Неожиданный поворот

Глава вторая

Стоя у окна в здании аэровокзала, окаменевшая от ужаса Джилл видела, как самолет ударился о взлетную полосу, а затем, дергаясь и подпрыгивая, пошел дальше. Даже сквозь толстое оконное стекло до нее донесся тошнотворный скрежет рвущегося металла и ужасающий рев двигателей.

Через несколько сот ярдов самолет остановился, и воцарилась зловещая тишина.

К окну незамедлительно приникло множество что-то выкрикивающих людей. По взлетному полю к завалившемуся на бок и напоминавшему в этом положении огромного мертвого бегемота самолету промчалась аварийная машина. Джилл наконец вышла из состояния ступора и бросилась бежать, но всем корпусом налетела на чью-то вытянутую руку.

— Куда вы, мисс, куда?! Туда нельзя.

Джилл в ярости бросила взгляд на задержавшего ее человека. Местная охрана!

— Мой муж в этом самолете! Пустите же! — услышала она свой отчаянный голос.

— Успокойтесь, мисс, успокойтесь! — повторял мужчина. Джилл почувствовала удерживавшие ее сильные руки охранника и только тут поняла, что она с ним дерется. — Я работаю здесь тридцать лет. Бывали катастрофы и похуже, а пассажиры уходили на своих ногах. Ага! Видите? Что я вам говорил?

Джилл прекратила сопротивление и взглянула в ту сторону, куда устремился взор охранника. Действительно, к средней — запасной — двери самолета уже приставили аварийные трапы, по ним служащие аэродрома поспешно спускали людей и отводили в сторону.

Другие — в серой форме — поливали фюзеляж пенящейся жидкостью. Во избежание пожара, догадалась Джилл. Затаив дыхание, она не спускала глаз с трапа, мысленно умоляя мужа поторопиться. Но тот все не появлялся, и тревога с новой силой овладела Джилл.

Промчалась вторая машина, на сей раз это была карета «Скорой помощи». За ней последовала третья, и Джилл сердито посмотрела на охранника, уверенная в том, что он ввел ее в заблуждение.

Вскоре вокруг потерпевшего аварию самолета засуетилась целая толпа служащих аэродрома. Несмотря на большое расстояние, до толпившихся у окна людей долетали их взволнованные голоса. А Эйдена все не было и не было.

Открыли второй запасный выход, из которого начали выносить людей на носилках. Тут подоспела машина из ближайшей больницы и несколько полицейских пикапов. Впившись глазами в толпу на аэродроме, Джилл пыталась разыскать в ней Эйдена. Но тщетно. Ей начало казаться, что вселенная вокруг нее рушится.

Наконец-то! Вот появился и Эйден, безусловно одним из последних пассажиров. Джилл смогла лишь разглядеть, что он прихрамывает. Но что из того — он, слава тебе Господи, идет на собственных ногах и держится довольно прямо. От пережитого волнения Джилл охватил озноб.

— Прошу вашего внимания, господа! — услышала она над собой женский голос. Молодая дама с внешностью секретарши стояла у запертого теперь выхода на взлетное поле. — К сведению находящихся здесь друзей и родственников пассажиров с только что… только что возвратившегося в аэропорт самолета. Их всех, независимо от того, получили они травму или нет, отправляют в больницу Святого Луки, здесь, в Веллингтоне. Не пытайтесь сейчас войти с ними в контакт или сесть вместе в машину. Это лишь затормозит все дело. Отправляйтесь прямо в больницу Святого Луки, в отделение неотложной помощи. Там вы сможете с ними увидеться.

Едва дослушав последние слова, Джилл вытащила из сумочки ключи от машины и бросилась к дверям.

Внезапное появление тридцати пациентов повергло в хаос неотложку больницы Святого Луки. Джилл пришлось чуть ли не час мерить шагами приемное отделение, прежде чем дошла ее очередь получить справку о состоянии мужа. Больных исследуют, сообщили ей. Кабинеты, где это происходит, могут вместить только родственников тяжело пострадавших. Ну что ж, какая-никакая, но это все же была информация.

За время ожидания Джилл успела позвонить домой, миссис О'Брайен, и на фирму, где работает Эйден, — сообщить, что деловой встрече в Нью-Йорке не суждено состояться. Глава компании, с которым говорила Джилл, попросил ее держать их в курсе дальнейших событий.

Наконец шустрая санитарка проводила Джилл в палату, где находились четверо пациентов, один врач и чересчур юная сестра, готовая вот-вот расплакаться. На одной из коек Джилл обнаружила Эйдена, лежавшего с закрытыми глазами, и бросилась к нему.

Вместо роскошного костюма на нем был синий больничный халат, едва доходивший до колен. В ярком свете ламп Эйден казался таким беспомощным, что Джилл невольно почувствовала острую жалость и быстро склонилась к нему.

— Не дотрагивайтесь до правой руки, — услышала она голос врача, сидевшего у соседней постели. — У него перелом.

Только сейчас Джилл заметила, что лицо и руки Эйдена покрыты глубокими порезами и начинающими багроветь синяками.

— Эйден, тебе больно? — с искренним состраданием спросила Джилл. Он повернулся в ее сторону, но его глаза, обычно полные мысли и энергии, показались ей остекленевшими. — Эйден? — неуверенно повторила она.

— Здравствуйте. Я доктор Костас, — представился приблизившийся врач. — Ваш муж счастливчик. Отделался ушибами и порезами, да переломом руки, хотя по его страшному виду этого не скажешь. Но мы, естественно, еще проверим правильность диагноза с помощью рентгена.

— А как же… как же нога? В аэропорту я заметила, что он хромает.

— Да, левое колено распухло. Но раз он шел без посторонней помощи, значит, это, по всей вероятности, растяжение. Не беспокойтесь, рентген устранит все сомнения.

В этот миг словно по волшебству распахнулись двери, и двое санитаров поинтересовались, нет ли в палате кандидатов на рентгеновский снимок.

Врач стал записывать что-то в историю болезни Эйдена, а Джилл осторожно дотронулась до головы мужа. Он посмотрел на нее отсутствующим взглядом, а затем так же бессмысленно обвел глазами комнату.

— Доктор! Он в порядке?

— Полагаю, что да. Сотрясения мозга у него, по-моему, нет, хотя последнее слово принадлежит невропатологу. Мне кажется, он находится в состоянии шока. Это вполне естественно после такой переделки.

Шок? Эйден? Эти два слова, казалось, исключают одно другое.

— Ему нужен покой, — продолжал врач. — Уверен, через несколько часов он уже будет больше походить на себя. А вы не желаете вместе с ним отправиться в рентгеновский кабинет?

О да! И Джилл вслед за санитарами, везшими Эйдена в инвалидном кресле, пошла в другой конец здания.

Потребовалось несколько часов, чтобы в неотложке воцарилось некоторое спокойствие, и теперь Джилл смогла снова поговорить с доктором Костасом. Разглядывая снимок сломанной руки, теперь уже уложенной в гипс, Джилл поинтересовалась, сколько времени займет выздоровление Эйдена.

— Полное выздоровление? Полагаю, восемь-десять недель. Кстати, какой рукой он пишет?

— Правой. — Джилл нахмурилась, поняв потаенный смысл вопроса. И то, что на пороге развода судьбе было угодно сыграть с ними злую шутку.

— А чем занимается ваш муж?

— Менеджментом. В основном сидит за письменным столом.

— Никогда бы не подумал. Такое могучее телосложение. Его счастье, что он не каменщик и не плотник. Сможет вернуться к работе через неделю-другую.

— Отлично. — Джилл искоса взглянула на мужа. Он лежал с закрытыми глазами, непривычно покорный и тихий.

— Сейчас мы подержим его несколько дней у себя. Так требует авиакомпания, опасающаяся, как бы ей не пришлось нести ответственность за возможные осложнения.

— Понимаю.

— Впрочем, и независимо от авиакомпании мы бы его сразу не выписали. Ему надо окончательно прийти в себя, а это легче сделать под нашим наблюдением. А-а-а, нам как раз сообщают, что кровать в стационарной палате готова. Следовательно, с вашего разрешения…

Джилл поспела домой как раз к часу, когда Мэдди укладывают спать. Привычная процедура подействовала на ее натянутые нервы как целительный бальзам. Она быстро искупала девочку, одела в ночную рубашку и, усевшись в кресло-качалку, принялась кормить из бутылочки, тихо напевая колыбельную.

Это было любимое время дня для Джилл.

Годовалая малышка, Мэдди уже умела ходить, пусть не совсем уверенно, и произносила несколько звуков, которые Джилл принимала за слова. В общем, Мэдди быстро превращалась из младенца в маленького ребенка, но по вечерам снова представлялась Джилл тем крохотным комочком, который она девять месяцев вынашивала под сердцем.

В слабом свете лампы под абажуром легкие белокурые волосы девочки казались лебяжьим пухом, а щечки, по которым Джилл проводила указательным пальцем, на ощупь напоминали бархат. Высосав бутылку всего лишь наполовину, Мэдди заснула.

Джилл улыбнулась, сердце ее переполнила любовь к этому чудесному созданию, внезапно озарившему ее жизнь. Появление Мэдди на свет не было запланировано ее родителями, но после того, как она родилась, Джилл уже не могла представить свою жизнь без малютки.

Как всегда в подобных ситуациях, мысли ее обратились к Эйдену. После всех событий бурного дня Джилл испытывала уже не гнев, а грусть. Ведь это была его дочь, его плоть и кровь. Как может он не замечать, что она прелестна и нежна? Как может не любить ее? Он уверяет, конечно, что любит дочку, но красноречивее всяких слов говорят его поступки.

Джилл крепче прижала к себе Мэдди, словно защищая от холодного безразличия Эйдена, и поцеловала пушистую головку.

Впрочем, теперь не имеет значения, как относится к своей дочери Эйден. Через какое-то время он уйдет из их жизни навсегда. Треволнения сегодняшнего дня чуть не заставили ее забыть о предстоящем разводе, но сейчас эти мысли с новой силой нахлынули на нее.

Она положила Мэдди в колыбельку, накрыла розовым одеялом, вышитым ее матерью, и выключила свет. Больше всего ей хотелось пойти в свою спальню и лечь в постель, но она понимала, что для поддержания сил необходимо поесть. К тому же, несмотря на усталость, Джилл не была уверена, что сможет заснуть.

Спустившись в кухню, она разогрела куриный бульон с вермишелью, но проглотила всего несколько ложек. Еда не шла в горло.

Она позвонила домой, в Огайо, и сообщила родителям о случившейся аварии, умолчав, однако, о разводе. Успеет еще, время терпит, достаточно и одной дурной вести. Мать предложила немедленно вылететь в Веллингтон, но Джилл убедила ее, что в этом нет надобности.

Положив трубку, Джилл накинула на себя теплую куртку и вышла на задний балкон. Из кустов ее немедленно приветствовал хор весенних пташек. Она расположилась в шезлонге и с легкой улыбкой стала наслаждаться прекрасными звуками.

Неожиданно глаза Джилл наполнились слезами, она почувствовала себя совершенно несчастной.

Какой ужасный день! Сначала объяснение с Эйденом по поводу развода, затем авиационная катастрофа!

От мрачных мыслей Джилл отвлек телефонный звонок, и она побежала в кухню.

— Слушаю! — сказала она, стараясь придать голосу естественное звучание.

— Джилл? Я уже обо всем знаю.

— Привет, Эрик! — Она выключила верхний свет и опустилась на стул около аппарата.

— Как ты себя чувствуешь? — В голосе соседа звучала приличествующая случаю озабоченность.

— Ничего, держусь.

— Расскажи мне все поподробнее.

И Джилл добросовестно изложила весь ход сегодняшних событий. Эрик, как всегда, слушал очень внимательно, время от времени издавая сочувственные возгласы.

Джилл познакомилась с Эриком год назад, тоже весной, прогуливая новорожденную Мэдди в коляске. Эрик развелся с женой и жил с шестилетним сыном на соседней улице. Помимо своей работы — он был агентом по продаже недвижимости, — Эрик увлекался садоводством, и, доходя до его двора, Джилл неизменно замедляла шаг, желая полюбоваться прекрасными цветами. Нередко случалось, что он в это время работал в саду, и между ними возникал разговор. Они начали обмениваться семенами и рассадой, а затем и посещать друг друга.

Кроме того, их объединяли дети. Она обожала свою дочь, он — своего сына, и одного этого было достаточно для того, чтобы они подружились. Они рассказывали друг другу забавные случаи из жизни детей, делились важными сведениями об их воспитании, а Джилл даже иногда забирала сына Эрика из школы, так как в силу профессии он частенько бывал днем занят.

— Я рад, что Эйден благополучно выбрался из этой истории, — сказал Эрик, когда Джилл закончила свой рассказ. — Далеко не всем так везет. Ты слушала вечером последние известия?

— Нет, у меня просто не было времени. А что?

— Один из пассажиров скончался на пути в больницу от инфаркта, а несколько человек находятся в реанимации. Их жизнь в опасности.

Хотя катастрофа уже стала достоянием прошлого, Джилл сжалась так, словно Эйден все еще мог от нее пострадать. Последствия пережитого — так определила она свое состояние.

— Я и не знала, что все настолько серьезно.

— Ты не хочешь, чтобы я зашел? Брэди только что лег спать, но я могу вызвать няньку.

— Да нет, не стоит. Я слишком устала. Скоро, наверное, и сама улягусь.

— Если ты передумаешь…

— Я не передумаю.

Оба замолчали. Чуть спустя Эрик спросил более конфиденциальным тоном:

— Ты говорила с Эйденом?

— Да, — ответила она, крутя в руках карандаш.

— Ну и…

Джилл взглянула на фотографию в рамке, стоящую перед ней на столе: она и Эйден во время медового месяца. Сидят обнявшись около водопада. На какой-то миг она не головой, а сердцем вспомнила, как они были счастливы.

И тут же ее пронзило чувство вины. Обсуждая их личные отношения с Эйденом, она вроде бы предаст его.

Но ведь Эрик не просто посторонний мужчина, он друг, поспешила напомнить себе Джилл. Лучший друг из всех, что у нее были. К тому же он понял, что у нее в семье не все в порядке, задолго до того, как она ему что-то рассказала. Да и рассказала она лишь потому, что он долго и трудно расходился с женой, и Джилл надеялась получить от него ценный совет.

Выяснилось, однако, что никакого ценного совета Эрик дать не может, но в разговорах с ним Джилл давала выход своим тревогам и опасениям. Эрик открыл ей глаза на то, как несправедливо по отношению к ней ведет себя Эйден, и порекомендовал разойтись с ним.

— Мы решили развестись, — неуверенно сказала она.

В телефонной трубке раздался глубокий вздох.

— Не скажу, что не одобряю этот шаг. Ты, Джилл, заслуживаешь лучшей жизни.

Джилл уронила голову на руку. Эрик прав, она достойна лучшей доли, но именно сегодня ей не хочется об этом говорить. Она измотана до предела, да и нехорошо судачить об Эйдене, находящемся в больнице.

Помолчав, Эрик добавил:

— Я понимаю, как тяжело тебе дался сегодняшний день, но все же позволю заметить, что тебе необходимо связаться с адвокатом. И как можно скорее. Учти, это совет человека, уже прошедшего через бракоразводный процесс.

Джилл потерла ладонью висок.

— Эйден просил меня подождать и сходить к адвокату вместе.

— Этим ты наверняка лишь унизишь себя. Марк Хиллман — друг Эйдена.

Джилл уже открыла рот, желая возразить Эрику, встать на защиту Эйдена, сказать, что в отличие от бывшей жены Эрика ее муж ни жадности, ни мстительности не проявляет. Но промолчала — вероятно, Эрик прав: в Эйдене ведь обнаружилось много такого, о чем она и не подозревала.

— Ты можешь кого-нибудь порекомендовать?

— Еще бы, — усмехнулся Эрик. — Людоедку, представлявшую интересы моей бывшенькой. Хочешь, я свяжусь с ней?

— Не уверена, Эрик.

— Понимаю. День был тяжелый, и у тебя сейчас нет желания думать об адвокатах. Но я не стану договариваться о чем-то конкретном, а просто осведомлюсь, располагает ли она временем для еще одного клиента.

— Ну, пожалуй, — неуверенно согласилась Джилл. — Наверное, это не помешает.

— Безусловно. Позвоню ей, не откладывая в долгий ящик. — Он помолчал. — А можно мне задать еще один вопрос? — Не дожидаясь ответа, Эрик спросил: — Как ты решила, где он будет находиться до окончательного выздоровления?

— Об этом я тоже еще не думала.

— Но ты же не впустишь его в дом после выписки из больницы?

Джилл выпрямилась и нахмурилась.

— А куда же еще ему идти?

— У него, Джилл, всего-навсего сломана рука.

— И растяжение в коленном суставе. Весь он в ужасных ушибах. А они, как известно, очень болезненны.

— Это не значит, что ты должна быть ему сиделкой. Эйден, черт возьми, может нанять любую медсестру. Она и на работу сумеет его возить.

— Конечно, после того как он придет в себя. Я не могу выставить его на улицу в первый же день после выписки из больницы. Это было бы совсем дико.

— Так уж и на улицу! Он может снять меблированную квартиру.

Наверное, может, подумала Джилл. Эйден ведь говорил, что переберется в Шоумут-Гарденс, а там, кажется, все квартиры обставлены.

— Жизнь под одной крышей после того, как вы решили развестись, может оказаться очень неудобной, Джилл. Как бы вы не перегрызли друг другу горло.

Мысль эта была ей неприятна, тем более что она понимала: возможно, Эрик и прав.

— Я просто считал своим долгом сказать тебе все, что я думаю на этот счет, а дальше твое дело.

— Да, да, я подумаю. После того как хорошенько высплюсь.

— О'кей. Извини, что так задержал тебя. Вскоре увидимся, Джилл.

— Спасибо, что позвонил.

— Эй, Джилл!

— Что?

— Выше голову. Все будет хорошо.

Она положила трубку на рычаг и несколько минут раздумывала. Все будет хорошо? Так почему же у нее такое ощущение, будто она стоит на скользком склоне, откуда нет иного пути, кроме как вниз, в пропасть?

Когда назавтра Джилл рано утром вышла из лифта на том этаже, где лежал Эйден, в больнице царила обычная утренняя суматоха. Мимо нее везли громыхающие тележки с подносами для еды, врачи делали обход больных, сестры бегали с лекарствами и шприцами для уколов. И пока Джилл, обходя попадающиеся на пути препятствия, добиралась до палаты Эйдена, она даже засомневалась, не слишком ли рано идет, не окажется ли она помехой.

Но в палате Эйдена никого, кроме него самого, не оказалось. Кровать была застелена, а в Эйдене произошла столь разительная перемена по сравнению с предыдущим днем, что Джилл, оставаясь незамеченной, долго стояла на пороге, с удивлением наблюдая за мужем.

Рука его, разумеется, была по-прежнему в гипсе, а колено — в бинтах, следы ушибов выглядели отвратительно. Тем не менее он, аккуратно причесанный, как обычно, на косой пробор, сидел совершенно прямо на стуле и, потягивая кофе, читал «Нью-Йорк таймс». Несмотря на однодневную щетину, лицо его обрело свой прежний здоровый цвет.

Значит, все обошлось, с нескрываемым облегчением подумала Джилл. Стоило ему выспаться, и он снова в норме.

— Доброе утро! — пропела она. — Выглядишь сегодня просто замечательно, Эйден!

Эйден поднял глаза от газеты.

— Благодарю, — подчеркнуто вежливо произнес он, медленно скользя по ее фигуре внимательным взглядом. И, чуть помешкав, добавил: — Джилл.

То, как он произнес ее имя, показалось Джилл весьма странным. Она прошла дальше в комнату и, остановившись у кровати, бросила на нее свою сумочку.

— Как твоя рука?

Эйден тщательно сложил газету и убрал на широкий подоконник, где стояло несколько букетов цветов.

— Терпимо. — И он снова стал ее осматривать с величайшим вниманием, даже с пристрастием. Можно было подумать, что он видит ее впервые. Этот бесцеремонный осмотр смутил Джилл.

— Может, принести болеутоляющее?

— Сегодня они решили ничего такого мне не давать. Болеутоляющее, говорят врачи, может смазать общую картину. — Почему-то эти слова его насмешили.

Все больше удивляясь, Джилл нахмурилась, обошла вокруг кровати и приблизилась к окну.

— У тебя уже так много цветов. Откуда они?

— Наверное, от сотрудников. — Эйден пожал плечами.

— Наверное? — Джилл повернулась проверить, не шутит ли он. Впрочем, если это шутка, то не остроумная.

— Извини, — пробормотал он. — Я стараюсь припомнить.

У Джилл кровь застыла в жилах.

В этот миг в комнату влетел запыхавшийся врач, высокий жилистый мужчина лет шестидесяти, с круглой лысинкой и аккуратно подстриженной бородкой.

— Миссис Морс?

Джилл промямлила нечто утвердительное.

— Здравствуйте, я доктор Грогэн. Только что звонил вам домой, но женский голос ответил, что вы выехали в больницу. Я-то надеялся… Разрешите сказать вам несколько слов в коридоре?

Джилл посмотрела на Эйдена, стараясь подавить нараставшее чувство тревоги.

— Устраивайтесь здесь, — предложил Эйден, вставая и опираясь на костыль. — Я как раз собирался пойти принять душ.

Ковыляя мимо них, он снова пристально посмотрел на Джилл. У двери его встретила санитарка и проводила в душевую.

— Что тут происходит? — спросила Джилл, садясь на освободившийся стул.

— Ваш муж… Впрочем, все по порядку. — Он уселся рядом с Джилл. — Утром он проснулся в полном сознании и попросил поесть. Дежурная сестра была в восторге. Туман, в котором он находился накануне, вроде бы рассеялся.

— Но? — Джилл затаила дыхание.

— Но вскоре сестра поняла, что он многого не в состоянии вспомнить. У него не было ни малейшего представления о том, где он и каким образом попал сюда. Даже не знал, кто он такой.

Джилл взглянула врачу прямо в глаза, бесстрастные, как и подобает медику, стараясь понять, что скрывается за его словами.

— У Эйдена ушиб головы? Что-то недоглядели при вчерашнем осмотре? У моего двоюродного брата было сотрясение мозга, так он несколько дней забывал все на свете.

— Нет, нет, никакой физической травмы мы не обнаружили. Мы имеем дело, по всей видимости, с амнезией.

— С амнезией?! — тупо повторила Джилл.

— Да, да, с амнезией, или с временной потерей памяти, вызванной травматическими нарушениями мозговой деятельности в результате авиакатастрофы.

— Этого не может быть! Этого не может быть! — Джилл в отчаянии мотала головой из стороны в сторону.

— Я понимаю, как неприятно с самого утра услышать столь печальную новость. А хуже всего то, что у Эйдена, очевидно, полная амнезия. Это уже из ряда вон выходящий случай.

Джилл зажала рукой рот, чтобы не застонать.

— Есть, однако, и хорошая новость: все данные говорят о том, что в самое ближайшее время его память полностью восстановится. Больные амнезией редко страдают от нее продолжительное время. Даже за сегодняшнее утро кое-какие участки памяти у Эйдена восстановились. По-моему, воспоминания о годах учебы в университете. Не удивлюсь, если в течение нескольких дней он вспомнит и все остальное.

Джилл пристально посмотрела на седобородого врача.

— Вы психиатр?

— Ах, простите, я забыл сказать об этом, когда представлялся вам.

Несмотря на охватившее Джилл смятение, у нее достало здравого смысла задать самый естественный в данной ситуации вопрос:

— Вам уже приходилось лечить пациентов с подобными нарушениями?

— Даже неоднократно. — И он пояснил, что в округе выступает в роли специалиста по заболеваниям такого рода. Он консультирует в больнице Святого Луки и нескольких других, а кроме того, имеет частный кабинет в Бостоне. Джилл это обрадовало. Эйден, значит, попал в хорошие руки. — К счастью, сегодня утром я навещал здесь одного из моих больных. Поэтому смог осмотреть Эйдена и провести несколько исследований.

— Так вы говорите, он все забыл?

— Ну, не совсем так. Профессиональные знания при нем, ассоциативное мышление тоже в порядке. — Доктор Грогэн понял, что для нее это филькина грамота, и пояснил: — Он, например, по-прежнему умеет читать и писать. Помнит, что кофе пьет без молока, а волосы носит на косой пробор, зачесывая их справа налево. Будь он баскетболистом, наверняка забит бы не один мяч. Но события своей жизни, людей, факты биографии он не помнит.

— Но ведь он знает, что я его жена, — с надеждой в голосе возразила Джилл.

— Да, потому что об этом ему сказала сегодня утром сестра. Получив от нас соответствующую информацию, мистер Морс запомнил, как его зовут, чем он занимается, узнал, что вчера попал в авиакатастрофу. Он способен воспринимать разные сведения и запоминать, но это далеко не то же самое, что помнить прошлое.

Джилл с трудом преодолела овладевшую ею дрожь.

— Он действительно не помнит меня?

— Увы. — Доктор сочувственно покачал головой.

— О, поймите меня правильно, я огорчена не за себя, а за Эйдена. Просто не могу представить себе, чтобы этот человек мог настолько утратить власть над собой. И как, наверное, страшно вдруг лишиться всех воспоминаний. — Она бы на его месте испытывала ужас, это уж точно.

— Ничего не поделаешь. Но время, как известно, лучший лекарь, что касается и данного случая. Впрочем, ваш муж относится к своему теперешнему состоянию философски.

— Как это?

— А вот так. Он сказал мне, что чувствует себя легким, беззаботным, как если бы с его плеч сняли тяжкую ношу. — И врач улыбнулся, будто сказал нечто комичное.

А Джилл было не до улыбок. Неужели она и их брак и есть тяжкая ноша, избавившись от которой Эйден почувствовал облегчение?

— Не волнуйтесь, — посоветовал доктор, неправильно истолковав огорченное выражение на лице Джилл. — Память вернется к нему.

— Правда?

— Никто, естественно, не может дать стопроцентных гарантий, но я уверен, что вернется. Требуется лишь время.

— Сколько именно?

— Вот этого я сказать не могу. Но если дело затянется, я смогу помочь ему гипнозом или лекарством «содиум амитол». Если, конечно, вы решите прибегнуть к моим услугам.

— Думаю, что воспользуюсь вашей любезностью.

Врач удовлетворенно кивнул головой.

— Но спешить с этим не нужно. Надо выждать — быть может, природа возьмет свое. Чаще всего так и бывает.

Джилл растянула губы в вымученной улыбке.

— Вы задержите его здесь до полного выздоровления?

— О нет. Боюсь, этого не допустит социальное страхование. Ваш муж пробудет здесь три-четыре дня, а после этого… — Доктор Грогэн покачал головой. — Он в хорошей физической форме, опасность ему не угрожает ни с какой стороны, а наблюдать его я могу и в моем частном кабинете. Не будь у мистера Морса дома и семьи, я бы постарался задержать его в больнице. Но дом у него есть, а это в корне меняет ситуацию.

Джилл нервно заморгала.

— Вас что-то смущает, миссис Морс?

— В общем, да… Дело в том… видите ли, мы с мужем недавно решили разойтись.

— О-о! Прочитав его адрес, я заключил, что он живет в семье.

— И это соответствует действительности. Мы решили расстаться всего лишь два дня назад.

— Понимаю, понимаю…

Интересно, что он понимает? Джилл вгляделась в его лицо, но своей бесстрастностью оно могло поспорить с лицом прежнего Эйдена.

— Есть ли еще кто-нибудь, кто мог бы его приютить после больницы?

— Вряд ли. В наших краях у него нет родственников.

Доктор Грогэн в раздумье приложил ладонь ко рту.

— А если после выписки из больницы он вернется домой, это вам будет очень неудобно?

Джилл вспомнился давешний разговор с Эриком. Как ни стыдно ей было признаться себе в этом, но утром, едва открыв глаза, она решила попросить Эйдена прямо из больницы отправиться на новую квартиру. Она потупилась, будучи не в силах смотреть доктору Грогэну в глаза. Да как она могла даже помыслить о том, чтобы сейчас не пустить Эйдена в дом?

— Нет, нисколько, — тихо произнесла Джилл. — Он, конечно, может приехать домой.

— Ну и хорошо, потому что в привычной домашней обстановке он поправится гораздо быстрее. Знакомые предметы будут вызывать у него ассоциации, а те в свою очередь напомнят что-нибудь еще.

В этот момент в дверях показалась санитарка, отводившая Эйдена в душ.

— Доктор, мистер Морс вскоре придет.

— Спасибо. Так или иначе наш разговор закончен.

— Можно мне остаться? — спросила Джилл, в глубине души надеясь на отказ. — Или мое присутствие будет его раздражать?

— Безусловно, останьтесь. Только мой вам совет: не напоминайте ему о разводе. По-моему, он обрадовался, услышав, что женат, а следовательно, есть человек, который поможет ему встать на ноги. Да и вообще, постарайтесь ему ничего не рассказывать — очень важно, чтобы он вспоминал без посторонней помощи.

— Постараюсь, — обещала Джилл, — но боюсь, как бы не оплошать.

— Все бывает. С другой стороны, вы обнаружите, что есть такие вещи, о которых вы не можете не рассказать ему. Но не злоупотребляйте этим. Он должен сам, своим ключом отпереть все двери.

В палату вошел Эйден. Вместо обычного дорогого одеколона, который он употреблял после бритья, на сей раз Эйден распространял запах больничного мыла. Джилл подумала, что надо принести его туалетные принадлежности. И халат, обязательно. Сейчас на нем была ветхая больничная хламида, бесспорно видавшая лучшие дни.

— Эйден, — сказал врач, поднимаясь, — после обхода я зайду к вам узнать, не нужно ли чего. А до тех пор с вами побудет жена. Идет?

Перспектива остаться наедине с мужем смутила Джилл. Ему, находящемуся в разладе с самим собой и со всем окружающим, это должно быть неприятно.

Эйден вопросительно переводил глаза с врача на Джилл и обратно.

— Она знает, что вы ее не помните, — сказал доктор. — Можете не притворяться.

Джилл увидела, как Эйден сглотнул и в смущении затеребил пояс халата. Почему-то вдруг она перестала бояться остаться с ним наедине.

Доктор пожал Джилл руку, дал ей на всякий случай номер своего телефона и, попрощавшись, ушел.

Оставшись наконец одни, Джилл и Эйден несмело взглянули друг на друга.

— Все это очень странно, — с натянутой улыбкой сообщил Эйден.

— Да уж, дальше некуда. — Джилл сложила ладони и потерла одну о другую, словно почувствовав внезапный озноб.

— Все кругом говорят, что мы с тобой женаты, а значит… — На его лице появилось выражение, какого Джилл прежде никогда не видела. — В таком случае извини за то, что доставил тебе столько волнений.

— Что? — Джилл широко раскрыла глаза. Полагая, что она не услышала, он повторил свое извинение.

И снова она невероятно удивилась. Эйден так редко просил прощения!

— Что ты, Эйден. Хуже всех тебе. Извиняться не за что.

— Нет, есть за что. Ты, безусловно, волнуешься, и все из-за меня. Столько лишних волнений, столько хлопот. Сломанная рука еще куда ни шло. С этим можно жить. Но потерять память из-за того, что я попал в авиакатастрофу? — Он задумчиво покачал головой. — Это, видно, говорит о том, что я слишком перепугался, а следовательно, я — трус. Как ты думаешь?

У Джилл от удивления отвалилась нижняя челюсть. Эйден обычно не был склонен к самоуничижению.

— Что-то я не слышал, чтобы кто-нибудь еще из пассажиров самолета находился в подобном состоянии. Сдается мне, что я единственный сплоховал. — Он замолчал, но, заметив недоумение Джилл, чуть погодя сказал: — Извини, я тебя заговорил. — Знакомым жестом проведя рукой по влажным волосам, он добавил: — Нервы, должно быть, — и прошел мимо нее к окну, не обращая внимания на то, что она буквально вне себя от удивления. Было чему удивиться: таким — извиняющимся, думающим о других, слабым — она видела его впервые.

Но ведь он потерял память. А это хоть кого превратит в слабака.

Продолжая смотреть в окно, Эйден пробормотал:

— Надо бы отпустить тебя домой. Одна из санитарок сказала, что у нас маленький ребенок.

Он повернулся к Джилл и окинул ее быстрым взглядом, в котором она, однако, успела уловить чисто мужской интерес.

Кровь прилила к лицу Джилл. Она поняла, что Эйден старается представить себе их в постели, занимающимися любовью, то есть делающими этого самого ребенка.

— Да, у нас девочка. Зовут ее Мэдди, — сказала она как можно более безмятежным тоном. — Это, собственно, ее прозвище, а настоящее имя девочки — Мэдисон. Мэдисон Кэй Морс. — Только сообщив эти сведения, она вспомнила, что тем самым нарушила запрет доктора излагать Эйдену факты из его жизни.

— Ого! Сразу и не выговоришь, — оперся на подоконник Эйден.

— Да, имя действительно длинное, — нежно улыбнулась Джилл. — Но все говорит за то, что оно будет ей под стать.

— Я хотел бы… — Он запнулся. Хотел бы? Но чего же? Вспомнить ее? — Где она сейчас?

— Дома с няней.

— А-а-а.

И Джилл снова почувствовала на себе взгляд Эйдена — «тот», мужской взгляд. Ей стало досадно, что, торопясь сюда, она уделила мало внимания своему туалету. Но кто мог знать, что собственный муж станет рассматривать ее с таким пристальным вниманием?

— Из-за меня ты не идешь на работу? Если тебе надо уйти, я тебя не держу ни секунды.

— Нет, нет… Я сижу дома с ребенком.

— А-а-а… — Его, видимо, немного смутило, что он не знает такой существенной подробности ее жизни. Эйден поспешил улыбнуться. — Это хорошо, что ты сидишь дома с ребенком. Слишком часто в наши дни родители спихивают детей в чужие руки. Ничего хорошего в этом я не вижу. А ты?

— Я тоже. — Джилл никогда не пришло бы в голову, что у Эйдена может быть собственное мнение на сей счет. — Не хочешь чего-нибудь выпить? Может, еще чашечку кофе?

— С удовольствием. Я пью черный, с одним куском сахара. — После небольшой паузы он сказал: — Впрочем, нет. Знаешь, чего мне на самом деле хочется? Холодного солодового пива в высоком запотевшем стакане.

— С каких пор ты полюбил пиво? — в очередной раз удивилась Джилл.

— Да я всегда его любил, разве ты не помнишь?

Эйден говорил так искренне, что она усомнилась в надежности своей памяти. Неужто она когда-то знала об этом пристрастии, а впоследствии забыла? Да нет же, муж всегда предпочитал более крепкие напитки. Но она, разумеется, должна угодить ему.

— Пиво так пиво. Я мигом.

Взяв из автомата банку пива и принеся ее Эйдену, она стала свидетельницей того, как он привычной рукой сдернул крышку, с наслаждением сделал несколько глотков и облегченно вздохнул.

Джилл, не веря своим глазам, смотрела на мужа, не переставая поражаться мужчине, проснувшемуся сегодня утром в телесной оболочке Эйдена. Об амнезии она, можно сказать, не знала ничего, но ей казалось маловероятным, чтобы временная потеря памяти могла столь коренным образом изменить сущность человека.

Каков он, Джилл? — всплыл из глубин подсознания голос матери. Хорошо ли ты его знаешь?

Эйден тем временем отодвинул корзину с цветами и, усевшись на подоконник, снова вперил в нее свой взор.

— Значит, ты моя жена.

Чувствуя на себе его изучающий взгляд, она сглотнула слюну и кивнула.

Глаза его вспыхнули, губы раздвинулись в улыбке.

— Ну что ж, у меня был хороший вкус.

У Джилл что-то екнуло внутри. Не успела она обрести душевное равновесие, как Эйден сделал еще одно неожиданное замечание:

— У тебя на правом бедре маленькая родинка.

Оправившись от изумления, Джилл рассмеялась:

— Да.

— Я только что вспомнил.

— Это замечательно! — воскликнула она. И в самом деле — замечательно. Из всего прошлого он помнит то, что касается ее! Доктор Грогэн был прав. — Признаться, я не очень-то верила в то, что память к тебе вернется, но теперь вижу — она возвращается. Значит, все уладится.

— Конечно, конечно. Садись. Нам надо еще о многом поговорить.