Неожиданный поворот

Глава третья

Несмотря на оптимистические предсказания врача, за время пребывания в больнице Святого Луки Эйдену удалось вспомнить совсем немногое из своей прежней жизни. Это нисколько не волновало медицинский персонал, но Джилл была обеспокоена. В первую очередь, конечно, здоровьем Эйдена, но не последнюю роль в ее страхах играла его профессиональная непригодность. Амнезия, бесспорно, заболевание необычное, к тому же, по мнению врачей, преходящее, тем не менее все, даже люди не сведущие в медицине, отнесут его к психическим неполадкам. А к последним обычно относятся с необоснованными предрассудками и боязнью. Когда Эйден выздоровеет, авторитет мужа на работе может пошатнуться, если возникнут сомнения в его способности к административной деятельности. Как бы Эйдена не понизили в должности или даже не уволили! Вот чего опасалась Джилл.

Поэтому, посоветовавшись с доктором Грогэном, она решила кое-что скрыть от коллег Эйдена. Ранения оказались серьезнее, чем показалось с первого взгляда, и его отсутствие может затянуться, сообщила она им.

И своему другу Эрику она тоже ни словом не обмолвилась об амнезии Эйдена. Почему — она и сама не могла себе толком объяснить. С одной стороны, ей было бы легче, имей она рядом человека, которому можно начистоту выложить все свои трудности и опасения. С другой — непонятно почему, — в этом деле ей хотелось быть заодно с Эйденом и защитить его со всех сторон.

— Ты намерена позволить ему вернуться в твой дом? — поинтересовался Эрик на третий день пребывания Эйдена в больнице. Он отвозил сына в школу и на обратном пути заскочил к Джилл.

— А что же мне еще остается? — Джилл начала раздражать недоброжелательность Эрика по отношению к Эйдену. — К тому же мы женаты уже несколько лет, лишняя пара недель ничего не изменит.

— Ты еще об этом пожалеешь. Вот увидишь.

— Может, и так, но еще больше пожалею, если его не пущу.

Она поставила на стол две чашки кофе и опустилась на стул.

— После всего, что ты от него натерпелась… — Эрик сжал губы и как бы в отчаянии покачал головой. — Только не говори мне, Джилл, что ты еще питаешь к нему какие-то чувства.

— Я и не говорю. Но совесть не позволяет мне поступить иначе. Я это делаю не ради него, а ради собственного спокойствия. А теперь давай поговорим о чем-нибудь другом.

Но в действительности Джилл испытывала к Эйдену какое-то странное чувство. Возможно, это была жалость.

Нельзя сказать, чтобы он вызывал ее своим поведением. Держался он молодцом. Опираясь на костыль, ходил по палатам, заговаривая с менее удачливыми, чем он, пациентами. Одет Эйден был уже не в больничный халат, а в джинсы и рубашку, принесенные Джилл из дому.

Ему нравилось играть с ней в карты, он радовался при выигрыше и ворчал, проигрывая, но и то и другое беззлобно и весело. Не раз она видела, как он забавы ради заигрывал с пожилыми санитарками и сестрами, а они добродушно отшучивались. Он даже был способен острить по поводу своей амнезии.

Нет, нет, Эйден не нуждался в жалости, особенно со стороны Джилл. Так ей, во всяком случае, казалось до предпоследнего дня его пребывания в больнице…

Джилл застала его у окна. Он смотрел, не отрываясь, на автомобили, идущие мимо к парковке.

— Ты боишься покинуть больницу? — видя его состояние, мягко спросила она.

— Да, — глухо ответил Эйден.

Внешне казалось, что амнезия нисколько его не беспокоит. Но это, конечно, не так. Должно быть, страшно сознавать, что ты ничего не помнишь. Словно находишься в подвешенном состоянии в кромешной тьме, не имея представления ни о времени, ни о месте, ни о пространстве.

И тут Джилл обнаружила, что и она испытывает некий страх, но по иной причине. Рядом с ней стоял совсем другой человек, не похожий на того Эйдена, которого она знала прежде. А вдруг она полюбит эту новую странную разновидность Эйдена?

Он обвел глазами темнеющий ландшафт и со вздохом промолвил:

— Ничего я не помню. Ничегошеньки не узнаю. Понимаю, что должен бы знать, а не узнаю. — В его голосе явственно звучала тревога.

— Наберись терпения, Эйден. Все узнаешь. — Джилл подняла руку, с тем чтобы положить ему на плечо, но в последний момент передумала: она избегала излишних физических контактов.

— Меня не страшит, если город и вообще любую местность я буду узнавать так, словно я турист и вижу их впервые. С этим можно смириться. А вот как быть с тем, что я не помню близких мне людей? Мою собственную дочь, например.

Джилл прикусила язык, чтобы не сказать, что помнить ему, собственно, нечего — слишком мало времени он бывал с Мэдди.

— Или вот тебя? — Он обдал Джилл горячим взглядом и убрал с ее лба выбившуюся из прически прядь волос. — Я не знаю, когда и где мы с тобой встретились, когда годовщина нашей свадьбы, даже такой мелочи, с какой начинкой ты любишь пиццу.

И никогда не узнаешь. Ибо наш брак подходит к концу, печально подумала Джилл.

— Но вот что странно. — Эйден взглянул Джилл прямо в глаза — эта его новая привычка чрезвычайно ее смущала. — Когда я с тобой, меня посещают воспоминания о любви.

— Воспоминания о чем? — тупо переспросила Джилл.

— О любви. Они не связаны с каким-нибудь определенным происшествием или временем. Это какое-то внутреннее ощущение близости и тепла.

У Джилл перехватило дыхание. Эйден обычно не любил распространяться о своих чувствах, а тем более о романтических.

— Стоит тебе появиться — и у меня сразу теплеет вот здесь. — Он приложил левую руку к сердцу, но тут же озорная улыбка осветила его лицо. — И в других местах тоже.

Джилл не знала, куда девать глаза.

— Только поэтому, — продолжал он с посерьезневшим лицом, — я могу блуждать во мраке забытья. Ты мой якорь, Джилл. Я как корабль, вышедший в море без компаса, но, пока воспоминания любви со мной, я знаю, что не пропаду. И я хочу домой.

Слова Эйдена весь вечер звучали в ушах Джилл. Стеля ему постель в комнате для гостей, она старалась разгадать смысл его слов. «Когда я с тобой, меня посещают воспоминания о любви». О какой любви? Хочет ли он этим сказать, что она привлекает его как женщина, что, глядя на нее, он вспоминает о существовании любви вообще, или это общее состояние духа, навеянное воспоминаниями об их интимных отношениях?

В конце концов Джилл решила при случае попытаться выяснить это у доктора Грогэна.

Покончив с постелью, она раскрыла окно, в которое вместе со свежим воздухом ворвалось пение весенних птиц. Наслаждаясь им и любуясь рощицей, залитой лунным светом, Джилл помедлила у окна.

Больше всего ее беспокоит то, что Эйден уверен — они с ним счастливая супружеская пара. Чего он от нее ждет? Чего захочет завтра, возвратившись домой?

Только бы не физической близости. Нет, нет, этого Эйден не пожелает. Может, он и в самом деле чувствует некое физическое родство с ней, но, пока не обрел снова память, она для него чужая женщина, а он — в этом у нее нет сомнений — не захочет заниматься любовью с незнакомой женщиной. Это не в его натуре.

Да и физические травмы еще доставляют ему боль.

Но ведь чего-то Эйден от нее ждет. Семейного тепла, что ли. Мелких знаков любви и внимания.

Ужаснувшись, Джилл невольно застонала. Эйден ведет себя так, что легче легкого впасть в иллюзию, будто они счастливы; он продолжает ее любить, и он действительно изменился. Последнее таит в себе самую большую опасность.

Джилл пошла в ванную — проверить, есть ли там полотенца. А что, если все же последовать совету Эрика — снять квартиру для Эйдена и поселить его там с сиделкой?

Но все в ней бунтовало против такого бесчеловечного решения. К тому же доктор Грогэн сказал, что дома у Эйдена быстрее восстановится память; а разве сейчас это не важнее всего остального?

Джилл выключила свет в ванной, затем в комнате для гостей и поднялась к себе в спальню, где стояла до смешного широкая кровать, на которой до недавнего времени она спала с мужем.

Господи, она слишком устала, чтобы беспокоиться сейчас о возвращении Эйдена домой. С нее достаточно сознания того, что она поступает правильно. К тому же Эйден пробудет здесь каких-нибудь пару недель. К тому времени его память восстановится, а если нет, нужно обратиться к доктору Грогэну, и тот поможет.

При этом она будет неотступно помнить, что человек, которого она завтра привезет домой, не настоящий Эйден, а лишь его незавершенная версия и что в один прекрасный день на ее место неизбежно заступит подлинный Эйден собственной персоной.

А раз так, то и беспокоиться не о чем, сказала она себе, укладываясь между прохладными простынями. Совершенно не о чем.

Эйдена выписали из больницы на следующий день, перед ланчем. У самых дверей он сошел с кресла-каталки, куда его запихнули чуть ли не силой, и сунул костыль под мышку.

— Перегнать вашу машину сюда, миссис Морс? — спросила прикатившая Эйдена дородная медсестра.

— Да нет, не стоит, — ответила Джилл. — Я припарковалась у самого фасада, до нее рукой подать.

Сестра заботливо натянула борт пиджака на петлю, поддерживавшую загипсованную руку, и тщательно разгладила его.

— Рецепт на перкодан взяли?

— Точно так, мадам! — молодцевато гаркнул Эйден, хотя рецепт лежал в сумке у Джилл.

— А расписание приемных часов доктора Грогэна не забыли?

— Никак нет, мадам. Собираюсь посетить его в Бостоне через две недели.

— Ну и хорошо. А пока что…

— Знаю. А пока что гуляйте.

— Но не загуливайте, — подмигнула сестра.

— Еще какие-нибудь указания будут? — с игривой улыбкой спросил Эйден.

— Будут. Берегите себя, слышите?

И женщина, к великому удивлению Джилл, смахнула слезу с глаз. А Эйден — кто бы мог подумать! — обнял ее.

— Постараюсь, — сказал он. — Спасибо за все, что вы для меня сделали.

— Ну, всего наилучшего! — Сестра помахала рукой и, тихо посапывая, укатила кресло прочь.

Выйдя на порог и открыв дверь, Эйден высунул голову наружу и оглянулся вокруг.

— Ну что ж! — Он с решительным видом вздернул подбородок. — Поехали домой. Выяснять, кто я такой.

Джилл помогла ему доковылять до машины и устроиться поудобнее на заднем сиденье, а сама села за руль и вывела ее на дорогу.

Приживется ли Эйден дома, где он прежде не бывал более двух дней подряд? Весьма возможно, что нет. Ведь он предпочитал проводить все свое время или на работе, или в поездках. А будучи дома, почти безвылазно работал у себя в кабинете.

Но теперь, не обладая памятью, Эйден не в состоянии предаться привычным занятиям. Чем же он заполнит свое время? Очень быстро он начнет скучать, а скука, как известно, верный предвестник плохого настроения. Это уж точно.

Неизвестно также, как он отнесется к Мэдди.

До сих пор, когда Эйден бывал дома, Джилл старалась изолировать девочку от него. Чаще всего брала ее на продолжительные прогулки или отправлялась с ней по не самым неотложным делам, лишь бы не мозолить ему глаза. Ну а как же будет в течение этих двух недель? Или трех? Или даже четырех? Дай Бог, чтобы амнезия отступила от Эйдена много раньше!

Из страха приехать домой и остаться с Эйденом наедине она стала возить его по Веллингтону, якобы с целью показать городок, в котором они живут.

— Город наш небольшой, в нем всего-то восемь тысяч жителей, — говорила она, медленно выруливая на улицы жилого квартала, где находилась больница. — Если хочешь сориентироваться, можно зайти в этот магазин — там в отделе перчаток висит карта Веллингтона.

Но Эйден не желал ориентироваться, ему больше нравилось ездить по улицам, рассматривая дома и дорожные знаки.

— А почему мы здесь? Почему мы живем в Веллингтоне?

— Это один из самых престижных спальных пригородов Бостона, — пожала плечами Джилл.

— А друзья у нас тут есть? — Он уже узнал, что родственников в Веллингтоне ни у него, ни у нее нет.

— Друзья? Есть, конечно. — Она резко затормозила перед светофором и поспешила добавить: — Скорее не друзья, а хорошие знакомые.

Занятому по горло Эйдену было не до того, чтобы заводить друзей.

— Веллингтон называют городом-садом. Я читала, что во время революции в этом парке обучалось местное ополчение.

Стараясь получше разглядеть городской сад, Эйден изо всех сил перегнулся вперед, натянув могучими плечами пристежной ремень.

— А сейчас мы находимся в центре города. Здесь спокойно и тихо. Большинство домов относится к девятнадцатому веку. Но попадаются и постройки восемнадцатого.

Она заметила, что глаза Эйдена блестят — так ему все интересно.

— Ты обычно постригался здесь. — Она ткнула пальцем налево.

— В парикмахерской под названием «Сущее наслаждение»?

— Да, — рассмеялась Джилл при виде его радостного лица. Он вспомнил!

— Так как давно мы здесь живем?

Джилл уже открыла рот, чтобы ответить, но спохватилась:

— Лучше ты со временем сам вспомнишь.

Эйден добродушно заворчал — ему надоело слышать эту присказку, — но вдруг насторожился.

— Нельзя ли остановиться на минуту?

— Что за вопрос! — Она съехала на обочину перед редакцией ежедневной городской газеты.

Эйден всем корпусом подался вперед и жадно впился глазами в улицу перед ним.

— Что-то она мне напоминает… но смутно, очень смутно.

Неожиданно он опустил со своей стороны стекло и втянул носом воздух. В то же время его глаза остановились на маленьком ресторанчике на углу.

— Я бывал здесь когда-нибудь?

— Да. — Джилл даже задрожала от волнения. — Мы ходили сюда много раз. Это твой любимый ресторан. В Веллингтоне, во всяком случае.

Эйден откинулся назад, довольный собой, как мальчишка, хорошо ответивший урок, и провел рукой по губам.

— Хочу есть! Хочу телячью отбивную!

Джилл засмеялась, съезжая с обочины.

— Да, да, именно это ты всегда и заказывал. Вскоре они достигли делового центра города и поехали по Голландской дороге, приводившей в конце концов к их дому.

— Мы живем в новом жилом массиве, примерно в трех милях к югу от центра, — пояснила она. — У нас участки при домах составляют не менее акра, и расположены они на берегу озера. Правда, по сути дела, это не озеро, а пруд, но так уж его называют. Да и дома отличные — все построены по индивидуальным планам.

Джилл взглянула на мужа. Он с такой силой вцепился в сиденье под собой, что на его руках отчетливо обрисовались вены.

Но заговорил он тоном спокойным и уверенным:

— Как здесь хорошо! Спокойно. Я люблю лес.

Нет, тон был скорее не спокойный и уверенный, а решительный.

Джилл крепче стиснула руль. Она не могла позволить себе расслабиться. Как гласит известная пословица: «Ноготок увяз — всей птичке пропасть».

— А это аллея Тейлора, — пояснила она, въезжая в каменные ворота, обсаженные нарциссами и гиацинтами. — Она окружает все озеро.

— Аллея Тейлора! — тихо повторил Эйден, закладывая это название в память.

Когда показались первые дома, Эйден аж присвистнул.

— Чем же это я, черт возьми, занимаюсь, что могу жить в подобном доме?

Джилл не могла удержаться от смеха.

Они съехали с кольцевой аллеи, поднялись на небольшой холмик и свернули на дорогу, где стоял их дом. «Дубовая аллея», — прочитал название Эйден. Отсюда открывался прекрасный вид на залитое солнечным светом озеро, поверхность которого блестела словно серебряная. Джилл замедлила ход и завернула на отрезок, ведущий к дому. Эйден издал преувеличенно громкий, но тем не менее вполне искренний вздох восхищения.

— Неужели мы можем позволить себе иметь такой дом?

— Уж как-нибудь, — сдерживая смех, ответила Джилл.

Пока они подъезжали к дому, рот Эйдена так и оставался открытым от удивления. Джилл выключила двигатель, но едва она потянулась к ручке дверцы, как Эйден ее остановил.

— Погоди, Джилл, — произнес он, не сводя глаз с внушительного здания в колониальном стиле. — Если я не смогу работать, как же мы…

— У тебя большое пособие по нетрудоспособности, — успокоила она его. — И страховку ты получишь приличную.

— А-а-а, — кивнул он, но глаза оставались беспокойными.

— Кроме того, авиакомпания также должна выплатить компенсацию. Ее представитель уже дважды со мной встречался. Чек поступит не раньше чем через две недели, но сумма будет весьма значительной.

Лицо его выразило облегчение.

— Да? Значит ли это, что в случае чего я могу даже и не работать?

Джилл понимала его беспокойство — он, очевидно, не мог припомнить, чем занимался в своей Эй-Би-Экс. Она знала, что это крупная корпорация, каким-то образом связанная с электроникой. Но не более того. Будь она на его месте, ей бы тоже захотелось бросить такую работу.

Но сказала она диаметрально противоположное:

— Ты — и не работать? Представляю себе. Да чтобы ты не работал, тебя надо связать по рукам и ногам и засунуть в смирительную рубашку.

Она помогла ему выйти из машины и подняться по каменной лестнице к входу в дом. Уже около двери она как бы между прочим заметила:

— Да, кстати, няню зовут…

— …миссис О'Брайен, — подхватил он. — И она не знает, что я дурак дураком.

Джилл рассмеялась. Не то чтобы в словах Эйдена было что-то смешное, но произнес их он уж очень непринужденно, безо всякого смущения.

Войдя в дом, она положила сумочку на столик в передней между вазой с живыми цветами и горшочком с сухими духами, помогла Эйдену снять пиджак, повесила его в шкаф и лишь тогда разделась сама.

Оглянувшись, она увидела, что Эйден по-прежнему стоит в дверях и озирается с видом гостя, впервые пришедшего в дом.

— Проходи! — пригласила Джилл.

Опираясь на костыль, он двинулся вперед, с тоской поглядывая на лестницу, ведущую на второй этаж.

— Ты вполне уверена, что мы живем в этом доме, а не на ранчо, мимо которого проезжали?

— Ты же сам его выбрал! — поддразнила она его.

— А ты, видно, не в восторге от моего вкуса.

Джилл провела его в гостиную. Он остановился на краю роскошного персидского ковра, ощупывая взглядом каждый предмет подобранной со вкусом обстановки.

Вдали раздались шаркающие шаги миссис О'Брайен, поспешающей из задней части дома навстречу хозяевам.

— Рада видеть вас дома, мистер Морс, — вежливо сказала она, входя в переднюю.

Эйден перевел любопытствующий взгляд с няни на Джилл.

— Она называет меня мистером Морсом?! — прошептал он.

Джилл в ответ незаметно толкнула его локтем.

— Благодарю вас, — ответил он.

— Как вам не повезло! — Миссис О'Брайен сжала губы и сокрушенно покачала головой.

— Да уж, веселенького мало, — согласился Эйден. — Но в то же время тому, кто пережил крушение поезда, есть о чем порассказать.

— Крушение поезда? — переспросила Джилл.

— Я так сказал? — Эйден постучал пальцем по лбу. — Самолета, разумеется.

— Мэдди, видно, задала вам работы? — спросила Джилл, зная, что больше всего Мэдди любит разбрасывать по дому содержимое кухонных ящиков.

— Нисколько. Она еще спит, но, думаю, скоро проснется. Не желаете, чтобы я осталась, пока вы устроите мистера Морса?

— В этом нет нужды. Разве что вы останетесь позавтракать с нами.

— О нет! — Она покачала головой. — Я осталась бы лишь для того, чтобы помочь вам.

— Вы и без того уже помогли так, что я перед вами в неоплатном долгу.

— Мне это было в радость. Но если вы уверены, что во мне нет необходимости, я лучше пойду. — И она надела серое вязаное пальто. Джилл проводила ее до двери.

— Симпатичная женщина, — сказал Эйден, отворачиваясь от репродукции Ренуара на каминной полке. — Разве что немного жеманная. Со мной, во всяком случае.

Джилл, однако, с ним не согласилась.

— Пойду поставлю завтрак на плиту, пока Мэдди спит.

— А если я останусь здесь? Ты не против?

— Разумеется, нет, Эйден. И тебе незачем спрашивать у меня разрешения. — Она побежала на кухню и поставила уже готовую пиццу в духовку.

Эйден тем временем открыл бар, осмотрел все бутылки и даже понюхал их содержимое.

— Я почти уверен, что много не пил, — сообщил он возвратившейся из кухни Джилл. — Но если пил, то вот это. — Он поднял бутылку бренди «Ирландский туман». — Так, да?

— О да! Именно так.

Довольная улыбка осветила лицо Эйдена.

— Я как бы разгадываю шарады. С той разницей, что они возникают на каждом шагу.

— Хочешь, я тебе покажу весь дом? Или ты постепенно сам его осмотришь?

— Нет, покажи, покажи.

Прежде всего она повела его в столовую, где Эйден долго и внимательно рассматривал все — картины, стулья, вазы с фруктами… Он поводил пальцами по столу красного дерева, словно надеясь, что прикосновение поможет ему восстановить в памяти названия блюд, которые он ел, сидя за этим столом. В который уже раз она отметила, что ее муж словно впервые рассматривает свое собственное имущество.

— Тебе здесь что-нибудь знакомо?

— Да, — кивнул он, — что-то вспоминается, но, как и в городе, будто в тумане.

Подойдя к полукруглому окну, он взглянул на сад, за которым ухаживала Джилл.

— О! — тихо воскликнул он. — Ты только посмотри!

Под деревьями расстилался ковер из синих цветов.

— Да, — согласилась она. — В этом году необычайно сильные анемоны. Они ужасно быстро размножаются.

— Анемоны! — медленно произнес он, словно стараясь заучить иностранное слово. Да для него, никогда не интересовавшегося ее садовыми делами, оно, верно, и было совершенно чужеродным.

Джилл сурово одернула себя: нечего ей с таким вниманием относиться к открытиям Эйдена! Во-первых, ее заинтересованность неискренна, а во-вторых, она пройдет, как только вернется настоящий Эйден.

Затем она провела мужа в его кабинет.

— Уверена, большую часть времени в ближайшие дни ты будешь проводить в этой комнате.

— Это почему же?

— Потому что… — Потому что там ты скрываешься, бывая дома, от меня и Мэдди, подумала она, но вслух выразилась иначе: — Потому что ты больше всего любил эту комнату. И работал в ней с утра до ночи.

— Вот как. — Он подошел к окну и оглядел окрестности. При виде теннисного корта у него вырвалось недоуменное восклицание.

Выйдя из кабинета, Эйден задумчиво оглядел лестницу.

— Наша комната, — пробормотал он и вновь замолчал.

Сердце Джилл забилось сильнее.

— Синее с серым одеяло, такое мягкое, пушистое. Окна смотрят на пруд. — Он вдруг ухмыльнулся. — И джакузи там есть.

— Ты абсолютно прав, Эйден. В главной ванной, — в восторге подтвердила Джилл, но тут же умерила свой пыл. — Я решила, что тебе будет трудно подниматься по лестнице, поэтому перенесла твою постель в комнату для гостей.

Он явно был разочарован. Заметив это, Джилл виновато опустила глаза. Ведь отнюдь не лестница явилась главной причиной, заставившей ее устроить мужу спальное ложе внизу.

— Гостевая чуть дальше по коридору. — Она открыла дверь в небольшую комнату, в которой обычно занималась шитьем. — Я перенесла сюда и кое-что из твоей одежды.

— Ты, разумеется, права, — откликнулся Эйден. — Не могу же я бегать взад и вперед по лестнице.

— Кроме того, ты весь в ушибах — не дай Бог, я ненароком ударю тебя ногой, — добавила Джилл, старательно избегая слов: если мы будем спать вместе.

— Спасибо тебе, Джилл. Не знаю, как и благодарить тебя за все, что ты для меня делаешь.

Голос его звучал очень искренне, что ничуть не уменьшило не покидавшего Джилл чувства вины.

— Пойдем, я покажу тебе кухню.

Кухня, занимавшая в задней части дома почти тридцать футов, состояла из уголка для завтрака и помещения для семейных обедов перед камином. Одна застекленная створчатая дверь выходила на террасу, вторая — на балкон, где можно было принимать солнечные ванны. За ними простирался газон с несколькими цветниками, а за каменной оградой начинался лес.

Это было излюбленное место Джилл. Здесь она с ребенком проводила большую часть времени.

— Какая огромная кухня, — в очередной раз удивился Эйден. — Мне прямо хочется что-нибудь сварганить.

В это время из детской донеслись знакомые звуки. Значит, Мэдди проснулась и ворочается в своей кроватке. Эйден тут же встрепенулся.

— Это ребенок?

— Ага, — сказала Джилл и вся напряглась.

Успокоенная добродушным настроением Эйдена, она уже стала подумывать, что против ожидания его выздоровление не будет для нее тяжким испытанием. Но ведь он еще не видел Мэдди, следовательно, главное впереди.

Интересно, подумала Джилл, испытает ли Эйден при виде дочери такое же нежное чувство, какое он явно питает к ней самой? Вспомнит ли, что не желал иметь детей? Что с гневом и разочарованием узнал о беременности Джилл? Что после рождения Мэдди стал испытывать недовольство их браком?

— Пойду к ней, но не надолго. Ты не боишься остаться один?

— Ни в коем случае.

— Ты уверен?

— Иди же, наконец! — нахмурился Эйден. — Слышишь, как она хнычет? Может всерьез расплакаться.

Перепеленав Мэдди и обув в ботиночки, Джилл понесла девочку вниз. Эйден тем временем любовался с террасы лесом. Входя в кухню, Джилл слышала, как в ее груди кузнечным молотом бьется сердце.

Глупо так волноваться, пыталась она убедить себя. Эйден ведь малютку вообще на руки не брал. Никогда не кричал на нее, не ругал, не жаловался, что она ему мешает. Он просто никогда не желал ее иметь.

Она поцеловала теплую со сна щечку девочки.

— Что бы ни случилось, для меня ты всегда будешь желанной, — прошептала она и, набравшись смелости, постучала в стеклянную дверь.

Эйден обернулся. По взволнованному выражению его лица Джилл поняла, что и ему эта встреча дается нелегко. Мэдди моментально потянулась к нему ручонками, заерзала на руках у Джилл и заверещала: «Па-а, па-а». По иронии судьбы «папа» было одним из первых произнесенных ею слов.

Эйден с растерянным видом провел ладонью по волосам. Он был чем-то смущен, но чем? Быть может, он что-то вспомнил? Джилл, затаив дыхание, смотрела на мужа.

Но когда он вошел в кухню, ни гнева, ни разочарования на его лице не было.

— Да она ведь красавица! — благоговейно произнес он. — Самая настоящая красавица!

Джилл весь день находилась в напряжении: она ожидала, что в любую минуту прекраснодушное настроение Эйдена может резко измениться. Этого, однако, не произошло.

После ланча она отправилась с Мэдди в аптеку, купить лекарства для Эйдена, а возвратившись, какое-то время оставалась с девочкой в саду. Она сгребала прошлогодние листья, а Мэдди рассматривала цветы. Джилл казалось, что надо дать Эйдену возможность побыть одному, но он, очевидно, не дорожил одиночеством: спустя какое-то время присоединился к ним, заметив при этом, что в такую замечательную погоду дома не усидеть.

Остаток дня прошел как обычно. Джилл готовила на кухне, затем они обедали, а пару часов спустя она искупала девочку и, уложив ее спать, просмотрела газету.

За все это время в поведении Эйдена проявилась лишь одна странность, но и она касалась не девочки, а ее самой: время от времени он впадал в задумчивость, поглядывая на нее так, словно что-то в ней вызывало его недоумение. Она решила, что в эти минуты Эйден слышит голос своего подсознания, который напоминает ему, что он не любил ее и горько сожалел, что женился.

К счастью, Джилл так в этот день устала — скорее всего, от напряжения и волнения, — что пошла спать раньше обычного. Но прежде она проводила Эйдена в его комнату, приготовила постель и задернула шторы.

Отойдя от окна, она обнаружила, что Эйден безуспешно борется с пуговицами рубашки. С ужасом она подумала, что без ее помощи ему не раздеться.

С минуту она наблюдала за ним и его беспомощными движениями. Блестящие черные волосы, всегда аккуратно расчесанные на пробор, сейчас растрепались и живописными прядями спадают на лоб и уши. Загоревшее за день лицо пышет здоровьем и силой. Тело длинное, мускулистое. Джинсы и фланелевая рубашка ему очень к лицу. В тусклом свете настольной лампы голубые глаза кажутся таинственными, а красиво очерченный рот — чувственным.

Страх, который она испытывала весь день, усилился. И не то чтобы она боялась к нему прикоснуться — нет, напротив, ей этого хотелось. Пусть сердце ее разбито, а разум настроен на развод. Но чувства… ох уж эти предательские чувства!.. Неужели на них не действует ничто, кроме физической привлекательности Эйдена?

Он поднял глаза, поймал ее взгляд и смущенно пожал плечами.

— Давай помогу! — тихо произнесла она.

— Спасибо. В больнице мне помогали сестры.

— Естественно, — Негнущимися пальцами она расстегнула рубашку, затем, стараясь не касаться тела, стянула ее через его левое плечо.

Джилл несчетное количество раз видела обнаженный торс мужа, но сегодня смотрела на него как бы новыми глазами. На хорошо развитом теле — недаром он регулярно занимался физическими упражнениями — мускулы не выпирали, а лишь украшали пропорциональный, крепкий и сильный торс. При виде его поросшей волосами груди пульс ее взволнованно зачастил и кровь быстрее побежала по жилам.

Покашливая, чтобы скрыть свое смятение, она повернулась к гардеробу.

— Пижаму наденешь?

Эйден, припоминая, сдвинул брови.

— По-моему, я пижам не носил, а? — И в самом деле, он не любил пижам, и Джилл это подтвердила кивком. — Тогда не надо. Буду спать без нее.

Тут она заметила, что он сдерживает улыбку.

— Что еще? — спросила она тоненьким голоском.

— Штаны. Я предпочитаю ложиться в постель без них.

— Да, совсем забыла. — Набрав в грудь побольше воздуха, она расстегнула пряжку ремня и, стараясь думать о другом, стянула джинсы вниз. — Садись! — Он повиновался, и она одну за другой стянула штанины. Он вздрогнул и издал болезненный стон. — Ой, прости, пожалуйста! — с опозданием вспомнила она о его забинтованном колене.

Джилл стала вешать его одежду в шкаф, но внезапно он схватил ее за плечо и повернул к себе.

— Подожди с этим, Джилл. Успеешь.

Часто дыша, она уставилась на его грудь.

— В чем дело?

— И сам не знаю. Думал, ты сумеешь мне объяснить.

— Может, тебя смущает, что ты раздеваешься с помощью постороннего человека?

— Но ты ведь не посторонний человек!

— Для тебя посторонний. До тех пор, пока твоя память не вернется. — Во рту у нее так пересохло, что стало трудно говорить…

— Ну, если говорить по правде, — вздохнул Эйден, — то, конечно, это неприятно. Но, — он лукаво улыбнулся, — далеко не все.

Рука его по-прежнему лежала на ее плече. Как можно незаметнее Джилл выскользнула из-под нее и отступила назад.

— Но это явно неприятно тебе. — Он поднял одну бровь. — Что весьма странно. Ты-то ведь не утратила память. Ты-то знаешь, что мы муж и жена.

У нее чуть не слетела с языка правда — мы, мол, муж и жена, но стоим на пороге развода, а следовательно, отказались от права на физическую близость, — но она вовремя спохватилась.

— Мое состояние, наверное, объясняется преувеличенным сочувствием к тебе: мне неприятно оттого, что неприятно тебе. — Она выжала из себя улыбку.

— Ну, это ни к чему. — Он сел на кровать и, положив больную лодыжку на колено, снял носок.

— Про носки я и забыла. Прости, пожалуйста.

— Да что ты, Джилл, это я должен извиняться. Тебе ведь это все нелегко. — И он снял второй носок.

Подавив волнение, Джилл села.

— Но клянусь, я воздам тебе сторицей, как только выздоровею. А я непременно выздоровею. И постараюсь побыстрее. — Он положил руку на ее сплетенные ладони и сжал их. — Ведь я такой счастливец.

Она посмотрела ему в глаза, и сердце ее начало таять от излучаемого ими тепла.

— У меня есть все, — с чувством произнес он, подчеркивая каждое слово. — Между тем я мог пробудиться совсем в иной обстановке. А сейчас мне кажется, что я прихожу в себя на иной планете, где меня ждет мой ангел-хранитель.

Ты не ведаешь, что говоришь, Эйден, подумала Джилл, чувствуя, что душа ее разрывается на части. Подняв руку, она приложила палец к его губам.

— Шшш, Эйден. Ты сам добился того, что у тебя есть. Творец твоего счастья — ты, и только ты. — Джилл понимала, что он станет возражать, но не дала ему этой возможности. — А теперь быстро под одеяло. Лучший целитель для тебя — сон. — И она протянула ему флакончик с болеутоляющим.

Огорченно вздохнув, Эйден повиновался. Джилл была рада, что разговор закончился. И что она больше не видит рядом с собой обнаженное тело мужа. Она подала ему стакан воды, он проглотил пилюлю, и, поставив костыль так, чтобы он мог достать его, Джилл направилась к двери.

— Если что, не стесняйся, зови, я услышу. — На пороге она помедлила. Процесс выздоровления Эйдена оказался куда более сложным, чем она предполагала. Прежде всего из-за того, что, ошибочно считая себя и ее благополучной супружеской парой, Эйден и ведет себя соответственно, а после выздоровления будет корить себя. Значит, ее долг — положить этому конец.

Не менее важны и ее чувства. Она невольно впадает в иллюзию, будто имеет дело с настоящим Эйденом, которого любит. Но ведь это верный путь к душевной катастрофе.

— Спокойной ночи, Эйден! Как хорошо, что ты дома! — с чувством сказала она, к своему величайшему удивлению, совершенно искренне.