Немая. Книга 2

Глава 8

— Дарья, вспомни, ты Хранительница Степи! Тебе не нужна помощь чародейская. Достаточно самой приказать, и всё сладится по желаемому.

Ерофей с чувством опустил пиалу на стол. И как только не раскололась?

«Вспомни!» — мысленно передразнила я молодого посла. Рада бы приказать, так не делают же. В рот смотрят, ждут, что я такого скажу, что всё разом изменится к лучшему: больные выздоровеют, голодные насытятся, бедные разбогатеют одним днём. А вот фиг вам, граждане!

— Знаешь, — начала я думать направленно, чтобы парень меня чётко понимал. Разобралась уже, что когда мысли на эмоциях, как молнии в ночном небе, мечутся, считать можно только состояние. — В одном свитке, что дед подсовывал, готовя к поездке, прочитала такие слова: «Не дай голодному рыбу. Он съест её и когда вновь проголодается, то будет ждать от тебя ещё. Дай ему снасти, научи пользоваться ими — и тогда он всегда сможет накормить и себя, и своих близких».

— И что? — не поняв, куда я веду разговор, переспросил Ерофей.

— А то, что проведи я сейчас сенокос своими силами, от меня этого будут ждать и на следующий год, и все последующие. Пока силы мои не иссякнут. Пусть сами потрудятся, а я помогу только. И ты поможешь, и другие одарённые, что живут в степи. Не так уж их и мало. Может ведь вой чародейский траву на срез под корень заклясть?

— Хм… а ты знаешь такое заклинание? — удивлённо вскинул брови собеседник и потянулся рукой к затылку, но вспомнив, что невместно послам ответ там искать, руку отдёрнул.

— Так в том помощи у тебя и прошу, — я склонила голову, выказывая уважение к знаниям бывшего студиозуса. — Может, вспомнишь что подходящее?

— Хитруля, — ласково улыбнулся Ерофей, незаметно дотронувшись до кончиков моих пальцев. И понизив голос так, что и я с трудом услышала, пообещал: — Я постараюсь, лапушка.

— Ещё дай нам людей посольских, что знают, как сено правильно сушить и в стога метать. Знаешь, наверное, что просто скосить траву недостаточно, её ещё и сохранить до зимы нужно. Я уже попросила уважаемого Зеки-агу, чтобы распорядился в стойбищах таких найти. Наверняка есть среди рабов сельчане бывшие. Они будут учить кочевников.

— Кто рабов слушать станет? — грустно вздохнул парень. Ерофею, как и мне, было неприятно видеть, что земляки в неволе томятся. Но изменить это пока было не в наших силах. Одним днём такое не изменишь. Даже если денег собрать и выкупить всех несчастных, то новых закабалят.

— Те слушать станут, кто не захочет терять зимой скот, хоронить детей и стариков своих, умерших от голода, кто захочет сам дожить до следующей весны.

Наверное, если бы я смогла вслух сказать, то звучали бы эти слова жёстко и внушительно, но мыслеречь лишена эмоциональной окраски. Разве что ладонью по столу прихлопнуть, но невместно это юной женщине. Пусть и звание Хранительницы носящей.

— Понял тебя, Хранительница. Сделаю всё, что в силах моих, дабы помочь народу солнцеликого Метин-кагана, — официально-строго завершил нашу встречу посол.

После чего встал, коротко поклонился и вышел из моей юрты в сопровождении Кудрета.

Зеки-ага, сидевший в отдалении и следивший за переговорами с помощью Дуняши, которой я наказала озвучивать меня как можно точнее, пересел поближе.

— Не понимаю, зачем нам посольские? Что мы, сами не справимся? — высказал своё мнение советник.

— На следующий год у нас будет возможность справляться самим. Там и узнаем. А сейчас непомерную гордыню стоит усмирить и принять помощь с благодарностью, — ответила я и протянула старику пиалу с чаем. — Угощайся, мудрейший.

«Ох, нелёгкая это работа — из болота тащить бегемота!» — который день вспоминается забавная фраза в ответ на любое сопротивление в изменении бытовых устоев.

Вновь и вновь каждый старается напомнить, что я Хранительница.

Не я, граждане! А та девочка, что жила в этом теле до меня. Это её боги милостью такой наградили. Или проклятием наказали. Только со стороны кажется, что всё легко и просто. «Махнула царевна правой рукой — озеро сделалось. С кувшинками цветущими, с камышом и осокой по берегам. Махнула левой рукой — лебеди белокрылые полетели над головами. Покружили малость, сели на воду, да поплыли парой, глаз радуя». Такое только в сказках бывает, а на деле ни одному чародею не по силам. Разве что иллюзию создать — царя да гостей его на пиру порадовать.

Нет во мне такого дара, чтобы степь мне подчинилась. Я её вообще не чувствую. Только вижу, как земля, травой поросшая, до горизонта стелется, как овцы неспешно пасутся, слышу, как жаворонки в вышине звенят, сурки на пригорках посвистывают, змеи в траве шуршат. И нет у меня ко всему этому никакой особой любви. Потому и пользуюсь проверенными технологиями, дающими положительные результаты. Даром я, что ли, перед поездкой училась день и ночь? «Не пропадёт мой скорбный труд…» — вспоминается смутно знакомое. Надеюсь, не пропадёт и не будет скорбным.

Да даже если бы и была я Хранительницей и силу имела — это не значит, что я самолично должна обустраивать уборные. Требуется их хотя бы по две на три-четыре семьи. Мужская и женская. Может, мне ещё и мусор вокруг юрт собирать прикажете? С ведром, совком и веником по утрам по стойбищу в качестве разминки пробегаться. Как можно не понимать, что крысы не просто вредители, грызущие всё, что до чего зубы дотянутся, но и переносчики страшных болезней? Таких, от которых полстепи за неделю вымрет.

Хорошо, что стены у юрты войлочные, мягкие. А то в отчаянии порой голову разбить хочется. Болото! Как есть болото.

Едва уснула, отогнав нерадостные мысли, как меня позвал Пых.

Давно мы с питомцем не виделись, лишь обменивались картинками того, что видим, подкрепляя их эмоциональными волнами любви и нежности. Я ему дорогу, по которой путешествовали, да степь цветущую показывала, он мне — горы с ледяными вершинами, коз, скачущих по незаметным уступам отвесных скал и каким-то неведомым чудом удерживающихся на них, гордых орлов, парящих в бездонном небе. Нет преград для нашей обоюдной привязанности. Соскучилась по котейке своему до боли сердечной.

И вот почувствовала: он здесь, рядом, ждёт.

Прихватив в охапку одежду и обувь, тихо как мышка выскользнула из юрты. Спят мои охранники, обняв копья. Ох и нагорит же им завтра от Кудрета, но сегодня мне это на руку.

Иду в сторону уборной — если кто и увидит, то не задастся вопросом, почему я ночью по лагерю шляюсь. Но не доходя нескольких шагов до «скворечника», сворачиваю в степь, одеваюсь спешно и припускаю бегом.

Трава, которую завтра-послезавтра скосят на сено, высотой выше колен и путает ноги. Бежать трудно, но так не терпится запустить пальцы в пышную гриву, услышать сопение холодного носа, уткнувшегося в шею, и умиротворяющее «пых» на выдохе, что не обращаю внимание на препятствия. Сейчас отбегу подальше от стойбища, чтобы собаки не учуяли зверя и не подняли переполох, и тогда уже позову питомца.

Над головой полная луна светит. В её призрачном холодном свете всё кажется нереальным. Словно вокруг меня волны, что гонит лёгкий ночной ветер. Куда только? К берегу или напротив, в глубину уносят? Дыхание от бега сбивается, останавливаюсь передохнуть немного. Оборачиваюсь, чтобы посмотреть, как далеко я от стойбища, и замираю от увиденного.

На меня беззвучно неслась свора огромных, чёрных как смоль собак. Глаза красными углями горели на оскаленных мордах. И не было никакого сомнения в том, что гонит их одно желание — убить.

— Стоять! — сила приказа была такова, что даже сердце моё послушалось, остановившись на минуту. Так мне показалось.

Обычный человек не может такой волей обладать, ведь голос был негромкий. Псы замерли метрах в пяти от меня. Просто замерли. Желание растерзать меня не исчезло, это отчётливо читалось в их глазах, но ослушаться они не смели.

С трудом отведя глаза от чудовищ, посмотрела на странную кавалькаду, приближающуюся ко мне.

Первое, о чём подумала — кони и собаки те кровные родичи. Конечно, биологически такое невозможно, но цвет шкур, пылающие красным глаза и хищный оскал несомненно роднили этих чудовищ.

А когда подняла взгляд на всадников, то показалось, что это уже было. Ночь, девочка в степи, жуткие собаки и кони и не менее страшные всадники. Не ошибаюсь я, только было это пять лет назад и закончилось очень плохо.

— Ты кто? — голос, приказавший замереть собакам, равнодушный взгляд невероятно красивых, холодных глаз, поза человека — человека ли? — для которого власть это не привычка, а само существование.

Пусть не могу произнести ни слова, а подчиниться воле обязана. Но как?! Хорошо, что за годы немоты мастерство пантомимы довела до совершенства. Правда, показать не успела. К вопрошавшей подъехала юная дева, тоненькая, нежная, как первый весенний цветок, склонила голову и сказала:

— Великая Госпожа, это же та девчонка, что объявила себя Хозяйкой Степи и… — дева захихикала, — потребовала, чтобы мы убирались с её земель. Помнишь?

Ой, мамочка! От ужаса я сжалась, втянула голову в плечи и закрыла лицо руками. Какой же дурой надо быть, чтобы перед этой — кстати, а кто она? — потрясать своим невнятным званием. Удивительно, что жива после такого. Хотя, какое там жива? Тельце-то под кустом у реки валялось. Понимать надо, где, когда и перед кем демонстрировать родовую гордость. Осторожно поднимаю глаза на ту, которую только что назвали Великой Госпожой, и вижу, что с другой стороны к ней подъехал могучий воин.

— Мара, далась тебе эта степнячка. Отдай её собакам и поехали дальше. Скоро светать начнёт, а мы тут толчёмся.

Мара?! Великая Госпожа, Последняя Гостья для каждого сущего, Тёмная Богородица, Чёрная Матерь, Снежная королева, Марена. Сколько имен, а смысл один — богиня смерти. И та малявка, чьё тело мне досталась, с ней бодаться решила. Безумная!

— Успеем, — легким взмахом, как от комара, отмахнулась от спутника та, что возвышалась надо мной на коне, сотворённом из тьмы. — Так что ж ты молчишь, хм… Хранительница?

— Позволь напомнить, Великая, — опять вмешалась девица, — ты же её голоса лишила. Дабы глупости не болтала.

— Вот как? — идеально очерченные брови изволили чуть-чуть приподняться, демонстрируя удивление. — Так и живёшь немой?

Я развела руками — а куда мне деваться?

— Думаю, ты уже осознала, что молчание золото, и я тебя прощаю. — Уголки губ едва обозначили улыбку, а пальцы сплели замысловатый невидимый узор, щелчком отправленный в мою сторону.

В то же мгновение по горлу прокатился ком расплавленного металла. Боль была такой, что я, схватившись за шею обеими руками, упала в траву на колени, захлёбываясь беззвучным криком. Похоже, кому-то рядом тоже плохо было, но он хоть сипеть мог, а я… Светлые боги! Это же я! Я сип из себя выдавливаю! Да, пока это не полноценный звук, да и откуда ему взяться после стольких лет молчания, но хоть что-то.

— Леля-сестрица, дай девочке водицы испить, — приказала Марена.

Леля? Что делать богине любви рядом со смертью? — задала я сама себе вопрос, с изумлением наблюдая, как юная красавица легко спешилась рядом со мной. Не чинясь, достала из сумки, наискось переброшенной через тело, бутылочку в ладонь высотой, обёрнутую берестой, и вложила мне в руку.

— Не больше одного глотка, — предупредила, погрозив пальчиком. — Это мёртвая вода. Может заживить, может восстановить, но убить тоже может. Помни — всё в меру.

Ух ты! Мёртвая вода. Пора бы устать удивляться событиям сегодняшней ночи и бояться происходящего, но всё равно замерла на миг, силами собираясь, прежде чем глотнуть из фляжки. Взглянула в весёлые глаза Лели — видно же, что забавляется, — мысленно махнула рукой и сделала глоток.

Да твою ж… По всем законам природы моё горло должно рассыпаться на мелкие осколки. После нестерпимого жара — невероятный холод, который не охлаждает, а жжёт пуще прежнего. Невероятным усилием воли сунула посуду в девичью руку и, погружаясь во тьму, боком свалилась в траву.

— Эй, — меня кто-то толкал. Не больно, но вполне ощутимо. — Вставай уже. Хватит валяться.

Открываю глаза. Луна по-прежнему высоко в небе, кажется, даже на пядь не сдвинулась. Значит, недолго без сознания была. Осторожно сглатываю. Боли нет. Откашливаюсь. Боли нет. Рядом стоит богиня весны, любви и красоты. Это она соизволила меня ножкой потолкать в плечо, чтобы девка глупая поднялась и продолжила развлекать Великую Госпожу Марену.

Легко встаю. Кланяюсь, коснувшись земли рукой, и даже голова не кружится.

— Благодарю тебя, Тёмная Мать, за милость, — говорю — граждане, я говорю! — богине, едва сдерживаясь, чтобы не завопить от радости.

Едва заметный наклон головы показал, что я услышана. А дальше что?

А дальше был Пых. Он упал с неба на землю между мной и замершими собаками. Грива чуть ли не дыбом стоит, хвост нервно бьёт по бокам, кожистые крылья заслоняют меня от опасности. Мой герой!

— Пых, ты крылья отрастил? — восхищаюсь я вслух, подныриваю под крыло и утыкаюсь носом в шерсть на загривке. — Пышенька мой любимый.

Кот поворачивает голову и смотрит на меня с изумлением. Ещё бы не удивляться — питомец впервые услышал мой голос.

— Откуда у тебя этот зверь? — возглас получился очень эмоциональным. Марена не смогла скрыть ошеломления.

— Нашла, — я с трудом отвожу взгляд от жёлтых очей моего самого первого друга в этом мире. — У реки, где очнулась после встречи с вами. Там ещё два изрубленных мужских тела было. А Пых… он с голоду умирал. Едва выходила. Вот в какого красавца вырос мой котик.

Запускаю пальцы в густую гриву питомца и радуюсь тому, что он сейчас здесь, рядом. С ним мне не так страшно.

— Ле-е-е-ль, — тянет Великая Госпожа через плечо, не отводя взгляда от моего питомца, — скажи, как случилось, что подаренный мне Велесом котёнок умирал с голоду неведомо где?

— Потерялся, должно быть, когда убирала за вами с Кощеем. Порезвились вы здесь знатно. Он охрану её порубил, а ты…

— А я девчонку отпустила.

— Наверное, я неправильно поняла, — легкомысленно отмахнулась богиня любви. — Сгребла всё, что валялось, и в реку сбросила. Рыбам и ракам на прокорм.

М-да… Есть ли разница, каким разделом человеческой жизни заведует богиня. Наплевать им на нас с небес своих. Живы, нет ли, главное, чтоб не мешали.

— Зверя верни. Мой он. — Этот приказ Марена подкрепила ментальным давлением. В голове зашумело, и кровь из носа капнула. Правда, тут же прошло всё, и голос богини смягчился: — Ты же сама видишь, что кот непростой. Мантикора имя его. Из выводка Велеса, а у него вся живность такая. Людям на глаза попадётся — изведут. В свите моей безопаснее будет.

Слушала, кивала, а пальцы всё сильней вцеплялись в гриву Пыха.

— Как я могу его отдать? Он всегда свободным был. Захочет, сам с вами пойдёт, — ответила, едва сдерживая слёзы.

— Если умный, то добром пойдёт. А ты не реви, не в клетке жить будет. Увидитесь ещё, — пообещала Великая Госпожа, потом вдруг хитро́ прищурилась и продолжила: — Вот что, девочка. Удивила ты меня сегодня и знатно порадовала. За то выполню любое твоё желание. Что хочешь?

— Пусть кружевница Неёла из Святобожска здоровой станет и вновь сможет ходить, — сказала, даже на мгновенье не задумавшись. Словно из души вырвалось. Потом долго удивлялась себе. Ни деду долголетия, ни себе силы Хранительницы пожелала, а вспомнились вдруг неуклюжий стул с колёсиками на ножках, да перила вдоль кровати в девичьей светёлке.

— Да будет так!

Глядя вслед быстро удаляющейся кавалькаде, я пыталась понять, что же это было. На Дикую Охоту, кажется, не похоже. В легендах, что читала ранее, и всадников больше, и не боги они вовсе, а павшие герои из Вальхаллы*. И уж точно не принято у охотников вступать в разговоры с теми, кого по дороге встретят. С дичью не разговаривают — её загоняют, убивают или собаками травят. А мне мало что вернули голос и память, так ещё и наградили, желание исполнив.

* Вальхалла — небесный чертог, который находится в обители богов Асгарде. Правит этим местом могущественный Один, который в германо-скандинавской мифологии почитается как отец всех богов. Слово «вальхалла» принято переводить как «дворец павших».

Пыха только забрали, но он сам пошёл с ними, добровольно. Надеюсь, что плохо ему не будет. Надо же — мантикора. Подозревала, что непрост мой котик, но чтобы так… В чародейской книге, где я искала описание видовой принадлежности питомца, об этом чудовище написано, что у него две головы, хвост скорпиона, ростом оно с лошадь, на голове рога и лицо человеческое. Фу, глупость какая! Мой Пыша не такой. Ну да, шип на конце хвоста есть, грива и крылья тоже, но ростом в холке всего по грудь мне будет, и мордаха нормальная, кошачья.

Ещё раз посмотрела в ту сторону, куда ускакали кони, развернулась и побрела назад в стойбище. День сегодня предстоял трудный, а я не спала ни минутки. Ничего, сейчас приду, вскипячу воду, заварю себе чай из трав свежесобранных, взбодрюсь, соберу совещание, уточню, что у нас к сенокосу готово и что ещё сделать надо. Ещё по дворникам и золотарям вопросы решать предстоит.

Я старательно думала о чём угодно, только не о возвращённой памяти. Слишком уж неприятно было знакомиться с собой прошлой.

Вересова Алевтина Дмитриевна, сорока семи лет от роду, русская, не замужем, детей нет, родителей уже нет, близких родственников нет. Даже подруги близкой нет. Нет ничего, кроме работы. Имущество есть, счёт в банке — но ведь это не самое главное для человека.

Работа заменила всё. «Ваш идеальный ремонт» назывался мой бизнес. От дизайна до уборки после окончания работы. Слово «идеальный» основополагающее. Всё должно быть сделано так, чтобы даже мысли о плохом отзыве не мелькнуло. Не говоря уже о рекламациях и жалобах.

Насколько заботилась о клиентах, настолько же была придирчиво требовательна к сотрудникам. Какой больничный, когда заказчики ждут эскизы? Что значит, электричество у клиента в доме отключили и поэтому вы не могли закончить в назначенное время? Пусть так никто не делает, но госпожа N желает именно такое сочетание материалов, значит, так и сделаем. И вообще, рекомендую всем заткнуть своё мнение в… подальше.

Наверное, поэтому звали меня за глаза Вад. Это была не просто аббревиатура, а направление. «На совещание в ад идёшь?» — «Куда ж я денусь». Жёсткой системы штрафов и лишений премии мне отчего-то было недостаточно. Ещё я орала. По поводу и без. Сказать гадость и унизить сотрудника было не то чтобы в радость, но совесть не пробуждало.

В тот день помощник сисадмина, мальчишка двадцати лет, опоздал на работу на час. И надо было бедняге столкнуться со мной на входе, когда я клиента до порога провожала. Светлые боги, что я орала. Даже вспомнить стыдно те слова, что вывалила на голову несчастного. Слушать оправдания не пожелала.

А причина у парня была серьёзная. Бабушка, с которой он жил, простудилась сильно. Под утро температура поднялась, он вызвал скорую. Пока дождался бригаду и выслушал рекомендации врача, пока сбегал в аптеку за лекарствами и попросил соседку присмотреть за старушкой, пока по утренним пробкам добрался до офиса, час опоздания и набежал.

— Хочешь ухаживать за больными бабками — сиди дома, — выдала я в конце разноса. — Пиши заявление на увольнение!

— Ну ты и сука! — едва слышно выдохнул парень, зло схватил со стола чистый лист, ручку и чуть ли не единым росчерком написал «Увольняй!», число, подпись — и лист летит мне в лицо.

— Сопляк! — ору вслед хлопнувшему дверью уже бывшему сисадмину. А потом всем, кто в этот момент был в офисе: — Что рты разинули? Марш работать, а то тоже вон вылетите.

Это было утром, а после обеда у меня на столе лежала стопка заявлений на увольнение. Написали все, даже уборщица тётя Паша, которая всегда меня жалела и защищала перед сотрудниками.

С ужасом смотрела я на бумагу, в гневе раскиданную по столу, понимая, что это конец моего бизнеса. Из-за какого-то мальчишки и его никчёмной бабки! Мой зам Костик не даст людям разбежаться, соберёт всех под свою руку, только в другом месте, и клиентов сманит, сволочь. А я уже не смогу восстановить ни коллектив, ни репутацию.

В голове нарастала боль, перед глазами полетели чёрные мошки, правая рука повисла плетью, а рот, кроме невнятного хрипа, ничего не выговаривал. Тело обмякло и соскользнуло из кресла на пол. Некому было вызвать скорую, сбегать в аптеку и хоть как-то помочь. Я умерла на своей любимой работе в полном одиночестве.

Эх, Леля! И за что ты мне память вернула? Да, я сама попросила, в качестве компенсации за то, что пять лет назад ты выбросила беспамятное тело девочки-степнячки в реку вместе с порубленными Кощеем охранниками. Но как мне теперь с такими воспоминаниями жить?

Брела, едва переставляя ноги, ориентируясь на светлеющую полоску горизонта, на запах, присущий жилью, на редкий лай собак и думала о том, как я смогу утром взглянуть в глаза Ерофею, Дуняше, Помиле. Они-то думают, что я добрая и отзывчивая, а на деле…

Придавленная тяжестью вины за прошлое, не заметила, как дошла до своей юрты, сбросила промокшую от росы обувь и одежду, бессильно легла на постель и свернулась калачиком.

— Даша, ты где была? — сонно пробормотала Дуняша.

— Спи, лапушка. Всё поутру расскажу, — пробормотала я, проваливаясь сознанием во тьму.

Тьма. И не понятно, жива я или вновь умерла. В который раз? Сколько уже отметок Великой Госпожи на этом юном теле?

— Две, — последовал ответ на неозвученный вопрос.

Голос был знакомый.

— Тёмная Мать! — склоняюсь в низком поклоне. — Забрать пришла?

Мрак постепенно светлел, концентрируясь в непроницаемо-чёрную фигуру

— Нет, не время ещё. Понять хочу, как случилось, что душа, ушедшая из другого мира, из другого времени, попала в это тело.

— Прости, но не отвечу, — я покаянно развела руками. — Самой интересно, как такое случиться могло и почему так сильно изменился характер.

— Это просто. — Из сгустка тёмной, бесформенной фигуры выскользнула изящная рука и легкомысленно отмахнулась от вопроса. — Математику учила?

— Да… — растерянно протянула я, не понимая, каким краем богиня смерти связана с точной наукой. Баланс жизней сводит, что ли?

— Ты забыла ещё одно моё имя. Снежная Королева. Красота каждой снежинки выверена с точностью до микрона. Как тут без математики?

— Это что же… — я на миг задумалась. — Минус на минус, получим плюс? Характер юной капризной, своенравной девчонки умножили на дрянной, злобный нрав зрелой бабы и получилась я?

— Другого ответа у меня нет, — не увидела, но почувствовала улыбку собеседницы. — Мне пора. До встречи, Хранительница. Возьми на память.

В ладонь опустилось что-то тяжёлое, круглое, холоднее льда. Кажется, именно это ощущение меня и разбудило.

Или Дуняша, безбожно трясущая за плечо:

— Даша! Даша, мне сон удивительный приснился. — И восторженно глядя прямо мне в глаза, принялась взахлеб рассказывать: — Будто ночью пришла ты с улицы, а я спрашиваю, куда, мол, ходила. А ты, представь себе, говоришь, — это слово подруга выделила и громкостью, и звучанием — разделив на слоги, и мимикой — округлив глаза, — «Утром всё расскажу». Представь, вдруг правда?

— Не сон это был, Дунечка, — ответила я, на всякий случай придерживая девушку.

Но она всё равно плюхнулась попой на кошму.

— Светлые боги! — прижала ладошку к щеке.

«Скорее, Тёмная Богиня», — подумала я, помогая Дуняше подняться.