Неразгаданная

“Вставайте, граф, рассвет уже полощется”,– громко распевал не выключенный Сашей приемник. Утро, после короткой борьбы с плотно задернутыми шторами пробилось в комнату, возвещая яркими солнечными лучами о приходе реальности. Полчаса поспорив с этим, никак не устраивающим его фактом, Дмитрий пошел умываться. Ночное чтение очень некстати сказалось на его физиономии. Вместо глаз – едва управляемые щелочки в ореоле синеватых мешков, вместо мыслей – обрывки прочитанных накануне откровений. Холодный душ слегка исправил ситуацию. Нагло зазвонивший телефон получил хороший пинок и улетел в дальний угол комнаты. С сожалением Дмитрий заметил, что враг не разбился и сейчас снова затрезвонит. Пришлось взять радиотрубку в руки и ждать звонка.

– Слушаю!

На другом конце провода воцарилось пятисекундное молчание, после чего до боли знакомый женский голос с иронией произнес:

– Ты не забыл проснуться? – Саша звонила из офиса.

– Еще не знаю, еще не понял,– ответил Дмитрий, даже не пытаясь скрыть злобу. Он всегда злился по утрам, хотя сам каждый вечер слезно умолял жену позвонить утром с работы и разбудить его.

– Слушай, ну сколько можно? – Саша упрекало мягко, но метко, – На тебе сейчас столько дел держится, что просиживать ночи за чтением каких-то дурацких записей ты просто не имеешь права…

– Ой, ну давай без нотаций! – Дмитрий поморщился, – и не называй, пожалуйста “дурацким” то, что мне интересно, ладно?

– Господи, и кто б мог подумать, что этот дневниковый бред так западет тебе в душу… Всё, у меня дел по горло. В общем, я тебя разбудила. Пока, до вечера, – трубка загудела отрывисто и возмущенно.

Дмитрий вдруг почувствовал себя безмерно одиноким. Александра, его собственная жена, его верный друг, вот уже шесть лет участвующий во всех победах и поражениях Дмитрия, впервые категорически отказывалась уделять внимание новому увлечению мужа. Ее куда больше занимали теперь будничные хлопоты на работе. “ Кажется, мы становимся чужими…” – грустно подумал Дмитрий и тут же забыл обо всем связанном с женой, ибо полностью отдался священному обряду утреннего пробуждения. Остатки геля для душа категорически отказывались вылезать из флакона. Бритва настойчиво мстила за двухдневное отсутствие общения с хозяином, прихватывая вместе со щетиной верхний слой кожи. “Лучше один раз родить, чем ежедневно бриться”,– Дмитрий вполне был согласен с этой поговоркой. ““Жилетт”, и мужчины больше не-е-ет!”,– торжественно пропел он, завершая водные процедуры и перейдя к кофе. Странно, но ехать в офис совершенно не хотелось. Дмитрий был владельцем одной из крупнейших в регионе компаний, занимающихся продажей парфюмерии. Его приезд на работу сегодня был совершенно необходимым: предстоящая встреча с конкурентами требовала личного присутствия. В дверь позвонили.

– Открыто!– закричал Дмитрий из кухни.

– Чтоб я еще раз приехал вовремя?! Да не в жисть!– торжественно поклялся водитель Сергей, глядя на махровый домашний халат шефа. – Стою! Жду! А они ещё не просыпамшись…

– Ща поедем, десять минут и в путь,– Дмитрий пошел одеваться. Если бы вы взяли на себя труд собрать в кучу всех мужчин Питера, предупредив их предварительно, что одеться нужно с особой тщательностью, то большего пижона, чем наш Дмитрий все равно не нашли бы. Посему процедура одевания заняла еще полчаса.

– Махнемся не глядя,– весело заявил Дмитрий, вручая водителю свой чемодан и забирая взамен ключи от машины. Водил шеф довольно ловко, но опасно, Сергей насторожился.

В офисе, как всегда, царила атмосфера напряженной работы. “По диким степям Забайкалья-а-а, где роется Терек во мгле!!!” – громко вопил начальник отдела сбыта Володька Громов, тщательно проверяя, валяющиеся на столе накладные.

– Сам ты Терек, там было “Золото роют в гора-аах”,– обиженно исправил коллегу Васька-дизайнер,– Нет, ты только посмотри, ведь такие чудеса творит, зараза!,– вдохновенно произнес он и принялся демонстрировать мигом столпившимся вокруг компьютера коллегам новую программу.

Сей продукт интеллектуальной деятельности западных разработчиков был недавно приобретен Дмитрием специально для разработки нового интерьера одного из центральных салон-магазинов фирмы. И теперь Васька усердно пытался освоить, как работает эта чудо-программа. Пока он научился только расставлять уже созданные объекты на чертежи. Программа отличалась покладистостью и полным равнодушием к результатам своей работы, ибо никаких ругательств по поводу расставляемых Васькой вдоль всех стенок унитазов не писала. Через три минуты исходная комната превратилась в усеянную санузлами и стульями территорию с лестницей, ведущей на второй этаж, которого, стоит заметить, в магазине не было. Коллеги дружно ржали над такой картиной. Дмитрий тоже смеялся. То, как сотрудники распоряжаются своим рабочим временем, его не волновало – главное, чтоб конкретная работа к конкретному сроку была выполнена. Подчиненные знали этот принцип и были им очень довольны. Вообще, отношения в коллективе этой фирмы были очень дружескими. Дмитрий вошел в свой кабинет. “Доброе утро”, – улыбнулась длинноногая распутноглазая секретарша.

– Знаешь, чем отличается хорошая секретарша от плохой? – Дмитрий взял со стола кипу бумаг для подписей, – Тем, что плохая говорит: “Доброе утро, шеф!”, а хорошая : “Уже утро, шеф”

– Уже утро, шеф,– с хрипотцой захохотала секретарша, а потом мечтательно вздохнула, – Вы всё шутки шутите, а я ведь и всерьёз воспринять могу…

– Хочу чаю,– отрезал Дмитрий и повис на телефоне в своём кабинете.

Кабинет директора как нельзя лучше отражал атмосферу фирмы. В приёмной, над столом секретарши висела табличка: “Взятка, менее тысячи долларов, считается устной благодарностью”. В самом кабинете со всех стен, с плакатов на Дмитрия взирали дамы умопомрачительной красоты, рекламирующие разную косметику. “Помни, противник не дремлет!”,– гласила вышитая на шторах надпись. Самый шикарный текстовый шедевр гордо стоял в рамочке на полке стенного шкафа. Когда-то фирма торговала как ликвидным, так и неликвидным товаром, и к ходовой продукции обязательно нужно было добавлять какую-нибудь чепуху. Особого труда тогда стоило убедить заказчика покупать продукцию «лотами», которые были кратны шести, трем и двум. К примеру, на складе было двенадцать пенок для укладки волос, разрешалось покупать все двенадцать, шесть, четыре или две, плюс к этому надо было купить какой-нибудь неликвид. Сотрудники просто вешались, пытаясь объяснить это покупателям, которым нужно было, скажем, пять пенок и никакого нелеквида. В память о том времени и сохранился этот шедевр: почетная грамота, выданная одному из сотрудников за лучший каламбур месяца. “Кратность – сестра талантности!” Фразу эту изрек Володька, пытаясь объяснить заказчику систему лотов. Стоит заметить, что заказчик почему-то мгновенно согласился с доводом.

– К Вам, это, пришли,– едва сдерживая смех, проговорила, держащая поднос с чаем секретарша. Узнав причину ее веселья, Дмитрий слегка помрачнел. Оказывается, пришли два пожарных проверять безопасен ли офис. Смешного было бы мало, если б они, едва войдя, не потребовали срочно встретиться лично с директором и, игнорируя энергичные попытки секретарши попросить их подождать, нагло вломились вдвоем туда, где по их мнению находился искомый индивидуум. Офис Дмитрия был совершенно не приспособлен к вторжению посторонних, поэтому табличка “Генеральный директор” красовалась на двери туалета. Пожарные теперь чувствовали себя оскорбленными, посему твердо решили придраться к чему-нибудь. Пришлось отправить их к Володьке, тот умел заболтать до смерти кого угодно.

Итак, обычный рабочий день продолжался. Дмитрий усердно пытался прогнать мысли о валяющихся дома тетрадках. Что делать с ними наш герой пока не знал, но, подсознательно ощущая таящуюся в этих записях интригу, боялся остаться не у дел. Талант Остапа Бендера пробудился и требовал выхода. В голове крутилась старая песня Гребенщикова “Ты нужна мне, ну что еще, это все, что мне отпущено знать” А пока надо было приступать к решению будничных проблем. Рабочий день позаботился об отсутствие у Дмитрия свободного времени очень тщательно. Телефон звонил ежесекундно, покупатели производили впечатление голодных и сорвавшихся с цепи косметикоедов, бухгалтер решила, наконец, подписать у директора все скопившиеся за неделю документы, завершала всю эту карусель секретарша, вдруг натершая себе ногу и срочно требующая со всех сотрудников лейкопластырь, категорически отказываясь заклеивать ранку скотчем или фирменной наклейкой. Пришлось заглянуть в старую антресоль, где когда-то лежала аптечка. Аптечки там, конечно же, не оказалось, зато нашелся оставленный еще прошлыми хозяевами офиса огромный тромбон, который очень заинтересовал всех работников. Коллектив принялся ожесточенно вымещать напряжение рабочего дня на бедном музыкальном инструменте. Звуки, извлекаемые из трубы, вывели бы из себя даже глухого, но не сотрудников Дмитрия, которые все как один страдали авангардистскими наклонностями. И тут вошел приглашённый на вечер представитель конкурентов.

– Простите,– тихо поинтересовался этот крупный, но скромный тип в очках,– это что, филиал психиатрической поликлиники?

– Что Вы,– Вася решил отстоять честь фирмы, и гордо изрек,– это психушка – наш филиал!

“Ничего”, – смеясь подумал Дмитрий,– “Подобная шоковая терапия может существенно облегчить переговоры”. Конференция началась только через полчаса, ибо половина приглашенных, естественно, опоздала. Дмитрий отпустил всех сотрудников, кроме секретарши, которая должна была периодически приносить кофе, а позже, по специальному намеку шефа, внести приготовленное заранее спиртное.

– Итак, господа, начнем,– Дмитрий восседал за своим рабочим столом, остальные устроились кто на диване, кто вокруг стола. Присутствующих было всего семеро. К счастью, явились все приглашенные,– недавно на нашем рынке появился новый товар. Нас с Вами, поставщиков этого товара, в городе всего семеро. Причем вряд ли кто-то еще, кроме нас захочет заниматься этой позицией…

Дмитрий говорил, привычно сохраняя маску интеллигентной приветливости на лице, а мысли его то и дело пытались вырваться из объятий конференции и помчаться домой к злополучным тетрадкам. Впрочем, ответственность разговора довольно быстро заставила их прийти в нормальное сосредоточенное состояние. После сорока минут напряженного спора конкурентам таки удалось прийти к согласию, и они смогли себе позволить расслабится. Обстановка разрядилась. Дмитрий попросил принести пиво. Говорили теперь совсем на отвлеченные темы, кто-то достал припасённый коньяк. Деловая встреча потихоньку перерастала в этакий мальчишник. Конференция закончилась до неприличия поздно и неофициально, конкуренты пили так, будто были родными братьями. Рассаживая всех по такси, Дмитрий гадал, считать самого себя сволочью, или нет. С одной стороны – всё честно – приняли планку, и будем держать общую цену. С другой – нехорошо получается… Ведь у Дмитрия количество обсуждаемого товара значительно больше, скидки при покупке куда весомее, и прибыли куда основательнее…

«Тьфу!» – внезапно ругнулся кто-то в голове Дмитрия, – «Все эти «скидки», «демпинг», «договора», «лоты»… Набор умных слов, ничего на самом деле не меняющих в жизни. Как муравей… Пашешь, пашешь, зарабатываешь, а потом понимаешь, насколько всё это бессмысленно. Как же хочется иметь в жизни что-то стоящее! Настоящее! Такое, что б наполняло смыслом…»

Попав, наконец, домой, сидя в горячей ванне, Дмитрий всё никак не могу избавиться от назойливых мыслей о мизерности всего с ним в жизни происходящего. Он понимал, что психует не столько от сегодняшних дел, сколько от отсутствия реализации зародившейся идеи. Решение, наконец, сформировалось. Да, он сделает это. Дмитрий дотянулся до телефонной трубки, которую таскал с собой по всей квартире, набрал номер, и, вспомнив хохму одного из заказчиков : “У вашего шефа, что трубка к уху приросла?,” дико захохотал. С минуту, тактично не перебивая шефа, Владимир Громов выслушивал раздающееся с другого конца провода ржание, после чего, не выдержав, все же спросил:

– Ты позвонил, чтоб посмешить меня, Дим?

– Нет, извини, скорее, чтоб расстроить. Мне нужно найти где-нибудь хорошего частного детектива.

– Чего? Ты в своем уме? У тебя серьезные неприятности?

– Нет, просто очень хочется найти одного человечка.

– Но, Дим…

– Не канючь. Мне нужен сыщик. И я не хочу давать тебе объяснений.

Володя смирился с решением шефа, пообещал всё уладить и сменил тему.

– Ты знаешь, чем закончилось дело с пожарниками?

– Ну?

– Они, поняв, что штраф им с нас ни за что не стребовать, решили заставить меня купить у них книги по пожарной безопасности. Закончились переговоры тем, что они оставили книги мне почитать, и по-моему больше никогда не придут…

– Молодец, хвалю!!!

Володя помолчал, после чего таинственным шепотом изрек:

– Слушай, у нас тут завтра намечается общественная программа. Ну, пьянка, если проще… Как ты на это смотришь? Вас с Сашей все будут очень ждать.

– Отрицательно. У Саши очень много работы, а без нее мне совсем не хочется идти,– не задумываясь, солгал Дмитрий, и, оставив озадаченного друга в недоумении, отключился. Тщательно вытерев руки, Дмитрий схватился за предусмотрительно взятые с собой в ванну тетради. Обычные, школьные в количестве пяти штук, являющиеся на самом деле давними дневниковыми записями неизвестной Дмитрию особы. Нашёл Дмитрий их абсолютно случайно, с первых же строк поверил в их подлинность – так не мог писать фантазёр, текст без сомнения описывал реальные события, и увлёкся написанным, до того, что вот, теперь решил во что бы то ни стало разыскать автора. Дмитрий на секунду задержал взгляд на обложке первой тетради. Он закрыл глаза, и попытался представить, все, описанное на этих листочках, с самого начала:

Девочка-подросток, несуразная, с длинными худыми руками, с вечно взъерошенной коротко стриженной ярко-рыжей шевелюрой, с маленькими, но очень живыми и выразительными карими глазами окантованными короткими густыми ресницами, слишком черными для шатенки. Вся ее жизнь состояла сейчас из противоречий: она жила в центре окраины, у нее было все, кроме того, что нужно, она боготворила красоту своего маленького северного городка, лелея мечту уехать отсюда, у нее были любящие родители, но девочка чувствовала себя одинокой. Родилась она четырнадцать лет назад в большом городе Харькове у совсем недавно вышедших из подросткового возраста родителей. Нелепые истории преследовали девочку с того самого момента.

– Когда я узнала, что ты не мальчик,– любила рассказывать Рите мама,– я так плакала, так плакала. Все-таки мальчикам жить на свете проще…

– Ну и оставила бы меня там, а себе взяла мальчика,– Рита, не понимая шутки, всегда обижалась на эти слова.

– Глупая, ведь ты же от этого мальчиком бы не стала! – смеялась мама, – А оставить тебя в роддоме мне действительно предлагали.

– Это еще как?

– Приходит ко мне медсестра и первый раз приносит тебя на кормежку. Я смотрю, а на все лицо у тебя огромная родинка. Медсестра сочувственно так, говорит, мол ну родимое пятно, что же делать… Спрашивает: «Может, оставите её, мы в детдом сдадим… Зачем урода растить-то, а?» Я дрожащими руками тянусь к тебе… И выясняю, что это они тебя просто плохо вымыли. Веселые такие шутки, да?

– Видишь, я еще едва родилась, а судьба меня уже подводила к независимости, если б ты от меня отказалась, я бы с детства стала самостоятельной.

– Ты все про свое… А почему бы этот случай не подвести под другую тематику, типа эх ты, даже родилась в дерьме!

– Мама! – конфузилась Рита, – Ну вечно ты всё опростоволосишь…

Такие диалоги в семье Морских были довольно частыми. С самого появления дочери на свет, мать уже считала ее равной. Как поняла Рита позже, мама просто была очень одиноким человеком, посему дочь для нее, так уж вышло, стала не просто ребенком, а единственным другом. Мама была очень веселой, но строгой и жесткой. Очень умной, отчего страдала. Рита в детстве на стандартный вопрос, “кто твоя лучшая подруга?” абсолютно честно отвечала – мама.

Первая Ритина встреча с отцом произошла в комнате коммунальной квартиры, где тогда жили Морские. Папа не вместился в соседский москвич, снаряженный всеми необходимыми для встречи новорожденной родственниками. Сергея – так звали отца – почему-то в состав этих родственников не включили. И он, в тайне радуясь возможности побыть хоть секунду одному, дожидался жену с ребенком дома, успев за это время обзвонить половину города и пригласить посмотреть на ребенка. Как ни странно, но на это приглашение почему-то откликнулись все друзья сразу, хотя обычно, по статистике, которую вели молодожены, на приглашение из всех обзвоненных откликалось лишь 30 % . Ирина – так звали Ритину маму – замученная советами родственников, прибыла домой. Там она обнаружила обильное месиво из доброжелательных дружеских лиц. В тот момент ей захотелось застрелить мужа. Но деваться было некуда, пришлось всех размещать (это в одной-то комнате), самой напрашиваться к соседке во вторую и периодически присоединяться к бурному разговору гостей, оставляя спящего ребенка одного. Этот вечер чуть не стал для Риты последним. Семилетняя соседская Ленка, заметив что в квартире появился еще один ребенок, справедливо рассудила, что ни конфет соседа-Федора, ни игрушечных машинок тети Иры на двоих ну никак не хватит. Поэтому, когда тетя Ира в очередной раз выбежала к гостям, оставив свой драгоценный сверток в одиночестве, Ленка схватила эту виновницу торжества и, на цыпочках выйдя из квартиры, направилась к мусоропроводу – выкидывать. В последний момент Лена на секунду остановилась, потому как сверток вдруг начал возмущенно кричать. Этот крик спас Рите жизнь, ибо на него срочно примчалась толпа гостей, которые, отобрав кричащего ребенка у малолетней убийцы, передали его на руки ошарашено молчавшим родителям.

Прошло три года. Рита оказалась ребенком непоседливым и взбалмошным. Она требовала игр, когда все нормальные младенцы еще спят сутками. Отказывалась отпускать мать от себя хоть на шаг. О том времени Рита хорошо знала по маминым рассказам.

– Я тебе рассказывала, как ты первый раз в садик пошла?

– Не-а.

– Ну, конечно! Рассказывала миллион раз, ты просто не помнишь.

– Ну, мамочка, ну еще разочек расскажи… А то я буду петь,– природа помимо всех остальных недостатков щедро наградила Риту полным отсутствием слуха, что давало маме Ире, закончившей в свое время музыкальную школу, все основания не переносить пения дочери. Рита умела этим пользоваться. И вымогала легко вымогала любые сказки и истории.

– Вот шантажистка! – фыркала мама, но смирялась, – Ну слушай. Тебе два годика, Маленькая такая, хорошенькая, уже с манией величия, но еще без твоего нынешнего презрительного отношения к сверстникам.

– Неправда, я всех их очень уважаю, просто мне с ними скучно, я другая…

– Ну, вот я и говорю, без мыслей о собственной исключительности. В общем, с детками во дворе ты играла с удовольствием. Привожу тебя в группу, до этого неделю проводила воспитательные беседы, на тему “Садик – это хорошо”. Ты очень положительно настроена, с деловым видом проходишь, садишься на свободный стульчик. Воспитательница меня мягко выставляет. Ну, я – все-таки мой кусочек там чего-то вытворяет – бегу к окну (слава богу, первый этаж). Смотрю, у вас завтрак. Молоко, печенье и каша. Тебя посадили за столик с еще четырьмя детками. Они, видимо, к садику привыкшие, сидят усердно кушают. Ты огляделась и сделала какие-то абсолютно неверные выводы о всеобщей свободе. Поэтому взяла свою тарелку и, поровну разделив ее содержимое на четыре части, разложила свою кашу по соседским тарелкам. Детки тебе, кажется, даже спасибо сказали. И только я подумала “какая моя девочка добрая-то”, как смотрю, ты все печенье со стола собрала, и, пока дети разделывались с кашей, съела, еще и два чужих чая выпила. Ну, думаю, раз так, то можно идти на работу, ты явно в обиду себя давать не собираешься…

– Заметь, я провела честную бартерную сделку! – смеялась Рита.

– По лицам тех деток я бы не сказала, что результаты их удовлетворили…

Вот так жила маленькая Рита. По исполнению четырёх лет, девочка вдруг заметила, что родители зачем-то собирают вещи, явно желая уезжать. Выяснилось, что комната их вовсе им не принадлежит, а принадлежит бабе Ларе, матери отца, которая все это время жила в далеком северном поселке Лобытнанги, а теперь решила вернуться в Харьков. Комнату надо было освобождать. Кроме того, баба Лара предложила сыну жить в ее однокомнатной квартире на Севере. Морские собирались переезжать в Лобытнанги. Маленькой Рите это очень не нравилось.

– Ну, пусть приезжает бабушка Лара сюда, пусть здесь у нас живёт и с нами…

– Риточка, мы все здесь не поместимся, куда же она приедет-то, а?

– А мы ей коврик в коридоре постелем,– из благих побуждений объясняла родителям заботливая Рита.

Риту, конечно, никто не послушал, и родители твёрдо решили ехать на Север. А бабушка Лара, приехав, не просто не стала спать на коврике, а еще и разместилась на единственном диване, и родителям, которые наотрез отказались спать в Ритиной кроватке, как дочь не настаивала, пришлось ночевать на полу. Это длилось недолго, ибо через два дня все семейство уже было на вокзале.

– Риточка моя,– из маминых глаз почему-то текли слезы,– ты пойми, мы на долго уезжаем, главное слушайся бабушку Лару, как только мы там устроимся – сразу же тебя заберем, ты будешь хорошо себя вести.

Рита кивнула.

– Хорошо, уезжай, все будет в порядке.

– Ты понимаешь, мы надолго.

– Понимаю, мам. А ты завтра придешь?

Так Морские, которые забрали дочь спустя два месяца, переехали в Лобытнанги. Это оказался очень маленький городком. Развлечений, друзей, интересных событий здесь вообще не бывало. Работа у обоих родителей была скучной и монотонно-обыденной. Ирина, всю жизнь мечтавшая о собственном угле, несмотря на серость чужого города, все же была счастлива – ведь у нее и ее ребенка теперь был свой дом, и Сережа, который в Харькове дома бывал очень редко из-за огромного количества дел, теперь с семьёй каждый вечер, так как работает строго до пяти, а пойти потом совершенно некуда. Правда, Сергей стал каким-то мрачным, слишком молчаливым, но это вполне понятно – тоска по родному городу. Пройдет, привыкнет. Сама Ирина привыкла очень скоро, подружилась с соседями, с родителями Ритиных друзей, с сослуживцами. Женщина совершенно не находила в них близких людей, но чтобы просто пообщаться, поговорить о детях и ценах на молоко, они вполне годились. Вскоре Ирине стало достаточно этого общения. Кроме того, у нее была Рита, заменяющая лучшую подругу, и пожирателя свободного времени. А вот Сергей так и не смирился. Ему стало ужасно скучно жить. Не было ярких эмоций, не было пространства для действий. Ирина высмеивала жалобы мужа на депрессию, уверяя его, что это просто “лучше там, где нас нету”. Сергей, на какой-то промежуток времени, кажется, успокоился, нашел интересных друзей, и проводил у них очень много времени. Ирина решила, что это вполне хорошо. А дочь между тем подрастала, она пошла в школу, занималась в театральном кружке, по-прежнему боготворила мать. А потом, в один прекрасный момент все это сломалось. Родители развелись. Нет, никто не ругался, как показалось Рите, никто не плакал. Просто в очередной день, придя со школы, пятиклассница-Рита обнаружила, что вещей отца нет.

– Где папа?

Уже и без слов догадавшаяся о страшной сути отсутствия двух свитеров в шкафу, Рита все же спросила.

– Он больше никогда не придет. Он вернулся в Харьков. И, будь любезна, не разговаривай со мной на эту тему. – холодный тон матери окончательно сбил Риту с толку. Как же так, ее папик, вечно валяющийся на диване и читающий газеты, ее ласковый папик, целующий перед сном в щечку и иногда даже рассказывающий сказку собственного сочинения про Добрую Снежную королеву. И его теперь не будет… Рита расплакалась. Мама вместе с ней. Перед сном Рита долго думала о случившемся, “может все это мне просто снится? или может, мама пошутила, может папик прячется сейчас, ну, скажем, на балконе, а если я буду себя хорошо вести, он выйдет к нам…” – почему-то девочке никак не удавалось осознать, что отца в доме действительно нет. На самом деле это была не огромная потеря, а лишь маленький ее кусочек. Отец ушел от Риты, а мама, находясь всегда рядом, вдруг стала чужой. Нет-нет, женщина по-прежнему играла с ребенком в куклы, кормила дочь вкусными шоколадками, но отношения двух равных личностей, связывающие раньше мать с дочерью превратилось почему-то в иерархию. Рита, не привыкшая к подобной системе общения, очень обижалась. Кроме того, мама часто стала задерживаться на работе, и Рита подолгу оставалась дома одна. Девочка очень переживала. И вот однажды, мама, видимо определившись окончательно, привела Его. Смущенно, как-то очень робко, Он представился Рите:

– Валентин.

Мама выглядела решительной и взволнованной.

– Рита, познакомься, дядя Валя теперь будет жить с нами. Он мой новый муж.

– Значит, ты теперь будешь опять замужем?

– Ну, да, – мать подозрительно сощурилась, не понимая, к чему клонит Рита.

– Ур-ра!– девочка выглядела очень довольной.

– Это еще почему “ура”?– мама не была готова к такой реакции.

– Потому, что ты после работы опять будешь сразу возвращаться домой! Ведь ты же теперь будешь замужняя дама…

Все рассмеялись. Напряжение частично спало. Рита отправилась спать. Мама с Валентином о чем-то разговаривали на кухне. Так сформировался нынешний состав Ритиной семьи. Отчим относился к девочке, как к собственному ребенку, что позволяло ему решиться на серьезные меры в воспитании девочки. Рита очень многое бы дала, если бы Валик, так она его теперь называла, перестал ее воспитывать. Методы растаптывающие Ритино чувство собственного достоинства, доставляли девочке боль. Теперь Рита просто мечтала, о том моменте, когда достигнет совершеннолетия, закончит школу и сможет уехать. Не просто уехать, а в большой город, чтобы сражаться, добиваться известности, может даже играть в кино. А главное – быть свободным человеком. Ходить когда хочешь, куда хочешь, возвращаться домой во сколько хочешь, откладывать книжку и засыпать, когда взбредет в голову. А ещё Рита мечтала, что когда вырастет обязательно найдёт отца.

Первое столкновение у Риты с отчимом произошло буквально через месяц после знакомства. Девочка действительно была очень разбалованным ребенком, и если бы не Валентин, она такой осталась бы на всю жизнь. Хотя иногда Рите казалось, что отчим получает удовольствие, когда запрещает девочке что-то, нечто садистское было в этом человеке всегда. Это было страшно. А главное, для вольнолюбивой Риты было очень унизительно бояться кого-то, а Валентин сделал так, что Рита очень боялась его, презирая за это саму себя и весь окружающий мир. Итак, первое столкновение:

– Доченька, помой, пожалуйста, посуду, я хочу чуть-чуть отдохнуть, устала на работе.

Мама теперь всегда разговаривала с Ритой столь официальным тоном.

– Мам, мне в театральный надо, я вернусь и помою.

– Ладно… – согласилась было мама, но тут…

– Слушай, когда мать тебе что-то говорит! – Валик говорил непривычно грубо.

– Слушаюсь и повинуюсь,– Рита уже натягивала свитер, удивленная резкостью отчима, она решила свести все на шутку.

– Я кому сказал, засранка такая, помой посуду! – Валентин кричал. Похоже, всё, накопленное в этот месяц наблюдений за разбалованной Ритой, раздражение прорвалось в нём наружу.

От его тона в глазах Риты появились слезы.

– Вы чего на меня орете? Я вам не дочка. С мамой я как-нибудь сама договорюсь.

В глазах Валентина сверкнуло бешенство. Он больно схватил девочку за руку и, едва сдерживая ярость, тихо проговорил.

– Мама просила тебя помыть посуду, так?

Рита тоже злая и тоже сквозь зубы ответила.

– Мне некогда, я сделаю это позже.

Они смотрели друг другу в глаза, и Валентин, впервые почувствовавший, что кто-то сопротивляется его власти в доме, принял решение, во что бы то ни стало укротить строптивую девчонку, во взгляде которой сейчас сквозило столько вызова.

– Послушай, самое главное для тебя должно быть здесь,– Валентин кивнул в сторону мамы,– а вовсе не в каком-то театральном кружке…

– Для меня важнее, чем посуда, мой театральный, и ничего вы со мной не поделаете…

– Так, значит с сегодняшнего дня никаких театральных,– Валентин говорил вполне серьезно. Рита никак не могла понять – он шутит или ругается.

– Пустите меня,– в конце концов проговорила она, не найдя поддержки во взгляде матери, которая молча наблюдала за происходящим. Валентин крепче сжал руку девочки, не позволяя ей вырваться,– пустите, мне больно, я опаздываю… Мама скажи ему, я же опаздываю,– девочка залилась слезами, сама понимая, что тем самым ставит себя в проигрыш. Хотя, кто знает, может, разжалобив маму, удастся выскользнуть от Валентина… Рита знала, что выглядит смешно, тем не менее громко, истерично ревела, вырываясь и приговаривая.

– Театральный мой! Театральный! Я опаздываю,– «театральный» – это действительно было святое и девочке в два счета удалось убедить себя, что не пойти туда сегодня – мировая трагедия.

– Отпусти ее, кажется это истерика,– мама испуганно смотрела на мужа.

– А раньше такое было?

– Раньше она никогда не пропускала «театральный».

– Притворяется, чтобы не мыть посуду..– Рита продолжала кричать.

– Да не вопи ты!– нервы матери не выдержали. Валентин почувствовал поддержку и, резко оттолкнув девочку, быстро выбежал из кухни, закрыв за собой дверь. Рита кинулась к выходу, но дверь была прижата с другой стороны.

– Выпусти, выпусти!– девочка надрывалась, колотила кулаками в дверь и была совершенно невменяема.

– Прежде всего, успокойся,– спокойно сказали из-за двери,.– Теперь послушай. В театральный, раз он тебе дороже собственной семьи, ты больше ходить не будешь, подозреваю, что твоя избалованность родом оттуда.

– Буду!!!– это были уже не шутки, все друзья, все интересные события для девочки были сосредоточены в детском театральном кружке.

– Второе, пока ты не вымоешь посуду, из кухни я тебя не выпущу.

Рита замолчала, и вдруг осознала, что мама не вступилась за нее. Видимо мама уже не любит ее… Посуду девочка мыть не собиралась, ей надо было хоть в чем-то доказать свою независимость. Из принципа, а не из-за лени девочка просидела на кухне восемь часов. Валентин и сам уже порядочно устал от всей этой ссоры, сидел все это время под дверью кухни и мысленно жалел, что затеял этот поединок характеров. На пятом часу, Рита, уже переставшая рыдать, довольно спокойно попросила дядю Валика выпустить ее хоть на секунду, мол шутки шутками, но ведь в туалет хочется. Валентин, успевший войти в азарт, предложил Рите хотя бы во имя этого вымыть посуду. Девочка молча сжала кулаки, в глазах ее горело бешенство, она принялась колотить по стеклу двери, все же не слишком сильно, просто чтоб напугать Валентина, разбить что-то по-настоящему девочка боялась. Валентин смеялся. Именно тогда Рита поняла, что самое страшное состояние на свете – это бессильная злоба. Когда ты хочешь все размесить в порошок, а сделать не можешь вообще ничего. Рита прекратила истерику и молча, крепко сжав губы, чтоб опять не расплакаться, пописала в раковину. На седьмом часу заключения девочка попыталась возобновить переговоры. Валентин придерживался своего мнения, гласящего, что из кухни выходят лишь выполнившие требования тюремщиков дети. На девятом часу заключения Рита вымыла посуду, вытерла ее и, тщательно проверив работу, расставила всё по местам. «Так глупо, из-за такой мелочи, но так больно и неописуемо унизительно…» – пульсировала у её мыслях. Девочка молча прошла в свою комнату, уткнулся носом в подушку и тихо-тихо заскулила – обида сильнее любой боли, унижение куда хуже любой физической расправы, сильнейший всегда побеждает и в этой жизни никому нет дела до того, справедливо это или нет – вот выводы, сделанные девочкой тогда. Мама пришла чуть позже. Она нежно погладила дочь по волосам, Рита резко дернулась и отстранилась.

– Не трогай меня.

– А кого же мне трогать. Он злой, ты злая.

– Отстань!!!

– Ну, ты хоть понимаешь, что тебя справедливо наказали?

– Нет. – Рите было тогда всего десять лет, она ещё не научилась жалеть близких, поэтому и не предполагала, что мать, возможно, чувствует себя сейчас ещё хуже…

– Ну, так пойми это, Валентин очень нас с тобой любит, он хочет вырастить из тебя настоящего человека. Он прав, я очень разбаловала тебя. И я, и театральный…

– Театральный-то тут причем… – девочка снова заплакала в голос.

– Ну, во-первых там все старше тебя, там у людей другие уже мысли. Во-вторых, вот скажи, кем ты хочешь стать в будущем?

– Ты же знаешь, актрисой!

– Вот то-то и оно. Надо бы в тебя начинать все с перспективой на будущее вкладывать, правильно Валик говорит. Актрисой – это плохо.

– Но мне это нравится.

– Актеры очень грязный народ, склочный и нищий. Ты такой стать не должна. Меня дочь актриса не устраивает.

– Что ж, значит я тебе больше не дочь.

Ирина крепко обняла девочку.

– Эй, но ведь я-то у тебя есть… Я важнее театрального, я тебя кормлю.

– Я что должна за это платить?

– Да, – мама, конечно, шутила, но выходило так, будто и не шутит, – Раз денег у тебя нет, значит ты должна платить послушанием.

Рита долго молчала и думала. Ни за что на свете она не хочет материально зависеть от кого-либо, в том числе и от родителей. Нельзя позволять людям делать что-либо для тебя, иначе они потом потребуют расплаты. А что касается Валентина… Так как Рита живет за его счет, она действительно должна внешне выглядеть послушной, но… «Но при этом никто не заставит меня мыслить так, как хотят родители. Все, что окружающие не могут видеть – мысли, чувства, мечты – это то, что принадлежит только мне, и в них я действительно свободна.» – вот новые выводы посетившие Ритину голову.

Следующие четыре года Рита изображала само послушание. В «театральный» она действительно больше не ходила. В школе вела себя очень прилежно. Дома слушалась и помогала маме по хозяйству. Но мать видела, что нечто коренным образом изменилось в девочке, дочь перестала откровенничать, мягко отклоняя всякие попытки матери наладить контакт. Рита стала редко улыбаться и все время о чем-то думала. Годами продолжался этот своеобразный бойкот.

– Что ты получила за контрольную по математике?– мама пыталась хоть как-то завязать разговор.

– Четыре.

– Почему не пять?– ну а что еще могла Ирина спрашивать у дочери?

– Потому что я дура, можете лишить меня за это ужина.

– Ты чего грубишь?– верный страж хорошего поведения Валентин не мог пропустить ни малейшего повода для замечаний.

– Извините меня, пожалуйста, я больше не буду,– монотонно проговаривала Рита, лишая кого-либо возможности придраться.

– Какая ты у меня прилежная все-таки… – произнесла однажды мама, почему-то горько вздыхая,– если б не Валентин, я никогда не смогла бы воспитать такую положительную девочку. Надо сказать ему спасибо.

В глазах Риты вдруг блеснул, так давно не появлявшийся огонек оживления, губы чуть изогнулись в насмешливой улыбке.

– Спасибо Вам, дядя Валентин,– на этот раз Рита говорила искренно, этот человек действительно заслуживал благодарности, он научил девочку жить внутри самой себя, не выдавая на поверхность никаких чувств и эмоций, не воспринимая реальность, как нечто существенное. У Риты был теперь свой мир, где она жила полноценной свободной и яркой жизнью. Мир, где Рита носила длинные белые платья, сражая наповал своей красотой и неприступностью, где она обмахивалась, томно закатив глаза, веером из денежных купюр, снимала длинную перчатку с тонкого запястья и брала перо, подписывая важные контракты. В реальной жизни Рита так и осталась угрюмым подростком, в школе ее считали, по меньшей мере, странной, во дворе она ни с кем не общалась… Девочка осознавала причины такого отношения, но ей было все равно, она ждала, ждала окончания школы… Именно тогда она уедет от родителей и будет жить так, как хочет. Она обязательно найдет отца, уж он-то наверняка сможет помочь Рите добиться всего желаемого. Правда чего точно желать, Рита пока не знала, но очень надеялась, что самостоятельная жизнь сама покажет ей необходимые рубежи. «Главное – независимо. Главное – от души, а не под диктовку», – шептала себе она.

– Что получила в школе?– изо дня в день повторяющийся вопрос.

– Одну пятерку, по физике.

– Молодец,– мама, кажется, и впрямь радуется школьным успехам девочки, хотя для самой Риты это не имело никакого значения.

– А почему не двойка?– Валентин решает красиво пошутить,– эх, с этими твоими пятерками тебя пороть не за что, а так хочется.

“В каждой шутке, есть доля шутки” – думает Рита а вслух произносит:

– Ну, Вы мне прямо льстите дядя Валик, неужели совсем не за что пороть?

– Нет, ну есть, конечно,– мама с Валентином смеются, Рита вдруг понимает, что дяде Валику действительно очень не хватает плохого поведения дочери, он чувствует себя ненужным.

Вот так они и жили, на момент Ритиного четырнадцатилетия. И жили бы еще три года, до Ритиного выпускного. Но вдруг случилось одно событие, повлекшее за собой целую вереницу поступков, составивших в конечном итоге судьбу Риориты Морской.

Это случилось обычным зимним утром. Валентин уже ушел на работу, Ирина бегала по квартире и с криками:“Где же моя сумка, Рита ты не видела?” – переворачивала все вверх дном.

– Мама ты ее вчера оставила на работе, и просила меня напомнить, чтоб ты не искала ее утром.

– Так что ж ты не напомнила?– смеется мама.

– Я сейчас напоминаю.

Мама ушла, Рита облегченно вздохнула. Она очень любила оставаться дома одна. В такие минуты девочка залазила с ногами на широкий подоконник в своей комнате и пристально всматривалась в открывающиеся через лунку в замерзшем окне необъятные просторы тундры. Вдали, сливаясь с горизонтом, величаво возвышались Уральские горы. Однажды Рита схватила карандаш и вдруг принялась писать:

«Одиночество мною ношено

Через все лабиринты вечного,

Надоело. Хочу быть брошена

Я в объятия первого встречного.»

Девочка сама не знала откуда это взялось в ней. Стихи Рита писала и раньше, но тогда это была настоящая работа, приходилось оттачивать каждую строчку, по много раз заменять слова. А сейчас произошло нечто неподдающееся пониманию. Рита лишь записывала то, что ей диктовал мозг. Строки лились дальше и дальше… Откуда же в мозгу у девочки то, чего она туда не закладывала? Рита еще раз перечитала написанное и вдруг почувствовала себя счастливой оттого, что эти строфы были написаны ее рукой. Как, оказывается, приятно уметь что-то сформулировать, что-то выразить… Рита взглянула на часы и пулей кинулась к шифоньеру, надо было бежать в школу. Уже выбегая из подъезда, девочка вдруг почувствовала, что больше всего на свете не хочет сейчас видеть учителей и одноклассников. Рита замедлила шаг. “Вот когда вырасту большая-пребольшая, тогда и буду делать только то, что мне хочется” – урезонила она сама себя. И в школу все равно пошла. На первой перемене Рита вдруг обнаружила в кармане фартука записку:

“Приходи сегодня к двум под памятник Ленина, надо поговорить. Славик.”

Первой мыслью девочки было с презрительным выражением лица бросить записку в урну, чтобы тот, кто решил сыграть такую шутку, понял, что фокус не удался. Но Рита не сделала этого. Одноклассники могли, конечно, подбросить записку, чтобы повеселиться, наблюдая, как Рита простоит, замерзая, под памятником, но тогда написано было бы что-нибудь вроде: “Любимая, я так много хочу сказать тебе! Приходи…”

Старо, как мир, и очень похоже на прикол. Но настоящая записка-то гласила совсем о другом. Сначала Рита решила сходить проверить, кто это так развлекается. Но через несколько секунд размышлений пришла к выводу, что кто-то просто ошибся карманами фартуков, записка явно была адресована не ей, ибо никакого Славика Рита и близко не знала. Все равно придется сходить, чтоб объяснить, почему не пришел тот, кто должен был. Девочку обуяло любопытство.

Итак, в два часа, Рита стояла под памятником.

– Ты Ирина?– молодой человек лет пятнадцати, смешно раскланявшись, подошел к Рите. Девочка растерялась. Парень молча ждал ответа, нелепо переступая с ноги на ногу, пытаясь согреться.

– Нет, я Рита,– девочка достала записку, дабы еще раз посмотреть подпись,– а ты Славик?

– Да, а откуда у тебя моя записка?

– Ты перепутал, положил не в тот карман.

Разговор получался дурацким. Теперь уже оба синхронно переминались с ноги на ногу, чтоб не замерзнуть окончательно.

– Я не клал.

– А кто клал?

– Один знакомый, видимо перепутал…

– Ну, пока.

– Пока. А ты чего пришла, если знаешь, что карманы перепутали?

– А ты чего пришел, если даже не знаешь, как она выглядит?

– Ну, у людей вообще-то бывают всякие встречи. Ой,– он вдруг улыбнулся виновато, – а ты, наверно думала, что я тебе свидание назначил и в любви объясняться начну?

Рите стало смешно, тоже мне принц – сутулый, в очках с длинными кудрями черных волос, выбивающимися из-под огромной меховой шапке, большегубый…

– Я тебя не видела раньше никогда,– девочке казалось, что такой ответ вполне может быть исчерпывающим,– поэтому мысли о свидании мне в голову не приходили. А сейчас, когда вижу, тем более… Ты мало похож на героя-любовника. – Рита старалась говорить дерзко. Отчего-то ей казалось, что именно так нужно разговаривать с особями противоположного пола. А пришла я, чтоб ты здесь в ожидании ее,– Рита многозначительно потрясла запиской,– не замерз на смерть.

– Да,– он опять улыбнулся,– замерзать, беседуя с тобой куда приятней, чем одному.

Рита расценила его ответ по-своему.

– Правильно, ничуть не приятнее. Давай прощаться, я пошла.

И, не позволив новому знакомому вставить хоть слово, Рита отправилась домой. Взглянув на часы, девочка резко прибавила шаг. Черт, что за день такой, сплошные опоздания. Валик уже должен быть дома, что означает неизбежность допроса.

– Где шлялась?– привычный шутливый тон не предвещал ничего хорошего.

– Задержалась после уроков, дежурила по классу.

– Врешь?

– Ну что вы, дядя Валик, зачем мне вас обманывать, позвоните учительнице, спросите,– Рита больно впилась ногтями себе в ладошку, чтобы суметь отрапортовать достаточно бодро.

На следующий день в кармане школьного фартука Риты лежала записка следующего содержания: “Приходи сегодня в два к памятнику Ленина…” Рита мрачно улыбнулась. “По-моему он повторяется,” – пронеслось у нее в голове. Насколько Рита знала, вчерашнего парня интересовала Ирина. Ирина в классе была одна, поэтому девочка смело отдала ей эту записку, сказав, что ей просили передать. Ирина, которая была девушкой томной, загадочной и разбирающейся в сердечных делах, расспрашивать Риту ни о чем не стала, решив на собственном опыте убедиться в том, что соглашаться на встречу с незнакомцами крайне опрометчиво. На следующий день, едва войдя в класс, Рита ощутила исходящую от Ирины неприязнь. “Интересно,” – подумала Рита,– “что он такое с ней сделал, что она так меня возненавидела?”

– Ты зачем это подстроила?!– поспешила наброситься на Риту одноклассница.

– Меня просто просили передать,– Рита сочла бессмысленным, что-либо объяснять и отправилась за свою парту.

– Он же урод, да еще и нахал,– не унималась Ирина,– он…

Рита сочувственно посмотрела на одноклассницу. Слава Богу, прозвенел звонок. Рита полезла за тетрадкой в сумку и обнаружила там конверт. Еле сдерживая смех, уж слишком забавно выглядела вся эта история с записками, Рита распечатала и прочитала.

“Рита, Ирина это не то, что мне надо, приходи в два к памятнику Ленина, Славик.”

Окончательно ничего не понимая девочка сначала решила никуда не идти, во-первых, ей не было дела до этого Славика, во-вторых, ровно в два ей надо было быть дома, потому как, дядя Валик вряд ли опять поверит истории о дежурстве по классу. Но любопытство оказалось сильнее здравого смысла, и ровно в два часа Рита, глупо хлопая ресницами, ошарашено смотрела на Славика, заявившего только что, о том, что у Риориты в городе есть родной дедушка – отец ее папы, и что он очень хотел бы встретиться с единственной внучкой.

– А ты не врешь?– Рита никак не могла прийти в себя.

– Пойдем, убедишься, ты на него очень похожа, и как я сразу не догадался, что ты это ты.

– А почему ты думал, что я Ирина?

– Я перепутал, Ириной звали не тебя, а жену Сергея.

Теперь девочка окончательно поверила Славику. Легкое волнение заставило ее губы слегка затрястись.

– Ну почему же звали, ее и сейчас так зовут. Она – моя мама. Да, а ты-то кто?

– Да так, сосед его. Мы с твоим стариканом очень сдружились в последнее время, он у тебя очень интересный. Ну что, пойдем?

– Куда?

– Десять минут ходьбы, он будет ждать вестей о тебе. Ему очень хочется сдружиться с тобой.

Рита на секунду задумалась. Валентин наверняка устроит Рите воспитательное шоу, на тему не возвращения домой вовремя. Но и дедушки вдруг обнаруживаются, кажется, не каждый день. Рита приняла решение.

– Ну, пошли…

По дороге дети немного разговорились.

– Может, объяснишь, почему записки вдруг среди моих вещей оказывались?

– Ну,– Славик замялся,– я, понимаешь ли, хотел ошеломить тебя, произвести эффект мистики, но не вышло… Один знакомый моего знакомого учится в твоем классе. Я попросил нас свести и сказал, что эту записку надо куда-нибудь Морской подбросить. Не волнуйся, он ни кому не растреплет. Он свой.

“Интересно, как можно считать кого-то «своим», если видел его только один раз…”,– подумала Рита, а вслух спросила:

– А в первую встречу спросить фамилию ты у меня не мог?

– Ну, во-первых, ты с такой уверенностью заявила, что карманы перепутали, будто сама это и проделала, вот я и поверил, а во-вторых, спрашивать у дамы ее фамилию в первую же встречу неудобно. Почти как возраст…

Рита вдруг почувствовала расположение к этому парнишке. Говорил он довольно коряво, и оттого забавно. Стремление казаться взрослым делало его очень маленьким.

– И вообще, мне не слишком нравилось это стариковое поручение… Ты, чего доброго, еще решила бы, что я хочу с тобой познакомиться…

– А ты категорически против?

– Нет, но…

– Ох уж эти самовлюбленные молодые люди! – Рита засмеялась. Славик, между тем нажал кнопку звонка. Ожидаемое: “Кто?” не раздалось, и сквозь щель, вместе с ярким электрическим светом выглянуло Ритино лицо, изрезанное глубокими морщинами и имеющее выцветше-голубой цвет глаз.

– Дальтоники нас с ним не смогут отличить,– шепнула девочка сама себе, и еле сдерживая волнение, слегка наклонила голову в знак приветствия. Вместо ожидаемых объятий, слез и причитаний, типа “наконец-то нашлась моя внученька”, дедушка довольно открыто улыбнулся и запустил всех в квартиру.

– Я Рита Морская.

– А я Олег Сергеевич Морской.

– Очень приятно, Олег Сергеевич, вы хотели со мной поговорить? Если можно, недолго…Меня просто ждут мама с отчимом.

– Позвони им.

– Позвонить?– Рита задумчиво прищурила один глаз,– действительно, у вас ведь наверняка есть телефон… Сейчас позвоню.

Набирая номер, девочка слышала бешеное биение собственного сердца. Она знала, что сейчас ее ждет грубое требование немедленно идти домой, но она, впервые за много лет, решила поспорить с мнением Валентина. Девочка почувствовала, что сейчас уже нашлись вещи, ради которых стоит отстаивать свою независимость.

– Дядя Валик, это Рита, – как можно спокойнее сказала девочка трубке, – Я сегодня приду вечером, часиков в шесть. Я тут зашла в одни гости, мне очень не хочется уходить, здесь хорошо.

Девочка сама понимала, что несет совершеннейшую чушь, но как иначе завести разговор Рита не знала.

– Чего?– после пятисекундного молчания, трубка таки заговорила,– я ничего не понял, повтори.

– Я в гостях, приду где-то в шесть.

– Это еще что такое? Ты меня спрашиваешь или ставишь перед фактом?

– Ну, конечно спрашиваю.

– А мне показалось… Ну ладно, раз спрашиваешь, то мне придется отвечать,– Валентин на секунду замолчал,– немедленно домой, а дома еще получишь! Вот такой ответ…

– Дядя Валик, я не могу сейчас уйти…

– Подожди, у тебя проблемы? Тебя не выпускают?– в голосе отчима послышались нотки беспокойства. Рита поняла, что он воспринимает ее слова совсем в другом ключе. Насмотревшись боевиков ,Валентин решил, что Рита попала в неприятности. Девочке стало неловко: за нее волнуются, переживают, а она…

– Нет, дядя Валик, вы не правильно поняли, все в порядке, просто я встретила своего дедушку.

– Какого дедушку, ты о чем, отец твоей матери давно умер, а мой в Полтаве…

– У меня еще есть отец,– Рите стало слегка смешно, Валентин, оказывается, и думать забыл, что у Риты есть родной отец. Пауза в разговоре затянулась. Валентин тяжело дышал, после чего шепотом, едва сдерживая ярость, проговорил.

– Чтоб через полчаса была дома, засранка…

Риту всегда передергивало от такого обращения.

– Хорошо, скоро приду,– подавленно произнесла девочка, едва сдерживая слезы.

Когда она зашла на кухню, где теперь ароматно попахивало крепким чаем, Славика уже не было.

– Неприятности?– дедушка спросил это отнюдь не сочувственно, но Рита залилась краской, осознав, что этот человек слышал весь разговор. Она как можно равнодушнее пожала плечами и села за стол.

– Нет, просто мне скоро нужно уходить.

Очень светлые голубые глаза насмешливо заблестели, Рите это не понравилось.

– А где этот?– девочка поспешила отвести разговор от болезненной темы.

– Славка что ль? Скоро придет, я его за печеньем послал. А что, понравился?

Рита предпочла не отвечать.

– Вот смотрю на тебя и думаю, странно все это… Я только неделю назад, из телефонного разговора,– дедушка говорил медленно, при упоминании о сыне в его тоне послышались нотки снисхождения,– узнал о твоем существовании. Теперь ты сидишь передо мной, моя единственная внучка,– он красиво растягивал слова,– а я даже не знаю с чего начать разговор…

– Называть-то вас как?– угрюмо произнесла Рита.

– Да, достойное начало разговора. Называй меня Олег.

– Я Рита,– девочка пожала протянутую ей руку. У дедушки были тонкие, небольшие кисти. Высокий, худощавый, с благородной осанкой и мальчишеским блеском в глазах, он совсем не был похож на того, старого беспомощного старика, каким представляла его Рита, до встречи.

– Ты мне уже говорила,– он улыбнулся.

Разговор явно не клеился, дедушка Олег изучающе смотрел на девочку, и от этого Рите жутко захотелось сказать что-нибудь необыкновенное. Но необыкновенного а голову ничего не приходило, а говорить банальности не хотелось. Почему-то Рите было важно непременно удивить дедушку. Рита вдруг осознала, что хочет, чтобы он ею гордился. С первого же взгляда девочка поняла, что перед ней родной человек, то ли сходство во внешности, то ли что-то еще, подсказало девочке, что дед Олег – свой. Теперь она понимала смысл этого определения.

– А откуда вы взялись?– Рита решила нарушить молчание.

– Наверно оттуда же, откуда и все люди… Я просто не думал, что ты уже такая большая, а то бы, конечно, не был для тебя столь ошеломляющей неожиданностью. Появился бы намного раньше. А так я считал тебя младенцем – а что с младенцем разговаривать. Мне недавно звонил твой отец…

При упоминании об отце у Риты странно защемило сердце. Ощущение, что вот сейчас девочка узнает хоть что-то об этом человеке, напоминало чувство трепетного волнения, охватывающее моряка, после многих месяцев вынужденных мытарств по суше, наконец, едущего к морю и ожидающего появления ослепительно-лазурного побережья в окне троллейбуса.

– Почему Вы так об этом говорите? Он редко звонит?

– Ой, девочка, а ты ведь, наверное, вообще ничего не знаешь. Мы с твоей бабушкой никогда не были женаты. Отец твой появился на свет, никого об этом не спросив. Жил с матерью, по достижению более ли менее зрелого возраста нашел в себе нотки здравого смысла и перебрался ко мне. Потом уехал в Харьков, добиваться самостоятельности. Вернулся с семьей, с истощенными нервами и разбитым мировоззрением, ко мне он в тот период жизни проникся великой ненавистью, посему мы не общались. Недавно написал письмо… Рассказал о себе всякие небылицы… Он думает, я ничего не знаю о его жизни!!! Ха, да я за каждым его шагом слежу. Я о каждой минуте его наслышан… А он мне представляется, как чужому человеку…

Дедушка явно разнервничался.

– Эй,– Рита поспешила вернуть старика из своих эмоциональных миров,– но ведь он написал вам, значит, хочет начать общение… Может, одумался, решил не держать зла…

– Как бы не так. Он просто собирается сваливать за бугор, и ему из этого чертового города нужна справка из жека, о том, что выписан. Новых координат твоей матери он не знает, вот и решил ко мне обратиться, еще позвонил, проверил, дошло ли письмо…

– Он хочет уехать?!

– Ну да. Впрочем, это не важно.

В глазах Риты появились слезы. О том, что отъезды заграницу равносильны отходам в мир иной, Рита была наслышана от мамы, множество подруг юности которой давно поуезжали в разные страны, и тем мгновенно разорвали все старые связи. «Оттуда не возвращаются, и там быстро забывают тех, кто здесь», – рассказывала мама. Рита поняла, что больше никогда не увидит своего родного папика и неожиданно громко шмыгнула носом.

– Слушай, я уж думал ты наша по духу, а оказалось плакса какая-то. Что реветь-то? Не было у тебя отца никогда, и не будет впредь. Как и у него не было, как и у меня не было. Как и у твоих детей не будет. Наследственность у тебя в этом смысле дурная. Все мы по натуре одиночки, а родных своих предпочитаем любить на расстоянии.

В этой тираде девочка почувствовала какие-то отблески собственных ощущений. Она улыбнулась и примирительно произнесла.

– Вы злой какой-то, можно подумать, что Вы себя терпеть не можете.

– Станешь тут злым, когда всякие взрослые пигалицы, моим кружковцам ровесницы, вдруг внучками оказываются, а какие-то козлы по телефону им общаться со мной не дают..– Рита вдруг с ужасом подумала о Валентине,– а себя я терпеть могу, еще как могу,– смеясь продолжал дед Олег,– просто я думал, что закономерность рода на твоем отце и прекратится, а н-нет, вижу, что природа еще одного избранного сотворить умудрилась.

Рита его не слушала, она кинулась к телефону.

– А ты знаешь, что твой отец на самом деле выдающийся поэт?

Рита застыла с гудящей трубкой в руках.

– Секундочку,– спокойно произнесла она.

– Алло? Валентин? Я все-таки задерживаюсь, ибо разговор у меня тут очень важный.

– Ты издеваешься?!

– Алло? Алло? Дядя Валик мне ничего не слышно, приду в шесть часов, алло?

Рита положила трубку и вернулась за стол.

– Выдающийся поэт?

– А чего тебя это так интересует? Пишешь?

Рита кивнула.

– Так я и знал… А читаешь что?

Девочка на секунду задумалась.

– В основном мама снабжает литературой. Вот Жоржа Оруэлла недавно прочла.

– Почитай что-нибудь, из своих текстов.

Дедушка Олег испытывающе взглянул на внучку и принялся слушать. Рита неожиданно для себя вспомнила написанное утром стихотворение.

– Похвально… – пробурчал он, после того, как Рита наскоро проговорила последнее четверостишье, – Придется слегка заняться твоим образованием, раз задатки видны…

– Вы обещали рассказать. Мой отец… – напомнила Рита.

– Мой сын… – подражая тону девочки, произнес дед Олег,– тут рассказывать нечего. Печататься – не печатался, а вот пишет великолепно. На, дома почитаешь.

Рита дрожащими пальцами взяла из рук старика тетрадку истрепанную до безобразия.

– Расскажите о нем.

– Родился он в Харькове, был зачат в одну из жарких летних ночей, во время безумного любовного приключения молодого студента, то бишь меня, и взрослой медсестры из до жути интеллигентной семьи. В брак это приключение, слава богу, не переросло, хотя я честно хотел жениться. Её родители, мудрые люди, были категорически против. Когда твоему отцу стукнуло тринадцать Лариса, твоя бабушка, привезла его мне сюда, дабы посвятить хоть какой-то отрезок жизни самой себе. Но не успела, ибо за три дня, что провела в Лобытнангах, умудрилась влюбиться в моего друга и остаться в этом городе очень на долго. Так рос твой отец. Он был парнем вполне разумным, чтобы не мешать матери и отчиму, но навязчивым ровно настолько, чтоб превратить мою жизнь в ад: ни одна из приводимых мною в дом женщин не уходила без каких-либо подначек со стороны Сереженьки, возомнившего, что мы с ним будем до скончания века жить наедине. Когда я мягко, ну, как мне показалось мягко, объяснил парнишке, что вообще-то нам не мешало бы завести новую маму, он ужасно обиделся и сбежал из дому. Я его нашел через две недели. В Москве. Выяснилось, что он вот уже две недели живёт с бомжами на вокзале. Мальчишка был уже взрослым, посему его отказ возвращаться ко мне я не мог не принять во внимание. Пришлось за уши поступать его в один из Харьковских вузов и селить в общагу. Из института его регулярно выгоняли, я прилетал, платил деньги и заставлял его вернуться к учебе. В результате через одиннадцать, вместо положенных пяти лет он таки, получил диплом, который в будущей жизни ему абсолютно не пригодился. Параллельно с учебой, твой отец связался с какими-то хиппи и, проповедуя благие вести о правильности нищеты, слонялся звукорежиссером какой-то неизвестной группы. Помимо этого он тогда в первый раз задумал жениться. Не вышло. Точнее, прожил он вместе со своей женой всего лишь две недели. Его выгнали ее родители за то, что молодожены заперлись в своей комнате и не выходили оттуда ни на час, забросив все дела и учебы. Расставался он со своей супругой явно без скорби. А вот потом начались настоящие проблемы. Он встретил твою мамочку – в результате очередная женитьба. Я его отговаривал, я ему объяснял, что ему еще рано жениться, а он твердил о какой-то великой любви. Как видишь, я оказался прав – любовь эта прошла бесследно.

– Вы не правы,– Рита позволила себе вмешаться,– во-первых, любовь эта закончилась спустя очень много лет, во-вторых, вовсе не бесследно, ибо вот перед вами сижу я. И о чувствах моих родителей попрошу отзываться с должным уважением.

– Тьфу ты, узнаю в тебе породу. Это, конечно, хорошо, но, девочка моя, принадлежность к роду Морских, кроме дерзости и бесстрашия, ещё очень ко многому обязывает.

– Что там было дальше с отцом? – не слушала Рита.

– Тебе виднее, с момента его второй женитьбы, мы с ним больше не общались.

– Вы же говорили, что следили за каждым его шагом.

– Я такое говорил?– дед Олег рассмеялся..– Запомни, девочка, склонность к преувеличениям – отличительная черта нашего рода. И это не плохо, так просто есть. Ну, если честно, я иногда наводил справки через общих знакомых. О тебе мне эти справки ничего не докладывали…

Рита подумала, что он почти прав.

– Неужели вы без него совсем не скучали?

– Подумай, если бы ты уехала от матери, ты бы скучала без нее?

Девочка задумалась.

– Да.

– А почему при мысли об этом глаза загорелись? Хочется уехать?

– Ну, судя по всему у меня это наследственно,– кухня деда Олега наполнилась смехом.

– Вот видишь, ты сама все понимаешь. Скучать – скучаем, видеться не можем. Потому что любая привязанность лишает свободы. А мы устроены так, что без неё прожить не можем…

В двери завозился ключ и в квартиру вошел промерзший Славик с печеньем.

– Ты чего так долго?

– Я друзей встретил. Разговаривали. Они как прицепились, когда у тебя концерт, когда концерт? А я ничего ответить не могу. Вы ж молчите.

– Когда придет время, я вам скажу.

– Ну, когда оно уже придет?

– Увидишь, почувствуешь. Когда поймешь, будто то, что ты делаешь – это первостепенно, тогда и настанет время.

Рита удивленно следила за этим диалогом, подсознательно ощущая, что сейчас речь идет о чем-то очень важном для нее. Вдруг большие кухонные часы пробили шесть раз. Рита испуганно вскочила и направилась к выходу.

– Чего ты так дергаешься?– дед Олег прошел за ней,– посиди еще.

– Я в шесть обещала быть дома!!!

По серьезному испугу внучки дед Олег понял очень многое о ее семье.

– Дай-ка мне свой домашний телефон, хочу поговорить с твоими родителями.

Девочка на секунду задумалась, но потом, отрицательно помотав головой, тихо произнесла:

– Не надо, пока не надо, когда будет надо, я сама скажу.

Морские поняли друг друга и Рита ушла. Славка важно отправился провожать свою новую знакомую.

– А о каком таком концерте шла речь, а?– Рита безуспешно пыталась скрыть волнение.

– Когда я одной своей знакомой сказал, что скоро у меня выступление, она, покраснев, спросила, в каком фильме я снимался. Причём с такой же интонацией, как ты сейчас спрашиваешь о концерте…

Рита даже слегка обиделась. Но Славик тут же решил отвечать, не дав ей время вспылить.

– Твой дед, хоть и малость «того», чокнутый, но все же великолепный руководитель.

– Во-первых, он не чокнутый, он просто,– Рита на секунду замолчала, пытаясь сформулировать ощущения, испытанные ею при общении с дедушкой,– он просто видит все несколько глубже.

– Ага, глубже, чем оно есть на самом деле.

Рита подумала, что хотела сказать совсем другое.

– А концерт – это наша очередная идея-фикс. Твой дед руководитель нашего школьного духового оркестра. Он многому научил нас, сумел организовать настоящие, почти профессиональные условия для работы. Если мы выйдем на должный уровень, он обещал организовать концерт в большом зале Дворца Пионеров. Это очень классно…

“Ах вот значит какой у меня дедушка,” – пронеслось в мыслях у Риты.

– Так значит он руководитель коллектива?

Славик поморщился.

– Мерзкое слово… Мы не коллектив, мы целая империя, со своими законами, своими праздниками. Даже язык у нас отличается от обычного русского.

В словах парня сквозила такая гордость, такая одержимость, что Рита почувствовала острую зависть.

– Хочешь стать одной из нас?

Это было очень приятно.

– Я не могу… Мои родители будут против… И потом, я ведь не умею ни на чем играть.

– Ну, мы тоже ничего не умели раньше… А родители, думаю, не проблема, пусть старик поговорит с ними. Он ведь тебе, как никак родственник.

Рита рассмеялась.

– Разберемся.

– Вот и здорово.

– А вы только играете или и песни у вас тоже есть.

– У нас две солистки, шикарные вокалистки…

– А песни чьи?– Рита твердо клонила свою линию.

– Где чьи, чаще всего на старикова сына стихи и стариковскую музыку, иногда берем чужое…

– А я чуть-чуть стихи пишу…

– Ну-ка, почитай что-нибудь свое,– в словах парня промелькнули нотки иронии.

Я вижу лунный свет, сквозь щели в твоем сердце.

Мне кажется порой, что негде отогреться… – начала было Рита взахлёб, читая нечто давнее, написанное ещё прошлой зимой….

– Стоп, стоп, стоп… Это прям как: “Опять, покуда шел я на работу, меня землетрясеньем укачало!” Как-то уж слишком пафосно… А другого ничего нет?

Рита сделала для себя вывод, что в жизни больше никому не будет читать свои стихи, по крайнем мере, пока не будет уверена в их гениальности.

– Ладненько, я уже пришла, давай прощаться.

– Ну, пока… Слушай, а кто ты по гороскопу?

– Лев,– Рита удивилась такому вопросу.

– А, ну тогда все понятно…

– Что?

– Огонек азарта в глазах, тщательно тобой скрываемый.

– Это ты наверное говоришь каждой знакомой?– Рита решила немного пококетничать.

– Нет, через одну,– оба засмеялись.

– Ладно, пока.

– Ну, пока.

Рита зашла в подъезд и остановилась. С трудом заставив себя перестать улыбаться, она пыталась сосредоточиться на мыслях о предстоящем объяснении с родителями, но какое-то необъяснимо легкое и бесшабашное настроение охватило все ее мысли. Девочке показалось, что впервые за много лет она таки нашла что-то действительно важное. Впервые девочка ощутила себя значимой и интересной. Ей хотелось как можно скорее опять попасть в пропахшую табаком кухню старика и, вслушиваясь в его странные, слегка сумасшедшие речи пить крепкий, пахнущий чай. Хотелось снова встретиться со Славкой и словесно пофехтовать с ним еще. Теперь Рита мечтала жить полной приключений жизнью и дышать полной грудью.

Подзатыльник был довольно сильным. Отвесив его, Валентин ни слова не говоря, ушел в свою комнату. Мама поприветствовала дочку еще более оригинальным способом, пряча полные слез глаза от Ритиного настойчивого взгляда, она взяла девочку за руку и, больно надавив, потащила дочь на кухню.

– Ты решила испортить мне жизнь? – мама закрыла дверь и перешла на конфиденциальный тон.

– Я позвонила и предупредила.

– Слушай сюда! Мне глубоко плевать, где ты там шляешься, ибо в принципе я понимаю, что мозгов не влипнуть в неприятности у тебя хватит, и вообще зайти к кому-то в гости после школы это нормально для четырнадцатилетней крокодилицы. Но Валик переживает, ты можешь это понять?

– Не могу,– Рита пыталась казаться спокойной, но по слегка приподнятым вверх уголкам губ, мать поняла что с девочкой произошло что-то очень важное, и приятное.

– По-моему ты влюбилась!– Ирина не могла не улыбнуться при виде прямо-таки светящейся дочери.

– Нет, я встретила дедушку. – Про себя Рита подумала, что, может, и вправду влюбилась, смешной образ Славика навязчиво теребил ее мысли.

– Деда Олега?– мать опять помрачнела.

– Да, он очень интересный, у него свой духовой оркестр…

– На него это похоже,– в голосе матери ясно читалась ненависть, Рита решила не обращать на это внимание.

– Доченька,– Ирина решила попробовать поговорить с дочерью в другом тоне,– милая моя, я понимаю, тебе тяжело, скучно с нами, грустно, но мы ведь тебя любим…

– Мам, но это не повод для того, чтоб сажать меня под домашний арест.

– Повод, повод,– в дверях появилось смеющееся лицо отчима.

– Интересно, а когда я выйду замуж…

– Только после тридцати лет и по моему выбору.

Валентин смеялся, а Рита ощущала, как в ней закипает злость. Упрекнув саму себя в полном отсутствии чувства юмора, Рита попыталась пошутить.

– А до тех пор я буду ходить в парандже, и молчать, в ответ на приглашения на дни…

– Что это еще за тон? Я тебе не мальчик, чтоб ты со мной панибратствовала. Никаких гостей. Все.

Валентин вышел.

– Риточка,– подавленно проговорила мать,– ну пойми меня, мне с ним хорошо, спокойно, безопасно даже. Он и деньги зарабатывает, и меня любит, и я его…

– Поэтому я не должна ходить в гости?– Рита уже неприкрыто злилась.

– Дура,– мама тоже повысила голос,– мне что тебе открытым текстом сказать? Хорошо, скажу: Надо тебе на какие-нибудь блядки бегать – бегай, только так, чтоб мы об этом не знали. Пощади нервы людей, которые за тебя переживают!

Рита почувствовала, как ее руки сжимаются в кулаки.

– Мама, я встретила дедушку… При чём здесь гулянки и всё прочее…

– Опять этот старый пердун портит мне жизнь,– мама усмехнулась,– лично мне будет неприятно, если ты с ним будешь общаться, но запретить я тебе это не могу.

– Так значит, мне можно туда ходить? – Рита слегка давила на ход Ирининых мыслей.

– Да, но тайно от Валентина.

– Я не хочу тайно!!! Я всю сознательную жизнь все делала тайно, теперь хватит. Я даже, думая о чем-то, боялась, как бы наш любимый Валечка не заподозрил, что я думаю о чем-то его не устраивающем… Мама мне хорошо там, с дедом и его ребятами. Там мои друзья,– Рита, конечно, врала,– Я буду бороться за право ходить туда, чтобы ты мне сейчас не говорила!

– Да пойми же ты, он будет нервничать. Ну, зачем мне скандалы в семье, я хочу покоя в доме, а ты всем треплешь нервы…

– Отпусти меня из-под навязчивой опеки этого психа,– Рите самой стало не по себе от дерзости этих слов,– и я буду самой милой дочерью на свете.

Они смотрели друг на друга, обе прекрасно понимали собеседницу, обе на ее месте поступили бы точно так же, но обеим приходилось бороться за свои взгляды. Мать сдалась первая.

– Ну, хорошо, я поговорю с Валентином на тему твоего деда. Думаю раза два в неделю, и то, часика на два, не больше, сможешь быть там, только оставишь его телефон.

– Вот и договорились. – “один ноль” – пронеслось в мыслях у Риты.

– Но учти, хоть один промах в поведении, хоть одно грубое слово, один сердитый взгляд, или одно опоздание домой – и все, больше никогда никуда не пойдешь.

“Один-один”,– опять подумала Рита.

Неизвестно каким образом, но матери таки удалось убедить Валентина, что Рите можно видеться с дедом. Дома теперь царило ужасно-гнетущее настроение. Валентин, самолюбие которого было очень уязвлено, кинув Ирине грубое: “Ну, тогда вообще воспитывай ее сама, я здесь ни при чем”, замкнулся в себе, и теперь вообще ни с кем не разговаривал. Мама выглядела очень грустной и подавленной. Рита старалась не обращать на них ни малейшего внимания. Девочка была счастлива, ибо теперь у нее было дело. Маленькая возможность реализовать себя. Кроме того, у Риты появились друзья, единомышленники. Петь, как выяснилось, Рита очень даже умела. Но хорошей певицы из нее все равно не получилось бы, посему девочке нашли несколько другое предназначение.

– Слушайте, у каждого нормального коллектива есть конферансье!– Вадим, один из группы сказал эту фразу совершенно случайно, ничего не подразумевая.

– Ну, я думаю, что наш коллектив нормальным назвать нельзя,– все засмеялись.

– Нет, действительно, должно же быть хоть какое-нибудь лицо, которое бы между песнями болтало со зрителем.

– Болтало? Это у нас умеет только Славик.

Сквозь веселый смех ребят прорвался одинокий крик Олега Сергеевича.

– Тихо всем!!!

Воцарилась тишина.

– Вы орете так, что можно сойти с ума. В чем дело?– Олег Сергеевич выложил на круглый стол, за которым столпился его коллектив свежие, вкусно пахнущие ватрушки, купленные им для ребят.

– Ничего, все в порядке. Мы просто решаем кто из нас всех самый разговорчивый. Рита сидела в углу и наблюдала за происходящим. Рыжие волосы девочки были взъерошены, глаза горели, щёки, покрытые резким румянцем выдавали волнение. Среди людей, соприкасающихся с творчеством, она чувствовала себя счастливой. Недавно она прочла те самые, исписанные отцом тетрадки. Стихи показались ей непонятными, а вот проза… Там была повесть про одинокого скрипача, очень, впрочем, напоминающая Орловского “Альтиста Данилова”. Но все же Рите безумно понравились и мысли, высказываемые отцом и стиль их изложения. Сейчас девочке казалось, что папик писал о каждом из сидящих с ней за одним столом людей, о всех них – талантливых и уникальных и о ней, Рите, тоже. Потому что она тоже талантлива. Ведь теперь ребята собирались делать песни и на ее стихи. Рита была по-настоящему счастлива.

– Самой разговорчивой, судя по дурной наследственности, должна быть моя внучка, большего болтуна, чем мой сыночек я в жизни не встречал, – заворчал старик, – Пока она хвост поджала и стесняется, но скоро, я думаю, разговориться…

“Не слишком-то он любезен”,– подумала Рита, но тут же забыла об обиде, услышав Славкины слова:

– А что, Ритуль, потянешь? Хочешь быть у нас ведущей концертов?

Рита услышала, как бешено заколотилось ее сердце. Она обожала сцену, она столько мечтала о том, как выйдет на нее.

– Думаю да,– тихо произнесла она, но тут же, спохватившись, что ее ответ прозвучал слишком сухо поправилась,– что за дурацкий вопрос, конечно да,– подражая манере общения в данной среде.

С тех пор началась работа. Рита готовилась к предстоящему концерту. Она писала тексты, отрабатывала интонации, у всего коллектива был очень серьезный настрой. То были самые счастливые минуты в жизни Риориты Морской. Весь коллектив жил одной судьбой, дыхание множества людей стало единым. Дед Олег очень много рассказывал Рите о Харькове, о своей молодости, об отце девочки. Риту уже не смущала вольная манера разговора в этом кругу, она и сама теперь могла в шутку ворчать, остро ругаться и быть недовольной всем на свете. Тогда ее бросались утешать и поддерживать, ибо для данной среды Рита уже стала своей. И вот наступила решающая неделя, концерт должен был состояться в воскресенье. Коллектив вышел на финишную прямую, репетировали теперь каждый день, что было просто необходимо. Рита, широко раскрытыми глазами, с замирающим от восторга сердцем следила, за волшебными преобразованиями. От репетиции к репетиции выступление становилось всё мощнее. Ну, разве не волшебство, когда из пустоты из полной тишины, рождалась на свет дивная музыка, которая захватывает, заряжает, переворачивает всю тебя вверх дном…

Если бы не отношения, складывающиеся у Риты с родителями, в жизни этой девочки наконец-таки все встало бы на свои места. Но дома была совершенно невыносимая обстановка. Уязвленное самолюбие Валентина просто не могло позволить оставить ситуацию как есть, а мама, стремящаяся к миру в семье, очень страдала из-за не сложившихся отношений мужа и дочери. Рите очень хотелось уйти, чтобы не мешать. В очередной раз, когда скандал уже успокоился, но нервы все еще были на пределе, Рита забрала телефон в свою комнату и, дрожащими пальцами набирая номер, пыталась унять слезы.

– Ало?

– Дедушка, милый мой дедушка… – Рита рыдала в трубку.

– Эй, прекратить панику!– немедленно превратился в строгого педагога Олег Сергеевич.

– Но я не могу здесь больше, меня угнетают…

– Прекрати усиленно жалеть собственную персону,– Олег Сергеевич прекрасно знал Ритины отношения с родителями, как из рассказов девочки, так и из бесед с Ириной, которые ему пришлось иметь, ввиду тесного общения с ее дочерью. Безнадежность попыток повлиять на точку зрения Валентина, Ритин дед осознал с первых же секунд разговора и теперь пытался приучить девочку относиться к подобным вещам снисходительно и с насмешкой, но, судя по всему, эта его идея воплощалась с трудом.

– Да, да, вы правы Олег Сергеевич,– Рита вдруг поняла, что взваливать свои проблемы на этого, совсем недавно появившегося в ее жизни человека она не имеет права. – Извините…

– Ну, ну, зачем такой тон. Я вовсе не хотел упрекнуть тебя в слабохарактерности. Просто помни, что ты из рода Морских, и что в тебе течет наша кровь. А знаешь, что это значит? Это значит, что никто не может заставить тебя плакать. Господи, ну не смешны ли тебе все высказываемые ими претензии?

– Нет, потому что родители по-своему правы, а я совсем не знаю, что мне делать. Они недовольны тем, что я больше счастлива с вами, чем с ними.

– Может, ты действительно уделяешь слишком мало внимания своим домашним?

– Ну вот, и вы тоже теперь читаете мне морали.

– Не становись злой, детка. Все не так плохо, в конце концов, ты закаляешься. В будущей жизни, как бы не было сложно, ты выдержишь, ведь ты привычная.

– Кто сказал, что бесполезно биться головой о стену? Хлоп, на лоб глаза полезли, но лоб становится железным,– процитировала Рита.

– Знаешь, тебе обязательно надо почитать Клюева, Вениамина Клюева.

Рита почувствовала, как не важен и не нужен ей сейчас этот самый Вениамин.

– Заберите меня к себе?! – собравшись с духом выпалила она заранее заготовленную просьбу, – Заберите!!!

Воцарилось молчание.

– Я серьезно, заберите… Я не могу здесь больше…

– У меня тебе будет еще хуже. Свободу моральную я, конечно, гарантирую, но вот физически тебе придется поработать. – Он хотел отшутиться.

– Я понимаю, я умею, я буду готовить, стирать, убирать… Я не могу больше жить с людьми мыслящими какими-то мещанскими категориями…

– Не смей так говорить о своих родителях!

– Заберите меня. А лучше увезите куда-нибудь в другой город, чтоб они не искали.

Олег Сергеевич серьезно задумался. Тяжело вздохнув, он все же заставил себя произнести слова, которые прозвучали для его внучки приговором, и он знал это:

– Ну, куда ж я тебя увезу… У тебя ведь и паспорта-то нет…

Рита тихо всхлипывала.

– Ой, сложно тебе жить-то будет. Слишком остро ты пытаешься все ощущать, слишком большое значение придаешь мелочам… – причитал дедушка по ту сторону телефона.

Вдруг дверь Ритиной комнаты с треском распахнулась, глаза Валентина горели яростью, Рите стало страшно, ибо отчим был совершенно безумен. Он подошел к девочке очень близко. Запах пота резко ударил в лицо. Видимо с трудом удержавшись от очередного подзатыльника, Валентин с силой дернул провод телефона, Рита инстинктивно вцепилась в аппарат. Тонкий телефонный шнур не выдержал и разорвался, отлетев. Рита смотрела на тонкие разноцветные проводочки, торчащие теперь из телефона и ей на миг показалось, что вот на этом телефонном “мясе” держалась недавно вся ее судьба, а теперь она порвалась и болтается на надорванных концах провода, теперь она больше никогда не соединится.

– Ты и дома, не дома, а с ними… Ты помешалась,– Валентин сам был слегка напуган своим приступом безумия.

Рита молчала, в ужасе глядя на огрызки телефонного провода. Вдруг в дверь позвонили, девочка с ужасом вспомнила, что договаривалась полчаса назад встретиться со Славиком возле подъезда, он решил зайти сюда… Черт, нашел что предпринять… Почему-то Рите хотелось сейчас громко кричать: “Славик, беги, беги отсюда!!!” – как будто ему здесь угрожала смертельная опасность. Наверное, с психикой Риты и впрямь было не все в порядке, ибо в таких, на первый взгляд мелочах, как не сходить один вечер на репетицию, представлялся девочке финал всей ее жизни. Она смертельно побледнела и кинулась к двери.

– Нет уж, я открою,– Валентин перехватил девочку на бегу и, взяв под мышку, отволок в комнату,– я поговорю с ними!

Вместо банды малолетних преступников, к великому изумлению Валентина, на лестничной площадке стоял один маленький мальчик в очках и огромной лохматой шапке.

– Здравствуйте, мне бы хотелось с Ритой поговорить,– Славик говорил тихо и медленно.

– А мне бы хотелось с Вами поговорить. Проходите.

– Извините, но мы опаздываем на репетицию, и я и Рита, может мы поговорим с Вами позже?

– Я не отниму у Вас много времени,– Валентин закрыл дверь и провел Славика, растерянного и ошарашенного в кухню. Рита, всё это время не отнимавшая ухо от замочной скважины двери, уже не могла слышать, о чем они говорят. Девочке хотелось кричать. Мысль перебить из серванта всю посуду тут же покинула ее, как только она подумала, что может быть Валентин просто хочет проверить правду ли рассказывает Рита о предстоящем концерте. Спросить, почему теперь репетиции стали столь частыми. Все могло быть не так страшно. Славик мог и не заметить, что в этой семье идет война. Как Рите хотелось, чтобы он этого не заметил. Но, увы… Через пятнадцать минут тишину – напряженную, тяжелую – взорвал яростный крик дяди Валентина: “Я не желаю, чтобы к моей дочери ходили какие-то самодовольные попугаи!!! Вы все болваны, вы ее ведете не туда!!!” Пытающийся что-то возразить Славик был яростно вытолкан в прихожую. Все еще что-то лепеча в оправдание себя, ансамбля и Риты, мальчик обулся и крепким пинком был выставлен за дверь. Рита прислонившись спиной к злополучной двери, мешающей ей вмешаться в ужасную картину, рыдала.

– Это не то, что тебе пригодится в будущем!!!– трясясь от бешенства Валентин открыл Ритину комнату.

– Это!!! Это был мой единственный друг!!! Я ненавижу вас, Вы не имеете права, у Вас нет своих детей, так вы решили вымещать зло за это на мне!!!

Рита кинулась к отчиму и принялась яростно колотить его в грудь. Он отшвырнул ее легко, без агрессии.

– Успокойся, я больше тебя прожил, я знаю…

– Да заткнитесь Вы. Вы мне только что жизнь сломали!!! и мне, и матери… Ненавижу Вас!!!

Рита поднялась. Дрожа всем телом, зареванная, с плотно сжатыми кулаками стояла она перед теряющим терпение мужчиной.

– Вы не имеете на меня право!!! Вы не способны чувствовать мир!!! У меня, в конце концов, есть отец!!!

Валентин не смог справиться с очередным приступом ярости. Рита ощутила удар. Больно стукнувшись об косяк стены головой, девочка потеряла сознание. Последнее, что она слышала это душераздирающий крик матери.

– Не ногами, Валя, что ты делаешь!!!

Тьма поглотила сознание девочки. Она очнулась в своей постели. Валентин сидел рядом, в дверях стояла перепуганная и бледная мама.

– Она пришла в себя,– голос отчима звучал слабо. Он встал, обжегшись о ненавидящий огонь в глазах падчерицы. Мама заняла его место.

– Доченька моя,– плакала она,– прости его… Господи, слышала бы ты, что говорила… От такой тирады любой бы потерял терпение, он сам перепугался, когда агрессия прошла, прости его…

Рита ощупала свое лицо. В районе правого глаза дотронуться до кожи было не возможно. Кажется этим глазом Рита ничего не видела. Голова раскалывалась. Валентин вернулся со льдом. Он направил настольную лампу в лицо девочки.

– Не трогайте меня,– из Ритиных глаз опять потекли слезы,– мам, скажи, чтоб он не трогал меня…

– Я только посмотрю, может, придется вызывать скорую,– голос отчима был тихим, извиняющимся,– нет, никаких серьезных повреждений, недели через две опухоль сойдет.

– Мой концерт,– простонала Рита и тихо затряслась в рыданиях. Валентин приложил лед к виску девочки и медленно повел им в направлении переносицы.

– Господи,– произнес он,– мы все сходим с ума. Прости, Рита. Извини меня. Я, кажется, соблюдал все правила воспитания… Я просто забыл, что ты не мальчик. С пацаном все это было бы совершенно правильно.

Рита вдруг ощутила какую-то жалость к этому неудавшемуся педагогу. В конце концов, разве он виноват, что женился на женщине, ребенок которой имел собственные убеждения и вообще является наследственной Морской… Нет, он не виноват, он сам напуган, куда больше, чем Рита с Ириной.

– Чего уж там,– Рита попыталась улыбнуться и вдруг поняла, что губы у нее разбиты,– вы что, ногами били меня по лицу?– сейчас в Рите действительно говорило чистое любопытство.

– Не знаю, не помню, кажется, это был не я… Мне нельзя так злиться, я теряю контроль.

– Не переживайте… Все пройдет… Я сама виновата, давайте будем друзьями, а? Давайте я буду послушной… Только отпускайте меня на репетиции.

Они пристально смотрели в глаза друг другу. Взгляд Валентина, испуганный, мягкий почему-то дал Рите почувствовать всю нелепость ситуации. Трагизм происходящего она уже не могла заметить.

– Господи, ты и вправду сумасшедшая. Ты и сейчас говоришь о репетициях.

– Но, мама, ведь они и есть самое главное!!!

– Я не вынесу этого больше… – Валентин встал и вышел.

– Знаешь, дай-ка я расскажу тебе кое-что,– мама уже справилась с истерикой, охватившей ее при виде избиения дочери.

– Не надо, мамочка, завтра, а? Я очень хочу спать… – И Рита опять провалилась в бездну небытия.

Утро принесло облегчение. После сна для Риты почему-то всегда становились менее важными происходящие с ней события, боль ощущалась менее остро, страх исчезал, над мозгом властвовала спокойная лень. Девочка лениво впрыгнула в тапочки. В школу сегодня идти не надо – выходной… Предпоследний выпускной из девятого класса экзамен состоится аж через три дня. Особо готовиться к нему Рита не собиралась, ибо было в ее жизни одно куда более важное событие: предстоящий концерт. Сегодня состоится генеральная репетиция, завтра весь день пройдет в предвкушении, и лишь послезавтра маленький школьный зал наполнится народом.

– Мама!!!– вскричала Рита увидев себя в зеркало, обиды и боль вчерашней трагедии снова обрели колющие края. Девочка заплакала, опять, вместо того, чтоб бороться, кричать, бежать отсюда, она бессильно опустилась на холодный кафель ванной и плечи ее мелко дрожали в такт рыданиям. Злоба, обида, жалость к себе и презрение к собственному бессилию переполняли сейчас Риту и катились по ее щекам в виде крупных соленых капель. Девочка резко отвернулась от нежно заглядывающей ей в лицо матери.

– Ты уже проснулась?

– Нет, и никогда не собираюсь это делать. – Рита молча вышла из ванной и направилась в прихожую к телефону.

– Ты куда собралась звонить?

– Славику, извиниться, и попросить, чтоб заехал за мной перед репетицией.

– Ты собираешься идти куда-то, с таким-то глазом?

Сжимаемое в Ритиных руках полотенце резко отлетело в сторону матери.

– Алло? А Славика можно?

– Привет… Я ждал, что ты позвонишь…

– Ты злишься?

– Не на тебя.

– Знаешь,– Рита на секунду замолчала, потом набрала воздуха в легкие и изо всех сил стараясь не выдать своего горя, как можно спокойнее произнесла,– я не пойду сегодня на репетицию, я болею.

– Как? Но ведь завтра концерт? Ты уверена, что справишься без еще одной репе…

– Уверена,– Рита едва сдерживала истерику. – Извини, Слав, мне очень-очень плохо… Пока.

– Но, может, я могу прийти навестить тебя?

– Нет!!! Нет-нет, не стоит… Пока.

Рита со звоном бросила трубку.

– Ну?– бросила она матери – теперь добились, чего хотели??? Не будет у меня концерта!

Рита прекрасно понимала, что с таким лицом идти никуда нельзя…

– Ты моя умничка… – мама попыталась помириться.

– Алло, дед Олег? Это я. Да, так рано проснулась, несмотря ни на что… Я не приду сегодня на репетицию, и завтра на концерт не приду… Да все в порядке, точнее нет, я просто заболела… Понимаю, что подвожу, но ничего не могу поделать, мне очень нездоровится… Нет-нет, не надо с ней разговаривать, мамы нет дома, извините.

Несколько мгновений Рита молча напряженно слушала, ровный спокойный голос на другом конце провода что-то оживленно объяснял ей.

– Хорошо. Я приеду, как смогу. Не раньше чем через неделю… До свидания…

Рита ощущала себя предательницей. Не в гости должен был звать ее этот удивительный человек, научивший внучку чувствовать великое мастерство творчества, не волноваться за ее моральное состояние, а кричать ей, что она “гадкая, грязная и непунктуальная”, как кричал иногда отчим, ведь она срывает часть, пусть совсем маленькую часть, всего концерта.

– Как я вас ненавижу,– больше для себя, чем для матери прошептала Рита,– мне приходится подводить всех, кто мне дорог, тех, кому есть дело до моего внутреннего мира…

– Да нет ему дела, ему просто интересно проиграться в очередную игру – побыть дедом… – не выдержала мама, – А раньше, когда мы с тобой от голода иногда картофельные очистки ели… Тогда он, отец того подлеца, по вине которого мы с тобой попали в этот мерзкий город, жил всего в квартале от нас, и ни разу не зашел посмотреть на внучку, помочь чем-нибудь.

– Он не знал, что я есть на свете!!!

– А по-твоему, это нормально? В семье твоего папочки все всегда презрительно относились к родственникам. И к тебе они также относятся.

– Да что ты знаешь о нашей семье?!

– Ах, уже нашей?– Мама закрыла за собой дверь, заходя вслед за огрызающейся Ритой в ее комнату,– а мы тебе никто, да? Мы тебя выкормили, вырастили, а ты теперь об этих свиньях будешь говорить “моя семья”, да?

– Мама, прекрати!!!

– Нет, я не прекращу! Я, наверное, в твоих глазах такая ужасная, да? Лишила девочку отца, теперь наговаривает на его родственников. Да скоты они все! Дед твой особенно. Когда нам с Сереженькой, который и поговорить-то человечески со своими родственничками не считал нужным, жить было негде, никто и не пошевельнулся. Баба Лара решила помочь, так он – дед твой – еще долго не хотел из этой квартиры выписываться, я к нему скандалить ходила. Он знаешь, что говорил: “Ирочка, поймите, не для Вас мой сын, он долго здесь не выдержит, он уедет. А как же я могу квартиру оставлять не на него-то, а?” Представляешь, он мне в глаза такое говорил… А я хоть и гордая, но понимаю – нельзя с этим стариком ссориться, у каждого свои бзики, он ведь отец Сереженьки, нельзя с ним ссориться…

Информацию про квартиру Рита пропустила мимо ушей. Ей любопытнее было другое…

– Но ведь дед Олег оказался прав. Отец не выдержал.

– Кто не выдержал? Да это я не выдержала! Пьянки его постоянные, нервотрепки. Я тебя всегда от этого пыталась оградить. Все что угодно – к подружке ночевать, в комнату этого кретина не пускать, лишь бы Риточка не увидела пьяного папу. Ты ничего не видела, вот он для тебя и есть вечно светлый и добрый папочка, который стихи пишет и прозу всякую, гадкую, между прочим. Да нет, я не пытаюсь его осуждать, я тебе просто факты рассказываю. Я понимаешь ли жила, как будто с двумя разными людьми. Один нормальный, внимательный, ласковый, умный, а другой – слабохарактерный и мерзкий, мерзее мужика в жизни не видела. Во второе он превращался как только выпивал хоть рюмочку. Он, конечно, не виноват, что так происходило, он, можно сказать, болен…Только, когда всего уже насмотришься, когда по трое суток его ищешь, и больницы и морги обзваниваешь, а потом находишь его у одного из друзей… Пьяного, в луже блевотины, посреди жутко воняющей мочой комнаты… А ты не обращаешь внимание, пусть выкричится, лишь бы не уронить, до постели дотащить, а там проспится… Тогда становится всё равно – болезнь это или не болезнь. Жалость уходит, остается желание избавиться…

– Мама, это ведь не правда, мой отец не алкоголик?– Рита закрыв рукой больную сторону лица испуганно, но пристально следила за с трудом сдерживающей слезы матерью, которая сидела неестественно прямо и глядела куда-то в даль.

– Знаешь сколько раз я его вытаскивала из каких-нибудь передряг? То от милиции отмажу, то откуплюсь, чтоб начальство его с работы за прогулы не поперло… А то, помню, пришел как-то – его тогда уже два дня не было. Я к тому времени уже привыкла к его отсутствиям… Не искала, не бегала, напивалась успокоительного, отключала телефон, чтоб звонка не ждать, оставляла дверь открытой, чтоб если что, мог свободно войти в квартиру, а сама пыталась заснуть. Ой, как я тогда перепугалась. Пришел на четвертые сутки весь в крови, а сам целый. А откуда я знаю, может, убил он кого? А сам ничего не помнит. Глаза бегают, изо рта воняет. А как проспится, так нормальный человек. Даже приятный, милый, всем нравится…

– Не рассказывай мне этого…

– Нет уж, слушай. Ты спросишь, почему я терпела все это? Так любила я его, безумно любила. Больше, чем саму себя. Я даже не собой была, а им… А однажды он пришел, вроде бы ничего, не сильно пьян и плакать начал, на колени встал и чего-то просит, просит. Выясняется, что одна моя подруга, ты не знаешь ее к счастью, от него беременна, а он меня умоляет уговорить ее сделать аборт. Он ее не любит, связался просто, чтоб отвлечься, чтоб развеяться среди серых буден, развеяться не удалось, но вот ведь, от этого, оказывается, дети бывают. Не могла я этого простить. Я терпела все так долго, потому что верила – нас с ним великое чувство связывает, и нельзя такое убивать, никак нельзя. А он вот так низко подло предал… Не могла я с ним. Выгнала. Хотя любила безумно.

– А он что, молча ушел? К той женщине ушел?

– Он сам понимал, что портит нам с тобой жизнь… Ему стыдно было дальше с нами оставаться. Да и вообще, не мог он здесь. Ему нужна светская жизнь, чтоб дамам ручки поцеловать, перед мужиками успехами похвастаться, а жить, как здесь – не по нем это, семья, спокойствие – не для него… Он сразу же, как я его прогнала, отсюда уехал, я так думаю, что сейчас он уже где-нибудь глубоко за границей. Спустя где-то годик после развода он звонил, просил чтоб я оформила документа на отказ от алиментов. Я ему всё оформила. Выяснилось, что это все, что его интересует. Он ведь даже с днем рождения тебя ни разу не поздравил…

Рита грустно подумала, что мама права.

– Но ведь дед Олег не виноват, что…

– Конечно, не он ведь сына воспитывал! Вообще никто этого сына не воспитывал, вот и вырос этакий мерзавец со слабой душонкой и вечными поисками прекрасного. А дед твой эгоист, каких свет не видывал. Он, если ему придется чем-либо своим пожертвовать ради кого-то, повесится из-за отступления от собственных правил. У них в семье правило такое – никогда друг другу не помогать. Кто чего-то добился – молодец, выиграл. А кто в дерьме по уши, так – ха-ха-ха – допрыгался. И ни о какой взаимопомощи, ни о какой поддержке речи не идёт. А меня он как презирал, этот твой дед Олег. Сам клянется, что он интеллигенция, культурный человек, а слушать собеседника ни хрена не умеет. Твой папаша мне так и говорил: “Не поведу я тебя в гости к своему отцу, неловко тебе там будет, не любят там, таких как ты. И сам не пойду, слишком скучно мне в этих стенах..” Знаешь, как мне не по себе от таких слов становилось. Я себя гадкой какой-то ощущала, раз настолько ужасна, что даже к своему отцу меня любимый повести не может. Но потом я все поняла, каждому из них наплевать на всех окружающих. Они живут только для себя и никого, кроме собственной персоны, людьми не считают. Потому, кого им не приведи, они ему не возрадуются. И к кому не придут – у всех им скучно станет.

– А ведь я просила деда Олега, чтоб он меня к себе забрал… Неужели, правда, что он эгоист. Ведь отказал же мне… – Рита разговаривала почти сама с собой, но мать разобрала фразу.

– Да слушай его меньше! Он еще и врет на каждом шагу. А отказал он тебе правильно – одно дело в куклы играть с девочкой-дурочкой, а совсем другое заботу о ней на себя возложить, и одеть, и накормить и проследить, чтоб из-за своей дури, которая в этой вот башке сидит, ребенок не попал в неприятности. Кроме Валентина, по-моему, вообще ни один мужчина не способен взять на себя такие проблемы.

– У твоего Валентина просто болезненно обостренная потребность в подопечных, которых можно подрессировать, как тигров в цирке.

Рита огрызнулась, хотя в мыслях никак не могла избавиться от ощущения, что в чем-то мама права. Рита созрела для того, чтоб придумать новые методы борьбы с родителями. Очень долго она анализировала все, рассказанное мамой… Как ни странно, ей Рита верила. Дед Олег действительно был ужасно высокомерен и эгоистичен, но это ничуть не умаляло его умственных способностей, умения научить и обогреть. Рита любила его такого, каков он был. Отец теперь представлялся Рите существом очень необычным. Она представляла его в каком-нибудь американском баре, грустно сидящего в углу, девочке виделось, как ожесточенно грызет он кончик карандаша, пытаясь написать какое-нибудь новое стихотворенье, а в глазах его блуждают несознательные огоньки пьяного отчаянья. И Рите становилось его жаль, и она подходила к нему, брала за руку, рассказывала, кто такая помогала ему бросить пить. А потом они вместе, заработав кучу денег, стали известными писателями.

Фантазии об отце прервала мама, громко оповестившая:

– Скоро войдет Валентин, вижу его в окно, срочно найди себе какое-нибудь дело, или ложись, изображая очень больную, чего ты сидишь, как истукан.

Рита знала, что Валик не любил безделья. Она прогоняла мысленные картины и принималась за подготовку к экзаменам, так, ради шутки. Рита решила отыграться на своем синяке. Раз Валентин так встревожен этой травмой, можно будет убедить его, что он совсем не прав, и что на репетиции она должна ходить обязательно. Тем более, что однозначно пропуская первый концерт, ввиду отсутствия внешнего вида, как такового, Рита надеялась, что где-то через пару недель, жуткая опухоль с лица тогда уже сойдет, да и синяки будут уже не сильно видны, состоится следующее выступление. Теперь девочке надо было каким-то образом обострить чувство вины отчима. Но не тут-то было.

– Ритуль,– мама выглядела очень испуганно,– мне надо с тобой серьезно поговорить, очень серьезно… Послушай меня, от принятого тобою сейчас решения зависит очень многое. Понимаешь, Валентину очень тяжело. Он ведь любит тебя, как родную. Он ведь все делает для нашего с тобой благополучия… Ему больно, когда ты называешь отцом человека, который для тебя и пальцем не пошевелил. А деда, который просто играется с твоей психикой, ему ведь очень нравится, когда ты бредишь его идеями и концертами… ты называешь родным человеком. Для Валентина это невыносимо.

– Ну и что ты предлагаешь?– Рита постаралась сосредоточиться.

– Я предлагаю… – мать старалась не смотреть на изуродованное лицо дочери,– я прошу тебя выбрать… Или мы, или он.

– Чего?!

– Или ты живешь с ним, и тогда не общаешься с нами абсолютно, или, или,– плечи Ирины затряслись, глаза стали красными и влажными,– или забываешь и о деде, и об ансамбле.

– Мама, мамочка, ты что?– Рита вдруг почувствовала себя совсем маленьким ребенком, которого оставили абсолютно одного в темной комнате.

– Ничего, я все сказала… Выбирай,– Ирина пулей выскочила из комнаты. В квартире воцарилась тяжелая тишина. Рита медленно встала и подошла к своему подоконнику, как когда-то в детстве девочка забралась на него с ногами и припала губами к холодному стеклу. Полярный день уже охватил этот маленький городок. На улице было светло и ясно. “Так не должно быть”,– бестолково шептала Рита бескрайним снежным просторам. – “Что значит, «выбирай»? Предпринимите, что-нибудь. Ну же!”

Рита из-за какой-то мимолетной ассоциации вдруг представила себя одиноко бредущей в сторону горизонта, который все убегал и не давал девочке достигнуть окончания пути. Да нет, Рита вдруг увидела, что вовсе не понуро плетется ее силуэт, напротив, весело, с высоко поднятой головой ступает она по искрящемуся снегу. Решение было принято, ужасный и суровый приговор, был подписан, выбор, о котором говорила мама, был сделан. Рита набрала номер дедушки.

– Дедуль, я очень хотела извиниться, но я вообще никогда больше не приду на репетицию. Нет, с мамой разговаривать бессмысленно. Это я так решила. Мне не нравится наш коллектив,– Рита говорила спокойно и отрешенно,– Нет, и в гости я к вам больше не приду. Я не хочу с вами больше общаться, ради бога простите,– и быстро, чтоб не дать себе разрыдаться, Рита бросила трубку, после чего, задыхаясь от таки накатившихся рыданий, девочка резко выдернула телефон из розетки. Ирина и Валентин удивленно наблюдали за этой картиной. Валентин подошел и крепко обнял Риту. Девочка отстранилась, отчаянно замотав головой:

– Все, все в порядке, главное не трогайте меня никто, главное не трогайте… Не могу так больше. – Рита выпила принесенную матерью воду,– что вы наделали, мы ведь ему сделали так больно…

– Ничего,– серьезно произнес Валентин,– здоровее будет.

Рита посмотрела на отчима пустым взглядом. И как-то странно усмехнулась.

В школу Рита пошла в черных очках. Зачем она, твердо решившая сбежать из дома, вообще пошла в школу самой ей было совершенно непонятно. В сумке, вместе с ручкой, карандашом и линейкой, лежали теплый свитер и скомканная, но все же захваченная с собой записка от Славика. После двух уроков Рита вышла из дверей школы. Рита отправилась на вокзал. Ближайший поезд отправлялся через пять часов. Ехать на нем Рита категорически не могла. Во-первых, потому что к тому времени девочку бы уже искали, а во-вторых, никто не пустил бы Риту ехать без билета, а денег не было ни копейки: своих денег у Риты никогда не бывало, а брать родительские она просто не могла себе позволить.

– В какой стороне Москва?– угрюмо спросила она у придорожных рабочих в оранжевых комбинезонах и огромных ватных рукавицах.

– Ха! Что до Москвы собралась?– маленький тощий старичок громко смеялся, Рита спохватилась.

– Нет-нет, просто до следующей остановки, у меня там, этот, друг,– было видно, что ее сочли за сумасшедшую. Тем не менее, старичок указал в нужную Рите сторону. Девочка встала на рельсы и пошла. Она напевала свои любимые песни, слезы постепенно высыхали, оставляя на щеке щиплющий след, губы девочки расплывались в странной, счастливой улыбке. Девочка тонула в бескрайних белых холмах, сливающихся где-то на горизонте с таким же белым и огромным небом. Рита была счастлива, от окружающей ее свободы и красоты. Девочка, пританцовывая, легко бежала по рельсам, представляя, что она и есть эти рельсы, петляющие и целеустремленные, блестящие, бесконечные. Рита оглянулась, и на секунду ей стало страшно: городка уже не было видно. Рита была одна, выделяясь маленькой черной точкой, на снежном полотне тундры. Испуг сменился восторгом.

– Смотрите, родные мои просторы! Я иду!!! И я иду туда, куда мне хочется! Эгей!!!

Можно было кричать, бежать, смеяться, и это было здорово. Рита пела. Громко-громко, так, как хотела спеть всю жизнь. Она пела свои тексты, и тундра внимательно внимала ей. Рита никогда не думала, что уйти так просто, надо лишь решиться, и дороги назад больше не будет. Только вперед!!! Девочка не знала, куда и зачем идет, но шла, испытывая неимоверное наслаждение от самого чувства дороги. Рита не спешила, она широко открытыми глазами рассматривала окружающие ее чудеса природы и никак не могла поверить, что это действительно она – Рита Морская идет высоко подняв подбородок и улыбаясь. Она ощущала себя властелином природы. Подобное настроение длилось еще долго, пока на горизонте не появилась вдруг вторая черная точка, при приближении выяснилось, что это человек, что-то чинящий на рельсах. Первым желанием Риты было спрятаться куда-нибудь и переждать, пока опасность не исчезнет, но покрытая снежным настом тундра не могла спрятать, она ведь плоская… Опасность, между тем, приближалась довольно быстро, и, кажется, не собиралась угрожать Рите. Это был мужчина неопределенного возраста, очень сутулый и странно одетый.

– А-а-а, все к Лешке в поселок бежишь? К нему все бабы твоего возраста с города бегают, уж не знаю, где у него медом помазано, но бегают, толпами,– мужичок мерзко так рассмеялся. Рите стало не по себе, что ее приняли за “такую”, она хотела возразить, но вовремя сдержала себя. Пусть лучше думает, что она и в правду к этому Леше, так хоть никому особо не растреплет, для него ведь “такие” бабы – обычное дело, а вот дети, сбежавшие из дому, и пешком решившие добраться до Москвы небось не каждый день встречаются. Рита молча прошла мимо собеседника, и вскоре он скрылся из виду, потонув в снежном покрывале.

Рита рассуждала так. На каждой станции наверняка требуются какие-нибудь чернорабочие, расчистить снег, убрать на вокзале. Денег, может, платить и не будут, а вот накормить и уложить ночевать – пожалуйста. Так, короткими перебежками Рита собиралась добраться до столицы. Мама с отчимом вряд ли будут искать дочь в промежуточных станциях, перерыв весь свой город они только к завтрашнему дню поймут, что Риты нет в Лобытнангах, и примутся вытрясать душу из поездов… А Рита, тем временем, дойдя до станций, где есть автомобильные дороги, сможет попытаться попутешествовать автостопом, как в старых фильмах про бродячих музыкантов.

Когда началась метель Рита уже не прибывала в радужном настроении, свитер, который она достала из сумки был обмотан вокруг талии, чтоб хоть как-то согреть тазобедренную часть, обделенную теплом из-за короткой куртки, в которой, по мнению Риты идти было легче, чем в шубе. Ветер был обжигающе холодным. Снежинки стремительно бились в глаза. Девочка испугалась не на шутку. И было от чего: переставлять ноги против ветра было немыслимо сложно, вернуться обратно в Лобытнанги, даже если бы очень захотела Рита не могла, потому как такое расстояние, как она уже прошла пройти снова, да еще по такому холоду представлялось немыслимым. Где-то совсем недалеко должна была быть станция. Рита молила Бога, чтоб станция показалась раньше, чем она окоченеет окончательно. Развернувшись, чтобы быть спиной к ветру, девочка стала задом продвигаться в нужном направлении. Вдруг она поскользнулась на чем-то и упала, больно стукнувшись затылком о металл рельсы. Мгновенно переложив голову на мягкий, почти нежный снег Рита поняла, что совсем не хочет идти дальше, вполне можно переночевать здесь на мягком снегу… Вот только холодно. Рита закрыла глаза. На секунду ей вспомнился дом. Там было тепло и уютно, мама готовила что-то вкусное, отчего квартира наполнялась чудесными ароматами. Девочка представила, как родители узнают о том, что их дочь умерла, замерзнув на рельсах, как будут плакать, как извиняться перед Славиком и дедом Олегом. Вместо печальных картин траура, Рите виделись радостные, оканчивающиеся всеобщим раскаяньем и примирением сцены. Потом воображение вдруг бросилось настойчиво рисовать маму, проклинающую дядю Валентина, который поджигает квартиру и все сгорают… А от этого огня так и пышет теплом… Рита поняла, что и в правду засыпает.

“Нет!!!” – в девочке почему-то проснулась способность мыслить. – “Я не имею права причинять ей такое горе, они ведь все-таки любят меня!”

Откуда-то Рита собрала силы и поднялась. Как она дошла до следующей станции, до сих пор остается загадкой. Окоченевшей рукой дернув ручку двери одноэтажного, маленького павильона, символизирующего вокзал, Рита не смогла открыть замерзшую дверь. И тут, о чудо, к станции подошел поезд. Рита подбежала к нему и принялась бешено колотить в дверь вагона. Молоденький проводник открыл минуты через две, когда поезд уже тронулся. На бегу запрыгивая в вагон Рита, пыталась что-то объяснить.

– Так, где ваш билет?– ничего не понимающий парень смешно, по-детски хлопал ресницами.

– Нету,– этим коротким словом, как выяснилось, можно было заменить весь предыдущий монолог. Проводник понимающе улыбнулся, сочувственно покачал головой и строго изрек.

– Раз билета, нет, значит на следующей ссажу.

Рита благодарно кивнула. Следующей, и надо заметить конечной остановкой, были родные Лобытнанги. Рита вдруг рассмеялась: она представила, как выглядит со стороны. Окоченевшая, вся в снегу, с подбитым глазом и опухшей губой (тональный крем и слои пудры наверняка смылись от пурги), в короткой куртке, опоясанная свитером, ну прямо особо опасный преступник! Рита выглянула в окно тамбура, пытаясь сквозь снег разглядеть только что пройденные места, но ничего не было видно. К ее великому удивлению весь пройденный ею путь поезд преодолел в течение тридцати пяти минут, Рите казалось, что она ушла намного дальше от города. В Лобытнангах девочка сошла с поезда и с замирающим сердцем побрела домой. Сейчас в девочке вдруг проснулось презрение к самой себе. Вот ведь, даже уйти, как собиралась, не смогла.

Мама кинулась к дочери со слезами.

– Где, где ты была? Я всех обзвонила, где?

– А где дядя Валик?– Рита была удивлена отсутствием подзатыльников.

– Он сегодня задерживается на работе. Боже, какая ты ледяная, быстро в горячую ванну!

– Мама, я так замерзла.

– Где ты была?

Рита начала раздеваться, сняв сапоги, она почувствовала, как болят околевшие большие пальцы ног.

– Уходила из дому, я дошла до… – и Рита вкратце рассказала свои приключения маме.

Ирина начала громко смеяться. В глазах ее стояли слезы, но мама смеялась.

– Я тебе, конечно не верю. Но если ты говоришь правду, то ты хоть понимаешь, что это значит? Это значит, что ты идиотка!!! Полная идиотка! Пешком до Москвы!!!

Рита подумала, что мама, возможно права, но идиотка Рита в основном потому, что не выдержала – вернулась. Нельзя было возвращаться. Это слабость. Рита молча отправилась в ванную. Вдруг раздался телефонный звонок.

– Рита, у деда Олега сердечный приступ был… Ты знаешь?

– Как? Нет!!!

– Рита, ты только не переживай, но его с нами больше нет,– Славик говорил очень тихо.

– Как? Этого не может быть! Все должно было быть не так!

– Он умер, Рита. Вчера часов в пять был приступ, он еле выполз на лестничную площадку, мимо проходила соседка сверху, вызвала скорую, он скончался, так и не придя в себя.

У Риты внутри все перевернулось и сжалось в маленький агрессивный комочек. Приступ случился у деда, после разговора с ней.

– Извини, что не сказал тебе об этом раньше… Но вчера телефон не отвечал. А сегодня тебя не было дома, а с твоими родителями я не хотел ничего обсуждать…

– Спасибо, Слав,– тихо произнесла Рита. Почему-то она не плакала, похоже, что слез просто не было больше. Она медленно повернулась к матери и одними губами произнесла: “мы убили его…” потом сделала паузу, задумавшись над чем-то, после чего поправилась: “Я убила его… Все”. Рита пошла в ванну, отогреваться. В ванной лежала опасная бритва дяди Валентина.

Девочка вдруг поняла, насколько все-таки нелепо все случилось. Был человек, и нету его теперь, вот он ругался на ребят за опоздания, вот кинул в Риту тапочкой, когда она фальшивила, переигрывала интонации, вот он, закатив глаза и тяжело дыша, каждой клеточкой, словно воздух впитывает проносящиеся мимо звуки музыки. Вот он смеется, по-мальчишески дерзко… А теперь всего этого нет. А снег по-прежнему валит и валит, а небо по-прежнему затянуто облаками, а горы, на горизонте по-прежнему прекрасны и спокойны, будто ничего не произошло… И она, Рита, как и вчера, и позавчера отогревается в горячей воде, пытаясь вернуть чувствительность отмороженным пальцам. И как всегда дрожит в ожидании прихода отчима, предвидя новые репрессии…” Эта музыка будет вечной, если я заменю батарейки…” – всплыла в мозгу фраза из “Наутилуса”. Нет, Рита не хотела, чтоб все как прежде… Что-то должно было кардинально измениться, что-то должно было… Раз Его больше нет… Она, Рита, виновата в этом.

Девочка вспоминала картины из своей коротенькой жизни. Она всегда делала не то, что считала верным, она всегда подстраивалась, ждала свободы, которая якобы придет когда-то. А нет у свободы ног, не может она к тебе прийти, если ты просто ждешь. Вот попыталась ты к ней прийти, а как почувствовала трудности, так сразу назад, испугалась и убежала. Рита осознала собственное ничтожество.

Лезвие слегка дрогнуло в ее руке. Царапина получилась поверхностной, обычной. И вот опять в последний момент Рита останавливается. Нет, в этот раз так не должно быть. Почему-то совсем не чувствуя боли Рита резко полоснула по запястью и вдруг ощутила безумный первобытный страх. Темная жидкость потоком хлынула из раны, горячая вода ванной окрашивалась в розоватый цвет, смешиваясь с ее, Ритиной, кровью, с ее внутренней родной кровью…

– Рита, Рита открой немедленно,– кричала мама, резко дергая дверь ванной. Но девочка уже не могла открыть, не потому, что не хотела помощи, не потому, что ослабевала, а потому, что просто боялась, что же она скажет маме… Как все это объяснит? Защелка двери не выдержала. Ирина почувствовала что-то и, сорвав защёлку, распахнула дверь.

Перед матерью предстала ужасная картина. Зареванная, перепуганная, с пустым взглядом сидела Рита в ванной, в одной руке она держала лезвие, другую, запястье которой было все окрашено в темно-красный цвет, девочка держала высоко поднятой. Расширенными от ужаса глазами наблюдала девочка за капающей на пол и в ванную и на стены жидкостью. И это была ее Рита, родная дочь, бунтующий ее кусочек.