Ночной шторм

Вечерами мы с Маркусом пробираемся на сеновал и в свете керосиновой лампы роемся в сундуках со старыми документами и разными вещами.

Это только на первый взгляд кажется, что на сеновале один мусор. Мы нашли там потрясающие вещи, способные много рассказать об истории хутора. Каждая семья смотрителя маяка оставила здесь следы своего пребывания. Все, что хранилось здесь, когда-то было частью их повседневной жизни, от которой теперь не осталось даже воспоминаний.

Через пару недель мы отнесли на сеновал все покрывала, какие только смогли найти в доме, и соорудили из них палатку. Добыв хлеба, вина и сигарет, мы прямо там устраивали пикники. Это было единственное наше развлечение на хуторе.

Я показала Маркусу стену с именами покойников, вырезанных на ней. Мы пальцами проводим по надписям и гадаем, какой смертью умерли эти несчастные.

Наши имена мы вырезали на полу, одно возле другого. После трех пикников на сеновале Маркус отважился поцеловать меня в губы. Большего я ему не позволила: меня все еще преследовали воспоминания о кошмарном докторе из столицы, — но одного поцелуя было достаточно, чтобы я ходила пьяная от счастья целую неделю.

Отныне я могу рисовать Маркуса открыто. И внезапно Олудден перестал казаться мне концом света, теперь мне кажется, что здесь только начало, начало нашей новой с Маркусом жизни и что отсюда мы сможем поехать, куда только захотим. Нам надо только пережить эту долгую суровую зиму.

Лето заставляет себя ждать, но в мае солнце уже светит вовсю, и луга зеленеют свежей травой. И именно сейчас Маркусу нужно ехать: его призвали в армию на материк. Он уедет, но без меня.

Мы обещаем писать друг другу. Каждый день.

Я провожаю его на железнодорожную станцию в Марнэс. Молча стоим мы на перроне и ждем прибытия поезда. В этом году дорогу планируют закрыть, и настроение у пассажиров мрачное.

Маркус уехал, но Рагнар Давидсон продолжает причаливать к Олуддену.

Иногда мы даже обсуждаем с ним искусство, на самом примитивном уровне. Все началось с того, что я шла по коридору и заметила, что дверь в одну из комнат открыта. Войдя, я обнаружила там Рагнара разглядывающим картины на стенах.

Вероятно, он впервые увидел картины Торун, и они ему не понравились. Рагнар покачал головой.

— Как вам? — спросила я.

— Все какое-то серое и черное, — отвечает он, снова качая головой. — Слишком мрачно для меня.

— Так выглядит шторм в ночи, — говорю я.

— Тогда как по мне, он хреново выглядит.

— Это символичные картины… — пытаюсь объяснить я. — Это шторм, но одновременно это душа, раненая душа… Душа женщины…

Давидсон только качает головой.

— Дерьмо, — заявляет он, плюясь.

Видимо, он не читал книг Симоны де Бовуар. Я, конечно, тоже не читала, но я хотя бы о ней слышала.

В последней попытке защитить талант Торун я говорю:

— Когда-нибудь они будут стоить больших денег.

Давидсон смотрит на меня как на помешанную, потом проходит мимо и выходит из комнаты.

Войдя в свою комнату, я вижу Торун у окна, и понимаю, что она все слышала. Она почти ослепла, но сейчас смотрит в окно. Я пытаюсь заговорить с ней, но Торун трясет головой.

— Рагнар прав. Это все мусор, — бормочет она.

После отъезда Маркуса я перестала подниматься на сеновал. Слишком многое там напоминает мне о нем. Мне грустно и одиноко. Конечно, мы пишем письма друг другу, как и обещали. Я пишу длинные письма, а в ответ получаю короткие.

Маркус в своих письмах рассказывает, чем он и другие новобранцы занимаются в армии; он пишет редко, но я продолжаю каждый день опускать в почтовый ящик письма, полные моих чувств и планов на будущее. И вопросов. Когда мы снова увидимся? Когда у него отпуск? Когда он уйдет в самоволку?

Он не может пока ответить, но обещает, что скоро мы встретимся. Скоро.

Я чувствую, что мне нужно поехать повидать Маркуса. Но разве я могу уехать на материк и бросить Торун одну, слепую и беспомощную. Это невозможно.

27

Хенрик знал, что полиция им интересуется.

Два раза за последнюю неделю ему звонили из полиции и оставляли сообщение на автоответчике с просьбой явиться в участок, чтобы ответить на несколько вопросов. Он не пошел.

Конечно, рано или поздно они постучатся в дверь, но ему нужно было время, чтобы скрыть все следы своих преступлений. В первую очередь нужно было избавиться от краденых вещей, хранящихся в сарае на берегу.

— Нельзя их там больше держать, — сказал он по телефону Томми. — Вы должны все вывезти.

— О'кей, — безучастно произнес Томми. Хенрик не заметил, чтобы он нервничал. — Мы приедем в понедельник. В районе трех.

— И привезете бабки?

— Конечно, — ответил Томми. — Спокуха, парень.

Во вторник было Рождество, поэтому в понедельник Хенрик закончил работать уже в два и сразу поехал к сараю в Энслунде.

По радио метеорологи обещали сильный ветер и снег и давали штормовое предупреждение на Балтике. Это удивило Хенрика, потому что, глядя по сторонам из машины, он находил погоду хорошей; только далеко на горизонте виднелись серые тучи, но к тому времени, как они достигнут острова, он уже будет дома.

Внизу у моря было по обыкновению безлюдно. Припарковав машину рядом с белой лодкой, Хенрик вышел и огляделся по сторонам. В прошлые выходные он был здесь с Камиллой. Ей очень хотелось заглянуть в сарай, и только каким-то чудом Хенрику удалось ее отговорить. Вместо этого они вытащили лодку из воды, погрузили на лодочный прицеп и закрепили и прибрались рядом с сараем. Они тогда не успели накрыть лодку брезентом, и Хенрик собирался сделать это сейчас. Вдохнув аромат водорослей, он на секунду подумал о дедушке и начал состыковывать прицеп с машиной. Закончив, Хенрик пошел в сарай, где ему впервые пришла в голову идея припрятать что-нибудь для себя. В сарае было много больших и маленьких предметов, украденных Хенриком и его подельниками. Вряд ли братья их пересчитывали. Они не заметили бы пропажу одной или двух ценных вещей.

Лодка Хенрика не была зарегистрирована, поэтому он мог спокойно поставить ее в съемном гараже в Боргхольме и хранить там награбленное.

Решение было принято быстро. Он взял пару ваз — в ломбарде за них дали бы пятьсот крон — и отнес в лодку.

На улице пошел снег. Белые хлопья мягко опускались на землю. Спрятав вазы под брезент, Хенрик вернулся в сарай и прихватил ящик с выдержанным виски. Под конец он взял еще с десяток мелких предметов и спрятал под сиденьями в машине. Хенрик тщательно расправил брезент, чтобы он полностью покрывал лодку и все внутри нее, и закрепил веревкой.

Готово.

Снег продолжал идти, покрывая землю тонким белым покрывалом.

Вдали показался черный фургон. Через минуту братья Серелиус остановились рядом с машиной Хенрика. Хлопнула дверца. Потом другая.

— Привет, Хенрик!

Братья широко улыбались. Одеты они были тепло: черные куртки, зимние ботинки и шерстяные охотничьи шапки.

Томми к тому же поверх шапки надел лыжные очки, словно он собрался на горнолыжный курорт. На плече его висело ружье.

Братья были под кайфом. Это было видно по расширенным зрачкам. Никаких сомнений. К тому же у Томми дрожал подбородок и вся шея была расцарапана. Дело плохо.

— Заехали поздравить тебя с Рождеством, дружище! — громко сказал Томми.

Не дождавшись ответа, он расхохотался.

— Ну и вещи забрать, конечно, — прибавил он, все еще хохоча.

— Вещи, — повторил Фредди.

— Добычу, — уточнил Томми.

— А бабки? — спросил Хенрик.

— Конечно. Разделим по-братски. — Томми улыбался во весь рот. — Ты что, думаешь, мы воры?

Это была старая шутка, и Хенрик натянуто улыбнулся, хотя ему было совсем не смешно. Они даже не обсудили, как будут делить награбленное. Но Фредди уже скрылся в сарае. Через секунду он вышел с телевизором в руках.

— Вот именно — по-братски, — сказал Хенрик.

Томми подошел к прицепу.

— Вот решил убрать лодку на зиму, — пояснил Хенрик. — Вы поедете дальше?

— Да… В Копенгаген. Но сперва обчистим тот дом у маяка. — Томми указал рукой на север. — Сопрем картины, о которых говорил Алистер. Ты с нами?

Хенрик покачал головой:

— Нет, я не успею. Мне надо еще завезти домой лодку.

Фредди уже поставил телевизор в фургон и снова исчез в сарае.

— Ну-ну, — произнес Томми, все еще изучая прицеп. — Где ты ее собираешься хранить? За мастерской в Боргхольме? — Он дернул за брезент и спросил: — А ее там никто не тронет?

— Нет, там безопасно, — ответил Хенрик.

Он услышал, как гулко бьется его сердце. Надо было лучше завязать брезент. Чтобы отвлечь Томми от прицепа, Хенрик сменил тему, сказав:

— Знаешь, что я видел тут осенью?

— Нет.

Томми все еще разглядывал прицеп.

— Это было в октябре, — продолжил Хенрик. — Я был тут и занимался лодкой, когда увидел моторку, идущую с севера. Она причалила к дамбе на Олуддене. Я видел мужчину за штурвалом. А вечером женщину из Олуддена нашли мертвой на том же самом месте, где стояла лодка. Я много об этом думал.

Он говорил быстро, слишком быстро. Но, по крайней мере, это заставило Томми повернуться.

— О ком ты говоришь? — спросил он.

— О женщине с хутора. Катрин Вестин, которой я делал полы летом.

— Олудден… Куда мы собираемся… Так ты говоришь, что видел убийство?

— Нет, только моторную лодку. Но это выглядело подозрительно, потому что сразу после этого нашли труп.

— Вот черт, — сказал Томми, но видно было, что рассказ Хенрика не произвел на него никакого впечатления. — Ты кому-нибудь рассказал об этом?

— Кому? Копам, что ли?

— Не… Они бы тебя спросили, чем ты тут занимался. А если бы еще в сарай заглянули, то тебе была бы крышка.

— Нам, — уточнил Хенрик.

Томми снова повернулся к прицепу с лодкой и проговорил:

— Фредди по дороге рассказал одну занятную историю…

— Какую?

— О парне и девушке… Они были в отпуске в США и остановились в лесу передохнуть. И там им попался скунс. Они никогда раньше не видели скунса и решили, что он очень милый. Девушка сразу пожелала взять его домой в Швецию, но парень сказал, что таможня не пропустит дикое животное. Тогда девушка сказала, что спрячет его в трусах. «А это идея, — сказал парень. — Но что мы будем делать с запахом?»

Томми сделал театральную паузу и почесал шею. После чего прибавил:

— «А что с запахом? — ответила девушка. — От скунса тоже пахнет».

И расхохотался. Затем резко повернулся и взялся за брезент.

— От скунса тоже пахнет, — повторил он.

Хенрик поднял руку:

— Погоди…

Но Томми его не слушал. Он рванул брезент в сторону, открывая спрятанные Хенриком вещи.

— Ха, — выдохнул Томми, разглядывая предметы в прицепе. Затем показал на землю: — Ты забыл про следы на снегу, Хенке. По ним видно, что ты тут с полчаса бегал туда-сюда.

Хенрик покачал головой:

— Я взял пару вещей.

— Пару? — Томми развернулся и пошел к нему.

Хенрик отшатнулся.

— И что? — крикнул он. — Я имею на это право. Я планировал каждую поездку, я прятал награбленное, а вы только…

— Хенке, — остановил его Томми, — ты слишком много болтаешь.

— Я болтаю? Ты….

Но Томми не дал ему закончить. Удар пришелся в живот, и Хенрик покачнулся. Позади него был большой камень, и он опустился на него, уронив голову на грудь.

Куртка была прорвана насквозь. Томми быстро обыскал карманы Хенрика и вынул ключи от машины.

— Сиди тихо, или зарежу, — процедил он сквозь зубы.

Хенрик не двигался. Боль накатывала на него волнами. Он согнулся пополам, и его стошнило.

Томми отошел от него на пару шагов, поправил ружье на плече и сунул в задний карман отвертку.

Хенрик закашлялся и приподнял голову:

— Томми…

Тот покачал головой:

— Ты что, правда думаешь, что нас зовут Томми и Фредди? Это только кликухи.

Силы покидали Хенрика. Он сидел на камне, не в состоянии говорить.

Фредди продолжал загружать награбленное в фургон. Наконец он захлопнул дверцу и сказал:

— Готово.

— Хорошо. — Томми выпрямил спину, почесал щеку и, бросив взгляд на Хенрика, сказал: — Придется тебе назад ехать на автобусе. Или что у вас тут ходит? Лошади с повозками?

Хенрик не ответил. Он молча сидел на камне и смотрел на братьев. Фредди спокойно сел за руль грузовика, а Томми уселся в «сааб» Хенрика.

Они украли его машину и его лодку, а он не мог ничего сделать — только смотреть, как машины исчезают за поворотом.

Наконец он отнял руку от живота и увидел, что ладонь была в крови.

Но крови не так уж и много, решил Хенрик. Однажды он сдавал кровь в Боргхольме, и тогда из него выкачали пол-литра. По сравнению с тем случаем сейчас у него просто царапина. А стошнило его, скорее всего, от шока.

Все не так страшно, как кажется. Усилием воли Хенрик заставил себя подняться с камня. Боль пронзила живот, но Хенрик мог идти. Кажется, печень не была задета. С моря дул холодный ветер. Хенрик подумал о том, как его дед умер здесь в одиночестве, но отмел эти мысли. Прижимая руку к животу, он пошел к сараю. Дверь была открыта, и он остановился на пороге.

В сарае было пусто. Томми и Фредди забрали все, даже старую лампу. Может, теперь пришла их очередь слушать стук по ночам. Тяжело дыша, Хенрик вошел внутрь и прошел к столярному столу. Там лежал старый топор дедушка Алгота, а в углу стояла коса. Прихватив топор и косу, Хенрик снова вернулся на улицу.

Замок упал в снег, и Хенрику не удалось его найти, поэтому он просто притворил за собой дверь и пошел через снег к берегу, прочь от дороги. Склонив голову, он шел навстречу ветру. Теплая куртка и шапка защищали от холода, но открытые части тела буквально обжигало ледяным ветром.

Хенрик продолжал идти.

Братья Серелиус, или как там их на самом деле зовут, ранили его в живот и украли его машину. Но они сказали, что собираются в Олудден. Там он их и найдет.

28

Тильда звонила в дверь Хенрика Янсона в Боргохольме. Звонила долго и настойчиво. Она стояла перед дверью подозреваемого вместе с Матсом Торстенсоном, коллегой из боргохольмского участка.

До рождественского сочельника оставался всего один день, и с Хенриком следовало давно уже разобраться, но в участок он так и не явился, хотя она несколько раз звонила ему домой. Поэтому пришлось ехать за ним лично, чтобы отвезти в участок.

В квартире было тихо. Тильда снова позвонила, но никто так и не открыл. Она прижилась ухом к двери, прислушалась, потом подергала ручку. Заперто.

— В отъезде, — предположил Торстенсон. — Празднует Рождество с родителями.

— Его начальник сказал, что Хенрик сегодня на работе и что у него короткий день.

Она снова позвонила в дверь, и в эту минуту хлопнула дверь в подъезде и послышались шаги на лестнице. Тильда и Торстенсон одновременно обернулись, но это была девушка; половину ее лица скрывал красный вязаный шарф, в обеих руках она несла пакеты с подарками. Бросив взгляд на полицейских, она направилась к двери напротив, но Тильда преградила девушке дорогу, сказав:

— Мы ищем твоего соседа… Хенрика. Ты не знаешь, где он?

Девушка взглянула на соседскую дверь:

— На работе?

— Мы там уже были, — быстро произнесла Тильда.

Девушка задумалась.

— Может, в сарае, — наконец сказала она.

— А где этот сарай? — спросила Тильда.

— Где-то на восточном берегу… Он приглашал меня летом купаться, но я отказалась.

— Спасибо за помощь, — кивнула Тильда. — Счастливого Рождества.

Девушка тоже кивнула и со вздохом посмотрела на пакеты с подарками.

На часах была половина третьего, но небо уже посерело, а температура опустилась до десяти градусов ниже нуля.

— Моя смена заканчивается через пятнадцать минут, — сообщил Торстенсон, открывая дверь машины. — Потом мне нужно в центр за подарками.

Он бросил взгляд на часы. В мыслях он уже был дома с семьей и пил глёгг перед телевизором.

— Я только позвоню, — сказала Тильда.

Ее тоже ждал пятидневный отпуск, но она не могла перестать думать о Хенрике Янсоне. Сев в машину, Тильда снова позвонила начальнику Хенрика и узнала, что его сарай находится в Энслунде к югу от Марнэса. Недалеко от Олуддена.

Тильда посмотрела на коллегу:

— Я отвезу тебя в участок, а потом заеду в Энслунде. Это недалеко.

— Я с тобой, если хочешь, — сказал Торстенсон.

Он был хорошим парнем и наверняка искренне предлагал помощь, но Тильда все равно покачала головой:

— Спасибо, но в этом нет необходимости. Если Янсон там, я отвезу его в участок. А если нет, то тоже отправлюсь за подарками.

— Веди машину осторожно. Надвигается снежная буря, — предупредил Торстенсон.

— Я знаю, и у меня зимняя резина.

Тильда завезла коллегу в участок и собиралась уже отъезжать, когда в дверях снова показался Торстенсон. Он энергично махал ей рукой. Опустив окно, Тильда высунула голову:

— В чем дело?

— К тебе гости.

— Гости?

— Твой преподаватель.

— Преподаватель?

Ничего не понимая, Тильда заглушила мотор, вышла из машины и вошла в участок. За стойкой ресепшн было пусто: большинство полицейских уже ушли на каникулы. В окнах горели фонарики.

— Я успел! — крикнул Торстенсон широкоплечему мужчине, сидевшему в кресле в комнате ожидания. Мужчина был одет в серую рубашку поло и зимнюю куртку; он улыбнулся Тильде, когда та вошла.

— Я был неподалеку, — сказал он, поднимаясь. В руках у него был сверток, перевязанный лентой. — Хотел только пожелать счастливого Рождества.

Это был Мартин Альквист.

Тильда попыталась изобразить улыбку.

Мартин уже широко улыбался.

— Не хочешь выпить кофе? — предложил он.

— Спасибо, но я немного занята.

Тильда взяла сверток — на ощупь он напоминал коробку конфет, — кивнула Матсу Торстенсону и вышла на улицу. Мартин последовал за ней. Тильда резко обернулась. Больше не было нужды притворяться.

— Что, черт возьми, ты делаешь? — с раздражением сказала она.

— В смысле? — удивился Мартин.

— Звонишь все время, даришь подарки… Зачем?

— Я только хотел узнать, как ты себя чувствуешь.

— Хорошо. Можешь ехать домой… К жене и детям. Скоро сочельник.

Он продолжал улыбаться.

— Я все устроил, — произнес он. — Сказал Карин, что переночую в Кальмаре и вернусь завтра утром.

Мартина всегда волновало только одно — чтобы его не уличили во лжи.

— Вот и прекрасно, — кивнула Тильда. — Поезжай в Кальмар.

— Но я хочу остаться здесь, на Эланде, — вскинув брови, сказал Мартин.

Тильда вздохнула и пошла к машине. Открыв дверцу, бросила подарок на заднее сиденье и сказала:

— У меня нет времени на разговоры. Нужно найти одного парня.

Сев в машину, она завела мотор и поехала прочь.

Через пару минут увидела в зеркале заднего вида синюю «мазду». Мартин ехал за ней следом.

Тильда пожалела, что не прогнала его еще на парковке.

К восточному побережью Тильда добралась только к четырем. Уже стемнело, небо было серо-черным, и снег шел безостановочно. Белые хлопья больше не кружили в воздухе, плавно опускаясь на землю: они ударялись в окна машины и налипали на зеркала.

Она свернула к Энслунде. Позади нее все еще виднелась машина Мартина.

В свете фар Тильда увидела следы шин на снегу перед ней, но там, где дорога заканчивалась, было пусто. Только много следов на снегу — грубых ботинок или мужских сапог, — которые уже начало заносить снегом.

«Мазда» остановилась рядом.

Тильда надела фуражку и вышла из машины. Сильный ветер чуть не сбил ее с ног. В темноте это безлюдное место выглядело угрожающе. Волны зло бились о берег, разбивая лед и выбрасывая его на голый берег.

Мартин подошел к Тильде.

— Тот, кого ты ищешь, должен был быть здесь? — произнес он с сомнением. — В такую погоду?

Тильда только кивнула. Ей не хотелось с ним разговаривать.

Мартин решительным шагом направился к сараю. Видимо, он забыл, что он преподаватель, а не полицейский. Ничего не сказав, Тильда пошла за ним следом.

Подойдя ближе, они услышали неравномерный стук: это одну из дверей открывал и закрывал ветер. Следы вели к сараю.

Мартин прошел внутрь и сказал:

— Это его сарай.

— Видимо, да, — проговорила Тильда.

— Воры всегда боятся других воров и хорошо запирают двери. Раз Хенрик Янсон не закрыл свой сарай, значит, ему помешало что-то непредвиденное.

Она тоже зашла в сарай. Увидела столярный стол, старую сеть, удочки, инструменты.

— Никого нет дома, — веселым тоном произнес Мартин.

Тильда оставила его шутку без внимания. Молодую женщину привлекли яркие пятнышки на полу.

— Мартин! — громко сказала она.

Он повернул голову и тоже посмотрел на пол.

— Что ты думаешь?

Мартин наклонился.

— Свежая кровь, — констатировал он.

Тильда оглянулась по сторонам. Кого-то ранили. Возможно, выстрелом или ударом ножа. Но пострадавший смог отсюда уйти.

Тильда покинула сарай и пошла к морю; ветер почти сбивал ее с ног. На снегу виднелись следы. Они вели вдоль берега на север.

Тильда хотела было пойти по следам, но поняла, что это бесполезно: следы скоро занесет снегом.

Дойти отсюда можно было только до фермы Карлсонов и хутора Олудден. Хенрик Янсон, если это его следы, направился в одно из этих мест. Сильный порыв ветра чуть не сбил Тильду с ног. Она развернулась и пошла к своей машине.

— Куда ты? — крикнул Мартин.

— Секрет, — ответила молодая женщина, садясь в машину. Тильда включила двигатель и поехала, не проверяя, следует ли за ней Мартин. Связавшись с дежурной частью в Боргхольме, она сообщила о ранении в Энслунде и сказала, что едет на север. Никто не ответил. Снег тем временем усиливался. Тильда включила дворники, чтобы очистить ветровое стекло, и бросила взгляд на зеркало заднего вида: «мазда» с включенными фарами следовала за ней.

Тильда увеличила скорость и посмотрела в окно: снег превратился в сплошную бело-серую пелену, заслонявшую собой горизонт.

29

Йоаким стоял у окна в кухне и смотрел, как падает снег. Рождество обещало быть снежным. Он перевел взгляд на дверь в коровник. Дверь была закрыта, и дорожку к ней замело снегом. Йоаким не был в коровнике уже несколько дней, но мысли его постоянно возвращались к потайной комнате. Часовне для мертвых. Часовне со скамьями.

Там, на одной из скамей, среди писем и подарков, он нашел куртку Этель, которую так и оставил там лежать. Это Катрин ее туда положила. В этом не могло быть никаких сомнений. Она нашла комнату осенью и оставила куртку на скамейке, не сказав ничего Йоакиму. Он даже не знал, что куртка была у Катрин.

У его жены были от него секреты.

Только позвонив матери, он узнал, что это она послала куртку в Олудден. Раньше он думал, что Ингрид сложила все вещи покойной дочери в коробку и отнесла на чердак.

— Нет, я завернула ее в бумагу и отправила по почте Катрин… Это было в августе… — рассказала она по телефону.

— Но зачем?

— Катрин сама захотела. Позвонила летом и попросила одолжить куртку. Она хотела в чем-то убедиться и попросила прислать куртку по почте. Я так и сделала… Разве она не рассказывала тебе об этом? — прибавила Ингрид.

— Нет.

— Вы не разговаривали об Этель?

Йоаким молчал, не зная, что ответить. Ему хотелось сказать, что он и Катрин говорили обо всем, что они полностью доверяли друг другу, — но перед глазами стояло лицо Катрин в день смерти Этель.

Они обнимала Ливию, но на лице Катрин было написано облегчение, словно она радовалась тому, что произошло.

Когда за окном совсем стемнело, Йоаким принялся за приготовление рождественского ужина. Конечно, сегодня было только двадцать третье декабря, но для него было важно начать праздновать как можно скорее. То же было и в прошлом году. Сестра утонула в начале декабря, но это не помешало Йоакиму и Катрин отметить Рождество. Напротив, они накупили еще больше еды и подарков, и вся Яблочная вилла светилась огнями.

Но, разумеется, это не помогло. Он постоянно чувствовал незримое присутствие Этель. И каждый раз, поднимая бокал с безалкогольным сидром и чокаясь с Катрин, он думал о сестре. Смахнув слезы, Йоаким потянулся за книгой «Лучшее рождественское угощение» и отыскал нужный ему рецепт.

За окном было темно. Но в кухне ярко горели лампа и свечи на окне, и Йоаким ловко орудовал ножом и лопаткой. На сковороде жарились колбаски и фрикадельки. На столе уже были нарезанный сыр, тушеная капуста и теплые ребрышки. Йоаким подогрел окорок, почистил картошку и испек хлеб. На тарелки он выложил угря, селедку и красную рыбу, а в центр стола поставил любимые кушанья детей — жареную курицу и картошку фри.

Под стол Йоаким поставил мисочку с тунцом для Распутина. Когда все было готово и часы показывали пять, Йоаким позвал Ливию и Габриэля и объявил:

— Пора ужинать.

Дети подбежали к столу.

— Сколько еды! — воскликнул Габриэль.

— Это рождественский стол, — с улыбкой сказал Йоаким. — Берите тарелки и накладывайте то, что вам нравится.

Ливия и Габриэль так и сделали. Дети взяли по кусочку курицы с картошкой фри, добавили немного вареной картошки и соуса, но рыбу и капусту не тронули. Вместе с детьми Йоаким вышел в гостиную и сел за большой стол под хрустальной люстрой. Налив в заранее приготовленные бокалы сидр, он пожелал детям счастливого Рождества. Он ждал вопроса, почему на столе стоит четвертая тарелка, — но дети ничего не спрашивали.

Нет, он не верил, что Катрин вернется именно сегодня, но, глядя на ее место за столом, он представлял, что она там сидит, и от этого ему было легче.

Какое же Рождество без Катрин?

Точно так же каждое Рождество его мать ставила на стол тарелку для Этель.

— Папа, я могу теперь идти? — спросила Ливия через десять минут.

— Нет, — быстро ответил Йоаким. Тарелка дочери была пустой.

— Но я все доела.

— Посиди еще немного.

— Но я хочу смотреть телевизор.

— Я тоже! — сказал Габриэль, хотя в его тарелке оставалась еда.

— Там показывают лошадей, — настойчиво сказала Ливия, как будто это был очень важный аргумент.

— Посиди еще немного, — произнес Йоаким строже, чем намеревался. — Это важно. Мы же празднуем Рождество вместе.

— Ты глупый, — заявила Ливия. Йоаким вздохнул.

— Мы празднуем, — повторил он, но уже не так решительно.

Дети насупились. Но все-таки остались за столом. Наконец Ливия встала и пошла за добавкой. Габриэль поспешил за ней. Оба вернулись с фрикадельками.

— Там столько снега, — заметила Ливия. Взглянув в окно в гостиной, Йоаким увидел сплошную стену из снега.

— Хорошо, — кивнул он. — Можно будет кататься на санках.

К Ливии вернулось хорошее настроение. Лошади были забыты, и Ливия с Габриэлем начали обсуждать подарки. При этом они игнорировали четвертый стул за столом и даже не упоминали лишний подарок под елкой. Только Йоаким не мог отвести от стула взгляда.

Чего он ждал? Что дверь откроется и войдет Катрин?

Старинные часы на стене пробили половину шестого. За окном была темнота. Прожевав последнюю фрикадельку, Йоаким посмотрел на Габриэля и увидел, что у сына слипаются глаза. За вечер он съел больше обычного и теперь клевал носом, готовый заснуть прямо в гостиной.

— Габриэль, не хочешь сейчас вздремнуть? — спросил Йоаким. — А потом вечером ляжешь спать попозже?

Габриэль кивнул, но потом, подумав, добавил:

— А мы поиграем? Мы с тобой? И с Ливией.

— Конечно, — ответил Йоаким.

Он понял, что сын не помнит Катрин. Йоаким и сам не помнил ничего из своих первых лет жизни, но все равно было странно, что Габриэль так быстро забыл маму.

Задув свечи, Йоаким убрал еду в холодильник, а потом отвел Габриэля в спальню. Ливии спать не хотелось. Она хотела смотреть на лошадей, и Йоаким отнес телевизор к ней в комнату.

— Я на минутку выйду, — сказал он.

— Куда? — удивилась Ливия. — Ты не хочешь смотреть на лошадей?

Йоаким покачал головой и сказал:

— Я скоро вернусь.

Зайдя в гостиную, он взял подарок Катрин из-под елки и отправился в прихожую, где тепло оделся и положил в карман фонарик. Теперь все готово.

В прихожей он остановился перед зеркалом и посмотрел на свое отражение. В комнате было темно, но все равно ему показалось, что сквозь него просвечивают очертания комнаты. Он выглядел как привидение. Один из духов Олуддена. Он перевел взгляд на английские обои и старую соломенную шляпу на стене, символизировавшую жизнь в деревне. И внезапно все показалось ему таким бессмысленным. Зачем только он и Катрин ремонтировали все эти квартиры одну за другой. Каждое их новое жилище было больше предыдущего, и стоило им закончить один ремонт, как они тут же принимались за другой, уничтожая все следы жильцов, обитавших там прежде. Зачем?

Его мысли прервал какой-то звук. Повернув голову, Йоаким увидел на коврике перед дверью Распутина.

— Хочешь на улицу?

Йоаким вышел на веранду, но кот остался в доме. Мяукнув, Распутин скрылся в кухне. Ветер был таким сильным, что окна в застекленной веранде дрожали.

Открыв дверь, Йоаким поразился силе ветра, сбивавшего с ног. Снежинки были больше похожи на острые иголки, впивавшиеся в открытые участки тела. Прищурившись, Йоаким устремил взор на море. Никогда еще он не видел его таким черным. Тучи нависали низко над водой, и снежная пелена стирала все контуры, превращая пейзаж в смешение темных тонов.

Приближался шторм.

Йоаким пошел по дорожке к коровнику. Он вспомнил предостережение Герлофа о том, что в бурю легко заблудиться, но до коровника было всего несколько метров, и снег был не таким сильным, чтобы не увидеть дом.

Дойдя до коровника, Йоаким потянул на себя дверь.

Внутри было пусто.

Внезапно отблеск света привлек его внимание, и Йоаким повернул голову. Это был свет маяка. Йоакиму было видно красное мигание наверху южной башни.

Йоаким вошел внутрь коровника, подталкиваемый в спину ветром. Он поспешил закрыть за собой дверь. Нащупав рукой выключатель, Йоаким щелкнул им, и сарай осветился бледным желтым светом, не разгонявшим темные тени, укрывшиеся в углах.

Снаружи бушевал ветер, но крепкие стены стояли прочно. Эта постройка выдержала много штормов. Вверху на сеновале была стена с именем Катрин, но Йоаким пошел прямо к каменной стене, в которой, как он теперь знал, было отверстие.

Опустившись на пол, он прополз в узкое отверстие, зажав в одной руке фонарик, а в другой — подарок для Катрин.

Оказавшись по другую сторону стены, Йоаким поднялся на ноги и включил фонарик. Свет был слабым — пора менять батарейки, подумал Йоаким, — но лестницу можно было различить.

Йоаким заколебался. К острову приближался шторм, и Ливия с Габриэлем были одни в доме. Но Йоаким все же поднял ногу и поставил на первую ступеньку. Во рту у него пересохло, но не от страха, а от предвкушения. Шаг за шагом приближался он к черному отверстию в потолке. Он чувствовал, что находится именно там, где нужно. Рядом с Катрин.