Непокорная пленница

Глава 14

Дэниел, Дэвид и Дебора, отметила про себя Уитни. Библейские имена, аллитерация… Совершенно не похоже на Каттер. Но не имя и происхождение ставят его особняком в этой семье. Кроме зеленых глаз и железной воли, его ничто не связывает с этими людьми, среди которых прошло его детство и буйный подростковый период.

— Буйство — это не наша черта, а только его, — сказала Дебора. — Он никогда не мог приспособиться к нашей стабильной жизни и постоянно убегал в деревню, где родился.

Меня это долго тревожило, пока я не поняла, что он способен жить в обоих мирах — одной ногой здесь, другой там. — При воспоминании улыбка тронула ее губы. — Дэниел пытался направлять Каттера, приучать к дисциплине, он понимает его лучше, чем я.

Уитни занимало, что же за человек взял на себя ответственность за вдову апачи и ее сына. В мире так повелось, что женитьба на женщине, которая побывала в плену у апачей и вышла замуж за свирепого воина, вызывала насмешки и дурацкие предположения, но Дэниелу Коулмену, кажется, не было до этого никакого дела! Его не в чем было упрекнуть, Дебора стала отличной женой.

Она красива, элегантна, надежна. И безусловно, умеет преодолевать житейские трудности.

Поначалу Уитни скептически отнеслась к разговору с Деборой: она подумала, что мать попытается оправдать и реабилитировать сына. Но Дебора стала рассказывать, как в юности ее похитили, увезли из дома и отдали в рабство грубому и страшному человеку.

— Но я выжила. Со временем я узнала о нем и хорошие вещи, — например, он мог быть нежным. Когда Длинный Нож умер, я очень горевала. Но вернувшись домой, я встретила Дэниела. Он был поверенным и отвечал за продажу ранчо моих родителей после их смерти; он был в отчаянии, что не может найти следов их единственной наследницы, — других наследников не было, и ранчо выставили на аукцион. Он приложил много усилий, чтобы я получила часть вырученных денег. Со временем мы обнаружили, что любим друг друга., — И в результате — счастливый конец, — сказала Уитни, и ее тон выдал больше, чем ей бы хотелось. Дебора промолчала, чему Уитни была рада, но внезапно всколыхнувшееся чувство так и не утихло.

Ее реакцию на Каттера обостряла атмосфера дома.

Видимо, для того, чтобы успокоить мать, он не носил оружие, даже привычный нож не висел на поясе. Он постригся, был чисто выбрит, одет в темные брюки и белую рубашку с открытым воротом — ну прямо фермерский сынок! Было кое-что еще: Каттер пользовался фамилией отчима, что шло ему на пользу. Кто заподозрит бандита под цивилизованным обликом, который он являет миру? Она кипела от ярости, когда думала, что ему все сойдет с рук — грабеж, и ее похищение, и даже многочисленные убийства.

Она знала, что под этой оболочкой он остался прежним, что в нефритовых глазах таится тот же хищнический блеск. Очень скоро она в этом убедилась, когда они остались одни в каменном патио позади дома.

Они с Деборой мило беседовали в патио, и тут вошел Каттер своей беспечной походкой, посвежевший и красивый, как никогда. Его прекрасные глаза блеснули им обеим, но остановились на Уитни.

— Наслаждаетесь, мисс Брэдфорд? — любезно спросил он. Сама вежливость!

— Пока ты не пришел, — бросила она, и он тихо засмеялся. В раздражении Уитни опустила глаза на складки муслинового розового платья.

— Мне уйти? А я думал, маме захочется поболтать с нами обоими, как будто мы все любим друг друга.

— Каттер, — сказала Дебора и встала со стула, — может, ты все-таки притворишься джентльменом на то время, что я схожу на кухню и попрошу Марию приготовить легкий ленч? Возможно, это нелегко, но я верю в твои способности.

С этим она ушла, оставив Уитни в состоянии внезапной растерянности.

Каттер смотрел на нее с показной вежливостью, которую она так ненавидела, и ей захотелось счистить с него этот маскарадный лоск.

— Похоже, для тебя большое несчастье — вести себя как человек, а не как дикарь.

Краткая вспышка бешенства в глазах показала, что ей удалось пробить его самозащиту, но она не была готова к его мгновенной реакции — он схватил ее за запястья холодными, твердыми пальцами и дернул вверх со стула как бы играя, но в то же время сдавив до боли.

— Я не забыл, что значит быть дикарем, если тебя это тревожит, — сказал он ленивым тоном, таящим угрозу, — Я этого и не думала, — холодно ответила она. — И это поймет каждый по синякам, которые останутся на моих руках.

— Ты стала дипломатом? — тихо спросил он и отпустил руки.

Уитни снова села, угрюмо глядя, как он прислонился к каменной стене, окружавшей патио. Привычно скрестив на груди руки, Каттер с вежливой улыбкой изучал ее покрасневшее от злости лицо. Что в ней такого, что вечно интригует его? — подумал он со знакомым приступом раздражения. Уж конечно, не ангельский характер и не то, что он не позволяет себе удовлетворить неотвязное желание пронзить ее нежное, медовое тело. А может, в этом все дело, думал он. Если бы он сделал то, что хотел, в первый же вечер, когда она заявилась к нему в отель, он бы перестал о ней думать. Так обычно бывало: отказ, вызов возбуждали в нем интерес, а добившись цели, он этот интерес быстро терял. Была бы она еще невинной девушкой, но она призналась…

Уклонившись от яркого луча солнца, бьющего в глаз, Каттер отрывисто сказал:

— Не хочешь ли со мной покататься?

Уитни насторожилась:

— Куда? Я, кажется, уже много с тобой каталась. Как тебе могло прийти в голову, что я захочу пробыть в твоем обществе больше, чем нужно, чтобы пересечь комнату?

Особенно когда все, что тебе надо, — это бороться со мной.

— Ради Бога, Уитни! — раздраженно сказал он. — Неужели ты думаешь, что я не устал бороться? У меня появилась революционная идея обсудить твое освобождение, но если ты…

Она рывком встала с места.

— Обсудить… освобождение? — У нее перехватило дыхание. — Ты хочешь сказать… для этого ты меня сюда привез?

— Нет, пока не вытерпел нотацию от матери, и еще предстоит лекция отчима. — Он хмуро добавил:

— Если бы у меня был другой выход, уж поверь, я бы им воспользовался.

Уитни была безумно рада, что семья не поддерживает его, и не стала этого скрывать.

— Тебя так мало заботили мои чувства, что только справедливо, если теперь будешь страдать ты!

— А-а, значит, ты радуешься, что меня отхлестают кнутом и повесят на стене сарая? — Каттер насмехался, но, несмотря на злость, почувствовал толчок изумления. — А ты, оказывается, кровожадная особа!

— Ты бы чувствовал то же самое, если бы тебя протащили через то, что досталось мне!

— Не отчаивайся, тигренок. Твое желание может исполниться. В моей юности Дэниел мастерски орудовал хлыстом; если его подтолкнуть, он может прибегнуть к прежним методам.

Уитни фыркнула:

— Скорее мой отец возьмется за хлыст, если тебя увидит. Или за пистолет.

Каттер засмеялся и взял ее за руку, на этот раз нежно, хоть она и упиралась.

— Дуэль на двадцати шагах? А это идея. Надеюсь только, никто не будет настолько жесток, чтобы отдать меня на твою милость…

Встревоженная легкой насмешкой, удивляясь, почему он так старается оставаться дружелюбным, Уитни подняла на него глаза — он смотрел, изогнув в улыбке чувственные губы, и она вздрогнула, увидев в расширенных зрачках огонь желания. Он его тотчас погасил.

— Твои страхи вполне обоснованны! — выкрикнула она, все еще не в силах успокоить биение сердца после той вспышки в его глазах и мягкой улыбки.

Ну почему, почему она так реагирует на него после всего, что он сделал?! Почему она замечает, как у него поднимаются уголки глаз, когда он улыбается, и как эротичны линии его рта?

Свет падал на нее сзади, но Каттер видел в запрокинутом лице борьбу чувств. В блестящих глазах задержался готовый сорваться отклик, но вместо этого она откинула с лица светлую прядь и отрывисто сказала:

— Пойду на кухню, посмотрю, не надо ли помочь.

Каттер изумился:

— Я думал, ты не занимаешься домашними делами, не ты ли это говорила?

— Это было до того, как меня бросили к волкам и мне пришлось самой отбиваться!

— Выходит, я в конечном счете оказал на тебя хорошее влияние, тигриные глазки.

Она помолчала, искоса взглянула на него и сказала:

— Да, Каттер. Полагаться только на себя я научилась.

— Так и должно быть, — сказал он, Но после того как она ушла и Каттер остался один, он почувствовал раздражение. А чего еще было ожидать? Нельзя взять такую женщину, как Уитни, защищенную и самовластную, и ввергнуть ее в совершенно другую жизнь без того, чтобы либо сломать, либо сделать сильнее. И не этого ли он хотел? Не для того ли отвез в лагерь Красной Рубашки и бросил там? Он, конечно, знал, что ей не причинят вреда, но она-то этого не знала. И вот теперь ее самоуверенность раздражает, и еще больше от того, что он не понимает причин своего беспокойства.

Пришел его сводный брат, и Каттер быстро скрыл досаду.

— Привет, Каттер! — Дэвид улыбался, юное лицо светилось симпатией и восторгом. — Ну и заварил ты вчера кашу! Ручаюсь, мама задала тебе жару! — Стрельнув глазами в сторону кухни, Дэвид с восхищением сказал:

— Каттер, какая красотка! Я никогда не видел таких волос, а еще — кошачьи глаза на женском лице — это что-то!

— Тигриные глазки, — поправил Каттер. — Она тигрица. Не дай ей себя одурачить.

Дэвид заразительно засмеялся.

— Ага, я вчера видел. Она зацепила тебя, да? — Каттер неопределенно пожал плечами, и он продолжил:

— Через несколько дней приедет папа — как ты думаешь, что он скажет про все это? Он прямо с ума сошел, когда прочел в газете, что ты ее похитил и скрылся с армейским жалованьем. Кстати, ты слышал про Крошку Билла?

— А что с ним?

— Убит. В Мексике его подстрелил парень по имени Пэт Гаррет.

Каттер не ответил. Он вспомнил, как в конце апреля, когда дурная слава Билла была сравнима с его собственной, он узнал, что Крошка Билл бежал из тюрьмы. Но кажется, рано или поздно суд настигает каждого.

— Не слыхал, — сказал Каттер, заметив, что Дэвид ждет от него комментариев. — Я понимал, что в один прекрасный день он проявит беспечность. Не многие из тех, кто стоит вне закона, умирают в своей постели.

Дэвид с тревогой посмотрел на брата:

— Но ты же собираешься покончить со всем этим, правда, Каттер? Мне нестерпимо думать, что ты закончишь, как Билл.

Каттер решил его подразнить:

— На меня выдан только один ордер на арест, малыш.

Остальные обвинения не тянут на то, чтобы расклеивать афиши.

— Один, но какой! Честное слово, Брэдфорд хочет, чтобы твою шкуру прибили к забору!

— Его дочь хочет того же.

— Но Каттер! Он в состоянии это сделать!

Каттер с улыбкой разуверил его:

— Почему ты думаешь, что я не смогу убегать от них и дальше?

Дэвид жалобно пожал плечами:

— Не знаю. По-моему, каждого рано или поздно поймают, как Крошку Билла.

Это было эхо его собственных мыслей, и Каттер засмеялся:

— Послушай, может, тебе от этого станет легче. Я намерен вернуть ее отцу и на время исчезнуть.

— Куда ты поедешь? Ты все время уезжаешь и однажды не вернешься. Папа говорит, чтобы я не очень-то беспокоился, что ты как та волчица, которая когда-то у меня была, помнишь?

— Да, помню, — напряженно ответил Каттер.

Дэвид вытер внезапно повлажневшие глаза.

— Я думал, что Серебристая Спина меня любила, как я ее, но она сбежала и не вернулась. А теперь и ты собираешься поступить так же.

— Что еще тебе говорил Дэниел?

Дэвид прикусил губу.

— Что из волка может выйти только волк, сколько ни старайся обращаться с ним как с домашним животным.

— Это, наверное, относится и к людям, — нежно сказал ему Каттер и про себя подумал: интересно, почему он сам не следует этому совету. Волк будет волком, тигр — тигром, а он даже в шелковом костюме и высокой шляпе останется неугомонным бродягой. — Закон природы, Дэйви, мой мальчик, — сказал он и любовно потрепал брата по густой шевелюре.

Смутившись, Дэвид сказал:

— Кстати, о законе природы — ты ведь не собираешься отвозить ее назад, а? Я вроде как надеялся, что, может, ты привязался к ней…

— Привязался? Да по мне медведи гризли и те лучше! — Каттер осклабился, а Дэвид засмеялся.

— Все равно интересно будет посмотреть, что скажет папа, когда вернется. Ручаюсь, она ему понравится.

Каттер хмуро подумал, что действительно будет очень интересно понаблюдать, как Дэниел Коулмен отреагирует на Уитни Брэдфорд. Оставалось только надеяться, что к этому времени его здесь уже не будет.

— Пойду нанесу визит, — отрывисто сказал Каттер, и когда Дэвид предложил себя в попутчики, засмеялся и сказал, что это не лучшая идея.

— А, это значит, ты пойдешь вниз по реке.

— Что ты об этом знаешь? — не удержался от изумления Каттер. — Тебе всего четырнадцать лет. Я с трудом верю, что ты начал ходить по этой дорожке.

Дэвид воинственно сказал:

— А тебе сколько было лет, когда ты пошел в первый раз?

Каттер задумался и пожал плечами:

— Не важно, все равно ты со мной не пойдешь. Некоторое время меня не будет. Скажи маме, что я не приду на ужин.

Дэвид решил промолчать о том, куда пошел Каттер, и вечер прошел благополучно. В свете высокого подсвечника, водруженного на середину стола, Уитни выглядела так, как будто вот-вот упадет и заснет. Волосы были похожи на полированную слоновую кость, щеки побледнели. Оживляли лицо только глаза, в которых отражались свечи; отсутствие Каттера ощущалось так остро, как будто без него не находилось тем для разговора.

Когда легли спать и в доме все стихло, Уитни лежала без сна. Раздраженная тем, что не может выкинуть Каттера из головы и сосредоточиться на чем-нибудь другом, она наконец прекратила попытки заснуть и завернулась в шаль, сочетавшуюся по цвету с муслиновым платьем без рукавов, которое ей дала Дебора. Она пойдет и посидит в патио при лунном свете, послушает ночные звуки.

Возможно, это навеет на нее сон.

Ночь наполнила воздух мягкими тенями, сквозь обилие цветов на лианах, свисающих с садовых решеток, просвечивал одинокий фонарь. Запах жасмина и гардений мешался с тяжелым, густым запахом цветов, которые Дебора назвала лунными, — она объяснила, что они открываются только ночью, — большие белые бутоны раскрываются и в темноте источают свой аромат.

Уитни села на плетеный стул и тихонько щелкнула по цветку, наблюдая, как он задрожал — легко, как крылья бабочки.

— Ты знаешь, что цветы — это органы размножения растений? — послышался вопрос.

Уитни вздрогнула, обернулась и уронила цветок, он спланировал, как огромная снежинка, и упал к ее ногам.

Уитни во все глаза смотрела на Каттера. Он лениво прислонился к дверному проему на входе в патио, одну руку закинул за голову, вторую упер в бок. На руке болталось ружье; он оттолкнулся от дверного косяка и неуверенными шагами пошел через патио. Уитни подумала, что он пьян. Очень пьян. Она напряглась. Каттер обычно не напивался сверх меры.

Дойдя до маленького столика, Каттер бросил на него ружье, подошел к Уитни и так же, покачиваясь, наклонился и поднял цветок. Повертев его в длинных пальцах, он сказал приятно урчащим голосом:

— Ваш цветок, миледи. — И с поклоном подал его.

Уитни взяла цветок, потому что не знала, что еще делать. Потом она об этом пожалела, потому что Каттер обхватил ее руку и, постукивая пальцем по бархатному лепестку, стал объяснять назначение цветка в растительном мире.

— Это, моя дорогая', бутон — видимо, тебе это известно, — вот это венчик. Но то, что спрятано внутри этого эффектного цветка… я сказал что-то волнующее? Нет?

Ты дернулась. Моя ошибка. Теперь…

— Каттер., — Чш-ш. У нас урок ботаники, и если ты будешь внимательно слушать, я тебя кое-чему научу… — Дыхание, насыщенное парами вина, грело ей щеку.

Когда он был так близко, Уитни ничего не соображала, она только чувствовала, что худощавое тело слегка прижалось к ней, а платье и шаль были такие тонкие…

Дрожь пробежала по телу от шеи до пят, но Каттер, кажется, не заметил.

— Видишь эти палочки? По-моему, это тычинки. А может, пестики… не важно, их трудно различить, они так глубоко. — Он погладил пальцем цветок и тронул тонкую нить. — Так совершается оплодотворение — ты знаешь про оплодотворение, не правда ли? Думаю, знаешь.

В любом случае, тигренок, чтобы растение оплодотворилось, ему требуется помощь. — Другую руку он протянул за ее спину, вплел пальцы в раскинутые по плечам волосы, приподнял их и стал медленно массировать ей шею.

Под мягким нажимом пальцев напряженные мышцы стали расслабляться, и Уитни потеряла нить лекции, покачиваясь как травинка на ветру.

— ..растения, которые оплодотворяются ночными насекомыми, часто бывают бледными и обладают тяжелым запахом — я не слишком быстро излагаю?

Она помотала головой и, собрав остатки разума, отступила на шаг. Он снова распустил ее волосы по плечам, но рука упала ей на бедро и притянула к себе.

— Каттер…

Слегка повернув ее, он заткнул цветок ей за ухо, тыльной стороной руки погладил по щеке, большим пальцем приподнял за подбородок, чтобы взглянуть в лицо.

— Даже растения это делают, душечка. Это просто. Я знаю, что ты знаешь, как…

— Каттер!

Сонные глаза приоткрылись, чувственные губы растянулись в улыбку.

— Не помогло, тигренок. Я ходил вниз по реке — черт, я зашел в эту реку, и все равно не помогло.

— Я не знаю, о чем ты говоришь.

— Я знаю. Наверное, так лучше.

Она прищурилась и оглядела лицо, ленивую улыбку, глаза и черные волосы, упавшие на лоб.

— Ты пьян.

— Это так, душечка. Пьян от вина, пьян от желания… и просто пьян.

Она опустила взгляд на рубашку, такую безупречную с утра, — теперь она была мятая, грязная и распахнута на груди. Аккуратные брюки, заправленные в высокие сапоги, тоже стали как жеваные.

— Что скажет твоя мама? — жалобно сказала Уитни и покраснела, потому что он расхохотался.

— По-моему, сейчас ей есть о чем подумать, кроме состояния моей одежды.

Он снова поймал ее руку, твердо, но без угрозы обхватил пальцами запястье. Что за чертовщина! Он провел день и часть вечера с очень податливой молодой леди, и вот пришел домой, нашел Уитни в патио, тонкое платье не скрывало ее заманчивых округлостей, и он готов бежать туда, откуда пришел. Этот огонь не погасить, даже если снова нырнуть в холодную воду.

Глядя на его спутанные ветром волосы цвета воронова крыла, видя, как глаза расширились от желания, которое она так хорошо понимала, Уитни почувствовала, как сжалась ее грудь. В последние несколько недель она обещала себе, что никогда больше не даст Каттеру соблазнить себя словами и ласками, но когда его руки с подрагивающими пальцами гладят ее, невозможно вспоминать те клятвы, что она себе давала в его отсутствие.

Каттер поднес ее руку к губам и, не сводя с нее глаз, стал целовать ладонь с небольшими мозолями. Он перецеловал их все до одного, потом языком коснулся центра ладони, прислушиваясь к участившемуся дыханию, коснулся губами бугорка над запястьем. На ее руке со вчерашнего дня остались синяки, и он потерся о них губами.

Каттер подхватил ее под локти и нежно приподнял, так что руки уткнулись в грудь под раскрытой рубашкой. Это оказало на нее парализующее действие, она чувствовала подушечками пальцев мускулы плоского живота, волосы, покрывавшие грудь, и частое, гулкое биение сердца.

Каттер погладил ее руки вверх к плечам, придвинул к себе, прижал ее грудь к своей голой груди, и Уитни услышала звон колоколов, предупреждавших, что нужно как можно скорее бежать от него. Но как это сделать, когда его рот нашел нежный, уязвимый участок за ухом и целовал его так, что языки огня разбегались по жилам.

Зная, что нужно остановить его… остановить себя…

Уитни уперлась руками ему в грудь. Резко сократились мышцы, и он прижал ее к себе еще теснее, так что ее руки оказались в ловушке. Поддерживая затылок, Каттер массировал ей голову под волосами, его рот переместился на шею, другая рука легла на ягодицы и приподняла ее от земли.

— Каттер… Каттер, не надо! — сумела выговорить она, но невнятно, потому что он вызвал в ней содрогание таких мускулов, о которых она не знала, и внизу живота взорвался вулкан.

— Не надо? Что не надо? Не надо останавливаться? — Захватив ее губы, он ее чмокнул — крохотный поцелуйчик, который никак не мог ее удовлетворить. — Открой ротик, тигренок, — прожурчало прямо в губы. — Думай, что ты — цветок, а это… — большой палец пробежался по верхней губе, — это лепестки. Дай мне немножко нектара, любимая… правильно, открой. — Язык проскользнул между губами и шевельнулся внутри, выбивая из-под контроля все чувства.

— По-моему, это был не нектар, а пистолет или что похуже, — дрожащим голосом сказала она, когда поцелуй закончился.

Легкий смех — и Каттер посадил ее на плоский верх низкой стены, придерживая за спину, слегка придвинул к себе, и их бедра оказались на одном уровне.

Вокруг Уитни клубилась густая листва, белые цветы, каскадом падающие со стены, наполняли ночной воздух крепким, сладким ароматом. Он осторожно раздвинул ей колени, одну ее ногу обхватил своими двумя, и белый муслин вспенился, как сливки.

— Пестики, тычинки, венчик — по-моему, это сейчас не важно. — Он почувствовал, как задрожали ее ноги, когда он ладонями провел по их изящному контуру, слегка массируя нежную плоть, потом под пеной муслина руки двинулись выше и притянули ее к нему.

Испуганная прикосновением к голой коже, давлением твердого тела, стоявшего у нее между ног, Уитни сквозь охвативший ее горячий дурман попыталась протестовать:

— Каттер, нет!

— Нет? — мурлыкнул он ей в шею, туда, где пульсировала жилка. — Ты уверена?

Рот вдавился в шею, она запрокинула голову, и цветок выпал из светлых кудрей и упал ей на грудь между их телами. С каждым вдохом они оба впитывали его тяжелый аромат. Медленно, словно через силу, Каттер сдвинул горловину ее платья и освободил груди. От неожиданной атаки холодного воздуха Уитни всхлипнула и обеими руками вцепилась ему в плечи.

— Каттер! Да!

— Да? — Ладонь накрыла отвердевший пик груди и медленно и нежно двинулась по кругу, отчего у нее перед глазами посыпались многоцветные огоньки.

— Нет! То есть да. Конечно, да.

— Уверена, тигренок? Если ты имеешь в виду — делай, что хочешь, — я так и сделаю.

Дрожа всем телом, Уитни постаралась выкарабкаться из огня, в который ее вверг Каттер. Трудно было сосредоточиться, потому что с помощью ласк он умело манипулировал ее дыханием, и какое-то время она не могла вспомнить, о чем они говорят.

— Да, уверена, я хочу, чтобы ты остановился, — сказала она, но даже для собственного слуха голос прозвучал слабо и неубедительно.

Так хорошо было лежать в его руках, упиваться поцелуями, но Уитни скорее согласилась бы, чтобы он отвез ее на равнину и уложил под звездами, чем на то, чтобы он взял ее таким образом — во дворе материнского дома.

— Только не так, Каттер, только не так!

Каттер расслышал отчаяние в ее голосе, рука замерла на полной груди, он посмотрел на нее. Спутанные волосы шелком окутывали лицо и плечи, а глаза стали огромными, в тусклом свете дальнего фонаря они взывали с молчаливой мольбой. Ему нелегко было выбраться из горячечного тумана вина и желания, но он наконец расслышал, что в панике повторял ее голос.

Каждый удар сердца галопом гнал через все тело настойчивое желание, Каттер боролся с намерением опрокинуть ее на спину на этой стене и задрать юбку ей на голову. Только не так — а как?

Каттер выпустил ее; отступив на шаг, он смотрел, как она натягивает лиф платья, одергивает юбку, разглаживает ее на боках. Смятый цветок остался лежать между грудями, и он с трудом подавил позыв вынуть его оттуда.

— Никогда тебе не стать садовником, — заметил он; голос был замечательно спокоен для человека, который в это время боролся с желанием перекинуть ее через плечо и оттащить к себе на кровать.

— Кем?

— Садовником. Никакие из твоих растений не будут оплодотворяться, и что ты тогда будешь делать? ;

Она уставилась на него, не способная придумать ответ. Как сказать, что она хочет его, но только не в патио его матери? Слова не выходят из горла, она не умеет их говорить. Она села и просто стала на него смотреть.

Он протянул руку, взял ее за подбородок, и если бы не враждебный тон, она бы подумала, что он старается быть нежным.

— Все в порядке, душечка. Я начинаю привыкать к твоей манере насмехаться. По крайней мере ты не начинаешь мелодраматичный вой насчет своей треклятой девственности — или ее потери.

Она вспыхнула:

— Это не то, что ты думаешь!

— И никогда не было. — Его рука упала.

Перебор алкоголя и измотавшая его страсть замедлили реакции Каттера, так что когда позади послышался шум, первой его услышала Уитни. У нее расширились глаза, черные зрачки поймали свет, идущий от фонаря;

Каттер быстро встал, защищая ее собою. Он зря беспокоился. Не она была в опасности.

— Мне надо было постучаться? — послышался прохладный вежливый голос, и Каттер подумал, что лучше бы он сюда не возвращался. Надо было уехать, оставив Уитни с матерью.

Но ничто не отразилось на его лице, когда он беспечно поздоровался:

— Дэниел. Ты рано вернулся.

— Это как посмотреть. По-моему, я вернулся поздно.

Каттер коротко вздернул плечи и сделал попытку защитить Уитни:

— У нее есть…

— Помолчи, — остановил его Дэниел и шагнул вперед, под свет фонаря. Он отметил взглядом пылающее лицо Уитни, смятую на коленях юбку, взбудораженное состояние Каттера и любезным тоном добавил:

— По-моему, нам надо поговорить.

«О Господи, — подумал Каттер, — только не сейчас!

Может быть, когда я протрезвею, но не сейчас!»

Вслух он сказал:

— Для меня лучше было бы завтра, к тому же ты устал с дороги.

— Ты имеешь в виду поездку ради того, чтобы спасти твою шею? — Дэниел сделал еще один шаг вперед, и Уитни увидела, что он такой же высокий, как Каттер, даже выше, и что его светлые глаза горят злостью. — После того как мисс Брэдфорд — я правильно понял? — уйдет спать, я бы хотел, чтобы ты задержался и мы бы поговорили.

Пожалуйста, сделай одолжение.

Мягкий голос напомнил ей Каттера: за гладкими словами звенела сталь, и Уитни поежилась, спрыгнула со стены — юбка обвила босые ноги, — перевела взгляд с одного решительного лица на другое, пробормотала «спокойной ночи» и улизнула не оглядываясь.