Ночной шторм

Давидсон наполнил стакан.

— Точно не хочешь? — спросил он меня.

При виде моих презрительно поджатых губ он делает глоток, ставит стакан на стол и причмокивает. Видимо, в голове он прокручивает много вещей, которые он хотел бы со мной сделать, — но уже поздно. Живот его свело резкой болью. Я вижу, как он дергается, наклоняется вперед и прижимает руки к животу.

— Черт, — бормочет рыбак.

На лице его появляется гримаса страха. Он снова дергается, словно понимая, что произошло.

— Черт, — повторяет он. — Я думаю…

Рагнар замолкает, отводит взгляд, и тут все тело его сотрясает судорога.

Я сижу и молча смотрю на него. Мне нет нужды спрашивать, как он себя чувствует, — потому что я уже знаю ответ: яд начал действовать.

— В бутылке был не самогон, Рагнар, — говорю я наконец.

Рагнару больно. Он делает шаг назад, натыкается на стену и сползает на пол, стискивая зубы.

— Я налила туда кое-что другое, — прибавляю я.

Давидсон поднимается на ноги и идет к двери мимо меня. Внезапно ко мне возвращаются силы.

— Убирайся! — кричу я ему вслед. Хватаю пустую канистру и бью его по спине. — Прочь!

Рагнар идет к выходу. Я бегу за рыбаком. Вижу, как он идет к забору, открывает калитку и идет вниз к морю.

Южная башня мигает кроваво-красным глазом, северная погасла.

В темноте я вижу у дамбы моторную лодку Рагнара. Я могу его остановить, но я просто стою и смотрю, как он пытается отвязать веревку, замирает, нагибается. Его рвет прямо в воду.

Рагнар выпускает веревку из рук, волны подхватывают лодку и уносят прочь от дамбы. Он не пытается спасти лодку, ему слишком плохо. Бросив на нее прощальный взгляд, он поворачивает назад.

— Рагнар! — кричу я.

Если он попросит меня о помощи, я помогу ему, но он меня не слышит. Не останавливаясь, рыбак ступает на берег и идет на север в сторону дома. Еще через пару минут он скрывается в темноте.

Я возвращаюсь в дом для прислуги к Торун. Она как обычно сидит на стуле у окна.

— Мама, привет! — говорю я.

Не поворачивая головы, она спрашивает:

— Где Рагнар Давидсон?

Я со вздохом отвечаю:

— Ушел. Он был здесь… Но уже ушел.

— Он выбросил картины?

Затаив дыхание, я смотрю на Торун.

— Картины? — переспрашиваю я со слезами на глазах. — Откуда ты знаешь?

— Рагнар сказал, что выбросит их.

— Нет, мама, — отвечаю я. — Они в чулане. Принести?..

— Лучше бы он их выбросил.

— Что? Что ты говоришь?

— Я попросила Рагнара бросить их в море.

Проходит несколько секунд, прежде чем я понимаю, что она сказала, — и у меня внутри что-то лопается и по телу разливается едкая жидкость. Я бросаюсь к Торун.

— Ну и сиди здесь, чертова старуха! — кричу я. — Сиди здесь до самой смерти! Чертова слепая…

Я отвешиваю ей пощечину за пощечиной, и Торун покорно принимает удары. Она все равно не может защититься, потому что ничего не видит.

Я бью и бью мать по лицу. Шесть, семь, восемь, десять… На двенадцатой пощечине моя рука останавливается. В тишине слышно только мое прерывистое дыхание и свист ветра за окном.

— Почему ты оставила меня с ним? — спрашиваю я. — Ты же слышала, как от него воняет? Видела, как там было грязно? Ты не должна была оставлять меня одну с ним, мама!..

И, помолчав, добавляю:

— Но ты была слепа уже тогда.

После этого я больше не могла оставаться на Олуддене, Я уехала с хутора и больше не вернулась. С Торун я перестала общаться. Я устроила так, чтобы ее забрали в дом престарелых, но мы никогда больше не виделись. На следующий день пришли новости о том, что паром между Эландом и материком потерпел крушение. Несколько пассажиров утонули в ледяной воде. Среди них был Маркус Ландквист. Еще одной жертвой шторма был рыбак Рагнар Давидсон, которого нашли на берегу мертвым. Я не чувствовала вины за его смерть. Я вообще ничего не чувствовала.

Мне кажется, в доме для прислуги никто больше не жил после нас с Торун. И мне кажется, даже в жилом доме никто не жил больше двух месяцев летом. Стены его насквозь пропитались горем, отпугивая новых жильцов.

Шестью неделями позже, уже переехав в Стокгольм, чтобы поступать в школу живописи, я обнаружила, что беременна.

Катрин Лунный свет Рамбе родилась через восемь месяцев. Она была первым из моих детей, и у нее были глаза отца.

36

— Эй! — крикнул Хенрик человеку на снегу. — Вы в порядке?

Идиотский вопрос. Человек лежал в снегу неподвижно с залитым кровью лицом. Хенрик моргнул. Все случилось слишком быстро. Он думал, что это братья Серелиус, и, когда один из них открыл дверь, опустил занесенный топор. Но не лезвием, а обухом вниз, это он точно помнил.

Внезапно в свете уличного фонаря он увидел, что в снегу перед ним лежит женщина.

В паре метров от нее стоял мужчина; он тут же рванулся вперед и упал на колени в снег рядом с женщиной.

— Тильда! — закричал мужчина. — Тильда, очнись!

Женщина попыталась приподнять голову. Хенрик вышел на крыльцо и прищурился, стараясь рассмотреть женщину в темной униформе. Полиция. Женщина упала прямо в сугроб, и из ее носа и рта кровь тонкой струйкой стекала в снег. Хенрику на мгновение показалось, что все вокруг замерло.

Только снег продолжал падать крупными хлопьями.

Боль в животе Хенрика вернулась и теперь пульсировала с новой силой.

— Эй! — произнес он. — Как вы?

Никто не ответил, но мужчина поднял выроненный Хенриком топор и шагнул к крыльцу.

— Брось его! — крикнул он Хенрику, поднимаясь на ступеньку.

Позади мужчины женщина закашлялась, и ее начало рвать кровью в снег.

— Что? — непонимающе произнес Хенрик.

— Брось, я сказал.

Только тут Хенрик понял, что мужчина имеет в виду нож. Хенрик по-прежнему сжимал его в руке и не хотел его отпускать. Братья Серелиус поблизости, ему нужно чем-то себя защитить.

Женщину больше не рвало. Она осторожно поднесла руку к лицу, ощупывая нос. Кровь уже начала застывать на морозе, превращая лицо в черную маску.

— Как тебя зовут? — крикнул мужчина.

Женщина подняла голову и громко сказала, стараясь перекричать ветер:

— Хенрик! Хенрик Янсон.

Ей три раза пришлось крикнуть, прежде чем мужчина услышал имя.

— Брось нож, Хенрик! — сказал он. — И мы поговорим.

— Поговорим?

— Ты виновен в ограблении, Хенрик, — продолжала женщина. — Ограблении со взломом. И нанесении телесных повреждений. И вандализме.

Хенрик ничего на это не сказал. Он слишком устал. Сделав шаг назад, он покачал головой:

— Это все Томми и Фредди.

— Что?

— Это все эти чертовы братья, — добавил Хенрик едва слышно. — Я только их сопровождал. Это было совсем не так, как с Могге… Я и не думал…

Внезапно что-то просвистело у него прямо над ухом. Как пуля, прорезавшая воздух. Хенрик обернулся и увидел в окне веранды отверстие с неровными краями.

«Неужели это шторм? Может, это шторм разбил окно? Или в меня стреляли из пистолета? Но у полицейского в руках вроде не было пистолета», — в отчаянии подумал Хенрик. Но, выглянув в разбитое окно, он увидел, что у коровника кто-то стоит, держа наперевес предмет, похожий на ружье. Хенрик пригляделся. Несмотря на густой снег, он тут же узнал старый маузер.

Возле коровника стоял Томми в черной маске грабителя. Он что-то крикнул, вскинул ружье, и оно дернулось у него в руках. Один раз. Еще один. И тут же мужчина, стоявший перед Хенриком, пошатнулся и скатился по ступенькам вниз.

37

Тильда видела, как Мартина ранило.

Это было после того, как ее ударили топором. Она не потеряла сознание. Мозг бодрствовал и реагировал на все происходящие. Боль, падение, пистолет, выпавший из руки. Снежный сугроб, принявший ее в свои объятия. Сломанный нос. Горячая кровь во рту. Тильда лежала, не в силах пошевелиться после долгого блуждания в шторм.

«Для одного вечера достаточно, — подумала молодая женщина. — С меня хватит».

— Тильда!

Это над ней склонился Мартин. Позади него на крыльце она увидела мужчину. В руках у него был огромный нож, и мужчина что-то кричал, но Тильда не могла разобрать слов. Время остановилось. Она погрузилась в туман, из которого ее вырвал рвотный позыв. С трудом Тильда повернула голову, и ее вырвало кровью прямо в снег.

Откашлявшись, Тильда приподняла голову и попыталась собраться с мыслями. И в этот момент она услышала, как Мартин приказывает мужчине бросить нож.

На лестнице был Хенрик Янсон. Вор, которого они искали.

— Хенрик!

Тильда выкрикнула его имя несколько раз, одновременно стараясь припомнить, в чем его обвиняют. Но вместо ответа она услышала выстрел.

Он был произведен из коровника, находящегося напротив жилого дома. Послышался глухой щелчок, и в стекле рядом с Хенриком образовалось темное отверстие. Хенрик повернул голову и в недоумении уставился на дыру в стекле.

Мартин продолжал подниматься по ступенькам, говоря с преступником спокойно и уверенно, как он и учил в полицейской школе.

Тильда поняла, что они не слышали выстрела; она хотела предупредить об опасности, но не успела: раздались новые выстрелы. Она видела, как Мартин пошатнулся, колени его подогнулись, и он скатился по ступенькам и тяжело рухнул на снег в паре метров от нее.

— Мартин!

Он лежал ничком, и Тильда подползла к нему. Она расслышала слабый стон.

— Мартин?

«Дыхание, кровотечение, шок», — вспомнила Тильда. Много раз она слышала на занятиях по оказанию первой помощи раненым, что в подобных ситуациях следует делать.

Дыхание? Трудно было понять, но не похоже было, чтобы Мартин дышал.

Она расстегнула на нем куртку и окровавленную кофту и нашла то, что искала: отверстие от пули слева от позвоночника. Из раны обильно вытекала кровь. Неужели пуля задела артерию?

Раненому нельзя было лежать на улице, но Тильда не могла втащить Мартина в дом. И у нее не было времени. Сунув руку в карман, она вытащила пакет с бинтом.

— Мартин? — крикнула она, прижимая бинт к ране.

Никакой реакции. Глаза были открыты, но он не видел ее — Мартин был в состоянии шока.

Пульс не чувствовался.

Перевернув Мартина на спину, Тильда начала делать ему массаж сердца. Надавить. Подождать. Снова надавить. Безрезультатно. Мартин больше не дышал и не реагировал на массаж. Снег падал ему прямо в открытые глаза.

— Мартин?

Тильда сдалась. Упав рядом с Мартином в снег, она зарыдала.

Все не так. Мартин не должен был быть здесь. Не должен был за ней ехать.

Снова раздались выстрелы. Тильда пригнула голову.

Пистолет? Она уронила его, когда падала в снег.

«Зиг-Зауэр» черного цвета, и его не составит труда найти в снегу. Тильда начала торопливо рыться в сугробах вокруг себя.

К ней направлялся человек в черной шапке с прорезями для глаз и ружьем в руках. Он заметил Тильду в то же мгновение, как она заметила его, и что-то крикнул. Тильда молчала, продолжая шарить рукой в снегу. Наконец она нащупала что-то твердое и тяжелое, выскальзывавшее из пальцев. Тильда крепко сжала пистолет и вытащила из снега.

Стряхнув с дула снег, она сняла пистолет с предохранителя и направила на мужчину.

— Полиция! — крикнула она.

Мужчина в маске что-то сказал, но ветер унес его слова. До Тильды донеслось только что-то похожее на «убба-убба».

Мужчина замедлил шаг и пригнулся, но не остановился.

— Стой на месте! Опусти ружье на землю! — От страха ее голос превратился в жалобный писк. — Я буду стрелять!

И она выстрелила. Это был предупредительный выстрел в воздух, столь же жалкий, как и ее испуганный голос.

Мужчина остановился, но ружье не выпустил. Опустившись на колени в десяти метрах от Тильды, он поднял ружье и направил на нее. Тильда быстро нажала на спусковой крючок. Раздался выстрел. Мужчина бросился на землю, прячась за сугробом, и в это мгновение погас свет. Свет в окнах и фонарь погасли одновременно. Электричество отключилось, и хутор погрузился в темноту.

38

И Этель пошла. Вдоль темных тропинок между деревьями, спускавшихся к морю. Она шла вниз, где в черном зеркале моря отражался свет окон жилых домов и фонарей.

Там она послушно присела в тени лодочного сарая на причале и получила обещанную награду. Потом нужно было только повторить привычную процедуру — нагреть коричневый порошок в ложке, наполнить шприц и ввести иглу в вену.

Свобода.

Убийца терпеливо ждал, пока голова Этель опустится на грудь и сознание девушки отключится. Потом ему нужно было только подойти и столкнуть безжизненное тело с причала. Прямо в ледяную воду.

Йоаким обнаружил, что все еще сидит на скамье. В часовне было темно, но в слабом белом свечении, похожем на лунный свет, он различал деревянные балки, закопченное окошко и рисунок разверстой могилы Иисуса. За стеной все еще бушевал шторм.

И Йоаким был не один. Рядом сидела Катрин. Краем глаза он видел ее бледное лицо. За его спиной рассаживались по скамьям другие тени. Он слышал, как скрипят половицы и старые скамьи и как нетерпеливо ждут прихожане своей очереди получить благословение. За его спиной тени начали подниматься. Йоаким, повинуясь импульсу, тоже поднялся, но его не оставляло ощущение того, что он не должен был быть в часовне. Ему здесь не место. Особенно в эту ночь. В любую минуту его могут обнаружить.

— Вставай! — шепнул он. — Доверься мне!

Йоаким потянул Катрин за ледяные пальцы, заставляя встать, и наконец она повиновалась. Он услышал за спиной шаги. Тени начали собираться в узком проходе. Их было так много, что всем не хватало места. Комната все больше и больше заполнялась тенями.

У Йоакима не было иного выхода, кроме как стоять на месте, крепко сжимая ледяные пальцы жены.

В комнате стало холоднее, и он вздрогнул. За спиной шуршала одежда, половицы поскрипывали, тени медленно его окружали.

Йоаким понял, что им нужно было тепло. Благословенное тепло. Но им нужно было больше, чем Йоаким мог дать. Он почувствовал, как дрожит от холода. Тени тянулись к нему из темноты, вовлекая его в свой смертельный танец, и Йоаким не мог ничего поделать.

— Катрин, — прошептал он в отчаянии.

Но ее больше не было рядом с ним. Холодные пальцы выскользнули из его руки, и Катрин растворилась среди других теней в часовне.

— Катрин?

Ее больше не было. В отчаянии Йоаким вертел головой из стороны в сторону, пытаясь пробиться через окружавшую его толпу, но никто не отступил в сторону, чтобы дать ему дорогу.

Внезапно до него донесся какой-то звук с улицы, похожий на крик. И за ним несколько хлопков, как будто кто-то выстрелил из пистолета. Йоаким застыл на месте и прислушался. В часовне было тихо. Он больше не слышал ни шепота, ни скрипа шагов в проходе. Свет от лампы в коровнике, проникавший в щели между досками, внезапно погас.

«Отключили электричество», — догадался Йоаким. Он стоял один в полной темноте. Казалось, все его покинули и скрылись во тьме. Еще через минуту он увидел сквозь щели в стене дрожащий желтый свет, быстро набиравший силу.

39

Тильда несколько раз закрыла и открыла слипшиеся от снега веки, скатала снежок и прижала его к сломанному носу. Потом осторожно поднялась на дрожащих ногах, не выпуская из руки пистолет. Голова у нее раскалывалась, нос горел, но ей удалось встать.

Двор погрузился в темноту. Тильда видела только очертания сугробов, за которыми как темный собор возвышался коровник. Электричество отключили. Должно быть, не только на хуторе, но и на всем северном Эланде. Это уже случалось раньше, когда сломанные штормом деревья падали на провода.

В паре метров от нее неподвижно лежал Мартин. Лица его не было видно, но безжизненное тело уже начал засыпать снег. Достав из кармана мобильный телефон, Тильда набрала дежурную часть. Номер был занят. Она попробовала связаться с участком в Боргхольме, но сигнал не проходил.

Спрятав телефон в карман, Тильда обвела взглядом двор. Мужчины, стрелявшего в нее, нигде не было видно. Она ответила на выстрел. Может, мужчина ранен.

Тильда перевела взгляд на крыльцо. Хенрик Янсон тоже исчез. Направляя пистолет на коровник, Тильда попятилась к крыльцу. Быстро поднялась по ступенькам, пригнувшись, и заглянула в открытую дверь. Первое, что она увидела на веранде, была пара мужских ботинок. Темная фигура в верхней одежде лежала на ковре, слышалось тяжелое дыхание.

— Хенрик Янсон? — спросила Тильда.

Через пару секунд последовал ответ:

— Да?

— Не двигайся, Хенрик, — приказала Тильда.

Она переползла через порог и направила пистолет на Хенрика. Тот лежал, не двигаясь, и не пытался скрыться. Одной рукой он держался за живот, другой вцепился в ковер.

— Ты ранен, Хенрик? — спросила Тильда.

— В живот… отверткой.

Тильда кивнула. Насилие. Ей хотелось завопить, но вместо этого она вышвырнула в снег нож Хенрика, потом быстро его обыскала. Больше оружия не было.

Вытащив из кармана последний стерильный бинт, она протянула его Хенрику.

— Там на улице Мартин, — прошептала она. — Его застрелили.

— Он тоже полицейский? — спросил Хенрик.

Тильда вздохнула:

— Да, он преподаватель из полицейской школы.

Хенрик вскрыл бинт, сказав:

— Идиоты.

— Кто, Хенрик? Кто застрелил Мартина?

— Томми и Фредди, — пробормотал он.

Тильда недоверчиво посмотрела на Хенрика, и он пожал плечами:

— Они так себя называют… Томми и Фредди.

Тильда вспомнила мужчин перед ипподромом.

— Так вы работаете вместе?

— Работали.

Хенрик приподнял кофту и, прикрепляя бинт к животу, заметил:

— Это Томми меня ранил.

— Какое у них оружие, Хенрик?

— Охотничье ружье. Маузер. Может, еще что-то.

Тильда наклонилась и помогла Хенрику прикрепить бинт. После этого приказала:

— Ложись на живот.

— Зачем? — с недоумением произнес Хенрик.

— Я должна надеть на тебя наручники, — ответила Тильда, отцепляя наручники от пояса.

Хенрик опешил.

— Если они тебя застрелят, то придут за мной, — наконец проговорил он. — У меня не будет ни единого шанса.

Подумав, Тильда прицепила наручники к поясу и сказала:

— Я вернусь.

Отвернувшись, она спрыгнула с крыльца и спряталась за сугробом. Бросив последний взгляд на Мартина, она начала ползти по снегу к коровнику. Тильде приходилось все время моргать, стряхивая снежные хлопья: она боялась вовремя не заметить преступников.

За большим сугробом в двух метрах от коровника она увидела вмятину в снегу в форме человеческого тела. «Отсюда он стрелял», — подумала Тильда. Приглядевшись, она не нашла следов крови. Значит, преступник цел и прячется в коровнике.

Безжизненное тело Мартина встало у нее перед глазами. Открытая дверь коровника зияла в паре метров от нее, но Тильда не решалась войти. Ей было страшно. Чуть правее виднелся другой вход — узкая дверь, окрашенная в черный цвет. Тильда медленно поползла к ней, чувствуя, как снег падает ей за шиворот и тает, стекая по шее на грудь.

Достигнув цели, Тильда взялась за ручку и потянула на себя. Полностью открыть дверь ей помешал сугроб. Тильда заглянула внутрь. Было так темно, что хоть глаза выколи. Электричество еще не включили. Подняв пистолет, она вошла внутрь.

Вжавшись в стену, Тильда прислушалась. Боль снова вернулась и обожгла переносицу. Тильда не знала, видно ее в темноте или нет.

Здесь шторм был не так слышен, как снаружи, — но весь дом словно ходил ходуном от сильного ветра. Толстые бревна поскрипывали вокруг нее. Через минуту Тильда начала двигаться, стараясь бесшумно ступать по полу. Перед ней возникла черная тень; Тильда уже готова была разрядить в нее пистолет, но в этот момент ботинок ее уперся в огромную шину. Над шиной Тильда разглядела капот с надписью «МакКормик».

Она наткнулась на старый трактор — ржавый монстр на колесах, простоявший здесь, должно быть, ни одно десятилетие. Обойдя его, Тильда увидела старые банки с краской и гору досок на полу. Наверно, здесь у них склад, подумала она, пытаясь припомнить, с какой стороны вошла в сарай.

Внезапно до нее донесся шум из другого конца сарая. Тильда резко обернулась, но никого не увидела. Хенрик сказал, что преступников двое, но у Тильды было ощущение, что их намного больше. Очень неприятное ощущение. Молодой женщине казалось, что сотни теней таятся в темноте и следят за каждым ее движением. Глаза уже привыкли к темноте, и она могла видеть противоположную стену.

Внезапно слева от нее что-то звякнуло. Еще через секунду в сарае стало светлее, и в стене рядом с собой Тильда увидела дверь в коровник. Это из-за нее проникал дрожащий желтый свет. Ощутив запах дыма, Тильда догадалась, что это за свет. Она бросилась к двери и заглянула в соседнюю комнату.

Огонь пылал у подножия крутой лестницы, ведущей на сеновал. В воздухе пахло керосином. Кто-то собрал в кучу посреди сарая старое сено и разбил об пол бутылку с керосином. Огонь набирал силу, и языки огня уже начали лизать ступеньки лестницы.

По другую сторону костра стоял крупный мужчина одних с Хенриком лет. В руках у него была черная шапка. Тильду он не заметил. Он стоял, неподвижно глядя на огонь; лицо его ничего не выражало. Рядом с ним лежала на полу картина в раме, но ружья нигде не было видно.

Тильда огляделась по сторонам. Убедившись, что никто за ней не следит, она сделала вдох и шагнула через порог, поднимая пистолет.

— Полиция! — крикнула она. — Не двигайся!

Мужчина посмотрел на нее с удивлением.

— Ляг на пол! — приказала Тильда. Пришедший в замешательство мужчина не двигался.

— Брат ищет выход, — пробормотал он.

Тильда продолжала движение. Она была в двух шагах от преступника. Он шагнул в сторону выхода, и Тильда прицелилась, крикнув:

— На пол!

Если он не послушается, что она будет делать? Стрелять? Тильда сама не знала, но продолжала целиться мужчине в голову.

— Ложусь, — кивнул тот и опустился на живот.

— Руки за спину!

Склонившись над мужчиной, Тильда отцепила от пояса наручники, одной рукой быстро соединила его запястья и защелкнула металлическими браслетами.

Теперь преступника можно было обыскать. В кармане у него были только нож и таблетки, много таблеток.

— Как тебя зовут? — спросила Тильда. Он помедлил немного и ответил:

— Фредди.

— Как твое настоящее имя?

— Свен, — неохотно сказал мужчина, но его ответ вызывал сомнение.

— Ладно, Свен, лежи и не двигайся!

Поднявшись на ноги, Тильда увидела, что огонь уже охватил почти всю лестницу, ведущую на сеновал.

Она огляделась. Под рукой не было ни огнетушителя, ни воды. Сняв с себя куртку, Тильда начала сбивать пламя, но безуспешно. Огонь словно стремился вверх навстречу шторму. Может, ей удастся сбросить лестницу на каменный пол? Тильда схватилась за лестницу и в это мгновение краем глаза уловила какое-то движение. Она резко обернулась. К ней приближался высокий мужчина в джинсах и свитере. Остановившись, он посмотрел на огонь, потом перевел взгляд на Фредди и затем на Тильду.

Она не сразу узнала Йоакима Вестина.

— Не могу потушить! — крикнула Тильда. — Я пыталась.

Йоаким кивнул. Он был совершенно спокоен, словно угроза пожара его нисколько не пугала.

— Снег, — сказал он. — Надо принести снег.

«Но откуда он появился?» — подумала Тильда.

Хозяин Олуддена был бледен, но совершенно спокоен. Непохоже было, что присутствие незваных гостей его хоть сколько-нибудь удивило. И даже вид огня его не взволновал.

— Я принесу, — прибавил Йоаким и направился к двери.

— Справитесь без меня? — спросила Тильда.

Он кивнул, не останавливаясь.

Тильда отошла от лестницы.

— Лежи здесь, — сказала молодая женщина Фредди. — Мне нужно найти твоего брата.

Тем не менее она задержалась на пороге, ожидая возвращения Йоакима. Через минуту он вернулся с полной снега лопатой.

Йоаким и Тильда кивнули друг другу, и Тильда вернулась в помещение, где находился трактор. За спиной она услышала шипение и треск, когда Йоаким накрыл пламя снегом.

Тильда подняла перед собой пистолет. В помещении было темно, но она чувствовала какое-то движение впереди, хоть и не могла ничего увидеть. Она шла вдоль северной стены; в стене были проделаны небольшие окошки, но их снаружи засыпало снегом. Внезапно перед Тильдой возникла дверь, и, войдя в нее, молодая женщина оказалась в другом помещении, еще большем и еще более холодном, чем те, где она уже побывала. Тильда замерла. Она остро ощущала чье-то присутствие. Прислушавшись, молодая женщина сделала шаг вперед. В ту же секунду раздался выстрел.

Тильда пригнулась, еще не понимая, попала в нее пуля или нет. В ушах у нее звенело. Она закашлялась. В помещении стало тихо. Отважившись наконец поднять глаза, Тильда увидела в пяти метрах от нее еще одну закрытую дверь. Эта дверь вела на улицу, но сейчас путь преграждал мужчина. Брат Фредди, Томми. Это мог быть только он. Мужчина сдвинул черную шапку на лоб, открыв бледное лицо, которое отдаленно походило на лицо Фредди.

В левой руке у преступника было охотничье ружье.

Тильда подняла пистолет и прицелилась.

— Опусти ружье! — громко сказала она.

Но Томми просто стоял в дверях, как будто спал. Правая рука его лежала на ручке двери, взгляд был опущен в пол, словно Томми собирался выйти, но что-то его остановило. И он был бледен. Бледен как привидение.

— Томми? — позвала Тильда.

Мужчина ничего не отвечал.

Наркотический психоз? Превозмогая страх, Тильда пошла навстречу убийце Мартина. Протянув руку, она осторожно отобрала у него ружье. Поставила на предохранитель и опустила ружье на пол рядом с собой.

— Томми? — сказала она после этого. — Ты можешь двигаться?

Стоило ей коснуться руки преступника, как тот пробудился к жизни. Он резко отшатнулся, ударив спиной дверь; та открылась, и Томми, потеряв равновесие, рухнул в сугроб. Мужчина тут же поднялся на ноги и побежал прочь. Тильда бросилась за ним. В десяти метрах впереди виднелись деревья.

— Томми! — крикнула она. — Стой!

Ее крик унес ветер, а мужчина продолжал бежать. Он стремительно пробирался через сугробы к лесу. Крикнув что-то через плечо, Томми скрылся среди деревьев.

Тильда сделала предупредительный выстрел в воздух и упала на колени. Сжимая пистолет дрожащими руками, она прицелилась.

Она знала, что нужно целиться в ноги, но не могла заставить себя стрелять в человека.

Томми бежал между невысокими деревьями. Снежный покров в лесу был тоньше, и мужчина постепенно ускорял шаг; через пять секунд он превратился в серую тень и исчез из виду.

Черт!

Тильда стояла, вглядываясь в темноту, но ничего не могла различить. Ветер продолжал бушевать на побережье, пальцы Тильды снова утратили чувствительность. Почувствовав это, молодая женщина повернулась к ветру спиной и вернулась в сарай. Подобрав охотничье ружье, она снова вышла на улицу. Ей не хотелось по пути к Йоакиму встретиться еще с кем-нибудь в темноте сарая. От холода и шока Тильда едва передвигала ноги, но продолжала идти.

40

С помощью снега Йоакиму удалось справиться с пламенем. Когда Йоаким затушил последний язычок огня, он увидел, что вся лестница обуглилась, а помещение заволокло едким серым дымом.

Откашлявшись, Йоаким опустился на корточки рядом с лестницей, по-прежнему сжимая в руках лопату для уборки снега.

Голова его словно опустела. У него не было сил думать, откуда взялись все эти незваные гости или о том, что случилось в потайной комнате. Герлоф Давидсон был прав: не стоило призывать призраков. Йоаким не помнил ничего из того, что случилось с ним вечером. Действительно ли там наверху он видел Катрин? И она в самом деле призналась, что убила его сестру?

Нет, Катрин этого не говорила.

Он взглянул на мужчину на полу. Йоаким понятия не имел, кто это и почему мужчина в наручниках, — но если это полицейские его сковали, значит, на то была причина.

Йоакиму показалось, что он снова слышит выстрелы на улице. Он напряг слух, но ничего больше не услышал. Тогда он обратился к мужчине на полу:

— Это ты развел огонь?

Через пару секунд он услышал ответ:

— Простите.

Йоаким со вздохом проговорил:

— Придется построить новую лестницу на сеновал…

Поднявшись, он внезапно вспомнил, что Ливия и Габриэль одни в доме.

Как он мог оставить детей одних?

Сбоку послышался звук открывающейся двери, и, повернув голову, Йоаким увидел Тильду Давидсон, всю в снегу. В одной руке у нее был пистолет, в другой — охотничье ружье. Тяжело дыша, молодая женщина грузно вошла внутрь и рухнула на пол.

— Он сбежал, — выдохнула она.

Фредди приподнял голову.

— Скрылся в лесу, — прибавила Тильда, принимая сидячее положение. — Но, по крайней мере, у него больше нет оружия.

— Я должен пойти к детям, — сказал Йоаким. — Вы в порядке?

Тильда кивнула, но осталась сидеть, уронив голову на грудь.

— Там кое-кто есть… двое мужчин, — прошептала она.

— Раненые?

— Один ранен, другой убит…

Йоаким больше не задавал вопросов. Когда он последний раз взглянул на молодую женщину, та уже достала мобильный и набирала номер. Выйдя наружу, Йоаким пошел к дому. Хутор уже не казался ему таким большим, как прежде. Казалось, под ударами ветра постройки съежились и столпились, как стая испуганных собак. Ветер сорвал с крыши часть черепицы, разбросав ее по двору.

Поднявшись на крыльцо, Йоаким открыл дверь. На полу в прихожей лежал мужчина. Мертвый? Нет, он просто спал. Стекла дрожали от порывов ветра, рамы тряслись, но не сдавались.

Йоаким зашел в дом и замер.

В коридоре раздавались какие-то звуки.

Хриплое дыхание.

Там была Этель.

Он чувствовал, что она стоит перед дверью в детскую. «Она пришла за своей дочерью», — догадался Йоаким. Этель пришла, чтобы забрать Ливию с собой. Йоаким не в силах был пошевелиться. Наконец он крепко зажмурился и открыл дверь.

Верь мне, мысленно произнес он, и вошел внутрь. В коридоре было пусто.

41

Тильда не помнила, как ей помогли подняться на веранду. По-прежнему было жутко холодно, но ветер начинал понемногу стихать. Это Йоаким Вестин расчистил от снега дорожку к дому и помог ей выбраться из коровника.

— Вы вызвали помощь? — спросил Йоаким.

Она кивнула:

— Они приедут, как только смогут, но не знают когда.

Они прошли мимо сугроба, из которого торчал край кожаной куртки.

— Кто это? — указав на него, сказал Йоаким.

— Его звали Мартин Альквист, — ответила Тильда и зажмурилась. Ее ждет много вопросов о том, что случилось этой ночью. Что пошло не так? Правильно ли она поступила, и можно ли было поступить иначе? И большинство из этих вопросов она задаст себе сама. Но сейчас у нее просто не было сил.

В доме было тихо.

Йоаким провел ее в большую комнату с печкой в углу, где на полу ее уже ждал застеленный матрас. В комнате было тепло, и Тильда с радостью опустилась на матрас. Нос ужасно болел, и дышать можно было только через рот, но Тильда так устала, что мгновенно погрузилась в сон. Время от времени она просыпалась от боли и страха, и ей казалось, что она снова в темном сарае, где к ней тянутся бледные руки с острыми когтями; потом Тильда снова погружалась в забытье, лишь отдаленно напоминавшее нормальный сон. Когда же она сможет расслабиться?.. На рассвете кто-то склонился над ней, и молодая женщина вздрогнула.

— Тильда? — услышала она голос Вестина.

Он медленно и четко, словно объясняя ребенку, прибавил:

— Ваши коллеги звонили, Тильда… Они скоро будут.

— Хорошо, — гнусаво произнесла она из-за распухшего носа. Потом зажмурилась и спросила: — А Хенрик? Хенрик Янсон. Он был на веранде. Как он?

— Нормально. Я его перевязал.

— А Томми? Он здесь?

— Нет, полиция собирается его искать.

Тильда кивнула и снова отключилась.

Через некоторое время ее разбудил шум мотора и голоса, но молодая женщина все равно не понимала, где находится. Снова раздался голос Йоакима:

— Машины не могут проехать, Тильда, они одолжили у военных транспортер.

Скоро комната заполнилась людьми, Тильду довольно грубо подняли с матраса и куда-то понесли. Она снова оказалась на холоде, но ветра больше не было, и по бокам от дорожки возвышались белые сугробы.

«Рождество», — подумала Тильда.

Дверь хлопнула. Потом другая. Молодую женщину положили на носилки в фургоне и оставили в покое.

Она огляделась и увидела рядом с собой на полу неподвижное тело в пластиковом мешке. Кто-то рядом закашлялся. Подняв голову, Тильда увидела на соседних носилках человека, укрытого серым покрывалом. Он шевелился. Мужчина лежал, отвернувшись лицом к стене, но она узнала одежду.

— Хенрик, — позвала Тильда.

Никакого ответа.

— Хенрик! — крикнула Тильда, и крик болью отозвался в ребрах.

— Что? — Мужчина нехотя повернул голову.

Наконец она рассмотрела его. Столяра и грабителя Хенрика Янсона. Он выглядел как обычный двадцатипятилетний парень. Только лицо у него было белее мела. Тильда набрала в грудь воздуха и выговорила:

— Хенрик, ты сломал мне нос своим чертовым топором!

Он молчал.

Тильда спросила:

— Что ты еще натворил?

Грабитель по-прежнему молчал.

— Здесь был смертельный случай осенью, — после паузы сказала Тильда. — Женщина утонула.

Хенрик зашевелился.

— Люди слышали шум моторной лодки у хутора, — продолжала Тильда. — Это твоих рук дело?

Хенрик открыл глаза.

— Это была не моя лодка, — ответил он.

— Не твоя? — переспросила Тильда. — Тогда чья же?

— Чужая лодка. Я ее видел.

— Вот как…

— Я все видел… В тот день, когда она умерла…

— Катрин Вестин, — вставила Тильда.

— …К ней приехали, — продолжал Хенрик. — На большой белой лодке, похожей на яхту.

— Ты ее раньше видел?

— Нет, она была больше, чем у меня: скорее яхта, чем лодка. Она причалила к дамбе, на которой кто-то стоял. Я думаю, это была Катрин.

— И?..

Тильда вдруг поняла, что больше не в силах произнести не слова.

— Я все видел, — повторил Хенрик.

Их глаза встретились.

— Поговорим потом, — сказала Тильда. — У нас будет много времени. Тебя ждет немало допросов.

Хенрик вздохнул. В фургоне снова воцарилась тишина. Тильде хотелось закрыть глаза и все забыть, особенно то, что случилось с Мартином.

— Ты что-нибудь слышала на хуторе ночью? — вдруг спросил Хенрик.

— Ты о чем?

Хлопнула дверца, раздался шум мотора, и машина начала движение.

— Стук? — прибавил Хенрик.

Тильда не поняла, что он имеет в виду, и ответила:

— Нет, я ничего не слышала.

— Я тоже, — сказал Хенрик. — Никакого стука. Я думал, это все лампа или планшетка. Но теперь все тихо…

Тильде показалось, что, несмотря на ранение и предстоящий арест, в его голосе прозвучало облегчение…

42

Наступило рождественское утро, но электричество так и не включили. Сугробы доставали до самых окон. Ночью на военном транспортере приезжали полицейские с собакой. Они обыскали все постройки на хуторе, но так и не нашли убийцу. Около трех часов полицейские уехали, увозя с собой Тильду и других, и только после этого Йоаким наконец лег спать и проспал несколько часов подряд.

Впервые в течение нескольких недель он спал спокойно и проснулся только в восемь утра. В доме было темно и тихо, но он зажег керосиновую лампу, а еще через час над морем поднялось солнце.

Еще через час в окна начал проникать свет: это солнце встало над морем, — однако, чтобы его увидеть, Йоакиму пришлось подняться на второй этаж и открыть окно.

Все побережье превратилось в бескрайнюю снежную пустыню с белыми дюнами, сверкающими на солнце и резко контрастирующими с глубокой синевой неба. Красные стены строений казались почти черными на фоне ослепительно-белого снега.

Арктическая тишина царила на хуторе. Даже ветра не было. Впервые за все время, что он был на острове, Йоаким наблюдал полное отсутствие ветра.

Шторм прошел, но оставил о себе на память метровую стену из снега и льда вдоль берега моря.

Йоаким проверил, на месте ли маяки. Он читал, что старые маяки часто падают во время штормов, — но башни, как и раньше, возвышались среди ледяных глыб.

Затопив печи, Йоаким разбудил детей.

— С Рождеством! — сказал он.

Дети уснули прямо в одежде на кровати Габриэля. Там он и нашел их вчера вечером, когда вернулся в дом. Тогда он не стал их будить, только накрыл покрывалом.

Йоаким ждал вопросов о том, что случилось ночью на хуторе, о выстрелах и чужих дядях, но Ливия только потянулась.

— Вы хорошо спали?

Девочка кивнула и сказала:

— Мама была здесь.

— Что?

— Она приходила, когда тебя не было.

Йоаким перевел взгляд с дочери на сына. Габриэль кивнул, словно подтверждая слова сестры.

Ливия, не лги, хотел сказать Йоаким, мама не могла быть здесь, но вместо этого он спросил:

— И что мама сказала?

— Сказала, что ты скоро придешь, — ответила Ливия. — Но ты не пришел.

Йоаким присел на край кровати.

— Теперь я здесь, — успокоил он детей. — Я больше никуда не уйду.

Йоаким разбудил Фредди, тихого молчаливого парня; ему не хватило места в транспортере, поэтому его оставили спать, приковав наручниками к батарее.

— Твоего брата так и не нашли, — сообщил Йоаким.

Фредди лишь устало кивнул.

— Что вы здесь искали?

— Все, что попадется. Дорогие картины…

— Картины Торун Рамбе? — с удивлением произнес Йоаким. — У нас здесь только одна. Так вы картины искали в коровнике?

— В доме была только одна, больше мы не нашли. И тогда мы пошли и подожгли коровник.

— Зачем? — спокойно спросил Йоаким.

— Не знаю.

— Но ты не собираешься больше делать глупости?

— Нет.

Йоаким, которому Тильда доверила ключ от наручников, решил проявить великодушие в рождественский день и освободил Фредди от наручников.

В одиннадцать снова зажегся свет, и грабитель устроился перед телевизором смотреть праздничную программу. Позднее Фредди должна была забрать полиция. С грустным видом он смотрел мультфильмы про Деда Мороза, танцы вокруг елки, кулинарные шоу и репортажи с заснеженных площадей.

Ливия и Габриэль присели рядом, но никто из них не произнес ни слова. Несмотря на молчание, атмосфера была расслабленная.

Сам Йоаким остался в кухне с тетрадкой, найденной в часовне рядом с курткой Этель. Целый час он читал рассказанные Мирьей Рамбе трагические истории, связанные с Олудденом, включая ее собственную.

В конце тетради было несколько чистых листов, а за ними шли еще несколько, исписанных другим почерком, непохожим на почерк Мирьи.

Приглядевшись, Йоаким узнал почерк жены. Она писала неряшливо, словно впопыхах, но слова можно было разобрать. Йоаким прочитал то, что написала Катрин, несколько раз подряд, пытаясь понять смысл.

В двенадцать Йоаким приготовил всем праздничную кашу. Телефон уже работал, и сразу после ланча раздался первый звонок. Это был Герлоф Давидсон.

— Теперь вы знаете, что такое настоящий шторм, — сказал старик.

— Да, теперь знаем, — согласился Йоаким, вспоминая прошедшую ночь.

— Я чувствовал, что он приближается, — продолжал Герлоф. — Но не думал, что это случится именно вчера. Как хутор?

— В порядке. Только черепицу потрепало.

— А дороги?

— Занесло снегом.

— Раньше после такого шторма могло пройти несколько недель, прежде чем по ним можно было проехать, — но теперь, конечно, все расчистят быстрее.

— Мы подождем, — сказал Йоаким. — Я последовал вашему совету и закупил консервов.

— Хорошо. Вы там один с детьми дома?

— Нет, у нас тут незваный гость. Вообще-то, гостей было много, но остался только один. Тяжелое выдалось Рождество.

— Я знаю. Тильда позвонила утром из больницы. Она преследовала грабителей, забравшихся к вам в дом.

— Да, им нужны были картины Торун Рамбе. Воры почему-то решили, что их здесь много.

— Вот как?

— Но у нас только одна. Остальные уничтожены, но не Торун и не Мирьей. Один рыбак выбросил их в море.

— Когда это было?

— Зимой тысяча девятьсот шестьдесят второго года.

— Шестьдесят второго, — задумчиво повторил Герлоф. И сказал после паузы: — В ту зиму мой брат Рагнар замерз во время шторма.

— Рагнар Давидсон? Он был вашим братом?

— Старшим.

— Он не замерз. Я думаю, его отравили, — сказал Йоаким и рассказал то, что прочитал в тетрадке Мирьи Рамбе об ее последней ночи на хуторе.

— Видимо, это был метиловый спирт, — сказал Герлоф, дослушав рассказ Йоакима. — На вкус как обычный спирт, но от него можно умереть.

— Мирья сказала, что Рагнар это заслужил.

— Но он действительно уничтожил картины? — спросил Герлоф. — Я в этом сомневаюсь. Мой брат никогда ничего не выбрасывал. Он был страшный жмот.

Йоаким молчал. Он думал.

— Еще кое-что, пока я не забыл, — прибавил Герлоф. — Я тут кое-что для тебя записал.

— Записал?

— Я много думал и записал свои мысли на пленку. Ты получишь кассету по почте, когда дороги расчистят. Это касается того, что случилось на хуторе.

Еще получасом позже после того, как он закончил разговор с Герлофом, раздался новый звонок. Звонили из полицейского участка Кальмара, чтобы сообщить, что они готовы забрать преступника, если Йоакиму удастся найти и расчистить от снега подходящее место для посадки вертолета.

— Таких мест тут достаточно, — ответил Йоаким.

Положив трубку, он вооружился лопатой и расчистил за домом площадку для вертолета, на которой лопатой изобразил в снегу крест, чтобы его видно было с высоты. Когда в небе над хутором раздался шум вертолета, Йоаким пошел за Фредди.

— Это ваши машины? — спросил Йоаким, выходя с грабителем на крыльцо.

Он показал пальцем на два больших сугроба в отдалении, по форме напоминавшие машины.

Фредди кивнул, сказав:

— И лодка наша.

— Ворованная?

— Ну да.

Дальнейшему разговору помешал шум винтов. Вертолет опустился на середину креста, подняв клубы белого снега. Из вертолета вышли двое полицейских в шлемах и подошли к крыльцу. Фредди не сопротивлялся.

— Вы справитесь? — спросил один из полицейских у Йоакима.

Тот кивнул. Фредди помахал ему на прощание, и Йоаким помахал в ответ. Когда вертолет исчез на горизонте, Йоаким пошел по сугробам в сторону засыпанных снегом машин. Он очистил одну из них от снега — это оказался черный фургон — и заглянул в кабину. Внутри кто-то сидел. Неподвижно. Йоаким взялся за ручку и открыл дверцу.

Это был мужчина. Он сидел, сжавшись на сиденье, словно в отчаянной попытке сохранить тепло. Проверять пульс не было смысла. И так было видно, что мужчина мертв.

В замке зажигания торчал ключ. Видимо, двигатель работал на холостом ходу всю ночь, пока не заглох и холод не проник в кабину. Йоаким поспешил захлопнуть дверцу и вернулся домой, чтобы позвонить в полицию и сообщить, что пропавший грабитель найден.

43

Солнце продолжало ярко светить и в последующие дни. Ветра не было. Снега тоже. Только иногда от снежных шапок, покрывавших крыши, отделялись ломти и мягко падали на землю. Птицы вернулись к своим кормушкам. На третий день вынужденной изоляции пришел конец: на хуторе показался снегоочиститель из Марнэса. Он был похож на ледокол, рассекающий бескрайнее снежное море.

Проселочная дорога теперь была свободна, и Йоаким принялся за расчистку подъезда к хутору. Два часа работы — и по ней можно было проехать. Вернувшись домой, Йоаким вставил в фонарик новую батарейку и пошел к коровнику.

Посреди коровника стояла обугленная лестница. Но Йоакима она не интересовала. Помедлив на пороге, он все же пошел к дальней стене и, опустившись на колени, заполз в отверстие в стене.

Внутри потайной комнаты Йоаким зажег фонарь и прислушался. Там было тихо. Тогда он поднялся по лестнице наверх в часовню.

Тонкие лучи солнца проникали внутрь сквозь щели в стене, освещая часовню изнутри. Там было тихо. Письма и подарки по-прежнему лежали на скамьях. Йоаким медленно пошел по проходу. Дойдя до первой скамьи в ряду, он увидел, что куртка Этель и подарок для Катрин тоже лежат там, где он их оставил. Но сверток был вскрыт. Кто-то оторвал скотч и развернул подарочную бумагу.

Йоаким не стал проверять, на месте ли зеленая туника. Он оставил сверток лежать на скамье, а сам поднял со скамьи куртку Этель. Внезапно его пальцы нащупали под тканью какой-то плоский предмет…

Куртку Йоаким положил в пластиковый пакет перед визитом комиссара Хольмблада, прибывшего на хутор на собственной машине, когда дороги расчистили.

К тому времени «скорая помощь» уже увезла тело последнего грабителя. Полиция тоже приезжала — искать в снегу пули. Местное радио, не называя имен, сообщило, что на хуторе во время шторма погибли два человека. Диктор назвал шторм самым сильным проявлением стихии со времен Второй мировой войны. Хольмблад вышел из машины и поздравил Йоакима с праздниками.

— Спасибо, — сказал Йоаким. — Хорошо, что вы заехали.

— Вообще-то я в отпуске, — заметил комиссар, — но хотел проверить, как вы держитесь после всего, что случилось.

— У нас все в порядке.

— Да, к счастью, шторм закончился.

Йоаким кивнул и спросил:

— А как себя чувствует Тильда?

— Относительно хорошо, — ответил Хольмблад. — Я говорил с ней утром. Ее выписали, и она сейчас дома у матери.

— А тот второй полицейский?

— Это был ее преподаватель из полицейской школы. Отец двоих детей. Такая трагедия. Он не должен был быть здесь…

Помолчав, комиссар прибавил:

— Слава богу, Тильда жива. И справилась с заданием.

— Да, она молодец, — сказал Йоаким, открывая входную дверь. — У меня есть кое-что, что я хотел бы вам показать. Посмотрите?

— Конечно, — кивнул Хольмблад.

Йоаким пригласил комиссара в кухню, где быстро освободил стол.

— Вот, — сказал он, кладя на стол пакет с курткой Этель и предмет, найденный за подкладкой. Это была позолоченная визитница. В пакете также лежала записка с угрозой.

— Что это? — спросил Хольмблад.

— Я не уверен, но мне кажется, что это улики.

После отъезда Хольмблада Йоаким взял рюкзак и пошел по снегу к северному маяку. По дороге он бросил взгляд в сторону леса. Большинство деревьев выдержали шторм, за исключением пары старых сосен, поваленных ветром.

Белые башни возвышались на фоне синего неба. Еще не добравшись до дамбы, Йоаким понял, что попасть внутрь будет трудно. Волны заливали подножия башен во время шторма, и теперь они были покрыты толстой коркой белого льда. Она как гипс охватывала башни плотным кольцом.

Опустив рюкзак на снег, Йоаким расстегнул молнию и достал из внутреннего кармана ключи от маяка, большой молоток, монтировку, масляный спрей и три термоса с горячей водой.

Полчаса ушло у Йоакима на то, чтобы очистить лед с двери и отпереть замок. И на этот раз ему не удалось полностью открыть дверь, поэтому пришлось пролезать в узкую щель. Протиснувшись внутрь, Йоаким включил принесенный с собой карманный фонарик.

Эхо его шагов уносилось далеко вверх по винтовой лестнице, но других шагов слышно не было. Чтобы не потревожить души прежних смотрителей маяка, Йоаким не стал подниматься вверх по лестнице.

В ушах у него звучали слова Герлофа Давидсона: «Я в этом сомневаюсь. Мой брат никогда ничего не выбрасывал… У него были ключи от маяка, наверняка картины все еще лежат там».

Под лестницей Йоаким увидел деревянную дверь, которую заметил еще в прошлый раз, когда был здесь. Он без колебаний открыл ее и, пригнувшись, вошел внутрь.

На стене висел календарь на 1961 год. На полу Йоаким увидел канистры для бензина, пустые бутылки и старые фонари. Все это напоминало мусор, скопившийся на сеновале над коровником, — но все же здесь было чище. Вдоль стены стояли несколько ящиков. Приподняв крышку самого ближнего ящика, Йоаким посветил внутрь фонариком. Внутри лежали медные трубы около полуметра длиной. Их должны были использовать на Олуддене полвека назад, но Рагнар Давидсон украл трубы и спрятал здесь. Йоаким сунул руку в ящик и приподнял одну из труб.

44

Куда мы едем? — спросила Ливия, когда они за день до Нового года выехали с хутора на проселочную дорогу.

Девочка была в плохом настроении.

— Мы заедем к Мирье в Кальмар, а потом поедем в Стокгольм к бабушке, но сначала навестим маму.

Ливия, ничего на это не сказав, положила руку на клетку Распутина и устремила взор в окно.

Через пятнадцать минут Йоаким припарковал машину у церкви в Марнэсе. Выключив мотор, он взял пакет из бардачка, вышел из машины и направился к калитке.

— Вы идете? — спросил он через плечо.

Раньше он не мог заставить себя прийти сюда, но решил, что теперь пора. Кладбище было укрыто снегом, но дорожки вдоль могил недавно расчистили.

— Далеко идти? — поинтересовалась Ливия, когда они огибали церковь.

— Нет, мы уже почти пришли, — ответил Йоаким.

Еще через минуту они стояли перед могилой Катрин, засыпанной снегом. Из-под сугроба виднелся только краешек памятника, и Йоаким нагнулся, чтобы стряхнуть снег.

«Катрин Лунный свет Вестин» и даты рождения и смерти.

Сделав шаг назад, Йоаким встал между Ливией и Габриэлем.

— Здесь покоится мама, — тихо произнес он.

Дети стояли словно оцепенев. Никто не произнес ни слова.

— Здесь красиво, да? — нарушив тишину, сказал Йоаким.

Ливия молчала. Габриэль отреагировал первым.

— Мне кажется, маме холодно, — проговорил он.

И, подойдя к могиле, начал молча расчищать снег.

Сначала с памятника, а потом и с земли перед ним. Показались засохшие розы. Это Йоаким положил их на могилу осенью.

Довольный своей работой, Габриэль вытер нос варежкой и посмотрел на Йоакима.

— Молодец, — сказал тот сыну.

Затем достал из пакета фонарь со свечой внутри, который с трудом вдавил в промерзшую землю. Свечи должно было хватить на пять дней. Значит, на Новый год у Катрин будет свет.

— Вернемся в машину? — предложил детям Йоаким.

Габриэль кивнул, но затем нагнулся и потянул кусок ткани, торчавший из-под снега на могиле Катрин.

Это была застывшая на морозе светло-зеленая ткань, по виду напоминавшая рукав от кофты. Йоаким похолодел.

— Оставь, Габриэль! — сказал он резко.

Напуганный сын выпустил ткань. Нагнувшись, Йоаким быстро закидал ее снегом. Затем спросил:

— Идем?

— Я хочу еще побыть здесь, — ответила Ливия, не отводя глаз от памятника.

Взяв Габриэля за руку, Йоаким повел его к выходу. Там они остались ждать Ливию. Через пару минут она их догнала, и вся семья вернулась в машину.

По дороге в Кальмар Габриэль заснул. Когда они выехали на шоссе, Ливия заговорила. Но она по-прежнему не спрашивала о Катрин. Вместо этого девочка поинтересовалась, сколько дней осталось до окончания каникул, и рассказала, чем она займется в «нулевке». Ничего важного дочь не сообщила, но Йоаким с удовольствием слушал ее болтовню.

В полдень они были Кальмаре. Дома у Мирьи Рамбе царил беспорядок. Паркетный пол покрывал толстый слой пыли, и хотя в углу гостиной стояла елка, она была без игрушек, и с нее уже начала опадать хвоя.

— Я хотела навестить вас на Рождество, — сказала Мирья Рамбе, встречая их в прихожей, — но у меня, к сожалению, нет вертолета.

Дома был ее бойфренд Ульф, который очень обрадовался приходу детей. Он повел их в кухню показывать торт, который сам готовил.

Йоаким достал из сумки тетрадку и протянул Мирье.

— Спасибо, — сказал он.

— Пригодилась?

— Конечно. Я многое понял.

Мирья Рамбе пролистала тетрадку и сказала:

— Я начала писать ее, когда Катрин сообщила мне, что вы собираетесь купить Олудден.

— Катрин написала в конце пару страниц.

— О чем?

— Мне кажется, она хотела все объяснить.

— Я почитаю, когда вы уедете.

— Я хотел спросить кое-что… Откуда ты столько знаешь о людях, живших на хуторе?

Мирья обратила на Йоакима взгляд, полный грусти.

— Они мне рассказали, — ответила она. — Ты никогда не говорил с покойниками?

Йоаким не знал, что ответить.

— Так все это правда? — проговорил он.

— Кто знает. У призраков своя правда.

— Но то, что ты рассказала о себе, — это правда?

Мирья опустила глаза.

— Более или менее, — ответила она. — В последний раз я виделась с Маркусом в кондитерской в Боргхольме. Потом мы пошли к нему домой. Родители были в отъезде. Оказавшись внутри, он толкнул меня на пол. В том, что случилось, не было никакой романтики, но я не сопротивлялась. Я думала, что так делают все пары. Но когда Маркус поднялся с пола, он боялся встретиться со мной взглядом. Пока я поправляла юбку, он рассказал, что встретил на материке девушку. Они собирались обручиться. Наше прощание — так он назвал то, что случилось.

В комнате воцарилась тишина.

— Так это он был отцом Катрин? — произнес Йоаким после паузы.

Мирья кивнула:

— Он был молод. Развлекся со мной и двинулся дальше.

— Но он не утонул тогда в шторм или…

— Нет, — ответила Мирья. — Но лучше бы он утонул.

Йоаким молчал. Из кухни доносился смех Ливии. Он звучал почти как смех ее мамы в детстве.

— Тебе следовало рассказать Катрин, кто был ее отец, — сказал он наконец. — Она имела право знать.

Мирья фыркнула.

— Мы прекрасно обошлись без него. Я тоже не знала, кто мой отец.

Йоаким сдался.

— У нас для тебя подарки, — сказал он, поднимаясь. — Поможешь их принести из машины?

— Попроси Ульфа, — ответила Мирья. И тут же переспросила: — Подарки для меня?

Бросив взгляд на ее ателье, увешанное солнечными летними пейзажами, Йоаким произнес:

— Именно для тебя.

Пятью часами позже он с детьми уже был в Стокгольме. В отличие от квартиры Мирьи Рамбе, дома у Ингрид, матери Йоакима, было чисто и аккуратно. В городе оказалось почти так же холодно, как и на острове, но ветра почти не ощущалось. Йоаким от этого уже отвык.

— Я получил работу, — сообщил он за ужином.

— На Эланде? — спросила Ингрид.

Он кивнул:

— Мне позвонили вчера. Предложили заменить учителя труда. На первое время подойдет, а дальше посмотрим. По выходным мне еще нужно ремонтировать дом и пристройки, чтобы там можно было жить.

— Будешь сдавать дачникам?

— Может быть. Олуддену нужны человеческие голоса.

После ужина пришло время раздачи подарков. Йоаким протянул Ингрид увесистый продолговатый пакет.

— С Рождеством, мама, — сказал Йоаким. — Мать Катрин сказала, что тебе это пригодится.

Открыв пакет, Ингрид округлила глаза. В руках у нее была одна из труб, спрятанных Рагнаром Давидсоном в маяке.

— Загляни внутрь, — намекнул Йоаким.

Ингрид так и сделала, а потом просунула внутрь трубы пальцы и вытянула свернутый холст. Осторожно развернув его, она увидела зимний пейзаж, написанный маслом.

— Что это? — сказала она с удивлением.

— Это остров в шторм. Картина Торун Рамбе, — пояснил Йоаким.

— Но почему ты отдал ее мне?

— Картин много, почти полсотни. Один рыбак украл их и спрятал в маяке на Олуддене. Они пролежали там тридцать лет.

Ингрид молча разглядывала картину.

— Сколько она может стоить? — спросила она наконец.

— Это не имеет никакого значения.

Вечером Ливия и Габриэль пошли с бабушкой прогуляться, а Йоаким поднялся на второй этаж и подошел к закрытой двери в комнату, которая когда-то была сначала комнатой Этель, а потом и его собственной.

Половины мебели не было, плакаты со стен Ингрид сняла, но в комнате оставались кровать и прикроватный столик, на котором стоял магнитофон. Черный пластмассовый корпус треснул, после того как на одной из вечеринок магнитофон уронили на пол, — но он все еще работал. Йоаким вставил в приемник кассету, присланную парой дней раньше по почте. Отправителем значился Герлоф Давидсон.

Присев на старую кровать, Йоаким нажал клавишу воспроизведения и приготовился слушать рассказ Герлофа.

45

В три часа пополудни Йоаким вошел в метро.

Он направлялся в Бромму — поздравить сестру с Новым годом. И поговорить с ее убийцей.

На выходе из метро он остановился у киоска и купил букет роз. Потом пошел по дороге, ведущей мимо вилл к морю. «Здесь все как раньше», — подумал Йоаким. Солнце садилось, окрашивая дома в оранжевый цвет. Вскоре он оказался на улице, где прежде жил с Катрин. Йоаким подошел к калитке и посмотрел на свой бывший дом. Тот выглядел нежилым, но в окнах горел свет — наверное, чтобы отпугивать воров.

Йоаким опустил букет рядом с забором, выпрямился и несколько секунд думал об Этель и Катрин. Затем он повернулся к дому напротив. Во всех комнатах горел свет. Это была вилла Хесслинов — самая красивая в квартале.

Йоаким вспомнил, что по телефону Микаэль Хесслин сказал, что он и Лиза останутся дома на Новый год. Йоаким прошел через калитку и позвонил в дверь. Открыла Лиза Хесслин. Узнав Йоакима, она радостно сказала:

— Входи, Йоаким! С Новым годом!

— Спасибо, и вас тоже.

— Хочешь кофе? Или бокал шампанского? — предложила Лиза, помогая Йоакиму раздеться.

— Спасибо, не надо. Микаэль дома?

— Нет… Он поехал с мальчиками на заправку, чтобы купить еще петард. — Лиза улыбнулась. — У нас уже закончились. Но они скоро вернутся. Так что подожди немного.

— Спасибо.

Йоаким прошел в гостиную, из которой открывался вид на залив, и сел на диван.

— Можешь прочитать одну вещь? — обратился он к Лизе.

— Какую?

— Эту записку.

Йоаким сунул руку в карман, вынул сложенную копию записки, которую нашел в куртке Этель, и протянул Лизе.

Она развернула листок и стала читать:

— «Пусть эта обдолбанная сука…»

Лиза замолчала.

— Читай дальше! — требовательным тоном произнес Йоаким. — Это ты написала ее и дала Катрин?

Она покачала головой.

— Тогда Микаэль…

— Я тебе не верю.

Лиза вернула ему записку. Взяв ее, Йоаким поднялся.

— Я могу включить магнитофон? — спросил он, подходя к музыкальному центру в углу и доставая из кармана кассету.

— Хочешь послушать музыку? — с иронией спросила Лиза.

— Нет, — ответил он, вставляя кассету в приемник, — кое-что другое.

Нажав клавишу воспроизведения, он вернулся и сел на диван напротив Лизы. В комнате раздался хрипловатый голос Герлофа Давидсона:

— «Итак, приступим… Я одолжил диктофон у Тильды, и вроде бы мне удалось его включить. Я много думал о смерти твоей жены, Йоаким. Если ты не хочешь об этом вспоминать, выключи магнитофон немедленно… но, как я уже сказал, я много думал…»

Лиза вопросительно взглянула на Йоакима, но в эту секунду Герлоф продолжил:

— «Я думаю, что Катрин убили. Убийца не оставил после себя следов на пляже, потому что его на пляже не было. Он приплыл на лодке. Я не могу назвать тебе имя убийцы, но я думаю, что это крепкий мужчина средних лет. У него есть дом на юге Готланда, где он держит лодку. Лодка должна быть довольно быстроходная, чтобы на ней можно было быстро доплыть до Эланда, но легкая, чтобы можно было причалить к Олуддену, где глубина у дамбы не больше двух метров. У него…»

— Кто это говорит? — спросила Лиза.

— Слушай! — отрезал Йоаким.

— «Но откуда убийца знал, что Катрин будет одна дома в тот день? Я думаю, что она и убийца были знакомы. Услышав шум мотора, Катрин вышла из дома. Убийца ждал ее на носу лодки с орудием убийства в руках, когда твоя жена вышла на дамбу. Но Катрин ничего не заподозрила, потому что убийца держал в руках обычный багор…»

Герлоф закашлялся и продолжил:

— «Орудием убийства был деревянный багор. Старомодный, тяжелый, с железным крюком на конце. Я видел, как таким багром дерутся моряки. Им легко зацепить одежду противника и столкнуть в воду. Чтобы утопить человека, достаточно просто удерживать его некоторое время под водой. Это орудие убийства не оставляет ни отпечатков пальцев, ни каких-либо других следов. Остаются только рваные дыры на одежде. Я нашел такие на одежде твоей жены…»

Герлоф замолчал. Потом добавил:

— «Так, мне кажется, это и произошло, Йоаким. Я знаю, что это не умерит твою боль… Но даст ответ на твои вопросы. Если хочешь, заезжай выпить кофе. А теперь я выключаю диктофон».

Голос оборвался, и теперь из динамиков доносилось только тихое шипение.

Йоаким встал и вынул кассету из приемника, сказав:

— Вот и все.

— Кто это был, чей голос на кассете? — снова спросила Лиза.

— Друг, — ответил Йоаким, пряча кассету в карман. — Ты его не знаешь… Так это правда? — прибавил он.

Лиза открыла рот, но не смогла подобрать слов.

— Нет, — сказала она после паузы. — Ты ведь в это не веришь?

— Микаэль был на Готланде в день смерти Катрин?

— Откуда мне знать? Это было осенью… Я не помню, когда именно.

— Когда он туда ездил? Он же должен был поехать, чтобы убрать лодку на зиму. Разве нет?

Лиза не отвечала.

— Я был в тот день в Стокгольме и звонил вам в дверь. Никого не было дома.

Лиза по-прежнему молчала.

— У него есть ежедневник? Мы можем проверить?

Она повернулась к нему спиной со словами:

— С меня достаточно, Йоаким. Мне нужно готовить еду.

Затем подошла к входной двери и распахнула ее. Йоаким поднялся. Не дойдя до порога, он остановился перед фотографией на стене: Микаэль Хесслин за штурвалом своей белой яхты. Он улыбался в камеру. Багра нигде не было видно.

— Красивая яхта, — заметил Йоаким.

Когда он вышел, Лиза заперла за ним дверь.

Йоаким вздохнул и направился к калитке; в этот момент из-за поворота показалась машина. Это был Микаэль. Он заглушил двигатель и вышел из машины. В руках у него были пакеты с петардами. Двое мальчиков, тоже с пакетами в руках, выпрыгнули из машины и побежали к дому.

— Йоаким, ты вернулся? — сказал, заметив его, Микаэль. — С Новым годом!

Он протянул руку, но Йоаким ее не пожал. Он спросил:

— Что тебе приснилось в ту ночь на Олуддене, Микаэль? Ты проснулся от страха, потому что увидел привидение, да?

— О чем ты?

— Ты убил мою жену, — произнес Йоаким.

Микаэль продолжал улыбаться, словно до него не дошел смысл сказанного.

— А в прошлом году ты заманил Этель к морю, — продолжил Йоаким. — Ты дал ей дозу героина и столкнул в ледяную воду.

Микаэль перестал улыбаться и опустил руку.

— Она портила вам картину счастливой жизни. Наркоманы вам в этом районе не нужны. А как насчет убийц?

Микаэль покачал головой, глядя на Йоакима, как на умалишенного:

— Ты хочешь обвинить меня в убийстве?

— Да, — ответил Йоаким.

Микаэль посмотрел в сторону дома и снова улыбнулся.

— Попробуй! — заявил он.

И пошел мимо Йоакима к двери.

— Есть улики, — заметил Йоаким.

Микаэль продолжал идти к вилле.

— Твои визитки. Где ты их держишь?

Микаэль остановился, но не обернулся. Йоаким подошел ближе и, повысив голос, сказал:

— Наркоманы всегда воруют — ты не знал? Они всегда берут то, что плохо лежит. И пока ты вел мою сестру к воде, Этель воспользовалась случаем и стащила у тебя одну ценную вещь из кармана.

Йоаким достал полароидный снимок предмета в пластиковом пакете. Это была позолоченная визитница с выгравированной на ней надписью «Хесслин. Финансовые консультации».

— В куртке у Этель была твоя визитница. Этель подумала, что она золотая.

Микаэль молчал. Он только бросил взгляд через плечо на фото и снова продолжил путь.

— Я отдал все полиции, — сказал Йоаким. — Они с тобой скоро свяжутся.

Он поймал себя на том, что стоит на улице и кричит, как когда-то Этель, но это его не волновало.

Йоаким стоял, пока Микаэль не вошел внутрь, поспешно заперев за собой дверь. Спешка его и выдала. Йоаким знал, что ждет Микаэля. Жизнь в постоянном страхе, что к дому подъедет машина, двое полицейских позвонят в дверь и спросят, где он был в тот осенний день. Соседи, проживавшие в вилле ниже по улице, с любопытством начали выглядывать в окна, проверяя, что происходит.

— С Новым годом, Микаэль! — крикнул Йоаким в закрытую дверь.

Он был один на улице. Выдохнув, он развернулся и пошел к метро, но потом решил в последний раз посмотреть на Яблочную виллу. Букет роз опрокинул ветер, и Йоаким снова приставил его к забору. Йоаким думал о сестре. «Я должен был сделать для нее больше» — так он сказал тогда Герлофу.

Вздохнув, Йоаким посмотрел на дом.

— Ты идешь? — спросил он.

Подождав пару секунд, он пошел обратно — к своей семье, чтобы отпраздновать с ней Новый год. Стокгольмцы уже начали запускать ракеты. Прорезывая темное небо белыми стрелками, они взрывались в воздухе тысячами цветных искр, чтобы через пару секунд превратиться в призрачный свет погасших маяков.