Несущий перемены

Глава 24

Должно быть, я мертв, думал Рэнд. Он ощущал онемение и покалывание по всей коже тела. Его глаза налились слезами, ноздри наполнил запах паленых волос, обожженного дерева и камня. Он умер бы, будь это молния, но тут же понял, что в него ударила вспышка чистого бахдара – он чувствовал его всем телом.

Он обнаружил, что стоит, обхватив руками Дорею. Она дышала тяжело, хрипло, как бегун в конце дистанции. Спустя мгновение он смог взглянуть в ее глаза, и видение в них потрясло его до глубины души.

Инопланетянин. Чужак до последней клетки. Тонкие, короткие волосы, мясистые выросты по обеим сторонам головы, бледная, как брюхо мертвой рыбы, кожа, негнущиеся руки, маленькие и цепкие. Рэнд в страхе понял, что смотрит на самого себя.

Кто ты?

Варвар, разрушитель, вредитель, носитель язвы. Чужак, непрошенный гость, коварное существо, вор. Обладающий незначительным интеллектом, почти беспомощный, неуверенно шагающий, как ребенок-чоя, и все же более опасный, чем абдрелик или ронин.

Более того – одиночка. Вечный одиночка, никогда не имеющий настоящих друзей и не способный вернуться домой. Беспомощный и жалкий, с мучительной пустотой внутри, ждущей заполнения. Одиночка. Без друзей и любимых. Один.

Рэнд затаил дыхание, его горло сжалось, пока он видел себя в слепых глазах чоя, зная, что повязка – не препятствие для него, что ее зрение столь же остро, как нож, вонзающийся прямо ему в сердце.

Один, и настолько безобразный и отталкивающий, не только внешне, но и в душе, что никто, ни единое существо не пожелает облегчить это одиночество.

Он ощутил, как чоя глубоко, прерывисто вздохнула в его объятиях. Кто ты?

Она взглянула в его глаза и увидела инопланетянку, с золотисто-каштановой гривой, спадающей с гордого рогового гребня, который начинался над ее бровями и огибал череп, защищая двойные полушария мозга и подхватывая каскады роскошных волос. Надменное существо, самовлюбленное, гордое, неприязненное, нетерпимое к тем, кого считает ниже себя. Сосуд силы, духовной и физической, бережно используемой, которой дорожат больше, чем жизнью. Инопланетянка, странно, но красиво сложенная. Выразительное лицо с дугами бровей, огромные, прелестные ореховые глаза с зеленоватыми искрами, теперь скрытые под перепачканной кровью повязкой, надвое рассекающей ее лицо. Горделивый нос чоя и сильный подбородок, нежная прозрачная кожа оттенка лососины, еще не покрытая морщинами мудрости и смеха. Почти такая же высокая, как он, но небольшая ростом для чоя, а роговой гребень немного грубоват – признак принадлежности к Заблудшим. В изорванном платье, скрывающем ее дрожащее тело, с трудом узнавался великолепный пронзительно-голубой наряд.

Вместилище дикой силы, неукротимой, без-» думной, нуждающейся только в успокоении, понимании, помощи, обучении. Ничего не боящееся – кроме самой себя.

Инопланетянка, но не одиночка. Странная, но не отталкивающая. Не поддающаяся приручению, но достойная жалости и помощи. Утратившая узы дружбы, ничего не понимающая, лишенная глаз и присутствия духа.

– Мне нужна поддержка, – пробормотала она, вторя его мыслям. Рэнд смотрел, как странно двигаются ее губы, еще не отрываясь от своего видения.

– Я помогу тебе, – сказало чужое существо и обняло ее крепче, придвинув ближе, как будто это могло чем-то помочь. Их души вновь соприкоснулись и разошлись, как корабли на всех парусах в полночном море.

Рэнд покачнулся, ослабнув, потеряв веру в самого себя. Прорицательница высвободилась из его объятий и забилась, ее подхватили другие чоя.

Рэнд почувствовал, что дрожит, и только Чирек осмелился коснуться его. Рэнд был слишком тяжел, и оба они мягко осели на пол.

На полу, там, где они только что стояли, виднелось черное пятно.

– Что случилось? – умоляющими голосами спросил Чирек, пытаясь встать.

– Не знаю. Ничего не понимаю. Должно быть, мы мертвы.

Прорицательницу донесли до стула и осторожно усадили. Она подняла руку, прекращая возмущенные восклицания и вопросы.

– Он принес Преображение. Он открывает ворота внутри всех и каждого, но вы должны знать и понимать: мы – только половина всего. Мы должны примириться с подобными себе, иначе мы погибнем.

– Половина… – прошептал Рэнд. Чоя из Домов и Заблудшие. Чоя из Домов должны приучить их к порядку, а те после Преображения – дать им силу, генетическое разнообразие, в котором они так отчаянно нуждаются.

Чирек отряхнул его и приглушенно заметил:

– Ты можешь встать? Не стоит выдавать свою слабость.

С помощью священника Рэнд поднялся. Он подошел к стулу, и Дорея потянулась к нему. Снаружи было тихо и спокойно, ветер не залетал в отверстие крыши, хотя иногда оттуда падали капли дождя. Буря утихла.

– Я могла уничтожить нас обоих, – произнесла прорицательница. – И до сих пор могу, несмотря на то, что ты показал. Помоги мне.

Рэнд не мог смотреть на ее полускрытое повязкой лицо, не мог принять то, что открылось ему о себе. Никогда больше он не сможет доверять ни Палатону, ни кому-нибудь другому, зная, что таится в их душе. Он чувствовал боль, рану, которую ничем не исцелить. Но он шагнул к До рее, зная, что мог бы помочь ей.

Она взяла его руку и вложила ее в руку ближайшего чоя.

– Преобрази его, – попросила она.

Он не знал, чья это сила – его или Палатона. Он представлял, как пользоваться ею – если только мог. Но он не имел ни малейшего представления о том, что случилось с Дореей и Чиреком, и сейчас из него ничего не истекало.

Рука чоя спокойно лежала в его руке, чоя смотрел на него широко открытыми, пугливыми глазами – почти старик, с белыми прядями в темных волосах. Он внезапно крикнул:

– Я ничего не чувствую!

Даже без бахдара Рэнд понял, что ощущает стоящий напротив него чоя – его горло стискивали страх и отвращение. Рэнд отшатнулся и сжался.

Чоя вытянул руку, повторяя:

– Ничего! Ничего!

Через щель в двери были видны чоя, заполняющие улицу. Они приближались все ближе, просачивались в дом, выкрикивая: «Прорицательница! Прорицательница!» К этим крикам примешивались другие: «Инопланетянин! Чужак!»

Его бахдар тревожно мигнул. Чирек пробился к нему и встал рядом.

– Делай что-нибудь или давай побыстрее уходить отсюда.

– Не могу, – шок появился с запозданием. У Рэнда застучали зубы, он чувствовал, как дрожит каждый сустав его тела. Несмотря на теплый воздух и пар, валящий от его одежды, его знобило, морозило до мозга костей.

Он подвел их – ее и себя.

– Давай же, – приказал Чирек, предчувствуя беду.

Рэнд шагнул назад.

– Преображение! Она обещала Преображение!

– Который? – закричала костлявая чоя, пробиваясь к нему. – Который тут Вестник?

Рэнд поднял руки, чтобы защититься от нее, и в нем начала нарастать сила. Чоя повернулась и с ненавистью уставилась на него выцветшими серо-зелеными глазами. Они столкнулись.

Она отступила с криком.

– Что со мной стало?

Чирек взглянул на Рэнда.

– Сила отзывается на силу, – произнес он. – Только на силу.

Рэнд взглянул на свои руки – под кожей плясала голубоватая сеть нервов. Чоя потянулся и схватил его за руки, крепко и отчаянно. Рэнд изумился этому неожиданному действию. Их глаза встретились, но прежде чем чоя смог моргнуть, он повалился на колени и закричал от радости, отстраняясь от Рэнда.

Бахдар нарастал в нем, как прилив. Рэнд начал пробиваться через толпу, прижимаясь к тем, кто хотел коснуться его, чувствуя, как выливается нечто, находящееся в нем, и открывает спрятанный в них бахдар. Он работал яростно, зная, что сила бывает не всегда, что она достигнет пика и исчезнет, успокоится, и пытался коснуться всех, до кого только мог дотянуться. Он метался по тесному дому, молясь, чтобы Чирек и прорицательница как-нибудь удержали его от губительных действий.

Прежде, чем он обессиленно упал на колени, пол комнаты заполнился телами тех, кого он коснулся. Вокруг стояли стоны и крики, чоя прижимались друг к другу, будто спасаясь от ужасной гибели. Чирек осторожно уложил его на пол у порога, и Рэнд увидел, что наступила ночь. Весь дом был забит Преображенными.

– Я сделал все, что мог, – хрипло пробормотал Рэнд, ощущая, как ноют исцарапанные в кровь руки.

– Завтра, – объявил Чирек, – мы сделаем больше!

Над Мерлоном быстро садилось солнце, горные пики скрывали его из виду. Когда Палатон вышел из храма, уже похолодало. Глава общины оставил его, ничего не сказав, не подав ему ни единой мысли. Он мог бы побродить по округе, разыскивая Огненный дом или его останки, но это не принесло бы ничего, кроме сожалений. Если здесь и есть потомки Огненного дома, они тщательно скрывают свое происхождение. Он ничего не добьется, расспрашивая чоя, неважно, чем он будет объяснять свое любопытство. Разгадку можно найти либо прислушиваясь к непонятным словам, либо обследуя округу, но ее можно и совсем не найти.

Следующий день он провел в колонии, надеясь найти какие-нибудь сведения о матери, некогда живущей здесь, и о ее любовнике, но вскоре пришло время возвращаться в Чаролон. Его внимания требовали Рэнд и школа Голубой Гряды. Он не мог позволить себе так долго впустую тратить время.

Он запахнулся в куртку, думая, что напрасно не взял теплый костюм. Будь у него сила, она помогла бы согреться. Его дыхание превращалось в туман и быстро рассеивалось в холодном воздухе. Он спешил к дому Гонри, уже ощущая его тепло, но вдруг остановился – его внимание привлекло одно из строений.

Это был не единственный дом на улице, но стоял на отшибе, у подножия ближайшего пика, и если взглянуть на него на рассвете, он показался бы таким, каким видела его Треза – одиноким, гордым. Возвышающимся над другими домами.

Позади послышался хруст гравия. Тяжело дыша, к Палатону приблизилась Бака. Она чуть не пыхтела от напряжения.

– Узнаешь? – спросила она.

– Я видел его в музее.

– Мы называем его Огненным домом, – пояснила чоя, не глядя на Палатона и даже не замечая, что тот едва не подпрыгнул на месте.

– Что?

– О, она была невероятно талантлива, эта чоя. Она изобразила его на фоне рассветного солнца, и казалось, что дом поднимается из пламени, охваченный золотисто-розовым светом, – Бака закашлялась и плотнее обхватила свое тощее тело руками. – Встаньте пораньше и взгляните на него еще раз – вы тоже поймете, что это талант. Она обладала редкими способностями. Мы рады думать, что даже краткого пребывания с нами ей хватило, чтобы найти свой путь.

– А утренняя звезда? Над домом появляется звезда?

– Да, но завтра ее будет трудно разглядеть – в это время года она исчезает немного раньше. Лучше всего ее видно весной. Мы привыкли называть так нашу Трезу – Утренняя звезда.

Звезда над Огненным домом. Притянутая, сброшенная с небес, беспомощная в любви, перед которой не в силах устоять любая другая звезда. Палатон почувствовал, как в нем просыпается надежда.

– Кто живет здесь?

– Никто. Дом заброшен уже несколько десятков лет. Мы не трогаем его – на случай, если он вернется.

– Кто?

– Как кто? Конечно, художник, который жил здесь, – Бака вновь с усилием закашлялась. – Пойдем. Сегодня холодно. Пожалуй, если ночью соберутся тучи, утром пойдет снег. Пойдем! – и она, прихрамывая, побежала увлекая его к теплому уюту дома Гонри и свежему дымящемуся брену.

Бака ушла, едва выпив чашку, а Гонри в тот вечер почти не разговаривал с ним. Оставив стакан вина на столе, он вышел, пробормотав неразборчивые извинения, но Палатон был только рад остаться в одиночестве. Он пересел со стула на низкую скамью и задумался, глядя на панель обогревателя – бездымного, еле светящегося в полумраке комнаты.

Неужели его мать знала, что сделала? Неужели оставила ему знак, кому отдала свое сердце – прежде, чем поняла все несчастье последствий своей любви? Пыталась ли она передать только начинающийся внутренний хаос в своем сердце и силу своей страсти или уже была влюблена в него? Палатон понимал, что никогда не узнает об этом наверняка. Он только думал, что утром должен отправиться в тот дом и узнать, нельзя ли найти жившего там чоя.

Йорана с тоской смотрела, как на город спускаются сумерки. Не получив никаких вестей, она еще сомневалась, не зная, прождала ли она слишком долго, не зная, лежит ли Рэнд где-нибудь мертвым или находится вне ее досягаемости и дворца. Несомненно, она могла бы поднять по тревоге службы всей планеты, вынуждена была бы известить Палатона, но не хотела объяснять ему по связи, что натворила. И еще меньше ей хотелось говорить причины своего беспокойства отрядам других округов. Это было бы еще одним проявлением слабости престола Чаролона.

– Что же мне делать? – спросила она у Ринди, который мирно сидел в кресле, утомившись от ходьбы и упражнений, предписанных для восстановления его сил.

Старик прищелкнул языком.

– Я скажу, что тебе делать, если ты объяснишь, что делать мне.

Она обернулась, присев на подоконник.

– Я думала, ты уже решил ехать.

Он закинул руки за голову.

– Паншинеа… – проговорил он, желая одним именем сказать очень многое.

Паншинеа. Сумасбродный, блестящий, себялюбивый, решительный, умный, иногда абсолютно не задумывающийся о последствиях своих действий. Йорана видела, как он призвал к себе Палатона и Недара, отправил Палатона в изгнание, вызвал его обратно, выгнал Недара, стравил их друг с другом, зная, что оба они – соперники его истощающейся силы. Недар понимал это, а Палатон – нет, и когда в конце концов облекся в мантию наследника, он сделал это только, чтобы обеспечить на Чо хоть какой-то порядок в отсутствие Паншинеа.

На Чо не может быть двух императоров.

– Если ты не поедешь, Ринди, может, он откажется возвращаться.

– Вряд ли, – ответил Риндалан. – Он назначит вместо меня кого-нибудь другого. Скорее всего, Гатона, и честно говоря, я бы предпочел, чтобы Гатон остался здесь, когда Пан вернется. От меня в таких делах трудно ждать помощи.

Йорана скрестила руки на груди.

– Но что я буду делать без тебя? Когда он вернется и вновь начнет красть чужую силу? Я больше не вынесу этого, Ринди, я не могу приводить ему юношей и видеть, как он высасывает из них бахдар – так, чтобы не истощиться самому. Я не могу!

Прелат приподнял бровь.

– Догадываюсь, – с расстановкой проговорил он, – что ты уже приняла свое решение.

Йорана почувствовала, что краснеет.

– Он совсем неплохой император, – возразила она.

– Просто не самый хороший из возможных, – Ринди сел с тяжким вздохом. – Мой дух жаждет, но плоть более чем слаба. Я уже засыпаю, Йорана, из меня получается плохой советчик.

– Но что мне сказать Палатону о Рэнде?

– Подожди до утра. Может, утром ты найдешь все ответы. Как бы я ни был стар, а ты – молода, даже тебе полагается знать, что утро вечера мудренее, – он побрел в спальню и остановился на пороге. Йорана впервые увидела, как искажено старостью его тело, силуэтом вырисовывающееся в дверном проеме. – Я не могу предвидеть будущее, но интуиция меня еще не подводила. Все будет хорошо.

Эрлорн стоял у постели Кативара, переминаясь на цыпочках от страха и возбуждения и боясь протянуть руку, чтобы разбудить хозяина, но в конце концов обнаружил, что сильная рука сама схватила его за запястье и потянула вниз. Его локоть громко хрустнул.

Кативар, оказалось, не спал.

– Что случилось? – с явным нетерпением спросил он.

– Суматоха в Баялаке, хозяин. Только что донесли – там появилась прорицательница, и священник Преображения заявил…

– Кто он? – перебил Кативар, вскакивая с постели.

Эрлорн потер выпущенную руку и поморщился.

– Судя по описаниям, Чирек.

Кативар замер с полуоткрытым ртом. Эта новость совпадала с его прежними подозрениями, однако он не мог сопоставить ее с собственными чувствами к этому ничтожному служащему. Чирек – Верховный прелат Преображения? Чирек – наследник двухвековой ереси? Наверняка это должен быть более сильный, властный, умный чоя – только не Чирек!

Но он не позволил мыслям о Чиреке затенять основную проблему. Если Преображение возможно, если бахдар может распространяться среди простолюдинов, тогда все его надежды на рахл уничтожены. Он слишком долго медлил.

И еще Рэнд, которого он так и не успел взять в заложники. Какое отношение имеет ко всему этому человек?

– Есть ли официальные сообщения?

– Нет. Просто слухи, и подтвердить их невозможно, – Эрлорн выжидательно стоял рядом. – Подумать только, прорицательница!

Кативар отмахнулся от слуги, высылая его из комнаты.

– Подробности! Разузнай все подробности и помни, – добавил он, – кому принадлежит твоя жизнь.

От неожиданности Эрлорн споткнулся и растянулся на полу, а Кативар переступил через него, выходя из спальни и застегивая рубашку.

– Выясни, где находится человек, – приказал он. – И поживее.