Эллайна
— Сегодня сир Эйдан снова совершает прогулку по внутренней оранжерее, — щебетала Пилар, прямо на мне подшивая длинный шерстяной подол. — Целитель Эверхар настоял, чтобы младший герцог почаще выбирался из покоев и разминал ноги.
— Зачем ты мне это рассказываешь? — покосилась на девушку, утыканную булавками на манер морского ежа.
— Вы знаете зачем, леди Эль, — буркнула портниха и сдула светлую челку с пытливых глаз.
— Я не пойду, — сглотнула судорожно. — Достаточно с меня унижений. Этот ваш север…
Этот их север!
Нет, я не рассчитывала на гостеприимство, пробираясь изнаночными тропами в Ташер. Помнила, как не любят тут южан. Чего я не ожидала — так это того, что стану женой мужчины, не желающего меня видеть!
Хотя стоило бы догадаться в первую встречу… И во вторую… Этот северный ветер поистине переменчив. И не готов приносить жертвы, что бы об этом ни думала леди Кет.
— Так и будете тут сидеть, сложив лапки, как россоха, завидевшая хищника? — с укором пробурчала Пилар, споро подбивая плотный подол меховым кантом.
— Я лучше прогуляюсь снаружи. К конюшням или… или еще куда.
— Снаружи! — рассмеялась девушка и, бросив мех, подбежала к высокому окну.
Светло-голубая вуаль, струившаяся с карниза под потолком, пропускала свет, но не давала представления о погоде. Пилар откинула ткань, обнажая пейзаж… Негостеприимный, пугающий, как сам север!
За окном кружила вьюга. Снежные хлопья размером с девичий кулак взлетали, ведомые бешеным ветром, закручивались в небольшие смерчи и оседали на землю. Из-за этой белой круговерти было не разглядеть ни сторожевых башен, ни огненных чаш, ни острых макушек хрустального храма. Ничего. Только белоснежная бесконечность, набитая холодной ватой.
— Ох… — я осела в широкое кресло, расшитое синими розами и черными вензельками.
С ритуала в саду минуло уж несколько дней, а я все никак не могла привыкнуть к новой спальне. Меня переселили в супружеские покои — с широкой кроватью под тяжелым голубым балдахином. С массивной мебелью, высоким книжным шкафом, картинами в глубоких нишах, парой огненных чаш, рассеивающих мрак… Комната была слишком большой для одного, но Эйдан не спешил составлять мне компанию.
Мое сомнительное положение — замужней дамы без мужа — вызывало неловкость решительно у всех. Будто даже стены герцогского замка знали, что Эйдан Красивый не изволил скрепить наш брак. И одни боги ведали, что стало тому причиной — временный запрет целителя или окончательная неприязнь супруга.
Согласно загогулине на ладони, я была уже Эквенор. Или все еще Экарте? Варх знает ташерские традиции! Чувствовалось, что даже прислужницы не понимают, как ко мне обращаться.
— Хорошо, — решительно кивнула своему отражению. — Я схожу в оранжерею. Но эта попытка будет последней!
— Вот и умница, леди Эль, — с одобрением протянула Пилар, завершая шитье.
Я никогда не была гордячкой, как Азара. Но потрепанное южное достоинство булькало внутри, брыкалось возмущенно, когда я спускалась к оранжереям.
С того самого утра, когда я, растеряв всю свою степенность, разревелась на полу у нижних покоев, оба герцога взялись меня избегать. Они игнорировали семейные завтраки в замковой столовой, не заходили в крыло, где располагались супружеские покои младшего Эквенора, закрывались в тренажерном зале на все замки…
Эйдан, временами бродивший по внутреннему зимнему садику в компании целителя и отцовской трости, завидев меня, отводил глаза. И, постанывая от боли, быстро скрывался на какой-то из дорожек. Сначала думалось, что муж боится, что я увижу его таким — немощным, старчески охающим, едва переставляющим ноги.
Пусть и Красивым, да. Аристократически бледным, с обострившимися скулами на похудевшем лице, с бездонными зрачками серых глаз, с интригующей ямочкой на подбородке… Замотанным в шелковое серебристо-белое одеяние, расшитое цветами и листиками.
Но потом я пришла к неутешительному выводу: он сам не жаждет меня видеть. И не только он!
Сир Нетфорд тоже более не наталкивался на меня — ни в библиотеке, ни в конюшне, куда я забегала проведать Айка и старика Браксаарда… Даже в домике Талии он не появлялся: я трижды ходила туда скоротать вечер.
Зимой темнело быстро, и нелла Фонтиера расставляла небольшие чашки с огоньками по всей гостиной. Талия выплетала из розовой шерсти и деревянных бусин всякую ерунду, сооружала маленькие букетики из сушеных травок и перьев.
Порой девочка пугала меня тяжелым, взрослым, понимающим взглядом. Словно догадывалась, какая горечь разлилась на моей душе. Но почти сразу виновато улыбалась и отворачивалась, начиная о чем-то сумбурно лепетать.
Этот домик за конюшней был единственным местом, где на «огненную южанку» не смотрели косо. Вчера нелла Фонтиера учила меня выпекать ташерские таппы — горячие открытые булочки с начинкой из сыра, кореньев и пряностей. Старик Нхар, привезенный прежним герцогом из Анжара, показывал красочные приемы природной магии. Поднимал ростки увядшей рассады, испугавшейся холодов.
Оба они были носителями древних знаний. Магической искры, не знавшей разделения на север и юг, на своих и чужих. Фонтиера временами смотрела на Талию с тоской, бубнила себе что-то под нос.
— Мрачное дитя, — удалось мне расслышать. — Проклятые гены… Черный яд в каждом оке. Старый герцог извести грозился, да сир Нетфорд не дозволил…
Девочка резко оборачивалась и долго, прямо смотрела на неллу.
— Ты это дело брось! — тут же шикала на ее дородная Фонтиера. — Нечего в старой голове копаться. Только глупостей наберешься.
— А нечего дурное рассказывать и ланту Эллайну пугать, — отзывалась тут же Талия, наглаживая скалящегося Пушка. Зверь смотрел на нее так преданно, словно был накрепко порабощен до кончика хвоста.
В тот же вечер в дом за конюшней заходил старик Браксаард. Рыжий вояка, знавший массу интересных историй. С Нхаром они заваривали анжарский кофе и вели беседы о дивном Эррене, в котором у Марибо осталась не только дочка, но и внук, к трем годам обнаруживший в себе дар некроманта.
Браксаард утешал Талию, что ее «черноглазье» не самое страшное. Хотя бы оживленных полуразложившихся чучел за собой не таскает — и слава Варху…
Что до меня — я бы предпочла видеть жуткого Пушка навечно прикопанным. И никем не оживленным. Он мне доверия не внушал.
Возвращаться в холодные просторы герцогского замка из уюта небольшого домика за конюшней было тягостно. Ноги едва тащились по заледеневшим дорожкам. Сердце отбивало скорбную дробь: в супружеских покоях меня никто не ждал.
За окнами замка завывал ветер, точно дикий черный демон, выбравшийся с изнанки. Стоило примириться с грустным фактом: сегодня я в дом за конюшней не попаду. Не получу свою дозу успокоения и семейного тепла, ставшую такой нужной в холодном Ташере.
Пилар права: надо что-то делать! Не сидеть, сложив лапки, как россоха, смирившаяся с горькой участью…
Увидеться с мужем, поговорить, напомнить о долге, что он сам перекинул на мои плечи! Чем дальше, тем меньше я ощущала вину. Южный огонь Экарте пылал в каждой чаше, он приносил свет, тепло и безопасность в каждый дом. И без него… Да страшно представить, что было бы без него!
И Эйдан при всем своем легкомысленном отношении к жизни не мог этого не понимать. Не мог винить меня за принесенную жертву.
В замковой оранжерее было душно, влажно и жарко. Я мигом вспотела в плотном платье и расстегнула воротничок. Обмахнулась рукой, разыскивая глазами гулявшего супруга.
За раскидистым растением с мясистыми круглыми листьями мелькнул серебристый подол, и я побежала за знакомой тканью. Муж не изменял себе и носил светлое, несмотря на траур и ранения.
Зимний сад Эквеноров был этаким кусочком лета в северных стенах. По бокам от дорожек стояли высокие мраморные чаши, наполненные огнем. Воздух искрил, раздувая тепло до самого стеклянного купола.
Диковинные растения впечатляли яркостью, зеленой сочностью. Пленили ароматами и манили упругими каплями росы на листве. Заставляли забыть, что там, за каменными стенами, бушует метель и расползается смертельный холод.
— Сир Эйдан! — окрикнула мужа, нагнав его на последней из дорожек внутреннего двора.
Сегодня он прогуливался один — без целителя и трости. Уж не сговорилась ли Пилар с лекарем и еще кем-то, чтобы оставить запутавшихся супругов наедине?
— Ланта Экарте…
Тяжелые веки наплыли на темные зрачки, закрыв от меня мутный взгляд. Эйдан смотрел из-под ресниц — устало и обреченно.
— Вы отвлекли меня от прогулки, чтобы повиниться? — уточнил муж строго. Неприятно.
— На мне нет вины, — выдохнула хрипло, с трудом обнаружив в себе остатки голоса. — Я отдала долг Юга, как того требовал договор. И мой огонь… он…
Достала из кармана белый шелковый платок с монограммой«ЭЭ». Подарок Эйдана, намекавший на схожесть наших инициалов. На родство душ и имен, а в будущем — магии и плоти.
Промакнула росинки пота, выступившие на висках. Так душно, что дышать нечем!
— Ваш огонь… Ваш огонь пылает слишком ярко, моя дражайшая, — сглотнув, муж подошел, сжал мою щеку в ладони. Отобрал платок и отбросил в ближайшую чашу. Шелк вспыхнул, зашипел. — Непристойноярко. И впредь не мешайте моим прогулкам… дражайшая.
Я дернулась к нему, но меня тут же отбросило ветром. Чуть не уронило на дорожку! Колючий, недружелюбный поток гнал меня до самого выхода из оранжереи.
«Непристойно ярко»? Что это, Варх побери, значит?