И вот, как и вчера, как и позавчера, Морошкин снова поднимался по лестнице со своей собакой. Не успел он позвонить, как дверь распахнулась и большая толстая Настина мама стала на пороге.
— Який гарний хлопчик, — сказала она певучим голосом. — Настя, тэ ж к тибэ.
Выскочила Настя, принялась трясти Морошкина:
— Заходи, заходи, а где твоя собака?
Собака сама выступила вперёд и, не ожидая приглашения, вошла в квартиру.
— Ого, какие гости к нам пришли, — зарокотал чей-то бас сверху. Этот бас был похож на маленький раскат грома, но ничто не предвещало здесь грозы. Ярко светились лампочки во всех комнатах, и во всех комнатах мирно расселись люди.
— Это мой брат, — говорила Настя. — Это друг моего брата. Это мамина подруга, подруга моего брата, это мой папа.
Морошкин поднял голову и увидел круглую голову в бараньей шапке. Морошкин посмотрел на белую майку, шаровары и тапочки, а потом опять на баранью шапку и понял, что это такие кудрявые были волосы у Настиного папы.
— Здорóво! — зарокотал папа и протянул руку, в которой мог бы поместиться весь Морошкин вместе со своей собакой.
— Вареники! Вареники! — закричала из кухни Настина мама, и все разом вскочили и двинулись в кухню.
— Вот, старина, ты вовремя пришёл, — сказал Настин папа, — таких вареников ты ещё никогда не едал.
— Ой, какая собачка! — кричала между тем Настя, она сидела на корточках и гладила по голове собаку. — Ой, какие ушки, ой, какой носик!
У Морошкина закружилась голова. Но он удержался на ногах и твёрдо выговорил:
— Спасибо. Я пойду.
— Ой, какой хвостик, — сказала Настя, — ой, какие лапки!
Морошкин рванулся и вывалился на площадку.
— Заходи, старина, — пророкотал из квартиры бас, и дверь захлопнулась.
Морошкин покачивался. В глазах у него проплывали Настя, её брат, подруга брата и брат маминой подруги. Все они кружились в мареве белых украинских вареников, которые Настина мама доставала из котла огромным черпаком и выпускала плавать по квартире. Где-то ниже всех подруг и братьев, растопырив лапы, висела бедная собака Морошкина.
— Когда же это кончится? — сказал Морошкин сам себе.