Непредсказанное убийство

30

Натаниэль чмокнул Офру в небрежно подставленную щечку.

– Любишь ты театральные эффекты, – сказала она недовольным тоном.

– Если верить моей маме – а у меня нет оснований ей не верить, она святая женщина, ее умоляли играть в «Габиме», – сообщил Натаниэль. – Так что, актерство у меня, видимо, наследственное… – он посмотрел на часы. Было четырнадцать часов пятнадцать минут. – А что, все уже собрались?

– Давным-давно, – Офра оглянулась на приоткрытую дверь кабинета и понизила голос. – И если ты немедленно не начнешь, они разбегутся. Грузенберг уже дважды выскакивал в приемную. И вид у него весьма воинственный. А инспектор Алон, по-моему, готов тебя пристрелить.

– Прекрасно. Как я выгляжу?

– Как всегда.

– Значит, превосходно, – Розовски придал своему лицу максимально деловое выражение и отворил дверь кабинета. Собравшиеся встретили его возмущенным шумом. Розовски предостерегающе поднял руку.

– Тихо, тихо, господа! – сказал он. – Меня задержали достаточно веские причины. Думаю, выслушав их, вы поймете и простите. А сейчас, – он прошел к своему месту за письменным столом, – мы можем начать, – Натаниэль обвел кабинет задумчивым взглядом. Все, кого он пригласил, были в сборе, и от этого его маленький кабинет казался совсем крохотным.

– Насколько я могу понять, расследование завершено? – спросил Цви Грузенберг светским тоном.

– Не совсем так, – сказал Розовски.

– Что значит – не совсем так?

– Действительно, Натан, я пришел потому, что ты обещал… – в разговор вступил было инспектор Ронен, но Розовски перебил его.

– Дайте мне договорить, господа, – сказал он. – Да, в настоящий момент расследование не завершено, но оно будет завершено в течение ближайшего получаса.

Возмущенный шум стих, хотя лица почти всех присутствующих сохраняли выражение недовольства – в той или иной степени. Натаниэль протиснулся между вольготно раскинувшимся в кресле инспектором Алоном и собственным письменным столом.

– Итак? – нетерпеливо сказал Грузенберг. – Мы все ждем.

– Да, конечно, – Натаниэль вытащил сигареты, не распечатывая пачку, положил ее на край стола. – Пожалуй, можно начинать… Цви, я позволю себе вначале повторить то, что известно всем. Если кто-то не желает слушать…

– Ради Бога, Натан, хватит тянуть! – взорвался Алон. – Кто-то желает, кто-то не желает… Ближе к делу! Я не замечал у тебя избытка вежливости в старые времена.

– Хорошо. Чтобы ускорить развязку, я лишь попрошу вашего, госпожа Головлева, согласия на то, что говорить буду на иврите. Роль переводчика берется исполнить мой помощник, Алекс Маркин.

Маркин кивнул, пересел ближе к Головлевой. Натаниэль еще немного подождал, пока все устроятся и успокоятся, и начал:

– Итак, господа, суть дела в следующем. Нынешним воскресеньем некто Шломо Меерович оказался убит в собственной квартире. По этому поводу имел место звонок в полицию, как выяснилось – из квартиры Мееровича. Звонившая – а это была женщина – сообщила, что преступник находится в данный момент в комнате. Прибывшая через пятнадцать минут полиция – в лице присутствующего здесь инспектора Алона и его подчиненных – обнаружила на месте происшествия госпожу Ларису Головлеву, так же присутствующую здесь.

Ронен шумно вздохнул, но промолчал. Натаниэль улыбнулся и сказал извиняющимся тоном:

– Прости, Ронен, но я должен сделать небольшое предисловие. Иначе не все окажется понятным.

Инспектор махнул рукой и отвернулся.

– Я продолжаю, – Натаниэль смотрел в стол, голос его был лишен какой бы-то ни было окраски. Казалось, он просто зачитывает некий документ, невидимый никому из присутствующих, но тем не менее, находящийся перед его глазами. – Некоторые улики – подчеркиваю, некоторые – позволили полиции рассматривать госпожу Головлеву в качестве главной подозреваемой. Она была арестована. Правда затем, по настоянию адвоката Грузенберга, освобождена. Адвокат Грузенберг также присутствует в моем кабинете. Я повторю, какие именно улики продиктовали полиции ее решение. Во-первых – сам факт ее присутствия в квартире, во-вторых – личность убитого, оказавшегося бывшим мужем госпожи Головлевой. Можно было подозревать давние счеты, в самом широком спектре – от ревности до денежных проблем. Фотография госпожи Головлевой, хранившаяся на книжной полке в квартире Мееровича указывала на факт недавних контактов. Несмотря на утверждение подозреваемой, что она не виделась с бывшем мужем в течение последних восьми лет и что она не знала, в чью именно квартиру идет тем роковым вечером.

Ронен фыркнул. Розовски предостерегающе поднял руку.

– Минутку, Ронен! Сейчас мы узнаем относительно фотографии, – он повернулся к женщине в черном платье, явно незнакомой остальным. – Вчера вернувшаяся в Израиль госпожа Далия Меерович, несмотря на печальное известие, любезно согласилась прийти на сегодняшнюю встречу.

Две другие женщины, присутствовавшие в кабинете, – Лариса и Мирьям, с откровенным любопытством посмотрели на вдову. Внешне она явно проигрывала Головлевой – вполне бесцветная внешность, тусклые волосы гладко зачесаны назад.

– Госпожа Меерович, повторите пожалуйста то, что сообщили мне вчера, – попросил Розовски.

– Этой фотографии в нашем доме не было, – тихо ответила Меерович. – Во всяком случае, еще десять дней назад, когда я уезжала в Европу. О приезде бывшей жены муж тоже ни разу не говорил.

– Он рассказывал вам о причинах развода с первой женой? – спросил Натаниэль.

Далия задумалась.

– Да, но это было давно, – сказала она. – Я думаю, лет пять назад, когда мы познакомились. Ничего конкретного, так – общие слова.

– Кого он винил в разводе? Ее или себя?

– Никого, – Далия слабо улыбнулась. – Это мне и понравилось в нем. Я ведь тоже была до него замужем. Мой первый муж имел обыкновение изображать меня чудовищем. Бывает и другая крайность, близкая к мазохизму: когда мужчина во всем винит одного себя и всем рассказывает о том, какой он негодяй и каким несчастным ангелом была его жена!.. – Далия произнесла последние слова чуть громче обычного. Потом добавила – после крошечной паузы, уже обычным голосом: – На самом-то деле обычно виноваты оба. Только вот расплачиваются по-разному.

Натаниэль кивнул.

– Скажите, госпожа Меерович, а о том, что в Тель-Авиве живут родственники его первой жены, ваш муж рассказывал вам?

– Да, однажды он мне сказал… – Меерович задумалась на секунду. – Да, это было, по-моему, в прошлом году.

– И по какому поводу он об этом сказал именно тогда? – спросил Натаниэль. – Полагаете, раньше он сам об этом не знал?

Далия пожала плечами.

– Да нет, – сказала она. – Я просто не спрашивала. Меня мало интересовала его прошлая жизнь.

– Значит, просто к случаю пришлось?

– Ему кто-то позвонил, потом он сказал мне, что звонила родственница его бывшей жены.

– Так-так-так… – Розовски бросил взгляд на Мирьям, никак внешне не прореагировавшую на эти слова. – Скажите пожалуйста, Далия, почему вы проводили отпуск порознь? Согласитесь, это выглядит странно – для столь небольшого срока супружества. К тому же, раньше вы так не поступали, верно?

Вдова не ответила.

– Кроме того, у вас перед отъездом произошла размолвка, – продолжал Натаниэль. – Вы даже не ночевали дома, – он немного подождал. Далия молчала. – И в аэропорт вы уехали не из дома, – добавил он. – Так что же было причиной такого поведения?

– Это мое дело, – Далия нахмурилась. – В конце концов, он мертв.

– Да, вы правы… – Розовски некоторое время задумчиво смотрел на нее. – Теперь я попрошу вас ответить на очень деликатный вопрос, – сказал он, вновь обращаясь к вдове. – Если пожелаете, можете не отвечать на него. Но вопрос я задам. Хорошо?

Далия кивнула. В ее взгляде появилась настороженность.

– Ваш муж изменял вам? – спросил Розовски.

– Да, – ответила Меерович.

– Это послужило причиной последней размолвки?

– Да.

– Вы знали имя женщины?

– Нет.

– Но догадывались, кто она?

– Нет.

– Ну, хорошо, – сказал Натаниэль, с улыбкой взглянув на мрачного инспектора Алона. – Оставим в покое психологию супружества, вернемся к более конкретным вещам. Вернемся к фотографии первой жены вашего мужа. Вы утверждаете, что никогда не видели ее в доме.

– Да.

– Это еще ни о чем не говорит, – проворчал инспектор. – Фотография могла хранится в его бумагах. Перед свиданием он выставил ее, чтобы сделать приятное Головлевой.

– Я уже сотни раз говорила, что не виделась с ним! – резко сказала Головлева. – И не дарила ему никаких фотографий!

– Вот! – с торжествующими нотками в голосе подхватил Натаниэль. – А кому именно вы ее дарили? Вы помните?

– Точно не помню, – Лариса опустила голову. – Мне кажется… мне кажется, что я подарила эту фотографию Мирьям. Вместе с тремя другими.

Натаниэль перевел взгляд на Мирьям.

– А что скажете вы? – спросил он.

Та молча пожала плечами.

– Я же говорил вам, – Ицхак Шейгер решил прийти на помощь жене. – Фотография действительно была у нас, но потом куда-то исчезла… – видимо, он сам почувствовал насколько беспомощно звучит его объяснение, потому что замолчал и нахмурился.

– Это правда? – спросил Ронен у Мирьям.

– Видишь ли, Ронен, – сказал Натаниэль так, словно в кабинете находились только они двое, – этих троих – Головлеву, ее кузину Мирьям и покойного Шломо Мееровича связывали особые отношения. Мирьям Шейгер была виновницей развода своей родственницы с мужем.

Тишина, воцарившаяся после этих слов, оказалась столь глубока, что даже сам Натаниэль немного испугался. Он внимательно обвел взглядом замершие фигуры собравшихся.

– Да, – сказал он и развел руками. – Это так. И я не думаю, что кто-нибудь всерьез станет оспаривать мои слова.

– Не будет, – сказала вдруг Мирьям. Она выпрямилась и с вызовом посмотрела на детектива. – Никто не будет. Потому что, как мне кажется, все и так знают это. Никакого секрета вы не раскрыли. У меня был роман с Шломо – тогда он звался Семеном – сразу после их свадьбы. Но, во-первых, Лариса сама виновата. Она очень быстро охладела к мужу. А во-вторых – мы, действительно, не встречались с ним в Израиле. То есть, я знала, что он репатриировался.

– Если не секрет, откуда? – спросил Натаниэль.

– Не помню. Это имеет какое-то значение?

Натаниэль вышел из-за стола и подошел к Мирьям.

– Ваш муж знал об этом?

– Да, – ответил вместо Мирьям Ицхак. – Я знал. У жены не было секретов от меня. Но, честно говоря, меня мало волновало прошлое. Тем более, прошлое советское.

Мирьям взглянула на мужа с удивлением, но промолчала. Натаниэль повернулся к Головлевой. Та сидела, чуть склонившись к Алексу и внимательно слушая перевод. Она не поднимала глаз ни на двоюродную сестру, ни на детектива.

– Понятно, – сказал Розовски. – Видишь, Ронен, появляется новый фактор, верно?

Инспектор осмысливал услышанное. Вмешался адвокат.

– Извините, Натаниэль, но я пока не вижу связи между обвинением Головлевой в убийстве и старым романом госпожи Мирьям, – сказал он.

– Все очень просто, – Розовски прошелся по кабинету. Сделать это было сложно из-за обилия людей. – Все очень просто… Представим себе следующее: предположим – только предположим, что госпожа Мирьям сейчас сказала нам неправду, – он жестом остановил протест со стороны четы Шейнер. – Я ведь говорю: предположим. Предположим, что их связь возобновилась в Израиле. И что женщиной, имени которой не знала госпожа Меерович, но о связи которой с мужем она знала была именно Мирьям.

– Говорите что угодно, – сказала Мирьям устало. – Мне все равно.

Ронен Алон недоверчиво посмотрел на Натаниэля.

– Но в роковой вечер в квартире была не Мирьям. И не Далия, – сказал он. – Там была Головлева.

– А ты представь себе, – сказал Натаниэль, – что покойный вовсе не охладел к своей бывшей супруге. Допустим, узнав от Мирьям о ее приезде, он решил с ней встретиться. Учти, ситуация более чем благоприятствует встрече: серьезная размолвка с женой – не исключено, кстати, что она могла бы привести к очередному разводу. К тому же, кто знает, не тяготила ли его продолжающаяся связь с Мирьям?

– Послушайте, – сердито заговорил Ицхак Шейгер. – Я понимаю, что все эти разговоры сущий вздор, но не могли бы вы перестать издеваться над моей женой?

– Оставь его, Ицик, – сказала Мирьям. – Он ведь действует из благих намерений. Хочет найти убийцу, – в последних словах слышалась неприкрытая издевка. – Он его не нашел, но надеется, что кто-то из нас сорвется из-за его непрекращающихся оскорблений, наговорит массу лишнего, а он повесит на этого человека всех собак и будет торжествовать. Так что лучше помалкивай и терпи.

– Это вы во всем виноваты, – сказал Ицхак, обращаясь к адвокату. – Мы вполне могли бы обойтись и без такого, с позволения сказать, специалиста.

Грузенберг не ответил, но взгляд его, брошенный на Натаниэля, тоже не был особенно благожелательным.

Розовски выслушал все это с неизменной любезной улыбкой.

– Надеюсь, вы позволите мне продолжить? – спросил он адвоката. – Я ведь принес свои извинения.

– Хорошо, – сказал Грузенберг. – Но не могли бы вы, Натаниэль, избрать более деликатную форму рассуждений? Или вообще: изложить сразу выводы. В конце концов, рассуждения – ваш производственный процесс. Нас гораздо больше интересует результат. И мы будем судить о нем самостоятельно.

– Осталось совсем немного, – сказал Натаниэль с извиняющейся улыбкой. – Я прошу вас набраться терпения. Что же касается рассуждений – в них, как я надеюсь, содержатся доказательства…

Ицхак негодующе фыркнул.

– Итак, представим себе, что Шломо Меерович неосторожно проговорился любовнице о желании встретиться с бывшей женой. Или же она сама начала подозревать возможность такого хода событий. Я пока не знаю, но возможно, что с Шломо Мееровичем госпожа Мирьям Шейгер связывала свои надежды на будущее. Иначе трудно было бы объяснить возобновление старого романа. И вот это будущее оказывается под угрозой… Обрати внимание, Ронен: только Мирьям знала о пристрастии своей родственницы к гороскопам. Только она знала, что Лариса следит за астрологическими прогнозами в соответствие с настоящим днем рождения.

– Что значит «в соответствии с настоящим днем рождения»? – прервал его рассуждения Ронен. – Есть и ненастоящий?

– Представь себе, – сказал Натаниэль. – Настоящий день рождения госпожи Головлевой и день рождения, проставленный в ее документах, не совпадают. Верно? – он обратился к Головлевой. Та кивнула.

– Такое иногда случается, – сказала она. – Я родилась в крохотном городе. Регистрировали в районном исполкоме, делопроизводитель был не очень внимателен… Словом, не знаю деталей этой истории. Мать рассказывала ее как курьез. Я, в свое время, хотела поменять документы, но оказывается, требовалось такое количество бумаг, что я махнула рукой.

– Но день рождения вы отмечали истинный, – уточнил Натаниэль. – 8 января. Что, кстати, зафиксированно на фотографии, подаренной вами родственникам.

– Да, верно.

– Понятно? – спросил Натаниэль у инспектора. – Я могу продолжать?

Несколько сбитый с толку инспектор Алон перевел взгляд с него на Головлеву и обратно и неуверенно кивнул головой.

– Прекрасно. Я остановился на том, что Мирьям Шейгер знала о различии между настоящим днем рождения и дату в паспорте. И только она знала о том, что Лариса непременно последует указанию очередного гороскопа и согласится на встречу с мужчиной, позвонившим ей в роковой вечер.

– А кто звонил? – спросил инспектор. – Ведь Головлева сказала, что голос был незнакомым.

– Дойдем и до этого… Мирьям решила убить своего любовника. И сделать это так, чтобы подозрение пало на Ларису Головлеву.

– Вы с ума сошли! – крикнул Ицхак. Мирьям успокаивающе положила руку на его плечо.

– Что ей нужно было сделать для этого? – спросил Розовски, не глядя на них. – Ей нужно было, чтобы полиция застала на месте убийства ее родственницу. Она попросила кого-то из сотрудников газеты «Ежедневная почта» – я сейчас не буду уточнять, кого именно, всему свое время – ввести в очередной астрологический прогноз текст, составленный ею. Сделать это не представляет особого труда. Компьютеры в редакции «Ежедневной почты» соединены в сеть, так что с любой клавиатуры можно ввести в нужный файл требуемую информацию. Затем некто – возможно, тот же сотрудник – позвонил Ларисе Головлевой и назначил ей свидание. Затем, незадолго до назначенного времени, она приехала к Шломо Мееровичу и убила его. Поставила на шкаф привезенную из дома фотографию. В спальне дождалась приезда Ларисы. И позвонила в полицию. И в конце концов, пользуясь вполне естественным душевным состоянием Головлевой, покинула квартиру… Вот так все было, – сказал Розовски после небольшой паузы. – Госпожа Мирьям Шейгер убила Шломо Мееровича, с которым продолжала любовную связь уже здесь, в Израиле, а затем сделала так, чтобы обвинение пало на Головлеву. Никто в полиции никогда бы не поверил объяснениям последней о каких-то там астрологических прогнозах и тому подобной чепухе.

– Как ты могла, Мирьям?! – глаза Головлевой наполнились слезами. – Ведь ты говорила, что даже не виделась с ним!

Натаниэль неспешным шагом подошел к Мирьям, в лице которой не осталось ни кровинки и вдруг положил руку на ее плечо. Она вздрогнула, подняла на него невидящие глаза.

– Успокойтесь, Мирьям, – мягко сказал детектив. – Я ведь сказал: предположим. Я прекрасно знаю, что в действительности все было по-другому. Вы ни в чем не виноваты. Простите за это испытание.

– Что ты опять затеял? – недовольно спросил инспектор. – Что за испытание?

Натаниэль повернулся к Головлевой.

– Вы ведь хотели, чтобы я – или полиция – пришли именно к такому заключению, верно? – тихо спросил он. – Отсюда и якобы вера в гороскопы, и якобы звонок незнакомого мужчины. И главный аргумент: вы руководствовались гороскопами в соответствии с реальным днем рождения. А об этом знала только Мирьям.

– Что значит «якобы»? – спросил адвокат.

– Видите ли, Цвика, – сказал Розовски. – Эти ежедневные гороскопы сочиняет один симпатичный молодой человек из редакции «Ежедневной почты». Просто сочиняет, понимаете? В отличие от еженедельных гороскопов, составляемых профессиональным астрологом. Понимаете, Цвика? Если они и сбываются, то случайно и изредка. И то – не сбываются, а лишь могут создать иллюзию этого. Потому что упомянутый мною молодой человек старается писать их обтекаемыми общими фразами. Следовательно, госпожа Головлева не могла, приехав в Израиль, проникнуться непоколебимой верой в стопроцентно сбывающиеся гороскопы. Просто потому, что они не сбываются, – Натаниэль замолчал, задумчиво глядя на адвоката.

– Но позвольте, – сказал Цвика, – это ведь еще ничего не значит. Это…

– Вы ошибаетесь, Цвика, – сказал Натаниэль. – Это значит очень много. Это значит, что попытка Мирьям подменить текст гороскопа с тем, чтобы обмануть Ларису, выманить ее из дома и в конечном счете свалить на нее совершенное убийство, не могла иметь места. То есть, как я уже объяснил, версия о виновности Мирьям в смерти Шломо Мееровича оказалась ложной.

Грузенберг снова попытался что-то сказать.

– Позвольте я продолжу, – Розовски нахмурился. – Откуда нам известно о фантастической сбываемости гороскопов? Исключительно из слов самой Головлевой. Как я уже сказал, этого не могло быть. Откуда мы знаем о звонке мужчины, назначившего ей свидание? Из того же источника. Логично предположить, что и эта информация не соответствует действительности. Остается последний гороскоп, который мы читали собственными глазами и который содержит указания, приведшие к печальным последствиям. Как быть с этим? Предположение, повторяющее аналогичное из предыдущей версии. Кто-то из редакции упоминавшейся газеты, знакомый госпожи Головлевой. А не Мирьям Шейгер, поскольку с Мирьям мы только что сняли обвинения. Опять-таки, пока не уточняю, кто именно. И это она попросила его внести в прогнозы текст, придуманный ею. Кстати, в тексте имеется намек на участие в преступлении родственников, видимо, Мирьям. Помните, Цвика? «Не доверяйте близким родственникам». И так далее.

– Это ложь! – крикнула Головлева. – Вы лжете!

– А вот и еще одно, – сказал Натаниэль. – Ответ на вопрос: кто звонил в полицию? Мы ведь исходили из того, что госпожа Головлева не знает иврита, – он повернулся к женщине. – Вот уже добрых десять минут, с момента изложения мною последней двух версии, мой помощник молчит. Как мы и договорились, – он улыбнулся чуть смущенно. – Тем не менее вы поняли все настолько хорошо, что даже обвинили меня во лжи. Но я ведь говорю на иврите, – он обратился к инспектору Алону. – Таким образом, Ронен, не было никакой свидетельницы, вызвавшей полицию. Была преступница, сама бросившая на себя тень подозрения. Кстати, логика в подобном поведении, безусловно, имеется. Полиция будет искать звонившую, все более утверждаясь в мысли, что задержанная Головлева – жертва. Рано или поздно выйдет в своих подозрениях на Мирьям, но тоже не получит необходимых доказательств. В конце концов, запутавшись в этих поисках, поддастся давлению адвоката, и… – он красноречиво махнул рукой. – Я сейчас говорю о логике преступника, – пояснил он после небольшой паузы.

Ронен откинулся в кресле и уставился на Натаниэля.

– Но зачем? – спросил он. – Каков мотив?

– Отомстить бывшему мужу, бросившему ее, и двоюродной сестре, которую она считала виновницей всех своих несчастий, – ответил Розовски.

Инспектор поднялся из кресла.

– Ну-ну, – сказал он. – Выходит, наша первоначальная версия оказалась справедливой?

Натаниэль, не отвечая, вернулся за письменный стол.

– У тебя хватит терпения выслушать меня еще минут пятнадцать? – спосил он инспектора.

Тот нехотя кивнул.

– Я не убивала!! – истерически закричала Головлева. – Клянусь, я никого не убивала!!. – крик замер на ее губах, когда она столкнулась взглядом с ледяным взглядом Мирьям.

После продолжительной паузы Розовски сказал:

– Я вам говорил, Цвика, странная семья.

– Что?… – адвокат очнулся от невеселых мыслей. – Что вы сказали?

– Да, – Розовски повернулся к Головлевой. – Да, Лариса, я знаю, что и вы не убивали. А моя вторая версия – всего лишь зеркальное отражение первой.

Адвокат и полицейский молча переглянулись.

– Видите ли, друзья мои, – сказал Натаниэль. – При столь точном совпадении двух версий могут появиться сомнения в достоверности обеих. Верно? И такие сомнения у меня появились. В самый последний момент, вчера. И мне вдруг подумалось: что, если существует и третья версия? И чем дольше я над этим думал, тем яснее видел, что за всей этой историей стоит некто третий, очень удачно воспользовавшийся враждой двух женщин для решения своих проблем.