Нелегалы 2. «Дачники» в Лондоне

Из воспоминаний Гей Сёч

Когда Питер и Хелен поселились в соседнем с нами коттедже, мне было четырнадцать лет. Особенно запомнилась Хелен. Она была для всех нас существом, доселе невиданным: носила узкие брючки в обтяжку, чего английские женщины пятидесятых годов никогда себе не позволяли и считали это даже непристойным. Но Хелен есть Хелен. Она могла не стесняясь, по-мальчишески, свистеть на всю улицу, все невольно обращали на нее внимание, а ей хоть бы что. Она была экстравертом, похожим на шумного, энергичного мальчишку-сорванца. Экстравагантная, не похожая на женщин нашей улицы, она как-то сразу стала для меня, несмотря на большую разницу в возрасте, незаменимым взрослым другом. Я доверяла ей свои девичьи тайны, которые даже матери никогда бы не доверила.

Она также дружила с моей матерью, часто заходила к нам, дарила по праздникам подарки, угощала вкусными домашними печеньями и никогда при этом не касалась политических вопросов. Как будто ничто ее в этом мире, кроме домашнего быта и обычных женских сплетен, не интересовало.

Хелен всегда была для меня женщиной-загадкой. С ее способностями перевоплощаться, как выяснилось позже, она могла бы стать неплохой актрисой.

Питер совсем другого склада. Он необыкновенно мягкий человек Нежный и вежливый. О таких обычно говорят: мухи не обидит. Он походил больше на кабинетного ученого-философа, чем на коммерсанта в книжной торговле. У него, сколько помню, всегда были какие-то идеи, он всегда много философствовал, когда приходил в наш дом. С мамой он мог часами обсуждать висевшие на стенах картины английских художников или произведения литературы.

Нам тоже нравилось бывать в гостях у Крогеров. Они умели делать все хорошо, искренне, от души. Именно эти качества и позволили им подружиться со всеми своими соседями. И что удивительно, они так легко и непринужденно вписались в руислипское общество, что никому и в голову не могло прийти поинтересоваться, откуда они появились в нашем графстве Миддлсекс. Впрочем, эта вот эксцентричность характеров Крогеров позволила им так же легко войти в среду лондонских книготорговцев.

Только потом, спустя несколько лет, мне стало понятно, почему Крогеры, никогда не увлекавшиеся игрой в крикет, постоянно ходили на матчи между владельцами книжных магазинов и их служащими. Ходили не для того, чтобы поболеть за кого-то или попробовать себя в какой-нибудь команде, а для того, чтобы утвердиться в книжном бизнесе, который, как оказалось потом, был нужен им для другого, более важного, только им известного дела. Да и кто мог подумать тогда, что у Хелен и Питера было две жизни — одна ролевая, которая проходила на наших глазах, а другая — настоящая, глубоко спрятанная от чужих глаз…

Знаменитые лондонские туманы даже летом плотно окутывали улицы города и скрывали все вокруг. Приехав в Руислип к полуночи, Лонсдейл опасался, что не найдет дом Крогеров. Так оно и оказалось: на пустынных тротуарах, скупо освещенных уличными фонарями, встретить кого-нибудь и спросить о малоизвестном тупичке Крэнли Драйв было невозможно — все уже давно спали.

Поплутав около часа по Руислипу, он все же отыскал тупик Крэнли Драйв, нырнул в запомнившийся ему узкий проход, затем свернул направо и остановился, разглядывая темные контуры похожих друг на друга коттеджей. Днем Лонсдейл предупредил Питера по телефону о своем намерении посетить их ближе к полуночи. «Но неужели они не дождались моего приезда и легли спать? — раздумывал он, поднимаясь в горку. — А может, и не легли и ждут меня, закрыв на окнах светонепроницаемые шторки…» Наконец он заметил в одном из коттеджей струившийся через щели ставней тусклый свет, едва пробивавшийся сквозь непроглядный свинцовый туман. Поняв, что не спать в такое позднее время могут только Крогеры, он обрадованно подошел к дому и постучал в окно. Через несколько секунд послышались резкие металлические звуки открываемых дверных замков и засовов. Потом раздался голос Питера:

— Это ты, Гордон?

— Как видишь, — отозвался Лонсдейл.

Дверь на веранде открылась:

— Ну и туман!.. Ты случайно не заблудился? Мы уже заждались…

— Ты угадал, Пит. Поплутал я в вашем Руислипе изрядно…

Закрыв дверь на засов, Питер провел гостя в прихожую, помог ему раздеться. Лонсдейл, увидев выдвижную лестницу, что вела на антресоли, спросил:

— А там что?

— Пока ничего… Лона предлагает оборудовать там рацию. Установить железную печку, поставить стол…

— Радиостанция не там должна находиться.

— А где же?

Лонсдейл окинул взглядом прихожую, в которую выходило несколько дверей. И стал считать их:

— Одна… две… три… четыре!

— О, ты настоящий математик! — сострил Питер.

— Стараюсь, — улыбнулся Гордон. И спросил: — И куда же они ведут?

— Три — в жилые комнаты, а эта — в кухню. Кстати, нам туда: Лона испекла пироги и, наверно, разогревает их, услышав твой стук в окно.

— Пироги — это хорошо, — довольно потер руки Лонсдейл. — Но я ужасно продрог, пока искал ваш тупичок Крэнли Драйв.

— Намек понял… Сейчас достану джина и…

— На сей раз, Пит, ты не понял меня, — сказал Лонсдейл. — Только физическая работа может сейчас отогреть мою душу и руки.

— Но джин нам тоже не помешает?!

С этими словами Питера они вошли в кухню.

Она была просторной, красиво меблированной. Поприветствовав хозяйку, Лонсдейл предложил свои услуги накрыть на стол, но Хелен категорически возразила:

— Да ты что, Гордон! Ради бога, оставь это мне.

— Ну, хорошо, тогда разрешите осмотреть ваши апартаменты.

— Это — пожалуйста. Пока я накрою на стол, ты успеешь обойти нашу хижину, — засмеялась Хелен. И обратилась к мужу: — Бобзи, зажги для осмотра свет во всех комнатах. А сам приходи потом помогать мне.

Питер включил белые кнопочки, выведенные на маленький щиток в прихожей, затем увеличил свет во всех комнатах до полного накала.

— А это не вызовет подозрений у соседей? — забеспокоился Лонсдейл.

Питер, улыбнувшись, кивнул на настенные часы с длинным латунным маятником и сказал:

— Взгляни, сколько времени: уже час ночи. И не забывай, что на улице очень плотный туман… Думаю, Гордон, ты разберешься во всем лучше меня. А я помогу Хелен.

— Ради бога…

Лонсдейл не торопясь ходил по комнатам, профессионально осматривая их и пытаясь определить, где и как лучше хранить разнообразное разведывательное снаряжение, поскольку сам жил в маленьком номере гостиницы. Крогеры, как ему показалось, содержали дом в образцовом порядке: он был пропитан тем добрым старомодным ароматом, который присущ многим английским жилищам, — смесью запахов хвойного мыла и мебельной политуры. По всему чувствовалось, что его хозяева старались не уронить перед соседями свое достоинство и выглядеть нисколько не хуже других обитателей Руислипа.

Через четверть часа Хелен пригласила гостя ужинать. Сели они за круглый стол красного дерева. После первой же рюмки разговор перешел к обсуждению служебных вопросов. Предосторожности ради Лонсдейл, указав пальцем в потолок, предупредил, что их могут подслушивать, и потому попросил говорить только шепотом. Затем они стали обсуждать, где целесообразнее хранить химические реактивы и другие ингредиенты для изготовления и проявления тайнописных текстов, негативы и планы связи…

— Эти мы найдем где спрятать, — заметила Хелен, — но мы не знаем, куда девать более крупные вещи.

— Что ты имеешь в виду? — не понял ее Лонсдейл.

— Да хотя бы ту же «Астру»…[29] Ее нам должны подослать со дня на день. Или устройство для ускоренной передачи магнитных записей? Может, нам все это поднять на антресоли?

— Нет, Лона, для радиоквартиры надо подобрать более конспиративное место. Где именно — давайте вместе думать… Мне показалось, что со стороны сада фундамент вашего дома поднят почти на метр. Так это?..

— Так оно и есть, — подтвердил Питер.

— А что, если здесь, под кухней, и оборудовать радиобункер? Подкопаем еще на метр, забетонируем, чтоб вода не заходила, утеплим… А главное, здесь намного безопаснее…

— А как же заходить туда? — удивленно спросила Хелен. — Получается, со стороны сада, чтобы все видели? Нет, Гордон, ты тут что-то не до конца продумал.

— До конца, до конца. Заходить ты будешь в бетонированную нишу тоже отсюда, прямо из кухни. Сегодня же мы сделаем в полу небольшое отверстие для люка, собьем крышку, накроем ее куском линолеума и поставим на это место холодильник на колесиках. Подошло, скажем, время работы на передатчике, ты откатываешь в сторону холодильник, включаешь свет под полом и ныряешь в радиобункер без чьей-либо помощи. И никто из посторонних не догадается, что под холодильником расположен люк.

— Неплохо придумано, — согласилась Хелен. — Вот только одну деталь ты упустил из виду.

— Какую?

— Антенну-то как вы протянете? Тоже, что ли, через холодильник? Ее же надо выводить наружу…

— А мы проводку сделаем потайной, чтобы ее тоже никто не заметил. И действовать она будет по принципу спининга: гибкая, эластичная антенна будет сама разматываться и наматываться на катушку, стоит только нажать на кнопку.

— Ты, Гордон, дьявольски хитер и изобретателен во всем! — воскликнула Хелен. — Я предлагаю выпить за тебя.

— А я хочу выпить за вас…

Во втором часу ночи они приступили к работе. С помощью гвоздодера и топора вскрыли пол в кухне, затем взяли лопаты и спустились вниз рыть погреб.

— А куда же мы будем девать вынутую землю? — поинтересовался Питер.

— Выход один: выносить ведрами в сад и делать там цветочную клумбу. По крайней мере, это не вызовет ни у кого никаких подозрений.

— Но выносить сор из избы ночью — нехорошая примета, — съехидничала Хелен.

— Но мы-то имеем дело не с мусором, а с землей, и не с избой, а с английским коттеджем…

В четыре часа, когда углубление под полом уже начало обретать необходимые формы, Хелен предложила прекратить работу и лечь спать. Но Питер возразил:

— Нет, нет… Надо спешить. Ты же сама говорила, что в ближайшее время курьер может подвезти из Центра радиостанцию.

И они продолжали работать, делая короткие перерывы на отдых…

Уже утром, когда рассвело, Лонсдейл сменил одежду и, покачиваясь от усталости, покинул дом Крогеров.

Сентябрь 1957 года в Лондоне выдался туманным. Лонсдейла это устраивало: каждый вечер он мог незаметно наведываться к Крогерам и помогать им в устройстве радиобункера. Когда все работы по нему были завершены, Гордон посоветовал Питеру отказаться от аренды помещения на Стрэнле и перевести офис в одну из своих комнат. Обменявшись еще несколькими ничего не значащими для их основной деятельности фразами, Лонсдейл, чтобы не могли их подслушать, вывел Питера на улицу, в садик, где они, спокойно прогуливаясь, могли продолжить свой разговор.

— Перевод офиса в свой дом позволит тебе, во-первых, сократить расходы на аренду. А во-вторых, вы только на поездки до Стрэнда будете экономить по пятнадцать часов в неделю. К тому же здесь, в Руислипе, не так, как в центре Лондона, будет бросаться в глаза ваше частое отсутствие при отъездах на континент для встречи с нашими курьерами.

Питер не спешил с ответом, потом задумчиво произнес:

— Поездки в другие страны, между прочим, необходимы мне не только для разведывательной работы, но и для решения своих коммерческих дел.

— Вы разве уже вышли на международную арену?

Питер обиженно произнес:

— Фирма Крогеров не вяжет веников: мы, к твоему сведению, уже признаны в Международной торговой ассоциации букинистов. Я уж не говорю о том, что мы давно стали членами Ассоциации букинистов Великобритании, тоже, кстати, пользующейся всемирной известностью.

— Ого! — воскликнул Лонсдейл. — Ну, молодцы! Поздравляю! И приношу вам свои извинения, что недооценил ваши коммерческие способности. Считайте, что закрепление легализации вы завершили с блеском. Теперь, я полагаю, можно будет и поменьше уделять внимания книготорговле, поскольку она должна стать лишь прикрытием для нашей основной деятельности.

— Мы об этом всегда помнили и потому старались добросовестно делать свое дело. Логическим завершением наших стараний стал прием сразу в обе ассоциации. Так что, мистер Лонсдейл, изволь и ты нас признавать! Мы, например, внимательно следим за твоими успехами в бизнесе и с удовлетворением должны отметить, что ты быстро становишься известным в Лондоне человеком. Мы только что узнали из газет о том, что ты будешь представлять Англию на всемирной выставке в Брюсселе. Это правда?

— Да, — не без некоторого тщеславия подтвердил Гордон.

— А раз это правда, — продолжал Питер, — то мы тоже вправе поинтересоваться, а не увлекся ли ты вспомогательной стороной нашего общего дела, ради которого все мы сюда приехали?

Лонсдейл поначалу невольно смутился, потом улыбнулся и твердо ответил:

— Нет, Пит, я не увлекся… Просто дело как-то само собой легко пошло с первого дня. Вот и весь секрет. В конце концов, не отказываться же от прибыли! Лично мне мало что перепадает, основную часть ее я пересылаю в Центр… Теперь давай поговорим о самом главном. Сегодня я получил сообщение, что через четыре дня в Брюссель прибывает наш курьер. Он привезет для вас радиопередатчик, который будет находиться в атташе-кейсе, идентичном с моим. Необходимо будет их поменять и привезти сюда…

— С твоим кейсом поеду я?

— Да.

— Место встречи?

— У главного входа на готовящуюся всемирную выставку… Там уже сейчас бывает достаточно много посетителей.

— Приметы курьера известны?

— Нет. Он сам подойдет к тебе и первым назовет пароль: «Вы знаете, что Гордон тоже является участником этой выставки?» Твой ответ: «Да, Гордон мне говорил об этом». В руке у него должен быть точно такой же кейс, как у меня.

— Понятно. Но как он узнает меня?

— Он не раз видел тебя на учебном объекте. И потом, в Центре есть твое фото. По возвращении из Брюсселя — а ты должен вылететь оттуда в тот же день, когда получишь радиопередатчик, — обязательно поставь для меня условный сигнал — метку на самом толстом стволе дерева напротив моей гостиницы.

— Ты имеешь в виду Белый дом Королевской заморской лиги?

— Именно его. Так вот, на высоте одного ярда от земли прилепи кусочек черного пластилина. И на будущее имей в виду: это дерево будет служить местом постановки сигналов для вызова на экстренную встречу с тобой. Ну, а после возвращения из Брюсселя я жду вас в Корнер-хаузе «Лайонс» в пятнадцать тридцать в зале ресторана.

Октябрь 1957 года. Брюссель. На улицах расклеены плакаты и рисунки с изображением первого 1) мире советского искусственного спутника Земли. Космическая тема доминировала и возле главного входа на всемирную выставку, где ровно в час дня встретились как старые знакомые два немолодых уже человека с одинаковыми черными атташе-кейсами: один — высокий, седоволосый, в модном клетчатом пальто, другой — чуть пониже, в темном плаще и черной фетровой шляпе. Они обменялись несколькими условными фразами, пожали друг другу руки и разошлись. Через полтора часа снова встретились, но уже в другом месте — на маленькой безлюдной улочке недалеко от железнодорожного вокзала. Это были Питер Крогер и прибывший из Москвы курьер советской разведки. Несколько минут они просто прогуливались по переулкам, обменивались только им понятными фразами, затем, поставив на тротуар рядом два одинаковых атташе-кейса, прикурили от одной зажигалки. Подняв кейсы, они как ни в чем не бывало продолжили путь в направлении железнодорожного вокзала, и никто при этом не обратил внимания, что они произвели обмен того, что держали в руках. Курьер на ходу пояснил Питеру, что он доставил ему радиостанцию, инструкцию к ней и валюту на приобретение автомобиля.

— Если время выхода в эфир, позывные и частоты по каким-либо причинам не будут устраивать Хелен, — заметил он, — то радиоцентр готов их изменить. Дайте только знать об этом.

— Хорошо, я ей это передам.

— И последнее, — продолжал представитель Центра, — меня просили сообщить вам об обстоятельствах ареста Марка.[30] Вам, наверно, уже известно, что провал произошел не по его вине?

— Но я хотел бы знать об этом поподробнее. В прессе писали лишь о факте ареста, но не о его причинах.

— Что касается причин ареста, то, к великому сожалению, «завалил» его свой…

— Как свой? — Питер даже поперхнулся.

— Да, вот так получилось. Предал его непосредственный помощник Вик.[31] Он многое знал о работе Марка и жил рядом в Бруклине, в районе нижнего Бей-Риджа.

— Я хорошо знаю этот район. Там проживает много скандинавов.

— Совершенно верно. Вик был родом из России, а прибыл он в Штаты через Финляндию.

— Но почему же он предал Марка? Он же его соотечественник?

— Потому что Вик оказался жалким плебеем, возомнившим себя патрицием. Пьяницей и бабником.

— Не понимаю, как Марк мог довериться такому человеку?

— Марк не допускал мысли о том, что ему в помощники могут прислать ненадежного и некомпетентного разведчика. А не верить Центру он не имел права.

— А что же Центр-то так обмишурился?

— Ничего не поделаешь… И в разведке бывают ошибки. В семье, как говорится, не без урода.

Питер задумался, глаза его сузились до крошечных щелочек.

— Передайте Центру, что Крогеры готовы вылететь в Нью-Йорк и принять участие в мероприятиях по ликвидации предателя. Скажите, что у меня есть надежные люди в том самом Бей-Ридже, где проживает Вик.

— Нет, Питер, вам с Лоной нельзя появляться в Штатах. Да и Центр, я уверен, не пойдет на проведение подобной акции. Судьба сама накажет предателя-подонка…[32] Да, чуть не забыл: при обыске в гостинице «Латам», где был арестован Марк, у него нашли вашу фотографию с надписью «Моррис и Леонтина».

Лицо Питера побледнело, но он тут же взял себя в руки и твердым голосом спросил:

— Что же нам теперь делать?

— Продолжать свою коммерческую деятельность и помогать Бену. Я уверен, что Марк вас не выдаст. Можете не беспокоиться, он найдет объяснение, как у него оказалась ваша фотография.

— Тем не менее это осложняет наше положение.

— Но ведь не секрет, что ФБР и до обнаружения этой фотографии несколько лет уже разыскивало вас.

— Но теперь-то, когда они уловили нашу связь с Абелем, ФБР, очевидно, предпримет все снова, чтобы найти нас? Может, надо что-то заблаговременно предпринять, чтобы обезопасить нас?

— Вашу связь с Абелем ФБР не сможет доказать, а сам Рудольф Иванович, я убежден, найдет надежное объяснение тому, почему у него оказалось ваше фото. Он сможет сказать, что сделал этот снимок, как и десятки других, для представления на конкурс или фотовыставку, в которых уже не раз принимал участие…

Питер, бросив взгляд на часы, предупредил:

— Смотрите не опоздайте на пароход.

Курьер, тоже посмотрев на время, воскликнул:

— Все верно! Мне пора. Через полтора часа мой пароход отплывает в Ленинград.

— Тогда пойдемте к остановке. Мне тоже сегодня надо возвратиться в Лондон. А для прикрытия поездки сюда нужно забежать в букинистический магазин и купить пару книг…

Вернувшись в отель, Питер прилег на кровать отдохнуть, но вскоре же заснул. В десятом часу вечера его разбудили ворвавшиеся в комнату сотрудники уголовной полиции: в связи с проникновением в гостиницу опасного преступника они потребовали предъявить документы, удостоверяющие личность.

— Пожалуйста, — как можно спокойнее и вежливее ответил Питер Крогер.

Пока полицейские разглядывали его билеты на самолет, Питер подумал: «Если они потребуют открыть атташе-кейс, то придется отвергнуть их притязания. В конце концов, я иностранец!.. А вдруг эти люди из МИ-5?..»

В этот момент один из полицейских поинтересовался целью его приезда в Брюссель.

— Цель была одна — купить книги для своего магазина, — хладнокровно ответил Питер.

Вежливо извинившись, полицейские вернули документы и покинули номер. Питер следом за ними вышел в холл и уселся в кресло, чтобы проследить, будут ли они заходить в другие номера гостиницы. И только после того как воочию удостоверился в этом, он вернулся к себе и начал собираться в аэропорт…

В Лондон он прилетел поздним вечером и сразу же позвонил Лонсдейлу, сообщив условной фразой о том, что атташе-кейс благополучно доставлен в Англию.

На другой день Гордон приехал в Руислип. Но Хелен встретить его не смогла — она была больна. Постучавшись, он вошел к ней в спальню. Увидев его, она обрадованно воскликнула:

— Как хорошо, что ты приехал! А я вот одна рассматриваю привезенные мужем «новые книги».[33] — И тут же совсем тихо добавила: — Послезавтра у меня пробный выход в эфир…

Гордон так же шепотом ответил:

— Ничего не понимаю! «Астра» еще не установлена, а уже назначен выход в эфир?!

— Вот ты сейчас и поможешь мне смонтировать ее.

— А с тобой-то что случилось?

— Простыла… Будь они неладны, эти лондонские дожди и туманы. Четвертый день валяюсь в постели. Вот только сегодня отлегло немного, но температура еще держится.

— И как же ты будешь работать на рации?

— Ногами, — засмеялась Хелен. — А если всерьез, то до послезавтра, я думаю, оклемаюсь.

— Мы с Питером очень надеемся на тебя, Лона! А сейчас позволь-ка взглянуть на твои «новые книги».

— Да ради бога! — Хелен собрала лежавшие на постели инструкции и протянула их Лонсдейлу.

Забрав их, он покинул ее спальню и направился на кухню, где Питер варил кофе.

Ознакомившись с правилами установки радиостанции «Астра» и выпив по чашке кофе, они спустились в бетонированный, выложенный изнутри красным кирпичом бункер и начали устанавливать новую радиостанцию. Провозились они с нею долго, а потом принялись за антенну и заземление. Делать это в комнате было чертовски сложно. По приставной лестнице они протянули антенну на чердак, а затем вывели ее на улицу. Не успев все довести до конца, Лонсдейл покинул дом Крогеров лишь под утро, а вечером снова приехал к ним, чтобы вместе с Питером настроить и опробовать работу приемопередающего устройства перед тем, как выйти Хелен на связь с радиоцентром.

Когда наконец все было закончено, Лонсдейл устало взглянул на Хелен, потом довольно улыбнулся и сказал:

— Уверен, что теперь вы успешно справитесь и без меня. Главное, не надо торопиться при записи цифровых групп и не комкайте интервалы между ними. При работе одно предплечье у вас должно быть горизонтально, в одну линию с рычагом ключа. Пальцы всегда расслаблены, и не забывайте о том, что запястье не должно лежать на столе. А на будущее запомните: непосредственно перед сеансом связи не рекомендуется брать в руки и переносить тяжеловесные предметы, так как мышцы предплечья, кисть и пальцы теряют в этом случае необходимую для четкой работы с ключом Морзе чувствительность. Об этом святом правиле я узнал при изучении полного курса Морзе.

— Меня больше всего беспокоит боязнь потерять ощущение времени, — заметила Хелен, с полным равнодушием глядя на лежавшие рядком поверх настольной скатерти кварцы, последовательно пронумерованные и приготовленные к работе. — Самое страшное, если я проявлю излишнюю медлительность и передача затянется на несколько минут больше положенного времени. Кстати, как долго можно вести ее, прежде чем тебя запеленгуют?

Лонсдейл с недоумением посмотрел на Хелен.

— Это зависит от многих обстоятельств. И от качества радиопеленгационной аппаратуры, и от методики ее использования, и от загруженности эфира, и от удачи, в конце концов. Засечь ведь можно только во время самой передачи и в зависимости от используемой частоты. Но, наверно, она должна вестись не более трех или четырех минут, — неопределенно заключил он.

Хелен покачала головой и снова спросила его:

— А если получится больше?

— Тогда поймают ваши радиосигналы, и, считайте, вам — кранты…

Хелен на миг бросило в дрожь:

— И что же будет с нами? Что вы будете делать, если нас схватят?

Чувствуя на себе ее взгляд, он было заколебался, а потом сдержанно улыбнулся и сказал:

— Будем вызволять вас в свою страну.

— Да, но как? — страдальческая гримаса скривила ее бледное лицо.

— У нас огромное ведомство, миссис Хелен. Оно может многое, что вы не можете себе предположить. Разные ниточки тянутся в разные места. Всего никому, кроме председателя КГБ, не дано знать.

Не спускавший с него глаз Питер вдруг тоже встревожился и спросил:

— А вы хоть что-то знаете?

— Да, кое-что знаю, но только сказать не имею права. — Лонсдейл хлопнул при этом обеими ладонями по краю стола и вдруг умоляющим тоном произнес: — Да вы не беспокойтесь ни о чем, я уверен, что у вас будет все в порядке. Ну ладно, — он встал из кресла и тихо проговорил: — Ужасно не хочется тащиться домой, но надо. Такая уж наша планида.

— Погодите минутку, — предупредил его Питер и вышел.

Вернулся он с бутылкой белого портвейна.

— Очень хорошее вино, давайте на дорожку выпьем.

Лонсдейл молча наблюдал, как Питер наливал ему и Хелен вина, потом плеснул себе немного и, подняв рюмку, произнес:

— За успех нашего завтрашнего дела!

Было шесть часов утра. Хелен неохотно встала, оделась — после болезни ноги отяжелели и плохо слушались. Навостряя ухо на малейший звук, доносившийся с улицы, она начала готовить радиостанцию к работе: поставила переключатель кварцев на «основную частоту», настроила анодный ток и связь с антенной, затем подрегулировала настройку антенны и, убедившись, что передатчик с антенной настроены правильно, стала слушать эфир.

Когда до передачи, назначенной ровно на семь утра, оставалось три минуты, Хелен вдруг почувствовала ужасную усталость. Поправив наушники и снова напрягая слух, она посмотрела на часы — стрелки их приближались к семи. Оглядевшись в поисках блокнота и карандаша, она жестом попросила сесть рядом подошедшего к ней Питера, и оба стали молча ждать. Вскоре в наушниках раздалось тихое потрескивание. Хелен переключилась на прием и тут же услышала знакомые слова позывных:

— Таруса — я Ирбит… Таруса — я Ирбит…

Так повторялось несколько раз. Хелен напряженно ждала, когда начнется текст радиограммы, но в эфире продолжали звучать одни лишь позывные:

— Таруса — я Ирбит… Таруса — я Ирбит…

Но вот наконец далекий голос четко и ясно сообщил:

— Таруса — я Ирбит, примите радиограмму. Номер тридцать семь, группа сорок восемь…

Рука ее начала быстро сновать в раскрытом блокноте. Донесение все шло и шло, и казалось, ему не будет конца. И вот уже рука с карандашом стала то замирать, то снова ускоряться, а потом вдруг будто совсем отяжелела и стала еле двигаться. «Господи, ну почему она пишет так медленно?» И в это время снова зазвучали позывные:

— Я Ирбит… Я Ирбит. Связь заканчиваю, через десять минут — повторение радиосеанса на запасной частоте… — После этого передача прекратилась. Через некоторое время радиостанция пискнула, и все это начало повторяться на запасной частоте.

Хелен была предельно внимательна: малейшая неточность затруднила бы потом расшифровку радиограммы, которая заканчивалась просьбой подтвердить прием передачи. Сделав это, Хелен принялась сверять цифровые данные с первой записью: ошибок не было. После этого началась расшифровка текста. Это была долгая и кропотливая работа. В донесении, предназначенном для Гордона Лонсдейла, говорилось:

Бросив листок на стол, Хелен встала и, не глядя на Питера, раздраженно бросила;

— Ты посмотри, что делается в этой Англии!

Питер, взяв радиограмму, начал читать. Лицо его постепенно все больше хмурилось и бледнело. Закончив чтение, он пробормотал:

— Ах, люди, люди… Что ж вы так быстро забываете! Прошло всего-то тринадцать лет с испытания первой смертоносной бомбы, и вот те на… опять создается такое же страшное оружие! Кому-то, видно, мало отнятых жизней у сорока миллионов человек!

Хелен вздохнула:

— В голове не укладывается, как люди сами для себя могут творить подобное! Как будто нет у них ничего святого!

— Директиву Центра надо срочно показать Гордону. Мы со своей стороны должны помочь ему как можно быстрее выполнить это ответственное задание.

Судя по всему, он уже знает, что разрабатывается в Портонской лаборатории. Поверь, Лона, с каждым годом я все больше убеждаюсь, что все самое страшное, в том числе и империалистические войны, как говорил Ленин, зарождаются в обстановке глубокой тайны. И потому считал и всегда буду считать своим долгом помогать раскрывать эти тайны. В этом, кстати, и заключается ценность нашей разведывательной работы, которая приносит пользу всем людям планеты Земля, а не одному Советскому Союзу. И потому я никогда не откажусь защищать то, что считаю правильным и справедливым…

Его монолог прервал зазвонивший в прихожей телефон.

Питер поднял трубку и сразу же узнал голос Лонсдейла.

— Доброе утро, сэр… — отозвался он. — Да, все в порядке, книг поступило много… Пожалуйста, сэр… Просьбу выполню… Я подготовлю их к завтрашнему вечеру. Да, только на обмен… Я понял все… До свидания, сэр.

Разговор начался с определенных, для посторонних ничего не значащих фраз, подтверждающих, что беседуют именно те, кто называл себя, и что у них все в порядке. Условности, проскользнувшие в телефонном разговоре, позволили, не упоминая деталей, договориться об обмене информацией через тайник.

На другой день полученное из Центра задание для Лонсдейла Питер вложил в спичечную коробку, которую должен был спрятать в заранее обусловленном месте. Но неожиданно пошел мелкий моросящий дождь. Чтобы обеспечить сохранность информации, Питер отыскал ржавую консервную банку, положил в нее коробку и только после этого оставил ее под лавочкой в нужном месте. Затем он поехал в Ватерлоо-роуд, где изъял из тайника предназначенный для него самого контейнер в виде малоприметной чурки.

Вернувшись домой в Руислип, он с помощью отвертки вскрыл трухлявый обрубок и поразился: внутренняя часть его была совершенно свежей, а в водонепроницаемом свертке находилась агентурная информация для передачи в Москву и отпечатанная на машинке пояснительная записка:

Полученные от Лонсдейла материалы Хелен перепечатала на машинке, после чего стала помогать Питеру изготовлять микроточки. Для этого сложного и трудоемкого процесса Крогеры располагали всем необходимым: набором различных фотоаппаратов — «Экзакта», «Минокс», «Практика», микроскопом фирмы «Бритекс» и соответствующими уменьшающими линзами. Особую мягкую пленку для микроточек Питер с помощью химических реактивов делал сам в домашних условиях.

Изготовленные таким способом микроточки Крогеры подклеивали на страницы старых книг или вовнутрь картонных обложек и в переплеты, где ни один не посвященный в эти секреты человек не смог бы их обнаружить. Книги пересылались в одну из европейских стран на подставное лицо, а оно уже передавало ее представителю советской разведки.

Из служебной характеристики «Дачников», подготовленной Беном в 1958 году и приобщенной к делу № 13 676:

К документу подколот бланк начальника I Главного Управления КГБ при СМ СССР, на котором наложена резолюция:

Гордон Лонсдейл встречался с Шахом (Гарри Хаутон) каждый месяц. На встречу Шах привозил из Портленда по нескольку сот совершенно секретных документов Адмиралтейства: шифры морской разведки и инструкции к ним, отчеты, доклады, разведывательные задания по Советскому Союзу и странам Восточной Европы. Располагая такими данными, внешняя разведка СССР получала возможность проникать в самые тайные замыслы правительства Великобритании по военным вопросам, ее специальных служб, а также военно-политического блока НАТО. Кроме указанных документов Шах передал Лонсдейлу огромное количество чертежей различных видов оружия и приборов, хранившихся в бронированной «сейфовой комнате» научно-исследовательского центра в Портленде.

К утру эти «горячие» материалы должны были снова лежать на своем месте в сейфе. Поэтому, не знакомясь даже с их содержанием, в целях экономии времени Лонсдейл оставлял Шаха в городе (как правило, в каком-нибудь ресторане), а сам отвозил материалы Крогерам. После их фотографирования подлинники секретных документов возвращались агенту.

Но такой способ получения и обработки секретной информации был сложен и небезопасен. Лонсдейл это понимал и неоднократно пытался уговорить Шаха, чтобы он сам фотографировал материалы на рабочем месте или дома. Суть этого замысла состояла в том, что агент должен выносить с режимного объекта не кипу секретных документов в какой-то сумке, а лишь одну-две пленки, причем непроявленные — в случае опасности их можно было бы легко засветить.

То же самое и при передаче их разведчику, которому не надо было еще раз встречаться с агентом для возвращения этих материалов.

Однако все усилия Лонсдейла убедить Шаха готовить и передавать информацию в непроявленных пленках оказались безуспешными: агент не умел, не любил и не хотел фотографировать, несмотря на то что Гордон подарил ему удобный для этих целей миниатюрный высококлассный аппарат «Минокс». Более того, Шах боялся этим заниматься: фотоаппарат, считал он, является серьезной уликой, вещественным доказательством шпионской деятельности, особенно если аппарат хранится на работе, в сейфе.

После каждой встречи Лонсдейла с Шахом Крогерам значительно прибавлялось забот: с вечера они закрывали двери и ставни окон с внешней и внутренней стороны, и на несколько дней создавалась видимость, что в доме № 45 по Крэнли Драйв никого не было. На самом деле внутри его и ночью и днем шла работа: проявлялись и сушились фотопленки, затем они печатались и переводились в десятки микроточек, каждую из которых Питер и Хелен старательно подклеивали потом в книги или под марки на конвертах.

Это было нудное, изнурительное и опасное дело: каждые сутки одно и то же — фотографирование, проявление, печатание, снова фотографирование — уменьшение изображения до микроскопических размеров, подклеивание.

В Москве полученные из Англии материалы приводили в восхищение руководство Комитета госбезопасности и заинтересованных союзных ведомств. Большая часть этой информации из Лондона имела первостепенное значение для Министерства обороны: его Генштаб получал возможность знакомиться со многими отчетами НАТО о проведенных маневрах военно-морских сил, а также с результатами испытаний новых видов оружия на британском флоте. Не меньший интерес эта информация представляла для НИИ и конструкторских бюро судостроения и Минсредмаша…

Встречаясь с Лонсдейлом, Гарри Хаутон относился к нему с особым подобострастием. Как истый служака и бывший офицер военно-морского флота Ее Величества, он с уважением относился к любому человеку с погонами. А тут он общался с капитаном второго ранга, к тому же еще и американцем (Лонсдейл выдавал себя за помощника военно-морского атташе США в Лондоне Алека Джонсона). Однажды Хаутон рассказал, что у него есть молодая любовница по имени Этель Джи, на которую он тратит много денег, и при этом намекнул на то, что если Лонсдейл станет получать непосредственно от нее информацию, то не мог бы капитан второго ранга увеличить им вознаграждение за это?

— А где она работает? — заинтересовался Лонсдейл.

— В научно-исследовательском центре, который дислоцируется на территории нашей базы в Портленде.

— И чем она занимается?

— Учетом и размножением секретных документов. Между прочим, это благодаря ее помощи мне удавалось выполнять отдельные ваши задания по подводному флоту.

— А Этель знает, что вы сотрудничаете с американской разведкой? — спросил он добродушно.

— Думаю, что нет… Возможно, догадывается…

— А почему вы думаете, что она может догадываться?

Хаутон осклабился:

— Я же просил ее достать не сто листов чистой бумаги, а наисекретнейшие документы.

— Она когда-нибудь интересовалась источником ваших доходов?

— Разумеется, потому что скрыть их от нее практически невозможно.

— А если она случайно обмолвится или сознательно расскажет об этом кому-нибудь? — тревожно спросил Лонсдейл.

— Поручиться, что этого не может произойти, я, конечно, не могу. Но если бы она хотела это сделать, то, уверен, давно бы уже выдала меня. Но это не в ее интересах! Она ведь тоже совершает должностное преступление, выдавая мне секретные материалы. Это во-первых. А во-вторых, мы давно любим друг друга и намерены скоро пожениться.

— Ну, если вы намерены пожениться, то она, наверно, тоже будет заинтересована в ваших доходах?

— Разумеется.

— Тогда, может быть, стоит поговорить с ней, чтобы она тоже согласилась оказывать помощь Алеку Джонсону? Только при этом условии вы могли бы получать от него вознаграждение вдвое большее…

Хаутон долго обдумывал предложение Лонсдейла, потом наконец согласился:

— Хорошо, я попробую поговорить об этом с Этель.

— Обязательно. И объясните ей, что вы сотрудничаете не с ЦРУ, а с американской военной фирмой, которая занимается разработкой аналогичных проблем подводного флота.

Этель Джи давно догадывалась, что ее любовник тайно работает на какое-то другое государство, и когда узнала, что на Соединенные Штаты, то она охотно согласилась сотрудничать с «американской фирмой» — лишь бы неплохо платили за это — и с еще большим энтузиазмом стала отбирать и передавать Шаху наиболее ценные, на ее взгляд, секретные материалы. Причем не только те, которые шли через нее, но и документы шифровальной службы, не подлежащие оглашению. Размещавшиеся в соседней с ее комнатой шифровальщики в конце дня выносили кодированные ленты и копировальную бумагу в специальную урну, после чего сотрудники службы безопасности отправляли ее в мусоросжигательную печь. За пять — семь минут до этой процедуры Ася незаметно выходила из кабинета и, действуя на свой страх и риск, поспешно выбирала из урны использованные шифровальные ленты и копирки, прятала их в маленькую сумочку и сразу же покидала помещение. Если бы кто-то даже застал ее копающейся в урне, она в этом случае могла сказать: выбрасывала ненужные копии документов, подлежащих уничтожению по акту (для подстраховки Ася всегда держала в кулаке скомканными один или два секретных документа, которые она могла бы в случае опасности демонстративно бросить в урну).

Первую от Аси информацию Лонсдейл заложил в тайник для Крогеров в пригороде Лондона и сообщил об этом Хелен. Когда она подъехала туда на «мерседесе», то, к удивлению своему, увидела на обочине автострады дорожных рабочих. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! «Если бы они и раньше работали здесь, то Лонсдейл ни в коем случае не стал бы оборудовать тут тайник, — подумала Хелен. — Что же делать: а вдруг это хорошо продуманная операция Скотленд-Ярда по захвату того, кто придет сюда изымать материалы?.. Нужна проверка. Проверка и еще раз проверка. Убедиться, что за мною не было „хвоста“, вести наблюдение за дорогой, засечь машины, записать их номера…»

Отъехав подальше от места закладки тайника, Хелен вытащила из багажника запасное колесо, монтировку и, делая вид, что меняет баллон, стала вести скрытое контрнаблюдение: не бросая беспокойных взглядов по сторонам, не оборачиваясь грубо и демонстративно, а удостоверяясь другими неприметными и естественными способами — поворотом тела у баллона, приседаниями или сменой места положения у колеса.

Убедившись, что ничего подозрительного в действиях дорожных ремонтников нет, решила основательно провериться и, бросив колесо и монтировку в багажник, не закрывая его, направилась повыше к кладбищу. Укрывшись за одним из памятников, стала наблюдать за тайником и за своей машиной. «Кто знает, возможно, в „мерседес“ давно уже вмонтировали слуховой „жучок“, подобный радиомаяку, и он теперь сигналит полиции о моем местонахождении, — думала Хелен, — Потому, очевидно, и не было „хвоста“ как обычно, а эти проклятые филеры находятся где-то в пригороде на значительном от меня расстоянии. И если это так, то, зная, что машина у тайника, кто-то должен сейчас сюда подъехать. И сделать это они могут, используя только одну дорогу. Хорошо, что и она под моим контролем. Что ж, подожду еще немного…» И тут в ее памяти всплыли часто повторявшиеся слова Гордона Лонсдейла: «Не надо забывать, на чем строится любая разведка: на везении и риске. Надо уметь рисковать, а там, глядишь, и повезет…»

Несколько минут она продолжала стоять на краю кладбища, соображая, что ей предпринять в сложившейся ситуации. «Может, мне сделать большой крюк и подойти к тайнику с противоположной стороны?» — пришла ей мысль. Так она и поступила. Но дорожных рабочих на прежнем месте уже не оказалось. И вообще их нигде не было видно. Отыскав кусочек фольги, обозначавший место закладки тайника, Хелен снова проверилась. «А вдруг он начинен электронной сигнализацией? — внезапно мелькнула у нее мысль. — А группа захвата окопалась где-нибудь поблизости…» Посмотрела на часы: на обработку и возврат материалов у нее оставалось мало времени. Решила рискнуть, надеясь в случае чего спастись бегством: добежать до своей машины раньше группы захвата. Еще раз убедившись, что за ней никто не следит, она присела на корточки и быстро начала разгребать землю. Как только обнаружилась упаковка в форме небольшой коробки из-под шоколадных конфет, Хелен без суеты взяла ее и, не глядя по сторонам, что есть духу побежала к машине. Осмотревшись около нее и убедившись, что никто за ней не следит, быстро села за руль, развернула «мерседес» и, моментально набрав скорость, поехала в сторону Лондона. В пригороде она долго ходила по узким улицам, пытаясь обнаружить слежку. «Кажется, „хвоста“ нет», — едва успела она подумать об этом, как на одном из перекрестков неожиданно вырос высокий полицейский. Он дал ей отмашку «остановиться». «Что бы это значило?.. Правил движения вроде бы не нарушала: никого не обгоняла, скорость не превышала, на светофоры реагировала правильно». Сразу же вспомнилась злополучная встреча с дорожными рабочими и, молниеносно связав два этих события, она настолько всполошилась, что чуть было не задавила стража порядка, резко затормозив перед самым его жезлом.

— В чем дело, сэр? — спросила она, стараясь внешне сохранить спокойствие. В это время подошли еще двое полицейских с радиопереговорными устройствами в руках. «Черт возьми, неужели за мной все же следили с помощью „радиожучка“? — пронеслась в ее голове тревожная мысль. — Ну что ж, чему быть, того не миновать».

Улыбающийся полицейский, поигрывая дубинкой, подошел к дверце «мерседеса» и вежливо произнес:

— Извините, миссис, но багажник машины следует всегда закрывать. Разрешите мне захлопнуть?

— Да ради бога, — весело обронила она и посмотрела назад: багажник был действительно открыт (бросив монтировку и запасное колесо, она забыла его закрыть).

Сделав вид, что ничего страшного не произошло, Хелен поблагодарила полицейского за услугу, остальным двум кокетливо подмигнула и, включив мотор, резко рванула с места — не выдержали нервы.

Волнения и тревоги Хелен, связанные с изъятием материалов из тайника, оказались ненапрасными: информация, доставленная ею, представляла большую ценность для советского МИДа и Министерства обороны. Эта ценность определялась тем, что совершенно секретные документы Адмиралтейства раскрывали:

— результаты испытаний военно-морской техники, в том числе гидроакустических приборов;

— сроки и место проведения маневров военно-морских сил стран НАТО.

— планы совместных действий сухопутных, военно-воздушных и военно-морских сил Великобритании на случай чрезвычайных обстоятельств, военных конфликтов и региональных кризисов;

— унизительное для англичан соглашение с американцами о поставке атомной энергетической установки устаревшего типа для строительства подводной лодки «Дредноут».

Но прежде чем эта важная информация, изложенная на ста двадцати листах, была передана в Центр, дом Крогеров на несколько дней и ночей снова превратился в неприступную крепость. Питер, считавший, как всегда, что от быстроты обработки и пересылки в Москву материалов зависит своевременность принятия решений на правительственном уровне, работал в фотолаборатории по двадцать часов в сутки. Чаще всего по ночам. В этот напряженный период Хелен получила из Центра радиограмму о скоропостижной смерти отца Питера и захоронении его на нью-йоркском кладбище в Рочелл-парке. Она решила не сообщать об этом мужу до тех пор, пока он не закончит все работы в домашней фотолаборатории. Когда Питер вышел из нее, то казалось, что даже внешне он сильно изменился: от недосыпания покраснели веки глаз, на запавших небритых щеках и подбородке выступила густая игольчатая щетина.

После того как он привел себя в обычное состояние, Хелен показала ему радиограмму.

Известие о смерти отца ошеломило Питера: закрыв лицо руками, он чуть слышно запричитал:

— Господи! Прости меня за то, что я не уберег его… Если бы я съездил к нему хоть на денек, он бы еще крепился, остался бы живым. Мне не случайно так сильно хотелось увидеться с ним… Я как будто предчувствовал, что скоро его может не стать…

Хелен никогда еще не видела мужа таким подавленным, а потому не знала, что надо предпринять, чтобы хоть немного успокоить его. Когда же он начал снова бормотать какие-то несвязные слова, она подошла к нему, наклонилась поближе, стала что-то говорить ему, но он противился этому.

— Не надо, Лона… Прошу тебя… не надо… Я знаю, что не вернешь его теперь…

Неожиданно кто-то постучал в дверь. Хелен вышла открывать. Вскоре она вернулась вместе с Лонсдейлом, сообщив ему на ходу о смерти отца Питера. Гордон, выразив ему свое соболезнование, сказал:

— Твой отец, Пит, прожил долгую жизнь и увековечил себя хорошим сыном…

На лице у Питера что-то дрогнуло, зрачки глаз сузились, на лбу выступили мелкие капли пота. Он так сильно сжал кулаки, что костяшки его пальцев побелели. Сделав усилие, чтобы сдержать себя, он тихо обронил:

— Большой грех лежит и на тебе, Гордон: отец мог бы еще жить, если бы я навестил его… Но ты почему-то всегда был против этого… Хотя сам не раз уже бывал дома…[39]

Лонсдейл не ожидал от него такого упрека.

— Если ты считаешь, что я виноват, — заметил он, — то прости меня, Пит. Но ты же знаешь, смерть не спрашивает, кому, когда, где и как умереть…

— Если можно, оставьте все меня… Хочу побыть один…

Хелен жестом дала понять Лонсдейлу, чтобы он безропотно следовал за ней. Когда они шли в другую комнату, она тихим голосом сообщила, что для него тоже поступила радиограмма из Центра. Взяв с книжной полки томик Уитмена, она вытащила из него отпечатанный на машинке листок бумаги и подала его Лонсдейлу.

В директиве Центра говорилось:

Прочитав, Лонсдейл возвратил Хелен радиограмму.

— Что, непростое задание? — спросила она.

— Да нет. Центр поздновато спохватился. Первое донесение я отправил полгода назад через Родина,[40] и, пока перепроверяли информацию, поезд ушел… Но ничего, постараемся получить то, что надо Центру.

Лонсдейл достал из кармана сложенный вчетверо листок бумаги и передал его Хелен:

— Об этом надо радировать как можно быстрее.

— Что здесь?

— Почитай.

Хелен развернула листок и начала читать про себя:

Закончив чтение, Хелен тревожно посмотрела на Лонсдейла.

— Ну что? — спросил он.

— Душу сжало.

— От чего?

— От страха… Это все правда?

— Что правда?

— Что один микроб страшнее атомной бомбы.

— Да, в десятки раз опаснее того, за чем вы когда-то охотились в Лос-Аламосе. Как видишь, наука идет вперед.

— Но кому нужна такая наука, если она направлена на разрушение, умерщвление всего живого на Земле. Это же все делается для войны! А мы сидим здесь и молчим…

— Нет, не молчим и не сидим просто так. Мы с вами работаем здесь во имя того, чтобы не было войны. Наша главная задача — добывать информацию, не просмотреть возможной подготовки Запада к ядерной или какой-либо другой войне. И в этом отношении наша работа в Лондоне, как это ни парадоксально, нисколько не угрожает безопасности самой Англии и ее народа.

Хелен улыбнулась и тихо, чтобы их не могли записать с помощью, возможно, установленного в доме подслушивающего устройства, сказала:

— Тогда получается, что в случае провала мы и не должны подлежать наказанию?

— К сожалению, это не так. Хотя… как сказать? Перед командировкой в Лондон я изучал законодательство Великобритании и не нашел в нем ни одной статьи, осуждающей шпионаж. Есть, правда, одна статья, но она трактуется несколько иначе, чем у нас. У них есть тайный заговор… или сговор с целью нарушить закон о сохранении гостайны.

— И что это будет означать для нас?

— Это будет означать, что статья с такой трактовкой ничем нам не будет грозить до тех пор, пока нам не докажут, что мы состоим в сговоре.

— А кто это «мы»?

— Я и Питер.

— А меня, значит, ты не берешь во внимание?

— Конечно нет! И притом сознательно. Ведь если считать и тебя, то это будет уже три человека и будет квалифицироваться судом как тайный сговор… На всякий случай имей в виду, ты не посвящена в наши дела. Ты была всегда просто домохозяйкой.

Хелен кокетливо повела плечиком и согласилась:

— Что ж… пусть будет так. Тогда вы с Питером тоже должны не выдавать меня, а я соответственно вас. Ни при каких обстоятельствах!

— Вот именно! Только так и должно быть!

Через полтора месяца по просьбе Лонсдейла Крогерам взамен вышедшего из строя радиопередатчика «Астра» прислали из Москвы три новые радиостанции «Мэрфи». При первом же выходе в эфир Хелен приняла для Лонсдейла короткую радиограмму.

В ней говорилось:

На рапорте наложена резолюция:

Через два дня рапорт с предложениями по отступной легенде «Дачников» был доложен начальнику I Главного Управления. В документе наряду с другими вопросами отмечалось:

Получив такое дополнение к ранее разработанной легенде, Питер не на шутку заволновался: не находятся ли они на грани провала? А тут еще, как назло, приснился ему накануне странный сон: будто прибыл он на кладбище Хайгейт для закладки материалов в тайник, подошел к подобранному для этого месту и неожиданно для себя увидел прятавшуюся за деревом хозяйку соседнего дома Рут Сёч, которая, как он понял, вела за ним наблюдение. Питер попытался уйти от ее слежки, но ему это не удалось. Соседка продолжала преследовать его, а когда он оказался далеко за пределами кладбища, то сразу очнулся и заснуть уже не смог.

За завтраком он рассказал об этом Хелен, та увязала сон с поступившей днем раньше радиограммой о корректировке их поведения в случае провала и тоже вбила в голову, что с ними должно что-то случиться.

Гложущее чувство тревоги долго не покидало Крогеров. В конце концов они сообщили об этом Лонсдейлу. В тот же вечер Гордон приехал в Руислип и пригласил их на прогулку перед сном. Он выслушал внимательно все их опасения и, глядя Питеру в глаза, укоризненно покачал головой:

— Я не вижу ничего такого, что могло бы предвещать вам или мне опасность. Я не понимаю, зачем увязывать какие-то сновидения с радиограммой из Москвы? Корректировка вашей легенды вызвана стремлением еще больше обезопасить вас на случай непредвиденных обстоятельств. А вы, ударившись в мистику, запаниковали…

— Не мистика это, Гордон, а предчувствие, — поправила Хелен. — Сны у людей часто сбываются… И ты это прекрасно знаешь!

— Ну, вы уже зациклились на этом сне… Нельзя же так! — Лонсдейл старался держаться спокойно, хотя ему было трудно говорить с ними не сердясь. — Вам надо забыть обо всем этом, — добавил он после некоторой паузы.

— Ты, Гордон, не слишком вежлив с нами, — с обидой вдруг обронила Хелен и недовольно посмотрела на мужа, недоумевая, почему тот продолжает молчать. — Это плохо еще и потому, что ты тоже нервничаешь, — продолжала она. — Что, кстати, не делает тебе чести.

— Просто я не могу быть всегда сладким, как ореховый торт. Особенно в ситуациях, когда начинают изводить себя и других мистическими домыслами…

— Гордон прав, — наконец заговорил Питер. — Нам, конечно, нельзя сейчас раскисать. Извини, Гордон, за проявленную слабость. Но было бы хуже, если бы мы не сказали тебе об этом. Только признание и этот обмен мнениями могли спасти нас от дальнейшего беспокойства за свою судьбу. Ну, а что касается сна, то пусть сон будет не в руку!

— Ну это уже другое дело, — Лонсдейл многозначительно вздохнул. — Послезавтра, Пит, я должен для тебя заложить тайник По графику — поверь, так уж совпало — на Хайгетском кладбище. Вот мы и проверим, насколько вещим был твой сон!

— Не шути так, Гордон, — остановил его Питер. Мысль его сделала неожиданный поворот. — От закладки в тайник крупных размеров камуфляжей с большим количеством материалов нам пора отказываться. Это к хорошему не приведет. Изымать их намного опаснее, чем, скажем, фотопленку. И лучше всего непроявленную…

— Я уже говорил по этому поводу со своим источником, но он категорически отказывается фотографировать добываемые им материалы.

— Почему?

— Опасается, что за подобным занятием его могут накрыть.

— Это кто, Шах так говорит?

— Да, он.

— Но у нас, пойми правильно, Гордон, не хватает времени на все. Куда бы еще ни шло, если бы от Шаха поступало несколько десятков листов, а то ведь сразу по полторы-две сотни. Это очень отвлекает нас от коммерческой деятельности, как правило, на две-три недели. А не уделять ей столько времени каждый месяц никак нельзя! В конце концов это может вызвать подозрение у моих коллег-книготорговцев: начинал, мол, дело активно, а когда добился всего — стал вдруг заниматься этим делом спустя рукава… Да это и не похоже на меня, подумают они.

— Я согласен с тобой, Пит, но придется потерпеть.

— Потерпеть-то можно, но ведь будет страдать дело. Мы тем самым подвергаем и себя, и Шаха большому риску.

Лонсдейл долго молчал, обдумывая сказанное Питером. Потом, ничем не выражая своего недовольства, заявил:

— Хорошо, Пит, со следующего месяца я буду сам фотографировать в машине получаемые от Шаха материалы. А передавать буду непроявленные пленки.

— Но это еще не все, — остановил Питер поднимавшегося со стула Лонсдейла. — Давай обсудим еще одну проблему.

— Давай, — Гордон снова уселся на стул.

— Представь себе, — начал Питер, — что через какое-то время — по истечении срока командировки или по каким-то другим причинам — нас выведут из этой страны. Возвратимся мы, скорее всего, в Союз. Ну, а дальше что?.. Разведывательная работа для нас на этом закончится, а устроиться куда-либо нам уже не удастся…

Лонсдейл внимательно следил за его мыслью, потом поглядел украдкой на Хелен: она, по всему чувствовалось, хотела что-то сказать.

— Почему не удастся? — вставил он, переключив взгляд снова на Питера.

— Да потому, что мы не знаем русского языка, — подхватила Хелен, — и не являемся гражданами вашей страны. Да и возраст у нас будет уже пенсионный.

— Ну это вы зря! Наша страна никогда не оставит вас без куска хлеба.

— Оставит или не оставит — это еще как сказать! Одной судьбе известно, что будет с нами. И потому мы хотели бы обратиться к вашему правительству с просьбой принять нас с советское гражданство. Как ты думаешь, нас могут принять?

— А почему нет? — удивился Лонсдейл. — Завтра же доведу эту информацию до наших товарищей в консульстве, а они сообщат об этом в Центр. Я полагаю, вопрос будет решен положительно.

Крогеры радостно переглянулись.

— Спасибо, ты нас успокоил, — заметила Хелен.

— А чтобы и мне со спокойной душой покинуть вас, убедительно прошу еще раз обратить внимание на более конспиративное хранение разведывательного снаряжения. — Лонсдейл вытащил из сумки светильник и, поставив его на стол, сказал: — В полости его спрячьте отработанные коды, а также расписание последующих радиопередач, — Затем он покопался в карманах и, вынув зажигалку «Ронсон», добавил: — В нее вы тоже можете кое-что упрятать.

Питер воспринял рекомендации Лонсдейла с полным пониманием, а Хелен, недоуменно пожав плечами, с иронией спросила:

— К нам что, из Центра… едет ревизор?

— Нет, не ревизор. Просто береженого Бог бережет.

Полученные через тайник материалы от Лонсдейла настолько заинтересовали Питера, что он, прежде чем заняться микрофильмированием, сначала прочел их. Это был разведывательный вопросник, состоящий их трех разделов. Первый раздел нацеливал английскую агентуру на сбор «сведений особой важности» — о плане экономического развития СССР, и прежде всего о военной промышленности — объем производства, ресурсы, новые боевые самолеты и авиационное оборудование, организация воздушной обороны. В этом же разделе английскую разведку интересовали вооружение и снаряжение Советской Армии, дислокация и номера воинских частей. Особое внимание уделялось местонахождению подводных атомных лодок и стартовых площадок для ракет.

По второму разделу, озаглавленному «Важные сведения», МИ-6 интересовали признаки изменения внутренней организации и политики советского правительства; возможное возникновение экономических затруднений и текущее положение в промышленности и сельском хозяйстве, а также конкретные сведения на крупных ученых: степень их подготовки и квалификации, разработкой каких проблем они занимаются, оплата научного труда и так далее.

Третий раздел — самый короткий — назывался «Выяснить по возможности». По нему требовалось добыть информацию об именах, фамилиях, должностях и личных качествах офицеров всех родов войск в чине от майора и выше.

Встретившись в следующий раз с Лонсдейлом в своем офисе, Питер в осторожной форме завел с ним разговор об этой акции английских спецслужб:

— Вопросник МИ-6, который я получил от тебя, заставляет меня думать, что английское руководство готовится к войне против СССР. Я правильно это понял?

— Да, правильно. К сожалению, Пит, в мире всегда существовали и существуют не только миролюбивые государства, но и страны, перед секретными службами которых всегда стояла и стоит задача не предотвращать войны, а, наоборот, собирать сведения о потенциальном противнике для подготовки или возможного нанесения внезапного ядерного удара. Перед советской разведкой стояла и стоит совершенно иная задача. Я бы сформулировал ее так; всеми доступными методами и средствами, в меру сил и возможностей, предотвратить угрозу нашей стране. Ты, конечно, можешь не согласиться: мол, как это разведка может предотвращать войны? Но ты вспомни, что недавно писали в «Таймс» читатели ее главному редактору. В письмах прямо говорится, что разведчик — это самый ценный, но не признанный еще слуга общества, что он достоин всяческого восхваления за то, что помогает избегать возникновения войн и даже предотвращать их. Ты можешь опять спросить: как он может это сделать? Отвечаю: в кармане у меня дочти всегда находится крохотный передатчик. Он способен выстрелить в эфир за одну секунду около ста слов. Этот радиопередатчик необходим мне только для исключительной цели: моментально послать в Москву информацию-молнию о готовящемся атомном нападении на Россию. Получив такой сигнал, там могут успеть принять необходимые меры для ответного удара… Вот почему мы, Пит, должны быть абсолютно точными и уверенными в правоте своего дела.

— Когда я прочитал разведывательный вопросник СИС, то никак не мог понять, зачем англичанам-то влезать в подобные военные авантюры? Ведь если начнется опять война, то я могу себе представить, что может стать с этим островным государством при такой высокой плотности населения. Это все равно что сунуть гранату в бочку с рыбой.

— Да, это так Потому мы здесь и работаем. Каждый из нас добывает частички нужной информации, и когда они сходятся в Центр из многих загран-точек, то получается мозаика, из которой складывается полная картина. Она-то и помогает нашему правительству принимать правильные решения или даже делать политические прогнозы на будущее… Кстати, информацию по подводным лодкам вы отослали в Центр?

— Я физически не мог этого сделать. Обработать полторы тысячи листов не так-то просто…

— А разве Лона не помогает тебе?

— Помогает, но сейчас у нее много своих забот. Осваивает новую радиостанцию «Мэрфи».

— А «Астру» куда спрятали?

— Закопали в саду.

— Это вы неплохо придумали… А как обстоят дела с «Мэрфи»?

Вспомнив о накладке при первом выходе в эфир на новой радиостанции, Питер ответил не сразу;

— Все нормально, но однажды Лона приняла радиограмму, которую до сих пор расшифровать не удалось… Попросила радиоцентр повторить текст сообщения, а оттуда ответили, что никакой передачи на той неделе для нее не было.

Лонсдейл побледнел.

— Как же это могло получиться?.. Может, она работала на чужой волне?

— Вполне возможно. Но Лона в тот день ничего не передавала, и поэтому запеленговать ее никак не могли. К тому же вчера нам уже поменяли и позывные, и дни выхода в эфир. Так что ничего страшного не произошло, — успокоил его Питер.

В это время зазвонил телефон. Поняв по первым фразам, что у Питера начался деловой разговор с кем-то из клиентов, Лонсдейл жестом попрощался с ним и покинул его офис.

Хелен продолжала работать на радиостанции «Мэрфи». Среди принятых ею радиограмм были и такие, которые грели душу, что было очень важно в условиях нелегальной работы:

17 октября 1960 года Центр радировал Крогерам и Лонсдейлу о необходимости загрузки тайника с подробным описанием его местонахождения недалеко от поворота на кладбище Хайгейт-хилл. Указывалось также, что для закладки контейнера в тайник надо выкопать ямку размером 20x20 сантиметров.

Через неделю Хелен получила от Гордона Лонсдейла контейнер с секретнейшей продукцией Портонской лаборатории по изучению биологических методов ведения войны. Это был небольшой термос, в котором находилась пробирка с бактериями. В тот же день Хелен выехала на Хайгейт-хилл. При подъезде к месту закладки тайника она заметила тренировавшихся на пустыре солдат из территориального подразделения английских войск, и напротив них, на обочине дороги, стояли два крытых военных «студебекера». Впервые за время проведения тайниковых операций ей стало страшно, она чувствовала себя так, словно на нее надвигается неотвратимая опасность. Невольно возникла мысль: не связано ли это с деятельностью английской контрразведки? В самом деле, не слишком ли много случайных накладок за столь короткое время? Дважды в районе расположения тайников она уже столкнулась с посторонними людьми. Винить в этом Лонсдейла она никак не могла, потому что знала, что Гордон в подборе мест для тайников был безупречен, конспиративность их была всегда стопроцентной. А тут вдруг дважды уже — то дорожные рабочие, то теперь вот — солдаты. С чего бы это? Положение было хуже некуда. И посоветоваться даже не с кем. Но надо было что-то предпринимать: или идти на риск — оставлять контейнер в тайнике, или выставлять сигнал опасности в Лондоне, чтобы разведчик посольской резидентуры не выходил на тайниковую операцию. Она еще раз просчитала: ей надо пройти от дороги до тайника тридцать метров и столько же обратно — на это уйдет самое большее полминуты, столько же потребуется на закладку тайника. Всего получается минута. «За минуту „студебекеры“ не успеют даже развернуться, а мне главное — лишь бы успеть сесть за руль», — подумала Хелен и тут же вспомнила давний совет Абеля о том, что машина придает разведчику чувство уверенности, что если и подстерегает его опасность, то он будет укрыт в ней со всех сторон — будет находиться, можно сказать, на своей территории. Что ему останется лишь нажать на газ, и десятки лошадиных сил унесут его от противника… А Хелен умела лихо водить машину.

И все же она не пошла в этот раз на закладку тайника, не стала подвергать опасности разведчика, который должен был прибыть на его изъятие. На другой день, когда на пустыре никого не было и никто не вызывал у нее никаких подозрений, она положила упаковку в углубление, прикрыла ее землей и пожухлой осенней травой, а затем как ни в чем не бывало вернулась в Лондон. На одной из улиц в условленном месте она поставила мелом метку, сигнализировавшую о загрузке тайника, потом условной фразой сообщила Лонсдейлу по телефону о выполнении задания…

На рапорте синим карандашом наложена резолюция:

Такой документ был вскоре подготовлен и направлен в ЦК КПСС. В Комитет госбезопасности он возвратился с резолюцией секретаря ЦК:

В конце 1960 года генеральный директор МИ-5 Роджер Холлис получил из ЦРУ материалы допроса перебежчика — одного из руководителей польской разведки полковника Михаила Голеневского,[44] сообщавшего о том, что у русских есть в Англии два очень ценных агента: один в Интеллидженс сервис, другой завербован восемь лет назад в Варшаве польскими и советскими органами госбезопасности. По данным Снайпера (такая кличка была присвоена Голеневскому), первый агент находился в плену в Северной Корее,[45] а второй — работал в посольстве Великобритании в Варшаве шифровальщиком военно-морского атташе.

В тот же день шифровальщик был установлен по картотеке английского МИДа. Им оказался Гарри Фредерик Хаутон, 1905 года рождения, родился в г. Линкольне. В 16 лет ушел служить на флот.

Во время II мировой войны ходил с конвоями на Мальту и в Мурманск. В 1952 году был направлен в Польшу в качестве сотрудника военно-морского атташата. Работая в этом аппарате, Хаутон занимался махинациями на Варшавском черном рынке, злоупотреблял «выборовой» и «житневой», за что и был отправлен в Англию до окончания срока служебной командировки…

А вот что сообщалось о нем в документах, приобщенных к делу № 13 676:

1. «…Особую ценность представляют переданные „Шахом“[46] в последние два месяца шифры и инструкции. Используя их, разведка получила возможность проникнуть во многие тайны Адмиралтейства и военно-политического блока НАТО…»

2. «…После того как „Шаха“ отозвали в Англию, он устроился на работу в учреждение, занимавшееся испытанием подводного оружия и различным гидроакустическим оборудованием для обнаружения подводных лодок. Учреждение это располагается на территории военно-морской базы в Портленде. С „Шахом“ восстановлена связь сотрудником посольской резидентуры.

В процессе сотрудничества он передал советской разведке большое количество чертежей и документов различных видов оружия и приборов, которыми оснащаются английские подводные лодки.

В целях безопасности полагал бы целесообразным передать его на связь опытному разведчику-нелегалу Бену…»

3. «…C санкции Центра Бен взял на связь „Шаха“ от имени Алека Джонсона — капитана второго ранга военно-морского флота США…»

Получив полные данные на Хаутона, Роджер Холлис дал указание:

1. Установить за Хаутоном плотное наружное наблюдение.

2. По месту службы изучить все его связи и возможности по сбору информации.

3. Взять под контроль его телефонные разговоры.

4. Провести негласный обыск по месту работы и жительства.

Через некоторое время на стол генерального директора МИ-5 поступило первое сообщение:

В следующем донесении шефу службы госбезопасности Роджеру Холлису сообщалось:

Ознакомившись с этим донесением, Холлис собрал руководителей отдела, который вел разработку Хаутона, и спросил:

— Что будем делать с почтенным сэром Лонсдейлом?

Никто из присутствующих на собрании не решился что-либо сказать о человеке из высшего общества. После того как шеф МИ-5 пояснил, что английская контрразведка тоже не располагает пока никакими доказательствами шпионской деятельности Лонсдейла, началось обсуждение хода дальнейшей работы по нему и Хаутону. Тогда же были определены основные ее направления:

1. Через возможности особого управления Скотленд-Ярда продолжить наблюдение за Хаутоном и Лямбдой-2.[48]

2. По местам работы и жительства Лямбды-2 и Этель Джи провести неофициальные обыски.

3. Побудить Хаутона и Этель Джи признаться в проведении шпионской деятельности, напомнив им о том, что в случае добровольного признания они смогут рассчитывать на снисходительность суда при определении меры наказания.

4. Довести до сведения Хаутона, чтобы на последнюю встречу с Лямбдой-2 он пришел вместе с Эгель Джи, что позволит суду легко доказать и ее причастность к шпионскому заговору.

5. Совместно с суперинтендантом Управления специальных расследований Скотленд-Ярда Джорджем Смитом разработать детальный план мероприятий по делу «Лямбда-2». Основное внимание уделить выявлению его шпионских связей в Англии и сбору вещественных доказательств, а также подготовке операции по захвату Лямбды-2, Хаутона и Джи в момент обмена информацией. Не допустить при этом возможного использования ими ампул с ядом.

6. Получаемые в процессе разработки Лямбды-2 материалы докладывать лично генеральному директору МИ-5 Роджеру Холлису.

По линии Скотленд-Ярда ответственность по руководству разработкой и операцией по аресту Лонсдейла и его связей была возложена на суперинтенданта Джорджа Смита. В Управлении специальных расследований за ним прочно закрепилось прозвище Супер-Смит. Его заместителем был назначен другой Смит — по имени Фергюссон. Он являлся старшим инспектором полицейского участка. На Смитов возлагалось и проведение официальных обысков и первичных допросов…

Через некоторое время генеральному директору МИ-5 Роджеру Холлису был доложен меморандум старых сводок периодического наблюдения за Лямбдой-2. В нем сообщалось:

— 26 октября Лонсдейл оставил в Мидлендском банке на Грейт-Портленд-стрит большой кожаный портфель,[49] в котором находились деловые бумаги, пленки, дорогостоящая фотокамера и список с названиями улиц;

— 25 ноября Лямбда-2 и Хаутон встретились у паба[50] «Мэйпл» на Дитон-роуд. В пабе они обменялись портфелями, после чего «Л-2» уехал на своей машине. Однако на одной из улиц Лондона он был потерян службой наружного наблюдения. На другой день его машина была обнаружена на Уиллоу-гарден, в районе Руислипа;

— 18 декабря Лонсдейл встретился с Хаутоном и Этель Джи у театра «Олд-Вик», где ему была передана толстая папка. После этой встречи он выехал в Руислип и длительное время находился в доме № 45 по Крэнли Драйв, в котором проживают супруги Крогер — Хелен и Питер.

Ознакомившись со всеми этими материалами, Роджер Холлис пригласил на беседу суперинтенданта Скотленд-Ярда Джорджа Смита и поинтересовался его мнением в отношении дальнейшей разработки Лонсдейла. Мнение того было однозначно: как можно скорее пресечь последующую утечку секретной информации из Портленда и произвести арест Лямбды-2, Хаутона и Этель Джи.

Холлис задумался. Было видно, что он согласился с мнением Супер-Смита, но его сдерживала от принятия решения непроработанная связь Лямбды-2 — супруги Крогеры, что и подтвердилось в его вопросе к суперинтенданту:

— А чем мы располагаем сейчас на супругов Крогер?

— Пока ничем. Улик против них у нас нет, — ответил Смит.

— Но они могут быть, если установить за ними подвижное и стационарное круглосуточное наблюдение… Попробуйте оборудовать в каком-нибудь из соседних с Крогерами домов наблюдательный пункт.

— А под каким предлогом?

— Под предлогом поимки преступника, якобы совершившего в Руислипе ряд крупных краж со взломом и неоднократно появлявшегося около дома Крогеров… Изучите их прошлое. Если они тоже вражеские агенты, то с кем они еще встречались? Куда и на какое время они исчезали из Лондона? То же самое необходимо сделать и в отношении Лямбды-2.

— Это мы сделаем, — поторопился с ответом суперинтендант.

— Подождите, это еще не все, — остановил его Холлис. — Нам надо обязательно провести в их доме негласный осмотр с целью возможного обнаружения предметов, свидетельствующих о преступной связи с Лямбдой-2. Кроме того, необходимо принять меры по недопущению их выезда за пределы Англии.

— Это мы тоже сделаем, а как быть в отношении самого Лямбды-2?

— Будем планировать операцию по его захвату и аресту. Лучше всего это сделать в момент передачи Хаутоном или Джи секретных материалов. Их встреча, как нам известно, должна состояться седьмого января следующего года. Вот тогда и осуществим эту операцию. А пока продолжайте по ним работать. И по Крогерам тоже. По тому же плану, что и по Лямбде-2…

Наблюдательный пост Скотленд-Ярда был оборудован в расположенном напротив дома Крогеров коттедже, в котором проживала семья Сёчей. Хелен дружила с этой семьей. Забегая к ним на короткое время, она замечала мелькавшую в окнах тень незнакомого мужчины, торопливо убегавшего по лестнице на мансарду. «Уж не любовника ли она себе завела? — думала Хелен. — Да вроде бы не похоже это на Рут… Женщина она серьезная…»

Странное заключалось и в том, что прежде у Сёчей в прихожей всегда был порядок — нигде ничего лишнего, а теперь — беспорядок; на полу валялись чьи-то сумки, на стульях разбросана зимняя мужская одежда. Поначалу Хелен не придавала этому значения, а потом осмелилась и спросила:

— Кто это у вас часто бывает?..

Стройная темноволосая Рут виновато опускала глаза и робко отвечала:

— У нас с дымоходом что-то неладно, вот трубочист был…

В другой раз — другое: «Садовники были…»

В третий: «Электрики…»

В четвертый: «Из страховой компании приходили…»

— Но почему, как только я захожу, на столе почти каждый раз остается недопитый горячий кофе? — допытывалась Хелен.

И снова, в который раз, Рут Сёч вынуждена была врать:

— Да это муж, не допив, выбежал к машине.

Хелен видела, что Билл Сёч давно уже находился на улице и не думал даже заходить в дом. Замечала она и то, что, как только в доме были незнакомые, атлетически сложенные молодые мужчины, он большую часть свободного времени проводил у машины. Вызывали удивление у Хелен и слишком интеллигентного вида «трубочисты» и «электрики», и слишком моложавые красивые «садовники», и часто попадавший на глаза аккуратный «телефонист» без каких-либо инструментов. «И потом, почему Сёчи перестали вдруг посещать наш дом? Поздравлять с праздниками и тому подобное?» — всякий раз задумывалась Хелен.

Но больше всего ее поразило сообщение другой соседки — Уинфред Спунер, которая рассказала о том, что письма, адресованные Крогерам, почтальон оставлял ей для последующей передачи Питеру. На вопрос: почему сам не относит их адресату, тот, смутившись, ответил: «Боюсь упреков со стороны миссис Крогер за задержку корреспонденции, хотя я в этом нисколько не виноват». На вопрос: «Кто же тогда виноват?» почтальон, приложив палец к губам, сообщил: «Все дело в том, что письма на имя Крогеров задерживаются не на почте, а в полицейском участке…»

Соседка продолжала что-то еще рассказывать, но Хелен уже не слушала ее. Она размышляла: «Почему за нами установили слежку? Почему началась перлюстрация корреспонденции? Что могло послужить основанием для всего этого? Каналы связи законспирированы, сделано все возможное для безопасности работы и вдруг…» Сколько бы ни думала Хелен, сколько бы ни напрягала память, стараясь вспомнить возможные проколы, связанные с организацией нелегальной разведывательной работы, она не могла отметить ничего такого, что могло бы послужить основанием для проявления повышенного к ним интереса. Хелен знала, что английские спецслужбы при проверке труднопроверяемых версий в отношении каких-либо лиц иногда позволяли себе раскрывать перед ними свой интерес, побуждая тем самым подозреваемых или проверяемых к совершению опрометчивых поступков. «Может, поэтому и на сей раз возникла необходимость в проведении таких безотлагательных действий, как слежка и перлюстрация?» Однако и это объяснение не удовлетворило Хелен. Оставалось одно из двух: или кто-то предал их, или это случайность: Скотленд-Ярд ошибся в выборе объекта. Других мало-мальски серьезных причин для подобных подозрений она не видела. Но чем сильнее задумывалась Хелен о возможном акте предательства, тем больше возникало у нее сомнений относительно этого позорного поступка.

Подходя к дому, Хелен представила: а вдруг у Питера произошел какой-то прокол? Но как сказать ему об этом и как он это воспримет? Чтобы не огорчать его раньше времени, она решила до утра не говорить ему о своем предчувствии. Вновь и вновь прокручивая в голове эту ситуацию, она долго не могла заснуть. Наступившее утро дало мыслям новое направление: надо запросить Центр, может быть, там располагают информацией, что могло случиться, и смогут дать подходящий совет?!

Не заметив, как Питер ушел на заседание Ассоциации букинистов, она еще долго мучилась в догадках, пытаясь объяснить самой себе сложившуюся ситуацию.

Вечером, возвращаясь из ассоциации, Питер заметил в окошке мансарды соседнего дома не ее постоянную обитательницу, пятнадцатилетнюю Гей Сёч, а довольно полную, с мужскими чертами лица незнакомку лет сорока. Не колеблясь, он завернул к соседке и, показав кивком наверх, тихо спросил:

— Кто такая?

Рут, смутившись, отвела взгляд в сторону, секунд пять молчала, потом тихо, чтобы наверху не было слышно, шепотом ответила:

— Это наша знакомая из Швейцарии. Приехала изучать английский язык.

Питер смекнул, какая она «знакомая», и, не растерявшись, сказал:

— Тогда приходите вместе с ней к нам в гости на Новый год. Я бы очень хотел с ней познакомиться.

— Она всегда так любвеобильно смотрит на меня!.. По-моему, я не безразличен ей, — с тонкой иронией добавил он.

Рут испуганно уставилась на него. Не желая, чтобы он начал проявлять к «гостье» живой интерес, всерьез предупредила:

— Не клейся к ней, Пит, она девушка строгая и стеснительная.

— Да о чем ты говоришь, Рут? У этой секс-бомбы такая наглая физиономия, что она готова заглотнуть любого мужика.

Рут поняла, что сплоховала, и, не зная, как объяснить повышенный интерес «швейцарки» к дому Крогеров, равнодушно бросила:

— Кто ее знает, может, и вправду она влюбилась в вас…

— Упаси меня Бог от этой пассии! — брякнул Питер и поспешил убраться восвояси.

Войдя в комнату Хелен, он обратил внимание на необычное поведение супруги: она то тревожно подходила к окну, тяжело вздыхая, то молча садилась на кровать, сложив руки на коленях, то как-то боязливо то и дело шарила глазами по стенам и потолку. Питер понял: что-то случилось. Он попытался заговорить с ней, но она отмалчивалась, вид у нее был испуганный, и было что-то беспокойное в самой ее позе.

Питер взял ее ладонь в свои руки и тихо спросил:

— Ты плохо чувствуешь себя, Лона?

— Да, у меня голова раскалывается от недобрых мыслей. Пойдем погуляем, я хочу тебе кое-что сказать. Здесь опасно говорить. Нас могут подслушать.

— Но там сейчас очень студено да и слякотно после только что прошедшего мокрого снега.

— Ничего, мы оденемся потеплее.

На улице действительно было холодно. Порывистый леденящий ветер гнал по тротуару откуда-то взявшиеся редкие желтые листочки.

— Ты посмотри, Бобзи, листок попал в лужу — и все, конец ему, отлетался, — с грустью проговорила Хелен.

Питер остановился и, глядя на одинокий листок, полушепотом обронил:

— Вот и мы, наверное, влипли в расставленные сети Скотленд-Ярда. И заметут нас так же, как вот этот листок…

Хелен тревожно посмотрела на него:

— С чего ты взял?

— А с того… — И он рассказал ей о своих подозрениях, о полицейской ловушке, установленной в соседнем доме. — Если британская контрразведка заинтересовалась нами, то это уже конец.

— Может, ты, Бобзи, допустил где-то ошибку?..

— Скорее всего, это ты могла допустить ее, а не я! — рассердился он. — Где-нибудь по неосторожности своей ляпнула что-нибудь, вот и пошло кругами, как от брошенного в воду камня…

— Нет, Бобзи, такого не было. И вообще… — Хелен внезапно умолкла, понуро опустив голову.

Питер был убежден, что о чем-то важном она промолчала, и потому спросил:

— Что «и вообще»?..

— А то, что за двадцать лет сотрудничества с советской разведкой мы, я считаю, не допустили ни одной ошибки, которая могла бы навлечь на нас подозрения. Мы ни разу не были по своей вине на грани провала.

— А почему ты считаешь, что сейчас мы стоим на грани провала?

Хелен долго молчала, потом сказала:

— Поводов для тревоги более чем достаточно. И ты это, слава богу, наконец-то сам почувствовал.

— Что ты имеешь в виду?

— Помнишь, я как-то говорила, что письма нам стали приходить с большой задержкой, хотя по штемпелю они должны были поступать на несколько дней раньше?

— Да, помню, — кивнул Питер.

— Ну и что из этого вытекает? Как ты думаешь?

— Ничего, если предположить, что почтальон не мог застать нас дома…

— Нет, не это. Уинфред Спунер мне сказала, что, прежде чем передать нам письма, они поступают на контроль в полицейский участок. Если же все это взвесить, то получается некая взаимосвязанная цепочка. Перлюстрация корреспонденции — раз; шпики в доме Сёчей — два; «секс-бомба», про которую ты говорил, — три. А из всего этого вывод может быть лишь один: на нас идет самая настоящая «охота».

Питер остановился, как будто наткнулся на невидимую стену, закрыл глаза.

— Ты права, Лона. Сила интуиции, если угодно, шестое чувство подсказало мне сегодня зайти к Рут Сёч и поинтересоваться, кто поселился у них в мансарде… Она юлила, вертела лисьим хвостом, но так и не сказала. Да, МИ-5 следит за нами, — заключил он погасшим голосом.

— А мне кажется, не только за нами… Очевидно, и за Гордоном идет слежка, — добавила Хелен. — Не случайно же он перестал встречаться с нами?! И даже вот не звонит… Если бы у него все было в порядке, он дал бы уже знать о себе…

— Все может быть… Но за Гордона ты не беспокойся.

— Но как же я могу не беспокоиться, если он, допустим, арестован? Или, почувствовав угрозу провала, уехал уже из Англии?

— Арни так поступить не может. И пока сигнала от него нет, мы должны верить в него. Ты же знаешь, из какой он породы людей!

— Да-да, ты прав, Бобзи… Прости меня за мои грешные мысли. — Хелен крепко сжала его руку.

— Арни достаточно дерзок и хитроумен во всех своих делах… Не будь он таким, он никогда бы не стал миллионером и не получил бы гран-при в Брюсселе. Даже если бы детективы Скотленд-Ярда дышали ему в затылок, он все равно дал бы нам сигнал тревоги…

— Может, нам связаться с Москвой? Вдруг там ничего не знают о возникшей над нами опасности?

— Да, об этой ситуации мы обязаны сообщить в Центр, — после долгой паузы согласился Питер и предложил завершить прогулку, чтобы попытаться установить связь с Москвой.

Ответ на радиограмму Хелен Крогер пришел в тот же день. В ней сообщалось:

Поздно вечером позвонил Лонсдейл и трижды, как было условлено, кашлянул в трубку — это был сигнал тревоги, одновременно означавший необходимость срочного изъятия последнего резервного тайника на кладбище Хайгейт-хилл (система связи была разработана на все случаи жизни и смерти).

У одного из памятников Лонсдейл должен был оставить обычный ржавый гвоздь, в полости которого находилось экстренное сообщение для них.

Утром, не теряя времени, Крогеры сели в машину и поехали к магистрали, ведущей на Хайгейт-хилл. Празднично украшенные новогодние улицы Лондона по-прежнему блестели лужицами и мокрыми крышами от не прекращавшегося вторые сутки мелкого дождя. Он мешал Питеру замечать через потные стекла «мерседеса» ведущуюся, возможно, за ним слежку. Малейшее подозрение, что она есть, — и они обязаны были возвращаться домой: ни о каких попытках уйти от «хвоста» в этом случае не могло быть и речи. Поэтому Питер часто просил Хелен остановить машину, договаривался, где она должна была подобрать его, быстро выскальзывал из салона и несколько кварталов крутил, петляя по улицам сурового Альбиона: менял направление движения, заходил в гостиницы, пабы, останавливался около витрин магазинов, разглядывая рекламные товары. Поговорив с какой-то дамой, свернул на узкую улочку, где оказался единственным бросающимся всем в глаза человеком. Когда вышел на большую улицу, то вскочил на ходу в автобус, на следующей остановке сошел с него, нагнулся, поправил шнурки и благодаря этому успел осмотреться вокруг. Не увидев никого, внезапно изменил курс. Словно разыгрывая из себя самого «дьявола», он мотался так, повторяя подобную «программу» выявления слежки несколько раз. Когда он наконец убедился, что «хвоста» за ними нет, только тогда, купив букет цветов, они выехали на хайгейтскую автостраду.

Хотя на кладбище в тот дождливый зимний день посетителей было мало, они для видимости останавливались у памятников, читали надписи на них, потом положили цветы у могилы Карла Маркса, а при подходе к обусловленному месту Питер умышленно обронил носовой платок и вместе с ним поднял ржавый гвоздь. После этого они так же неспешно вернулись к машине. В салоне Хелен торопливо отвернула головку контейнера-гвоздя, вытащила плотно свернутую в трубочку тонкую бумагу, развернула ее и удивилась: листок с двух сторон был чистым.

— Странно. Как это понимать?

— Скорее всего обстоятельства складывались так, что он вынужден был написать сообщение симпатическими чернилами, чтобы обезопасить себя и нас.

— О, да! Это я не учла.

Они снова проверились и покатили домой. Ехали всю дорогу молча: опасались, что в машине могло быть установлено подслушивающее устройство. Одним из косвенных признаков этого, как считали они, было отсутствие слежки. Благополучно добравшись до дома, Питер сразу же зашел в свою лабораторию, смочил тайнописное сообщение специальным химическим составом и, когда текст проявился, дважды прочитал его. Затем вышел к Хелен и передал ей послание Лонсдейла. Их надежды на то, что у него все в порядке, не оправдались.

Прочитав это короткое тревожное сообщение, Хелен шепотом спросила мужа:

— И что ты скажешь на это?

Он, как обычно, спокойно ответил:

— Пойдем-ка лучше немного прогуляемся.

Хелен поняла его и стала одеваться.

Когда они вышли из дома, он сказал ей:

— Крепись, Лона! Еще не все потеряно.

— Стараюсь… Но что-то не очень получается. На душе так скверно, что не могу найти себе места. Вся надежда была на Гордона. Я считала, что он мог бы помочь нам при возникновении любой опасности… А теперь вот… Не вижу никакого выхода…

— Выход может быть только один: я остаюсь здесь, в Англии, а ты сегодня же собирай свои манатки и улетай в Бельгию или в Швейцарию. А оттуда сама знаешь, куда надо лететь… А я тут сумею один побороться и доказать, что не виновен ни в чем.

Хелен нахмурилась, отрицательно мотнула головой:

— Нет, Бобзи, я не могу тебя оставить одного. Если хочешь знать, вместе нам легче будет бороться…

— Спасибо, Лона… Большое спасибо… Я знал, что ты откажешься…

— Ты лучше скажи, что будем делать со всеми этими шпионскими причиндалами?

— Кое-что, как советует Лонсдейл, надо уничтожить, а остальное спрятать в брандмауэр.[51]

— Но радиостанция, фотокамеры и принадлежности к ним не войдут в него…

— Это пусть останется на месте. Гордон же говорил: в случае чего мы должны отказываться от всего этого… Уничтожать надо отработанные коды, шифроблокноты, негативы пленок с планами радиосвязи и все то, что нам больше не понадобится.

— Тогда, может быть, сегодня и начнем, а то чем черт не шутит?

— Если он уже не пошутил, — серьезно обронил Питер и остановился, уставившись взглядом на подъезжавшие к их дому машины. — Ты посмотри, — указал он кивком в сторону виллы, — нас уже обкладывают со всех сторон… Как при охоте на волков, только красных флажков не хватает…

Глаза Хелен широко открылись. В это время прямо перед их коттеджем медленно проезжал военный радиопеленгатор, а следом за ним шла полицейская машина, замаскированная под почтовый фургон.

— Что за чертовщина! Они даже не делают из этого секрета.

— Мы тоже должны продемонстрировать им твердость духа, делать вид, будто ничего не замечаем… И вообще мне пришла сейчас хорошая идея. Если до сего дня мы боялись попасть под подозрение МИ-5 или Скотленд-Ярда, то теперь, когда мы уже на крючке у них, надо поменяться ролями: пусть они боятся, как бы мы от них не улизнули.

— Это ты хорошо придумал. Но только кто от этого будет в выигрыше?

— Теперь это не имеет значения. Главное — будет игра, и она придаст нам больше смелости и азарта… И давай договоримся вот о чем: ты знаешь, что в нашем доме могут быть установлены подслушивающие устройства, поэтому, чтобы не раскрыть нашу связь с Лонсдейлом, надо называть его не Гордоном, а по тому первому псевдониму — Бен, по которому мы знали его в Центре.

— Хорошо.

Вернувшись домой, они опустили на окнах светонепроницаемые шторы, включили свет и начали разбирать предметы разведывательной экипировки: ненужное выбрасывали в ведро для сжигания, а принадлежности, которые могли еще потребоваться, прятали в домашние тайники.

На другой день, 2 января 1961 года, Питер напомнил супруге, что они должны быть в полдник на новогоднем приеме, устраиваемом книготорговой ассоциацией.

— А может, нам добираться туда на своих двоих, а машину оставить дома? У меня предчувствие, что эта поездка может стать для нас последней.

— В каком смысле?

— В самом прямом. По дороге в ассоциацию или на обратном пути нам могут устроить какую-нибудь катавасию. В нас может, например, врезаться трейлер, у которого отказали тормоза. После чего появится сообщение в газетах в траурной рамке: «Крогеры погибли в автомобильной катастрофе. Обстоятельства выясняются…»

Питер закрыл глаза, медленно представив столкновение: страшный удар и…

— Не говори глупостей, Лона! — сердито обронил он шепотом. — Мы нужны им живые, а не мертвые. И вообще… ты, по-моему, начинаешь уже паниковать, хотя на тебя это не похоже. Помнишь, Бен говорил: тот, кто не может свыкнуться с опасностью, тот не подходит для нашей работы. Не думай о ней, и все будет о’кей. А теперь готовься к праздничному приему.

— Иду-иду!

Через час они покинули дом. Когда вернулись обратно, Питер, открывая дверь, заметил на замке царапины, которых на нем раньше не было. Он, естественно, насторожился, и рука его сама потянулась к тому месту, где он обычно носил маленький пистолет. Поняв, что кто-то уже открывал дверь, он осторожно прошел по темному коридору в свой рабочий кабинет, где у него всегда хранились некоторые предметы шпионской экипировки. Почувствовав слабый чужой запах еще до того, как зажечь свет, Питер с оглядкой щелкнул выключателем и внимательно осмотрел все, что было в этой комнате. Обычный человек, не имеющий к спецслужбам никакого отношения, ничего бы не заметил, но у разведчиков, особенно нелегалов, такие штучки не проходят. Заранее используя невидимые для глаза «ловушки», профессионал всегда может установить — дотрагивался ли кто до его вещей. Пропажи чего-либо Питер не обнаружил, но по одному ему известным приметам уловил, что во всех ящиках стола кто-то аккуратно рылся, хотя все вроде бы лежало на месте. Затем он прошел в библиотеку, проверил, все ли книги на месте, потому что в некоторых из них лежали фунты и доллары в крупных купюрах, а также были спрятаны куски целлофана, использовавшегося для изготовления микрограмм. Здесь тоже все было цело, но от этого ему не стало легче: теперь он окончательно утвердился в мысли, что за ними не просто следят, а уже скрытым способом добывают доказательства шпионской деятельности.

Чтобы не высказывать Хелен своего тревожного состояния, Питер быстро разделся и лег в кровать, прикрыв глаза. Но заснуть он не мог. Состояние было тягостное: он никак не мог понять, где и когда был сделан тот неправильный шаг или случайно оброненное слово, которые могли вызвать подозрение у английских спецслужб? Мысли его перескакивали с одной на другую, он погружался в себя, начиная фантазировать о том, что когда-нибудь над тайником или при встрече с Беном ему могут закрутить руки, щелкнут наручники — и отвезут его в МИ-5, где два или три опытнейших офицера-контрразведчика поведут с ним грубую вербовочную беседу. «Но ничего у них не получится, я отмету все их грязные домогательства, — подумал он, и в этот момент вдруг какой-то жуткий холод пронзил его, и он почувствовал, как по щеке медленно прокатилась слеза. — Какая обида, столько потрачено сил и нервов на приобретение офиса, оборудование радиостанции, организацию книжного бизнеса, тайники, курьерские поездки, выходы на проверки и ожидание встреч в лондонских туманах и под моросящими и проливными дождями… Сколько сил души ухлопано на все это! И на тебе! Неужели все это кобелю под хвост?..» В груди у него с новой силой закипела ненависть, и он принялся уговаривать себя, что сейчас не время для этого чувства — сейчас нужно собраться и не показывать вида, что ты знаешь, что находишься под контролем английской спецслужбы, что полиция находится почти все время у тебя под боком, присматривая за тобой и твоим домом.

Понимая, что всякие сантименты могут только помешать делу, и зная, что он уже не в силах заснуть от нервного напряжения, Питер встал в середине ночи и уныло поплелся в свой рабочий кабинет. Усевшись за стол с бумагами, он решил закончить подготовку ответов на письма клиентов.

Увлекшись деловой перепиской, Питер потерял всякое представление о времени и не заметил, как наступил рассвет. Утром его позвала на завтрак Хелен. Наливая кофе, она тихо спросила:

— Объясни мне, Бобзи, почему Бен до сего дня не уезжает из Англии? Если он знает, что ведется слежка и Центр дал нам указание свернуть работу, то чего же он дожидается? Резервный паспорт у него имеется… Так в чем же дело?..

Питер сидел молча, погруженный в свой собственный мир, он не знал, что сказать Хелен, какие найти слова для ответа.

— Видишь ли, Лона, если за кем-то и ведется слежка, то это еще не значит, что человек засыпался, — начал он объяснять. — Бывают случаи, когда детективы берут кого-то под наблюдение просто-напросто по ошибке. Очевидно, поэтому Центр, исходя из этого, и дал ему такое расплывчатое указание: на время свернуть работу, чтобы не подвергать опасности и себя и нас.

Хелен взяла блокнот с подоконника и, как когда-то в Нью-Йорке Клод учил ее вести беседу путем переписки, черканула на первой отрывной странице:

— А не мог ли завалить нас Бен? Если взвесить все, то получается некая цепочка событий, в которой Бен и мы, на мой взгляд, нарушили главный принцип разведслужбы — конспирацию. Он, например, беспечно приезжал к нам домой раз шесть, встречался с нами у себя в офисе, как с клиентами, не соблюдая установленных правил осторожности. И самое подозрительное для тех, кто следил за ним, это то, я считаю, что он подолгу задерживался в нашем доме.

Питер почесал подбородок и после небольшой паузы, взяв карандаш, начал писать на другой странице:

— Логика правильная. Один его неверный шаг мог вполне привести к провалу, в том числе и нас. Но мне не хочется преждевременно бить тревогу, потому что все это не имеющие пока никаких доказательств наши домыслы. Лично я ничего не имею против старины Бена. Он — хороший опытный разведчик. Мы проработали с ним бок о бок уже больше пяти лет. Втроем мы прокладывали в Англии путь для нелегальной разведки и все эти годы нуждались друг в друге. Но я не думаю, чтобы Бен пошел на нарушение конспирации, когда посещал наш офис. Кстати, нас посещали, как и он, по нескольку раз многие клиенты. И они тоже, между прочим, подолгу задерживались у нас, подбирая для себя нужную литературу. И уходил он от нас, как и они, всегда со стопкой книг, на которых стоял наш фирменный знак — «Эдип и Медея». Нет, Лона, опытный Бен никогда не допускал оплошности в работе, он все время был начеку. У него, я заметил, выработалась своя, особая психология разведчика-нелегала, схожая с клятвой Гиппократа: «Не навреди». У него есть особый талант. Это — абсолютная честность, порядочность и тонкая хитрость, благодаря чему он и добился таких больших высот в коммерции и, уверен, таких же больших успехов в добывании нужной для Центра информации. Нет, Лона, он не мог сам «засветиться»! И тем более завалить нас по своей якобы беспечности. Не такой он человек! Тут что-то другое. Могли быть обнаружены материалы, заложенные им в тайник, или он попал в поле зрения при изъятии их оттуда. Мог, например, его выдать и агент, случайно проболтавшийся своим друзьям или жене. Да, никогда никто не знает, откуда его подстерегает опасность. Надо просто перестать думать об этом.

Он отложил карандаш и передал блокнот Хелен.

Больше минуты она разбиралась в его небрежно исполненной записи, а когда прочитала, тихо спросила:

— Ты уверен?

Питер пристально смотрел на нее, не говоря ни слова. Казалось, что он находился в это время в глубоком и горестном недоумении. Он и в самом деле чувствовал себя так, будто его только что предали. Потом он взял из ее рук блокнот и быстро написал:

— Нечего меня спрашивать об этом! Это все равно что спрашивать, иметь ли нам детей, зная, что их не будет у нас никогда из-за моего ранения в Испании.

— Извини, Бобзи… Я тоже не хотела подозревать его, но что-то прет из меня помимо моего желания и воли. И все-таки я считаю, что сейчас нам, всем троим, в самый раз улизнуть из Англии.

— Нет, Лона, так нельзя: если мы все покинем Лондон, то Центр останется без нелегальной резидентуры в этой стране, а чтобы восстановить ее потом, потребуются многие годы. Это во-первых. А во-вторых, мы еще не знаем, что замышляют против нас спецслужбы. Они же могут и тормознуть нас: не дать возможности выехать отсюда… — В этот момент Питер вдруг закрыл глаза и стиснул ладонями голову.

— Ты плохо чувствуешь себя? — забеспокоилась Хелен.

— Да, я чувствую себя неважно. Голова раскалывается, возможно, это от того, что я опять всю ночь не спал. Деловые бумаги разбирал и ответы на запросы клиентов писал. Я, пожалуй, пойду прилягу… А что касается твоих опасений провала и исчезновения из Англии, не будем спешить: надо сначала оглядеться, понять и осознать все, что делается сейчас вокруг нас…

Но для такого осознания у Крогеров не оставалось уже времени. 7 января 1961 года, в первый день Рождества, в девятнадцать часов пятнадцать минут в их доме резко зазвенел звонок — длительный и непрерывный.

— Обычно в это время к нам приезжал Бен на уик-энд, — обрадовалась Хелен. — Может, он?

— Нет, Лона, это не он. Он не должен появляться здесь. Но кто — сам не пойму. У Бена было всегда четыре прерывистых звонка. А это, слышишь, как настойчиво звонят?.. Пойду узнаю.

Провожаемый тревожным взглядом Хелен, Питер вышел в прихожую, затем на веранду.

— Кто там? — с трудом сдерживая волнение, учтиво спросил он.

— Мистер Крогер?

— Да.

— Мы из полиции. Нам надо с вами поговорить.

Несколько секунд Питер стоял в нерешительности, испытывая невероятное напряжение. Пульс его сердца в это время достигал девяноста ударов в минуту. Растерянность и страх неожиданно улетучились, и, заскрежетав засовами, он открыл дверь. Порыв морозного ветра резанул по голым ногам. Питер затянул потуже халат, и тут же его ослепил яркий свет мгновенно включенных прожекторов. На него было направлено со всех сторон по два мощных светильника. Щелкая затворами фотоаппаратов, перед входом засуетились корреспонденты и кинотелеоператоры, нацелив объективы своих камер на Питера и на стоявших перед ним около десятка детективов в традиционных для них английских макинтошах. К дому мчались справа и слева стоявшие поодаль полицейские машины и фургоны. Через несколько секунд казалось, сюда нагрянул «весь свет». Повсюду сновали откуда-то взявшиеся непонятные люди в штатском, скорее всего, агенты Скотленд-Ярда. Они подтягивались все к дому Крогеров, шарили глазами по его окнам, что-то докладывали своим начальникам. Была среди них и молодая полная женщина, внешний облик и уверенный взгляд которой не оставлял сомнений, что она тоже из полиции. В страшной суматохе и шуме Питер не сразу вспомнил, где он мог видеть ее раньше. Потом, когда она начала расталкивать людей локтями и протискиваться к входной двери, он узнал ее — это была та самая секс-бомба «из Швейцарии», которая вела наблюдение за виллой Крогеров из соседнего дома. Подойдя к Питеру, она улыбнулась ему фальшивой улыбкой и с вызовом бросила:

— Как передала мне ваша соседка, вы, говорят, хотели меня видеть… Так вот, я пришла.

— Но сейчас так много посторонних людей, в том числе копов, что я не готов вас принять при таких свидетелях, — съязвил Питер.

Двумя часами раньше эти же полицейские под руководством суперинтенданта Джорджа Смита провели операцию на Ватерлоо-роуд по захвату и аресту Гордона Лонсдейла, Гарри Хаутона и Этель Джи в момент передачи секретных материалов. Происходило это следующим образом (из отчета суперинтенданта):

В тот же вечер 7 января короткий отчет суперинтенданта был передан генеральному директору МИ-5 Роджеру Холлису. Ознакомившись с документом, Холлис пригласил к себе Супер-Смита и, когда тот зашел к нему, первым долгом спросил:

— Как вел себя Лямбда-2 при аресте?.. Протестовал? Возмущался?

— Нет, мистер Холлис, он вел себя предельно спокойно, как и подобает настоящему сэру…

— Впрочем, это теперь не имеет значения. Скажите лучше, что будем делать с Крогерами?

Смит, заметив, что Холлис смотрит на него в упор, замялся.

— Улик у нас против них нет, — робко начал он. — Все предметы, которые обнаружены и задокументированы при негласном обыске, Крогеры, как бизнесмены, имеют право хранить дома… Но у них есть некоторые вещи, идентичные тем, которые мы видели и у Лямбды-2…

— Это все понятно, — махнул рукой Холлис, не дав ему довести свою мысль до логического конца. — Вы вот что должны твердо усвоить: Крогеры, скорее всего, чувствуют, что мы следим за ними. А раз так, то они могут и что-нибудь неожиданное предпринять, когда узнают, что их босс сегодня арестован.

— Вот пусть и дергаются. Это только нам на руку, — заметил Смит. — У нас будет лишний шанс убедиться в их причастности к шпионской деятельности.

Холлис был не совсем удовлетворен рассуждением суперинтенданта и потому намекнул ему:

— В отношении Лямбды-2 вы, мистер Смит, были более решительны, и мне это понравилось. Вот и сейчас мне тоже хотелось бы услышать от вас какое-то конкретное предложение.

Суперинтендант уловил намек шефа МИ-5.

— А давайте мы возьмем их прямо сейчас, пока они ничего не знают об аресте Лонсдейла. Да, именно сейчас, пока они никуда не исчезли.

Холлис улыбнулся довольной мягкой улыбкой и, подумав секунду, сказал:

— Я согласен с вами, мистер Смит. Люди из группы захвата не разбежались?

— Нет, все на месте.

— А пресса будет?

— Будет.

— Тогда идите, получите ордер на арест Крогеров и действуйте тем же составом, что и при задержании Хаутона, Джи и Лонсдейла. Желаю удачи!

На удачу рассчитывал и Супер-Смит, когда ехал со всей группой на арест Крогеров. Когда Питер открыл дверь, он первым надел на него наручники и провел его в сопровождении других полицейских в комнату, где находилась Хелен.

— Я из Управления специальных расследований Скотленд-Ярда, — вежливо представился он ей. — Моя фамилия Смит. По званию — суперинтендант.

— Очень хорошо, что вы суперинтендант, — с гордо поднятой головой ответила Хелен, чувствуя, как бледнеет ее лицо. — Но почему с вами так много людей? В чем дело? Может, вы ошиблись адресом?

Супер-Смит улыбнулся:

— Нет, миссис Крогер, мы редко ошибаемся.

— Тогда объясните, что привело вас к нам?

— Мы хотели бы выяснить у вас имя человека, который приходил к вам в первую субботу ноября и декабря месяца. Появился он у вас в такое же вот время, как мы сейчас, где-то после девятнадцати часов.

Хелен бросила взгляд на мужа, ожидая от него подсказки.

— Отвечайте, миссис Крогер.

— Мне трудно кого-то выделить из тех, кто приходил к нам в выходные дни по вечерам. А тем более вот так сразу вспомнить их имена и фамилии.

— Напрасно вы таитесь. У вас нет альтернативы, кроме чистосердечных признаний… Вы провалились. Мы знаем ваши тайные контакты. И потому у вас нет выхода, господа, кроме как расколоться.

Сердце Питера взволнованно билось. Холодный пот выступил у него на лбу. Выдвинувшись чуть вперед и стараясь быть спокойным и убедительным, он любезно проговорил:

— Я являюсь владельцем книготорговой фирмы «Эдип и Медея». Здесь же находится мой офис. К нам приходит в разное время суток довольно много людей, в том числе и мои друзья по книготорговой ассоциации.

— Перечислите тех из них, кто бывает у вас целый день. Или оставался до полуночи.

Питер решил ничего не говорить до тех пор, пока по характеру задаваемых вопросов не поймет, о чем осведомлен Смит, но для видимости все же назвал несколько имен.

— Тогда потрудитесь, мистер Крогер, вспомнить тех из них, которые имели имя Гордон.

От этих слов внутри у Питера словно что-то оборвалось. Умея контролировать свои эмоции и поступки, он тут же взял себя в руки и начал напропалую перечислять разных англичан, не упоминая фамилии Лонсдейла. Для большей убедительности то же самое начала делать и Хелен. Недовольно хмурившийся Супер-Смит понял, что ему вешают лапшу на уши, и, не выдержав, остановил ее резким тоном:

— Все, хватит! — Он повернулся к стоящим рядом с ним двум джентльменам и отдал им команду приступать к обыску. — Возможно, только после этого господа Крогеры поймут, что их шпионская карьера навсегда закончилась. — И, обратившись к пожилому толстяку, добавил:

— А вы, Фергюссон, займитесь со своими ребятами обыском на кухне и в спальне миссис Крогер.

— Подождите, интендант! — резко остановила его Хелен. — Сначала объясните нам, кто дал вам право вторгаться в наше жилище и в нашу личную жизнь?

Тревожась за поведение Хелен, Питер подошел к ней, легонько сжал ее руку и тихо обронил:

— Успокойся, Лона, прошу тебя. — Затем, обращаясь уже к суперинтенданту, вежливо и громко спросил: — А в самом деле, на каком основании вы даете такие команды? У вас что… есть на этот счет санкция прокурора?

Супер-Смит снова повернулся к толстяку:

— Покажите им документы.

Толстяк шагнул к Питеру, достал из кармана макинтоша ордера на арест и обыск и подал их ему вместе со своим удостоверением.

— Старший инспектор Управления спецрасследований Фергюссон Смит, — прочитал вслух Питер.

Затем он развернул сложенные вдвое два небольших листка: ему было достаточно взгляда, чтобы убедиться, что это действительно были ордера на обыск и арест. И тут Хелен вспомнила об оставленном в спальне конверте, в котором находились серьезные уликовые материалы. В голове появилась ужасная тяжесть: что делать с конвертом? Пойти в туалет и уничтожить, пока не поздно? Но могут остаться следы: конверт был из плотной и блестящей бумаги. Даже если его разорвать, на поверхности будут плавать кусочки. Что же делать? Она чувствовала, что на нее смотрят Супер-Смит и Фергюссон, заметившие на ее лице смятение и страх.

С трудом ей удалось произнести:

— Извините, я покину вас.

— Куда вы? — рявкнул на нее инспектор.

— В уборную, — нашлась что ответить Хелен и вышла из комнаты.

Войдя в спальню, она заперла за собой дверь и вынула ключ.

Услышав щелчок замка, суперинтендант пожал плечами и дал понять Фергюссону, чтобы он последовал за ней.

Хелен быстро нашла конверт, затолкнула его в дамскую сумочку и, прихватив ее с собой, выбежала из спальни. Но за дверью, держа в руке пистолет, путь ей преградил инспектор:

— Ни с места! Только шевельнитесь — и вам конец!

Хелен скривилась от этих слов, но нисколько не испугалась его.

— Извините, но мне нужно подложить дров в бойлер, ночью нам холодно будет спать, — как ни в чем не бывало пролепетала она, с силой отталкивая его в сторону.

Он схватил ее за руку:

— Не беспокойтесь, миссис Крогер, вам не придется дома спать. Покажите, что вы вынесли из этой комнаты?

— Сумочку свою, чего же еще. Там у меня женские салфетки. — Хелен вцепилась в сумочку двумя руками и держала так крепко, что у нее свело пальцы.

Инспектор, не церемонясь, вырвал сумку, пошарил в ней и, вытащив конверт, спросил:

— От кого это письмо?

— Я не знаю. Нам приходят сотни различных писем от клиентов мужа…

— А почему оно не подписано?

— Этого я тоже не знаю, — тихо сказала она, всеми силами стараясь не потерять самообладания.

Инспектор промолчал и прошел вместе с ней в комнату, где находился Супер-Смит.

Осмотрев содержимое конверта, — а в нем лежали небольшого формата листок с колонками цифр и две стеклянные микроскопические пластинки, суперинтендант спросил:

— Вероятно, это вы должны были передать тому самому Гордону, фамилию которого вы почему-то затруднялись назвать?

— Кого вы имеете в виду? — усмехнулся Питер.

— Гордона Лонсдейла, арестованного нами ровно три часа назад. Ну, что вы на это скажете? — Суперинтендант стал наблюдать за реакцией Питера.

Тот был, казалось, невозмутим, но только внешне.

— А что мы должны вам сказать? — поспешно ответила за него Хелен, переключая внимание суперинтенданта на себя. — Нам это имя ни о чем не говорит.

Супер-Смит ухмыльнулся:

— Это вам оно может ничего не говорить, а вот мистеру Крогеру оно, очевидно, хорошо знакомо?

Брови Питера дрогнули, но сделал вид, что не расслышал обращения к нему.

— Мистер Крогер! — окликнул его коротышка Фергюссон. — Вы знакомы с Лонсдейлом?

Питер вспомнил, что Гордон предупреждал его однажды о том, что если дело дойдет до ареста, то они не должны утаивать его фамилию и отрицать связь с ним как с человеком, оставившим у них радиоаппаратуру и фотопринадлежности.

— Возможно, я и был знаком с ним, — наконец заговорил он. — Но давать какие-либо показания в отношении него я не буду до тех пор, пока вы не предъявите нам конкретные обвинения.

Нехорошая усмешка скривила губы Супер-Смита.

— Вы оба обвиняетесь в нарушении закона о сохранности официальных тайн, — сообщил он после небольшой паузы.

Питер с удивлением посмотрел на него и быстро заговорил:

— Это какое-то недоразумение, мистер Смит. Мы никогда не имели доступа ни к каким секретам и государственным тайнам. Я повторяю вам: мы коммерсанты, занимающиеся книготорговлей. Мы имеем дело только с книгами… Понимаете, только с книгами!

— Успокойтесь, мистер Крогер. Мы все равно вас арестуем, — злорадствуя, ответил Супер-Смит, слегка покачиваясь с пятки на носок.

— А почему вы арестуете меня? — как-то безразлично произнес Питер.

— Потому что мы получили такой приказ… То есть ордер на ваш арест.

Хелен в этот момент спряталась за спины полицейских и, выждав момент, направилась к кухне, но ее тут же окликнул вынырнувший из толпы коротышка инспектор.

— Миссис Крогер! Вы куда?

— Куда надо! — хладнокровно ответила она, не оборачиваясь. — Не бойтесь, не сбегу. Мне надо погасить огонь в бойлере.

— Странно! То вы собирались подтопить печку, а теперь…

— Но вы же сами говорите, что не оставите нас здесь.

— Да, мы вас заберем с собой, — подтвердил инспектор. — Но печь оставьте в покое, наши ребята останутся пока здесь охранять ваше состояние. А сейчас зима…

— Нет-нет, я должна погасить огонь, — заупрямилась Хелен. — Чего доброго, уголья выпадут на пол, а у нас, вы сами видите, ценнейшая коллекция книг! — И как ни в чем не бывало опять засеменила к кухне.

Инспектор, обернувшись, жестом дал понять «секс-бомбе» из Скотленд-Ярда, чтобы она шла за ней. Но Хелен в это время вбежала уже на кухню и, схватив с полки несколько писем, успела бросить их в раскаленную печку. Ринувшаяся к ней сотрудница из группы Супер-Смита опоздала — листы бумаги вспыхнули в печке как порох.