Немецкая карта: Тайная игра секретных служб: Бывший глава Службы военной контрразведки рассказывает.

Звонок из министерства обороны

Я довольно рано начал интересоваться деятельностью разведывательных служб. Во время плена мне доводилось наблюдать, как советская спецслужба МВД (Министерство внутренних дел) — ее названия менялись с интервалами в несколько лет — проводила тайные акции, цель которых состояла в том, чтобы с помощью завербованных секретных сотрудников получить информацию о настроениях среди военнопленных или выявить тех немцев, которые во время войны совершали жестокие преступления. Например, тех, кто служил в 5–й танковой дивизии или некоторых других специальных подразделениях вермахта, отбирали и отправляли в Сибирь. Сотрудники советских спецслужб, как и вся русская администрация, располагались за пределами лагеря.

Только позднее, когда в офис на территории лагеря стали вызывать все больше военнопленных, узники поняли, что здесь располагается кабинет советского тайного наблюдателя. Главный офис МВД находился, конечно же, за пределами лагеря. Но первые беседы проводились на территории лагеря в кабинетах здания пищеблока. Здесь предпринимались попытки первого сближения. Если достигалась договоренность о сотрудничестве, то дальнейшие контакты с советскими спецслужбами происходили уже в кабинетах за периметром лагеря. Иногда случалось, что заключенный после такого допроса выходил из кабинета со слезами на глазах или со следами побоев, что давало повод для различных предположений.

Иммануил Кант называл шпионаж «службой дьявола», которая всегда была востребована. И Хельмут Шмидт сказал однажды в интервью журналу «Шпигель» (15 января 1979 г.):

В этот день в Гамбурге было пасмурно. Темные облака низко висели на небе над парком Академии командного состава в гамбургском районе Бланкензее. Перед окном моего кабинета, которое выходило на Мантеойффельштрассе, на улице двое детей играли с хозяйственной тележкой. Полный мальчик лет около 8 сидел в тележке, а маленькая девочка, предположительно около 6 лет, везла его через дорогу. «Давай, — говорил мальчик, — тяни!» Он пытался заставить маленькую белокурую девочку прибавить скорость. Скоро начнется ураган, думал я, наверняка не такой, как зимой 1973 г. или в 1976 г., когда большой прилив сильно опустошил район Альтеланд (старая земля — Примеч. пер.). Деревья начали раскачиваться и все сильнее наклоняться на восток.

Зазвонил телефон. «Лебер», — услышал я на другом конце линии. В армии было не принято, чтобы командир первым подходил к аппарату. Он поручал секретарю установить связь. Но Георг Лебер многим отличался от других, это мне было уже знакомо. «Как дела? Мне необходимо поговорить с вами, — сказал министр. — Вы нужны мне здесь, в Бонне. Господин генерал, буду краток. Как вы отнесетесь к тому, чтобы возглавить МАД?» Странно, подумал я. С тех пор как я узнал, что теперешний шеф этого ведомства, бригадный генерал Ш., будет, вероятно, снят, я втайне рассчитывал на то, что в качестве преемника выбор может пасть на меня, так как уже с 1956 г., о чем я уже рассказывал, у меня был определенный задел в этой области — я работал в службе проверки и профилактических мер, а в гражданской сфере — в восточном бюро Артура Рупперта в Гельзенкирхене. То, что я бегло говорил по — русски, могло быть только преимуществом. «Я не требую вашего решения сию минуту! В выходные поговорите с семьей, поскольку это назначение будет иметь последствия и для вашей семьи, притом более серьезные, чем при любом другом назначении в армии. Ограничения будут распространяться и на сферу личной жизни». Я немного подумал и сказал министру, что мне необходимо поразмыслить над его предложением. Это задание было мне интересно. Я буду у него в Бонне, как он предлагал, в понедельник. Так я и поступил, после того как в выходные был проведен семейный совет. Семья была удивлена, и дети обозначили некоторые проблемы. Но моя жена реагировала как обычно. Если я считаю новое назначение важным, сказала она, тогда надо с ним соглашаться.

Итак, в понедельник после обеда я прибыл к министру Леберу. Он напомнил о нашей первой встрече, когда он занял пост министра обороны и я был у него в гостях дома в Таунусе, и спросил, как мне тогда понравились русские папиросы «Казбек». Я слукавил и сказал, что очень. Уже за много лет до этого я бросил курить. Хотя моя дочь Герлинд с удовольствием курила эти папиросы. «Ну и какое решение вы приняли?» — спросил Георг Лебер. Когда я объявил мое согласие, министр сразу перешел к делу и объяснил мне, чего он от меня ожидает. С этим человеком, подумал я, мне будет хорошо работать. И позднее это подтвердилось. Он объяснил мне причины, по которым была проведена замена руководителя МАД, и высказал пожелание, чтобы я наладил в этом ведомстве солидную профессиональную работу и обеспечил бы такое положение дел, чтобы оно не попадало в заголовки газет, что было особенно важно. Он также пообещал мне, что в ближайшее время мне будет присвоено звание генерал — майора, для того чтобы я по званию соответствовал руководителям параллельных ведомств. Все это должно было произойти в течение двух — трех месяцев. Однако это обещание, к моему сожалению, он не смог сдержать. Причиной тому был скандал с прослушиванием, организованным МАД, который произошел до моего назначения и с которым мне предстояло разобраться. Так получилось, что лишь спустя два с половиной года министр смог выполнить свое обещание, когда я принял командование 12–й танковой дивизией в Файтсхёххайме под Вюрцбургом, сменив на этом посту тогдашнего генерала Терта Бастиана. На это тоже были свои причины, которые Георг Лебер не мог предвидеть в нашем разговоре.

Затем события стали развиваться очень быстро. В Гамбурге у меня не было времени, чтобы должным образом попрощаться. Не было принятого в таких случаях торжественного построения, только краткая передача дел преемнику. 29 сентября я уже стоял перед пультом докладчика в большом конференц — зале ведомства безопасности бундесвера в Кёльне. Заместитель генерального инспектора в присутствии статс-секретаря Фингерхута формально передал мне руководство службой. Я поблагодарил за назначение и за доверие, которое мне было выражено со стороны политического и военного руководства, и обещал, что «буду стараться всеми своими силами оправдать это доверие». Я отдавал себе отчет в том, насколько велика была ответственность, связанная с поставленной передо мной задачей.

Будни спецслужбы

Было время, когда определенные средства массовой информации в Федеративной Республике Германии наносили концентрированные удары по спецслужбам, словно механизированные подразделения, которые затем планировали окружить противника. Это делалось скоординированно с действиями непарламентской оппозиции и маргинальными левоэкстремистскими и террористическими группами. Сначала на основе слухов готовились новостные материалы, затем некоторые средства массовой информации, в первую очередь один известный гамбургский еженедельный журнал, пытались заполучить фактическую информацию о происходящем в службе, чтобы подготовить из этого публицистический материал.

В 1980–е г. было предпринято несколько таких попыток. После того, как я возглавил это ведомство, я старался вывести МАД из — под огня газетных заголовков. Я отказывался давать интервью. Это рассердило некоторых журналистов. Однако два раза я нарушил это свое правило, так как министр Лебер просил меня дать интервью. Второе интервью вел известный эксперт по вопросам политической безопасности Адельберт Вайнштайн, скончавшийся в 2003 г. Его коллега Карл Фельдмайер, переступив порог моего кабинета, очень сухо сообщил об этом. Таким образом, нельзя сказать, что я не поддерживал никаких связей с прессой.

В отношениях с журналистами я постоянно был очень сдержан. Причиной тому ни в коем случае нельзя считать недоверие. Мне не нужна была публичность. Я не видел никакого смысла в газетных публикациях о моей службе. Поэтому я не проводил пресс — конференций и не инициировал никаких бесед. Если я действительно видел в этом необходимость, я встречался для доверительных бесед с боннскими журналистами. Здесь я должен высказать комплимент тем журналистам, которые участвовали в таких беседах, ни разу не случилось, что мои собеседники нарушили договоренности относительно доверительного характера этих встреч.

Мой предшественник оставил после себя резную деревянную доску, которая висела на стене за его рабочим столом таким образом, чтобы каждый посетитель обращал на нее внимание, на ней был вырезан девиз службы «Действуй по праву и никого не бойся!». Что касается ориентации на правовые нормы, на этот счет тогда существовали различные мнения. Мне казалось все это слишком банальным, и я не хотел наследовать эту доску.

После того как я уже возглавлял это ведомство несколько месяцев, ко мне пришел солдат технической службы, чтобы что — то сделать с телевизором в моем кабинете. Телевизор стоял у стены так, чтобы я со своего рабочего места мог его смотреть. Случайно он был повернут так, что был направлен прямо на кресла, где я обычно беседовал со своими посетителями.

Тогда у меня не было никаких подозрений. Однако я все же поинтересовался, что этот человек делает. «А что вы там делаете?» — спросил я. Я был удивлен, когда узнал, что он хотел заменить или удалить установленный в телевизоре электронный прибор. Это означало, что кто — то, начиная с моего первого дня в этом кабинете до этого момента, мог прослушивать все разговоры в этом помещении. Я отнесся к этому как к специфике нашего ведомства, подумал, что так оно, вероятно, и должно быть, и оставил все как есть. Конечно, я незамедлительно приказал удалить этот маленький технический прибор, возможно, какой — то модуль. После этого прослушивания больше не было. Журналисты, которые беседовали со мной в моем кабинете, могут быть уверены, что эти беседы никогда не прослушивались и поэтому до сих пор остаются доверительными. Они могут быть также уверены, что я никогда не записывал наши телефонные разговоры.

Однажды я отмечал свой день рождения на федеральном балу для прессы. Тогда в качестве шефа МАД для некоторых участников бала я представлял определенный интерес, прежде всего для телевизионных журналистов, например, для Фридриха Новотны («Сообщение из Бонна») и для других представителей старой журналистской гвардии. Эти топ — журналисты всегда были раскованны, но в то же время постоянно держали ухо востро, чтобы получить новую информацию и по возможности до того, как об этом узнают их коллеги. За исключением одного случая, за время моей активной работы я не сталкивался с нечестными журналистами. В начале моей службы в МАД один известный редактор известного журнала «Штерн», господин В. из Гамбурга, пытался установить контакт со мной. Для него это было относительно просто, так как в нашем ведомстве он давно уже был известен как офицер запаса, имеющий особый интерес к спецслужбам. Поэтому я не был удивлен, когда на одном из приемов он обратился ко мне с просьбой присутствовать на учениях в ведомстве безопасности бундесвера в Кёльне. Было бы особенно интересно, если «вы, господин генерал, смогли бы разместить меня по возможности рядом с вами. Может быть, в вашей приемной. Тогда я буду в курсе всего происходящего, смогу лучше представить себе вашу работу и затем полноценно изобразить ее в публицистическом материале».

Да, я тоже так думал и автоматически подключил своих сотрудников, занимающихся подобными вопросами. Несколько недель спустя мой человек в Берлине сообщил, что господина В. часто видят на Норманненштрассе в Восточном Берлине, где, как известно, находилась резиденция Эриха Мильке, шефа министерства государственной безопасности (Штази)… Когда в 2002 г. я принимал участие в заседании Общества за единую Германию в бундесверовской Академии информатики и коммуникаций, я посетил бывшую резиденцию на Норманненштрассе и сел за стол Эриха Мильке, мне вспомнилась эта история. Сколько журналистов за время существования разделенной Германии смогли проникнуть в верхние эшелоны власти ФРГ, спрашивал я сам себя. Некоторых из них я знал и сегодня знаю, по крайней мере их настоящие имена, других еще не разоблачили, относительно третьих у меня были лишь предположения. Во всяком случае, в агентурную сеть министерства безопасности входило гораздо больше журналистов, не только господин В.

В случае с несколькими журналистами, как и с несколькими ведущими политиками, часто не хватало последнего доказательства. А предположения не давали достаточного основания для проведения спецоперации, не говоря уже о передаче дела в суд. Однажды на встрече с главнокомандующим силами США в Европе «четырехзвездный» генерал О. спросил меня: «Что ты думаешь о вашем министре X.?» Я медлил с ответом. Генерал затронул больную точку в моей душе. Что я должен был ему ответить? Имел ли я право открыться и высказать ему мои предположения, не располагая никакими достоверными доказательствами? «Ах, — сказал я наконец, — я знаю, что ты думаешь. У нас с тобой наверняка одинаковые предположения, но у меня нет доказательств». «Да, так я и думал. Жаль! Герд, у нас на X. достаточно материала! У нас этого хватило бы для вынесения обвинительного приговора. И в твоем сейфе этот материал тоже есть, как я думаю. Но сегодня уже поздно открывать наши сейфы. Мы должны были сделать это десять лет назад. То, что мы этого не сделали, было большой ошибкой. Как уже было сказано, сегодня мы опоздали с нашим достоверным материалом».

Что представляет собой работа спецслужб

Выполняя положения § 2 федерального закона от 11 апреля 1978 г. о парламентском контроле за деятельностью спецслужб, я хочу рассказать в общих чертах о деятельности МАД в целом и о событиях, имевших особое значение, не нарушая моих обязательств по сохранению государственной тайны. При этом я не смогу в рамках этой ограниченной главы дать самую полную картину.

Скрытые в моем сейфе данные на деятелей новейшей истории, которые в нашей стране смогли сделать карьеру до уровня ведущих политиков, эти данные также сохраняются и в моей голове, но их никто никогда не узнает. Однако нельзя замалчивать того, что связано с понятиями допустимости и ответственности, так как однажды эти данные, которые сохраняются лишь в головах немногих людей, будут навсегда утрачены, словно увядший лист на свалке удивительного времени противостояния Востока и Запада, времени «холодной войны», начавшейся после окончания Второй мировой войны. Работа спецслужб, одной из которых была МАД, во времена «холодной войны» имела огромное значение. Меры по противодействию шпионажу, саботажу и подрывной работе имели большое значение для реализации политики устрашения. Естественно возникает вопрос о том, есть ли необходимость заниматься этим в настоящее время, после окончания «холодной войны». Ответ на этот вопрос прост. Ни одно из государств после 1990 г. не распустило свои разведывательные службы. В каждом посольстве, как это было раньше, работают сотрудники спецслужб. Даже те страны, которые с симпатией относятся друг к другу, хотят иметь информацию о положении дел в дружественных странах.

Даже в век совершенных технических разведывательных средств и изощренных систем наблюдения традиционный шпионаж сохраняет свое значение. Многие страны пытаются за счет обилия информации расширить поле для политических маневров. Помимо этого, некоторые правительства пытаются с помощью разведывательной информации перепроверить серьезность и достоверность решений, которые принимают другие государства. Это направление деятельности также не изменится. Таким образом, не существует противоречия между открытым политическим сотрудничеством и деятельностью по сбору информации, характеризующей положение в других странах.

Ни в коем случае не следует недооценивать значение возможностей спецслужб в борьбе с терроризмом. Это противодействие осуществляется на особых уровнях, а сегодня и в глобальном масштабе. Об этом следует рассказать отдельно. Однако в этом контексте кажется уместным изложить соображения по терактам, произошедшим в период с 1974 по 1980 г., и коротко рассмотреть события 11 сентября 2001 г.

Находясь в состоянии глубокого шока от жестоких терактов в США, немецкий бундестаг принял меры по повышению внутренней и внешней безопасности страны. Три миллиарда евро было выделено, чтобы повысить эффективность бундесвера, спецслужб и гражданской обороны против возможных террористических атак. Но этой суммы не хватило. Столько денег было необходимо только для мероприятий по повышению боеготовности бундесвера.

В результате терактов в США также и граждане Германии обратили свое внимание на службы, обеспечивающие их защиту. Предполагается, что были предостережения относительно готовящихся терактов, в первую очередь со стороны израильской спецслужбы МОССАД; но одно обстоятельство кажется непреложным фактом — все спецслужбы западного мира не имели достаточной информации. Они были застигнуты врасплох и с точки зрения времени, и относительно масштабов этих терактов, в результате чего возникает вопрос: как это могло произойти? В период наиболее многочисленных терактов в Федеративной Республике с 1974 по 1980 г. немецкие спецслужбы преодолели имевшиеся в начале проблемы компетентности и хорошо выполнили свою задачу. Это относится к ведомству по защите конституции, МАД и БНД. Тогда МАД в нарушение правил в течение нескольких месяцев почти весь свой персонал бросила на решение общей задачи преследования террористов. Политикам это не нравилось, но они вынуждены были смириться с таким положением вещей, поскольку никто из них не хотел стать виновным в провале операции. Но потом у кого — то все — таки не хватило терпения, когда МАД во Франкфурте, ведя слежку за одной радикальной коммунистической группой, установила подслушивающую аппаратуру в подсобке одного ресторана. Многим это показалось сильным перегибом и стало не только причиной отставки министра обороны Лебера, но и вызвало общее политическое недоверие к национальным спецслужбам.

С 1972 г. ситуация обострилась в связи с арестом членов группы Баадер — Майнхоф, которая хотела силой изменить общественно — политическое устройство Федеративной Республики, в том числе организовав взрывы в главном штабе США и в небоскребе концерна «Шпрингер» в Гамбурге. В 1974 г. в Берлине террористы застрелили президента камерального суда Гюнтера фон Дренкманна. В 1975 г. 85 разыскивавшихся по решению суда террористов находились в заключении, 100 других — в розыске. После принятия закона о борьбе с терроризмом последовали убийства генерального прокурора Зигфрида Бубака, пресс — секретаря Дрезднер — Банк Понто, а также президента Союза работодателей Ханса — Мартина Шляйера. В конце концов члены РАФ Баадер, Энсслин и Распэ были приговорены к пожизненному заключению.

Подавление и устранение террористов РАФ в Германии было успехом всех силовых ведомств страны. Особая заслуга в этом принадлежит БКА, которое под грамотным руководством президента Хорста Герольда преследовало террористов по всему миру, используя современные методы и оперативнорозыскную методику по компьютерным базам данных, которая шаг за шагом позволяла выявить всех террористов. И хотя еще случались арьергардные удары, совершались убийства и производились задержания, главную опасность удалось предотвратить. Вскоре возникло недоверие к этим спецслужбам, которые своей совместной работой успешно противодействовали РАФ. Политики опасались, что эти ведомства получат слишком много власти, и начали «регулировать» взаимодействие этих ведомств, в результате чего они были отодвинуты в поле административной работы. Количество контрольных механизмов увеличивалось. Методика розыска по базам данных была предана анафеме, широко внедрялась система защиты данных, заслуженный шеф БКА Герольд был смещен со своего поста, за этим последовали другие кадровые перестановки. Была создана парламентская контрольная комиссия бундестага, и уполномоченный по защите данных старался взять под контроль все операции спецслужб. В результате всех этих шагов недоверие политиков породило недоверие спецслужб к политикам. Новая кадровая политика в результате привела к тому, что на ведущие посты назначалось все больше некомпетентных людей, например, один адмирал, который позднее сделает карьеру в ПДС. Второй юридический диплом стал важнее, чем опыт работы в спецслужбах. Высшее руководство предложило МАД полковника Йоахима Кразе в качестве шефа контрразведки, позднее он был разоблачен как агент Маркуса Вольфа, руководителя контрразведки ГДР. От высшего политического руководства страны шеф МАД получил задание на каждый доклад у статс — секретаря брать с собой этого полковника. В результате дошло до того, что в ведомствах начали особым образом помечать документы, поскольку никто не знал, кто еще захочет ознакомиться с ними. Положение могло бы стать и того хуже, если бы статс — секретарь Манфред Шюлер не вмешался на уровне аппарата канцлера. Но особенно опасным было растущее недоверие иностранных служб к немецкому партнеру.

В конце концов, после восстановления единства Германии все спецслужбы от БНД до МАД подверглись сокращению личного состава, а с точки зрения технического оснащения они также были не на уровне требований времени. Целый уровень управления был расформирован. Ведь мы, как известно, «находились в окружении друзей». Но все это не может служить объяснением и обоснованием того, почему спецслужбы находились в неведении в отношении планов международного терроризма. Это привело к тому, что кто — то стал осторожнее, а дружественные спецслужбы тоже не всегда могли быть уверены в том, что их информация попадет в нужные руки, и предпочитали молчать. Не без основания современные террористы пытались базироваться в Германии. Здесь это сделать легче, чем в Норвегии или Англии. Тому есть причины. До сих пор ни в какой другой стране не было таких благоприятных условий для организации логистики для терактов, как в Германии, иностранцы могли легко раствориться в жилых многоэтажках Гамбурга или Кёльна, как при терактах в Германии в 1970–е гг. Германия была интересна не в качестве страны для проживания «кротов», а как место организации подпольных баз, с которых в любое время можно начать операцию. Сейчас снова идет спор о защите данных и об обмене информацией. Необходимо повысить эффективность работы спецслужб, если не хотите, чтобы и в будущем террористы могли воспользоваться их слабостью.

Отношение спецслужб к политике

Один случай из деятельности МАД заслуживает особого внимания. Здесь среди прочего речь шла о том, в какой степени спецслужба может осуществлять свою деятельности в области большой политики. Ограничений быть не должно. В этой связи один случай имел особый резонанс. Баварский депутат бундестага Франц Йозеф Штраус попал в поле зрения сотрудников МАД, которые занимались наружным наблюдением. При подозрении на деятельность, угрожающую безопасности, наружное наблюдение было, конечно, допустимым. В отношении премьер — министра Штрауса заинтересованные круги искали факты, подтверждающие подозрения. Главным образом речь шла о закупках для бундесвера. Для прояснения этого подозрения МАД начала операцию, в ходе которой за Штраусом велось наблюдение в районе офиса ХСС. К сожалению, сотрудники МАД действовали при этом настолько неловко, что премьер — министр заметил наблюдение уже в самом начале и решил позабавиться тем, что однажды решил раскрыть наблюдавших за ним сотрудников. Какой позор для службы! Штраус обратился к сотрудникам, которые за ним наблюдали, прямо на улице и запретил им заниматься этим в районе Лацареттштрассе в Мюнхене. Естественно, это вызвало нервозную реакцию на всех этажах МАД, включая руководство.

С тех пор Штраус потерял доверие к МАД, что было неудивительно. Потребовалось определенное время, прежде чем мне удалось восстановить доверие.

О мнимой причастности тогдашнего министра обороны Франца Йозефа Штрауса к сделкам с вооружением ни в каких серьезных документах спецслужб, включая документы моих тогдашних партнеров в США, не было ни единого доказательства, хотя весь мир это предполагал. Но слух, однажды запущенный в обиход, живет годы или даже десятилетия. Обвинения против политика Штрауса лишены всяких оснований. Они были придуманы, однако придуманы настолько хорошо, что за кулисами этой кампании чувствуется рука профессиональных служб. В этой связи необходимо сказать о том, что, с другой стороны, были разработки спецслужб, которые могли бы серьезно скомпрометировать некоторых других немецких политиков. Среди них есть люди, которые в последние годы благодаря поддержке «красно — зеленой» коалиции получили назначения на высокие посты. Позднее, при изучении архивов Штази, были обнаружены новые факты, усиливающие подозрения в отношении некоторых из них. Но даже работа с фактами, подтверждающими подозрения, относящимися ко времени до восстановления немецкого единства, вероятно, не позволит преодолеть неуверенность, так ли оно было на самом деле, как предполагается. Существует опасение, что эти дела навсегда останутся под покровом забвения.

Однажды — было это, пожалуй, в 1983 г. — во время прогулки главнокомандующий силами США в Европе спросил меня, что я думаю о генерале Кислинге. Мне было известно о существовании подозрений. У нас, в штабе НАТО, были уверены, что Кислинг гомосексуалист. Я знал генерала Гюнтера Кислинга еще с тех времен, когда мы вместе готовились к учебе на курсах в генеральном штабе. В Ганновере в офицерской школе сухопутных войск мы сидели за одной партой. Мы вели дискуссии, не всегда серьезно, о проблемах внутренней организации. Во время занятий я часто рисовал карикатуры на наших преподавателей и слушателей, среди которых были будущий генеральный инспектор Юрген Бранд и наш итальянский сокурсник К. Обоим я позднее подарил свои рисунки. Рисунок К. якобы до сих пор висит в его римском дворце. С генералом Кислингом в течение десятилетий меня связывают дружеские и товарищеские отношения.

«Нет, генерал, — сказал я, — генерала Кислинга я знаю очень хорошо, уже много лет, это безосновательное подозрение. Кислинг доказал, что у него нет никаких склонностей к тому, в чем его подозревают. Мне кажется, что его склонности ничем не отличаются от наших, ваших и моих. Он ничем не отличается от нас!» Однако генерал О. остался при своих подозрениях и, как мне показалось, был недоволен моим ответом. Он лишь добавил: «Материал, которым располагают наши люди, в США был бы достаточен для вынесения обвинительного приговора». Затем он спросил меня, ссылаясь на мою работу в прошлом шефом одной из спецслужб, что я думаю о немецком министре иностранных дел. «Мы до сих пор обеспокоены», — сказал я. Если соблюдать заповедь говорить правду и ничего, кроме правды, тогда мне пришлось бы признаться, что я до сих пор испытывал к этому человеку определенное недоверие, конечно же, не из — за того, что он женился на иностранке из страны тогдашнего коммунистического лагеря! Но это такая ситуация, которую в спецслужбе — я хотел это здесь особо подчеркнуть — необходимо проверять с точки зрения контактов с другими людьми, а именно в направлении тех людей, которые уже были под подозрением в связях со спецслужбами.

Кто был ответственным за возникновение дела К., определить было трудно. Я предполагаю, как, вероятно, и другие знающие это дело, что в этом случае определенную роль сыграло чрезмерное тщеславие чиновника высокого уровня в МАД, который многие годы боролся за то, чтобы, будучи гражданским чиновником, стать начальником отдела. Это был лишь один из эпизодов продолжающейся в бундесвере борьбы между военными и гражданскими за высокие посты. Эта борьба начиналась в кабинетах и также в войсках и заканчивалась на уровне статс — секретаря и генерального инспектора. Но в то время я также считал и другие причины возможными и допустимыми, которые, к сожалению, не имели доказательств и поэтому не могут быть изложены здесь.

Будучи заместителем командующего войсками НАТО (Центральная Европа), генерал д-р Кислинг занимал один из самых высоких постов, которые в руководстве НАТО отводились немецкой стороне. Так как он соединял в себе выдающиеся способности полководца с опытом военно — политической работы на высшем уровне, я считал тогда генерала наиболее подходящим кандидатом на пост генерального инспектора бундесвера. На этой должности он мог бы сделать много полезного для армии. В период моей работы в МАД я однажды высказал это мнение, но оно не было услышано. Многие из его сослуживцев неверно оценили Гюнтера Кислинга. Будучи командиром высокого ранга, он являл собой живой пример того, что руководство персоналом и руководство войсками не являлись противоположными компонентами военного руководства.

Именно в боевых условиях руководство войсками самым тесным образом привязано к реализации принципов руководства личным составом. К сожалению, можно предположить, что до сих пор не каждый командир полностью осознает принцип руководства личным составом.

Хотя подчиненные и не боялись Кислинга, но в качестве командира дивизии, к удивлению многих его сослуживцев-ровесников, он обладал большим авторитетом. Он мог командовать и умел добиться выполнения своего решения. Этого критики «управления личным составом» не ожидали. Таким образом, на мой взгляд, Кислинг был выдающимся военным руководителем, который, подобно немногим, не только мог командовать мотопехотной ротой на поле боя, но и мог стратегически думать, а также лучше разбирался в практике военной службы в условиях войны и мира, чем другие.

Руководитель ведомства и его будни

Солдат всегда должен быть нацелен на выполнение своей задачи, так его воспитывают и обучают. Так и я должен был приступить к выполнению задачи во вверенной мне службе. Задача МАД состояла в том, чтобы «в сфере деятельности министерства обороны путем профилактических и защитных мероприятий обеспечить безопасность личного состава и материальной части от всех возможных и реальных устремлений и действий подрывных сил». Таким образом, МАД является спецслужбой оборонительного характера, которая одна имеет полномочия обеспечивать профилактическую защиту вооруженных сил. Ведение дел не входит в ее компетентность. Этого никто никогда и не хотел. Таким образом, МАД является ответственной за три структурных сегмента бундесвера — министерство обороны, вооруженные силы и администрация бундесвера. Конечно же, сюда еще относится и федеральное ведомство по военной технике и закупкам, другие ведомства и учреждения, а также немецкая военная инфраструктура в командных органах НАТО и в организациях внутри страны и за границей, например, центры военной подготовки в США. Короче говоря, МАД отвечает за всю сферу деятельности бундесвера. Это также означает, что за пределами этой сферы деятельности служба не имеет никаких полномочий. Это уже является компетенцией БНД.

Задача МАД в этой области, которая имеет большое значение для безопасности страны, является объемной и сложной. Эта задача является трудной, потому что бундесвер подвергался угрозе шпионажа, внедрения подрывных элементов и дезорганизации с момента создания вооруженных сил после войны, а также в последние годы после окончания «холодной войны». И угроза эта всегда имела высокий уровень, как в количественном, так и в качественном смысле. Противодействовать этой угрозе, ослабить ее — в этом состоит главная задача МАД. В этом смысле МАД является одной из частей стратегии устрашения. Каждый противник должен бояться быть раскрытым. Так как в наши дни настоящего устрашения, имеющего стратегическое действие, армии, сформированные на призывной основе, могут добиться только тогда, когда внутреннее состояние войск в порядке и для самих войск обеспечивается достаточная безопасность. Особенно если войска задействованы за границей, в Азии или Африке. МАД внесла свой вклад в это обеспечение.

Примером этому может служить нападение на небронированный автомобиль бундесвера в Афганистане. Этой опасной ситуации нужно и можно было избежать. Ее можно было избежать, если бы соответствующие службы своевременно приняли необходимые меры безопасности при перевозке солдат, а не только через несколько месяцев после происшествия. Это была ошибка, за которую должно отвечать политическое руководство министерства обороны, так как тогда это руководство, пренебрегая требованиями безопасности, исключительно из соображений экономии, подвергло наших солдат ненужной опасности, в результате чего погибли немецкие солдаты.

Служащие бундесвера, возвратившиеся из конголезской столицы Киншасы, рассказывали о похожих происшествиях. Это ужасно, что нечто похожее на то, что произошло в Афганистане, теперь происходит и в Конго. И здесь тоже уже в начале операции солдат перевозили на опасных участках в небронированных автомобилях. Об одном конкретном примере сообщил офицер в звании подполковника. В августе 2006 г. три немецких солдата ехали в гражданском автобусе по столице Киншасе, конечно, небронированном. У них была одна единица ручного стрелкового оружия и по пять патронов боеприпасов на человека. На соответствующий запрос их французский командир, бригадный генерал ответил: «Но у них же были при себе слова и кулаки!»

Три человека, одна единица оружия и пять патронов — сегодня это является реальностью в Конго, где немецкие солдаты помогают восстанавливать мир, где на грязных улицах города почти ежедневно вспыхивают беспорядки. Нужно было задать французскому командиру вопрос, сделал бы он подобное замечание подразделению французских солдат.

Немецкий штабной офицер, который сообщил о происшествии, отвечая на вопрос, сообщил ли он об этом происшествии «наверх», пожав плечами, заметил: «Ну что вы хотите, сегодня это уже не единичный случай. Вы думаете, мне в моей карьере нужен такой «прокол»?»

Наш бундесвер пользуется большим уважением и в стране, и среди союзных вооруженных сил. Но некоторые события вызывают все большее количество вопросов. Частично они относятся к области внутренней безопасности, но и к руководству личным составом тоже. Как обстоят дела с дисциплиной, если возможны такие срывы, как в октябре 2006 г. в Афганистане? Как здесь обстоят дела с наблюдением за прохождением службы, которое обязан осуществлять каждый командир? Точными дозами, явно с целью увеличения тиража в октябре 2006 г. в Германии одна известная бульварная газета почти каждый день печатала новые фотографии немецких солдат в Афганистане, которые позировали в полевой униформе с черепами и конечностями убитых. Вся Германия была возмущена этим ужасным «шоу». Призывы провести дисциплинарное расследование и уволить виновных из бундесвера нарастали с каждым днем. Афганское политическое руководство требовало от командования выводов и жесткой реакции.

Кто осуждает этих солдат, которые фотографировались с черепами и конечностями убитых, тот должен не только высказывать свое осуждение до завершения расследования этого дела, но и подумать о том, как подобное вообще могло случиться. Он должен задать себе вопрос, было бы возможно такое, безусловно, предосудительное поведение в том случае, если бы афганцы, как положено по правилам их религии, хоронили своих убитых или убитых своих противников. Но афганцы в течение многих лет сваливали их останки на свалке, мимо которой немецким солдатам приходилось ежедневно проезжать, постоянно подвергаясь опасности быть обстрелянными или даже убитыми. И даже афганские дети играли с ними. Об этом следовало бы подумать.

На просторах России, которые однажды более 60 лет тому назад превратились в поле битвы, близкие немецких солдат еще сегодня находят скелеты своих отцов и братьев на полях и обочинах дорог, обнаруживают разграбленные могилы. Это тоже было сфотографировано. Однако только некоторые газеты опубликовали эти фотографии. Неизвестно также, чтобы какой — нибудь член правительства или немецкого бундестага возмутился бы по этому поводу. При этом вполне уместно было бы задать вопрос, а не лежит ли часть ответственности за эту отвратительную и мерзкую историю на тех, кто посылает наших солдат на выполнение военной миссии, в которой уже более дюжины немецких солдат были убиты или погибли в результате несчастных случаев.

Нельзя забывать, что эти солдаты во время патрулирования подвергаются постоянным обстрелам из засады, а их лагеря до сих пор обстреливают ракетами. Эта война, на которую посылают наших солдат, — не спортивные соревнования, где действуют честные правила. Она давно уже превратилась в кровавую реальность. Поэтому следует и в будущем добиваться ограничения на применение наших солдат. Мы должны вернуть наших солдат на родину, пока еще общая стратегическая ситуация позволяет это сделать, не оставлять их там ни одного лишнего дня. В этой связи возникает вопрос о том, служит ли пребывание там бундесвера сегодня безопасности и интересам нашей страны. И моим бывшим солдатам должно быть позволено задать такой вопрос. Проявлять сдержанность в политических вопросах не означает не иметь возможности публично выразить собственное мнение. Недопустимо надевать намордник, если прежний непосредственный командир вступается за своих солдат, которые когда — то находились под его командованием, командир, который свою ответственность за солдат воспринимал как свою высочайшую обязанность. В ответ на клеветническую статью «Штерн» министерство обороны незамедлительно дает журналу согласие на проведение расследования. И это делается без какой — либо информации о том, что же произошло на самом деле, не выслушав солдата, против которого выдвигались обвинения. Гуманность как таковая не может служить причиной отправления наших солдат в любую страну планеты. Желание наших союзников также является недостаточным для этого основанием. Всякий раз необходимо изучить вопрос, является ли использование немецких солдат необходимым в каждой конкретной ситуации, руководствуясь при этом чувством ответственности перед нашей страной и ее гражданами. Возмущаться чьим — то неправильным поведением — это одно дело, а вот выявление ответственных за него — совсем другое.

Конечно, игры некоторых немецких солдат с человеческими черепами можно классифицировать как грубую халатность. Юрист сможет дать более точную формулировку. Но имеем ли мы в данном случае дело с фактом осквернения места упокоения мертвых, это необходимо еще прояснить с юридической точки зрения. Тут наверняка будут приведены аргументы в пользу этого тезиса и против него. Но для меня главным вопросом остается следующий: почему эти трупы не были захоронены до прихода солдат бундесвера в этот район? Отговорок будет много.

В результате этого происшествия может возникнуть вопрос, не следует ли здесь усматривать возможное нарушение принципов руководства личным составом. В результате чего на передний план анализа ситуации выдвигается вопрос, были ли эти солдаты соответствующим образом, т. е. правильно и в надлежащем объеме, подготовлены и обучены для отправки в район военных действий. Таким образом, это происшествие действительно следует рассматривать в аспекте основных положений руководства личным составом. Если с мертвыми противниками обращаются подобным образом, то такое положение дел не может соответствовать немецким основным положениям руководства личным составом.

Воинское подразделение, которое легкомысленно играет в такие игры, можно даже рассматривать как фактор ослабленной безопасности. Такое соединение, в котором подобные происшествия являются нормой, должно быть проинспектировано с целью выяснения, в какой степени ослаблена внутренняя безопасность соединения или в какой степени были нарушены основные нормы. В конце концов все сводится к вопросу дисциплины в отдельном воинском соединении. Внутренняя безопасность и после окончания «холодной войны» остается значительным фактором, определяющим боевую ценность войск. Внутренняя безопасность является важной предпосылкой для любого успешного применения воинского соединения в условиях войны и мира. Самая лучшая оборонительная техника ничего не стоит, если солдат, который должен ее обслуживать, не имеет оптимальной подготовки и мотивации. Как можно оценить боевую готовность воинского соединения, если после приказа о подготовке к выезду на задание тридцать из ста водителей вдруг объявляют себя больными, смотровые щели бронемашин забиты смазкой, значительная часть оптических и электронных приборов неисправна. А если при этом, в критическом случае, расположение помещения для подготовки уже известно противнику? И такие случаи уже неоднократно происходили в бундесвере.

Какова степень боеготовности подразделения, если его командир в определенной ситуации не уверен, должен ли он исполнять приказ или лучше отказаться от его выполнения? Какой может быть атмосфера в соединении, если командующий генерал в критической ситуации берет отпуск и отбывает к своей спутнице жизни в Швецию? Во всяком случае, я, будучи командиром батальона, во время кризиса в Чехословакии в 1968 году, когда советские танковые соединения продвигались в сторону немецко — чешской границы, затем остановились и начали раздавать продовольствие, прервал мой отпуск на прекрасном баварском озере Вагингер, оставил жену с тремя маленькими детьми и незамедлительно кратчайшим путем направился в свой батальон, который уже занял позиции вблизи границы, и принял командование. Всякие попытки оправдаться тем, что сегодня — де есть лэптопы и мобильные телефоны, с помощью которых можно поддерживать связь, то есть командовать, абсолютно неуместны. Техника не может заменить присутствия командира на месте и прямого общения с офицерами штаба. Тогда я не только считал свое присутствие в батальоне своим долгом, я знал, что нужен своему подразделению. Ему был нужен командир в моем лице. Солдаты должны были видеть своего командира, иметь возможность поговорить с ним и обсудить с ним свои проблемы. Во всяком случае, я не мог командовать своим батальоном на удалении тысячи километров…

Изменение ситуации в области безопасности после 11 сентября 2001 г

Сегодняшний терроризм предъявляет другие требования к вооруженным силам, чем это было в годы «холодной войны» и противостояния Востока и Запада. В ближайшее время можно не опасаться применения целых танковых соединений в Центральной Европе. Опасности, исходящие от терроризма, хотя и другого рода, но все же требуют применения сил для отражения его атак, сил, среди которых классическая разведка с применением ее скрытых средств должна быть составной частью стратегии. Обнаружить противника до того, как он нанесет удар, в этом весь смысл. Спутать, нарушить и уничтожить его логистику — является ключевой частью обороны. Террористы тоже используют сложную сеть логистики, если они хотят добиться успеха. Да, им требуется значительно больше времени на подготовку, поскольку большей частью она должна проходить скрытно. Их маленькие группы и эскадроны смерти способны в любое время выполнять задачи, которые могут представлять собой серьезную опасность для войск. Раскрыть их подготовительную работу и предотвратить их удар является сегодня одной из важнейших задач в условиях изменившегося образа войны. Сколько угодно можно иронизировать над тем, что сегодня мы якобы окружены исключительно друзьями. Действительно, сегодня в Европе уже невозможно себе представить проведение масштабных военных операций. Танковые сражения в Центральной Европе в ближайшее время едва ли состоятся. Однако у какого военного эксперта хватит мужества предсказать политическую ситуацию на следующие десять или двадцать лет? В отделах планирования министерств государств — членов НАТО специалисты стараются сконцентрироваться на периоде в 5 лет. Они думают, что на такой период можно предложить относительно достоверный прогноз. Насколько верны эти прогнозы? Военное планирование необходимо осуществлять на период, как можно дальше уходящий за пятилетний срок.

Для целенаправленного и своевременного предупреждения опасности, возникающей в результате шпионажа со стороны противника, саботажа, действий по нанесению ущерба средствам обороны и подрыва боевого духа, подрывной деятельности, а также терроризма, и сегодня требуются большие усилия всех тех, кто отвечает за безопасность, прежде всего при применении подразделений бундесвера в Азии или, что в будущем будет происходить чаще, в Африке. Поскольку здесь, в Африке, развитие событий только начинается, в любой момент может произойти взрыв, и тогда станет возможным применение соединений бундесвера. У меня нет сомнений в том, что после того как федеративное правительство демонстративно отказалось посылать войска в Ирак, оно будет шаг за шагом усиливать свою активность в Африке, в том числе и военную. Сегодня все указывает на такую тенденцию. В Африке все еще есть спокойные регионы, хотя иногда возникает и обратное впечатление, как это было, например, в течение долгого времени в Малави. Здесь казалось, что у «пожизненного президента» Хастингса Камузу Банды, которому было уже за девяносто лет, очень прочные позиции. А потом вдруг все резко изменилось. Абсолютно неожиданно и быстро «пожизненный президент» был свергнут. НАТО должен настроиться на то, что в Африке это будет не единичным случаем. Кажущаяся прочной политическая обстановка может быстро измениться без каких — либо предварительных сигналов, если кто — то, находящийся на месте, не предупредит об этом. В этом регионе особое значение имеет система раннего оповещения с применением скрытых военных средств. Предвидеть такое развитие событий является задачей западных спецслужб. Представляет ли это интерес для нас, немцев? Конечно! По крайней мере Центральная Африка находится в сфере наших национальных интересов не меньше, чем Афганистан. Но это еще не дает ответа на вопрос, должна ли Германия посылать в эту страну свои войска. Эффективно работающая спецслужба оборонительного характера, основными принципами которой являются правовое сознание, лояльность, самодисциплина и надежность, является одной из основных предпосылок безопасности бундесвера и нашей страны. Военная контрразведка может быть успешной только в том случае, если она опирается в своей работе на доверие солдат и общественности и если каждый готов сотрудничать с этой службой. Сюда относится также разумное сотрудничество с журналистами. Это будет неконструктивно, если между службами контрразведки и журналистами возникнет непреодолимая пропасть «отказа от сотрудничества». Общественная дискуссия вокруг МАД в конце 70–х гг. и в 2006 г. в некоторых сферах нанесла ущерб этому доверию и явилась причиной значительных осложнений в работе служб. Сегодня в таком объеме речь об этом не идет. Кажется, что в нашей стране разум усиливает свои позиции.

О пользе и вреде контрразведки

Самой интересной частью моего повествования для моего потенциального читателя будет, вероятно, та часть, которая посвящена шпионажу и контрразведке. Это та тема, которая в последнее время часто заполняла телевизионный эфир на целый вечер и по которой было написано много книг, удачных и не очень. Особенно запоминающимся образом эту тему разработал гамбургский режиссер Юрген Роланд. Во время работы над одним из фильмов его серии «Место происшествия» я имел возможность выступать в роли его консультанта. Вместе с продюсером мы до утра сидели в моем доме и вели дискуссии о проекте сценария. В нем, конечно же, содержались некоторые неточные детали, а некоторые моменты не соответствовали или не совсем соответствовали реальной работе спецслужб. Когда Юрген Роланд показал мне первую версию в студии НДР в Гамбурге, все было идеально. Роланд, с которым в процессе работы у меня сложились дружеские отношения, вручил мне по этому случаю вставленные в рамку мои рукописные заметки. Под моим текстом он написал: «Рукописный текст генерала Комоссы к фильму «Место происшествия». Друг Грегор. Телевидение НДР, весна 1979 г.» На обратной стороне он дополнил: «Большое спасибо и сердечный привет! Ваш Юрген Роланд. Гамбург, 01.04.79.»

Мой текст на странице, которая теперь помещена в рамку, был следующим: «Технические средства? Прослушивание? Нет — нет. На это мы никогда не получим разрешения. По крайней мере пока. Не по этим данным, подтверждающим подозрения. Вы же не собираетесь утверждать, что в этом случае имела место угроза для существования Федеративной Республики. Выкиньте это из головы. В этом я не хочу участвовать даже при составлении запроса». «Если говорить честно, мы так и думали», — сказал тогда Юрген Роланд.

И сегодня (2007 г.) существуют многочисленные указания на то, что те опасности, которым подвергается бундесвер, принципиально не стали меньше. Туристы и деловые люди, посетившие Минск и Москву, рассказывали о своих впечатлениях. И даже наш союзник по ЕС и НАТО Польша продолжает содержать свою тайную сеть сотрудников на немецкой территории. Этого нельзя отрицать. Почему же тогда эти страны должны распускать свои разведывательные службы? «Знание — сила» — этот постулат Ленина, насколько мне известно, еще не списан в архив. То обстоятельство, что в последнее время акцент в разведывательной работе противника сместился с военного шпионажа на промышленный, является естественным результатом политических изменений в Европе. До мирной революции в Европе спецслужбы стран Варшавского договора, и в первую очередь спецслужбы ГДР, своими интенсивными шпионскими действиями представляли реальную и постоянную угрозу для нашей военной безопасности. Они действовали с применением больших кадровых, финансовых и технических ресурсов и при этом осознанно и беззастенчиво использовали все возможности нашего свободного правового государства.

Контрразведка МАД не всегда была готова к этому. Невозможно рассматривать собственную работу изолированно от других. Сотрудничество с ведомством по защите конституции и с партнерскими иностранными спецслужбами является обязательным и, конечно же, поддерживается сегодня в мировом масштабе в особых условиях террористической угрозы. В области контрразведки за время моей работы благодаря тесному и доверительному сотрудничеству с американскими и французскими спецслужбами, а также с австрийскими коллегами было проведено несколько успешных операций. Мои поездки во Францию, в Австрию, Италию и США способствовали информационному обмену. Наряду с Австрией мы, естественно, плодотворно сотрудничали со Швейцарией, с Люксембургом, Швецией, Англией и Израилем.

Кроме этого, контрразведка, конечно, использует всю имеющую отношение к ее работе информацию из БНД, из судебных органов и от уполномоченных по безопасности бундесвера в соединениях и гарнизонах. Особенно интенсивным было сотрудничество с БНД. Это сотрудничество было в высшей степени тесным и успешным, естественно, в то время, когда ответственные посты в руководстве БНД занимали генералы. Мы знали друг друга еще по совместной службе в бундесвере, некоторые личные связи установились еще во времена вермахта, что, разумеется, существенно способствовало нашей кооперации. Те данные, которые, например, получала МАД от солдат после их поездок в ГДР, я, разумеется, незамедлительно направлял в БНД. И наоборот, президент БНД в срочном порядке информировал меня об особых происшествиях. И это было вполне закономерно. Критика такого положения вещей сегодня явно не служит интересам безопасности государства. Общеизвестно, что деятельность спецслужб и в прошлом, и в настоящем постоянно подвергается критической оценке, и публицисты ищут формальных признаков каких — либо нарушений. Основываясь на своем опыте, могу позволить себе констатировать следующее: в нашей разведке и контрразведке работают высококвалифицированные люди.

По случаю смены последнего военного президента БНД, которая произошла в мою бытность шефом МАД, я устроил ужин в Бад — Годесберге. Это было традицией еще со времен Рейнхарда Гелена (1902–1979), первого президента БНД (1956–1968). Мне, как старейшему шефу контрразведки, надлежало произнести хвалебную речь в адрес президента. Казалось логичным, что я должен был стать его преемником, поскольку других подходящих кандидатов не было. И я считал себя готовым для этого, особенно после того, как один знакомый депутат бундестага дал мне информацию о том, что между депутатами были соответствующие разговоры. Однако канцлер Гельмут Коль хотел, как мне было доверительно сказано, принять политическое решение. А уж профессиональные навыки придут сами собой, так считал канцлер. Конечно, Клаус Кинкель был безукоризненной личностью, и не могло быть возражений против того, что выбор пал на него. И вот меня в качестве гостя пригласили в Пуллах на мероприятие по случаю вступления Кинкеля в должность руководителя БНД, кстати, бывшего шефа немецкой контрразведки на такое мероприятие больше уже не приглашали. Преемники Кинкеля упразднили эту традицию. Это стало новой чертой боннской политики. Если раньше это считалось доброй традицией — по особым случаям приглашать предыдущих руководителей ведомства, то преемники Клауса Кинкеля сочли эту традицию ненужной. В своей вступительной речи президент Кинкель обозначил новые акценты своей стратегии: не конфликт между Востоком и Западом имеет сегодня приоритетное значение, а конфликт между Севером и Югом. И в этой сфере сегодня находится наш, немецкий, интерес — такое мнение высказал президент. Было очевидно, что Клаус Кинкель, да простит он мне это мое суждение, не обладал особыми знаниями, необходимыми для такого специфического задания, как руководство внешней разведкой, имея при этом, несомненно, большой политический опыт. Мои знания тогдашнего главного противника охватывали период с военных лет, к тому же я знал русский язык, который шесть лет учил в школе в Хоэнштайне в Восточной Пруссии и в котором практиковался при любой возможности во время моего пребывания в России с 1943 по 1949 г., что позволило мне глубоко проникнуть в русскую душу и русский менталитет.

Для руководителя такой службы это было бы большим преимуществом. Однако я ни в коем случае не хочу конфликтовать с канцлером, хочу лишь показать, как канцлер Гельмут Коль тогда в Бонне проводил свою очень своеобразную кадровую политику. Он принимал решения, исходя из партийных и политических интересов. Тогда ему показалось целесообразным предложить этот особенный пост Св ДПГ в качестве подарка, теснее связывающего коалиционные партии.

Как уже отмечалось, его решение не причинило мне особых страданий, но понять такое решение канцлера я не мог. После этого мы еще раз случайно встретились в лифте в Бонне. Один присутствовавший при этом депутат посчитал, что должен представить меня, однако канцлер прервал его жестом руки. «Конечно, я знаю генерала Комоссу», — сказал он. Он, вероятно, помнил нашу короткую беседу в бундестаге, когда я хотел информировать руководителя фракции ХДС/ХСС о ситуации в области обеспечения безопасности, такой доклад я до этого уже сделал Герберту Венеру и Францу Йозефу Штраусу. Но в отличие от Венера и Штрауса Гельмут Коль после краткого дружеского приветствия доверительно направил меня к Филиппу Йеннингеру. Вероятно, у депутата д-ра Коля не было времени выслушать доклад шефа военной контрразведки или его просто не интересовали эта сфера деятельности и результаты работы МАД.

Я не намереваюсь здесь критиковать тогдашнего депутата, а позднее канцлера. Для Германии он многое сделал удачно, кое — что — менее удачно. Но главное, он слишком долго хотел оставаться на этом посту. Когда я думаю о Гельмуте Коле, невольно возникает сравнение с Конрадом Аденауэром. Однако мне не хотелось бы их сравнивать, поскольку воспоминания о Конраде Аденауэре связаны с воспоминаниями о моем тесте, д-ре Артуре Рупперте, который, будучи главным редактором «Гельзенкирхенер цайтунг» и издателем партийной газеты ХДС в Рурской области, находился в тесном контакте с рейнским отделением партии. В ходе коммунальных выборов в Эссене на одном из больших митингов я обеспечивал личную безопасность Конрада Аденауэра. Конечно, мне не довелось увидеть Аденауэра «без пиджака», но я почувствовал в нем человека исторической значимости. На его тонких губах не было ни тени лживой улыбки, он не пытался дешевыми приемами сорвать аплодисменты, он не пытался понравиться, не хотел блистать, он хотел жить и работать на благо нашей страны, до тех пор пока Господь давал ему на это силы.

В деятельности этой личности также можно искать ошибки, но отыскать их можно немного. Одна из немногих его ошибок состояла в том, что он слишком долго верил в то, что он незаменим для Германии. Позднее то же самое произошло с Хайде Симонис и Герхардом Шрёдером, да и с некоторыми другими ведущими политиками, которых, однако, нельзя сравнивать с Конрадом Аденауэром… Однако хочу вернуться к теме — к работе МАД по обеспечению противодействия шпионажу. Это, в сущности, могла бы быть хорошая тема для диссертации. Жаль, что, когда я после 1985 г. при поддержке профессора Лотара Боссле получил место преподавателя в университете Вюрцбурга, я не сделал соответствующей заявки. Боннское налоговое ведомство сделало практически невозможной мою преподавательскую деятельность. Так как с самого начала я отказался от оплаты за преподавательскую деятельность, моя работа не была признана в качестве позиции для снижения «налогооблагаемой базы». В результате я должен был из своего кармана оплачивать все возникающие в этой связи расходы, в том числе немалые затраты на железнодорожные билеты из Бонна в Вюрцбург дважды в неделю, а также оплату гостиницы, когда в результате моих лекций и семинаров со студентами я задерживался и в этом возникала необходимость. Ректор университета выдал мне письменное подтверждение, что после завершения испытательного срока мне будет выплачена компенсация моих затрат. Однако я был вынужден капитулировать после того, как налоговое ведомство настояло на том, что я не имею права отказываться от оплаты моей преподавательской деятельности. Таким образом, после четырех семестров я прекратил преподавание. Тогда мне следовало бы не только читать своим студентам лекции по Иммануилу Канту, но и предложить им интенсивный курс лекций по теме «противодействие шпионажу», что было бы, как я уже отмечал, в духе великого философа и уважаемого мной моего восточнопрусского земляка, полет мыслей которого распространялся за пределы Европы и который предвидел даже образование сегодняшней ООН. Хочу еще раз напомнить его тезис о «службах дьявола, без которых тем не менее нельзя обойтись».

Не могу отрицать, что руководство одной из таких «служб дьявола» доставляло мне удовлетворение, а иногда даже удовольствие и радость. И все — таки мне следует быть благодарным Создателю за то, что после работы в спецслужбе он снова вывел меня на обычный путь немецкого солдата. Нас, «нормальных солдат», согласно решению федерального конституционного суда от ноября 1995 г. все еще можно обзывать «убийцами». И государство, и его правительство разрешают делать это и в наши дни, в 2007 г., и при этом, не задумываясь ни минуты, отправляют немецких солдат, внуков того истерзанного Второй мировой войной поколения, на опасные задания в Азию и Африку, в Афганистан, да еще и в Конго, а завтра, может быть, еще и на Голанские высоты. А если в этом будет необходимость, то и в другие страны нашей планеты, где террористы угрожают миру. Странно при этом то, что если сегодня встает вопрос об отправке немецких солдат в другие регионы мира, то почти все депутаты бундестага очень легко дают свое согласие.

Но мы уже достигли той предельной черты, когда вопросы можно решить военными средствами. И для урегулирования ситуации на Ближнем Востоке правительство не должно было отправлять туда ни единого солдата. Здесь особенно велика опасность того, что Германия невольно может оказаться втянутой в конфликт значительно большего масштаба. Имитация атаки израильских боевых самолетов на немецкий военный корабль является поводом для озабоченности. Имитация атаки как следствие недоразумения? Кто может быть настолько глуп, чтобы поверить в это? То сопротивление, которое пришлось преодолевать, те ограничения, которыми было обставлено применение наших военно — морских подразделений, должны были послужить аргументом для того, чтобы не отправлять корабли к ливанскому берегу. Но их все — таки отправили туда с благословения немецкого бундестага.

Успешные встречные операции

В контрразведывательной деятельности спецслужб мы говорим о встречных операциях (ВО) в тех случаях, когда предпринимаются целенаправленные попытки установить связь с разведслужбой противника. Это сегодня широко известно и не противоречит правилам соблюдения секретности. Разработка встречных операций и руководство ими имели в деятельности контрразведки во времена «холодной войны» основополагающее и даже решающее значение для получения общей картины положения дел. По моему мнению, они имели приоритет. Для этих целей во времена моего руководства службой в моем подчинении находились блестящие офицеры, среди которых было от двух до пяти подполковников высочайшего уровня квалификации. Проблемы руководства встречными операциями заключаются, помимо уже упоминавшихся рисков провала, в том, чтобы обеспечить необходимую оперативную безопасность и соразмерность передаваемой собственной информации (материала для игры) в целях получения сведений о противнике. Возникают одни и те же вопросы: что я могу передать противнику, что я могу ему предложить, чтобы это выглядело правдоподобным, и что он не должен узнать ни при каких обстоятельствах?

Обеспечение оперативной безопасности является ключевым вопросом любой встречной операции и таким образом определяет успех контрразведки против шпионажа противника. Мой человек должен быть абсолютно уверен, что в любой ситуации он при необходимости будет как можно скорее выведен из зоны опасности. Если у него возникают сомнения, то он не будет работать в полную силу. У меня есть тому некоторые примеры.

Оперативная безопасность означает исключение любой возможности разоблачения собственных секретных сотрудников одновременно с предотвращением вмешательства в операцию со стороны разведки противника. Если это произошло, то «контрагент» (СМ — агент иностранной разведки, засланный на территорию противника с целью получения и передачи информации о его действиях), выражаясь профессиональным языком, «сгорел». Юрген Роланд смеялся, когда он в первый раз услышал этот технический термин у меня дома далеко за полночь и после многих выпитых бутылок пива. «“Сгорел” — это звучит достаточно необычно», — смеялся Роланд. До сегодняшнего дня МАД удавалось так обеспечивать оперативную безопасность, что ни одному секретному сотруднику при встречах за пределами ФРГ не был причинен какой — либо вред и они даже не арестовывались. Я здесь говорю, конечно, только о времени, когда я отвечал за контрразведку. Несмотря на то что несколько опасных ситуаций возникало, мы вместе с нашими друзьями успешно выходили из положения. Я никогда не смирился бы с угрозой оперативной безопасности моих сотрудников и не стал бы этим рисковать. Когда такая ситуация однажды чуть не стала реальностью, я своевременно вывел сотрудника нашей службы на месте из зоны опасности. Разведслужба противника этого сначала не заметила, однако потом не смогла найти своего собеседника в прекрасном Инсбруке.

В поисках иголки в стоге сена

Выявление истинных фактов, которые позволяют обнаружить разведывательную деятельность или вмешательство спецслужбы иностранного государства либо подтверждают подозрения в шпионаже, является важнейшей задачей аналитической деятельности контрразведки. Ее значение в особой степени проявляется при постановке задач встречной операции. Это означает нейтрализацию сил противника, получение доказательств или исключение шпионажа и выявление важнейших рисков и пробелов в обеспечении безопасности. При этом операции разведслужб зачастую напоминают известные поиски иголки в стоге сена. Аналитическая работа в контрразведывательных операциях, таким образом, подразумевает, во — первых, раскрытие действующих агентов, доказательство их шпионской деятельности с целью их последующей нейтрализации через соответствующие органы уголовного преследования. Если разведслужба в каком — либо случае совершила ошибку, то она обязана приложить все силы для всеобъемлющей реабилитации подозреваемого. На том, кого подозревали в шпионаже, но не доказали его вины, не должно оставаться ни одного позорного пятна. Это основной принцип правового государства.

Мимо заинтересованного читателя не должны пройти хотя бы некоторые действительно интересные результаты контрразведывательной деятельности, которые имели особое значение и выходили за обычные рамки.

Это прежде всего касается контрразведывательной операции «Менеджер», которая в свое время вызвала большой общественный резонанс, однако при этом никогда не освещалась во всех своих деталях. Некоторые СМИ использовали операцию для полемических атак на МАД. Задачей этой контрразведывательной операции было разоблачение и доказательство участия или даже организации незаконной торговли оружием и товарами, подпадавшими в то время под эмбарго, со стороны спецслужб противника.

В этом случае четко проявились вся проблематика деятельности спецслужбы и применение имеющихся в ее распоряжении средств. Спецслужба всегда действует на стыке между отражением угрозы со стороны антиконституционных сил или противника и соблюдением собственных принципов применения только тех средств, которые одобряет и предоставляет ей правовое государство. При этом, конечно, нельзя не принимать во внимание, какие средства применяет разведка противника. Собственная служба должна быть в состоянии в любой момент эффективно отразить эти атаки. Это является обязательным требованием к политике, которая несет полную ответственность за созданный ею контрразведывательный орган. Однако, к сожалению, многие политики не отдают себе в этом отчета.

В МАД я особенно отчетливо понял смысл закона Мэрфи: «Все не так просто, как выглядит, и длится дольше, чем задумано. Если может случиться неприятность, то она случается». Ни на одной другой своей должности я не нашел таких четких доказательств этого закона, как на должности руководителя военной разведки. И строгое следование девизу МАД «За правое дело стой смело», который мне никогда особо не нравился, так как он декларирует само собой разумеющееся, никого не защитило от несправедливых нападок на спецслужбу и ее сотрудников. Наше стремление исполнить свой долг перед нашей страной, действуя в рамках боевой задачи или же в рамках правил игры, не останавливает тех, кто подозревает и обвиняет нас в недобросовестности, превышении власти, относится к нам с подозрением и клевещет на сотрудников. Тому есть множество примеров также и в наше время. Мы должны с этим смириться. Это не повод для пессимизма. Это трезвое осмысление опыта работы руководителя секретной разведслужбы. Но есть и опыт, который определяет мое позитивное отношение к спецслужбе: солдату на службе в военной разведке следует прилагать все усилия для обеспечения безопасности нашей страны. В том числе и сегодня. К сожалению, некоторые публицисты вполне определенных СМИ, включая иллюстрированные журналы, страдают странной болезнью, которую можно обозначить как «синдром безопасности». Не имея ясного представления, они танцуют танго «Мания преследования», забыв о том, что всего 15 лет назад балалайка наигрывала нам совсем другие мотивы.

«Леопард II» — вожделенный объект

Когда немецкий боевой танк «Леопард II» под особым покровом секретности выехал из цехов фирмы «Краус — Маффай», это произвело сенсацию. После выдающихся немецких танков Второй мировой войны, таких как «Пантера», «Тигр» и «Королевский тигр», теперь «Леопард II» оказался в центре общественного внимания и, естественно, был взят на прицел специальной оптики разведслужб. Любопытство в отношении танка было в Москве не менее велико, чем в Вашингтоне. Особый интерес проявлялся ко всем тактико — техническим характеристикам, его весу, вооружению, запасу хода по шоссе и на поле боя, но особенно к двигателю, который имел доселе невиданную мощность и представлял собой революционный прорыв в танкостроении. Взоры экспертов с Востока и Запада с вожделением обратились на танк «Леопард». Из этого можно извлечь кое — какую пользу, думали мы про себя в нашей штаб — квартире в Кёльне.

В начале 1973 г. управление безопасности бундесвера неожиданно получило сведения, что пражская фирма OMNIPOL заказала среди прочего один двигатель к истребителю — бомбардировщику «МакДоннел — Дуглас Фантом» и один двигатель к боевому танку «Леопард II». Якобы эта военная продукция, подпадающая под условия эмбарго, должна быть поставлена одной ливийской торговой группе, занимающейся вооружениями. В действительности нам тогда уже было известно, что советский КГБ с помощью международных торговцев оружием и с участием чешской внешнеторговой фирмы OMNIPOL пытается завладеть двигателем от «Леопарда II». Легко можно себе представить, что этот двигатель представлял особый интерес для советской спецслужбы прежде всего потому, что позволял скопировать столь высокотехнологичное изделие для советских танковых армий, сэкономив при этом время и расходы на разработку, что значительно повысило бы тактические возможности советских вооруженных сил. Поэтому мы исходили из того, что на совершенно секретный двигатель и в дальнейшем будет направлена разведывательная деятельность противника. Мы стали этим руководствоваться и создали компетентную команду.

По этой причине мы в МАД начали контрразведывательную операцию с единственной целью — путем принятия соответствующих мер противодействия противнику сорвать либо по крайней мере существенно затруднить не только эту конкретную попытку, но и дальнейшие усилия по получению образцов оружия из Германии. Компетенция МАД в этом вопросе нами не подвергалась сомнению, так как данная поставка ставила под угрозу военную безопасность ФРГ. Итак, мы занялись делом о поставке двигателя к «Леопарду II». В ходе этой операции очень скоро выяснилось, что под прикрытием гражданско — правового договора поставки действует спецслужба противника.

Для нас было важно раскрыть всех действующих лиц и методы чешской разведслужбы, которая принимала участие в этом, что опять — таки потребовало применения разведывательных методов со стороны МАД, чтобы не навредить проведению операции или даже не провалить ее, раскрыв раньше времени ее контрразведывательный характер. При этом, естественно, применялись методы и обычаи нелегальной торговли оружием, такие, как ценовое соглашение и произведение оплаты. С согласия Федерального ведомства уголовной полиции один из его сотрудников обеспечивал осуществление этой сделки под прикрытием МАД, поскольку у нас не нашлось подходящего военнослужащего. Таким образом, с двумя торговцами оружием противоположной стороны были начаты «переговоры о заключении договора», которые завершились заключением соглашения о передаче двигателя к «Леопарду II» и части денежной суммы в оплату за него.

Взаимный обмен должен был состояться вблизи швейцарской границы, недалеко от города Констанц. Наши офицеры из МАД очень быстро превратились в прожженных бизнесменов. Торговцы оружием были уверены, что речь идет об украденном двигателе к «Леопарду II», который был задекларирован как корабельный мотор, из — за чего эта сделка и была окружена ореолом секретности и связана с большим риском. Естественно, наши операции могли привести к успеху лишь в случае участия в них фирм «Краус — Маффай» и «Рейнметалл». Кроме членов правлений обеих фирм, основной вид деятельности которых заключался в производстве вооружений, среди моих знакомых был председатель правления фирмы «Маннесманн» господин Овербек, который, будучи блестящим офицером вермахта, особенно проникся нашими планами и поэтому оказал нам большую помощь в установлении необходимых контактов с немецкой оборонной промышленностью. Однажды, когда я командовал 12–й танковой бригадой в Амберге, что в Верхнем Пфальце, он прочитал очень интересный политико — экономический доклад на офицерском собрании 124–го танкового батальона, командиром которого был тогда подполковник Хеннинг фон Ондарца, впоследствии занимавший должность инспектора сухопутных войск. Овербек еще тогда зарекомендовал себя другом солдат и настоящим боевым товарищем. В тот вечер мы с ним вдвоем долго спорили за франконским вином о политике и экономике, просидев так почти всю ночь. Овербек был выдающимся экономистом. В своих воспоминаниях фронтового офицера он никогда не умалчивал о походе в Россию, что создавало наилучшие предпосылки для доверительного сотрудничества экономики, промышленности и бундесвера. Разговор был товарищеским, и он явно чувствовал себя в своей тарелке среди военнослужащих в нашем офицерском собрании.

Срок передачи двигателя к «Леопарду II» переносился несколько раз по техническим причинам. Но вот наступил наконец этот день. Наши офицеры, подполковники Ш. и Ф., стояли на стоянке для грузовиков и нервно курили одну сигарету за другой. К ним присоединились два господина из Федерального ведомства уголовной полиции в Висбадене. Никто не проронил почти ни слова. Подполковник Ш. сделал несколько ироничных замечаний вроде того, собираются ли партнеры действительно забирать двигатель, хватит ли им «рубликов» и пройдет ли вся операция с оплатой «наличностью» — в нашем случае речь шла о сумме в 150 000 немецких марок наличными. В то время для офицера МАД, который получал оклад по тарифу оплаты военнослужащих 15–го разряда со скромными надбавками за службу в МАД, это были большие деньги. Вся группа облокотилась на грузовик фирмы MAN, на платформе которого, под плотным тентом, находился предмет, действительно похожий на корабельный мотор. Тент был плотно обмотан и обвязан. Маскировка была отличной.

Потом появились покупатели с Востока, они прошли через пограничный пункт и направились прямо на стоянку. Казалось, что они хорошо ориентируются на местности. Они явно торопились. Один из мужчин нес дипломат, в котором, очевидно, находились деньги. Все встали с той стороны грузовика, которая не просматривалась с пограничного пункта, чтобы осуществить оговоренные формальности обмена.

После того как на этой встрече 27 сентября 1974 г. в Констанце на озере Бодензее торговцам оружием были переданы ключи от грузовика, а они, в свою очередь, передали 150 тысяч немецких марок в большом плотном конверте и их водитель занял место за рулем, немецкие партнеры неожиданно представились офицерами МАД и сообщили ошеломленным «партнерам», что за этой сделкой угадывается одна восточная спецслужба. После этого торговцы оружием по настоятельной рекомендации подполковника Ш. очень быстро покинули ФРГ и кратчайшим путем направились на безопасную швейцарскую территорию. Сумма в 150 тысяч немецких марок была объявлена «денежными средствами противника», как это обычно бывает во время контрразведывательных операций подобного рода, и переведена в федеральный бюджет. Вознаграждения наши офицеры МАД, конечно же, не потребовали. Это было делом чести. Наши сотрудники были счастливы, что операция прошла успешно.

Правда, после этой успешной контрразведывательной операции у нас начались сложности с политиками и судами. Прокурор Констанца возбудил расследование в отношении неизвестных лиц, под которыми подразумевались мы, но быстро прекратил его. Затем, после одной публикации в гамбургском еженедельнике, снова было возбуждено дело в суде в отношении четырех сотрудников МАД, в ходе которого некоторое время выказывалась заинтересованность в сотрудничестве со мной как с руководителем ведомства, а именно по вопросам подозрения в мошенничестве, превышении должностных полномочий, незаконном лишении свободы и вымогательстве. Таким образом, немецкий журнал обвинил собственную спецслужбу, которая в ходе обоснованной с точки зрения безопасности операции предотвратила нанесение ущерба нашей стране. Дальнейшие следственные действия, в том числе дело, возбужденное генеральной прокуратурой по подозрению в выдаче государственной тайны и в агентурной деятельности (§§ 93, 99 УК), были вскоре приостановлены.

Федеральный министр обороны признал затем, насколько мне помнится, требования торговцев оружием, среди которых был и бельгийский торговец оружием в. д. В., обоснованными и перечислил им конфискованные 150 тысяч немецких марок, а также компенсацию накладных расходов. Таким образом, все вернулось на круги своя, а советская спецслужба КГБ осталась в стороне и даже не была ни разу упомянута. Казалось, что она здесь совершенно ни при чем. Ну а Москва хранила молчание.

Однако в руководящих кругах МАД этот случай послужил толчком к переосмыслению правового положения разведслужбы и ее деятельности. Ранее я придерживался той точки зрения, что секретные службы типа МАД или ЦРУ нуждаются в большей свободе действий при проведении контрразведывательных операций. А прошедшие особый отбор люди в руководстве должны своими деловыми и личными качествами обеспечивать соблюдение правовых норм и порядка. Я не был готов тогда к принятию специального закона о разведслужбе. Однако в последние годы после моего увольнения со службы я пересмотрел свои взгляды. Если в начале своей деятельности я был против «закона о МАД», то теперь, после этих операций, я требую принятия такового в целях защиты наших сотрудников и сотрудниц. После успеха «Операции “Леопард II”», ее последствий и судебного преследования в отношении сотрудников службы возникли опасения, что в дальнейшем разведывательные и оперативные действия МАД и других спецслужб не будут оцениваться и рассматриваться со стороны прокуратуры, как прежде. Очень скоро раздались требования судить секретных сотрудников. Мы же искали решение этой проблемы в том, чтобы все чаще — при более поздних разбирательствах — использовать в судах «свидетелей понаслышке». Левые в Германии были возмущены.

Неправильное поведение в ходе судебных процессов могло отрицательно сказаться и на сотрудничестве с дружественными спецслужбами внутри страны, т. е. с федеральным и земельным ведомствами уголовной полиции, поскольку они опасались, что их сотрудники окажутся втянутыми в разбирательства с участием МАД, а в этом ни одна служба не заинтересована. Вскоре стала проявляться и неуверенность иностранных спецслужб, которые принялись размышлять, какой же информацией можно обмениваться с немецкими службами. Это было одним из моих опасений. Если основной принцип защиты источника информации хоть раз нарушить, то можно ожидать, что когда — нибудь плотину прорвет. Неопределенность правового положения оперативных сотрудников МАД только усугублялась судебными действиями, поскольку ни время проведения операции «Менеджер», ни применение впоследствии разведывательных средств и методов со стороны МАД не были однозначно урегулированы на законодательном уровне.

Психологически негативное действие, вызванное тем, что оперативные сотрудники предстали перед судом в качестве обвиняемых с последующим низкопробным освещением этого события в определенных средствах массовой информации, которые алчно охотятся за подобными фактами, должно было сказаться на состоянии персонала МАД и секретных сотрудников. Впоследствии так и случилось.

Однако действительно широкая волна недоверия в отношении всех спецслужб в ФРГ, а впоследствии и в США, Канаде и частично во Франции прокатилась лишь позже. Она проявилась в почти полном контроле над спецслужбами, включая присутствие представителей политических партий в руководящих органах, при том, что лично они ненавидят спецслужбы, как чуму Вместе с тем они охотно пользуются услугами этих служб, когда речь идет об их личной безопасности.

Интерес представляет все, что летает

На основании информации от доверенного лица МАД о том, что один бельгийский торговец оружием пытается получить документы о проекте многоцелевого боевого самолета «Торнадо» с целью их продажи в ЧССР, мы начали «Операцию К». Эта информация однозначно подтверждала наличие тех же самых следов иностранной разведки, с которыми мы столкнулись во время операции «Менеджер». С июня по конец июля 1976 г. контрразведке МАД — сначала самостоятельно, а затем в сотрудничестве с другими органами охраны государства — удалось собрать доказательства разведывательной деятельности бельгийского торговца оружием Ку и двух немецких инженеров.

В отличие от «Операции “Леопард II”» и не в последнюю очередь благодаря полученному тогда опыту мы на этот раз с самого начала проинформировали генерального прокурора и получили желаемое постановление. Приговоры были оглашены 14 декабря 1977 г. Они подтвердили точку зрения МАД об этой операции. Благодаря ее успеху удалось предотвратить нанесение значительного ущерба существующей системе безопасности ФРГ Однако и здесь обозначились проблемы пределов полномочий, а также возникли вопросы об осуществлении руководства подобными операциями. Речь шла о гражданских лицах, а не о военнослужащих, но дело касалось военной продукции, нелегальной торговли оружием и вооружений для бундесвера. Исходя только из этого, мы установили, что дело находится в нашей компетенции, и принялись за работу. Обе операции имели, конечно, особое значение, и, с моей точки зрения, их успех оправдал действия МАД. Государства тогдашнего Восточного блока постоянно пытались завладеть информацией, документами, компонентами, а то и целыми системами вооружений через торговцев оружием в ФРГ и других западноевропейских странах. Трудно было бы переоценить ущерб от этого для безопасности нашей страны. Страны Восточного блока могли бы сэкономить значительные средства на разработке вооружений. У нас возникло ощущение, что спецслужбы противника обнаружили здесь место стыковки между компетенциями контрразведывательных органов, которая из — за проявлявшегося иногда частичного духа соперничества представляла для них особо привлекательное оперативное пространство.

Шпионаж нарушает гармонию Кидьской недели

Особой задачей МАД, которую службе надлежало решать каждый год, было проведение встреч с партнерами во время Кильской недели. Они должны были служить целям углубления сотрудничества спецслужб. Корабль МАД всегда незаметно держался в составе одной определенной группы кораблей. Точно так же, как во время проведения мероприятия «Рейн в огне» в Кобленце, лодка МАД всегда шла во главе, занимая определенную позицию. Никто не знал, кто находится на борту. Оба эти мероприятия были особенностью немецких разведслужб. В то время как остальные спецслужбы каждый год приглашали своих партнеров на заседания с докладами на специальные темы по разведывательной деятельности и сотрудничеству, администрация земли Нижняя Саксония всегда организовывала воскресные экскурсии, которые завершались после полудня в воскресенье в каком — нибудь особенно живописном уголке этого края. МАД же всегда проводила встречи на воде. Преимущество такого способа заключалось в том, что никто из группы не мог сбежать.

Завершение всего мероприятия на суше было в том же роде. За три дня все сблизились и обещали друг другу впредь сотрудничать еще теснее. Вечер второго дня в Нижней Саксонии завершился пиршеством с блюдами из угрей в рыбацком домике со всем его традиционном уютом. Занятно было уже только одно то, что жирные угри полагалось поедать руками, а затем ополаскивать их «глотком» ржаной водки. Наутро, в день разъезда, к завтраку вышли не все. По дороге туда я повстречал британского собрата и пригласил его пройтись к столу вместе. Он с ужасом поглядел на меня и, превозмогая себя, пробормотал, похоже, через силу: «О, нет, сэр, нет!» Кажется, у него были проблемы.

Когда начали рассаживаться в служебные машины, чтобы отправиться по домам, походка у многих была весьма нетвердой. Объяснение этому просто и естественно. Руководители спецслужб открывали каждое из мероприятий программы чаркой по кругу, а при расставании с удовольствием пропускали еще по стаканчику «на посошок». У нижнесаксонцев это неизменно ржаная водка. Ну и могли финал быть другим? Это в Нижней — то Саксонии…

Запомнилась с тех пор своеобразная особенность немецких служб. Руководители земельных ведомств по охране конституции из Гамбурга, Бремена, Ганновера, Шлезвиг — Гольштейна и Северного Рейна — Вестфалии были все социал — демократами или по крайней мере были близки к этой партии. Коллеги из земель южнее т. н. Майнской линии тяготели к ХДС или ХСС. В памяти не сохранилось, чтобы какие — либо проистекавшие из этого различия тогда сказывались на их сотрудничестве. Потому что все были предельно поглощены решением своих особых задач.

Но вернемся к кильскому фьорду. Судно нашей службы МАД покачивалось на легком прибое. И читатель не ошибется, если настрой участников этой необычной регаты оценит как весьма приподнятый, в сущности, не отличавшийся от вчерашнего во время экскурсии. Вдруг из чьей — то луженой глотки прогремело: «Господин генерал, вызывает Пуллах!» Это мой новый партнер доктор Клаус Кинкель вторгся в наше наиприятнейшее времяпрепровождение. Казалось, он чем — то встревожен. Что там на этот раз? Мало того, что он отказался принять участие в этой Кильской неделе, так он еще позволяет себе омрачать ее. У Кинкеля оказался перебежчик из ГДР, некий старший лейтенант Штиллер. Он — де может сообщить определенную информацию, в высшей степени интересную не только для спецслужб, но даже главным образом для высокой политики. Но то, что сообщил мне Кинкель, было просто потрясающе. В числе нескольких агентов, которых Штиллер выдал БНД, оказался мой добрый приятель по учебе в Военной командной Академии в Гамбург — Бланкензее. «Немедленно арестуйте его, господин Комосса!» — потребован Кинкель. Но сделать это я, в сущности, не мог, во всяком случае, непосредственно. Аресты не входили в круг полномочий шефа МАД. Я дал делу нормальный ход, передав Петрелли полиции. И празднество на борту продолжилось. Уже после того, как мы отвеселились и разместились в славном своими традициями отеле «Кильский купец», я должен был заняться всем этим вплотную. Зигфрид Петрелли, которого я по какой — то глупой прихоти именовал Петрониусом, ничем не выделялся среди слушателей — генштабистов 4–го выпуска. Он производил впечатление человека довольно замкнутого, скорее серьезного, чем веселого, не верхогляда, ничем особенным, например прилежанием, не выделялся. Я приступил к разработке неспешно и вообще был не очень счастлив тем, что это выпало на мою долю.

После окончания академии Петрелли еще какое — то время жил на чердачном этаже многоэтажки, которая в свое время предназначалась под расквартирование слушателей. Уже будучи начальником МАД, я его как — то там навестил. Это было великолепное чердачное помещение, просторное и светлое. Я обратил тогда внимание на его высочайшего класса электронику. Уже в тот раз во мне шевельнулось легкое подозрение. На мое восхищенное замечание он ответил: «Ну как же, я ведь заядлый радиолюбитель».

Но поведать что — то поподробнее о своем хобби он тогда не захотел. Что эта техника служила ему для государственной измены, такое в столь прямолинейной форме мне не могло прийти в голову. К тому же я очень не хотел, чтобы обо мне у всех складывалось впечатление как о человеке по натуре своей подозрительном, что, мол, и привело меня на пост главы одной из разведывательных служб. После того как на меня легла ответственность за контрразведку, отношение ко мне многих моих друзей, не исключая и начальства, изменилось. В частности, я нередко не мог отделаться от впечатления, что многие невольно стали держать дистанцию, поскольку не знали, что я знаю, что мог бы или даже должен бы был знать. Ведь известно было, что в распоряжении шефа МАД находятся досье, к которым никто более не имеет допуска и которые хранятся в особо надежном сейфе. Кроме него, доступ к сейфу имеет всего один человек. Каждое открытие сейфа протоколируется. Как я уже заметил, Петрониус был ничем не примечателен и мог быть отнесен к середнячкам нашего курса. То, что открылось мне в ходе операции, оказалось просто потрясающим.

Для чего нам нужны «эти чертовы службы»

Время от времени одна из трех немецких разведслужб попадает в кричащие заголовки прессы. В мае 2006 г. таковой снова оказалась служба внешней разведки БНД. Когда уже утихли страсти в связи с переездом этого ведомства из Пуллаха в Берлин, общественное мнение неожиданно было взбудоражено известием о возможном его использовании внутри страны, что в принципе запрещено. Что же произошло, и кто нес ответственность за эту дезинформацию?

Корни того, что выплыло на поверхность весной 2006 г., уходят в поздние 90–е гг. Координатором деятельности всех разведслужб в Ведомстве федерального канцлера был в то время (с 1991 по 1998 г.) Бернд Шмидбауэр в ранге парламентского статс — секретаря. Йорг Гайгер с июня 1996 по декабрь 1998 г. занимал пост президента БНД. Для меня сотрудничество с Шмидбауэром, как ранее доктором Шюлером, было особенно приятным. То, что один из них тяготел к СДПГ, а другой к ХДС, не имело для меня ровно никакого значения. Шла бы работа.

В чем же была суть происшествия, в течение нескольких месяцев 2006 г. так волновавшего умы? В БНД подозревали, что некий его сотрудник через одного журналиста предал гласности информацию служебного характера. Предстояла, стало быть, для установления места утечки операция против журналистского цеха. Попросту говоря, организация слежки. Очень похоже, что с БНД сотрудничало немало журналистов и они, между прочим, просвечивали своих коллег. К сожалению, не так мало журналистов, белые жилеты которых изрядно подзагрязнились. Свобода печати и свобода информации относятся, согласно ст. 5 Основного закона, к основополагающим свободам. Но всегда ли это уважается в полной мере? Нарушают или хотя бы ущемляют это право секретные операции БНД? Установление этого должно бы быть делом соответствующей судебной инстанции.

Естественно, свобода печати никоим образом не нарушается, если кто — то из журналистов во время приема в Берлине, Брюсселе, Москве или Токио побеседует с сотрудником БНД или МАД. Отнюдь не редкость, когда журналисты очень охотно идут на беседы с сотрудниками БНД. Похоже, что и в данном случае дело обстояло подобным образом.

Между 1993 и 1995 гг. эпизод этот в доверительном порядке неоднократно рассматривался. И вот прошли двенадцать лет. Почему же только теперь он попал в средства массовой информации?

На основании находящихся в нашем распоряжении материалов можно с определенностью утверждать, что операции БНД, вызвавшие дискуссию, нельзя отнести к собственно сфере задач ведомства. В этом случае они и в самом деле были бы недопустимыми.

Но ведь журналисты работают не в изолированном пространстве, где позволительно все. И они должны принимать во внимание определенные ограничения, и, как правило, они об этом помнят. Однако некоторые из них не слишком щепетильны при проведении границы между дозволенным и недозволенным.

Немало известно случаев сотрудничества журналистов, по самым различным соображениям, с руководством спецслужб. Но нашей стране определенно не пошли бы на пользу наложение на эту практику какого — либо запрета или создание общей атмосферы недоверия. В каждом случае следует разбираться отдельно. В истории, о которой идет речь, поводом для сомнений может стать то, что события 1993 г. стали достоянием общественности только в 2006 г., да еще и с привкусом сенсационности.

В других странах сотрудничество журналистов с отечественными разведслужбами отнюдь не считается грехопадением. Там считается само собой разумеющимся, что журналисты сообщают спецслужбам полученные ими в других странах интересные сведения. Так, в Лондоне будет рассказано, что в Каире или в Берлине получена информация, представляющая интерес для Британского королевства. Это старая традиция, идущая, возможно, из колониальных времен. Взаимодействие прессы и разведслужб — дело здесь вполне естественное. Можно сказать, что это даже дело чести. Впрочем, вслух об этом не рассуждают.

Кричащие заголовки типа «Скандал! Пресса под колпаком!» или «Разгул политического сыска!» вынуждают к проведению тщательного расследования. Разведывательные службы созданы для того, чтобы служить нашей стране. И об этом следует помнить всегда. Поэтому при нападках на спецслужбы следует самым тщательным образом проверять, кто объект атаки и кто за ней стоит.

Позитивный опыт сотрудничества с союзническими и дружественными разведками подтолкнул меня, впрочем, к сомнениям относительно того, насколько разумно при существующем разделении труда в определенных областях всецело полагаться на деятельность наших друзей. Проблематика спецслужб определенно не относится к такого рода областям.

Размышления о возможном разделении труда и его пределах дали повод для дискуссии с тогдашним Федеральным канцлером Г. Колем и его министром обороны Лотаром Рюэ. Я предложил проявить инициативу в ООН в связи со статьей ее Устава «о вражеских государствах», которая предоставляет союзникам право в случае «ненадлежащего» поведения Германии в любой момент осуществить вооруженное вмешательство. Другим нуждающимся, с мой точки зрения, в пересмотре положением Устава является вопрос о предоставлении Германии постоянного места в Совете Безопасности ООН. Однако федеральное правительство рассудило иначе. После обмена мнениями я обратился 25 июня 1993 г. письменно к канцлеру Г. Колю и одновременно к министру обороны Лотару Рюэ с предложением федеральному правительству выступить в Совете Безопасности с инициативой по пересмотру Устава ООН с тем, чтобы отменить статью «О вражеских государствах» и потребовать место постоянного представителя в Совете Безопасности. Время для этого было самое благоприятное. Соединенные Штаты Америки рассматривали тогда Германию как самого сильного и надежного союзника на европейском континенте. В те времена президент США не говорил о «привилегированном партнерстве», как это охотно в наши дни делает Федеральный канцлер А. Меркель по отношению к Турции. Германия была тогда для американцев «самая — самая», их важнейший форпост против Восточного блока, самый надежный союзник, ближайший друг. Было самоочевидно, что подобная благоприятная ситуация для такого рода немецкой инициативы появится нескоро. И даже если некоторые члены ООН и проголосовали бы против этих предложений, Германия с предельной отчетливостью увидела, кто же является ее самыми верными друзьями в мире. Не было резонов отказываться от подобной инициативы. Ясное дело, что к ней сразу же примкнула бы и Япония.

Я изложил Федеральному канцлеру Гельмуту Колю в том числе и следующие аргументы.

Ответы канцлера Коля и министра обороны Лотара Рюэ были по тексту разными, вероятно, даже не согласованными ими между собой. У меня вообще нередко возникало ощущение, что на самом верху далеко не всегда доходило дело до обмена мнениями по важным, национально значимым вопросам. Оба адресата, впрочем, сходились в том, что постоянное членство Федеративной Республики в Совете Безопасности ООН не обязательно, да и нежелательно, поскольку интересы нашей страны сполна и в любом отношении удовлетворяются нашими друзьями США, Великобританией и Францией. Это надежно гарантировано. Поэтому будет излишним будоражить ООН из — за «германского вопроса». В то время пересмотр Устава ООН уже был поставлен в повестку дня. Но боннское правительство не проявило никакого интереса.

Когда же красно — зеленое правительство более чем десятилетие спустя снова поставило этот вопрос, ситуация была уже совсем другой из — за твердого «нет» Федерального канцлера Г. Шрёдера американской политике на Ближнем Востоке. Сузился, к сожалению, и круг друзей нашей страны.

Коль скоро мы после 1990 г. и без того находимся в «кольце» друзей, интересы которых, по — видимому, полностью соответствуют нашим, для чего нам вообще нужно право решающего голоса в наднациональных органах? Для чего нужны нам спецслужбы? Не могли бы мы сэкономить, например, на БНД или МАД? Ведь у нас надежные партнеры, которые в любой ситуации выступят с нами, а в час опасности выложат «немецкую карту». Так для чего нам немецкие службы разведки?

После многолетнего перетягивания каната летом 2005 г. в Нью — Йорке решение было принято: Германия остается вне Совета Безопасности. Победители во Второй мировой войне и через 60 лет после ее окончания решили оставаться в своем кругу. (См. документ на стр. 306–307.) В итоге под самой чудовищной войной Нового времени не была подведена черта в виде заключенного по всей форме мирного договора. И если возникнет обоснованное подозрение относительно «неправильного» немецкого поведения, что бы под этим ни имелось в виду, то войска держав — победительниц могут вступить на немецкую территорию. Наша безопасность по — прежнему гарантируется друзьями.

В 2006 г. ситуация угрозы со стороны зарубежных разведслужб, как уже говорилось, иная, чем в годы «холодной войны». Дружественные отношения с центрально — и восточноевропейскими странами не послужили им, однако, поводом для свертывания оперативной деятельности против Германии или хотя бы для перевода своих активных агентов в категорию «законсервированных». Общая картина изменилась, да и методы работы стали другими. Если раньше «разведчики во имя мира» под командой товарищей Мильке и Маркуса Вольфа имели в своем распоряжении швейцарскую «самооткатную» камеру для работы в темноте без вспышки, то сегодня значительный объем наступательной разведывательной деятельности происходит в Интернете. И эта война никогда не завершится мирным договором. Да и у наших друзей есть потребность располагать общей картиной Германии, включая ее промышленный и военный потенциал.

И все это осталось в прошлом, в истории? Преодолено сотрудничеством между Востоком и Западом? И покоем внутри страны? Борьба за души людей продолжается. Определенные силы, которые хотели бы причинить вред нашей стране, находятся в настоящее время в стадии концентрации. В этом их сходство с террористами, ведущими свою подготовку и выжидающими своего часа. Они уверены — этот час для них когда — нибудь пробьет. И тогда притаившиеся враги проснутся и нанесут свой удар. Есть, таким образом, серьезные основания всегда помнить о безопасности нашей страны.

Решающим фактором нашей безопасности остается бундесвер. А стало быть, он и впредь будет оставаться основным объектом атаки со стороны сил, подрывающих нашу безопасность. Для любых иностранных разведслужб и для внутреннего врага бундесвер сохраняет приоритетное значение в качестве мишени. И впредь потребуется немало усилий для того, чтобы распознать угрозы для нашей страны и отвратить их. Результатов можно будет добиться только в тесном сотрудничестве всех, кто любит свою страну и готов защищать ее. При этом разведслужбы должны находиться под политическим контролем. Но здесь существуют определенные границы. Они естественны, если в таком контролирующем органе представлены личности, в прошлом не единожды оказывавшиеся опасными для безопасности страны и по сей день, возможно, не переменившие своих убеждений, или если такая инстанция предъявляет службам требования, неприемлемые с точки зрения безопасности их сотрудников.

Принятием закона о парламентском контроле над деятельностью разведслужб от 11 апреля 1978 г. впервые было закреплено, что работа разведок должна постоянно и всесторонне контролироваться. В первой своей редакции закон предусматривал, что в составе контролирующего органа должны быть представлены председатели и их заместители из всех трех партий бундестага. Орган этот именовался Парламентской контрольной комиссией (ПКК). Во избежание путаницы (аббревиатура совпадала с названием Рабочей партии Курдистана) ее переименовали в Парламентскую контрольную группу (ПКГ). На основе указанного закона законодательный орган должен контролировать власть исполнительную. У меня свежи в памяти первые заседания этого парламентского органа. Если повестка дня не обещала чего — нибудь интересного, вместо полномочных членов появлялись их заместители. Но был единственный председатель фракции, не пропускавший ни единого заседания. Им был социал — демократический депутат Герберт Венер. Он неизменно появлялся незадолго до начала заседания, усаживался, извлекал из своего потертого коричневого портфеля блокнот и принимался стенографировать выступления руководителей служб. По тексту закона контрольные функции комиссии адресовались не непосредственно разведслужбам, а федеральному правительству. В то время ключевую роль в контрольном механизме при Федеральном канцлере играл статс — секретарь Шюлер. Собственно, он был серым кардиналом. К нему стекалась вся информация, руководители служб ему доверяли. Как покажет будущее, они могли на него положиться. Он владел искусством молчания. Можно и, пожалуй, следует держать спецслужбы под постоянным контролем. Однако, как уже было замечено, существуют определенные границы, которые во имя эффективности разведработы нарушать не рекомендуется.

Я надеюсь, что немецкая политика кое — чему все же научилась на собственных ошибках и умеет, исходя из взвешенного понимания реальностей, обращаться с разведывательными службами как с особо чувствительным инструментом ради блага нашей страны. Никакой политик и никакой публицист не в состоянии предвидеть, как будут выглядеть мир и Европа завтра. В последние годы мы были свидетелями ошибочных оценок, дававшихся политическими руководителями. На память приходят, естественно, Иран, Афганистан или Ирак. Полагают, что в Европе уже невозможны процессы типа ближневосточных. Но кто знает, что будет завтра? Кто мог предугадать в 1985 г., как будет выглядеть Европа пятью годами позже? Кто предвидел крах Советского Союза? В последние десять лет я в области политики не раз убеждался в справедливости слов прусского генерала и военного теоретика Карла фон Клаузевица, написавшего однажды: «Как случается с человеком, не вполне владеющим иностранным языком, что он верную мысль при ее формулировании исказит, так и политика часто отдает распоряжения, не соответствующие ее намерениям».

Роль секретных служб в демократическом государстве

Роль органов безопасности в демократическом государстве нуждается в постоянном новом осмыслении и определении, которые независимо от соотношения большинства и меньшинства в парламенте должны подвергаться проверке в соответствии с общей динамикой ситуации безопасности. Конечно, роль эта сегодня должна определяться иначе, чем 15 лет назад. То есть она должна соотноситься со временем. Что неоднократно происходило и в прошлом.

Речь идет прежде всего, в сущности, о проведении границы между потребностями безопасности государства и о гражданских свободах. Проблема в том, что меняются представления общества о том, где должна пролегать эта граница. Внутренняя конфликтность таких изменений предопределяется тем, что здесь сталкиваются различные политически фундаментальные воззрения.

Человек консервативных взглядов всегда в неясной ситуации будет склоняться в пользу потребностей защиты государства. Либерал, напротив, будет стремиться скорее к защите ареала свобод индивида и, где это только возможно, к расширению его границ. Либеральная Св ДП постоянно это иллюстрирует. Службы безопасности находятся ровно посередине в этом конфликте, да по — другому и быть не может, пока существуют партии с различными целеустановками в области внутренней безопасности государства. И правительственные коалиции в этом ничего не меняют: при согласии по основным направлениям политики они все равно стремятся к реализации своих партийных целей.

Поучительный пример этому дала одна состоявшаяся 10 августа 2006 г. операция в Великобритании. Британским службам снова удалось на самой завершающей стадии предотвратить крупный террористический акт. В последнюю секунду были сорваны диверсии, в ходе которых над крупными городами Соединенных Штатов должны были взорваться шесть самолетов со взрывчаткой на борту. Был арестован двадцать один подозреваемый. Ими оказались, как сообщили службы безопасности, британские граждане азиатского происхождения. Качественная новизна террористической практики заключалась в том, что взрывчаткой должна была служить жидкость. Для срыва диверсии в Англии были приведены в готовность силы гражданской обороны. В Германии же, напротив, несколько лет назад само понятие гражданской обороны было отменено, ее подразделения, сочтенные излишними, расформированы.

Видные депутаты от СДПГ тут же поспешили предостеречь от «излишней активности». Неужели забылось, что именно Германия, Гамбург, послужила базой при подготовке диверсии 11 сентября 2001 г.?

Германия не может похвастаться преимуществами островного положения. И тем не менее в Германии — непостижимо! — находятся люди, сочувствующие преступникам. При этом забывают, что в любой стране любая часть населения в равной мере, независимо от религиозной или этнической принадлежности, уязвима для террористических акций. Защищенности нет ни у кого. Беззащитен и тот, кто с пониманием относится к таким методам борьбы. Террор не знает избирательности. Угрозы носят всеобщий характер для всех. Вопрос сегодня не в том, произойдет ли что — то завтра, а только в том, где и когда прогремит следующий теракт.

Спецслужбы могут игнорировать изменения последних лет в характере угроз. С этой точки зрения времена простодушного использования разведывательно — оперативных средств, которое в свое время привело к отставке министра обороны Георга Лебера, миновали. Доверие к разведслужбе в немалой мере зависит от нравственной безупречности любого сотрудника, от его убежденности в правоте своего дела. Закон дает лишь общую рамочную основу. Подбор кадров, их обучение, помощь в профессиональном продвижении следует не в последнюю очередь осуществлять под углом зрения критического самоконтроля. «Дело БНД» 2006 г. дает материал для размышлений на эту тему и в первую очередь ставит вопрос: а всегда ли федеральным правительствам сопутствует удача при назначениях на руководящие посты в службах безопасности?

В государствах тоталитарного типа интересы государства и обеспечение его безопасности представляют собой единственные критерии эффективности деятельности разведки. В условиях демократии интересы разведки наталкиваются на конституционные ограничения. Не существует некоего государственного блага и некоего успеха во имя его, которые бы оправдывали нарушение принципов свободно — демократического строя. К последним относятся безоговорочное уважение достоинства личности и ее основных конституционных прав, а также соблюдение духа и буквы правового государства. Ведь в законе о воинской службе закреплен долг солдатского товарищества, которого от полицейских, к примеру, не требуется.

Демократическое правовое государство, допускающее во имя своей безопасности нарушение законов, оказывается в противоречии с самим собой. Ему самому пришлось бы защищаться от себя, в крайнем случае — со ссылкой на право на сопротивление. Говоря без обиняков: сотрудник разведывательной службы, который в своей работе идет на сознательное нарушение Основного закона, в сущности, сам становится экстремистом. Он наносит государству больший вред, чем солдат, повесивший в своем казарменном шкафчике портрет революционера Че Гевары. В то же время бесспорно, что для обеспечения внешней и внутренней безопасности иногда приходится прибегать к ограничению личных свобод и к конспиративным мерам на грани законности, но никогда — за ее пределами.

Действия разведслужб строго в правовом поле ничуть не снижают их результативность. Напротив. Конечно, при этом им приходится неустанно разрабатывать новые методы защиты безопасности, повышать квалификацию сотрудников и заботиться об инновациях. Необходим творческий подход.

Органы безопасности, внушающие страх населению, насаждают атмосферу неуверенности и недоверия, могут способствовать усилению недовольства государством, радикальных и экстремистских установок. Ясно одно: гражданин будет тем прочнее идентифицировать себя с государством, чем полнее реализация конституционных норм соответствует провозглашаемым принципам.

И разведывательные службы могут в этом отношении вносить свой вклад тем, что они своей повседневной работой доказывают возможность защиты прав и свобод без нарушений Основного закона.

В мирной обстановке разведслужба находится в постоянном контакте с противником. В своей работе она должна ощущать поддержку государства. Ее работа зиждется на вере в нее общества в целом и на доверии каждого отдельного гражданина.

Абсолютной защищенности для отдельного гражданина не существует ни в одном государстве. Фраза эта часто повторяется правительствами, когда речь заходит о безопасности. Но степень опасности может быть минимизирована. Для этого нужна усовершенствованная система упреждения и раннего распознавания террористической активности. Чуть ситуация становится поспокойнее, как власти быстренько разоружаются. Так вскоре после тяжелых силовых столкновений в ходе операций против экстремистов в органах безопасности были снова упразднены методы растрового розыска. А они себя положительно зарекомендовали в разведывательной работе против террористических актов. Не успели изгладиться из памяти последние теракты, как был дан задний ход обмену информацией между разведслужбами Германии. На сей счет поступили соответствующие инструкции. Просто поразительно, насколько безответственно поступают политики, в чьих руках наша безопасность. Мой непосредственный начальник по армейской линии приказал, например, представить ему список всех оперативных сотрудников контрразведки, не исключая и всех действующих скрытно против террористов — с подлинными их именами! Приказы подобного рода, на мой взгляд, просто скандальны. Понятно, что мой отказ выполнить это распоряжение не пошел на пользу нашему сотрудничеству. Но я все же взял верх.

Многое из того, свидетелем чему я стал, сотрудничая с министерством обороны, было в моих глазах сродни пособничеству противнику. Ведь можно же обменяться мнениями, в частности, относительно подбора кадров в разведке. Для меня кадровая политика во многих случаях была совершенно непонятна. Среди моего начальства было единственное исключение — статс — секретарь Шюлер в Ведомстве федерального канцлера. Мне не раз приходилось прибегать к его помощи в связи с немыслимыми требованиями моего начальства. Надо ли говорить, что такое мое поведение не очень — то (а как же иначе?) способствовало моему карьерному росту?

Одной из самых для меня тогда трудных проблем была очевидная профессиональная некомпетентность многих офицеров министерства обороны. В то же время они были исполнены недоверия к службе, о которой и понятия не имели. И они не знали, что может быть ей известно о них самих. Нередко предпринимались попытки методами кадровой политики заглянуть в нее глубже, чем это было необходимо. Результатом было неоднократное выдвижение на ответственные должности неподходящих кандидатур.

Да и документы вызывали подчас внезапный интерес. Так как при их изучении наверху возрастал фактор неуверенности, имена в бумагах густо замазывались. Безопасность кадров и материалов в Германии, как и в союзнических и дружественных странах, обеспечивается не оптимальным образом.

Ключ к большей безопасности международного воздушного сообщения все еще лежит скорее на земле и в меньшей мере — в технических средствах на борту самолета. Террористов следует обезвреживать на пути к самолету. Конечно, в последнее время как раз в области безопасности на международных авиалиниях достигнут существенный прогресс. Но здесь же налицо и тот факт, что возможности обеспечения безопасности ограниченны.

Однажды бывший генеральный прокурор республики в разговоре с глазу на глаз сказал мне: «Если террористы нанесут крупномасштабный удар, мы не сможем встретить его во всеоружии». Ему, как известно, пришлось заплатить собственной жизнью за неправильные действия и упущения других.

В прошлом Германия в области своей внутренней безопасности допустила крупные ошибки. После известных терактов 70–80–х гг. мы поспешили дать отбой, хотя угрозы для нашей безопасности отнюдь не исчезли. И по сей день тогдашние террористы продолжают жить неопознанными среди нас. Их преследование прекратили слишком рано, сразу после конца раскола Европы. С развалом Советского Союза наша безопасность явно укрепилась. Многие политики поверили, что отныне и внутри страны отпали всякие серьезные угрозы. Ошибкой стало низведение наших сил безопасности до уровня их неэффективности. Сокращение вдвое кадрового состава, ликвидация оперативных инстанций в МАД — демонтаж идет по всему фронту. Тогда над этим хорошенько поработали. А ведь всякому понятно, что стабилизация сил для укрепления внутренней безопасности — дело небыстрое.

После 1990 г. сильно сократили расходы даже на случай природных катастроф. Медицинское оборудование быстро устарело, равно как и спецтранспорт.

Я знаю — многим читателям подобная правда не по вкусу. Но я пришел к убеждению, что органы, призванные обеспечивать в Германии безопасность, не соответствуют настоящим угрозам. Сошлюсь только на возможные угрозы со стороны исламских экстремистов. На сегодняшний день их в нашей стране свыше 31 тыс., объединенных в восемнадцать выявленных организаций. У меня это вызывает беспокойство.

Теракт 11 сентября 2001 г. готовился тщательно и задолго. Это была угроза совершенно новых масштабов, которые нам не по плечу. Это недвусмысленно подтвердил в ноябре 2006 г. министр внутренних дел Шойбле. И в войне такого рода особую роль играет фактор внезапности, но его мы вполне способны резко ослабить. Противник должен быть заблаговременно распознан и получить энергичный отпор. Но для этого нужна политическая воля. И в этой войне действует эффект устрашения. Ведется она в темноте, и внезапность остается основным способом ошеломить противника. Как раз в этот момент решающую роль играет человеческий фактор.

Мне вспоминается разговор с одним из моих тайных агентов. Мы сумели внедрить этого молодого офицера в одну из террористических групп. В подобной практике нет ничего чрезвычайного, к ней прибегают все спецслужбы мира. Однако этот молодой сложившийся солдат через несколько месяцев работы в экстремистской группе пережил процесс серьезных внутренних изменений. Будучи свидетелем бесконечных дискуссий, испытывая влияние мнимых товарищей, он постепенно начал сомневаться в правоте того, что он делал там — в группе, цели которой он должен был выведать. Работа «в образе» очень трудна, ее груз может оказаться неподъемным. Вот почему для работы в разведке годится не всякий.

Взгляд на другую сторону

Непосредственно перед тем, как 9 ноября 1989 г. Гюнтер Шабовский, член Политбюро СЕПГ, сделал на пресс — конференции свое знаменитое заявление и стена рухнула, а народ добился объединения Германии, собравшаяся в здании Рейхстага общественность в который раз адресовала политикам требование о восстановлении государственного единства страны. И вот он настал, в вечерний час, день единства. Председательствовавший профессор Эккехард Вагнер прервал заседание. Его участники покинули зал в Рейхстаге и с криками «Единство! Свобода!» бросились на штурм Бранденбургских ворот. Так неожиданно, незапланированным фактическим единством народа завершилось то собрание. Это 9 ноября 1989 г. было действительно Днем германского единства.

Среди людской массы, для которой эта ночь безумного счастья никак не хотела кончаться, был один, не способный разделить всеобщую радость и до последнего часа делавший ставку на иной вариант развития. Хотя именно такого поворота событий он издавна опасался. Он, генерал — полковник Маркус Вольф, начальник Главного разведывательного управления Национальной народной армии и заместитель министра государственной безопасности, был событиями этого дня ошеломлен. И какой — то иронией истории станет его кончина вдень 17–й годовщины падения стены.

Наряду с начальником Главного разведывательного управления (ГРУ) советского Генерального штаба он был моим прямым противником в войне секретных служб. Именно Вольф вел на протяжении свыше 30 лет тайную войну против Федеративной республики. Именно на этом человеке лежит ответственность за беды, смерть и нищету людей в годы раскола страны. Можно было ожидать, что 9 ноября 2006 г. многие газеты напомнят об этом враге единства немецкого народа. Но лишь кое — где в этот день было должным образом раскрыто его настоящее лицо, лицо человека, который после воссоединения будет в многочисленных своих писаниях пытаться снять с себя всякую личную вину.

Маркус Вольф за три десятилетия своего безграничного всевластия в ГДР и над ГДР вверг, прямо ли, косвенно ли, более полумиллиона людей в бездну несчастий. Он подстрекал их к изменам и доносительству в отношении соседей и собственных семей. Против противника он вел жесткую и беспощадную войну. И сегодня он еще пользуется уважением многих! Более того, старые его сотоварищи восхищаются им как руководителем одной из самых эффективных шпионских служб. На деле же он был не кем иным, как врагом демократии, беспощадным к своим противникам. При этом в обращении с западными собеседниками и журналистами он умел быть исключительно любезным и светским. А в книгах его не найти и тени раскаяния за совершенное. Да, он там что — то писал о «постижениях и признаниях», но не было там признания своей неправоты. Газета «Франкфуртер альгемайне» (воскресный выпуск) писала о Маркусе Вольфе: в своих книгах он не вспомнил ни о преступлениях, совершенных под его руководством, ни приблизился к «постижениям и признаниям». В 1981 г., когда многим по правую и левую сторону от «внутригерманской границы» все еще казалось важным добиться признания ГДР, рассечь Эльбу границей, сохранить улучшенную ГДР, не кто иной, как Вольф, мнивший себя, как и Михаил Горбачев, реформатором коммунизма и полагавший себя на стороне этих людей, допустил, между прочим, чтобы прямехонько к палачу отправился один из ближайших его сотрудников, специалист по промышленному шпионажу в ФРГ И хотя Вольф на исходе «холодной войны» и позднее в своих книгах будет стараться представить себя критическим оппонентом Мильке, он до последнего своего часа останется последовательным коммунистом, верным красному чекистскому знамени. Не может подлежать никакому сомнению, что и после кончины ГДР он хранил верность своему настоящему хозяину, советскому КГБ.

Свыше сотни наград получил этот «борец за дело пролетариата» из рук Эриха Мильке. Все они просто не умещались на его генеральском мундире. А ведь к этому надо наверняка прибавить награды высоких степеней от советского КГБ. В бытность свою шефом Главного разведывательного управления он, естественно, не мог знать обо всех операциях своей службы. Но все операции шпионской службы Национальной народной армии выполнялись по его директивам (в особенности когда речь шла о вербовке) и в соответствии с его замыслами.

Как — то незадолго до Рождества я стоял у окна моего служебного кабинета и посматривал с высоты третьего этажа на местность перед комплексом наших зданий, на чуть отдаленную опушку леса. На вершинах деревьев снега было мало. В местности вокруг Кёльна зима приходит поздно и снег ложится вообще редко. Так вот, гладя на лесную опушку, я еще раз подивился легкомыслию наших сотрудников: никому, видимо, не приходило в голову, что оттуда наши помещения при их вечернем освещении просматриваются прямо — таки насквозь. Огромные высокие окна не имели никакой защиты. Гуляющие в лесу могли бы, окажись я у окна, прекрасно наблюдать за мной. Хорошо обученный стрелок, вооруженный снайперской винтовкой, мог бы без труда застрелить задумчивого человека у окна на третьем этаже, прямо напротив. Оконное стекло было самым обыкновенным. Когда речь заходила о личной безопасности АС, его начальство в лице заместителя генерального инспектора бундесвера генерал — лейтенанта X. и статс — секретаря доктора X. было единодушно: как можно меньше охраны! В этом они оба отличались от инстанций, вышестоящих по отношению к президентам Ведомства по охране конституции и Федеральной разведывательной службы (БНД). Охрана этих моих коллег была организована оптимально, включая и их квартиры. Мне же было предложено принять некоторые меры безопасности в моем собственном уединенно расположенном доме за свой счет. По мнению экспертов, уровень моей безопасности был весьма относительным. Да и моей семьи тоже! Но господа, от которых зависело решение, видимо, исходили из того, что начальник армейской контрразведки, в конце концов, солдат, как и все прочие, и должен быть готов к гибели в любой момент. Во всяком случае, я так это сам себе объяснил и на том успокоился. Что степень опасности для руководителя МАД со стороны служб неприятеля была ровно такой же. как и для его коллег из БНД и Ведомства по охране конституции, их не волновало. Казалось, что этих господ ничуточки не тревожило, что угроза безопасности шефа МАД затрагивала и его семью.

Однажды ранним зимним утром ко мне зашел возглавлявший отдел контршпионажа полковник Кразе, мой «слуга двух господ», и сказал, что у него как раз сейчас находится СМ, которого он очень хотел бы мне представить. Удобно ли сделать это сегодня? Разумеется, мне хотелось бы с СМ познакомиться. Вообще — то я в основном избегал личных контактов с ВМ или СМ. При проведении операций я предпочитал оставаться в тылу. Позднее, когда Кразе будет изобличен как шпион, я немало удивлялся, что он таким образом информировал меня и даже представил мне одного из СМ. Очевидно, делалось это с расчетом на завоевание моего доверия.

Полковник Кразе доложил мне детали операции, и я попросил привести ко мне этого СМ. Он проинформировал меня о происшествиях на внутригерманской границе и вообще на территории тогдашней ГДР. Случай вполне рядовой, но в каких — то деталях сказанное дополняло мои сведения, к тому же они были получены из первых рук.

На автостоянках шоссейных дорог, ведущих в ГДР, сотрудники восточногерманской разведки или Штази постоянно пытались прощупывать солдат бундесвера насчет шпионского сотрудничества. При этом солдаты, с которыми завязывали знакомство, часто бывали прямо — таки ошарашены тем, насколько детальными сведениями о бундесвере и его службах располагала противная сторона.

Попытки установления контактов развивались, в общем, по схожей схеме. У машины с западным номером как — то совсем незаметно оказывались двое совершено непримечательной внешности мужчин средних лет и спрашивали, не нужна ли какая помощь с машиной. Рассказывающий свою историю на этот раз был фельдфебелем одной из частей бундесвера. Но чисто внешне установить это тогда было невозможно. Угостили сигаретой, поболтали о том о сем, ну, конечно, и о политике. «Ты ведь солдат, верно?» — спросил один из мужчин. И уже очень скоро разговор пошел о бундесвере, его вооружении, об удачном танке «Леопард II А5», дальше — больше. «Ну и как тебе нравится этот новый «Лео»?» А затем пошли вопросы о том, по — прежнему ли в лагерях под Мюнстером все так же уныло в помещениях и в общежитии для унтер — офицеров. Видно было, что затеявшие беседу в курсе. Затем тема переменилась. Новые знакомые сказали, что они тоже солдаты, то есть как бы камрады, стоят под Магдебургом. Там очень даже сносно. Есть все, продолжали они. И шикарные девицы, понимающие толк в своем деле. Посмеялись, обменялись сальными хохмами. Под конец господа с Востока завели речь о возможностях сотрудничества. Ведь больно смотреть, как Германия погибает, заметил один из них, саксонец. Ведь именно солдаты призваны бороться против войны, она приносит прибыли только капиталистам и империалистам, жиреющим на военных заказах и прежде всего на закупке все новых и новых вооружений взамен уничтоженных в боях. Они — то сами против войны. «А впрочем, борясь с империализмом, можно и недурственно подзаработать», — заметил один из них. «Ну да, — поддакнул другой, — немножко маслица к солдатским харчам. Плохо ли?»

Под конец распили по стаканчику водки, поржали над «Иваном» и закурили. Вскоре установилось полное взаимопонимание. Мы, камрады, по правде — просто мелочовка.

А большие боссы прямо со смеху покатываются и гребут в свои карманы деньги лопатой.

Вот тут — то один из этих очень располагающих к себе мужиков из ГДР неожиданно задал вопрос: «А не поработать ли нам вместе?» Фельдфебель насторожился, понял, что запахло жареным, занервничал. Дал понять, что для таких дел совсем не подходит. Нет, такое он не сможет. Да и опасно это. «Ты всему научишься, — заметил собеседник, — а если заупрямишься, то и помочь можно. Ты и так уже много чего наболтал». При этом один из симпатичных господ очень не спеша вытащил из кармана пальто пакетик с белым порошком и помотал им перед носом солдата. «Знаешь, что это такое? Если не захочешь с нами работать или расскажешь о нашем разговоре подполковнику М. (щеголяли своей осведомленностью), то мы быстренько в твоем багажнике найдем точно такой же. Да прямо сегодня же. Вот уж не проблема! Проще простого! Ты хоть знаешь, что это? Да чистый героин, без подмесу. Стоит кучу денег. В ГДР полагается за это приличная отсидка. Сам понимаешь. Жене твоей Монике придется набраться терпения, да и дочурке твоей Юлии — ей ведь сейчас десять? — конфирмацию через четыре года тоже придется без тебя отметить. Ты, я вижу, удивляешься, что нам все известно! Ты давай — ка все обдумай. И мы снова встретимся. Если хочешь, недели через четыре или шесть. Идет? Впрочем, мы уже хорошо сотрудничаем с одним из вашего батальона. Ну, имени мы тебе, конечно, не скажем. Мы не простаки. Безопасность наших людей стопроцентная».

Бывало, что солдаты бундесвера и попадались на такой примитив, а затем годами мучились последствиями этой первой беседы, которая в результате вела к шпионажу. Служба в бундесвере и работа на министерство госбезопасности ГДР не могли сочетаться. Подчас завербованный страдал от груза обязательств, взятых по отношению к товарищам Эриху Мильке и Маркусу Вольфу, вплоть до впадения в болезненное состояние.

В нашу контрразведку часто после таких попыток вербовки приходили мужчины в полном отчаянии, растерянные, с настоящим расстройством нервной системы.

Но собеседник, с которым я вел беседу за чашкой кофе в моем кабинете, был не из их числа. По возвращении из Берлина он доложил своему непосредственному начальнику о приключении на парковке в ГДР. Капитан направил его в ближайшее отделение МАД, в конечном счете, минуя промежуточные инстанции, дело попало в контрразведку бундесвера. Мы гарантировали этому человеку безопасность.

Другой унтер — офицер доложил о попытке подобного знакомства во время своего пребывания в Восточном Берлине. В вокзальном ресторане его пригласили на кружку пива. Завязался разговор, вылили еще, и знакомство продолжилось на одной известной нам конспиративной квартире в восточном секторе Берлина. Было уже довольно поздно, когда оба мужчины из ГДР (их было опять двое) предложили закончить вечер по — настоящему весело. «В конце концов, мы же товарищи, и это надо отметить! Верно?» — сказал один из них. А в разговоре до этого унтер — офицер бундесвера по легкомыслию уже поведал о некоторых подробностях из жизни своей части, назвал он и фамилии своих начальников. Развязавшимся языком поведал он и еще кое о чем, что его позднее очень мучило. Вдруг — время было уже совсем позднее, но, пребывая в прекрасном настроении, они хором спели еще и песню парашютистов — десантников — дверь из соседней комнаты распахнулась, и вошла прехорошенькая, едва за двадцать, девушка. Обнаженная и с откупоренной бутылкой знаменитого гэдээровского шампанского «Красная Шапочка» в правой и тремя бокалами в левой руке. Такой способ наведения связей не ограничивался одним этим случаем.

Многие из солдат бундесвера, с которыми пытались завязать знакомства (по большей части это были унтер — офицеры, но иногда и младшие офицеры), по возвращении из ГДР или Восточного Берлина представали перед своими непосредственными начальниками и докладывали о происшедшем. Но были и такие, кто не докладывал и затем годами тяжело переживал это. Бывало, что возникшие осложнения распространялись на семьи, в каких — то случаях вели и к семейным катастрофам.

Это всего лишь два эпизода из многих. Но у всех был один общий почерк — Маркуса Вольфа, генерал — полковника, начальника Главного управления разведки Национальной народной армии

Задание выполнено — прощание со службой

21 марта 1980 г. я созвал сотрудников службы, чтобы попрощаться с ними. Помимо всего прочего, я сказал следующее.

Здесь уместно еще раз заметить, что разведывательная деятельность, привлекающая особый интерес граждан, — очень обширная сфера. Долг молчания налагает ограничения, которые и автор этой книги не имеет права преступать. Но пусть ему будет все же позволено подчеркнуть, что в его времена МАД располагала исключительными по своей квалификации сотрудниками и сотрудницами. Какую область ни возьми, везде были мастера своего дела.