Глава двадцать первая, в которой предстоит решить, хорошо ли быть трусом

«…Ну вот, — думает Морошкин на другой день во время завтрака в детском саду, — уже столько дней прошло, а Гоблин всё живёт у Насти, Я всё не могу сказать маме про Гоблина. Я — трус».

— Я — трус, — говорит Морошкин Яшке.

У Яшки с подбородка свисает кислая капуста.

— Я, может, тоже трус, — говорит Яшка.

— А как сделать, чтобы не бояться? — спрашивает Морошкин.

— Зачем это делать? Бояться — хорошо! — говорит Яшка.

— Чего же хорошего? — удивляется Морошкин.

— Но и плохого нету, — говорит Яшка.

— Ты темноты боишься?

— Нет.

— А мышей?

— И мышей не боюсь.

— Почему же ты говоришь, что «бояться — хорошо»?

— А разве плохо? — говорит Яшка, вытирая подбородок. — Вон Борька меня боится — разве это плохо?

Морошкин задумался.

— Это тебе хорошо, что он тебя боится, а ему нехорошо.

— Это почему? — удивился Яшка. — Если он меня бояться не будет, я его поколочу. Разве ему хорошо будет, если я поколочу его?

«Действительно, — подумал Морошкин, — хорошо не будет».

— Значит, хорошо, когда трус? — спросил Яшка.

Завтрак кончился.

— Ой, что вчера вечером было! — сказала Настя Морошкину после завтрака. — Ой, что было, когда ты от нас ушёл! Ко мне подруга пришла, мы думали-думали, что делать, а потом собаку запеленали, в коляску положили, а моя подруга Маша ей ещё и соску в рот сунула. И она весь вечер соску сосала и по квартире в коляске каталась.

— Как! — с отчаянием воскликнул Морошкин. — Ты опять?

— А про что ты говорил, мы не делали. Не купали, не кормили варениками, не прыскали одеколоном.

— На прогулку! — сказала Валентина Ивановна. — Одевайтесь!


Загрузка...