Ночной магазинчик

Лист пятый

Всю эту неделю милицейский участок ходуном ходил от моей стервозности. Тем более, что на моей стороне оказался тот печальный факт, что Трофим так и не явился утром в участок, как обещал Кубышкину. Выяснилось, что и в травматический пункт он тоже не обращался и, самое главное, нашли нож Трофима в заброшенном доме под шпалой. Когда же за ним явились, ни дома ни на работе его не оказалось.

На третий день, дело по нападению окончательно закрыли и милицейское начальство, которое уже не знало куда деваться от меня, всячески скрывалось и делало вид, что страшно занято или их, попросту, нет на месте, решило что, наконец-то, отделалось от меня. Против Трофима ничего не было, кроме ножа, которое даже не стали рассматривать как оружие, а мое обвинение в том, что он и есть разыскиваемый маньяк, не потрудились рассмотреть за неимением улик. Мне заявили, что мое заявление голословно и что Трофим смирный несчастный человек, которому мы с Сеней, нанесли физическое увечье. У него, мол, итак с головой того… Хорошо, настаивала я, почему же он скрылся, исчез, почему вы не ищете его. Я хотела очной ставки. Но, вы так напугали его, дамочка, заявили мне, что он попросту спрятался. Вот увидите, объявится, нам ли его не знать.

Отлично! Я съездила в травмпункт и мне дали справку, что на моем бедре действительно имеется ножевой порез. С ней я приехала в полицию и отсидела не шуточную очередь, чтобы попасть к следователю, а потом к его начальству. На справку посмотрели и сказали: «Хорошо, мы приложим ее к делу, только нам нужен оригинал». «Почему не выпускают Сеню?» – спросила я. «Гражданин Кораблев задержан по факту хулиганского нападения и оскорбления должностного лица, находившегося при исполнении служебных обязанностей». «Какое хулиганское нападение! Вы что, с ума сошли! Он же меня спасал… Погодите, разве Трофим дал против него письменное показание?». «Нет». «Тогда почему, вы его держите? И каким образом установили, что имел место этот ваш факт хулиганского нападения?». «А таким образом, гражданочка, что его подтвердили сотрудники полиции, присутствовавшие при вашем задержании». «То есть как, задержании. Так ведь мы и вызвали, этих ваших, сотрудников милиции. Какое задержание? Послушайте, дайте мне поговорить со старшим сержантом Кубышкиным». «Нет это вы послушайте, гражданочка! Вы отрываете должностное лицо от его дел, тратя его служебное время. Вы мешаете работать». «Потрясающе! А, что, разве сейчас, занимаясь моим делом, вы не работаете?». Кстати, я узнала, что гражданину Кораблеву, всего-то, двадцать пять лет.

Я словно билась в глухую стену. Тогда я подключила юриста, рекомендованного мне Геннадием Александровичем, и вместе с ним тряхнули сонную и спокойную жизнь родного полицейского участка. В эту неделю наша доблестная полиция основательно растрясла свой жирок. А вот за Кубышкина, до которого я все пыталась добраться, они стояли стеной, так и не выдав его. И я так и не имела чести увидеть ни старшего сержанта, ни Сеню.

С утра восьмого дня, мой отпуск подошел к концу и когда я вошла в свой кабинет, меня ждала не только куча нераспечатанной корреспонденции, но и новостей.

– Ох, Марина Евгеньевна, мы просто поверить не могла, что вы стали жертвой маньяка. Это уму непостижимо, что им оказался какой-то охранник с парковки. Я-то представляла его каким-нибудь нелюдимым уродом из ужастиков. А наша полиция какова? Ничего удивительного, что маньяк от них сбежал. Просто удача, что вмешался этот парнишка с «Короны»… Говорят, что его, как подозреваемого, в полиции побили, чтобы он признался во всех этих убийствах. Представляете?

– Что? – взвилась я. После схватки с полицией, нервы у меня были на пределе.

– Вика рассказала. Она к нему в участок ходила.

– Она его видела? – ревниво поинтересовалась я. – Он ей сам жаловался на побои?

Я готова была тот же час звонить юристу, чтобы снова объявить «крестовый поход» на полицейский участок. Что это такое? Мне с Сеней увидеться почему-то не дали, зато какой-то Вике за здорово живешь…

– У Вики в полиции оказался знакомый еще с тех времен, когда она мытарилась по их коридорам пытаясь восстановить паспорт. Вот он провел ее тихонечко к этому мальчику. Он, вроде бы, не жаловался, но у него на лице синяки, а уж Вика в побоях разбирается.

– Чего ради, она вдруг принялась хлопотать за совершенно чужого ей человека? – не скрывая недовольства, поинтересовалась я.

– Она говорит, что этот паренек, в свое время хорошо к ней отнесся.

– Как она сама, кстати? – подозрительность, привязанная к какому-то нехорошему чувству, бередящее душу, отпустило меня.

– Ой! – всплеснула руками Светлана, воодушевленная тем, что первая сможет рассказать мне офисные сплетни и явно, обрадованная, что можно сменить тему, наверняка заметив, как болезненно отношусь я ко всему, что касается полиции.

Я невольно напряглась, как ни крути, но за Вику я отвечала, как за свою протеже.

– Вы замечали, как тетя Галя убирается? Протрет везде пол и все дела. А мы тут с девчонками, зашли в курилку. У всех только и разговору, что о вас, да что с вами произошло и, конечно, все пепельницы, как всегда, забили. Везде окурки. Тетя Галя что, в таком случае делала – вытряхнет их и все. На третий день, очнулись от потрясения, смотрим, а пепельницы не то что вытряхнуты, а прямо таки стерильно вымыты. Приходим в курилку на следующий день – то же самое. А туалеты! Ладно, если, тетя Галя один раз в неделю унитаз мыла, а тут они каждый день с утра надраенные, блестят. И не только унитазы, раковины и зеркала над ними и стены вымыты. Представляете? Мы-то к такому быстренько попривыкли. В курилке девчонки смеются, соображая, как бы закрепить у Вики такое рвение. Но самое главное, мы-то думали, что Геннадий Александрович, как все мужчины, ничего этого не заметит. Поппи, правда шипел, что Викино старание показуха и все намекал, чтобы мы за своими вещичками присматривали. Девчонки сразу напряглись: от Поппи всего можно ожидать. А вчера, когда зарплату получали… Вы, Марина Евгеньевна, зайдите в кассу, деньги получить. Наталья Викторовна попросила, чтобы вы до обеда подошли за ними. Так вот, мы Вику вперед пропустили – она мальчишку в садик устраивает, бегает анализы с ним сдает, справки собирает. Вот она деньги получила и вдруг возвращается обратно. «Вы мне, – говорит Наталье Викторовне, – денег больше выдали, чем положено. Ошиблись наверное». Наталья Викторовна все пересчитала, по ведомости сверила и говорит: «Нет, все правильно. Я дала вам ровно столько, сколько в ведомости указано. Тебе, – говорит, – оклад за твое старание повысили. Так Геннадий Александрович распорядился». Ой, чуть не забыла, еще Геннадий Александрович беспокоится, что не может связаться с Родионом Дмитриевичем. Я все эти дни с телефона не слезаю. Его секретарша меня уже по голосу узнает.

– И что с ним такое? – спросила я, с удивлением подумав, что за эти дни даже не вспомнила о нем.

Я так выматывалась, что добираясь вечером домой, тут же валилась в постель. Мое противостояние с полицией требовало много времени, сил и нервов. Еще я была ужасно зла на Сеню: мог бы хотя бы дать знать о себе, тем более у него была моя сумочка и я знала, что его все-таки выпустили, под нажимом моего адвоката. Но самое главное, хотелось сказать ему о том, что мне перестал снится мой кошмар. Во всяком случае, в эти дни мои ночи проходили спокойно. Конечно, причиной этого могла быть бурная и напряженная деятельность, которую я развила в последнюю неделю, но не скажу, что и раньше жила спокойно, все время пребывая на работе и общаясь с различной клиентурой.

– Никак не можем застать его, – жаловалась, между тем, Светлана, продолжая выкладывать накопившиеся проблемы. – Лично у меня сложилось такое впечатление, что он нарочно избегает нас. Поставщик беспокоится, ему нужно знать, к какому числу завозить продукцию, а тут какие-то детские игры в прятки.

– Я сама поговорю с поставщиком, а Родиона Дмитриевича больше не беспокой.

– Сварить вам кофе?

– Да, спасибо.

Светлана ушла, а я принялась за почту. Сперва электронную. Никаких сообщений от Родиона на нее не поступало. Одна реклама, да просьба поставщика связать его с Родионом. Половину корреспонденции составляла опять же реклама, и я ее безжалостно отправляла в мусорную корзину. Газеты просматривала по диагонали. Меня интересовали намечающиеся котировки и курс валют. Отложив было последнюю газету, я тут же снова схватила ее. Не веря собственным глазам, несколько раз прочитала заметку в криминальной колонке. В ней сообщалось, что сутки назад пропала Кубышкина Лариса Сергеевна, тринадцати лет. Последний раз ее видели в пять часов вечера, играющей с подругами во дворе. Подружки Ларисы утверждали, что она отошла к продуктовой палатке за углом за чупа-чупс, после этого они ее так и не дождались, и подумали, что Лариса ушла домой. Ниже, под фотографией миловидной девочки с большими бантами, была помещена просьба ко всем, кто знает о местонахождении Ларисы Кубышкиной, звонить по такому-то телефону.

– О, Господи! – я отшвырнула газету, закрыв лицо ладонями.

В пять часов, среди бела дня, у самого дома похитили ребенка, дочь старшего сержанта милиции. А в том, что ее похитили, я не сомневалась, как и в том, кто ее похититель. Каким же дьявольски извращенным умом надо обладать, чтобы сделать все точно по сказанным Сеней в запале, словам. Как должно быть теперь казниться старший сержант Кубышкин, понимая, что отпустил серийного маньяка, жестокого убийцу, жертвой которого теперь стал его ребенок.

Весь день я думала о девочке и позже, пытаясь сосредоточиться на разговоре с поставщиком, то и дело отгоняла от себя мысль, с чем сейчас приходиться столкнуться маленькой Ларисе.

Под конец рабочего дня меня призвал к себе Быков.

– Вы связались с Родионом Дмитриевичем? – сразу же спросил он, едва я переступила порог его кабинета. – Как бы поставщик не решил, что его элементарно кинули. Догадываетесь, кому первому достанется на орехи? Правильно. Весь спрос с посредника. Так, как Марина Евгеньевна?

– Я говорила с поставщиком. Он согласен еще подождать.

– Сколько подождать?

– Дня три. Что касается заказчика, то стоит ли его баловать нашим пристальным вниманием.

– Вы так думаете? Мы все-таки не в том положении, чтобы идти на принцип.

– Но и слезно умолять уделить нам внимание и не бросать нас, то же не годиться. Тогда все клиенты начнут вытирать о нас ноги и через день менять свои условия. Если он нашел предложение получше, то наш с ним разговор уже ничего не изменит. Если же он просто капризничает, то тем более не стоит навязываться.

– Может быть вы и правы, но мне бы хотелось определенности. Желательно, чтобы все было отлажено ранее той отсрочки, что дал нам поставщик.

Быков кивком дал мне понять, что у него ко мне все, и я могу уйти. Конечно, я беспокоилась не меньше его и не была уверена в своих словах, но видимо сумела выглядеть настолько уверенной, что успокоила Геннадия Александровича, или же он, попросту, решил пощадить меня, после всего того, что я пережила. Если так, то не ожидала от него подобной деликатности. Но неужели Родион действительно нашел другого поставщика? Почему тогда не сообщает?

В оставшееся до конца рабочего дня, время, я шарила в Интернете. Те предприятия, с которыми мог договориться через нашу голову Родион, предлагали свою продукцию не ниже той стоимости, что наш поставщик. Кроме этого, они находились в других регионах и областях, а это дорога, пошлины и выходило даже дороже. Не было никакого смысла расторгать договор с нами. Почему же тогда Родион пропал? Объяснение могло быть простым: он заболел, или уехал в командировку, но тогда бы его секретарша сказала об этом прямо.

Ушла я с работы поздно и потом еще кружила возле дома в тщетной попытке, где-нибудь припарковаться, пока наш дворник не подсказала мне, что у соседнего дома есть свободный пятачок. Втиснувшись между «бьюиком» и «фиатом», я отправилась домой, но пройдя немного, остановилась и направилась в противоположную сторону. И вот, стоя на крыльце «Короны», я рассматривала висевшую на двери табличку «Учет». Пожав плечами, я направилась в обход, к служебной двери. В конце концов, в магазине осталась моя сумочка. Я вошла в незапертую служебную дверь и услышала, раздававшиеся из подсобки, голоса. Напротив подсобки, где мы с Сеней пили коньяк, находился склад. Сейчас из его открытой двери сочился тусклый свет, несло слежавшейся бумагой и мукой. Я вошла и остановилась на пороге.

Сеня составлял возле стены какие-то коробки. Выцветшая футболка облегала его худощавое тело, на руках вздувались вены, когда он поднимая, забрасывал очередную коробку. Старые, свободные джинсы болтались на нем, открывая плоский живот. По мальчишески выпирали лопатки и ходили ходуном, когда он возился со своими коробками. Рядом стояла Людки что-то отмечая в списке, который приладила на картонку.

– Все у тебя не как у людей, – выговаривала она ему, не забывая считать коробки и ставить в списке очередную галочку. – Толку-то, что ты в институте учишься. Вот на черта тебе та учеба, если от нее проку никакого. Что-то я не замечала, чтобы ты хоть немного поумнел. Вон, Рафик на рынке в два раза больше нас с тобой, вместе взятых, получает, а никаких институтов не кончал. Образование семь классов в родном ауле и все. Сам мне рассказывал. Уж у него-то ума хватает в полиции лишнего не вякать. Ты же все кому-то, что-то доказать пытаешься. Кому ты, чего доказать хочешь? Мне? Так я безо всякого знаю, что ты бесталанный. Стоило мне оставить тебя одного, и ты вляпался в историю. Хоть чему-то тебя в милиции научили, вон как изменился… Слова теперь от тебя не дождешься. Все молчишь, не зубоскалишь. В милиции хорошенько, поди, поучили. Зачем надо было вступаться за эту залежавшуюся стерву? Видишь ли, ей помощь была нужна. Знаем, какая ей помощь нужна. Мне Ренат говорил, что она чуть все наше милицейское отделение к чертям не разогнала. Их начальник до сих пор успокоительное пьет. Вот был бы ты умным, давно бы догадался, что она на тебя глаз положила, а иначе чего ей сюда таскается чуть ли не каждый вечер? Нет, эту коробку в сторону отставь. Я там некондицию сложила. Бабка Клара говорит, что одна она одинешенька, вот и ищет с кем потрахаться. Каждый день в новом прикиде заявляется. Видел какие на ней тряпки, а чего бы ей не разодеваться, на кого тратиться, раз она одна – ни ребенка, ни мужа. У нее одна забота – искать кого бы в постель к себе затащить. Тебя вишь выбрала. А что? Как удобно: молодой, да еще дебил в придачу. Небось еще и денег тебе отвалит и станешь ты альфонсом, Сенечка. Только она не догадывается, что и в постели с тебя никакого толку. С тобой за ночь можно только раз кончить, на большее ты не способен.

– Странно, – задумчиво проговорила я, – а у меня с ним получалось аж четыре раза.

Оба повернулись ко мне. В тусклом свете подсобки их лица казались бледными нечеткими масками с темными дырами вместо глаз.

– Извините, я забыла здесь свою сумочку…

Господи, какая сумочка! Развернувшись, я быстренько покинула магазин. Кто меня дергал за язык говорить такие вещи? Ну, хорошо, я терпеть не могу, когда кого-то так унижают, но ведь разговор не был предназначен для моих ушей. Да и Сеня не из тех, кто не способен постоять за себя, чтобы вступаться за него. Нет! Мне очень надо было вломиться в их выяснения отношений, как слону в посудную лавку. И уж, конечно, как не мне, ни разу не ложившейся с мужчиной в постель, знать сколько раз за ночь у них там это происходит. Бестолочь! Может вернуться и объясниться? Нет, будет только хуже. Сеня не дурак и поймет, что я лила воду на его мельницу и сумеет использовать мои слова в свою пользу.

Злясь на себя, на них и на весь белый свет, я направилась в супермаркет. В отместку! Там толкая тележку вдоль полок, заваленных продуктами в ярких упаковках, теряясь в изобилии, сбитая с толку мишурой оформлений и броской рекламой на которую ежесекундно натыкались глаза, я испытывала тоску и глухое раздражение.

Так толком ничего и не выбрала в огромном торговом зале, где суетились и бегали, словно на вокзале озабоченные, возбужденные люди, натыкаясь друг на друга тележками. Мелодичный голос динамика, что выдавал информацию сразу же после звукового сигнала, только усиливал сходство с вокзальной толкучкой.

Я подкатила к кассе тележку в которой перекатывалось манго и лежал пакет «Мокко». На фоне перегруженных тележек, из-за которых, порой, не видно было самих покупателей, моя покупка выглядела по-нищенски скудно. Зато здесь можно было расплатиться кредиткой, сунутой мной совершенно случайно в карман плаща, все что у меня осталось. Бумажник с деньгами, визитки, записная книжка, флэшка, ключи от квартиры и машины, все было в сумочке, которая так и осталась в «Короне». Сейчас же я пользовалась запасными ключами от квартиры, которые предусмотрительно оставила соседке, да дубликатом ключей от машины, хранящихся дома.

Пока я выстояла очередь, на улице стемнело и заметно похолодало. Небо затянуло тучами, сеял тихий мелкий дождик. Мой зонт, конечно же, остался в машине, и я прибавила шагу. Подходя к подъезду, я принялась искать ключи в карманах, не замечая ничего вокруг, когда меня окликнули.

– Марина.

Вздрогнув, я подняла голову. На оградке, окружавший палисадник, под развесистым кустом сирени, сидел Сеня, поставив ноги на нижнюю перекладину. В руках он держал мою сумочку, что покачивалась меж его худых колен.

– Привет, – сказал он. Видно было, что парень продрог в своей джинсовке и, видимо, пытаясь согреться, курил сигарету за сигаретой, асфальт перед ним был усыпан окурками.

Мне не хотелось его видеть, не хотелось, чтобы кто-то лишний раз напоминал мне о том какая я идиотка.

– Вообще-то, здесь не сорят. Урна рядом, – недовольно заметила я, невольно поежившись от порыва холодного ветра, обдававшего мелкими дождевыми брызгами.

– Да, ладно, – огрызнулся он, тут же бросив на асфальт недокуренную сигарету, и вызывающе глянув на меня.

Преодолев сильное желание столкнуть несносного нахала с его насеста в сирень, я присела на корточки и, подобрав все окурки до единого, выбросила их в урну. После чего отряхнув ладони, протянула к нему руку и потребовала:

– Давай сумочку, и спасибо, что принес.

Но Сеня, повесив ее на плечо, спросил:

– Читала газеты?

– Да.

– Что думаешь об этом?

– Не принимай все на свой счет.

– А я и не принимаю. Я сержанта предупредил? Он меня послушал? Вот теперь и огребает по полной.

– Ты, похоже, торжествуешь?

– А я должен разрыдаться по этому поводу?

– Правильно тебе в полиции наподдавали.

– Ах, это, – Сеня потрогал скулу. Глаз в ореоле желтизны сходящего синяка, уже распрощался с отеком и выглядел вполне нормально. – Это Кубышкин перенервничал, когда его дочку похитили. Я не в обиде. Девчонку жалко, но ты не переживай. На ее розыски все менты в городе поднялись. Ориентировки разосланы по всей области. Так что пока мы здесь с тобой разговариваем, Торофима, наверняка, уже повязали.

– Что будет с малышкой? – поежилась я. Невыносимо было даже думать об этом, представляю сейчас состояние ее отца.

– А что с ней будет? Отделается лишь испугом.

– Тебе-то откуда знать, умник? – накинулась я на него. – Ты что, меня утешаешь? Меня, которой лучше чем кому-либо известно, каково побывать в руках этого извращенца! Он что угодно сделает, если ему что-то померещиться!

– Трофиму девчонка живой нужна. Она гарантия того, что он уйдет целым из города. Она его заложница. Что тут, блин, непонятного? А Кубышкин наподдавал мне за то, что я, видишь ли, идею преступнику подкинул. Понятно дело – мужик психует. А ты-то чего кисейную барышню тут изображаешь, поглядеть на тебя – сейчас без чувств свалишься.

– Слушай, давай сюда мою сумку, – протянула я за ней руку, решив, что как только она окажется у меня, не откажу себе в удовольствии и, все же столкну Сеню с оградки.

– Марина, – раздался позади меня глубокий бархатный голос.

Сначала я не поверила. Все, происходящее сейчас походило на сцену из дешевой мелодрамы. Это не могло быть правдой. Такое не может происходить на самом деле. Я обернулась.

Он стоял передо мной в длинном черном плаще с белым шарфом и смотрел мне в лицо с выражением человека, уверенного в том, что его неожиданное появление не что иное, как долгожданный подарок судьбы.

– Здравствуй, Родион, – поздоровалась я, стараясь, чтобы он не заметил моего раздражения.

Он постоял еще немного изображая сюрприз, и давая мне время выказать бурный восторг от встречи с ним. Мне стало смешно и я отчего-то покосилась на Сеню. Вот уж, кто с ехидным удовольствием наблюдал за ним.

– Может поднимемся к тебе? – сухим, не терпящим возражения тоном, предложил Родион.

– Познакомься, Родион, это Сеня. Сеня, это Родион, – представила я их, стараясь придумать, как бы повежливее отделаться, от так не вовремя появившегося Родиона.

Сеня кивнул и, подняв плечи, сгорбился, защищаясь от порыва ветра, чем еще больше напоминал нахохлившегося воробья.

– Почему, ты не звонила все эти дни? – намеренно проигнорировав Сеню, глухо спросил Родион.

– Ты ошибаешься. Тебе всю неделю только и делали, что названивала…

– Но не ты, – резко перебил он меня. – Слушай, почему бы нам, не подняться к тебе и спокойно поговорить? А вы, молодой человек, можете быть свободны.

– Это Марине решать, – отозвался Сеня, не шевельнувшись на своем «насесте».

– Марина? – требовательно посмотрел на меня Родион.

– Родион Дмитриевич, вы без всякого предупреждения исчезли на целую неделю, поставив меня и фирму в недвусмысленное положение. Мне кое-как удалось успокоить свое начальство и уговорить поставщика подождать еще немного. Вы хотели, чтобы вам позвонила именно я? Так вот, я дозванивалась до вас сегодня целый день. Теперь вы появляетесь и требуете, чтобы я объяснилась с вами немедленно, но я устала и у меня на этот вечер другие планы. Думаю, будет лучше отложить наше объяснение до завтра.

– Ты серьезно? – недоверчиво смотрел он на меня. – Ты хочешь сказать, что на меня у тебя нет времени, и вместо того, чтобы просто поговорить со мной, ты предпочитаешь нянчиться с этим сосунком?

– Лучше нянчиться с сосунком, чем терпеть занудство самовлюбленного засранца, – буркнул Сеня.

– Прекрати! – испуганно прикрикнула я на него, но Родион, взяв меня за плечо, отодвинул в сторону.

– Тебе слово давали? – с тихой угрозой поинтересовался он.

– А тебе ясно сказали, что твое время истекло, – насмешливо отозвался Сеня, зябко пожимая плечами.

Родион вдруг шагнул к нему и ударил кулаком в лицо, от чего парень кувыркнулся со своего «насеста» назад, в куст сирени, мелькнув в воздухе кроссовками.

– Ты еще будешь указывать, что мне делать, рванина! – задыхаясь от ярости, прошипел Родион.

– Сеня! – взвизгнула я, перепугавшись за него не на шутку и оттолкнув Родиона, бросилась в обход оградки, в кусты.

Когда, увязая тонкими каблуками в рыхлой клумбе, я добралась до него, он уже сам благополучно выбрался из кустов.

– Подумай, что ты делаешь, – тем временем отчеканил оскорбленный Родион, с удивлением наблюдая за нами.

– Да, пошел ты! – рявкнула я и пытаясь разглядеть побитое лицо парня, обхватила его ладонями.

– С этой минуты, я разрываю с вами, Марина Евгеньевна, всякие отношения. У вас нет больше заказчика, – громко объявил Родион.

– Я в такой темноте ничего не вижу, – пожаловалась я Сене. – Давай быстро поднимемся ко мне и приложим к ушибу лед.

– Ну, ты еще горько пожалеешь об этом, – пообещал Родион тихо и, отвернувшись от нас, направился к своей машине.

– Да, какая разница, синяком больше, синяком меньше, – строптиво уворачивался от моих рук Сеня. – Вот сумочка твоя залетела в кусты… отпусти… надо ее достать…

– Да бог с ней с сумочкой, – уговаривала я его.

– Сдурела! Там же куча бабла и документы, – ворчал он, забираясь обратно в кусты.

Когда я вместе с Сеней и с вновь обретенной, перепачканной в земле, дорогой итальянской сумочкой, подобрав по пути пакет с кофе и манго, входила в подъезд, мимо на бешеной скорости пронеслась «тойота» Родиона.

Едва переступив порог квартиры, я метнулась на кухню и уже оттуда, спохватившись, пригласила Сеню, задержавшегося у двери:

– Проходи в комнату! Располагайся! Я сейчас лед принесу!

Но Сеня притащился за мной на кухню.

– Мои комплименты, сестренка, – сказал он, устроившись на диванчике.

– По поводу чего? – я подала ему мешочек со льдом, мимоходом отметив, что он не потрудился снять кроссовки и джинсовку, но меня это как-то мало тронуло. Больше беспокоила его губа. Еще в лифте я разглядела, как она у него вздулась. – Ну и видок у тебя.

– Ты, похоже, торжествуешь, – поддел он меня моими же словами. – А комплимент по поводу твоей квартиры. Ничего так хатка.

– Благодарю. Только, что скажет Людмила, когда увидит тебя завтра?

– Марин, а ты чего в магазин приходила? – поднял он на меня глаза.

– За сумочкой, – пожала я плечами.

– Ну, да… конечно, – он осторожно потрогал губу языком. – А зачем ты сказала, что у тебя со мной было четыре раза?

– Что четыре раза? – не поняла я. – Ах это… Знаешь, не люблю когда так разговаривают с людьми. У тебя с Людмилой сложности из-за моей болтовни? Прости.

– У нас с ней уже давно никаких сложностей нет. По мне пусть себе треплется, я все равно не слушаю. Просто, думаю о своем и все. Мне по барабану.

– Что будешь, кофе или чай?

– Давай кофе.

– Вообще-то, я приходила не только из-за сумочки. Хотела сказать, что твоя терапия имела успех: мне уже не снится тот кошмар про заброшенный дом. Ты же не соизволил даже позвонить в эти дни.

– Твой сотовый был вообще недоступен, а по-домашнему тебя не застанешь.

– Ты знаешь мой адрес.

– Я не мог оставить магазин. Людка уезжала к матери на три дня и только вчера вернулась. Потом, я не хотел застать тебя с этим, твоим Родионом.

– Он не мой. У него семья. Забыл?

– Я же говорил тебе, что он козел и лузер.

– Сеня!

– Не так, что ли? И дело тут даже не в том, что он мне врезал: меня в последние дни, только и делают, что лупцуют из-за тебя, – он усмехнулся свободной стороной рта, к другому был прижат пакет со льдом.

– Спасибо, – тихо проговорила я.

Сеня замолчал.

– Я так благодарна тебе за все. И я хотела сказать тебе лишь это. Ты просто не представляешь, чем я обязана тебе.

– Ты мне ничем не обязана, – так же тихо проговорил Сеня, отняв от губы мешочек со льдом, но вдруг словно очнулся, снова напуская на себя нагловатый, беспечный вид.

Я поставила перед ним чашку со свежесваренным кофе.

– Ты ничем мне не обязана, – развязно повторил он. – Спасибо будешь говорить после своего медового месяца. Вот тогда я поверю, что ты в полном порядке.

– Нет уж! Больше никаких романов. Я устала получать оплеухи. Хочешь выпить?

– Давай.

– Виски? Ликер?

– Виски.

Когда я налила ему, он, встряхнув мешочек со льдом, высыпал из него в стакан несколько подтаявших кубиков льда. Себе я налила Бейлиз и нарезала манго.

– За тебя, – сказал Сеня, отпил немного виски, поморщившись, и глянул на меня исподлобья. – Погоди, вот отойдешь от всего этого, успокоишься и все у тебя наладиться. Хочешь, кое в чем признаюсь тебе?

– Хочу, – решительно кивнула я, отчего-то оробев.

– Каждый вечер я ждал твоего прихода в магазин.

– Ты влюблен в меня? – засмеялась я, стараясь перевести все в шутку.

– У меня улучшалось настроение, когда ты появлялась, – не принимая моего шутливого тона, тихо проговорил он, – Ты всегда думала о чем-то своем, никого и ничего не замечая вокруг, и меня это здорово разбирало. Я из кожи вон лез, чтобы ты очнулась от своих мыслей и обратила на меня внимание.

– Наверное, я думала о работе.

– Не, когда ты думаешь о работе, у тебя другое выражение лица – жесткое, решительное, а когда о другом – мечтательное, нежное.

– Значит, я мечтала о баре…

– Уф! – с облегчением выдохнул Сеня. – А я уж пnbsp;одумал было, что о Родионе.

Мы засмеялись. Он допил виски и, глядя в сторону, неожиданно сказал:

– Марин, ты так сразу не кидайся на меня с пощечинами, ладно? – помолчал и решительно добавил: – Разреши мне остаться этой ночью с тобой.