Несколько (довольно странных, если вдуматься) историй про царя Соломона

Странная история номер 2: Про царя Соломона и пару красивых волосатых ног

В одно прекрасное утро (а такие, как уже говорилось, выпадают на царскую долю нечасто) царь Соломон лежал на подстилочке в своём красивом царском саду и ругался с группой протестных павлинов. Вообще-то царь забрался в сад, чтобы спокойно полежать на подстилочке с книжкой в надежде, что подчинённые не найдут его и не заставят работать (цари, бедняжки, работают с утра до ночи: ты и в шесть утра царь, и в обед царь, и в час ночи тоже царь; трудная жизнь). Подчинённые и правда пока что не нашли Соломона — зато его нашла эта самая группа протестных павлинов и тут же приступила к царю с политическими протестами.

Надо сказать, что царь Соломон умел понимать язык птиц и зверей и обычно находил это обстоятельство довольно удобным — но только не при встрече с протестными павлинами. Павлинов привозили ко двору Соломона из далёкой страны Савы всякие люди, которым казалось, что подарить царю красивую птичку — это самое оно. Всё остальное, мол, у царя уже есть, не хватает только красивой птички. К сожалению, эти люди, в отличие от Соломона, не понимали языка зверей и птиц и не могли в полной мере оценить беседу с павлином. Особенно — с группой протестных павлинов. А Соломон, увы, мог. И стоило ему уйти куда-нибудь в сад, чтобы спокойно полежать на подстилочке с новым томом из серии «Жизнь замечательных царей», как эта самая группа протестных павлинов приходила и начинала с бедным царём собачиться. Вот и этим утром у царя случился с савскими павлинами очередной неприятный разговор.

— Лежите, значит, — сказали протестные павлины.

— И вам доброе утро, Капитан Очевидность, — пробурчал царь. Он даже не посмотрел на павлинов в надежде, что павлины куда-нибудь уйдут. Но павлины никуда не ушли. — Книжки читаете, — сказали протестные павлины.

На это царь даже отвечать не стал.

— А сегодня, между прочим, среда, — сказали протестные павлины.

Соломон даже начал водить специальной указочкой по страницам книги, чтобы павлины увидели, как сосредоточенно он читает. Но это тоже не помогло.

— А завтра четверг, — уточнили протестные павлины.

Царь Соломон застонал и начал тыкать себя указочкой в висок, будто надеялся из неё застрелиться (кажется, в этот момент царь Соломон изобрел пистолет — но, увы, об этом никто никогда не узнал).

Если вы когда-нибудь беседовали с кем-нибудь протестным, а особенно — с протестным павлином, вы должны знать, что описанный выше разговор отлично передаёт павлинью манеру общения. Протестные павлины довольно долго спокойно говорят тебе совершенно очевидные вещи, пока ты не начинаешь думать, что даже птица, у которой мозг весит меньше вишни, не может вести себя настолько идиотским образом просто так. Ты начинаешь думать, что протестные павлины, наверное, на что-то такое намекают. А когда ты думаешь, что кто-нибудь на что-нибудь намекает, ты начинаешь нервничать. И бедный царь Соломон, естественно, занервничал.

— Птицы, — жалобно сказал царь Соломон — я же знаю, чего вы от меня хотите. Не будет вам этого, птицы. Подите от меня прочь, а не то я, реально, сейчас окончательно доизобрету пистолет, и это плохо кончится для всех нас.

— Как же мы пойдём прочь? — сказали протестные павлины. — Мы не можем пойти прочь, у нас гражданская миссия.

И протестные павлины энергично затрясли в воздухе самодельными транспарантами. Протестные павлины уже в третий раз приходили к царю Соломону с протестными транспарантами, и Соломон, хотя и старался не смотреть на павлинов, успел выучить эти транспаранты фактически наизусть. Там было написано: «Дьяволу место в преисподней!», «Иерусалим без копыт!» и «Вы нас даже не представляете!». Что значил последний транспарант, царь Соломон даже не представлял (и представлять не хотел). Зато, к сожалению, он хорошо представлял себе, на что, собственно, намекают два первых плаката. Дело в том, что завтра, то есть в четверг, в Иерусалим должна была приехать для проведения важных политических переговоров царица Савская. То есть правительница той самой страны Савы, из которой павлины когда-то прибыли жить в Израиль. А с теми, кто прибывает откуда-нибудь жить в Израиль, иногда случается странная вещь: они начинают относиться к своей прежней стране с неприязнью и подозрением. И с савскими павлинами случилось именно это. (Они, кстати, свирепели, когда их называли «савскими павлинами», и требовали считать себя совершенно израильскими павлинами. И судя по тому, как эти павлины любили собачиться со своим правителем, маршировать с плакатами и требовать справедливости, они и правда могли считаться совершенно израильскими павлинами.)

Так вот, эти протестные павлины были твёрдо убеждены, что царица Савская — вовсе не та красивая молодая женщина, которой её представляет лояльная савская пресса, а сущий дьявол. Причём когда протестные павлины говорили «дьявол», они имели в виду самого настоящего дьявола. То есть ужасного мерзавца, от которого на земле происходит всё самое плохое. Он душит свободу слова, разваливает систему образования, лично (каким-то образом) отвечает за снижение уровня рождаемости, заставляет зависать ваши Xbox и PlayStation посреди восьмидесятого уровня, и так далее. Так что можно понять, почему протестные павлины, твёрдо уверенные, что царица Савская — дьявол, только притворяющийся красивой женщиной, не желали её приезда в Иерусалим. Сколько Xbox-ов могло погореть на корню! Страшно даже подумать. И павлины каждую среду собирались в царском саду с транспарантами — протестовать.

— Воля ваша, граждане, а только вы совсем ума решились, — сказал царь Соломон печально. — Ну почему дьявол? Какой дьявол? Нормальная тётка, очень даже, говорят, красивая. Что вы к ней пристали?

— Дьявол и дьявол, — сказали протестные павлины. — А не верите — вот вам, ваше величество, важный факт: у ней копыта.

Тут царь Соломон опять принялся тыкать себя палочкой для чтения в висок. К его большому сожалению, от этого ничего не произошло.

— Копыта, копыта, — сказали протестные павлины. — И даже нераздвоенные.

Царь Соломон лёг лицом в книжку и немножко так полежал. От этого павлины не исчезли, зато царю Соломону вдруг пришла в голову очень мудрая мысль. И он даже захихикал, хотя цари обычно не хихикают: они или разражаются грозным хохотом, или, напротив, очень тихо ухмыляются. И то и другое делается с целью навести на подданных ужас. Но поскольку царь Соломон совершенно не хотел наводить на павлинов ужас (они сами наводили на него ужас, чего там), он совершенно искренне захихикал.

— Копыта, значит? — переспросил он.

— Даже и не раздвоенные, — строго сказали протестные павлины.

— Дорогие котики, — ласково сказал царь Соломон. — Приглашаю вас завтра, то есть в четверг, ко мне во дворец независимыми наблюдателями. Вы сможете совершенно независимо пронаблюдать, дьявол эта женщина или не дьявол.

От этого протестные павлины немножко обалдели. Протестные павлины всегда немножко обалдевают, когда им предлагают собственными глазами убедиться, что они неправы. Они совершенно не готовы к такому повороту событий. Но отступать было некуда.

— Только мы сразу предупреждаем, — сказали протестные павлины, — Если она попробует прямо посреди дворца отбросить копыта и незаметно сунуть их в мусор, мы будем падать на урну грудью и взывать к международным организациям.

— Да пожалуйста, — сказал царь Соломон. Он даже представил себе эту замечательную сцену — и опять с удовольствием захихикал. А потом встал и отправился во дворец, оставив протестных павлинов в тревожном недоумении.

Всю ночь во дворце царя Соломона что-то строили. Точнее — что-то ломали. А ещё точнее — ломали пол. И не где-нибудь, а у самого входа в царскую приёмную. И когда рано утром секретарь царя Соломона Азария явился доложить, что царица Савская уже объезжает пробку около центрального рынка и буквально минут через пятнадцать-двадцать явится во дворец, он, распахнув дверь в царскую приёмную и едва сделав первый шаг, отпрыгнул назад и завопил:

— Прам-м-м-матерь моя Л-л-л-лея!.. — хотя обычно подобных эмоциональных всплесков себе не позволял и вообще отличался нездоровой невротической сдержанностью.

А дело в том, что Азарии показалось, будто он вот-вот свалится в бассейн. На самом деле никакого бассейна перед Азарией не было: просто ночью по приказу Соломона пол у самых дверей царской приёмной разобрали, а вместо него сделали углубление с водой. И теперь в этой воде бодро плескались разнообразные местные рыбки (и даже плавало несколько резиновых уточек, чтобы рыбкам не было скучно). Сейчас трудно установить, что произвело на секретаря Азарию такое сильное впечатление — вода под ногами или вид десяти-двенадцати резиновых уточек в восемь часов утра, — но Азария взялся за сердце, прислонился к дверному косяку и немножко так постоял.

— Нечего, нечего притормаживать, — ласково сказал Соломон. — Работать пора, что ж это вы, товарищ, не работаете?

Обычно это Азария заставлял Соломона работать, и царю редко удавалось взять реванш, так что царь очень развеселился. Чем ещё больше насторожил протестных павлинов, явившихся во дворец наблюдать, как положено, с утра пораньше. И когда Азария, бормоча себе под нос что-то неприятное, осторожно перепрыгивал через крупного резинового селезня, гонцы сообщили, что царица Савская со всею своею свитою добралась наконец до дворца.

Когда царь Соломон увидел, как царица Савская идёт к дверям его приёмной, он даже забыл про рыб, селезней и всё такое. Он только стоял и думал: «Какая красивая женщина!» И даже про то, что он вообще-то царь, тоже забыл. Она и правда была очень красивая женщина, эта царица Савская. Которая, кстати, тоже смотрела на царя и не могла не отметить, что Соломон и сам-то очень даже ничего. Но она была настоящая женщина, эта царица Савская, и даже такая приятная мысль не могла заставить её забыть, что она царица. Так что царица Савская шла навстречу царю Соломону чинной походкой, которой обязаны ходить на людях все царицы (наедине с собой, мы уверены, они или скачут, как резвые козы, или, наоборот, позволяют себе расслабиться, ссутулиться, свесить руки и шаркать ногами в своё удовольствие). И тут случилось происшествие.

Если кто-нибудь когда-нибудь станет рассказывать вам про мудрость царя Соломона, он непременно упомянет именно это происшествие. Он станет убеждать вас, что царь Соломон проявил свою знаменитую мудрость именно в тот момент, когда велел устроить запруду с рыбками прямо у дверей приёмной. И будет неправ. Царь Соломон, как вы сейчас убедитесь, ещё ярче проявил свою знаменитую мудрость в совсем другой момент.

Да, конечно, царица Савская шла себе чинной походкой, шла — и вдруг осознала, что у неё прямо под ногами плавают рыбы! И сделала то, что сделал бы на её месте каждый человек — от неожиданности завизжала и отскочила назад. А поскольку она была женщина, она не просто отскочила, а ещё и подхватила обеими руками подол своей длинной-длинной, скрывающей ноги юбки. И протестные павлины, а также другие независимые наблюдатели, а также придворные, а также рыбы и селезни воочию убедились, что у царицы Савской нет никаких копыт.

Так вот — если кто-нибудь когда-нибудь станет рассказывать вам историю про мудрость царя Соломона, он на этом самом месте и остановится. И будет, как уже говорилось, неправ. Дело в том, что у царицы Савской действительно не было никаких копыт — у неё были самые обыкновенные ноги. Только очень волосатые. Нет, правда, очень волосатые. Очень, очень, очень, очень волосатые. То есть по-настоящему волосатые. И царь Соломон, заранее твёрдо знавший, что никаких копыт у царицы Савской нет, всё-таки изумился такой необычной волосатости её волосатых ног. И допустил ужасную, непростительную ошибку. Он в изумлении воскликнул:

— Прам-м-м-матерь моя Л-л-л-лея!..

И тут царица Савская медленно побледнела. А потом медленно покраснела. А потом затрепетала ноздрями так, как это умеют делать только восточные женщины перед объявлением беспощадной, всепоглощающей, кровопролитной войны, в которой они твёрдо намерены стереть с лица земли вас и всё ваше царство. А ваших павлинов зажарить и съесть. А вашего секретаря Азарию отправить на урановые рудники младшим копальщиком (можете представить себе, что почувствовал бедный Азария!). Словом, изничтожить вас окончательно и бесповоротно. Потому что вам не понравились их ноги.

И вот тут-то и проявила себя та самая удивительная мудрость царя Соломона, за которую мы так ценим его даже сейчас, три тысячи лет спустя. Потому что царь Соломон быстро сказал:

— Прам-м-м-матерь моя Л-л-л-лея!.. Красота-то какая!..

Царица Савская на секунду перестала трепетать ноздрями и внимательно всмотрелась в царя Соломона. А царь Соломон смотрел на неё совсем не так, как смотрят на женщину, чьи ноги вам не понравились. Нет — царь Соломон смотрел на неё с большим восхищением.

— Красота-то какая! — повторил царь Соломон. — А можно ещё раз?..

— Хам! — сказала царица Савская очень довольно.

— Извините, не сдержался, — сказал царь Соломон и помог царице Савской перебраться через лужу с рыбами. А Азария с большим облегчением начал раскладывать на царском столе всякие бумажки, нужные для важных политических переговоров. У него дедушка, старый эсэр, ноги протянул в урановых рудниках много лет назад, и мысль о том, что он, Азария, может спокойно оставаться секретарём при царском дворе, очень его грела.

— Ты, дружок, протестантов-то покорми, — ласково сказал Азарии царь Соломон и посмотрел на пристыженных протестных павлинов. — Протестанты завтрак пропустили, им это вредно. Стране нужна здоровая, бодрая оппозиция.

И Азария, который при любых других обстоятельствах был бы совершенно взбешён поручением покормить какую-то домашнюю птицу, вспомнил про урановые рудники и бодро отправится на кухню за отрубями.

А царь Соломон и царица Савская сели за важные политические переговоры. Но время от времени царь Соломон отвлекался и думал: «Какая красивая женщина!» А царица Савская поглядывала на царя и честно говорила себе, что царь, в сущности, очень даже ничего. И позже, когда их отношения стали куда менее официальными, царь Соломон и царица Савская часто лежали в саду на подстилочке, отгоняли протестных павлинов (желавших узнать, почему царь покупает себе золотые колесницы на деньги налогоплательщиков) — и спорили о том, у кого из них ноги волосатее и красивее.

И царица Савская всегда выигрывала.