Никого нельзя обижать! Семестр І

Глава 1

— Это одна из палат отделения нейротравмы, укомплектованного в нашей больнице самым современным на сегодняшний день медицинским оборудованием и оснасткой, с которыми вы успели уже ознакомиться на этот час. — проговорил мужской голос где-то около моей головы. — А находящийся сейчас перед вами пациент находится в нашем отделении уже около года.

В сознание я постепенно начал приходить после звука открываемой двери и шорканья многочисленных подошв о непонятное половое покрытие. Шорохи перемещения неорганизованной (или наоборот организованной — это пока неясно) группы людей неторопливо приблизились и, рассредоточившись вокруг меня, временно стихли. Кто были эти люди, тихое дыхание и шуршание одежды которых я прекрасно слышал, и что они делали возле меня и моей кровати, я не представлял, так как глаза открыть, почему-то, не получалось. Зато наконец-то заработало обоняние, сообщившее, что я опять нахожусь в учреждении явно медицинского профиля.

«Больница? Опять? — проползла ленивая мысль по моей всё быстрее набирающей обороты, но пока ничего не понимающей голове. — А когда и как я сюда попал? Ведь вчера вечером я, как обычно, после вечерней пробежки и нехитрых гигиенических процедур лёг спать в своей комнате на втором этаже персонального жилищно-складского корпуса Первой патронатной государыневой гимназии, находящейся в Воронцовском парке бывшего имения Воронцовых-Дашковых под названием Быково».

— Очень, знаете ли, интересный случай, ребята. — продолжил тот же мужской баритон, к которому, так как ничего другого сделать пока не мог, я стал внимательно прислушиваться. — И не надо закатывать глаза и падать в обморок. Что-то ваша группа слишком впечатлительная, будто в первый раз на подобной экскурсии. Педаченко3, поддержите Зозулю4, а то он сейчас в обморок шлёпнется и из-за встречи своей слишком впечатлительной головы с не менее твёрдым дубовым паркетом поселится рядом с лежащим перед вами пареньком. Тем более что места в этой палате хватит на четверых таких малогабаритных пациентов.

«Так! Я или нахожусь в Украине, или говорящий родом непосредственно оттуда. Об этом вполне прозрачно намекает „шокание“ в определенных местах, а также мягкое „г“ в его своеобразной речи. Да и фамилии прозвучали специфические — типичные как раз для моей малой Родины» — обрадовался я возвращению способности моего мозга хоть как-то анализировать ситуацию вокруг него. Ведь действительно, такой говор я не слышал уже почти полгода. И даже соскучился по нему, как оказывается. — «Интересно, о ком говорит невидимый мне экскурсовод? Голос у него сильный и приятный. Таким голосом симфонии в операх петь можно. Или их только играют? Исполняют, если точнее. А поют как раз оперы?»

Не знаю, и знать не хочу, потому что в моём организме начинают просыпаться тактильные ощущения, которые очень ему не нравятся. А кому понравится, когда всё тело, от пальцев ног до макушки головы, начинает побаливать. Пока едва-едва, но с каждой секундой боль явно увеличивается.

— Вот это другое дело! — произнёс невидимый пока «баритональный дискант5» экскурсовода, удовлетворённого, по-видимому, наведением порядка в пошатнувшихся рядах своих экскурсантов. — Полностью согласен с вами, мои будущие коллеги, что лечение ожогов не является профильным направлением Института нейрохирургии имени академика Андрея Петровича Ромоданова6.

3. Евгений Георгиевич Педаченко — руководитель Института нейрохирургии им. академика А.П. Ромоданова Национальной академии медицинских наук Украины с 2013 года.

4. Юрий Афанасьевич Зозуля — руководитель Института нейрохирургии им. академика А.П. Ромоданова Национальной академии медицинских наук Украины с 1993 по 2013 годы.

5. Баритональный дискант — выражение Новосельцева из кинофильма «Служебный роман» — смысла не имеет, так как баритон — это мужской певческий голос, а дискант — самый высокий мальчишеский.

6. Андрей Петрович Ромоданов — руководитель Института нейрохирургии им. академика А.П. Ромоданова Национальной академии медицинских наук Украины с 1964 по 1993 годы.

«Так это экскурсия студентов-медиков!» — наконец-то догадался я. После чего меня посетило ещё одно озарение: «А не моя ли неподвижная персона является „музейным“ экспонатом, предназначенным для внимательного с ним ознакомления или даже изучения?»

Всё больше пробуждающийся от усиливающейся боли мозг продолжил построение несложной логической цепочки, уцепившись за услышанную приставку «нейро»:

«Я сошёл с ума? Какая досада!» — цитатой Фрекен Бок7 выстроилось моё новое предположение. — «Хотя лучше не торопиться, а послушать, что ещё скажет умный человек. Неумного ведь врачом не назначат?»

7. Фрекен Хильдур Бок — персонаж трилогии о Малыше и Карлсоне шведской писательницы Астрид Линдгрен и многосерийного советского мультфильма, созданного по этим книгам.

И умный человек не стал тянуть время, испытывая моё терпение, всего лишь переждав перед этим непродолжительные и несильно возмущённые, молодые (судя по голосам) возгласы типа: «А что такое? Чего сразу я? Я тут вообще не причём! А что это с ним?»:

— Этого юношу перевели к нам в середине прошлого лета из Киевской областной клинической больницы, в которой провели успешное лечение сильного ушиба головы, следствием которого стала закрытая черепно-мозговая травма, и частично поспособствовали заживлению его ожогов. Большего тамошние медики сделать не смогли. В сознание после проведенного лечения парень так и не пришёл.

На этом месте рассказчик прервался, а я почувствовал, как кто-то поправляет подушку под моей, как выяснилось из услышанного, многострадальной головой:

— Ради справедливости следует отметить, что и мы ничем родных парня порадовать пока тоже не можем. Пациент, не обращая никакого внимания на все наши немалые старания, из комы выходить пока не желает.

— А что с ним случилось? — повторился вопрос на этот раз молодым женским голосом, прозвучавшим со стороны противоположной говорившему до этого мужскому.

— Этого никто не знает. — со вздохом ответил говоривший изначально мужчина. — Он сам, как и его семья, из Припяти. Обнаружили его утром того памятного дня, когда произошла авария на Чернобыльской атомной электростанции. Юноша в бессознательном состоянии лежал возле подъезда собственного многоэтажного дома с разбитой головой. Свидетелей происшествия если искали, то не нашли. Да и не до поисков тогда было. Сами понимаете, что там творилось в те дни. А потерпевший, по понятной причине, ничего рассказать не мог. Да и сможет ли когда-нибудь — неизвестно. Но по одной из наиболее вероятных версий мы имеем дело с последствиями от удара молнии. О чём недвусмысленно свидетельствуют шрамы от характерных ожогов на его голове и всём остальном теле.

Услышанное от доктора повергло меня в шок. Мне что, проведенные полгода в будущем привиделись? Все мои приключения в мире воцарившегося на Земле феминизма навеяны прочитанной накануне фантастической повестью Кира Булычёва «Сто лет тому вперёд»? Нет никакой Белой Лады, Опаловой Славы, моей приёмной мамы и новой родни? Нет никакой гимназии с неправильными уроками труда, непонятным футболом и неизвестным ранее автоматическим оружием? Всё пережитое мною — это бред поражённого небесным электричеством мозга? Магия и маги, дворянские звания, собственный приобретённые способности, мировая катастрофа, войны, передел мира, женское доминирование на планете — всё это нездоровые фантазии моей больной головы?

А с другой стороны получается, что я не потерял никого из своих родных и близких, друзей и одноклассников. И вылечившись снова смогу с ними встретиться, обнять, поговорить и обязательно рассказать о своих воображённых приключениях. А может даже, как Булычёв, написать о них книгу! Ведь меня обязательно вылечат? Иначе не может быть, поскольку наша советская медицина — самая передовая медицина в мире!

Но такова ли ситуация, какой я её себе только что вообразил, на самом деле? Ведь сейчас, как и в прошлый (не знаю уже — реальный или вымышленный) раз, никого из моей семьи или друзей рядом со мной в палате не было. Или я просто их не слышу? Хотя не думаю, что мои мама или папа позволили бы вот так беспардонно проводить экскурсии по осмотру их родного сына. А живы ли они вообще? Ведь авария на нашей станции, как сказал невидимый доктор, всё-таки была. А ещё он говорил не о моих родителях, а о родных, которыми вполне могут оказаться многочисленные дяди и тёти.

Рой мыслей, заметавшихся в моей голове, принёс только усиление боли ней.

После последних слов врача что-то коснулось моего правого века:

— Как видите, зрачок пациента на свет не реагирует. Болевые рефлексы тоже отсутствуют.

Мало мне было раскалывающей череп головной боли, так этот садист меня ещё и ущипнул.

«Я явно поспешил присвоить ему статус умного!» — было последней моей мыслью, после которой я снова начал быстро проваливаться в беспамятство.

Когда мужской голос, сопровождаемый шорканьем многочисленной обуви по деревянному полу, стал удаляться в направлении выхода, я ещё успел разобрать:

— Ладно, здесь мы закончили. Дальше нас ждёт отделение радионейрохирургии.

***

Второй раз я очнулся от явного присутствия ещё одного человеческого организма рядом с моей неподвижной тушкой. Прислушавшись к своим внутренним ощущениям, я понял, что голова совсем не болит, уши хорошо слышат, живот радостно бурчит, а то, что пониже его, вовсю беззастенчиво бодрствует. Хотя остальное тело по-прежнему не то, что стоять, элементарно пошевелиться пока не может.

А мой нос и приятные ощущения от прикосновений нежных рук к остальному вполне чувствительному телу подсказывают, что заботливо укутывающий меня одеялом организм — женский, а если точнее — девичий. И этот организм приглушенно и вроде как смущённо почему-то подхихикивает. А ещё запах от него доносится какой-то знакомый, можно даже сказать родной. Мне явно не единожды приходилось обонять его за последние полгода — год своей короткой, но такой неординарной и насыщенной сюрпризами жизни.

«Да это же жасмин!» — наконец-то мне удалось идентифицировать ощущаемый носовыми рецепторами аромат.

— Лада! — обрадованно и одновременно облегченно вырвалось из моих сильно пересушенных после сна губ, а в голове молниеносно пронеслись воспоминания о только что пережитом кошмаре.

Копошение возле меня на миг прекратилось, после чего раздался громкий возмущённый вопль:

— Какая Лада? Мало мне было непонятной японки, по которой кое-кто тут вовсю пускал слюни, теперь какая-то новая девка!

От неожиданности я даже сумел открыть правый глаз. Передо мной, уперев руки в бока, и дыша, словно разъярённый бык, стояла Анька Бахметьева и с негодованием смотрела в мои, несомненно, бесстыжие по её мнению глаза (точнее один глаз). Как ни странно, но с её мнением я сейчас был полностью согласен.

— Привет, Анька! Откуда ты здесь взялась? — не нашёл я ничего лучшего, чем тот час же прояснить для себя ситуацию, усиленно шевеля при этом единственным заработавшим у меня оптическим датчиком.

Лежал я, укрытый тонким цветным одеялом, в мягкой кровати с невысоким металлическим ограждением по бокам. Бежевые стены и белый потолок медицинской палаты освещались солнечным светом, проникающим сквозь неплотно закрытые шторы, создавая радужный ореол вокруг моей знакомой одноклассницы, в гневе метающейся по палате.

Судя по потокам восходящего воздуха, струившимся вокруг мгновенно дошедшей до точки кипения девушки, вопрос оказался не совсем удачным. И я решил несколько исправить ситуацию:

— А что ты тут делаешь?

Моя попытка явно провалилась.

— Убиваю одного неисправимого и бессовестного развратника! — донёсся до меня яростный ответ, после которого в меня полетела подушка, подхваченная с пустующей соседней кровати и посланная в цель рукой скорой на расправу темпераментной девчонки.

Наверное, не зря говорят, что снайпером может быть человек хладнокровный и терпеливый. Слава Богу, что Анька таким не является. Иначе посланная со всей дури, тяжеленная для моего теперешнего состояния подушка, имела все шансы прервать бренное существование одного неплохого, в общем-то, парня в этом несовершенном подлунном мире. Ведь никаких шансов увернуться от пущенного мягкого, но весьма весомого на вид снаряда, учитывая полную неподвижность мишени, у меня не было.

А так, пролетев половину палаты, пуховое или ватное изделие со всего размаху шлёпнулось в закрывающие окно шторы, которые, колыхнувшись от столь варварского на них воздействия, открыли путь безжалостному солнечному лучу, метко угодившему в так неосторожно распахнутый от удивления глаз. Снова вернув меня неожиданно сильной вспышкой боли в тёмное царство беспамятства.

***

В чувство меня привёл луч миниатюрного фонарика, ударивший на этот раз для разнообразия в мой левый глаз. Дернувшись от пронзившей глазное яблоко боли и коротко, но ёмко выразившись на самом могучем в мире наречии, я невольно испугал чернокожую врачиху или, может быть, медсестру, которая пыталась что-то у меня там высмотреть.

Отпрыгнув на два метра в сторону, женщина выронила из рук свой пыточный инструмент, который весело зазвенев металлическим корпусом, укатился куда-то под кровать.

— What the fuck? — донеслось до меня от испуганной и слегка взбешённой «шоколадки».

«Полностью согласен!» — пронеслось в моей голове, в который раз не понимающей где она находится и что вокруг неё творится. Что — кому-то не понравился первый вариант с советской больницей, и, после некоторых раздумий, он решил переместить меня в клинику американскую?

О том, что я непостижимым образом пересёк океан, говорили не только невнятный английский язык и цвет кожи, неприсущий всем коренным гражданам Советского Союза, но и миниатюрный звёздно-полосатый флажок, изображённый на наплечном шевроне больничной униформы невысокой, но очень полной женщины. Не знаю даже, как с таким лишним весом она за неполную секунду смогла отпрыгнуть от меня на немаленькое расстояние.

"Mary Bridge Children’s WIC — Eatonville"8 — стилизованная круговая надпись обрамляла так нелюбимый мною флаг, своим видом напоминающий наши советские матрасы.

8. Оздоровительный центр города Итонвилл, графства Пирс, штата Вашингтон, США.

Что ещё не менее экспрессивного хотела мне сообщить темнокожая леди, наполнившая воздухом свою в прямом смысле выдающуюся вперёд грудь, я не знаю, да и всё равно понял бы, дай Бог, одно или несколько английских слов. Но именно в этот момент дверь за её спиной с мелодичным звуком отворилась, и к нам в палату проникло ещё одно лицо женской наружности, куда более приятной моему мужскому взгляду.

Новая посетительница оказалась также невысокой и лишь слегка на мой вкус полноватой женщиной в очках-авиаторах, одетой в серый брючный костюм и белую блузку, видневшуюся из-под накинутого поверх медицинского халата. Яркая помада на губах, подобранный под неё лак на ногтях, стянутый какой-то тряпкой хвост рыжих волос гармонично дополняли образ вошедшей в палату белокожей дамы. "Karen Baffin. Texas Medical Center, Institute of Genomics. Houston. USA«9 — сообщал всем желающим с ним ознакомиться бейджик, уютно устроившийся на её красивой груди.

9. Персонаж первой книги серии (информация для тех, кто уже забыл её содержание).

Приветливо поздоровавшись и о чём-то переговорив со сразу «сдувшейся» негритянкой, рукой указавшей прямо на меня, вошедшая вумен приблизилась к моей кровати, уселась на подвинутый поближе металлический стул и обратилась с не менее непонятной речью уже ко мне лично. Причём достучаться до моего разума, совсем не отягощённого излишними познаниями в американском английском, эта дамочка старалась не менее двух, а то и трёх минут подряд, увлечённо размахивая при этом руками прямо перед моим лицом.

Из всех её стараний, с трудом напрягшись и выудив из бесконечных глубин своей памяти значение слов «blood», «world» и «money», я, лишь бы она от меня поскорее отстала, кивнул опять разболевшейся головой. А под конец быстро организованной процедуры забора моей пролетарской крови снова заснул беспробудным сном.

***

Русь, Московская область, Быково, Первая патронатная государынева гимназия. 11 октября 2086 года. 5:55.

В этот раз я снова проснулся от того, что осеннее солнце, заглянувшее в окно, снова упёрло свои игривые лучики точнёхонько в мои закрытые глазоньки. Открывшиеся смотрелки обозрели спальный покой многокомнатных апартаментов на втором этаже бывшего ранее чисто хозяйственного корпуса гимназии, в котором я имел честь проживать на данный момент в гордом одиночестве. До запланированного, как обычно, подъёма было ещё целых пять минут.

«Когда мне всё почудилось? И сколько раз? Где настоящий мир, а где мир вымышленный?» — размышлял я, не спеша подыматься с постели, оглядывая знакомые спартанские очертания моей комнаты и ощупывая руками своё обретшее подвижность тело. Смятённое сознание, обескураженное необычной чередой ярких, реалистичных видений, никак не могло разобраться, в каком из нескольких показанных ему миров оно находится.

Может, я до сих пор сплю и вижу новый сон? Стоит ли щипать себя, как показывали в кинофильмах, чтобы определить реальность мирового континуума, данного нам в ощущениях? И поможет ли это определить явь? Ведь, несмотря на то, что я вроде бы не единожды просыпался или приходил в сознание в больничных палатах, пережитые при этом болевые ощущения никуда из памяти не делись. Так что наличие или отсутствие боли никак не могло быть критерием реальности окружающего мира, так же явственно, как и в прошлые разы, ощущаемого всеми моими органами чувств.

«Наверное, всё-таки стоит!» — решил я, сильно сжимая пальцами кожу на своей ноге, спрятанной под накинутой по пояс простынёй. Или место мне попалось такое нежное, или спросонья я неверно рассчитал необходимую величину приложенных усилий, но больно было ничуть не меньше, чем в пережитых мною недавно ... видениях, снах, бреде, фантазиях?

Неприятный чувственный опыт оказался настолько ошеломительным, что заставил меня стремглав вскочить с кровати, отбросив в сторону импровизированное одеяло, и, старательно растирая место эксперимента, козликом накинуть круг по моей жилой комнате. А потом с искривлённой рожицей, продолжить скачки по коридору мимо нескольких других, закрытых и пустующих сейчас номеров, и открытых дверей бытового и кухонного помещений.

«Хм! Множественный сон во сне? Такого со мной ещё не было! Как, впрочем, и просто сна во сне» — заново вспоминая всё, что пришлось пережить перед пробуждением, думал я, глядя на себя в зеркало, висевшее над раковиной в гигиеническом блоке. Правая рука при этом механически двигала зубную щётку во рту, а левая потирала до сих пор не переставшее болеть место неосторожного щипка.

«А вдруг кто-то всемогущий показал мне, что могло произойти, не попади я в будущее или другой мир, с чем разобраться так и не получилось?» — замер я на мгновение от неожиданно пришедшей в голову мысли. И сразу же отрицательно покачал головой: «Институтское отделение нейро чего-то там ещё понятно. И даже присутствие в палате Аньки Бахметьевой вместо моей родни с большой натяжкой, но можно как-то обосновать. Но причём тогда американская больничная палата и то, что в ней происходило? Не отправили бы обычного советского паренька из совсем небогатой советской же семьи на лечение в капиталистические Соединённые Штаты Америки. Родственников у нас там как не было, так и нет (или мне о них никто не сообщил). Как и их зелёной национальной валюты на книжке Сбербанка СССР (не рублями же оплачивалось буржуйское лечение, да и лечение ли то было вообще?). И не правительству Союза Советских Социалистических Республик озабочиваться здоровьем простого школьника, пусть даже почти выпускника-десятиклассника. По крайней мере, я о таком никогда раньше не слышал».

«Ничего не понимаю. Ну и фиг с ним!» — решил я особо не напрягать свои пока ещё сонные, несмотря ни на что, мозги, и мои руки продолжили монотонные движения, под которые в голове начала всплывать давно когда-то слышанная музыка.

А потом и слова старой песни, постепенно начавшей повышать моё невысокое с момента пробуждения настроение, присоседились к проигрываемой в голове мелодии:

"Закаляйся, если хочешь быть здоров,

Постарайся позабыть про докторов,

Водой холодной обливайся,

Если хочешь быть здоров.«10

10. Песня из кинофильма «Первая перчатка» (1946 г.). Музыка: Василий Соловьёв-Седой. Слова: Василий Лебедев-Кумач. Исполнитель: Владимир Володин.

Эту весёлую песенку, знакомую, наверное, всем советским школьникам, а скорее всего и их родителям, а также дедушкам и бабушкам, я уже вовсю напевал, умываясь такой же холодной водой и застилая потом свою уютную кроватку, стоящую в углу рядом с распахнутым окошком моей небольшой, но такой уютной комнатки.

Окно, полностью защищённое мелкой ячеистой сеткой от несанкционированного проникновения вредной комариной и прочей пакости, обласкало меня лучами не по-осеннему тёплой и яркой звезды по имени Солнце, явно одобряющей наблюдаемые им старания.

Мой ПИКом или по-простому ком, каждое утро поднимающий меня на ноги звучанием забавного рингтона, лежал на соседнем с кроватью столе, занявшем, в результате небольшой перестановки, место стоящей там ранее тумбы.

Будильник, выставленный в персональном идентификаторе-коммуникаторе, в котором спряталось удостоверение моей выдающейся личности, обиженно сигнализировал о том, что он трижды, с интервалом в одну минуту, честно старался выполнить возложенные на него хозяином обязанности. Но, поскольку этот бессовестный индивидуум почему-то проигнорировал все приложенные усилия, то он полностью снимает с себя всю дальнейшую ответственность за всё-всё-всё и ещё немножечко сверху.

Движением пальца успокоив ПИКом, я в очередной раз пропел первый куплет заводной песенки из старого чёрно-белого советского кинофильма, который я вместе с родителями смотрел когда-то по цветному телевизору. Давно это было — более ста лет назад (если сейчас вокруг всё-таки настоящая реальность). Может именно из-за дальности лет только эти слова, словно заевшая граммофонная или патефонная пластинка, раз за разом прокручивались моими мозгами и озвучивались языком, пока я одевался и выбегал со второго этажа на улицу для выполнения своей привычной утренней зарядки.

Как обычно, она должна была состоять из нескольких кругов пробежки по большому кольцу забетонированных парковых дорожек, тянувшихся практически вдоль всего ограждающего Воронцовский парк забора. А после них — комплекса физических упражнений на гимназической спортивной площадке, расположенной в том же парке, рядом с одним из его живописных прудов.

Новый ослепительный солнечный привет прилетел к моим не успевшим прищуриться глазам при резком переходе из полутёмной лестничной площадки первого этажа к раскрывшимся передо мною преимущественно ещё зелёным просторам, обильно уже разбавленным желтизной и даже краснотой. Как-то резко произошла смена цветовой окраски колышущихся вокруг всех зданий гимназии вековых деревьев. А ведь только неделю назад кроны парковых великанов едва-едва приступили к смене палитры своей листвы.

Полученный зрительный эффект усилился утренним свежим воздухом, бодрящим прохладным глотком ворвавшимся в мои настраивающиеся на предстоящий бег лёгкие.

Резонанс этих двух событий, скорее всего, и привёл в относительный порядок не до конца ещё проснувшуюся голову, так как именно с первым шагом за автоматически закрывающуюся за спиной дверь мне вспомнился второй, услышанный много лет назад куплет, сразу же составивший компанию первому:

«Нам полезней

Солнце, воздух и вода

От болезней

Помогают нам всегда

От всех болезней нам полезней

Солнце воздух и вода!»

А вот остальные куплеты песни вспоминаться никак не желали. На и ладно, не сильно-то и хотелось. Мне, для задания ритма бега, хватит и этих двух. Хотя если подходить строго, то куплетов в песне, прозвучавшей в кинофильме, если мне не изменяет память, и было всего два. Это в стихотворении Лебедева-Кумача их несколько больше.

Сегодняшнее необычное, мутное состояние моей головы объясняется не только посетившими меня под утро неприятными, мягко говоря, видениями. Уже несколько дней, а точнее ночей, после моей «шалости» со сторожкой, хорошо выспаться мешали ещё какие-то тревожные звуки, большую часть ночи достающие меня через открытое для доступа свежего воздуха окно. С наступлением вечерней темноты бессовестные кто-то начинали сверлить, стучать, пилить, жужжать и рычать и ещё непонятно что делать, терзая всем этим непотребством мой обострившийся полгода назад слух. Даже окно закрывать приходилось, чтобы раздражённое всем этим сознание успокаивалось и засыпало.

Не подумайте, что я страдаю клаустрофобией. Совсем нет! Просто нравится мне спать с открытым окном и всё! Блажь у меня такая. И потеешь при этом меньше, и испорченный невзначай воздух улетучивается быстрее. Благо тёплая погода способствует осуществлению моего каприза. И не надо кривить свои большие носы или маленькие носики — во сне указанный процесс никто и ни как контролировать не умеет.

Из окна неведомых шумных «редисок» не было видно ни с льющимся с потолка ярким светом, ни без него, ни с подсветкой новой приобретённой настольной лампой. Да и само окно, выходящее на глухую часть Воронцовского парка, не давало возможности что-то из него особо разглядеть. Лишь неясные тёмные тени мелькали где-то среди деревьев. И то, если они мне не примерещились. Ведь ни ночного, ни орлиного зрения, в отличие от слуха, у меня не образовалось.

Интереснее другое. Стоило мне, спустившись по лестнице, открыть входную дверь, чтобы выйти на улицу, как я ни разу не смог расслышать посторонние звуки, мешающие моему спокойному засыпанию в комнате наверху. И смелые вылазки в глубину парка к обнаружению нарушителей ночной тишины ни разу не привели.

А реакция патрульных, сначала нервно хватающихся за свои пистолеты, а потом, после идентификации моей физиономии в лучах фонариков, успокаивающихся и, что-то раздражённо бурча, спокойно продолжающих обход территории, говорила о том, что нарушителем ночного порядка был как раз я.

Так что спал я в лучшем случае по нескольку часов за последние ночи. И, естественно, не высыпался, что заметили даже учителя. И дополнительные дневные «тихие» минутки мало мне помогали.

И никто кроме меня, этих неположенных по ночам звуков, не слышал. Я специально спрашивал о них у моих одноклассниц, которые только недоумённо разводили руками в стороны. Как и пара наших учительниц.

А вспомнив свои шизофренические ощущения при разборке-сборке современного автомата Калашникова и последующей стрельбе из него, я снова стал задумываться о своём психическом здоровье.

Но именно вчерашним вечером мучавшие меня посторонние шумы не возобновились, что дало возможность своевременно заснуть и поспать так, как я люблю. Надеюсь, что и впредь этих раздражающих звуков я слышать не буду.

Хотя странно всё это! Ведь даже глубокой ночью не устанавливается абсолютная тишина. И машина где-то проедет, и музыка заиграет в ночном кафе, и вопли ночных обитателей парка периодически разрывают тишину. И это совершенно не мешало мне раньше спать.

Ну да ладно, всё то — дело уже былое.

И пусть сегодняшние сновидения оказались малоприятными, зато поспать удалось вдоволь. Так что настроение у меня сейчас боевое. А всё непонятное прошлое если не забыто, то засунуто на самую дальнюю полочку моей памяти.

Начав неспешный разбег после привычной фиксации щелчка магнитного замка позади, я, не добегая немного до расположенного недалеко перекрёстка парковых дорожек, взмахом руки привычно поприветствовал топтавшуюся на нём мою, значительно постройневшую за последний месяц, симпатяжку Ладу. Девушка, как всегда благоухала ароматом жасмина, который я уловил ещё за несколько метров до неё, и полностью оправдывала свою фамилию — Белая, так как была натуральной блондинкой.

Такое же обыденное: «Здрасьте!» я адресовал находящейся рядом с Ладой нашей общей кудрявой знакомой — Говоровой Ольге Станиславовне — учителю-наставнику физической, военной и специальной подготовки, которая, в отличие от своей юной соседки, не испускала никаких, хоть и приятных, но мало подходящих для предстоящего занятия ароматов.

Обе дамы, кивнув очаровательными головками, не дожидаясь моего окончательного к ним приближения, синхронно развернулись, продемонстрировав свои такие же прекрасные тылы, соблазнительно обтянутые разноцветными спортивными штанами, и одновременно, бок о бок, грациозно, аки трепетные лани, пошли передо мной на разгон.

Что мне нравится больше из маячившего перед моими глазами — юная свежесть или зрелая женственность — я сегодня решал на протяжении целого круга. Даже немного больше. После чего, не дав в очередной раз прийти к какому-то определённому заключению, Лада, повинуясь жесту своей взрослой напарницы, помахав мне ручкой, свернула к спортгородку, оставив меня в компании более зрелой и выносливой спортсменки.

Девушке далее надлежало самостоятельно выполнить комплекс из нескольких несложных физических упражнений на увеличение силы мышц рук и ног, а также растяжение сухожилий, после которых она пойдёт принимать очищающие водные процедуры в своём женском общежитии. Непонятно только, зачем нужно было перед зарядкой обливаться духами?

А оставшаяся на беговой дорожке Ольга Станиславовна, немного притормозив, тут же пристроилась за моей спиной, полностью уступая инициативу в дальнейшем беге.

Всё так, как и должно быть. Задачу по правильному нагружению менее выносливой бегуньи, что без меня совсем не хотела дополнительно заниматься спортом, она выполнила. И мне теперь можно было работать в своём, привычном, ускоренном темпе.

Постепенно наращивая скорость бега, и, отмечая краем сознания неотстающие шлепки женских кроссовок за спиной, я непроизвольно заулыбался, вспомнив походку и гримасы моей юной и единственной в гимназии подруги, вышедшей на зарядку утром следующего дня после наших первых совместно проведённых утренних и вечерних забегов, сопровождённых упражнениями на спортивной площадке. И это, напомню, в дополнение к ежедневному уроку физкультуры.

Естественно, то же, что и я, заметила и Ольга Станиславовна, составившая мне утреннюю и вечернюю компанию значительно раньше Лады. Тем утром она не позволила девушке заняться совместным с нами бегом. Одарив меня сердито-укорительным взглядом (словно только я один присутствовал в тот день на рассветной и закатной зарядках), женщина повела её за собой в спортгородок, в котором, как я видел, пробегая несколько раз мимо, занималась с Ладой восстановительной гимнастикой. От вечерних нагрузок в тот день она вообще её отговорила.

А в последующие дни, поняв, что тренер из меня абсолютно никакой, именно физрук устанавливала первоначальный режим бега нашего дружного трио, задавая его скорость и продолжительность, а также расписывала необходимые для девушки самостоятельные упражнения в спортгородке. А после достаточного по её мнению кроссового нагружения Лады, величина которого с каждым днём постепенно увеличивалась, настойчиво занимала место в арьергарде нашей уменьшающейся на треть беговой команды.

Моего мнения по изменению режима тренировок, естественно никто спрашивать не собирался, так что пришлось подчиниться воле большинства нашего маленького спортивного коллектива. Да и сам я прекрасно понимал, что опыта в деле физического воспитания подрастающего поколения у нашей физкультурницы несоизмеримо больше, чем у меня. Поэтому не протестовал. А заменил слегка уменьшившееся физическое удовольствие от ощущения собственного, работающего в нужном ему режиме тела, на эстетическое, доставляемое созерцанием доступной взгляду красоты окружающей живой природы. Женские организмы ведь тоже относятся к природе и, несомненно, очень живой и подвижной. И, в принципе, не считаю, что я в чём-то прогадал. Ведь становиться олимпийским чемпионом ни в спринтерском11 беге, ни в стайерском12, ни тем более в марафонском13 совершенно не планировал.

11. Спринтер (от английского sprint) — бегун на короткие дистанции (60...400 метров и эстафеты).

12. Стайер (от английского stayer — «выносливый человек») — бегун на длинные дистанции (от 3000 метров и длиннее).

13. Марафонец (от греческого Μαραθών) — бегун на дистанцию 42 километра 195 метров.

Начав думать о Ладе на втором круге беговой дистанции, на третьем цикле тему размышлений решил не менять, а вспомнить прошедший почти три недели назад день рождения моей подруги. Тем более что сама эта тема, с улыбкой помахав нам руками, только что скрылась за входной дверью женской общаги.

***