Неутомимый Морошкин

Морошкин думал, что про баобаб все забыли, но во время прогулки в парке Яшка подошёл к Морошкину и потребовал:

— Давай показывай, который тыщу лет растёт!

Морошкин тоскливо огляделся вокруг и над стеной старого дома заметил веточку. Она пробивалась из щели под крышей. Может быть, ветер занёс туда семечко, и оно проросло высоко над землёй.

— Вон, — сказал Морошкин. — Видишь?

Яшка задрал голову и смотрел так долго, что у него даже рот раскрылся.

— А чего это он так высоко?

— Они всегда так, баобабы. Прорастут в небо, а из неба начинают на землю расти. У них ветки знаешь какие? На каждой аэродром можно устроить.

— А ты не врёшь? — спросил Яшка и внимательно посмотрел на Морошкина.

Морошкину захотелось сказать: вру! Но Яшка прибавил:

— Если врёшь, я так тебя отколочу! Не врёшь?

— Нет, — сказал Морошкин.

Он это сказал тихо, так, что Яшка даже не расслышал.

— Чего молчишь? — рассердился он. — Отвечай, врёшь или не врёшь?

— Не вру, — соврал Морошкин.

Яшка подпрыгнул, сорвался с места и помчался к песочнице рассказать обо всём ребятам. А Морошкин тихо сел на скамеечку возле качелей и задумался.

— Морошкин, — сказала воспитательница, — двигайся, двигайся! Тебе больше двигаться надо.

— Куда двигаться? — спросил Морошкин, поднимаясь.

— Да куда хочешь! Хотя бы вдоль забора.

Морошкин двинулся вдоль забора и услышал вдогонку:

— Быстрее, Морошкин! Быстрее!

Он побежал и скоро заметил, что и бегая можно думать так же, как сидя на лавочке. Воспитательница забыла про него. Дети разошлись, и каждый занялся своим делом, а он бегал мелкой трусцой и думал, думал… От всего, что попадалось ему на глаза, в голову ему приходили мысли. Он видел куст, и от куста приходили мысли. Он видел качели, и от качелей приходили мысли. Он смотрел на небо, и от неба приходили мысли.

— Эй ты! — крикнул ему Яшка. — Постой!

Но Морошкину не хотелось вступать в разговоры с Яшкой. «Ничего хорошего из этого не выйдет», — подумал он и не остановился. Тогда Яшка побежал следом и пристроился сбоку. Теперь они бежали рядом.

— Ты чего бегаешь? — спросил Яшка.

— От бега ноги быстрее растут, — сказал Морошкин.

Яшка остановился.

— А чего это они от бега растут?

— Их ветер обдувает, вот они и растут.

Морошкин остановился, но не потому, что ему хотелось поговорить, а потому, что он запыхался.

— Голову тоже обдувает, — неуверенно заметил Яшка.

— Голова тоже растёт, — сказал Морошкин.

— Врёшь! — сказал Яшка. — Если бы голова росла, она бы в шапке не помещалась.

— Она вместе с шапкой растёт, — сказал Морошкин.

Яшка снова умчался, а Морошкин сел на лавочку и вздохнул.

— Отчего ты вздыхаешь? — спросил кто-то.

Морошкин поднял голову. Перед ним стоял Прохожий Доктор.

Он был без шляпы, а стёкла пенсне тоненько поблёскивали.

— Здрасте! — сказал Морошкин и начал было сползать со скамейки.

— Сиди, — удержал его Прохожий Доктор, — и я посижу с тобою.

Он сел рядом с Морошкиным и опёрся на черепаховую ручку старинной толстой палки.

— Побеседуем? Так что же это вы, молодой человек, так тяжело вздыхали?

— Разве? — удивился Морошкин. — Я вздыхал?

— Да. Ты вздыхал. Я как раз проходил мимо и увидел, как тяжёлый вздох вырвался из твоей груди, он был такой тяжёлый, что опустился вниз, и я его поймал возле самой земли.

— Зачем? — спросил Морошкин.

— Чтобы превратить его во что-нибудь.

— Разве вы умеете превращать?

— Не вообще превращать, а превращать плохое в хорошее. Хорошее в плохое превращают другие.

— И во что же вы превратили мой вздох? — спросил Морошкин.

— В носовой платок, — сказал Прохожий Доктор и достал из кармана шёлковый красный платок.

Морошкин посмотрел на платок, но ничего замечательного в нём не увидел.

— Дело в том, — сказал Прохожий Доктор, — что я забыл свой носовой платок дома, а ведь носовым платком я протираю стёкла очков.

Он снял очки и протёр их.

— Ну-с, так на что же мы жалуемся?

— Я вру всё время, — сказал Морошкин. — В этом всё дело.

— Зачем же ты врёшь? — удивился Прохожий Доктор.

— Само врётся. Вот, например, соврал, что шапка растёт вместе с головой. А разве шапки умеют расти?

— А разве не умеют? — спросил Прохожий Доктор.

Он внимательно посмотрел на Морошкина, и тот почувствовал, как, стремительно расширяясь, растёт у него на голове шапка. Морошкин тряхнул головой, и, медленно планируя, шапка слетела с головы и поплыла по воздуху. Она была величиной с тарелку, с велосипедное колесо, она раздувалась, как парашют, и серебряные нити паутины спускались с неё, как парашютные стропы. В паутине, растопырив ножки, замер паук. Он благополучно приземлился, и Прохожий Доктор, поднявшись с места, протянул Морошкину его шапочку. Она была обычного размера, совсем по голове. Морошкин вертел её в руках, а Прохожий Доктор говорил:

— Прости, что я воспользовался твоей шапкой, но паучок проснулся раньше времени, не дожидаясь лета, и висел над нами на суку. Я помог ему спуститься и заодно показал тебе, что ты вовсе не врал, когда сказал, что шапки умеют расти. А теперь скажи, почему ты так тяжело вздохнул?

— Мне скучно одному, — сказал Морошкин. — Я ищу друга. Я ищу такого друга, который никуда не торопится и ничем не занят.

— А Яшка? — спросил Прохожий Доктор, и Морошкин не удивился, откуда он знает про Яшку.

— Яшке некогда быть другом, — ответил Морошкин. — Он торопится.

— А Настя?

— Настя занята. Она всё время играет.

— Значит, тебе нужен друг, который бы никуда не торопился? Ну что же, ищи его! — улыбнулся Прохожий Доктор. Он достал из кармана круглые золотые часы, щёлкнул крышкой, и рассыпались серебряные колокольца, ударили медные тарелочки. — Прости. Мне пора, — сказал Прохожий Доктор.

Крышка часов захлопнулась. «Тю-лас!» — раздался тонкий свист.

Морошкин открыл рот, но Прохожего Доктора уже не было. Зато была воспитательница Валентина Ивановна. Она сидела на том самом месте, на котором только что сидел Прохожий Доктор, и говорила:

— Ты, я вижу, скучаешь, Морошкин?

— Нет, — сказал Морошкин и повертел головой.

— Вижу, вижу, тебе у нас скучно. Признайся!

«Ладно, признаюсь», — подумал Морошкин.

— Вот и хорошо, — сказала Валентина Ивановна. — Хорошо, что ты правдивый мальчик. Ведь ты всегда говоришь правду? Признайся!

— Всегда, — признался он и вздохнул.