из Софии: “Вы можете наблюдать за ним, но не вмешивайтесь в его работу”[220].

Вопрос о “Максе” оставался открытым не только до конца войны, но и в течение многих десятилетий после нее. Множество исследователей пыталось установить, не являлся ли этот суперагент двойником и существовал ли вообще? Они обращали внимание на некоторые довольно подозрительные особенности его радиограмм, на первый взгляд производивших впечатление подробных и обстоятельных. Ни в одной из них не содержались номера воинских частей, а приводимая информация на поверку зачастую оказывалась неточной или неполной. Приведенную радиограмму о военном совете в Кремле с участием иностранных военных атташе косвенно опровергает отсутствие зафиксированных функабвером их радиограмм в собственные столицы, что в случае подлинности информации было совершенно невероятно. Кроме того, в июле 1942 года ни один военный совет не мог пройти без обсуждения ситуации под Сталинградом, а в радиограмме сведения об этом отсутствовали. Весьма настораживающим обстоятельством был и необычно долгий период “жизни” агента, на протяжении нескольких лет поддерживавшего интенсивный радиообмен в условиях жесткого радиоконтрразведывательного режима в СССР. Британцы в рамках операции “Ультра” читали переписку Каудерса и информировали о ней советского союзника, однако Москва не предприняла никаких мер для поиска шпиона. “Макс” продолжал работать по-прежнему.

Часть из приведенных аргументов против подлинности агента была очевидна и для немцев, но они по-прежнему воспринимали его некритически. Судя по всему, главную роль в этом играла разведка, весьма гордившаяся наличием у нее источника в Кремле и никоим образом не желавшая подрывать свои позиции у командования вермахта. Излишне общий характер радиограмм “Макса” не давал достаточных оснований полагать их дезинформацией, поскольку неконкретные факты трудно опровергнуть. Еще одним аргументом в пользу подлинности агента являлось очевидное отсутствие у него военной подготовки, на которое списывались многие огрехи.

Вагнер и Гитлер оказались правы в своих сомнениях. “Максом” был советский агент А. П. Демьянов (“Гейне”), действовавший в рамках одной из крупнейших оперативных игр периода Второй мировой войны “Монастырь”. Ее детали были преданы гласности лишь в 1990-е годы.

Тем временем в Болгарии произошло событие, принципиально изменившее внутреннюю расстановку сил в стране и сказавшееся на ее внешних связях. В августе 1943 года Борис III отправился с государственным визитом в Берлин, где отклонил почти ультимативное требование Гитлера направить болгарские войска на Восточный фронт против Советского Союза. По пути домой 49-летний царь без видимых внешних причин почувствовал себя плохо и вскоре скончался, причем его смерть носила весьма подозрительный характер. Почти сразу же распространился слух об отравлении Бориса германской разведкой, повлекший многочисленные антинемецкие выступления и демонстрации по всей территории страны. Согласно закону о престолонаследии, опустевший трон занял шестилетний принц Симеон II, для помощи которому был сформирован регентский совет. Такое развитие событий до крайности дестабилизировало обстановку и заставило многих облеченных властью государственных деятелей искать контакты с противником. 18 декабря в Стамбуле состоялась тайная встреча посла Болгарии в Турции с военным атташе США полковником Джедвином, на которой была достигнута договоренность о проведении сепаратных мирных переговоров с Соединенными Штатами и Великобританией. Контакты продолжились в Анкаре и Каире. Черчилль увидел в этой ситуации желанный шанс проникнуть на Балканы и вместе с Рузвельтом выработал ряд весьма жестких условий. Союзники потребовали освободить все занятые болгарскими войсками территории и привести границы страны в соответствие с их расположением по состоянию на 1 января 1940 года, предоставить им право оккупации всей страны или ее любой части по выбору, а также отбора для ведения боевых действий против Германии или Италии такого количества войск, материалов и транспорта, сколько они потребуют, причем без предоставления Болгарии статуса совоюющей стороны. Кроме того, София должна была выплачивать репарации, степень же разоружения ее армии подлежала определению позднее. Предварительные условия капитуляции были тяжелы, однако выбирать не приходилось, и в страну прибыло несколько тайных миссий СОЕ и ОСС. Собственно, британцы еще ранее пытались проникнуть в Болгарию и взять под контроль Отечественный фронт, но их попытки блокировал лидер югославских четников Михайлович. Он прекрасно понимал, что способен перекрыть каналы связи СОЕ с соседней страной, и требовал взамен прекращения поддержки Тито. В результате первая миссия во главе с майором Мостин-Дэвисом попала в Болгарию через Албанию лишь в сентябре 1943 года. Отсутствие надежной базы для операций привело к тому, что 22 марта 1944 года разведчики были захвачены местной полицией и после инсценировки суда казнены. Лишь один из офицеров миссии, майор Фрэнк Томпсон едва ускользнул. Несмотря на тяжелые потери миссии и иные трудности, он продолжил работу и два месяца спустя смог сформировать на сербской территории болгарский партизанский отряд из 500 бойцов и направить его через границу. Майор понимал, что его люди практически обречены, но видел свой долг в том, чтобы отправиться в бой вместе с ними. Партизаны попали в засаду и были частично уничтожены, а частично захвачены, в числе последних оказался и майор. Он носил британскую военную форму, однако суд не принял во внимание это обстоятельство и приговорил его к смертной казни. Майор Томпсон стал единственным из погибших в Восточной Европе офицеров СОЕ, память о котором была официально увековечена в названии одного из сел и улиц различных городов.

К весне 1944 года британцы успели передать болгарам снабжение, достаточное для вооружения 500 человек, а также 50 тысяч фунтов стерлингов на оперативные нужды. Майоры Харрингтон и Макферсон представляли СОЕ и осуществляли практическое взаимодействие в переговорах о капитуляции. В этой ситуации Болгария явно ускользала из послевоенной зоны советского влияния и превращалась в форпост Британии и отчасти Соединенных Штатов почти на границах СССР. Ход тайных переговоров о сепаратном мире не составлял секрета для Москвы, обладавшей прочными позициями в Софии. В отличие от ситуации с рейхом, Советский Союз не мог просто форсировать продвижение своих войск и захватить спорные территории, поскольку не воевал с Болгарией, однако вопрос был все же решен просто и однозначно. Неожиданно для остального мира 5 сентября 1944 года посла Болгарии в СССР вызвали в НКИД для вручения ноты следующего содержания: “Советское правительство… не считает далее возможным сохранять отношения с Болгарией, рвет всякие отношения с Болгарией и заявляет, что не только Болгария находится в состоянии войны с СССР, поскольку на деле она и ранее находилась в состоянии войны с СССР, но и Советский Союз отныне будет находиться в состоянии войны с Болгарией”[221]. Этот шаг сразу же изменил всю обстановку, позволил ввести в страну войска 3-го Украинского фронта, только что завершившие наступательную Яссо-Кишиневскую операцию, и отменил все предварительные договоренности с Британией и США. Повинуясь команде из Москвы, переданной через ЦК вновь образованной партии БРП(к), по всей Болгарии вспыхнули забастовки, а партизаны начали захватывать один населенный пункт за другим. В ночь с 8 на 9 сентября партизаны и перешедшие на их сторону части болгарской армии захватили в Софии основные правительственные здания и в 06.00 передали по радио сообщение о победе восстания и переходе власти к Отечественному фронту. Одновременно по территории страны без единого выстрела продвигались советские войска. Уже 8 сентября, сразу после перехода ими государственной границы, правительство Отечественного фронта объявило войну Германии. Болгарская армия, насчитывавшая 22 пехотные и 1 кавалерийскую дивизию, а также 1 броневую, 1 кавалерийскую и 5 пограничных бригад общей численностью 450 тысяч человек, вошла в состав Третьего Украинского фронта и вместе с советскими войсками вступила в Югославию, а затем в Венгрию и Австрию. Одновременно началась ее чистка, в ходе которой были уволены 42 генерала и 1219 офицеров, признанных нелояльными к новому режиму.

Поскольку территория Болгарии была полностью занята советскими войсками, союзнические спецслужбы более не имели формальных оснований содержать там своих представителей. Используя это обстоятельство, 25 сентября 1944 года Москва потребовала от Лондона и Вашингтона отозвать все миссии СОЕ и ОСС, что те и исполнили незамедлительно. Однако уже через два дня Фитин уведомил их, что миссии могут возвратиться обратно при условии предоставления советской стороне полных списков агентуры в Юго-Восточной Европе. Руководители СОЕ и ОСС пошли на это и тем самым фактически сдали доверившихся им участников Сопротивления в Болгарии, Румынии, Венгрии, Албании и Югославии. С этого момента СССР и просоветские режимы в регионе взяли под полный контроль личный состав даже тех партизанских отрядов и подпольных групп, в которых ранее не располагали никакими оперативными позициями. Таким образом, кратковременный возврат миссий западных союзников в Болгарию не принес им никаких выгод и, более того, полностью разрушил британский и американский агентурный аппарат на Балканах и в прилегающих странах.

Планы Вашингтона и Лондона рухнули, и теперь им не оставалось ничего другого, как только 28 октября 1944 года совместно с СССР подписать с Болгарией соглашение о перемирии, замененное в 1947 году мирным договором.

2. РУМЫНИЯ

Румыния встретила Вторую мировую войну в далеко не блестящем политическом и экономическом состоянии. Ее экономика испытывала серьезнейшие трудности, весьма усугублявшиеся действиями ближайшего союзника — Германии. Глубоко убежденный в расовой неполноценности румын Гитлер рассматривал их страну лишь в качестве сырьевого придатка и удобного плацдарма для размещения своих вооруженных сил. Такое отношение предопределило заключение 25 марта 1939 года германо-румынского экономического соглашения, согласно которому за выделение займа в 250 миллионов марок немцы получали право создания на территории Румынии совместных предприятий по эксплуатации ее недр. В этом отношении страна была весьма ценной, поскольку располагала вторыми по величине в Европе разведанными запасами нефти, четвертыми — природного газа, а также богатыми месторождениями угля, соли, меди, марганца, золота, серебра и алюминия. Крайне важным для испытывавшей постоянную нехватку продовольствия Германии являлось и сельскохозяйственное производство Румынии. 29 сентября 1939 года Берлин и Бухарест заключили секретное соглашение, согласно которому за передаваемое румынской армии трофейное польское оружие следовало рассчитаться нефтью и лесом на сумму 300 миллионов марок. Заключенный в мае 1940 года “нефтяной пакт” обязывал Бухарест ежемесячно поставлять в рейх 130 тысяч тонн нефти. В это же время Румыния объявила о выходе из Лиги Наций, мобилизовала миллион резервистов и обратилась к Германии с просьбой о помощи в создании укрепленного “Восточного вала”. Таким путем король Кароль II и правительство надеялись приобрести защиту от территориальных притязаний, предъявляемых к Румынии практически всеми соседними государствами.

Однако это не помогло. 26 июня 1940 года Советский Союз потребовал передать ему территории Бессарабии и Северной Буковины общей площадью 50,1 тысячи квадратных километров с населением 3748 тысяч человек. Связанная договором с СССР Германия не вмешивалась в этот спор, и 28 июня Румыния “добровольно” согласилась на передачу указанных земель. Пример оказался заразительным, и 19–21 августа Болгария отторгла от нее Южную Добруджу (7,6 тысяч квадратных километров и 378 тысяч человек). На этом процесс не остановился. 30 августа на втором “Венском арбитраже” с участием Германии и Италии было решено передать Венгрии давнюю конфликтную территорию — Северную Трансильванию (42,2 тысячи квадратных километров и 2,6 миллиона человек). Ранее, на первом “Венском арбитраже” 1938 года, Румыния утратила южные районы Словении и Закарпатскую Украину. В результате возникшего в стране политического кризиса Кароль II отрекся от престола в пользу сына Михая и покинул страну, предварительно ограбив свой дворец. В частности, он заменил подлинники картин Рембрандта заранее заготовленными копиями, а все его имущество заняло целый поезд. В Румынии установилась военная диктатура премьера генерала Иона Антонеску, принявшего на себя также титул главы государства, единственным соперником которого являлся вице-премьер и лидер так называемой легионерской партии “Железная гвардия” Хория Сима.

Ион Антонеску

Эта политическая организация возникла в среде университетского студенчества в 1927 году, до 1930 года носила название “Легиона Михаила Архангела” и была близка к фашизму, но заметно отличалась от него крайней религиозностью легионеров, зачастую граничившей с мистицизмом. Основными соперниками “Железной гвардии” стали военные круги, и в 1939–1940 годах между ними установилось шаткое равновесие. Германские спецслужбы всячески поддерживали его, причем СД-аусланд ориентировалась на легионеров, а абвер — на Антонеску. Видя это, генерал всячески вытеснял “железногвардейцев” и провоцировал их на мятеж, который мог бы развязать ему руки и дать свободу действий. Тем временем в октябре 1940 года рейхсфюрер СС Гиммлер распорядился создать в Бухаресте своего рода резидентуру под названием “Группа связи с Легионом”. Следует заметить, что функционеры “Железной гвардии” отнюдь не являлись слепыми сторонниками немцев и даже противодействовали их попыткам захватить ключевые позиции в добыче нефти, торговом судоходстве и промышленности Румынии, неизменно требуя 51 % национального капитала во всех совместных предприятиях. Это весьма раздражало поддерживавшего Антонеску Гитлера, хотя сами легионеры пребывали в наивной уверенности, что в предстоящем конфликте с военными Германия поддержит их или хотя бы останется нейтральной. В этом заблуждении пребывали, однако, не только “железногвардейцы”, но и разведчики из СД-аусланд.

Хория Сима

Их коллеги из абвера к этому времени не желали даже общаться с Сима и его подчиненными. Кроме корпоративной военной солидарности, они руководствовались вполне конкретными задачами обеспечения бесперебойных поставок нефти и нефтепродуктов в рейх, имевших первостепенную важность для ведения войны. 10 октября 1939 года Верховное командование вермахта (ОКБ) издало приказ о создании специального органа по охране перевозок по Дунаю. Абвер пока не мог обеспечить их полноценное оперативное прикрытие, поскольку не располагал в Бухаресте соответствующей структурой, которую принялся срочно создавать. На этом этапе к проблеме подключился посол рейха в Румынии Манфред фон Киллингер, предложивший министру иностранных дел фон Риббентропу и начальнику абвера адмиралу Канарису осуществить для этой цели ряд мер. Прежде всего, на территории страны создавались 10 ударных отрядов из фольксдойче во главе с офицерами военной разведки. Абвер также должен был подобрать одно из бездействующих в Вене пассажирских судов “Дунайской пароходной компании” и использовать его для подготовки рулевых и лоцманов на различных участках Дуная. Не осталась без дела и Служба безопасности. СД поручалось сформировать шесть групп по 10 человек и держать их в готовности, чтобы в любой момент иметь возможность рассредоточить боевиков по речным буксирам. Все предложения были приняты и реализованы.

Тревожились немцы далеко не напрасно. Еще до начала войны в Великобритании существовал план пресечения сообщения по Дунаю, введенный в действие в 1940 году. Согласно ему, на реке были выбраны три барьерных места, способные парализовать судоходство: теснина Гребен, дефиле Казан и ущелье Железные Ворота. В первом из них был заложен заряд, взорванный в неудачный момент. Британский агент не дождался прохождения через Гребен крупного каравана, соблазнился германским составом из буксира и четырех нефтеналивных барж и привел в действие детонатор. Взрыв уничтожил две баржи, однако на судоходство это не повлияло. В дефиле Казан большая глубина и незначительная ширина Дуная существенно увеличивают скорость течения реки. Англичане планировали заложить значительное количество взрывчатки под нависающий над руслом утес и взрывом обрушить его, чтобы еще более ускорить течение и сделать невозможным судоходство на этом участке. Приготовления к операции начались, но агенты абвера засекли массовый подвоз взрывчатых веществ, после чего 12 декабря 1939 года посольство Германии в Югославии, на территории которой находилось ущелье Казан, обратилось с протестом к Белграду, и диверсия была предотвращена. В румынских Железных Воротах британцы планировали затопить несколько барж с цементом и парализовать судоходство по реке. Другой план предусматривал обрушение в реку локомотива, буксировавшего речные суда. Ни один из них не был реализован, и основная заслуга в защите навигации по Дунаю безусловно принадлежала абверу.

В декабре 1939 состоялись переговоры Канариса с начальником Секретной службы информации (ССИ) полковником Михаилом Морусовым, на которых обсуждался вопрос обеспечения защиты нефтепромыслов, нефтеперегонных заводов и путей транспортировки нефти. Оба разведчика согласились с необходимостью усиления подразделений специального назначения из состава диверсионного отдела Абт-П, и в Румынию были направлены дополнительные силы. Первая группа диверсантов из II батальона полка специального назначения “Бранденбург” во главе с обер-лейтенантом по документам чешских инженеров прибыла в Бухарест, а затем перебазировалась в Плоешти. Вскоре туда же прилетели и следующие боевики, после чего их численность достигла 12 человек. Очередное пополнение состоялось 30 августа 1940 года. Прибывающие маскировались под нефтяников, крестьян, спортсменов, участников молодежных делегаций и использовались в парных с офицерами ССИ патрулях на территории нефтепромыслов. Несколько гражданских лиц были арестованы как британские агенты, однако позднейшие исследования показали, что они стали жертвами обычной шпиономании. Зато вполне реальным было сопровождение бойцами “Бранденбурга” в униформе железнодорожников направлявшихся в рейх поездов с нефтью. Эшелоны состояли из 35 цистерн, 4 из которых имели площадки для охраны. На каждой остановке солдаты спрыгивали на землю, вели активное наблюдение и проверяли ходовую часть своей группы вагонов. Таких остановок до Вены было около 100, после пересечения границы рейха охрана покидала свои посты.

В сентябре 1940 года в страну прибыли германские войска под командованием генерала от кавалерии Эриха Ганзена, имевшие статус военной миссии, но фактически являвшиеся регулярными частями вермахта. С октября на территории Румынии дислоцировались 13-я моторизованная и 16-я танковая дивизии, а к декабрю 1940 года общая численность немецких “инструкторов” достигла 300 тысяч человек и тысячи самолетов[222]. Идея прикрытия этой группировки статусом военной миссии возникла у воздушного атташе Германии в Бухаресте полковника Герстенберга, использовавшего результаты переговоров Морусова с начальником разведки абвера полковником Пикенброком. Первоначально немцы действительно собирались направить в Румынию инструкторов для реорганизации ее армии и ВВС, однако вскоре первоначальный замысел претерпел принципиальные изменения. Морусов всячески содействовал координации военных и разведывательных усилий двух государств, но его активность прервал внезапный арест. Отрекшийся от престола Кароль II более не мог защищать одного из своих доверенных лиц, нажившего немало врагов за 11 лет руководства секретной службой. Его смертельно ненавидели легионеры, поскольку ССИ последовательно проводила линию на ограничения могущества “Железной гвардии”. Несколько функционеров партии организовали арест Морусова, который они осуществили без ведома Сима, и в итоге, невзирая на заступничество немцев, без суда и следствия расстреляли его.

Румынские спецслужбы проводили интенсивные агентурные операции против своих главных противников, которыми считались Советский Союз, Венгрия и Болгария. Отношения с двумя последними государствами, особенно с Венгрией, отличались крайней напряженностью, и на протяжении почти всей Второй мировой войны Румыния держала в Карпатах одну из трех своих армий. Лишь авторитет Берлина удерживал эти две страны от открытого вооруженного столкновения. Советский Союз, естественно, также считался врагом, особенно после отторжения 28 июня 1940 года Бессарабии и Северной Буковины. Последняя территория никогда не входила в состав Российской империи и ее захват представлял собой силовую акцию в чистом виде, не подкрепленную даже сколько-нибудь обоснованными ссылками на историю. Поэтому Гитлеру было несложно убедить Антонеску в необходимости вступления в “Антикоминтерновский пакт”, а затем и присоединиться к “Тройственному пакту”. Недружественное отношение к Москве являлось в Бухаресте традиционным, и Кароль II однажды заявил: “Я предпочел бы видеть в стране немцев в качестве врагов, чем русских в качестве друзей”[223]. Спецслужбы Румынии действовали соответственным образом, забрасывая в СССР агентуру в значительных количествах, хотя и не всегда высокого качества. Например, только в конце ноября — начале декабря 1939 года в одной лишь Одесской области были арестованы шесть румынских агентов[224]. Вообще же основными районами разведывательных устремлений Бухареста являлись Молдавская АССР (позднее ССР), Одесская, Винницкая и Каменец-Подольская (позднее Хмельницкая) области, а также приграничная полоса Приднестровья.

В это же время в разведывательном сообществе Румынии произошли изменения. В результате утраты доверия к начальнику Секретной службы информации Морусову и его ареста Антонеску издал указ от 8 сентября 1940 года № 3089, в соответствии с которым Секретная служба выводилась из состава министерства национальной обороны и передавалась в подчинение совету министров. Очередным указом от 13 ноября 1940 года № 3813 она переименовывалась в Специальную службу информации и реорганизовывалась. Теперь ее внутренняя структура состояла из 12 секций, первая из которых отвечала за ведение внешней разведки. Ранее влиятельная Секретная служба информации утратила свое значение и превратилась в практически бездействующий орган с почти нулевым финансированием. Новая ССИ, напротив, достигла заметного развития и к 1944 году насчитывала 917 человек личного состава, в том числе 89 офицеров, 24 унтер-офицера, 502 штатных и 302 внештатных агента[225]. Оперативную работу против СССР вело возглавляемое полковником Василием Палиусом подразделение ССИ под названием “Агентура Восточного фронта”, имевшее кодовое обозначение “Вултурул”. Его штаб-квартира располагалась в столице, подвижный штаб находился на фронте, а стационарные информационные центры — в Черновцах, Кишиневе и Одессе.

Начальник ССИ Эужен Кристеску в советском плену

Подвижному штабу подчинялись три подвижных центра с подцентрами, на связи у которых находились забрасываемые через линию фронта резиденты, разведгруппы и отдельные агенты. Помимо разведывательных задач, “Агентура Восточного фронта” ведала также и контрразведкой. Именно это направление и было наиболее результативным, поскольку широкомасштабная программа создания резидентур на оставляемой территории Украины, равно как и переброска агентуры через линию фронта, в 1943–1944 годах фактически провалились. Не имевшие серьезной мотивации резиденты и агенты в подавляющем большинстве случаев просто разрывали связь с забросившим их разведорганом и предпочитали тихо дожидаться наступления мирного времени.

На территории Румынии действовали резидентуры советской внешней разведки, органы Разведывательного управления генштаба и приграничных военных округов, а также агентура пограничной разведки. К началу войны военные разведчики уже в основном восстановили позиции, утраченные после разгрома точки в Аккермане и последующей потери в 1933–1934 годах практически всего агентурного аппарата. Существенные успехи во внедрении нелегалов были достигнуты в период, непосредственно следовавший за присоединением Бессарабии и Северной Буковины, когда под видом беженцев в Румынию была заброшена большая группа разведчиков. Следует отметить, что обратного действия не произошло, поскольку отторжение румынских территорий было произведено столь стремительно, что разведывательные органы противника просто не успели провести соответствующие подготовительные мероприятия. Они смогли оставить на месте лишь нескольких агентов с радиопередатчиками и оговорить условия связи для установления ее в дальнейшем через курьеров.

Британия, издавна пристально следившая за Балканами и еще более внимательно — за нефтедобывающими регионами, не могла оставить Румынию без внимания, однако МИ-6 не располагала в стране агентурными позициями, и это направление принял на себя СОЕ. Его находившаяся в помещениях британской миссии в Бухаресте резидентура подчинялась румынскому отделению, которым руководил Эдди Боксшелл. После эвакуации в феврале 1941 года вместе с дипломатами страну вынуждены были покинуть и разведчики, успевшие лишь оставить радиопередатчик в доме тестя Боксшелла князя Штирбу. Несмотря на многолетнюю профранцузскую ориентацию Румынии, в ней имелись и англофилы, главным из которых являлся лидер полуофициальной Крестьянской партии Юлиу Маниу. Его помощь СОЕ практически равнялась нулю, поскольку привыкший к парламентским дебатам политический деятель ничего не делал, зато прекрасно умел находить проблемы, препятствующие решению самых несложных вопросов. Руководство СОЕ поняло, что ожидать содействия от Маниу было бы наивно, поэтому в страну забросили руководителя стамбульской точки Гардайна де Настелена. Он прекрасно знал Румынию, поскольку до войны играл видную роль в британской колонии в Бухаресте, и шансы на успех у него были довольно велики. Однако вскоре после его приземления какая-то бдительная крестьянка по одной лишь ей известным признакам распознала иностранца в проходящем через ее деревню пешеходе и вызвала полицию. Разведчик был арестован. В отличие от многих его коллег, пойманному парашютисту повезло.

Некоторое время он провел в сносных условиях в камере, а позднее король Михай I отправил его в Стамбул в качестве курьера с предложениями о заключении перемирия.

Достаточно вялые события в оперативной области компенсировались напряженной политической борьбой Антонеску с легионерами за влияние в стране. Уверенные в германской поддержке “железногвардейцы” поддались на провокации главы государства и 21 января 1941 года внезапно захватили в столице почти все основные правительственные и общественные здания, за исключением резиденции премьер-министра и министерства иностранных дел. Симпатизировавший мятежникам столичный гарнизон не оказал сопротивления, и Сима уже видел себя во главе государства и правительства. Однако ситуация изменилась совершенно неожиданным для него образом. Попытку переворота без единого выстрела пресекли германские войска, расположившие свои танки на ключевых перекрестках Бухареста, после чего Антонеску смог ввести в город верные ему части и окончательно подавить попытки сопротивления легионеров. Резидент СД в Румынии гаупштурмфюрер СС Отто Большуринг сумел заручиться обязательством Антонеску амнистировать “железногвар-дейцев” в обмен на их сдачу. Глава государства торжественно пообещал не открывать огонь по отходящим отрядам, однако нарушил свое слово и расстрелял из пулеметов около 800 человек. Немцы были буквально шокированы, но сделать ничего не могли, легионеры уже погибли. Тогда местная резидентура СД-аусланд решила спасти хотя бы верхушку партии во главе с Сима и под видом больных солдат вермахта на санитарном транспорте эвакуировала их в рейх.

В Берлине эта акция получила весьма нежелательный резонанс. Гитлер возмутился нарушением Службой безопасности инструкций по поддержке Антонеску и распорядился примерно наказать виновных. Посланник фон Киллингер объявил Большурингу, что должен арестовать его, и действительно сделал это, несмотря на протесты Гиммлера. В данном случае влияние рейхсфюрера СС оказалось недостаточным, верх взял министр иностранных дел фон Риббентроп, страстно желавший расквитаться с нарушителями его линии на Балканах. Другим следствием описанных событий явился запрет на проведение в Румынии любых операций СД-аусланд, а бывший резидент много месяцев просидел под арестом на Принц-Альбертштрассе. Лидеры “Железной гвардии” остались в Германии и не имели даже права переписки, в случае любого нарушения их ожидала немедленная репатриация, то есть смерть. Осенью 1942 года Сима направился к Муссолини, но не встретил у него понимания и был возвращен в Германию, где за нарушение установленных правил попал в концлагерь. Его помощники за менее тяжкие прегрешения в июне 1943 года были отправлены в лагеря Дахау и Бухенвальд и пробыли там до августа 1944 года.

Принципиально изменило обстановку в Румынии нападение рейха на СССР. К этому времени страна уже семь месяцев находилась в составе Тройственного пакта, и на ее границе с Советским Союзом дислоцировались 11-я армия вермахта (8 дивизий), а также собственные 3-я и 4-я армии, насчитывавшие 13 дивизий и 8 бригад. Следует отметить, что основные силы румынских войск, насчитывавших 8 армейских, 1 кавалерийский, 1 горнострелковый корпус и 35 дивизий[226] дислоцировались в Карпатах на границе с Венгрией. Бухарест надеялся на победу и рассчитывал в результате ее не только возвратить утраченные в 1940 году территории, но и приобрести новые, расположенные за Днестром, для которых был уже выработано официальное наименование Транснистрия. Это позволяло румынам смириться с фактическим ограблением, которому ее подвергал германский союзник, за бесценок вывозивший нефтепродукты, лес, продовольствие и другие необходимые для ведения войны материалы.

Естественно, немедленно оживилась прежде безмолвствовавшая коммунистическая партия Румынии (КПР), 6 июля 1941 года опубликовавшая “Платформу единого национального фронта румынского народа против фашистских оккупантов и военно-фашистской клики во главе с предателем Антонеску”. Однако, в отличие от Болгарии, ее действия не привели к возникновению партизанского движения. Первые и крайне незначительные по численности отряды появились лишь в начале 1944 года, зато на территории страны на последних стадиях войны действовали перешедшие границу партизанские части и соединения из СССР. Кроме того, по лесам Румынии бродили банды дезертиров, весьма многочисленных после 1942 года. КПР никак не могла поднять народ на борьбу с режимом, хотя основания для этого имелись: на Восточном фронте румынские войска потеряли около 660 тысяч человек, из них убитыми, пленными и пропавшими без вести — около 410 тысяч[227]. Такая пассивность коммунистического руководства наряду с некоторыми другими факторами вызвала недовольство в Москве. 4 апреля 1944 года его сменили, после чего партия начала играть более активную роль в выводе страны из войны. В мае начались переговоры на этот предмет с королевским двором, и уже 14 июня на совместном совещании монарх и коммунисты утвердили план намеченного на 24–26 августа восстания в столице и состав руководящего Военного комитета. Такая уступчивость Михая I и его окружения объяснялась довольно просто: 26 марта 1944 года на территорию Румынии вступили первые советские войска. 12 апреля представитель СССР передал румынам шесть условий, на которых Москва соглашалась заключить перемирие:

1. Немедленный разрыв отношений с Германией и совместная борьба против нее для восстановления независимости и суверенитета Румынии.

2. Восстановление советско-румынской границы в соответствии с договором 1940 года.

3. Возмещение нанесенных СССР убытков.

4. Возвращение всех военнопленных и интернированных.

5. Свободное перемещение советских войск по территории Румынии во всех направлениях и оказание им всяческого содействия.

6. Гарантия со стороны СССР отмены решений второго Венского арбитража относительно Трансильвании.

Румынская сторона отвергла эти условия как неприемлемые. Боевые действия продолжались, войска 2-го и 3-го Украинских фронтов все ближе подходили к Бухаресту. Руководство страны пыталось найти контакты с западными союзниками, основным инициатором чего являлся министр иностранных дел Михай Антонеску, однофамилец премьер-министра, часто использовавший это совпадение для достижения своих целей. Его программа заключалась в подписании мира с Западом в обмен на получение защиты от продвигавшихся советских войск. В качестве первого практического шага Антонеску разрешил оставаться в Бухаресте посланнику правительства Бадольо Бова Скопиа и отклонил просьбу марионеточной Итальянской социальной республики об аккредитации своего посла в румынской столице. Однако все эти абсолютно бесперспективные попытки были заведомо обречены на провал, и несколько направленных Михаем Антонеску миссий возвратились без какого-либо результата.

Резидентура СД в Бухаресте находилась в курсе этих переговоров и проинформировала Берлин, но там никак не могли выработать соответствующую линию поведения. Пока немцы выжидали, румыны решились на серьезные действия. 23 августа 1944 года охрана Михая I арестовала Иона и Михая Антонеску, после чего король вызвал во дворец военного министра К. Пантази, министра внутренних дел К. Попеску, генерального инспектора жандармерии К. Пики-Василиу и префекта полиции Бухареста М. Елефтереску, которых также арестовали. Так одним ударом были обезврежены руководители всех силовых ведомств и сторонники как продолжения борьбы на стороне Германии, так и переговоров с Западом. В дальнейшем арестованных передали СССР. В тот же день король издал декларацию, в которой объявил о смещении Иона Антонеску со всех постов и о поручении генералу К. Сэнэтеску сформировать новое правительство, а также обратился к Советскому Союзу с просьбой о перемирии. Уже на следующий день Румыния вышла из войны против СССР, а 25 августа объявила войну Германии. С 24 по 31 августа в Бухаресте проводилась операция по зачистке столицы от немцев и от сторонников Антонеску, в 1944 году казненного за военные преступления. После этого Гитлер вспомнил о находившихся в германских лагерях руководителях “Железной гвардии” и предложил Сима возглавить спешно сформированное в Вене эмигрантское правительство. Тот согласился, но никаких существенных результатов эта акция не принесла, не в последнюю очередь по причине раскола в среде самих легионеров.

В эти же дни в Бухаресте появилась группа американских разведчиков. В самом конце августа 1944 года в город прибыла миссия ОСС “Багхауз” во главе с Расселом Дорром под официальным прикрытием поиска сбитых американских летчиков. В действительности разведчики намеревались захватить германские и румынские архивы и изучить состояние нефтеперерабатывающих предприятий в районе Плоешти. “Багхауз” оказалась одной из самых успешных операций ОСС за всю войну. Ее офицеры Фридрих Буркхардт и Филип Кумбс сумели захватить архивы штаба люфтваффе и отдела абвера при главном командовании на Юго-Востоке до того, как до них добрались группы советской разведки и контрразведки “СМЕРШ”. 40 мешков трофейных документов были вывезены на базу ОСС в Казерте, где большая группа аналитиков разбирала их в течение нескольких недель. В дальнейшем операции американской разведки на территории Румынии проводила стамбульская точка, руководитель которой Фрэнк Уизнер, будущий заместитель директора ЦРУ, прибыл в Бухарест в сентябре 1944 года и оставался там до высылки в следующем году советскими военными властями.

Все это время немцы не бездействовали, но и не полагались исключительно на методы секретной дипломатии. Германская разведка получила указание задействовать все свои оперативные возможности и еще до отвода частей вермахта с румынской территории начала готовить возвращение страны в свою сферу влияния. Сотрудники прикомандированной к штабу германских войск в Бухаресте фронтовой разведывательной команды, бывшей абвер-команды-201, приступили к созданию основной и запасной агентурной сети для пресечения попыток вывода Румынии из войны. На случай отступления, закладывались тайники и базы. Только помощник начальника фронтовой разведывательной команды-201 лейтенант Бидерман заложил в них доставленные из рейха 600 автоматов и 12 ящиков боеприпасов[228]. В дальнейшем туда же были заложены взрывчатые вещества, детонаторы и радиостанции. Бидерман попал в советский плен и сообщил о расположении складов, после чего они были опустошены, а в непосредственной близости от тайников расположены засады.

Германская разведка оставила при отступлении из Румынии не менее десяти нелегальных резидентур, часть из которых располагала магистральной радиосвязью с рейхом, кодами и шифрами. Общим руководителем всей подпольной разведывательно-диверсионной сети и главным резидентом агентурных групп и одиночных агентов с конца августа 1944 года стал оберштурмбанфюрер СС Ральф Гуннер (“Боб”, “Гергот”), бывший заместитель руководителя точки абвера в Бухаресте, в дальнейшем переведенный на службу в СД-аусланд. Все нелегальные резиденты более низкого уровня вели магистральный радиообмен самостоятельно или через радиста другой группы. Во избежание крайне нежелательного и опасного переплетения связей, горизонтальный радиообмен между резидентурами категорически запрещался. Гуннер в основном не вступал в личный контакт с резидентами, а передавал им указания и получал отчеты через сеть курьеров. Германская разведка придавала первостепенное значение регулярному поступлению информации об обстановке и настроениях в различных группах румынского общества. Для этого состав каждой из групп подбирался таким образом, чтобы входившие в нее агенты поддерживали контакты в имевших разведывательное значение слоях общества: королевском дворе, вооруженных силах, политических партиях, подпольных группах легионеров и так далее.

Одну из нелегальных резидентур возглавлял немец, гражданин рейха, женатый на молдаванке. Его попытка поселиться с ней в Германии потерпела провал из-за расистских убеждений соседей, называвших женщину не иначе как цыганкой и устраивавших ей постоянные обструкции. Не в силах ужиться со столь расово сознательными людьми, будущий резидент уехал с женой в Бессарабию и жил там до присоединения этой территории к СССР. Произошедшая с ним неприглядная история настолько отвратила его от национал-социализма, что в 1940 году он добровольно предложил свои услуги советской разведке, в которой получил псевдоним “Хельмут”. С 1940 по 1941 год агент освещал обстановку в немецкой диаспоре Бессарабии, а при отступлении Красной Армии получил указание остаться на месте и вступить в вермахт, желательно в разведку. Свободное владение румынским языком и широкие связи в местном обществе заинтересовали СД-аусланд, в которую “Хельмут” вскоре был зачислен. Он оказался способным сотрудником и вскоре занял весьма ценную в разведывательном отношении должность офицера связи между румынской разведкой и СД. Однако из-за отсутствия контакта с советской разведкой, все это оказалось для нее бесполезным. “Хельмут” искренне желал восстановить утраченный контакт, ездил в оккупированную Одессу в поисках подпольных групп, но безрезультатно. В 1941 году его не снабдили ни условиями связи, ни простыми паролями, поэтому представители партизан сочли заявителя обычным провокатором и уклонились от дальнейших контактов с ним. Разведчику оставалось только служить режиму, который он ненавидел и против которого предполагал бороться.

Ситуация изменилась в 1944 году. “Хельмут” был оставлен нелегальным резидентом в Румынии и получил на связь четырех агентов, известных по оперативным псевдонимам “Григориу”, “Джика”, “Иоган” и “Том”. Все они были румынами, двое из них освещали обстановку в среде легионеров, третий имел доступ к королевскому двору, а четвертый — к руководству национал-царанистской и либеральной партой. Передатчик и шифры для связи с центром находились у “Хельмута”, выполнявшего одновременно функции резидента, шифровальщика и радиста. В изменившейся обстановке возобновление контакта со спецслужбами СССР не составило никаких сложностей, и три следующих месяца группа работала под контролем отдела контрразведки (ОКР) “СМЕРШ” 2-го Украинского фронта. Активных действий контрразведчики не предпринимали и выжидали развития событий, тем более, что собиравшаяся агентами СД информация представляла несомненный интерес и для них. “Хельмут” задерживал и не отправлял лишь некоторые сообщения, содержавшие наиболее важную информацию, в основном касавшуюся передислокации частей Красной Армии.

Пока в “СМЕРШ” размышляли о возможном использовании группы “Хельмута” для выхода на Гуннера, оперативная обстановка в Румынии изменилась. В начале ноября советским военным властям сдался выброшенный с парашютом в ночь с 6 на 7 ноября 1944 года радист германской разведгруппы Джеорджеску. В прошлом он являлся радиооператором в группе румынской разведки при отделе военной разведки 8-й германской армии, а в октябре 1944 года был завербован немцами и после краткого курса подготовки выброшен в Румынии. Однако этот серьезно больной и уставший от войны человек отнюдь не собирался выполнять полученное задание ради явно проигрывающего войну рейха. Перебежчика отконвоировали в ОКР “СМЕРШ”, где он после дополнительных допросов показал, что прибыл в составе первой из двух групп под общим совместным руководством Н. Петрашку и А. Шмидта. Петрашку являлся доверенным лицом Хория Сима, направившего его для руководства всей сетью подполья легионеров на территории Румынии, а майор германской разведки Андреас Шмидт (“Молдаван”, “Титц”) должен был создавать нелегальную резидентуру в местной немецкой диаспоре, которую ранее возглавлял на протяжении нескольких лет. Однако это представляло собой лишь официальную часть его задания, в действительности же этот бывший резидент абвера в треугольнике Бухарест — Сибиу — Плоешти, прибыл для контроля за действиями румын и руководства ими в нужные моменты. Контрразведчики собирались начать радиоигру, но отсутствие кодов и шифров не позволяло осуществить этот замысел. Тогда “СМЕРШ” начал операцию “Приятели” без использования радиосредств с целью взять под контроль легионерское подполье в Румынии и связанные с ним немецкие группы. Ключевой фигурой в ней должен был стать “Хельмут”.

В это время германская операция натолкнулась на значительные проблемы уже при высадке первой группы агентов. Парашютисты приземлились в разных местах и не смогли собраться, а самой большой их неудачей оказалось исчезновение радиста Джеорджеску. Никто пока не догадывался о его сдаче в плен, однако уже сам факт отсутствия передатчика и оператора весьма затруднял дальнейшие действия агентов. Высадка в ночь с 8 на 9 ноября второй группы, в составе которой летели Шмидт и Петрашку, прошла еще хуже. Самолет с разведчиками был подбит, и хотя парашютисты смогли выпрыгнуть, это произошло далеко от намеченной точки. Петрашку с кодами и шифрами приземлился буквально на крышу дома в одной из занятых советскими подразделениями деревень и едва ускользнул от захвата, потеряв при этом 10 миллионов лей, предназначенных для финансирования подпольной работы.

Перечисленные события стали немедленно известны советским контрразведчикам, рассчитывавшим на попытку Шмидта добыть передатчик в одном из трех указанных Би-дерманом тайников. Именно так и произошло. В ночь с 19 на 20 ноября 1944 года на двух складах появились вооруженные люди, однако попытка захватить их не увенчалась успехом. Засады были одновременно атакованы с тыла и фронта, причем количество нападавших превзошло ожидания. Обошлось без потерь, но смогли уйти и диверсанты. Эти эпизоды показали, что у Шмидта осталась лишь одна возможность получить доступ к передатчику — установить связь с одной из действовавших в регионе нелегальных резидентур, которые он как бывший резидент прекрасно знал и сам организовывал. Теперь все надежды “СМЕРШ” возлагались на “Хельмута”, которому следовало взять на себя радиообмен прибывших агентов. Но в силу своего не слишком высокого официального положения в германской разведке знать об этих событиях он просто не мог и должен был ждать удобного момента для леген-дирования имевшейся у него информации. Вскоре агент “Хельмута” “Том” сообщил ему, что 24 ноября в Бухаресте один из легионеров из группы Петрашку — Шмидта искал радиоканал связи с Германией. Теперь двойник вполне мог начинать действовать. В соответствии с заранее согласованным планом действий, он через связника уведомил о произошедшем Гуннера и предложил ему встретиться для обсуждения возникшей ситуации. “Хельмут” не скрывал, что ему крайне не нравится появление в регионе параллельной подпольной сети, а особые полномочия ее руководителей расценил как знак недоверия к ранее существовавшим группам и к их главному резиденту. Гуннер весьма серьезно отнесся к полученной информации и полностью разделил возмущение своего подчиненного. Он увидел в Шмидте соперника и не собирался это терпеть. У контрразведчиков созрел план вывести “Хельмута” на личную встречу с главным резидентом и постараться разжечь у того еще большую неприязнь и ревность по отношению к прибывшим. 5 декабря 1944 года такая встреча состоялась. “Хельмут”, якобы беспокоясь о безопасности подпольных сетей СД в Румынии, предложил Гуннеру все же дать Шмидту и Петрашку своего радиста, чтобы контролировать их действия, и одновременно запросить центр о запрете для вновь прибывших вступать в связь с железногвардейским подпольем. Официально это мотивировалось необходимостью установления своего рода карантина. Долго уговаривать главного резидента не пришлось. Он сам предложил “Хельмуту”, которому доверял во всех отношениях, взять на себя поддержание радиообмена новых групп и одновременно контролировать их поведение. Так операция “Приятели” перешла в разряд радиоигр.

Уже первое сообщение группы Шмидта — Петрашку было весьма содержательным с контрразведывательной точки зрения. В нем содержалась ссылка на источники “02”, “05”, 16, Z4 , 55, Брудера, Берингера, Генриха и Нахте, весьма заинтересовавшая “СМЕРШ”. Не говоря уже о более широких задачах, их следовало немедленно установить и взять под контроль либо же обезвредить, однако эту задачу удалось выполнить далеко не сразу. Тем временем прибывшие проводили активную организационную работу по подготовке переворота и возвращения Румынии в число союзников рейха. Группа Шмидта — Петрашку периодически получала подкрепление, но располагавшая данными об этом советская контрразведка то организовывала перехват транспортных самолетов на известном ей маршруте их следования, то инсценировала случайные захваты высадившихся агентов на земле. В этот период “Хельмут” передавал и принимал сотни радиограмм, содержание которых немедленно передавалось в “СМЕРШ”. Постепенно были идентифицированы и перечислявшиеся в первой радиограмме источники. Одновременно и Гуннер не успокаивался и постоянно добивался отзыва Шмидта из Румынии, что в конечном счете и произошло. В начале февраля 1945 года главный резидент получил разрешение отправить в рейх конкурента и заместителя Петрашку Стойканеску, причем радиограмму об этом принес “Хельмуту” для передачи поздно ночью 8 февраля всего за несколько часов до их посадки в румынский “Хейнкель”. “Хельмут” понимал, что должен срочно предупредить своих руководителей, однако сделать это было крайне сложно, поскольку сильно замерзший Гуннер остался ночевать у него дома. Тогда двойник заявил, что во избежание простуды его нужно немедленно напоить водкой, и выбежал из квартиры якобы в ее поисках. Не имея времени обратиться к своему руководителю, он буквально бросился под первую попавшуюся советскую армейскую машину и вручил находившемуся в кабине старшине записку для передачи коменданту Бухареста. В ней содержалась информация для ОКР “СМЕРШ”2-го Украинского фронта. Все прошло удачно. Сообщение пришло вовремя, и вылетевший из Брашова 9 февраля в 05.00 “Хейнкель” был сбит около Дебрецена советскими истребителями. После вынужденной посадки его обгоревшие и травмированные пассажиры были арестованы, но далее произошло непредвиденное. Пилот самолета Маринеску сумел бежать и через венгерскую территорию вернулся в Бухарест. Он принес ошеломляющее известие о том, что советские контрразведчики знали подлинные факты о летевших под чужими именами Шмидте и Стойканеску. Кто именно допустил столь вопиющее легкомыслие, установить не удалось, однако это поставило “Хельмута” на грань провала. Для исправления ситуации “СМЕРШ’ организовал распространение слуха, гласившего, что много лет проживавшего в Румынии Шмидта опознали на аэродроме в Брашове. Возникшее недоверие Гуннера удалось рассеять.

Тем временем на допросах Шмидт показал, что в заговоре участвуют командующий 4-й армией генерал армии Аврамеску, генеральный инспектор мотомеханизированных войск корпусный генерал Драгалина, бывший министр внутренних дел в правительстве Антонеску генерал Алдя и добавил, что заговорщики рассчитывали заручиться поддержкой и других влиятельных лиц. В их числе он назвал премьер-министра Радеску, военного министра Не-гулеску, министра внутренних дел Пенеску, начальника контрразведки Станеску, лидеров национально-царанистской и либеральной партий Маниу и Братиану, начальников гарнизонов в Бухаресте, Сибиу, Брашове и Крайове и многих старших офицеров румынской армии. Вторая часть списка вызывает крайние сомнения уже хотя бы тем, что в ней присутствует Маниу. Этот политик никогда не симпатизировал немцам и потому не мог пытаться вернуть свою страну в подчинение Берлина, к тому же заведомо проигрывавшего войну. Кроме того, нежелание Маниу совершать какие бы то ни было активные действия было столь хорошо известно, что мало верится в возможность его внезапного перерождения, да еще и ради дела, которое он никогда не одобрял, и накануне его краха. Судя по всему, список Шмидта либо отражает его стремление скомпрометировать возможно большее число непричастных к заговору людей, либо, что значительно вероятнее, их фамилии попали туда под диктовку следователей “СМЕРШ”. Известно, насколько СССР стремился убрать любые независимые фигуры в восточноевропейских государствах, способные помешать Москве манипулировать их политикой, а такой прекрасный компромат как нельзя лучше способствовал их уводу с политической сцены под страхом осуждения за предательство национальных интересов. Вероятно, именно поэтому список Шмидта состоял из двух частей, причем в первую входили явно настоящие заговорщики. О закулисной деятельности Аврамеску СССР получал информацию из различных источников. В частности, в январе 1945 года руководитель Бюро стратегических служб США генерал Донован через военную миссию Соединенных Штатов в Москве уведомил НКГБ о подготовке восстания под руководством Аврамеску. Этот процесс зашел настолько далеко, что в ОКБ было решено вновь создать отдельное командование германскими войсками в Румынии, что косвенно подтверждала и осуществлявшаяся через радиостанцию “Хельмута” переписка с рейхом. Немцы были уверены в стабильности положения Аврамеску, поэтому было принято решение усыпить их бдительность и под благовидным предлогом отозвать его из войск для ареста. Лучшей приманкой сочли дезинформацию о предстоящем назначении генерала министром обороны, с восторгом принятую в СД. Не догадывавшийся о ловушке Аврамеску отбыл из расположения своего штаба, но до Бухареста не доехал. 3 марта 1945 года в районе венгерского города Ястребень его автомашину расстрелял истребитель люфтваффе и убил генерала на месте, что, безусловно, явилось для того наилучшим исходом.

Тем временем руководители “Железной гвардии” поняли, что рассчитывать на рейх им не приходится, поскольку нацистская Германия доживала последние месяцы. Они решили срочно переориентироваться на новых хозяев и провели серию встреч с англичанами, которых представлял бывший резидент в Праге, а затем руководитель Межведомственного балканского разведывательного центра (ИСБИК) Гарольд Гибсон. Первый контакт с ним состоялся еще в декабре 1944 года в бухарестской гостинице “Атена Палас”, а следующий — в январе 1945 года в спортивном зале дворца общества “Мика”. Судя по всему, договоренности достичь не удалось. Лишенное поддержки легионерское подполье постепенно свертывало свою деятельность, поскольку бессмысленность попытки переворота и расчетов на удар в спину Красной Армии стала уже очевидной. “Хельмут” еще продолжал принимать радиограммы, и 7 мая из Германии пришло сообщение о переориентации Сима на англо-американцев. Не вынесший этого Гуннер покончил с собой, но радиостанция советского двойника продолжала работать. 4 июня “Хельмут” принял составленную совершенно не по правилам радиограмму. Она была передана почерком незнакомого ему радиста, не содержала ни пароля, ни псевдонима получателя, ни кодовой подписи отправителя, ни указания о количестве шифрогрупп, но зашифрована была верно. Текст гласил: “После удаления всех препятствий восстанавливайте нормальную связь”[229]. В “СМЕРШ” заключили, что она исходила от американцев, и распорядились ответить на нее с запросом всех формальностей. Очередная радиограмма извещала, что с этого момента связь прерывается до 9 июня, но более она не возобновилась. Радиоигра “Приятели” закончилась.

Румыния плавно и постепенно соскальзывала в советскую сферу влияния. Маниу был заключен в тюрьму и умер там в 1947 году. Кабинет сменялся еще несколько раз, пока его направленность и состав не устроили Москву. Коммунисты получили в нем портфели министров путей сообщения, юстиции и внутренних дел, что позволило им контролировать всю внутреннюю политику в стране, внешней же политики Румыния некоторое время практически вообще не имела. Была проведена чистка фашистских элементов и аресты бывших легионеров, которыми руководила реорганизованная Специальная служба информации. Ее новая структура и функции были указаны в постановлении совета министров от 27 апреля 1945 года № 79. Теперь службой руководил генеральный секретарь, а ее первая (разведывательная) секция преобразовывалась в управление, отвечавшее за сбор политической, экономической, социальной и военной информации и осуществлявшее контроль за иностранными дипломатическими представительствами. Однако это ведомство просуществовало недолго, в 1948 году уже возник его преемник в лице Главного управления народной безопасности (ДГСП). В течение некоторого времени оба оперативных органа действовали параллельно, но по мере накопления опыта сотрудниками ДГСП надобность в Специальной службе информации отпала, и в 1950 году она уступила место коммунистической структуре. Тем не менее, в обиходе и прежние, и новые специальные службы именовались все так же — “сигуранца”.

3. ВЕНГРИЯ

Почти два десятилетия истории Венгрии, с 1920 по 1938 годы, прошли под знаком Трианонского мирного договора, входившего в систему Версальского мира и направленного на то, чтобы не позволить стране когда-либо стать значительной в политическом отношении державой. После распада Австро-Венгрии Будапешт некоторое время являлся столицей государства с территорией в 282 тысячи квадратных километров, но вскоре оно сократилось втрое, до 93 тысяч квадратных километров. От Венгрии отторгли в пользу Румынии Трансильванию и земли восточнее реки Тиса, а также половину Баната. Западная часть Баната и почти вся Бачка отошли к Югославии, Словакия и четыре закарпатских комитата — к Чехословакии, а Бургенланд получила Австрия. В результате за пределами политических границ Венгрии оказались 4 миллиона венгров, из которых вернулись около 500 тысяч, остальные составили национальные меньшинства в других странах. Все это создало благоприятные предпосылки для фашизации Венгрии, однако ее правительство прогнозировало печальные последствия такой тенденции и в 1937 году запретило созданную в 1935 году Партию народной воли, позднее именовавшуюся партией “Скрещенные стрелы” (“Нилашпарт”). Уже в ближайшие годы территория страны вновь расширилась за счет раздела Чехословакии и двух “Венских арбитражей”.

Формально Венгрия являлась монархией, но ее королевский престол пустовал после лишения представителей династии Габсбургов права занимать его. Регентом с 1919 года был Миклош Хорти де Нагибанья, сохранявший присвоенное ему еще в Австро-Венгрии адмиральское звание, что в лишенной выхода к морю Венгрии выглядело несколько нелепо. Короля в дальнейшем предстояло избрать, но достойные кандидаты пока не находились, и трон оставался вакантным. Венгрия стала первым государством, в 1934 году установившим дружеские отношения с нацистским режимом в Германии, что, однако, не означало полного и безраздельного доверия Будапешта к Берлину. Венгры небезосновательно опасались немцев и пытались найти противовес им в Риме. Хорти понимал, что Муссолини никогда не станет претендовать на господство над его страной, чего нельзя было сказать о Гитлере, и с 1939 по 1941 годы вел переговоры об избрании на венгерский престол принца из Савойской династии. Тем не менее, по наблюдениям близких к регенту современников, в глубине души он, скорее всего, лелеял надежды либо самому занять трон, либо узаконить отсутствие монарха, а пост регента сделать наследственным, для чего тщательно готовил своего старшего сына Иштвана.

К 1939 году откровенно фашистские “Скрещенные стрелы” являлись второй по величине партией страны, уступавшей только правящей с 1921 года партии “Венгерская жизнь” во главе с графом Бетленом. Рост их влияния произошел достаточно неожиданно и лишь благодаря тому, что лидер партии, уволенный из армии за участие в политической деятельности бывший майор генерального штаба Ференц Салаши, попал в тюрьму, а его преемник Кальман Хубай оказался прекрасным организатором и политиком. Однако после возвращения Салаши к руководству партией она вновь уменьшила численность, а многие ушедшие из нее члены организовали Венгерскую национал-социалистическую партию по примеру германской НСДАП. Основной внешнеполитической идеей Салаши было сохранение нейтралитета, которое он понимал довольно своеобразно. Лидер “Скрещенных стрел” полагал, что Европу следует поделить на сферы влияния, причем в центре должна доминировать Германия, на юге — Италия, а на юго-востоке, включая все Балканы — Венгрия. Как страна могла добиться такого положения, не вступая в конфронтацию с соседями, Салаши не конкретизировал.

Миклош Хорти

Хорти абсолютно не интересовали его теоретические построения, регент руководил государством и поэтому был человеком вполне конкретным. В частности, в начале 1941 года он добился подписания договора о дружбе с Югославией, ратифицированного парламентом 21 февраля. Весьма удивленный подобным развитием событий Гитлер потребовал от Хорти немедленно денонсировать его и вместе с рейхом напасть на Югославию, обещая за это возврат отторгнутых от Венгрии в 1918 году территорий. Премьер-министр полковник Пал Телеки счел это попранием законов чести и застрелился после провала своих попыток убедить регента не поступать подобным образом.

Венгрия располагала неплохой секретной службой, имевшей довольно сильные позиции в сопредельных странах, в особенности в Румынии, где она в основном опиралась на агентуру из числа венгерского национального меньшинства. Как и другие государства, пораженные в правах в результате заключения Версальского мира, первоначально она не имела права ни содержать генеральный штаб, ни вести разведку, ни аккредитовать военных атташе в иностранных столицах. Будапешт без особых проблем обошел запрет административным путем. По примеру Берлина, он возложил обязанности генштаба на 6-е главное управление военного министерства, в котором ведение разведки было поручено его 2-му отделу. В 1932 году, когда острота вопроса о соблюдении наложенных ограничений сгладилась, в Венгрии был официально создан генеральный штаб. Разведывательный отдел автоматически перешел в его состав и получил в штабной структуре классический 2-й номер. Гражданская сфера относилась к ответственности министерства внутренних дел. Оперативно-розыскную работу на соответствующих направлениях проводили инспекционный отдел МВД, политическая полиция и жандармерия, которые занимались левыми и правыми экстремистами и противодействием спецслужбам государств Малой Антанты.

Вся остальная контрразведка являлась прерогативой 2-го отдела генерального штаба. В рассматриваемый период этим разведорганом руководил полковник Штефан Уйсаси, бывший военный атташе в Праге. Как уже указывалось, начальник чехословацкой разведки Франтишек Моравец утверждал, что его подчиненный майор Бартик завербовал Уйсаси, однако это произошло уже в Будапеште, после возвращения полковника со службы в Чехословакии и присвоения ему звания генерал-майора. По этой же версии, в дальнейшем начальник венгерской разведки работал в пользу Великобритании, но какие-либо документальные доказательства такого утверждения отсутствуют. Разведывательное отделение 2-го отдела возглавлял полковник Кадар. Весьма квалифицированно работали венгерские военные атташе в различных столицах, добываемая ими информация являлась важной составной частью работы разведки. Военный атташе Венгрии в Москве в период 1934–1940 годов Ласло Фараго в дальнейшем дослужился до генеральского звания и возглавил жандармерию.

В Венгрии всегда уделялось особое внимание криптоанализу и радиоперехвату, причем во взаимодействии с союзными государствами. Начало совместной деятельности венгров с германской военной дешифровальной службой (“Ши”) было положено еще в 1922 году, после неудачной попытки немцев добиться от Австрии криптоаналитической помощи. В тот период венские коллеги не захотели помочь Берлину в запрещенной Версальским мирным договором деятельности, но порекомендовали обратиться в Будапешт, к недавним соседям по Австро-Венгерской империи. Представители рейхсвера последовали совету, и Венгрия стала первым государством, с которым Германия установила взаимодействие в области радиоразведки и дешифрования. Руководитель криптографической службы венгерского генерального штаба полковник Вильгельм Кабина от имени своей страны подписал так называемое “Берлинское соглашение” о секретном сотрудничестве. Помимо прочего, документ предусматривал взаимное информирование об аналогичных договорах, которые каждая из сторон может заключить с третьими государствами. Основная идея “Берлинского соглашения” заключалась в совместной работе над итальянскими дипломатическими шифр-системами, но вскоре оно распространилось также на польские, румынские и турецкие системы. Партнеры обменивались как добытыми ключами к шифрам, так и информацией о структуре и уязвимых местах шифров и кодов противников. В частности, переснятые венграми материалы из дипломатического багажа американского военного наблюдателя в Египте позволили немцам вскрыть “Черный код” военных атташе Соединенных Штатов. Венгрия оказалась для немцев выгодным партнером, с 1920 по 1944 год ее криптоаналитики вскрыли некоторые дипломатические шифры США и 12 государств Европы, среди которых были Франция, Италия, Швеция, Ватикан и Турция. Однако более всего “Ши” интересовало получение текстов радиограмм. В предвоенный период венгерские посты перехвата покрывали всю территорию Юго-Восточной Европы, поэтому немцы могли сосредоточить собственные усилия на других направлениях и создать на них более высокую плотность пеленгаторов и приемников. С ноября 1940 года, после присоединения Будапешта к “Тройственному пакту”, венгры начали перехватывать и передавать в Берлин переговоры советских ВВС. По некоторым оценкам, к 1944 году до 12 % исходных текстов радиограмм Шифровальное бюро вермахта получало из венгерских источников, в частности, от прикомандированных к подразделениям вермахта радиоразведывательных рот[230]. “Ши” не обменялось офицерами связи с венгерскими коллегами, вся информация шла через посольство Венгрии в столице рейха. Зато Главное управление имперской безопасности (РСХА) имело в Будапеште офицера связи, который также получал у венгров криптографические материалы, но не в порядке обмена, а за деньги. В этой связи произошел курьезный инцидент с подаренной Шифровальным бюро партнерам копией турецкого кода, который венгры продали РСХА как собственное достижение. Когда в Берлине разведчики СС решили похвастаться своими успехами перед военными криптографами, неприглядная история вскрылась и стала причиной немалого скандала.

Слева направо: Ганс Пикенброк, Вильгельм Канарис, Штефан Уйсаси и неустановленный немецкий офицер

Зато о другом омрачившем отношение рейха к Будапешту эпизоде немцы предпочли умолчать. Перед самым началом Второй мировой войны они продали венграм несколько коммерческих машин “Энигма” и полагали, что смогут читать переписку союзника. Однако те догадались о подобной возможности и сорвали германские планы, самостоятельно изменив внутренние соединения роторов. При этом сотрудники Шифровального бюро совершенно искренне возмущались неэтичностью венгров, посмевших заподозрить Берлин в таком коварстве, хотя именно в этом и состоял замысел “Ши”. Немцам не удавалось вскрывать дипломатическую переписку Будапешта, за исключением некоторого периода прочтения радиообмена МИД с посольством в Токио. Летом 1941 года “Ши” смогло вскрыть шифр-“решетку”, защищавший корреспонденцию венгерских железных дорог, однако почти сразу же потеряло интерес к вопросу и переключило все силы на советское направление. В 1943 году Шифровальное бюро вновь попыталось вскрыть переписку союзника, перехватываемую с поста в Прессбурге (Братиславе), но почти без успеха.

Другими партнерами венгров по радиоразведке были японцы, итальянцы и особенно финны, с которыми у них установились самые сердечные отношения. Обе службы совместно вскрыли итальянский и советский армейский полевой шифр, а также работали по криптосистемам Ватикана, при этом финны отвечали за перехват, а венгры — за дешифровку.

Венгрия являлась объектом разведывательных устремлений сразу нескольких стран, в первую очередь Румынии. Агентура обоих государств, в основном тактического и оперативного уровня, взаимно пронизывала их приграничные районы. Немцы достаточно тщательно отслеживали обстановку в правящих кругах Будапешта силами СД-аусланд, тогда как абвер практически не интересовался союзником, за исключением вопросов взаимодействия с ним. Это объяснялось тем, что Берлину требовалось прежде всего установить политические аспекты сотрудничества, а военные вопросы были изучены достаточно хорошо.

Великобритания всегда пыталась контролировать обстановку в Венгрии, но, как и в случае с Румынией, МИ-6 не добилась каких-либо практических результатов. По этой причине ее диверсионные службы вынуждены были разрабатывать не только пути и способы совершения актов саботажа, но и приобретать агентуру, способную обеспечить их в оперативном отношении. В начале 1940 года, еще до создания СОЕ секция “Д” МИ-6 направила в Будапешт своего офицера Бэзила Дэвидсона, который пробыл в Венгрии до 3 апреля 1941 года, однако занимался в основном сбором сведений для использования в подрывной пропаганде. Британский посланник случайно обнаружил хранившиеся в здании миссии запасы пластиковой взрывчатки для диверсии против судоходства на Дунае и распорядился немедленно утопить их в реке, что исключило проведение любых взрывных работ. Все наработки Дэвидсона оказались нереализованными, поскольку он вместе с остальными дипломатами в середине 1941 года был выслан на родину, и инфраструктура британских спецслужб в стране исчезла.

Американская разведка в Венгрии практически не работала, зато посольство Соединенных Штатов само оказалось объектом операции резидентуры СД-аусланд под руководством Вильгельма Хеттля, которому было поручено его оперативное обслуживание. Посол и фактически личный посланец Рузвельта Герберт Клейборн Пэлл, прибывший в Будапешт в феврале 1941 года, прекрасно понимал, что вступление его страны в европейскую войну неизбежно, и не тратил силы и средства на постройку и оборудование здания посольства. Он арендовал этаж в столичном отеле “Риц” и разместил там весь дипломатический и технический персонал, обслуживанием которого занимались местные граждане. Горничной супруги Пэлла была молодая, привлекательная и весьма сообразительная венгерка с авантюристическими наклонностями, которая в процессе работы неоднократно видела и читала бумаги посла, однако не знала, к кому можно обратиться с предложением пошпионить за американцем. Когда в декабре 1941 года Пэлл начал постепенно готовиться к эвакуации посольства и уничтожать архивы, горничная стала систематически собирать их в надежде все же найти применение добытым материалам. Ей сопутствовала удача, поскольку как раз в это время Хеттль интенсивно занялся вербовкой обслуживающего персонала посольства и привлек женщину к сотрудничеству вместе с несколькими официантами. Приобретенный агентурный аппарат позволил получить доступ к шкафам с документами. Полученные материалы различные исследователи оценивают по-разному. Одни из них[231] полагают, что немцы ничего существенного не извлекли и не могли извлечь из документов, содержавших в основном частную переписку посла с президентом, субъективные оценки самого Пэлла и устаревшую информацию об обстановке на Пиренеях. Другие, более знакомые с процессом обработки разведывательных данных, придерживаются противоположного и, судя по всему, более верного мнения[232]. Добытые материалы были чрезвычайно важны, причем не только своей фактической стороной. Они содержали ценнейшие исходные данные для психологической оценки президента США, позволявшей в какой-то степени прогнозировать его позицию и действия. Следует отметить, что именно после проведения VI управлением РСХА операции с бумагами Пэлла Вальтер Шелленберг был окончательно утвержден в своей должности. Однако эксперты МИД Германии не разделяли энтузиазм разведчиков, не в последнюю очередь из-за спокойной уверенности в победе антигитлеровской коалиции, которой была пронизана вся добытая переписка. Они не решились расстраивать Риббентропа и дали по этому вопросу следующее заключение: “Письма почти ничего не содержат, за исключением категорического опровержения и отрицания идеологии национал-социализма и фашизма, поэтому не рекомендуется доводить их до сведения министра иностранных дел”[233].

Последний добытый агентами Хеттля документ Пэлла датирован январем 1942 года. Как известно, к этому времени Венгрия уже давно находилась в состоянии войны с США, однако шаг этот являлся вынужденным и был продиктован лишь лояльностью к германскому союзнику. Венгры не скрывали своих симпатий к американцам, которых не испытывали, например, к СССР. Поэтому МИД сделал своего рода демонстративный жест и не интернировал американских дипломатов, позволив им в течение достаточно долгого времени свободно перемещаться по городу. Исключение составляли лишь Пэлл и его супруга, вынужденные находиться под своего рода домашним арестов в “Рице”. Подоплека такой дискриминации посольской четы была не дипломатической, а разведывательной. К этому времени местная контрразведка узнала о проводившейся СД операции и совершенно не одобряла ее из опасения неизбежного шумного скандала в случае утечки информации. Начальник 2-го отдела генерал-майор Уйсаси понимал, что напрямую препятствовать разведке союзников невозможно, причем не только по политическим соображениям. Обратить внимание немцев на недопустимость операции СД означало засветить венгерские агентурные источники, благодаря которым информация о ней была получена. Тогда после совместных консультаций разведчиков и дипломатов был найден простой и изящный выход из положения. Легкомысленно относящемуся к архивам посольства Пэллу просто запретили покидать свою резиденцию в “Рице”, что исключило доступ к бумагам посторонних лиц и автоматически разрушило операцию Хеттля.

Вопрека настояниям Гитлера, Венгрия не сразу последовала примеру рейха и воздерживалась от объявления войны СССР до “бомбового инцидента” 26 июня 1941 года, подоплека которого неясна до сих пор. Самолеты неизвестной национальной принадлежности без опознавательных знаков нанесли бомбовые удары по городам Кашши (Кошице), Рахов и Мункач (Мукачево), а эксперты установили, что найденные осколки бомб имеют советское происхождение. СССР категорически отверг свою причастность к этой варварской и абсолютно бессмысленной в данной обстановке акции, но к его аргументам не прислушались. Мотивированные возражения советской стороны гласили, что принадлежность самолетов нельзя установить косвенным путем, и что вермахт за несколько первых дней войны захватал ряд складов авиационного вооружения, на которых хранились бомбы того же типа, что и сброшенные на венгерские города. Но воинственно настроенные депутаты парламента проголосовали за акцию возмездия, и уже 27 июня авиационное командование послало бомбардировщики на Станислав (Ивано-Франковск). Венгрия оказалась в состоянии войны с СССР.

Это не принесло ей ничего хорошего. Уже к ноябрю 1941 года направленная на Восточный фронт Карпатская группа войск оказалась разгромленной, а в 1942 году та же участь постигла и 2-ю армию. Несмотря на значительные потери, венгерские часта весьма стойко дрались на фронтах вплоть до начала 1945 года и исправно несли оккупационную службу. В столице Венгрии, однако, все обстояло иначе. Здесь действовал ряд факторов, оказывавших взаимное влияние друг на друга и в совокупности определявших внешнеполитический курс страны и поведение ее руководства в войне.

Первым и наиболее важным из них являлась все более крепнущая убежденность Хорта и других высших лиц государства в неизбежности поражения Третьего рейха. Личные симпатии адмирала были на стороне немцев, однако он умел отрешаться от них и думать о судьбе родины, неминуемо попадающей в лагерь побежденных со всеми вытекающими из этого печальными последствиями. Еще был свеж в памяти Трианонский мирный договор и отторжение от Венгрии ее значительных частей, а в ближайшей перспективе уже маячило весьма вероятное повторение этой катастрофы. Другим серьезным фактором стало продвижение советских войск, которые неизбежно оккупировали бы венгерскую территорию до вступления туда британцев или американцев. Такой вариант развития событий представлялся весьма угрожающим. Хорта прекрасно знал о социальной практике СССР и совершенно не желал испытать ее на себе и своем народе, отнюдь не питавшем дружеских чувств к Советскому Союзу. Венгры неплохо относились к своему руководству, что убедительно доказывает практически полное отсутствие партизанского движения в стране. За весь период войны историки насчитывали в Венгрии 34 партизанские группы, причем все они были малочисленны и полностью инспирировались спецслужбами СССР.

В совокупности оба этих внешних фактора наталкивали регента на осторожный зондаж вопроса о сепаратном мире с Западом. Первый контакт дипломата Ласло Вереша с британскими представителями состоялся весной 1943 года на тайных переговорах в Стамбуле. Он получил определенное развитие, и 10 сентября в дипломатической почте из Турции в Будапешт прибыли два передатчика, на которых полицейские радисты в дальнейшем поддерживали связь с СОЕ. Британские разведчики проинформировали о ситуации своих союзников по коалиции, реакция которых на это оказалась весьма неодинаковой. Американцы не проявили к этому никакого интереса, зато в Москве к переговорам отнеслись с глубоким подозрением. В Лондоне не предполагали, что стамбульская резидентура внешней разведки НКГБ сумела добыть детальную информацию о ходе переговоров, по сравнению с которой в версии англичан многие щекотливые моменты были сглажены. После ввода германских войск в Венгрию 19 марта 1944 года Вереш оказался в розыскных списках гестапо и едва успел ускользнуть в сопредельную Румынию за полтора часа до прибытия телеграммы с приказом о его аресте. Однако Бухарест был вовсе не безопасным местом для разыскиваемого тайной политической полицией человека, и он отправился дальше. Как ни странно, в суматохе дипломатический паспорт Вереша забыли аннулировать, и он сумел официально перебраться в Загреб, а оттуда ушел к партизанам. Через некоторое время они переправили беглеца на самолете в освобожденный район Северной Италии.

Убедившись в практически полном безразличии западных союзников к предложениям сепаратного мира, Хорти скрепя сердце все же решил прозондировать позицию СССР в этом вопросе и в сентябре 1944 направил к Сталину тайную делегацию с просьбой о перемирии. Ее руководитель, командующий жандармерией генерал Ласло Фараго 11 октября 1944 года принял предварительные условия Москвы, включавшие создание правительства Народного фронта, приказ армии вступить в контакт с советским командованием и начало боевых действий против Германии. Однако регент отказался признать такое соглашение, и война продолжалась еще полгода.

Венгрия не относилась к числу регионов успешной и активной деятельности союзнических спецслужб. СОЕ за всю войну высадил там лишь две миссии, обе из которых провалились. Первая из них в количестве четырех человек во главе с подполковником Питером Боги была захвачена почта сразу же после высадки. Немцы настолько не привыкли к появлению в этом районе вражеских парашютистов, что направили на их поиски несколько сотен человек с танками. Надетая на диверсантах британская военнаяю форма спасла их от расстрела на месте, и разведчики попали в концлагерь, где до конца войны дожил один лишь Боги. Вторая группа во главе с Флорианом Дюком, выброшенная в Венгрии 15 марта 1944 года, оказалась еще менее удачливой. Весьма быстро все парашютисты были арестованы и заключены в тюрьму Кольдиц, где и погибли. Бюро стратегических служб США вообще не направляло в Венгрию свои разведгруппы.

Все это время положение Хорти осложнялось острым политическим соперничеством с партией “Скрещенные стрелы” и ее лидером Ференцем Салаши. Ввиду близости идеологии партии к нацистской, она пользовалась поддержкой НСДАП, которая, однако, заканчивалась на этапе практических действий. Гитлер проявил себя прагматиком и значительно больше ценил союзническую помощь Хорта и его умение управлять государством, чем клятвы Салаши в приверженности идеалам Третьего рейха. Однако, ввиду определенной популярности в народе лидера “Скрещенных стрел”, регент был вынужден предложить ему на выбор один из двух министерских постов в правительстве. Салаши отверг предложение, поскольку метил самое меньшее на кресло премьера и размениваться на мелочи не собирался. Его прогерманской позицией пользовалась местная резидентура СД, имевшая в среде членов “Скрещенных стрел” прекрасную и обширную агентуру. Шелленберг, от которого не ускользнули попытки Хорта вступить в мирные переговоры с Западом через дипломатические миссии в Стокгольме, Анкаре, Берне и Лиссабоне, подробно доложил Гитлеру о тревожной ситуации. Тот полностью разделил беспокойство начальника VI управления РСХА, поскольку не верил более в способность и желание регента удержать Венгрию в войне на стороне стран “оси”. В итоге утром 19 марта 1944 года на ее территорию вступили несколько дислоцировавшихся в Австрии батальонов, причем рядовые венгры расценили эту операцию (“Маргарита I”) отнюдь не как оккупацию, а как помощь союзника в защите от советских войск. Однако в результате правительство Хорта утратило политическую самостоятельность, и одновременно с вступлением войск гестапо провело в Будапеште серию арестов лидеров оппозиции.

Происходившие события значительно убавили симпатии адмирала к Германии, и он прежде всего решил спасти практических организаторов мирных переговоров генерал-майора Уйсаси и полковника Кадара. Уйсаси представлял дополнительный интерес для гестапо и СД, осведомленных о его контактах с представителем компартии Ласло Райком. Для спасения руководителей разведки регент распорядился поместить их под своего рода домашний арест в хорошо охраняемых казармах, не позволявший гестапо добраться до разыскиваемых. Однако контакты с Райком поддерживал не только начальник разведки, но и младший сын регента Миклош. К этому времени старший сын Хорта Иштван уже погиб, не справившись с управлением самолетом после плотного завтрака с шампанским. Официальная пропаганда представила это как гибель при выполнении боевого задания и объявила покойного героем, а надежды Хорти переключились на младшего сына. Увы, он никак не годился в преемники регента и крупные политические фигуры, поскольку основное свое время проводил в ночных клубах и других развлечениях, о чем было известно всей стране. Тем не менее, политические амбиции Миклоша Хорти-младшего, или “Микки”, как его называли друзья, оказались непомерно высоки. Он решил самостоятельно заняться политикой и вышел на Райка, однако тот не воспринял сына регента всерьез и отказался вести с ним переговоры. Тогда Миклош от своего собственного имени направил эмиссара к командующему войсками 4-го Украинского фронта маршалу Ф. И. Толбухину, но его агент предпочел не рисковать и с полученными на оперативные расходы деньгами через Австрию сбежал в Швейцарию, где благополучно отсиделся до конца войны. Неудачи не обескуражили младшего Хорти, решившего вступить в очередные переговоры, на этот раз с югославскими партизанами. Следует отметить, что в этом случае он вторгался в весьма деликатную область межгосударственных отношений, поскольку Венгрия и Югославия имели спорные пограничные территории и не собирались уступать друг другу в этом вопросе. Самонадеянный молодой человек буквально выпросил у Уйсаси агента “Марти”, имевшего доступ к маршалу Тито, и начальник 2-го отдела передал его на связь Миклошу Хорти. Дальнейшие события по-разному излагаются различными людьми, причастными к ним.

Хеттль сообщает, что “Марти” был двойником СД и сразу же сообщил ему о планах венгров. В результате к Хорти под видом представителей Тито прибыли два германских разведчика и повели фиктивные переговоры, чтобы еще больше втянуть сына регента в государственную измену, как юридически квалифицировались его действия, и получить основания для его ареста. Собственно, сам “Микки” в силу своей ничтожности немцев совершенно не интересовал, но Шелленберг намеревался использовать созданную ситуацию для воздействия на его отца. Адмирала Хорти предлагалось поставить перед выбором: либо оглашение факта изменнических переговоров сына адмирала с Тито, которое неизбежно повлекло бы за собой политический скандал, суд и суровый приговор, либо назначение от имени регента германского генерала с чрезвычайными полномочиями для управления государством. Гитлер одобрил план с одной поправкой. Он не решился полностью отстранить венгров от власти и потребовал назначить главой правительства Ференца Салаши.

Одновременно местная резидентура СД разработала и согласовала с гестапо план ареста подлинных руководителей заговора: командующих 1-й и 2-й армиями генералов Миклош-Дальноки и Вереш-Дальноки, военного коменданта Будапешта, близкого друга регента Бакай и командующего Дунайской речной флотилией Харди, однако осуществить это следовало весьма осторожно. Венгрия являлась не оккупированной страной, а союзницей Германии, поэтому любые непродуманные действия могли вызвать крайне нежелательные осложнения. 10 октября 1944 года Бакай был арестован в номере отеля “Риц”, причем из-за густого тумана это прошло незамеченным. Для непосвященных комендант столицы просто исчез, что расстроило планы адмирала Хорти и вынудило отложить на десять дней объявление о перемирии. Одновременно были изъяты генералы Харди и Вереш-Дальноки, лишь Миклош-Дальноки находился в войсках, вне досягаемости немцев.

СД спланировала операцию по похищению “Микки” и по аналогии с героем мультипликационного фильма Уолта Диснея Микки-Маусом назвала ее “Маус”. Хорти-младшего предполагалось выкрасть 13 октября, однако из-за внезапного и никем не предусмотренного появления на его переговорах с “эмиссарами Тито” Хорти-старшего план пришлось срочно менять. Случайная встреча на выходе с криминальным комиссаром гестапо Отто Клагесом весьма насторожила регента, поэтому на следующую встречу в кабинете генерального директора Дунайской судоходной компании Борнемисса Миклош прибыл в сопровождении сильной охраны.

Руководителем операции “Маус” под именем гражданского доктора Вольфа был Отто Скорцени, версия которого несколько отличается от версии Хеттля. Бывший оберштурман-фюрер СС утверждал, что посланцы Тито были подлинными, а агента СД удалось внедрить к ним несколько позднее. Трудно сказать, какой из вариантов событий более точен. Следует отметить лишь, что Хеттль неоднократно уличался в искажении фактов, тогда как к Скорцени в этом отношении можно иметь претензии только в части преувеличения собственных заслуг. Кроме того, Хеттль не упоминает, что “Маус” считалась своего рода операцией в операции “Панцерфауст”, проводившейся Скорцени согласно полученному в сентябре 1944 года приказу Гитлера. Он предписывал захватить будапештскую Цитадель и воспрепятствовать попыткам венгерского правительства выйти из войны, для чего в распоряжение Скорцени передавались парашютно-десантный батальон люфтваффе, 600-й парашютно-десантный батальон СС, мотопехотный батальон венских кадетов, два звена планеров и самолет. Операция “Панцерфауст” являлась не разведывательной и не диверсионной, а чисто войсковой, поэтому в данной книге не описывается.

15 октября группа гестапо под руководством Клагеса вместе с людьми Скорцени заняла подступы к зданию управления Дунайской судоходной компании. На крышах соседних зданий разместились бойцы огневой поддержки, другие находились по соседству с комнатой переговоров. Захват “Микки” прошел спокойно, зато значительную проблему представлял выход из здания. Хорти-младшего и Борнемисса завернули в ковры, но не смогли полностью замаскировать и вызвали подозрение у охраны. Отъезд группы захвата проходил под сильным огнем, в перестрелке погибли криминальный комиссар Клагес и двое венгерских солдат. Сразу же после похищения адмиралу Хорти предъявили заранее разработанные требования, однако тот повел себя непредсказуемо и вместо запланированного на 20 октября объявления о перемирии сделал это немедленно. Регенту воспротивился начальник генерального штаба генерал Ворош, разославший в войска уведомление о недействительности правительственного заявления. Создалась тупиковая ситуация, в которой германский посол в Будапеште доктор Ран сумел добиться у Хорти обещания не предпринимать никаких дальнейших шагов, которые могли бы привести к капитуляции. Однако все оставалось довольно зыбким, и задействованные в операции “Панцерфауст” силы не смогли бы противостоять венгерским войскам в случае, если бы те решили захватить помещения германской миссии. Обстановку принципиально изменил случайный фактор. 15 октября мимо Будапешта транзитом на Восточный фронт следовал эшелон с 15 танками “Тигр” с экипажами. Командующий силами СС в Венгрии Пффеффер-Вильденбрук сумел тайно разгрузить их, заправить и бросить на столицу. Немцы пытались разработать план по заманиванию Хорти на территорию германской миссии, но после появления “Тигров” на улицах города регент неожиданно в 05.00 16 октября сам появился у посла с просьбой о защите. Он заявил, что готов подать в отставку и передать все свои полномочия Салаши, а в обмен просил лишь убежища в рейхе для себя и своей семьи. В последнем обращении к народу адмирал одобрил действия Вороша по дезавуированию заявления о перемирии и отбыл в рейх. Операция “Панцерфауст” успешно и почти бескровно завершилась, сопротивление оказала лишь личная охрана уже бежавшего в Берлин Хорти, отдать приказание которой он просто забыл. После окончания войны бывшего регента Венгрии, то ли гостя, то ли узника Гитлера, захватили американцы, продержали под арестом до конца 1945 года и отпустили на свободу. Он поселился в Лиссабоне и умер там в 1957 году.

Ференц Салаши стал теперь законным премьер-министром, с 20 октября одновременно возглавил государство, а также принял новый, изобретенный по примеру Гитлера титул “вождя нации”. Краткий период его правления оказался роковым для страны, для него самого и в особенности для членов партии “Скрещенные стрелы”. Нескольких месяцев пребывания Салаши у власти оказалось вполне достаточно для отнесения их к военным преступникам и соответствующего преследования после окончания войны. Кроме того, Салаши не обладал не только административным опытом, но и даже и элементарными представлениями о принципах руководства страной, что привело Венгрию к хаосу и полному расстройству системы государственного управления, в том числе и секретных служб. Он немедленно отстранил от ключевых должностей сторонников своего предшественника, однако из-за отсутствия подготовленных кадров многие посты в государстве остались вакантными. Сказались и весьма специфические особенности личности Салаши: “Этот человек, которого во время тюремного заключения посещали видения, и который заявлял, что получал указания как будущий глава государства непосредственно от Божьей Матери, оказался полностью несостоятельным в качестве практического и конструктивного руководителя”[234]. Вместо попыток хоть как-нибудь стабилизировать положение “вождь нации” удалился в замок на бывшей австрийской границе и писал там историю своей жизни, нечто вроде программного и автобиографического труда Гитлера “Моя борьба”. К марту 1945 года, когда свободными от оккупации остались лишь несколько квадратных километров венгерской территории, он просил немцев отпечатать в Вене законченную первую часть книги и планировал вручать ее экземпляры молодоженам, а также установить для государственных служащих обязательный экзамен на знание текста. На этой трагикомической ноте и закончилась история Венгрии как союзника Третьего рейха.

К этому времени в тылу продвигавшихся с тяжелыми боями по территории страны советских войск устанавливался новый политический режим. Под эгидой коммунистической партии был создан Венгерский национальный фронт независимости, 28 декабря 1944 года объявивший войну рейху. Это не повлекло никаких практических последствий, за исключением перехода на сторону Красной Армии нескольких частей венгерских войск, однако позволило коммунистам приступить, в частности, к ликвидации прежних оперативных органов и созданию новых структур государственной безопасности.

4. ФИНЛЯНДИЯ

В списке союзников рейха Финляндия занимала особое место, поскольку юридически таковым не являлась. Партнерство Хельсинки с Берлином носило лишь военный, но отнюдь не политический характер и было прямым следствием ее предшествовавшей так называемой Зимней войны с СССР. Это злосчастное боевое столкновение гигантской державы с крошечным соседом повлекло в дальнейшем столь далеко идущие последствия, что его возникновение следует рассмотреть отдельно.

К 1939 году отношения СССР и Финляндии регулировались заключенным 14 октября 1920 года Тартуским мирным договором, положившим конец войне Советской России с бывшей провинцией Российской империи. Помимо прочего, договор определил линию границы между двумя государствами, совершенно не устраивавшую Москву, однако в тот период изменить ее она не могла. В течение почти двух десятилетий СССР мирился с подобной ситуацией, но в 1939 году после подписания пакта с Третьим рейхом Сталин счел, что настал удобный с политической точки зрения момент изменить статус кво. Он рассчитывал на свой опыт поглощения Прибалтийских государств, которое в данный момент близилось к завершению, и полагал, что сможет распространить эту методику на Финляндию. В качестве отправной точки для переговоров было выбрано давнее стремление Хельсинки изменить статус демилитаризованных Аландских островов и построить там укрепления. СССР предложил финнам отодвинуть границу, проходившую в 32 километрах от Ленинграда, сдать в аренду полуостров Ханко для сооружения на нем военно-морской базы и провести ряд других мероприятий, предлагая взамен уступить вдвое большую по площади территорию в дикой и неосвоенной Карелии. Было совершенно ясно, что советские требования являются весьма обременительными и невыгодными для Хельсинки, однако столь же недвусмысленной была и решимость СССР в случае отказа добиться их выполнения силой оружия. Руководитель финской делегации на переговорах Ю. К. Паасикиви именно этого и опасался и поэтому выступал за принятие фактического ультиматума Москвы. Его поддержал в этом и командующий армией маршал Карл Густав Эмиль Маннергейм, но их голоса не смогли перевесить сторонников отклонения советских предложений. Финны согласились лишь на передачу в аренду СССР трех островов около Ленинграда, однако этого было ничтожно мало. После безрезультатного исхода переговоров оставалось лишь ждать дальнейшего развития событий.

В Москве решили провести наступательную операцию силами войск Ленинградского военного округа, не привлекая к ней дополнительные силы ввиду явной слабости потенциального противника. Финляндия располагала на границе с СССР эшелонированной системой укреплений, получившей наименование “Линии Маннергейма”. Немногочисленная и не слишком сильно вооруженная финская армия (Оборонительные силы) и “шюцкор” — созданный в 1921 году на основе Белой гвардии вспомогательный “охранный корпус” — располагали прекрасно подготовленными к зимним действиям бойцами. Советская военная разведка в основном верно проинформировала военное командование о предполагаемом театре военных действий, составе сил противника и его материальном оснащении, однако, как уже указывалось, это было далеко не все. Составленный РУ “Черный альбом” с описанием оборонительных сооружений “Линии Маннергейма” не подкреплялся информацией о тактике финской армии, оказавшейся для РККА весьма неожиданным и неприятным сюрпризом.

Е. Т. Синицын

Несколько иначе действовала на территории Финляндии внешняя разведка. В ноябре 1939 года в Хельсинки прибыл поверенный в делах СССР и одновременно резидент НКВД Е. Т. Синицын (“Елисеев”), восстановивший ненадолго утраченную связь с располагавшими хорошими разведывательными возможностями источниками “Графом”, “Анной”, “Монахом” и некоторыми другими. Его прибытие сопровождалось курьезным инцидентом, который, однако, мог иметь далеко идущие последствия для расшифровки личного состава “легальной” резидентуры. При экипировке в Москве Синицын получил со склада НКВД ярко-оранжевые ботинки, абсолютно не соответствовавшие сезону, но единственные, имевшиеся в наличии. По прибытии в Хельсинки жена резидента поименно перечислила ему, кто именно из встречавших нового поверенного в делах СССР сотрудников являлся не “чистым” дипломатом, а разведчиком, обутым в точно такие же несуразные ботинки. Неизвестно, обратила ли достаточно профессионально работавшая местная контрразведка внимание на этот факт, однако это вполне возможно, поскольку обувь, особенно нестандартная, всегда служит весьма демаскирующей деталью. Чтобы оценить серьезность просчета службы вещевого довольствия, достаточно вспомнить уже описанный эпизод с расшифровкой СБ ОУН сотрудников НКВД по сапогам или события 1956 года в Будапеште, когда переодетых и скрывавшихся офицеров госбезопасности выдавали их желтые ботинки.

Синицын доставил в Хельсинки 7 миллионов марок для финансирования подпольного коммунистического движения и должен был передать их жене Отто Куусинена Айно, однако так и не сумел сделать этого. В ходе совершенных им нескольких поездок по стране он вместе с сотрудниками резидентуры зафиксировал немало военных приготовлений финнов, в принципе, совершенно не являвшихся секретом. Резидент не успел развернуть полномасштабную работу, поскольку в начале декабря был вместе со всем составом миссии эвакуирован в Москву из-за начавшейся войны.

Поводом к ней послужил инцидент около населенного пункта Майнила, судя по всему, организованный НКВД СССР. Вечером 26 ноября 1939 года там на советской территории разорвались 5 артиллерийских снарядов и 2 минометные мины, якобы убившие и ранившие 13 пограничников. В 07.00 30 ноября части Ленинградского военного округа после предварительной артподготовки перешли в наступление на противника. Одновременно авиация нанесла удар по Хельсинки и некоторым другим городам, а флот обстрелял территорию Финляндии с моря. Финны ожидали этого. Начало войны не было внезапным в стратегическом и оперативном отношении, а после взрывов около Майнила — также и в тактическом. Финская разведка, располагавшая, по позднейшим заверениям, агентурой в Москве, Ленинграде и пограничном регионе, еще с 1920-х годов предоставила своему командованию точные сведения о возможных направлениях ударов советских войск. Следует, однако, отметить, что большой заслуги разведчиков в этом не было, поскольку из-за крайне сложных природно-климатических условий указанные направления являлись единственно возможными. Не желавшие воевать финны немедленно сменили кабинет министров. Новое “Правительство национального единства” Ристо Рюти 3 декабря обратилось к противнику с обещанием сделать новые предложения и в ожидании этого прекратить огонь. Но Москва через шведов заявила, что не воюет с Финляндией и поэтому не может вести переговоры о прекращении войны, а также не признает кабинет Рюти в качестве законного правительства страны. И действительно, уже 2 декабря СССР признал якобы провозглашенное рядом левых партий и восставших солдат “Народное правительство Финляндии”, иногда именовавшееся Временным правительством Финляндии в эмиграции, во главе с секретарем ИККИ Отто Вилле Куусиненом. Вот с этим правительством СССР немедленно заключил весьма выгодный для Финляндии договор и задался целью передать ему власть в стране. Московские марионетки располагали даже вооруженной силой в виде 1-го финского горнострелкового корпуса, фактически переименованного 106-го стрелкового корпуса РККА.

Пожалуй, именно это и стало главной ошибкой Сталина в финской войне, немалая доля ответственности за которую лежит на внешней разведке. НКВД не сумел просчитать реакцию финского народа на подобные действия, а она оказалась очень резкой. Попытку интервенции осудили даже коммунисты. Фактически именно с этого момента финны стали сражаться действительно ожесточенно, поскольку поняли, что единственной перспективой, которую им готовил СССР, являлась советизация. Одновременно представитель Финляндии в Лиге Наций обратился в ее Ассамблею с просьбой о помощи. Советский Союз вновь заявил, что не ведет войну на Карельском перешейке и не признает правительство Рюти, результатом чего явилась резолюция Совета Лиги Наций от 14 декабря 1939 года, гласившая: “…Союз Советских Социалистических Республик поставил себя вне Лиги Наций. Вследствие этого Союз Советских Социалистических Республик более не является членом Лиги”[235].

Сложившаяся ситуация поставила в тупик практически все правительства и их разведывательные службы. Никто не мог определиться, как именно следует вести себя в столь неоднозначной ситуации, поскольку в Европе уже шла война, хотя ее еще не считали Второй мировой. Мировое общественное мнение было полностью на стороне финнов, однако оказание какого-либо воздействия на Советский Союз являлось практически неосуществимой задачей. Кроме того, ресурсы Великобритании и Франции были поглощены войной, а Германия, отрабатывая роль дружественной СССР державы, фактически выступила в поддержку Москвы. Но вскоре Лондон и Париж стали разрабатывать планы нанесения ударов по советским нефтепромыслам в Баку и высадки десантов на севере СССР якобы для поддержки Финляндии. Более авантюрное решение в той обстановке придумать было трудно, поскольку они неизбежно оказались бы в состоянии войны не только с Германией, но также и с Советским Союзом, что было чревато полным разгромом. Будущий руководитель британской военной миссии в Югославии бригадный генерал Фицрой Маклин направил в военное министерство меморандум с резкой критикой такой непродуманной идеи, в котором утверждал, что замысел атаки на СССР не только не достигнет своей цели, но и спровоцирует Москву на вторжение в Афганистан и Иран для подрыва британского влияния в регионе. Однако в действительности Финляндия являлась лишь желанным поводом для расширения конфликта, причем отнюдь не по идеологическим соображениям, как в течение долгих лет утверждали советские историки, и вовсе не из соображений гуманности, как заявляли их западные коллеги. СССР подпитывал рейх продовольствием, нефтью и иными стратегическими материалами, и именно этому пытались положить конец британцы и французы. По мнению комитета начальников штабов Великобритании, такая операция позволила бы на 90 % уменьшить советские поставки нефти рейху. Одновременно Лондон и Париж стремились занять господствующее стратегическое положение на Балтике и взять под контроль поставки железной руды, как впоследствии весьма точно сформулировал германский военно-морской историк Фридрих Руге: “Сами себя назначив уполномоченными Лиги Наций, союзники добивались разрешения на проход своих войск через Северную Норвегию и Северную Швецию, стремясь прийти на помощь Финляндии и при этом вполне благородно и, конечно, между прочим завладеть всей шведской рудой"[236].

Подобное решение можно объяснить только слабой постановкой разведки, не обеспечившей Париж и Лондон информацией о намерениях Германии и подлинном соотношении сил. Однако этого нельзя сказать об СССР, вовремя получившем сведения о планах западных союзников. Ему пришлось резко усилить интенсивность боевых действий, чтобы добиться вывода Финляндии из войны и принятия ей 12 марта 1940 года мира на советских условиях. Теперь приходить на помощь было некому. Зимняя война закончилась. Она длилась 105 дней и повлекла, по различным подсчетам, безвозвратные потери РККА от 90 до 131,5 тысяч человек, а также ярко выявила военную слабость СССР, который после этого стали считать “колоссом на глиняных ногах”. Существует обоснованное мнение о том, что лишь после анализа действий советских войск зимой 1939–1940 годов Гитлер принял окончательное решение о вторжении в СССР. Кроме того, финны, потерявшие значительную часть своей и без того небольшой территории, не смирились с условиями Московского мирного договора и вынашивали планы реванша. Именно это и послужило причиной присоединения Финляндии к нападению Германии на Советский Союз в июне 1941 года, до крайности осложнившего обстановку вокруг Ленинграда и в Заполярье. Однако в конечном итоге СССР добился поставленных в 1939 году целей, как обычно, невзирая на средства. Правда, Сталин отказался от мысли о советизации Финляндии и просто “забыл” о признании правительства Куусинена, но принципиального значения на тот момент это не имело.

В период этой своего рода “войны в войне” в Финляндии находилась группа британских разведчиков, однако значимость их “станции” в планах СИС была крайне невысока. На севере Европы основной направленной против рейха резидентурой являлась стокгольмская, а точка в Хельсинки имела задание собирать информацию по Советскому Союзу. Наиболее важной из ее операций была проведенная в феврале 1940 года капитаном Тэмплиным и майором Гейтхаузом серия допросов советских военнопленных с целью изучения возможности их использования против СССР в совместных англо-финских действиях. Ее результат оказался удручающим. Тэмплин и Гейтхауз пришли к выводу, что долгие годы террора и пропаганды настолько изменили сознание советских людей, что расчеты на них как на контрреволюционную и антисоветскую силу лишены смысла. Единственное исключение они видели в украинцах, многие из которых были готовы начать борьбу за независимость Украины, однако в то время этот факт не был должным образом оценен. Доклад двух разведчиков оказался прочно забыт до самого конца 1940-х годов, когда СИС пришлось заново “открывать” украинских националистов в качестве антисоветской силы. Более того, этот документ, в копии направленный французам, бумерангом ударил по Лондону. После захвата Парижа немцы обнаружили его текст среди других материалов и 4 июля 1940 года опубликовали доклад в прессе. Резонанс со стороны Москвы был соответствующим. Существует также версия, согласно которой обнародование доклада Тэмплина и Гейтхауза имело иную предысторию. По мнению начальника Британской миссии по координации безопасности Уильяма Стивенсона, в действительности текст доклада попал в Берлин не из Парижа, а из Москвы. Утечка произошла через известного коммунистического деятеля и советского агента Дугласа Спрингхолла, передавшего его в советское посольство в Лондоне. Как бы то ни было, Великобритания предстала перед мировым сообществом в неприглядном свете не только как организатор подрывных операций, к чему все уже давно привыкли и не удивлялись, но и как государство с крайне недальновидной внешней политикой. 1940 год являлся для Англии критическим, и в это же время она собиралась создать для себя еще одного противника с неограниченными ресурсами. Однако это было в самом деле так. Позднейшие публикации свидетельствуют, что последний план удара королевских ВВС по Баку датировался концом мая 1941 года, и что агрессивность Лондона сдерживалась только отказом Турции предоставить свое воздушное пространство для пролета британской авиации.

Результативность работы резидентуры М14-6 в Хельсинки на протяжении всей войны оставалась достаточно низкой, поскольку руководители финской разведки полковники Свенсон и Меландер, а позднее и Паасонен, желали сотрудничать только со шведами и немцами. Учитывая это обстоятельство, адмирал Канарис в середине 1939 года направил в Хельсинки одного из своих опытнейших офицеров капитана 2-го ранга Александра Целлариуса (“Корелл”). Он возглавил региональную резидентуру КО-Финляндия — Эстония, более известную под неофициальным названием “Бюро Целлариуса”. Основными направлениями работы этой точки являлось взаимодействие с разведывательными службами Прибалтийских государств, вскоре прекратившееся из-за их поглощения СССР, а также сбор информации о советском Балтийском флоте, войсках Ленинградского военного округа и военной промышленности Ленинграда и области. Он установил тесное сотрудничество с финскими коллегами, не распространявшееся, однако, на возглавляемое майором (позднее полковником) Рейно Халамаа радиоразведывательное и криптографическое подразделение Второго отдела Оборонительных сил. Это ведомство сотрудничало, хотя и недолго, с британскими радиоразведчиками. В декабре 1939 года два сотрудника ПШКШ почти официально были прикомандированы к посольству Великобритании в Хельсинки и приступили к перехватам советских радиограмм. В самом начале следующего года один из руководящих сотрудников Правительственной школы кодов и шифров Джон Тилтмэн провел переговоры с майором Халамаа, но он являлся не разведчиком, а специалистом по перехвату и криптоанализу, и желаемые цели взаимодействия не были достигнуты. Тем временем война закончилась, и британцы отозвали своих людей из посольства. Следующая попытка сотрудничества была предпринята осенью 1940 года, но на этот раз из Лондона прибыл представитель значительно более высокого уровня — начальник разведки Адмиралтейства адмирал Джон Годфри. Ему оказалось намного легче наладить диалог, и финны выразили готовность представить возможным партнерам копии всех перехваченных советских радиограмм при условии, что те поведут себя аналогично. Совместная деятельность продолжалась до тех пор, пока не стало ясно, что СССР вскоре подвергнется нападению Германии. 20 июня 1941 года англичане известили полковника Халамаа о прекращении сотрудничества в случае начала германо-советской войны. Другой пункт этой направленной через “станцию” СИС в Хельсинки телеграммы предлагал никогда не раскрывать факт имевшего место сотрудничества двух стран, вне зависимости от обстоятельств. Через два дня следующая телеграмма подтвердила вступление в силу условий предыдущей.

Разведывательная кооперация финнов с немцами, в особенности с абвером, была значительно более глубокой. Офицеры “Бюро Целлариуса” находились не только в Хельсинки, но и прикомандировывались к постам разведки в Рованиеми и некоторых других населенных пунктах. Резидент регулярно получал также информацию, собираемую вновь возвратившимся в Москву военным атташе Финляндии. После 1940 года резидентура изменила название и стала именоваться только КО-Финляндия.

Криптоаналитические службы Германии и Финляндии взаимодействовали между собой напрямую, без участия абвера в этом процессе. Стороны направили друг к другу офицеров связи, регулярно обменивались материалами через курьеров и периодически проводили двусторонние технические конференции. Начало этим отношениям было положено еще в середине 1920-х годов, когда Финляндия стала вторым после Венгрии партнером Германии в этой области. В 1927 году старший криптоаналитик Шифровального бюро Вильгельм Феннер прибыл в Хельсинки для оказания помощи в создании современной радиоразведы-вательной службы, главным образом направленной против СССР. К середине 1930-х годов финны уже обменивались с немцами информацией о советских дипломатических, военных и военно-морских криптосистемах, а в период Зимней войны такая кооперация стала особенно продуктивной. К этому времени Шифровальное бюро уже получало из Хельсинки информацию также по польским, шведским и американским кодам и шифрам. В отличие от ситуации с другими союзниками, роль Германии во взаимодействии с Финляндией в области радиоразведки в основном заключалась не в дешифровке, а в перехвате радиограмм. Немцы высоко ценили профессионализм финских криптоаналитиков. Они действовали особенно успешно благодаря захвату зимой 1939 года советских шифровальных материалов, о чем в СССР стало известно значительно позднее.

Тем временем дипломатические отношения Советского Союза и Финляндии возобновились, и в 1940 году в Хельсинки возвратилась резидентура НКВД во главе с Синицыным, в течение некоторого времени исполнявшим также обязанности временного поверенного в делах СССР. Первым делом он занялся восстановлением связей с источниками. Вскоре в Хельсинки прибыл посланник Зотов, и “Елисеев” смог уделять оперативной работе больше внимания. Это оказалось весьма своевременным, поскольку личный состав резидентуры не блистал уровнем подготовки. Никто из сотрудников, за исключением одного, не имел опыта работы, лишь один офицер владел финским языком и еще один — английским. Невзирая на это, результаты работы точки по линии политической разведки (ПР) оказались достаточно высокими, хотя и непродолжительными. Вскоре оба государства вновь оказались в состоянии войны.

После 22 июня 1941 года Финляндия рассчитывала на помощь рейха в разгроме СССР и возврате утраченных ей территорий, однако для этого следовало не оставаться в стороне от событий, а принимать в них активное участие. Значительная трудность заключалась в том, как объяснить уставшему от войны и потерявшему 25 тысяч человек убитыми и 45 тысяч ранеными народу, что стране снова следует бросаться в войну с тем же самым противником. Даже понимавшие ситуацию немцы на секретном совещании в Зальцбурге в мае 1941 года просили финнов не воевать, а лишь объявить мобилизацию, чтобы приковать к границе возможно больше советских войск. Безусловно, они лукавили, поскольку прекрасно понимали, что мобилизация неизбежно повлечет за собой втягивание Финляндии в войну и явится лишь первым шагом на пути установления полномасштабного военного сотрудничества. Однако финское руководство не видело смысла в политическом и военном сотрудничестве с германским рейхом в любых вопросах, выходивших за пределы реванша за поражение в Зимней войне, и уж никак не желало входить в конфронтацию с Западом. Поэтому была выработана и официально обнародована концепция, согласно которой страна становилась не союзником Германии, а “совоюющей” державой, которая ведет свою собственную войну, не зависящую от большой европейской войны. Ее определили как “войну-продолжение” и заранее оговорили отказ от участия во взятии Ленинграда и других операциях в глубине СССР. Но уже в первые же дни после нападения Германии на Советский Союз его руководство само облегчило задачу “партии войны”. 25 июня 1941 года 480 бомбардировщиков нанесли удар по Хельсинки и аэродромам на территории Финляндии, с которых взлетали атаковавшие СССР германские самолеты. Это позволило заявить в парламенте о нарушении Москвой условий мирного договора и начать задуманную “войну-продолжение”. Финны пытались не дать ей перерасти в нечто большее и обратились к Великобритании с просьбой не считать их врагами, но было уже поздно — Лондон объявил им войну.

Контакты разведывательных служб Финляндии и рейха в процессе совместной войны расширились и, кроме оперативных и криптоаналитических вопросов включили в себя также действия войск специального назначения. Весной 1942 года в германской армии “Лапландия” под командованием генерала-полковника Эдуарда Дитля появилось подразделение под условным наименованием “роты Троммсдорфа”, по имени ее командира. Оно относилось к полку “Бранденбург” и должно было считаться его 15-й ротой, однако из соображений секретности этот номер не присваивался. Численность роты колебалась от 80 до 90 человек, уроженцев Альп, все из которых были хорошими лыжниками, а один из бойцов — даже олимпийским чемпионом по лыжному спорту. Подразделение базировалось около Рованиеми и располагало нартами с собачьими упряжками, 75-миллиметровым безоткатным орудием и грузовиками. К нему были прикомандированы 30 финских инструкторов по выживанию в полярной местности. Вскоре отбывшего в рейх Троммсдорфа сменил обер-лейтенант Рольф Хеттингер, после чего соответственно изменилось и название роты. В августе 1942 года группа предприняла свой наиболее масштабный рейд на железную дорогу Мурманск — Кандалакша силами диверсантов, усиленных егерями из 136-го горнострелкового полка и финским отрядом. Результаты этого крайне трудного и изнурительного для участников набега оказались более чем скромными: был взорван лишь один 75-метровый мост, а остальные объекты охрана сумела защитить от нападения. Подразделение “Бранденбурга” пребывало в этом регионе до декабря 1942 года, после чего было отозвано в рейх.

Финны довольно активно вели и агентурную разведку против СССР. На Мурманском, Кандалакшском и Кестеньгском направлениях за нее отвечал разведпункт в Рованиеми во главе с капитаном Паатсало (“Кара”, “Райло”). При нем действовала разведшкола, вербовочный контингент для которой состоял исключительно из военнопленных, поскольку гражданское население в данном районе полностью отсутствовало. Была разработана довольно эффективная система отбора будущих кандидатов на вербовку, вступавшая в действие с момента прибытия пленных в лагерь. Там их изучал офицер разведки, проводивший допрос и сортировавший прибывших на категории добровольно сдавшихся и насильно захваченных. В качестве потенциальных агентов рассматривались только первые, вторые же могли служить лишь возможным источником информации. Добровольно сдавшиеся считались пригодными для дальнейшей обработки исключительно при условии выдачи всех известных им военных тайн на первых же допросах и антисоветского поведения в лагере. После завершения цикла отбора и формальной вербовки агенты проходили обучение, включавшее лыжную, диверсионную и агентурную подготовку, а некоторая часть — и радиодело. После завершения курса для агента разрабатывалась легенда, причем зачастую она включала его саморазоблачение как агента финской разведки для последующей перевербовки и внедрения в советскую разведку. Переброска в советский тыл, как правило, осуществлялась в составе отряда лыжников-разведчиков. После 1941 года финны прекратили направлять через фронт кадровых офицеров разведки и полностью перешли на завербованную агентуру.

Финляндия не воевала с Соединенными Штатами Америки и являлась первой скандинавской страной, в которой появились представители американской разведки. В июле 1941 года миссия США, в составе которой имелась группа сотрудников КОИ, не эвакуировалась из Хельсинки вместе с британцами, а продолжала работу, хотя и без особого успеха. Американцы очень энергично стремились приобрести источников в политическом руководстве страны, но успеха не достигли. Тогда они установили агентурные отношения с дружившей с Маннергеймом красивой и энергичной американкой из Парижа Терезой Бонни, которая лишь в июле 1942 года согласилась встретиться с маршалом и попытаться уговорить его взять курс на разрыв с Германией. Миссия Бонни, ранее во Франции уже арестовывавшейся гестапо и находившейся в списке подозрительных лиц, длилась весьма долго, в основном по причине отказа британцев предоставить ей место в самолете на Стокгольм. МИ-6 знала о ее сотрудничестве с американцами и всячески препятствовала поездке, так что Бонни попала в самолет лишь после протеста из Вашингтона. Вся эта сложная и длительная процедура не привела к позитивным результатам. Маннергейм охотно встретился с американкой, но отказался обсуждать с ней политические вопросы, так что в США она прибыла лишь с информацией общего характера, ради которой явно не стоило затевать всю операцию. Второй эмиссар ОСС, известный книготорговец Стентон Гриффс прибыл в финскую столицу в декабре 1942 года. Он получил задание создать там агентурную сеть и передавать добытую информацию в посольство США в Стокгольме, однако сведения о результатах его работы отсутствуют. Велась также и разведка с позиций военного атташе, получившая нежелательную огласку в 1942 году, когда местная контрразведка установила факт передачи начальником разведки 11-й дивизии Оборонительных сил Финляндии майором М. фон Хелленсом сведений о дислокации частей вермахта на Восточном фронте. Но даже после этого разоблачения деятельность военного атташе Соединенных Штатов подполковника Г. Хутиейняра продолжалась и была прекращена лишь после требования американских властей 10 июля 1943 года закрыть бюро военного атташе Финляндии в Вашингтоне. В Хельсинки поступили аналогичным образом, отрезав американцев от хотя и незначительного, но все же существенного канала информации.

После этого военные атташе Финляндии оставались аккредитованными в Германии, Японии, Венгрии, Испании, Португалии, Румынии и Турции, Швеции и Швейцарии. Большинство из них действовали в области сбора информации без особенных положительных результатов и никогда не поднимались до уровня военного атташе в Вашингтоне, регулярно поставлявшего ценные сообщения о перспективах открытия Второго фронта, о передислокации войск и даже о “Манхэттенском проекте”. Второй (разведывательный) отдел штаба Оборонительных сил во главе с полковником Аладаром Паасоненом более полагался на действовавшие на советской территории агентурные сети и радиоразведку. Финны работали в тесном контакте с японцами, используя главным образом агентов-эстонцев, а после 1943 года еще более тесно сотрудничали с немцами. Функции офицера связи выполнял работник КО-Финляндия майор Венцлау, весьма опытный разведчик и бывший воздушный атташе в Лиссабоне.

С 1941 по 1944 годы советская разведка не располагала резидентурами в регионе и поэтому утратила связь со своими довольно ценными источниками. Операции против Финляндии осуществлялись из Стокгольма, где в “легальной” загранточке НКВД/НКГБ имелась группа оперативных работников, занимавшихся почти исключительно этой страной. Несмотря на это, агентурный аппарат в Хельсинки и по территории страны остался без руководства и не приносил никакой пользы. В 1942 году была сделана попытка восстановить связь с источниками с помощью направленного из Москвы курьера, проживавшей в СССР молодой финки, получившей оперативный псевдоним “Эльвина”. Ее нелегально забросили к известной своими просоветскими симпатиями писательнице Хелле Вуолийоки, которую предварительно не предупредили о прибытии связника и застали врасплох. Это явилось далеко не лучшим из возможных решений, поскольку политические взгляды Вуолийоки были широко известны, и поэтому она находилась под постоянным наблюдением местного отделения Центральной сыскной полиции. Сброшенная на парашюте “Эльвина” появилась у нее ночью и вначале не раскрыла цель своего визита, а заявила, что приехала с севера, ищет работу и просит оказать ей помощь. Писательница приютила ее, после чего наутро связная сообщила, что является агентом советской разведки, и что Ярцев и его жена просят поселить ее у нее в доме под видом родственницы. Под псевдонимами Ярцевых скрывались известные в дальнейшем сотрудники “легальной” резидентуры внешней разведки в Хельсинки и Стокгольме Б. Н. Рыбкин и его жена 3. И. Рыбкина (Воскресенская). В предвоенный период они активно работали на финском направлении и были известны Вуолийоки.

“Эльвина” прожила у писательницы недолго и через две недели была арестована. Контрразведка не имела ни малейших сомнений относительно ее подлинной роли, однако прочная легенда не позволяла получить доказательства нелегальной деятельности разведчицы в пользу СССР. Тогда лично допрашивавший ее начальник полиции Антони разыграл влюбленность в молодую женщину и постепенно сумел войти к ней в полное доверие. Связная раскрылась перед ним и дала следствию достаточные улики для передачи дела в суд. По законам военного времени “Эльвина” была приговорена к смертной казни и при оглашении приговора сошла с ума прямо в зале заседания. Вуолийоки также арестовали по обвинению в государственной измене и весной 1943 года приговорили к пожизненному заключению. После капитуляции Финляндии писательницу выпустили на свободу, а “Эльвину” в том же состоянии психики 19 июля 1944 года передали советским властям. Вскоре в припадке депрессии она покончила с собой. Вся операция оказалась плохо задумана и еще хуже исполнена, однако о других, более успешных акциях рассекреченных материалов не имеется. Вероятно, их просто не было.

Следует отметить еще один существенный аспект помощи Вуолийоки советской разведке, в данном случае в работе по тематике ядерного оружия. Она лично знала выдающегося датского физика Нильса Бора и совместно с известным писателем Мартином Андерсеном Нексе получила его согласие на встречу с советским физиком-ядерщиком Я. П. Терлецким. В ходе состоявшегося в начале ноября 1945 года контакта Бор крайне осторожно и сдержанно ответил на ряд уточняющих вопросов советской стороны, и проинформировал о беседе британскую разведку.

Несмотря на стремительно ухудшающееся положение на фронте и попытки достичь сепаратного мира, финская разведка даже летом 1944 года работала достаточно активно. По утверждению полковника Паасонена, его служба имела сеть нелегалов из числа граждан СССР в Москве и Ленинграде. Однако исход войны был уже вполне ясен. Страна призвала 33 % мужского населения, то есть мобилизационное напряжение достигло 15 % — 17 % всего населения[237], что является непосильным бременем для экономики любого государства. Финские политики зондировали почву для заключения мира, а немцы изо всех сил пытались удержать их в войне. В попытке хоть как-то контролировать ситуацию 19 апреля 1944 года Гитлер наложил эмбарго на поставки в Финляндию вооружений и продовольствия, что поставило страну в критическое положение, но не достигло намеченной цели. 19 сентября 1944 года Финляндия подписала с СССР соглашение о перемирии и вышла из войны.

На следующий день после заключения соглашения о перемирии финские разведчики и генштабисты в количестве 750 человек перебрались в Стокгольм и перевезли туда наиболее ценные документы, в том числе все дешифровальные материалы, которыми впоследствии прибыльно торговали. В страну сразу же прибыли советские разведчики, первоначально работавшие под прикрытием возглавлявшейся А. А. Ждановым Советской контрольной комиссии (СКК). Резидентурой по-прежнему руководил Е. Т. Синицын. Появились в Финляндии и представители СИС, всегда рассматривавшие ее в качестве удобного плацдарма для работы против СССР. Не стал исключением и период после перемирия. Источник “Граф” в 1945 году уведомил Синицына о совместно проводимой резидентурой МИ-6 во главе с Рексом Босли и финскими специалистами операции по перехвату переговоров Жданова со Сталиным по высокочастотной телефонной линии (“ВЧ”). Предварительная информация гласила, что для этой цели используется специально доставленное в страну оборудование британского производства, и что пока вскрыть кодированные разговоры не удается. Резидент срочно доложил об этом в Москву, где к этому вопросу привлекли 2-е (контрразведывательное) управление НКВД и службу “ВЧ”. Вскоре обнаружилось подключение к кабелю в районе Котки, после чего по требованию советской стороны финны начали расследование. Было установлено точное местонахождение поста перехвата и причастные к нему лица. Министр внутренних дел Финляндии распорядился о проведении полицейского следствия, закончившегося в течение двух недель. Виновные финны были приговорены к тюремному заключению, в отношении же британцев СССР ограничился неофициальным протестом.

Долгая и полная драматизма история взаимоотношений Финляндии с СССР не прошла бесследно, и в дальнейшем отношения обоих государств являли собой образец взаимопонимания и обоюдной выгоды. Советский Союз сохранил за собой все приобретенные территории, но финны извлекли уроки из прошлого и никогда более не пытались вернуть их обратно.