Осенью 1942 года к нам в деревню приехали немцы и объявили, что будет собрание. Люди поверили и стали собираться в большой дом посреди деревни.
К нам в хату зашло несколько солдат. Мой брат Дема забился на печь. Немцы заметили его и велели слезть. Он не послушался. Немцы стали кричать на него, а Дема сидел и не думал слезать. Тогда один немец вскочил на лавку, схватил его за руку и стащил с печи.
— Собирайся! — крикнул он по-русски.
— Не пойду! — смело ответил брат.
Немец обозлился и ударил его несколько раз прикладом. Дема не тронулся с места. Его силой вывели из хаты.
Потом немец подошел к маме и грозно проговорил:
— Собирайся!
Я громко заплакала, подбежала к маме и вцепилась в ее рукав. Немец схватил меня за плечи и оторвал от мамы. Они взяли маму, старшую сестру Аню и увели.
— Не плачьте, детки, — сказала мама, выходя за порог.
— Куда их повели? — спросила у меня сестричка Маруся.
— Убивать, — сквозь слезы ответила я.
Маруся заплакала навзрыд и с криком: «Я хочу с мамочкой!» — выбежала на улицу. Я метнулась за нею следом и увидела, что наш дом горит. Вернувшись, схватила за руки младшую сестричку Евку и братика Васю и побежала на огород. Там были немцы. Заметив нас, они стали стрелять из автоматов. Мы вернулись назад и спрятались в хлев. Откуда-то выскочил поросенок. Один из немцев погнался за ним. Поросенок вздумал искать убежище в нашем хлеву, и мы оказались лицом к лицу с немцем. Он спросил у меня:
— Где твой отец?
— Умер, — ответила я.
— А мать?
Евка вытянула шею и смело сказала:
— Забрали проклятые фашисты!
Немец в бешенстве навел на нас винтовку, но потом вдруг раздумал стрелять, поджег хлев и убежал.
Мы выскочили из хлева и бросились на огород. Сели в ямку и ждем. И вот я вижу — бежит мой старший брат Миша. Добежал до дома, остановился. Дом горел вовсю. Миша, видно, подумал, что мы остались там. Он стал звать.
— Катя! Катя!
— Мы здесь! — крикнула я.
Услыхав мой голос, он подбежал к нам, схватил на руки Васю, и мы со всех ног помчались к соседской избе, что стояла в конце огорода. Забились в угол и стали потихоньку разговаривать. Вдруг Миша заметил, что к нам направляется немец.
— Прячьтесь! — крикнул он.
Мы залезли под кровать. Миша тоже спрятался. Но немец не зашел в избу, а только походил вокруг нее и подался прочь.
Вечером из лесу пришел отец. Мы переночевали в этой самой избе, а на другой день отец и сельчане, оставшиеся в живых, пошли хоронить косточки тех, кого сожгли фашисты.
Когда я узнала, что вместе со всеми сгорела и моя миленькая мамочка, и сестрички Маруся и Аня, я плакала до тех пор, пока не осталась совсем без сил. Не могла поверить, что никогда больше не увижу маму, не услышу ее голоса, не прильну к ее груди.
После похорон отец сказал, что мы поедем жить в соседнюю деревню Грабов. Мне очень не хотелось покидать родное село, где я родилась и прожила столько лет. Но раз отец сказал — нужно слушаться.
В Грабове мы поселились у какой-то незнакомо!! женщины. Жилось трудно: есть было нечего. Но отец говорил, что скоро придут наши и избавят нас от мучений. Мы верили, и нам становилось легче.
Однажды в Грабов ворвались немцы. Мы убежали в лес. В лесу было еще хуже, но мы терпели и дожидались счастливого дня освобождения.
И вот он настал. Вернулась наша Красная Армия. Мы были очень рады видеть дорогих бойцов, наших освободителей. Этот день останется в памяти навсегда.
Мы переехали в свою деревню. Вскоре отец и брат Миша ушли на фронт.
В 1946 году отец вернулся из армии и мы снова стали жить вместе.
Катя Горбаль (1934 г.)
Петриковский район, ст. Копцевичи.