Ничего личного...-2

2 На дне

— Проходите, господин Санторо, — Серджио распахнул дверь и сделал приглашающий жест. — Места здесь не так чтобы много, но хватить должно.

— Спасибо, Серджио, — Ксавьер без промедления зашел в квартиру и быстрым взглядом окинул скудную обстановку.

Две комнаты, небольшая кухня, мебели немного, только самое необходимое. Никаких личных вещей, что вызывало стойкую ассоциацию с номером в дешевом мотеле. Только, в отличие от мотеля, тут было чисто и уютно. С теми деньгами, что Ксавьер платил ему когда-то, Серджио вполне мог приобрести двухэтажный дом, но почему-то предпочитал жить на съемной квартире.

Должно быть, верный подручный почувствовал невысказанный вопрос. Он запер дверь и прошел в небольшую комнату, служившую гостиной.

— Вас удивляет, почему я не найду дом получше? Деньги и роскошества для меня никогда не были в приоритете. Мне вполне хватает этой скромной халупы.

— И вовсе это не халупа, Серджио, — Ксавьер поставил дипломат на хлипкий столик и опустился на предложенный хозяином диван. — Если тебе настолько не важны деньги, ты мог бы найти работу менее опасную, чем…

Он тут же пожалел о том, что сказал. Серджио одарил его таким взглядом, какого не позволял себе никогда. Злость, гнев, печаль, обида — все смешалось, и Ксавьер не удивился бы, если бы помощник его ударил.

— Господин Санторо, если бы я хотел, то нашел бы. Но мне никогда не расплатиться с вами за то, что вы для меня сделали. Все эти идиоты, что при первой возможности сбежали от вас, когда дела пошли совсем плохо… Я не такой.

— Я знаю, Серджио. Извини.

В наступившей тишине барабанной дробью стучал по карнизу дождь. Ксавьер следил за стрелкой больших настенных часов, явно купленных на распродаже, и вдруг понял, что за все годы, что Серджио работал на него, он так ничего и не узнал о своем верном псе.

Не стремился узнать, поправил он себя. Личная жизнь помощника никогда его не интересовала. Он требовал лишь подчинения и хорошей работы, а чем Серджио занимается в свободное время, мало волновало.

Но именно Серджио не отвернулся от него, когда Ксавьер потерял все. Он закрыл сигаретную фабрику, продал огромный, но такой неуютный и пустой дом, сдал в аренду здание офиса — и теперь у него не было ничего. Ни единого места, куда он мог бы пойти. Ни денег, ни связей — все уничтожено совместными стараниями родственников и Жаклин.

И Серджио прекрасно об этом знал. Когда Ксавьер собирал документы в дипломат, упаковывал ноутбук в футляр — все, что у него осталось — подручный подошел к нему и предложил свою квартиру в качестве временного жилья.

— Будете чай, господин Санторо? — крикнул Серджио из кухни. Для этого ему не пришлось даже напрягать голосовые связки.

— Не откажусь, спасибо, — отозвался Ксавьер.

Он убрал дипломат на пол и пододвинул к себе столик. Затем раскрыл ноутбук и застучал по клавишам. Да, его лишили всего, но это еще не конец. Он поднялся с самых низов, возвысился над этим миром, затем снова рухнул вниз, но ему удалось подняться еще выше. Получится и в этот раз. Что в этом сложного?

Репортеры потеряли к нему интерес, как только он закрыл фабрику. Родители тоже мгновенно испарились, поняв, что ничего выжать не получится. Актер, нанятый ими, вернулся в свой театр с изрядно отяжелевшим кошельком. Грязные деньги за грязную работу.

Серджио принес красную кружку, над которой поднимался ароматный пар, и поставил рядом с ноутбуком. Затем вернулся на кухню, чтобы не мешать.

Минут через двадцать Ксавьер наконец оторвался от клавиатуры и откинулся на спинку дивана, которая протестующе скрипнула. Он потерял еще одного партнера, несмотря на многолетнее сотрудничество. Никто не желал иметь с дел с разорившимся бизнесменом, и не последнюю роль в этом сыграл неудавшийся контракт с Алькарасом. В этом не было бы ничего удивительного, если бы тот, с кем он сейчас разговаривал, сам когда-то не пострадал от этого магната.

Ксавьер достал из кармана черно-золотую пачку "Камальон" и повертел в руке. Последняя. Скоро придется довольствоваться тем, то продают в супермаркете внизу, но это нисколько не пугало. Скорее, наоборот — подстегивало. Надолго он здесь не задержится. Поднимется, как поднимался уже множество раз, снова станет тем, с кем будут считаться.

И самолично купит Серджио хорошую квартиру.

— Опять эти бобы, — Йохан уныло ковырялся в тарелке. — На этой неделе только бобы. Терпеть их не могу. Лишнюю партию завезли, что ли, или срок годности истекает? Еще и в томате, бе-е, какая гадость.

Амадео неопределенно пожал плечами и продолжил есть. Кормили тут на удивление неплохо, хоть и однообразно, однако иного ждать не приходилось — в конце концов, это тюрьма, а не ресторан.

— Тебе нужно есть, Йохан. Ты сжигаешь очень много энергии, тренируясь с боксерской грушей, — он отпил молока из пластикового стакана. — Так что не привередничай.

— Да знаю я, знаю, — протянул сокамерник, зачерпывая ложкой ненавистные бобы. — Кстати, я же обещал научить тебя боксировать. Почему бы не начать сегодня?

— Я не против, — кивнул Амадео, допивая молоко.

Столовая гудела от голосов — заключенные никогда не замолкали. Ночные часы, когда любые разговоры были запрещены, сильно действовали на нервы, и узники не теряли времени днем. Тем более, сегодня был день свиданий. Наскоро пережевывая пищу, люди на какое-то время забыли, что они — преступники, и делились своими надеждами, предположениями, что принесет им родня, гадали, сильно ли выросли дети. Обычные заботы обычных людей.

— Посмотрите, кто у нас здесь, — вдруг зазвучал на всю столовую голос, от которого Амадео недовольно поморщился — Буйвол, который в первые дни домогался его в душевой, стоял рядом и тыкал пальцем в плечо. — Знаете ли вы, кто это, а?

Но заключенные лишь склонились над тарелками, не желая отвечать на вопрос. Буйвол грохнул свой поднос на стол, за которым расположились Амадео и Йохан, и, оперевшись о столешницу, продолжил:

— Это заключенный номер триста семьдесят восемь. Амадео, — он обвел взглядом всех присутствующих. — Солитарио. Подлый отцеубийца, который сидит в соседней камере, справа от меня.

Йохан во все глаза смотрел на Амадео, который лишь досадливо прикусил губу. Надзиратель Бенедикт положил ладонь на дубинку, но пока не вмешивался.

— Здесь все убийцы, Буйвол, — робко возразил рыжеволосый щуплый парень из-за стоящего у стены стола.

— А я тебе слово давал, Прыщ? — рявкнул тот. — Нет, так что заткнись! Да, мы все убивали, конечно. Однако только тех, кто это заслужил, — он наклонился к Амадео и оскалился. — Но он — он убил не потому, что папочка лупасил его, как последнюю скотину, нет.

— Прекрати, Буйвол, — Йохан начал подниматься из-за стола, однако на плечо легла массивная ладонь. Обернувшись, он увидел приятеля Буйвола — того самого Кудрявого. Так вот что они задумали. Раз не получилось завладеть Амадео, они решили подавить его. Унизить. Настроить против него заключенных, чтобы никто не пришел на помощь. И тогда они возьмут свое.

Йохан дернулся, однако Кудрявый держал крепко. Буйвол тем временем продолжал:

— И вовсе не потому, что он — нелюбимый сыночек. Вовсе нет. Папочка его обожал, наверняка. Все обожают принцев. А сделал наш монарх это потому, — он наклонился к Амадео, дохнув в лицо вонью того, что тут принимали за табак, — что хотел получить наследство. Так ведь? Ты пришил своего папашу из-за наследства, неблагодарный сыно..!

Договорить он не успел. Амадео схватил поднос, который Буйвол так любезно поставил рядом, и нанес удар в челюсть снизу вверх скругленным углом. Загремела пластиковая посуда, еда смачно шмякнулась на пол. На пятно томатного соуса закапала кровь — удар оказался настолько сильным, что рассадил кожу. Поднос опустился на макушку Буйвола и раскололся пополам — пластик не выдержал такого бесцеремонного обращения. Обломки разлетелись в стороны, шрапнелью ударяясь о ножки соседних столов и скамеек.

— Никогда. Не смей. Говорить о моем отце, — разъяренно прорычал Амадео.

Кудрявый даже не сделал попытки броситься на помощь напарнику — настолько поразила его реакция этого аристократа. Он ждал чего угодно: равнодушия, уныния, может быть, принцесска даже заплакала бы — но не такого. Буйвол сидел на полу посреди разбросанной еды, по лбу и шее текла кровь, заливаясь за ворот футболки. Глаза закатились, он ничего не соображал.

Йохан же застыл на месте точно так же, как державший его Кудрявый. Но смотрел вовсе не на поверженного Буйвола. Он таращился на Амадео. На того, кого он, как выяснилось, совсем не знал. В глазах полыхала чистая ярость, руки сжимались в кулаки так сильно, что в наступившей тишине слышался хруст костяшек. Губы были сжаты в тонкую упрямую линию, на скулах играли желваки.

— Что тут происходит?! — раздался громовой рык надзирателя, наконец решившего вмешаться. — Солитарио, какого хрена ты творишь?

Амадео молчал. Лицо снова стало спокойным, он отвернулся от Буйвола. И тут же ему заломили руки за спину, на запястьях защелкнулись стальные браслеты.

— Ты что о себе возомнил, а, Солитарио? — засвистел в ухо надзиратель Бенедикт. — Думаешь, можно устраивать драки в моем блоке?

— Но он не… — начал Йохан, однако Амадео предупреждающе глянул на него, и слова застряли в горле. Надзиратель этого даже не заметил.

— Карцер научит тебя, как правильно себя вести, не сомневайся.

Впервые на лице Амадео мелькнул страх.

— Карцер?

— А ты думал. У нас тут есть апартаменты для особо буйных. Для таких аристократов, как ты, подойдут в самый раз, — надзиратель тычками погнал Амадео к выходу из столовой. — Отдохнешь с недельку, глядишь, мозги на место встанут. Кортес, — он указал подоспевшему напарнику на сидящего в остатках завтрака Буйвола, — отведите этого в лазарет.

Йохан последний раз попытался исправить положение:

— Господин надзиратель, это начал вовсе не он!

— Еще одно слово, Торн, и отправишься следом, — отрезал тот. Дверь столовой захлопнулась. Заключенные принялись за свой завтрак, будто ничего не случилось.

Карцер оказался даже хуже, чем он мог себе представить в самых кошмарных снах.

Узкая комнатка, в которой с трудом можно было улечься, подтянув колени к груди. Ни единого проблеска света, кроме как из окошечка надзирателя, которое открывалось раз в сутки, когда приносили еду.

Теснота.

Удушающая теснота, усугубляемая постоянной темнотой. Низкий потолок. Стены, которые, казалось, сдвигаются все сильнее. Паника.

Первые полчаса Амадео еще старался держаться. Вспоминал все известные приемы, чтобы справиться с панической атакой. Пытался дышать глубоко и ровно, следя за тем, чтобы горло не перехватило мучительными спазмами. Однако ничего не мог поделать с ужасом, медленно, но верно заползающим внутрь, заставляющим желудок сжиматься, сердце — колотиться все быстрее, кожу — покрываться липким холодным потом.

Это лишь комната, говорил он себе. Отсюда есть выход, дверь. Она прямо перед ним. Однако предательские мысли тут же возникали в голове. Дверь заперта. Ключа у него нет. Отсюда не выйти, пока ее не откроют, а будет это не раньше, чем через неделю. Об этом говорили надзиратели, пока тащили его сюда. Неделя. Неделя в этой клетке. Без света. Без воздуха.

Клетке? У клетки хотя бы есть прутья. Здесь же — лишь бетонные стены. И они слишком близко. В любом положении он касался противоположных стен.

И наконец Амадео сдался. Закричал, если бы мог, но горло стиснуло так, что он с трудом мог вдохнуть. Его затрясло, как в лихорадке. Паника накатывала волнами, и каждая последующая становилась все больше. Он боялся не вынырнуть. Боялся утонуть в этой липкой, горячей, тошнотворно-сладкой панике. И вместе с тем это казалось благословением — в конце концов, он выберется из этой темной комнаты, пусть даже и мертвым.

Неделя.

Ксавьер оторвался от ноутбука и, шумно выдохнув, закинул руки за голову. Кажется, удалось договориться с португальским дилером, но нужно быть осторожным — Наркоконтроль не дремлет и только и ждет удобного момента, чтобы схватить его за руку. Через пару недель истекает срок блокировки счета, и он наконец рассчитается с Валентайном Алькарасом. А потом с чистой совестью можно будет начать все сначала.

Ксавьер не сомневался, что перевод крупной суммы на счет, который и навел на него Наркоконтроль, организовал Беррингтон. Объединившись с Жаклин, бывший министр всеми силами старался уничтожить бизнес Ксавьера. Что ж, можно его поздравить — это вполне удалось. Однако Беррингтон не учел, что капитана следует утопить вместе с кораблем. А Ксавьер собирался воспользоваться всеми спасательными шлюпками, что имелись в наличии.

— Ужин будет готов через пять минут! — крикнул Серджио.

— Хорошо, — отозвался Ксавьер, поднимаясь и с наслаждением потягиваясь — от долгого сидения крючком все тело затекло.

Он распахнул окно и закурил. Ворвавшиеся в комнату звуки улицы вдруг прорезала резкая трель дверного звонка.

— Я открою! — Серджио выскочил из кухни, вытирая руки полотенцем, и молниеносно нацепил на пояс кобуру — охранник никогда не терял бдительности. Ксавьер мысленно похвалил его. Только сейчас он начал понимать, что за великолепный профессионал ему достался. Раньше он воспринимал мгновенную боеготовность как само собой разумеющееся.

— Могу я поговорить с Ксавьером Санторо? — раздался из прихожей мелодичный женский голос.

Сигарета выпала из пальцев, и Ксавьер, чертыхнувшись, поднял ее, пока не прожгла ковер.

— Впусти, Серджио, — сказал он, отправляя окурок в пепельницу.

В комнату зашла женщина. Медного цвета волосы переливались в ярком свете единственной лампочки, глаза изумрудами сверкали на красивом, несмотря на возраст, лице. Она небрежно сбросила плащ в руки вездесущему охраннику.

— Подержи это, Джейкоб. Только не клади никуда — боюсь, испачкается.

— Добрый вечер, Жаклин, — самообладанию Ксавьера мог бы позавидовать кто угодно. — Думаю, что ветер, который тебя занес, был далеко не попутным.

— Ты еще умудряешься дерзить? — Жаклин оглядела комнату и сморщила нос. — В каких условиях ты живешь, подумать только. Хотя, не сомневаюсь, Солитарио сейчас куда хуже.

— Лукасу вполне вольготно в кресле отца. При чем тут он?

— О, ты, видимо, не понял. Я говорила о младшем Солитарио, который сейчас ворочается на неудобных нарах. Как не повезло малышу. А у него были такие перспективы…

— Он никогда не относился к семейству Солитарио, — спокойно ответил Ксавьер. — Значит, там ему и место. Ты пришла сюда говорить о нем? Прости, эта тема мне неинтересна.

— Вовсе нет, я хотела поговорить о тебе. Ты даже в этой берлоге выглядишь королем, — Жаклин вытянула из серебряного портсигара тонкую сигарету. — Но теперь твой удел — повелевать скопищем крыс, которые снуют туда-сюда в подвале этой развалюхи. Не слишком подходящая жизнь для такого, как ты, не находишь? — она прикурила от зажигалки, которую заботливо поднес телохранитель, и выпустила струю дыма в направлении Ксавьера.

— Не твое дело, чем я сейчас занимаюсь, Жаклин, — резко ответил он, едва сдерживая злость. — Зачем ты пришла?

— Честно говоря… — она обхватила губами сигарету и сделала глубокую затяжку. Клуб дыма снова окутал Ксавьера. — Честно говоря, хотела посмотреть на твое унижение. Однако меня не устраивает то, что я вижу. Тебя всегда отличала излишняя аристократичность. Одень тебя в мешок из-под картошки — ты превратишь его в мантию.

— Меня необычайно трогают твои комплименты, но переходи к делу. Если его нет — дверь открыта.

— Выгоняешь свою благодетельницу? Как грубо, — Жаклин уселась на диван, закинув ногу на ногу. — Вспомни, кто вытащил тебя из грязи, кто сделал тем, кем ты являешься!

— И кто снова втоптал меня в эту грязь, отправив на верную смерть к Изабелле. О, я всего лишь расходный материал для спятившей бабы с нестерпимой чесоткой, — ядовито отозвался Ксавьер. — Так чем обязан?

— Хочу сделать деловое предложение, — Жаклин сверкнула изумрудными глазами. — Работай на меня. Стань моим пажом. Я вытащу тебя со дна и сделаю важной персоной. Ты ведь хочешь этого?

В наступившей тишине громом прозвучал смех. Ксавьер запрокинул голову назад и хохотал, пока на глазах не выступили слезы. Смеялся так сильно, что заболел живот, однако не мог остановиться.

Жаклин сдвинула тонкие брови к переносице. Левой рукой затушила сигарету о край стола и поднялась.

— Не вижу тут ничего смешного, Ксавьер. Прекрати немедленно!

— Прекратить? — выдавил тот, вытирая глаза. — Прекратить? Ты первая начала, Жаклин. Сделать меня своим пажом! Да, такой шутки я давно не слышал.

— Я вовсе не шути…

— Убирайся, — Ксавьер в мгновение ока преобразился, на лице застыло обычное равнодушное выражение, стальные глаза впились в Жаклин. — Убирайся и больше не смей приходить сюда. Я никогда не приму твое предложение, хватит с меня унижений.

Жаклин покраснела от гнева, губы, накрашенные алой помадой, затряслись. Она подняла руку, намереваясь расцарапать наглецу лицо длинными, темно-красными ногтями, но Серджио, шагнув вперед, покачал головой.

— Вижу, одного слугу ты не потерял, — наконец выговорила она дрожащим от едва сдерживаемой злости голосом. — И почему он так за тебя держится? Что ты ему пообещал, у тебя же ни черта нет!

— Покиньте дом, госпожа, — бесстрастным голосом произнес Серджио, демонстрируя пистолет на поясе.

Это возымело действие. Джейкоб наклонился к Жаклин, поглядывая на Серджио. Правая рука застыла у кобуры, но не касалась ее.

— Думаю, лучше сделать, как он просит, мисс Жаклин. Мы можем прийти в другой раз.

— Ты что, испугался этого здоровяка, Джейкоб? — раздраженно обернулась та. — Я тебе плачу за то, чтобы ты разбирался с такими, как он, не так ли?

— Считаю, это неблагоразумно, мисс Жаклин, — продолжал он тем же тихим, размеренным голосом. — Санторо работал на вас, вам ли не знать, что угрозами его не проймешь? Вы сделаете только хуже. Прошу, пойдемте.

— А твой охранник умнее тебя, — не замедлил съехидничать Ксавьер. — Уходи. Иначе начнется смертоубийство, а этого не нужно ни тебе, ни мне.

Жаклин какое-то время стояла, сжимая в руке так и не выброшенный окурок, затем развернулась на каблуках и вышла за дверь. Джейкоб коротко кивнул Ксавьеру и последовал за ней.

Амадео не сразу понял, где находится. Потолок был грязно-серым, в трещинах, но откуда-то лился дневной свет. Ничего общего с темнотой карцера, которая окутывала со всех сторон целую вечность, заползала в голову, вытесняя все мысли и пресекая слабые попытки сопротивляться.

— Очнулся наконец? — прогрохотал кто-то над ухом, и Амадео вздрогнул.

Рядом с койкой, на которую его уложили, возвышался надзиратель Роджерс, поигрывая дубинкой. У соседней суетился врач, перевязывая руку какому-то заключенному.

— Ну конечно, очухался, — удовлетворенно прогрохотал надзиратель. — А я думал, копыта откинешь, Солитарио. Как ты со своей клаустрофобией вообще тут оказался?

Амадео попытался заговорить и не смог — в горле настолько пересохло, что любая попытка причиняла боль. Надзиратель отвернулся и налил воды в пластиковый стакан.

— Никак не пойму, ты самоубийца, или кто, Солитарио? — он держал стакан на вытянутой руке, дожидаясь, пока Амадео сядет. — На кой черт стремишься себя уничтожить? Знаешь, что от паники ты запросто мог бы задохнуться там, в карцере?

Амадео промочил горло и, благодарно кивнув, вернул стакан надзирателю.

— Знаю. Но почему ко мне должны относиться как-то по-особенному? Я напал на другого заключенного и вполне заслужил наказание…

— Солитарио! — рявкнул Роджерс так, что стекла в окнах задребезжали. Стаканчик, беспомощно хрустнув, смялся в здоровенных кулачищах. — Ты конченый идиот или только прикидываешься?! Еще не хватало самоубийц в моем блоке! Хочешь свести счеты с жизнью, так придуши себя наволочкой! Больной на голову ублюдок, хренов мазохист!

— Почему вы кричите, господин надзиратель? — спросил Амадео.

Его спокойный тон еще больше вывел Роджерса из себя. Он швырнул несчастный стакан в мусорное ведро и нацелил толстый, как сосиска, палец в нос Амадео.

— Прекрати относиться к себе так, будто твоя жизнь ничего не стоит. Приравниваешь себя к монстрам, сидящим в соседних камерах? Хочешь стать таким же? Или пытаешься от этого сбежать? Многие парни, попавшие сюда, ломаются за пару месяцев, потому что не знают, как себя вести и как приспособиться к новым условиям. Мне ты показался далеко не слабаком, поэтому не разочаровывай меня. Еще одна попытка самоубийства — и я отправлю тебя в психиатричку.

Надзиратель развернулся на каблуках и, топая, как слон, вышел за дверь. Амадео откинулся на подушку и уставился в потолок. Он не мог объяснить, чем вызвал вспышку гнева, однако чувствовал: далеко не ко всем заключенным надзиратель Роджерс питает такую привязанность.

— Доктор, — позвал он.

Тот отвлекся от заключенного с раненой рукой.

— Чего тебе, Солитарио?

— Сколько я пробыл в карцере?

— Чуть меньше пяти дней. Срок не до конца отмотал, потом Роджерс тебя сюда приволок. Он брал отпуск по семейным обстоятельствам, а когда явился, устроил всем такой разнос…

— По какому поводу?

— Ты что, не знаешь, что запрещено держать страдающих тяжелой клаустрофобией заключенных в карцере? Тебе придумали бы другое наказание, если бы ты соизволил сказать хоть слово о своей болезни.

Амадео вспомнил раскрасневшееся от ярости лицо Роджерса, хруст стаканчика в его лапище. Нет, он злился не на подчиненных, неверно выполнивших приказ. И даже не на Амадео. Он тщательно скрывал под злостью что-то еще.

— Доктор, — снова позвал Амадео.

— Да чего тебе, Солитарио? — взвился тот. — Не видишь, я занят!

— Прошу прощения, последний вопрос. По каким семейным обстоятельствам отсутствовал надзиратель Роджерс?

— Да сын у него помер, — ответил вместо врача раненый заключенный. — Сидел в тюрьме в другом округе. Нашли в камере, говорят, отломал где-то металлическую скобу, заточил да вены себе резанул. Хилый был парнишка, видать, поиздевались там над ним сильно, вот и не выдержа… ай!! Доктор, вы врач или живодер?!

— А ты не мели языком чего не следует, Билли. Солитарио, если очухался, марш в свою камеру. И чтобы я тебя больше не видел. А то ишь, зачастил…

Амадео шел по тюремному коридору, иногда останавливаясь, чтобы побороть головокружение. Пять дней в карцере не прошли бесследно — его все еще шатало, к горлу подкатывал ком, стоило вспомнить тесные застенки и темноту. Однако даже в таком состоянии он замечал, как смотрят на него другие заключенные. В их глазах светилось искреннее уважение — похоже, до него никто не осмеливался дать отпор банде Буйвола, да еще навалять самому главарю. Что стало с Буйволом, сильно ли Амадео его отделал, оставалось загадкой — в лазарете он бандита не видел.

Йохан сидел на полу, скрестив ноги, и пытался раскладывать пасьянс из потрепанных карт. Такими в покер не поиграешь — сплошные метки, машинально отметил про себя Амадео, входя в камеру.

При его появлении Йохан вскочил так стремительно, что напрочь испортил уже выложенный пасьянс.

— Амадео! Ты как? Сильно туго было? Чего такой бледный, как смерть? Мне сказали, что ты в лазарете, но почему…

— Я в порядке, Йохан, не трещи, — Амадео улегся на кровать и закрыл глаза ладонью.

— Буйвола переправили в другой блок, знаешь? Ты ему здорово врезал! Все прямо глаза вытаращили! В лазарете пробыл три дня, потом его увезли, посчитали, что вам лучше рядом не находиться после того, что он сказал, во избежание дальнейших конфликтов. Это официальная причина перевода, хотя я думаю, что он всех тут просто задрал своими выходками. Амадео, — Йохан плюхнулся рядом с ним на кровать. — Он тебя в таком обвинил… Тихий ужас. Но почему ты даже не попытался…

— Оправдываться перед этим сбродом? — Амадео был совершенно спокоен, хотя с лица все еще не ушла мертвенная бледность. — Какой в этом смысл?

— Но теперь все считают тебя самым настоящим убийцей, который не пожалел даже собственного отца, и…

— И раньше считали. Не вижу смысла разубеждать их в этом, — Амадео лег на кровать и отвернулся к стене.

— Амадео, — Йохан склонился над ним. — Ты просидел в карцере пять дней, но выглядишь так, будто прошел месяц. Что с тобой?

— Ничего. Со мной все в порядке.

— Правда? — с сомнением протянул сосед. Затем стащил со своей кровати одеяло и накрыл Амадео с головой.

Тот забарахтался, судорожно стаскивая его с себя.

— Прекрати! — крикнул он, и Йохан испуганно отскочил — в приглушенном голосе явственно слышалась паника.

Амадео разом сдернул с себя одеяло и отбросил прочь. Оно ударилось о решетку и упало на пол, угол высунулся в коридор, как дразнящий язык.

— Извини, — пролепетал Йохан. — Я не знал, что все так… серьезно…

Амадео трясло, как в лихорадке. Он закрыл лицо руками и помотал головой, отказываясь от извинений.

— Дать тебе воды? — Йохан мигом оказался у раковины и наполнил пластиковую кружку. — Держи, полегчает.

Амадео не глядя протянул руку. Сделал пару глотков, затем вернул кружку Йохану, не сказав ни слова.

— Слушай, извини! — Йохан в отчаянии заломил руки. — Я не знал, что у тебя клаустрофобия, правда! Хотел подшутить, и…

— Глупо вышло, — бесцветным голосом сказал Амадео.

— Да, глупо, я полный идиот, признаю…

— Я не о тебе, — Амадео опустил голову на скрещенные руки. — О себе. Знал, что попаду в карцер за драку, но все же не смог сдержаться.

— Он назвал тебя убийцей. Вполне достаточная причина.

— Здесь все убийцы. Меня это ничуть не оправдывает.

— Я тебе не верю, — решительно заявил Йохан, скрестив руки на груди. — Не верю, что ты мог убить собственного отца.

— Твое право, но я это сделал.

— Ты лжешь. Почему? Что может быть страшнее, чем взять на душу такой грех?

— Страшнее отказаться от него! — вдруг рявкнул Амадео. — Убить и сделать вид, что ты ни при чем, вот что на самом деле страшно!

Йохан ошеломленно отступил назад. Амадео замолк и снова улегся на кровать, уткнувшись носом в стену.

— А… Амадео, ты… — Йохан внезапно все понял. Неужели этот человек — такой же, как он? Взявший на себя преступление, которого не совершал? Но почему? Почему он здесь?

Сосед не шевелился.

— Амадео, — повторил Йохан чуть громче. Затем поднял одеяло и, сложив, положил на край койки. — Ты ведь не убивал своего отца, так?

— Почему тебя это так интересует?

— А? — Йохан удивленно заморгал, не ожидая ответа. — Ну… Мы с тобой соседи по камере, вместе нам тут куковать еще долго, надо научиться доверять друг другу.

— Пустые слова.

— Что?

— Доверие. Абсолютно ничего не значащее слово. Придумай причину получше.

— Ладно! — Йохан оседлал стул напротив кровати. — Тогда считай это простым любопытством. Подробностей я не требую. Просто скажи: убивал или нет?

Амадео тихо зарычал. До чего же настырный парень! Что ему до чужого преступления?

Он оглянулся через плечо. Йохан не сводил с него испытующего взгляда, скрестив руки на спинке стула и упрямо выдвинув вперед челюсть. Амадео попытался было улыбнуться, но вышла лишь легкая гримаса.

— Ты ведь не отстанешь, да?

Сосед по камере помотал головой.

— Хорошо, — Амадео сел, спустив ноги на пол. — Я не убивал. По крайней мере, не напрямую. Не своими руками.

— То есть?

— Спровоцировал одного человека на преступление.

Йохан громко фыркнул.

— За простую провокацию ты бы сюда не сел, так что не гони.

Амадео чуть сощурился.

— Пытаешься развести меня на откровенность, разозлив? Грязный прием.

— Я? Вовсе нет. Просто у тебя вид, как у пришибленной собаки, уж извини.

Амадео хмуро уставился в сторону. Как бы ни старался он изображать из себя неприступную крепость, все равно найдутся те, кому он будет небезразличен. Кто-то, подобно тем парням из душевой, будет домогаться, кто-то — ненавидеть, а кто-то, как Йохан — приставать с докучливыми вопросами. И если с первыми двумя категориями можно было справиться, то так просто отмахнуться от соседа по камере, с которым придется провести четыре года, попросту нельзя.

— Хорошо, — он прикрыл глаза. — Если тебе так важно знать, то из-за меня мой брат, Лукас, пошел на убийство Кристофа Солитарио.

Вверх. Вниз. Снова вверх. Снова вниз. Сегодня дул северный ветер, и руки буквально пристывали к железной балке, на которой Йохан подтягивался, но он едва замечал обжигающий холод.

После того, как Амадео сделал признание, мучившее его столь долгое время, слова сами полились нескончаемым потоком. Йохан едва успевал слушать, раскрыв рот, не всегда вникая в происходящее, однако общую суть уловил. Например, то, что брат Амадео оказался низкой и подлой сволочью, а лучший друг — предателем.

Лучший друг! Йохан стиснул зубы и снова подтянулся, не обращая внимания на то, что плечи уже ощутимо ныли. Тот самый Ксавьер Санторо, который нанял его! Если бы Йохан знал всю историю от начала до конца, он бы никогда…

Он спрыгнул с турника и оперся ладонями о колени. Дыхание вырывалось изо рта клубами пара. Он бы никогда — что? Никогда не сел в тюрьму? Предпочел бы жить прежней жизнью подпольного бойца? А смог бы он это сделать, если бы знал все, что открылось сейчас? Смог бы оставить Амадео, ни в чем не виноватого и оказавшегося здесь из-за роковой случайности, на растерзание этим зверям?

— Да что за хрень лезет тебе в голову? — фыркнул он.

Даже если бы Ксавьер Санторо снова сделал то предложение, Йохан согласился бы без промедления. За то время, что они с Амадео провели вместе, Йохан понял, что лучшего друга не смог бы найти за всю жизнь. И от этого стыд за вранье жег сильнее.

Как же хотелось рассказать о том, кто он на самом деле! Но Йохан сдерживал себя, зная, что после этого Амадео навсегда исчезнет, не выдержав очередного предательства. Попросит перевода в другой блок, лишь бы не оставаться в одной камере с человеком, работающим на его врага.

Поэтому Йохан промолчал, решив, что будет поддерживать и защищать Амадео, что бы ни случилось, и тем искупит свою вину. Больше он не мог ничем помочь. Амадео закончил длинный рассказ, а Йохан не говорил ни слова — настолько поразила его эта печальная история. Все проблемы моментально отошли на второй план, он не видел перед собой ничего и никого, кроме невероятно одинокого парня, от которого в одно мгновение отвернулся весь мир.

— Иногда я сомневаюсь, в своем ли я уме, мог ли сделать это, а затем просто забыть, но… — Амадео вздохнул. — Потом вспоминаю, что он не съел ни кусочка, когда я поставил перед ним тарелку, которую всучила мне Роза. Мы с ним говорили, а потом он… он…

— Не думаю, что ты сошел с ума, Амадео, — наконец смог выдавить Йохан. Слова давались с трудом, глаза щипало от подступающих слез, и он мог лишь надеяться, что Амадео ничего не заметит. — Просто твой брат все тщательно рассчитал. Одного не пойму — почему на суде ты не попытался хоть как-то себя защитить?

— Откуда ты знаешь?

— Иначе тебя бы тут не было, логично? — Йохан был настолько потрясен рассказом друга, что снова потерял осторожность. — Ты сказал, что тебе дали срок без права досрочного освобождения. Значит, ты не раскаялся, но также не заработал никаких отягчающих обстоятельств. То есть, просто молчал. Почему? Неужели и правда считаешь себя виноватым?

Амадео не нашелся, что ответить, и Йохан поразился тому глубокому чувству вины, которое носил в себе этот парень. Как он до сих пор жив?

— Торн! — рявкнул надзиратель, вырывая Йохана из страны невеселых размышлений. — Время обеда, пшел обратно в блок, хватит изображать из себя Терминатора!

— Слушаюсь, — отозвался Йохан, только сейчас заметив, что вымок до нитки под противным весенним дождем.

Дожди не прекращались всю весну и начало лета. Изредка сквозь серое монотонное покрывало пробивались редкие лучи солнца, но никакой радости не приносили — мрачный город лишь сильнее обнажал свои пороки и, сверкнув злобной ухмылкой, снова уходил во мрак.

Сегодня тоже лил дождь. С утра окружающие здания прятались за водной пеленой, проглядывая вымытыми стеклами, когда ливень ненадолго утихал. На улице никого не было — мало оказалось охотников подхватить летнюю простуду.

Из двухэтажного, неприметного на фоне окружающих высоток здания вышел мужчина. Правую руку он засунул под плащ, будто у него болел бок, однако на лице не проступало и отголоска боли. Он внимательно огляделся и, раскрыв зонт, взял его в левую руку. Правая же снова скользнула под плащ.

— Выходите, господин Санторо, — сказал Серджио.

Ксавьер ступил на мокрую улицу, чудом избежав глубокой лужи. На лице застыло хмурое выражение, соответствовавшее мрачной погоде.

— Еще одна неудача, — проговорил он. В голосе, впрочем, не прозвучало ни нотки разочарования, будто он этого ждал. — Даже паршивые наркоторговцы породы Десмонда отказываются иметь со мной дело. Видимо, Беррингтон надавил на всех. Кто у нас дальше по плану, Серджио?

— Уверены, что хотите продолжать? Погода сегодня не ахти какая, и слечь с насморком — не самый перспективный вариант.

— Много болтаешь, — Ксавьер устало провел рукой по лбу. Его тоже изрядно утомили эти бесконечные, не приносящие никаких результатов разъезды.

— В детстве моя матушка говорила: перед смертью у людей развязывается язык, — ухмыльнулся верный охранник. — Судя по вашей немногословности, вы еще не скоро собира…

— Не вижу смысла тратить слова попусту, Серджио, — Ксавьер поднял лицо к открывшемуся вдруг небу. — Ты решил меня вымочить до нитки за плохое поведение?

Зонт упал на асфальт и застыл там. Дождь забарабанил по туго натянутой ткани, собираясь в центре импровизированной чаши. Холодные капли оставили темные точки на костюме Ксавьера. Серджио пошатнулся и тяжело рухнул прямо в руки босса.

— Серджио! Что…

Ответа не требовалось. Посреди лба охранника образовалась аккуратная дырочка. Кровь из нее тонкой струйкой бежала по лицу, смешиваясь с дождем. Мертвые глаза изумленно таращились в затянутое серой ватой небо.

Ксавьер сжимал тело Серджио, чувствуя под пальцами бесполезный бронежилет. Вскинул голову, пытаясь определить, откуда стреляли, но за стеной воды едва смог разглядеть соседнее здание.

— Я тебя достану, — едва слышно пробормотал он. Пальцы сжали плащ мертвого товарища так, что ткань затрещала. — Достану.

Затем он осторожно опустил Серджио на асфальт, закрыл ему глаза и, поднявшись, быстро зашагал прочь, подняв воротник пиджака.

И ни разу не обернулся.

— Амадео, — Йохан свесился со второго яруса кровати. Никакой реакции не последовало, поэтому он позвал снова. — Амадео!

Тот поднял голову от книги, которую читал.

— Да, Йохан?

— Ты иногда пугаешь, — улыбнулся парень. — Как нырнешь в книжку, тебя не дозовешься. Так любишь читать?

Амадео кивнул.

— Очень. Жаль, что здесь небольшая библиотека.

— А я никогда не любил, — Йохан спрыгнул на пол и сел на единственный стул. — Ну не то чтобы не любил… Вообще-то у меня ни книг, ни времени не было, так что…

— Почему? — Амадео положил закладку между страницами. — Где ты вырос?

— Неподалеку отсюда, в захолустье. С утра до ночи борьба за выживание. Идиотский маленький городишко, где всем на тебя плевать.

— Я думал, в маленьких городах люди наоборот держатся друг за друга. — Амадео приподнял подушку и оперся на нее спиной.

Йохан рассмеялся.

— Шутишь? Это в Кильено-то? Да местные жители сами готовы поубивать друг друга. И дело не в том, что им голодно или холодно. Просто характер такой, надо вечно лезть в какую-нибудь задницу.

Амадео кивнул, вспомнив Старый квартал. Видимо, жизнь в Кильено не слишком отличалась от района, где родился он. Постоянные опасности, постоянный поиск пропитания, постоянно надо держать ухо востро, чтобы не попасть впросак. Только оттуда Амадео забрал Кристоф. У Йохана же не было возможности вырваться так просто.

— Мать растила нас сестрой одна, поэтому я рано пошел работать. Даже в школе толком не учился, часто пропускал занятия, и меня выгнали.

— Печально, — Амадео покачал головой, вспомнив себя. Если бы не Кристоф, его ждала бы такая же судьба. Амадео не удержался от усмешки. И он, и Йохан сейчас сидели в одной камере. Какая ирония.

— Ну а потом сестра заболела, — голос Йохана, обычно жизнерадостный, стал тише и глуше. — Мать умерла еще раньше, поэтому за Амелией пришлось ухаживать мне. Я крутился, как мог, чтобы достать деньги, даже пошел на ринг. Все, что я умел — это драться.

Амадео слушал внимательно. Ситуация так сильно напомнила о смерти Тереситы, что к горлу подступил ком. Йохан старался всеми силами спасти жизнь сестры, но, похоже, у него ничего не вышло, что и подтвердилось следующими словами.

— Но все было бесполезно. Денег не хватало. Я не мог целыми днями пропадать на ринге — за Амелией некому было ухаживать, а сама она уже не могла даже сидеть, не то, что ходить. Вскоре она умерла, и я остался один. — Йохан улыбнулся, но в этой улыбке не было ничего, кроме грусти. — Я уехал оттуда и перебрался в этот город. Только-только начал делать карьеру подпольного бойца и загремел сюда. Вот и вся моя история, Амадео.

Тот молчал, опустив голову. Судьбы складываются по-разному, но в итоге все приходит к одному — либо к смерти, либо к тюрьме. Как ни крутишься на раскаленной сковородке, как красиво ни танцуешь, тебя все равно подадут на обед.

— Я рассказал о себе, теперь хочу ответной любезности. — Йохан развернул стул и оседлал, опершись скрещенными руками на спинку. В голос вернулась обычная веселость, следов грусти по сестре как не бывало. — Что произошло с тобой? Ты все время мрачный, никогда не улыбнешься. Прямо как герой какого-нибудь страшного романа.

— Ты же сказал, что не любишь читать, — подловил Амадео.

— Ну кино-то я смотрел, — невозмутимо ответил тот. — Тот же "Дракула" ведь снят по роману, так? — он кивнул на обложку.

— Верно, — Амадео снова улегся и взял книгу, но не успел раскрыть, как Йохан задал следующий вопрос:

— А какая твоя самая любимая?

Закладка выпала и спланировала на грудь Амадео. Он в задумчивости прикрыл глаза, хотя ответ моментально возник в голове.

— У меня их две, Йохан. Не могу выбрать, какая из них мне дороже.

— Ну скажи, вдруг я тоже захочу прочесть, — он рассмеялся. — Всякое бывает, тут невероятно скучно сидеть.

— Их нет в этой библиотеке, так что вряд ли.

— Если попросить, достанут все, что угодно. Так что?

— Ладно, — сдался Амадео. — Я скажу, если пообещаешь, что прочтешь их. Когда-нибудь.

— Да запросто, только ты не будешь возражать, если попрошу тебя объяснить те места, что не пойму?

Амадео удивленно захлопал глазами. Йохан был очень странным парнем, однако располагал к себе. Глубоко в сердце шевельнулось давно забытое чувство, но Амадео мигом затушил его. Нельзя. Нельзя никому доверять. Он больше не совершит этой ошибки. Никогда.

Но Йохан ждал ответа, приготовив воображаемый блокнот и карандаш, и Амадео, вздохнув, сказал:

— Во-первых, "Портрет Дориана Грея". Автор — Оскар Уайльд.

— Хорошо, — Йохан зачиркал воображаемым карандашом. — Книга про портрет…

— Вторая — "Тим Талер, или Проданный смех". Не смотри на то, что эта книга для детей — даже взрослому есть, чему поучиться у героев.

Йохан сделал вид, что тщательно записывает.

— Проданный смех… Интересное название. Кстати, — он вскинул голову. — Ты никогда не смеешься. Даже в тот раз, когда Патрику прилетела тарелка каши прямо в башку, даже не улыбнулся. Ты что, тоже продал свой смех?

Амадео вздрогнул. Он никогда не думал об этом, но Йохан попал прямо в точку.

— Может, и так, Йохан, — наконец ответил он. — Может, и так.

— И дорого?

Йохан смотрел на него серьезней некуда, и Амадео снова едва не улыбнулся. Однако губы лишь искривились в некоем подобии усмешки.

— Продешевил.

Ксавьер курил, сидя на диване в квартире Серджио. Он вернулся сюда, оставив тело верного друга мокнуть под дождем. Не оставалось выбора, кроме как бросить его, поэтому Ксавьер просто сделал анонимный звонок в полицию из ближайшего автомата. Они позаботятся о Серджио.

Подручный купил эту квартирку на вымышленное имя, поэтому можно не бояться, что копы выйдут на нее. Оставался небольшой шанс, что кто-то опознает труп, либо Жаклин намеренно укажет нужное направление поисков. В таком случае Ксавьеру придет конец — денег, чтобы заткнуть полиции рты, у него не было.

Но больше некуда идти.

Он не сомневался, что убийство организовала Жаклин. При желании она могла приказать устранить и его, однако оставила в живых. Змея, обожающая наблюдать бесчувственными окаменевшими глазами за последними трепыханиями жертвы.

Однако Ксавьер не собирался сдаваться на ее милость. Более того, намеревался уничтожить ее и ее империю до основания.

— Ты еще не знаешь, с кем связалась, — он кинул сигарету в пепельницу. — Ты совсем меня не знаешь, Жаклин.

От резкого звонка он едва не вздрогнул. Поднялся, уже зная, кто решил нанести визит. Проверил пистолет под мышкой. И только потом открыл дверь.

Рыжие волосы пламенели в свете единственной тусклой лампочки. Алые губы язвительно усмехались.

— Кажется, привратник сменился, Джейкоб, — раздался мелодичный голос. — Ты позволишь мне войти, Ксавьер?

— Можем поговорить и здесь. Сесть я тебе не предложу.

— Ты стал еще грубее. Разве таким я тебя воспитывала?

— Пришла, чтобы злить меня?

— Нет. Надеялась, что ты примешь мое предложение.

— Забудь об этом, — Ксавьер попытался закрыть дверь, но Джейкоб подставил ногу.

— Тебе нужно выслушать, Ксавьер, — сказал он. — Так будет лучше для всех. Больше никто не пострадает, если ты примешь его.

— Больше никто? — Ксавьер усмехнулся уголком рта. — А кто еще остался? Ты лишила меня всех, Жаклин. Есть только я. Я один. И я отклоняю твое предложение.

Прекрасное лицо Жаклин застыло, обратившись в маску.

— Ты еще пожалеешь.

— Пожалей лучше себя. Годы и злость тебя не красят. Сколько тебе стукнуло? Пятьдесят?

Джейкоб едва заметно улыбнулся и тут же перегородил Жаклин дорогу.

— Прошу, не надо, мисс Жаклин. Он специально провоцирует вас.

— Беррингтон был прав, — прошипела она. — Ты просто несносный мальчишка, не знающий свое место. Кусачая собака, которую надо усыпить.

Ксавьер развел руки в стороны, впервые отведя ладонь от пистолета.

— Так чего же ты ждешь? У тебя есть все, чтобы сделать это. Шприц, смертельный яд. Нажми на поршень, и избавишься от меня раз и навсегда.

Жаклин потрясенно смотрела на него. Скольких таких непокорных мальчишек она усмирила за всю жизнь? И лишь один умудрился не просто выжить. Низверг ее в пучины ада, а сам выбился в боги. Он и сейчас не боялся ее, об этом говорил насмешливый блеск стальных глаз, плотно сжатые губы. Твердая решимость противостоять ей во что бы то ни стало.

— Пойдем, Джейкоб, — наконец выдавила она — в горле встал невесть откуда взявшийся ком. — Он все равно уже не жилец. Несколько дней — и он подохнет, как собака, в ближайшей подворотне.

Она спустилась по ступенькам, стуча каблуками. Джейкоб последовал за ней, напоследок бросив на Ксавьера сочувственный взгляд. Когда шаги стихли внизу, Ксавьер запер дверь и прислонился к ней спиной. Только сейчас он заметил, что до хруста в костяшках сжимает рукоять пистолета. Насколько же близок он был к тому, чтобы достать пушку и выпустить всю обойму в спину этой змеи!

— Подохну, как собака в подворотне? — хрипло выговорил он, с трудом расслабив пальцы. — Прежде похороню там тебя.

На столике в гостиной неожиданно громко запиликал мобильный телефон. Взглянув на экран, Ксавьер злорадно усмехнулся. Затем нажал на кнопку и поднес телефон к уху.

— Здравствуй, Ребекка.

— Что это? — Йохан удивленно глядел на стопку книг, которую Амадео поставил на прикрепленный к стене стол. Обложки казались неуместно яркими в этом сером, как мышиная шкура, помещении.

— Книги, не видишь разве? — съехидничал тот.

— Я, конечно, знал, что ты много читаешь, но столько сразу… — протянул Йохан, обнимая подушку. — Как у тебя мозг в череп вмещается?

— Это не для меня. Для тебя.

Йохан раскрыл рот и свесился со второго яруса, едва не загремев вниз. Подушка шлепнулась на пол. Амадео поднял ее и треснул шутя ему по лбу. Книг было не меньше десятка, но названий Йохан отсюда разглядеть не мог.

— Для меня? Зачем?

— Здесь решили эксперимента ради ввести практику бразильских тюрем, — Амадео опустился на единственный стул и стянул с запястья резинку. Волосы уже отросли настолько, что он мог собрать их в небольшой хвостик. — Ты прочитываешь книгу, пишешь по ней что-то вроде сочинения и получаешь минус пять дней к сроку.

Если бы в камере разорвалась граната, Йохан поразился бы меньше. О чем парень толкует? Досрочное освобождение? За то, что читаешь книги? Да этот книгочей должен был уже давно выйти на свободу!

Нет, не должен, вдруг вспомнил он. Ксавьер Санторо сказал, что Амадео дали четыре года без права досрочного освобождения, и друг сам это подтвердил. Тогда зачем он притащил сюда все эти книги?

— Погоди, но ведь у тебя нет права…

— У меня нет. Зато есть у тебя, — Амадео протянул одну из книг. — Думаю, эта подойдет для первого раза.

Йохан на автомате взял ее, все еще пытаясь сообразить, что происходит.

— "Тим Талер, или Проданный смех"? — прочитал он. — Ты же сказал, что она детская. Я похож на ребенка?

— Вовсе нет. Но книжка тебе понравится, это одна из моих любимых. Начни с нее. Еще я взял для тебя "Таинственный остров", "Всадника без головы" и "Одиссею капитана Блада". Надеюсь, ты любишь приключения, — Амадео любовно водил ладонью по корешкам сложенных друг на дружку книг. — К сожалению, "Стальную крысу" не пропустили из-за того, что главный герой слишком часто сбегает из тюрьмы.

Йохан хихикнул.

— Считают, что мы можем использовать ее как пособие? А та книга, про которую ты говорил… Что-то там про портрет. Ее не привезли?

— Я ее и не заказывал, — пожал плечами Амадео. — Как-то не подумал, что ты заинтересуешься. Если хочешь, сделаю заявку на следующую партию, но до того времени ты должен прочитать все это, — он похлопал по стопке книг.

— Все?! — Йохан страдальчески закатил глаза. — Ты заставляешь глупого боксера, не привыкшего работать головой, читать книги. Где логика, Амадео?

Уголки губ слегка дрогнули.

— Читай, Йохан. Ты же хочешь выйти отсюда пораньше? Здесь одиннадцать книг, всего ты получишь почти два месяца свободной жизни. А если тебе понравится, успеешь начитать еще на месяц-другой.

Йохан водил пальцем по обложке, по мальчишечьему лицу, разделенному на две половины. На одной уголок губ поднимался в улыбке, на второй же — опустился вниз, как на театральной маске. Перспектива покинуть чертову помойку представлялась очень заманчивой, однако, выйди он раньше, что станется с Амадео, который, в отличие от него, этого сделать не мог, сколько бы книг ни прочитал?

Если он откажется, Амадео наверняка что-нибудь заподозрит. А Санторо недвусмысленно предупредил, что никто не должен знать об истинной цели нахождения Йохана здесь. Но, черт побери, он не может выйти раньше как раз из-за того же договора!

Йохан страдальчески стукнулся лбом о книгу. Амадео же воспринял его жест иначе.

— Не убивайся так, Йохан, даю слово, что будет интересно. Занудных философских трактатов тут нет. Хватайся за любую возможность выйти отсюда. Сидя и ничего не делая, ничего и не добьешься.

— Да нет, я просто… — Йохан вздохнул, постаравшись скрыть терзавшие его сомнения, и пролистал книгу. — Это и правда отличная возможность. Я прочитаю, если пообещаешь, что поможешь мне потом с этим, как его… сочинением.

Амадео кивнул и вышел из камеры, сославшись на то, что ему нужно в библиотеку. Оказавшись там, достал из ящика стола чистую тетрадь и выданной охранником ручкой записал в нее имя и фамилию Йохана, а напротив — название выбранной книги. Сегодня надзиратели официально объявят о новых правилах досрочного освобождения, и эта тетрадь довольно быстро заполнится.

Несколькими неделями ранее Амадео стоял перед начальником тюрьмы. Высокий, уже начинающий лысеть человек, с прямой, как палка, спиной, сложил руки перед собой на столе и внимательно изучал заключенного. Из нагрудного кармана форменной рубашки выглядывал клетчатый платок, которым каждые несколько минут Конрад Эфрейн вытирал выступавший на лбу пот.

— Значит, ты просишь меня пойти на такое рискованное мероприятие? Ты представляешь себе, сколько инстанций нужно пройти, чтобы утвердили эту систему? Сколько психологических исследований нужно…

— Вы можете взять статистические данные бразильских тюрем, — ответил Амадео. — Этого вполне достаточно для разрешения на проведение эксперимента.

— Послушай, — Эфрейн наклонился чуть вперед, старое кресло заскрипело. — Мне не надо объяснять, что в твоем блоке сидят убийцы. Как думаешь, каков шанс на исправление такого отброса общества?

— Я не предлагаю ввести эту практику в отношении абсолютно всех. Но те, кто сидят за убийство по неосторожности, а также те, кто в любом случае имеет право на досрочное освобождение, могут воспользоваться шансом. Это дисциплинирует заключенных и сократит количество попыток побега.

— Имеют право на досрочное освобождение? — начальник тюрьмы взял в руки папку с делом Амадео и помахал ей. — Но ты-то, Солитарио, такого права не имеешь, какова твоя выгода?

— Зато имеют другие, — невозмутимо ответил тот. — И у меня не такой большой срок, чтобы беспокоиться об этом. Именно вы устанавливаете правила досрочного освобождения, так почему бы не попробовать новые? Я слышал, вы любите новшества.

Конрад Эфрейн задумчиво почесывал подбородок. Он, разумеется, интересовался практиками других тюрем, кое-какие даже внедрял, но этот парень предлагал нечто доселе немыслимое. Сократить срок за счет прочитанных книг?

Однако определенная логика в этом была. Люди, научившиеся занимать свое время чем-то еще, менее склонны повторить преступление. Впервые начальник посмотрел на этого заключенного другими глазами. Парень вовсе не глуп. И как его угораздило оказаться на нарах?

— Я подумаю над твоим предложением, Солитарио, — Конрад снова смерил его взглядом. — Помнится, став заведующим библиотекой, ты таки добился того, чтобы ее пополнили. Однако, настырный.

— Это уже было в моих личных интересах, — ответил Амадео. — Я люблю читать.