Глава 30

Чем дольше на голове находился мешок, тем страшнее становилось. Я слышала далекий шорох чужих ног, приглушенные мужские голоса. Но слов не разобрать. Судя по спертому влажному воздуху, это, возможно, подвал. Едва ли Котлован — вонь ядовитого тумана я бы узнала сразу. Очередная мерзость полукровки? Неужели все мало? Я уже почти не сомневалась, лишь не видела в этом ни малейшего смысла. Разве что, воспитательную меру, чтобы я как можно острее ощутила контраст между покоями госпожи и тюремным подвалом.

Признаться, на короткий миг я думала о Гекторе. В первые мгновения. Вновь старалась найти обоснования надежде. Но не теперь.

Я сжалась на холодном полу, старательно вслушиваясь в окружающие звуки, но слышала только удары собственного сердца, и далекие голоса, доносившиеся будто через комья ваты. Здесь было холодно, я продрогла в легком платье, а тонкий плащ совсем не согревал, но даже не могла обнять себя, потому что руки были связаны за спиной. Наверное, нужно бы было заплакать, но слез не было. Я непременно заплакала бы. Раньше. До побега. До порки. Слезы пересохли, как когда-то полноводные реки Норбонна.

Я услышала стальной скрежет. Так отъезжают двери. Шаги нескольких пар ног. Меня тряхнули, поставили на ноги. Ненавистный мешок, в котором я уже задыхалась, наконец, сняли с головы. Я долго щурилась на яркий свет, наконец, различила людей.

Я попятилась, увидев широкое лицо Бальтазара. За его спиной маячил неизменный Окт. Я не понимала, к добру ли все это. Они не спешили развязывать меня, не спешили снимать мешок — едва ли к добру.

Бальтазар скривился:

— Ну, здравствуй.

Я сглотнула и едва слышно пробормотала:

— Здравствуй.

Колкий страх поднимался по позвоночнику, заставив вздрогнуть. Бальтазар провел огромной ладонью по моему плечу:

— Помнишь мои руки? — Улыбнулся, провел толстым пальцем по шее: — Конечно помнишь. Хорошо, что я не успел тогда познакомиться с тобой поближе. Как знал…

Я едва шевелила губами:

— Знал что? — слова вылетели раньше, чем я уловила их смысл. Можно было не спрашивать.

Бальтазар шумно выдохнул, раздувая широкие ноздри:

— Из-за тебя убили Добровольца, — припечатал без малейших эмоций. — Или не знаешь?

Я опустила голову, чтобы скрыть лицо.

— Я рада.

Рада. Мартин — бесчестный ублюдок. Я бы убила его собственными руками, если бы духу хватило. Но все это не проясняло моего положения.

— Он был человек. Ты понимаешь? Человек. А убит из-за шалавы. Присунул имперской шлюхе — так что с того? Будто убыло от тебя. — Он обхватил мое лицо широкой ладонью: — Могла промолчать.

Ничего нового. Я уже достаточно наслушалась подобного в свой адрес, чтобы удивляться или злиться. Каждый мне зачем-то пытается внушить, что я шлюха, вещь, имущество. Раздирали вопросы:

— Гектор?

Бальтазар хмыкнул:

— Что?

— Кто его убил? Гектор?

Бальтазар посмотрел на меня, как на дуру:

— Свои своих не трогают.

Жаль. Я выдохнула и опустила голову.

— Он жив?

— Что с ним станется?

Я больше не хотела думать о нем, но от этого знания стало легче. Я бы не хотела, чтобы он пострадал из-за меня. Да и любой другой. Не хочу быть виной чужих бед.

Я посмотрела в черные глаза Бальтазара:

— Кто теперь главный в Котловане?

Бальтазар хмыкнул:

— Допустим, я.

— Зачем вы похитили меня? Отомстить за Добровольца?

Бальтазар повел кустистыми бровями:

— Может быть… — он скрестил могучие руки на широкой груди, на которой едва не лопалась поношенная коричневая темадитовая куртка. — Одного не пойму: почему из-за тебя столько шума? А? Ну, что в тебе особенного? — он не ждал ответов, разговаривал сам с собой. — Высокородная — хорошо. Ну, рожей удалась. Но даже на это всем плевать — это не причина. Знаешь, Мартин до конца не верил, что де Во способен выложить за тебя двести тысяч. А он взял и выложил, мать твою! За что? — он пристально смотрел мне в лицо.

Я покачала головой:

— Не знаю.

Он хмыкнул:

— Вот и я не знаю… А теперь и этот!

Сердце замерло:

— Кто «этот»?

Бальтазар глянул исподлобья:

— Не важно.

Я сглотнула:

— Мне важно.

Он не ответил. Прижал меня к холодной стене, ухватился лапищей за грудь, спустился к бедру, задирая платье. Я пыталась дернуться, но это ничем не помогло.

Бальтазар осклабился, заметив мою хилую попытку:

— Брезгуешь? — его лицо приобрело сардоническое выражение.

Я старалась промолчать, хоть и хотелось сказать что-то едкое, что его заденет.

Он неожиданно убрал руки — я ждала удара. Но Бальтазар лишь облокотился о стену и навис надо мной:

— Ничего, мы не гордые. Нам и так сойдет. Твоя брезгливость не слишком нас волнует.

Окт хохотнул за его спиной, и я вдруг вспомнила, что их двое. Но я была благодарна, что Бальтазар больше не лапал меня. По крайней мере, пока.

Я только теперь огляделась. Наверное, примерно так выглядят тюремные камеры. Или именно так. Конура из серого нешлифованного камня с зарешеченной дверью. За низкой стальной перегородкой в углу унитаз и торчащий над ним кран. Прямо передо мной на стене навесная стальная полка.

Бальтазар вдруг отпрянул, изменился в лице и отошел к двери.

Я услышала размеренные шаги и в ужасе замерла, боясь гадать, кого увижу.

Загрузка...