Я сама удивилась, как ловко сошлась в голове эта отвратительная мозаика. Я просто рассмеялась. Хохотала в голос. Доверчивая идиотка! Котлован, абровена, бордель, сад… Какая чудовищная паутина. Если это дело рук одного человека — перед ним следовало бы преклоняться. Я смотрела не на Гектора — на полукровку, языческого идола самого отвратительного злобного бога.
Ларисс наблюдал за мной с явным самодовольством, будто говорил: «Прозрела, наконец, дура?» Я прозрела. Никто не собирался помогать мне в Котловане. Мною просто играли, как котенком. Привязывали к веревочке конфетный фантик и вертели перед самым носом. И я махала лапками, выбивалась из сил, думала, схвачу что-то ценное.
Я нашла глазами ближайший стул, подошла и опустилась, отодвинув тарелку. Ноги не держали. Я посмотрела на полукровку:
— Зачем?
Он многозначительно повел бровями:
— Так было нужно.
— Зачем?
Я мучительно хотела ответ. Должна быть причина. У всего должна быть причина.
Он проигнорировал вопрос:
— Полагаю, вам есть, что сказать друг другу. Я даже оставлю вас наедине, — он развернулся и пошел к выходу, стуча каблуками. — Поворкуйте.
Я молча сидела, уставившись на свои заледеневшие пальцы. Пожалуй, я уже и не хотела ничего слышать. Мне было попросту больно.
Гектор заговорил первым:
— Наверное, я должен извиниться, — кажется, ему было неловко.
Я долго молчала, наконец, покачала головой:
— За что?
Извинения… какой от них прок? Какой же идиоткой я чувствовала себя сейчас. Набитой дурой, которая посмела что-то возомнить. Хотелось просто исчезнуть, не сидеть здесь.
— Ты была добра ко мне. Мне жаль…
Жаль… Единственное слово, которое уместно здесь. Жаль. Я кивнула в сторону дверей, за которыми скрылся полукровка:
— Значит, это ты сказал тогда? Про бордель. Ведь ты видел меня. Не мог не видеть.
Гектор кивнул:
— Талиса моя старая подруга. Была… Я пытался отговорить ее тогда, но она не слышала меня. Она сделала глупость и, увы, поплатилась. Как и Марий Кар.
— Ты и о нем сожалеешь?
Гектор усмехнулся:
— Конечно, нет. Лишь жалею, что не причастен. Я пытался купить тебя, но это было бесполезно. Талиса пообещала тебя Кару, а я лишь взвинчивал цену. Тогда я связался с Лариссом.
На это уже было плевать.
— Ты и сейчас знал?
Он молчал, но не думаю, что не понял вопроса. Просто не хотел отвечать, потому что выглядело слишком отвратительно.
А я еще посмела глупо ревновать тогда, в Котловане, когда он сказал, что получил рану в борделе. Как же хотелось вернуться назад, перечеркнуть все это, вырезать, как кусок архивной записи. Сделать так, чтобы этого не было. Никогда.
— Я… мерзавец. Знаю.
Теперь я понимала, почему он так не хотел близости со мной — ему запретили. Сейчас я была безумно рада, что этого не случилось.
— Ты нравилась мне. И если бы Клоп не вошел тогда… Я был почти готов послать их всех. Это чистая правда.
— …замолчи. Я не хочу это слушать.
— Это правда.
— Замолчи.
Я не хотела смотреть на него, заглядывать в перечеркнутое шрамом лицо. Ловить зеленый взгляд. Я бы хотела, чтобы он растворился, как дым. Бесследно. Прямо сейчас.
— Жалеешь?
Я не поднимала головы:
— О чем?
— Что спасла мне жизнь.
Я усмехнулась, покачала головой:
— Нет. Я сделала, что могла. Что мне совесть велела. Был бы на твоем месте кто-то другой — я поступила бы так же.
— Даже Мартин?
Я промолчала. Да, наверное. Не смогла бы смотреть, как умирает человек.
— Он услал меня тогда в доки и запер в ангаре… — он будто оправдывался. — Я слышал, Бальтазар проболтался. Потом, когда Мартина… Это все…
Гектор не договорил. Обхватил пальцами затылок и шагал из стороны в сторону. Размашисто, покачиваясь:
— Хотя бы этого не должно было быть.
Я, наконец, подняла голову, но старалась не смотреть на него:
— Помоги мне выйти отсюда.
Он покачал головой:
— Прости, не могу. Не думай обо мне слишком плохо. Хотя… — он махнул рукой, — у тебя все основания. Мне жаль.
Гектор бросил на меня виноватый взгляд и пошел к дверям. Стремительно, будто бежал. Я слушала, как затихают его шаги, чувствовала себя жалкой, будто облили помоями.
Опомнившись, я подскочила и направилась следом — я тоже ухожу. Я решительно прошла мимо наемников, вышла в гулкую галерею и вздрогнула, услышав голос за спиной:
— А ты останешься, прелесть моя.
Я не обернулась. Подобрала подол и побежала по галерее.