Нити зла

Глава 12

Провал оживился в предвкушении праздника. После полудня нагретые солнцем улочки заполонили гуляки. Утренние ритуалы выполнены, кушанья для дневной трапезы приготовлены и съедены. Сытые, веселые и уже захмелевшие люди высыпали на улицы. В крупных городах ночью будут запускать фейерверки, но здесь, в Провале, слишком опасно выдавать свое присутствие такими развлечениями. И все равно зажгутся костры, люди соберутся на вечерний, всеобщий пир, и веселье продолжится до утра.

Эстивальная неделя началась.

В сарамирском календаре она представляла собой крупнейшее событие: прощание с летом, праздник урожая. Возраст в Сарамире считали по урожаям, а не по датам рождения, а потому сегодня все стали на год старше. В последний день Эстивальной недели все ритуально попрощаются с летом, и на рассвете следующего дня начнется осень.

Три жреца разных культов утром совершили большой обряд в долине. Вероисповедание не имело никакого значения сегодня, потому что во время Эстивальной недели благодарили всех богов и духов — за простые радости и красоту природы. Люди Сарамира чувствовали особую связь с природой, всегда ощущали величие континента, ставшего их домом. Сарамирцы выбирали себе конфессию по вкусу, ходили в храмы и молились так часто, как им диктовала совесть, но даже самые нерелигиозные люди не рискнули бы пропустить обязательные праздники вроде Эстивальной недели. В этом году празднование сбора урожая не обошлось без горькой иронии, но все печали мира не могли омрачить радостного возбуждения от начала гуляний.

Как и утренний обряд, дневной пир был традиционным, однако набор блюд варьировался от края к краю. Поставщики Провала сбились с ног, выполняя в этом месяце самые разные заказы. Они привозили газелевых ящериц из пустыни Чом Рин, лапинт из Новых земель, рыбу-змею из озера Ксемит, тенеягоды, кокомак, солнечный корень, вина, водку и экзотические напитки. Один раз в году каждый имел право есть именно то, что любит больше всего. Многие обедали с семьями, кто-то — с друзьями, и честь приготовления праздничных блюд выпадала лучшему кулинару. В этот день дарили маленькие подарки, клятвы верности между парами обретали новую силу, иногда семьи давали друг другу обещания.

На дне долины шли бурные приготовления: ставили столы, шатры, укладывали циновки для грандиозного ночного пира, сооружали костры, развешивали знамена и возводили сцену. Но по краю долины удвоили караулы, и стражники бдительно наблюдали за Разломом. Ни один из них сегодня не рискнет улизнуть с поста.

Кайку и Люция шли по улочкам, покрытым коркой засохшей грязи. Они направлялись на один из верхних уровней города — тут люди толпились не так плотно. Несколько лоточников торговали ленточками, значками, серпантином, калеными орехами, и к ним время от времени подходили распевающие песни горожане. Большинство же людей либо пробиралось вниз, туда, где гуляла основная масса народу, либо шло оттуда. Парочка брела медленно. Заэлис продемонстрировал чудеса кулинарного искусства, и в животе до сих пор ощущалась приятная сытость. Они праздновали вместе с Джугаем и другими товарищами. Кайлин нигде не нашли, Сарана и Тсату вообще не видели со дня их приезда. Никто особенно не обеспокоился их судьбой, хотя Кайку и ловила себя на том, что то и дело смотрит на дверь, ожидая, что через нее вот-вот войдет высокий, подтянутый кураалец. Но она подозревала, что Эстивальная неделя — не праздник для него и ткиурати.

День выдался теплым. Все беды и несчастья потонули в атмосфере простой человеческой радости. Кайку постаралась сохранить это ощущение, и поэтому поспешила покинуть общество прежде, чем разговор зашел о серьезных вещах. Люцию она позвала с собой. Позже, вне всякого сомнения, Люция присоединится к своим ровесникам. Несмотря на спокойный и несколько даже замкнутый характер, она притягивала к себе людей и пользовалась большой популярностью среди девушек своего возраста.

Но сейчас она составила Кайку отличную компанию. Чудесный ребенок. Кайку не могла представить, что бы она делала, если бы… если…

Люция перехватила полный обожания взгляд Кайку и улыбнулась.

— Не нужно волноваться. Я просто упала в обморок.

— Ты упала в обморок на два дня! — ответила Кайку. О боги, на два дня! Когда Кайку узнала о странном разговоре Люции с речными духами, то чуть с ума не сошла от беспокойства. Сейчас она успокоилась только потому, что Люция полностью оправилась и чувствовала себя хорошо. Кайку отказывалась думать, какими ужасными последствиями грозит проникновение в непознанное. Слава богам, с ней, кажется, уже все хорошо.

— Что-то ужасное… — Люция не сказала ничего, что пролило бы свет на причины ее обморока. — Что-то ужасное произошло на реке. И духам это не понравилось. Поэтому мне стало плохо.

— Пожалуйста, побереги себя, — попросила Кайку. — Ты еще маленькая. У тебя впереди куча времени, чтобы выяснить, что тебе по силам, а что нет.

— Мне сегодня четырнадцать! — наигранно запротестовала Люция. — Не такая уж я и маленькая…

Они подошли к мосту, который соединял два уровня, красиво изгибаясь над крышами нижнего плато. Кайку и Люция остановились, опершись на парапет и глядя на долину, что раскинулась внизу. Вся пестрота Провала открывалась их глазам. Ветер доносил снизу громкие крики гуляющих. Несколько человек, расположившихся на крышах, помахали им руками. Солнце светило на безоблачном небе — ни намека на то, что лето кончается.

— Ты все еще волнуешься, — заметила Люция, искоса глядя на подругу. От этой поразительно проницательной малышки никакую правду не скроешь.

— Меня беспокоит то, что сказал Заэлис, — объяснила Кайку.

Люция немного погрустнела. Она поняла, что имела в виду Кайку. Заэлис сегодня поднял тост за выздоровление Люции и спросил, когда она готова продолжить разговор с духами. Кайку вспылила и отрезала, что Люция не инструмент, который можно оттачивать до тех пор, пока она не будет достаточно полезна для борьбы с врагом. Девочка уже перенесла травму, природу которой никто не понял. И пусть Заэлис даже не думает о том, чтобы подтолкнуть Люцию к следующему шагу. Над столом повисла напряженная тишина. Джугай удачно пошутил и разрядил обстановку, и больше Кайку и Заэлис не возвращались к этому разговору. Кайку понимала, что повела себя как перестраховщица, но она до сих пор злилась, что о внезапной болезни Люции ей сообщили только после собрания. И она все еще волновалась за нее.

— Не слушай его, — сказала Кайку. — Я знаю, он тебе как отец, но только тебе известны границы твоих возможностей. И стоит ли рисковать…

Бледно-голубые глаза Люции смотрели куда-то вдаль. Она уже почти нагнала Кайку в росте. Кайку скользнула взглядом по ожогам на шее, и ее снова сдавило знакомое уже чувство вины. Эти ожоги оставила девочке она сама. Лучше бы Люция прикрыла их…

— Нам нужно выяснить, что произошло на реке, — тихо проговорила Люция.

— Ты не права! — резко ответила Кайку. — Люция, ты же лучше всех знаешь, что с духами не стоит шутки шутить. Ты слишком рискуешь собой. Если хочешь, начни с малого. Подбирайся к этому потихоньку… — Кайку замолчала на мгновение. — Заэлис посылает туда шпионов. Пусть они делают свою работу.

— У нас, может быть, нет на это времени, — просто сказала Люция.

— Это твои слова или слова Заэлиса?

Люция не ответила. Настроение стремительно портилось, но проблему нужно было решать.

— Люция, я знаю, какую ты несешь ответственность. — Кайку постаралась, чтобы голос ее звучал помягче. — Но даже самые сильные спины гнутся под грузом ожиданий. Не позволяй никому управлять тобой. Даже Заэлису.

Когда Люция повернулась к Кайку, на лице ее лежало обычное отсутствующее выражение. Она слушала, даже если казалась невнимательной. Но часть ее прислушивалась к шепоту ветра и к говору воронов, следящих за их движениями с крыши соседнего дома.

— Помнишь, как в саду на крыше Императорской крепости к тебе пришла Мисани и принесла ночную рубашку? — спросила Кайку.

Люция кивнула.

— О чем ты подумала, когда она предложила ее тебе?

— Что она меня убьет, — просто ответила Люция.

— Ты бы взяла ее? Надела бы ее, даже зная это?

Люция медленно отвернулась, оглянулась на город. За их спинами по мосту нетвердой походкой прошла, горланя непристойные песенки, ватага пьяных юнцов. Кайку передернуло. Они помолчали.

— Люция, ты — не чья-то жертва, — ласково продолжила Кайку. — Ты совсем не думаешь о себе, ты слишком покорна. Разве ты не понимаешь, что не пленница здесь? Если не поймешь этого сейчас, то что будешь делать через несколько лет, когда люди станут смотреть на тебя с еще большей надеждой? — Она вздохнула и дружески обняла Люцию за худенькие плечи. — Я считаю тебя своей сестрой. И мой долг — заботиться о тебе и переживать за тебя.

Лукавая улыбка тронула уголки губ Люции, и она обхватила подругу двумя руками.

— Я попробую, — сказала она, — быть похожей на тебя. — Она улыбнулась во весь рот. — Такой же упрямой и крикливой дылдой!

Кайку притворно ахнула и вывернулась из объятий.

— Чудовище! — завопила она и погналась за хохочущей Люцией по мосту и вверх по улице.

На Ксаранский Разлом опустилась ночь. Зажглись огни, и бумажные фонарики превратились в теплые созвездия. Душная, жаркая темнота лежала вокруг, но в кругу света полным ходом шло веселье всеобщего праздника. Кое-кто уже освободил за столом место для других, люди пошли посмотреть представление на сцене или потанцевать под музыку импровизированного оркестра из шести музыкантов, которые играли что-то на мотив старых народных песен. В нестройное звучание, обусловленное отчасти неумением музыкантов, вплетались низкое пение трехструнной мирики, звонкие переливы тростниковой арфы и гул двух рожков. Ритм задавал смуглый мужчина с кожаным барабаном. Лучше всех в «оркестре» играла бывшая императорская куртизанка, покинувшая двор пять лет назад. Она играла на ирире, семиструнном инструменте из дерева, кости и кожи, звучавшем печально и нежно. Когда она мягко перебирала струны, самый воздух словно мерцал.

Раскрасневшаяся от вина, смеха и жары Кайку танцевала крестьянский танец вместе с молодежью Провала. Может, не так красиво, как танцы во дворце, но зато гораздо веселее и энергичнее. Кайку кружилась то с одним кавалером, то с другим, потом оказалась в объятиях порченого юноши со скользкой, как у дохлой рыбы, кожей и такими же выпученными и невидящими глазами. Растерявшись только на мгновение, она позволила ему увлечь себя в дикий хоровод, пока кто-то еще не схватил его за руки и не разлучил их. Возбужденная и хмельная, Кайку отдалась музыке, и все горести и заботы канули в небытие, вытесненные танцем.

Песня оборвалась внезапно, и перед Кайку вынырнул из отдыхающей от пляски толпы Джугай.

— Мне, как всегда, повезло, — сказал он. Его глаза ярко блестели, а зрачки сильно расширились. — Позволите? — Он протянул руку, приглашая Кайку на следующий танец.

Но она уже разглядела человека, стоящего на грани света от костров, облокотившись на один из шестов.

— Прости, Джугай, но мне нужно кое с кем поговорить. — Она чмокнула его в колючую щеку.

За спиной грянула музыка, и милая девчушка из Новых земель утащила друга в самое сердце танцующей толпы. Кайку вступила в тишину и прохладу, ничуть не жалея о тепле и гаме. Ее ждал Саран.

— Ты танцуешь? — кокетливо спросила она.

— К сожалению, нет. По-моему, у нас, кураальцев, не такие подвижные суставы, как у вас.

Кайку не сразу поняла, что Саран шутит. Он говорил тоном суше дорожной пыли.

— Где ты был? — Ее немного качало, но румянец на щеках и чуть развязная манера, кажется, только добавляли ей привлекательности в его глазах.

— Это не мой праздник. — Его черты темнели под безлунным небом.

— Я имею в виду, куда ты исчез? Уже несколько дней прошло после собрания. Ты так скоро забыл обо мне? Не захотел даже попрощаться? О боги, послезавтра я отправляюсь в путь через Разлом!

— Знаю, — ответил Саран. — Тсата пойдет с тобой.

— Правда? — удивилась Кайку. — А ты?

— А я еще не решил. — Он замолчал надолго. — Я подумал, что это будет неудобно. И решил остаться.

Кайку посмотрела на него и протянула ему руку.

— Погуляем?

Поколебавшись и одарив ее пристальным взглядом, он взял ее ладонь в свою. Кайку мягко оттащила его от шеста со знаменем, к которому он прислонился. Они пошли мимо пирующих назад к городу. Слева чернела долина, ее границы угадывались только по светлому краешку неба. Справа трещали костры, звенела музыка и смеялись люди. Кайку и Саран ступали по линии, где словно граничили два мира, и ни один из них не мог взять верх.

— Я и сама не знаю… — начала Кайку, запнулась, потом начала снова. — С одной стороны, рада, что иду. Наверное, слишком долго сидела без дела. Занималась кое-какими мелочами для Либера Драмах, но этого мало. — Кайку посмотрела на Сарана.

— Боги терпеливы. Не стоит недооценивать ткущих. Однажды тебе повезло. Многие вообще не получают второго шанса.

— Что я слышу? Неужели тебя беспокоит моя судьба? — поддразнила его Кайку.

Он выпустил ее руку и пожал плечами.

— А что тебе до моего беспокойства?

— Извини. Я не собиралась над тобой подшучивать. — Кайку почти забыла, насколько он впечатлителен. Они прошли еще немного.

— Я боюсь надевать маску. — Ей хотелось снова зажечь искру, проскочившую между ними. — Прошло пять лет с тех пор, как я прикасалась к ней в последний раз, но она до сих пор зовет меня. — Внезапная дрожь пробежала по ее телу. — А теперь мне снова придется ее надеть, если мы собираемся пересечь «запутанное» ткачами пространство.

— Ты замерзла, — заметил Саран и, расстегнув плащ, набросил его спутнице на плечи. На самом деле она не чувствовала холода, но не стала возражать. Когда Саран застегивал замок на ее горле, она накрыла руками его руки. Он помедлил, наслаждаясь прикосновением, а потом убрал ладони.

— Почему пересекать эту границу отправляешься ты, а не сестра?

— Кайлин не станет рисковать одной из полноправных сестер Красного ордена. И небезопасно давать кому-то другому маску. Ткачи еще ничего не знают о Красном ордене, и Кайлин хочет, чтобы все так и осталось. Маска — это инструмент ткущих Узор, и если я с ее помощью пройду через барьер, никто ничего не заметит.

— Но ты даже не знаешь, сработает ли маска на этот раз, — возразил Саран. — Возможно, ее создали только для монастыря на Фо.

Кайку согласно кивнула.

— Но нужно попытаться, — ответила она.

Саран заложил за ухо прядь гладких черных волос. Кайку искоса посматривала на него, изучала линии затянутого в тесную одежду тела. Голос здравого смысла попытался изречь какую-то банальную истину, но она не стала его слушать. От выпитого вина разум ее существовал «здесь и сейчас». А о последствиях думать не хотелось.

Саран перехватил ее взгляд, и она поспешно отвернулась.

— А почему Тсата отправляется с нами? — спросила она, просто так, чтобы заполнить паузу. А потом поняла, какой вопрос ее заботит больше: — И кто он тебе?

Саран задумался. Кайку никогда не знала, взвешивает ли он слова или же красуется и драматизирует. С Сараном было порой чертовски сложно общаться: его тянуло на театральные эффекты.

— Он мне никто, — проговорил в конце концов Саран. — Спутник, не более того. Я повстречал его в Охамбе, и он пошел вместе со мной в самые дебри — по каким-то своим причинам. По тем же причинам, наверное, последовал за мной в Сарамир. Не знаю, почему он изъявил желание отправиться в путь по Разлому, но за его надежность я ручаюсь. Из всех, кто вместе со мной путешествовал по Ближнему Свету, это единственный человек, которому я бы доверил свою жизнь.

Они уже дошли до окраины города. Нижние ярусы образовывали естественную баррикаду. Чтобы попасть в город, нужно было подняться по лестнице или на подъемнике и пройти в ворота. В неспокойные времена ворота закрывали, а подъемники укрепляли наверху, чтобы враги не могли проникнуть в Провал.

Кайку и Саран брели по пустынным переулкам. Фонари казались яркими островками света во тьме. Парочки целовались, кто-то пел, где-то разворачивалась уличная драка. Кайку и Сарана подхватила процессия, двигавшаяся по извилистому пути в неизвестном направлении — подхватила, а потом отпустила. В какой-то момент Кайку снова взяла Сарана за руку. Ей хотелось почувствовать его легкую дрожь, и она втайне себе улыбалась.

— Ты не сомневаешься? В том, что обнаружил?

— Ты о четвертой Луне? Нет. Заэлис тоже уверен, я представил ему все доказательства. Сестры подтвердили подлинность документов. Я думал, что моя идея покажется вам слишком странной. Во всяком случае, во всем Ближнем Свете только вы до сих пор поклоняетесь светилам. — Саран удивительно по-женски убрал прядь волос со лба. — Однако я, кажется, ошибся. За последнюю тысячу лет люди забывали и других богов. Ничего странного в том, что вы забыли о боге, который погиб еще до того, как родилась ваша цивилизация.

— А может, и не погиб, — пробормотала Кайку. — И в этом вся проблема.

Сарана удивили ее слова.

— Ерунда, — отмахнулась Кайку. — Просто… У меня плохие предчувствия. Я сталкивалась с Детьми Лун. Ты знаешь об этом? Во всяком случае, косвенно. Они помогали Люции.

— Знаю.

— И вся эта история с Арикаратом… сильно меня беспокоит. — Она не могла объяснить, но, думая об Арикарате, чувствовала какую-то слабую тошноту, как при морской болезни, дрожь, которая прокатывается по земле перед землетрясением. Реагировала бы она так же, если бы ничего не знала о тех непостижимых и величественных духах? На этот вопрос не было ответа. — И более того. Мой друг Тэйн погиб, следуя, как он считал, воле своей богини Эню. Меня едва не постигла та же участь — во имя Охи. И ради него же я рискну снова. Дети Лун вмешались в судьбу Люции. А теперь ты говоришь мне, что источник силы ткущих Узор, причина страданий и болезни моей земли — это осколки другой, забытой луны? — Прежде чем продолжить, Кайку почти неосознанно осенила себя охранительным знаком. — Я начинаю верить, что оказалась втянутой в какую-то игру богов, и моя собственная воля уже ничего не значит, что мы участвуем в некоем действе, смысл которого не в силах понять. А еще — что мы пешки для Золотого Царства.

Саран задумался.

— Мне кажется, ты слишком сильно веришь в богов, Кайку. Некоторые люди видят в своих деяниях только божественное провидение, а другие стараются своей верой оправдать зло, которое творят. Будь осторожна. Иначе однажды твои боги велят тебе сделать то, чему воспротивится сердце.

Кайку до глубины души удивилась, услышав такие слова от кураальца: в теократическом государстве их воспитывали несгибаемыми в своей вере. Она хотела что-то ответить, но в этот момент они подошли к двери их с Мисани дома. Маленький и непритязательный, он стоял на одном из средних уровней Провала. Вьюнки и цветы в горшочках искусно скрывали недостатки «архитектуры». В окружающем хаосе им не удалось воссоздать изящество и минимализм привычной с детства обстановки, но они постарались украсить свое жилище, как могли. Точнее, Мисани постаралась: и внутри, и снаружи. Декораторские способности Кайку оставляли желать много лучшего: этому учили женщин, а Кайку всегда думала только о том, как бы не отстать от старшего брата.

На мгновение их взгляды встретились. Никто не хотел прощаться, и оба это знали, но боялись, что следующий шаг будет отвергнут другим. А потом Кайку открыла дверь, и они вошли.

Кайку и Саран не просто переступили через порог, они пересекли еще какую-то грань. Кайку едва успела закрыть дверь, как Саран набросился на нее с поцелуями, и она отвечала ему с не меньшей страстью. Ее руки скользили по его щекам, зарывались в волосы. Их языки соприкасались, и от этого сладкие волны поднимались по телу Кайку. Он прижал ее к стене. Они целовались и целовались, и только жаркое дыхание нарушало тишину. Кайку прижалась к нему бедрами и застонала, почувствовав всю силу его желания. Голос здравого смысла уже затихал где-то на краю ее сознания. Что началось, того уже не остановить.

Руки скользили по его узкой рубашке, не справляясь с незнакомыми кураальскими застежками. Она рассмеялась своей неуклюжести. Саран пришел ей на помощь и помог снять рубашку, обнажив мускулистый, стройный торс. Она слегка оттолкнула его, чтобы рассмотреть получше. Ни грамма жира на красивом теле атлета. Кайку погладила рельефный мужской живот, и Саран задрожал от наслаждения. Она улыбнулась и прижалась к нему снова, покрывая медленными поцелуями его шею и ключицы. Он ласкал губами мочку ее уха.

Кайку опустилась на длинный диван и потянула его за собой. Сквозь закрытые ставни в темную комнату почти не проникал шум народного гулянья. Они снова целовались. Саран прижал ее всем телом к софе, и руки Кайку скользили вдоль его позвоночника.

Он плавным движением стащил с нее блузу и отбросил ее в сторону, и тут же потянулся, чтобы снять нижнее белье. Кайку ощутила укол разочарования: одержимый вожделением, Саран слишком спешил, а ей нравилось заниматься любовью долго и медленно. Желая прервать движение его рук, которые уже гладили ее талию, Кайку мягко перекатилась на пол и оказалась сверху.

Обхватив бедра мужчины ногами, она целовала его лоб и щеки. Саран сжал ладонями ее груди и потянулся губами к соску. Влажные, жаркие прикосновения языка заставляли ее вздрагивать от восторга. Сквозь ткань брюк она ласкала ладонью его напряженную плоть. Саран распалялся все больше и больше… Кайку льстило, что всегда такой спокойный и сдержанный, он настолько ярко реагирует на нее, но в то же время его чрезмерное нетерпение не слишком ей нравилось. Он сильно сжал сосок, и от боли она втянула воздух сквозь стиснутые зубы.

Саран легко перевернул ее и снова придавил собой. Она увидела, каким уродливым стало его покрасневшее и напряженное лицо. Пыл мгновенно остыл: в его глазах ей увиделось что-то неприятное… выходящее за рамки совокупления мужчины и женщины…

— Саран… — начала она, еще не зная, что скажет дальше, продолжит ли эту опасную игру или отважится ее прекратить. Она боялась его реакции и не хотела обижать, но если придется…

Он закрыл ей рот крепким, диким, яростным поцелуем, грозившим оставить синяки на губах. И вдруг…

Вдруг что-то изменилось в природе этого поцелуя. Страсть исчезла, уступив место…

Голоду.

Кана взвилась внутри, как клубок змей. Она поднималась из утробы, рвалась наружу, хотя Кайку еще не понимала, в чем дело. Вдруг она ощутила, как что-то рвется изнутри нее, словно ее внутренности засасывает в рот Сарану. Белая вспышка. Его отбросило на другой конец комнаты, ударило о стену, и он беспомощно сполз на пол.

Как в прошлый раз. Этот голод… Он был ей знаком.

— Нет, — прошептала Кайку. В глазах ее стояли слезы. Она поднялась, схватила блузку и прижала к груди, закрываясь от чего-то. Челка упала на лицо. — Нет, нет, нет, — твердила она, словно молитву, чувствуя, что ее предали, и пытаясь спрятаться от кошмара за коротким словом «нет».

Саран поднялся, и на лице его застыла маска страдания.

— Кайку… — начал он.

— Нет, нет, НЕ-ЕТ! — закричала она. Слезы покатились по ее щекам. Губы дрожали. — Это ты? Это — ты?

Саран не ответил, только покачал головой — не отрицательно, он умолял ее не спрашивать.

— Азара? — прошептала Кайку.

Он скривился, как от боли, и другого ответа ей не требовалось. Она упала на колени и заплакала.

— Как ты могла? — Кайку рыдала. Откуда-то изнутри поднялась волна гнева. — Как ты могла? — завопила она.

Он смотрел печально. Глаза Азары… Открыл рот, чтобы что-то сказать, но не нашел слов. Потом поднял рубашку и вышел за дверь, в теплую ночь, а Кайку осталась рыдать на полу.