Ночь Дон Жуана

Глава 1

Был почти полдень, когда Моцарт нанял карету, чтобы отправиться за город, в дом Йозефы Душек. Дорога вела вдоль Влтавы по красивой сельской местности. Через полчаса Моцарт подъехал к дому Душеков в предместье Смихов, утопавшем среди виноградников. Карета въехала через огромные ворота в имение, окруженное высоким забором. В конце концов они подъехали к овальному двору, где их уже поджидала толпа слуг, готовая забрать багаж из кареты.

Еще рано утром Йозефа узнала, кто к ней приедет. Она вышла навстречу Моцарту, открыв ему свои объятия. Сегодня на ней было голубое пышное платье, а на шее — розовая шаль, небрежно переброшенная через правое плечо. Благодаря этому плечи и спина были искусно скрыты от посторонних взглядов.

Они обнялись. Йозефа вместе с Моцартом направилась к лестнице, которая вела на верхний этаж. У открытых дверей его уже ожидала молодая служанка с букетом цветов. Моцарт поблагодарил ее и вошел в светлые, празднично убранные покои. Тяжело было узнать эти комнаты с первого взгляда. Неужели Моцарт уже бывал здесь?

Йозефа взяла Моцарта под руку, словно была его доброй приятельницей. Пока они медленно проходили по комнатам, она рассказывала об имении. Йозефа получила его в наследство несколько лет тому назад. Затем превратила заброшенный дом и сад в укромное местечко, где встречалась с избранными подругами и друзьями. Когда у нее не было больше сил оставаться в городе, когда городская жизнь казалась ей скучной и утомительной, Йозефа приезжала сюда на пару дней. Здесь она снова набиралась сил.

Моцарт не слушал ее, хотя и старался казаться внимательным, что-то переспрашивал и часто кивал. Когда он впервые приехал сюда, Йозефа тоже рассказывала о своем «укромном местечке». Композитору не очень нравилось это слово. Однако сейчас ему было не до рассказов о друзьях и подругах, которых сюда приглашали. Почему Йозефа снова заговорила об этом? Разве ей не известно, что поговаривали об ее имении? Зачем было упоминать о наследстве? Все знали, что она приобрела это имение еще за несколько лет до получения наследства. Но сейчас эти подробности не интересовали Моцарта. Комнаты были такими чистыми и светлыми, что он смог бы здесь работать. Даже более того. Ему казалось, что они были созданы, только для работы. Кабинет, музыкальный салон, даже спальня — в любой из этих комнат поместилось бы не больше двух человек. Весь дом был очень уютным. Те залы, в которых было больше света, выходили окнами во двор. Из спальни открывался вид на крутые склоны, поросшие виноградником. Никто не мог потревожить его, потому что все комнаты находились на втором этаже. Нет, Моцарта никто здесь не подслушает и не испугает своим внезапным появлением. Это было поистине идеальное место, чтобы поработать в одиночестве. Где же будет Йозефа? Ей нельзя оставаться здесь, в этих комнатах. Моцарт не посмел спросить ее об этом, потому что она все еще рассказывала о приобретении имения. Можно было подумать, что Йозефа пыталась своими тирадами отмести все его сомнения.

Моцарт осмотрелся. Везде были букеты цветов. В камине горел огонь. На столах в салоне стояли графины с вином, ликером и водой. Могло показаться, что это не гость приехал, а хозяин вернулся домой. Во всем таилась некая магия. Все ожидало только его. Наконец-то его желание осуществится!

Моцарт покачал головой и попытался прогнать такие мысли. Хорошо, что Йозефа повела его в сад, на свежий воздух. Небольшие тропинки вели вниз по склону. Они то и дело терялись среди фруктовых деревьев, кустов и изгороди. Нельзя было увидеть все имение как на ладони. Здесь было много скамеек и скрытых террас, откуда открывался прекрасный вид. Йозефа снова взяла Моцарта под руку. Она не умолкала ни на секунду. У нее был ровный и настойчивый голос, способный окутать собеседника и оглушить потоком слов.

— Когда мы приобрели это имение, сад был заброшенным. Никто годами не обрезал деревья. Трава выросла по колено, гнилые фрукты горами лежали под деревьями. Пройдемся наверх!

Во время подъема Йозефе стало жарко. Она сняла с себя шаль. С легким кокетством обернулась и взяла шаль в правую руку, словно знамя. Затем помахивала ею время от времени. Только сейчас Моцарт заметил, что у Йозефы были открыты плечи. Декольте на платье было узким, но глубоким. Моцарт постарался не думать об этом, пока они медленно поднимались наверх.

— Смотри-ка, это мое любимое место. Когда наверху убирают беседку, я не прочь посидеть здесь в одиночестве. Тогда мне приходят в голову разные мысли. Да, не смейся, я ведь уже не молода. Хотя тридцать четыре — разве это возраст? Да, подожди немного. Ты ведь младше меня всего на три года. Вот Констанции еще далеко до старости и грустных размышлений. Сколько ей лет? Двадцать пять, не так ли? Я порой сижу здесь и думаю: что я сделала неправильно? Такой ли я представляла себе свою жизнь? Да, это имение было моей мечтой. Я согласна, одна мечта осуществилась. Но у меня есть и другая жизнь. Ты знаешь Франца. Он очень добрый, сердечный. Но что скрывать! Он старше меня на двадцать два года. Чего только люди не придумывают! О чем только не говорят злые языки: «Она вышла замуж за своего учителя!», «Она обвела его вокруг пальца, чтобы сделать карьеру и жить припеваючи на его деньги, заработанные тяжким трудом!» Да, я вышла за своего учителя. Тебе известно, что Франц — прекрасный учитель. Почему мне нельзя было выйти за такого мужчину? Я ценю и уважаю его. Во всяком случае, я вышла замуж не ради блестящей карьеры! Ты знаешь, как редко я выступаю в Праге. Я пою один-два раза в год. Еще реже я езжу на гастроли. Я взяла себе за правило: мои зрители должны наслаждаться моим пением. Но это невозможно, если я буду петь каждые два дня и сорву голос из-за банального тщеславия. Живу ли я на деньги Франца, заработанные тяжким трудом? Тоже нет. Благодаря своему наследству я не нуждаюсь в его деньгах. Франц может оставить их себе. Между нами говоря, у меня больше денег, чем Франц сможет когда-либо заработать своими уроками, композициями и небольшими выступлениями. Иногда он играет на клавесине. Я уже говорила, что он добрый и сердечный человек. Однако Франц вырос в деревне. Он был простым крестьянским парнем, которого его покровитель, граф, отдал учиться. Франц никак не избавится от своего крестьянского происхождения. Я никогда об этом не упоминаю. Я ни разу и словом не обмолвилась о его корнях. Тем не менее, Францу свойственна некая простоватость. О чем это я? Ты ведь знаешь, что я имею в виду: честная, но прямолинейная простота, которая не совпадает с моими мечтами. Противоречит этим мечтам. Это имение ему не нравится. Ты наверняка это заметил, когда мы приезжали сюда все вместе. Францу здесь неуютно. Стоит ему зайти в дом, как он сразу выходит. Он постоянно теряется в саду, в этом прекрасном саду. Признайся, сад великолепен. Франц хотел сделать из него виноградник. Один виноградник! Скажи мне, разве здесь недостаточно виноградников и фруктовых деревьев? Одни виноградники и фруктовые сады. Неужели нам не хватает вина и фруктов? Во Франце заговорил деревенский парень, когда он увидел огромный склон. Наверное, ему хотелось бы перепахать его и посадить пшеницу и ячмень между виноградными лозами! Теперь ты понимаешь, о чем я думаю? Почему я часто прихожу сюда одна?

Моцарту с трудом удавалось не терять нить разговора. Ему просто не хватало слов, чтобы остановить ее тираду. Вдруг он заметил, что на платье Йозефы застегнуты не все пуговицы: одна пуговица под грудью расстегнулась. За ней еще одна. Было сложно не обращать внимания на эти пуговицы. Неужели она просто забыла их застегнуть? А может, в этом был тайный умысел? Лучше застегивать пуговицы.

— Я стараюсь не поддаваться грустным мыслям, ненавижу их. Но иногда это место навевает на меня меланхолическое настроение. У тебя не создалось впечатления, что мое имение слишком далеко от цивилизации? Похоже на остров? Словно только избранные могут сюда попасть. Те, кому нужны не только фруктовые деревья и виноградники. Поэтому я так рада, что ты приехал сюда. Ты понимаешь меня. Мы всегда понимали друг друга. С тех пор как познакомились. Сколько времени уже прошло? Наверное, лет десять. Известно ли тебе, что у меня нет лучшего друга? А знаешь ли ты, как часто я думаю о тебе? Наконец-то ты здесь. Наконец-то мы одни! Это было мое сокровенное желание!

Моцарт отчаянно пытался придумать какой-нибудь способ, чтобы отвлечь ее от подобных мыслей. Что-то в словах Йозефы ему не понравилось. В них чувствовалась предопределенность, Йозефа была слишком настойчивой. Если бы Моцарт мог сейчас дирижировать, он посоветовал бы Йозефе взять диминуэндо. Расстегнутые пуговицы тоже не давали ему покоя! И почему она постоянно размахивает шалью? Она может простудиться. Слишком уж открыты были ее плечи и шея, с годами немного пополневшая. Шаль скрыла бы ее размеры. Видимо, для этого она и предназначалась.

Они подошли к беседке на самой вершине склона. Дул ветерок. Йозефа подняла шаль, чтобы та развевалась на ветру. Йозефе хотелось выглядеть восхищенной, словно ее ни капельки не беспокоило то, что ветер растрепал прическу. Да, должно казаться, будто множество пуговиц на платье были пришиты для того, чтобы их расстегивал резкий порыв ветра. По крайней мере, Моцарт заметил, что расстегнулись еще две пуговицы. Как это ей удавалось?

Йозефа затянула Моцарта в беседку. Там их ожидал празднично накрытый стол. О Господи, у него и в мыслях не было есть вместе с ней! Это займет добрых три часа. Пропадут три драгоценных часа за беседами о меланхолии, уединенных имениях, мужьях и настойчивых ухажерах. С другой стороны, Моцарт не мог ей отказать. В конце концов, она здесь хозяйка. Однако неужели Йозефа не понимала, как необходимо ему было одиночество? Моцарт хотел спокойно записать несколько нот.

Неожиданно Йозефа на мгновение умолкла, притворяясь, что ее очаровал вид, открывшийся перед ними. О Господи, это было бесконечное пространство, очерченное вдали холмами. Конечно, многие восхитились бы этим видом, но не Моцарт. Сейчас ему было не до этого. Хотя и в другое время он думал бы о посторонних пещах. Нет, к черту любителей природы. Маэстро не доверял им. Не доверял тем, кто боялся шелохнуться при виде таких панорам. Почему-то они не вызывали у него доверия. Они требовали, чтобы Моцарт что-то сказал, И терзали его сердце. В такие минуты ему хотелось бежать без оглядки. Сбежать вниз, в долину, и спрятаться подальше, хотя бы в мышиную нору. Все, что угодно, было бы приятнее бескрайних просторов и пустой болтовни о величии природы.

— Наконец-то ты здесь. Значит, сбылась моя мечта. Конечно, мне следовало бы попросить тебя, чтобы ты мне немного помог. Без твоей помощи не будет полного счастья. Не хочу от тебя скрывать. Мне хотелось попросить тебя о помощи сразу же после твоего приезда.

Были расстегнуты уже шесть пуговиц. Настоящее колдовство. Йозефа на время забыла о своей шали. Сейчас в ней чувствовалась сила. Что-то дикое. Ей подошла бы роль донны Эльвиры. Она проглотила бы Дон Жуана. Завлекла бы его в свой салон и зажарила живьем. Но прежде ему пришлось бы проглотить все ее пуговицы и спеть оду прекрасному виду. Или она швырнула бы его одним броском на диван? Прежде чем он расстегнул бы ее пуговицы, они сами отлетели бы, повинуясь ее вожделению. О чем это он? Все это время Йозефа пыталась его соблазнить, а у него не возникало желания. Она хотела заманить его на свой остров, как Цирцея. Но Моцарт не засыпал и не собирался отдыхать на ее полуобнаженной груди. Ему не хотелось даже думать о Йозефе. Моцарту и даром не нужно было подобного счастья. И какое ему дело до ее «полного счастья»? Особенно сейчас. Он даже знать не хотел, о чем шла речь. Маэстро был не тем человеком, которого могли бы заинтересовать в данный момент прелести Йозефы.

Хозяйка заметила, что Моцарт хочет что-то возразить. Поэтому она отмахнулась презрительно и сказала:

— Но я же знаю, что ты должен творить. Я здесь, чтобы помочь твоей мечте осуществиться. Все эти годы мое имение ждало тебя. Именно с этой целью я его и приобрела, теперь мне стало это понятно. Я позабочусь, чтобы тебе никто не мешал. В этом доме ты сможешь завершить свою оперу. «Дон Жуан» станет мировым шедевром. Я же прошу тебя вот о чем. Я хочу, чтобы ты написал что-нибудь для меня. Только для меня. Арию, какую-нибудь небольшую композицию. Только для меня! Я первой ее исполню. Пусть каждая нота расскажет о нашей дружбе! Именно об этом я тебя молю. Я знаю, что это самый дорогой подарок, который я могла бы попросить. Йозефа Душек живет на этой земле не для того, чтобы довольствоваться фруктовыми садами и виноградниками!

Значит, вот о чем шла речь! Об арии, о композиции. О Господи, какая мелочь! Конечно, он пообещает ей это! Моцарт мог бы пообещать Йозефе все ноты, написанные среди укрытых туманом холмов, только бы она не мешала ему работать! Йозефа завидовала его певицам. Моцарту следовало сразу же догадаться об этом! В конце концов, она была примадонной в Праге. Теперь же три итальянки угрожали затмить ее популярность! Поэтому и расстегивались ее пуговицы, а шаль развевалась на ветру. И именно по этой причине перед ним стояла фурия, с которой не смог бы справиться: даже Дон Жуан.

Моцарт невольно бросился ей на шею. Йозефа испугалась этого неожиданного порыва. Он с радостью пообещал, что напишет что-нибудь для нее, как только закончит оперу. Моцарт даже собирался творить для нее здесь, наверху, в беседке. Он сказал, что мир будет лежать у его ног, когда он создаст что-нибудь для Йозефы.

В то же время он будет лежать у ее ног, написав для нее арию. Моцарт переигрывал, смеялся. Он чувствовал себя свободнее и радовался, что Йозефе тоже стало легче и она отбросила излишний пафос.

Йозефа подала знак слугам, оставшимся внизу, у дома. Те стали подниматься к беседке, чтобы сервировать стол на двоих на верху холма. Стоило Моцарту увидеть слуг, спешивших с бутылками, кружками и серебряными кастрюлями, как он понял, что подадут фазана. Больше всего в Праге ему нравились фазаны! Еще приятнее было то, что Йозефа пообещала удалиться. Он сможет поесть в одиночестве и настроиться на работу.

В Праге ему нравился только ухоженный фазан, похожий на фатального ухажера. Вообще-то такой каламбур не помешал бы в опере. Но да Понте ничего в этом не смыслил. Ни в ухаживаниях, ни, конечно, в фазанах. Нужно спросить господина Казанову, что он об этом думает. О фазане, как его лучше подавать — разрезанным на кусочки или целиком. Нужно спросить Казанову, можно ли подать фазана Дон Жуану. И как, по его мнению, нужно сервировать фазана. Моцарт готов был поспорить, что синьор Джакомо хорошо разбирался в том, как мог бы пировать Дон Жуан.

Глава 2

— Пойдем со мной! Пойдем в театр. Сегодня Моцарта не будет и ты сможешь спокойно послушать репетицию. Обычно Моцарт останавливает репетицию через каждые два такта. Я уже не могу этого вынести. Но сегодня все станет на свои места, потому что репетицией буду руководить я.

Да Понте смеялся. Он без приглашения явился во дворец графа Пахты и промчался по коридорам. В отдаленном крыле для слуг он неожиданно столкнулся с Паоло. Лоренцо сказал, что заблудился в запутанных переходах дворца и множестве его комнат.

Паоло провел Лоренцо к Казанове, не сказав ни слова и только покачав головой. Синьор Джакомо как раз заканчивал завтракать. В последнее время он завтракал за тремя столами. На завтрак подавали всевозможные деликатесы. Казанова наслаждался различными блюдами, читая на ходу и меряя шагами свои покои. Он ел вперемежку сладкое и соленое, время от времени запивая все кофе, ликером, вином или — чаще всего — шампанским. Казанова совсем не ожидал, что к нему явится да Понте, но тем не менее сразу же отложил книгу и принял приглашение. Моцарта не будет. Ему действительно выпала отличная возможность узнать об опере еще что-нибудь. И никто не будет расспрашивать о его впечатлениях.

Да Понте и Казанова отправились в театр. Паоло сопровождал их, но все время шел позади. Да Понте по-прежнему вызывал у него отвращение. Паоло был уверен, что застал этого человека как раз в тот момент, когда синьор хотел подкараулить Иоанну. В да Понте было что-то безудержное и наглое. Такой вряд ли будет долго выжидать. В этом Паоло нисколько не сомневался. Да Понте с самого утра заявился во дворец и что-то там вынюхивал. Можно только вообразить, что бы произошло, встреть он Иоанну. Да Понте шел неровной походкой рядом с Казановой и болтал без умолку. Наверное, весь переулок слышал его вздор.

Синьор Джакомо, напротив, был спокоен. Казалось, что Казанова даже не догадывался, что так взволновало его приятеля. А может быть, он прекрасно знал, что происходило с да Понте, просто не хотел говорить об этом?

— Где же твой маэстро? — спросил Казанова.

— Ах да, верно. Я забыл сказать тебе, — снова заговорил да Понте. — Представь себе, он посмел оставить свою драгоценную Констанцию в полном одиночестве. Моцарт поехал за город, к Йозефе Душек. В Смихов. У нее там небольшое имение. Наверное, ты слышал это имя, но ничего о ней толком не знаешь. Я тебе расскажу, что это за женщина. Йозефа уже несколько лет охотится за Моцартом. Она хорошо знакома с его семьей, поговаривают, что ее родственники тоже живут в Зальцбурге. Также ходят слухи, что она восхищена не только талантом Моцарта, но и боготворит его как мужчину. Хотя я не очень уверен в правдивости последнего замечания. Но об этом позже. Йозефа считает себя первой певицей в Праге. Она родилась в этом городе и здесь же вышла замуж за своего Франца, учителя музыки. Старый болван позволяет ей вить из него веревки. Тебе стоило бы ее послушать! В Вене мне пришлось наблюдать за ее выступлением: Йозефа набралась наглости выступить перед кайзером и его двором. Ты бы умер от смеха. Она не умеет держаться на сцене! Старый кретин научил ее петь как можно громче, и Йозефа беспрекословно следует его наставлениям и скорее кричит, чем поет. Во время пения она покачивает бедрами из стороны в сторону. Если приходится брать высокую ноту, Йозефа поднимается на цыпочки. После этого она резко опрокидывается назад и снова становится на пятки. Это выглядит так, словно волна набегает на берег. Забавная картина. Мне приходилось закрывать рот платком, чтобы не расхохотаться во все горло. Кроме того, становятся очевидными ее безудержность, чувствительность и тайное сладострастие. Во время концертов Йозефа выпячивает все это напоказ. В конце концов, кажется, что она останется нагой после своего выступления. Кстати, Йозефа не прочь показать свои прелести, свое внушительное тело, покачивающееся из стороны в сторону. Но особенно — свою знаменитую грудь. Это не грудь, а настоящая оргия. Певица оголяет ее миллиметр за миллиметром. Однако Йозефа умеет сделать так, будто во всем виновата музыка. Кайзер был ослеплен этой грудью. Он закричал: «Браво! Браво!» К нему сразу же присоединился весь двор: «Брависсимо! Браво!» В тот момент все пялились на цветущее тело Йозефы, похожее на великолепный огромный торт. Мечта кондитера! Я едва переводил дыхание, пытаясь сдержать смех. Вид был действительно неповторимый. Вдобавок ко всему она стала махать руками, как Лаокоон в битве со змеями. Изображая мольбу, Йозефа растопыривала пальцы и поднимала руки над головой. Показывала то в одну, то в другую сторону. Никто не мог отвести взгляда от ее пальцев. Наверное, это была какая-то пантомима. Но, к сожалению, она сопровождалась ужасными звуками, которые Йозефа выкрикивала в зал, будто хотела навсегда от них избавиться. После концерте певица встречалась со своими поклонниками. Говорят, Что она приняла их в пеньюаре. На ногах у нее были синие туфли с золотым солнцем, как у Папы Римского.

Йозефа любит просторную одежду — так ей легче скрывать пышное тело. При этом можно догадаться, что на ней надето много элементов гардероба. Каждую минуту Йозефа находит причину, чтобы снять с себя что-нибудь. И каждый раз гость предполагает, что на ней больше ничего не останется. Порой я думаю, что весь этот шум с пражской оперой она затеяла для того, чтобы заполучить своего Вольфганга. Конечно, Моцарт ничего об этом не подозревает. Само собой разумеется, он ни о чем не догадывается. Он думает только об одном: как бы закончить оперу. Как увенчать свое творчество. И еще неизвестно о чем. Никогда точно не знаешь, что происходит в голове у Моцарта. Но Йозефу видно насквозь. Она годами стремилась к тому, чтобы покорить его. Можно ли в это поверить? Можно ли поверить, что женщина сходит с ума по такому невзрачному на вид мужчине? Что она готова пожертвовать жизнью, чтобы завоевать его, с тех пор как встретила его однажды в Зальцбурге? Я не верю. Мне такие люди не по душе, Джакомо. Я их не понимаю. Ни их настойчивости, ни жертв, приносимых ими в стремлении к счастью. Неужели ты тоже полагаешь, будто наш маэстро может осчастливить одним своим присутствием? Стоит ли отдать всю жизнь для того, чтобы быть с ним рядом и осуществить свою мечту?

Казанова ничего не ответил. Он шел рядом с да Понте с таким видом, будто ему нужно было обдумать услышанное. Но на самом деле синьор Джакомо был потрясен. Конечно, он мог понять эту женщину. И как хорошо он ее понимал! Йозефа мечтала о любви. И не имели значения, как выглядел ее возлюбленный, был ли он слишком высок или слишком низок, толст или тощ, знаменит или нет. Все это не имело никакого значения! Она нашла своего единственного мужчину и принесла все в жертву любви. Каждый ее вдох служил этому чувству. Эта женщина годами строила планы, отдаваясь любовникам и живя со старым мужем. Она любила, умела любить по-настоящему. Да Понте считал, что это странно. Это было великолепно! Эта женщина заслуживает, чтобы поэты и композиторы посвящали ей свои лучшие произведения! Пусть даже она не поет, а кричит, как канюк! Да Понте потешался над Йозефой, потому что не понимал ее. Ему никогда не понять, что значит любить столь пылко. Так, чтобы вся жизнь сводилась к одному этому чувству. Поэтому Лоренцо иронизировал и смеялся над ее внешностью, над ее манерой одеваться и раздеваться, хотя это был всего лишь танец любви. Неосознанный, отчаянный танец в надежде на то, что возлюбленный когда-нибудь завладеет ее душой и телом. И этот возлюбленный — композитор Моцарт.

— Что случилось, Джакомо? Неужели Йозефа Душек лишила тебя дара речи?

Казанова вздрогнул. Как же он ненавидел этого типа! Ему хотелось избить да Понте до полусмерти за презрение к Йозефе Душек.

— Ничего, дорогой Лоренцо, — ответил Казанова глухим голосом, — дело в том, что я слишком плотно позавтракал.

— Ага, значит, вот в чем дело! И тут я рассказываю тебе о груди для кайзера вдобавок к твоему и так плотному завтраку! Прости. Давай оставим эту тему. Пускай маэстро развеется. Нам стоит лишь пожалеть его жену, которой придется сидеть у окна и пить молоко. Ведь ей нужно беречь себя. Поговаривают, что Констанция сама позволила Моцарту поехать за город. Великодушно с ее стороны. Но могу поспорить, что она не выдержит. И отправится в сельскую глушь, чтобы проверить, не занялся ли Моцарт чем-нибудь еще, кроме своих нот. Я бы настоятельно советовал ей сесть в карету, пока не стало слишком поздно. Ведь Йозефа совсем замучает нашего веселого и нежного маэстро. Констанция получит назад не мужа, а щипаную птицу.

— Перестань, Лоренцо! Я прошу тебя. На завтрак подавали перепелиные яйца.

— О, я забылся! Давай оставим эти шутки! Насладимся приятным утром, не думая о маэстро. Скоро ты услышишь другие истории — о Дон Жуане и его праздниках. Они вовсе не похожи на то, что я… Прости, я пообещал молчать.

Наконец-то они подошли к театру. Да Понте шагнул вперед и открыл двери перед Казановой. Паоло по-прежнему шел позади, но слышал каждое слово. Почему синьор Джакомо все время жаловался на свой завтрак? Он каждый день ел так плотно. С каждым днем он поглощал все больше. Раньше он никогда не сетовал по этому поводу. Ему нравилось хорошо поесть с утра. Чаще всего Казанове хватало сил на весь день, потому что во второй раз он плотно ел только вечером. Синьор Джакомо ни чего не говорил об истории, рассказанной да Понте. Вот в чем дело. Он не хотел ее обсуждать. Любой догадался бы об этом, если бы услышал этот вздор о завтраке. На такие отговорки мог попасться только да Понте. Он верил каждому слову синьора Джакомо, как будто Казанова мог думать только о перепелиных яйцах и свежих устрицах! Оба венецианца стояли рядом в одном из передних рядов. Паоло решил незаметно подойти и стать сзади, чтобы ничего не пропустить. Да Понте будет рассказывать о продолжении оперы и победах Дон Жуана.

— Ты еще помнишь, — снова заговорил да Понте, — донну Анну и донну Эльвиру?

— Была ночь, — ответил Казанова, будто повторяя одну из реплик, — на улицах города ни души. Вдруг раздается душераздирающий крик. Крик женщины… Видишь, я все помню. Сначала была донна Анна. Затем донна Эльвира. Они преследуют Дон Жуана. Потом появилась третья женщина. Как ее звали?

— Церлина. Молодая прекрасная Церлина. Она выросла в деревне.

— Она как раз собиралась замуж?

— Точно. Дон Жуан отбил ее у жениха. Он хочет обладать ею и приглашает в свой замок.

— Верно, в замок. Значит, Церлина отправилась за ним в замок.

— Нет, она этого не сделала. Им помешала донна Эльвира. Она вовремя вмешалась и объяснила Церлине, с кем та имеет дело.

— Ах, но почему же? Я думал, что Дон Жуан — соблазнитель. Когда же он наконец-то соблазнит хоть одну женщину? Я бы не прочь посмотреть на сцену соблазнения во дворце.

— Да, конечно. Но я хочу немного затянуть события, чтобы возникло напряжение. Желание Дон Жуана осуществится не сразу.

— Но теперь Церлине все известно. Она вступает и сговор с другими женщинами и тоже собирается мстить Дон Жуану! Что же станет со сценой в замке? Было бы лучше, если бы действие происходило там, а не опять на площади, на улице или в темном углу. Для умелого соблазна нужна подходящая обстановка.

— Верно, Джакомо! Ты умеешь правильно мыслить! Следующая сцена будет в замке Дон Жуана. Он приглашает всех троих и устраивает прием.

— Кого он приглашает? Неужели трех фурий? Зачем ему приглашать троих? Это глупо.

— Он приглашает парней и девушек из деревни. Конечно, в первую очередь девушек. Ну, ты понимаешь?

— Нет, я ничего не понимаю. Из какой деревни? Откуда появились эти парни и девушки?

— Они просто там были. Это не важно.

— Все сразу? И он хочет их соблазнить? Ты не шутишь?

— Да, он хочет завладеть всеми: полными и худыми, высокого и низкого происхождения.

— Всеми сразу? Это ужасно. Таким не бывает искусство соблазна. Лоренцо, обольщение — это настоящее мастерство. Нужна подготовка, планы, иначе оно не будет изысканным.

— Но, Джакомо, речь идет не об этом. Дон Жуан не любит готовиться и планировать. Он хочет владеть всеми красавицами сразу. Он не тратит времени на красивые речи.

— Значит, Дон Жуан не соблазняет, а скорее насилует. Давай назовем вещи своими именами.

— Нет, ни в коем случае. Он овладевает всем, что движется. Недолго думая, без обиняков. Как сатир. Его чувства не терпят отлагательств.

— Но неужели женщины идут на это?

— Церлина не пойдет. Она-то уж точно не согласится.

— Церлина тоже во дворце? Неужели она явится на пир? Мне показалось, что ей известно, насколько распутен Дон Жуан.

— Да, она все знает. Тем не менее Церлина тоже приходит на праздник.

— Как неосмотрительно с ее стороны! Может, с ней хотя бы пришел ее жених?

— Да, Мазетто пришел с ней. Они помирились и снова вместе. Теперь они решили принять участие в празднике Дон Жуана. Мазетто должен поквитаться с ним.

— Опять будет драка? А может быть, еще одна дуэль? Стоит только появиться Дон Жуану, как он вынужден драться. Жалкий персонаж. Когда же, наконец, начнется бал?

— Бал начинается. Мазетто пришлось повременить со своим гневом.

— А что же Церлина?

— Она танцует.

— С кем?

— С Дон Жуаном!

— Но как же так, Лоренцо? С чего ей вздумалось танцевать с Дон Жуаном?

— Он все еще ей нравится.

— Церлине нравится мужчина, который хочет ее изнасиловать?

— Нет, мужчина, который льстит ей! Они станцевали контрданс, немецкую польку, менуэт. Они продолжают танцевать все танцы без разбору. Да, бал со проденем превращается в настоящий хаос. Внезапно раздается крик…

— Душераздирающий крик женщины. Ее голос сдавлен… Она бежит, не правда ли? Кто на этот раз?

— Ну разумеется, Церлина!

— Ах да, конечно Церлина. Получается, что Дон Жуан снова не достиг своей цели?

— Нет, не достиг.

— Кто теперь станет его преследовать?

— Донна Анна, ее жених, донна Эльвира…

— Но откуда они вдруг появятся?

— Ну, они тоже были на балу. Они хотели поймать Дон Жуана на горячем и заставить отвечать за содеянное.

— Разве Дон Жуан их не заметил? Это неправдоподобно!

— Они были в масках. Как на венецианском карнавале. Да, Джакомо, как у нас дома!

— Это гениально, Лоренцо!

— Ты тоже так считаешь?

— Просто гениально! Значит, теперь Дон Жуана преследуют пятеро. Опера не столько воспевает искусство соблазна, сколько учит преследованию. Но я все понимаю. Важен огромный размах! Дон Жуана будут преследовать, пока он с радостью не согласится бежать в преисподнюю! Я прав?

— Во втором акте события кардинально меняются.

— Неужели? Ну, посмотрим. То есть первый акт заканчивается балом?

— Да, он заканчивается. Сейчас мы как раз будем репетировать его финал. Теперь ты полностью в курсе событий.

— Благодарю, Лоренцо, теперь я действительно в курсе. Иди же, позаботься о своих актерах. Я сяду в задних рядах, чтобы никому не мешать. Немного посмотрю на репетицию, а затем незаметно уйду. Прошу тебя, не обижайся. Но ты сам понимаешь — все это из-за перепелиных яиц и устриц. Мне нужно немного пройтись, чтобы прийти в себя.

Казанова похлопал да Понте по плечу и медленно направился в конец зала. Создавалось впечатление, что синьору Джакомо тяжело идти. На сцене было полно народу. Лица актеров были веселы, но во взглядах застыл вопрос. Наверное, это и были деревенские парни и девушки! Да Понте упоминал их в тексте, потому что ему нужен хор. Замысел более чем понятен! Деревенскими гостями был ликующий, кричащий хор. Каждому приличному финалу нужен такой хор! Среди толпы гордо выступал писаный красавец Луиджи. Как петух, заблудившийся на своем же птичьем дворе! Дон Жуан принялся танцевать со своей Церлиной, отчаянно проталкиваясь сквозь толпу. Именно в этот момент раздался душераздирающий крик, похожий скорее на визг поросенка или на мяуканье кошки, которой наступили на хвост. Конечно, партию Церлины исполняла Катарина Бондини, супруга директора. Неужели она не могла как следует закричать? Такие женщины не умеют кричать, они могут разве что тихонько покашлять. Вот толпились три маски! Словно разбуженные ото сна шмели, они носились по сцене, то и дело наталкиваясь на кого-нибудь в толпе, потому что ничего не видели. Нужно было дать им венецианские маски. В них они видели бы лучше и не спотыкались.

Венецианские маски! Это была единственная оригинальная идея да Понте! Но во время венецианского карнавала не обойтись без искусства соблазна. Только в этом случае вышло бы что-нибудь стоящее. Сейчас же бал Дон Жуана был похож на полную неразбериху. Искусство соблазна сводилось еще к одной безуспешной попытке распутника овладеть Церлиной. Это было безвкусно, грубо и отвратительно! Хороша была только идея венецианского карнавала. Да, это была гениальная идея, словно она пришла в голову самому Джакомо Казанове! Почему бы и нет? Почему она не могла стать его идеей? С самой первой минуты пребывания во дворце графа Пахты Казанова собирался устроить прием. Праздник для всех, который каким-то образом должен быть связан с этой оперой. Пусть это будет венецианский карнавал! Внезапно Казанову охватило беспокойство, вызванное этой мыслью. Нет, он не мог более оставаться в театре. Не мог смотреть на плохую игру! Ему не терпелось создать что-то прекрасное, живое и остроумное. Ему хотелось противопоставить этому вялому кривлянью что-то в собственной постановке.

Казанова подал знак Паоло, и они почти беззвучно покинули театр.

— Надеюсь, что тебе это не понравилось? — спросил синьор Джакомо своего слугу.

— Все-таки мне понравилась мелодия «Viva la liberta!», синьор Джакомо. Она очаровывает своей новизной.

— Ты ее запомнил?

— Да, каждую ноту. Она все еще звучит у меня в голове.

— Хорошо, Паоло. Это отлично. Вскоре ты сможешь сыграть ее перед многочисленной аудиторией.

— Я, синьор Джакомо? Неужели вы позволите мне ее сыграть?

— Посмотрим. Подожди. Джакомо Казанова обязательно что-нибудь придумает.

Глава 3

После завтрака Моцарт медленно спустился по склону. Да, он был прав: на завтрак подали молодого и очень нежного на вкус фазана, слегка подкопченного, с ароматом шпика. Жаркое было полито соусом из каштанов. Моцарт запивал мясо красным вином и, похоже, выпил пару лишних бокалов. Нельзя было оставлять полупустой бутылку такого вина. Вино было отличное, как тяжелая огненная лава, мягко окутавшая все тело. Теперь больше всего Моцарту хотелось прилечь. В конце концов, он слишком устал.

Маэстро неуклюже вошел в дом. Только сейчас он обратил внимание на необыкновенную тишину. В этой деревенской глуши каждый оставался наедине с самим собой. Слышно было едва уловимое потрескивание огня в камине, тиканье часов, скрип половиц. Молчаливо глядели картины с деревянных панелей. Стены были украшены натюрмортами из фруктов, виноградных листьев и цветов, изображавших вечную весну. Моцарт ударил по двум клавишам клавесина. Звуки разлились по теплой и благоухающей комнате, словно песня диковинной птицы. Композитор невольно съежился.

Он снова поднялся и подошел к окну. Нужно было писать, писать и писать. Все кругом ждало этого. Но Моцарт вдруг понял, что ему не хватает городского шума.

Может быть, ему все-таки нужен этот шум для творчества? С ним сливались его ноты… Нужно отделаться от этих мыслей. Они не имеют значения. Нужно творить. Все давно уже ждут, когда он закончит оперу. Сегодня утром да Понте наконец-то дал ему текст последней серенады. Как и следовало ожидать, текст был бездарен: что-то о медоточивых устах и нежных сердцах. Кроме того, еще что-то о неутолимом желании. Звучала постоянная просьба: «Красавица, подойди к окну. Наконец-то подойди к окну…»

Эта небольшая серенада для красавца Луиджи… Да, черт побери, Моцарт начнет именно с нее, а затем перейдет и к остальному. Итак, Луиджи стоит под окном красавицы. На голове шляпа с белыми перьями. В руках мандолина. Можно без труда представить такую картину. Стройный парень похож на пылающую свечу. Белые перья походили на пламя. Моцарт снова ненадолго присел к клавесину. Сыграл пару аккордов. Затем пальцы стали двигаться сами и позабыли эти аккорды. Они просто играли. Хотелось сыграть что-нибудь не связанное с оперой. Все равно Моцарт был уже на пути к ней. Пальцы перебирали клавиши, получалась какая-то мелодия. Моцарт играл ее, чтобы просто немного отвлечься. Отрывок из концерта, каденция. Может быть, это будет каденция для еще не созданного концерта… Концерта, рождавшегося прямо на глазах. Нет, достаточно! Нужно опять возвращаться к опере!

Итак, прозвучало несколько аккордов. В руках Дом Жуана мандолина. Ах, Йозефа положила нотную бумагу на круглый столик. Там лежала целая стопка листов, будто для небольшой серенады или хорошего финала нужны сотни страниц! Моцарт опять встал. Вместо того чтобы подойти к столу за бумагой, он направился к окну. Стал ходить взад и вперед по комнате. Усталость одолевала. Так часто бывало за городом. Иногда на свежем воздухе Моцарт испытывал невероятную усталость. Наверное, это было связано с тишиной и торжественным величием природы. Здесь, в деревне, хотя пейзажи и манили к себе, но в то же время нагоняли скуку. Вообще-то Моцарту деревня нравилась меньше, чем город. Его мало кто понимал, но временами композитор просто ненавидел деревню.

Йозефа была внизу, во дворе, ходила туда-сюда. Она успела переодеться — теперь на ней было простое платье. Да, что-то вроде одежды крестьянки или пастушки, как на цветной миниатюре с розовыми кустами и небольшими качелями в сени огромных деревьев. Рукава платья были короткими, поэтому виднелись обнаженные руки Йозефы. Сильные руки. Талию подчеркивал золотистый пояс с прикрепленными к нему платками. Целое небольшое море платков. Моцарт не мог понять их предназначения. Ко всему прочему на Йозефе были розовые чулки очень тонкой работы, из итальянского шелка. Неужели они гармонировали с такой простой одеждой и цветными платками? Нет, ничто не сочеталось. Это был плод фантазии Йозефы. Она любила подобные наряды и то шокировала, то веселила ими весь город. Йозефа полагала, что примадонна должна оделяться необычно, нет, скорее, неповторимо.

Йозефа делала вид, будто читает книгу. Держа книгу в руке, она ходила взад и вперед по двору. Взад и вперед. Туда-сюда. Туда-сюда. Невозможно было оторваться от нее. Туда-сюда, как маятник. Эта картина плясала перед глазами и завораживала. Так мог подавлять только какой-нибудь живописный пейзаж. Йозефа была… Кем же была для него Йозефа? Она была приятельницей, да, хорошей приятельницей. В конце концов, они давно знакомы. Еще с Зальцбурга. Как же это произошло? Йозефа приехала с семьей в Зальцбург. Со своим мужем, с Францем. Действительно, Франц тоже был там. Моцарт уже точно и не помнил, потому что Франц ничем не выделялся. На фоне своей жены он терялся, превращался в немого спутника, который порой покашливал, особенно в неподходящий момент. Верно, он прокашлялся. Значит, Франц все-таки приезжал вместе с Йозефой в Зальцбург. Чета Душеков приехала в гости незадолго до того, как Моцарт отправился с матерью в долгое путешествие по Европе. Ему нужно было подыскать себе место, какую-то должность или пост. Но тогда никто не нуждался в композиторе и капельмейстере Моцарте — ни князья, ни герцоги, ни императоры. Поэтому Моцарт вернулся назад, но уже один. После злополучных дней в Париже, где мать умерла от сердечного приступа, Моцарт приполз домой, в Зальцбург. Назад, в подчинение к отцу, который обвинил сына в смерти матери. Эту потерю уже ничем нельзя было восполнить…

Йозефа Душек напоминала отцу о том путешествии каждый раз, когда начинали говорить о нем, отец произносил:

— Это было в те дни, когда к нам приезжала погостить Йозефа.

Наверное, отец не любил Йозефу, потому что она напоминала ему о смерти жены. А может, он испытывал к ней ревность. В те дни Йозефа и Вольфганг были молоды и бесшабашны. Они быстро нашли общий язык. Слишком быстро, по мнению отца. Он был недоволен, если сын сходился с кем-нибудь, кроме членов их семьи. Отец полагая, что возможен только один вид понимания — понимание между отцом и сыном, сыном и отцом. Это идеальное понимание ни с чем не сравнить. Оно не имеет ничего общего с пониманием между матерью и сыном или между братом и сестрой. В центре бытия было понимание между отцом и сыном, сыном и отцом. А музыка была святым духом. Аминь.

Отец верил в это всю жизнь. Ре… ре… ре… — это приказ. Где, что, когда стало приказом? Ре… ре… ре… — стучало в голове у Моцарта. Нет, это ничего не значило. Все из-за вина, из-за бутылки красного вина. Моцарт налился с ног от усталости и двух лишних бокалов вина, и любом случае, отец злился еще и потому, что считал, будто Йозефа имела виды на него, Вольфганга. По этой причине Моцарт-старший просто не выносил ее. Стоило кому-то назвать ее имя, как отец тотчас начинал сыпать проклятиями, критиковать ее пение и рассказывать истории об ухажерах и любовниках Йозефы, хотя подобные истории вообще-то не впечатляли Вольфганга. Ему было все равно, был ли у Йозефы один ухажер или шестьсот сорок один. Для него это не имело ни Милейшего значения.

Сейчас она ходила взад и вперед по двору. Тик-так — «поило видение из прошлого! Йозефа раздобрела. Так часто случается с хорошими певицами. Очень раздобрела. И ходила туда-сюда. Тик-так. Хотела подслушать, Моцарт был уверен, что Йозефа подслушивала, иначе она не прохаживалась бы под его окнами, якобы читая книгу, но забывая хотя бы иногда переворачивать страницы.

Хорошо, значит, нужно отойти от окна! Моцарт опять сел за клавесин и в третий раз сыграл вступительные аккорды. Затем взял нотную бумагу и стал писать. Начинала мандолина. Возникало беспокойство, прерываемое пиччикато струнных инструментов. Музыка давалась легко. Моцарт просто писал. Временами ему казалось, что он только записывал давно созданную музыку. Переписывал на бумагу мелодию своего сердца! Моцарт исполнил небольшой отрывок. Затем сыграл один аккорд левой рукой. В то же время правая рука уже давно записывала ноты. Композитор сидел на краю маленького табурета, словно присел на минутку. Наверное, так было удобнее всего — можно было быстро встать в любой момент!

Вдруг Моцарту показалось, что он что-то услышал. Показалось, что тишина изменилась. Стало еще тише. Может, в камине погас огонь? Как будто все умолкло, чтобы кого-то подслушать. Кого же? Почти беззвучно опустилась ручка двери. Конечно, он и не собирался оборачиваться. Наверное, пастушка позволила себе войти. Она вошла в святая святых. Подплыла еще ближе, чтобы схватить ангела за крылья!

Моцарт сделал вид, что ничего не слышит. Погрузился в свои мысли и представил себе, что исполняет серенаду. При этом он напевал глупый текст да Понте. Myзыка была великолепна. Никто и внимания не обратит на текст. Да, мелодия перечеркивала весь вздор о медоточивых устах и нежном сердце!

Все, готово. Серенада закончена. Наконец-то Моцарт что-то написал! Он и не думал оборачиваться. Нет, не стоит обращать внимания на Йозефу. Так и следует поступить. Моцарт действительно очень устал. От двух лишних бокалов вина и от этой тяжелой, но удачной работы. Он встанет и, не оборачиваясь, пойдет в спальню. Там специально подготовили небольшую софу. Так же, как и в гостинице «У трех львов», он ненадолго приляжет. Приляжет, наконец-то приляжет… Даже не станет снимать туфли с пряжками. Просто приляжет. Усталость сама позаботится обо всем. Конечно, сейчас ему не хватало Констанции. Моцарт думал о ней, ведь в это время они всегда ложились вместе. Среди пражской суеты лежали вдвоем на софе.

«Хороший фазан, фатальный ухажер, ухоженный фазан, прекрасная капуста, и вообще…» Моцарт потянулся и широко расставил руки. Где же Констанция? Она сейчас придет к нему. Вот она подошла. Она была уже совсем рядом. Он лежал неподвижно. Прошло две, три секунды. Моцарт не открывал глаз. Затем почувствовал, что она поцеловала его. Да, она всегда целовала его перед сном. Но почему-то в этот раз поцеловала в лоб. Почему в лоб?

Моцарт испугался и немного съежился. Он открыл глаза и увидел перед собой Йозефу. Она наклонилась к нему, словно хотела прилечь рядом.

— О Господи, — сказал он, — неужели уже так поздно? Уже четыре, пять? Даже шесть часов? Меня ждут!

Моцарт вскочил, поправил волосы и выбежал через кабинет к двери. Перепрыгивая через ступеньки, несколькими прыжками преодолел лестницу, будто за ним шились дикие звери. Затем пересек двор и вышел за ворота. Он побежал вниз, вниз, в снова ожившую долину. В голове звучала серенада. Звуки мандолины сменялись пиччикато струнных инструментов. Музыка побеждала слова о нежности и медоточивых устах.

Йозефа смотрела ему вслед, пока Моцарт не скрылся из виду. Скоро он вернется, она была уверена. Йозефа допустила оплошность — пришла слишком рано. Ее привлекла к нему эта музыка. Неописуемое счастье охватило все ее естество. Йозефа хотела поцеловать Моцарта в благодарность. В конце концов, он начал работать над оперой. Это был первый отрывок, который он создал в этих стенах! Кончиками пальцев Йозефа приподняла еще влажную бумагу и села за клавесин, собираясь сыграть. Она будет первой, кто сыграет этот отрывок, и только позже его услышит весь мир. Йозефа старалась держать себя в руках, но пальцы все равно дрожали от волнения. Она заиграла. Когда прозвучали первые аккорды, ей показалось, что Моцарт снова стоял внизу, во дворе, и пел ей серенаду. Только ей.

Глава 4

Казанова сидел в салоне дворца графа Пахты, пытаясь сосредоточиться на чтении, но его не покидали мысли о венецианском карнавале. Было несложно осуществить что-нибудь подобное. В конце концов, у него имел» и опыт. Раньше, еще в Венеции, он давал такие приемы в своих покоях. Однажды одна красавица подарила ему двадцать четыре цехина, чтобы он позаботился об оркестре, который должен был играть во время ужина. Верно, она потребовала, чтобы Казанова переоделся женщиной. Как же ее звали? Ее имя было… Но нет, Казанове не хотелось вспоминать такие истории.[6]

На этот раз оркестр был под рукой. Кстати, очень хороший оркестр. Намного лучше, чем венецианские музыкантишки, получавшие гроши за свою игру. Чаще всего они теряли терпение во время праздника и сами пускались в пляс. Музыканты смешивались с толпой танцующих, пока, ко всеобщему веселью, не оставался один-единственный альт. Небольшой оркестр графа Пахты, напротив, играл довольно слаженно. Это не был случайно подобранный оркестр, в котором музыканты играют каждый для своего удовольствия. Казанова скроет оркестр за искусно украшенной ширмой. Музыка будет доноситься из тайника и играть во время всего приема. Это понравится даже Моцарту.

Моцарт обязательно должен прийти. В конце концов, Казанова устраивает праздник в его честь. Следует пригласить Лоренцо да Понте, актеров, может быть, чету Душеков. Гостей придет немного, и они все будут словно на ладони. Подадут устриц. Да, во время приема подадут целое море прекрасных, искрящихся устриц. Л также анчоусы, запеченные мидии и камбалу под соусом. Позже принесут жаркое из цесарки, требуху, пареное мясо и дичь. Молодую зайчатину, косулю и рагу с мясом дикого кабана. В качестве гарнира следует приготовить фаршированные кабачки, фасоль и острые баклажаны. На десерт — венецианское печенье, жаренное в оливковом масле и смазанное цедрой апельсина. Это простое, но Вкусное угощение заставит забыть о количестве поглощенной пищи. И гости захотят шампанского.

Джакомо Казанова лично проследит за приготовлением ужина. Он полдня проведет в кухне и сам все попробует. Так он сможет по-настоящему насладиться тонким вкусом блюд и еще ранним вечером утолить свой голод. В отличие от гостей. Вообще-то важнее всего было поближе познакомиться с певицами — Терезой Сапорити, Катариной Мичелли и супругой директора. Во время приема у Казановы будет возможность прошептать им на ухо свое мнение об этом негодяе да Понте и о его тексте. Нужно сказать, насколько ужасен текст. Он не только испортит всю оперу, но и исказит музыку. Но Казанове следовало быть очень осторожным — с каждой нужно говорить отдельно. Синьор Джакомо не боялся этого. В былые времена ему приходилось иметь дело и не с такими женщинами. Он переманивал их на свою сторону, ухаживая за ними часами, а порой целыми днями. Едва ли кто-то мог отказать ему.

Почему же ему так не хотелось об этом думать? По чему не хотелось вспоминать о прошлом? Потому что он ненавидел свой возраст. Казанова был уже не в состоянии наслаждаться всей полнотой чувств — любо вью и вожделением, которые становились достойным завершением любого праздника! Раньше он готовил приемы только с одной целью — увенчать их достойным финалом. Заманить одну, двоих, а то и троих женщин в свои покои. Устрицы лишь пробуждали желание. Сотни устриц. Казанова целовал красавиц, поедая ужин, который превращался в эротические игры, и постепенно переходя к более изощренным плотским наслаждениям: к раздеванию, любованию обнаженным телом и умению полностью отдаться страсти.

Казанова мог бы целыми днями рассказывать об этом. Нет, не днями, а неделями. Раньше он любил поговорить на эту тему. Но тогда синьор Джакомо еще мог добавить к своим историям одно или два приключения. Однако сейчас ему ничего не удастся, хотя с возрастом он научился еще искуснее обращаться со словом. Да, только с возрастом приходит умение намекать и свободно высказывать свои мысли. В молодости ему приходилось рассказывать чужие истории или импровизировать. На ходу придумывать комедии.

Казанова уже давно не пересказывал чужих историй. Он сам стал автором! Да, верно. Честно говоря, в его жизни было достаточно прекрасных и захватывающих сюжетов. Восхитительных и искусно выдуманных историй. Это был огромный роман, начавшийся шестьдесят три года тому назад в Венеции. Тогда Гаэтано Казанова, член актерской труппы театра Сан-Самуэле, влюбился и шестнадцатилетнюю Дзанетту Фарусси, дочь сапожника. Гаэтано выкрал свою Дзанетту. Они пришли к патриарху Венеции, чтобы обвенчаться, несмотря на бессмысленное сопротивление родителей… Кто? Что? Кто помешал ему, как раз тогда, когда ему захотелось вспомнить о своем прошлом?

В дверь постучали. Затем вошел Паоло. Казанова посмотрел на слугу с отвращением, и тот не посмел отойти от двери.

— Что случилось? Меня хотят видеть? Меня ни для кого нет.

— Нет, никто не пришел, синьор Джакомо. Простите, что я вам помешал. Я вижу, что пришел не вовремя. Сейчас вам не до моей просьбы. Я ухожу и приду позже.

— Просьба? Какая просьба?

— Вы поручили мне не спускать глаз с господина да Понте.

— Ну и?..

— Все это время я за ним следил.

— Ах да… Ты что-то заметил? Что-то необычное? Ты об этом хотел поговорить?

— Да, синьор. Меня кое-что удивило. Я подумал, что и вам следует об этом знать.

— Нечто отвратительное, не так ли, Паоло? Нечто необычайно отвратительное?

— Да, так и есть, синьор.

— И это никому не известно. Разве я не прав?

— Да, вы абсолютно правы. Так и есть.

— О, Паоло, ты пришел как раз вовремя. Бери стул и садись. Смотри, я откладываю книгу. Я весь внимание и слушаю моего тайного агента! Итак, что же произошло?

Паоло сел. Сдержанным жестом он отказался от бокала вина, предложенного Казановой. Парень был очень серьезен. Это удивило Казанову. Таким он слугу еще никогда не видел!

— Синьор Джакомо, я буду говорить без обиняков и сразу перейду к делу. Господин да Понте положил глаз на Иоанну. Нет, даже более того. Он преследует ее. Он ходит за ней по пятам. Такое впечатление, что он хочет силой заставить ее стать его любовницей.

— Откуда тебе это известно? Иоанна говорила с тобой?

— Нет, она не сказала ни слова, синьор Джакомо. Я видел синьора да Понте, когда тот ночью бродил вокруг дворца. Наверное, он хотел тайком пробраться сюда. Или попасть во дворец каким-нибудь другим способом. Затем на следующее утро я случайно столкнулся с ним. Он что-то здесь разнюхивал, наверно, хотел найти комнату Иоанны. Да, он действительно был рядом с ней.

— Неужели он был в крыле для прислуги?

— Синьор да Понте сказал, что заблудился.

— Ах, негодяй! Как он врет, как изворачивается! Значит, он положил глаз на Иоанну! Как близко. Как просто! Мне следовало догадаться об этом без твоей помощи. Иоанна очень красива. И возраст тоже подходящий. Никто не понравится ему больше, чем она! Да Понте не отступит, пока не завоюет ее. Ради этого он всем пожертвует!

— Этого не будет, синьор Джакомо! Если господин да Понте применит насилие к Иоанне, я сам займусь им. Вы уж мне поверьте!

— Паоло, что с тобой? Я никогда тебя таким не видел!

— Простите, синьор. Но меня возмущает, когда знатные господа позволяют себе все, что угодно! Если что-то подобное произойдет с Иоанной, меня не остановит происхождение господина да Понте! И мне нет никакого дела до его славы! Я не побоюсь этого типа. Пусть побережется тот, кто осмелится оскорбить Иоанну!

— Браво, мой дорогой Паоло! Но скажи мне, вы с Иоанной уже были вместе?

— Да, синьор, мы были вместе.

— Хорошо, очень хорошо! Брависсимо! Вы были вместе. Я очень надеялся, что так и будет. Ты же помнишь, что я тебя об этом спрашивал? Хорошо, отлично. Ты меня понял. Ты пошел к ней… Ночью?

— Да, ночью.

— Да, ночью, когда прохладная тишина окутывает весь дворец. Для тебя не составило труда пройти по коридору. Дверь Иоанны не заперта. Ты проскользнул в комнату, не правда ли, Паоло? Иоанна притворилась, что спит. Они все притворяются спящими. Именно так. Нанетта и Мартучча тоже притворялись. Обе лежали ко мне спиной. Сначала я лег к той, которая лежала ближе ко мне, даже не зная, кто это. В конце концов, было темно, очень темно…

— Простите, синьор Джакомо, я вас не понимаю.

— Что? О чем я говорил?

— О Нанетте и Мартучче.

— О Нанетте и Мартучче? О, я все перепутал, мой дорогой Паоло! Я как раз прочел в книге эту пикантную историю. Небольшой венецианский рассказ. Ничего особенного, но написан очень оригинально и остроумно. В нем идет речь о неких Нанетте и Мартучче, а также об их любовнике, юноше, который тайком пробрался к ним… Он приходил к девушкам два раза в неделю и… Ну, довольно! Пора покончить с этими выдумками! Лучше займемся делами насущными. Пора уделить внимание господину да Понте!

— Что мне делать, синьор Джакомо? Я готов немедленно последовать вашим советам! Вы совсем не похожи на господина да Понте. Я вам во всем доверяю! Если бы граф Пахта дал мне вольную, я бы остался вашим слугой и пошел за вами хоть на край света. Могу заверить вас, что вы нигде не найдете более преданного слуги, чем я!

— Паоло, неужели ты серьезно? А как же Иоанна?

— Мы могли бы взять ее с собой. Я и она были бы хорошей парой. И мы вдвоем прислуживали бы вам.

— Нас было бы трое? Мы путешествовали бы втроем?

— Ах, вы не поверите, как мне хочется отправиться в путешествие! Уехать очень далеко! Вы же много путешествовали? Вы далеко ездили? Очень далеко?

— Я? Ты говоришь обо мне?

— Да, синьор!

— Далеко ли я ездил? Я? Много ли я путешествовал?

— Да, синьор. Почему вас так удивил этот вопрос?

— И ты еще спрашиваешь почему? Я объездил половину земли. Был на Корфу и в Константинополе. Я посетил Париж и служил там при дворе короля. По финансовым делам мне пришлось побывать в Голландии. Я исколесил всю Швейцарию и Италию, был вынужден бежать из Лондона, а в Берлине меня встречал Фридрих Великий. Он хотел, чтобы я остался при его дворе. Но я поехал дальше, в Петербург. Там я познакомился с Екатериной Великой. Оттуда я поехал в Варшаву, где со мной пожелал встретиться польский король. Я объездил все немецкие земли до последнего уголка, не говоря уже об Испании. Там меня арестовали, сначала в Мадриде, а затем — в Барселоне. Но единственному человеку, который смог бежать из свинцовых камер венецианской тюрьмы, не составило труда выбраться и оттуда…[7]

— Вы шутите, синьор Джакомо?

— Я шучу? Разве ты мне не веришь?

— Конечно, нет, синьор Джакомо. Я вижу, что вы шутите.

— Ладно, я шучу. Кто поверит в мою историю? Ты прав. Это просто выдумки, рассказы из книг. Я шучу, подобно автору этой книги. Дольше всего я люблю рассказы о приключениях, о юношах, которым мир кажется тесным. Неведомый мир манит их. Я не устаю от таких историй.

— Я тоже знаю подобную историю. В ней идет речь о парне, игравшем на валторне, таком же, как и я.

— Давай, расскажи. Мне хотелось бы ее послушать.

— Речь идет об Иоганне Венцеле.[8] Так его здесь называли. Он приехал из деревни, как и я. Стал слугой графа Туна, который позаботился о нем так же, как граф Пахта позаботился обо мне. Венцелю позволили брать уроки в Дрездене, и он научился искусно играть на валторне. Когда Венцель вернулся в Прагу, все были поражены его игрой. Говорили, что так еще никто не играл. Казалось, будто валторна пела в его руках, даже тогда, когда ее звуки скорее походили на скрежет и вызывали неприятные ощущения. Поговаривали, что Венцель умел играть двойные и тройные аккорды. Его игра была настолько виртуозной, что его на руках носили по Праге, чтобы все могли насладиться этим чудом. Венцель стал настоящей знаменитостью и больше не хотел прислуживать графу Туну, хотя и не отказывался сыграть для хозяина. Играл-то он охотно, но исполнять обязанности слуги больше не стал. Граф такого не потерпел. Они стали враждовать друг с другом — граф Тун и музыкант Венцель, пока Венцелю все не надоело и он не бежал за границу. Граф послал за ним погоню, приказав поймать строптивого слугу и намять ему бока. Из-за этого Венцелю пришлось поменять имя. Теперь его звали Пунто. Он поехал в Майнц, а оттуда в Вюрцбург. Затем в Париж. Там он стал величайшим музыкантом из когда-либо игравших на валторне. Такова история.

— Ты хочешь быть похожим на него? На Венцеля, то есть на Пунто?

— Я никогда не смогу стать таким, как он.

— Не говори этого. Никогда так не говори! Я ненавижу людей, которые умаляют свои достоинства, постоянно твердят о недостатках и завидуют тем, кто преуспел. Судьба человека в его руках. Те, кто жалуется, никогда ничем не рисковали и расплачиваются за это. Но ты не испугаешься риска. Я в тебе уверен! И когда ты будешь выступать в Париже, ты вспомнишь мои слова.

— Я? В Париже?

— Да, ты! В Париже! Чтобы не терять времени даром, ты тотчас же начнешь репетировать. Пойди к себе и сыграй то, что услышал в театре. Я должен знать, что ты действительно сможешь воспроизвести музыку.

— Но в последний раз вы были недовольны, когда я играл!

— Я ошибался. Теперь я думаю иначе. Мы устроим здесь, во дворце, большой прием в честь Моцарта. Наша капелла будет играть. Но кульминацией праздника станет игра на валторне. Ее звуки будут доноситься издалека, из самых дальних комнат дворца. Ты будешь играть, а твоя музыка напомнит всем о театре, об опере. Гостям почудится, что их жизнь превратилась в одну из сцен «Дон Жуана». Я все устрою, а ты мне поможешь. Ты будешь моим церемониймейстером. Согласен?

— Синьор Джакомо, это прекрасная мысль!

— Если ты хорошо сыграешь, я представлю тебя маэстро. Послушаем, что он скажет о твоей игре.

— Как я могу вас отблагодарить?

— Иди к себе и начинай репетировать.

Паоло поклонился. Казанова заметил, что на глаза слуги навернулись слезы. С этого момента он еще больше полюбил Паоло, его молодость и искренность во взгляде. Похоже, юноша тоже испытывал симпатию к Казанове. Это было невероятно, потому что синьору Джакомо не удалось найти общего языка со слугами в Дуксе, во дворце графа Вальдштейна. Они были высокомерными и бесцеремонными. Но Паоло был совсем другим! Чувствовались его живой интерес ко всему и ненавязчивая предприимчивость. Кроме того, этот парень разбирался в музыке. Такая черта, как любовь к музыке, облагородит любого.

Ах, Паоло действительно начал репетировать. Viva la liberta!.. Да, именно так и играли в театре. Фанфары предвещали счастье. Паоло исполнял вступление к празднику во дворце Дон Жуана. Когда Казанова будет давать свой прием, тоже зазвучат фанфары. Фанфары на празднике во дворце Джакомо Казановы.

На этом приеме Казанова возьмет постановку оперы в свои руки. После разговора с Паоло ему стало понят но, что нужно делать. Все зависело от Паоло и Иоанны, ведь Иоанна станет живой приманкой во время этой игры. Казанова оденет ее как можно нарядней. И соблазнительней. Он позволит ей надеть в этот вечер платье ее госпожи, которой сейчас нет во дворце. Лоренцо да Понте будет изнывать от желания, а Джакомо Казанова получит огромное удовольствие, разжигая его страсть, пока она не станет невыносимой и неудержимой. В конце концов либреттист не сможет справиться со своими чувствами. Он будет мучиться так же, как его Дон Жуан. Будет пить и танцевать, пока томительное вожделение не заставит его позабыть об этой праздничной суете. Лоренцо пойдет на все, чтобы покорить Иоанну. Станет ее преследовать по всему дворцу. Музыка будет играть все громче, так что никто не заметит, как он мечется и надоедает служанке. Но затем во дворце раздастся… крик женщины, ее сдавленный голос.

Казанова так безудержно рассмеялся, что ему пришлось облокотиться на стол. Джакомо победит Лоренцо его же методами! Лоренцо накажет собственная глупость. А единственный лучший друг, всегда и во всем понимавший да Понте, окончательно прикончит его, заставив бежать отсюда. Все поймут, что да Понте — настоящее чудовище. Даже больше: чудовищем был его Дон Жуан! И посмотрят на эту оперу другими глазами. Никто не поверит в ее успех. Именно в этот миг Казанова предложит свои услуги. Он станет единственным режиссером оперы. Джакомо изменит ее, воплотит в ней собственную мечту…

Как ему не хватало музыки! Паоло играл безукоризненно. У него был уникальный слух. Абсолютный. Такой слух совершенно не соответствовал этому убогому окружению. Именно поэтому Паоло уже давно мечтал и ионом хозяине. И наконец-то нашел его!

Джакомо Казанова откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Гости в масках входят в зал. Звучит музыка. Постепенно гости начинают беседовать. В этот момент в зале появляется Иоанна. В руках у нее серебряный поднос с наполненными бокалами. Она без маски. Самое прекрасное создание на приеме…

Глава 5

Лоренцо случайно столкнулся с Иоанной у театра и стал преследовать ее. Он шел торопливыми небольшими шагами и настойчиво пытался заговорить с девушкой. Да Понте уговаривал Иоанну и льстил ей:

— Моя милочка, какие у тебя планы? Куда ты так спешишь? Давай чего-нибудь выпьем, голубка, я приглашаю…

Но Иоанна не останавливалась. Она твердо решила избегать да Понте и только на какое-то мгновение допустила оплошность, утратив бдительность. Да Понте настиг ее у столика с цветами и тут же купил ей розу. Иоанна поблагодарила за подарок и постаралась отвязаться от Лоренцо. Однако он никак не отставал от нее.

Да Понте схватил корзину, пытаясь вырвать ее из рук Иоанны. Он сильно вспотел — видимо, не мог справиться с таким темпом. Иоанна понимала, что ей не удастся от него избавиться. Его волосы спадали неухоженными прядями, взгляд был настойчивым и усталым. Иоанна заметила коричневые мелкие зубы, между которыми усердно двигался язык.

Лоренцо все время пытался оттеснить девушку ближе к домам. Он шел рядом с ней, будто сопровождал малого ребенка, которого нельзя оставлять одного ни на минуту. Его назойливость вызывала отвращение, но да Понте был таким человеком, которого не злило и не обижало чужое отвращение. Он всего лишь невольно рассмеялся бы и обнял Иоанну, если бы узнал об этом. Ведь стоило ей только остановиться, пропуская карету или кучку торговцев, как да Понте тут же пытался обнять ее, Иоанна отворачивалась. Все-таки она почувствовала, как пальцы да Понте прикоснулись к ней и скользнули по ее платью. Это был лихорадочный, нервный жест, будто синьору Лоренцо не терпелось погладить ее кожу.

Внезапно Иоанна поняла, кого напомнила ей эта назойливость. Да Понте был похож на бродячего пса, нашедшего приют во дворе женского монастыря. Тот тоже тыкался мордой в ее юбку, словно Иоанна была таким же животным, которого можно было обнюхать с ног до головы. Девушка вздрогнула, вспомнив о собаке. Лоренцо схватил Иоанну за руку. Ему наконец удалось выхватить корзину и поставить ее на землю. Затем ему удастся оттеснить ее в какой-нибудь укромный уголок, где, может быть, он даже сможет поцеловать ее. Его солос стал хриплым: было очевидно, что Лоренцо едва справляется со своим желанием. Дыхание Иоанны тоже участилось, как только она смогла отвлечь Лоренцо своим предложением зайти в какой-нибудь трактир.

Лоренцо улыбнулся. Да, ему понравилась эта мысль! Он отпустил руку Иоанны, снова поднял корзину и зашагал к ближайшему трактиру. Его счастье не знало границ. Наверное, он уже возомнил себя победителем. Видимо, да Понте поверил, что Иоанне стало нравиться, как он ухаживает за ней.

Они сели. Лоренцо сразу заказал кофе, вино и ликер. Его театральные жесты бросались в глаза, так, что весь трактир повернулся, чтобы взглянуть на них. Да Понте сел рядом с Иоанной и схватил ее за руку. Да, она ничего не могла поделать, даже когда Лоренцо поцеловал ее, прижав свои мокрые, черные от табака губы к ее ладони, будто хотел проглотить. При этом да Понте закрыл глаза и тяжело вздохнул. Иоанне стало холодно. Она почувствовала, что ее знобит.

Наконец-то принесли напитки. Лоренцо пододвинул к ней кофе и ликер. Для себя он заказал целый графин вина. Когда Иоанна небольшими глотками стала пить кофе, да Понте улыбнулся и подлил туда ликеру. Они чокнулись. В руках у Лоренцо был бокал, а у Иоанны — чашка. Да Понте пил много и быстро. Казалось, он хотел как можно быстрее опустошить весь графин.

Лоренцо говорил о том, что вот уже несколько дней он думает только об Иоанне, что потрясен ее красотой. Даже ночью, лежа в постели, он видит ее перед собой и не может уснуть. При этом да Понте погладил ее по голове. Пальцы соскользнули к шее. Он добавил, что больше всего ему нравится женская шея. Особенно ее ли она открыта, как у Иоанны. Еще в молодости он по уши влюбился в изгиб женской шеи. Именно в эти формы. Ах, ничто не приносило ему такого наслаждения как прикосновение к шее у корней волос. Затем Лоренцо спросил у Иоанны, нравилось ли ей, когда он так гладил ее.

Еще ни один мужчина не говорил с Иоанной об этом. О своем желании, об открытой шее, о корнях волос и тому подобном. Она так растерялась, что беспомощно схватила чашку и сделала большой глоток кофе. Она тут же закашлялась, потому что ликер был слишком крепким. Иоанна не пила спиртного. Видимо, да Понте намеревался напоить ее.

Теперь он схватил ее за подбородок, как будто хотел поиграть ее головой, словно мячом. Девушку била дрожь. Почему никто не приходил, чтобы спасти ее от рук этого чудовища? Лоренцо снова заговорил. Он чувствовал себя таким одиноким в Праге! Но в Вене он тоже был одинок, потому что еще не нашел свою единственную. Пока не нашел. Он возьмет Иоанну с собой в Вену. Там она будет вести его хозяйство. Это несложная работа — пусть она в этом не сомневается. Лоренцо позволит ей брать уроки пения и сделает из нее великую певицу. Когда-нибудь Иоанна станет прекраснейшей певицей в Вене. Примадонной. У него было все необходимое, чтобы осуществить эти планы.

Иоанна попыталась улыбнуться. Было непонятно, говорил ли да Понте серьезно. Иногда она тоже подумывала о том, чтобы уехать из Праги и покончить с жизнью служанки. Для того чтобы брать уроки мушки и заниматься искусством, действительно требовался покровитель, меценат. В Праге меценатов интересовали только юноши. Их еще детьми забирали из деревень в город, затем определяли в школу и учили играть на музыкальном инструменте, чтобы позже они могли радовать господ своей игрой в капелле. На девочек особо не тратились. Им покупали юбку и рубаху из грубой ткани и посылали на кухню, где они резали овощи и носили воду.

Так же начала и Иоанна. Только по истечении нескольких лет она стала камеристкой молодой графини и лишь тогда перестала выполнять грязную работу. Никто не учил ее пению. Говорили, что у нее от природы прекрасный голос. По крайней мере, однажды так сказал господин Душек, когда Иоанне позволили спеть для него. Она хорошо пела старинные песни — песни, которые слышала еще в детстве в своей деревне. Порой на графа нападала хандра, и тогда он звал Иоанну к себе, чтобы послушать народные песни. Ей аккомпанировали всего несколько инструментов: две скрипки, кларнет и бас. Иоанна никогда еще не пела арии или большие отрывки из опер, как будто если голос прекрасен от природы, то арии и большие произведения не для него. Тем более что она простая деревенская девушка.

Такие арии исполняла Йозефа Душек, потому что у нее был сильный голос, способный брать высокие ноты и звучать на одной высоте. Именно в этой высоком подъеме было искусство. Иоанна тоже хотела научиться такому мастерству. С ее голосом тоже можно исполнять арии. Но она даже не осмеливалась говорить о своем желании. Ее подняли бы на смех: деревенская девушка, которая мечтает стать великой певицей!

Сейчас она сидела рядом с господином да Понте, который был либреттистом при дворе кайзера в Вене И он гладил ее шею и предлагал посещать уроки пении Иоанна улыбнулась. Да Понте мгновенно отреагировал и положил руку ей на плечо. Он прижал девушку к себе Иоанне показалось, что она услышала запах его возбужденного тела. Ей никто не делал подарков. Она никогда не получала в подарок ни цветка, ни сережек, ни платья. Знатные господа развлекались с другими женщинами. С чего бы им обращать на нее внимание? Но один из них, который сейчас еще крепче обнял ее другой рукой и прижал к себе, выбрал именно ее. Лоренцо так Крепко обнял Иоанну, что она почувствовала между бедер его колени. Они двигались все быстрее, прижимались и толкали ее. Из всех красавиц города господин да Понте выбрал именно ее. Да, ее, Иоанну! Казалось, что ему не было никакого дела до остальных. Для него существовала только Иоанна, да, именно она.

Разве Йозефа Душек не сделала карьеру благодаря своему учителю? Разве она не вышла замуж за мужчину намного старше себя, чтобы достичь успеха, где бы она ни выступала? Со временем Йозефа стала известной. Благодаря этой славе у нее появились ухажеры — молодые кавалеры с деньгами и подарками. Разве не они скрашивали ее жизнь при старом муже? Разве так уж плохо выйти за такого, как да Понте, и выдержать один или, может, два года рядом с ним? Если работа будет несложной, а впереди ожидает слава?

Да Понте расстегивал верхнюю пуговицу ее платья. Мет, он не медлил ни секунды и нисколько не колебался. Иоанна схватила его за руку и почувствовала что-то твердое. Кольцо. Она держала да Понте за руку и смотрела на перстень. На нем была изображена львиная Голова. Да, львиная голова… Кто-то говорил о таком перстне. О перстне с головой льва. Кто же это был? Кто говорил о нем? Верно, молодая графиня! Госпожа увидела такой перстень во сне. Именно такой перстень.

Было тяжело в это поверить. Иоанна еще раз взглянула на этот знак и так сильно испугалась, что одним рывком освободилась от объятий да Понте.

Она застегнула платье. Поправила прическу и схватила корзину. Затем поблагодарила его, поднялась и завязала платок. Иоанна сказала, что ей нужно закончить покупки. Ее уже ждут. Не дожидаясь ответа да Понте, девушка поспешила прочь из трактира. На ходу она заметила, что он в отчаянии звал официанта, чтобы заплатить по счету и последовать за ней. Но Иоанна уже вышла.

Нет, она не могла вернуться во дворец. Ей нужно было поговорить с молодой графиней. Иоанна быстрым шагом направилась к водам Влтавы, стрелой промчалась сквозь толпу людей на Карловом мосту. Она спешила к своей цели, расположенной на верху холма.

Задыхаясь, Иоанна постучала в ворота обители. На этот раз ей не пришлось долго ждать — ее сразу же отвели наверх. Анна Мария стояла у двери и тотчас затянула Иоанну в келью.

— Иоанна, что с тобой? Как ты выглядишь? Что-то произошло?

— Это из-за господина да Понте, госпожа! Он преследует меня последние несколько дней. Сегодня он подкараулил меня у цветочного рынка. Я не знаю, как мне от него отделаться. Он не отстает, даже если я его об этом прошу.

— Господин да Понте? Почему ты ничего раньше мне не сказала?

— Потому что мне было стыдно. И я думала, что это всего лишь очередной каприз господина да Понте, который скоро пройдет.

— Но что же ему от тебя надо?

— Он говорит, что хочет взять меня с собой в Вену. Я буду жить у него. Он позволит мне брать уроки, и я смогу стать великой певицей. И господин да Понте пообещал делать мне подарки.

— Как ему не стыдно так морочить тебе голову! Не верь ему. Не слушай его. Такие господа умеют сладко говорить.

— Но он прав. Здесь, в Праге, я никогда не стану певицей. Я всю жизнь буду петь народные песни, которые слышала в детстве. Я никогда ничему не научусь. И навсегда останусь служанкой.

— Кто это сказал? Господин да Понте? Ему не мешало бы заняться своей работой вместо того, чтобы нашептывать тебе подобные глупости.

— Но он говорит правду.

— Нет, неправду. Он говорит так только ради того, чтобы вызвать в твоей душе беспокойство. Чтобы ты почувствовала неудовлетворенность. Да Понте хочет, чтобы ты начала мечтать о другой жизни. Если тебе захочется изменить свою жизнь, он воспользуется этим, Предложив свою помощь. Хотя у него совсем другие цели.

— Я не сказала, что он мне нравится. Нет, о Господи, ни вовсе мне не нравится. Простите, госпожа, но господин да Понте — отвратительный человек. Я в этом уверена. Но он пообещал мне…

— Ему нечего тебе обещать, Иоанна! Господин да Понте — иностранец. Человек, которого не касается наша жизнь! Тебе следовало бы так ему и сказать!

— Я знаю, госпожа! Может, я так бы ему и сказала, но я сильно испугалась. Было нечто странное, непонятное…

— Что еще? Что еще произошло?.

— Простите, госпожа, я не хочу вас волновать! Этот кошмар, который недавно испугал вас настолько, что я тоже стала бояться и беспокоиться о вашем здоровье. Мне снова придется о нем упомянуть.

— О моем сне? Неужели речь идет о Джакомо Казанове? Что случилось?

— Нет, госпожа. Синьор Джакомо — самый добрый и сердечный человек, какого только можно себе пред ставить. Он никогда не причинит вам вреда. Это невозможно. Паоло даже стал его другом. Представьте, такой знатный господин сделал Паоло своим другом! Казанова хочет устроить прием во дворце. Большой венецианский карнавал, как он говорит. Все гости будут в масках. Мы с нетерпением ждем этого праздника. Господин Моцарт и оперные певицы тоже там будут; госпожа Сапорити, госпожа Мичелли. К сожалению, господин да Понте тоже приглашен…

— Прием? Зачем? Что у вас там происходит? Иоанна, ничего не таи от меня!

— Но я хотела вам все рассказать. Только, пожалуйста, не пугайтесь! Когда господин да Понте стал заигрывать со мной, я случайно взглянула на его перстень. И только подумайте: на нем изображена львиная голова! Он носит такой же перстень, какой вы недавно увидели во сне!

— Львиная голова? Ты уверена, Иоанна? Ты хорошо его рассмотрела?

— Я видела его своими собственными глазами, госпожа.

— С тех пор как уехал мой отец, мир перевернулся! Происходят невероятные вещи, словно по волшебству Я ничего не понимаю. Что за всем этим кроется? Здесь, наверху, ничего не разберешь. Можно заметить только неясные знаки, смысл которых невозможно понять. Мне кажется, что всем нам грозит опасность, как будто скоро произойдет что-то ужасное. Что-то невероятно ужасное! Иоанна, я боюсь. Я очень боюсь, что с нами случится что-то непоправимое!

— Не бойтесь, госпожа! Синьор Джакомо сможет нас защитить. Он очень умен. Все знает и видит. Паоло рассказывал, что уже по дороге в театр синьор Джакомо угадывает, какие сцены последуют за увиденными.

— Ты все время говоришь о синьоре Джакомо и о господине да Понте. Но я до сих пор не знакома ни с одним из них! Иоанна, так не может больше продолжаться! Мне нужно спуститься вниз, побывать во дворце. Я хочу собственными глазами увидеть, что у вас происходит. О, как бы это устроить? Я не хочу, чтобы меня кто-то узнал. Было бы лучше всего, если бы я смогла посмотреть на них тайком.

— Госпожа, мне тоже хотелось бы, чтобы вы смогли прийти на праздник. Я думала об этом! У меня даже появилась мысль, как можно устроить так, чтобы вы пришли во дворец и вас никто не узнал.

— Ах, ты полагаешь, что мне снова нужно переодеться? Так же, как мы сделали в прошлый раз, когда тебе пришлось меня долго ждать? Нет, так не выйдет. Даже «ели я переоденусь, слуги все равно меня узнают. И далее если мы уговорим их не называть меня по, имени, в какой-нибудь момент один из вас невольно выдаст меня. Нет, Иоанна, ничего не получится.

— Но я подумала о другом, госпожа, Я полагала, что вы сможете прийти на бал во дворец. На вас будет маска. Я принесу вам новое платье, так что вас никто не сможет узнать!

— В маске? В новом платье? Да, я начинаю тебя понимать. Я поняла… Иоанна, хорошая мысль! В новом платье… Как тебе пришла в голову такая блестящая идея?! Мы так и сделаем! Я приду в маске, как и все остальные гости, поэтому никто меня не узнает. Я смогу оставаться незамеченной и присматриваться ко всему в моем собственном доме. Да, в доме моего отца! Я буду сама по себе и в то же время дома. Наконец-то я смогу понять, что там происходит! Познакомлюсь с синьором Джакомо и отвратительным господином да Понте. И даже с господином Моцартом. Как бы мне хотелось с ним познакомиться! Наконец-то у меня появится возможность поговорить с великим композитором! Верно, Иоанна, так мы и поступим!

Анна Мария обняла Иоанну. Они стояли у окна и смотрели вниз, на город. Их взгляды обратились ко дворцу, словно они думали об одном и том же.

В это время синьор Джакомо как раз шел на кухню, чтобы поговорить с кухаркой и ее помощницами о праздничном меню на венецианском маскараде.

Глава 6

Куда же так спешил господин Моцарт? От кого он бежал? Композитор остановился и провел правой рукой по лицу, пытаясь успокоиться. Что с ним? «Уже четыре? Уже пять? Меня ждут!» — Моцарт всегда прибегал к этой уловке. Зачем она ему сейчас? Зачем же сейчас?

Йозефа позволила себе лишнее. Была слишком назойлива. Да, Моцарт не мог этого выдержать. Что же делать? Зайти к ней и объяснить, что он пошутил? Нет, он не должен перед ней оправдываться. Только не перед ней. Наверное, она уже давно поняла, почему он сбежал, и укоряла себя.

Нельзя было заставлять ее ждать. Нет, нужно вернуться, пока угрызения совести окончательно ее не замучили. Но нельзя прийти сразу. В данную минуту. Следует дать ей время немного попереживать из-за того, что она не смогла взять себя в руки. За то, что дала волю своему любопытству. И за то, что она требовала от него больше, чем он мог ей предложить.

Моцарт приехал сюда, чтобы дописать оперу, а Йозефа стала рассказывать ему свои истории! Она была его приятельницей. Он ей нравился. Может, Йозефа даже любила Моцарта в своей особенной восторженной манере. Но она не смела просить его тратить свое драгоценное время перед премьерой оперы на ее рассказы о прошлом! Ей следовало оставить его одного, совершенно одного. Моцарт не мог писать, если за ним наблюдали. Йозефа знала об этом. Она также знала, что он мог смириться с присутствием Констанции, только Констанции, ведь они были настолько близки, что композитор ее даже не замечал!

Куда же он пришел? Это кладбище? Да, верно. В этом Йогом забытом уголке не было домов. Зато здесь было кладбище. Как странно! Может, прогуляться среди могил? Почему бы и нет? В конце концов, Моцарт не сел на краю дороги и не пялился на солнце. Это выглядело бы странно: господин Моцарт сидит на краю дороги и определяет положение солнца. Значит, стоит немного прогуляться между могилами. По крайней мере, он никому не бросится в глаза в этой пустынной местности, где замечали каждого прохожего!

Даже господину да Понте пришла мысль поместить Дон Жуана на кладбище. В самом конце оперы. Это была одна из идей, которую Лоренцо обязательно хотел воплотить в жизнь. Что делал Дон Жуан на кладбище? Еще и в такое время? Господин да Понте полагал, что в такой час Дон Жуан искал на кладбище прибежище. Тихий уголок, где его никто не догадался бы искать. Ведь он опять позволил себе лишнее с одной из красавиц и ему нужно было спрятаться. Почему бы не на кладбище, где Дон Жуан мог быть полностью уверен в своей безопасности?

Там ему явился тот, кого он убил, — отец донны Эль виры, командор. Он вернулся из царства мертвых, потому что не мог найти покоя, пока не отомстит за свою смерть и виновник не понесет наказание. Поэтому Дон Жуану явился призрак командора, чтобы заставить обидчика раскаяться и искупить свою вину. Только тог да командор найдет свой вечный покой.

Что сделал Дон Жуан? Он поднял призрака на смех и пригласил его к себе в замок на ужин. Дон Жуан не переставал вести свою ужасную игру, презирая даже вечный покой усопших. Командор представлял собой потусторонние, более могущественные силы, но Дон Жуан не хотел в них верить. Он верил только в жизнь, прекрасную, стремительную жизнь, в каждое следующее мгновение. И даже не боялся огромного количества преследователей, не оставлявших его в покое. Он знал наверняка, что они никогда до него не доберутся. Дон Жуана не могли схватить никакие преследователи. Хотя бы в этом господин да Понте, видимо, был прав. Но без преследователей не обойтись, ведь именно такие сцены любили зрители. Они хотели сопереживать героям и поддерживать их. В конце необходимо появление высших сил, сил потустороннего мира, несущих смерть. Только они могли схватить Дон Жуана — людям не поймать такого, как он. Этот тип был в сговоре с дьяволом и в конце концов попадал в ад…

Дон Жуан не боялся даже преисподней. Нет, скорее наоборот, он насмехался над миром иным, над адом и беднягами, покинувшими нашу грешную землю. Да Понте тогда сказал: «Где Дон Жуан сможет посмеяться над мертвыми, если не на кладбище?»

Ре-ре-ре-ре — так звучал мир иной. Так возмущался командор, возвращаясь к живым. Да, наверное, мертвые существуют в памяти живых и не дают им покоя, пока последние не исполнят их волю. Пока не удовлетворят ихтребований. Ведь порой и господину Моцарту казалось, что его отец умел проникать в мир живых. По Крайней мере, маэстро полагал, что время от времени слышит голос отца. Тот говорил: «Иди же работать, иди, иди!..» Моцарт верил в то, что слышал порой эти слова. Отец так часто повторял это сыну, что тот беспрекословно выполнял его волю: «Да, иду уже, отец. Я иду!»

Да, стук, биение сердец и спешка скрывались в этом Н», Ре-ре-ре… Однажды Моцарт поверил, что с ним действительно говорил отец. В тиши на Карловом мосту, когда маэстро рассматривал крепостные валы, а затем перевел взгляд на воды Влтавы, его позвал отец. Именно голос отца вывел его из оцепенения. Может, Моцарт никогда не мог проникнуться величием природы потому, что отец считал ленивыми и излишне сентиментальными тех, кто любовался ею? Отец ни за что не позволил бы Моцарту стоять на мосту и пялиться на воду. Он сразу нашел бы острое словцо, чтобы осадить его. Отец умел браниться и острить. Скольких он обругал и тем самым изгнал из своей жизни! Например, он говорил, что Йозефа похожа на постаревшую содержанку. Но отец всегда был с ней вежлив и мил, потому что надеялся, что когда-нибудь она пригласит его сына в Прагу. И тот будет писать там музыку. Отец всегда думал о том, какую пользу могут принести окружающие. Просчитывал, как он сможет воспользоваться связями. Согласно таким расчетам он строил отношения с людьми. Отец хотел, чтобы сын тоже смотрел на вещи под этим углом. Но Вольфгангу это вовсе не удавалось. Он не умел распознавать слабые стороны человека и пользоваться ими для достижения своих целей. Во время путешествий отец посещал нужных людей и выказывал им свое уважение. А Моцарт еще ребенком пытался сбежать от них. Ему либо кто-то нравился, либо не нравился вовсе! Если маэстро кого-то не любил, он не мог заставить себя быть вежливым с этим человеком. Ему были неведомы два языка — презрения и раболепства. Он не мог их понять. По этой причине отец и сын часто ссорились.

Что сказал бы отец, если бы увидел его здесь? Если бы он поднялся из могилы, как командор, потому что сын не провел его в последний путь, не похоронил, недостаточно долго носил траур? Отец накричал бы на Моцарта: «Иди же работать! Иди, иди!» Отец упрекнул бы сына в том, что тот не уделял должного внимания пражскому обществу. Перед премьерой ходят к нужным людям. Обеспечивают благосклонность влиятельных Кругов, общаются с актерами, которые формируют общественное мнение. Нужно бывать в обществе вместо того, чтобы проводить вечера в полупустом погребке на берегу Влтавы. Или беседовать с заблудившимися камеристками!

Нет и еще раз нет! Моцарт не мог быть таким! Если следовало быть вежливым и сдержанным, ком застревал у него в горле, он терял дар речи, не мог найти слов… Или слова слетали с его языка запросто и сыпались как горох — одно оскорбление следовало за другим. Моцарт не умел сдерживаться. Он не владел своей речью, не мог контролировать ее. Слова подчинялись только настроению и ничему другому. А настроение управляло речью, не учитывая возможных Последствий.

«Поэтому, дорогой отец, я уже несколько лет иду своим собственным путем. Пусть даже вы им недовольны и полагаете, что следовало бы присмотреть за мной и поддержать меня, давая приказы в своих письмах. Посмотрите-ка, я спокойно гуляю и не думаю о том, что впустую провожу время. Я хожу по кладбищу и лишь изредка вспоминаю о финале. О том, сколько нужно усилий, чтобы дописать его. Сцена на кладбище. Прием во дворце Дон Жуана. Он спускается в преисподнюю, участники событий облегченно смеются. Счастливый конец. Все ликуют, что избавились от распутника, который презирал даже мертвых и которого они никогда не смогли бы схватить».

Моцарт решил возвращаться не спеша. Он станет подниматься очень медленно. Здесь, под ветвистым буком, можно немного передохнуть. У края дороги, возле небольшого кладбища, которое маэстро наверняка не сможет забыть. Странно, что прямо под домом Йозефы было кладбище. Как постоянное напоминание о том, что пора заканчивать финал. Ну ладно, Моцарт поторопится с финалом. Сегодня же вечером он сядет за него. Ре-ля-ре — вначале будут удары. Маэстро уже давно знал, с чего начать.

Моцарт растянулся на траве и положил руки под голову. Он закрыл глаза, и ему внезапно показалось, что здесь слышно тихое журчание Влтавы. Оно успокаивало. Было слишком холодно, чтобы продолжать лежать на земле. Моцарт поднялся и заметил вдали приближавшуюся карету. Он решил, что остановит ее и попросит, чтобы его немного подвезли.

Моцарт сидел неподвижно. Ре-ре-ре-ре — он никак не мог выкинуть ноты из головы.

Глава 7

Констанция провела все утро у себя в комнате. Приходил врач, но так ничего и не смог сказать. Состояние осталось прежним. Нет, ничего не изменилось. Утром ее не проведали. Ей было скучно. Она смотрела в окно и пыталась написать письмо, но затем стала отсчитывать каждый час, полчаса, каждую минуту. Настенные часы глухо тикали. Раздавались хоралы трубачей на башнях, затихали крики торговцев, доносившиеся с рынка прямо под ее окнами. Ветер дул из-за угла гостиницы, резкие порывы расшатывали балки. Среди рыночного шума еле слышно пробивались звуки мандолины и двух скрипок…

Хозяин принес еду. Он задал неуместный вопрос: не скучно ли ей будет обедать в одиночестве? Констанция приступила к трапезе. Конечно, есть одной совсем не хотелось. В полном одиночестве. Впервые без него здесь, в Праге. Констанция отодвинула от себя тарелки, Хотя так и не смогла проглотить ни кусочка. Вместо итого она сидела у окна, полностью погрузившись в свои мысли, пыталась представить, что он сейчас делает. Там, за городом, в доме Йозефы…

Констанция разорвала письмо и прилегла. Она не могла уснуть, потому что ей не хватало Моцарта. Она очень сильно по нему скучала, больше, чем когда бы то ни было. Да, тоска превратилась во внутреннюю боль. Может, это было всего лишь чувство голода? Его ничем не утолить, оно не дает покоя.

Констанция боролась с собой в течение нескольких чесов. Потом наконец не выдержала и велела подать карету к выходу. Хозяин лично помог ей собрать чемодан. Багаж погрузили на карету сзади.

Ранним вечером супруга Моцарта отправилась в путь. Они была счастлива, что приняла это решение, и была Готова стерпеть любые укоры и самые злобные взгляды. Все лучше, чем оставаться одной, чем неведение и боль от того, что приходилось проводить время в разлуке с супругом.

Констанция была спокойна и собранна, когда села в карету. Положила руки на живот. Она ни разу не выглянула из окна, пока карета не остановилась. Вдруг Констанция увидела Моцарта, стоявшего у обочины. Это было настолько неожиданно, что ее сердце стало биться быстрее, будто у юной девушки, встретившей своего возлюбленного. Моцарт забрался в карету и сказал, что ее приезд его ни капельки не удивил. Он начал работать и сделал перерыв, чтобы немного прогуляться. Констанция догадывалась, что что-то произошло. Моцарт никогда не гулял, тем более в полном одиночестве. Но она ни о чем не спросила, а лишь взяла его за руку. Уже во второй раз за сегодняшний день маэстро въехал на овальный внутренний двор. Йозефа и ее прислуга встретили пару так, словно только и ждали их приезда.

Йозефа тоже не удивилась. Она сделал вид, что очень обрадовалась Констанции, взяла ее под руку и провела в дом. В комнатах уже зажгли свечи. Женщины беседовали. Принесли шоколад, шербет и кофе. Йозефа и Констанция болтали без умолку, словно были хорошими приятельницами, которые встретились после долгой разлуки.

Выпив первый бокал вина, Констанция совершенно успокоилась. Йозефа снова отвела ее в сторону. Они спустились на первый этаж к хозяйственным помещениям и кухне. Моцарт остался на какое-то время один Констанция попросила, чтобы ему подали редис, не много ветчины и графин вина. Она принесла все сама.

Когда Констанция вошла в его комнату, она услышала, что Моцарт уже работает над оперой. Она поставила поднос на овальный стол и оставила дверь открытой. Села в удобное кресло рядом с окном, пододвинула табурет и поставила его перед креслом. Затем положила на него уставшие ноги. Наконец-то можно успокоиться и закрыть глаза. Его перо едва слышно поскрипывало по нотной бумаге. Доносилось шуршание, словно ноты, как стая птиц, опускались, снова взмывали в небо и гордо летали кругами.

Йозефа была с ней очень мила, даже предложила помочь переодеться. Она не попрощалась с Моцартом — не хотела мешать его работе. Просто села в карету и уехала в город — к своему Францу.

— Я еду к своему Францу. Ему меня не хватает, — сказала, улыбаясь, Йозефа. Это показалось Констанции странным. Йозефа никогда не говорила с такой нежностью о своем муже. Может быть, эту нежность вызвал приезд Констанции? А может, Йозефа действительно хотела быть рядом с ним, хотя это и тяжело представить.

Наконец Йозефа уехала, но прежде ей удалось уговорить Констанцию остаться здесь на ночь. Йозефа принизала слугам вести себя с гостями наилучшим образом и во всем помогать Констанции.

Теперь она лежала в кресле, скорее хозяйка дома, чем гостья, и чутко прислушивалась к тому, как работал ее супруг, с каждой нотой зарабатывая звонкие дукаты.

Невозможно было узнать, что все-таки произошло. Никто ей об этом не расскажет. Значит, правильно, что Констанция решила приехать: интуиция помогла ей.

Свекор еще несколько лет тому назад неоднозначно намекал об отношении Йозефы к ее Вольфгангу. Констанция запомнила его слова и решила не упускать обоих из виду. Иногда Моцарт не понимал, что происходит. Его мечтательность могла сыграть с ним злую шутку. На него не стоило из-за этого злиться. Свекор часто ругал Вольфганга за легкомыслие, твердил, что мужчина всегда должен владеть собой. Тем не менее, Констанция полагала, что лучше понимает, почему Моцарт иногда витал в облаках и не воспринимал окружающих. Порой он жил только своими мыслями, и они становились настолько важными, что весь мир был лишним. Моцарт ни разу и виду не подал, что Констанция ведет себя слишком назойливо. Он просто не видел и не слышал ее. Казалось, что у него внутри звучала музыка. Тогда маэстро начинал напевать что-то про себя. В то же время он мог говорить о совершенно обыденных вещах, обеде или планах на вечер. В нем звучала настоящая какофония. Ноты кипели и вырывались наружу, и иногда Моцарт начинал петь еще во время обеда. Сначала отрывисто и тихо, но временами так громко, что другие гости в зале пугались и оборачивались в его сторону. В подобном случае Констанция слегка прикасалась ладонью к отбивающим такт пальцам его правой руки Едва заметно, словно это было предупреждение. Этот заученный и все-таки неожиданный жест всегда приводил Моцарта в чувство. Он прекращал петь и отбивать такт и снова возвращался в обычное состояние.

Чуть позже Констанция почувствовала усталость. Она потянулась. От камина шло приятное тепло. Слуга постучал в дверь и спросил, не желает ли она чего-нибудь. Она попросила принести ликер и немного прекрасного шербета, который любила больше всего на свете. Затем она откинулась на спинку кресла и незаметно уснула. Засыпая, Констанция слышала шуршание пера по бумаге, словно летали и щебетали птицы. Они удерживали равновесие на линиях, дергали, слегка прикасаясь к ним. Так будет всю ночь. Всю ночь…

Констанции снилась движущаяся карета. Моцарт был там один. Он съежился, словно замерзший ребенок, выражение лица немного напряженное. Казалось, ему снился плохой сон. Вдруг он стал скрипеть зубами. Скрип зубов смешался со скрипом колес. Дорога была неспокойной. В небе мерцали ноты, а люди гуляли среди облаков, будто на ярмарке. Иногда они останавливались и смотрели вниз, на него. Оказалось, что в карете нет крыши. Он так и ехал дальше — замерзший ребенок среди цветущих полей.

Моцарта бил озноб. Он соскользнул на пол кареты. Кучер остановился, и к карете подбежали какие-то люди, чтобы вытащить его якобы безжизненное тело. Его положили под дерево. Откуда-то появилась Йозефа Душек, чтобы влить ему в рот кофе. Моцарт снова пришел и себя, резко поднялся на ноги и стал ходить взад и вперед. Он по-прежнему не замечал Констанцию. Слышно было, как он пел, шумел. Фигуры среди облаков еще раз остановились, чтобы посмотреть на него во второй раз. Они смотрели и смеялись, не в силах остановиться, их Тела извивались от хохота.

Констанция заняла место среди этой хохочущей толпы. Она стояла там и махала ему. Моцарт только и ждал итого жеста. Он присоединился к ним, к высокому обществу, одним прыжком. Поздоровался с отцом, поклонился сестре и обнял ее, Констанцию. Казалось, он поблагодарил ее за то, что она вовремя указала ему путь.

Констанция ударилась рукой о подлокотник кресла и проснулась. Было очень поздно. За полночь! Она поднялась и пошла в спальню. Слуги приготовили постель. Констанция разделась и осторожно легла в кровать, словно не хотела шуметь и мешать Моцарту.

Затем передумала и еще раз прокралась к двери, к двери его комнаты. Прислушалась и окончательно убедилась, что он спит: голова лежала на клавишах клавесина, а руки свисали, словно ослабевшие крылья. Констанция подошла и погладила Моцарта по голове. Он проснулся не сразу. Затем тряхнул головой и попросил Констанцию ложиться.

Она только кивнула и окончательно оставила его одного.