Немая. Книга 2

Глава 4

Уже отвыкла выходить из дому одна, но сегодня придётся — дед захворал. Кашлял всю ночь, нос заложен, голос пропал. Нет, не так, как у меня. Шипит нечто нечленораздельное и малопонятное. Злится, что плохо его понимаю. От этого сильнее кашляет. В Академию рвался. Насилу уговорила дома остаться, отлежаться пару дней, а не геройствовать. И без него Ёрш, не к ночи помянут будь, справится.

Уходя в мастерскую, наказала домовому и банному лечить чародея, не слушая ворчаний и не обращая внимание на угрозы, что изгонит всю нечисть со двора. Хорошенько прогреть в бане, попутно устроив ингаляцию из настойки эвкалипта, растереть ступни и ладони «вонючей мазью», после чего надеть тёплые носки, бельё и уложить в постель. Поить чаем с малиной и мёдом. Через час переодеть в сухое, постель тоже поменять. И потом, по необходимости, ещё раз. Бельё и постельное выварить, чтоб заразу истребить на корню.

— Потеть будешь, как мышь под метлой! С по́том болезнь выходить станет. Нельзя в мокром белье ни лежать, ни ходить. Ещё хуже заболеешь, — объяснила вытаращившему на меня глаза деду. Не умеет старик болеть.

Вдобавок шутливо пригрозила, что, если будет сопротивляться, то я лично займусь целительством. И тогда ему точно не поздоровится.

«Вонючую мазь» — от запаха её морщились все — я изобрела случайно, уронив как-то коробку с горшочками, в которых хранила разнообразные масла. Никак не могу смириться с мыслью, что парфюмерия — это не моё. Бывая на базаре и в лавках с редкостями, продолжаю скупать ароматные масла и настойки в надежде «а вдруг получится!»

Большинство сосудов или разбились, или треснули. Содержимое растеклось и смешалось. Ругая себя за криворукость, бросилась на ликвидацию последствий катастрофы. Вдохнула аромат нечаянно полученной смеси, и вспомнились ощущения жгучей прохлады на висках и между бровей, пощипывание крыльев носа и слезящиеся от резкого запаха глаза. А ещё неудобная миниатюрная коробочка, открывая которую умаешься.

Вдруг озарило, что смесь этих масел может стать основой замечательной мази, помогающей при простуде. Собрала всё до капельки, тщательно процедила от осколков и мусора, смешала с воском. Полученное разлила по малюсеньким горшочкам, заказанных для косметических притираний.

Дед, учуяв необычный аромат, обозвал бальзам «вонючей мазью», но пользу признал и при нужде пользовался, растирая на ночь грудь или натирая на теле точки, которые я ему показала.

Идя по улице, по сторонам головой не крутила — невместно это благовоспитанной барышне, да и задумалась о том, что надо мальчишку с запиской от деда в Академию отправить. Поэтому не заметила, как выбежала из приоткрытых ворот подворья Богдана Силыча Дуняша.

— Даша, постой же! — схватила меня за руку запыхавшаяся девочка. — О Ерофее замечталась? Не слышишь ничего.

Я отмахнулась от шутницы. Что мечтать, если время не пришло вместе нам быть. Год ещё учиться жениху моему. Да и нет пока никаких подвижек в снятии проклятия.

— Все книги и свитки по наложению и снятию заклятий, что есть в Академии в свободном доступе, прочитал. В отдел тайных знаний пока не пускают, но я обязательно туда прорвусь. Не может быть, чтобы никто ничего о таком не знал, — рассказывал парень во время нашей последней встречи, когда он вырвался навестить меня. — И вот в чём беспроторица*. Везде, понимаешь, Даша, везде указ есть — не навреди! То есть, если точно не знаешь условий, не видишь плетений, не уверен в силах своих — лучше не лезть. А у тебя такое… — Ерофей горестно вздохнул. — Всё разом: условий не знаем, плетений не вижу, поэтому и не уверен.

Помню, погладила я тогда жениха по руке, переплела мои тонкие пальцы с его сильными, а он ещё и своей большой тёплой ладонью этот узел накрыл. Прижались плечами, словно воробьи на ветке. Так и просидели молча, пока время не прошло отпущенное. Приникла на минутку к груди широкой, послушала, как сердце гулко бьётся, и убежал мой милый в Академию — дальше учиться и искать возможность снять с меня злосчастное проклятие.

*Беспроторица — безысходность (древнеславянский).

— А ты чего из дома убежала? Боянка отпустила? — вынырнув из воспоминаний, мысленно спросила подружку.

— А! — теперь уже отмахивается она. Но, помолчав немного, ответила. — Сватать меня сегодня придут. Вот я и сбежала.

Остановилась, развернула Дуняшу к себе лицом, в глаза посмотрела:

— Как сватать?! Тебе же всего …

— Скоро четырнадцать будет! Еще год, и старшина разрешит замуж отдать. А эти, — Дунечка кивнула за спину, — заранее решили застолбить. Славная у вас девка, говорят. И у Дарьи Милановны училась, и брат у неё работящий да самостоятельный, не бзыря* какой. И собой хороша, со всех сторон справна.

— И что?

— Даша, там жениху едва-едва десять годков минуло! Стоит, глазёнками моргает, сопли рукавом утирает, на котят пялится. Жо́них-баламошка*.

*Бзыря — повеса, шатун (древнерусское).

* Баламошка — дурачок, полоумный (древнерусское).

— Неужто Боянка тебя за такого отдаст?! — мысленно ахнула я.

— Не отдаст, конечно, но и я позориться не хочу, привечая таких сватов.

— Самой-то по сердцу ли кто? — поинтересовалась у девочки, но та равнодушно пожала плечами.

— Рано мне о таком думать. Я как ты хочу. Сначала самостоятельной стать. Лавку свою открыть или мастерскую, а потом уже присматривать мужа. Да не абы какого, а чтоб ровней был. Вон как Савва Первушич у Катюшки нашей. И не беда, что вдовец с дитя́ми — посмотри, он жену сильно любит и к девчонкам нашим как к своим относится.

Согласно кивала словам подружки, удивляясь её рассудительности. Об одном жалела — что рано она повзрослела. Сначала в сиротстве своём, а потом работая рядом со мной и Катей.

— Ох, Дашенька, посмотри! — вдруг дёрнула меня Дуняша.

Мы уже подходили к «Стрекозке», а навстречу нам через ратушную площадь шествовала кавалькада пёстро одетых всадников.

— Степняки! — выдохнула девочка.

— Родичи Дарьи Милановны в гости пожаловали, — ехидно фыркнула за спиной одна из близняшек-визажисток, которые одновременно с нами подошли к ателье.

Но мне было не до девиц. Я во все глаза смотрела на группу странных людей, которые в центре города выглядели неуместно и чужеродно.

Впереди на лохматой низкорослой лошадке трусил забавный человечек преклонного возраста в лисьем малахае, в тёплом полосатом халате, подпоясанном ярким платком с кистями и в узорчатых сапогах с загнутыми носками. В одной руке он держал поводья, с ладони другой не сводил глаз. «По азимуту идёт» — мелькнула малопонятная мысль.

За стариком следовали шесть всадников на коняжках потрясающей красоты. Лёгкие, тонконогие, с диким взглядом пронзительно-чёрных глаз. Казалось, позволь, так они не только галопом поскачут вдоль по улице, а взлетят к облакам низким и скроются в них, слившись серебристо-серым цветом. Воины, восседающие на этих волшебных кониках, взирали раскосыми глазами на происходящее с невозмутимыми лицами, словно ничто их не касалось. Только ворсинки меха в пышных лисьих хвостах, свисающих с верхушек шеломов, играли на ветру, да по матовой глади тонкой кольчуги изредка солнечный луч скользил.

— Красота какая! — шёпотом восхитилась Дуняша.

— Дикари, — высокомерно прокомментировала Людмила, но с места не тронулась, ожидая развития неожиданной ситуации. Всё же не каждый день увидишь такое.

— Ну что ты, Людочка. Посмотри, какие краски, какая композиция, — принялась увещевать старшую сестру Белослава. — Такое хоть на холсте, хоть на доске писать.

И художницы заспорили, стоит ли подобная картина расхода красок.

Мне было не до них. Чуть дыша, смотрела, как спешился чудной старик, как, не отрывая глаз от своей раскрытой ладони, двинулся в нашу сторону. Не доходя шага три, поводил рукой, словно ища что-то, и вдруг рухнул наземь у моих ног. Распластался по мостовой и забубнил нечто-то непонятное.

— Дуня, беги за Руженой. Она тюркский знает, — мысленно распорядилась я, не представляя, что дальше делать. Не то поднимать старика с холодных камней, не то рядом падать, не то сбежать и закрыться в «Стрекозке», надеясь, что степняки ошиблись и не меня они вовсе искали.

Растерянно обвела взглядом площадь. Несмотря на то, что день только-только занимался, народ, пока ещё жидкой толпой, собирался поглазеть на редкое зрелище, окружая нас живым кольцом. Всадники, припавшие на одно колено, старик, раскинувшийся у моих ног морской звездой, и я в полной растерянности.

Правда, за спиной, помимо ехидных сестричек, уже стоял отставной сотник, грозно опирающийся на костыль, цокали по мостовой каблучки Ружены и Дунечки, бежавших на помощь, да ещё несколько работниц выскочили из мастерской.

Как хорошо, что я не одна.

— Даша, он говорит, что ты Мелек Кютсаль рода. Что после твоего исчезновения боги от них отвернулись. — Наклонившись к старику, стоя чуть ли не на четвереньках, Ружена вслушивалась в бормотание посланника и переводила мне его слова. — Он от имени Метин-кагана умоляет тебя вернуться в род.

— Дуняша, пусть Ружена попросит старика подняться и пригласит его в салон. Там и поговорим, а здесь мы только людей забавляем.

Отдав распоряжение, резко повернулась и пошла в ателье. Какой каган? Куда вернуться? Мой дом в Светлобожске.

— Крук, — позвала я, едва переступила порог, — растопи самовар да собери на стол что-то к чаю на… — я прикинула, кого на переговоры пригласить следует, — … на пять человек. Да поставь на огонь большой котёл воды для отвара. Нам ещё отряд воев покормить надо.

— Так, может, сготовить что? — тут же отозвался работящий домовёнок.

— Не надо. Пока чаем обойдёмся. Сейчас кого-нибудь пошлю в пекарню и к мяснику, прикупить колбасы и хлеба. Перекусят с дороги, а там будем решать, что с ними дальше делать.

— А кто они, Хозяйка? — не смог скрыть любопытства домашний дух.

— Утверждают, что родичи.

Крук только лапками изумлённо всплеснул и умчался выполнять поручения.

Прибежала Дуняша:

— Даша, Руженка со Жданычем ведут старика к нам. Всадники, что с ним прискакали — ох и красивущие! — с колен встали, на улице под оградой ждут. — Призадумалась на секунду и спросила: — Да-а-аш, а кто такая Мелек Кютсаль?

— Не знаю я, Дунечка! Не спрашивай меня ни о чём, и так голова кругом, — взмолилась я и, вспомнив, что хотела накормить охрану посланника, попросила: — Пошли кого-нибудь из девочек-учениц в пекарню и к мяснику. Пусть купит три каравая и шесть колец колбасы.

— Двоих отправлю, — кивнула помощница и, взметнув подолом, умчалась вверх по лестнице.

Оставшись одна, я на минуту закрыла глаза и потёрла лоб. Граждане, что происходит?

Старик-посланник, завидев меня в салоне, вновь попытался распластаться на ковре у моих ног. Хорошо, что Мезислав Жданович, увидев моё испуганное лицо, крепко ухватил степняка под локоть и что-то залопотал тому на ухо.

Мы с Руженой удивлённо переглянулись.

— Не замечала за нашим воякой таких знаний, — тихо сказала продавщица, встав у меня за спиной.

Но сотник её услышал, хитро прищурился на девушку и ус залихватски подкрутил.

В голове роилась масса вопросов, но по законам гостеприимства степняков, прежде чем гостя расспрашивать, следует его накормить или хотя бы напоить чаем. А тот, в свою очередь, если путешествует с охраной, не сядет за стол, пока слуг не накормят. Спасибо тебе, дедушка, что ты так интересовался жизнью кочевников и мне об этом рассказывал. Вот и довелось применить знания на деле.

— Всё сделала, — прибежала Дуняша и громким шёпотом спросила: — А вы что здесь?

— А мы тебя ждём, барышня! — ответил ей ветеран.

Через полчаса, когда все приличия были соблюдены, а представитель рода уже не пытался под каждым моим взглядом к ногам падать, я задала первый вопрос.

— Как зовут тебя, уважаемый?

Озвучивала меня Дуняша, переводила на тюркский Ружена, а Мезислав Жданович кивал, не то одобряя мои вопросы, не то подтверждая правильность перевода.

— Зеки-ага́, прекрасная госпожа, — склонил голову чуть ли не до столешницы старик. — Я дядя по отцу и второй советник нашего господина. Ссылаясь на наше родство и мой опыт, поручил Метин-каган, да продлят духи степей его года, найти и вернуть в род нашу Мелек Кютсаль. Только мне доверил господин амулет поиска, созданный шаманкой Кара Гизем*. Твоей прабабкой, прекрасная госпожа.

— Объясни толком, уважаемый Зеки-ага́! Я ничего не могу понять, — взмолилась я.

Как оказалось, пять лет тому назад, во время кочевья, исчезла единственная дочь великого Метин-кагана. Все жёны и наложницы правителя дарили ему только сыновей. И было это гордостью правителя. Но восемнадцать лет назад в гарем была взята юная девушка, найденная каганом во время охоты. Хоть и без желания красавицы, но стала она наложницей господина и в положенный срок родила дочь. Правда, недолго прожила после этого. Малышке ещё и года не исполнилось, как истаяла юная мать. Прорицатель, читающий судьбы по звёздам, предрёк новорожденной невероятную судьбу и объявил, что станет она хранительницей степи. Те, кому следует выслушивать предсказания, покивали, пряча улыбки за рукавами богатых халатов, да и отмахнулись. Кто же в наше время верит астрологам?

А девочка действительно стала ангелом-хранителем рода. Каганат начал прирастать землями и людьми, в степи паслись отары с неисчислимым поголовьем овец и коз. Таких прекрасных коней, какие рождались в табунах в эти годы, не помнил никто. У оседлых землепашцев урожаи были настолько богатые, что с лихвой хватало не только до нового урожая, но и оставалось на продажу.

Конечно, люди старели, болели и умирали, но со дня рождения девочки в течение двенадцати лет ни разу не случилось какого-либо поветрия или мора, нередко посещающих селенья степняков.

Как это часто бывает, очень скоро такая жизнь стала нормой. К хорошему привыкают быстро. Хвалили мудрое правление Метин-кагана, приносили жертвы богам и духам степи, и все словно забыли о предсказании.

Даже когда девочка исчезла, особо никто, кроме близких, не обратил на это внимание. Чего только в степи не бывает. Каган разослал на поиски дочери воев на два дня пути по всем сторонам света, а остальные продолжали жить так же, как и раньше.

— Искали долго, но юницу словно демоны унесли, и никто не мог сказать, куда она исчезла, — не поднимая глаз от скрещенных на столе ладоней, вещал советник великого кагана. — Минул год, и, кажется, каждый в степи вспомнил, кем нарёк девочку прорицатель. Хранительница степи пропала, а вместе с ней ушла и благодать. По весне случился страшный пожар. Огонь полыхал до самого неба. Выгорали пастбища, гибли птицы, звери и отары вместе с чабанами, которые не успевали откочевать в безопасные места. Следом за пожаром пришла красная лихорадка, забравшая больше половины детей в каждом стойбище. Летом непрерывно лили дожди, превращая обожжённую землю в безжизненное болото. Зима была лютой, снежной, голодной. Каган открыл сундуки с золотыми запасами и отправил караван в Османский султанат, чтобы купить зерна. Только это и помогло выжить зимой. После тяжёлого и страшного года наш народ так полностью и не оправился. То падёж на скот нападёт, то неурожай у землепашцев, то поветрие злое.

Слушала старика, сочувствовала бедным людям, а лицом старательно изображала, что не могу понять, как я связана со всеми этими событиями. Где степь, а где я? Что этот человек от меня хочет? Да, моё тело генетически относится к степнякам. Но и только.

— Ошибся ваш амулет, уважаемый советник. Не могу я быть Мелек Кютсаль и хранительницей степи. Нет во мне ни силы такой, ни ощущений требуемых. — Дуняша, удивлённо подняв брови, озвучивала мои мысли, Ружена нехотя переводила, Мезислав Жданович недовольно хмурился. Поднялась из-за стола. Следом вскочили все. — Мне искренне жаль ваш народ, Зеки-ага, но помочь ничем не могу.

— Но, Даша… — начала было Дуня, однако я уже бежала по лестнице к себе в кабинет.

И там, схватив со стола первый попавшийся под руку образец ткани, уткнулась в него лицом, сползла по стене на пол. Меня трясло от рыданий, злости и страха.

«Нашли! Зачем они меня нашли? У меня всё-всё хорошо. Любимая работа, любимый жених, любимый дед, любимые друзья. Я устроила свою жизнь. Где они были, когда я голой брела вдоль реки или пряталась от оглушённого гормонами деревенского парня? Вспомнили вдруг, явились: “Спаси, дорогая!” Как спасать? Поехать под охраной в степь и стать почётной пленницей? Да идите вы все полем, степью, пешим ходом! Папочка-каган объявился. Осчастливил, паразит. Маму уморил, теперь со мной так же поступить хочет? Небось и женишка уже заготовил, чтобы привязать навеки. А вот фигушки вам, родичи узкоглазые! Не дамся. У меня жених чародей. Он меня защитит. Царь с царицей почти родня, неужто отдадут? В крайнем случае, к послу мадьярскому в ноги упаду и попрошу политического убежища. Не хочу в степь! Не хо-чу!»

Я рыдала, мысленно проговаривая весь этот бред, мутной накипью бурливший в голове; при этом какая-то часть меня словно со стороны с холодным вниманием рассматривала и анализировала ситуацию.

Поняла, что приехали за мной, с первого мгновения, как только увидела степняков на площади. Не умом поняла. Душой, сердцем, внутренним чутьём, интуицией — слово-то какое заковыристое — но поняла сразу. И знала: всё, что говорит советник — правда. Почему?! Почему я всё это знаю? Ведь память того, что было со мной до того самого ракитового кусточка, ко мне так и не вернулась.

Но как же я не хочу возвращаться в степь!

*Мелек Кютсаль — священный ангел (тюркский)

*Кара Гизем— тёмная тайна (тюркский)

Когда, от души наревевшись, погоревав о своей несчастной доле и вконец измочалив несчастный кусок ткани, я спустилась в салон, чужих там уже не было. Ружена с помощью Дуняши наводила порядок на полках, бывший сотник не то дремал в своём кресле, не то о чём-то глубоко задумался.

— А где все? — мысленно спросила я у девочки.

— Ты о посланнике спрашиваешь? — Киваю: да, о нём. — Так они во дворец царский поехали. Сказал, что у них там посольство большое, представляться Его Величеству нужно. А к нам он по пути завернул, ибо амулет внезапно активировался и повёл к тебе.

Вот оно как… Посольство, значит. То есть назад срочно не торопятся. И завтра меня в степь, перекинув через лошадиный круп, замотанную в ковёр, не повезут. Тогда что я паникую? Может быть, вовсе без меня обойдутся?

Я облегчённо выдохнула. Хлопнула в ладоши, привлекая внимание, и через Дунечку попросила Ружену неотлагательно отобрать образцы ткани, из которых можно сшить яркие стёганые халаты для дома. Мужские и женские. Уверена, что после прибытия большого посольства степняков они обязательно войдут в моду. Надо поторопиться, дабы конкуренты не опередили. Идея-то в воздухе кружи́т.

Дед, выслушав мой подробный рассказ о встрече со степняками и невероятном заявлении Зеки-ага́, вопреки привычке долго размышлять над новой информацией, задал волнующий его вопрос сразу:

— Дальше-то что делать будешь?

В мастерской о том же спросили. Ответ ожидали по-разному. Дуняша, возбуждённая невероятными событиями, свидетельницей которых ей посчастливилось стать, — нетерпеливо, чуть приоткрыв рот. Казалось, вцепится сейчас в руку и начнёт трясти: «Скажи скорее! Мо́чи нет ждать!». А вот Ружена и ветеран одинаково настороженно. «Стрекозка» стала их домом. Соглашусь я стать Хранительницей Степи, уеду в каганат к… хм… к отцу — что станет с ними?

Не стала томить друзей долгим ожиданием ответа.

— Халаты шить буду, — недоумевая от моей приземлённости, озвучила Дуняша ответ с лёгкой обидой в голосе.

Мне тут такое невиданное приключение обещают, а я… Эх, я!

Зато Ружена с Мезиславом облегчённо выдохнули, переглянулись, ободряюще кивнули друг другу. Похоже, тревога сблизила этих совершенно разных людей. Они и так не враждовали, а теперь, наверное, подружатся.

От Осея халатами отмахнуться не могла. Поэтому обняла его, чмокнула в щёку и пообещала:

— Дед, я тебя одного не оставлю. Может быть, Метин-каган и отец мне, пусть так. Но самый родной человек для меня в этом мире — ты.

Пусть со стороны казалось, что ничего не изменилось, но жизнь с ног на голову перевернулась. Ещё и Ружена с сотником взялись обучать меня тюркскому.

— Ну и пусть сказать не можешь, — увещевала упрямая девушка, — но понимание-то тебе не повредит.

Сопротивляться было бесполезно. В повседневном общении со мной они попросту перешли на язык моих этнических предков. Что бы я ни делала, к чему бы ни прикасалась, один из моих учителей стоял за спиной и зудел назойливой мухой, называя на тюркском вещи, цвета, существительные, прилагательные, глаголы и числительные.

Должна была признать, что метод их оказался действенным. Тут, наверное, ещё и память тела свою роль сыграла, но через неделю я легко понимала простые предложения, с которыми ко мне обращались наставники.

Конечно же, все мастерицы, не занятые на заказах, шили халаты. От яркости ткани пестрело в глазах, от разнообразия моделей голова шла кругом. Простёжку делали прямой, диагональной, фигурной, комбинированной. Отделку из контрастных оборок, кружев, меха и вышивки. Фасоны предлагали свободные, приталенные, в пол и до середины бедра. Ни одного повторения, каждое изделие уникально.

Халаты мы шили трёхслойными. Но в отличие от подлинной одежды степняков, слой шерсти между нарядным верхним из шёлка или атласа и нижним из самого нежного льна, был очень тонким, почти невесомым. До меня в этом мире и в это время таких вещей не было.

Мастерицы, несмотря на трудоёмкость изготовления, любовались каждой законченной вещью и попросили разрешения сшить нечто похожее для своих близких. Позволила, конечно, но с условием, чтобы их изделия увидели свет не раньше, чем мы начнём продавать халаты в «Стрекозке».

Если бы не дед, заходивший за мной в конце дня, я бы работала круглые сутки. Всё, что угодно, лишь бы не думать о том, как найти выход в ситуации, в которой выхода нет.

Понимая, что от участи Хранительницы Степи не отвертеться, оставить деда одного в пустом доме тоже не могу. Тащить старика с собой, лишив привычного комфорта — бесчеловечно. Может быть, он, гонимый любопытством исследователя, и поедет, но вряд ли выдержит дальнюю дорогу и неустроенность кочевой жизни.

На одной чаше весов жизнь и благополучие многих тысяч человек, на другой — здоровье человека, который, презрев условности и правила Академии, принял в семью бездомную немую девочку. Выбор без выбора. Каким бы делом ни занималась, отвлечься от бесконечных мыслей, как решить задачу, в которой нет правильного ответа, не могла.

Ураган, именуемый Мирославой, в салон ворвался неожиданно.

— Дашенька, я соскучилась! Но ты даже представить не можешь, какое это бедствие, когда у ребёнка режутся зубки! Акамир постоянно капризничает и на секунду не отпускает от себя. Сын не желает оставаться ни с няньками, ни с кормилицами. Спасибо свекровушке, отпустила на часик проветриться. Показывай, что у тебя нового, — тараторила приятельница, одновременно успевая раскланяться с Мезиславом Ждановичем, улыбнуться Ружене и кивнуть визажисткам, выглянувшим из своей комнаты на неожиданный гам в салоне. Вдруг остановилась и руками всплеснула: — Даша, ты ужасно выглядишь. Много работаешь?

Киваю.

— Что за необходимость? Деньги нужны? Нет? Почему тогда?

Пожала плечами.

— Так правда то, что тебя в степь вернуть хотят?

Киваю.

Княгинюшка не глядя опускается на первый попавшийся стул, словно разом силы кончились. И стало понятно, что шумная бравада напускная и молодая женщина искренне переживает о моей судьбе.

— Поедешь? — участливо спрашивает приятельница, стараясь заглянуть мне в глаза.

Киваю со вздохом. Куда денусь…

— А как же Осей Глебович?

Не удержалась. Отвернулась, чтобы слёзы скрыть от боли мучающего меня вопроса. Мирослава обняла за плечи, погладила по спине и вдруг оттолкнула слегка.

— Даша, я всё придумала! Мы его к себе заберём.

Мои брови от удивления вскинулись, а слёзы мгновенно высохли. Как заберут? Дед не кот, чтобы его в корзинке из одного дома в другой перенести. Упрямство мэтра в Академии стало нарицательным. Не пойдёт он к чужим.

— Ты не поняла! — всегда удивлялась умению приятельницы понимать мою мимику. Твёрдо уверена, что мысли не читает, но как-то чувствует мои эмоции. — Мы его не приживалом возьмём. Я… нет, Рознег его учителем к нам пригласит. Для меня. Давно собирались. Матушка считала, что невместно молодой боярышне над книгами чахнуть. Писать мало-мальски умею, счёт знаю, и этого достаточно. А как беседы куртуазные вести? Как изящно осаживать завистниц злоязычных? О чём буду разговаривать с Акамиром, как подрастёт? Учиться просто необходимо! — каблучок элегантной туфельки стукнул об пол, подчёркивая серьёзность заявления. — То, что Осей Глебович в Академии преподаёт, добавит весу в глазах моей родни. А то, что украшен сединой и морщинами, успокоит мужа. Решено! — и ещё раз каблучок впечатался в пол салона. А потом уже мягче: — Ты согласна, Даша?

Киваю. Учиться необходимо всегда, какой бы повод для этого ни был. Согласна и с тем, что решение Мирослава интересное предложила. Дело за малым — понравится ли такой вариант деду. «Пусть Рознег пригласит его до моего отъезда», — вывожу свою просьбу на досочке.

— Сегодня же упрошу мужа, — обещает приятельница. — А теперь покажи, что ты нового нашила. Я бы хоть весь день с тобой проговорила, но домой пора. Сын ждёт.

Халаты привели княгиню в восторг. Она гладила яркую ткань верхнего слоя, одобряла отделку и тёплую лёгкость уютной вещи. Перемерила штук пять или шесть, но никак не могла сделать выбор.

— Даша, ну скажи, какой лучше? С оборками или с кружевами? Здиславе Красимировне я с мехом возьму, а себе какой? — страдала Мирослава, а потом, приняв решение, бесшабашно махнула рукой. — Оба беру!