Несчастный скиталец

Продолжение того же походнаго журнала Эмилии

Друг мой безценный, Уара!

Случай предоставился зреть причуды здешней моды, о чем тороплюсь записать, дабы не изгладилось из памяти за множеством иных впечатлений, отягчающих воображение мое, – как ты знаешь, пылкое, но малопоместительное. Нетрудно приметить, что в каждой местности мода, хоть и имеющая своим общим источником столицу, обладает особливой характерной ФИЗИОГНОМИЕЮ. Сие разсуждение можно отнести и на щет людей, так, например, обитающие в джунглях негусы совершенно черны, а в иных краях бывают совершенно желты, и это, сказывают, происходит от различий климата.

Закончить и отослать!!!

Извивы пути нашего, если сие позволительно так выразить, уткнулись в роскошные ворота шато, и все мои чувства тотчас были под натиском всевозможных впечатлений: обоняние – изысканных запахов парфюма, собак, растений и сафьяна; зрение – многоцветья красок и причуд объемов и форм, как пейзажа местнаго, так и людей, а такоже животных, в него помещенных; слух – сладостных или таинственных звуков, из коих не последнее место занимали музыка и журчанье фонтановых струй; осязание – гладких поверхностей (кажется, ничего шероховатаго или грубаго наощупь в шато не допускается или, сказать иначе, из него изгоняется!). Интуиция же моя болезненно трепетала, предвкушая завершение долгой нашей комиссии.

Брат мой Гастон при виде столь великаго числа прелестниц, коими изобилует сия местность, повел себя наподобие жука, т. е. улегся на спинку, поджал ножки и весьма удачно прикинулся дохлым. Прелестницы из любопытства по-разному вращают его и уязвляют усиками, но тот остается бездвижен. Узнаю Гастона! Милый, бедный, любезный братец мой, он рожден стать стариком, чудаковатым дядею многочисленных внучатых племянников, коим и соделается, ежели задача наша будет теперь разрешена.

Как удалось мне установить, брат мой не без литературного дарования (это, разумеется, порода!), но на какие пустяки расходует он чернила! Забирая из экипажа, по прибытии нашем, свои вещи и в поисках платка, уроненного под сиденья, вдруг явились передо мною гораздо скомканные листки почтовой бумаги, исчерканные по всем направлениям гастоновым почерком! Движимая сестринской любовью, я утаила свою находку, а после расправила ее и теперь вкладываю в походной свой журнал, дабы впоследствии использовать для полнаго и наивозможно правдиваго разсказа о путешествии нашем.