Лешка дернулся, чтобы сказать в ответ что-нибудь злое, обидное… Сдержался. Посмотрел в потолок над собой.

— Ты сейчас в выгодном положении, тебе можно строить из себя праведника. Хотя ты всегда был таким, не в этом дело! Но веришь ты мне теперь или не веришь: я — клянусь тебе! — только передавал из рук в руки, что мне дают. Больше ты ни в чем обвинить меня не можешь. Я не знаю, кто был в усадьбе! Я не знаю, кто кого убивал! Ты выдашь меня, и пострадают те, кто виноват меньше, а кто действительно виноват — останется в стороне!

— Я знаю, кто был в усадьбе, — сказал Сергей. — Я затем и вернулся, чтобы сказать тебе, что знаю теперь, кто убил Ваньшу.

Лешка посмотрел на него переполненными страхом глазами. Слегка отодвинулся на подушках и потянул на себя одеяло.

— Кто?.. — спросил шепотом.

— Тебе от этого все равно не выпутаться, — предупредил Сергей. — Убивали не за красивые глаза, а за тот песок, который ты прятал в усадьбе! Который переправлял потом на каникулах в Сосновск! — Сергей уже не скрывал ярости. — За это убивали — не за другое что-нибудь! И я скажу тебе — кто, если ты пойдешь признаешься, что впутался в это дело! Пойдешь?!

— Серега!.. — просительно остановил его Лешка. — Не надо, ты слышишь?! — Его снова начало лихорадить, как это уже было днем. — Можешь ты один раз войти в мое положение?! — Он старался приподняться на локтях, а руки его не слушались. — Мне ничего не надо: кто, что! Не топи ты меня! И мать не топи. У тебя у самого мать! Слышишь?! Я все тебе тогда, что могу, мне ничего не надо! Я не виноват, что оказался у тебя на дороге!

— Замолчи! — крикнул Сергей так громко, что сам в испуге посмотрел на дверь. Под кожей, на скулах его опять растекался непривычный холод. — Что ты подлец, Лешка, я уже понял. Но ты еще и трус. Какой же ты трус! — Он сорвал с себя ненужный больше халат и скомкал его в руках. — Я думал всегда, что ты отчаянный, если говорить о храбрости! Завидовал тебе — не скрою, завидовал! Я и теперь, когда влез в эту вашу историю, — только из-за тебя влез: я боялся, что ты все возьмешь на себя! Других прикроешь! А ведь я зря боялся! Ты не возьмешь! Даже своего не возьмешь! — Он шагнул ближе к Лешке и яростно повторил: — Возьмешь?!

— Серега… — невнятно проговорил Лешка, еще дальше отодвигаясь от него. — Зачем мне чужое?.. За кого я должен брать?! Они на себя не возьмут, ты тоже!..

— Дрянь ты, — сказал Сергей, отходя к двери. — Если бы мне теперь выбирать друга — я выбрал бы такого, кто разговаривать с тобой не станет… — Он толкнул дверь.

— Серега! — испуганно воскликнул Лешка. — Ты же обещал мне!..

Сергей остановился в дверях.

— Я не отказываюсь от того, что обещал: я никуда не пойду, не бойся… — Он помедлил. — Один совет тебе, последний: закрой на всякий случай окно и никому не открывай сегодня… — В коридоре он оглянулся еще раз. — Понял?

Лешка молчал, белый среди белого белья и бинтов.

* * *

Дома их ждали. На столе в тесноте изобилия мерцали то голубым, то желтым светом фарфоровые чашки, золоченые ложечки в розетках для варенья. А надо всем этим возвышался электрический самовар.

Анастасия Владимировна и Лешкина мать сидели друг против друга у стола. Тетка Наталья резала и с каждым куском наращивала египетскую пирамиду в плетеной бронзовой хлебнице.

До самого дома Сергей и Алена шли молча, замкнутые, отчужденные: Алена по тропинке вдоль оград, Сергей — по обочине дороги, в двух-трех шагах от нее. Алена ни о чем не спрашивала, а ему не хотелось ни о чем говорить… Тетка Валентина Макаровна покосилась на них выжидающе, но с холодком во взгляде, что значило: она лишь снисходит к ним, но не прощает, не оправдывает.

— Сходили?.. — Для их большей осведомленности Аленина мать поспешила заговорить первой. — Кинулись вас искать, а я и забыла, что вы к Леше собрались. Как он там?

— Ничего… — сказала Алена. Сказала не Валентине Макаровне и не матери, а тетке Наталье почему-то.

— Врач сказал: завтра будет в порядке… — соврал Сергей, потому что сообщить матерям было нечего.

Тетка Валентина Макаровна отвернулась от них и, разыскав какую-то крошку на скатерти, стала потерянно двигать ее пальцем: от розетки к сахарнице, от сахарницы к розетке.

— Давайте разговоры потом, — вмешалась тетка Наталья. — Алексей завтра будет дома, нос подними, Валюша! Садитесь все к столу, утро вечера мудренее!

Сергей отступил к двери.

— Спасибо, я не хочу. Я еду в Никодимовку.

— Кто тебе там ужин приготовил? — неприветливо спросила тетка Валентина Макаровна.

А Анастасия Владимировна сразу поднялась, отодвинув стул, ухватила ёго за руку.

— Что значит не хочу? Целый день без еды!

— Может, все здесь расположимся! — некстати поддержала ее тетка Наталья. — В даль такую переться!

Поддаваясь больше не уговорам, а требовательному, откровенно сердитому взгляду Алены, которая уже заняла стул рядом с матерью, Сергей сел. И без аппетита прихлебывал чай, жевал сыр, маленькой золоченой ложечкой остервенело ковырял варенье в розетке. И всякий раз, когда ему хотелось бросить ее, натыкался на холодные, вездесущие глаза Алены, которая пила чай и ела с гораздо большим мужеством, хотя тоже имела все основания капризничать. А когда мать заговаривала с ней про Лешку, она даже нудно мямлила что-то, перескакивая с одной лжи на другую.

Сергей не выдержал наконец и встал.

— Спасибо, тетя Наталья! — Кивнул другим женщинам. — Спасибо. — И, пока его снова не усадили, торопливо шагнул к выходу. — Я пойду, уже темнеет…

Хозяйка опять сунулась было со своим гостеприимством. Алена тоже поднялась.

— Спасибо, тетя Ната! Мы правда сыты.

— А ты-то куда? — удивилась тетка Валентина Макаровна.

Алена оглянулась на нее от двери.

— Я сейчас! — И, выпроваживая Сергея, вышла следом за ним во двор, потом на улицу.

За калиткой оба остановились. Хотелось ненадолго задержаться перед дорогой. На две минуты, на одну… И Сергей прислонился к воротному столбу. Алена зашла напротив и стала близко-близко, лицом к лицу. Виновато переплела пальцы. Сергей невольно смешался, глядя на ее руки, так как отступить ему было некуда.

— Чего ты, Алена?..

Она тихонько хрустнула пальцами.

— Я, Сережка, с тобой пойду.

— Вот еще! — Он посмотрел на нее с удивлением. — Сейчас уже ни одной машины не поймать! Зачем тебе в такую даль топать?..

Глаза ее, напряженные, медленно, исподволь завлажнели, потом так же медленно высохли.

Сергей посмотрел через ее плечо на Южный.

По дальнему горизонту теплилась ровная полоска зари. Пахло гвоздикой и уютным печным дымком. В центре, возле кинотеатра или над клубом, звучал динамик: «Этот веер черный, веер драгоценный…» Сергей смотрел на дымы из труб, снизу вверх перечеркнувшие полоску зари то там, то здесь. А Алена смотрела на него.

— Иди, Алена, ложись…

Она расцепила руки и тронула его брючный карман, где лежала золотинка.

— Чего ты? — спросил Сергей.

— Я думала, ты что-нибудь взял… — Он сделал вид, будто не понял. — Тяжелое что-нибудь, — уточнила Алена.

— Ну вот! Какие глупости. — Он сунул руку в карман и потрогал пальцами золотинку. — Что я, драться собираюсь?

— Зачем ты идешь, Сережка?

— Устал и хочу поспать. Ты же сама знаешь, что я почти не спал сегодня.

— Нет, ты что-то затеял, — возразила она.

— Глупости, Алена. Я тебе обещаю, что никуда не пойду сегодня: ни на заимку, никуда. Буду дома.

Алена опять нервно переплела пальцы.

— Сережка, я была сегодня ведьмой, ты прости меня.

— Я уже давно забыл, что там такое было, Алена!

— А я помню, — сказала она. — Мне очень стыдно и потому плохо…

Прижатый к столбу, Сергей неловко переступил с ноги на ногу.

— Иди ложись, Алена, мне пора… — Она смотрела на него и не двигалась. Тогда он шагнул в сторону, чтобы не задеть ее, и сделал два или три шага от калитки. Алена позвала его:

— Сережка!..

Он остановился. И хотел спросить раздраженно, нетерпеливо, но голос, как иногда случается, пропал, и вышло невразумительно:

— Что?..

— Ничего… Мне надо тебе сказать… Не ходи, Сережка. А?!

— Ну что ты, Алена! — Он даже засмеялся. — Придумываешь всякую ерунду!

— Хочешь, я на коленки стану?.. — жалобно предложила она и, судя по ее настроению, могла стать.

— Брось, Алена. Что ты выдумываешь? — повторил Сергей.

— Я, Сережка, чего-то боюсь… — сказала она. И голос ее дрогнул.

Тогда он вернулся, взял ее за плечи и легонько подтолкнул к калитке.

— Иди, Алена, ладно?.. Я буду сидеть дома. Ты тоже ложись и никуда не выходи сегодня, хорошо? — Она не шелохнулась. — Иди… — повторил Сергей.

А у нее вдруг снова блеснули слезы, и, приподняв плечо, она потерлась мокрыми глазами о его руку.

— Извини… Нечаянно…

— Я знаю, что тебе тут плохо… — сказал Сергей. — Но побудь, не ходи никуда. Я завтра рано приеду. Что тебе в голову пришло?

— Я побуду… — сказала Алена. — Вечерами мне теперь всегда плохо, Сережка…

— Ну не расстраивайся. Иди, а то они уже гадают, наверно…

Она кивнула. Сергей снова легонько подтолкнул ее к дому..

— До завтра!..

Когда калитка за ней закрылась, он еще постоял немного, чтобы удостовериться, что она ушла. Потом тяжело, всей грудью вздохнул.

Вечерний воздух был полон хмельной ароматной свежести. Раньше такими вечерами глупо верилось, что все-все впереди будет хорошо — как надо… Теперь иные думы отягощали голову Сергея.

Проходя мимо домов Николая, Галины, он замедлил шаг и оглядел темные окна.

* * *

В кедровник Сергей вошел, сойдя с дороги, близ двух кряжистых широколапых кедров на опушке. Углубился настолько, чтобы видеть крайние домики Южного, зарю над поселком, дорогу и пустырь близ улицы Космонавтов. Остановился в зарослях молодого вереска, под кедрами, и, прислонясь к одному из них, стал ждать ночи…

Тишина сначала загустела возле него, под кедрами, а уж потом легко, неслышно стала растекаться кругом: по лесу, через поляны близ опушки, на дорогу, на поселок за ней.

Процокала и боязливо умолкла невидимая пичуга в кустах вереска. Запоздалая сорока выпорхнула с чьих-то огородов, исчезла за деревьями, потом коротко мимоходом отстрекотала над головой и улетела невесть куда, протрещав шальными сорочьими крыльями.

Тайга, безмолвная, оцепенелая, жила своей тайной вечерней жизнью, и кто-то поглубже зарывался в дупло, кто-то сникал, чтобы раствориться на черном фоне кедровых лап, кто-то уползал под валежник, под опавшую хвою в надежде уснуть, смирив до утра биение сердца, дыхание… Но кто-то другой тем временем осторожно напрягал мускулы, пробуя гибкий хребет и сильные лапы, чтобы не сомкнуть глаз, пока обволакивает землю благодатная летняя ночь. Безмолвная тайга одинаково укрывает всех. Для друзей и врагов, для жертвы и хищника — она каждому заготовила уголок.

Полоска зари быстро темнела у основания, блекла, пока не стала едва уловимой ниточкой — далеким мерцанием чьих-то нездешних закатов и рассветов. Дымы растворились в грязно-сером, темнеющем небе. Давно умолк репродуктор в центре поселка, ошеломив на прощанье веселой свадебной песенкой после грустных вальсов и танго: «Еще пожелать вам немного осталось, чтоб в год по ребенку у вас нарождалось!..» Где-то надсадно взревел тракторный мотор и сразу умолк, будто умер на исходе напряжения. Темнота наползала из глубины кедровника и со стороны домов. Когда стали различимы лишь ближайшие стволы в нескольких шагах вокруг, Сергей углубился еще несколько вправо от дороги на Никодимовку и двинулся вдоль нее по направлению к деревне.

Он шел довольно быстро, но неслышно, ступая пружинистыми ногами, как ступает на охоте волк. Чутко улавливал любой признак движения за собой или по сторонам и долго вглядывался в темноту, чтобы удостовериться в ошибке. А когда щелкнула сухая ветка в кедровой гущине, замер на полушаге и несколько минут вслушивался в глухую, ватную тишину.

Со стороны урмана едва уловимо тянуло сыростью. Чем дальше от Южного, тем реже попадались под ногами валежник, сухие травянистые взгорки, все чаще мягко проминался под кедами густой, податливый мох, в котором даже прошлогодняя шишка ощущалась, как булыжник: можно было прибавить шаг.

Над головой смыкались черные кроны. И редкие звезды казались затерянными, в безлунном небе: они появлялись из черноты и пропадали в ней, мелькнув недолговечной голубоватой искрой. Мрак по сторонам, если долго вглядываться в него, имеет смутные очертания и тяжело ворочается, как живой. Ходьба согревала, но иногда от напряжения по телу пробегала зябкая судорога.

Раз, шурхнув почти у самого лица, метнулась перед носом какая-то птица, и он едва не прыгнул в сторону от нее. Эти тревожные ночные птицы всегда появляются бесшумно и исчезают, почти задев тебя незримым сильным крылом. Он посмеялся в душе этой непредугаданной встрече и опять, настороженный, молчаливый, шел, высматривая у подножия кедров неподвижные сгустки темноты. За все время лишь дважды неуверенно шелестнул в кронах ветер, чтобы тут же угаснуть. И снова давила уши мертвая тишина, снова от напряжения вдруг начинали мельтешить перед глазами прыгучие шарики. Приходилось ослаблять зрение, чтобы избавиться от них.

Сергей был готов ко всему и, притупив на время все побочные ощущения, напрягал слух. Он ждал неожиданностей и для первого, самого решающего движения был собран в комок. Он не представлял, какую опасность преподнесет ему ночь, и готов был к любой из них… Но вдруг похолодел в оцепенении. До этого он не представлял, что значит «волосы встали дыбом», — теперь испытал это, когда со стороны дороги, за его спиной, тишину расхлестнул пронзительный крик: «Сере-о-ожа-а-а!..» — и оборвался вдруг.

Потом, уже спустя какое-то время, Сергей мог установить относительную последовательность дальнейших событий. А тогда все совершалось как бы мгновенно — действие опережало мысль.

Страх и ужас звучали в призывном крике Алены. Сергей бросился на этот крик. Судя по тому, как долго потом горела кожа лица, рук — его хлестали по телу кусты вереска или шиповника, через которые он продирался. И он, конечно, думал. Потому что сначала закричал про себя: «Але-на!..» А в следующее мгновение, когда сообразил, что его не слышно, закричал в голос: «Але-на!..» И тогда же подумал, что это надо — предупредить ее о себе. Ее, кого-то другого — предупредить, что он здесь, что он рядом…

Разделяло их, может быть, всего сто метров, но шум борьбы и натужный зов: «Сережа!» — дошли до него не сразу. Алена задыхалась — это он уловил, но осознал потом. Он выкрикнул: «Здесь я». И может быть, всего секунды отделяли момент, когда ночную тишину разорвал пронзительный Аленин крик, от момента, когда он понял, что уже на месте, когда метнулась на него чья-то чужая черная тень. Он рванулся навстречу неизвестному, и они сшиблись, как два тарана. Сергей не знает, куда нанес удар, но целил в голову, и кулак попал во что-то жесткое, неподатливое. Оба не рассчитали инерции противника и упали, когда, разорвав темноту, грохнула вспышка ружейного выстрела. Теперь все измерялось несколькими ударами пульса. Сергей вскочил на ноги, метнулась к нему Алена: «Сережа!» Он узнал ее, его второй удар пришелся в воздух, по направлению к урману трещали сучья — все это было почти одновременно.

— Жив?! Ты жив?! — задыхалась Алена. Он не успел ничего ответить, он рванулся туда, куда бежал от него противник. Алена уцепилась за его руку, чтобы направить в другую сторону: — Сюда! — Только немного позже они поймут оба, что тех было двое, и один сразу с выстрелом бросился от Алены вдоль дороги на Южный, второй, от Сергея, — по направлению урмана. А тогда он, сразу услышав движение со стороны дороги, сообразил, что жесткое под ногой у него — ружье, и подхватил его.

— Стой!

Одновременно встречный возглас из темноты:

— Кто здесь?!

Сергей толкнул Алену за кедр, сам, прижавшись к ней, щелкнул курками.

— Не подходи!

— Кто это?! — С фальшивой тревогой в голосе повторил неизвестный, но все же остановился, и перед глазами Сергея, в нескольких шагах от него, примерно на том самом месте, где только что воевала Алена, вырисовался темный силуэт.

— Не подходи. Я спущу курки, — предупредил Сергей.


* * *

Он не знал, из какого ствола произведен выстрел, и взвел оба курка, положил пальцы на оба спуска.

Владеть, ружьем его учил когда-то отец: у них была хорошая бельгийская двустволка… Отец его погиб геройски. — не умер, а погиб, хотя другие этого не понимают. Он был техником, но последний год работал формовщиком на чугунолитейном. Ни мать, ни соседи не поняли его, когда он переменил чистую работу в химлаборатории на тяжелый труд формовщика. «Надоело считать копейку!» — объяснил он матери. Но хоть и стал получать в три с лишним раза больше денег, в доме от этого не прибавилось роскоши. Мало того, он стал брать на дом чертежи из бюро технической информации, чтобы еще подрабатывать, и просиживал все свободное время над чертежной доской. Вдруг отказался от неизменного стаканчика к ужину, от охоты, от подледного лова, который был его страстью. Мать удивлялась: «Куда ты копишь?» Он посмеивался: «Фиат» купим Сереге, дачу выстроим, приданое заготовим! Что он у нас — бесприданец будет?!» Но и Сергею эти перемены в доме не нравились. Заметив его сумрачное лицо, отец отводил глаза в сторону. «Учись, сын, в остальном когда-нибудь сам разберешься. Главное — будь мужчиной. И цени мать». Потом однажды пришел — мать была на базаре — желтый, как мумия, лег на диван… «Все, сын. Простите меня, подвел я вас, не выдюжил… Хочешь — позови «скорую». Когда «скорая» пришла, он уже умер. После него осталась сберегательная книжка на две тысячи шестьсот рублей и записка с наказом матери, когда станет невмоготу, пойти к Филиппу Филипповичу, начальнику лаборатории — он куда-нибудь определит ее хоть ученицей для начала… Только в эти дни выяснилось, что еще год назад он узнал от фронтового друга-врача о своей скорой смерти и не согласился на рискованную операцию каких-то хитрых раковых метастаз, скрыл свою болезнь и пошел работать в литейный. Над гробом отца впервые подумал Сергей о жизни и смерти. Он просидел над ним всю ночь и решил для себя, что умирать, как умер отец, не страшно. Мать никогда не работала, имела незаконченное среднее образование, то есть не имела его по нынешним временам, и скоро пошла к Филиппу Филипповичу, так как деньги отца решила сберечь до учебы Сергея в институте. А сам Сергей уже на следующий день после похорон определился на завод стройдеталей сколачивать деревянные щиты для снегозадержания: пятнадцать копеек щит. Утром отдавал Алене учебники, она прятала их, он отправлялся на завод, вечером забирал учебники у Алены, шел домой. Демарш этот мать вскоре обнаружила, пришлось вернуться в школу. Мать устроили в лаборатории, но бельгийское ружье в первые месяцы после отца все же пропало в комиссионном…

Понадобилось несколько долгих секунд, чтобы Сергей узнал в человеке перед собой Владислава. Тот, судя по всему, тоже признал его.

— Ты что — с ума сошел?! Или играешься?!

— Играю… — ответил Сергей и, осторожно спустив курки, поставил ружье прикладом на землю. — Меня один человек предупреждал: когда тайга, ночь — все может быть… — И неожиданно для себя скаламбурил: — Лучше перешутить, чем недошутить…

Бородатый Владислав шагнул ближе.

— Ты стрелял?

— Я, — ответил Сергей. Алена толкнула его в спину.

Владислав, заметив ее, остановился.

— Я слышал крик и выстрел…

— А почему вы без ружья? — спросил Сергей.

— Оставил!.. — Владислав слегка запнулся на слове. — У знакомых!

Сергей не ответил, напряженно вслушиваясь в тишину. Кедровник безмолвствовал.

— Здесь ничего не случилось?.. — подозрительно спросил Владислав.

— Случилось… — ответил Сергей, шагнув от кедра, и, опершись на ружье, остановился перед Владиславом. Алена, пряча руки за спину, подошла и встала рядом. — Чье это ружье? — спросил Сергей.

— Все шутишь, малый? Твое, наверно! — Владислав теперь не казался жалким пижончиком, вялым в движениях, тугим на слово. В голосе его звучали решительные ноты.

— Не мое, — сказал Сергей.

— А чье?! — в свою очередь, спросил Владислав.

Сергей пожал плечами.

— Может, кого-нибудь из ваших…

— Какой калибр? — Владислав протянул было руку, но вовремя догадался, что ружья ему Сергей не даст.

— Шестнадцатый.

— У Геннадия шестнадцатый… — начал Владислав.

— У вас тоже, — заметил Сергей.

— Да. — Владислав усмехнулся. — И у Павла тоже. — Он повернулся к Алене: — Вы кричали?

— Я просто так, — сказала Алена, которая пока ничего не понимала, но машинально подстроилась под интонацию Сергея.

— Просто на весь лес не кричат, — возразил Владислав.

— Я не думала, что получится так громко.

— Что вы морочите мне голову! — обозлился Владислав. — Здесь кричали по-настоящему!

— А почему вы не на заимке? — спросил Сергей.

— Это я должен спрашивать, а не ты! — огрызнулся Владислав.

— Но я уже спросил…

— Ты смотри у меня! — предупредил тот, глянув на ружье в руках Сергея. — Что вы делаете здесь, в лесу?

— Гуляем, — сказал Сергей, до конца выдерживая начатую днем игру.

— Хорошенькое дело! — Владислав засмеялся, видимо, сообразив, что пустыми угрозами тут не испугаешь. — Я второй день присматриваюсь… Между прочим, в узелке, что твой Гена спустил в озеро, еще одного ружьеца не было.

— Где вы видели? — наобум спросила Алена. Её всю еще колотило после недавней стычки.

Сергей тем временем огляделся по сторонам. Тишина успокаивала и настораживала. Однако при последнем сообщении Владислава он расслабил мускулы и, опершись подбородком на ружейное дуло, стал смотреть в землю.

— Местечко я примерно знаю… — ответил Алене Владислав, пытаясь разглядеть ее в темноте.

— А при чем здесь мы? — спросил Сергей.

— При том… — сказал Владислав. — При том, что вчера наш Гена базарил возле Южного с каким-то беленьким типчиком, а потом встретился на пожарище…

— Со мной, — перебил его Сергей. — Встретился, мы потолковали, разошлись, и тогда к пожарищу подошли вы.

— Ты наблюдательный.

— Немножко, — согласился Сергей. — Ну, и о чём базарил Гена?

Владислав недоуменно хмыкнул, оставив его вопрос без ответа.

— Все-таки почему вы стреляли?

— Была причина… — Сергей прикидывал, о чем могли говорить Гена с Костей.

— Какая? — уточнил Владислав.

— Надо было пугнуть… — сказал Сергей. — Одного, кто про утопленный узелок знает… Ну, и догадывается, что я слежу за ним.

— Понял его намек Владислав или не понял, но ответил сдержанно: В таком случае не следовало брать с собой девушку.

— Ну а может, это все-таки ваше? — Сергей приподнял двустволку.

— Я оружия не теряю, — похвалился Владислав. И добавил: — Если уж беру с собой.

— В избушку идете?

— Нет, — благоразумно решил тот. — Теперь я, пожалуй, лучше заночую в Южном.

Сергей усмехнулся.

— Я наврал вам — это ружье мое.

Владислав вторично не обратил внимания на его слова.

— Вам бы я тоже не советовал ходить ночью по лесу, — сказал он Алене.

— Я не одна.

— Тогда не кричите так громко, — съязвил Владислав.

— Она хотела узнать, кто еще есть в тайге, — отпарировал за Алену Сергей.

— Ну, тогда приятной прогулки! — откланялся Владислав. — Если, конечно, я вам больше не понадоблюсь.

— Нет, спасибо, — ответил Сергей.

Тот пошел сразу в обратном направлении и, против ожидания, ни разу не оглянулся.

* * *

Алена крепко ухватила Сергея за руку. Страх и возбуждение получили вынужденную отсрочку: тепёрь можно было откровенно трястись и дышать полными легкими, не смиряя шальных ударов под левой грудью.

— Он?!

А Сергей сам хотел спросить ее об этом. Но тот, чье ружье держал он в руках, бежал от него к урману. Владислав появился со стороны дороги… Знай Сергей сразу, что Аленин противник исчез в этом направлении, — беседа с Владиславом проходила бы в менее вежливых тонах. А теперь, не давая Алене опомниться, он потащил ее прочь от места схватки.

— Идем! После… — Надо было уйти глубже в кедровник, потому что ночью, в окружении леса, на дороге становишься более беспомощным, чем в самой непролазной глуши. И, держа в правой руке оружие, левой направляя перед собой Алену, Сергей быстрым шагом повел ее прочь от дороги, к небольшому рясному озерцу, что находилось где-то поблизости. И всякий раз, когда она хотела обернуться, что-то сказать, он сильнее сжимал ее плечо: «Не сейчас. Молчи». И напряженно вслушивался в глухую, затаившуюся тайгу.

У озерца он отпустил Аленино плечо. Где-то всходила блекленькая луна или глаза его освоились в темноте, но гуща мертвого пространства отодвинулась, и стали различимы кедры в нескольких десятках шагов от озерца. Неслышно открыв ружейный замок, Сергей проверил стволы. Выстрел был сделан из левого — «чока». Правый остался заряженным. Хотел выкинуть пустой патрон — вспомнил, что он еще может пригодиться, и, положив двустволку на землю, спустился к воде. Шли за ними по пятам или не шли — надо было поверить, что они скрылись, отдохнуть, прийти в себя. Если кто-то держался за их спиной — бегство по ночной тайге не менее бессмысленно, чем эта надежда.

Раздвинув плотную ряску, Сергей обеими руками зачерпнул холодную воду и опустил в ладони пылающее, как от ожогов, лицо. Потом намочил шею, грудь, волосы. Алена оставалась на том самом месте, где он ее бросил. Тихонько позвала:

— Сережка… ― Он подошел, промокнул рукавом глаза, нос, подбородок. ― Иди умойся. — А она взяла его руку и молча приложила к своей у запястья. Сергей вздрогнул. — Что это?!

— Кровь… — жалобно и чуть ли не гордо сказала она, хотя ему и без того уже стало ясно, что правая ладонь ее от запястья, а может быть, выше — в загустевшей крови. Он испугался.

— Алена… Что же ты… А, ч-черт! — Силой усадил ее на землю, закатал рукав и в поисках перевязочного материала сунулся под свою куртку, за майкой. Алена откуда-то из-за пазухи вытащила белый, пахнущий духами комочек.

— У меня платок…

Он все же сбросил через голову куртку, снял майку и сбегал намочил ее. Отмывая руку Алены от кончиков пальцев к порезу и стоя перед ней на коленках, он только повторял:

— Алена… Ну глупая… Как же это ты?.. Алена…

Думал, ее задело ружейным выстрелом, но рана чуть выше запястья была ножевая, и порез, на счастье, оказался неглубоким, потому что, достань он вену — все было бы гораздо, гораздо хуже. Тайга и ночь стали еще неприветливее теперь, и, затягивая платком Аленину руку, Сергей настороженно вслушивался в тишину.

— Ну и горе, же ты, Алена!..

— Да! — упрекнула она. — Учил: захватывай руку так, поворачивайся… Это хорошо, когда ты щепку держишь. А когда на тебя по-взаправдашнему с ножом — никакие самбо. Я схватила его, а рука вывернулась немножко, и чиркнуло! Я тогда не поняла: горячо — и все. А то бы глаза выдрала без всякого самбо…

Она шла просекой, когда инстинкт подсказал ей, что впереди, на изгибе дороги, кто-то есть, и этот неведомый кто-то укрылся от нее в гуще кедровника, по левую сторону дороги. Она могла бы выждать на месте, могла повернуть назад, но тот же инстинкт заставил ее нырнуть под укрытие кедровника с противоположной стороны дороги — вправо. Она действовала, подчиняясь интуиции, и догадалась притаиться под развалистым кедром — не бежать напропалую, очертя голову. И снова неясное движение впереди, со стороны дороги подсказало ей, что человек ее ищет и что человек этот не Сергей. Потом были минуты, когда ничто не нарушало застоявшейся, медленной тишины. И все же она поняла вдруг, что неизвестный стоит прямо перед ней, в тени вереска, что он разглядывает ее в темноте и, может быть, в следующую секунду что-то должно случиться. Вот тогда, набрав полную грудь воздуха, она и закричала: «Сережа!» Все дальнейшее смешалось для нее, как и для Сергея. И словно не было промежутков между прыжком неизвестного к ее кедру и грохнувшим выстрелом, между ее криком и ответным: «Алена!», между тем, как она сообразила, что короткий, тусклый отблеск в руке неизвестного — это нож, и перехватив его руку, в машинальном, почти бессознательном развороте рванула ее на излом — к себе и вверх, как потеряла равновесие от удара в бок, под грудную клетку, но не сразу выпустила руку с ножом, падая и пиная кедами чье-то тело… Вот здесь, пожалуй, была некоторая пауза: между тем, как она, выпустив, потеряла своего противника и откатилась от него по траве, чтобы вскочить на ноги, и мгновением, когда грохнул выстрел.

Закончив перевязку, Сергей раскатал Аленин рукав и, пододвинув ближе к ногам ружье, сел рядом.

— Больно?

— Чуть-чуть, — сказала Алена. — Дергает.

— А бок?

Алена вздохнула для пробы.

— Ничего.

Сергей нагреб возле себя полную горсть хвои, протянул Алене.

— Приложим? Из нее бальзам добывают…

— Из яда тоже добывают, — сказала Алена. Но взяла щепотку из его руки и стала чиркать ею по тыльной стороне ладони.

Сергей вздохнул:

— Алена, Алена…

Она подождала, что он скажет еще, но Сергей замолчал. Тогда, понюхав сырую прошлогоднюю хвою, Алена снова стала водить ею по руке, как кисточкой, — взад-впёред сначала быстро, потом медленней.

Безмолвная, сонная тайга цепенела над ними, и равнодушно перемигивались в черной вышине звезды. Иногда они влекут к себе, а иногда бывает страшно тоскливо за тех, кому из этой глубины, возможно, приходится искать землю. У самых крон чернота неба кажется немного прозрачней. А может, это фосфоресцируют кедры.

— Днем не узнаешь?.. — спросил Сергей.

Алена покачала головой: «Нет…» Он и сам не узнал бы, на кого налетел и чье ружье теперь лежало у ног. Это мог оказаться любой из Костиной братии — хоть сам Костя, он даже не рассмотрел одежды.

Алена видела, как Сергей уходил из Южного, как нарочно замедлил шаг против дома Галины, и, когда он скрылся в кедровнике — она еще долго стояла возле калитки. Что-то в его поведении беспокоило ее, и в густеющих сумерках она вошла в дом предупредить женщин, что уходит. Сказала: на Кирасировку идет машина, подвезут почти к дому, Сергей там ждет… Мимо больницы и дома Галины предусмотрительно не пошла, а сделала круг, чтобы войти в кедровник с параллельной улицы, потом выбралась на дорогу и сначала шла по обочине, держась на всякий случай спасительной близости кедров, а через некоторое время — не потому, что успокоилась, а потому, что спешила — выбралась на уезженную дорогу и затопала по самой середине ее, пока не образумило странное ощущение, что впереди, на изгибе дорожной просеки, кто-то есть…

Они посидели еще немного.

Кедровник молчал, и можно было поверить, что на сотни метров кругом нет ни одного постороннего человека. Лес, неподвижный, сонный, дышал спокойно, легко, и от застоялого озерца пахло водорослями. Можно было не сомневаться, что опасность — надолго или ненадолго — миновала. Но именно теперь, когда улеглось возбуждение, самое время было осознать весь ужас произошедшего.

Опустив голову на грудь, Сергей тихонько замычал сквозь зубы. Хотя для разрядки было бы очень кстати взвыть. Алена испугалась.

— Чего ты, Сережка?

— Ничего, Алена… Просто так…

Она не поверила.

— У тебя тоже болит что-нибудь?

— Нет… Я из-за тебя.

Алена шевельнула плечами.

— Ну вот… Нашел из-за чего. На мне, как на собаке, заживает.

— Я не потому, Алена!.. — Сергей помедлил. — Рука заживет. А что бы я делал, если бы он тебя не по руке полоснул?

Алена подтянула коленки.

— Как будто ты виноват…

— Я, — сказал Сергей. — Но даже не это главное… Ведь я знаю тебя и мог бы догадаться, когда ты сказала «побуду», что очень уж легко согласилась… — Он помолчал минуту, другую и ни с того ни с сего добавил: — А кричала ты, между прочим, от души. У меня волосы встали дыбом.

Она тронула его за рукав.

— Не надо, Сережка… Мне и так страшно.

Стало будто темнее опять, и кедровник сомкнулся вокруг озерца.

* * *

Костер горел посреди лужайки. Они вышли на запах дыма, свернув круто вправо, еще дальше от дороги. За ивняком, по ту сторону лужайки, начинались камыши Никодимова озера. А влево по берегу его пряталась в кедровнике сонная Никодимовка. Огонек едва тлел, мерцая то там, то здесь на догорающих углях. Чья-то рука затеплила его, но рядом, на лужайке, никого не было. Костерок выглядел давно заброшенным и медленно умирал сам по себе. Затаясь на приличном расстоянии, Сергей и Алена долго наблюдали за ним. Но уверенность в том, что худой человек не станет разжигать огня, и близость Никодимовки преуменьшили их осторожность. Сергей ступил на лужайку. Алена, как тень, последовала рядом. Остановить ее Сергей не успел: одним движением развернулся от костра, вскинул ружье и едва удержал палец на спуске, когда из глубины кедровника, черного после светящихся углей, раздался голос:

— Поздно гуляешь, молодой… — Со стороны леса они были до глупого открыты, в то время как сами не могли даже ориентировочно угадать Гену, когда он потребовал: — Убери пушку.

Сергей взял ружье за спину.

Гена выдвинулся вперед, чтобы его стало видно.

— Искал меня? Или так набрел?.. Нам есть о чем потолковать.

Сергей выжидающе промолчал.

Ружье Гены висело за его спиной стволами вниз.

— Пусть девка отойдет, — потребовал Гена.

— Это девка понимающая… — сказал Сергей.

Алена посмотрела на него, тронула за руку и, отойдя в противоположный конец лужайки, остановилась под кедром. Именно там, в отблесках огня, она представляла отличную мишень. Помня собственную оплошность, Сергей мог теперь досадовать на нее сколько угодно.

— Развел для веселости, а может, не зря… — туманно объяснил Гена, подходя и усаживаясь возле костра. Совершенно обросший, с фиолетовыми отеками у глаз, он выглядел сейчас лет на двадцать старше самого себя. Сергей не присел, выжидая, и беспокойно куст за кустом оглядывал ивняк, деревья, откуда пришел Гена, и за Алениной спиной, где в пяти минутах ходьбы начиналась Никодимовка.

— В одиночку хоть костер… — все так же туманно разъяснил Гена. — Когда никого… — И, усевшись наконец как следует, внимательно посмотрел на Алену. — Говоришь, своя девка?.. — Досадливо кашлянул, отворачиваясь к огню. — Хочешь — так пусть подойдет.

Алена то ли слышала, то ли догадалась, о чем он, — подошла и, присев на корточки боком к огню, стала подбирать вокруг себя остатки сухого хвороста. Гена понаблюдал, как она разламывает его и крест-накрест кладет на угли. Предупредил:

— Сильно не распаляй… — И долго молчал потом.

Алена крошила хворост, Сергей ждал, а он смотрел, как разбегаются по тонким, сухим хворостинам голубоватые огоньки.

Потом глянул из-под соломенных полей на Сергея.

— Хочешь знать, кто дал твоему другу подножку?

— Ну… — невнятно проговорил Сергей, злясь почему-то на Алену.

— С той девкой… — Гена кивнул куда-то в сторону. — Что стояли вместе — давно знакомы?

— Два дня, — ответила за Сергея Алена. — Они сами подошли к нам.

Гена пошевелил губами, недовольный, что вынужден разговаривать с девкой, и обратился опять к Сергею:

— А брата ее?

— Столько же… — ответил Сергей, все еще чего-то выжидая.

— Хорошо знаете?

— Нет… Почти не знаем.

Гена удовлетворенно выпрямился, поправил шляпу на голове.

— Так вот… Это он крутнул аферу! Остальное мерекай сам. — И Гена опять наклонился к огню. Сергей снял ружье, опустил на землю рядом с собой и, обхватив руками колени, как любила сидеть Алена, пристроился у огня между Аленой и Геной.

— Какую аферу?..

— Откуда я знаю! — раздраженно ответил Гена. — А тебе подавно не разобраться.

— Разберусь… — нарочито небрежно заметил Сергей.

Гена саркастически хмыкнул на это.

— Без Ваньши тут и я, как с бельмами на глазах.

— Это его ложка? — спросил Сергей.

— Какая?

— Ну, с цветочками, листьями… Увитая вся.

— Его… — Гена посмотрел на Сергея с любопытством.

— Зачем он в тот вечер пошел с Лешкой в усадьбу?

— А ты что — в курсе? — спросил Гена.

— Немного… — уклончиво ответил Сергей.

— От дружка?

— Нет, сам по себе… Дружок не посвящает.

— А где Ваньша — ты знаешь? — Сергей под его пристальным взглядом переложил с места на место горящую хворостину в костре. Идиотски глупо он мог попасться на этот огонек…

— А в Южном тот что вам про него сказал?

— Кирпатый? — уточнил Гена.

Сергей догадался, что это и есть Костя. Кивнул.

— Сказал, что Ваньша смылся! — Опухшие глаза Гены, когда он смотрел внимательно, становились узкими, как щелки. Сергею показалось забавным такое объяснение. А Гена, сам понимая это, добавил: — Кирпатый сказал еще, что Ваньша заделал старуху… — Гена покосился на Алену. — Потом рванул… А может, уже попал в лапы!

Сергей перехватил вопросительный взгляд Алены, кивнул ей, чтобы садилась. Она убрала с травы из-под себя сушняк и села. Гена в это время тоже смотрел на нее, вдруг сказал:

— У меня похожая была девка… лютая…

— Где же она? — спросила Алена.

— Была, да сплыла… — мрачно объяснил Гена и посмотрел на Сергея, как бы припоминая, на чем они остановились.

— Нету теперь Ивана вашего, — сказал. Сергей.

— Бежал?.. — Гена недоверчиво скривил губы. — У меня он лучший кореш!

— Нет, — ответил Сергей. И нарочито в лоб добавил: — Его убили.

Гена разом спружинил от земли: не встал, но приподнялся весь, бросив тяжелую руку на ружье.

— Они?! — Гена так и сказал: «они» — не он.

— Кто его… — неопределенно ответил Сергей. — Не совсем. Сначала скажите, зачем в тот вечер Ваньша пошел в Никодимовку?

Гена смотрел на него, как загипнотизированный.

— Я догадался, что они, гады, что-то вертят…

— Зачем ему было идти с Лешкой? — повторил Сергей. — Вы каждый раз ходили на этот берег, в усадьбу?

— Нет… Каждый раз мы сразу получали, что нам положено… А тут второй заход, и опять — на потом… Ваньша решил проверить. Я остался заводить сетку.

— Проверить, что еще не сбыли прежнее золото? — уточнил Сергей. — А денег не дали ни в тот, ни в этот раз. И Лешка согласился показать усадьбу?

— Согласился он или не согласился… — досадливо ответил Гена. — Что ему было делать?.. А откуда ты все это знаешь?

— Их оказалось в усадьбе слишком много, Ваньшу там не ждали, — уклончиво ответил Сергей. — Да еще бабка подвернулась…

— Вот суки! — Гена опять стиснул в руке двустволку и посмотрел на Алену. — Тебе бы лучше отойти, молодая…

— Я не слышу, когда вы ругаетесь, — сказала Алена.

— О чем вы говорили вчера с Кирпатым? — спросил Сергей.

— А это у тебя откуда? — удивился Гена. Сергей выдержал его колючий сквозь припухшие веки взгляд. Игра так или иначе продолжалась. Хотя, будь Гена заодно с другими — их встреча была б короче. — Силен мужик! — похвалил его Гена. — Вчера Кирпатый божился, что не знает, где Ваньша…

— Вчера он правда не знал, — заметил Сергей.

Гена долго и тяжело думал, соображая, откуда у него эти подробности. Немного погодя продолжил:

— А сегодня Кирпатый сказал, что дело щупают вихры… — И спросил: — Так? — Сергей неопределенно пожал плечами. — Сказал: если Ваньша влипнет, мне кранты… Потому как дело пахнет мокрым, а я уже один срок тянул… — Он уставился на Сергея, как бы спохватившись, зачем рассказывает ему. Сергей понял его, небрежно пошевелил хворост, чтобы горел энергичней.

— Что он еще говорил?

Гена тоскливо промычал, сообразив, видимо, что какие-то концы с какими-то не сходятся у него.

— Сказал мне — уходить. Обещал документы и новое местечко… — Он задумался. — В Якутии…

Сергей молчал.

— У вас тогда была девушка, когда вы… первый раз? — неожиданно спросила Алена.

— Это, молодая, еще до потопа было… — ответил Гена. — Золотопродснаб действовал… Дядя мой одну артельную водил… А мне тогда меньше твоего было… — Гена задумался, помрачнел.

— Вы поверили Кирпатому? — спросил Сергей.

Опять напряженно прикидывая, что к чему, Гена ответил:

— Сегодня мне принесут корочки, и я…

— Куда принесут? — спросил Сергей.

Гена ответил механически, как робот:

— К лабазу, в четыре.

Сергей заметил, что даже Алена вздрогнула при этом. Лучшего местечка для свидания в темноте не придумаешь.

— Не ходите туда! — сказала Алена.

Загадочно устроены женщины: еще час назад ее вряд ли волновала судьба Гены, достаточно было одной неопределенной похвалы — и она о нем уже заботится.

— А этого вы знаете, Рагозина? — спросил Сергей, пока Гена не успел среагировать на слова Алены. — Брови вот так, — он показал, — вверх-вниз, как шлагбаум. Он за главного, что ли, у вас, в Белогорске?

— Ну… — сказал Гена. — Его забота: устроить — кого где… Вот и все. Получить с нас, а дальше мы сами. — Неожиданно спросил: — Ты написал в избушке?

— Я.

— Вы потому сидели здесь?

— Кто его… — сказал Гена и непонимающе посмотрел из-под шляпы на Сергея, на Алену. Они сидели, освещенные бликами слабого костерка, и со стороны представляли, наверно, довольно уютную компанию. — Что-то было, я ухватывал, не так… Ваньша не мог меня бросить… И не хотелось уходить втихаря, как в прорубь… Чтобы только один Кирпатый был в курсе… — Гена заметил, что слишком разоткровенничался, и опять глянул на Сергея, на Алену: как они это воспринимают? — Сам не знаю! Сидел, думал… Опять я, как зверюга, в лесу. Почему ты сказала — не ходить к лабазу?

Алена растерянно посмотрела на Сергея.

— Они ее тоже хотели убить. — Сергей показал на Алену. — Сейчас.

Она подвернула рукав, чтобы Гена увидел окровавленный платок.

— Н-да!!! — обронил тот, медленно выпрямляясь. И, глядя в лицо Алене, зачем-то протянул руку, потрогал ее повязку.

— Уже не больно, — сказала Алена.

Гена вопросительно посмотрел на Сергея.

— Я не знаю, — сказал Сергей. — Зачем они зазывают вас к лабазу… — И сам поежился от своей догадки: противник был гораздо изощреннее, чем он думал! — Может, потому, что вы много знаете… — Он запнулся, невольно оглядывая кедровник по сторонам. — Там ведь, у лабаза, глухое место: урман рядом, топь… А потом списали бы на вас и ее, и Ваньшу…

Тиская в корявых ладонях ружье, Гена беззвучно шевелил губами и, опустившийся, небритый, был страшен в эти минуты. Алена, как ни странно, смотрела на него с жалостью. Это было уже ни к чему. Сергей жалости к собеседнику не испытывал. Показал ему ружье.

— Не друга вашего?

— Нет… — Гена помотал головой. — Не знаю, чье… Су-ки… — выругался опять и посмотрел на Алену.

— А патроны у вас такие? — спросил Сергей, переламывая ружье, чтобы показать гильзы.

— Патроны у всех стандарт… — сказал Гена. И кивнул на Алену. — Ее за что?

— За то, что тоже много знает, — ответил Сергей. — Как и я.

— Выдашь? — спросил Гена.

Сергей помедлил.

— Там не только Ваньша остался… Старуха, которая никому плохого не делала. Теперь еще вот она. — Он показал на Алену.

Смяв поля, Гена обхватил голову, руками. Потом удивленно хмыкнул.

— Такого у меня еще не было…. Вроде сам себя продаю… — Он помолчал. — Пойду к урману, примочу гада… и заблужу в тайге…

— Как зверь? — повторила Алена его выражение.

— А там, думаешь, как люди живут, за колючкой? — вопросом на вопрос ответил Гена. Алена смутилась.

— Я не знаю!..

— Откуда у тебя пушка? — спросил Гена.

— Выбил…

Гена, протянув руку, взял у него ружье, открыл. Вытащил стреляный патрон, посмотрел, выбросил. Закрыл ружье и, вынув из кармана два целых патрона, протянул их вместе с ружьем Сергею.

— Возьми. Может, еще пригодятся…

Сергей взял.

— А теперь идите, — сказал Гена. — Я подумаю…

Сергей встал, Алена тоже.

— Я знаю, кто убил Ивана, — сказал Сергей. — Это не Кирпатый, не его руками…

Задрав лицо к небу, Гена тоскливо посмотрел на звезды. Спросил:

— Когда?

— Что? — не понял Сергей.

— Когда мести начнут, знаешь?

— Зачем вам это?.. — растерялся Сергей.

— Хочется успеть кое-что…

— Зря, — сказал Сергей. — Им же на руку, они приготовились…

— В избушку идти? — Гена усмехнулся. — Уху сварить?..

— В избушку не надо, — возразил Сергей. — Переночевать на автовокзале можно…

Гена с тайной тоской смотрел теперь на Алену. «Приворожила-таки», — с досадой подумал Сергей. И на прощанье сказал Гене:

— Сегодня вы ничего не добьетесь. А завтра приходите к больнице, на Космонавтов… Часам к девяти. Если хотите, конечно.

* * *

Ночь опять вплотную понадвинулась на них, когда они отошли от лужайки, где остался думать свою запоздалую думу Гена. В кедровнике Сергей осторожно открыл ружье и загнал в пустой ствол свежий патрон. У крайних изб предупредил Алену:

— Иди тихонько, вдоль заборов… Я сзади. На поворотах не спеши.

Они вошли в Никодимовку, и дремотная тишина окружила обоих. В одном из дворов нехотя гавкнула собака! Поворчала сквозь сон, и опять все умолкло. Сергей остановил Алену.

Здесь они были как дома. Широкая никодимовская улица с одинокими, раскидистыми тополями на ней вселяла уверенность. Но Сергей не верил обманчивости покоя, тишины.

— Давай, Алена, я тебя к Федоровне провожу, а?..

— С какой стати, Сережка?! — упрекнула Алена. — От мамы ушла, а пойду к Федоровне…

— Ну, к Мишане, Алена… Я прошу.

— А ты?..

Сергей посмотрел мимо нее, на улицу.

— Я — домой… Мне там глянуть кое-что надо…

Над кедровником просвечивал узенький, располовиненный ржавой наволочью серпик луны.

— Я с тобой, Сережка. И не гони меня! — зло сказала Алена.

Сергей досадливо поморщился.

— Ладно… Идем. Здесь где-то Мишанина хибара…

Они опять двинулись вдоль заборов: Алена впереди, Сергей — следом. Над верхушками тополей поплыл вместе с ними хилый серпик молодого месяца. Здесь было прохладней, чем в лесу. Пахло камышами от озера.

— А зачем тебе Мишаня?.. — вдруг спохватилась Алена.

Сергей посмотрел на ее сведенные брови.

— Затем, Алена, что хромать и я сумею, если захочу… А вот ездить на милицейской машине — не каждому… — Это загадочное объяснение, как ни странно, удовлетворило Алену.

Возле Мишаниной калитки огляделись.

— Неудобно… — заметила Алена. Сергей отмахнулся.

Калитка была, как и следовало ожидать, на запоре. В любой никодимовский двор можно легко махнуть через забор, но калитки, ворота запираются на ночь. Сергей тихонько постучал уголком пальца. Постучал сильней. Потом дважды погремел щеколдой. В ночи этот стук раздавался, наверно, по всей Никодимовке.

Сергей надеялся в душе, что первым проснется Мишаня. Но, прогремя запорами в сенях, на крыльцо вышла толстая, в одной нижней рубашке и шали на плечах женщина — Мишанина мать, конечно.

— И ктой-то там? — боязливо спросила она.

Сергей извинился, стараясь говорить вполголоса.

— Мне на минутку Мишаня нужен…

Мать всплеснула полными, белыми в темноте руками.

— Да разве ж это возможно такое! И где ж это слыхано?! Люди сны смотрют, а им — свидания!..

Неизвестно, сколько бы она говорила еще — на крыльцо в просторных трусах, босиком выскочил Мишаня.

— Чего это? Меня, ма?.. — Увидел через калитку Сергея и затолкал мать в сени. — Иди, мам, я сейчас!..

Громыхнув засовом, открыл калитку.

— Ты чего? — Протирая заспанные глаза, разглядел двустволку в руках Сергея, потом Алену у забора. Алена отвлекла его внимание от ружья. — Я малость не в форме…

— Ничего, — утешила Алена. — По-спортивному.

Сергей прервал этот обмен любезностями:

— Ты помнишь, говорил мне, когда возвращался в Никодимовку из Сосновска — машину вы встретили, дождичек, говоришь, был?..

— Ну… ливнул дождь, — недоуменно подтвердил Мишаня.

— А у вас фары вовсю, да?.. (Мишаня ждал продолжения.) Могла быть та машина, с которой вы встретились, не красной, а вишневой, темно-вишневой?

— Ты сначала скажи, какая вишня бывает… — проворчал Мишаня.

— Ну, как перезрелая брусника, — подсказала Алена.

— Это другое дело! — обрадовался Мишаня. — Вполне могла. Мы на нее не любовались.

Сергей невольно засмеялся.

— Тогда все! Извини, что подняли рановато…

Мишаня опешил.

— Ты что, чокнутый?

— Да нет, — возразил Сергей. — Я хотел Алену к тебе на ночевку определить, а она боится.

Мишаня подозрительно оглядел его, поморгал заспанными глазами на Алену.

— Если что — давай, я не укушу. Мать тоже не кусачая.

— Он шутит, — сказала Алена.

— Вы оба чокнутые! — решил Мишаня.

Сергей снова приглушенно засмеялся.

— Я сегодня с твоим крестным толковал, который тебя в Южном прихватывал. Немножко не врезал ему плюху! Здорово хотелось.

— Что я, сам лыком шитый? — проворчал Мишаня.

— А я так и сказал ему, что дал бы, но ты обидишься! — успокоил его Сергей.

Они двинулись вдоль заборов дальше, а Мишаня, почесывая лопатку, с минуту еще оставался у калитки.

* * *

К дому подошли через кедровник, со стороны двора. Шагах в двадцати от забора Сергей остановился. Показал Алене на кедр, за которым уже начинались огороды.

— Подожди здесь. Если что — уходи… — Но не успел сделать и трех шагов, как Алена последовала за ним. — Я сказал?!

Алена подумала и отошла назад, под кедр.

Осторожно ступая между картофельными рядками, Сергей вплотную подошел к забору, еще раз оглянулся на Алену под кедром, повесил ружье, как автомат, на грудь, ухватился руками за забор, одним движением перемахнул внутрь, сдернул ружье и замер, тихонько щелкнув курками. Почти тут же прыгнула через забор и остановилась рядом Алена, словно так они и договорились. Минуту, другую вглядывались в темные стены и крыши построек, потом тропинкой между цветочными клумбами — Сергей на этот раз впереди — подошли к флигелю. Замок был на месте, окно закрыто изнутри. Сергей попробовал ногой дерн между рябиной и флигелем. Приметнее тайника для своего золотого запаса он, конечно, не мог найти.

Тишина во дворе, замкнутом постройками, казалась гуще, плотнее, чем снаружи. У стены курятника черным диском вырисовывалось тележное колесо. Сколько помнил себя Сергей, это колесо без обода неизвестно для какой надобности из года в год маячило во дворе.

Осторожно, по самому краю ступеней поднялись на крыльцо дома. Сергей пошарил замок, пробой. Ключ прятала Алена.

— Посмотри, так он лежал?

Алена достала из-за притолоки ключ, шепнула:

— Не помню! Сунула — и всё.

Сергей хотел отдать ей ружье, поставил курками от себя к двери. Медленно, чтобы не звякнуть, открыл и вынул из пробоя замок. Передал его Алене и, отодвинув ее к ступеням, взял ружье. Одним движением распахнул дверь, вскочил и прижался к стене, налево от входа. Алена вошла следом.

— Дверь!.. — шепотом сказал Сергей. Алена тихонько прикрыла ее, он щелкнул выключателем над головой.

Сени заполняла обязательная деревенская амуниция: ведра, кадки, тазы. Со стропил свисали на шпагатах какие-то узлы, мешочки, туеса. Дверь в кладовку запиралась наружным шпингалетом, дверь из сеней в теплый коридор снаружи не закрывалась… Были еще лестница и темный проем на чердак — они пока не интересовали Сергея. С теми же предосторожностями, как и в сени, он проник во внутренний коридор, зажег там свет. Когда вошла за ним Алена — вернулся, убрал чердачную лестницу, выключил свет в сенях, запер на засовы наружную дверь, потом — на два крюка — внутреннюю. Теперь они были почти дома.

Но в Лешкину комнату входили с той же предусмотрительностью. Белые занавески на окне были задернуты. Вызывала неприятные ощущения верхняя, темная половина окна. Не зажигая лампочки, показал Алене на кровать.

— Давай покрывало…

Когда завесил окно и проверил остальные комнаты, выключил свет в коридоре — закрылись и зажгли свет в Лешкиной комнате.

От яркости, от прочных стен оба успели отвыкнуть. Алена смотрела растерянно и выжидающе: что дальше? Сергей поставил ружье в угол, достал из аптечки на этажерке бинт.

— Давай руку.

Алена открыла одеколон, хотя в той же аптечке был йод. Пока он дезинфицировал и заново бинтовал рану, Алена молчала, дергаясь и поводя на него глазами, когда было больно. Но Сергей работал, не отвлекаясь, деловито и хладнокровно. Потом опустил ей рукав.

— До свадьбы заживет…

Алена покосилась на него, трогая забинтованную руку, показала плечом в сторону окна.

— Если налетят здесь, пикнуть не успеешь…

Сергей критически оглядел задрапированную комнату, подошел, попробовал крюк на двери.

— Весело, конечно. Как в мышеловке! — И осмотрел ружье. — Сюда не сунутся, Алена.

— А если дом подожгут?

Он рассеянно еще раз оглядел комнату.

— Если подожгут — выскочим запросто… А какой им смысл? Весь народ собрать? — Взгляд его задержался на Лешкином столе, у которого сидела Алена. — Куда ты положила дневник?

Алена выдвинула верхний ящик, заглянула в него, потом, шаря для верности руками, испуганно оглянулась на Сергея.

— Я прятала сюда, где брала!..

Сергей тоже заглянул в ящик, выдвинул один за другим нижние. Дневника не было.

— Мне казалось, что я оставлял замок скважиной к двери…

— Ты знаешь… — растерянно сообщила Алена. — Тут была еще шкатулочка…

— Какая шкатулочка?..

— Маленькая, палехская, как у мамы для пуговиц… — виновато объяснила Алена, словно была обязана рассказать об этой шкатулке раньше. — Два перстенька там, запонки, зажим для галстука с камушками, брошь какая-то, часы… — Она снова пошарила в ящике и выскребла из-под стопки поздравительных телеграмм золотое колечко. — Вот!

Кольцо было обручальным. Сергей рассмотрел с внутренней стороны девяносто вторую пробу. Если учесть, что руки у них одинаковые, — размер был примерно Лешкин.

— Следы заметают… Тем лучше для него. — Он вернул кольцо Алене. — Зря это оставили.

Алена задержала кольцо в руке. К ее белой коже пошла бы какая-нибудь сверкающая ерундовина.

— Выкинуть? — спросила Алена. Сергей раздраженно покусал губы.

— Они все равно скажут, что платили ему… — И зло добавил: — Выкинь! Так и так он по лопоушеству все…

Хотел отойти от стола, Алена протянула ему колечко. Взял, сунул его в карман, к золотинке.

— Чего ты опять? — спросил Алену, потому что она прислушалась.

— Показалось… — вполголоса ответила Алена.

— Не бойся, — успокоил ее Сергей. — Им уже не до нас. Теперь ищут свидетелей, что всю ночь дома были! — Он пренебрежительно хмыкнул, хотя у самого такой уверенности не было.

Алена долго, тревожно смотрела на него, и в глазах ее тускло мерцали зеленые огоньки.

— А если бы они тебя, Сережка, здесь поджидали?..

Сергей не ответил, отведя глаза в сторону. Из рюкзака у кровати торчало подводное ружье. Он вытащил его. С откровенным сожалением вспомнил:

— Хотел одного призрака подстрелить… — И, поскольку шутки не вышло, сунул ружье назад. Распорядился: — Давай спать, Алена!

Они огляделись. Кровать в комнате была одна.

Сергей недолго думая поставил в ряд стулья.

— Тебе, Алена, трех этих штук многовато. — Взял с кровати подушку.

Алена вытащила из-под матраца толстую домотканую дерюжку и байковое одеяло… С таким обилием постельных принадлежностей не имело смысла тесниться на узких стульях. Сергей убрал их в угол, расстелил дерюжку прямо на полу, бросил в изголовье одеяло, розовую подушку и сел на свою постель.

Глядя на него, Алена тоже присела на угол кровати.

— Чего не раздеваешься? — спросил Сергей.

Алена покосилась на завешенное окно и покраснела.

— Я отвернусь… — буркнул Сергей, поворачиваясь на дерюжке лицом к стене. Но Алена долго еще сидела, машинально поглаживая забинтованную руку и глядя на него из-под сведенных к переносью бровей.

— Почему ты Гены не побоялся? Может, это он встречал нас в лесу?..

— Ему бы ты не скрутила руку, Алена. И я бы так легко не отделался. Там были другие. Хотя он тоже… дрянь порядочная.

Алена шевельнула бровями, разглядывая его со спины.

— Он пока ничего плохого не сделал нам…

— А что он хорошего сотворил? — ответил ей вопросом Сергей. — Бабка Татьяна против них ангел… — Говорил он уверенно, а сам думал между тем, сколько поспешных, рискованных шагов делал… За весь день он, пожалуй, только с Николаем, как ученик «профессора Смирнова», разобрался до конца и безошибочно… — Ты разделась?

— Раздеваюсь. — Алена встала с кровати и распустила замок тужурки, под которую надевала только белую без рукавов кофточку.

— Может; человека запутали?..

— Теперь они все запутанные… — Сергей куснул губы. Привычка эта появилась у него уже здесь, раньше он никогда не замечал ее за собой. — А пока вертели дела — только бы ухватить побольше…

Оглядываясь через плечо, Алена достала из чемодана ночную рубашку, протерла одеколоном лицо, руки, грудь, сбросила костюм и в рубашке до пят нырнула под одеяло.

Сергей обернулся, когда, отзвенев, умолкли пружины. Алена глядела в потолок над собой. С одного боку она прибрала волосы, и они закрывали ту половину подушки, что к стене.

― Скажи, Сережка, может так получиться, чтобы человек был совсем-совсем хороший, а потом вдруг — совсем плохой?

— Не знаю…

Она повернулась к нему лицом.

— Ты все понимаешь по-своему!

— Как могу! — ответил Сергей и кулаком ожесточенно взбил подушку. — Не прощу только себе, что на тебя навел этих гадов…

Алена отвернулась.

— Ведь не хотел тебя впутывать… — запоздало покаялся Сергей, один за другим стаскивая кеды. Шевельнул пальцами босых ног. Критически оглядывая их, подумал, что дома не удалось бы лечь с такими ногами. Встал, перенес трофейную двустволку ближе к своему изголовью. — Гасить? — спросил, положив руку на выключатель.

Алена посмотрела грустными, какими-то жалобными глазами.

Сергей щелкнул выключателем. И когда вытянулся на полу, под потолком тяжело, грузно заворошилась чернота. И зыбкая тишина сразу стала густой, вязкой. Направо едва белели у противоположной стены Аленины простыни, ее саму не было видно.

— Жалко, что он меня по руке чиркнул… ― сказала Алена.

— Не болтай… — предупредил Сергей.

Она будто не слышала его:

— Мне бы сейчас лежать при смерти, когда уже все можно…

Сергей напряженно вслушался.

— Это я виноват, Алена: я чуть не убил тебя, а не они! Помнишь, я говорил тебе, что они успокоились? И сегодня дразнил их. Как мог, дразнил! Я знал, что они пойдут на это. Но я, Алена, провоцировал их на себя…

— Зачем, Сережка? — Она повернулась в постели.

— Сначала хотел доказать Лешке, какие у него друзья… — ответил он после паузы. — Потом просто доказать, что это они — не другой кто… А потом… Потом и это стало не нужно.

Алена с минуту не двигалась. Ждала или думала?

— А если бы им удалось… тебя?..

— Мне это было как-то все равно, Алена! — резко проговорил Сергей. И в напряженном молчании понял, что сказал не то. — Просто бы я им не дался… — раздраженно добавил он и, злой оттого, что творит лишнее, закончил: — Кто-то же должен был взять все это на себя?!

Алена медленно повернулась на спину.

— Ну вот… И хорошо, что взяла я… — тихо сказала она.

Сергей больно куснул губы. Что-то в их разговоре было неправильным, что-то не так, как нужно. И когда замолчали оба, осталась недосказанность.

— Ты спутала им все карты, Алена… И мне. Я ждал их здесь. Ждал того, кто побывал в усадьбе. Тебя бы они, может, не тронули… Но ты в таком же костюме, как я…

Она молчала. И разговор повис опять в какой-то незавершенности, которую он не мог объяснить, но чувствовал.

— Алена… — позвал Сергей.

— Что?.. — помедлив, тихо спросила она.

— Ты какая-то странная: вчера, сегодня… Что тебе приходит в голову?.. Раз ты что-то хотела сказать мне?

Она даже не уточнила, в который раз. Значит, она помнила.

— Никто мне теперь не поверит… — ответила она, произнеся конец фразы едва слышно, так что Сергей не решился ни о чем больше спрашивать и молчал в ответ, глядя, как кружится мрак над головой. Молчал, пока не уловил в тягостной тишине непривычные, сдавленные звуки.

— Ты плачешь, Алена?..

— Лежи, Сережка! Не вставай! — прикрикнула она. И повторила еще раз: — Не вставай, слышишь?! — Конечно, плакала…

А он и не пытался встать. Лежал, глядя в быстро и все быстрей кружащуюся темноту, думая, что все всегда получается немножко не так, как хочешь. И наверное, никогда не выходит в жизни, чтобы все было совсем как надо.

* * *

Утром Алена поднялась первой и внешне выглядела, как обычно. Но так мог бы подумать лишь тот, кто знал ее мало, потому что встала она замкнутой и неулыбчивой больше, чем всегда. Отправила Сергея во флигель переодеваться. Ему пришлось, хоть и с опозданием, вымыть около бочки во дворе ноги, надеть свежие носки, босоножки, праздничные брюки, белую рубаху, жилет, — словом, приобрести вид, который свидетельствовал бы, что он не имеет ничего общего с Гнилым хутором, так презираемым Лешкиной матерью.

Когда он вернулся, Алена ждала его в черном, с широким кожаным поясом платье. Волосы она опять заколола справа, и эта вызывающая асимметрия и загнутые к вискам брови делали ее взгляд холодным, почти отрешенным.

Сергей принес тщательно отмытый от следов грязи фанерный сундучок, взял «болонью» и (аккуратно — для тех, кто знает, как это делается, небрежно — для всех остальных) обмотал ее вокруг руки с чемоданчиком.

Алена наблюдала со стороны, пока он занимался этой нехитрой операцией, словно ждала объяснений. И так как он молчал, спросила:

— Что это?

— Хочу узнать у вашего с Надькой кавалера… где он балык берет! — ответил Сергей.

Она сдержала дрогнувшие брови и сказала ровным, без тени шутки голосом:

— Не надо, Сережка. Хорошо? Больше об этом никогда не надо.

Ответить ему было нечего. Любая перемена в Алене — это всякий раз необходимость как-то по-новому держать себя с ней. И ему не часто удавалось разгадать направление этих перемен.

Вышли рано, чтобы, если не подвернется машина, пройтись до Южного пешком. Но в каком-нибудь километре от Никодимовки их догнал грузовик с крытым возле кабины кузовом. В дороге Алена была такой же замкнутой. Глядела на убегающий по бокам дороги лес, молчала, прямая, невозмутимая, как сфинкс.

День предстоял жаркий, и солнце катилось в чистой, без единого облачка синеве.

Завихряясь под козырьком крыши, ветер трепал длинные волосы Алены, перепутывал их, но за все время она не подняла руки, чтобы удержать или поправить прическу. Она выглядела на несколько лет старше себя той, что была недавно. А может, и Сергей стал тоже старше за последние дни, этого он видеть не мог.

Их ждали. Сегодня, как и накануне, многое можно было предугадать заранее. Сергей еще от кедровника разглядел вишневую «Волгу» против дома тетки Натальи, двух мужчин рядом с нею, Анастасию Владимировну у ворот, скользнул взглядом по затихшим дворам Николая и Кости с растерзанно открытыми калитками обоих. Не было только признаков Гены и Владислава. Но Гена должен был появиться чуть позже, Владислав — если это заблагорассудится ему.

А от больницы навстречу им уже спешила тетка Валентина Макаровна. Вынужденная колготиться эти дни, она, понятно, забыла, что беготня и спешка при ее статности не к лицу.

Тетка Валентина Макаровна спешила к Алене, но была рада обоим. Взволнованная, окончательно разбитая за последние сутки, она все же заметила и, должно быть, оценила их праздничный вид.

— Оленька! (Из всей ее речи самым понятным было это многократное «Оленька».) Я вчера… Ты поймешь меня, не серчай, Оленька! (Всех Алена должна была понимать, черт возьми.) Я не знаю, что творится со мной!.. Он хочет видеть тебя, Оленька!.. Там сейчас эта… — Она осторожно убрала с плеча Алены заблудшую жесткую прядь. — Он сказал… Он мне сказал: не нужна она ему!.. — И тетка Валентина Макаровна заглянула в глаза Алены, словно бы та должна сразу просиять или запрыгать на одной ножке от радости. — Пойди к нему, родная! Он все утро тебя спрашивал…

Алена слушала ее, не прибавляя шагу, и была так же невозмутима, как утром.

Сундучок вместе с «болоньей» оставили в комнате сестры-хозяйки.

Лешка опять лежал под одеялом. Постель, тумбочка, бинты на его голове были на этот раз в порядке. Но Лешка тоже стал совсем не похож на себя. Он казался надломленным и безвольным, как после изнурительной, многомесячной болезни.

И Галина, сидевшая на его постели, тоже стала другой. Смотреть на нее было просто неприятно. Если большим, солидным людям не к лицу мельтешить, суетиться — таким вот миниатюрным, как она, точеным и аккуратненько отшлифованным, нельзя ни на минуту забывать о своей рисованности, тем более злиться… Сразу не замечаешь цвета волос, кожи, а видишь искаженное лицо, неряшливо сбитую прическу, мятый подол. Будто лопнула изящная упаковка и наружу выскочил гаденький, неопрятный зверек…

— Оля! — Она вскочила с Лешкиной кровати. — Мы ждем тебя, Оля! — Шагнула навстречу им, но натолкнулась на холодный Аленин взгляд и остановилась.

— Выйди… — сказала ей Алена. — Нам нужно поговорить с Лешкой.

— Нет, вы должны при мне! Вы не можете, Оля!.. — торопливо заговорила Галина, встряхивая головой и нервно ломая руки. — Вы не должны!.. — Хотя что «не должны» и что «не можете», было не совсем ясно. — Подумайте, Оля!.. Сережа! Подумайте обо всех нас!

Лешка, до подбородка натянув одеяло, переводил настороженный взгляд с Галины на Алену, с Алены на Сергея, который опять облокотился на кровать у входа и смотрел в обрамленное белоснежными простынями одеяло перед собой. Чего ждал Лешка?

— Скажи, Оля, что ты не сделаешь ничего плохого! Скажи, что ты будешь благоразумна! — торопилась Галина. — Сережа, я умоляю вас!..

Алена сделала шаг мимо нее к Лешке:

— Почему ты молчишь?

Он стиснул в побелевших пальцах кромку одеяла.

— Выйди, Галка… — Нелегко дались ему эти два слова, ибо они означали, что он вверяет свою судьбу бывшим друзьям, теперешние уже не могли ему помочь.

— Нет! — тряхнула головой Галина. И повторила громче: — Не-ет! (Сергей побоялся, что она закричит во весь голос.) Если ты виноват перед ними — ты перед всеми виноват! А я чиста перед ними! Чиста! И я буду умолять их! Оля! Сережа!

Она долго бы продолжала в том же духе. Но Алена оставалась равнодушной к ее призывам. А Сергей глядел в одеяло перед собой и как бы вовсе отсутствовал.

— Иди… — хрипло повторил Лешка, его опять начало лихорадить.

Надо отдать должное Галине: прежде чем выйти за дверь, она пригладила волосы, обтянула на себе халат и глянула на Лешку с откровенным презрением. Может, она хотела разжалобить их своим прежним видом?.. Но с гладкими перышками она, что бы там ни было, вызывала определенную симпатию, растерзанная — нет.

Алена отошла и остановилась у окна. После истерических выкриков Галины нетягостным казалось установившееся молчание. Все ждали чего-то друг от друга.

— Ты сказал своим приятелям, где ключ лежит? — спросил Сергей.

Лешка тревожно пошевелился.

— Они должны были взять дневник и там… больше ничего! Я же мог записать, чего и не было никогда! Я иногда злился на Галку.

— Ты и сегодня был не очень с ней вежлив… — заметила. Алена.

Лешка не понял ее.

— Зачем было так выгонять? — спросила Алена.

— Но ты… сама сказала… — Лешка растерялся.

— Если тебе человек был дорог, надо не забывать этого… — сказала Алена.

Лешка приподнялся на подушках. Вся его прежняя порывистость свелась теперь к этим нескольким движениям: привстать на подушках, лечь, опуститься, подняться выше, повернуть голову вправо, влево, переместить одеяло. И его лихорадило опять — он уже не скрывал этого.

— Она предательница… Она мне не нужна больше…

Алена посмотрела вприщур мимо кроватей, мимо Сергея, куда-то в стену у двери.

— Там ты лучше писал, Лешка, красивее… Там тебе нельзя было не верить… И завидно было, ты знаешь… — Голос ее за все утро единственный раз дрогнул при этом. Но закончила она равнодушно: — Там ты казался лучше, Лешка.

Он подвинулся, неуверенно показал рукой на постель.

— Сядь, Алена…

Она какое-то время еще стояла, прислонясь к подоконнику, потом оторвалась от него, подошла и села напротив Лешки, спиной к Сергею.

— Почему ты не поинтересуешься, что у меня с рукой?

— Что?.. — помедлив, испуганно спросил Лешка. Догадался? Или решил, что она сама себя полоснула по запястью?

— Меня хотели зарезать сегодня. Ночью, — добавила она. — Как цыплят режут.

Лешка долго пытался уловить в ее глазах, что она шутит. Ему хотелось, чтобы это оказалось шуткой. А может, Сергей придумал для него такое желание. Может, ничего он, Лешка, не хотел…

— Ты врешь… — наконец сказал он.

— Я не вру, Лешка, — спокойно возразила Алена. — Ты знал, что они захотят сделать это?.. Только честно.

— Нет, Алена, нет! — Лешка весь приподнялся на локтях. — Серега! Клянусь вам!

Алена сидела спиной к Сергею, и он не видел ее лица. Она спросила:

— А если бы им удалось это — ведь ты бы смолчал, Лешка?

Тот не нашел слов. А трясло его все сильней.

— Алена!

— Смолчал бы… — сказала Алена. — Если бы все у них удалось как надо, ты бы мог сделать вид, что ничего не подозреваешь…

— Алена!.. — страстно повторил Лешка. — Алена, я не знаю ничего, но я бы их — своими руками!.. Серега, почему ты молчишь?!

Сергей не глядел на них. Ему почему-то было немножко противно ото всего этого.

— Что ты вчера говорил мне, Лешка, — говорил по дурости… Будем считать, что все это забыто, — сказал Сергей. Алена обернулась и, пока он говорил, смотрела на него в упор. — Мы сейчас пойдем — сначала я дам одному гаду по морде, а потом — хочешь, я, хочешь, Алена — пойдем и скажем, что ты решил… Ведь когда человек сам признается, это учитывают…

Лешка не выдержал.

Подожди, Серега!.. Дай мне прийти в себя! Дайте мне один день, Алена! Один денек! Собраться, мать подготовить! Пожалуйста!

Алена тронула забинтованную руку. И тогда вдруг Лешка заплакал. Нехорошо смотреть, когда плачет парень. Очень противоестественно это. И когда не омерзительно, то страшно.

Алена продолжала за Сергея:

— Сережка пойдет и скажет, что ты еще вчера все рассказал нам. Что ты просто сам еще не все знал, но рассказал нам про золото, про остальных… Сережка все скажет за тебя.

Сергей смотрел в кровать перед собой. Неприметное с первого взгляда пятно на одеяле, — возможно, чья-то отстиранная кровь — вырисовывалось перед ним все отчетливее и теперь стало похожим на летучий, слегка кренящийся на волне парусник. И длинный вымпел хлестал косицами пенный барашек. Парусник мчался один, без людей — стоек, хоть и неуправляем.

Лешка устыдился наконец. Обмахнул глаза, на минуту прикрыв их ладонями. Утратив загар, он казался таким же белым, как простыни, как наволочка, как бинты. И тяжело дышал.

— Прости, Алена… Но мне… невмоготу… Я теперь один… — Он подчеркнул: — Совсем..: Ты не уйдешь от меня? Побудешь рядом, а?

Сергей выпрямился, глядя в обтянутую черным платьем спину Алены. Волосы прикрывали ее ниже лопаток. Густые и, конечно, жесткие. Сергей не знал, что значит затянувшаяся пауза.

— Я побуду, — сказала Алена. — Но я не стану защищать тебя. Пока могу — побуду, — добавила она.

— А потом… — спросил Лешка. — Потом, Алена, ты не забудешь меня?

Сергей стоял, и Алена оглянулась. Что-то безумное мелькнуло в ее стеклянном взгляде. Может, она ждала от него поддержки? Но ему было нечего сказать ей.

— Я не забываю друзей, — сказала она Лешке. Тот взял ее руку.

— Какая ты… Алена! Если бы можно забыть все это!..

Сергей облокотился на кровать, но, должно быть, очень уж резко, — она затрещала под его тяжестью. И напряженная Аленина спина вздрогнула от этого звука. Алена обернулась.

— Нам пора, Леха… — сказал Сергей и, не глядя на них, шагнул к двери.

Алена вышла, когда он уже снял халат в вестибюле и опять обмотал «болоньей» сундучок в руке. Алена сбросила халат, поправила бинт на запястье.

— Я правильно себя вела, Сережка?

— Да, — сказал он, оправляя складки «болоньи».

— А почему ты не смотришь на меня?

— Потому что ты вела себя правильно, — ответил Сергей.

— Мне сегодня не до иронии, Сережка, и не до шуток.

Он посмотрел ей в глаза.

— Я не шучу, я сказал правду, Алена. Мало ли, что это правда бывает не всегда приятной кому-то. Например, мне.

— Спасибо, Сережка… — сказала Алена. И голос ее уже не был таким холодным, как только что. — Но мне впервые, может быть, хочется, чтобы было не все правильно, не все правдиво, как есть. Только ты не можешь этого. Идем. — И она положила забинтованную руку под его локоть.

* * *

Гена был пунктуален. Однако появился он не с той стороны, откуда его можно было ждать: когда Сергей и Алена вышли из больницы, он притворял за собой калитку дома Галины. А внизу, на улице Космонавтов, против дома тетки Натальи, за время, пока Сергей и Алена были у Лешки, произошла некоторая перемена: Анастасия Владимировна скорее всего ушла в дом, зато у машины было уже трое мужчин: Андрей Борисович, Павел и бородатый Владислав.

То, что Гена успел проведать Галину, беспокоило Сергея. Гена, судя по его виду, и в самом деле побывал на автовокзале, где раньше всего открывается буфет. Но шел он довольно уверенно и бодро поприветствовал:

— Здорово! — У Алены спросил: — Говоришь, молодая, казенный дом мне и дальняя дорога?

Алена отодвинулась за спину Сергея.

— Зачем вы туда ходили? — Сергей кивнул на дом Кости.

— Зашел пораньше, времени у меня внавал! — весело объяснил Гена, потирая тыльной стороной ладони щетинистый подбородок. — Зашел сказать последнее прости!

— Вы там ничего не наделали?.. — осторожно спросил Сергей.

Гена захохотал. Вид у него был немножко помешанный.

— Нет, молодой, за меня не боись — ничего! Ну, пару горячих отвесил, конечно, как полагается! Там его сестричка сейчас полотенчиком обдувает! — Он опять хохотнул и с грустью добавил: — Сестричке мне неудобно было подвесить одну… — Он показал тяжелую ладонь. — Баба, как ни крути. Ты бы, молодая, за меня ей патлы натаскала бы, а? — попросил он.

Алена шевельнула сомкнутыми бровями и не ответила.

— Зря вы это… — сказал Сергей.

— Ничего… Малость больше, малость меньше… — Гена оглядел обоих, поправил ружье за спиной и неожиданно виноватым голосом попросил Алену: — Не дуйся… Я выпил, но, сама знаешь, — есть причины… — Он зашагал было от них, но остановился. — Ты чего-то собирался шепнуть мне?

— Потом, — сказал Сергей. — Сейчас рано.

— Как знаешь. Потом будет уже некогда, — сказал Гена и, тяжелый, грузный, пошел по пыльной дороге куда-то, куда было одному ему ведомо. Сергей и Алена подождали, пока он отошел на некоторое расстояние.

Можно было заметить с первого взгляда, что мужчины около вишневой «Волги» расстроены. Каждый старался по-своему скрыть это, но вчерашней непринужденности у них не получалось.

Павел грелся под утренним солнцем, небрежно поставив ногу на буфер машины. Ружье висело за его спиной, подбитая мехом тужурка была, как всегда, нараспашку.

Владислав, пощипывая рыжеватую бородку, что-то рассказывал ему, в то время как хозяйственный Андрей Борисович протирал ветошью и без того сверкающий капот «Волги». Гена задержался, посмотрел на них с противоположной стороны улицы и двинулся дальше. Те сделали вид, что не заметили его.

Сергея и Алену первым увидел Владислав.

— Говорят, уезжаете, Оля?!

— Еще не решили, — ответила Алена, все еще держа Сергея под руку, отчего бинт на ее правом запястье не был заметен.

Андрей Борисович криво усмехнулся, обмахивая ветошью ладони.

— Нам Владислав рассказывал, что ночью вы перепугали его…

— Это я шутила, — сказала Алена. — А Сережа бабахнул.

Стоматолог по забывчивости опять начал тереть капот «Волги». Дорого бы они дали сейчас, чтобы узнать, зачем Гена был у Кости и какую речь держал только что перед ребятами.

— Странные шутки у вас, Оля! — Андрей Борисович приподнял плечи.

— На пару я бы и сам покричал с удовольствием… — нехотя, мрачно пошутил Павел. Цепкие глаза его стали еще острее, пронырливей и бесцеремонно рыскали по лицам Алены, Сергея.

Сергей тихонько освободился от руки Алены.

— Но я не ябедничал, Оля, не подумайте, — сказал Владислав. — К слову пришлось. А то уедете со злом на меня.

— Между прочим, если ехать — пора, — не выдержал Андрей Борисович. — Тем более, я вижу вы с багажом! — Он кивнул на «болонью» Сергея, под складками которой угадывался груз.

Гена остановился и смотрел на них от поворота, — видимо, не хотелось ему идти туда, куда он собрался.

— Мама ссылается на дочь, а дочь на кого? — спросил Павел.

Все получилось немного не так, как предполагал Сергей. Вчера он ожидал этой минуты, а сегодня стоял и без интереса слушал все эти вялые реплики.

— Мною командует Сережа, — ответила Алена и, держа руку за спиной, отошла от Сергея, стала неподалеку от Павла.

— Тогда решай, лодочник! Мне эта круговая порука уже надоела!

— А вы не расстраивайтесь, — сказал Сергей. — Вы сегодня какие-то расстроенные, смотрю.

Владислав вскинул на него удивленные глаза.

— Кто?!

— Все, — сказал Сергей.

Андрей Борисович нервно хмыкнул.

— Оля, ваш друг, оказывается, психолог! Приятно слышать!

Обмахивая ладони ветошью, он остановился напротив Сергея, между Аленой и Павлом. Сергею это было на руку — то, что они оказались рядом. Владислав, косясь на приборную доску, стоял возле кабины, Андрей Борисович и Павел — у радиатора.

— А вы ничего не теряли? — спросил Сергей.

Павел оглянулся на двор тетки Натальи, где появилась Анастасия Владимировна.

— Что большие теряют, маленьким не найти… — наставительно сказал он. Андрей Борисович опять презрительно хмыкнул.

— Я нашел в лесу чемоданчик, — сказал Сергей и, уронив под ноги «болонью», водрузил свой сундучок на капот «Волги», рядом с Павлом. — Не ваш?

Дальше события разворачивались почти по плану.

Все можно было сделать, конечно, проще. Но Сергей еще вчера продумал этот момент: и как подойдет, и как скажет… Скромно скажет: «Ваш?» И хотя еще накануне он заготовил для этого случая хорошую, оплеуху — возможно, сдержался бы теперь, окажись нервы Павла чуть крепче. Но рука того непроизвольно дернулась к сундучку, потом вверх — к ружью за спиной. Это было ни к чему с его стороны, потому что Сергей вопреки собственным намерениям даже не разглядел выражения его лица, а в то же мгновение с разворота ударил его в челюсть, как не ударял кожаную грушу на тренировках в спортзале и не ударит, наверное, никогда никого в будущем. Опять не видел, как Павел отлетел от машины и грохнулся плашмя на землю, не видел уже готового рвануться на него Владислава, не видел Гену, бегущего тяжелыми прыжками назад, не сразу услышал, как закричала от калитки Анастасия Владимировна, потому что вторым движением, слева, ударил в подбородок преуспевающего Андрея Борисовича.

Но он слишком выложился на первый удар, и второй получился бы недостаточно эффективным, если бы Алена не подставила своему некурящему ухажеру ногу. Он перелетел через нее и грохнулся на Павла, чтобы, впрочем, тут же вскочить. Ничего не скажешь — реакция у него была хорошая. Он упал и вскочил на ноги почти в то же мгновение, подхватил с земли ружье. Сергей опять непростительно рисковал, снова рисковал Аленой, потому что стоматолог замахнулся на нее, а она оказалась между ними и замешкалась на миг, вперив глаза в родимое пятно над виском Павла, фуражка которого откатилась по траве в сторону. Каким-то чудом сориентировался в этой обстановке Владислав: толчком отбросил от машины Алену и принял удар приклада на свои руки. Когда Сергей бросился к ним, они, сцепившись, уже покатились по траве. На крик Анастасии Владимировны бежали из дома женщины. А из-за угла на улицу Космонавтов вылетел зеленый «газик», тормознул в клубах пыли, и на дорогу один за другим выскочили из него люди. Сергея они схватили в числе других. Не тронули Владислава да сразу не взяли почему-то Гену, который, держа в обеих руках ружье и широко расставив ноги, прикрывал собой Алену… Приворожила-таки она его.

— Я не убегу… — сказал Сергей.

Решительно подступила Алена:

— Его не трогайте! Слышите?! — И дернула кого-то за пиджак.

Сергею отпустили руки.

А тетки Анастасия Владимировна, Валентина Макаровна и хозяйка сбежались, облепили со всех сторон Алену, которая одна только из женщин знала, что происходит.

Сергей подобрал «болонью» и открыл сундучок на капоте машины. В солнечном свете засверкал желтый песок.

Из приехавших в «газике» только тот, что сидел за рулем, был в милицейской форме. Наверное, самый младший. Но Алена приняла его за главного и, слегка отодвинув мать, подошла, сказала:

— Вы должны сейчас пойти в больницу. Там, в третьей палате, Лешка. Он хочет вас видеть. Он все объяснит.

Анастасия Владимировна, повиснув на ее руке, широко открытыми глазами смотрела то на Павла со скрученными за спиной руками, то на быстро оплывающий синяк под глазом самостоятельного Андрея Борисовича и не могла понять, что поездка откладывается.

* * *

Только после обеда, часам к трем, завершив множество мелких формальностей, когда от шума, бесконечных повторов уже нестерпимо разламывалась голова, их предоставили самим себе.

Лешкина мать слегла, и Анастасия Владимировна не отходила от нее. Тетка Валентина Макаровна криком звала к себе Лешку и то начинала молить бога, которому в жизни своей не верила, то полошила хозяев слезным воплем: «Пожар!.. Тушите!..» А когда появилась Алена, тетка Валентина Макаровна притянула ее к себе и, как слепая шаря по ней руками, запричитала взахлеб:

— Родненькая моя!.. Дочечка милая!

В минуту короткого ее забытья Анастасия Владимировна вытолкала Сергея и Алену во двор.

— Поезжайте в Никодимовку… — В трудные минуты, когда нужно было действовать энергично, без колебаний, Анастасия Владимировна мгновенно менялась, и на все время, пока требовалось что-то быстро предпринимать, двигаться — ни в лице, ни в характере ее следов не оставалось от всегдашней робости.

А на улице Сергея и Алену поджидал Владислав.

— Мне повезло! — обрадовался он. — Боялся не застать вас!

Опять где-то в стороне автопарка надсадно гудели машины, и желтое солнце лилось на шиферные крыши поселка, на березки, тополя в палисадниках, на дорогу в мягкой, густой пыли.

Владислав не солгал соседям по заимке. Он действительно работал на заводе и в Никодимовку приехал с единственным желанием отдохнуть, порыбачить. Однако еще на подходе к избушке обратил внимание на странное поведение человека в камышах. Было далеко, и разглядеть, чем тот занят, он не мог, но по тому как воровато, с явным расчетом на скрытность незнакомец опустил какой-то груз в воду, — Владислав почувствовал неладное. Вскорости без труда узнал этого человека в Гене. А познакомившись с Павлом неестественно оживленным, подчеркнуто беспечным при общей собранности, за которой проглядывало постоянное внутреннее напряжение, — еще более насторожился.

Подозрения его усилились, когда он узнал о двух загадочных событиях минувшей ночи: о пожаре и об исчезновении прежнего обитателя заимки. А сразу после неожиданного и непонятного для него появления у избушки Сергея Владислав побывал в отделении милиции рудника. Его попросили, не выдавая своих наблюдений, до поры до времени оставаться на месте.

Еженощные прогулки Павла, а также далеко не приятельское свидание Гены с Костей, их разговор, из которого Владислав уловил дважды повторенное слово «примочу», наконец, тот факт, что ни Гена, ни Павел за двое суток ничем не проявили себя, как люди, желающие действительно отдохнуть, — укрепили его в убеждении, что таинственная деятельность обитателей избушки имеет противозаконные цели.

А последнее ночное событие: выстрел и вызывающее поведение Сергея — дали Владиславу основание заключить, что какие-то неведомые для него события принимают серьезный характер. Он вернулся в милицию, и сегодня утром, поскольку Павел и Гена собрались покинуть заимку, решено было проверить, кто эти люди. Тем более что в их отношении к соседу по избушке появилась определенная настороженность…

Вот по какой причине Владислав так вовремя оказался рядом с «Волгой», чтобы прикрыть Алену от неминуемого удара прикладом, вот почему вовремя подлетел «газик»…

— Сколько ты, Сергей, внимания отнимал у меня понапрасну! — шутя пожаловался теперь Владислав. Но, заметив, что улыбки его новых друзей получились невеселыми, попробовал изменить тему: — Я к вам, собственно, вот зачем: я не врал, ко мне, правда, завтра невеста приезжает. Давайте скооперируемся, а? Грибов, рыбы хватит, а энтузиазма — тем более! Лодка у вас есть — чего еще! Оккупируем заимку на четверых?!

— Мы бы с удовольствием… — Алена замялась. — Нам просто нельзя. Ну… веселиться нельзя. На вас это не распространяется. Мы вам только весь отдых испортим…

Владислав растерянно пощипал бородку.

— Мы как-нибудь в другой раз… — успокоил его Сергей. И приврал: — Может, на будущий год!

— Проводите нас до кедровника, — предложила Алена.

Примирившись на этом, вместе поднялись по улице Космонавтов к лесу. Из калитки своего дома вышел Николай, ошалело посмотрел на них и торопливо скрылся во дворе, чтобы дать пройти мимо. Дом Галины стоял ощутимо пустой, без признаков движения за дымчатыми окнами, будто вымерший.

В кедровнике, недалеко от опушки они остановились.

— Дальше мы пойдем сами. Спасибо, — сказала Алена.

Рябая, легкая тень лежала на прошлогодней хвое. Голубое небо за частоколом кедровых стволов казалось прозрачным и глубоким-глубоким. Жалобно вскрикивая, несколько раз пропорхнула мимо синица, уговаривая их отойти в сторону, потому что где-то поблизости у нее гнездо, хотя им никогда не догадаться об этом.

— Жаль, что все так… — глядя на Алену, вздохнул Владислав. — Катя моя полюбила бы вас.

Алена неловко переступила с ноги на ногу.

— За что?

— Хорошая вы, отчаянная.

Алена сказала вдруг:

— Можно быть самым расхорошим — оказывается, не от этого зависит, чтобы и все было тоже хорошо… — Глаза ее, когда она посмотрела в синеву за кедрами, сделались грустными, хотя лицо было строгим. — До свидания…

А Сергей подумал о том, что «Наяда», которая принадлежит Лешке, теперь долго не понадобится никому… Разрешил:

— Лодкой вы пользуйтесь, я оставлю в ней весла… Потом причалите там же…

— Спасибо… — грустно поблагодарил Владислав, должно быть, чувствуя себя неловко из-за того, что все впереди у него было просто, хорошо. — Заходите к нам с Катей в Сосновске, а? Зайдете?

Алена кивнула.

— Пошли, Сережа…

Они оглянулись, когда еще можно было разглядеть за кедрами поляну, где остался Владислав. Он смотрел на них и помахал на прощанье.

* * *

В усадьбе хромой Татьяны произошло приблизительно следующее.

Лешка («по лопоушеству», как однажды выразился Сергей), имея в качестве вознаграждения за труд лишь сомнительную привязанность Галины да время от времени — ко дню рождения, к праздникам — недешевые подарки от нее, принимал на хранение золото, которое всяческими путями организовывали Костя и шлагбаумистый Анатолий Леонидович, а затем, в дни наездов к Сергею и Алене, переправлял его в Сосновск — преуспевающему Андрею Борисовичу. И однажды проболтался тому, где хранит свое богатство.

Представительный Андрей Борисович решил вместе с одним из московских напарников перехватить золото, обставив дело так, чтобы к ним нельзя было подкопаться. Обстоятельства способствовали этому: Лешка захлюпался в школьных делах и не мог вырваться в город на Первое мая, как предполагалось. А Костя дал знать из Южного, чтобы готовилась весьма круглая сумма. Андрей Борисович рассчитал, когда должна прибыть к Лешке новая партия металла, и вызвал в Сосновск Павла, в чьей биографии среди множества профессий значилось и пребывание в семинарии. Надо полагать, что роль странника удалась ему. Павел поселился в усадьбе Татьяны и стал ждать, когда к Лешке Прибудет новое золото, чтобы тот сам невольно показал тайник. Все получилось бы у него как нельзя лучше, без шума и крови, если бы вместе с Лешкой не заявился проверить свой предыдущий товар Иван и если бы не хромая Татьяна. Именно бабка скорее всего спутала планы Андрея Борисовича и Павла. Последний год она жаловалась на бессонницу и потешала соседей рассказами, будто временами чует запах табака в нежилой усадьбе. А тут, возможно, услышала голоса и вздумала проведать своего жильца, который, по ее глубокому убеждению, находился там один. Нетрудно представить, что произошло, когда бабка Татьяна с лампой в руках появилась близ распахнутого подполья и присутствие в доме божьего странника перестало быть тайной для Ивана и Лешки. Павел схватился с Иваном, а Лешка бросился бежать своим обычным путем — через чердак. В итоге бабка и Ваньша остались в усадьбе, Лешку же Павел настиг у дома. Но взять золото не удалось — усадьба горела. Тогда на Лешкиной лодке Павел ушел из Никодимовки, чтобы через лес пробраться в Южный, близ которого его поджидал на машине Андрей Борисович… Затем он возвращается в Никодимовку автобусом, уже легально и без маскарада, чтобы его видели посторонние. Это давало возможность, во-первых, засвидетельствовать, что ночью он был в Сосновске, а во-вторых, снова оказаться в непосредственной близости к месту событий, понаблюдать за их развитием и, если удастся, как-то использовать их. Павел изловчился не только замести следы убийства, но и взять золото.

А милиция, обнаружив лишь труп бабки Татьяны и керосиновую лампу рядом, естественно, списала пожар на несчастный случай.

И вот почему Лешкина лодка была оставлена ближе к никодимовскому берегу, а лодка нумизмата — ближе к противоположному: в ночь пожара Павел уходил из Никодимовки на Южный, а следующей ночью он воспользовался одной из кирасировских лодок, чтобы добраться до Никодимовки и вернуться обратно на заимку.

— Ты еще тогда догадался, что это Павел, когда Мишаня говорил про милицию?.. — спросила Алена.

— Нет, Алена… Тогда мне только запасы его покоя не давали! Ребенку же ясно, что у него были какие-то прямо сверхспешные сборы. Хотя домашние! Ружье, патроны схватил, засунул в рюкзак, что подвернулось: балык из холодильника, бутылку «КВВ» — ну, что нашлось (он чуть не сказал «у твоего») у стоматолога, — скорее на автостанцию. А уж там для проформы — подряд: бутерброды, курица… Это меня все время мучило. А когда они разговаривали у машины и оставили шланг, солнце отсвечивало на мокром кузове по-разному, и — красным… Я вспомнил, Мишаня говорил: в дождичек, на красную легковушку они налетели. И подумал вдруг. Сам не знаю как это. Но взял и сбил с него фуражку… А… зубника этого я во всем на свете подозревал. Всю жизнь, — признался Сергей. — И как увидел его рядом с Галиной…

Костя с другом со страха да от жадности полезли копать ночью… Галина же знала, где Лешка хранит золото. Если его обнаружат — начнется следствие. Костя быстро организовал именины, пригласил по этому поводу «шлагбаум». А Николай им просто ко двору пришелся… Как говорят, для алиби…

Ночью на нас налетели, всего вернее — Костя и Анатолий Леонидович. Ты мотонула, конечно, Костю — хорошо, что этот цуцик тебе попался. А я врезался в «шлагбаум». Ну, это пусть разбираются, кому нужно… А Владислав… Было бы дуростью с его стороны тут же показаться на глаза, если нападал он… Тем более самому рассказывать про Гену… Но ружье я все-таки держал под рукой. Боялся только: вдруг не заряжено… Вот и все. К лабазу поджидать Гену Андрей Борисович снарядил скорее всего Павла…

Сергей не мог бы сказать, когда полностью сложилась для него вся картина. Она вырисовывалась по кусочкам, отдельными штрихами то там, то здесь, вне видимой связи между ними. Но когда прояснилась фигура Павла, исчезли основные пробелы.

Они шли пешком вдоль дороги. Не по обочине, а лесом, где было прохладнее и случайные машины не поднимали за собой шлейфы серой, медленно оседающей пыли. К концу рассказа Сергей говорил нехотя, чтобы кое-как подытожить события, потому что Алена слушала его рассеянно и задавала вопросы так, словно хотела не удовлетворить, а вызвать у себя любопытство.

Солнце яркими всплесками пробивалось через кедровую хвою, и по лицу Алены скользили рябые, неровные пятна тени.

Оба молчали, когда вышли на луговину перед Никодимовкой. За ветлами поблескивала ровная вода Никодимова озера. Было тихо и знойно, Алена остановилась против Сергея и, словно бы извиняясь за свое невнимание к рассказу, тихонько погладила его по рукаву.

— Не обижайся на меня, Сережка… Ты умница…

И Сергей вдруг почувствовал, что одновременно с окончанием никодимовской истории кончилось еще что-то очень важное для него. И кончилось безвозвратно.

Ответил, не глядя на нее:

— Не расстраивайся, Алена… Может, еще обойдется…

Сфальшивил, потому что «обойтись» ничего не могло.

Алена запрокинула голову, чтобы удержать блеснувшие на глазах слезы. Спросила:

― Ты не знаешь, как в тюрьму передачи носят?..

Сергей куснул губы.

— Не знаю, Алена!

— Я тоже не знаю… — сказала она, проглатывая комок. — Что ты собираешься делать?..

Сергей отвел глаза в сторону. Что-то яростное, недоброе нарастало в груди.

— Я, наверное… уеду сегодня, Алена…

Она кивнула.

— Хорошо… — И хотела взять его за руку.

Он отстранился, почти выдернул у нее рукав.

Алена спросила, кривя неслушные губы:

— Я тебе противна теперь, да?..

— Нет, Алена! Я просто пойду посмотрю лодку! Я обещал… — И, втянув голову в плечи, он зашагал прочь от нее. Сначала хотел бежать, потом спохватился: до чего подло! — Алена!

Она стояла на том же месте, где он бросил ее.

— Аленка! — прокричал он. — Не сердись. Я посмотрю и приду. Ладно?

Она кивнула: ладно… И шевельнула пальцами поднятой к лицу руки.

* * *

Берег у подернутого желтоватой ряской плеса, в стороне от пепелища, от заливчика, где стояла теперь «Наяда», от Никодимовки, окружали могучие, густо-зеленые кедры. У самой воды мочил свои узкие, подернутые шершавым налетом листья невысокий тальник. Желтоватую ряску испещряли промоины от одной стены камыша к другой. А дальше, за коридором тростника, пласталось Никодимово озеро. Сергей вспомнил, что обещал привезти в милицию трофейное ружье, но решил, что отвезет потом… Когда-нибудь.

Земля под ним, сухая, прогретая, всеми тысячами капилляров тянула в себя живительную озерную воду, и щеточка травы на ней была густая, ровная, будто подстриженная. Где-то влево, за луговиной, близ кирасировских выгонов, в прежние годы в изобилии росли дикий чеснок, дикий лук. И не было когда-то большего удовольствия, чем забраться в тайгу и пожирать этот лук в прикуску с черствым хлебом.

Пока Сергей шел сюда, чтобы сесть, как любила сидеть Алена — обхватив колени руками и уткнувшись в них подбородком, — думал: не утихомирить яростного биения в груди. Но глядел прямо перед собой, туда, где за желтыми кубышками, спокойное, ровное, лежало Никодимово озеро, и мало-помалу к нему пришло такое же тихое, ровное спокойствие. Он разжал руки, опустил с прибрежнего уступа занемевшие ноги и, усталый, но умиротворенный, сидел в этой ненапряженной позе…

Ему не в чем было упрекать себя. И теперь или немногим позже, сегодня или завтра так и так надо уезжать… И мысли его, и ощущения растворились в бездонной синеве, что обманчивым куполом залегла над камышами, над озером, над самой дальней полоской тайги. Жизнь текла своим чередом, независимо от чьих-то отдельных бед или радостей: осторожно вышагивала в тростнике быстроглазая, серая камышовка, раздувала зеленые бока едва приметная у осок лягушка, в колонне по одному куда-то струились по своим муравьиным делам круглоголовые рыжие муравьи… И как далеко ни представляй себе будущее — все так же из края в край будет простираться над головой бездонная синева… И будет рыскать в столетних елях близ теперешней заимки любопытная белка, и на перепревшую хвою будет опадать новая, чтобы шагали по ней завтрашние люди не в поисках горя себе, а в поисках тихой, как небо, синей радости… Можно окунуться и плыть в этой синеве, если бережно раздвигать ее чуткими, сильными руками… Что-то жалостное ворохнулось в груди Сергея, беспомощное, как в детстве… Если бы скостить ему тройку или хотя бы пару лет, мог бы свободно зареветь какими-нибудь легкими, синими слезами…

Может быть, дрема ненадолго окутала его, что стало вдруг так легко и уютно ему. Но вслед за безмятежной радостью пришло вдруг смутное вначале и все острее затем беспокойство. Случайное ли дуновение ветерка в лицо было причиной этого, шорох ли в тростниках или сухой щелчок обломившейся ветки над головой… Пока он сидел, время остановилось ненадолго и продолжилось теперь из той же точки, где была тревога. В его последней расстановке минувших событий не все было доведено до логического конца. Решая задачу со многими неизвестными, он что-то сделал не так! И если бы можно заглянуть в ответ, его решение не сходилось… Он упустил что-то наиболее существенное, наиболее важное для себя, отчего все прочее теперь просто не имело смысла!

Сергей вскочил на ноги.

* * *

Той же дорогой, что шли вместе с Аленой ночью, он пересек кедровник и, чтобы далеко не обходить огороды, перемахнул через забор. Флигель был по-прежнему заперт. Сергей быстренько огляделся… Застоявшаяся, сонная тишина, пустые окна без признаков движения в доме настораживали. Зачем-то позвал негромко:

— Алена… — Пересек двор между клумбами гвоздик, взбежал на крыльцо и одну за другой распахнул настежь двери: в сени, в теплый коридор. — Алена!

Дверь в Лешкину комнату была заперта изнутри. Сергей толкнулся в нее плечом… Отступил, чтобы ударить всей тяжестью.

— А-ле-на!.. — Ворвался через порог вместе с отлетевшей на сторону дверью. И сразу как бы ударился о новую преграду.

Одним движением развернув от стены Лешкин письменный стол, Алена забаррикадировалась им у изголовья кровати. На столе лежал ее рюкзак, рядом — нож, который она привезла в подарок Лешке.

— Не подходи! — предупредила, тяжело дыша и сверкая на него глазами из-под разлетающихся темных бровей, повторила еще раз: — Не подходи, Сережка!

— Алена!.. — повторил он, словно не было у него и не могло быть иных слов.

— Ты почему меня не защитил?! — яростно спросила она. — Почему не спас меня от обязательств?! Почему ты разрешил мне давать их?! — Руки ее, согнутые как для защиты и прижатые локтями к телу, дрожали. — Что теперь тебе нужно от меня?!. Ты хоть что-нибудь в жизни понимаешь, Сережка?!

— Алена… — Сергей сделал движение к столу.

Она прикрикнула:

— Я сказала, не подходи! Видеть тебя не могу! Что вы сговорились мучить меня?.. Все мне: Лешка, Лешка!.. И я не могла даже возразить, подыгрывала вам, дура! Это легко — подыгрывать, когда не взаправду… А теперь скажи я что-нибудь — не поверили бы. Ты не поверил бы, Сережка!.. Сказал бы: струсила, испугалась… А я так хотела, чтобы Галя около него!.. Но он ей не нужен… Что я могла сделать?! Обещала… И я бы могла, ты не думай, у меня хватило бы сил… Я бы не призналась тебе сейчас, если бы он хоть за что-нибудь другое… За ошибки, по несправедливости… Боже! За воровство… — Она вся дрожала.

— Алена… Аленка моя…

Сказал он это, прошептал или только подумал? Но она сразу в голос зарыдала вдруг и, прикрывая неслушной рукой лицо и отворачиваясь от него, без сил упала на коленки. Все, что копилось в ней эти дни, наконец выплеснулось наружу.

Впервые, наверное, утратил он всегдашнюю рассудочность действий, очень смутно припоминая потом, как отодвигал стол, как укладывал ее в постель, накрывал подвернувшимся одеялом, потом суетился рядом со стаканом бесполезной воды в руке.

А она металась на подушке, и слезы капельками слетали с ее висков. Потом замерла вдруг и уставилась на Сергея немножко безумными, мокрыми глазами:

— Ты не отдавай меня, Сережка, не отдавай!

Он должен был как-то помочь ей, а она думала — он хочет убежать от нее, и заторопилась, заговорила, предупреждая нервными движениями пальцев, чтобы молчал, чтобы только слушал:

— Ты помнишь, Сережка, ледоход? Я стояла на берегу, а ты бегал там с баграми… Лодки таскал, мокрый!.. Я думала, что умру, Сережка!.. Все перевернулось тогда во мне! Все!.. Думала, дождусь лета — расскажу!.. А ты… Как ни придешь, все мне про Лешку!.. И ты, и другие!.. Пусть они! А ты… — Она опять зарыдала.

Сергей схватил полотенце, намочил его, вытер ей глаза, виски.

Она успокаивалась медленно, тяжело.

Он сел, сжал в ладонях ее холодную руку. На глаза ему попался нож. По поводу этого ножа для Лешки — складного охотничьего ножа с удобной перламутровой рукоятью — она консультировалась у Сергея: хорош ли будет подарок. А потом выкупала его с помощью брата: ножи продавались только по охотничьим билетам. Подчиняясь какому-то неясному побуждению, Сергей повернул складник. На оборотной стороне рукояти было выгравировано золотом: «Сереже от Ольги».

Алена не шевелилась, молча, выжидающе глядя на него.

— Аленка… — Непривычный спазм сдавил ему горло. Он наклонился над ней.

— Сережа, — прошептала она. — Я тебя очень люблю… Очень… — Сглотнула, тяжело дыша. — А теперь уходи, Сережка… За мамой сходи, если она там не нужна больше… — Добавила, когда он в нерешительности остановился на полушаге: — Не бойся, мне уже хорошо. Просто мне долго-долго надо побыть одной… — И слабая улыбка тронула ее губы. — Сегодня, пожалуйста, не заходи, совсем не заходи…

* * *

На следующий день погода испортилась: дул неровный, то заунывный, тягучий, то вдруг шало нарастающий ветер, и мелко, сквозь плотное сито моросил дождь, когда они уезжали из Никодимовки. Анастасия Владимировна решила ехать двумя сутками позже вместе с Лешкиной матерью, которая теперь так и жила у тетки Натальи, Алена тянуть с отъездом не захотела. Был вечер, но густые, рваные тучи, нависнув над поселком, над шапками кедров, сгустили хмарь, и в окнах и на телеграфных столбах в центре поселка уже загорались огни. Когда подошли к автобусной станции, что сиротливо ютилась в одиночестве за поселком, стало еще темней. Пустынно и сыро было на пятачке перед автовокзалом. В лужицах на темном асфальте мерцали тусклые отблески. Алена отказалась войти в помещение и, кутаясь в «болонью» Сергея, остановилась у штакетника, под навесом. Придерживая у подбородка плащ, глядела, на едва различимый в стороне, за вырубкой, лес. Разговор не клеился. Просто не выходил, сам собой увязая в молчании. Было странное ощущение, словно они впервые только что встретились, надо познакомиться, и время от времени Алена поглядывала на Сергея, никак не решаясь на это важное для нее знакомство. Над Южным теплилось неровное, придавленное непогодой свечение. И фары случайных машин, в другую ночь прожекторами высвечивающие облака, теперь вспыхивали неуверенно, коротко и, стиснутые дождем, гасли у самой земли. «Тебе не холодно?..» — иногда спросит Сергей. «Нет, хорошо…» — ответит Алена. И они опять молчат.

А морось и ветер все усиливались. И было что-то неспокойное в этой сыпучей мороси, в этих рано загустевших сумерках, в этом неровном свечении над Южным, за призрачной пеленой дождя…

Когда к навесу подошел мощный «икарус», на Сосновск никого, кроме них, не оказалось. Сергей отдал водителю три рубля за билеты, и только здесь, посмотрев на него, Алена, удивленная, осторожно улыбнулась; они были одни в большом автобусе. Но тут же, приникнув к оконному стеклу, Алена забилась в угол сиденья и опять неуловимо отдалилась от Сергея. Шофер прогудел и мягко тронул, выруливая с посадочного пятачка на дорогу. Проплыли мимо освещенные окна автовокзала с широкими диванами и буфетным прилавком, возле которого одинокий посетитель флегматично тянул пиво. Потом все исчезло в темноте за окном. Шофер выключил внутреннее освещение. Над головой призрачно замерцал один матовый светильник. Автобус при этом стал будто меньше, уютней. Под ровный, медленно нарастающий гул мотора невольно обволакивала дрема.

— Сережка… — не оборачиваясь, тихо позвала Алена. — Зачем ты с Ленкой Боевой в кино ходил?

— А зачем ты на машине раскатывала? — вопросом на вопрос ответил Сергей. Она оглянулась.

— Потому что ты два раза ходил с Ленкой в кино и раз на танцы в технологический!.. — Сергею показалось это забавным. Алена отвернулась от него и, снова прильнув к окну, забилась в угол.

Плакучим выдалось у нее нынешнее лето. И хотя Сергей не мог видеть слез, догадался о них, когда она сказала:

— Я для тебя все готова была — совсем уж не гордая… Только ты, Сережка, очень-то о себе не мни… Понял? И вообще!

Он чуть слышно рассмеялся в ответ.

— Неделю ко мне не ходи! Пока не позову. Понял?..

— Алена… дай я тебя поцелую? — брякнул Сергей.

— Дурак… — плачущим шепотом сказала она и еще плотнее придвинулась к стенке, словно хотела втиснуться в нее. — Дурак ты, Сережка… — повторила она голосом, каким говорят: «Умница ты…»

― Так и так, Алена, по Перельману, все люди в четвертом поколении братья… — сказал Сергей. Алена ответила не сразу, а когда обернулась — лицо ее было мокрым от слез.

— Какое мне дело до Перельмана — я все равно подкидыш!

Неловко привстав, Сергей поцеловал ее. А она спросила, кривя неслушные губы:

— Соленые?.. — Повторила, так как он не понял: — Губы! Соленые?! — И, горестно закрыв глаза, сообщила: — Нельзя мне целоваться, Сережка!.. Ведь я обещала…

Сергей откинулся на спинку сиденья и жестко подумал: «Как все усложнил Лешка…»

Алена успокоилась и, взяв его под руку и положив голову ему на плечо, лишь время от времени тихонько вздрагивала, томимая уже пережитым, но медленно уходящим от нее волнением. Пообещала:

— Сережа… Я не буду больше в футбол играть… И хулиганить не буду… Ладно?

Потом они надолго замолчали оба, глядя в мерцающую темь за окном.

Надсадно ревел мотор. Тяжелые капли наискосок перечеркивали окно. Сплошной темной стеной угадывался на обочине дороги лес. Неровная линия его контура то медленно понижалась, то уходила круто вверх, чтобы затем снова приспуститься. Одинокий, затерянный в ночи огонек прочертил светящуюся полоску на мокром стекле и пропал… И опять, неровная, скользила за окном темнота…

Грусть и чувство непоправимой утраты одинаково тревожили обоих. И тогда они подумали, что это уходит в прошлое, навсегда закрывается для них дорога к Никодимову озеру. С каждым часом, с каждой минутой она все дальше и дальше позади…

Нет, они могут, конечно, приехать сюда однажды, как приехал со своей подругой Владислав. Но дорога в детство закрывалась для них навсегда. И рано или поздно это приходится почувствовать каждому. Не их вина, что случилось это так вдруг, так жестоко и грубо.

Загрузка...