Несчастный скиталец

Отрывок из скомканнаго письма Гастона

…Питались мы всю непогоду одними сухарями. Невозможно было даже развести огня, чтобы приготовить кофию. И все три дни обходился я даже без курения табаку, ибо сестрица моя Эмилия недопускала курить в карете, а выходить вон не было у меня охоты. Поначалу я сильно раздражался и клял судьбу, но нашел вскоре изрядный способ супротив невзгод, а именно – крепкий сон. Убаюканный чавканьем колес по раскисшей дороге и стуком капель о крышу экипажа, дремал я и грезил предовольно. Во сне предо мною вставали любезныя сердцу картины из прошлой моей жизни, так что пробуждаться вовсе не хотелось. Мои же спутники, зря безмятежность мою, не в шутку разсердились. Отчего иные люди не могут выносить подле себя счастливого человека? Оные изобретали различных способов меня толкнуть, пихнуть и ежеминутно окликали за каким-то вздором. Особливо при этом старалась Эмилия. Покуда я бодрствовал, она едва удостаивала меня взглядом. Но стоило мне смежить очи, как сейчас же я делался ей надобен. Признаюсь, уже разбуженный, я подолгу в этом не показывал виду, напротив – притворялся крепко уснувшим. О, сестрица моя приходила от ярости в изступление! Медовым голосом зачинала она обсуждать со своим женихом некоторые странныя и глупыя манеры, якобы мне присущие. Доставалось и наружности моей. Таким образом совершил я несколько о себе открытий, как-то: обладаю я противным голосом, нос у меня от ежечасных сморканий похож более на сливу, глаза у меня водянисты и пренеприятно выпучены и прочая. На месте единокровной сестры моей я бы остерегся наводить критиков на мою внешность, ибо благодаря родству мы более с ней схожи, чем она мнит. Слушая сии куриозные выпады, я более потешался, нежли страдал.

Всему, однако-ж, конец бывает. Приключился конец и непогоде. Тучи развеялись, мгла разступилась, и мы обнаружили себя в некоем лесочке, светлом и пригожем.

Так как карту дорожную Милушка недавно истрепала и замуслила, пришлось нам признаться, что мы сбились с дороги…

(Здесь несколько бумаги оторвано – наверняка тою же злокозненною собаченкою, – однакож, судя по дальнейшему, смысл гастоновых писаний отнюдь от сего ущерба не пострадал. – Приписка Эмилии)

Утро выдалось ласковое и всякая певчая птица в кустах заявляла о своих чувствах. Эмилия, заслышав их, принялась особым образом вздыхать. Я, сестрицу свою изучив, уже понял, что у оной на сердце скопилось изрядное количество нежных слов в адрес Миловзора, и ежели она сих слов не выскажет, то может через это и умереть. Пожалев сродницу, взял я арбалет, свистнул Милушку и отправился в лес, якобы для охоты.

Некие древние властители, в претензии на оригинальность, употребляли в пищу язычки певчих птиц под особливым тонким соусом. При желании и я мог оным владыкам уподобиться, потому как никакой иной дичи, кроме певчей, не встречал. Но желания такового во мне не возникло. Я все больше слушал и бродил без цели. Всякое общество, кроме собачки моей, было бы мне в тягость. Всякия думы порождали в голове моей блуждающия мигрени и обмороки. Ради сих причин ни об чем я не размышлял, а токмо дышал чистейшим воздухом, в котором носились свежайшие ароматы. Однако блаженство мое недолго длилось – сзади услыхал я довольно скоро треск сучьев, пыхтение и причитания. Милушка, насторожившись, залаяла.

– О, горе! – воскликнул аль-Масуил (а то был он). – И в этой глуши, где на сто верст едва сыщется два человека, нет мне покою!

– Ну так и ступайте себе в другую сторону, – возразил я. Проклятый колдун, узнав мой голос, весь искривился.

– Не премину, – рек он и с тем удалился.

Я вздохнул было с облегчением, ан нет! Зрю – через три минуты, не более, вновь выходит аль-Масуил из чащи, с другой теперь стороны, и мечет в меня суровыя взоры.

– Никак вы преследуете меня, сударь! – обвиняющим тоном вскричал он. – Чего ж вам надобно?

Я поразился.

– К чему мне вас преследовать? Ради каких причин?

Аль-Масуил пробормотал злобно:

– Может, вы зарезать меня хотите, почем я знаю?

На это я только плюнул. Колдун же государев, продираясь сквозь валежник, побрел прочь. Дабы оный в третий раз мне не попался на вид, я уже нарочито в противную от него сторону пошел. Но что же? Вновь его безобразная личность таращится на меня из кустов.

– Как вы сие объяснить полагаете? – язвительно вопросил чародей.

Имея строение ума критическое (!!! – приписка Эмилии), я нашелся ответить:

– Сдается мне, сударь, вы заблудились.

– Я? Заблудился? Это вы, когда вас на свет производили, заблудились! Да будет вам известно, что мне нет равных в лесу, степи и на болотах. Я тайны природы ведаю запросто, ибо прилежно их изучил.

Видя, что гляжу я на него с сомнением, он загорячился и рек:

– Вот, к примеру, ведомо мне, что мох, именуемый «Лешачья борода», растет на древесах непременно с полночной стороны.

– Сие вздор, – отвещал я, – посмотрите хоть бы на сей дуб. Мох зарос его кругом. С которой же стороны полночь?

Аль-Масуил немедля выпучил глаза – сие обозначет у него крайнюю озадаченность.

(Здесь бумага обрывается, опять поеденная собакою. Не знаю уж, что соблазнительного для своего вкуса обнаружила в сих писаниях бездельная собаченка!)