Несколько (довольно странных, если вдуматься) историй про царя Соломона

Странная история номер 3: Про царя Соломона и одного матёрого демона

В одно прекрасное утро царь Соломон, ожидая, когда ему подадут положенный царский завтрак, от избытка хорошего настроения дразнил матёрого демона Асмодея. Матёрого демона Асмодея и израильского царя Соломона связывали долгие и сложные отношения. Демон, если посмотреть на него нашими глазами, был злобным, неприятным существом размером с небольшую гору. У него было слишком много глаз и слишком много шерсти. Глазами Асмодей все время злобно зыркал, а шерстью Асмодей все время обильно линял, и если бы не множество прислуги, более или менее регулярно пылесосившей дворец царя Соломона большими пылесосами на мышечной тяге, Соломон, скорее всего, предпочёл бы поработить какое-нибудь другое существо, менее глазючее и линючее. А Соломон, если посмотреть на него глазами матёрого демона Асмодея, тоже был тем ещё подарочком: поработил бедную зверюшку непацанскими волшебными методами — при помощи магического кольца, дающего кому угодно невероятную силищу. А поработив, заставлял постоянно делать что-нибудь полезное: то Храм строить, то колодцы рыть, то вести с сирийскими демонами дипломатические переговоры по совершенно очевидным территориальным вопросам. Силищи у демона Асмодея было хоть отбавляй, но тот факт, что задания Соломона были именно что полезными, приводил его в ярость: демоны ужасно не любят делать что бы то ни было полезное для кого бы то ни было — кроме себя. А вдобавок ко всем обидам, по утрам царь Соломон любил заявиться к матёрому демону в пещеру и как следует подразнить его перед завтраком. Матёрый демон Асмодей и сам любил хорошую шутку, так что при других обстоятельствах царь Соломон, в свою очередь, наверняка понравился бы Асмодею. Но порабощённые демоны — существа принципиальные и мстительные. Так что Асмодей любил пофантазировать о том, как однажды покажет этому царю Соломону.

Когда царь Соломон вошел в пещеру, матёрый демон Асмодей сидел на огромных нарах и печально разглядывал свои гигантские нижние конечности. На эти самые конечности были натянуты изодранные в клочья носки, явно совсем новые, а сквозь носки торчали длинные и острые зеленоватые демонические когти.

— Ноготочки-то подстригать надо, — сказал Соломон доброжелательно. — Носочки-то хорошие были, а? Египетский хлопок, фирма. Я и сам хорошие носочки люблю.

— Отвянь, начальник, — мрачно сказал матёрый демон Асмодей. Он кое-как смирился со своим порабощённым положением, но принципиально считал вежливость по отношению к вохре делом, мягко говоря, зазорным.

— Зубки бы ещё хорошо чистить иногда, — сказал Соломон доброжелательно. — А то от тебя, лапонька, так пахнет, как будто у тебя во рту баран издох.

— Ну и издох, — довольно сказал матёрый демон Асмодей и нарочно хорошенько дыхнул на царя Соломона. — Ещё вчера. Мне его жевать было лень.

— Ты мой зайка, — сказал Соломон с умилением.

Асмодей искренне ему нравился. Как и многие еврейские цари, царь Соломон вообще любил поработить что-нибудь эдакое, грубое и неотёсанное. Грубое и неотёсанное умиляло царя Соломона своею близостью к природе, давно утерянной в мире рафинированной интеллигенции.

— Вообще тут бы прибраться не помешало. — сказал Соломон, оглядывая пещеру матёрого демона Асмодея. Прибраться в этой пещере очень бы даже не помешало: на полу валялись многочисленные изорванные носки и пустые меха из-под кармельского вина, в углу лежала надколотая статуя Голиафа в натуральную величину, а возле потухшего кострища виднелась груда обглоданных бараньих ножек. — Тут, лапонька, не то что баран — тут мухи скоро начнут дохнуть, едва залетевши.

— Я тебе что, уборщица? — грубо сказал демон Асмодей. — Ты уборщицу пришли, начальник, пусть приберётся.

— Не пришлю, — сказал царь Соломон, которого недаром считали очень мудрым человеком, и погрозил матёрому демону Асмодею царским пальцем со сверкающим волшебным кольцом. — Ты эту уборщицу непременно съешь, скотина ты эдакая.

— Не съем, но понадкусываю, — ухмыльнулся Асмодей. Он, как уже говорилось, любил хорошую шутку.

— Нет на тебя, Асмодей, управы, — сказал царь Соломон печально. Асмодей действительно ему нравился: хороший демон попался, только нервный немножко.

— Как это нет управы, начальник? — льстиво сказал матёрый демон Асмодей и в знак смирения зашевелил зелёными когтями на ногах. — Ты на меня управа. Облапошил бедную зверюшку, окрутил своей царской магией, работать вот заставляешь…

— Тебе, Асмодей, лишь бы дурачиться, — сказал царь Соломон ещё печальнее. — Думаешь, мне нравится тебя в пещере держать? Я б с тобой, Асмодей, дружил. У нас ведь, Асмодей, много общего. У тебя силища — ух! Ну и у меня, как видишь, силища — ух. Интеллектуальная. Мы б с тобой на пару такого наворотили! Страну бы с колен подняли. А то знаешь, каково одному царствовать? Ужас и мрак. С тех пор, как фараон Сиамон умер, и поговорить толком не с кем. Один, один я на вершине власти.

— Так уж и один? — льстиво сказал матёрый демон Асмодей. — Да у тебя, начальник, одних жён восемьсот сорок человек. Они тебя, небось, любят. Носки штопают, всё такое. Разве ты с ними поговорить не можешь?

Царь Соломон посмотрел на Асмодея слегка затравленно.

— Ты, лапонька, пытался когда-нибудь поговорить с восьмьюстами сорока женщинами? — спросил он.

— Нет, — сказал Асмодей честно. — Господь миловал.

— Ну так и молчи, — печально сказал царь Соломон и тяжело вздохнул от жалости к себе.

Потому что царь Соломон был, конечно, очень, очень, очень мудрым человеком — но всё-таки просто человеком. И у него были свои слабости. А матёрый демон Асмодей вдруг тихонько улыбнулся и как-то нехорошо зыркнул на Соломона всеми своими глазами одновременно — но царь Соломон с тоской размышлял о своей сложной семейной жизни и ничего не заметил. А матёрый демон Асмодей льстиво сказал:

— Ты, начальник, не журись, — (то есть на самом деле демон Асмодей сказал совсем другое слово, но мы не будем его повторять, потому что оно довольно грубо звучит даже в устах матёрого демона с зелёными когтями на ногах). — Ты мне тоже нравишься, ты хороший человек, хоть и, уж прости, бабник немножко. А только ты извини, но никакой дружбы между нами выйти бы не могло.

— Это почему это? — немного обиженно спросил царь Соломон.

— Да потому, начальник, что я бы такой дружбы не потерпел, — сказал демон Асмодей сладким-сладким голосом и честно-честно зазыркал всеми своими глазенапами. — Уж слишком ты, начальник, откровенно меня сильнее. И кольцо твоё волшебное тут, извини, ни при чём. Я ж вижу настоящую силу, не дурак. А я гордый, извини. У меня папа был такой гордый, что один раз сам себе палец откусил, лишь бы на лесоповале дрова не пилить. А я и того гордей буду. Я твоей силе завидовать стану. А такая дружба — это, начальник, не дружба.

— Да ладно тебе, — искренне удивился царь Соломон. — Я, конечно, это самое… Слежу за собой. Правильно питаюсь раз шесть в день. Бегаю вокруг дворца от своего секретаря каждое утро, чтобы он меня работать не заставил… Я знаешь сколько ананасов могу одной рукой поднять?

— Миллион, наверное, — льстиво сказал матёрый демон Асмодей.

— Тридцать штук, — гордо сказал царь Соломон. — Это если их в мешок сложить, конечно. Без мешка только один могу, остальные на землю сваливаются.

— Сила-а-а-ач! — восхищенно сказал матёрый демон Асмодей и даже захлопал от восторга нижними лапами так, что когти загрохотали, а верхние умилённо сложил на груди.

— Стараюсь, — скромно сказал царь Соломон. Потому что он, как уже говорилось, был, конечно, очень мудрым человеком — но всё-таки просто человеком.

— Вот и не выйдет у нас, начальник, никакой дружбы, — сказал матёрый демон Асмодей очень, очень огорчённо. — Скажем, придёшь ты ко мне в гости, съедим мы с тобой по парочке баранов, выпьем чего-нибудь приятного бочек восемнадцать — и захотим в шутку побороться. Безо всякого кольца, конечно, — по-честному, по-пацански. Тут-то ты меня — р-р-р-раз! — и на лопатки. А я такого позора не переживу. Гордый я, начальник.

— Да куда ж я тебя на лопатки! Да ты меня одним пальцем на лопатки! Ты ж громадина! — воскликнул польщённый царь Соломон.

— А вот и нет, а вот и нет! — заупрямился матёрый демон Асмодей. — Я громадина, а ты, начальник, силища! Ловчища! Силища, ловчища и хваталища, и даже безо всякого кольца!

— Да вот увидишь, вот увидишь, — воскликнул возбуждённый царь Соломон и в одну секунду сорвал с пальца и бросил на пол своё волшебное кольцо. — Давай, хватай меня! Не стесняйся!..

В тот же миг хитрый и матёрый демон Асмодей, освобождённый от заклятия Соломонова кольца, сгреб царя одной лапой, выскочил из пещеры, издал ужасный демонический вой — и стал таким громадным, что когтями одной ноги сумел покрепче врыться в землю, а когтями другой ноги (рассказывали потом люди) — зацепиться за небесный свод (растяжка у него тоже, видимо, была ничего). А закрепившись, таким образом, как следует, матёрый демон Асмодей радостно захохотал — и бросил царя Соломона себе в рот.

— А ну прекрати! — закричал царь Соломон, уже поняв свою ошибку и стараясь дышать пореже, потому что во рту у демона Асмодея пахло не только мёртвыми баранами, но и финиковыми тянучками — ужасная смесь ароматов, если честно. — Кончай это, зараза! На губу пошлю! Неделю в карцере! На питах и воде!..

Но матёрый демон Асмодей только захохотал ещё громче — а потом изо всех сил плюнул. И несчастный царь Соломон, вопя и размахивая руками, пронёсся по воздуху от самого своего дворца — через весь Иерусалим — к главным городским воротам. И прямо за этими воротами со всего маху плюхнулся в траву. И некоторое время отлёживался в этой самой траве, как, безусловно, отлёживались бы вы, если бы огромный лохматый демон плюнул вами через весь Иерусалим аж за самые ворота. А матёрый (и совершенно бессовестный) демон Асмодей — хоп! — и обернулся царём Соломоном. А потом схватил с земли волшебное царское кольцо, со всей силы забросил его далеко-далеко в море и, посмеиваясь, отправился прямиком во дворец.

И вот следующим утром (хочется сказать — «прекрасным утром», но насколько это утро было прекрасным, мы сейчас ещё поглядим) бедный царь Соломон проснулся, стеная и охая, в траве за запертыми воротами собственного царского города от того, что какой-то стражник тыкал его копьём в бок и говорил, что нельзя валяться в пограничной зоне. И это царю Соломону очень не понравилось. А матёрый демон Асмодей проснулся в роскошной царской кровати от того, что его тыкал карандашом в бок строгий секретарь царя Соломона Азария.

— Вставайте, ваше величество, — недовольно сказал Азария (он всегда разговаривал с царём Соломоном недовольно, потому что ему казалось, что царь мало работает). — Бумаг на подпись накопилось. Работы — край непочатый. И вообще, у вас сегодня встреча с профсоюзом вифлеемских плотников.

Матёрый демон Асмодей с наслаждением потянулся в большой, просторной царской кровати.

— И работу поработаем, и бумажек понадпишем, и плотники люди славные, — сказал он с удовольствием. По сравнению с тасканием на себе камней для постройки Соломонова храма или лесоповалом на склонах галилейских холмов царская работа была для матёрого демона Асмодея — так, плюнуть и растереть. При мысли об этой работе он даже рассмеялся от удовольствия. — Поработаем, славненько поработаем, — сказал матёрый демон Асмодей, которого Азария, конечно, принимал за царя Соломона.

Азария, надо сказать, несколько изумился. Он ещё ни разу не видел, чтобы царь особенно рвался работать. Мало того, Азария исправно посещал разнообразные конференции, на которых царские секретари обменивались профессиональным опытом. Так вот, ни от одного секретаря на свете Азария не слыхал, чтобы при слове «работать» глаза у царя зажигались таким умилением, каким они сейчас зажглись у матёрого демона Асмодея. А матёрый демон Асмодей тем временем хорошенько почесался, прокашлялся, утер нос краем царской простыни и строго сказал секретарю Азарии:

— Барана давай неси. Завтракать буду.

— Барана? — изумлённо переспросил Азария.

— Хлипкий ты, — сказал матёрый демон Асмодей, окинув Азарию задумчивым взглядом. — Ладно, не неси — пусть своими ногами идёт. Я его сырым съем.

— Ат-т-т-тлично, — сказал секретарь слабым голосом. — Рецидивчик у нас пошёл, значит. На две таблеточки переходим с сегодняшнего дня. На всякий случай: кроме баранов сырых ничего не надо? Русалок жареных не хотим? Камелопардов копчёных? Вяленых, может, единорогов?

— Копчёного я не ем, это для почек нехорошо, — сказал Асмодей с достоинством.

Тут с Азарией случилось — может быть, впервые в жизни — удивительное происшествие: он растерялся. Растерявшись, он не нашёл, что сказать. А поскольку до этого Азария всегда, всегда, всегда находил, что сказать в абсолютно любой ситуации, он, поражённый этим новым экзистенциальным опытом, развернулся и тихо вышел из комнаты. А матёрый демон Асмодей ещё раз с наслаждением потянулся в мягкой царской кровати, после чего сел и стал шарить наманикюренными ногами по полу в поисках мягких царских тапочек. Он предвкушал очень, очень, очень приятную жизнь.

А в это самое время бедный царь Соломон, потирая простуженную спину, потихоньку добрёл до ворот собственного дворца и принялся в них стучать. В воротах открылось ма-а-аленькое окошечко, из которого выглянул очень приветливый стражник.

— Добрый день, — сказал стражник приветливо.

— Добрый день, — сказал царь Соломон радостно. Ему понравилось, что у дворцовой стражи такие простые, демократичные манеры. Никаких поклонов, никакого битья челом перед царём-батюшкой.

Тут возникла пауза. Стражник приветливо смотрел на царя, а царь — на стражника.

— Ну же, — нетерпеливо сказал Соломон, — пошевеливайся, дружочек, очень я есть хочу.

Приветливый старжник ласково улыбнулся царю Соломону и сказал:

— Вы, дорогой гражданин, погуляйте немножко, часов до двенадцати буквально. У нас милостыню как раз в двенадцать раздают. И супом кормят буквально всех желающих. Вот прямо тут на травке и кормят, вы присаживайтесь. Сегодня, говорят, гороховый суп будет. Вам понравится. Всем нищим нравится — он, говорят, нажористый.

Царь Соломон с удовольствием засмеялся. Ему было приятно, что этот остроумный стражник разговаривает с царём так по-свойски. «Значит, — подумал Соломон, — народ меня не боится, а уважает». Будучи очень мудрым царём, Соломон хорошо понимал, что именно такого отношения к себе царю и следует желать от своего народа.

Стражник тоже засмеялся и закрыл окошечко.

Царь Соломон подождал, когда ворота откроются. Но ворота не открылись. Царь Соломон, уставший, голодный и испачканный, а также немножко шмякнутый об землю, почувствовал, что шутка затянулась. Он снова постучал в окошечко.

Приветливый стражник снова выглянул наружу.

— Давай же, дружочек, впускай меня, — сказал Соломон нетерпеливо.

— Так я же вам уже объяснил, дорогой гражданин, что у нас нищих кормят с двенадцати часов. Вы потерпите, пара часиков осталась буквально, — сказал приветливый стражник. Его бабушка и дедушка были родом из одного очень бедного египетского штетла и научили его относиться к тем, кому не повезло в жизни, с большим терпением.

Тут Соломон окончательно решил, что шутка затянулась.

— Пошутили — и хватит, милок, — сказал он строго. — Царь кушать хочет, открывай давай.

— А-а-а, — ласково сказал стражник и улыбнулся. — Так вы ца-а-а-арь. Очень, ваше величество, приятно познакомиться. У нас тут кроме вас ещё два царя каждый день приходят. И четыре царицы Савских. И другие ответственные лица в довольно значительных количествах. Так что вам понравится. Один царь, правда, больно строгий. Вчера фасолевым супом господина архангела Михаэля облил, за непочтение — тот у него питу перехватил.

И тут бедный царь Соломон понял, что его принимают за сумасшедшего бродягу.

— Я царь Соломон! — закричал он рассерженно.

— Я разве спорю? — сказал приветливый стражник и вздохнул. — Я ж не спорю.

— Да нет! — закричал царь Соломон. — Я настоящий царь Соломон!

— Вы уж меня извините, уважаемый гражданин, — сказал стражник строго. — А только царь Соломон ровно пять минут назад в садике изволили гулять в сопровождении своего секретаря Азарии и всякие бумажки очень бодро подписывали, так что господин Азария даже диву давался. А вы, уважаемый гражданин, напрасно меня запутываете на рабочем месте. Так что если будете громко нарушать покой окружающих, я велю благотворительной кухне, чтобы вам сегодня десерта не давали.

Бедный царь Соломон схватился за голову: он понял, что гадский демон не только принял его, царский, облик, но и своими бессовестными лапами подписывает какие-то государственные бумаги — и может наворотить в Соломоновом царстве каких-нибудь ужасных дел.

— Миленький, — жалобно сказал Соломон стражнику, — послушай, это не царь, это демон Асмодей, поганец такой. Я его, понимаешь, поработил с помощью волшебного кольца. А потом он меня, дурака, лестью взял — я кольцо своё волшебное с пальца стянул, чтобы силами с этим мерзавцем померяться, а он его — хвать! А меня — ам! И выплюнул аж за Иерусалимские ворота. Понимаешь?

Увы, по мере того, как бедный царь Соломон произносил эти слова, он и сам почувствовал, что безумнее телегу, честно говоря, и выдумать-то невозможно. И совершенно не удивился, когда приветливый стражник посмотрел на него с большим сочувствием и сказал:

— Шизофренический бред, осложненный маниакально-депрессивным психозом, и притом, заметьте, сумеречное состояние души. — Этот стражник работал стражником только в первую смену, а вообще-то учился на лекаря в одном очень известном иерусалимском учебном заведении у вершины горы Скопус. — Скажу-ка я благотворительной кухне, чтобы вам, бедняжке, два десерта дали.

— Не верите вы мне, — вздохнул бедный царь Соломон.

— Да уж как вам поверить, — сказал сочувствующий стражник. — Царь Соломон — он, понимаете, очень мудрый человек. В жизни бы он не поддался на лесть какого-то демона. А если бы и поддался, никогда не стал бы с демоном меряться силами ни с того ни с сего — он что, тинейджер? А если бы даже и стал, никогда не снял бы волшебное кольцо, вот ещё. Так что история ваша, извините, не только безумная, но и даже обидная для нашего мудрого царя Соломона. До свидания.

И стражник закрыл перед бедным царём Соломоном окошечко, а Соломон горько вздохнул, потому что стражник был прав — а ему, Соломону, было очень стыдно. И не только за то, что поддался на лесть поганца-демона и наломал ужасных дров. Царю Соломону было стыдно ещё и за то, что он всегда, надо признаться, немножко кичился своим умом, а вот же — повёл себя, как последний дурак. И пристыженный, смиренный царь Соломон побрёл на рынок и нанялся там в рыбную лавку потрошить рыбу.

А через несколько дней секретарь Азария собрал на срочное совещание в тайной комнате царского дворца главного полководца Ванею и министра финансов Адонирама. И старательно запер все двери тайной комнаты, чтобы посторонние ничего не подслушали и не подсмотрели. А потом сказал:

— Мне не нравится царь.

— Но-но, — осторожно сказал министр финансов Адонирам. Он не любил этих либеральных разговорчиков.

— Да нет же, — раздражённо сказал Азария. — Он не в целом мне не нравится. Он не нравится мне в частности. С ним что-то не так. Во-первых, жрёт, как не в себя.

— Давеча попытался уговорить меня ради шутки по павлинам стрелять, — мрачно сказал Ванея.

— Нехорошо, — заволновался министр финансов Адонирам. — Павлины дорогие.

— Работать тоже всё время рвётся, — задумчиво сказал секретарь Азария. — Что ни утро — «Где, — говорит, — мои бумажки? Давай-ка их подписывать!» И подписывает все подряд. Я ему подсунул приказ для эксперимента — «Царя казнить». Подписал. Не глядя, причём, подписал. Более того — вверх ногами.

— Не глядя? Это хорошо, — вдруг взбодрился министр финансов Адонирам. — И что, он всё этак не глядя подписывает?

Жадные глазки министра финансов даже забегали.

— Цыть, жулик, — сказал честный полководец Ванея, и Адонирам притих. А Ванея продолжил:

— В народе тоже говорят — царь как будто ненастоящий.

— А народ-то откуда знает? — подивился секретарь Азария.

— Он всегда, гад, чего-нибудь знает, — мрачно сказал министр финансов Адонирам.

Адонирам не любил народ. Народ однажды накостылял Адонираму на рынке по результатам финансовой отчётности за истекший год.

— Ещё с жёнами как-то странно себя ведёт, — сказал полководец Ванея. — В гости к ним не ходит. Дамы нервничают. Поджидают его в саду гурьбой. Он выглянет проветриться — они к нему как ломанутся с воплями: «Соломонушка! Истомилася я!..» А он ка-а-ак припустит! И краснеет, как пятиклассник. Стесняется.

— Бывает, — печально сказал министр финансов Адонирам. У него, в отличие от царя Соломона, была только одна жена, но ломануться она умела будь здоров.

— Короче, — сказал секретарь Азария. — Я не знаю, что думать. Но я знаю, что когда я не знаю, что думать, я начинаю об этом думать. А конкретно я начинаю думать именно о том, о чём я не знаю, что думать. Так что я, собственно, хотел вам сказать, что я начал об этом думать. И что я пока не знаю, что именно я думаю, но если я думаю, что я думаю именно то, что я думаю, то мне, я думаю, очень не нравится то, что я думаю.

— А? — вежливо спросил полководец Ванея. Думать он не любил, но к людям, страдающим от этой дурной привычки, относился с сочувствием и уважением.

— Хрень, говорю, какая-то происходит, — кратко резюмировал секретарь Азария.

Министр финансов Адонирам жалобно вздохнул. Он знал, что любая хрень обычно заканчивается крупными финансовыми расходами. А секретарь Азария сказал:

— Надо пристально следить за ситуацией.

И все следующие дни Азария, Ванея и Адонирам пристально следили за ситуацией. Они следили за ситуацией с утра, когда матёрый демон Асмодей делал себе палатку из двух стульев и царских одеял, они следили днём, когда царь, завернувшись в роскошный плед, швырял в павлинов яблоками со своего царского трона («Произвол! — кричали павлины. — Силовые меры!» — но не расходились), они следили вечером, когда царь с головой нырял в пенистую-пенистую ванну, а потом пускал ртом красивые мыльные пузыри. И у всех у них складывалось впечатление, что великий царь Соломон немножко тронулся. Но ничто, увы, не наводило их на мысль, что это совсем даже не царь Соломон. И жизнь у матёрого демона Асмодея в царском дворце была слаще халвы Шираза.

А у бедного царя Соломона жизнь была горше горькой травы хельбы. С утра до ночи он, сгорбившись, чистил горы скользкой колючей рыбы в тесной маленькой лавчонке на старом иерусалимском рынке. Одежда на нём испачкалась и изорвалась, когда-то белые и холёные руки покрылись порезами, а красивая гладкая борода торчала клочьями, и в ней поблескивали упрямые рыбьи чешуйки. И даже ногти у царя на ногах, надо сказать, основательно отросли. Царь Соломон часто тяжело вздыхал о своей участи, но никому не жаловался. Потому что он, как вы уже знаете, был очень, очень, очень мудрым человеком. А очень, очень, очень мудрый человек всегда знает, что такое «сам виноват». А ещё очень, очень, очень мудрый человек непременно знает одну очень, очень, очень важную тайну, которую в следующей истории узнаете и вы. И эта тайна очень помогала бедному царю Соломону не падать духом.

И вот однажды царь Соломон с утра пораньше тык ножом в очередную рыбу — а нож-то и застрял. Ничего себе! — подумал царь Соломон и как следует подёргал ножом туда-сюда. Нож подался, потом подался ещё немножко — а потом выскочил наружу, и царю Соломону на секунду показалось, что лезвие сломалось: по крайней мере, кончик ножа теперь казался не острым, а каким-то круглым. Удивлённый царь Соломон хорошенько пригляделся к ножу, а потом как завопит:

— Ха!

И ещё раз:

— Ха! Ха! Ха-ха-ха!

И даже затанцевал какой-то танец, подпрыгивая, вскрикивая «Ха!» и размахивая конечностями, как бешеный лось. И любой вменяемый человек, который заглянул бы в рыбную лавку, может быть, даже принял бы этого довольно потрёпанного, пляшущего и вопящего человека за бешеного лося — но только не за царя Израильского. И очень зря! Потому что на конце рыбного ножа сияло волшебное кольцо — то самое кольцо, которое мерзкий демон Асмодей забросил в море.

И вот ранним, ранним утром следующего дня у ворот царского дворца появился очень оборванный, очень грязный и очень весёлый человек. И постучался в окошечко, из которого тут же выглянул приветливый стражник.

— А ну пусти царя, голуба, — весело сказал царь Соломон.

— Здравствуйте, ваше величество, — вежливо сказал стражник. — Рад видеть вас в добром здравии. Посидите-ка до двенадцати часов вот на той скамеечке, там уже Клара Цеткин сидит, голубей кормит.

— А вот это видел? — радостно сказал Соломон и показал стражнику сияющее на солнце царское кольцо.

— Ой, — сказал стражник, внимательно вгляделся в весёлого грязного человека — и вдруг понял, что перед ним действительно царь, только сильно пожёванный. И даже не смог ничего сказать, кроме этого «Ой». И впустил царя Соломона во дворец. И царь Соломон направился прямиком в собственную спальню, оставляя на плитках дворца неприятные рыбные следы. А в царской спальне ровно в это время подозрительный секретарь Азария подавал матёрому демону Асмодею завтрак. В завтрак входили небольшой баран, несколько мелких курочек, пара блюд пахлавы и штук двести медовых ирисок. Медовые ириски матёрый демон Асмодей любил с раннего детства, папенька награждал ими крошку Асмодея за особенно плохое поведение.

— Фо нуфно подпифывать? — бодро профепелявил Асмодей, засунув в рот штук восемь ирисок сразу.

— Акт о капитуляции, зараза ты этакая! — вдруг громко сказал кто-то от двери спальни. От неожиданности Асмодей застыл с открытым ртом, залепленным ирисками, а секретарь Азария выронил папку с бумажками. Потому что раньше он никогда не видел такого грязного человека в королевских покоях. Его душа придворного была глубоко возмущена.

— Здравствуйте, котики, — ласково сказал царь Соломон. — Напортачили, небось, без меня?

— Что вы позволяете себе, гражданин? — строго спросил секретарь. — У нас приёмные часы по средам и пятницам. Подите прочь.

— С ума сошёл, Азария? — ласково сказал Соломон.

— Ой, — сказал Азария. — Ой. Не может быть…

— Гоните его отсюда! — завопил перепуганный демон Асмодей. — Гоните его прочь! Это мерзкий демон Асмодей, я его узнаю!

— Фу, — сказал Соломон. — Не будем опускаться до дешёвых клише, ради бога. Сейчас он станет орать, что он царь, а я демон, я стану орать, что я царь, а он — демон… Это, извините, какой-то треш. Это после шестой серии двенадцатого сезона «Симпсонов» даже воображать стыдно, не то что вслух произносить.

Матёрому демону Асмодею совсем не хотелось перебираться из царских покоев назад, на лесоповал и в каменоломни, но он очень уважал «Симпсонов» и не стал опускаться до дешёвых клише. А царь Соломон заглянул под кровать и сказал огорчённо:

— Все тапочки мне изорвал. Хорошие тапочки были, жёны вышивали. С любовью.

И тогда сбежавшиеся царедворцы тоже заглянули под царскую кровать, где стояли восемьсот сорок пар в клочья изорванных тапочек. А матёрый демон Асмодей смущенно поджал ноги — и все увидели, что на якобы царских ногах растут длинные, острые зелёные когти.

Тогда царь Соломон подошёл к матёрому демону Асмодею и легонько стукнул его волшебным кольцом по лбу. И матёрый демон Асмодей превратился в матёрого демона Асмодея.

— Кыш с кровати, — сказал царь Соломон, и Асмодей покорно слез с царской кровати. — Тапочки у меня вышивать будешь, — грозно сказал Соломон.

— Ещё скажи — рукавицы шить, — хмыкнул матёрый демон Асмодей.

— Поразговаривай у меня, — грозно сказал Соломон.

— Между прочим, сам виноват, начальник, — ухмыльнулся матёрый демон Асмодей. И на это царю Соломону было совершенно нечего сказать, потому что он действительно был сам виноват. Поэтому он только вздохнул — и покорно пошёл мыться. А матёрый демон Асмодей тоже вздохнул — и покорно пошёл вышивать тапочки.