Немые свидетели

Как увидеть невидимое

Литературоведы, текстологи, историки, математики не частые гости криминалистов. А между тем… Разве не видели мы в книгах десятки репродукций рукописей, в которых энергично зачеркнуты или тщательно затушеваны отдельные слова, фразы, даже целые предложения, абзацы? А ведь по черновикам, авторским экземплярам произведений можно проследить извилистый путь творческой мысли, проникнуть в тайны рождения художественной детали, образа.

Движение мысли всегда интересно. Но в печатном издании перед нами конечный результат. Иное дело — оригинал рукописи. Подлинный, первоначальный текст, позволяющий судить о муках творчества.

Правда, всегда найдется кто-нибудь, кто усомнится: раз автор старательно затушевывал слова, значит он не хотел делать их достоянием гласности. Имеем ли мы право быть столь нескромными и самовольно воскрешать то, что сознательно уничтожалось?

Нескромности, между прочим, ничуть не больше, чем при публикации писем, имеющих историческую ценность. А самое главное — то, что хотели и в самом деле уничтожить, уничтожали. Сжигали и пепел развеивали.

Криминалисты были бы, конечно, счастливы, если бы к ним обращались только для прочтения творческих документов. Но пока… Пока к ним приходят в основном люди, раскрывающие преступления, и просят прочесть, разобрать, выявить — словом, сделать тайное явным.

Как известно, вещи стареют столь же неотвратимо, как и люди. Время разрушает, уничтожает предметы, стирает следы. Разумеется, не время само по себе, а длительное воздействие тех или иных неблагоприятных условий.

Ценнейшие рукописи в течение веков погибали не только потому, что их истребляли (было, конечно, и такое), а просто под влиянием естественных причин — из-за влаги, воздуха, света. Но есть и другие причины, их можно назвать искусственными.

Чего только не делают подчас, чтобы исказить текст, подправить его или убрать нежелательные места! Его подчищают, травят, смывают, заливают чернилами, тушью, замазывают, перечеркивают, заштриховывают.

Подделывая документ, преступник старается как можно тщательнее изменить текст. Он готов иногда даже полностью смыть его и заменить другим. Можно ли все-таки обнаружить первоначальную запись?

Есть множество способов сделать документ читаемым. Одни очень просты, не требуют специальной подготовки. В других случаях необходим кропотливый поиск, разработка совершенно новых методик, на которые уходят месяцы и даже годы. Но надо сказать, что рано или поздно криминалисты находят путь к прочтению документа.

Вероятно, еще самые первые фотографы обратили внимание на то, что слабовидимые детали на одних фотопластинках видны хорошо, а на других нет. Хуже всего выявлялись те, которые находились на очень светлых или на темных участках. Прошло немало лет, прежде чем догадались: всему виной теневые контрасты.

Современный исследователь прежде всего уясняет для себя, чтó именно на негативе нужно сделать максимально контрастным. Различить интересующие детали можно лишь в тех случаях, когда эти детали и фон объекта отражают различные количества света (яркостный контраст) или имеют цветовые различия (цветовой контраст). Если поверхность документа имеет хорошо различимый рельеф, то детали его становятся видимыми, так как отбрасывают тень (теневой контраст).

На практике чаще всего приходится одновременно усиливать одни и снижать другие контрасты.

Нередко к криминалистам попадают выцветшие документы, к тому же сильно потертые и измятые. И все же они вполне поддаются прочтению. Нужно лишь как бы отделить текст от бумаги. Что это значит? У текста и у бумаги независимо друг от друга есть свои яркостные и цветовые контрасты, поэтому необходимо отделить цветовые и яркостные контрасты текста от цветовых и яркостных контрастов бумаги. А поскольку бумага (в зависимости от рельефа поверхности) имеет еще и теневой контраст, его следует снизить. Для этого используют специальные оптические приборы — опак-иллюминаторы, появившиеся еще в начале XX века. Они дают концентрированный вертикальный свет, который устраняет теневые контрасты бумаги. Через опак-иллюминатор фотографируют измятые документы.

Но бывает и наоборот. На документе обнаруживают вдавленные следы. Текст необходимо восстановить, а каждый лишний штрих мешает. Освещение, светофильтры и фотоматериалы подбирают так, чтобы ненужные штрихи вообще не отобразились на фотопластинке или оказались значительно ослабленными. Меняя расположение источников освещения, повышают теневой контраст и читают по вдавленным следам текст.

Обычными настольными лампами повысить теневой контраст трудно. Криминалисты примеряют специальные осветители, дающие направленный яркий луч света. Чем слабее видимые следы записи, тем под меньшим углом к поверхности направляется свет.

Этот же метод применяется и для выявления рельефных следов вытертой записи. На оборотной стороне документа рельеф записи сохраняется и хорошо виден на фотоснимке.

Случается, что надо устранить все теневые контрасты и выявить едва заметные штрихи вытертых или смытых текстов. Тогда прибегают к бестеневому освещению. Документ помещают внутрь светорассеивающего цилиндра, который освещается со всех сторон.

Иногда же требуется повысить контрастность фотографического изображения. Усиление состоит в том, что постепенно увеличивают плотность изображения штрихов, а значит, увеличивается и различие между плотностью штрихов и фоном — контрастность.

В 1879 году книготорговец Э. К. Гартье основал журнал «Российская библиография». Вести его он поручил сотруднику журнала «Всемирная иллюстрация», Евгению Федоровичу Буринскому, к которому присматривался в течение целого года. Интуиция не обманула старого коммерсанта. В скромном молодом человеке он разгадал волю, настойчивость. Кроме того, научные обозрения Буринского, печатавшиеся во многих изданиях, говорили о несомненных литературных и технических способностях.

Гартье решил рискнуть — и не пожалел.

О детстве и юности Буринского известно немного. В семье хотели видеть сына военным, а он расстался с училищем, не закончив курса, и, лишившись материальной поддержки родителей, окунулся в трудовую жизнь. Сначала работал на строительстве железных дорог, оттуда перешел в техническое отделение совета Главного общества российских железных дорог, затем стал заведовать техническим отделом во «Всемирной иллюстрации».

И вот журнал «Российская библиография». Он сидит в отдельном кабинете и занимается сложным и увлекательным делом. В необозримых книжных джунглях ориентироваться нелегко. Русские и иностранные журналы, справочники и брошюры, толстые фолианты в дорогих переплетах и дешевенькие выпуски — все это проходило через руки Буринского. Он составлял библиографии по различным техническим вопросам, в том числе и по фотографии.

Как-то из статьи в немецком журнале Буринский узнал, что на Лейпцигской ярмарке в 70-х годах продали массу поддельных исторических документов с фальшивыми подписями Моцарта, Бетховена, Наполеона, Галилея и других знаменитых людей. Только случайно удалось установить, что документы изготовила группа предприимчивых мошенников.

Сделаны документы были столь тщательно, что даже крупные ученые-историки не сразу обнаружили подделку. Автор статьи, размышляя над тем, как уберечься от подобного обмана, предлагал использовать фотографию: она уже не раз помогала раскрывать различные загадки и тайны.

Статья увлекла Буринского, который сам был фотографом-любителем. Он решил собрать все сообщения в печати о необыкновенных свойствах фотографии. Начались поиски. Долгие месяцы день за днем Буринский перелистывал старые газеты, журналы, огромные, переплетенные в кожу отчеты Академии наук, внимательно изучал справочники на немецком, французском, английском языках.

Оказалось, что ученые давно уже знали о поразительных способностях фотографии выявлять на предметах и документах детали, невидимые глазом.

В 1839 году на заседании Французской академии наук директор Парижской обсерватории, крупнейший физик и астроном того времени Франсуа Араго сообщил о первых фотографиях (тогда их называли дагерротипами — по имени художника Луи Дагерра). Он же впервые попытался использовать фотографию для научных целей. Араго фотографировал Луну, и на снимке ему удалось выявить такие детали, которые в обычный телескоп не были видны. Многие ученые не поверили Араго, считая, что он пририсовал детали. Недоверие возросло особенно после того, как никому, в том числе и самому Араго, не удалось получить второго такого же снимка.

Через десять лет газеты многих стран опубликовали новое сенсационное сообщение. Французский археолог Гро обнаружил ценный древнегреческий манускрипт. Чтобы случайно не попортить документ, Гро решил сфотографировать его и пользоваться фотокопией. Легко представить изумление ученого, когда на негативе неожиданно появились строки нового текста, которые нельзя было разглядеть на оригинале. Но и Гро не удалось вторично получить такой же негатив.

После этого случая ученые других стран стали фотографировать древние документы по 20, 30 и даже 100 раз. Лишь немногие оказывались счастливцами.

А вскоре воображение современников потряс факт, о котором сообщил немецкий ученый Фогель. В 60-х годах XIX века одному берлинскому фотографу молодая женщина заказала большой портрет. Ее сфотографировали, но, проявляя пластинку, фотограф, к большому своему огорчению, увидел, что негатив испорчен: все лицо молодой женщины было покрыто множеством прозрачных точек. Фотографу пришлось сообщить клиентке, что негатив по неизвестным причинам оказался неудачным и ей придется позировать еще раз. Вторичный снимок получился на славу, но дама почему-то не приходила за заказом. Тогда фотограф отправил ей портрет с посыльным. Тот очень скоро вернулся. Оказалось, что заказчица через несколько дней после второго сеанса умерла от натуральной оспы. Фотограф остолбенел: значит, на первом негативе ему удалось выявить невидимые простым глазом признаки оспы!

Буринский не пропускал ни одного подобного случая. Он делал выписки из книг, газет, журналов, и это своеобразное досье постоянно увеличивалось.

В 1854 году во французском городе Монпелье слушалось уголовное дело. Подсудимого Пренья обвиняли в том, что он вытравил на документе одну сумму и написал в несколько раз большую. Пренья категорически отрицал подлог. Суд пребывал в нерешительности. Никто не видел, как подделывался документ, показания свидетелей были крайне противоречивы. Среди публики уже поговаривали, что преступника придется оправдать. Сам прокурор в перерыве между заседаниями признался своим знакомым, что подумывает о том, чтобы отказаться от обвинения. Но в ходе процесса потребовалась копия документа, и суд решил сфотографировать его. И тут произошло чудо. На снимке четко выступил вытравленный преступником текст. Правосудие восторжествовало.

Один бельгийский биолог обнаружил на микрофотограмме препарата такие детали и подробности, которые не видны были в микроскоп. Правда, все его попытки повторить фотоснимок кончились неудачей.

Таких сообщений набиралось множество.

Перечитывая вновь и вновь свои выписки, Буринский все больше поражался, какой сказочной, волшебной силой обладает фотография, как может она обогатить науку, если овладеть ее тайнами, если заставить ее делать явным то, что не различает простой глаз.

Странно, что никто: ни астрономы, ни археологи, ни работники полиции — не пытались раскрыть, исследовать эту тайну. Что ж, в таком случае он будет первым!

Задача ясна: надо повысить контрастность изображения. Но как? От сухих броможелатиновых пластинок Буринский вернулся к старому мокрому коллодионному процессу.

Мокрый коллодионный процесс изобрел Фредерик Скотт-Арчер и опубликовал результаты исследований в 1851 году в журнале «Химик». Арчер искал способ запечатлеть свои скульптурные работы, а сделал открытие, предопределившее развитие фотографии во всем мире более чем на двадцать лет, открытие, которым пользовались еще в 30-х годах нашего века. Сам Арчер не придал своему изобретению никакого значения и не запатентовал его. Он не был практичным человеком и умер в страшной нищете в 1857 году. Правда, английское правительство, вероятно почувствовав угрызения совести, назначило детям Арчера пенсию «за то, что их отец явился изобретателем очень ценного для науки процесса, который не принес ему лично почти никакой выгоды».

Мокрый коллодионный процесс довольно сложен в техническом отношении. Он включает восемь последовательных операций, связанных с изготовлением, экспонированием в мокром виде, проявлением и закреплением пластинок. Он применялся главным образом при павильонной съемке. Тому, кто хотел снимать на лоне природы, приходилось брать с собой огромное снаряжение.

Мокрый коллодион имел одно несомненное преимущество: он позволял получать контрастное изображение.

Но этого Буринскому было мало. Он проверял множество составов проявителей, пробовал менять свет, изобрел даже специальный счетный механизм для магниевой ленты, затем начал опыты с различными цветными стеклами.

Однажды Буринский налил на старое письмо красные чернила и сфотографировал его через красное стекло. Он спокойно проявил пластинку, не подозревая, какое открытие его ожидает. Он знал только, что красное чернильное пятно должно исчезнуть. И оно действительно исчезло, но на негативе проступил текст, залитый чернилами.

Неужели найден способ читать залитые тексты? Надо снова спокойно и придирчиво проверить. Новая серия опытов с желтыми, синими, красными пятнами… Результат неизменен. Текст выявляется.

Да, это открытие.

Казалось бы, можно остановиться. Но все только начинается. Ему удавалось усилить контрастность, когда он имел дело с текстом, который хоть и плохо, но все же можно было различить. Вовсе же стертый, уничтоженный текст он еще выявлять не может. Значит, надо искать и искать.

Часами сидит Буринский за письменным столом, перебирая пачки с негативами. И однажды приходит мысль: не усилится ли контраст, если составить два негатива и сделать с них фотоснимок?

Он фотографирует едва различимый текст, составляет полученные негативы и печатает фотоснимки. Тексты действительно получились более контрастными.

Однако через толстое стекло пластинок негативы совмещались плохо. И Буринский отыскивает способ, обеспечивающий точность совмещения. Он отнимал много времени, требовал исключительной тщательности, но другого выхода из создавшегося положения Буринский не видел. Пленки с эмульсионным слоем снимались со стекол еще мокрыми, совмещались, затем вновь фотографировались. Само фотографирование производилось с большой осторожностью. Малейшего дрожания было достаточно, чтобы изображения на негативах не совпали, и тогда все надо начинать сначала. Проехавший по улице ломовой извозчик, падение какого-либо предмета в соседней комнате, даже просто шаги человека — все мешало.

Но Буринский не сомневался в правильности выбранного пути. Опыты с совмещением пленок он иногда повторял по 10–20 раз, и результаты оправдывали усилия: совершенно невидимый текст постепенно становился все более и более контрастным и в конце концов оказывался вполне пригодным для чтения.

Конечно, процесс был трудоемким, и Буринский отлично понимал это. Он писал: «Я очень хорошо сознаю, что выработанный мною процесс страдает множеством недостатков и прежде всего медленностью, хлопотностью, сложностью приемов и трудностью манипуляций, требующих навыка и сноровки.

Необходимо, однако, принять во внимание, что один человек, располагавший самыми ничтожными денежными средствами, не мог довести до совершенства целую отрасль светописи, не имея при том ни предшественников, ни сотрудников. Во многих случаях результаты процесса не окупят труда и издержек на его производство; это я тоже знаю, но думаю, что и в таком виде процесс мой имеет значение как зародыш новой отрасли светописи, фотографии исследующей, которая, по глубокому моему убеждению, станет такою же retine du savant, какою признается фотография запечатлевающая.

Я сделал, что мог; другие сделают более».

Кроме лишений, нужды, исследования ничего ему не принесли.

После долгих раздумий Буринский решает начать делать экспертизы для суда. Таким путем он докажет всем практическую ценность разработанных им методов фотографирования и, что весьма важно, получит какие-то средства для продолжения научной работы.

В статье 547 гражданского судопроизводства, вошедшей в свод российских законов, изданных в 60-х годах XIX века, говорилось, что подлинность вызывающего подозрение письменного акта может быть установлена только в результате сличения почерка и подписи на акте с почерком и подписью того же лица на других несомненных актах. А кому поручалось такое сличение? Конечно же, пресловутым каллиграфам.

Удивительное дело: мошенники изобрели очень тонкие способы подделок, а суд по-прежнему пользовался самыми примитивными методами исследования. Один из юристов, работавших в конце прошлого века, оправдывался, говоря: «…обстоятельство это, вероятно, объясняется тем, что в начале 60-х годов, когда составлялись судебные уставы, в жизни еще не было тех утонченных способов подлога, которые представляет искусственная подделка».

А что такое «искусственная подделка»? Тот же юрист, ссылаясь, кстати, на Буринского, различал два вида подделок: ручную, когда непосредственно, на глаз, копировался чужой почерк, и искусственную (так называемую аутотипическую), которая производилась при помощи приспособлений, химических процессов, фотографии и т. д.

В первом случае, писал юрист, еще можно прибегать к сличению, в подделках же второго рода почерк всегда окажется не только похожим, но и вполне тождественным с подлинным. Здесь сличение ничего не даст.

Какие же способы искусственных подделок существовали ко времени прихода Буринского со своими методами в суд?

Самая простая искусственная подделка — травление. На документе оставалась нетронутой подпись, текст же вытравлялся, и на его место вписывался новый. Обычно это делалось так: подпись покрывали смесью парафина с каучуком, затем вытравляли текст, выводили парафин и рукопись опускали на некоторое время в смесь желатина, спирта и квасцов. После высыхания вписывали новый текст. Если травление делали умело, то химическим путем старый текст восстановить было уже невозможно.

Другой способ — гектографический. Подпись с подлинного документа очень тщательно обводили гектографическими чернилами, снимали с нее на гектографе оттиск и переводили на новый документ. После этого подпись осторожно обводили обыкновенными чернилами и с помощью специальных составов удаляли гектографические чернила.

Третий способ носил название бензинного. Бумагу, смоченную каменноугольным бензином, накладывали на оригинал, получали перевод подписи, которую затем доводили чернилами.

Для такого рода подделок не обязательно было даже иметь оригинал подписи. Рукопись человека, чью подпись хотели подделать, фотографировали, затем увеличивали, вырезали буквы, после чего без труда составляли не только подпись, но и целый документ от имени данного человека.

В гектографическом и бензинном способах требовался все же некоторый навык, а главное — твердость руки.

Чтобы облегчить себе работу, мошенники обратились к фотографии! С негатива делали перевод на гладко полированную металлическую пластинку. Чтобы буквы немного выдавались над поверхностью, пластинку слегка травили, затем накладывали на нее лист бумаги и проходились по нему тяжелым катком. На бумаге оставались углубления, чрезвычайно удобные для «заполнения» чернилами.

Наконец, существовал способ, позволяющий перевести какой угодно текст с позитива на бумагу. Делалось это так. На лист чистой бумаги наносили состав из растворов окиси железа, гуммиарабика, виннокаменной кислоты и полухлористого железа. Лист прижимали с обратной стороны позитива и выставляли на солнце. Вся бумага белела, за исключением линий, защищенных буквами позитива. Оставалось смочить бумагу соответствующим раствором, и буквы принимали цвет обыкновенных чернил.

Разобраться во всех этих тонкостях никакой каллиграф, конечно, не мог. Помощи следовало ждать, по мнению Буринского, только от фотографии. Он писал: «При восстановлении вытравленных или иным способом сведенных с поверхности бумаги письмен судебная фотография старается усмотреть невидимые глазу следы неорганических примесей чернил, оставшихся в массе бумаги. При всякого рода поправках в рукописях, незаметных для глаза, она должна усилить различие между исправлением и исправленным, всегда ничтожное в цветовом отношении. Выявляя слова, закрытые умышленно чернильным пятном, судебная фотография может рассчитывать только на разницу густоты чернильного слоя в общем поле пятна и теми местами, где густота слоя пятна складывается с слоем чернил скрытых букв, то есть опять-таки увеличить неуловимое для глаза различие двух смежных оттенков одного цвета. Для определения давности происхождения (выделки) писчей бумаги необходимо определить степень пожелтения ее поверхности от времени, а для этого есть только одно средство: сравнить желтизну поверхности с желтизной бумаги в косом разрыве, иначе — произвести работу, недоступную глазу. Одним словом, решение почти всех задач, даваемых судебной фотографии экспертизой рукописей, сводится на цветоразделение, когда зрение наше оказывается бессильным его произвести».

Цветоразделение Буринский делил на два совершенно самостоятельных процесса: цветоделение и цветоразличение. В первом случае имелось в виду разделение двух оттенков одного цвета, а во втором — разных цветов.

В экспертизах использовалось и то и другое. Если документ был вытравлен, выскоблен, Буринский применял цветоделение. При прочтении же всякого рода дописок, вставок или залитых чернилами текстов он обращался к цветоразличению.

Первое дело, где Буринский выступил экспертом, слушалось в сентябре 1889 года в Петербургском окружном суде.

Юнгхерц и Рокосовский обвинялись в том, что внесли в товарную кассу Николаевской железной дороги подложное извещение о наложенном платеже на 9 тысяч рублей, а затем получили эту сумму в месте назначения груза — в городе Козлове.

Перед судом возникло два основных вопроса: является ли подпись кассира Николаевской железной дороги Бернгарда на извещении подлинной (если да, то кассир — соучастник преступления) и чья подпись стоит на дубликате накладной? К сожалению, вторая подпись была залита чернилами.

Сначала пригласили каллиграфов. Все они в один голос заявили, что подпись на извещении, несомненно, имеет большое сходство с подписью Бернгарда.

Такой ответ суд не удовлетворил, и тогда обратились к Буринскому. Ему вручили извещение с вызвавшей подозрение подписью кассира, такое же извещение по другому платежу с бесспорной подписью Бернгарда, образцы его подписи, сделанные им во время предварительного следствия, несколько подписей Бернгарда, сделанных в зале суда, и, наконец, дубликат накладной с подписью неизвестного лица, залитый чернилами.

Все документы, за исключением подписей Бернгарда в зале суда, были выполнены фиолетовыми анилиновыми чернилами.

Прежде всего Буринский сфотографировал с увеличением извещение. Под фиолетовыми буквами, которые оставили едва заметный след, показались какие-то совсем прозрачные линии. Буринский подумал, что Бернгард писал не чистыми фиолетовыми анилиновыми чернилами, а в них была и примесь черных чернил, или кассир сделал подпись пером, прежде побывавшим в черных чернилах.

Тогда Буринский еще раз сфотографировал подпись, применив фиолетовый светофильтр. На негативе фиолетовый цвет исчез, но зато четко выступила тонкая прозрачная подпись «Бернгард» с росчерком, не совпадающим с росчерком, сделанным фиолетовыми чернилами. Не совпадали штрихи и в ряде букв. Буринскому стало ясно, что второй негатив хранит уличающий след: подпись Бернгарда сначала была нарисована, скорее всего карандашом, а затем преступники обвели ее фиолетовыми чернилами и тщательно стерли следы рисовки.

Увеличив подписи в двадцать два раза, Буринский получил очень сильный, контрастный негатив, после чего напечатал позитив, где обе подписи, карандашная и чернильная, были ясно видны.

Бернгарда полностью оправдали.

Теперь предстояло заняться дубликатом накладной с залитой чернилами подписью. Два часа понадобилось Буринскому, чтобы обнаружить в графе «получатель груза» подпись «Шольц». Ее подвергли графической экспертизе и установили, что сделана она подсудимым Юнгхерцем.

Так подтвердилась правильность научных методов фотографического исследования, разработанных Буринским. Всем, кто присутствовал на процессе и кто слышал об этом деле, стало ясно: фотография — надежное оружие в борьбе с подлогами и подделками документов. Теперь, когда эти методы разработаны детально, практически любой, самый искусный подлог может быть разоблачен.

Да и сам Буринский, выступая на I съезде фотографов, с законной гордостью говорил, что уже нет больше «средств свести с бумаги без порчи ее поверхности следы письма таким образом, чтобы фотография бессильна была их обнаружить».

Открытие Буринского заинтересовало ряд ведомств. Ему предложили создать лабораторию при прокуратуре Петербургского окружного суда. Казалось, наконец-то он получит необходимую поддержку. В действительности же дело свелось к тому, что ему только разрешили разместить оборудование в коридоре прокуратуры. Никаких денег ни за свою работу, ни для приобретения оборудования он не получил. Оплата экспертизы шла за счет тяжущихся лиц. «Создание» лаборатории совершенно ничего не изменило. Буринский продолжал работу один, своими кустарными средствами и на собственный страх и риск.

Один из тогдашних журналистов едко заметил: «Теперь представьте себе, что это открытие сделано чужим, не русским исследователем; представьте себе, что там, на Западе, именем „европейской“ науки были бы объявлены результаты четырехлетних испытаний новооткрытого способа, „обещающего ввести естествоиспытателя в новый мир, доселе ему совершенно неизвестный и недоступный“. Какой пошел бы шум, с каким трезвоном новое величайшее открытие было бы подхвачено и распространено по всем концам цивилизованного мира, каким петушком забегали бы „достойнейшие“ представители наших „достойнейших“ ученых обществ, с каким усердием посыпались бы доклады: все считали бы своим „долгом“ выразить удивление величайшему западноевропейскому открытию, и каждый старался бы пристегнуть свое имя к этому открытию, демонстрируя его десятки раз до тошноты».

Все же энтузиазм Буринского не угас. Он продолжал совершенствовать свои методы, участвуя в разнообразных судебных экспертизах.

Все судебно-фотографические работы Буринский делил на три вида.

Первый, простейший, — фотографическое увеличение. Его цель — облегчить труд людей, занимающихся сличением почерка. Такую работу, по мнению Буринского, мог делать любой фотограф.

Второй вид — восстановление документов, выскобленных, травленных или сознательно залитых чернилами. Здесь уже необходимы специальное знание техники фотографирования, рецептуры и приемов, помогающих экспертам.

С подобной задачей Буринский справлялся успешно не раз, как это было, например, при рассмотрении дела о четырехмиллионном наследстве орловского помещика Михаила Бырдина. На наследство претендовали две группы лиц, потомки прямой и боковой линий. Прямая линия считала себя потомками Анны Бырдиной, а боковая оспаривала это, считая, что происхождение ее от Бырдина не доказано. Метрические книги отсутствовали, но сохранились исповедные расписки семейства Бырдиных за 1780 год, где «девица Анна» была вписана по явно выскобленному тексту.

Харьковская судебная палата, рассматривавшая дело, отправила спорную запись в Петербург с просьбой восстановить, если возможно, прежний текст.

Буринский работал два месяца. Ему удалось выявить только пятнадцать выскобленных букв: — с-о-с-ен-ков в-е-х д-рь. Сопоставляя буквы в различных комбинациях, Буринский пришел к выводу, что выскобленная запись могла читаться только так: «их сродственников внетях дщерь», то есть дочь отсутствующих безвестно родственников.

Заключение Буринского было убедительным, но суд с ним не согласился, отметив, что «хотя догадка эксперта и остроумна, но она все-таки не более как догадка».

Об экспертизах третьего вида, самых важных, трудных, но и наиболее интересных, Буринский писал:

«Для такого искания нельзя заранее указать рецепт; здесь все дело зависит от личных качеств эксперта, его сообразительности, догадливости, находчивости, знакомства с искусством подделки документов, запаса у него необходимых вспомогательных знаний и проч. Каждый новый случай — новая загадка, над которой приходится ломать голову. Ничтожная, едва заметная черточка или маленькое пятно, объявившееся на фотографическом снимке, способно иногда дать эксперту нить, по которой удается добраться до истины; но, чтобы воспользоваться таким указанием, необходимо уметь оценить значение замеченной черточки или пятна, построить догадку и сообразовать с нею программу исследований. Это вечная борьба изобретательности и ловкости подделывателя с знанием, умом и талантом эксперта».

С тех пор развитие криминалистики ушло далеко вперед. Но некоторые экспертизы Буринского третьего вида и сегодня пленяют особой красотой доказательств, безупречной и сильной логикой.

В юридическую литературу они вошли под названиями: «дело о подложной черточке», «дело о точке», «дело о букве» и т. д.

В Могилевский окружной суд был предъявлен иск о взыскании с Т. по выданному им обязательству 80 тысяч рублей. Т. уверял, что хотя с человеком, предъявившим иск, он имел дело, но обязательства выдавал только на мелкие суммы, а на столь крупную никогда никакой бумаги не подписывал. Могилевский суд несколько раз присылал документ в Петербург для сличения почерков и получал один и тот же ответ: «Подпись ответчика Т. является подлинной». Т., однако, продолжал настаивать на подложности документа.

Прибегли к химической экспертизе. Она показала: подпись и текст расписки выполнены разными чернилами. Но дело от этого не прояснилось.

И вот документ попал к Буринскому. При фотографировании оказалось, что буквы подписи прозрачнее букв текста, за исключением горизонтальной черточки буквы «Т». По степени прозрачности она явно походила на буквы текста, а не подписи. У Буринского сразу же возникло предположение, что она выполнена теми же чернилами, что и текст. Он окурил документ парами йода, и на краях появилась синяя рамка — след клея. Секрет подлога раскрылся.

Что же сделали мошенники? Они взяли два полулиста бумаги, один из них разорвали пополам, на две доли: «а» и «б»; «б» положили на переднюю верхнюю часть второго полулиста, «а» — на заднюю нижнюю. Затем бумаги, смазанные по краям крахмалом, были тщательнейшим образом склеены, отглажены, спрессованы и перегнуты по линии АБ.

На половинке «б» написали расписку на ничтожную сумму — так, чтобы текст кончался точно у линии сгиба. Т. должен был подписаться ниже складки.

Доверчивый Т., не заметив ловушки, поставил подпись, но случайно верхняя палочка буквы «Т» заскочила на верхнюю часть листа. Мошенники отклеили две половинки полулиста и таким образом получили чистый лист с подписью Т. Теперь они могли совершенно спокойно составить расписку на огромную сумму. Правда, им пришлось дописать и верхнюю горизонтальную палочку буквы «Т». Она-то их и выдала.

Профессора А. В. Дулов и И. Ф. Крылов в книге «Из истории криминалистической экспертизы в России» рассказывают о нескольких увлекательных исследованиях Буринского. В частности, об экспертизе, проведенной им совместно с сотрудниками Экспедиции заготовления государственных бумаг Скамони и Пфейфером.

«Один из клиентов Волжско-Камского банка должен был получить в нем по переводной телеграмме 1000 рублей. По ошибке директора банка, пометившего на телеграмме 10 000 рублей вместо 1000, кассир и выдал не тысячу, а десять тысяч рублей.

В конце операционного дня ошибка была замечена, и к клиенту направили служащего банка для получения излишне выданных 9000 рублей. Однако клиент отказался вернуть деньги, утверждая, что получил тысячу рублей. При этом он пояснил, что при получении денег подписал чистый бланк, на котором стоял лишь штемпель об уплате.

Банк обратился с иском в суд.

При рассмотрении дела в суде признали необходимым обратиться к сведущему лицу для разрешения спорного вопроса: „было ли клеймо кассира наложено до или после подписи“.

В качестве „сведущего лица“ пригласили местного фотографа, совершенно незнакомого с судебной фотографией. Фотограф сделал обычный снимок со спорного документа на броможелатиновой пластинке, негатив увеличил и представил в суд. Такое увеличение документа ничего, разумеется, не объяснило.

Впоследствии признали необходимым произвести квалифицированную экспертизу, и Петербургский окружной суд назначил комиссию экспертов в составе Буринского, Пфейфера и Скамони.

При исследовании спорного документа Буринский прибег к следующему способу: путем подбора цветных стекол он определил, какое из них дает большую разницу в актиничности белой бумаги, а интенсивность передачи штемпельной краски значительно уменьшает.

Наиболее подходящим светофильтром оказалось стекло, окрашенное эозином (эозиновым коллодиумом). Съемка через этот светофильтр производилась при искусственном освещении магнием. Оказалось, что штемпельная краска лежит на чернилах».

В 1891 году в Петербурге, Москве, Одессе были организованы фотографические выставки. На них впервые демонстрировались образцы научной фотографии Буринского. Публика буквально не отходила от стендов с его работами, за которые его наградили золотыми медалями.

В 1892 году правительство наконец приняло решение о создании фотографической лаборатории, где уже «присяжный фотограф» и его помощник должны были бы получать заработную плату. Однако Буринский отказался возглавить эту лабораторию. Он понял, что никакой помощи ему все равно не окажут, а положение «присяжного фотографа» сделает его зависимым чиновником и только затруднит самое главное — научную работу.

В 1894 году по просьбе Академии наук Буринский участвовал в прочтении рукописей так называемого «кремлевского клада» (кожи с письменами времен Димитрия Донского). За это Буринский был удостоен премии имени Ломоносова.

Открытый Буринским цветоделительный метод быстро завоевывал признание. Им пользовались минералоги, медики, биологи, ветеринары…

Узнали об исследованиях Буринского и за границей, но имя его не привлекло внимания. В 1900 году в Германии вышло руководство по судебной фотографии Ф. Пауля. Автор не обошел молчанием фамилию Буринского, но все ведущиеся в России исследования по судебной фотографии приписал почему-то издателю фотографического ежегодника Дементьеву.

В некрологе, появившемся в марте 1912 года в журнале «Вестник фотографии», говорилось:

«Потеря Е. Ф. Буринского отзовется тяжелым эхом в русской фотографической науке, где так немного деятелей, ему подобных, отдающих любимому делу всю свою жизнь и душу. Правда, он указал новые пути в фотографии, пути благородные, но не проторенные еще, а охотников идти по этим путям так немного, что покойный, творец судебной фотографии, с горечью сознавал, что круг его учеников и последователей невелик, что почти некому будет передать заветы дальнейшего изучения цветоделительного метода…

…Будем думать, что над свежей могилой смолкнут враги, а друзья ревностно возьмутся за труд, чтобы разработкой идей покойного создать ему памятник, которого он заслуживает».

Увы, добрые слова остались лишь словами. О Буринском забыли довольно быстро. Во всяком случае, в первом в России практическом руководстве для судебных деятелей, вышедшем в 1915 году, имя Буринского упомянуто лишь вскользь.

О нем вспомнили только в советское время, когда было продолжено дело, которому Буринский посвятил свою жизнь.

6 января 1839 года в парижской «Газетт де Франс» появилось сообщение, что владельцу диорамы художнику Дагерру удалось закрепить световое изображение. На следующий день об этом открытии доложил на заседании Французской академии наук Франсуа Араго. Дагерра стали считать изобретателем фотографии.

Но история фотографии начинается не с XIX века. Арабский ученый Альгазен из города Басры около девятисот лет назад написал труд «Об основных принципах оптики». Он впервые использовал камеру-обскуру — светонепроницаемый ящик с маленьким круглым отверстием в одной из стен, в котором солнечный свет создавал перевернутое изображение.

Над совершенствованием камеры работали многие ученые, в том числе и Леонардо да Винчи. Но изобретателем камеры-обскуры был назван в Англии в 1544 году датский физик и математик Гемма-Фрисиус.

Итальянские ученые предложили вставлять в отверстие линзу. Через полтора столетия додумались поставить после линзы зеркало: оно возвращало перевернутое изображение в нормальное.

Камера-обскура постепенно уменьшалась, пока не достигла к 60-м годам XX века размера обыкновенной пуговицы.

Одновременно совершенствовался и фотографический процесс.

Уже Буринский имел в своем распоряжении данные фотохимии и фотооптики, накопленные до него десятками исследователей и проверенные в тысячах экспериментов.

Каждый серьезный ученый, который знакомился с методом цветоделения, разработанным Буринским, понимал, что он имеет богатую перспективу. Но сложность, трудность… Как все-таки усовершенствовать этот метод? Буринский мечтал о создании цветоделительного прибора. Ему это было не под силу. Впрочем, аппарат не создан и до сих пор — вероятно, потому, что открыто множество других эффективных методов выявления невидимого.

Так или иначе, идея Буринского долго продолжала волновать умы.

Александр Александрович Поповицкий, служивший в Экспедиции заготовления государственных бумаг, проведя серию экспериментов, пришел к выводу, что мокрым коллодионным способом очень трудно получить с комбинированного диапозитива одинаковые негативы. Чтобы в условиях города избежать малейших сотрясений, надо запрятать лабораторию под землю, что, конечно, нереально. Тогда Поповицкий применил сухие броможелатиновые пластинки. С негатива методом копирования он делал несколько диапозитивов (обычно хватало трех), потом снимал со стекол эмульсионный слой, применив «отофильм» А. Евдокимова — раствор поташа и едкого калия в воде. Раствор был так густ, что не смачивал пленки: они снимались совершенно сухими.

Дав стечь жидкости, Поповицкий клал на негатив пропускную бумагу и крепко тер тряпкой по желатиновой пленке. Готовая к снятию пленка должна была блестеть, как лакированная. Она подрезалась по краям и очень легко снималась. То же повторялось со вторым диапозитивом и с третьим.

Затем Поповицкий брал стекло, смачивал его керосином и накладывал первый диапозитив. Опять смачивал керосином и накладывал второй диапозитив, третий. На первом диапозитиве делались специальные отметки, чтобы точно совместить все пленки. Приходилось, кроме того, следить за тем, чтобы в комнате сохранялась постоянная температура, иначе пленки морщились.

Потом начинался обратный процесс. С совмещенных диапозитивов получался комбинированный негатив. С него опять три диапозитива — и так до тех пор, пока на негативе совершенно четко не выделялись нужные оттенки.

Способ Поповицкого значительно упрощал метод Буринского, но совмещения по-прежнему проводились на глазок, «от руки», а значит, многое зависело от добросовестности и тщательности исследователя.

Поэтому поиски не прекращались.

В 1909 году химик В. И. Фаворский предложил изобромный метод усиления плотностей.

Запись, которую надо было выявить, фотографировалась, негатив задубливался формалином, а затем к нему прикатывалась пропитанная изобромирующим раствором пигментная бумага. Через некоторое время негатив вместе с бумагой погружался в горячую воду, бумага отделялась, и на негативе оставалась окрашенная масса в тех местах, где находилось изображение. Изобромирующий раствор отбеливал изображение, но потом оно восстанавливалось проявителем или раствором сернистого натрия.

Этот процесс давал большое усиление плотностей, но во время работы с негативом могли быть уничтожены детали в его прозрачных местах, да и вообще он зависел от ряда случайных факторов и был недостаточно надежен.

31 декабря 1914 года исполняющий обязанности директора первого департамента министерства юстиции Трегубов писал (генерал-квартирмейстеру генерального штаба и начальнику главного военно-судного управления):

«В судебной практике, вообще в делах о подлогах, а в настоящее время, надо полагать, по делам о шпионаже, равно как и в случаях необходимости прочесть не пропущенные иностранною военною цензурою места в письмах и иных документах, приходится иметь дело с такими случаями, когда какая-либо часть документа бывает залита чернилами, замазана типографской краскою, и притом столь плотно, что невооруженным глазом прочесть закрытый пятном текст представляется невозможным.

До настоящего времени в этих случаях проявление закрытых письмен производилось посредством цветоделительной фотографии, по способу Буринского, чрезвычайно сложному и трудному, или по значительно упрощенному способу киевского приват-доцента Фаворского. Но как показал опыт, цветоделение почти не применимо, если обратная сторона документа заполнена штрихами или пятнами, совпадающими с подлежащим восстановлению текстом, и совершенно непригодно, если бумага документа не прозрачна.

Ныне названным приват-доцентом Фаворским, состоящим помощником управляющего кабинетом научно-судебной экспертизы при прокуроре киевской судебной палаты, изобретен более простой и дающий блестящие результаты способ проявления скрытого чернильными и иными пятнами текста посредством окуривания его хлористым водородом (HCl). Способ этот был проверен и с успехом применен в киевском кабинете научно-судебной экспертизы на целом ряде дел.

Между прочим, способ Фаворского был использован для прочтения вычеркнутого текста трех писем русских офицеров, находящихся в плену в Австрии. В одном письме нежелательный для австрийской цензуры ряд строк был первоначально вычеркнут красным карандашом и затем покрыт слоем чернил, причем текст оказался так старательно вымаранным, что во многих местах была даже повреждена самая поверхность бумаги. В остальных двух письмах изъятые строки были покрыты черным красящим веществом, наложенным при помощи штемпелей в одном случае сплошь, а в другом — в виде косой сетки. Однако после обработки текста способом Фаворского весь закрытый текст был легко прочтен простым глазом без каких-либо приспособлений.

Сущность этого способа заключается в следующем.

В лабораторном вытяжном шкафу помещается фотографическая ванночка — стеклянная или фарфоровая — с несколькими каплями дымящейся соляной кислоты. Над этой ванночкою кладется в листе фильтровальной бумаги подлежащий исследованию документ, весь или нужная его часть, и покрывается сверху стеклом. Выделяющийся хлористый водород, действуя на чернила в течение нескольких минут, окрашивает их в зависимости от их химического состава в различные цвета. Так, амуариновые чернила становятся зелеными, антраценовые — синими, кампешевые с хромокислым калием (хромовые) — фиолетово-красными, кампешевые с сернокислою медью — оранжево-желтыми и т. д. При этом оттенки цветов равным образом представляются различными, в зависимости от пропорциональных количеств входящих в чернила веществ или степени их густоты.

Таким образом, после описанной обработки исследуемого документа текст и закрывающее его пятно получают различную окраску, вследствие чего текст ясно выделяется и становится легкочитаемым даже простым глазом.

Если чернила текста и закрывающего пятна совершенно одинаковы по своему составу, то и в этом случае способ Фаворского дает вполне достаточные для исследования результаты, так как основное свойство этого способа заключается в том, что он не только окрашивает чернила, но и делает их прозрачными. Отсюда ясно, что двойной слой чернил текста, покрытого пятном, дает более интенсивное окрашивание, чем весь остальной фон пятна.

Громадное достоинство способа Фаворского состоит еще и в том, что документ не портится и по окончании исследования восстанавливается в своем первоначальном виде. Для этого документ держат в продолжение нескольких минут над аммиаком, и все чернила принимают снова черный цвет, сохраняя все свои свойства в полной пригодности для повторных опытов.

В случае надобности результаты исследования могут быть закреплены посредством фотографии (до обработки документа аммиаком), каковая дает особенно наглядные снимки на автохромных пластинках или на бумаге питапитии».

Значение изобретенного Фаворским метода Трегубов сильно преувеличил. В июле 1915 года на съезде представителей кабинетов научно-судебной экспертизы в Петербурге управляющий московским кабинетом признался: «Применяемый в самом начале деятельности… кабинета метод окуривания хлористым водородом был вскоре оставлен, ибо практика показала, что хлористый водород далеко не безразличен для целости документа».

Мечту Буринского попытался осуществить советский профессор Алексей Александрович Эйсман, который изобрел «оптический мультипликатор». Вместо медленного, кропотливого процесса отделения пленок, а затем совмещения их между собой «оптический мультипликатор» позволял с помощью проекционного фонаря совмещать изображения негативов или диапозитивов.

За последние два десятилетия фотохимия далеко шагнула вперед и разработала много простых и надежных методов усиления. Невидимые глазом детали обнаруживают сейчас при помощи цветоделения или при фотографировании в невидимой части спектра.

Человек, даже самый зоркий, не в силах разглядеть фотографическую деталь размером меньше чем сотая доля миллиметра. Эта величина соответствует и контрастной чувствительности глаза. Как ни пытайся увеличивать контраст на позитиве, невозможно выявить деталь, невидимую на негативе. Но контрастность можно усиливать до известного предела, за которым наступает ухудшение передачи малых деталей.

Отрицательно влияют также неравномерная яркость фона и нерезкость границ сравниваемых объектов.

Но как же тогда восстанавливают едва видимые тексты, замазанные или вытертые надписи?

Выручают прежде всего диффузоры (контактные осветители).

На документ кладется тонкое молочное или матовое стекло либо просто, тонкая бумага — словом, любой материал, диффузно рассеивающий свет.

Снижая резкость границ, диффузоры устраняют всякие пятна, складки бумаги, неравномерности яркости фона, мешающие прочесть текст. Через диффузоры можно и фотографировать.

Детали, выявленные на первом усиленном негативе, изучаются в негатоскопах — специальных экранах, позволяющих рассматривать негатив в равномерно проходящем свете.

Чтобы лучше различить детали, иногда создают темные и светлые контуры около изображения. Метод этот в криминалистике называется маскированием. Если негатив и позитив слегка сдвинуть относительно друг друга, то у края изображения появятся более светлые или темные полосы.

Используют криминалисты и цветоделительную фотографию, запечатлевающую искаженную передачу яркостных соотношений цветовых тонов.

Когда нужно выявить следы штрихов вытертого, смытого, вытравленного текста, оттиски печатей и штампов, выцветшие, зачеркнутые и залитые чернилами тексты, дописки и дорисованные штрихи, можно, изменяя яркостные соотношения цветных объектов, установить детали, которые глаз не в состоянии различить.

Допустим, документ написан чернилами фиолетового цвета, а в нем дописаны слова или штрихи такими же чернилами, но с примесью синего красителя. Тогда, рассматривая документ через светофильтр, полностью поглощающий синие лучи и пропускающий фиолетовые и красные, мы четко увидим только дописанный текст.

Буринский, работавший с коллодионными пластинками, чувствительными лишь к сине-фиолетовым лучам, мог разделять только близкие цветовые тона, к другим же частям спектра эти пластинки были почти нечувствительны. Возможности ученого были поэтому весьма ограничены, и ему приходилось сочетать цветоделительную фотографию с последующим усилением контрастов, многократно совмещая пленки.

Теперь в каждой криминалистической лаборатории и институте судебной экспертизы есть обширные наборы светофильтров с подробными каталогами. Правильное сочетание светофильтров и фотоматериалов почти всегда дает желательный эффект.

Во времена Буринского, когда большинство выводов делали на основании случайных экспериментов, исследователи довольствовались лучами видимой части спектра.

Спектр!.. Удивительная радужная полоска из семи цветов: красного, оранжевого, желтого, зеленого, голубого, синего, фиолетового! Впрочем, оставим поэзию.

Лучи света, говорит современная физика, — это электромагнитные колебания. Различие в цвете, которое воспринимает наш глаз, — всего лишь различие в длине волн. На концах спектра цвета фиолетовый и красный, что соответствует длине волны 0,4 микрона и 0,75 микрона.

Но за пределами видимой части спектра тоже есть лучи. С правой стороны, за фиолетовыми, — ультрафиолетовые, а с левой, за красными, — инфракрасные.

Итак, поглядите направо!

Ультрафиолетовые лучи обнаружил англичанин Риттер, оценив их как очень активные, «агрессивные» лучи.

Позднее установили, что тела, которых коснулись ультрафиолетовые лучи, начинают испускать свет, доступный человеческому глазу. Это явление относилось к разряду флуоресценции (так называют свечение тела под действием каких-либо лучей). При изучении флуоресценции оказалось, что вещество поглощает короткие световые волны и взамен испускает более длинные. Именно так происходит с ультрафиолетовыми лучами: поглощаются лучи невидимые, короткие, а в порядке компенсации испускаются видимые (спектральные).

Разумеется, из-за разного химического состава каждое вещество имеет флуоресценцию определенного, только ему присущего цвета (со всевозможными оттенками). А раз так, значит легко обнаружить различие между телами по их флуоресценции. При этом особенно удобно освещать тела невидимыми ультрафиолетовыми лучами.

Легко сказать: «удобно освещать». Для начала надо отделить ультрафиолетовые лучи от видимых. Источником ультрафиолетовых лучей может быть любое достаточно раскаленное тело (раньше применяли вольтову дугу, теперь — ртутно-кварцевые лампы высокого давления). Любой источник ультрафиолетовых лучей дает также и лучи видимые.

Как же все-таки их «разъединить»?

Есть два пути: использовать спектральный прибор, распределяющий лучи по длине волн, или же создать специальный светофильтр.

Американский физик Вуд в 1903 году обратил внимание на то, что органическая краска нитрозодиметиланилин, растворенная в глицерине или в твердом желатине, обладает способностью пропускать ультрафиолетовые лучи в пределах от 0,4 до 0,28 микрона, задерживая лучи синие и фиолетовые. Через три года Вуд опубликовал работу, где доказывал, что можно применять ультрафиолетовые лучи при фотографировании документов.

Но светофильтр Вуда имел большой недостаток: пропускал видимые лучи спектра, следующие за фиолетовыми и синими.

Немецкий ученый Леман усовершенствовал светофильтр Вуда, скомбинировав его с увиолевым иенским стеклом и с 20-процентным раствором медного купороса. В 10-х годах XX века фирма «Цейс» приступила даже к выпуску специального прибора, в комплект которого входил лемановский светофильтр.

Но и светофильтр Лемана отчасти пропускал видимые лучи. В 1921 году неутомимый Вуд предложил новый светофильтр: стекло, содержащее окись никеля. Для видимого света он был практически непрозрачным и одновременно хорошо пропускал ультрафиолетовые лучи с длиной волны до 0,365 микрона.

Сейчас выпускают светофильтры увиолевого стекла, содержащего окись никеля, и отличаются они друг от друга только областью пропускания ультрафиолетовых лучей.

В 20-е годы наблюдалось повальное увлечение ультрафиолетовыми лучами. Они тогда казались чудом, ключом, раскрывающим неожиданные тайны.

Немецкий профессор Кёгель направил их, так сказать, в глубину веков — с их помощью он восстанавливал смытые письмена на старинных пергаменах.

Пергамен в средние века был дорог. Средневековый автор, если у него не хватало денег на покупку пергамена, ничуть не смущался этим обстоятельством. Он брал уже исписанные манускрипты и при помощи воды и песка тщательно счищал текст. Рукописи, написанные по смытому тексту, получили название палимпсестов. Надо ли говорить, какую ценность для истории представляют подобные документы, скрывающие древнейшие записи!

Кёгель установил: если на палимпсест падают ультрафиолетовые лучи, те места пергамена, где имеются очень слабые, невидимые глазом следы смытых письмен, начинают флуоресцировать иначе, чем остальные части рукописи. Так появилась возможность читать смытые тексты.

Даже когда пергамен и смытый текст вообще не флуоресцировали, Кёгелю все же удавалось восстановить смытые письмена после предварительной химической обработки пергамена, не оставляющей на нем никаких видимых следов.

На криминологическом съезде в Карлсруэ в 1926 году один амстердамский судебный химик демонстрировал картон, на котором было размещено около двадцати кусочков белой бумаги. Под действием ультрафиолетовых лучей некоторые куски бумаги оставались темными, другие начинали светиться — белым, желтым, голубым, фиолетовым цветом. Вывод был ясен: при помощи ультрафиолетовых лучей можно совершенно точно установить разницу в сортах бумаги, не производя кропотливого химического анализа.

Он же показал собравшимся пятнадцать сортов красного сургуча, которые лишь с большим трудом можно было различить на глаз. Флуоресцировали же они по-разному. Если сургучную печать взломать, заявил Гильзебош, а затем вновь приклеить на место, но уже сургучом другого сорта, ультрафиолетовые лучи сразу же сообщат об этом.

Интересные исследования проводили парижские криминалисты.

Коллекционер купил картину кисти Рубенса, но вскоре усомнился в ее подлинности. Суд вызвал трех экспертов, которые через несколько месяцев дали заключение. Один авторитетно утверждал, что картина, несомненно, принадлежит Рубенсу, другой столь же безоговорочно это опровергал, третий признал, что бессилен дать какой-либо ответ. Суду пришлось обратиться к криминалисту. Тот исследовал картину с помощью ультрафиолетовых лучей и в правом нижнем углу обнаружил светящиеся штрихи подписи «Рубенс». Между тем при дневном свете на этом месте едва различались лишь два сероватых штриха, их с успехом можно было принять за подпись любого другого художника, начинавшуюся на «Р».

В другом случае речь шла о судьбе человека, подозреваемого в преступлении. При обыске у него нашли пустой флакон, в котором, по его словам, хранился аспирин. Теперь в нем остались лишь ничтожные следы порошка, прилипшего к стенкам. В сосуд налили несколько кубических сантиметров воды, вымыли его, а затем жидкость выпарили на часовом стекле. Получившийся налет совершенно не флуоресцировал под действием ультрафиолетовых лучей. Тогда капнули несколько капель слабого раствора едкого натрия и вновь выпарили. После этого налет дал фиолетовую флуоресценцию, характерную для салицилового натра. Значит, действительно во флаконе были остатки аспирина.

В России ультрафиолетовые лучи стали применять в криминалистике почти полвека назад. Уже в 1914 году С. М. Потапов и В. И. Фаворский, работавшие в киевском кабинете научно-судебной экспертизы, создали свой метод исследования в ультрафиолетовых лучах. Вот что говорил о нем Фаворский на съезде представителей кабинетов: «Изложенный здесь способ прочтения и фотографирования вытравленного текста, применявшийся несколько раз в киевском кабинете, не имеет ничего общего с общеизвестным методом фотографирования в ультрафиолетовых лучах, хотя и служащим для той же цели. В последнем случае на фотографическую пластинку должны действовать сами невидимые ультрафиолетовые лучи, для чего применяются специальные кварцевые посеребренные объективы, совершенно не пропускающие света. В методе же, примененном в киевском кабинете, ультрафиолетовые лучи не доходят до пластинки. Они задерживаются специальным желтым светофильтром. Фотографируется (конечно, с помощью обыкновенного объектива) видимое изображение, состоящее из световых лучей, которые возникают в самом документе только благодаря действию на него ультрафиолетовых лучей. Совершенно различными оказываются и полученные снимки. В то время как при обычном снимании в ультрафиолетовых лучах следы вытравленных букв выходят темными на светлом фоне (так как метод основан на поглощении этих лучей желтоватыми остатками штрихов), на снимке по способу люминесценции по большей части надпись получается белой (так как метод основан на свечении вытравленного) на темном фоне. Оба метода настолько независимы один от другого, что в каждом отдельном случае неудача одного из них совершенно не исключает возможности успеха с другим».

Много лет ультрафиолетовые лучи в основном использовались для люминесцентного анализа. Позднее обратились к отраженным ультрафиолетовым лучам. Сначала это была только фотосъемка. Но потом создали люминесцентные и электроннооптические преобразователи ультрафиолетового изображения в видимое. Они позволяли непосредственно наблюдать невидимое в ультрафиолетовой части спектра.

Воздействие ультрафиолетовых лучей, излучаемых Солнцем, мы ощущаем постоянно. Количество этих лучей все время меняется в зависимости от пыли в воздухе, тумана, географического положения местности, времени года, времени суток и многих других причин.

Но увидеть невидимое в ультрафиолетовых лучах можно, только когда есть постоянный и сильный излучатель. Глаз человека малочувствителен к ультрафиолету и намного уступает фотоматериалам и флуоресцирующим экранам. Лучше всего передают изображения в ультрафиолетовых лучах несенсибилизированные фотоматериалы. В экспертных учреждениях для этой цели обычно пользуются диапозитивными пластинками.

Перед объективом фотоаппарата устанавливается светофильтр, поглощающий зримые и пропускающий ультрафиолетовые лучи. Для фотографирования в длинноволновых ультрафиолетовых лучах пользуются обычными объективами, с непросветленной оптикой, а в средне- и в коротковолновых — кварцевыми либо зеркально-линзовыми объективами.

Правда, есть одно «но»: заранее нельзя сказать, существует ли на объекте невидимое изображение. Еще два десятка лет назад криминалистам приходилось мириться с неизбежным: часть съемок проводилась впустую.

Киевские криминалисты Н. М. Зюскин и Н. М. Кочегура предложили использовать для визуальных наблюдений в ультрафиолетовых лучах электроннооптический преобразователь, созданный под руководством известного советского ученого А. А. Эйсмана для исследования в инфракрасных лучах.

Чтобы заставить «говорить» невидимку, надо знать, как поглощаются и отражаются ультрафиолетовые лучи материалами, из которых изготовлены документы.

Различные образцы белой писчей бумаги по-разному отражают ультрафиолет. Лучи с малой длиной волны в значительной степени поглощаются всеми сортами бумаги. Бумага высокого качества (основа ее — беленая целлюлоза и тряпичная полумасса) хорошо отражает ультрафиолетовые лучи, а низкого качества (основа — древесная масса) столь же добросовестно их поглощает.

Чернильные записи тоже реагируют на ультрафиолетовые лучи в зависимости от бумаги. Сами же чернила, даже одного цвета, но разного изготовления, под действием ультрафиолета светятся неодинаково.

Если чернильные штрихи вытравливать, то там, где они были, отражательная способность бумаги повысится и места, подвергшиеся травлению, мы увидим как темные записи на более светлом фоне.

В ультрафиолетовых лучах хорошо видны тексты, написанные растворами органических веществ (молоком, фруктовыми соками и т. д.).

Ну, а если чернила текста и закрывшее его пятно одного цвета? И даже одного состава? Случаи такие, говорил в начале века один русский юрист, «обыкновенно не имеют значения в качестве судебных казусов». Судебных — может быть, а если обратиться к рукописям знаменитых поэтов, прозаиков, ученых? Какие мысли, идеи, образы скрыты в замазанных, затушеванных строчках? Как проникнуть в их тайну?

Усиление контрастов поможет не всегда, ничего не даст и применение светофильтров (спектральный состав красителей один и тот же), исчезнут и пятно и текст в инфракрасных лучах.

Выход нашел харьковский криминалист М. В. Салтевский, справившийся с наиболее распространенными чернилами — метилово-фиолетовыми. Салтевский предложил метод сенсибилизированной люминесценции.

Люминесцентный анализ был уже известен криминалистам. Еще в 1949 году академик С. И. Вавилов писал, что «люминесцентный анализ получил широкое распространение в самых разнообразных отраслях науки, техники, сельского хозяйства, медицины и даже уголовного розыска». Именно Вавилов и его школа разработали теорию люминесценции и поставили ее на практические рельсы.

Большинство неорганических соединений содержат люминесцирующие вещества. Свечение их очень слабое, и непосредственно использовать его нельзя. Но если к этим веществам добавить другие — активаторы, — флуоресценция усилится, при повышении концентрации активатора свечение уменьшается, а при очень больших «дозах» наступит даже тушение.

Это и использовал Салтевский. Он ввел в краситель активатор.

В документе, залитом такими же чернилами, плотность слоя неодинакова: там, где расположены штрихи букв, она окажется выше. Когда залитый или замазанный чернилами документ покрывают люминесцирующим составом, из-за разной плотности получается неодинаково активизированный слой красителя. Если направить на это место длинноволновые ультрафиолетовые лучи, то разные участки будут светиться по-разному. Так открывается путь к прочтению таинственных строк, имеющих подчас немалую ценность.

А теперь сделаем скачок через 320 миллимикрон — и очутимся по другую сторону спектра, в царстве инфракрасных лучей. По длине волны они примыкают с одной стороны к красному цвету, с другой — к радиоволнам.

Инфракрасные лучи обладают поистине чудесными свойствами. С их помощью можно видеть в полной темноте, они легко просвечивают объекты, через которые не проходят лучи видимого света. Чернила для них прозрачны, и с помощью этих лучей легко фотографировать и читать то, что нас интересует.

Для этого требуются лишь три вещи: источник излучения, светофильтр, позволяющий выделить область инфракрасного спектра, и, наконец, приемник излучения.

Источником инфракрасного (или температурного, так как инфракрасные лучи — тепловые) излучения служат электрические лампы накаливания, а также электролюминесцентные лампы (ртутные, дуговые, цезиевые) и электрическая дуга.

Чаще всего пользуются электрическими лампами накаливания. Наиболее удобные из них — кинопроекционные, прожекторные и фотолампы. В последние годы криминалисты обращаются к импульсным газоразрядным лампам.

Чтобы отделить инфракрасные лучи от видимых и ультрафиолетовых, нужны светофильтры. Одни пропускают инфракрасные и поглощают видимые лучи, другие выделяют отдельные области инфракрасной части спектра, третьи поглощают инфракрасные лучи.

Обычно применяются темно-красные или почти черные фильтры, изготовленные из окрашенного стекла.

Но бывает, что невидимое можно выявить только с помощью инфракрасной люминесценции. Тогда берут светофильтры, поглощающие инфракрасные лучи и пропускающие видимые.

Наконец, приемники. Много лет эту миссию выполняли специальные фотопластинки, очувствленные (сенсибилизированные) к инфракрасным лучам (к области с длиной волн 700–900 миллимикрон).

Но при этом каждый объект приходилось фотографировать, чтобы убедиться в существовании невидимого. Это и долго и дорого.

Сейчас у криминалистов есть электроннооптические преобразователи. В них инфракрасное изображение превращается в видимое.

Записи, которые не удается обнаружить в видимой части спектра, нередко можно наблюдать в крайне красной и ближней (коротковолновой) инфракрасных частях спектра. Для этого подойдет простейший прибор, напоминающий по виду калейдоскоп. Документ разглядывают через светонепроницаемую трубку, на одном конце которой — «ложе», надежно изолирующее глаз наблюдателя от лучей видимого света, а на другом — темно-красный фильтр.

Едва глаз привыкнет к темноте, он различит мельчайшие, невидимые раньше детали.

Чаще, однако, пользуются электроннооптическим преобразователем. Пройдя через светофильтр и объектив, инфракрасное изображение попадает на катод, вызывая в нем фотоэффект. От поверхности катода отрываются фотоэлектроны, которые летят в направлении светового луча. Магнитная линза фокусирует их и направляет на анод, покрытый веществом, светящимся под действием электронов. На аноде возникает видимое изображение, которое можно сфотографировать.

И все же главный способ — фотографирование в инфракрасных лучах. Его изобрели еще в 20-е годы, когда всеобщий восторг вызывали ультрафиолетовые лучи, когда профессор венского криминалистического института Тюркель восторженно заявлял, что современная криминалистическая техника «стоит под знаком ультрафиолетовых лучей».

Но мода — вещь преходящая. Довольно скоро ультрафиолету пришлось если не уступить, то по крайней мере поделиться славой с инфракрасной частью спектра.

Исследования в инфракрасных лучах применяются сейчас повсеместно. Решающее достоинство нового метода — простота. Чтобы фотографировать в инфракрасных лучах, не требуется особого оборудования — достаточно иметь фотоаппарат, специальные сенсибилизированные фотоматериалы, светофильтр и лампы накаливания.

Допустим, мы захотели прочесть карандашную запись, заклеенную бумагой. В полной темноте на листок черной бумаги кладем фотопластинку «инфрахром» эмульсионным слоем вверх. На нее положим документ и осветим концентрированным пучком лучей, пропущенных через фильтр.

Дальше — как обычно: проявляем, фиксируем, промываем. Но только в полной темноте либо при темно-зеленом освещении.

Как же относятся к инфракрасным лучам различные объекты? По-разному. Одни гостеприимно пропускают их через себя, другие решительно сопротивляются.

Большинство красителей и пигментов растительного и животного мира для них не преграда. А вот сажа, растворы медных солей (сернокислая, хлористая, азотнокислая медь), чернила, содержащие соли железа, поглощают эти лучи.

Обычные же чернила, то есть водные растворы органических синтетических красителей (метиленовый голубой, основной фиолетовый и др.), в той или иной степени прозрачны для инфракрасных лучей, и зависит это от концентрации красителя или примесей в чернилах. Внешнее сходство не обманет лучи — они безошибочно установят различие между чернилами разных фабрик. А это немаловажно, когда приходится иметь дело с дописками или поправками.

Неодинаково относится к инфракрасным лучам и бумага. Черная (упаковочная) и цветная (где есть непрозрачные красители) их поглощает. Остальные сорта с большей или меньшей охотой их пропускают.

Отступают инфракрасные лучи перед записями, сделанными графитными и некоторыми цветными карандашами (синими, зелеными), бессильны они преодолеть сопротивление и черной туши (в состав которой входит сажа). Зато красная тушь для них прозрачна.

Когда требуется прочесть залитый или замазанный текст, прежде всего надо выяснить, как реагируют на инфракрасные лучи текст и краситель, которым он залит. Если краситель прозрачен, на фотоснимке получим четкое изображение текста, написанного карандашом, черной тушью, железогалловыми, кампешевыми, хромовыми чернилами, через черную копировальную бумагу, напечатанного типографской краской или на пишущей машинке с черной лентой.

Крови инфракрасные лучи не боятся. Сняв с документа, залитого кровью, верхний слой пятна и сфотографировав текст в инфракрасных лучах, его читают без труда.

Инфракрасные лучи восстанавливают тексты обуглившихся документов, изображения на тканях, дереве и других материалах. Они проникают сквозь слой плесени, жировых веществ, грязи.

Однажды на месте преступления нашли пыж. Важная улика представляла собой комок обгоревшей бумаги, пропитанный кровью и покрытый плесенью. Текст почти нельзя было разобрать из-за пятен.

Расклеили слипшиеся части пыжа и осторожно расправили их на стекле. Грязный комок превратился в прямоугольный лист бумаги книжного формата.

Обе стороны листа сфотографировали в инфракрасных лучах и обнаружили четкий типографский шрифт. По тексту установили: это страница из учебника химии для 7-го класса. Она-то и помогла отыскать преступника.

Другой случай. Кладовщик буфета, у которого обнаружили крупную недостачу, представил расписку заведующего на 3 тысячи рублей. Заведующий отрицал, что получил деньги и дал расписку, хотя подпись на ней явно принадлежала ему.

Расписка была написана на накладной фиолетовыми чернилами, две подписи в нижней части бланка — карандашом серого цвета.

Эксперты-почерковеды пришли к выводу: подписи, несомненно, подлинные (кладовщика и заведующего), к тексту же причастен только кладовщик. Но это вовсе не противоречило версии подозреваемого кладовщика: да, он написал, а подписали оба — и он и заведующий. Тогда расписку сфотографировали в инфракрасных лучах. Они разоблачили обман: из-под расписки выглянул текст старой накладной, написанной когда-то карандашом и подписанной, как полагалось, заведующим и кладовщиком.

Известный советский ученый академик Г. А. Тихов в 1946 году обнаружил очень интересное явление — флуоресценцию зелени и цветов растений в инфракрасных лучах.

Использовав его опыты, сотрудники лаборатории консервации и реставрации документов Академии наук СССР Г. Н. Лазарев и Д. П. Эрастов применили инфракрасную люминесценцию для прочтения потухших и выцветших текстов. Об этом подробно рассказано в книге Эрастова «Основные методы фотографического выявления угасших текстов», вышедшей в 1958 году.

Но эти же проблемы занимали и криминалистов. Еще в январе 1955 года киевляне М. Г. Богатырев и Б. Р. Киричинский на Всесоюзном совещании по вопросам криминалистической экспертизы сообщили о том, как они применяют инфракрасную люминесценцию при исследовании документов.

И сотрудники Академии наук, и киевские криминалисты пришли к выводу, что инфракрасная люминесценция помогает прочесть угасшие тексты, написанные анилиновыми чернилами. Этот метод позволяет выявить рукописные и машинописные тексты, рисунки, оттиски штампов и печатей, содержащие органические красители.

Но увидеть инфракрасную люминесценцию текста нельзя. Поэтому приходится действовать наугад. Только фотоснимок скажет, напрасно ли затрачены усилия и есть ли на документе хоть что-нибудь заслуживающее внимания.

Земля хранила тайну. Тайну страдания и мужества. Тайну военного подвига. Весной 1942 года в районе села Ивановка (Харьковская область), в тылу фашистских войск внезапно разыгралось ожесточенное сражение. Небольшой отряд советских войск вступил в неравный бой с гитлеровскими частями. Отряд погиб в этой яростной схватке.

Местные жители похоронили павших советских воинов. На окраине села выросли солдатские могилы. После войны народ поставил здесь памятник героям. Увы, безымянным, ибо никто не мог сказать, какая часть прорывалась из окружения.

И вдруг пионеры обнаружили батальонное знамя и портфель с документами, долгие годы пролежавшие в земле.

Их переслали в Ленинградский военно-исторический музей артиллерии, инженерных войск и войск связи. А оттуда бумаги попали в криминалистическую лабораторию. Увидев их, эксперты огорченно вздохнули. Лежавшие перед ними красноармейские книжки находились в ужасающем состоянии: все листки слиплись и спрессовались, тексты, 20 лет назад написанные фиолетовыми чернилами, под действием подземных вод превратились в размытые пятна. К документам боязно было прикоснуться: малейшее неосторожное движение могло окончательно погубить их. Тогда решили сфотографировать каждый документ по частям.

Поскольку листки были измяты, бумага шероховата, а текст выцвел и смылся, прибегли к съемке при бестеневом освещении. Книжки помещались в цилиндр из матового стекла, который равномерно освещался со всех сторон, поэтому тени от неровностей бумаги пропадали. Подобрали фильтры, усилившие контраст штрихов и частично ослабившие пятна.

После съемки документы на несколько суток поместили в стеклянный сосуд, в условия «влажной среды». Некоторые листки пришлось позднее обработать еще и горячим паром. Наконец удалось отделить пинцетом один листок от другого и сфотографировать при бестеневом освещении с двух сторон.

Первые фотоснимки получены. Видны пять букв фамилии «Юдинц…» и год рождения. Начало положено. Теперь стали восстанавливать каждую запись. Здесь-то и пригодилась инфракрасная люминесценция.

На экран камеры в светонепроницаемой комнате укладывались поочередно отдельные листки. Два мощных импульсных осветителя через каждые три секунды давали яркие синевато-зеленоватые вспышки. Такой эффект возникал благодаря специальным светофильтрам. Именно этот фильтрованный свет и возбуждал инфракрасную люминесценцию.

И вот на фотоснимке оживают строки спасенных документов: Юдинцев, Цицеров, Мигрин… Кто они, эти люди? Уцелел ли кто-нибудь из них? Лейтенант запаса Юдинцев оказался жив — он работал мастером в одном из леспромхозов Горьковской области. Он-то и поведал о том, что случилось 26 мая 1942 года.

Батальон, в котором Дмитрий Юдинцев командовал взводом, пытался прорваться к Северному Донцу и перейти линию фронта. По занятой врагом территории двигались только ночью, днем скрываясь в лесах. Когда фашисты обнаружили отряд, они предложили немедленно капитулировать — ведь сопротивление бесполезно. Из двухсот человек не дрогнул ни один. И разгорелась битва.

Не ожидавшие столь яростного сопротивления гитлеровцы вынуждены были обратиться за подкреплением, ввели в бой артиллерию, минометы, вызвали на подмогу авиацию.

Когда боеприпасы подошли к концу, комиссар приказал зарыть знамя, чтобы оно не досталось врагу. Кое-кто положил в портфель рядом со знаменем свои документы.

Юдинцев был контужен и очнулся уже в плену. Его долго мучили, перебрасывали из одного лагеря в другой. Выжил чудом. О судьбе товарищей, воевавших с ним бок о бок, Юдинцев ничего не знал. Так что поиск еще не окончен.

Чаще всего криминалистов выручает то, что на бумаге сохраняются остатки красителя чернил. Ну, а если их нет? За последние 15 лет научились преодолевать и это препятствие.

Новый метод получил название бета-радиографии, то есть получение радиограмм объектов малой плотности. Изотопы проникают сквозь слой бумаги, ткани, тонкой кожи, и там, где слой менее плотен, они «просачиваются» интенсивнее.

Разработал этот метод и внедрил его в криминалистическую практику киевский ученый Б. Р. Киричинский.

В полной темноте документ вкладывают между эмульсионными поверхностями контактного радиографа и фотопленки. Контакт должен быть очень плотным: малейший зазор резко ухудшит радиограмму.

Для получения хорошего снимка применяют особоконтрастную или позитивную пленку. После проявления и фиксирования можно увидеть, что в местах, где плотность объекта была меньше, на негативе будут более плотные участки. Слова, буквы, цифры или изображения на негативе темные, фон светлый. На позитиве, соответственно, наоборот.

Для наглядной демонстрации полученных результатов с исследуемого объекта делают контактным способом фотоснимок в видимых лучах. Бетарадиограмму печатают на фотобумаге, а фотоснимок (зеркально) — на позитивной пленке. Они окрашиваются в разные цвета и совмещаются.

В криминалистической практике бетарадиография помогает обнаружить очень искусно подчищенные и выскобленные тексты, выявить водяные знаки (филигрань).

Писателю Г. Шторму потребовалось доказать, что бумага форзаца одного из экземпляров «Путешествия из Петербурга в Москву» изготовлена ранее 1800 года. Но на листе просматривалась только единица, «остальные три цифры филиграни бесследно исчезли в связи с деформацией бумаги под влиянием клея, воды и других причин».

Сотрудники Библиотеки имени В. И. Ленина исследовали лист в ультрафиолетовых и инфракрасных лучах. Определить филигрань не удалось.

Г. Шторм обратился в Центральный научно-исследовательский институт судебной экспертизы.

«Ровно через полтора месяца, — рассказывает писатель, — старший эксперт института, Василий Степанович Величко, вызвал меня к себе.

Он сказал:

— В Ленинграде источником бетарадиографии служит препарат радиоактивного изотопа кальция-45. В данном случае он оказался бессильным. Пришлось применить новую методику, испробовав более десятка различных изотопов. Я увлекся, сделал более ста снимков, и вот — поглядите! — результат…

Он стоял передо мной, держа в руке свой трофей, рослый, плечистый, черноволосый, мягко, по-украински выговаривая „г“ и как бы смягчая его еще больше доброй синевой глаз за стеклами не очень сильных очков.

— Вглядитесь… — предложил он, отдавая мне фотопленку. И когда я после некоторого напряжения начал различать цифры, произнес: — Водяной знак воспроизведен замкнутым в двух окружностях. Это — дискообразная форма изотопных препаратов, так называемых „мишеней“, позволяющих определить плотностную структуру просвечиваемого материала. В одной „мишени“ помещаются только три цифры, четвертая — в другой… Что вы видите?

— Вижу филигрань: „тысяча семьсот восемьдесят девять…“

— Совершенно верно… Но придется немного еще поработать — усилить изображение. И тогда выдадим вам заключение и негатив…»

Мы рассказали лишь о некоторых способах, позволяющих обнаружить невидимое. На самом деле их гораздо больше, и они множатся на глазах. Это естественно.

Идет исследование. Эксперт пробует один метод, второй, третий, четвертый… Все безрезультатно. Вдруг ему приходит в голову мысль попробовать совсем иначе — так, как никто еще не делал. Риск? Конечно. Но разве он не оправдан? Тем более что иногда сами обстоятельства вынуждают к этому.

Исторические документы, как известно, терпеливы. Они могут подождать.

А вот криминалисты, раскрывающие преступления, находятся в цейтноте. Иногда им приходится рисковать тем, что документ испортится и изменится его первоначальный вид.

Эксперт В. А. Грачев выявлял текст, залитый чернилами. Белая неглянцевая бумага. Текст написан синими чернилами и такими же чернилами залит. Пятно непрозрачно, прочесть под ним ничего невозможно.

Грачев испробовал почти все известные ему методы. Рассматривал лист бумаги на просвет под косым освещением и в ультрафиолетовых лучах, фотографировал его в инфракрасных лучах. Ничего не помогало.

Разница в плотности и оттенке красителей текста и пятна была почти незаметна. Больше того, краситель штрихов имел даже менее интенсивную окраску, чем краситель пятна. Следы давления пера, слишком ничтожные, также не могли помочь эксперту. К тому же на обороте листа тоже был текст.

Рассматривая документ через бинокулярный стереоскопический микроскоп, Грачев заметил, что поверхность пятна покрыта порошкообразными частицами. Дотронулся до пятна пальцем. Красящее вещество испачкало его.

А что, если в чернилах имелось нерастворенное вещество во взвешенном состоянии? Вероятно, чернила находились в открытой бутылке и дали осадок. Эксперт решил снять этот сухой осадок. Но как это сделать? Влажный способ в этом случае не годился. Нельзя было использовать и влажную фотобумагу — порошкообразный осадок мог размазаться.

Грачев стал подбирать липкое, но невлажное вещество и остановил свой выбор на белом пластилине.

Он сделал валики (иначе к пластилину прилипал не только краситель, но и волокна бумаги), которые обеспечили очень легкое прикосновение к поверхности бумаги, и начал прокатку.

Пятно постепенно светлело, а вскоре краситель перестал прилипать к пластилину. К этому моменту сквозь пятно уже легко читался текст.

Так родился еще один способ выявления невидимого.