Неизвестная война

Глава 13. Три дня в Москве ​

Утром я проснулся совершенно один. Наталья исчезла: скорее всего, убежала на свою загадочную работу «ответственного секретаря» Коминтерна. Зато на тумбочке я обнаружил аккуратно сложенные, да еще и поглаженные галифе с гимнастеркой. Ничего себе дает графинюшка! Может, она и подворотничок подшила? Не догадалась. Жаль. Зато оставила кусок миткаля и иголку, в которую уже продета нитка. Вот молодец! Чего не люблю, так это протаскивать нитку в игольное ушко. Получается, Наталья Андреевна проснулась, привела в порядок мое обмундирование, а потом ушла на службу? Стало даже немного стыдно.

Довольно бодро принялся подшивать подворотничок, раздумывая — куда бы пойти перекусить? Увы… вариантов немного. Либо попытаться купить чего-нибудь из-под полы, либо выдвигаться на Лубянку в нашу столовую. Оба варианта имели свои плюсы и минусы. В первом случае неясно — сумею ли приобрести за свои дензнаки что-нибудь съедобное, а во втором, более ясном, супчик «карие глазки», что уже стоял поперек горла. Одевшись и подпоясавшись ремнем, решил за отсутствием зеркала полюбоваться на себя в стекло, увидел на подоконнике нечто, прикрытое салфеткой. Ух ты, а тут кружка чая (уже остывший, но ничего страшного) и два куска хлеба — один с маргарином, второй с повидлом. Из-под кружки торчал уголок записки «Погуляй по Москве. Вернусь не раньше восьми. Н.А.»

Наташка, ты гений. Определенно, на такой можно жениться.

Уплетая бутерброды, подумал, что неплохой паек у работников Коминтерна, да и рабочий день до восьми вечера — шикарно. Наверное, иностранные товарищи к другому графику не приучены. Может, вечерком Наталья еще чего-нибудь вкусненького принесет?

— Можно?

Вместе со стуком в комнату вошел Артур Артузов. Весь такой красивый, статный, в той самой кавалерийской шинели с «разговорами», да еще и в буденовке.

Мы пожали друг другу руки, подумали и обнялись.

— А мы тебя уже похоронили, — радостно сообщил Артур, устраиваясь на стуле.

— Как говорят, слухи о моей смерти оказались сильно преувеличены, — парировал я. Кивнув на шикарную форму, спросил: — Где тебя так нарядили?

— Завидно? — засмеялся Артур.

— Еще бы. Я тоже себе такую хочу.

— Получишь, только попозже, — кивнул Артузов. — Тебе пока лучше не выделяться.

— Все-то ты знаешь, — покачал я головой. — Никаких от тебя секретов нет.

— Так я в тот день в отделе за ответственного дежурного оставался, мне телеграмму из Вологды и принесли. Бац — открытым текстом, про шишку. И разговор о том шпионе английском при мне был. Стало быть, раз ты его отыскал, тебе и разрабатывать.

— Сам-то чем занят? — поинтересовался я, точно зная, что Артузов правды не скажет.

— Да я все больше по инспекторской части, — сделал Артур Христианович странный жест, напоминавший вкручивание лампочки. — Катаюсь туда-сюда, бумажки перебираю.

Ну да, ну да. А то я не знаю! Начальник оперативного отдела ВЧК Артузов занимался инспекторскими проверками особых отделов фронтов и армий.

— Прогуляться не хочешь? — поинтересовался Артузов. — У меня пара часов есть свободных. Михаил Сергеевич приказал тебя немного поразвлекать. Дескать, одичал Аксенов на севере. Однако поступили разведданные, что тебя уже развлекают.

— Слушай, мне иногда кажется, что ВЧК — это большая деревня. На одном конце чихнули, а на другом доброго здоровья пожелали, — усмехнулся я, даже не поинтересовавшись, как же так быстро все узнали?

— У нас хуже, — засмеялся Артузов. — У нас ты даже чихнуть не успеешь, а здоровье желают.

Мы вышли на Театральный проезд, прошли мимо Большого театра. Мелькнула мысль завернуть на Красную площадь, но передумал, что там можно увидеть интересного, да еще зимой?

— Так ты выкладывай, Артур Христианович, чего узнать хотел? — поинтересовался я, когда мы свернули на Тверскую.

— Не веришь, что я просто так тебя гулять позвал? — хохотнул Артузов, но потом, посерьезнев, спросил: — Ты про «Таймыр» что еще можешь рассказать?

— Так это тебе лучше Петроград потрясти. Кто у нас нынче Военно-морскими силами командует?

— Беренс, бывший адмирал, — отозвался Артур. — Ну, потрясти то мы их потрясем, но хотелось бы подробностей. Сам понимаешь, на Балтике кораблей меньше осталось, чем было, но радиостанции почти на всех есть. Мы же искать замучаемся. И особых отделов на флоте нет. Давай, вспоминай. Вспомнишь, хотя бы недельку нам сэкономишь.

— Зануда ты, Артур Христианович, — хмыкнул я, начиная вспоминать все разговоры, что вел с Косульниковым, с другими морякам.

— Что я такое помню? — принялся я рассуждать вслух, путая и то, что узнал сам в Архангельске, с тем, что мне было известно из той жизни. — Накануне войны создали Службу связи Белого моря, которой поручалось обеспечивать связь с судами в открытом море, собирать метеорологические данные. Так?

— Ну, я таких подробностей не знаю, — пожал плечами Артур. — Но должно быть так.

— Далее. Служба на Белом море располагала тремя флотскими радиостанциями, и двенадцатью береговыми постами. Сегодня их осталось пять, или шесть. Корабли из Белого моря передавали сообщения в Петроград через радиостанцию на мысе Омуссар.

— А он сейчас у эстонцев, — вздохнул Артузов.

— Что у нас на Балтике остается такое мощное, чтобы принимало сигналы? Кстати, в девятьсот десятом, как слышал, какой-то корабль мог принять сигнал с императорской яхты «Штандарт» аж из Алжира. В Кронштадте наверняка что-нибудь этакое да есть.

— Владимир, ты давай поконкретней, — настаивал Артур.

Так, если не получается с техникой, попробуем пойти от человека. Как помнится, Серафим говорил, что на «Таймыре» радиотелеграфистом служил комиссар береговой радиостанции из Петрограда, лично известный Вилькицкому. А комиссар этот и был тем коммунистом, что организовал на ледоколе подполье. Еще Серафим говорил, что адмирал принял на ледокол двух унтер-офицеров, тоже радистов, из большевиков, спас их от неминуемого расстрела. Но это нам ничего не даст. Стоп. Вспомнил еще один эпизод.

— Слушай-ка, товарищ Артузов, — начал вспоминать я. — Есть у меня одна ниточка, только слабая. Вилькицкий же помешан на Северном морском пути. Он и в Архангельское оказался из-за этого. Но адмирал человек порядочный. Если ему Советская власть поручала организацию экспедиции, а он по каким-то причинам это не выполнил, требуется доложить. Так вот — Вилькицкий настоял, чтобы Северное правительство отпустило в Петроград его заместителя. Не упомню — капитана второго ранга или первого. Косинский, кажется. Точно, каперанг Косинский. Не удивлюсь, если тоже большевик или сочувствующий.

— Капитан первого ранга Косинский, прибывший из Архангельска, — раздумчиво произнес Артузов. — А ведь это мысль! Куда он мог явиться?

— Надо смотреть, кто занимался гидрографической экспедицией Западно-Сибирского района. Тех, кто Вилькицкого в экспедицию отправлял. Не уверен на сто процентов, что Косинскому известно, с кем его радисты общаются, но попробовать можно.

— Вот видишь, если человек начинает вспоминать, то обязательно вспомнит что-нибудь нужное! — радостно заявил Артур.

— Вот она, цена дружбы, — хмыкнул я. — Я уж думал, ты меня пообедать сводишь туда, где воблы не подают. А ты только в узкокорыстных целях…

— Да, об обеде, — начал Артузов, но его отвлекли.

По Тверской, расталкивая прохожих, резво чесали две девицы одетые явно не по сезону — в легких пальтишках из-под которых виднелись шелковые чулки и в шляпках с искусственными цветами.

— Товарищ военный! — завопила одна, хватая Артузова за рукав. — Помогите!

Мы не враз и сообразили, от кого требуется спасать девиц, но тут сквозь поток народа к нам пробились два товарища с винтовками с примкнутыми штыками наперевес — один в штатском пальто, второй в шинели, с красными повязками на рукавах. Не иначе, рабоче-крестьянская милиция.

— Ну-ка, товарищи командиры, хватайте сучек! — заорал один из милиционеров, направляя штык прямо на нас.

— Эй, товарищ, оружие убери, — забеспокоился Артузов, которому не понравилось, что жало смотрит ему прямо в глаз.

Я поступил проще. Рявкнул:

— Бойцы! Оружие — на плечо!

Удивительно, но меня послушались, вскинув винтовки на плечо, перестав создавать угрозу прохожим.

— Парни, вы что, охренели? — поинтересовался я. — Вы так всю Москву на штыки возьмете.

Девицы, между тем, осознав, что опасность миновала, пустились наутек. Милиционеры опять схватились за винтовочные ремни, намереваясь стащить оружие.

— Отставить! — приказал я, вытаскивая мандат и, помахав книжечкой в коленкоровом переплете, давая понять, кто тут начальник, представился: — Сотрудник чека Аксенов. Вы что же делаете-то?

Милиционер в шинели, поняв, что девицы сбежали, сплюнул и, ухватив за рукав напарника, уже собирался уйти, но был остановлен Артузовым:

— Товарищ, а вас пока никто не отпускал. Сотрудник ВЧК вам задал вопрос, — очень мягко сказал Артур Христофорович, от чего даже у меня поползли мурашки по коже.

— Какой вопрос? — слегка набычился милиционер.

— Для начала представьтесь, — потребовал я. — Я вам назвал и свою фамилию, и должность.

Про должность я слегка приврал, но какая разница?

— Старший милиционер Савельев, — назвался тот, кивнув на напарника, сказал: — А это младший милиционер Степанов.

— И какого… хрена товарищи старший и младший милиционеры, вы носитесь по Москве со штыками наперевес, да еще едва не убили ответственных сотрудников ВЧК? — поинтересовался я.

— Да никого мы не хотели убить, — возмутился Савельев. — Нам блядей велено по Москве собрать.

— Кого?! — переспросили мы с Артузовым в один голос.

— Ну проституток, какая разница? — пожал плечами Савельев. — Сегодня всю ночь и утро Тверскую прочесывали, штук двадцать отловили. Вон, эти две убежали.

— И на кой они вам сдались? — спросил я.

— Нам они на хрен не сдались, без них дел хватает, — устало пояснил младший милиционер Степанов. — Только начальство приказало: всех проституток, как нетрудовой элемент, задерживать и доставлять в уголовный розыск, там регистрировать, а потом отправлять в концентрационный лагерь. Велено за неделю Москву очистить.

Являются ли проститутки нетрудовым элементом — вопрос спорный, но меня заинтересовало другое:

— А у нас есть концентрационные лагеря?

— Да какие там концентрационные лагеря, — махнул рукой Савельев. — В уголовке им пальчики прокатают, данные запишут. Они ж, паразитки, мужиков на улицах грабят, наводчицами работают. А потом их всех за Рогожскую заставу, в монастыре единоверческом собирают. Там врачи девкам осмотр проведут. Тех, кто больные, в монастырскую больницу определяют, а здоровых на работы водят как представителей буржуазии. Ну, дороги мести, дрова пилить, вагоны разгружать.

Представив, как девушки «с низкой социальной ответственностью» в своих чулочках и пальтишках пилят дрова, едва не расхохотался. Но, с другой стороны, девок жалко. На панель от хорошей жизни не идут.

— Свободны, — махнул я рукой, отпуская милиционеров. И на самом деле, у парней служба не мед.

Повернувшись к Артузову, спросил:

— Артур, ты мне недавно говорил об обеде?

— И кто из нас более корыстолюбив? — всплеснул руками Артур. — Определенно, тебя испортило пребывание на вражеской территории, товарищ Аксенов. Упрекает друга в корыстолюбии, а сам за пару слов требует обед без воблы.

— Ты мне зубы-то не заговаривай, — хмыкнул я, — говори, какие идеи?

— А мы с тобой сейчас пойдем в народный комиссариат по военным и морским делам. Как-никак, мы с тобой представляем особый отдел, а он двойного подчинения — РВС и ВЧК. У них там иной раз бывает суп из тушенки да еще и с картошкой. Но честно предупреждаю — может быть, а может и не быть.

В здание нас впустили без вопросов и в столовую тоже. Увы, супчик из тушенки отсутствовал. Зато наркомвоенмор побаловал сотрудников, включая нас с Артуром, щечками из квашеной капусты со снетком. Правда, нам с Артузовым хлеба не полагалось. Все-таки, из другого ведомства.

После обеда, показавшегося на контрасте с воблой, неплохим, мы вышли на улицу.

— Ну что, корыстолюбивый чекист, теперь в столовую на Лубянку пойдешь? — насмешливо поинтересовался Артур.

Прислушавшись к себе, осознал, что если бы и поел, то только не супа из подвалов Лубянки. Везде варят похлебку из воблы, но так скверно, как это делают у нас, я нигде не пробовал. Надо сказать Кедрову, чтобы тот распорядился проверить повара — может, тот скрытый террорист и таким образом пытается вывести из строя чекистов, включая «рыцаря революции»? Дзержинский тоже спускается в эту же столовую, никто ему персонально не готовит. И самое лучше, что можно придумать — расстрелять весь кухонный персонал без суда и следствия.

— Я тебя лучше провожу до Лубянки, а потом досыпать пойду, — решил я.

По дороге я решил задать вопрос, беспокоивший меня со вчерашнего вечера.

— Артур, ты меня по такому вопросу не просветишь — почему в моем удостоверении, там где должность начальника отдела прописана, стоит подпись Дзержинского, а не Кедрова?

Артузов даже остановился.

— А ты разве сам не знаешь? — спросил он с удивлением.

— Чего именно?

— Хотя бы то, что начальником особого отдела с августа является сам товарищ Дзержинский.

Теперь настал черед удивляться мне.

— А как же Михаил Сергеевич?

— Михаил Сергеевич — человек умный, но неуживчивый. Он же против двойного подчинения выступал, не хотел, чтобы у нас сразу два начальника было — ВЧК и РВС. С Троцким из-за этого поссорился, да и с Феликсом Эдмундовичем, заодно. С Дзержинским-то еще ссориться можно, а вот с Львом Давидовичем — нежелательно. Вот, в результате Михаила Сергеевича вначале членом коллегии ВЧК назначили — вроде, повысили, а потом по решению Оргбюро ЦК РКП (б) с должности начальника отдела сняли, а самого Феликса Эдмундовича назначили. Но самому председателю ВЧК на всех должностях сложно, у него теперь в особом отделе целых два зама.

— А Кедров? Я же ему и разведданные посылал, он меня по возвращению принял.

— А что Кедров? Кедров, вроде как, член коллегии ВЧК, начальство. С другой – реальных возможностей на что-то влиять уже не имеет. Но совсем убирать его из ВЧК нельзя. Он же за полгода целую агентурную сеть в тылу у белых создал. Ты-то ладно, ты сотрудник разведки, лицо официальное. А есть еще и личная агентура Кедрова, о которой никому неизвестно, кроме начальника особого отдела. Убрать Кедрова – всей сети лишиться. Так что, он вроде помощника Дзержинского по агентурной работе.

— Министр без портфеля, — сострил я, хотя мне было не смешно.

— Вроде того, — кивнул Артузов. — Или, товарищ министра.

— Ясно, — кивнул я, задумавшись.

Интересно, почему мне в Вологде ничего не сказали? А с другой стороны — а что мне были должны сказать в Вологде? Для них Кедров по-прежнему большой начальник.

Наталья пришла не в восемь, как обещала, а раньше, часов в шесть. Точно, не переутруждались в Коминтерне. Отстранившись от меня — такого молодого и пылкого, спросила:

— Володька, ты не хотел бы сходить на выставку фарфора?

Ишь, Володькой назвала, что-то новое. Но лучше, чем Владимир и на «вы». Я бы, конечно же, предпочел фарфору что-то другое, но спросил:

— А где это?

— Рядом, во Введенском, минут пятнадцать пешком. Был бы извозчик, добрались бы за пять.

Во Введенском переулке? А где такой?

Пока мы шли, я уже понял, что Введенским называется нынешний Подсосенский переулок, а место, куда идем — усадьба Морозовых. Связать усадьбу с открывающимся музеем фарфора не сложно. Стало быть, у меня появился шанс посмотреть первозданную коллекцию самого Алексея Викуловича Морозова! Фигура чуть пониже, нежели его родственник Иван Морозов или их друг-соперник Сергей Щукин, но тоже не слабая, оставившая в русском искусстве огромный след.

Открывайся подобная выставка в мое время, у входа стояла бы толпа. Помнится, два часа простояли с женой в очереди на импрессионистов из бывшей коллекции Щукина, впервые собранную вместе из разных музеев.

Во Введенском переулке народ не толпился, посетителей немного, но это и хорошо, можно внимательно посмотреть, и никто не станет пихать локтями. Жаль только, что освещение слабовато.

Есть у меня слабость к художественному фарфору, хотя дома его не держим. На дорогой денег не хватит, а покупать ширпотреб нет смысла.

Я с интересом принялся рассматривать тарелки, всевозможные вазы и фигурки. Мейсенского фарфора здесь много, но кого этим удивишь, если половина изделий саксонских мастеров уходила в Россию? А лучшие образцы нужно смотреть в Дрездене, да кто меня туда пустит, «невыездного»?

О некоторых изделиях из фарфора лишь слышал, а видеть не доводилось. Ага, конфетчица из первых изделий самого Виноградова. Раритет. Вон замечательные фигурки, изображающие персонажей пушкинской эпохи — целых три Щепкина и один Булгарин.

Чернильный прибор, выпускавшийся на заводе Попова. В среде коллекционеров его называют «Иван Грозный и Борис Годунов, играющие в шахматы». Весьма популярный сюжет русской культуры благодаря легенде, согласно которой Иван Грозный скончался во время этой партии.

Два шедевра русского фарфора девятисотых годов — статуэтки «Дама с маской» и «Влюбленные», созданные по эскизам Константина Сомова.

Влюбленные не похожи на молодых супругов, скорее напоминают воркующих любовников. Кавалер почти лежит на коленях у своей дамы, а та довольна.

А это самое интересное — серия «Народы России», начатая еще во времена Екатерины Великой и законченная при последнем императоре.

— Интересуешься гарднеровским фарфором? — поинтересовалась Наталья, уже успевшая пробежаться по всем залам. Видимо, ее фарфор не особо интересовал. Или уже насмотрелась на него раньше, в бытность свою дочерью графа.

— Почему гарднеровский? — удивился я.

— А это не гарднеровский? Ой, Володя, я в фарфоре никогда не разбиралась. Знаю только — есть Гарднер, а есть еще Веджвут, а был еще Кузнецов, но друг от друга не отличу, — засмеялась Наталья. — Моего отца это возмущало — мол, как же ты можешь спутать фаянс с фарфором? А я ему — папенька, а не все ли равно, из чего щи хлебать?

— И не стыдно хвастаться своим невежеством? — услышал я в стороне раскатистый бас, а Наталья, словно девчонка, взвизгнула и повисла на шее солидного и уже не очень молодого человека.

— Эх, Наташка, виноват, Наталья Андреевна, надо было тебя в детстве почаще без сладкого оставлять, а еще лучше — по попке шлепать, тогда не выросла бы такой невеждой, — вздохнул мужчина и, поцеловав женщину в щечку, осторожно поставил ее на пол.

— Владимир, хочу тебе представить — Алексей Викулович Морозов, коллекционер. Он в прошлом году передал свою коллекцию Советской России. Алексей Викулович — директор музея фарфора.

— Хранитель коллекции, — поправил Наталью Андреевну коллекционер. — А еще друг семьи этой взбалмошной барышни.

Передо мной стоял еще один персонаж Серова — Алексей Викулович Морозов, из «тех самых» Морозовых. Немного грузный, основательный мужчина, чем-то напоминавший премьера Столыпина.

— Как я понимаю, Наталья, спутник лучше вас разбирается в фарфоре, — пророкотал Морозов. — Рекомендую, юноша, дать несколько уроков Наталье Андреевне. Возможно, от молодежи она их лучше усвоит.

— Алексей Викулович, хотел вас спросить — вот эти фигурки, — кивнул я на застекленный шкаф, где стояли самоеды и ненцы, киргизы и якуты. — Их же начали выпускать еще при Екатерине по моделям Рашета. У вас их здесь…

— Не трудитесь. У меня их тут семьдесят. А всего было выпущено двести штук. Увы, Рябушинский не захотел продать свою коллекцию, а теперь она укатила за границу. Спрашивается — кому нужны «Народы России» за границей?

Вот, это точно. Кому нужны народы России за границей?