Ночные костры

Глава 9

На вторую ночь Раймон снова привел Алису к раскидистой иве на берегу реки, далеко к северу от замка. Увидев впереди их зеленое убежище, освещенное луной, он нагнулся положить пылающий факел на мягкий илистый берег и в этот момент услышал какие-то звуки — с севера, из-за дерева, доносился тихий, осторожный шорох.

На севере — там, где река выходила из темного леса, вдали от последних крестьянских домиков, прилепившихся рядом с полями, — стояли часовые, верные люди Базена. Они бы не посмели подойти к своему господину, не предупредив его о приближении. И не оставили бы посты без важной причины.

Раймон повернулся и взял с земли горящий факел.

Алиса тихо засмеялась.

— Оставьте его, милорд. Если он упадет в реку, нам придется искать обратную дорогу при свете луны. — Она робко тронула его за руку. — Видите, луна уже всходит — почти полная.

Он посмотрел на север, в темноту, наполненную лунными тенями. Его жена не слышала этого звука, нарушавшего обычную перекличку ночных существ. Только закаленный войной рыцарь, проведший долгие бессонные часы в ночном стане врага, мог почуять приближение человека, старавшегося двигаться бесшумно.

У Раймона промелькнула мысль позвать часовых и поднять тревогу. Но инстинкт подсказывал ему, что в темноте был только один человек, а одного гораздо легче поймать тайком. Вполне возможно, что этим ночным нарушителем тишины окажется местный крестьянин, который решил поставить силок на мелкую дичь.

Высоко подняв факел, Раймон скользнул свободной рукой по платью жены, обтягивавшему мягкую округлость ягодиц. На другом боку у него висел меч. Если на них нападут, он бросит факел в лицо злоумышленнику и прикончит его мечом. Он обернулся к жене:

— Пойдем, Алиса. Я хочу сегодня пораньше снять часовых. Она нахмурилась и посмотрела мимо него на подсвеченный луной берег.

— Что-то случилось?

Он привлек ее к себе и зашагал обратно, к мощным стенам крепости.

— Если честно, жена, то я вдруг решил предложить тебе новое интимное развлечение. На мягком матрасе мы получим больше удовольствия, чем на жесткой земле. Ну так что, вы не против, миледи?

Они подошли к воротам замка. Раймон ударил рукояткой меча в тяжелую дубовую створку и поднял факел, подавая сигнал часовому.

В глазах его жены плясали теплые искорки. Легкая тень в изгибе между бровями выражала не страх, а любопытство. После двух дней испуга и робости она наконец-то почувствовала себя в безопасности, и Раймон не хотел нарушать с таким трудом завоеванный мир. Только если часовые обнаружат на реке следы неприятеля, он расскажет жене, почему увел ее с берега — и тем самым замутил воспоминания Алисы об их первой ночи под сенью старой ивы.

— Лорд Фортебрас?

Стражник на воротах и его товарищи догадывались, почему Раймон де Базен выставил вечером дополнительные посты вдоль реки и на западе. Увидев, что владелец Кернстоу и его жена так рано вернулись с прогулки, парень заметно удивился.

Раймон пропустил Алису вперед, украдкой погладив ее по бедру и шепнув на ушко слова обещания. Когда его жена вошла в замок, де Базен обратился к часовому:

— Труби в рог и поставь факелы в сигнальное положение. А когда вернутся часовые, скажи им, чтобы осмотрели берег реки. Там был человек — к северу от крепости.

— Милорд, после вас никто не выходил. Я сделал, как вы велели…

— Я тебе верю. Может, это крестьянин, который хотел поймать в силок водоплавающую птицу. В любом случае приведи его во двор замка и задержи до утра. Если он вооружен, позови меня сразу же, как только его приведут.

Он выступил из темноты и спустился к иве над рекой. Горевший поодаль факел двинулся обратно к Кернстоу, в надежное укрытие крепостных стен.

Он опоздал. Эта дрянь Мирбо опять в безопасности — ее охранял целый гарнизон. Сегодня она преспокойно ляжет спать со своим мужем, которому нет дела до того, что он женился на шлюхе — нечистой самке, сношавшейся с другим.

Благородный мужчина убил бы свою жену, узнав, что она нечиста. Этот же оставил ее живой. Но все равно убьет ее, когда она надоест ему в постели. И это должно случиться до начала сбора урожая.

Надо вернуться и выяснить у крестьян, как относится их новый властелин к своей жене-проститутке, скоро ли она надоест рыцарю с суровым лицом. Если он оставит ее в живых, но ослабит охрану, можно будет как-нибудь подловить ее одну.

Она недолго проживет после его возвращения.

Вчера, приехав в Данхевет, он узнал о ее замужестве и с трудом скрыл свою ярость. Ему захотелось ударить этого парня, торговца тканями, но дело было неподалеку от рыночной площади. Пошли бы разговоры.

Он отправился на север, боясь, что высокий рыцарь и шлюха Мирбо уедут туда, где ему будет их не достать. Но эта черноголовая дрянь и ее одержимый похотью муж, похоже, не торопились покидать Кернстоу. Значит, потаскуха ничего не сказала мужу, иначе бы он вскочил на своего вороного дьявола и галопом ускакал в Виндзор, подальше от жены-убийцы.

Конечно, женщина будет молчать. И если в одно прекрасное утро этот похотливый рыцарь обнаружит свою жену задушенной на реке, то никогда — ни хитростью, ни мечом — не раскроет, кто же ее убил. К тому времени на свете не будет ни одной живой души, которая знала бы истинную причину ее смерти.

Внезапный звук сигнального рога и яркий огонь, засветившийся на сторожевой вышке, всполошили стоявших вдали часовых. Они начали шумно переговариваться, выражая свое недоумение.

Он ускорил шаг и скрылся в густой дубовой роще.

Когда Алиса вошла в замок, воины еще сидели за большим столом. Уот был с ними. Он пристроился к двум самым молодым, которые играли в шашки. Поглощенный игрой, мальчик не заметил, как Алиса прошла мимо стола. Она поговорила с горничными и направилась к лестнице. За ее спиной молодые игроки передвигали шашки и отвечали на бесконечные вопросы Уота.

Дважды прозвучал сигнальный рог. Два молодых воина отодвинули в сторону игральную доску и пошли к двери замка. Уот покрутил в руках шашки, зевнул и забрался Алисе на колени.

Через минуту появился Раймон:

— Сейчас поварята принесут воду в нашу спальню.

— В такой час? Что они подумают?

— Наверное, то, что мы хотим помыться. — Раймон рассеянно погладил ее подбородок. — Чем бы нам заняться, жена, пока ванна не готова?

— Милорд, я не думаю… Он расхохотался:

— Я тоже. Успокойся, Алиса, я не буду поражать слуг. Пока они носят воду, посидим за столом.

Два молодых рыцаря неторопливо вернулись к прерванной игре. Один из них, Эрик, который ездил в Данхевет за тканями для Алисы, с улыбкой посмотрел на поварят, тащивших в замок ведра с водой.

— Могли ли они знать, милорд, что, вступив во владение этими землями, вы осушите все колодцы своим частым купанием?

— Если наступит засуха, Эрик, я уеду отсюда и оставлю тебя за хозяина. С тобой колодцы будут в полной безопасности.

Второй рыцарь, сидевший за шашками, сказал:

— Поезжай в Палестину, Эрик, тогда поймешь, какое это счастье — иметь вдоволь воды для мытья. Твой господин по горло сыт пылью и зноем Святой земли.

Алиса села рядом с Уотом и погладила его ярко-рыжие вихры.

— Это правда, — спросила она мужа, — что в Палестине нет деревьев и дождей?

— Там есть деревья, но очень маленькие, на жаре они пахнут пряностями. И дожди тоже бывают, но не такие, как здесь. Когда идет дождь, он на время затопляет землю. А потом опять месяцами сушь.

— Но ведь это морское побережье, разве там не так, как здесь?

— Там другое море, Алиса. Теплое, как королевская ванна, голубое, как летнее небо, и чистое. Можно увидеть якорь на две морские сажени под кораблем.

Алиса удивленно округлила глаза.

— На две морские сажени?

— А то и глубже, если море спокойное. Это правда, Алиса.

— А сарацинские дьяволы, как они выглядят?

— Почти так же, как и франкские рыцари, — у них суровые лица. Только другие доспехи и мечи.

— Отец Ансельм говорил, что у них вместо зубов острые клыки, а в бою их глаза горят красным огнем, — сказал Уот.

— Они обычные люди, Уот. У них такие же глаза, как у нас, и в бою… — Ройлан встал и подошел к камину, — в бою они краснеют не больше наших. А вот кровь… — Он пнул ногой край полена, подбросив его в огонь. — Кровь у них красная, — проговорил он тихо. — Такая же, как у нас.

Уот встревожился:

— Леди Алиса, почему господин сердится?

— Успокойся, Уот. Он не сердится. Раймон обернулся к ним.

— Я не сержусь, малыш.

Поварята спустились по лестнице с пустыми ведрами в руках и остановились, глядя на лорда Раймона. Алиса сняла Уота с колен.

— Ну, иди спать. — Она встала со скамьи и подошла к мужу. — Милорд, ванна готова. Пойдемте в спальню?

Он молча кивнул.

Раймон закрыл на засов дверь спальни и тихо выругался. Его жена опять сделалась пугливой. Неужели она будет входить в их спальню с видом святой великомученицы каждый раз, когда он сдвинет брови? Если так, значит, ему лучше не заикаться про Святую землю. Про адскую, страшную землю.

— Уот не хотел вас разозлить, милорд.

— Он меня не разозлил.

Черт возьми, опять она дрожит!

— Значит, это я вас рассердила?

Он должен ей все рассказать, чтобы больше никогда не возвращаться к этой теме.

Сарацинский ковер был аккуратно сложен в углу, а на его месте у камина стояла деревянная ванна, наполовину наполненная водой. На низком огне грелся железный котелок.

— Иди мойся, Алиса, а я тебе все расскажу.

Она еще стеснялась его и пыталась держаться в тени, чтобы он не видел ее наготы. Он улыбнулся:

— Давай быстрее, а то я овладею тобой прямо сейчас.

Он сбросил свою рубаху и начал медленно ее складывать. Алиса шагнула в дубовую ванну. Когда ее соблазнительное тело опустилось в воду, раздался легкий всплеск, и это был самый возбуждающий звук, какой Раймон когда-либо слышал.

Она сидела, подтянув стройные колени к подбородку. Рядом с ней плавал маленький полотняный мешочек с сушеными травами.

Он взял мешочек и вдохнул его резкий аромат.

— Ты не сердишься? — наконец проговорила она.

— Нет. — Он положил мешочек ей на колени и отошел к скамье. — Мне неприятны воспоминания о Палестине, Алиса. Я провел в тех краях три долгих года и не раз проливал кровь. Теперь мне хочется забыть все это.

Она погрузила мешочек с травами в воду.

— Молодой рыцарь Эрик сказал Уоту, что вы завоевали в Палестине большую славу, а король Ричард объявил, что вам нет равных по храбрости и преданности.

Алиса подняла ароматный мешочек к ложбинке между грудями, и Раймон закрыл глаза, не выдержав этого соблазнительного зрелища.

— Эрику всегда мерещатся великаны там, где другие видят обычных людей.

— Он сказал, что в прошлом году вы спасли жизнь королю Ричарду.

Он протяжно вздохнул.

— Фортебрас? — окликнула его Алиса.

— Прошу тебя, жена, называй меня Раймоном. Или мужем. Или милордом, если все остальное тебя не устраивает. Фортебрас — мое боевое имя. Я устал откликаться на него.

Она молча кивнула, ожидая, что он скажет дальше.

Он показал на свое плечо — туда, где сморщилась кожа вокруг шрама.

— Это след от кинжала. Кинжала, который предназначался королю Ричарду в Акре.

— В бою?

— Нет, это случилось после того, как мы взяли город. Алиса охнула:

— Кто же посмел это сделать?

— Злодей выскочил из темноты, когда мы с королем Ричардом и часовым гуляли вечером вдоль зубчатых стен крепости. Ему удалось скрыться. Люди Ричарда искали его, но так и не нашли. Сказали, что это мог быть любой житель Акры. Один из тысячи…

Перед камином стояла бутылка с бренди и два кубка. Раймон поднес ей первый кубок, но Алиса покачала головой, отказываясь. Он пожал плечами и вернулся к скамье.

— Я был сильно ранен — до самой кости, и несколько дней пролежал в лихорадке. Потом мне рассказывали…

— Что вам рассказывали?

— Король Ричард сильно разгневался из-за того, что злодей остался не найден, и решил усмирить Акру. Но пленники… — Он открыл глаза и посмотрел в испуганное лицо жены. — Там было много сотен пленных воинов, их жены и дети. Ричард не выпускал их из крепости, а Саладин не спешил платить выкуп. После того злодейского покушения рассерженный король пожелал покинуть Акру. И он сделал это, не дождавшись выкупа.

— А как же пленники?

«Скажи ей. Скажи сейчас, чтобы она никогда больше не спрашивала». Он поднес к глазам сжатые кулаки.

— Их перерезали. Обезглавили. Всех до единого — и мужчин, и женщин, и детей. На это ушло три дня. Когда я лежал в лихорадке, то слышал… шум… но думал, что мне все это чудится. Только когда наша армия выходила из Акры и меня вынесли на носилках из крепости, я увидел мертвых пленников. Их было так много! — Он на секунду зажмурился. — Их тела устилали землю.

Алиса застыла не дыша.

— Король Ричард приказал их убить?

— Он имел на это право. Выкуп не был выплачен в срок, а войска приготовились идти в Яффу. — Он горько усмехнулся. — Теперь королева Элеанора боится, что Ричарда убьют, если к началу сбора урожая она не заплатит за него выкуп императору. Может быть, она боится из-за Акры? И вспоминает ли король Ричард про запоздавший выкуп Саладина, сидя в своем заточении? — Он отпил большой глоток бренди. — Скорее всего нет, они вообще об этом не думают. Король Ричард не привык терзаться угрызениями совести, иначе ему тоже не спалось бы по ночам, как всем нам, побывавшим в этом аду.

— Вы не должны себя корить, Раймон. Вас там не было…

— Меня там не было, — повторил он, — я не проливал их кровь. Но по дороге в Яффу я начал думать, что в этом есть и моя вина. Я спас жизнь королю Ричарду, но не сумел убить человека, который на него напал. Король Ричард не нашел его и обратил свой гнев на всех жителей Акры. А я был болен и не смог отговорить его от этой чудовищной мести.

— Вы не виноваты…

— Среди нас были люди, которые могли образумить короля, когда тот впадал в убийственную ярость. К тому времени они все погибли, кроме меня. Лучше бы я умер до Акры!

— Как вы можете так говорить? Вы должны благодарить Бога за то, что остались живы, приехали в Акру и спасли жизнь королю. Жалеть об этом… — Она замолчала.

— Крамольно, — закончил Раймон. — Я скажу один раз, Алиса, и больше никогда не буду к этому возвращаться: если бы я предвидел будущее, то не стал бы останавливать кинжал злодея.

— Король Ричард — величайший из всех христианских правителей…

— Ричард Плантагенет — величайший из всех христианских воинов. Он герой. Но как король… как правитель он никуда не годится. Он обирает до нитки своих вассалов и предает их интересы, развязывая войну в угоду Риму. — Раймон взял свою рубаху и начал заново ее складывать. — Даже молодой Иоанн, хоть он и подлец, был бы лучшим герцогом Нормандии. И королем этой нищей страны.

— Вы хотите, чтобы принц Иоанн занял место своего брата?

— Я сказал, жена, что больше не буду возвращаться к этой теме. Неужели ты так мало дорожишь моей жизнью — и своей тоже, — что готова повторить при всех мои слова, переиначив их в явную крамолу? Клянусь Богом, женщина, я свалял дурака, поделившись с тобой своими мыслями.

Алиса отпрянула назад, и от ее белых плеч покатилась легкая волна.

— Мне нет нужды повторять ваши слова при всех, — сказала она. — Любому, кто желает узнать ваши мысли, достаточно сесть в главном зале и послушать, как вы кричите.

Его жена говорила смелые речи, но в ее расширившихся глазах стоял страх, а грудь была неподвижна…

Он опустился на колени и взял у нее мокрый мешочек с травой.

— Опять не дышишь! Неужели тебе не дурно?

— Я дышу.

— Тогда делай это так, чтобы я видел. — Он понизил голос: — Я устал от войны, кровопролитий и Плантагенетов. Теперь я буду жить спокойно и подниму свой меч, только чтобы защитить мои земли. Больше никакого предательства, никаких кинжалов в ночи и убийств.

Вода остыла. Алиса задрожала и подсела повыше, взявшись за дубовые стойки ванны. Раймон коснулся ее щеки.

— Алиса, ты не должна меня бояться. Я вспомнил Акру и произнес эти глупые слова, которые могут лишить нас всего, что у нас есть. Ты должна помочь мне забыть все эти ужасы, жена. — Он погладил ее тонкую шею и опустил руку вниз — туда, где холодная вода омывала белую грудь. Он чувствовал, как она напряжена и неподвижна.

Он накрыл ее холодные губы своими, и лицо ее вновь порозовело, а грудь затрепетала в его ладони.

— Мы больше не будем говорить про Палестину, — сказал он. — Это неподходящая тема для безгрешных.

Она что-то прошептала в его щеку.

— Что? — переспросил он.

— Я не безгрешна.

Он опять поднял руку и тронул ее губы.

— Ты безгрешна, Алиса. Ты не губила человеческие жизни. Она покачала головой. На пальцы Раймона упали теплые капли. Его жена плакала.

— Черт возьми! — Он смахнул слезы с ее лица. — Ты плачешь по девственной крови, которую пролила до нашей свадьбы? Клянусь, Алиса, я никогда не буду осуждать тебя за это. После того, что я видел и что я тебе рассказал, твой грех — ничто. Его нельзя ставить в один ряд с предательством и убийством. Ты невинна, жена, — в моих глазах. И в глазах Господа.

Алиса обмоталась льняным полотенцем, взяла кубок с бренди и села на скамью рядом с теплым камином. Тем временем ее муж вылил в остывшую ванну чайник горячей воды и снял штаны.

Раймон погрузил свое большое тело в парную воду. Алиса наблюдала за ним, прихлебывая бренди и с радостью чувствуя, как внутри у нее начинает зарождаться желание. Оно прогонит ее мысли о прошлом. И страх перед будущим.

Она чуть было не проболталась. Но он сказал, что сочувствует принцу Иоанну, и это ее остановило. Как он отреагирует, узнав, что она убила человека, преданного Иоанну Плантагенету? И сколько ему понадобится времени, чтобы догадаться об истинной причине ее сегодняшних слез?

Не важно. Эта ночь последняя. Завтра Иванов день.

А что потом? Будут ли они еще когда-нибудь вместе? Разрешит ли он ей вернуться после…

— Выпей еще, Алиса. Выпей свой кубок до дна. Я не хочу видеть в нашей спальне вытянутые лица, женушка.

Она вновь подняла кубок, но пить не стала. Ей нужна трезвая голова. Она и так уже чуть не выдала этому человеку свою самую страшную тайну.

— Ты что, разучилась улыбаться, Алиса? Мы простились с прошлым — почти простились. Через несколько дней я вернусь в Морстон и буду искать шкатулку старой королевы. А потом, независимо от того, найду я ее или нет, в течение двух недель мы отправимся в Виндзор.

— Нет, я…

— Да. Вопрос решен, Алиса. Мы поедем в Виндзор вместе, и ты встретишься с вдовствующей королевой. Твоя мать служила ей верой и правдой, и королева должна отблагодарить тебя за это. — Он взглянул на нее сквозь прикрытые веки. — Ты слишком робкая, жена. Я даю тебе возможность повидаться с сиятельной госпожой твоей матери, а ты недовольно хмуришься. Виндзор тебе понравится, вот увидишь. Все женщины мечтают побывать при дворе королевы Элеаноры.

— А я не хочу.

— Но почему? Твоя мать много лет жила при дворе, а твоя няня с лицом мула одевается так, как будто до сих пор прислуживает старой королеве. Эта женщина… как ее зовут?

— Эмма.

— Я привезу ее из Морстона. Она поедет с нами в Виндзор и расскажет все, что тебе следует знать. Судя по ее виду, она не забыла жизнь при дворе Элеаноры. Она избавит тебя от страхов.

Встав из воды, Раймон подошел к пылающему камину, протянул к огню свои сильные руки и стряхнул с них капли воды.

— Женщины уже начали шить тебе платья из тех тканей, которые ты сочла слишком хорошими для Кернстоу? Когда я вернусь из Морстона, ты должна быть готова к отъезду.

Раймон повернулся к ней лицом — высокий темный силуэт, подсвеченный сзади ярким пламенем и окутанный янтарным ореолом испарявшейся воды. Он пошел к ней, и Алиса невольно стиснула на груди льняное полотенце. Отблески каминного огня играли на его теле — это была уже не курившаяся тень, а крупный мужчина, мускулистый, с нежно-золотой кожей. И мужской плотью, уже восставшей от желания.

Он опустился на колени и взял у нее кубок и скомканное полотенце, которое она сжимала в другой руке, прикрывая свою наготу.

— Розы, — проговорил он, — от тебя пахнет розами.

— Ароматическими травами.

Он опустил полотенце к ее ногам и приподнял ладонями мягкие тяжелые груди.

— Не спорьте со своим мужем, миледи. От вас пахнет розами. — Он приник нежным поцелуем к ее губам. — И на вкус вы тоже как роза. — Его губы двинулись ниже, к пылающей плоти, которую он обнимал ладонями. — Розы, миледи. Они расцветают от моих поцелуев.

Она запустила руки в его волосы и прижала его голову к своим изнывающим грудям.

— Вы сказали… Он помедлил.

— Что, Алиса?

— Вы сказали, что не умеете говорить дамам приятные слова.

Он тихо засмеялся, обдав ее своим жарким дыханием.

— Я вовсе не поэтизирую, жена. Я говорю то, что вижу. То, что чувствуют мои губы.

Он дразнил ее грудь нежными поцелуями, и его мокрые густые волосы, темно-янтарные от воды, двигались из стороны в сторону под ее пальцами. Она не сразу поняла, что хриплое дыхание, звучавшее в ее ушах, — это ее собственное и что она прижимает его голову к своей груди онемевшими от дрожи руками.

Он сомкнул ладони на ее ягодицах, укрытых мятым полотенцем. Она тут же ухватилась за край полотенца, чтобы удержать его на месте.

— Нет, — прошептал он, подняв к ее лицу свои голубые глаза и взглядом требуя того, чего еще не выразил словами. — Позвольте мне сделать это. — Он поднес ее руки к своим губам, быстро поцеловал их и положил себе на плечи. — Там есть еще одна роза, миледи.

Он ласково раздвинул руками ноги Алисы и опустил голову, согревая дыханием ее дрожащую плоть.

— Откройся мне, Алиса, — прошептал он, — распусти для меня свои лепестки.

И она сделала это при первом его горячем прикосновении. В устье между ее дрожащих ног распустился сладкий цветок удовольствия.

Он сжимал ее в своих объятиях до тех пор, пока она не содрогнулась в финальном экстазе, потом положил ее на себя и медленно наполнил своей горячей мужской плотью, а она устало опустила лицо на его грудь.

Он начал двигаться в ней, заставляя испытывать повторное наслаждение. Она раскачивалась на нем, чувствуя новый прилив блаженства и вбирая его все глубже в себя.

— Не торопитесь, миледи. Помедленнее, а то вам будет больно. — Он удержал ее в неподвижности. — У нас впереди еще много ночей. Не будем спешить, Алиса.

Вспотев от напряжения, он ждал, когда ее лоно расслабится вокруг его твердого символа желания. На этот раз он не узнает о ее слезах. Алиса лежала, уткнувшись лицом в его мокрую золотую шевелюру, и плакала от горя, думая о том, что ей предстояло сделать завтра утром.

И скорбела по уходящей ночи, которая будет их последней ночью любви.

— У тебя скоро месячные? — спросил он.

Алиса вытянула мокрое полотенце, которое лежало у нее между ног, густо покраснела и бросила его в холодную ванну, после чего накинула тунику.

— Почему ты спрашиваешь? — раздраженно отозвалась она. — Я что, должна говорить тебе, когда ожидаю месячные, и отчитываться каждый раз, когда они начнутся?

Раймон приподнялся на локте и оглядел мятое льняное покрывало и одежду, разбросанную по всему полу от лежанки до ванны.

— Да, так было бы проще, — сказал он. — У тебя скоро начнутся?

— Нет! — отрезала Алиса.

Голос ее срывался, а уголки глаз порозовели, как будто она плакала.

И она действительно плакала, Раймон был в этом уверен. В разгар страсти — пока он пытался, призвав на помощь остатки своего самообладания, замедлить движения жены, чтобы их близость не причинила ей боли, — она рыдала у него на груди.

Они достигли высшего удовольствия в той же позе, в какой и начали: Алиса сидела на широко раздвинутых ногах Раймона, а он опирался спиной на тяжелую деревянную скамью, прижимая к своей груди стройное тело Алисы. Не вынимая из нее своего пульсирующего жезла, Раймон отнес жену на кровать и бережно уложил ее рядом с собой. Она заснула, переплетясь с ним ногами, а он еще долго разглядывал ее спящее лицо и смахивал со щек соленые слезинки.

В последние две ночи Алиса смотрела на него с невинным удивлением, говорившим о том, что она впервые открывает для себя радости страсти. Радости, которых не знала с первым любовником. Раймон готов был поспорить на все свои земли, что это так. Он считал себя достаточно искушенным в вопросах любовной игры и не сомневался: в минуты их близости его жена не вспоминала о своем первом любовнике. Почему же тогда она плакала? Алиса утверждала, что их долгое соитие не причинило ей боли, и он ей верил: его убеждали в этом и ее слова, и его собственный опыт.

Значит, все дело в месячных.

Четыре года назад, еще до Палестины, брат Иво рассказывал ему про странные перепады женского настроения. После пяти месяцев супружеской жизни Иво вдруг стал допоздна засиживаться в главном зале — иногда по три-четыре ночи кряду. Он пил много бренди и уходил в спальню только тогда, когда укладывались спать все его собутыльники. Однажды ночью он сказал Раймону, что узнал про женщин одну любопытную вещь, которую ни один из двух братьев не смог узнать за все годы их веселых холостяцких похождений с деревенскими девушками. Уговорив младшего брата поставить свою новую рубаху против его золотой монеты, Иво поспорил с Раймоном, утверждая, что в женском поведении есть нечто такое, о чем не ведает Раймон Фортебрас, а потом рассказал о слезливых приступах гнева, которые случались у его молодой жены, если разозлить ее перед началом месячных.

— Ты что, не слышал ее криков? — спросил Иво. — Один день она рвет и мечет, другой рыдает. Успокаивать бесполезно — мои слова только еще больше ее заводят. Но когда месячные проходят, — добавил он, — она опять становится милой и ласковой женщиной, на которой я женился.

— Ты проспорил, — заявил Раймон. — Это личные причуды твоей жены, ко всем женщинам они не относятся.

Иво вздохнул:

— Наш отец сказал мне, что я заметил бы то же самое в поведении любой деревенской девушки, если бы жил с ней под одной крышей. По его словам, когда наши любовницы не в духе, они не разрешают нам к ним приходить, поэтому мы ни о чем не подозреваем. А с женой каждую ночь ложишься в одну постель и волей-неволей узнаешь такие вещи.

Раймон хмуро смотрел в свой кубок, пытаясь припомнить, когда в последний раз вдовая Херлисса отказала ему в близости.

— Ты серьезно? Отец сказал, что это правда?

— Клянусь, Раймон.

Раймон пожал плечами и стянул через голову рубаху.

— Ты выиграл, — сказал он, протягивая ее брату. — Но надеюсь, мне никогда не придется на собственном опыте убедиться в твоей правоте.

Алиса проснулась. Муж смотрел ей в лицо с кривой улыбкой и бормотал что-то насчет спора.

— Кто такой Иво? — спросила она. Улыбка его стала шире.

— Мой брат, — ответил он, — мой мудрый брат Иво. Они лежали на боку, лицом друг к другу. Его мужской орган становился все больше, а пульсация перерастала в слабое движение, отдававшееся в их телах.

С каждым медленным толчком Раймона Алиса подходила все ближе к экстазу. Наконец она напряглась и выкрикнула слова мольбы в его сильное предплечье.

— Не сейчас, — прошептал он. — Так приятно, Алиса. Не торопись, и мы сможем делать это до рассвета.

— Сейчас! — крикнула она и оттолкнула руку, которая держала ее в неподвижности.

— Ты можешь потерпеть? Еще немного… — Он осекся. Алиса не желала ждать.

Он охнул и подмял ее под себя, углубившись в нее одним мощным толчком, который бросил их в пучину неистового блаженства.