Ночь трех смертей

Глава 3

В пять тридцать утра следователь Паршин сидел в кабинете начальника исправительной колонии номер семь. Колония располагалась в селе Сосновка и принимала так называемых «первоходов» – заключенных-мужчин, которые получили срок впервые. Из всех колоний, функционирующих на мордовской земле, ИТК-7 считалась самой благополучной, как в плане сотрудников, так и в плане внутреннего порядка. Конечно, и здесь заключенные жили по тюремным законам, выстраивали определенную иерархию, имели своих «блатных», «мужиков» и «чертей», но реальную власть на зоне имела только администрация.

Вечерний звонок принес положительные результаты: человеку Паршина потребовалось всего два часа, чтобы добыть нужные сведения. Он сообщил, что в сосновской колонии за сутки до убийств на вечерней поверке недосчитались двоих заключенных. Сведения были получены из неофициальных источников, не имели подтверждения, поэтому Паршину предстояло действовать на свой страх и риск.

Старлей Валеев отговаривал его от рискованной затеи, убеждал пойти к подполковнику Яценко, чтобы тот инициировал проверку в ИТК-7, а если проверка выявит, что начальник колонии утаил о побеге заключенных, тогда начинать действовать, но Паршина такой вариант не устраивал. Ему нужно было завоевать доверие «хозяина» колонии, а не обозлить его. Только так Паршин мог добиться нужного результата.

В Сосновку он приехал один, раздобыв для поездки машину без водителя. На пропускном пункте дежурный долго изучал его удостоверение, прежде чем связаться с начальником колонии. Тот факт, что в столь ранний час он оказался на месте, вселил в Паршина надежду, что сведения, добытые его человеком, соответствуют действительности. Иначе как объяснить небывалое рвение администрации ИТК к работе?

Получив разрешение, дежурный вызвал охрану в количестве двух человек, которые сопроводили следователя Паршина до кабинета начальника колонии.

Там его встретил сам начальник. Паршин протянул руку для рукопожатия, сам же в это время внимательно изучал внешность начальника. На вид ему было не больше сорока, несмотря на обильную седину в некогда черных волосах. Строгий взгляд, квадратная челюсть, две вертикальные морщины над переносицей – все это говорило о том, что шутить с начальником колонии не стоит. Он был чуть выше Паршина, крепкий, со спортивной мускулатурой. При взгляде на него становилось понятно, что сидячая работа не сделала его ленивым.

– Начальник исправительной колонии номер семь майор Веденеев Андрей Борисович, – представился он.

– Капитан юстиции Паршин Анатолий Николаевич, можно просто Анатолий. – Паршин отметил, что рукопожатие Веденеева было крепким, а взгляд – вполне дружелюбным.

Майор предложил Паршину стул, сам опустился в кресло напротив; теперь начальника тюрьмы и следователя разделял внушительных размеров стол.

– Что привело следователя юстиции в наши края, да еще в такую рань? – осведомился майор Веденеев.

– Причина моего приезда весьма серьезная, и я искренне надеюсь на ваше понимание и всестороннюю поддержку. – Паршин начал издалека.

– Что ж, начало интригующее, – заметил майор Веденеев. – Не помню, чтобы сотрудники правоохранительных органов обращались ко мне за помощью и поддержкой.

– На этот раз ситуация очень щекотливая. – Паршин выдержал небольшую паузу, прежде чем продолжить. – Вы наверняка в курсе, что в Ковылкино произошла серия убийств.

– Да, я об этом слышал. – Тон Веденеева стал осторожным. – Ужасная трагедия, и так некстати, накануне национального праздника.

– Смерть никогда не приходит вовремя, – философски заметил Паршин, – тем более когда умирают молодые.

– Я слышал, погибла семнадцатилетняя девушка?

– В том числе, – подтвердил Паршин. – Ее нашел отец. Единственная дочь в семье.

– Даже думать не хочу, что он чувствует. – Веденеев содрогнулся всем телом, Паршин видел, что его реакция искренняя. – У меня у самого две дочери. Врагу не пожелаешь.

– Согласен, товарищ майор. – Паршин снова выдержал паузу, после чего заявил: – Вот почему я надеюсь на ваше понимание и поддержку.

– Но чем я могу помочь? – В голосе майора Веденеева звучало недоумение, на этот раз Паршин уловил в нем фальшь.

– Скажем так: некая птичка принесла на хвосте интересный факт, который не отразился в ответе на запрос начальника районного отдела милиции от одиннадцатого числа этого месяца. – Паршин прощупывал почву. – И этот факт мне необходимо прояснить.

– Вашей бы птичке да оторвать яички, – пошутил майор Веденеев, но глаза его не смеялись. – Видно, я менее осведомлен, чем она, потому что не представляю, о чем идет речь. Почему бы вам не получить объяснения от вашей птички?

– Потому что в этом вопросе мне можете помочь только вы, товарищ майор, – ответил Паршин.

– Не думаю, что мне есть что вам сказать. Вы напрасно потратили свое время на дорогу, а теперь тратите и мое, говоря загадками про птичек и прочую ерунду.

– Из неофициальных источников мне стало известно, что в ИТК-7 на поверке недосчитались двоих заключенных. – Паршин решил, что пришло время идти в наступление. – Я хочу знать о них все.

– Вот оно что… – протянул майор Веденеев. – Боюсь, ваш неофициальный источник ввел вас в заблуждение.

– Я так не думаю. – Паршин не отводил взгляда от майора. – Поймите, мне нет дела до ваших внутренних правил. Мне даже не интересно, как вы ведете дела в колонии, но погибли люди!

– Это не моя забота, – отмахнулся майор. – Вы уполномочены пресекать преступления и задерживать преступников, вот и занимайтесь этим. Я же буду делать свою работу. Когда вы поймаете преступников, а суд их осудит, вот тогда я сделаю все, чтобы они сидели за решеткой и больше не портили никому жизнь.

– Лопай Касимкин, семьдесят шесть лет. Его тело в буквальном смысле растерзали обычной ручной пилой. Кровь пропитала землю на несколько сантиметров в глубину. – Паршин вынул из нагрудного кармана конверт и начал выкладывать на стол фотокарточки. – Аглая Филимонова, сорок восемь лет. У нее остались дочь и трехмесячные внуки-двойняшки. Ее тело искололи ножом. Девяносто восемь ран. А после этого заставили бежать, спасаться бегством. Она не спаслась, повесилась на собственном пододеяльнике, которым прикрывала наготу. Ее тело нашли на шпиле стелы в честь павших героев на Братской могиле.

– Я понимаю, что вы расстроены… – начал было майор, но Паршин не дал ему договорить.

Он продолжал выкладывать фотографии. Теперь уже весь стол был усеян снимками с мест преступлений. Майор Веденеев не желал смотреть, но отвернуться не мог. Его взгляд переходил от одного снимка к другому, а Паршин продолжал:

– И наконец, Наталья Рогозина, ученица десятого класса. В тот день она помогала готовить костюмы для праздника «Акша келу», подшивала кружева. Ее нашли в парке: сломан нос, выбиты зубы, бедра изрезаны вдоль и поперек в аккуратную клеточку, вроде той, которой линуют школьные тетради. А ее голову преступник превратил в месиво из мозгов, костей и крови. И вот это месиво ее отец держал в своих руках, гладил, прижимал к груди и выл…

– Прекратите! – Веденеев вскочил с кресла и рванулся к окну.

Паршин замолчал. Он чувствовал, что нужно дать майору время для принятия решения, и он не сомневался в том, каким оно будет. Прошло несколько долгих минут, прежде чем майор заговорил, продолжая стоять лицом к окну:

– Десятого июня на утренней поверке в блоке «Г» охрана недосчиталась двоих заключенных. На поверку не вышли Григорий Завьялов и Игорь Вдовин. Вы знаете, что наша колония принимает в основном «первоходов». Это не означает, что они все белые и пушистые, многие просто не попадались до этого либо умело избегали наказания за прежние злодеяния. Большая часть заключенных действительно сидят впервые, но есть исключения. Для таких вот «исключительных» и существует блок «Г».

– Значит, Завьялов и Вдовин не впервые за решеткой? – уточнил Паршин.

– Погодите, не забегайте вперед. – Веденеев вынужден был повернуться лицом к Паршину. – Я хочу объяснить, почему не сообщил об инциденте раньше и почему не упомянул о нем в отчете начальнику РОВД.

– Это не обязательно, – начал Паршин.

– Нет, обязательно, – отрезал майор. – Возможно, вам неизвестно, но в штате каждого исправительного учреждения есть свои оперативные работники, которые ведут расследование в случае исчезновения заключенного.

– Об этом я как-то не подумал, – признался Паршин.

– Так вот, самое первое, что требуется от администрации колонии в случае исчезновения заключенного, – это провести предварительную проверку и удостовериться, что действительно имел место побег.

– Что значит – удостовериться? – не понял Паршин. – Вы ведь сами сказали, что на утренней поверке не досчитались двоих. Разве это не означает, что они сбежали?

– Вовсе не обязательно, – ответил майор. – В таких случаях есть несколько вариантов, и побег – лишь один из них.

– Какие остальные?

– Например, осужденный не бежал, а убит и его труп скрыт. Такое бывает гораздо чаще, чем побег, – принялся объяснять майор Веденеев. – Кто-то из зэков что-то не поделил, один другого пришил, а труп спрятал. Вот вам и первая версия. Или сам осужденный устроил тайник на жилой территории или на производственной зоне, спрятался, чтобы его посчитали сбежавшим.

– С трупом понятно, но для чего заключенному прятаться на территории зоны? – не понял Паршин.

– Причины бывают разные, в основном так дожидаются, пока шумиха стихнет и можно будет «уйти с зоны», не опасаясь погони, – объяснил майор. – Еще бывают самоубийства, несчастные случаи, когда тело не найдено по объективным причинам.

– Тело не найдено?

– Ну или в данный момент не найдено и его еще предстоит найти, – пояснил майор Веденеев. – Теперь вы знаете, что прежде, чем заявлять, что имел место побег, сотрудникам исправительного учреждения необходимо убедиться, что это действительно побег. На оперативно-розыскные мероприятия нам отводится трое суток.

– И что же вы предприняли? – задал очередной вопрос Паршин.

– Мы провели построение всех осужденных с генеральной алфавитной проверкой, чтобы убедиться, что, кроме Завьялова и Вдовина, все на месте. Затем тщательнейшим образом исследовали периметр ограждения исправительного учреждения на предмет наличия физических повреждений, произвели режимные обыски во всех бараках, опросили всех, кто когда-либо конфликтовал с Завьяловым или Вдовиным. Результат: никаких доказательств того, что Завьялов и Вдовин самовольно покинули территорию исправительной колонии.

– Что следует за этим? – Паршин внимательно слушал объяснения, пытаясь вникнуть.

– В данный момент мои люди осматривают территорию ИТК и производственные зоны, пытаясь найти тайники, где можно было бы спрятаться или укрыть труп. Наряду с этим мы пытаемся выяснить мотивы и способы совершения предполагаемого преступления.

– Мотивы и способы? – Паршин был окончательно сбит с толку. Ему всегда казалось, что побег из тюрьмы продиктован только одним мотивом – желанием оказаться на свободе, о чем он и сообщил начальнику колонии.

– Нет, вы глубоко заблуждаетесь, товарищ капитан, – усмехнулся он. – Желание оказаться на свободе стоит чуть ли не на последнем месте.

– Вот как? – удивился Паршин.

– Именно так. Вторым общепринятым заблуждением, которое активно воспевают в блатных песнях, является желание попрощаться с умирающей матерью. Такой же фантом, как и желание оказаться на свободе. Нет, конечно, они все хотят поскорее выйти, но на побег ради этого решаются единицы. Вот сбежать ради того, чтобы отомстить неверной шмаре, которая променяла сидельца на какого-то пижона, – это в порядке вещей. Не могут зэки вытерпеть такого унижения, понимаете?

– Нет, если честно, не понимаю, – признался Паршин.

– Вот и я не понимаю, – согласился начальник колонии. – Но нас с вами данный вопрос не касается, так как ни у Завьялова, ни у Вдовина нет ни умирающей матери, ни блудливой подружки, нет даже кореша, который, пользуясь отсидкой друга, транжирит общак, за который тот сел. И здесь, в зоне, ни у того, ни у другого не было врагов, от которых бы они ждали смерти и бежали, чтобы сохранить свою жизнь. По крайней мере, моим людям вычислить врагов Завьялова и Вдовина не удалось.

– Да, ситуация… – задумчиво проговорил Паршин.

– Ничего, разберемся. – Веденеев пожал плечами. – И не такие узлы развязывали.

– И все же я думаю, что эти двое покинули территорию исправительной колонии и именно они совершили три жестоких убийства. – Последние слова Паршин подчеркнул особо. – Еще я уверен, что на этом преступники не остановятся.

– Так вот, о мотивах и способах побега, – майор Веденеев смотрел на капитана почти сочувствующе. – Способ побега считается ключевым моментом. Мотивы, черт с ними, можно и не искать, но вот возможность побега – это совсем другая история. Бытует мнение, что из колонии бежать проще, чем из тюрьмы, но это мнение ошибочно. Да, здесь у сидельцев больше свободы передвижений, они не закрыты в четырех стенах двадцать четыре часа в сутки. Каждый из заключенных имеет свою специализацию и работает, принося обществу пусть небольшую, но пользу. У многих работа связана с выездом за территорию колонии, и может показаться, что это увеличивает шансы на побег. Однако это не так. Статистика показывает, что из тюрем бегут чаще, чем из колоний.

– Вы изучали статистику по данному вопросу? – удивился Паршин.

– Почему вы удивляетесь? Я служу на должности начальника колонии больше пяти лет, мне по статусу положено знать о таких вещах.

Казалось, вопрос капитана задел майора Веденеева за живое, и Паршин это почувствовал:

– Мое удивление вызвано не тем…

Веденеев не дал Паршину договорить, оборвав его на полуслове:

– Еще мне положено знать, кто из осужденных на что способен. И у меня возникли большие сомнения в том, что эти двое совершили побег. Нет, не так: у меня возникли сомнения, что они вместе могли организовать побег. – Веденеев сделал акцент на слове «организовать». – И вот теперь пришло время поговорить о личностях пропавших заключенных.

Майор подошел к столу, выдвинул верхний ящик, достал из него две картонные папки, перетянутые тесемками, и бросил их через стол Паршину. Фотоснимки при этом разлетелись в разные стороны, но Веденеев не обратил на это внимания.

– Прочтите, а потом мы продолжим, – произнес он и вышел из кабинета.

Оставшись один, Паршин собрал снимки и убрал их в нагрудный карман. Затем взглянул на папки. На титульном листе были написаны общие данные по заключенным: Ф. И. О., дата рождения, номер дела и статья, по которой был вынесен приговор. Первое, на что обратил внимание Паршин, – это разница в возрасте между пропавшими заключенными. Завьялову перевалило за сорок, Вдовину же едва исполнилось восемнадцать.

«Ничего себе, поворот. – Паршин мысленно присвистнул. – Такого я не ожидал».

Дело Завьялова он решил изучить первым. Как ни странно, за сорок лет в места лишения свободы Григорий попал почти впервые. Первый срок, по малолетке, можно было не считать, так как отсидел он тогда всего несколько месяцев и вышел по амнистии 1945 года по Указу Президиума Верховного Совета СССР в связи с победой над гитлеровской Германией. На тот момент Завьялову исполнилось семнадцать. До двадцати семи он ничем не привлекал к себе внимание правоохранительных органов, а в двадцать семь получил условный срок за нанесение побоев. Заявление подал сосед Завьялова, которого тот, приревновав к сожительнице, пинал ногами два квартала, чему нашлось с полсотни свидетелей.

Следующий раз в поле зрения оперативных работников Завьялов попал спустя десять лет. На этот раз он расправился с начальником автоколонны, в которой отработал больше шести лет. По словам Завьялова, начальник «получил свое за то, что мухлевал с зарплатой». Получил так, что оказался прикован к больничной койке на целый месяц. Однако на суде начальник встал на сторону Завьялова, характеризуя его как отличного работника и в целом сдержанного, дружелюбного человека. А свое избиение описал как результат сплетен. Благодаря защите пострадавшего Завьялову снова присудили условный срок.

И только два года назад он попал по-настоящему. В канун Нового года он со своей сожительницей отправился к ее родственникам в сибирские леса, где свояк сожительницы работал лесником. В новогоднюю ночь в сторожке лесника собралась компания в количестве восьми человек: сам Завьялов, его сожительница, ее свояк, тесть с тещей и трое дружков свояка. Все было чинно и пристойно, пока Завьялов не застал сожительницу в объятиях одного из дружков свояка. Пока Завьялов выпивал с тестем на кухне, его сожительница обжималась с чужим мужиком в сенях. Выйдя в сени и увидев «картину маслом», Завьялов взъярился, схватил стоявший в углу ледоруб, который свояк использовал для зимней рыбалки, и забил обоих на месте. На крики и шум прибежал тесть и, увидев, что натворил Завьялов, бросился на него. Тестя постигла та же участь, что и неверную жену. Спустя полминуты в сени ввалился свояк, затем теща. Каждый из них попытался вырвать ледоруб из рук Завьялова, и каждого следующего ждала жестокая смерть от обезумевшего ревнивца. Покончив со всеми, Завьялов бросил ледоруб в сенях, прихватил со стола бутылку водки, из навесного шкафчика вытащил деньги и пустился в бега.

Паршин как раз дочитывал дело, когда в кабинет вернулся начальник колонии.

– Увлекательное чтиво, верно? – заглянув через плечо капитана, произнес он и, переходя на «ты», предложил: – Хочешь, расскажу, как его взяли?

– Я бы послушал, – согласился Паршин.

– Трупы обнаружили спустя двое суток, когда из города пожаловали сестра убитой сожительницы с мужем. Задержавшись у других родственников, они смогли приехать лишь второго января, и это спасло им жизнь. – Майор Веденеев был мрачен, говорил сквозь зубы. – Вычислить убийцу труда не составило, а вот задержать удалось только через два месяца. Все это время Завьялов умело скрывался в лесу, и если бы не случайность, неизвестно, когда милиция вышла бы на него. А получилось так: в одной деревне мужичок пришел в милицию с заявлением о краже валенок. Мужичок утверждал, что новенькие валенки лежали в сарае буквально час назад, а теперь их и след простыл. На беду Завьялова, дежурным по отделению в тот день был капитан Дроздов, мужик бывалый, с невероятной интуицией. Он мигом вызвал наряд и бросился к дому заявителя. По горячим следам они дошли до охотничьего домика, где и обнаружили Завьялова, вдрызг пьяного и в новеньких валенках.

– Сколько ему дали? – спросил Паршин.

– Пятнашку, – ответил Веденеев. – И это он еще легко отделался. Адвокат расстарался, напирая на душевное состояние клиента, в которое тот впал, когда увидел измену сожительницы. Впрочем, так оно все и было. Здесь он ведет себя более-менее нормально, но кличка Ледоруб к нему приклеилась намертво.

– Адекватно – это как? – Паршин закрыл папку, переключив внимание на начальника колонии.

– Режим соблюдает, работу в швейном цехе по пошиву рабочей одежды выполняет добросовестно. С охраной не бодается, в стычках с другими заключенными особо не замечен. Одним словом, хлопот нам до недавнего времени не доставлял.

– И вы думаете, устраивать побег ему было незачем, – подытожил Паршин.

– По крайней мере, внешне он никаких признаков не проявлял, – подтвердил майор. – Хотя был один случай.

– Рассказывайте, – поторопил Паршин.

– Даже не знаю, стоит ли. Это в самом начале было, когда Ледоруб еще только привыкал к новому образу жизни, – начал Веденеев. – Поначалу им всем несладко приходится. Новые люди, новые правила, а главное – осознание, что ты никак не можешь повлиять на ситуацию. Остается только смириться и отсчитывать день за днем до окончания срока, да еще надеяться, что кукушка не съедет.

– Вы как будто им сочувствуете, – удивленно произнес Паршин.

– Кому и сочувствую, – без тени смущения ответил майор. – Тут ведь не только отпетые уголовники, здесь ведь и те, кто на самом деле оступился: в пьяном угаре или по неосторожности, а кто и по глупости преступление совершил, а когда понял, что натворил, было уже поздно. В блоке «А» все из «нежданчиков» – те, кто ненамеренно лишили жизни человека. Только представь, капитан: живешь ты живешь, всем доволен, всему рад, всего у тебя в достатке, и вот как-то вечерком идешь на юбилей коллеги в хороший ресторан, выпиваешь там дорогой коньяк, закусываешь икорочкой, а потом к твоей жене какой-то бугай приставать начинает. И ты понимаешь, что добра от него не жди, хватаешь, что первое под руку попадется, а попадается тебе бутылка из-под коньяка. И ты бьешь этой бутылкой бугая по голове, но попадаешь не в лоб, а в висок. Бугай валится на пол… и все, ты – убийца.

– Думаю, это, скорее, исключение из правил, – заметил Паршин.

– Возможно, и так, – не стал спорить Веденеев. – Только у меня здесь этих исключений десятки. Взять хотя бы того же Вдовина. Молодой парнишка, только школу окончил, в институт собирался поступать. Со всех сторон о нем только положительные отзывы, а к нам попал за убийство с особой жестокостью.

– Тоже девушку защищал? – выдвинул предположение Паршин.

– Если бы! Соседку убил, старушку семидесяти лет. – Майор Веденеев удрученно покачал головой. – Там вообще история непонятная. Да и к нам он попал, как мне кажется, потому, что старушка оказалась бабкой московского прокурора.

– Хотите сказать, парнишка невиновен?

Ответить майор не успел. В дверь постучал охранник:

– Все готово, товарищ майор.

– Спасибо, мы сейчас будем, – ответил Веденеев и пояснил, обращаясь к Паршину: – Я подумал, что вы захотите пообщаться с заключенными, которые чаще других контактировали с Завьяловым и Вдовиным, их собрали в помещении клуба. Пойдемте, по дороге обсудим детали.

Они прошли через узкий коридор и вышли на территорию колонии. Несмотря на то что следователь Паршин шел в сопровождении самого начальника колонии, к ним присоединились два охранника, вооруженные автоматами. Веденеев объяснил, что идти предстоит в противоположный конец колонии до здания производственного цеха, где располагался так называемый клуб, а так как в исправительном учреждении объявлен усиленный режим охраны, то даже ему по территории запрещено передвигаться без сопровождения.

Пока шли к зданию клуба, Веденеев посвятил следователя в детали проживания заключенных Завьялова и Вдовина. Чем больше узнавал Паршин, тем охотнее соглашался с мнением начальника колонии, что эти двое в принципе не должны были бежать вместе.

Завьялов сидел в блоке «Г», Вдовин – в блоке «А». Блоки располагались далеко друг от друга, даже столовые у них были разные. Завьялов работал в пошивочной мастерской, Вдовина же определили в тюремную прачечную, которая стояла от производственных цехов особняком.

Ни Завьялов, ни Вдовин не входили в число осужденных, которые получали распределение на работу вне исправительного учреждения. В прогулочном дворе, куда заключенных выпускали в свободные от работы дни, осужденные из блока «Г» никогда не встречались с осужденными из блока «А». Единственное место, где Завьялов и Вдовин могли пересекаться, это помещение прачечной. В определенные дни, когда шла смена постельного белья или замена тюремной робы, старший по бараку назначал двух человек в помощь работникам прачечной, в обязанности которых входила доставка грязного белья до здания прачечной и доставка чистого белья обратно, до своего блока.

Еще одним местом, где заключенные из разных блоков могли общаться между собой, был тюремный клуб. Здесь под руководством секретаря политотдела товарища Копенкина желающие занимались художественной самодеятельностью. По сведениям, полученным от старшего по блоку «А», Вдовин принимал активное участие в жизни клуба. Завьялов, напротив, на дух не переносил любые выступления.

Добравшись до клуба, майор Веденеев сопроводил Паршина в актовый зал, где собрались порядка двух десятков заключенных, которых охраняли шесть охранников, вооруженных резиновыми дубинками. Актовый зал представлял собой подобие театрального зала с настоящей сценой, задрапированной бордовыми портьерами из пыльного бархата. Три десятка рядов деревянных кресел с жесткими сиденьями разделял широкий проход. Над залом по трем сторонам располагалась галерея, по которой прохаживались еще два охранника, вооружены они были уже не дубинками, а автоматами.

Веденеев поднялся на сцену, жестом пригласив Паршина следовать за ним. Выдав короткую речь о том, кому и что зачтется за помощь следствию, Веденеев оставил следователя на попечении охранников и ушел. Один из охранников, крепкий мужчина с непроницаемым выражением лица, предложил Паршину пройти в отдельную комнату, расположенную рядом с актовым залом, куда вскоре начали приводить заключенных.

В комнате, отведенной для беседы, стояли стол и два стула, прикрученных к полу. Из небольшого зарешеченного окна едва пробивался солнечный свет, но яркая лампа на потолке освещала каждый уголок. Паршин занял один из стульев, положил руки на стол и приготовился встретить первого заключенного. Он понятия не имел, что будет им говорить и какие вопросы задавать, но не слишком об этом беспокоился.

Что его действительно удручало, так это заявление охранника о том, что один из его подчиненных все время будет находиться в комнате. Паршин надеялся на конфиденциальность, полагая, что в присутствии охраны заключенные вряд ли станут с ним откровенничать. Он попытался сказать о своих опасениях старшему охраннику, но тот и слушать не стал, заявив, что они и так действуют против правил, позволяя «чужаку» общаться с заключенными без предъявления официальных бумаг. Так что Паршину пришлось смириться.

Как и предполагал Паршин, опрос шел не слишком успешно. Заключенные сменяли друг друга, но следователю казалось, что он ведет одну и ту же беседу с одним и тем же человеком и беседа эта вертится по кругу. Одни и те же вопросы, одни и те же ответы. С Завьяловым и Вдовиным не корешился, в планы их посвящен не был, общались ли Вдовин и Завьялов между собой, не знаю. И так до бесконечности.

Когда в комнату ввели десятого по счету заключенного, Паршин решил, что пора что-то менять. Он отложил в сторону ручку и блокнот, откинулся на спинку стула и принялся пристально изучать сидящего перед ним зэка.

Тому было не больше тридцати, но волосы, зачесанные назад, уже имели явные признаки облысения. Багровый цвет лица говорил о том, что заключенный часто бывает на солнце. Худые руки с длинными, как у пианиста, пальцами он скрестил, положив на колени. Вся поза говорила о покорности судьбе, и только взгляд будто жил своей жизнью. Затравленный, испуганный, он метался от стола к окну, затем к охраннику, и снова к столу, перебегал на Паршина и тут же уходил в сторону.

– Здравствуйте, – коротко поздоровался Паршин. – Представьтесь, пожалуйста.

– Заключенный двенадцать двадцать восемь, шестой отряд, блок «А», – заученно произнес заключенный.

– Ваше имя? – мягко проговорил Паршин.

Заключенный вскинул на него глаза, но тут же отвел взгляд в сторону.

– Колодников Сергей Валентинович, – еле слышно представился он.

– Сергей Валентинович, как долго вы находитесь здесь? – задал первый вопрос Паршин.

– Два года и семь месяцев, – неохотно ответил заключенный.

– И все два года в блоке «А»? – Паршин задавал вопросы наугад, так как давно понял, что в лоб спрашивать о взаимоотношениях с Завьяловым и Вдовиным – пустая трата времени.

– Нет, первый год я находился в блоке «Г», – бросив быстрый взгляд на охранника, ответил заключенный.

– Какой вид трудовой деятельности вы выполняете?

– Валим лес. – Охранник строго кашлянул, и заключенный поправился: – Производим заготовку древесины для нужд социалистического общества.

– Тяжелая работа? – продолжал Паршин.

– Нормальная, – чуть помедлив, ответил Колодников.

– Нравится труд на природе?

– Что начальство велит, то и делаем. – Колодников держался настороженно.

– А до заключения вы где работали?

Заключенный вновь поднял на следователя глаза, во взгляде читалось недоумение.

– Смелее, Сергей Валентинович, это ведь простой вопрос, без каких-либо подвохов, – подбодрил его Паршин.

– Был наладчиком производственного оборудования, – чуть помедлив, выдал Колодников.

– Значит, со станками работали? Разбираетесь в технике?

– Вроде как разбираюсь, – согласился Колодников.

– На каком заводе трудились?

– Не на заводе, на фабрике. – Колодников начал отвечать немного охотнее. – Московская швейная фабрика «Большевичка».

– Ого, отличное место! И работа наверняка интересная. Насколько мне известно, в костюмах этой фабрики половина Советского Союза ходит. Много работы было?

– Хватало. Иногда в три смены работать приходилось, когда государственный заказ по срокам поджимает.

– Да, заказов у фабрики всегда хватает. У самого пара пиджаков от «Большевички». – Паршин перехватил недоумевающий взгляд охранника, но никак не отреагировал, продолжая гнуть свою линию. – Наверное, и отбор для работы на фабрике нешуточный. Вы в каком цеху работали?

– В раскройном цеху. Там оборудование самое сложное. Новенькое из Германии доставили, к иностранным машинам мало кого допускали, а я работал. – Колодников вдруг мечтательно улыбнулся. – Да, было дело.

– А здесь, в колонии, ваши навыки по наладке оборудования пригождаются?

– Бывает. – Колодников бросил еще один быстрый взгляд в сторону охранника, но тот сделал вид, что беседа его не касается, и заключенный расслабился.

– Наверное, приятно сменить вид деятельности и заняться чем-то привычным? – Паршин не спешил, говорил медленно, намеренно растягивая слова. – Приятно, когда руки вспоминают то, что умеют лучше всего, верно? Когда машина или станок, который стоял мертвым грузом, вдруг оживает и ты понимаешь, что это твоих рук дело. Или инструмент, который на выброс приготовили, потому что у него движок припалило или релюха полетела, а ты его берешь и снова к жизни возрождаешь.

– Так-то да. Когда на кухне печи полетели, а дороги снегом замело, если бы не прежние навыки, пришлось бы неделю сухую крупу грызть. – Колодников мечтательно улыбнулся. – Мы тогда с Ледорубом восемнадцать часов кряду поломку искали, нашли. Нам за старания «хозяин» трое суток отдыха выписал. Вот мы с ним оттянулись.

– Ледоруб, значит, тоже в технике разбирается? – Паршин говорил мягко, стараясь не спугнуть лирический настрой Колодникова.

– Он во всем разбирается: и в механике, и в электрике, и еще в целой куче вещей, – подхватил тему Колодников. – Башковитый мужик, только вспыльчивый очень, а так бы, глядишь, высоко взлетел.

– Отдыхали-то где?

– Кто отдыхал? – переспросил Колодников и тут же сам себе ответил: – А, после кухонных печей-то? Так где же отдыхать? В бараке, понятное дело.

– И в чем же состоял ваш отдых? – Паршин в недоумении смотрел на заключенного.

– А нам охрана позволяла на шконках валяться и на прогулку дважды выводили, а еще ужин особый. Картошечка с курятиной жареной. – Колодников сглотнул набежавшую слюну.

– Так вы с Ледорубом вместе сидели?

– Ну да. Я же говорил, что первый год в блоке «Г» чалился, – произнес Колодников и осекся.

– Значит, Сергей Валентинович, вы целый год общались с Завьяловым очень плотно, – подытожил Паршин. – Наверняка и после того, как вас в другой блок перевели, общение не прекратилось.

– Не было никакого общения, – начал Колодников. – Где нам контактировать, тут не вольница.

– А если вспомнить? – В разговор внезапно вступил охранник. – Месяца два назад вы с ним в прачечной машины ремонтировали, целых пять дней бок о бок проработали.

Паршин увидел, как Колодников бросил на охранника злобный взгляд, но тут же опустил глаза в пол.

– Ну, работали, и что? Общались только по работе, там и так не клеилось: то одна запчасть полетит, то другая.

Паршин чувствовал, что идет по правильному пути, но присутствие охранника все осложняет. Он понимал, что Колодников вот-вот снова закроется, и тогда от него толку не будет. Повернувшись к охраннику, капитан вежливо попросил:

– Не могли бы вы принести нам воды? Пить очень хочется.

Охранник с трудом скрыл усмешку, давая понять, что раскусил хитрость следователя, но, вопреки ожиданиям Паршина, развернулся и вышел из комнаты.

– Я понимаю, что вы не хотите неприятностей со стороны охраны или других заключенных за сотрудничество с милицией, но у нас безвыходная ситуация, – понизив голос, быстро заговорил Паршин. – Я не хочу вас пугать, но если вы что-то знаете о побеге, лучше сказать это сейчас. Ваш приятель, оказавшись на воле, убил уже троих, среди них молодая девушка семнадцати лет. Такого ему не простят и на состояние аффекта не спишут. Если окажется, что вы что-то знали, но утаили, пойдете соучастником. За содействие в побеге сколько вам к вашему сроку добавят? Года три?

– Я ничего не знаю, – набычился Колодников. – Ни о каком побеге мы с Завьяловым не говорили, просто ремонтировали стиральные и сушильную машины.

– Значит, в прачечной сломалась не одна машина, а сразу несколько? – уточнил Паршин.

– Три машины и сушилка, – нехотя ответил Колодников.

– Вам не показалось это странным?

– Что тут странного? Машины старые, из строя выйти могут в любой момент. – голос Колодникова звучал небрежно, но Паршин уловил в нем нервозные нотки. «Как-то уж чересчур сильно ты нервничаешь для человека, который ничего не знает», – подумал про себя следователь.

– И как, отремонтировали?

– Стиралки – да. Сушилку так и не смогли, – ответил Колодников.

– Почему? Слишком сложная поломка?

– Нет, просто запчастей нужных достать не смогли. Начальник обещал у токарей заказать, да так и не сделал.

– Именно тогда Завьялов сговорился с Вдовиным? – Паршин резко сменил тему.

– Ни о чем он с ним не договаривался. Он вообще Молодого терпеть не мог, – выпалил Колодников.

– «Молодой» – это кличка Вдовина? Чем же он ему не угодил? – продолжал допытываться Паршин. – Слишком большое рвение проявлял? С администрацией сотрудничал? Или нос совал в дела Ледоруба? Хотел узнать про побег?

– Никуда он нос не совал, – отбивался Колодников, но Паршин понял, что попал в точку.

– Молодой сам напросился в попутчики Завьялову? Это ты хочешь сказать? – давил Паршин.

– Ледоруб никогда бы не связался с Молодым, – стоял на своем Колодников, – скорее бы уж…

– Что? Что скорее бы?

– Ничего. Ничего я не знаю! – Колодников почти кричал.

– Значит, вы с Ледорубом обсуждали план побега, а Молодой подслушал, хотя его в прачечной не должно было быть, раз машины не работают. – Паршин говорил быстро, не давая возможности Колодникову обдумать сказанное. – И вы с Ледорубом проучили Молодого, тело его спрятали, а Ледоруб ударился в бега один.

– Не прятали мы никакого тела, никакого побега не обсуждали. Молодой не стал бы бежать!

Последние слова Колодников произнес почти шепотом, так как в этот момент вернулся охранник. Он принес с собой алюминиевую кружку с водой, поставил ее перед следователем и отошел к стене. Паршин к воде даже не притронулся, он пристально смотрел на Колодникова и ждал продолжения, но тот молчал.

– Почему вы сказали, что Молодой не стал бы бежать? – Поняв, что сам Колодников не заговорит, Паршин снова начал задавать вопросы.

– Зачем ему бежать? Он и здесь неплохо устроился, – нехотя ответил Колодников. – В колонии мало кто верит в его виновность, даже из охраны, поэтому он имеет привилегии, как невинно осужденный.

– А что думаете об этом вы? По-вашему, Молодой действительно осужден за чужое преступление? – спросил Паршин.

– Думаю, да. – На этот раз Колодников не смотрел на охранника, видимо, полагая, что он такого же мнения о виновности Вдовина. – Парнишка просто оказался не в том месте не в то время. Он и мухи не обидит, а если обидит, сто раз извинения попросит. Он типичный комсомолец со всеми вытекающими…

Паршин услышал, как охранник у двери едко усмехнулся, и повернулся к нему:

– Вы с ним не согласны?

– Меня ваш допрос не касается, – коротко бросил охранник.

– И все же, вы считаете, что Вдовин сидит заслуженно?

– Насчет обвинения не знаю, но божьим одуванчиком его точно не назовешь, – выдал охранник. – Слышали поговорку про тихий омут?

– Где черти водятся? – Паршин улыбнулся. – Приходилось.

– Так вот, у Вдовина таких омутов штук пять, и все с чертями. За это Ледоруб его и ненавидел, – еле слышно произнес Колодников.

Капитан собирался развить тему, но тут в дверь влетел другой охранник и выпалил:

– Товарищ капитан, там вас подполковник Яценко разыскивает. Новое ЧП в городе. Говорят, еще кого-то убили, и срочно требуют вас!

Паршин вскочил со стула и выбежал из комнаты, даже не оглянувшись на испуганного Колодникова.