Нескучный сад

1

Переулок наш назывался смешно и необычно — Верхний Чудаков переулок.

Никто не знал, почему Верхний, ведь Нижнего Чудакова и в помине не было. И вообще, почему Чудаков?

Мой дедушка — старый наездник, которого звали по имени-отчеству все завсегдатаи бегов, говорил:

«А что в том такого? В нашем переулке испокон веку одни чудаки проживают…»

Должно быть, он был прав. Потому что даже теперь, спустя годы, мне думается: нигде еще я не встречала таких удивительных, странных людей, волею судеб живших по соседству в одном переулке.

У нас жил Иван Петрович, буфетчик в чайной «Радость», старый, очень худой человек, писавший стихи и охотно читавший их всем и каждому. За одну ночь он мог исписать целую тетрадь, сочинив и поэму, и стансы, и просто, как он выражался, лирически бездумные вирши.

Жила у нас актриса, некогда гремевшая на всю провинцию, хрупкая, очень хорошенькая старушка с кукольным личиком, Мария Антоновна Заболотская.

Зимой она ходила в ветхой бархатной шубке, а летом — в сильно открытых платьях, расшитых стеклярусом, на плечах — пестрое боа из каких-то невиданных перьев.

По утрам она обтирала лицо кусочком льда. Летом лед доставлял мороженщик Матвей, огромный детина, обладавший необычайно зычным голосом.

Мария Антоновна уверяла, что в нем погиб бас первой величины.

Она была одинокой. В двух ее маленьких комнатках, где все стены были увешаны ее портретами в различных ролях, вместе с нею проживало что-то около дюжины кошек, которых она нежно любила.

Особенно умным считался старый кот, родоначальник всего ее кошачьего племени, по имени Лоэнгрин.

Тощий, с пролысинами на лбу и наполовину оторванным хвостом, Лоэнгрин ходил за ней по пятам, как собака. И когда она оборачивалась к нему и совершенно серьезно спрашивала: «Ты не устал, Лоэнгрин?» — он отвечал ей, то ли мурлыкнув, то ли всхлипывая.

Рядом с ней в доме проживал часовщик Кошиц, обрусевший чех, мастер на все руки — он умел чинить все: от водопроводного крана до велосипеда.

У него была привычка говорить с самим собой, причем, если его спрашивали, почему это он разговаривает сам с собой, он отвечал:

«Потому что я не нашел более интересного собеседника…»

Жил у нас в переулке старый моряк, которого мы все, ребята, звали просто «дядя Костя».

Это был невысокий моложавый человек, шумливый и словоохотливый, знавший множество занимательных историй.

Он объездил полмира, был в Америке, в Австралии, плавал вдоль берегов Африки. Его комната была заполнена всякими диковинками, привезенными из разных стран: на полках лежали окаменевшие морские звезды, причудливые сплетения кораллов, мох и странные, чудные растения, добытые с морского дна. Но самое интересное, по-моему, была рыба-меч, лежавшая в пузатой банке со спиртом. Как живые, глядели немигающие прозрачные глаза чудовища, и казалось, еще немного — и морская хищница бросится и вопьется в тебя своей длинной и в самом деле похожей на меч пастью.

Мы, ребята из Верхнего Чудакова, жили между собой дружно — учились в одной школе, ходили купаться на Москву-реку, вместе бегали на коньках.

Самым быстрым, ловким и самым красивым был Зденек Кошиц, сын часовщика Кошица, высокий, с дерзкими глазами и яркой, словно вспышка магния, улыбкой.

Мария Антоновна питала неискоренимую слабость к Зденеку. Она говорила, что он талантлив, необычайно фотогеничен и напоминает одного из первых русских киноартистов — Витольда Полонского. А Зденек подсмеивался над ней, но чувствовалось, что ему нравится, как она говорит.

Обычно Зденек приносил все новости. Он знал, на какой улице будет строиться самый высокий в Москве дом, и когда воздвигнут новый Каменный мост, и сколько точно артистов снималось в «Броненосце Потемкине»…

Как-то так получалось, что все мы, не сговариваясь, подчинялись Зденеку. Он был сильный, бегал быстрее всех, ко всем людям, маленьким и взрослым, относился снисходительно, а порой даже насмешливо.

Зденек первый принес нам новость — буфетчик Иван Петрович поменялся с кем-то квартирой и выезжает из нашего переулка.

Это была правда. Иван Петрович вместе со своим многочисленным семейством переехал неподалеку от Верхнего Чудакова — на Серпуховскую площадь.

По своему обыкновению, он откликнулся стихами на это примечательное для него событие:

Можно было подумать, что он уезжает куда-нибудь в Северную Гренландию или к тропику Козерога, а не перебирается всего лишь на несколько кварталов в сторону.

Вскоре мы познакомились с новым соседом, который поменялся квартирой с Иваном Петровичем.

Это было в Донском монастыре, расположенном недалеко от Калужской площади. Мы любили ходить туда. Там было тихо, на деревьях гнездились птицы, изредка перекликались колокола, и густой, медленный перезвон их постепенно угасал в воздухе. В траве были раскиданы полуразрушенные памятники, ангелы с обломанными крыльями, массивные надгробные плиты.

Все кругом было пронизано запустением и грустью, но нас это ни капельки не смущало. Мы бегали по траве, прятались за плитами, играли в салки, в казаки-разбойники, а устав, ложились где-нибудь в тени гранитного саркофага, помнившего, наверное, еще сподвижников Бориса Годунова.

И однажды, когда мы лежали друг возле друга под памятником, изображавшим мраморную девицу в белом одеянии с мраморными жирными голубями на каждом плече, и говорили о всякой всячине, мы увидели мальчика, должно быть нашего ровесника. Он медленно подошел к нам и остановился. Он был худой, с длинными руками и ногами; у него было смуглое лицо, которое показалось мне добрым, и мягкие темно-карие глаза с золотистыми точечками внутри зрачка.

— Ты кто такой? — спросил его Зденек.

Мальчик немного смущенно улыбнулся. Потом спросил, заикаясь:

— А вы что, знали при жизни достославную жену купеческую Альбину Симеоновну Лобастову?

Валя Протасова фыркнула, но оглянулась на Зденека и прикрыла рот ладошкой.

Зденек молчал, наверное, думал, что сказать в ответ.

— Может быть, адресом ошибся? — спросил он.

— Нет, — ответил мальчик. — Ты сам погляди, что здесь написано.

Мы никогда раньше не читали надписей на мраморных плитах и памятниках. А теперь обернулись, словно по команде, и прочитали:

— «Спи спокойно, достославная жена купеческая Альбина Симеоновна Лобастова, коей жития была с одна тысяча семьсот осьмнадцатого года до одна тысяча семьсот пятьдесят…»

Дальше мрамор осыпался и ничего уже разобрать нельзя было.

Зденек усмехнулся.

— Нам-то что? Пусть спит спокойно.

— Конечно, — подхватила Валя, — если ей нравится, пусть спит.

Зденек подумал, поднял свои дерзкие глаза на мальчика.

— Хочешь — можешь сесть.

— Хочу, — сказал мальчик.

Его звали Роберт, а фамилия у него была самая простая, обыденная, совсем не вязавшаяся с его красивым именем, — Курков.

Он сел и заговорил с нами просто, так, словно мы его давно знаем, и даже то, что он часто мигает глазами и слегка заикается, это тоже казалось с давних пор знакомо каждому из нас.

— Ты где живешь? — спросил его Лешка.

— В зеленом доме.

Мы переглянулись. Там жил Иван Петрович.

Роберт лег на землю, заложил руки за голову.

— Я здесь с одним дядькой познакомился. Такой дядька — на большой!

— Кто это? — спросил Лешка.

— Не знаю. Он нам помогал вещи перетаскивать, а потом позвал меня к себе. У него чего только в комнате нет — и ракушки всякие, и морские звезды.

— Это дядя Костя, — важно заметил Зденек. — Он, конечно, дядька непростой.

— Он мне дал ракушку, поднес к моему уху, говорит, послушай, как шумит море, — сказал Роберт.

— И ты услышал? — спросил Лешка.

Роберт улыбнулся.

— Захочешь — и не то услышишь!

— А еще у него есть бутылка, — сказала Валя. — В этой бутылке вода из Атлантического океана.

— Ну да! — не поверил Роберт. — Честное слово?

— Честное слово. Он ее из Мексики привез.

— И какая она?

— Никакая. Вода как вода.

Это сказал Зденек. Он смотрел на Роберта, слегка прищурясь, будто никак не мог понять, по душе ли ему Роберт или не очень.

— Вот здо́рово! — сказал Роберт. — Вода из Атлантического океана! Там плавали киты, акулы, дельфины…

— Русалки, водяные, — в тон ему продолжил Зденек. — А теперь эта водичка в Верхнем Чудаковом!

Роберт ничего не ответил ему. А потом сказал:

— У меня есть марки. Всякие, какие хотите.

Зденек повернулся к нему.

— У тебя есть марки Сингапура?

— Есть.

— А Гвинеи?

— Тоже. У меня есть очень редкие марки, вот придешь — увидишь.

Лешка быстро спросил:

— Можно, я тоже приду?

Роберт не успел ответить. Зденек перебил его:

— А ну, кто со мной в казаки-разбойники? — и мигом вскочил на ноги.

Валя бросилась бежать за ним, но он, ловко вывернувшись, вскочил на какой-то мраморный постамент и рассмеялся.

— Попробуй догони!

Роберт оглянулся на Лешку.

— А ты почему не бегаешь?

— Мне нельзя, — ответил Лешка. — У меня сердце такое, какое-то… — И он покрутил рукой возле своего сердца.

— Бывает, — согласился Роберт.