Немезида

Глава вторая Немезида

В первый раз он заставил ее молчать шестнадцать лет назад, в 2220 году, в том самом году, когда перед людьми открылась Галактика.

Тогда шевелюра Януса Питта была темно-каштановой, а сам он еще не занимал должность комиссара Ротора, но уже считался многообещающим и весьма перспективным специалистом. Он возглавлял департамент исследований и коммерции и отвечал за работу Дальнего Зонда, который во многом был его собственным детищем.

Это было время, когда предпринимались первые попытки передачи материи через пространство с помощью гиперпривода.

Насколько было известно, только на Роторе занимались разработкой гиперпривода, и Питт принадлежал к числу энергичнейших сторонников полной секретности этих исследований.

— Солнечная система перенаселена, — говорил он на заседании совета. — Для космических поселений уже не хватает места. Даже пояс астероидов не поможет исправить ситуацию, поскольку и он почти весь заселен. Но что хуже всего — в каждом поселении существует собственное экологическое равновесие. От этого страдает коммерция, потому что все боятся подцепить чужую заразу. Уважаемые коллеги, у нас нет другого выхода: Ротор должен покинуть Солнечную систему — без торжественных проводов, без предупреждений. Покинуть навсегда, найти место во Вселенной, где мы сможем построить собственный дом, вырастить новую ветвь человечества, создать собственное общество и собственный образ жизни. Без гиперпривода это невозможно — но он у нас есть. За нами, разумеется, последуют другие. Солнечная система превратится в созревший одуванчик, семена которого разлетятся по всей Вселенной. Если мы отправимся первыми, то, быть может, сумеем подыскать уютное местечко еще до того, как начнется массовый Исход. Мы успеем встать на ноги и сможем противостоять любому, кто посягнет на наш дом. Галактика велика, места должно хватить для всех.

Присутствующие яростно заспорили. Одни в качестве аргумента выдвигали страх, боязнь оставить обжитое место, другие — любовь к родной планете. Некоторые идеалисты советовали поделиться знаниями со всеми, чтобы и другие могли воспользоваться ими.

На победу Питт не надеялся. Но она пришла к нему — в лице Эугении Инсигны, давшей ему в руки решающий аргумент. Немыслимая удача — ведь она обратилась прямо к нему.

Ей было тогда всего двадцать шесть лет. Она была замужем, но детей у нее еще не было.

Взволнованная, раскрасневшаяся, Эугения была нагружена ворохом распечаток.

Питт помнил, что при ее появлении он почувствовал раздражение. Он был секретарем департамента, а она — если говорить честно — никто, но с того самого момента считать ее таковой уже было нельзя.

Но Питт пока еще не знал об этом — и уже собирался выразить недовольство подобной бесцеремонностью. Но, заметив возбуждение молодой женщины, воздержался от колкостей. Она явно намеревалась обрушить на него свой утомительный энтузиазм и немедленно ознакомить со всеми подробностями этих многочисленных документов.

Хорошо, пусть все кратко изложит одному из помощников, решил он.

— Вижу, у вас важные материалы, доктор Инсигна, и вы хотите, чтобы я с ними ознакомился. Прекрасно, я сделаю это при первой же возможности. Почему бы вам не оставить все это моим сотрудникам? — и он указал на дверь, в надежде, что, сделав «кругом через плечо», она отправится в приемную. (Позже, на досуге, он пытался представить себе, что было бы, если бы она послушалась его тогда — и сердце невольно замирало.)

Но она ответила:

— Нет-нет, мистер секретарь. Я должна переговорить лично с вами — и ни с кем другим. — Голос ее дрожал от волнения. — Это же величайшее открытие со времен… со времени… — Она смешалась и замолчала. — Словом, величайшее!

Питт с сомнением посмотрел на распечатки, зажатые в ее трясущихся руках, — и не ощутил никакого волнения. Этим специалистам всегда мерещится, что каждый их робкий шажок по научной ниве ниспровергает любые основы.

И он отрешенно произнес:

— Хорошо, доктор Инсигна, объясните мне вкратце суть дела.

— Мы экранированы, сэр?

— Зачем?

— Мне не хочется, чтобы кто-нибудь узнал об этом, пока я трижды не проверю и не перепроверю все выводы. Хотя я лично ни в чем не сомневаюсь. Я понятно объясняю?

— Вполне, — холодно ответил Питт и прикоснулся к переключателю. — Я включил экран. Можете говорить.

— У меня все здесь. Я сейчас покажу вам.

— Нет, сначала изложите суть… в нескольких словах.

Она набрала воздуху в легкие.

— Мистер секретарь, я открыла ближайшую к нам звезду. — Округлив глаза, Эугения часто дышала.

— Самой близкой к нам звездой является альфа Центавра, — ответил Питт. — Об этом известно уже четыре столетия.

— Она считалась ближайшей из всех известных нам звезд, но теперь она таковой не является. Я открыла звезду, которая находится еще ближе к нам. У Солнца есть соседка. Представляете?

Питт внимательно посмотрел на нее. Обычное дело. Людям молодым, бесхитростным и пылким свойственно воспламеняться по каждому поводу.

— А вы уверены в этом? — спросил он.

— Я? Конечно! Позвольте я ознакомлю вас с данными — подобного астрономия не знала с…

— Если вы не ошиблись. Только не надо заваливать меня цифрами. Я все посмотрю потом. Рассказывайте. Если существует звезда более близкая к нам, чем альфа Центавра, почему ее до сих пор не обнаружили? Почему история приберегла эту честь для вас, доктор Инсигна?

Он понимал, что говорит саркастическим тоном, но его собеседница словно не замечала этого — слишком уж она разволновалась.

— Все очень просто. Между нами и Звездой-Соседкой располагается темное облако космической пыли. Если бы не оно, на земном небосводе эта звезда имела бы восьмую звездную величину — и ее, конечно, давно заметили бы. Но пыль поглощает свет, и звезда потускнела до девятнадцатой величины. И потому ей нетрудно затеряться среди бесчисленного множества тусклых звезд. Она не имеет никаких особенностей, кроме того, к ней никто и не приглядывался. Она видна только в Южном полушарии Земли, и до постройки поселений телескопы Земли, как правило, смотрели в другую сторону.

— Ну а почему же вы обратили на нее внимание?

— Все дело в Дальнем Зонде. Видите ли, Звезда-Соседка и Солнце постоянно меняют свое положение друг относительно друга. Не исключено, что они с Солнцем медленно обращаются вокруг общего центра тяготения с периодом в миллионы лет. Столетия назад условия могли быть иными, и Звезда-Соседка, возможно, находилась у края облака и ярко светила, но, чтобы ее увидеть, нужен телескоп, а телескопы используются на Земле только шестьсот лет, а в тех местах, откуда она видна, и того меньше. Через несколько столетий она вновь станет видимой — выйдет из-за пылевого покрова.

Но нам уже незачем ждать так долго. Дальний Зонд все сделал за нас.

Питт почувствовал, как в глубине души загорается слабый огонек энтузиазма.

— Итак, вы хотите сказать, что на достаточном удалении от Земли, там, где облако уже не могло помешать, Дальний Зонд сфотографировал участок неба, на котором обнаружилась эта ваша Звезда-Соседка?

— Именно. Я обнаружила звезду восьмой величины там, где не должно быть таких звезд. Спектрально она относится к красным карликам, которые нельзя увидеть издалека.

— А почему вы решили, что эта звезда ближе к нам, чем альфа Центавра?

— Естественно, я изучила этот же участок неба с Ротора — никакой звезды восьмой величины там не оказалось. Однако почти в том же самом месте нашлась звездочка девятнадцатой величины, которой не было на фотоснимке, сделанном Дальним Зондом. Тогда я решила, что это и есть та самая звезда — только ослабленная пылевым облаком, а визуальное несовпадение обусловлено параллактическим смещением.

— Да, я понимаю. Это когда ближние звезды смещаются на фоне дальних, если глядеть на них из разных точек пространства.

— Правильно, но звезды в основном находятся так далеко от нас, что, если бы Дальний Зонд прошел больше половины светового года, их положение не изменилось бы. Иное дело — ближние светила. Смещение Звезды-Соседки оказалось просто чудовищным, конечно же, относительное. Я просмотрела снимки, переданные с Дальнего Зонда по мере его удаления от Солнца. В обычном пространстве он с интервалом сделал три снимка этого участка неба. И на них видно, как Звезда-Соседка становится ярче, смещаясь к краю облака. По параллактическому смещению получается, что она расположена от нас в двух световых годах. Наполовину ближе, чем альфа Центавра.

Питт задумчиво глядел на Эугению, и в наступившем продолжительном молчании она вдруг растерялась.

— Секретарь Питт, — сказала она, — может быть, теперь вы захотите познакомиться с материалами?

— Нет, — ответил он, — меня удовлетворило все, что я услышал от вас. Ну а теперь я хочу задать вам несколько вопросов. Мне кажется, — если я правильно вас понял, — этой звездой девятнадцатой величины едва ли может заинтересоваться кто-то еще — настолько, чтобы измерять ее параллакс и расстояние до нее.

— Вероятность этого близка к нулю.

— Можно ли каким-нибудь иным способом обнаружить эту тусклую звезду?

— Она будет перемещаться по небу очень быстро — для звезды, конечно. Если постоянно наблюдать за ней, можно заметить, что она перемещается примерно по прямой. Движение звезд трехмерно, а мы видим его в двухмерной проекции. Кропотливая работа.

— Как вы полагаете, может ли это смещение привлечь к себе внимание астрономов, если им вдруг случится его обнаружить?

— Едва ли они его заметят.

— Значит, вполне возможно, что о Звезде-Соседке известно только на Роторе — ведь, кроме нас, никто не посылал автоматических аппаратов в глубокий космос. Здесь вы специалист, доктор Инсигна. Что знают в поселениях и на Земле о Дальнем Зонде?

— Эти работы не засекречены, мистер секретарь. Другие поселения предоставляли нам научные приборы, мы даже информировали обо всем Землю, не слишком интересующуюся астрономией в последние годы.

— Да, они целиком положились на поселения — это разумно. Но что, если другой Дальний Зонд, подобный нашему, был запущен каким-нибудь из поселений, решившим держать это дело в секрете?

— Сомневаюсь, сэр. Им потребовался бы гиперпривод, а сведения о нем в секрете. Если бы они сами сумели создать гипердвигатели, мы бы узнали об этом. Им пришлось бы производить в пространстве кое-какие эксперименты, что выдало бы их.

— В соответствии с соглашением по научным исследованиям, все данные, полученные Зондом, должны быть опубликованы. Значит ли это, что вы уже известили?..

— Нет, конечно, — с негодованием перебила его Инсигна. — До публикации необходимо провести более подробные исследования. А пока я располагаю лишь предварительными результатами, о которых и извещаю вас конфиденциально.

— Но вы же не единственный астроном, работающий с Дальним Зондом. Полагаю, вы уже успели проинформировать остальных?

Покраснев, Инсигна отвернулась. И сказала, словно защищаясь:

— Нет, я не сделала этого. Эти снимки обнаружила я. Я их исследовала и поняла, что они означают. И я хочу, чтобы честь открытия принадлежала мне. Есть только одна ближайшая к Солнцу звезда, и я хочу значиться в анналах науки как открывшая ее.

— Ну а если существует еще более близкая? — В первый раз за весь разговор Питт позволил себе улыбнуться.

— Об этом уже было бы известно. Даже о моей звезде знали бы давно — не окажись там крошечного облачка пыли. Ну а другая звезда, да еще более близкая, — об этом нечего и говорить.

— Значит, так, доктор Инсигна. О Звезде-Соседке знаем лишь мы с вами. Я не ошибаюсь? И никто более?

— Да, сэр. Пока — вы и я.

— Не только пока. Все ваши сведения должны оставаться в секрете, пока я не решу сообщить о ней кое-кому.

— Но как же соглашение об открытом доступе к научной информации?

— Мы забудем о нем. Всякое правило имеет исключения. Ваше открытие касается безопасности нашего поселения. В данном случае мы вправе не обнародовать его. Молчим же мы о гиперприводе, не так ли?

— Но какое Звезда-Соседка может иметь отношение к безопасности Ротора?

— Самое прямое, доктор Инсигна. Вы, возможно, еще не поняли этого, но ваше открытие изменит судьбу всего рода человеческого.

Эугения застыла и молча уставилась на Питта.

— Садитесь. Теперь мы с вами соучастники, а заговорщикам следует дружить. Отныне с глазу на глаз вы для меня Эугения, а я для вас — Янус.

— Но это неудобно, — возразила Инсигна.

— Привыкнете, Эугения. Заговорщикам не до формальностей.

— Но я не собираюсь участвовать ни в каких тайных делах и хочу, чтобы вы это знали. Я не вижу смысла в том, чтобы держать в тайне информацию о Звезде-Соседке.

— По-моему, вы просто опасаетесь за свои права первооткрывателя.

Недолго поколебавшись, Эугения выпалила:

— Вы правы, Янус, клянусь самой последней микросхемой компьютера, я жажду известности.

— Давайте на миг забудем о существовании Звезды-Соседки, — проговорил он. — Вы знаете, что я давно уже предлагаю увести Ротор за пределы Солнечной системы? И что вы об этом думаете? Вам не хочется оставить Солнечную систему?

Она пожала плечами:

— Не знаю. Хотелось бы, конечно, собственными глазами увидеть какой-нибудь астрономический объект — только страшновато немного.

— Страшно оставить дом?

— Да.

— Но вы же и не оставите его. Ротор и есть ваш дом. — Рука его описала полукруг. — И в странствие он отправится вместе с вами.

— Пусть так, мистер… Янус, но Ротор — это не все, что мы считаем своим домом. Здесь у нас соседи: другие поселения, планета Земля — да вся Солнечная система.

— Ну вот, сколько народу. Рано или поздно люди начнут разбредаться, хотим мы этого или нет. Когда-то на Земле люди преодолевали горные хребты, пересекали океаны. А два столетия назад земляне стали оставлять родную планету, чтобы жить в поселениях. То, что я предлагаю, — просто очередное событие в нашей старой истории.

— Понимаю, но многие-то остались. И Земля не опустела. Там еще найдутся семьи, которые не покинули родных краев и живут на одном месте поколение за поколением.

— И вы собираетесь присоединиться к этим домоседам?

— Мой муж Крайл относится к их числу, он не согласен с вами, Янус.

— У нас на Роторе каждый имеет право думать и говорить все, что угодно, — пусть ваш муж протестует на здоровье. Но вот о чем я хочу вас спросить — как вы думаете, куда можно отправиться из Солнечной системы, если мы все-таки решимся на это?

— Конечно, на альфу Центавра. Эта звезда считается ближайшей. Ведь даже с помощью гиперпривода мы не сможем двигаться быстрее скорости света — значит, на путешествие уйдет примерно четыре года. А к дальним звездам путь и того дольше. Но и четыре года — срок немалый.

— Ну, а если предположить, что мы смогли бы передвигаться быстрее — куда бы вы в таком случае направились?

Инсигна задумалась ненадолго, а потом проговорила:

— Наверное, все-таки на альфу Центавра. Все-таки она относительно недалеко. Даже звезды над ней по ночам такие же, как над Землей. Если захотим вернуться — путь недалек. Самая крупная звезда А в тройной системе альфы Центавра практически как две капли воды похожа на Солнце. Звезда В поменьше — но не намного. Даже если забыть о красном карлике — альфе Центавра С — это уже две планетные системы.

— Допустим, мы полетим к альфе Центавра, обнаружим там приемлемые условия и останемся, чтобы заселить новый мир, известив об этом Землю. Куда отправятся другие, решившие оставить Солнечную систему?

— Конечно, к альфе Центавра, — без колебаний отвечала Инсигна.

— Итак, место назначения очевидно. Значит, следом за нами неизбежно последуют остальные — и новый мир в конце концов станет таким же перенаселенным, как и старый. Много людей, много культур, много поселений, каждое с собственной экологической системой.

— Тогда настанет время осваивать другие звезды.

— Но, Эугения, где бы мы ни устроились — если мы устроимся с комфортом, за нами неизбежно потянутся соседи. Гостеприимное Солнце, плодородная планета привлекут к себе толпы желающих.

— Да, наверное.

— Ну а если мы полетим к звезде, которая удалена от нас чуть больше чем на два световых года, — кто отправится следом, если о существовании этой звезды никому не известно, кроме нас?

— Никто, пока звезду не обнаружат.

— Но на это уйдет немало времени. А пока они устремятся к альфе Центавра и к другим, более далеким звездам. И не заметят красного карлика буквально у себя под носом. Ну а если его обнаружат — все подумают, что эта тусклая звездочка непригодна для жизни. Только никто в Солнечной системе не должен знать, что люди уже заинтересовались этой звездой.

Инсигна неуверенно взглянула на Питта.

— Но зачем все это? Хорошо, мы полетим к Звезде-Соседке, и об этом никто не узнает. И что дальше?

— А то, что мы сможем сами заселить весь этот мир. Если там есть пригодная для обитания планета…

— Но ее там нет. По крайней мере около красного карлика.

— Тогда мы воспользуемся сырьем, которое там найдем, и настроим множество новых поселений.

— Вы думаете, что там для нас окажется больше места?

— Да. Гораздо больше — если все человеческое стадо не ввалится туда следом за нами.

— У нас просто будет больше времени. Даже одно наше поселение когда-нибудь заполнит все пригодное для обитания пространство вокруг Соседки. Ну за пять столетий вместо двух. И что же?

— Эугения, в этом-то и вся разница. Пусть остальные толкутся, сбиваются в кучу, пусть опять собираются вместе тысячи различных культур, порожденных Землей за всю ее скорбную историю. А нам пусть предоставят возможность побыть одним — тогда мы сумеем создать сеть поселений, общих по экологии и культуре. Ситуация изменится в нашу пользу: меньше хаоса — меньше анархии.

— Но и скучнее… К тому же меньше различий — ниже жизнеспособность.

— Ни в коей мере. Я уверен, что и внутри нашего общества возникнет разнообразие, но теперь уже на общей основе. А посему наши поселения будут жизнеспособнее. Но даже если я ошибаюсь, подобный эксперимент стоит провести. Почему бы тогда нам первым не выбрать себе звезду, не проверить, сработает ли подобная схема? Лучше сразу отдать предпочтение красному карлику, на который никто не позарится, а там посмотрим, сумеем ли мы построить возле него новое общество, более совершенное, чем было до нас. Разве не стоит проверить, на что способны люди, — продолжал он, — когда им не приходится тратить энергию на поддержание бесполезных культурных различий в условиях чуждой внешней среды.

Слова эти взволновали Инсигну. Даже если Янус не прав — человечество убедится, что таким путем следовать нельзя. Ну а если все получится?

Но она покачала головой.

— Пустые мечтания. Соседку быстро обнаружат. Даже если мы утаим сведения о ней.

— Эугения, будьте откровенны: ваше открытие состоялось случайно. Просто вам посчастливилось заметить звезду — ну случилось так, что вы сравнили два снимка одного участка неба. Но ведь вы могли и не заметить эту точку. Неужели другие не могут не обратить внимания на нее?

Инсигна промолчала, но выражение ее лица удовлетворило Питта.

Его голос стал тихим, вкрадчивым.

— Даже если в нашем распоряжении окажется только одно столетие, всего сто лет, чтобы построить новое общество, — мы все равно успеем вырасти и окрепнуть. И сумеем защитить себя, когда остальные бросятся на поиски. Мы будем уже достаточно сильны, чтобы не прятаться.

И снова Инсигна не ответила.

— Ну, убедил я вас? — спросил Питт.

— Не совсем. — Она словно очнулась.

— Тогда поразмыслите. Я хочу вас кое о чем попросить. Пока вы обдумываете мое предложение, не говорите никому о Звезде-Соседке, а все материалы о ней отдайте мне на хранение. Они будут целы. Я обещаю. Они понадобятся нам, если мы решим отправиться туда. Ну как, Эугения, способны вы на подобную малость?

— Да, — ответила она тихо. И встрепенулась: — Кстати, чуть не забыла. Я имею право дать звезде имя. Это моя звезда, и я назову ее…

Питт улыбнулся:

— И как же вы предлагаете именовать ее? Звездой Эугении?

— Нет. Я все-таки не дура. Я хочу назвать ее Немезидой.

— Немезидой? Не-ме-зи-дой?

— Да.

— Почему?

— Уже в конце двадцатого столетия считали, что у Солнца должна быть звезда-спутница. Но тогда ее обнаружить не смогли. Самую близкую соседку Солнца так и не разыскали, но в статьях ее называли Немезидой. Мне хотелось бы почтить таким образом память ученых, догадавшихся о ее существовании.

— Но Немезида? Ведь это же какая-то греческая богиня… с довольно скверным характером.

— Это богиня возмездия, законного отмщения, неотвратимой кары. Прежде ее имя широко использовалось в литературе. Теперь мой компьютер снабдил его пометкой — архаическое.

— Ну а почему же предки назвали звезду Немезидой?

— Они связывали ее с кометным облаком. Они считали, что, обращаясь вокруг Солнца, Немезида возмущает движение комет, в результате чего те падают на Землю. Дело в том, что подобные удары из космоса регулярно губили жизнь нашей планеты каждые двадцать шесть миллионов лет.

— В самом деле? — Питт казался удивленным.

— Ну, не совсем так. Эта гипотеза не подтвердилась, но тем не менее я хочу, чтобы звезда называлась именно Немезидой. И еще я хочу, чтобы в анналы была внесена запись о том, что именно я дала ей имя.

— Это я могу обещать вам, Эугения. Вы открыли ее — так и будет отмечено в нашей истории. Ну а когда человечество, от которого мы сбежим, обнаружит свою, так сказать, немезидийскую ветвь, оно узнает и о первооткрывательнице. Ваша звезда, ваша Немезида, окажется первой, которой суждено будет восходить над поселениями оставивших Солнечную систему людей.

…Глядя в спину уходившей Эугении, Питт ощущал уверенность: она не подведет. Он позволил ей дать звезде имя — жест великодушный и хитроумный. Теперь она будет стремиться к своей звезде. И, конечно же, будет заинтересована в том, чтобы возле нее выросла цивилизация, подчиняющаяся логике и порядку, способная заселить всю Галактику.

И тут, не успев вкусить блаженства от воображаемой картины светлого будущего, Питт ощутил, как сердце стиснул ужас, прежде незнакомый ему.

Почему именно Немезида? Отчего Инсигна вдруг вспомнила имя богини возмездия?

И чтобы не поддаться слабости, он постарался не думать об этом, как о недобром предзнаменовании.