В бане гостевого загородного дома Службы внешней разведки происходило то, что осторожные сирийские гости именовали товарищеской встречей коллег, а приятно возбужденные русские хозяева называли просто пьянкой с помывкой.
Сирийская делегация из главного управления безопасности, подчиненного непосредственно президенту страны, прилетела в Москву в четверг вечером. В пятницу гости отдыхали. Всю субботу шли деловые встречи, в воскресенье же, дав сирийцам выспаться, хозяева повезли их на секретный загородный объект, известный своей баней и хорошим поваром. Баню соорудили специально для иностранных гостей.
Сирийцев было шестеро. Четверо прилетели из Дамаска, двое постоянно работали в Москве, под крышей посольства. Все как на подбор молодые ребята, кроме старшего — подполковника Абд аль-Хакима. Все хорошо говорили по-русски.
Час плавали в бассейне, затем парились.
В бане было шумно и весело. Сирийцы, с удовольствием вспоминая годы учебы, травили старые анекдоты, старательно и со смаком ругались по-русски матом, что им самим очень нравилось и что страшно веселило хозяев.
Сирийцы, не выдержав, первыми выползли из парилки. Дольше всех продержался Абд аль-Хаким. Он облюбовал себе верхнюю полку. Наравне с русскими выбегал окунуться в бассейн. Веником умело обрабатывал соседа.
— Здоров парень! — восхищенно прошептал Игорь Федоровский, мускулистый белокурый полковник из управления нелегальной разведки. — Наш человек!
— Он и есть почти что наш, — так же шепотом откликнулся подполковник Маслов, который работал в подразделении, отвечавшем за международное сотрудничество.
Маслов сам служил в резидентуре в Дамаске. Обзавелся пивным брюшком, которое теперь старательно обхаживал березовым веником в наивной надежде похудеть.
Федоровский соскользнул с полки и распахнул дверь:
— Всё, я иду туда, где трудно, а то, понимаешь, водка выдыхается.
Последних выбравшихся из бани встретили приветственными криками и штрафными бокалами. Пиво было свежее, бочковое, а не бутылочное. Водку вытащили из холодильника. На стол вывалили воблу. Абд аль-Хаким, закутанный в простыню, ухватил самую здоровую за хвост и привычно стал бить о край стола.
Федоровский, пригладив жидкие светлые волосы, решительно поднялся. Граненый стакан водки казался крохотным в его огромном кулаке:
— Предлагаю выпить за тесное сотрудничество России и Сирии!
— До дна! — подхватили по-русски сирийцы.
Первые уроки пития они получили в российских военных училищах. Дисциплина там была суровая, но в выходной день выпить не возбранялось. Напротив, преподаватели желали знать, кто и сколько в состоянии потребить и не потерять контроль над собой. У офицера должны хорошо работать голова, язык и печень, говорили преподаватели.
— Добрая закуска, — с полным ртом пробормотал Маслов.
Он очищал свою тарелку с завидной скоростью.
— Предлагаю тост за наших президентов! — вскочил сирийский майор.
Он лихо осушил стакан и рухнул на стул. Глаза его остекленели. Несколько мгновений сидел не шевелясь, потом вернулся к жизни и полез за закуской, неуверенно тыкая вилкой в тарелку с нарезанным сыром.
Остальные пили за профессиональное сотрудничество, за братство разведчиков, за любимое дело. Последние тосты смогли поддержать уже далеко не все. Двоих молодых сирийцев нежно переложили в мягкие кресла, пылившиеся в углу, и они заснули.
Наравне с русскими пили подполковник Абд аль-Хаким и капитан Шаукат. Абд аль-Хаким расспрашивал москвичей, строятся ли в городе новые мечети. Шаукат, вытирая пот со лба, изъявил желание сыграть на гитаре. Маслов обещал достать гитару.
— Карманов! — окликнул он лейтенанта, который кружку за кружкой глотал пиво, а водку не пил. — Ты почему опять не выпил за здоровье сирийских товарищей?
— Я выпил, — обиженно отозвался стриженный ежиком Карманов.
Он знал, что сейчас услышит, и его пухлое лицо заранее обиженно скривилось.
— Что ты выпил? Пиво сосешь, а настоящие чекисты признают только водку! — оборвал его Маслов. — Какой же ты, к черту, чекист? Переведем тебя в хозяйственное управление или вообще выгоним. На хрен мы тебя вообще сюда взяли, а?
— Оставь ты его. Не скандаль при гостях, — нехотя вступился за лейтенанта Федоровский.
Набравшийся Маслов пропустил его слова мимо ушей.
— Найди гитару, — приказал он.
Карманов встал.
— Здесь нет гитары, товарищ подполковник.
— Не возражать! — отрезал Маслов. — Выполняй приказ. Какой же из тебя, твою мать, чекист, если ты не в состоянии отыскать такую мелочь, как гитару? Шпиона ты у себя в собственной заднице не найдешь.
Все радостно захохотали.
Когда растерянный Карманов вышел, Абд аль-Хаким удивленно спросил Федоровского, проявив исключительное знание русского языка:
— Зачем вы у себя таких охламонов держите?
— Его папа — старый чекист, — заплетающимся языком проговорил Федоровский. — Служил вместе с нашим первым заместителем директора.
Маслов потащил ко рту стакан, но рука предательски дрожала, и половина пролилась на тарелку с жареным мясом.
— Чего мы цацкаемся с этим старьем? — разозлился пьяный Маслов. — Правда, у сирийцев еще хуже. Куда ни придешь, сидят какие-то старперы. Они только тем и занимаются, что о своих прошлых подвигах рассказывают. — Маслов цепко ухватил Абд аль-Хакима за руку.
— Пора от этого старья избавляться. А то страну почти профукали. Это никуда не годится, вот что я вам скажу. Вся Сирия теперь только на нас и держится.
Внезапно встрепенулся Федоровский, который сунул в рот сигарету не той стороной и тщетно пытался ее прикурить, держа спичку у фильтра:
— А я слышал, что у вас теперь все решают иранцы?
Подполковник Абд аль-Хаким отцепил руку Маслова от себя и, повернувшись к Игорю Федоровскому, отчеканил:
— В Сирии все решает наш любимый президент, которому мы все верны как один!
Слова Абд аль-Хакима повисли в воздухе. Мгновенно протрезвевший Маслов первым нарушил неловкое молчание:
— Может, нам, ребята, на воздух выйти? Погуляем? Завтра опять засядем оборудование монтировать, так ничего и не увидите. А во вторник вам уже назад, в Дамаск.
Тюрьма, где держали осужденных боевиков террористической организации «Исламское сопротивление», со стороны казалась бетонным чудовищем, начиненным собственной сетью телекамер, и, по словам начальника тюрьмы, гарантировала полную изоляцию заключенных. Здание построили больше ста лет назад, и в нем содержалось почти полторы тысячи человек.
На воротах висел плакат, отпечатанный по заказу Федерального ведомства уголовной полиции: «Чужих здесь не знают. Не каждый приходит сюда с честными намерениями. Поэтому особое недоверие не является невежливостью». Несмотря на строгий тон плаката, немолодые тюремные надзиратели хранили врожденное почтение к адвокатскому сословию и не подозревали, что молодые его представители плевали на традиции и юридические нормы.
Адвокаты свободно приносили своим осужденным клиентам все, что те просили, — от Корана и мобильных телефонов до самодельных электроплиток для приготовления еды.
У сидевших в тюрьме террористов нашлось множество поклонников. В стопке бумаг они вырезали отверстие, в углубление клали передачу, заклеивали и отдавали папку адвокату, которому предстояло понервничать минут десять, пока его впускали в тюрьму.
Шестьсот человек ежедневно приходили и уходили из тюрьмы, в основном это был обслуживающий персонал; кроме того, тюрьму регулярно посещали ремонтники, электрики, врачи, адвокаты и ортопеды.
В обеденный перерыв две молодые женщины предъявили на входе удостоверения адвокатов и потребовали провести их в комнату свиданий.
Удостоверения были поддельными, но пожилой надзиратель этого не заметил. Обе посетительницы преспокойно пронесли в тюрьму два пистолета и автомат в большой сумке, где сверху для вида лежали новенькие папки для бумаг и свежие газеты.
Дитер Рольник принадлежал ко второму поколению бойцов «Исламского сопротивления». Ему было двадцать три года, когда он подложил взрывное устройство под двухэтажное здание клуба на американской военной базе в Германии. Один американский солдат погиб, трое были ранены. Через три месяца Дитера Рольника случайно арестовали во Франции. Вместе с ним задержали несколько его друзей.
Когда французские полицейские стали фотографировать арестованных, те отворачивались от камеры, закрывали глаза и корчили рожи. Темпераментная подружка Дитера еще и укусила двух полицейских, которые пытались ее обыскать.
Серьезный приговор грозил из всех задержанных лишь одному Рольнику. Несколько человек видели, как он закладывал взрывное устройство под здание американского клуба. И поэтому «Исламское сопротивление» в преддверии суда приняло решение немедленно освободить Дитера.
Две женщины с поддельными удостоверениями беспрепятственно добрались до комнаты, где Рольник беседовал со своим адвокатом. Надзиратель попытался вежливо остановить вошедших:
— Вам, наверное, не сюда. Эта комната занята.
Тут одна из лжеадвокатов ударила его по лицу, другая же ворвалась в комнату с криком:
— Давай, Дитер, выходи! — Она сунула ему в руки пистолет. Прикрикнула на адвоката:
— Лезь под стол!
Он безропотно сел на корточки, сложив руки на голове. Перепуганный пузатый адвокат даже не смог сказать, кто ворвался в комнату и загнал его под стол — женщина или мужчина. Когда его допрашивали в полиции, он честно признался: «Единственное, что я видел, — черный автомат, свисавший на ремне».
Дитер Рольник выскочил с пистолетом в коридор.
Стоявший там надзиратель уже пришел в себя и успел включить сигнал тревоги. Рольник схватил второго надзирателя и под дулом пистолета потащил его к воротам. Женщины бросились за ним. Дежурный не хотел открывать дверь, но Рольник прострелил ему ногу, и тому пришлось это сделать.
Одного-единственного выстрела хватило, чтобы лишить надзирателей желания сопротивляться. Рольник и его освободительницы беспрепятственно выбрались из тюрьмы, сели в ожидавшую их машину и исчезли.
Надзиратели попытались связаться с полицейским патрулем, который находился, как выяснилось впоследствии, всего-навсего на соседней улице, но из-за плохой радиосвязи у них ничего не вышло. В результате начальнику городской полиции и начальнику тюрьмы из-за громкого побега пришлось подать в отставку.
Исчезнувших преступников принялись искать с утроенной энергией. Полицейским удалось найти машину, на которой бежали Рольник и его освободительницы, и квартиру, где они провели первую ночь. На большее следствия не хватило. Рольник и его женщины словно в воду канули. Правительство выразило недовольство всеми, кто занимался розыском. Руководители Федерального ведомства по охране конституции обещали накрыть террористическое подполье, однако обещания не выполнили.
Полиция сумела арестовать только девушку, которая наняла для террористов машину и квартиру. Она отказалась давать показания. Иных преступлений за ней не числилось. Тем не менее Петра Вагнер, скромная девушка с большими серыми глазами, получила пять лет тюрьмы за соучастие в организации побега террориста Дитера Рольника.
В тюрьме Петра изобрела свою стратегию выживания, сохраняя подвижность тела и ума. Часами читала Коран. Писала длинные письма друзьям и нравоучительные сказки для маленького брата, который учился в третьем классе.
В ее камере была электрическая розетка. Ей разрешили купить маленький телевизор и кипятильник, она могла в любое время выпить чай или кофе. Еще ей полагались настольная лампа и вмонтированный в стену радиоприемник с четырьмя программами. Зато ее камера прослушивалась. Правда, по правилам в этот момент в самой камере должна была загораться лампочка. Этот же прибор позволял связываться с надзирателями.
Однажды лампочка загорелась ночью, и неприятный голос проквакал из динамика:
— Что вам нужно?
Петра послала его к черту. Оказалось, аппарат сработал из-за сырости.
Она часто думала о том, что позволила поймать себя исключительно по собственной глупости. И поклялась, что во второй раз ее не возьмут.
Неказистый парень даже не забыл преподнести ей букетик ландышей. Он стоял в передней и, едва она вошла, вручил цветы, мгновенно прильнув к ее губам. Она прижалась к нему всем телом и поняла, что он уже готов. Его руки стянули с нее легкий плащ и сцепили в объятиях. Он опустился на колени.
Такого она еще не испытывала. Голова у нее начала кружиться. Только одна мысль преследовала ее: сколько же времени в жизни потеряно впустую.
Он поднялся и стащил с нее платье. Расстегнул брюки, и она увидела, что же скрывает его одежда. Она не могла отвести глаз от этой штуки, которая казалась ей самой замечательной игрушкой, которую только можно придумать. Она вскрикнула от боли, будто ее пронзило огненное копье. Незаметно боль сменилась чудесным чувством удовлетворения.
— Еще, еще! — кричала она, не слыша своих слов. Только бы это не закончилось.
Он был неутомим. У нее не было даже сил поднять руку.
Полковник Федоровский, не отрываясь, смотрел на небольшой экран. Сидевший рядом с ним техник, молоденький лейтенант с редкими рыжими усиками, открыв рот, наблюдал за происходящим.
Лейтенант второй год служил в управлении оперативно-технического обеспечения. Он получал большую зарплату с доплатой за секретность и квартальные премии за то, что всю смену сидел в комнате с наглухо занавешенными окнами, возился с видеотехникой и жизни не видел.
— Ни фига себе! — не переставал восхищаться он. — Видел, как он ей засадил? Ну, мужик дает! Повезло же парню. Была бы у меня такая штука, разве бы я здесь сидел!
Хладнокровный Федоровский одернул его:
— Не забывай снимать!
Техник отмахнулся:
— Не сомневайтесь, аппаратура работает исправно.
Новое оборудование, созданное Центральным научно-исследовательским институтом специальной техники, функционировало прекрасно. Тайно размещенные в конспиративной квартире этажом ниже магнитофоны записывали даже то, что произносилось шепотом. А специальная аппаратура позволяла еще и наблюдать за происходящим в квартире даже в темноте.
Три аналогичных комплекта новенькой аппаратуры презентовали сирийским товарищам.
Когда конспиративная квартира внизу опустела, техник завистливо сказал Федоровскому:
— Ну, товарищ полковник, такого удальца я еще не видел.
Белокурый Федоровский насмешливо глянул на него:
— А что ты вообще видел, мальчик?
Перевозбудившийся техник вознамерился возразить. Но полковник его остановил:
— Ты больше делай и меньше говори. Привыкай держать язык за зубами, а то на нашей службе наживешь неприятностей.
Федоровский подписал все бумаги, зашел в туалет, потом умылся, надел новенькое шерстяное пальто, купленное за границей на распродаже, и ушел.
Кабинет генерала Ивана Антоновича Калганова был большой и скучный. Другие генералы в Службе внешней разведки старались как-то украсить свой служебный быт. Калганов же ничего лишнего на рабочем месте не держал.
Полковник Федоровский разделся в приемной и зашел к генералу. Калганов указал ему на жесткий канцелярский стул.
— Аппаратура работает безукоризненно. Претензий к конструкторам нет, — доложил Федоровский.
— Хорошо видно?
— И видно, и слышно, — рассмеялся Федоровский.
Генерал недоуменно поднял брови.
— Квартира-то не пустой оказалась, — объяснил полковник.
— А кто там был? — недовольно спросил Калганов. — Это же конспиративная квартира нашего управления. Она, правда, давно не использовалась. Но чужих там быть не должно. Я приказал следить за порядком.
— Вот наш охламон и следит, — Федоровский с удовольствием повторил услышанное от сирийца Абд аль-Хакима звучное словцо.
— Охламон — это лейтенант Карманов? — хмуро переспросил генерал.
— Так точно! Парень водит туда девок как к себе домой.
Федоровский вытащил из папки полученные в фотолаборатории снимки. Раскладывая их на столе перед Калгановым, полковник продолжал бормотать: мол, ничего подобного он никогда не видел.
— Наш охламон оказался просто-таки сексуальным террористом, — подсмеиваясь, доложил Федоровский. — Что он с этой бабой выделывал, просто уму непостижимо. И продолжалось это часа два без перерыва. Я не знаю, как она домой дойдет. По-моему, на ногах не держалась. — Полковник захлопнул папку и деловито спросил: — Будем составлять документы на увольнение Карманова или без скандала вернем его в техническое управление? Все равно он в нашем деле ни на что не годится.
Калганов ответил не сразу.
К удивлению Федоровского, который ожидал, что генерал с отвращением отбросит снимки и прикажет немедленно гнать лейтенанта из чекистских рядов поганой метлой, Калганов стал внимательно их рассматривать. Генерал даже достал из стола лупу. Он видел, что полковник следит за ним с удивлением, но никак не реагировал. Закончив изучение фотоснимков, которые можно было смело печатать в порнографическом журнале, генерал Калганов задумчиво посмотрел на полковника.
— Во-первых, заберите из фотолаборатории все материалы и принесите мне. Во-вторых, предупредите техника. Если сболтнет о том, что видел в квартире, пойдет под трибунал. В-третьих, увольнять Карманова не будем. Все ясно, Игорь Мокеевич?
Полковник Федоровский научился тонко чувствовать интонации своих начальников. Он поднялся со стула и вытянулся.
— Так точно, Иван Антонович.
— Можете идти.
Окончательно растерявшийся полковник вышел из кабинета и подумал, что генерал, наверное, тронулся. Его подозрения, вероятно, усилились бы, если бы он знал, что, оставшись один, генерал вновь стал разглядывать снимки. Причем генерала Калганова интересовали отнюдь не прелести незнакомки, как это можно было бы предположить, а мужские достоинства лейтенанта Карманова.
Потом генерал снял трубку внутреннего телефона и соединился с дежурным:
— Найдите лейтенанта Карманова и привезите его ко мне домой на оперативной машине в десять вечера. Знаете мой адрес?
Ответственный дежурный, взяв остро отточенный карандаш, аккуратным почерком прирожденного канцеляриста записал адрес генерала Калганова, заместителя начальника управления нелегальной разведки.
Вместо пяти лет Петра Вагнер, соучастница нападения на тюрьму, провела за решеткой всего один год. Суд высшей инстанции счел приговор излишне суровым. Девушка из хорошей семьи, никогда не нарушала закон, запуталась, попала под дурное влияние, раскаивается, ей преподнесен хороший урок, она твердо настроилась на исправление…
Родители неустанно хлопотали, газеты искренне сочувствовали, умелые адвокаты старались. Словом, ее выпустили за хорошее поведение. К ужасу одних и молчаливому восхищению других, Петра Вагнер, выйдя из тюрьмы, решила, как ни в чем не бывало, вернуться домой. В большом городе ее появление прошло бы незамеченным, но только не в родных местах.
В детстве она стеснялась говорить, где родилась. Потом, напротив, научилась произносить название города с вызовом. Петра Вагнер появилась на свет в Дахау.
Один из первых устроенных нацистами концентрационных лагерей, который принес печальную знаменитость городу, стоял в стороне. На месте лагеря после войны был устроен музей, но горожане туда не ходили. Жители Дахау, баварского городка с более чем тысячелетней историей, утверждали, что в 1933 году они голосовали против нацистов и в создании концлагеря не виноваты.
Когда Петру освобождали, она попросила свою лучшую школьную подругу Кристину фон Хассель встретить ее. Все, кроме собственных родителей, называли Кристину просто Кристи. Она приехала за Петрой на машине.
Подруги обнялись. Петра забросила в багажник битком набитую сумку и плюхнулась на сиденье рядом с водительским. Петра в тюрьме располнела, появился второй подбородок, но черты лица стали жестче. Она стриглась коротко и в своем балахоне была похожа на мужчину.
Выход на свободу подействовал на Петру очень сильно. Она без умолку болтала.
— Едем сразу домой? — перебила ее Кристи.
— Нет, нет, — взмолилась Петра. — Давай остановимся в гостинице, поужинаем, немного выпьем, выспимся, а утром поедем.
Они сняли один номер с двумя кроватями. Петра, забыв о том, что правоверным нельзя употреблять алкоголь, на радостях заказала в номер ужин с шампанским. Она рассказывала о тюремной жизни. При этом не упоминала никаких имен, боясь, что их подслушивают — предположение, которое Кристи восприняла как нелепое.
Ела Петра мало, зато много пила. Лицо у нее покраснело, глаза горели. Шампанское закончилось, и она, не принимая во внимание вялое сопротивление Кристи, заказала в номер еще два мартини. Петра отвыкла от спиртного и быстро опьянела. Кристи, домашний ребенок, воспитанный в строгости, выпила куда меньше, но и ее развезло.
До того дня, когда Петру арестовали, Кристи и не подозревала, что подруга детства занимается чем-то нелегальным. Соседи считали Петру Вагнер послушной дочерью, бесцветной, лишенной интересов и увлечений. Ее отец был успешным юристом и членом городского совета от правящего Христианско-демократического союза.
— Когда же все это началось? — расспрашивала ее Кристи.
Петре хотелось доказать, что она способна какие-то вещи делать лучше, чем мужчины. Деятельная по натуре, она вознамерилась помогать членам боевой организации «Исламское сопротивление», отбывавшим тюремный срок.
Петра и ее соратники переписывались с заключенными. Из этих писем, которые из-за тюремной цензуры были выдержаны в отвлеченном ключе, она многое узнала. Письма критиковали ее за размытость позиции и требовали определенности: или полностью поддерживай «Исламское сопротивление», или отойди в сторону.
Петра постепенно втянулась в работу: подготовка адвокатов для процессов над террористами, сбор пожертвований. Утро начиналось совместной молитвой единомышленников. Потом они просматривали свежие газеты и журналы, делали ксерокопии для заключенных, подготавливали письма. К ним прикладывались наиболее интересные газетные статьи, рецензии и списки новых книг. Около полудня приходили курьеры с вещами, которые следовало передать в тюрьму. В течение часа они спешно паковали все посылки, и адвокаты отправлялись к заключенным.
Обратно получали указания заключенных. Письма были исчерканы красным карандашом, словно бы их правили школьные учителя. Половина комитета тут же начинала выполнять указания, добывая все необходимое. Заключенные требовали от молодежи дисциплины, настаивали, чтобы Петра и другие глубоко изучали Коран и религиозные книги и присылали им отчеты о прочитанном. Вечером проводились дискуссии на политические и религиозные темы.
Постижение священных текстов рождало ощущение принадлежности к авангарду борьбы за справедливое дело. Петре нравилась такая дисциплина, необходимость подчиняться приказам — все то, что еще недавно она напрочь отвергала.
По вечерам часто говорилось о том, что жить в этой стране возможно, лишь уйдя в подполье и ведя вооруженную борьбу. Обозначенная великая цель избавляла Петру от разочарований повседневной жизни.
Она попала в компанию молодых женщин, которым завидовала, потому что они обрели уверенность в себе, они знали, как вести себя на людях, и их уважали потому, что они занимались этим делом. Они стали ее идеалом, Петра пошла за ними.
Потом ей придет в голову мысль: встреть она в юности кого-то другого, кто произвел бы на нее столь же сильное впечатление, как и члены боевой организации, она пошла бы за ним. А если бы ей встретился мужчина, который полюбил бы ее и захотел семьи, детей, она отказалась бы от политической борьбы. Но она встретила людей, вовлекших ее в эту борьбу. Она не сопротивлялась, ведь чего ей точно не хватало, так это уверенности в себе…
Лучшей проверкой на преданность группе перед вступлением в нее считалось участие в вооруженном ограблении банка. Будь новичок тайным агентом полиции, он никогда не пошел бы на преступление. Однако Петру приняли без испытания. Ее привел Гюнтер Валле. Это случилось, когда было принято решение, что арестованных и осужденных боевиков «Исламского сопротивления» надо освобождать из тюрьмы любыми средствами. Для проведения боевых операций принялись создавать подпольную группу.
Гюнтер сообщил о Петре людям, которые находились в подполье. Им предстояло решить, брать ее к себе или нет. Они настороженно относились ко всем тем, кто по собственной инициативе пытался войти с ними в контакт. Но Гюнтер был проверенным, своим человеком.
Старшее поколение террористов разработало строгую схему беседы с новичком. Люди в масках, которые разговаривали с Петрой Вагнер в полутемной комнате, исходили из того, что первая встреча — решающая. Важно в первом же разговоре оценить степень решимости новичка идти до конца, волю к сопротивлению, способности и возможности. Может ли она сделать то, что от нее захотят? Готова ли и в состоянии ли физически перенести арест, суд и заключение, если ее поймает полиция?
Ей сразу всё объяснили: чего от нее хотят, какому риску она отныне будет подвергаться, какие меры предосторожности ей придется соблюдать.
Петре говорили, что от соблюдения правил безопасности зависят ее собственная жизнь и жизнь других членов группы, что необходима самодисциплина. И одновременно внушали, что ее потребности, надежды, ожидания могут быть реализованы только при участии в подпольной работе.
Через месяц Гюнтер Валле сообщил Петре, что она принята. Встреча с двумя террористами произошла во Франкфурте-на-Майне, возле Центрального вокзала. Все вместе пошли в «опорный пункт» — меблированную мансарду. Здесь Дитер Рольник, возглавивший после ареста старших товарищей «Исламское сопротивление», собрал группу.
— Двое из них и вытащили Дитера Рольника из тюрьмы, — закончила Петра свой рассказ. — А всю подготовительную работу сделала я. Но напрасно не послушалась совета немедленно исчезнуть.
— А куда же ты могла деться? — заплетающимся языком спросила Кристи.
Петра ухмыльнулась, но ничего не сказала.
Уже было поздно, и девушки стали ложиться спать. Утомленная дорогой, вином и рассказами, Кристи буквально провалилась в сон. Он казался чудесным.
Она видела себя в постели с мужчиной. Лица незнакомца ей разглядеть не удавалось, а вот тело было необыкновенно красивое и мускулистое. Совершенно голый, он ласкал Кристи. В ее жизни это происходило впервые.
При этом мягким голосом неизвестный шептал: «Тихо, деточка, тихо. Тебе будет хорошо, очень хорошо. Ты не пожалеешь. Я обещаю».
Руки мужчины нежно гладили ее ноги. Затем принялись за грудь, и Кристи только жалела, что ее девичья грудь такая маленькая. Каждое его прикосновение заставляло трепетать. В темноте она не видела ничего, ощущая лишь влажное прикосновение языка. Кристи почувствовала доселе неведомое ей блаженство. Она начала постанывать и проснулась.
На ней не было никакой одежды, и в постели она действительно лежала не одна. Только… Кристи оцепенела от неожиданности.
Она увидела голову с короткой стрижкой. И вовсе не очаровательного незнакомца. Это была Петра Вагнер, совершенно голая и пьяная. Она посмотрела на Кристи и заплетающимся языком пробормотала:
— Я хочу тебя. У тебя такое тело, такая кожа…
Услышав ее голос, Кристи окончательно пришла в себя. Взвизгнула и вскочила с кровати. Подхватила со спинки стула свои вещи и побежала к двери. Щелкнула выключателем — загорелся свет, заставив ее сощуриться.
— Куда ты? — всполошилась Петра, которая чуть не свалилась с кровати.
— Не подходи ко мне! — завопила Кристи.
Она пыталась одеться, но руки у нее дрожали. Кристи никак не могла надеть блузку и застегнуть юбку.
Голая Петра выползла в коридор. Она прислонилась к косяку и захныкала:
— Не обижайся на меня, Кристи. Я напилась и ничего не соображала. Мне почудилось, что… Понимаешь, у меня же никого не было целый год.
Кристи лихорадочно одевалась. Ее трясло от негодования.
Петра вдруг без слов опустилась на колени. Она заплакала. Этого Кристи не ожидала.
Она без сил присела на деревянный стул возле двери. Некоторое время обе молчали, стараясь не смотреть друг на друга. Петра по-прежнему стояла на коленях. Кристи, прижав к груди пиджак, пыталась привести в порядок свои мысли. Петра — лесбиянка?
— Прости меня, — монотонно повторяла Петра, — прости, если можешь. Если бы ты знала, что мне пришлось пережить.
Она заплакала.
— Ладно, — устало сказала Кристи. — Забудем, и давай спать. Только по-настоящему.
Петра с трудом поднялась, колени у нее стали ярко красные. Она кивнула и пошла к своей постели.
Засыпая, Кристи стыдливо подумала о том, что, пока она не проснулась, ей было очень хорошо. Как жаль, что она до сих пор девственница и не испытала все это с настоящим мужчиной.
Утром у Петры началась настоящая паранойя. По дороге домой, прямо в машине она стала строчить письма соратникам. При этом постоянно оглядывалась. В какой-то момент ей показалось, что за ними следят. Кристи не успела ахнуть, как Петра щелкнула зажигалкой, подожгла свои письма и бросила горящие бумаги прямо на пол машины.
Кристи нажала на тормоза так, что они обе чуть не вылетели из машины через ветровое стекло.
— Ты с ума сошла! — Кристи топтала ногами горящие бумаги.
Петра пыталась ее остановить.
— Ты что, не видишь? Нас преследуют! Надо немедленно уничтожить эти бумаги, а то меня опять упекут за решетку.
Машина Кристи чуть не загорелась, и тут мнимые преследователи остановились, чтобы любезно спросить, не нужна ли девушкам помощь и не прислать ли пожарных.
Кристи довезла Петру до дома и поспешила распрощаться с подругой детства. Она устала и хотела отдохнуть. К тому же у нее дома вставали очень рано, и ей нельзя опаздывать к завтраку. Родители не видели ее несколько месяцев, пока она сдавала экзамены.
Прежде чем Кристи успела отстраниться, Петра смачно поцеловала ее в губы и радостно сказала:
— Увидимся завтра.
Рюмочка вишневой водки — вот и все излишества, которые позволял себе старший фон Хассель по воскресеньям.
Завтрак отца состоял из неизменной булочки, слегка намазанной маргарином, двух тоненьких кусочков ветчины, большой чашки кофе с молоком. В доме не принято было тратить деньги на еду. Мать пила кофе и съедала кусочек хлеба с клубничным джемом собственного изготовления. Кристине полагалась детская диета — тарелка с кашей и йогурт без сахара.
— Что за мотовство? Нам это не по карману, — ворчал отец, когда мать приносила из супермаркета несколько помидоров, яблоки и овечий сыр.
Сладкое покупали только в праздники. Но Кристина из-за этого не страдала. Высокая, спортивная девушка, она каждый день плавала в бассейне, играла в школе в волейбол и не скучала без конфет и печенья.
Отец не был скупым, просто считал, что деньги можно использовать с большей пользой. Летом Кристина, помогая на ферме, что-то зарабатывала и сама покупала большой кекс с цукатами, апельсины и бананы. Когда она гордо приносила домой кульки, он посматривал на дочь неодобрительно.
Кристи обнаружила, что в родительском доме ничего не изменилось. В столовой, как Всегда по воскресеньям, царила полная тишина, только сквозь открытое окно доносился звон колоколов. Лето было на излете, но еще стояла чудесная погода. Допив кофе, отец развернул газету.
Он сидел в белой рубашке с накрахмаленным воротничком. Воротнички — это была забота матери. Отцовские рубашки в прачечную не отдавали. Собственно, он знал, что выглядит старомодно, что давно наступили иные времена и даже его сверстники сильно изменились. Но ему не хотелось меняться. После того как удалось получить работу на почте, все пошло на редкость хорошо. А от добра добра не ищут.
— Пойдешь купаться? — спросила мать, собирая посуду со стола. На ней был старенький, безупречно чистый передник.
Двое старших сыновей давно покинули родительский дом. Один преподавал топографию в военной академии, другой служил в банке. Теперь мать с грустью следила за тем, как дочь становится взрослой. Умная и талантливая, в родном городке не останется, переедет в большой город, значит, родителям суждено стареть вдали от детей.
Кристина поступила в университет во Франкфурте-на-Майне. Сначала жила у брата, потом перебралась в общежитие. Приезжала только на каникулы. Но учеба закончена. Может быть, дочка вообще последний раз в отчем доме? Найдет себе работу и приезжать не сможет.
— Нет, мамочка, — сказала Кристина, — пойду собираться. Скоро на поезд.
Она попросила у отца разрешения встать из-за стола. Погруженный в газету, он неопределенно буркнул, что было сочтено согласием.
Кристина оглядела себя в зеркале и в целом осталась довольна. Стройная, высокая, с длинными волосами, правильными чертами лицами. Только, пожалуй, слишком худая, и очки ее как-то сушат.
Кристи совсем не походила на своих одноклассниц и подруг, которые мечтали поскорее уехать подальше от дома. Когда Кристи поняла, что у нее есть собственные планы на жизнь, она задумалась: а как же мама?
У мамы все было просто. Если Кристи не успевала вовремя накрыть на стол, то рисковала остаться без обеда или ужина. Девочкой она училась играть на двух музыкальных инструментах — на пианино и на еще одном по собственному выбору.
В половине шестого вечера Кристи следовало возвращаться домой — никаких игр с подружками в позднее время. До ужина и после ужина — приготовление уроков. Свет в ее комнате гасился ровно в десять часов. Однажды Кристи попыталась объяснить матери, что солнечный свет идет до Земли восемь минут, поэтому она имеет право читать в постели не до десяти, а до восьми минут одиннадцатого.
Познания дочери порадовали родителей, но свет был выключен ровно в десять. «Я строга с тобой, потому что люблю тебя», — объясняла ей мать.
Накануне выпускного вечера они с мамой несколько раз ездили в магазин, где придирчиво изучали современные фасоны. А по возвращении домой мама садилась кроить платье из старого отреза. У хорошей хозяйки ведь ничего не пропадает. И нет смысла тратить деньги на то, что можно сделать самой.
Мама шила хорошо, однако в выпускной вечер Кристи с огорчением увидела, что другие девушки пришли в модных платьях, купленных в дорогих магазинах.
Когда Кристи уезжала в университет, мама спустилась в кухню раньше обычного и приготовила большой завтрак. Она настояла на том, чтобы Кристи поела как следует, — это было последнее, что она могла сделать для своей дочери, которая уходила из родительского дома в самостоятельную жизнь.
А Кристи накануне отъезда позволила себе первую вольность в родительском доме. Поздно вечером, когда шел дождь, она вдруг выскользнула из комнаты на улицу. Лило как из ведра, а Кристи все стояла не двигаясь. Дождь стучал по ставням. Наступила ночь — черная и теплая. Кристи подняла руки, и дождевые капли потекли ей под рукава. Ей нравилось стоять возле дома. Перед сном она любила выйти на улицу и посмотреть в окна. В гостиной, склонившись над газетой, сидел отец.
Кристи поняла, что прежняя жизнь закончилась. Ей доставляло удовольствие стоять босиком на мокром песке. Она надеялась, что это достаточно прочная почва для ее новой жизни.
Мать вышла на крыльцо и увидела, что Кристи стоит под дождем.
— Промокнешь. Немедленно иди домой! — встревожилась она. — Лучше ничего не могла придумать?
Кристи с нежностью смотрела на маму, стоявшую под навесом.
— Марш в ванную!
В ванной Кристи сбросила мокрое платье, намылилась и погрузилась в горячую воду — чертовски горячую. Кристи почему-то представила себя на студенческой вечеринке, где ребята наперебой приглашают ее танцевать. Придется им отказывать, ведь она не любит танцевать. Это то, о чем однажды с ней говорила мама: «Как же ты собираешься делать то, что тебе не нравится, но что делать все равно придется?»
На первом курсе профессор сказал ей: «Кристи, не пытайтесь кому-то подражать. Вы не похожи на других девушек на курсе, сохраните в себе эту самостоятельность».
Окончив университет, Кристи разослала заявления с просьбой о приеме на работу в несколько мест и теперь ждала ответа. Она не сомневалась, что легко найдет себе подходящее дело. Профессора восторгались ее способностями, она знала несколько языков, в том числе русский и арабский, и у нее были организаторские способности. А пока она вместе с группой выпускников университета отправлялась в Москву на международный семинар. Там собирались обсуждать положение женщины в современном мире. Кристина очень хотела посмотреть Россию.
Перед отъездом она зашла попрощаться с Петрой. Но заплаканные родители сказали ей, что дочка, не успев толком с ними поговорить, исчезла.
Неужели ее школьная подруга опять ушла в подполье? Тогда они больше никогда не встретятся, подумала Кристи.
Кристи не ошиблась в своей подруге.
Петра Вагнер стояла в последнее воскресенье июля с пышным букетом красных роз перед виллой председателя городского суда Юргена Конто, студенческого друга ее отца. Ее сопровождали два молодых человека в новеньких костюмах, державшие в руках сумки. Они широко улыбались и старались выглядеть непринужденно. Одним из них был Гюнтер, старый знакомый Петры. Это он привел ее в подполье. Второго звали Фрицем.
Его отец-автомеханик эмигрировал в ФРГ из Ирака, нашел здесь работу и был счастлив. А вот сын переживал, что семья утратила связь с исторической родиной, о которой, впрочем, он имел весьма слабое представление. И презирал отца, полагая, что тот поддался слабости и переехал на Запад. Родители не были религиозны, Фриц же углубился в ислам — из чувства протеста и чтобы обрести себя в обществе, которое считал чужим. Ему хотелось слышать о преимуществах исламской культуры перед западной, о ее большей духовности:
— Даже если американцы высадятся на Марсе или облетят Млечный Путь, счастье, мораль, возвышение души не будут им даны.
Он находил ответы на многие волнующие его вопросы в мечети, куда стал часто наведываться. Здесь ему шепнули, что есть люди, которые намерены восстановить разрушенный крестоносцами халифат. Он объединит множество стран и будет расширяться, пока не охватит все и вся. Ему объяснили, что греховный христианский мир заслужил гибель. И долг правоверного — выступить на борьбу с неверными:
— Настало время джихада, настало время обнажить меч, который послал нам пророк. Пусть неверные научатся уважать мусульман! Аллах разрешает нам отвечать ударом на удар, использовать то оружие, которое используют наши враги. Они убивают наших женщин — мы убьем их. Ислам не делает различия между военными и гражданскими. Ислам различает правоверных и неверных. Неверных надо убивать всех, — почти задыхался Фриц.
Когда на Фрица обратили внимание сотрудники Федерального ведомства по охране конституции и его поставили на негласный учет, в мечети ему посоветовали: «Не ходи к нам пока. Запишись в спортивную секцию. Через полгода твое дело закроют, и вернешься к нам».
Фриц ждать не захотел. Он нашел себя в кругу боевиков «Исламского сопротивления». Его уже задействовали в двух операциях: он звонил по телефону семье похищенного и необыкновенно вежливо требовал выкуп. А еще заказывал в похоронном бюро гробы и просил доставить их домой представителям крупного бизнеса, которых считал врагами. Он повторял, что стать настоящим мужчиной — значит быть готовым умереть за ислам: «Мы хотим быть достойными своих предков и уничтожим всех, кто противостоит закону Аллаха».
Петру Вагнер в доме судьи знали, и дверь перед ней и ее спутниками гостеприимно распахнулась, тем более что она заранее по телефону предупредила о своем приходе.
Даже после громкого процесса и тюрьмы она оставалась для семейства судьи прежней маленькой Петрой, которая когда-то играла с детьми самого Конто. Со времени ее ареста судья не только не отвернулся от своего старого друга, но и неофициально принял в судьбе Петры большое участие. Ее досрочное освобождение не состоялось бы без его советов.
Похитить судью предложила сама Петра. Он заслужил такое, потому что отправил в тюрьму трех исламистов, пойманных с оружием в руках. Дитер Рольник, ставший лидером группы, с восторгом принял ее предложение.
Подпольщики сидели на полу, застеленном потрепанными матрасами, в квартире, которую им снял один из сочувствующих. За недели вынужденного безделья они обленились и опустились; мужчины перестали бриться, женщины — причесываться. В группе было семеро мужчин и три женщины, в основном недоучившиеся студенты из приличных семей.
Во всех подпольных группах число женщин было меньше, чем мужчин. Дефицит женского внимания дурно влиял на подпольщиков. Они становились злыми и агрессивными. Дико завидовали тем, кому достались немногие единомышленницы.
Дитер Рольник разрешил в своей группе свободную любовь, запретив о ней рассказывать, поскольку это противоречит принципам ислама. В простых выражениях он объяснил трем участницам, что в особых условиях подполья им придется отвечать взаимностью всем, кто из группы этого пожелает. Соратницы согласились — ради общего дела. Им, правда, приходилось спать меньше остальных, зато ночью в квартире, где обитала группа, царили покой и согласие.
Авторитет Рольника был непререкаем. Высокий, мускулистый и нервный, он казался воплощением настоящего борца. Когда утром он шумно умывался в ванной, не прикрыв двери, все видели, что у него спина и руки покрыты татуировками.
Рольника оценили после того, как в Целле он спустился на надувной лодке по реке и заложил взрывчатку в стену тюремного управления. Он взорвал заряд с помощью 400-метрового зажигательного шнура. Взрывчатка проделала в железобетонной стене дыру в полметра. Найти Рольника полиции не удалось. Он исчез из города, изменил внешность и разжился новыми документами.
Дитер Рольник при всех расцеловал Петру. В постели она ему не нравилась — пресная, к тому же он предпочитал более стройных. Но спал со всеми тремя по очереди, чтобы поддерживать хорошие отношения в группе. Предложение похитить судью пришлось ему по вкусу. Он раздобыл два армейских автомата со сбитыми заводскими номерами. Отобрал двоих в сопровождение, дал им денег, велел постричься и купить приличные костюмы.
— У Юргена Конто в воскресенье день рождения, — вспомнила Петра. — Я могу зайти его поздравить. Раньше я так всегда делала.
Утром в воскресенье Дитер отвез ее на мотоцикле в кафе на другой конец города. Заказал ей кофе, кусок торта и взбитые сливки, которые она очень любила. Когда официантка в кружевном передничке приняла заказ, Дитер небрежно спросил, где телефон. Петру провели в закуток с телефоном-автоматом. В городском справочнике значился номер судьи Конто. С годами она забыла его, и теперь пришлось свериться.
— Дядя Юрген? — преувеличенно радостным голосом произнесла она в трубку, когда ее соединили с судьей. — Это Петра Вагнер. Примите поздравления с вашим днем рождения. Я хотела бы заглянуть к вам на минутку.
Повесив трубку, Петра несколько секунд продолжала стоять у автомата. Она тупо смотрела на табличку с номером, по которому можно было бесплатно соединиться с полицией. И тут Дитер Рольник твердо взял ее за руку, уведя за собой.
К кофе он заказал рюмку шнапса, заставив ее выпить залпом. Алкоголь в группе был запрещен. Но когда идут на акцию, обычные правила перестают действовать.
В четыре часа дня, сжимая в правой руке букет роз, купленный предусмотрительным Рольником, Петра Вагнер стояла у ворот дома судьи Конто. Она нажала кнопку переговорного устройства и назвала имя. Судья нажал кнопку, чтобы открыть калитку, и вышел встретить дочку своего старинного друга.
Высокий и статный судья прихрамывал и шел медленно, опираясь на палку с фигурной ручкой. От дома к калитке вела выложенная красным кирпичом лужайка, с обеих сторон обсаженная цветами. Когда-то у судьи была пышная шевелюра, к старости он изрядно облысел, хотя по-прежнему выглядел в высшей степени импозантно.
Очков судья не носил и еще издалека, увидев Петру, приветственно помахал ей рукой. Он думал о том, что дети часто огорчают родителей, и искренне сочувствовал своему студенческому другу Вагнеру. Петра была таким очаровательным ребенком. Почему она позволила дурной компании увлечь себя?
Петра в ответ тоже неуверенно помахала судье букетом роз.
Петра Вагнер не была уж столь кровожадна; просто она считала, что пережитки буржуазной морали должны быть забыты.
Она записалась в местный педагогический институт. В свободное время ухаживала за тяжелыми больными в хирургическом отделении городской больницы, трогательно заботилась о парализованных. Все вокруг считали ее необыкновенно чувствительной. Она мечтала посвятить себя больным малышам и даже устроилась работать в приют для неполноценных детей. Она вовсе не собиралась никого убивать. Но ей показали потрясшие ее видеокадры — дети, погибшие в результате применения химического оружия правительственными войсками президента Башара аль-Асада. Милосердная студентка не спала всю ночь. Утром она пришла к Дитеру Рольнику со словами: «Я хочу их спасти. Весь мир молчит, видя эти преступления. Мы должны наказать всех пособников зла».
Когда Петра ушла в подполье, ее мир сжался до размеров группы подпольщиков. Если те одобрили какую-то акцию, значит, она справедлива и моральна. Вычеркнув из своей жизни родных и друзей, они полагались лишь на самих себя. Не только Петра, все полностью зависели от группы и должны были приспособиться к нелегальному образу жизни, отказаться от собственных нужд, интересов и желаний.
Каждый вечер перед ужином Дитер Рольник устраивал религиозные и политические занятия в группе. Участие вменялось в обязанность всем. Он учил распознавать врага, которого предстояло сокрушить. Во враги попали полицейские, судьи, предприниматели, государственная власть как таковая.
— Знаешь, совсем недавно до меня дошло, что иудаизм и христианство — неудачные версии ислама, который является совершенной религией, — убежденно говорил Фриц. — Правоверные должны занять ведущее место в мире. А оно за другими. Значит, мир устроен несправедливо. Все дело в том, что европейцы обманом и хитростью завоевали наш мир. Ведь еще в семьсот пятнадцатом году мусульмане создали огромную империю от Испании до Индии. Но потом христиане невиданно вооружились и пошли в поход на нас. Тяжелейшим ударом стала высадка войск Наполеона в Египте и та легкость, с которой он завоевал исламское государство.
Как преодолеть отсталость? Говорят: надо использовать западные достижения, следовать примеру Запада. Правильный ответ иной: мусульмане отстают от Запада, потому что они плохие мусульмане. Недостатки и неудачи современных исламских стран вызваны тем, что мы переняли чуждые понятия и обычаи. Отдалились от истинного ислама и утратили былое величие.
Знаете, что произошло? Мы владеем священной истиной, а нас представляют угрозой для всего мира. Мы должны держаться твердо. Надо строго соблюдать шариат. Религия — единственное, что у нас есть. Если на вас напали, а у вас в руках вилка, вы станете драться вилкой. Ислам — орудие достижения исторической справедливости.
— Всемирный халифат создаст общество, основанное на равенстве и справедливости, — внушал им Дитер Рольник. — Мы должны помочь приблизить этот счастливый момент. Разрушая государство, которое сеет смерть и несет миру несправедливость… Человек в форме — свинья. Он не человеческое существо. Бессмысленно разговаривать с этими людьми, применение оружия позволительно.
Пересмотр привычных норм происходил легко — буржуазные ценности отвергались, зато принималась новая мораль группы. Слов «террор» и «террористы» они тщательно избегали. К тому же члены группы боялись показаться трусами или недостаточно надежными в борьбе за халифат, пытаясь доказать друг другу свои боевые качества.
Когда судья Конто, улыбаясь, подошел к Петре Вагнер и дружески протянул ей руку, оба молодых террориста неожиданно выхватили из сумок автоматы. Они гордились первым боевым заданием. Раньше они совершили только нападение на полицейского, чтобы завладеть его пистолетом, и ограбление небольшой сберегательной кассы. Они признавали Петру Вагнер за старшую, потому что та уже поучаствовала в настоящем налете на тюрьму.
Дитер Рольник поручил им взять судью в заложники, чтобы обменять его на товарищей по борьбе, сидевших в тюрьме. Это было справедливым делом. И до смешного легким. Они не сомневались, что, увидев оружие, старый крючкотвор струсит: эти свиньи способны быть храбрыми только у себя за судейским столом, под охраной полиции.
Но судья Конто не испугался. Он не закричал и не побежал, а попытался вырвать автомат у Фрица, стоявшего рядом с ним. От неожиданности Фриц забыл, как ему следовало действовать, и только изо всех сил ухватился за приклад.
Петра в изумлении смотрела на них. Второй из террористов — Гюнтер — решил, что судья уже завладел оружием, и нажал на спусковой крючок своего автомата, содрогнувшегося у него в руках. Гюнтеру даже не надо было целиться. Очередь в упор распорола судью Конто, и он рухнул на дорожку. На Петру словно столбняк нашел. Она смотрела на окровавленного судью и молчала. На звук выстрелов из дома выскочили какие-то люди.
Первым очнулся Фриц. Он схватил Петру за руку и потащил за собой. Подхватив оба автомата, за ними бежал Гюнтер. Машина ждала их в условленном месте. За рулем сидел Рольник. Увидев, что судьи с ними нет, а Петра в невменяемом состоянии, он просто рванул машину с места.
Богатое уголовное прошлое научило его правильной реакции. Он ничего не спрашивал до тех пор, пока они не оказались в безопасном месте — это была квартира, которой они еще ни разу не пользовались. Рольник снял ее через верного человека, чтобы держать здесь судью Конто. Заранее доставил сюда несколько кроватей, забил холодильник едой.
Первым делом он вытащил бутылку шнапса и протянул Фрицу и Гюнтеру. Петру же заставил проглотить несколько таблеток снотворного и повел в комнату. Ее била дрожь. Дитер Рольник умело раздел ее и уложил. Скинул с себя рубашку и джинсы и лег рядом. Он вошел в нее сразу без подготовки. Ей было больно, она закричала и попыталась оттолкнуть его. Дитер лишь крепче к ней прижимался. Ей казалось, что внутри нее работает какая-то мощная машина.
Она продолжала сопротивляться и отталкивать Дитера. Ей никогда не было по-настоящему хорошо с мужчинами. Но сейчас она нуждалась в близости сильного и надежного мужчины, который вонзался и вонзался в нее. Она обхватила его худые бедра своими ногами, а он обнял ее. Наконец ее словно сотрясла мощная судорога. Она хотела сказать что-то членораздельное, однако снотворное подействовало, ее руки и ноги ослабели, и она провалилась в сон.
Только тогда Дитер остановился. Он даже не позаботился о себе. И не испытывал никакого желания. Он просто выполнял свой долг как руководитель группы. Одевшись, вышел в другую комнату, где Фриц и Гюнтер глотали неразбавленный виски. Дитер Рольник умылся и тяжело опустился на расшатанный стул.
— Рассказывайте, придурки, что вы там натворили, — приказал он.
Через несколько часов по радио передали сообщение о покушении на судью Юргена Конто. Он был смертельно ранен в шею и спину и через несколько часов скончался в больнице. У полиции не было никаких версий. Судье никто не угрожал, и с тех пор, как он вышел в отставку, ни у кого не было никаких оснований желать его смерти. К концу дня сообщение о покушении на судью Конто дополнилось информацией о розыске Петры Вагнер, судимой, подозреваемой в соучастии в убийстве.
Подумав, Рольник не так уж сильно огорчился. Он добился своего — его группа прославилась. Он просто не станет никому говорить, что собирался похитить судью. Скажет, что с самого начала решил казнить Юргена Конто. Убийство судьи поставит Рольника в один ряд с самыми знаменитыми боевиками «Исламского сопротивления».
Так и получилось. Старшие товарищи, сидевшие в тюрьме, написали специальную листовку. Они поддержали Дитера Рольника.
«Мы мертвого судью оплакивать не станем, — говорилось в листовке. — Мы радуемся его казни. Эта акция была необходима, потому что она показала каждой судейской и чиновной свинье, что и он — и уже сегодня — может быть привлечен к ответственности. Эта акция была необходима потому, что она положила конец разговорам о всемогуществе государственного аппарата».
Единственное, чего Рольник не знал, — это что делать с Петрой. Она никак не могла прийти в себя. Он разговаривал с ней целыми днями.
— Если кто-то из заложников сопротивляется или не желает немедленно выполнять приказ, он должен быть убит, — внушал ей Рольник. — И это не имеет ничего общего с убийством, это военная необходимость, возникающая в политической борьбе. Мы ведем войну с фашистским режимом и должны считать себя солдатами. Убийство политического врага — не только необходимость, но и наш моральный долг. Именно так ты должна оценивать происшедшее.
Старался он напрасно. Петра его слушала и не слышала. Она не то чтобы не принимала его аргументов или спорила с ним. Просто замкнулась в себе.
Дитер пробовал разбудить ее в постели, но она больше не откликалась на движения его тела. Лежала недвижимо, и у Рольника появлялось ощущение, будто он спит с трупом. Он гордился тем, что способен любую женщину заставить кричать от восторга. Неудачный опыт с Петрой его испугал, и он больше не предпринимал таких попыток. Остальные ребята давно обходили стороной ее постель. Они сначала сочувствовали Петре, потом стали тяготиться ее присутствием.
Особого порядка в конспиративной квартире никогда не было, но после произошедшего с судьей Петра окончательно распустилась. Она не меняла одежду. Мылась только тогда, когда ее силком отправляли в ванную комнату.
Дитер Рольник забеспокоился: присутствие Петры в группе становилось разрушительным. Ему надо было как-то избавиться от нее.
Какое это счастье — соблазнить мужчину! Повалить его на кровать, оседлать и подчинить своему телу и ритму, слышать, как учащается его дыхание, как он начинает постанывать, как вопль удовольствия вырывается из его горла.
Какое это счастье — заставить мужчину испытать настоящее наслаждение в постели!
Кристина вовсе не желала оставаться робкой и покорной ученицей в этом классе. Едва познакомившись с самим предметом, она поспешила освоить высшие ступени. Ей нравилось не просто получать, а брать. Она сама хотела соблазнять, заставлять мужчину чувствовать желание и удовлетворять его. В постельной игре Кристи сделала заявку на равное партнерство.
Она хранила девственность до двадцати двух лет. Сверстницы уже посмеивались над ней. А Кристи никак не могла решиться. Она легла в постель с мужчиной, который по-настоящему увлек ее. И не ошиблась. Она не узнавала себя. Совершенно не ожидала от себя такой прыти. Вела себя в постели как взрослая, умудренная опытом женщина — вовсе не как робкая девушка, потерявшая невинность три дня назад.
Но Кристи понимала, чья это заслуга. Она с нежностью и гордостью смотрела на Алексея, когда он похрапывал рядом с ней. Вот кто пробудил в ней настоящую женщину. Подарил ей освобождение от девичьих страхов и переживаний. Вот тот, кто сделал ее счастливым человеком. Самый потрясающий любовник в мире!
И она всегда будет любить его.
Только на обратном пути, в поезде, Кристи перевела дух и попыталась осознать, что же с ней произошло.
Все случилось так стремительно. Она поехала в Москву на неделю, чтобы участвовать в международном научном семинаре, а вместо этого попала в милицию и…
Столица России встретила Кристи хорошей погодой и любопытными взглядами москвичей, которые безошибочно распознавали в ней иностранку. Конференция работала с утра и до обеда. Вечером участниц везли в театр. А до вечера Кристи была предоставлена сама себе. Она могла спать сколько угодно, гулять и вообще делать все, что ей заблагорассудится.
Кормили Кристи необыкновенно вкусно. В воскресенье переводчица немецкой делегации пригласила ее в гости, и она попробовала угощенье, какого не раньше и не видела. Можно было подумать, что хозяйка наготовила на неделю вперед. И при этом никто из присутствовавших не говорил о том, как теперь все дорого стоит и что приходится во всем экономить. Кристи москвичи понравились. Они были очень сердечными и приятными в общении.
В воскресенье она встала очень рано и целый день ходила по городу. Погуляла по центру, дошла до Кремля. Кристи признала, что город летом прекрасен. Московское лето почему-то вызвало у нее ассоциацию с длинноногой блондинкой с белоснежной кожей и большими голубыми глазами.
Ей понравился этот долгий теплый вечер. Городские огни вспыхнули на фоне еще почти светлого неба. Зелень деревьев отражалась в прудах. Правда, Кристи рассказывали, что особенно хороша Москва зимой, под серым облачным небом. В Москве бывает настоящая зима с крепким морозом и хрустящим снегом, а не привычная немцам атлантическая слякоть. Но и летом совсем неплохо.
Переводчица, которая просила называть ее Машей, разобрала подарки, принесенные Кристи, и осталась довольна. Она долго расспрашивала ее о родителях, о будущей работе. Муж Маши, Валера, тощий как спичка, с морщинистым лицом, сказал, что работает инженером в городском автобусном парке.
За столом Кристи сидела рядом с пожилым журналистом, который опрокидывал рюмку за рюмкой и чувствовал себя превосходно. Он следил за тем, чтобы не пустовал и бокал его соседки. Кристи попробовала домашнюю вишневую наливку и не нашла в себе силы отказаться от терпкого напитка. Журналист в клетчатом пиджаке лихо произносил кавказские тосты, после которых невозможно было отказаться выпить.
Другим соседом Кристи оказался молодой человек лет тридцати с небольшим. Он был одет в хорошо отглаженный костюм устаревшего фасона. Незнакомец явно любил поесть, о чем неопровержимо свидетельствовал откровенно выпиравший животик.
Молодой человек, скромно улыбаясь, взял на себя задачу накормить Кристи до отвала. Он перепробовал все, что было на столе, и угощал соседку самым вкусным. Когда дошло дело до десерта, Кристи была уверена, что уже ничего не сможет съесть. Но тут Маша принесла с кухни большой домашний торт. Устоять перед искушением Кристи не смогла.
Молодой человек съел кусок, с комическим ужасом посмотрел на свой округлившийся животик и все же потянулся за второй порцией.
Журналист в клетчатом пиджаке перешел на коньяк и еще доброжелательнее смотрел на юных соседей.
— Вы женаты, юноша? — спросил он молодого человека.
Тот покачал головой.
— А вы? — обратился он к Кристи.
— Увы.
— А я был, — поведал журналист. — Четыре раза. Первая и третья были женщинами.
— А вторая и четвертая? — поинтересовалась Кристи.
— Скорее мужчинами.
— Как же вы так промахнулись? — Кристи рассмеялась.
Молодой человек подмигнул ей. Он помалкивал и следил за их диалогом.
— Не сразу сумел отличить, — признался журналист. — Они были слишком красивые. — В его голосе чувствовалось раскаяние.
— От первой и третьей я ушел. А вторая и четвертая бросили меня. С четвертой мы еще даже и не развелись.
— А почему вы на ней женились? — спросила Кристи.
— Это получилось само собой. Она работала секретарем в редакции — не получила образования, но прекрасно печатала на машинке. Лучше машинистки не встречал. Однажды в пятницу вечером мы остались в редакции одни. — Тут он вдруг застеснялся. — Знаете, как это бывает. Мы получили премию Союза журналистов, отмечали, выпили… Нас вдруг потянуло друг к другу. Ну, вы понимаете, как это происходит. В редакции никого не осталось, а у шефа в приемной диван…
Кристи смущенно улыбнулась. Молодой человек прыснул в кулак.
— Словом, утром я решил жениться. Она приняла мое предложение. — Журналист вытащил пачку сигарет, задумчиво посмотрел на Кристи и спрятал сигареты. — У нее не было жилья, она переехала ко мне. Мы заботились друг о друге. Она очень интересовалась моей работой, расспрашивала, чем я занимаюсь, как пишутся статьи и рецензии. Однажды она сама захотела сделать рецензию. Я купил ей книгу рассказов одного молодого писателя, велел прочитать ее и написать, что она думает. Вскоре она принесла мне пять машинописных страничек. Отпечатаны они были великолепно. Но вот по содержанию никуда не годились. Их не то что бы печатать, их даже нельзя было никому показывать. Мне попадалось много никуда не годных рукописей, с чудовищными ошибками, но автор должен хотя бы понимать, что именно он хочет сказать.
Он покачал головой и как бы в рассеянности налил себе еще коньяка.
— Что же вы сделали? — История увлекла Кристи. Журналист пожал плечами:
— Написал рецензию вместо нее. Что мне еще оставалось? Рецензию напечатали. И она всем понравилась. Позвонил автор книги, чтобы поблагодарить, он захотел встретиться с таким тонким ценителем литературы. — По мере того, как пустела коньячная бутылка, украшенная медалями, его голос становился все более саркастическим. — Главный редактор перевел ее в отдел культуры. Мы поженились, и я каждую неделю должен был писать за нее рецензию.
Молодой человек поглощал домашнее печенье и посмеивался над рассказом. Иногда он бросал взгляд на Кристи, и она чувствовала, что нравится ему.
— Как вы думаете, чем все это закончилось? — спросил их журналист. Он обращался в основном к Кристи. — Ее взяли в большую газету. Как только ее приняли на работу, она собрала свои вещи и переехала к подруге.
— А как же вы?! — воскликнула Кристи.
— А я остался.
— Но она же без вас пропадет, — удивилась Кристи. — Кто-то же должен писать за нее рецензии.
— Желающие всегда найдутся, — меланхолично заметил журналист. — При ее фигуре и улыбке.
Большим глотком он опустошил рюмку и, сняв со стола, покрытого скатертью, пустую бутылку, поставил ее на пол. Через минуту встал и пошел прощаться с хозяевами.
— Что вы об этом думаете? — спросила Кристи, повернувшись к молодому человеку.
— Не хотел бы я быть на его месте, — ответил он.
— Друзья зовут меня Кристи, — сказала Кристина.
— А меня — Лешей, — эхом отозвался он.
Уходили они вместе и расстались у дверей гостиницы.
На следующий день встретились там же, на Тверской. Зашли в кафе. Алексей заказал две порции шоколадного мороженого и два бокала шампанского. Он налил немного шампанского в мороженое, которое начало пузыриться, и принялся есть.
Еще через день они вместе поехали в парк. Алексей, кстати, взял отпуск. Как узнала Кристи, Леша работает в телекоммуникационной компании и увлекается компьютерной техникой.
Он ей нравился. Простой, спокойный и молчаливый парень. Говорила она. А он слушал очень внимательно и уважительно — как еще никто и никогда не делал.
В парке они провели целый день, крутились на чертовом колесе, катались на лодке, ели шашлыки, и когда Кристи думала, что им пора прощаться, Алексей, краснея и смущаясь, сказал, что они могут зайти к его приятелю и выпить у него чая. Приятель уехал отдыхать, оставил ему ключ, и они вполне могут у него отдохнуть.
Поехали до станции метро «Университет».
— Здесь рядом здание московского университета, — объяснил название Алексей.
Он привел ее в новенький дом рядом с бывшим кинотеатром «Прогресс». Первый этаж занимал обувной магазин.
Квартира оказалась трехкомнатной, с небольшим балконом, чистенькой и словно бы нежилой.
— Приятель не женат, — уточнил Алексей. — Днюет и ночует на работе.
Он снял куртку, явно подобранную к его летним брюкам и сандалиям, и остался в хорошо выглаженной клетчатой рубашке. В холодильнике имелся большой запас свежей провизии и даже несколько бутылок пива. Одну он сразу откупорил. Кристи выпила полстакана. Пиво было холодное и вкусное. Она поняла, что Алексей загодя готовился к их визиту, и эта мысль была ей приятна.
Кристи отправилась в ванную. Пока она умывалась, Алексей приготовил ужин, выставил несколько бутылок пива для себя, сок и сухое вино — для нее. В квартире нашлись даже свечи. У них получился настоящий романтический ужин с вином и свечами. Кристи была тронута.
Алексей подливал ей вина, подкладывал горячие картофелины, свежие овощи, кусочки тушеного мяса. Она ела мало, но незаметно для себя выпила полбутылки вина. Голова приятно кружилась. Ей было необыкновенно весело и хорошо. Она смеялась, круглое лицо Алексея казалось ей необыкновенно милым, и вообще она только тогда за ужином поняла, какой он замечательный.
Уже стемнело, когда Алексей принес с кухни чайник, чашки с золотым ободком и шоколадный торт. Кристи вышла в ванную комнату на секунду, а когда вернулась, Алексей ждал ее у двери. Он привлек Кристи к себе и поцеловал в губы. Ее губы ответили с готовностью.
Они целовались, как ей показалось, целый час. Потом Алексей потянул Кристи за собой к постели. Медленно раздел ее. Положил на край кровати и начал целовать ее тело. При этом он продолжал говорить, какая она красивая, какая у нее пышная грудь и шелковистая кожа.
Когда он оторвался от нее, она присела и, обхватив руками его голову, поцеловала Алексея. Потом, посмотрев на часы, Кристи поймет, что в постели они провели больше полутора часов. Он был мягок и нежен до самой последней минуты, когда она, совершенно обессилев, распласталась на кровати.
Алексей вежливо откатил ее в сторону и вытащил из-под нее простыню. Она стыдливо отвернулась.
— Меня будут искать, — озабоченно сказала Кристи.
— Чепуха, — успокоил ее Алексей. — Ни о чем не беспокойся.
Она спала совершенно голой, избавившись от необходимости надевать на ночь пижаму — на чем всегда настаивала ее мама. Прижималась к Алексею во сне и улыбалась. Когда они проснулись вместе, Кристи была другим человеком. Она не просто стала женщиной, она повзрослела.
Утром Кристи позвонила переводчице Маше и сказала, что не пойдет на экскурсию, а сама погуляет по городу. Маша нисколько не возражала. Ее любезность не знала предела.
С Алексеем они пробыли вместе целый день. До обеда гуляли. Потом сидели на скамейке на набережной Москвы-реки и пили пиво из одной бутылки.
— Ты уже нашла себе работу? — поинтересовался Алексей. — У вас это трудно?
— Я уверена, у меня все будет хорошо, — беззаботно ответила Кристи. — Я отправила заявления сразу в несколько государственных ведомств и в научные институты. Кто-нибудь откликнется.
— А где бы ты хотела работать? Тебе-то самой что нравится? — спросил Алексей.
Кристи приятен был его интерес. Она поцеловала его в щеку.
— Я еще сама не решила. Мне нравится научная работа, и, наверное, мое место в исследовательском институте. Но для начала мне не повредило бы провести несколько лет на государственной службе — в министерстве иностранных дел или в ведомстве по охране конституции.
Алексей с удивлением посмотрел на нее:
— Ты подала заявление в ведомство по охране конституции? Но ведь это же контрразведка!
Кристи рассмеялась.
— У нас дело обстоит иначе, чем в других странах. У нас это беззубая служба. Она не имеет права арестовывать и даже не может устраивать обыски.
Алексей не стал продолжать разговор на эту тему. Достал из сумки еще одну бутылку пива.
— Надо ее выпить, а то нагреется, — сказал он. — Ты как?
— Я — за, — поддержала его Кристи.
Вечером они вернулись в квартиру. Алексей вспомнил, что забыл пополнить запасы провизии, и побежал за покупками. Кристи разделась и без стеснения ходила по квартире, закутавшись в простыню. Едва он вернулся и поставил сумки на кухне, как она сбросила простыню и, переступив через нее, прижалась к нему всем телом.
Он пришел с улицы мокрый от пота — сумки были тяжелые, но, как только почувствовал ее прикосновение, уже был готов любить ее. Алексей стащил с себя брюки и рубашку. Не отрываясь друг от друга, они дошли до кровати и рухнули на нее. На этот раз Кристи не только принимала его ласки, но и возвращала их. У Алексея было чему поучиться, и Кристи старательно постигала новую и сладкую науку.
Потом он сидел в углу в кресле, смотрел телевизор и курил. Она принесла себе чай, а ему большой стакан холодного яблочного сока. Он пил соки регулярно, чтобы перебить вкус табака, ведь она не курила и не любила табачного дыма.
Спать они улеглись далеко за полночь. Алексей сразу же засопел. Кристи долго не могла заснуть. Она была счастлива. За весь день Алексей едва ли сказал ей десяток слов, но рядом с ним она чувствовала себя надежно и уверенно. Такой человек мог бы стать ее мужем, подумала Кристи. Он сказал тогда в гостях у Маши, что не женат. Значит, ничто не может им помешать. Правда, они граждане разных государств. Но если поженятся, Алексей может уехать вместе с ней в Германию. Для хорошего специалиста работа всегда найдется.
Она заснула в самом радужном настроении.
Пробуждение было кошмарным. Рано утром в дверь забарабанили.
— Кто это может быть? — шепотом спросила Кристи.
Алексей не ответил. Его лицо стало бледным и испуганным. Он натянул брюки и пошел открывать. Стук не прекращался. Когда Алексей повернул ключ в замке, в квартиру ворвались пятеро в полицейской форме. Они мгновенно проникли во все комнаты. Один грубо спросил у Кристи:
— Документы есть?
Она кивнула и потянулась за сумочкой. Полицейский вырвал сумочку у нее из рук и вывернул содержимое на стол. Он увидел немецкий паспорт и с удивлением посмотрел на Кристи. Взял паспорт осторожно и брезгливо, как гремучую змею, и методично перелистал все до единой страницы. Потом повернулся к Кристи:
— Как вы здесь оказались?
— Я пришла вместе с…
Она замолчала, не зная, как назвать Алексея. Смеет ли она считать его своим женихом?
Другой полицейский, по виду старший, уже обшарил карманы Алексея, вытащил его служебное удостоверение и присвистнул.
— Это ваша квартира?
— Товарища. Он оставил мне ключ.
— Где товарищ?
— Он в отпуске в Сочи. Но я знаю, как…
— Все ясно, — прервал его старший из полицейских. — Собирайтесь оба, поедем в отделение, там разберемся.
Кристи решительно спустила ноги с кровати:
— Отвернитесь, пока я буду одеваться.
Они нехотя отвернулись, хотя у Кристи не было уверенности, что полицейские не подсматривают. Одевалась она нарочито медленно, стараясь собраться с духом. При этом чувствовала себя вполне уверенно. Никто не сумеет ее напугать.
В маленьком лифте Кристи оказалась зажатой между двумя полицейскими, которые неприязненно смотрели на нее.
На улице под изумленными взглядами спешивших на работу прохожих их быстренько погрузили в желтую машину с зарешеченными окнами. Алексей недостаточно нагнулся и стукнулся головой.
На него жалко было смотреть. Он был бледный как смерть. Кристи попыталась его подбодрить:
— Все в порядке, дорогой. Не беспокойся…
— Молчать! — закричал один из полицейских. — Не разговаривать!
Ехать было совсем недалеко. Отделение полиции находилось где-то рядом со станцией метро. В отделении их разлучили. Алексея увели. И Кристи увидела только его несчастное лицо, когда он обернулся. Полицейский толкнул его в спину, и Алексей исчез за поворотом.
Кристи посадили в тесном коридоре и оставили под присмотром троих полицейских, которые сняли фуражки и расположились отдыхать. Они не обращали на Кристи никакого внимания. Все трое, как на подбор, немолодые, пузатые, основательные. В отделении было прохладно, и им никуда не хотелось идти.
Примерно через полчаса Кристи вызвали на допрос. Лысоватый офицер в мятом мундире с двумя звездочками на погонах задавал ей простые вопросы — имя, год рождения, цель приезда. Когда она подписала стандартный бланк, ее опять вывели в коридор, где ей предстояло просидеть до самого вечера. Ей разрешили сходить в туалет и за ее деньги купили стакан чая и ватрушку — невкусную и мучнистую. Но на допрос Кристи больше не вызывали.
Трое полицейских провели с Кристи весь день. Они по очереди отлучались поесть и возвращались в хорошем настроении. Потом еще сходили в банкомат за зарплатой. Этот поход несколько их разочаровал и настроил на лирический лад. Они вспоминали, как начинали службу. Кристи вела себя тихо, и полицейские не обращали на нее особого внимания.
Кристи вся извелась, сидя на скамейке. За себя она не боялась. В крайнем случае ее просто вышлют домой. Но что будет с Алексеем? Он ведь остается в их полной власти.
Только в девять вечера ее вновь вызвали на допрос. В том же кабинете, где она уже была, вместо офицера в мятой форме за большим письменным столом сидел невысокий симпатичный человек в штатском. У него были под глазами мешки — верный признак нездорового сердца.
— Садитесь, — приказал он.
Когда она села, он нагнулся вперед и посмотрел на нее в упор.
— Госпожа фон Хассель, я вас ни о чем не буду расспрашивать. Ваш друг мне абсолютно все рассказал. Если вы хотите, я вас немедленно отправлю домой. И покончим с этим. Мы уважаем гостей, но требуем, чтобы и гости уважали наши порядки.
Он говорил очень тихо, и Кристи ловила каждое его слово.
— Слава богу! — просияла она. — Конечно, я хочу, чтобы меня немедленно отпустили.
Он встал и распахнул дверь:
— Дежурный!
Прибежал полицейский с кобурой на боку.
— Пусть приготовят вещи гражданки Хассель и отвезут ее на вокзал. Посадят на поезд и проследят за тем, чтобы она ни с кем не вступала в контакт и никому не звонила.
Хозяин кабинета отошел в сторону, чтобы Кристи могла выйти. На пороге она остановилась:
— А что будет с Алексеем?
— Что именно вас интересует? — вопросом на вопрос ответил он.
— Что вы с ним сделаете?
Он помедлил с ответом, внимательно глядя на нее:
— Он наш гражданин, и к нему закон не будет столь же снисходителен, как к вам, иностранке.
Страх охватил Кристи.
— Его посадят? — обреченно спросила она.
— Езжайте к себе в Германию, госпожа Хассель, и забудьте этого молодого человека. Он благородно взял на себя всю вину, так что у вас никаких проблем не будет.
Кристи секунду молчала. Она ждала любых неприятностей, ведь ее предупреждали, что в России может произойти все что угодно.
— Я не брошу Алексея одного, — твердо сказала она. — Я хочу остаться с ним.
Хозяин кабинета засмеялся.
— Как вы себе это представляете? Ваша виза заканчивается, вам в любой ситуации завтра надо покинуть территорию Российской Федерации.
— Я не уеду, пока не узнаю, что ждет Алексея, — настаивала Кристи. Она подошла к хозяину кабинета. — Прошу вас, выслушайте меня.
— Хорошо, — согласился он. — Садитесь.
Человек в штатском отпустил дежурного и плотно закрыл дверь.
Верхний свет в кабинете так и не зажгли, за что Кристи была только признательна. Она считала, что выглядит ужасно — после всего произошедшего. Сумочку с дамскими принадлежностями у нее отобрали, и она даже не могла посмотреться в зеркальце.
Ей хотелось попроситься в туалетную комнату, чтобы умыться и причесаться, но она боялась прервать разговор с этим вполне располагающим к себе следователем. Впрочем, он не сказал, кто он такой. Она сама решила, что перед ней следователь.
Он просил называть его просто Григорием Константиновичем. Большая настольная лампа под матерчатым абажуром освещала левую сторону его лица, оставляя в тени правую, поэтому Кристи невольно обращалась к светлой половине.
Она рассказала ему все как на духу, со всеми подробностями и деталями. Говорила торопливо, боясь, что следователю надоест слушать и ее выставят. Но человек, просивший называть его запросто, по имени-отчеству, никуда не торопился. Он дал Кристи выговориться, потом, не теряя интереса к собеседнице, стал ее расспрашивать. О родителях, о детстве, об учебе в университете, о том, почему она приехала в Россию и что она здесь увидела.
— И вы любите Алексея? — вдруг спросил он.
— Да.
И в комнате повисла тишина. Григорий Константинович так же спокойно продолжал ее рассматривать. Кристи сказала все, что могла. Ее охватило ужасное ощущение полной безнадежности. Казалось, молчание продолжалось целую вечность, хотя на самом деле прошло всего лишь минут десять. Наконец Григорий Константинович заговорил:
— Мне нужно идти докладывать начальству. Вас пока что покормят.
Следователь вызвал дежурного, который увел Кристи. Она попросилась в туалет и с наслаждением умылась. Кристи не рискнула воспользоваться висевшим на стене мятым вафельным полотенцем и обошлась собственным носовым платком. Она осмотрелась в маленьком зеркальце и нашла себя малопривлекательной. Слишком тонкие губы, неказистый нос, широко расставленные глаза. Ей пришла в голову ужасная мысль: а что, если Алексей рад возможности избавиться от нее, подумав, будто она виснет у него на шее? Мужчина есть мужчина: добился своего, и теперь она ему не нужна.
Подозрения отравили ей два часа ожидания. Ее отвели в буфет в соседнее здание, где усталая официантка с кудряшками дала ей порцию сосисок с картофельным пюре и чашку горячего сладкого чая. Чай Кристи выпила с удовольствием и съела половину сосиски под насмешливым взглядом дежурного полицейского, который, кряхтя и причмокивая, прикончил две порции под одобрительное нашептывание пухлой официантки.
В опустевшем коридоре, глядя в выщербленную стену, Кристи ожидала решения своей судьбы почти до полуночи. Природная уверенность вернулась к ней, и постепенно она совершенно успокоилась. Ее стало клонить в сон, и Кристи, вероятно, уснула бы, если бы ее не растолкали и не повели обратно в кабинет к Григорию Константиновичу.
Она посмотрела на него с сочувствием. Следователь здорово устал, глаза у него запали, хотя виду он не показывал, даже слегка улыбался. И смотрел на Кристи оценивающе. Ему нравилось то, что он увидел.
В девять часов вечера к нему в кабинет привели совершенно раздавленную женщину, которая была в ужасе от случившегося. Сейчас, уже за полночь, перед ним сидела уставшая, но полностью владевшая собой женщина.
Его предупредили, что задержанная чуть не заснула на скамье в коридоре отделения полиции — не многим это удавалось. Григорий Константинович сделал вывод, что перед ним женщина с сильным характером, самостоятельная и уверенная в себе, хотя еще и очень неопытная. С женщинами Григорий Константинович работал мало. Этим направлением ведали другие, поэтому он боялся промахнуться. Впрочем, окончательное решение всегда оставалось за ним.
— Я должен вам кое-кто рассказать, Кристина, — начал он. — Я не служу в полиции. — Он внимательно следил за ее реакцией. Кристи вопросительно посмотрела на следователя. — Я работаю в ведомстве, которое отвечает за государственную безопасность России. Меня попросили заняться вашим делом, потому что коллеги из полиции подозрительно относятся к иностранцам или иностранкам, которые совершают что-то запрещенное, нарушают нормы общественной морали.
— Они решили, что я шпионка? — прервала его Кристи.
— Почти, — почему-то весело сказал Григорий Константинович.
Верхний свет он так и не включил. Но в сон Кристи больше не клонило. Настольная лампа по-прежнему отбрасывала резкую тень на лицо следователя, который оказался не тем, за кого она его принимала.
— Наша полиция занимается только уголовными преступниками, у нее нет опыта работы с иностранцами, — продолжал Григорий Константинович.
Кристи наклонилась вперед.
— Надеюсь, вы меня не подозреваете в шпионаже?
Григорий Константинович ответил не сразу.
— Проблема не в вас, а в Алексее.
Теперь он говорил очень медленно, и Кристи ловила каждое его слово.
— Алексей не имел права не только приводить вас домой, но и вообще знакомиться с вами. Он совершил серьезный должностной проступок. И должен быть наказан.
— Но почему? — взорвалась Кристи. — Неужели гражданам России запрещено любить граждан Германии?
— Алексей не простой гражданин, — ответил Григорий Константинович, который словно не обратил внимания на ее вспышку. — Он в определенном смысле мой коллега. — И добавил: — Вас он не обманывал. Он действительно занимается телекоммуникациями, но его структура входит в наше ведомство, поэтому на Алексея тоже распространяются жесткие правила, принятые в нашей организации. Сами понимаете, чем это продиктовано. У вас в стране существуют такие же правила. Он обязан был сразу доложить начальству о знакомстве с гражданкой другого государства, но не сделал этого.
— Что его ждет? — устало спросила Кристи. — Насколько тяжелым считается это преступление по вашему кодексу?
Она уже все поняла. В реальном и жестоком мире их любовь стала жертвой нелепого раскола мира на Запад и Восток.
Григорий Константинович испытующе смотрел на нее. Он хотел быть уверен, что правильно понимает ее интонации. Лучше бы ему разобраться во всем сейчас.
— Я очень долго разговаривал с Алексеем. Он честно признался мне, что полюбил вас, что ради вас он нарушил свой долг. Он очень переживает, говорит только о вас. Алексей огорчен, что вовлек вас в такую неприятную историю.
— Так что с ним будет? — упрямо переспросила Кристи.
— Ни-че-го, — отчеканил Григорий Константинович. — Я убедил свое начальство в том, что за любовь нельзя наказывать. Он прекрасный молодой человек, хороший специалист, которого ждет большое будущее.
— Спасибо вам, — Кристи улыбнулась впервые за весь этот долгий день, и Григорий Константинович убедился в том, что улыбка у нее хорошая. Фотографии это скрытое очарование передать не могли. — Я могу его увидеть? — нерешительно спросила Кристи. — Или меня сразу же вышлют?
Григорий Константинович вытащил из лежавшей перед ним на столе картонной папки какую-то бумагу и стал ее рассматривать.
— В принципе вам разрешено остаться в Российской Федерации еще на неделю. Разумеется, если вы этого хотите. Визу вам продлят в отделе виз и регистраций московской полиции в установленном порядке, — ответил он.
Кристи вскочила на ноги с такой легкостью, словно было раннее утро, а не поздняя ночь. Григорий Константинович позавидовал этой легкости. Ему вторая бессонная ночь давалась с трудом.
— Одна просьба. — усталым жестом остановил ее Григорий Константинович. — Ради Алексея вам не следует никому рассказывать о том, что произошло. Протокол, составленный в полиции, я изъял.
— Я все понимаю, — серьезно сказала Кристи. — Это в моих интересах.
В ее глазах не было ни капли иронии.
Алексей ждал ее на скамейке у соседнего дома. Перед зданием отделения полиции скамеек не было. Увидев ее, Алексей бросился ей навстречу, потом остановился. Он не знает, как ему поступить, подумала Кристи. И она побежала к нему. Алексей молча сжал ее в объятиях.
Всей немецкой делегации предложили остаться еще на неделю — просто на отдых — и повезли в Санкт-Петербург. А Кристи спокойно прожила эту неделю в трехкомнатной квартире приятеля Алексея на Ломоносовском проспекте, и больше их никто не беспокоил. Кристи убедилась, что Григорий Константинович сдержал слово.
У него были для этого все основания.
Кристи сказала Алексею, что ее могут принять на работу в Федеральную службу по охране конституции. Открывалась невероятная возможность — обзавестись агентом внутри немецкой контрразведки.
А пока Кристи наслаждалась спокойными днями. Утром Алексей ходил в магазин за едой, а она что-нибудь готовила, днем гуляли в парке вокруг университета, вечером шли в кино. Алексей предпочитал российские фильмы. Кристи посмотрела вместе с ним две новые комедии. Она не всегда понимала, почему зрители смеются.
Ночью они занимались любовью. Кристи хронически не высыпалась, и у нее под глазами залегли круги. Теперь она, как в детстве, прикладывалась на диванчик после обеда. Алексей дремал прямо в кресле.
На Белорусском вокзале Кристи заплакала. Расставание было безумно печальным. Она чувствовала, что Алексей не в своей тарелке, его гложут какие-то мысли. Когда они теперь смогут увидеться?
Когда поезд тронулся, Кристи уткнулась носом в какой-то журнал, который он ей подсунул вместе с домашними пирожками и яблоками — в дорогу. Но читать не могла. Думала об Алексее. Другого мужчины у нее не будет, решила она. Другой и не нужен.
Предложение поступить на службу в Федеральное ведомство по охране конституции стало для нее приятным сюрпризом. Кристи понравилась работа, требующая больших знаний и серьезного анализа. Ей поручили изучать связи немецких боевиков с ближневосточными террористическими организациями. Она должна была понять, кто и как помогает немецким террористам.
Почти год прошел с того момента, как они расстались на вокзале в Москве. За все это время она решилась написать ему всего три письма и от него получила два.
Когда они прощались, Алексей, помявшись, предложил:
— Мы оба попали в трудное положение. У вас не любят наших, а у нас — ваших. Я тебе дам адрес моего приятеля в Австрии. Дай и ты мне чей-нибудь адрес, чтобы мы могли переписываться. Но я думаю, что, пока ты на работу не устроишься, нам придется писать друг другу пореже.
В первый раз Кристи написала ему через полгода после того, как ее взяли в ведомство по охране конституции. Она не подписалась, не указала обратного адреса на конверте и бросила его в почтовый ящик, когда ездила в Бонн на совещание.
Кристи села разбирать секретные бумаги, скопившиеся в сейфе, и несекретные, ждавшие своего часа в письменном столе. К концу дня эта работа была завершена. Кристи попрощалась с начальником. Это был ее последний рабочий день, она отправлялась в отпуск.
— Зимой? — удивлялись сослуживцы. — Зачем вы идете в отпуск зимой?
— Безумно люблю кататься на горных лыжах, — отвечала Кристи.
Она легко научилась лгать. Горные лыжи и зимние курорты она видела только в кино. Кристи, как и все, предпочла бы взять отпуск летом. Но ей не терпелось увидеть Алексея. И ждать до лета не было сил.
В венском аэропорту Кристи затерялась среди множества туристов, которые действительно обожают горнолыжный спорт. Это она предложила Алексею встретиться в Австрии, когда он написал, что имеет возможность ненадолго выехать за границу.
Австрия — славное местечко для зимнего и летнего отдыха. Туристов привлекают скалы, ледники, фантастические горные пейзажи, старые крестьянские усадьбы, национальные костюмы, сохранившиеся с древности красочные народные обычаи и тирольские песни.
Кристи сама назвала время встречи и определила маршрут. Изучая путеводители по Австрии, думала о том, что по существу это первая в ее жизни самостоятельная конспиративная операция.
Из Вены она отправилась в Леобен, второй по значению город федеральной земли Штирия. Это самый зеленый район Австрии. Почти половину его площади занимают леса, еще одну четверть территории — поля, пастбища, виноградники и альпийские луга. Во времена Австро-Венгерской империи Леобен был сонной обителью пенсионеров, теперь это современный город.
Леобен показался Кристи музеем под открытым небом. Мужчины преспокойно ходили в живописной старомодной одежде — в куртках с зеленым воротником и в брюках с широкими лампасами. В таком штирийском костюме, пояснили Кристи, можно не только гулять по улицам, принято также появляться в обществе.
Но на других мужчин Кристи не смотрела. Она считала минуты, оставшиеся до встречи с Алексеем, ее Алексеем, который выбрался в Австрию, чтобы они могли повидаться.
Алексей Карманов сидел в большом мягком кресле в холле гостиницы. Его теплая куртка и меховая шапка лежали рядом. В руках он держал венскую газету, которую не читал, внимательно следя за входом. Когда Кристи открыла стеклянную дверь, он бросил газету и почти побежал к ней. Они обнялись. Кристи прижалась к своему любовнику и закрыла глаза. Вместе, наконец-то они вместе. Какое счастье!
Он снял номер на двоих в маленькой гостинице на окраине Леобена. Предусмотрительно заказал обед и ужин в номер, и до следующего утра они никуда не выходили. Ужин был с шампанским, и Кристи огорчилась, что Алексей тратит слишком много денег. Но он легкомысленно качнул головой. Они не виделись год, и такое событие просто необходимо отметить.
Кристи привезла Алексею в подарок несколько тщательно подобранных галстуков, темно-коричневый джемпер и дорогую электрическую бритву фирмы «Браун». Бритву Алексей сразу же опробовал, крутясь перед небольшим зеркалом в тесной ванной комнатке отеля. А примерить джемпер так и не успел, потому что Кристи вовсе не хотела, чтобы он одевался.
Год воздержания и ожидания лишил ее прежней скромности. Когда они остались одни в гостинице и Алексей запер дверь, она с таким пылом прижалась к нему всем телом, что Алексею стало жарко. Они не захотели тратить впустую ни одной секунды. Она и раздеться не успела, как он уже вонзился в нее.
«Делать это стоя? Боже мой, это же совершенно неприлично», — мелькнуло у нее в голове, но уже через секунду все это ровным счетом не имело никакого значения.
Они стащили с себя одежду уже только в ванной, вместе полезли под душ и здесь вновь любили друг друга. Кристи обеими руками держалась за стойку старого душа, струи воды били ей прямо в лицо, и она с ума сходила от счастья.
Алексей заснул сразу, как только они улеглись на широкую двуспальную кровать. Кристи укрыла его простыней и, надев привезенную с собой пижаму, прикорнула рядом. Когда Алексей проснулся, то, ни слова не говоря, стащил с нее эту пижаму, и все началось сначала. В первый день поговорить им так и не удалось.
На следующее утро она вытащила Алексея на прогулку. Все было как всегда: она рассказывала, он слушал. Только когда они присели на скамейку на центральной площади города, Алексей признался:
— Я очень скучал. Мне без тебя плохо.
У Кристи на глазах выступили слезы. Она взяла его под руку и тихо, чтобы никто не слышал, предложила:
— Давай переедем ко мне?
Алексей покачал головой:
— Ты же знаешь, что это невозможно. Разве я могу бросить родителей? Да и как у вас ко мне отнесутся… Представь себе, офицер госбезопасности из России переезжает в Германию. Ты работу потеряешь.
— Новую найду, — уверенно сказала Кристи.
— Да не такую, какая тебе нравится, — резонно возразил Алексей. — Все будут относиться к тебе подозрительно. Никто же не станет разбираться, что я всего лишь технарь и военную форму никогда не надевал.
Разговор получился грустный. Вокруг на площади было полно больших и маленьких ресторанов и кафе. Перед ресторанами на тротуарах стояли столики, и люди, раскрасневшиеся на морозе, пили глинтвейн. Блестели высокие стеклянные стаканы с рубиновым вином. Когда двери открывались и выбегал официант с подносом, уставленным стаканами с глинтвейном, из кабачков доносилась музыка. Пахло поджаренными сосисками, корицей и бочками — винными и пивными.
В другое время Алексей уже давно заказал бы себе пива, но сейчас он сидел на скамейке тоскливый и угрюмый.
— Хочешь, я перееду к тебе? — предложила Кристи.
Алексей с надеждой посмотрел на нее:
— А ты смогла бы?
— Да, — твердо ответила Кристи.
Алексей поцеловал ее и обнял, хотя не любил этого делать на публике. «Я человек старого воспитания», — говорил он.
— Но твои родители — что они скажут? — спросил Алексей.
— Я уже взрослая, — улыбнулась Кристи.
Алексей вдруг опять нахмурился.
— Ну, что случилось? О чем ты задумался? — озабоченно спросила Кристи.
— Тебе не поверят, — нехотя сказал Алексей.
— Кто?
— Наши. Решат, что ты выполняешь задание германской разведки.
— Но это же глупость! — возмутилась Кристи.
Алексей пожал плечами и замолчал.
Кристи сдалась первой:
— Что же делать?
— Может, пообедаем пока? — предложил Алексей.
Австрия формировалась под влиянием трех культур — романской, германской и славянской. Кристи поняла, что слияние народов произошло прежде всего на кухне.
Австрийцы — сибариты, они оставили себе блюда тех народов, которые после Первой мировой войны с радостью покинули развалившуюся Австро-Венгерскую империю. В меню были гуляш и цыпленок в соусе, которые перешли к австрийцам от венгров. Гусь с яблоками — подарок поляков. Творожные кнедли и маковые штрудели — от чехов.
Алексей выбрал венский шницель, который на самом деле родом из Византии. Ему принесли огромную тарелку с мясом, картофелем и овощами, и его настроение улучшилось. Кристи заметила, что таких гигантских порций ни в России, ни в Германии не подают.
Заглянув в телефонный справочник австрийской столицы, Кристи обнаружила, что немецких фамилий среди австрийцев меньше, чем славянских, венгерских и итальянских. Не поймешь, в какой стране находишься, подумала она.
Глядя на ресторанную публику, Кристи решила, что австрийцы лишь отдаленно напоминают немцев. Австрийцы веселились с непосредственностью и живостью итальянцев. Но пили не вино, а пиво, причем заказывали сразу литровые кружки. И Кристи удовлетворенно подумала, что все-таки в австрийцах осталось немного немецкой крови, которая жаждет пива.
— Есть у меня одна идея, — пробурчал Алексей, пережевывая свой шницель.
Кристи не успела отучить его разговаривать с набитым ртом. Но сейчас было не до правил хорошего тона.
— Надо, чтобы тебе наши поверили. Убедились, что ты против них ничего не замышляешь, тогда они разрешат нам жить вместе. Ты переедешь, нам дадут квартиру, дачу. Тебе работу подыщут, — сказал Алексей.
— А что для этого требуется? — заинтересованно спросила Кристи. Она знала ответ.
Алексей внимательно посмотрел на нее.
— Помнишь Григория Константиновича, который с тобой в полиции разговаривал?
Кристи кивнула.
— Он хороший мужик. Он к тебе проникся уважением. За твердость и волю. Ты когда уехала, он мне сказал: «Повезло тебе с такой девушкой. Держись за нее».
Алексей опять занялся своим шницелем. Кристи нетерпеливо спросила:
— И что твой Григорий Константинович?
— Он может нам помочь, — пробурчал Алексей. — У него авторитет знаешь какой!
— И как с ним встретиться?
— Можно к нам поехать, в Москву, — предложил Алексей. — А лучше ему позвонить, он сюда приедет.
Алексей покончил со шницелем, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и удовлетворенно откинулся на стуле.
— Значит, твой Григорий готов ради нас приехать сюда в Австрию? — переспросила Кристи. — Он хочет, чтобы я работала на вашу разведку, так? Я все правильно поняла? Скажи, Алексей?
Ее голос зазвенел, а на глазах выступили слезы. Алексей повернулся к ней, аккуратно снял ее очки и своим носовым платком вытер ей глаза.
— Ты самая умная женщина на свете, — сказал он, — а такие глупости говоришь. Сама подумай, что ты ему можешь такое важное сообщить? Ты там без году неделя служишь. Дело-то в другом. Нашим нравится, когда с Запада люди переезжают в Россию. Таких людей встречают с почетом. Но наши должны быть уверены, что их не надувают.
Кристи понимала, о чем он говорит. Запад и Восток по-прежнему соревновались во всем; как и в холодную войну, предметом особой гордости были перебежчики.
Но Кристи уже не была наивной девушкой. Конечно же, в Москве хотят, чтобы она на них работала. Она уже знала, что согласится. Ради Алексея. Она будет ему помогать до того момента, когда они смогут наконец соединиться и жить вместе.
Кристи была очень домашней женщиной и хотела родить много детей. Картина полного счастья была простой и ясной: большая дружная семья, которая живет вместе и в воскресенье собирается за большим круглым столом на праздничный обед. Ради будущей семьи она сделает все, что необходимо.
Алексей позвонил в Москву и сказал, что Григорий Константинович прилетит через пару дней.
Эти два дня в Леобене Кристи и Алексей провели наилучшим образом — в постели или за ресторанным столиком. Кристи пила и ела немного. Но любовь Алексея ее преобразила. Кристи расцвела. Прежде строгая и несколько угловатая, она стала женственнее. Лицо смягчилось. Она значительно чаще, чем прежде, улыбалась, глаза у нее повеселели. Мужчины оборачивались и провожали ее взглядом. Кристи это было приятно, хотя в их нынешней ситуации было бы разумнее не привлекать к себе внимание.
Она пыталась затащить Алексея в магазин мужской одежды, чтобы купить ему пару костюмов, но он был равнодушен к одежде. Зато охотно ассистировал Кристи, когда она примеряла что-то для себя. Кристи читала, что мужчины ненавидят сопровождать женщин, когда те ходят за покупками. Но Алексей делал это с удовольствием. Он безропотно прошелся с ней по магазинам, ждал, пока она торчала в примерочных кабинках, благоразумно остерегался давать ей советы и искренне одобрял все ее покупки.
Впрочем, по магазинам они прошлись только один раз. Больше всего им нравилось проводить время в номере. Кристи не могла насытиться, а Алексей был неутомим. Однажды ночью она спросила его шепотом, спрятав голову у него на груди:
— Я тебя не заездила?
Он чуть заметно покачал головой. Он мог бы добавить, что еще не встречал женщину, чьи сексуальные аппетиты превосходили его собственные, но по привычке промолчал.
Московский гость приехал рано утром и позвонил им в номер. Они встретились через час в совершенно пустом кафе. Кристи даже не сразу узнала Григория Константиновича. Хорошо одетый, пахнущий дорогим одеколоном, он не походил на человека, который год назад допрашивал ее в тесном кабинете заместителя начальника отделения московской полиции. Он был счастлив, о чем она, разумеется, не подозревала: оперативная поездка за границу — подарок начальства за вербовку Кристи.
Григорий Константинович поцеловал ей руку и сел спиной к окну. Он заказал всем кофе с булочками, медом, джемом и маслом.
— Чудесно выглядите, Кристи, — констатировал Григорий Константинович. — Этот год пошел вам на пользу.
Кристи отметила, что московский гость на редкость хорошо говорит по-немецки, но не приняла светского разговора. Она хотела знать, с кем она имеет дело, способен ли этот человек действительно помочь им и чего от нее потребуют взамен устройства ее личных дел.
— Григорий, — прямо спросила она. — Вы знаете, где я работаю и чем занимаюсь. Вы знаете, чего я… чего мы с Алексеем хотим. У вас ведь есть какое-то предложение, иначе бы вы сюда не приехали. Изложите его. Поговорим прямо.
Григорий Константинович согласно кивнул.
— Такой разговор и мне больше нравится. — Он допил кофе и аккуратно положил салфетку на стол. — Вы с Алексеем достойная молодая пара. Вам надо жить вместе, и будем рады помочь вам устроиться. Я говорю это не только от своего имени. Но наше правительство озабочено тем, что Германия ведет шпионаж против нашей страны. Среди тех людей, которые к нам приезжают и которых мы радушно принимаем, к сожалению, много разведчиков. И это влияет на настроения в обществе. Мы обязаны доказать правительству, что вы настоящий друг нашей страны.
— Что же я должна для этого сделать? — настороженно спросила Кристи.
— Ничего, — тут же ответил Григорий Константинович. — Если можете, расскажите подробно о себе.
Кристи несколько растерялась:
— Что же вас интересует?
— Все, — засмеялся он. — Я ведь государственный служащий, я должен составить отчет и дать свои рекомендации. Мне бы очень помогло, если бы я мог вас охарактеризовать поподробнее.
Они проговорили до самого обеда. Пришлось сделать перерыв, когда Алексей, тактично молчавший, начал озабоченно ерзать и принюхиваться к соблазнительным запахам, доносившимся с кухни. Григорий Константинович бросил на него понимающий взгляд и заметил, что Алексея пора кормить.
— Я отведу вас в хорошее место. Здесь в городе, как и во всей Австрии, неплохо кормят, — обещал Григорий Константинович. — У вас в служебной столовой так вкусно не будет.
— Это точно, — согласилась Кристи. — Правда, обычно я стараюсь есть поменьше, но кухня в ведомстве скучная.
— Наверное, для начальства есть спецбуфет? — предположил Григорий Константинович.
— Да, — подтвердила Кристи. — Но наш главный начальник предпочитает обедать где-нибудь в городе.
Григорий Константинович поднялся:
— Приглашаю вас пообедать, а потом я вас покину, потому что у меня есть еще кое-какие дела. — Он подал Кристи меховую шубку. — Теперь я понимаю, почему в кафе можно провести всю жизнь, — сказал он. — Австрийцы так, собственно, и делают. Сидят здесь целыми днями, читают газеты, беседуют. Привычка сидеть в кафе добавила к австрийскому национальному характеру несвойственную вам, немцам, восточную созерцательность.
Кристи с удовольствием пила вино. Алексей слушал рассказы Григория Константиновича о штирийских виноградниках, о которых тот, судя по всему, знал все, но предпочитал пиво. Поглощал кружку за кружкой. Немногословный по природе, в присутствии московского начальника он и вовсе замолчал. Молчаливость Алексея нисколько не смущала Кристи. Он был серьезным и надежным человеком, настоящим мужчиной, на которого можно положиться. Именно такой мужчина нужен любой женщине.
Выпитое подействовало на Григория Константиновича благотворно. Он заказал на десерт клубнику со сливками, мороженое, кусок фруктового торта для Кристи. Сам же пил кофе с коньяком и благодушествовал.
— Подумать только, молодым австрийцам жизнь на родине кажется скучноватой. А почему? Потому что в Австрии все в порядке. Это страна, в которой никогда ничего не происходит. Ни забастовок, ни террористических актов, ни политических землетрясений. Здесь люди ни за что не сражаются, а просто живут. И они еще недовольны.
Григорий Константинович засмеялся. Глупость австрийцев была очевидной.
Ложась спать, Кристи ехидно сказала Алексею, искавшему тапочки под кроватью:
— Твой старший коллега, видно, не очень преданный сотрудник разведки, если ему так нравится жизнь в Австрии.
Кристи даже не подозревала, до какой степени она была права. Игорь Мокеевич Федоровский, полковник из управления нелегальной разведки, был счастлив вновь вернуться к оперативной работе. Эта поездка в Вену была первой за пятнадцать лет заграничной командировкой.
Новый руководитель германской контрразведки сменил весь свой личный секретариат. Начальники основных отделов были заменены. Тех, кто дружил с отправленным на пенсию начальником, переместили на менее важные посты. Более молодые люди, не связанные личными отношениями с прежним шефом, начали восхождение по служебной лестнице.
Кристи, Кристина фон Хассель, тоже получила повышение. Поздно вечером, сидя дома, она включила радиоприемник и на условленной волне услышала зашифрованное поздравление от своего любимого Алексея. Поздравление и обещание скорой встречи.
Есть женщины, которым в юности не хватает ярких красок, и мужчины обходят их вниманием. Но вскоре они становятся привлекательными. Так и произошло с Кристи. Она стала если не красивой, то, по крайней мере, очень симпатичной. Получала множество приглашений на вечеринки и иногда собирала компанию сослуживцев у себя дома. Она видела, что нравится мужчинам в отделе, которые не решались выразить свою симпатию более откровенно.
Один из коллег все-таки собрался с духом. Он развелся и мог ухаживать за ней, так сказать, на официальной основе. Приглашал Кристи в ресторан. Она согласилась, но, увидев, что он настроен совершенно серьезно, от второго приглашения ловко уклонилась. Однако он от своих намерений не отказался. Подсаживался к ее столику в служебной столовой, часто заходил в ее кабинет, рассказывал что-нибудь смешное.
Кристи твердо попросила его больше к ней не приходить. Она не нуждалась в других мужчинах, кроме Алексея. Она не могла без него жить. Сильная по характеру, Кристи удивлялась своей полной зависимости от Алексея. Она не ценила свободу, которой завидовали многие ее замужние подружки.
Она сама дарила себе подарки. Долго выбирала красивую вещицу в магазине, просила завернуть в подарочную бумагу, приносила домой и торжественно развертывала. Она представляла себе, что этот подарок ей сделал Алексей. Московская радиостанция регулярно передавала ей зашифрованные послания от него. Но это была односторонняя связь. Они могли видеться не чаще одного раза в год, когда Кристи получала отпуск.
Она старалась быть нужной Алексею. Угодить ему и в постели, когда они вместе проводили один месяц в году, и за письменным столом, сочиняя разведывательные донесения, — все остальные одиннадцать месяцев.
Кристи могла обходиться без мужчины весь год, ожидая встречи с Алексеем. Но она часто думала о том, способен ли Алексей на такое же самопожертвование? У мужчин все иначе. Иногда им просто нужна женщина. Этого Кристи смертельно боялась — быть преданной, брошенной и обманутой.
Но при каждой встрече Алексей успокаивал ее. Ей не надо ни о чем думать: он стеснительный и робкий в отношениях с женщинами. Кроме того, у них в семье так принято — для мужчины существует только одна избранница. Его женщина — это Кристи. Он говорил так убедительно…
А ей хотелось ему верить, и она верила.
Шувалов погрузился в личное и оперативное дело Кристины фон Хассель с головой, как в океан. А когда оторвался и посмотрел на часы, понял, что придется сделать перерыв до завтрашнего дня. Уже настала полночь. Шувалов сдал папки в архив, расписался и поблагодарил бдительного хранителя.
Как ни странно, его ждали. На продавленном диванчике тосковал хмурый черноусый человек с зачитанной до дыр газетой. Он вручил Шувалову номерную пластиковую карточку с фотографией:
— Ваше удостоверение.
Проводил Шувалова к выходу и жестом подозвал человека в кожаной куртке.
— Он вас отвезет домой, — объяснил Шувалову.
Шувалов задремал в машине. Его мысли крутились вокруг убитых Олега Червонцева, Кристины фон Хассель, Гюнтера Валле. Почему они умерли почти одновременно?
С сожалением подумал о том, что на следующий день ему придется сделать небольшой перерыв. Неотложное личное дело, уклониться от которого не в его интересах. Но оно займет немного времени.
Марина гордо выложила на стол пачку денег. Пачка показалась Шувалову увесистой. Тонкие, крепкие пальчики с идеальным маникюром отсчитали двести тысяч. Марина тряхнула пышной шапкой жгуче-черных волос и с затаенной улыбкой через весь стол переправила деньги Каримову.
— Давай, посредник, считай, чтобы без обмана.
Алик Каримов тоже ухмыльнулся. Выкатив нижнюю челюсть и зацепив зубами черные усики, послюнявил пальцы и приступил к подсчетам. Прикладная математика давалась ему легко, и он быстро удостоверился, что все сотенные бумажки с портретом иностранного президента на месте. Побывав в его руках, пачка вернулась на свое место за обширным столом, покрытым белой хрустящей скатертью.
— Теперь ваша очередь, Виталий Александрович, — Марина приглашающе кивнула Шувалову.
В ней была примесь монгольской крови, подарившей ей смуглую кожу и необузданный темперамент. Степные кочевники, не признававшие над собой ничьей власти, оставили ей в наследство загадочный взгляд черных глаз и неясную улыбку, не покидавшую ее пухлые губы.
Она была очень красива. Мужчины провожали взглядом ее сильную и гибкую фигуру. А сама Марина призналась Шувалову, что обижена на родителей и природу. Ей хотелось появиться на белый свет голубоглазой блондинкой с большой грудью.
Откровенной, и то в меру, она бывала с Шуваловым лишь наедине. В присутствии Алика Каримова продолжала ту игру, которая началась час назад, когда все трое встретились в придорожном ресторане, принадлежавшем Марине. Ни Марина, ни Шувалов не подозревали, что увидят друг друга.
Шувалов продавал дом с участком в хорошем дачном месте. Каримов обещал найти покупателя. И нашел. Ею оказалась Марина, с которой у Шувалова четыре месяца назад завязался тайный роман. Она предложила встретиться в ресторане, чтобы передать аванс.
Марина обиделась на Шувалова: зачем ему посредник? Почему не счел нужным рассказать ей, что продает дом? А Шувалов злился на Каримова, который не предупредил его, кто именно покупает дом. Не хотел мешать дела с любовными отношениями. Каримов же считал, что Шувалов просто обязан был поведать о своем новом увлечении.
Марина смуглой рукой вторично показала Шувалову на деньги:
— Не изволите ли пересчитать, сударь мой?
Тот покачал головой и столь же преувеличенно любезно ответил:
— Я вам доверяю, мадам.
Слова Шувалова почему-то развеселили Марину.
— Ха, он мне доверяет! — Марина подмигнула Алику Каримову. — Что же ты меня заранее не предупредил? Я бы по-другому считала. В свою пользу.
Каримов только хмыкнул:
— Как не предупредил, Марина Олеговна? Сразу сказал — с хорошим человеком познакомлю. Сделка — чепуха. Обещал: друзьями станете. Я же не знал, что вы уже друзья. И близкие…
Когда-то юный Алик приехал в город в кузове грузовика, груженного мешками с картошкой. Он вырос в далекой Средней Азии и после школы отправился поступать в институт. Сел на поезд, да по пути отстал и добирался на попутках. Он прожил в столице всю жизнь и все равно говорил с легким акцентом, нисколько ему не мешавшим.
Ему вообще ничто не мешало. Он легко сходился с людьми и владел искусством дружбы. Это ему принадлежала крылатая фраза: «Если работа мешает дружбе, брось работу».
Каримов вооружился узенькими очками — на полглаза, вытащил из портфеля сколотые медной скрепкой бумаги. Вопросительно покосился сначала на Шувалова, затем на Марину:
— Сделку считаем свершившейся? Недовольных нет?
Оба кивнули.
Тогда Алик передал бумаги Марине:
— Тут все — свидетельство о владении, бумага из регистрационной палаты. Поздравляю с выгодной покупкой, Марина Олеговна. Основную сумму отдадите завтра, как договорились. Верно?
Марина еле кивнула и углубилась в изучение бумаг, украшенных разнообразными печатями.
— Сомневаетесь, Марина Олеговна? — с деланной обидой в голосе спросил Каримов. — Мне не доверяете?
Марина ласково потрепала его по округлой щеке:
— Не говори глупостей, Алик. Но я бы и копейки не заработала, если бы не имела привычки все бумаги читать, подписи и печати проверять.
Каримов смягчился:
— Надежные люди делали, не беспокойтесь. Тут у вас глава районной администрации просил тестю операцию сделать — аденому убрать. Ну и в знак благодарности все быстренько оформил…
Алик Каримов второй год служил заместителем министра здравоохранения. Насколько хорошим врачом был он сам — на этот счет существовали разные мнения. Со стетоскопом в руке его видели только однокашники. Зато он был славный «орговик», как говаривал в институтские годы секретарь комитета комсомола. Каримову не было равных в умении найти нужного специалиста, устроить в больницу или организовать операцию.
Заместителем министра он стал после того, как избавил дочку премьер-министра от редкой болезни. Каримов с присущей ему настойчивостью отыскал нужных врачей в Англии и доставил их в Москву. После месячного курса интенсивной терапии дочка главы правительства встала на горные лыжи, а Каримов занял второй по значению кабинет в своем министерстве. В Белом доме считался человеком с перспективой.
Шувалов поднялся.
— Ты куда? — удивился Каримов.
— В туалет.
— Давай быстрее, сделку еще обмыть надо.
Каримов отпустил водителя и явно никуда не торопился. Он плотоядно потирал ухоженные холеные руки. Шувалов не сомневался, что Алик регулярно делает маникюр вместе с женой. Или без жены. Марина произнесла, как в иностранных фильмах:
— Всем выпивка за мой счет.
Помимо выпивки она пока мало что могла предложить. Кроме них троих в этот утренний час в ресторане никого не было. Повара и официанты приходили к одиннадцати. Кроме легкой закуски, выставленной на барной стойке, ничего не нашлось, зато в бутылках недостатка не было.
— Выпивкой хочет отделаться, понимает, что без закуски много не выпьем, — возмутился Каримов. — Да мне как посреднику десять процентов от суммы причитается! Забыли?
Шувалов остановился:
— Пожалуйста, я же тебе сразу сказал, что любой процент твой.
— Шуток не понимает, — так же ернически продолжал Каримов. — Какие деньги? Дружба важнее.
Дружба у них была странная. Два года назад Каримову — он еще не был заместителем министра — понадобилась серьезная помощь в весьма деликатном деле. Шувалов оказал ему услугу, что считал совершенно естественным. Но Каримов никогда не пропускал мимо полезного человека, налаживал отношения. И в знак благодарности позвал его домой.
Шувалов много лет спустя вновь увидел свою первую настоящую любовь. С красавицей Лизой, будущей женой Каримова, у него в студенческие годы был пылкий роман. Поведала ли она об этом Каримову, Шувалов спрашивать Лизу не стал.
— Торопиться не будем. Посидим спокойно, расслабимся. Когда еще такой денек выпадет? Пообедаем вкусно, повара у Марины отменные. В картишки сыграем, — благодушествовал Каримов. — Виталий Александрович, ты в преферанс играешь? Расписать пулю — самое милое дело. Тем более, ты сегодня при деньгах.
— Играю, но в карты мне не везет, — честно ответил Шувалов, заходя в туалет.
Не отрываясь от бумаг, Марина бросила ему вслед:
— Не везет в карты, повезет в любви. А мы воспользуемся вашим невезением в картах и денежки свои вернем.
И сама же рассмеялась.
Шувалов, в сущности, ничего не имел против, особенно если бы Марина не шутила. Если бы ему везло в любви так же, как не везло в карты!..
С Мариной он познакомился на новогодней вечеринке у друзей. В ярко-красном платье с высоким разрезом на бедре она лихо отплясывала возле елки. Шувалов был захвачен ее темпераментом и, воспользовавшись паузой, тоже пригласил ее танцевать, но опоздал! Она уже уходила.
На следующий день Шувалов приехал в ее ресторан. Он проявил настойчивость. Пришел вновь. И не ушел, пока не был вознагражден ее вниманием.
Марина оказалась на редкость откровенной. Призналась, что мужчины не способны увлечь ее надолго, хотя готова попробовать еще раз.
— Ага, — откликнулся Шувалов, — это как в одном гангстерском фильме нанимали убийцу: «Вы приняты на работу, но временно. А если то, что о вас говорят, правда — то очень временно». Значит, я тоже принят очень временно?
Марина расхохоталась. Опровергать слова Шувалова не стала. Однако с того дня прошло почти четыре месяца, и они продолжали встречаться. Марина призналась, что Шувалов поставил рекорд…
В тесной туалетной кабинке стоял неискоренимый запах дешевого мыла. Вымыв руки, Шувалов посмотрел на себя в зеркало. Картина ему не понравилась. Морщины. Седина. Глаза грустные. Все-таки уже староват. Потому он и не заговаривал с Мариной о возможности совместной жизни. Приятели после второй рюмки бодро твердили, что не ощущают свой возраст. Он ощущал.
Шувалов бросил использованное бумажное полотенце в корзину и вернулся в ресторан. Но то, что он увидел в зале, понравилось ему еще меньше.
Марина не успела насладиться удачной покупкой. Украшенные гербовыми печатями бумаги, которые она старательно изучала, разлетелись по полу, залитому кровью. Марина не сумела сохранить нечто более важное — собственную жизнь. Ее горло было перерезано от уха до уха. Разрез был таким сильным, что голова почти отделилась от туловища. Наверное, кровь из горла хлестала фонтаном, потому что стены ресторана, выдержанные в бледно-голубых тонах, стали багровыми.
Алик Каримов, предвкушавший обед с обильной выпивкой, партию в преферанс и поездку в баню, надо понимать, пытался спастись. В момент нападения он находился у стойки, где наливал себе первую в этот день рюмку белой. Увидев, что произошло с Мариной, Алик бросился к окну, но нападавший действовал быстрее. Кухонным ножом, взятым со стойки, он ударил Каримова в спину и перебил ему позвоночник. Длинный нож вошел в тело по самую ручку.
Каримов лежал лицом вниз, но Шувалов понял, что искать пульс бессмысленно. Бедному Алику не помогла бы вся подведомственная ему медицина. После такого удара не выживают.
Шувалов поднял голову и увидел того, кто все это сотворил. Приземистый мужчина в тонком, не по сезону, спортивном костюме стоял у дверей. Необыкновенно густые волосы, брови, темная щетина на щеках… В левой руке он сжимал пачку денег, которыми Марина расплатилась за домик и участок земли, не подозревая, что ей не суждено воспользоваться приобретением.
Увидев Шувалова, человек в спортивном костюме повернулся к нему. Несколько секунд они, находясь в противоположных концах зала, смотрели друг на друга. Не сводя с убийцы глаз, Шувалов правой рукой нащупал на стойке бара что-то, показавшееся ему оружием. Но убийцу он, видимо, не интересовал. Тот напряженно прислушивался к тому, что происходило на улице. Распахнув дверь, выскользнул из ресторана. Шувалов подбежал к окну, чтобы выпрыгнуть и перехватить убийцу прежде, чем тот исчезнет. Но это сделали без него.
Две полицейские машины резко затормозили у кафе. Высыпавшие из машин стражи порядка были в бронежилетах, с короткоствольными автоматами.
Мужчина в спортивном костюме развернулся и бросился к мрачно темневшему лесу. Он бежал по раскисшей глине так же легко, как спортсмен-разрядник по гаревой дорожке. На любом спортивном состязании он одержал бы победу над своими соперниками-профессионалами. Но полицейские и не собирались с ним состязаться. Один из них отдал приказ. Другой остановился, тщательно прицелился, и короткая автоматная очередь поставила точку в этом состязании.
Получив в спину пригоршню свинца, мужчина в спортивном костюме пробежал еще несколько шагов, словно кинетическая энергия пуль приплюсовалась к его и без того немереному запасу сил. Полицейские смотрели на него как зачарованные. Автоматчик вновь прицелился. Но смысл свинцового послания наконец-то дошел и до бежавшего. Мужчина в спортивном костюме рухнул на мокрую глину и покатился в канаву.
Старший вновь что-то коротко скомандовал, и четверо полицейских, закинув автоматы за спину, полезли в канаву за трупом. Действовали они на диво слаженно и умело. Шувалов порадовался за областных стражей порядка, добившихся такого успеха в боевой подготовке. Он только не понял, зачем полицейский, подняв автомат, еще раз выстрелил уже мертвому убийце в голову…
Но все это его уже не касалось, потому что старший из стражей порядка повернулся в сторону ресторана и заметил в окне Шувалова. Они встретились глазами. Этот немой диалог показался Шувалову едва ли приятнее того, что несколькими минутами ранее состоялся с убийцей в спортивном костюме. Ничего хорошего лицо старшего полицейской группы не обещало.
Шувалов предусмотрительно вытащил из куртки паспорт и положил перед собой на столе. Двое полицейских ворвались в кафе с автоматами наперевес. Оба были с офицерскими погонами. Старший с порога закричал:
— Встать! Лицом к стене! — Скомандовал напарнику: — Соколов! Обыщи его!
Чьи-то руки грубо, но сноровисто ощупали Шувалова от подмышек до лодыжек.
— Ты кто и что здесь делаешь? — спросил старший.
У Шувалова был соблазн ответить, что его знает президент страны. Но он воздержался.
— Паспорт на столе.
— Повернись! — скомандовал старший.
Теперь Шувалов увидел обоих.
Молодой блондин с погонами старшего лейтенанта взял паспорт и быстро его перелистал. Глядя на старшего, покачал головой.
— Сходи к машине, позвони — пусть проверят, — распорядился старший в камуфляжной форме с майорскими погонами.
Он подошел вплотную к Шувалову, который продолжал стоять у двери. Полицейский обязан был, конечно, представиться, но, посмотрев на жесткое лицо с двумя продольными шрамами на левой щеке, Шувалов счел за благо не напоминать о правилах несения службы.
— Так кто ты такой и как здесь оказался?
Когда Шувалов несколькими фразами пересказал все, чему был свидетелем, лицо со шрамами презрительно скривилось:
— Что-то мне не нравится твоя история. Повтори ее еще разок, а я послушаю.
Шувалов вновь рассказал, как приехал оформить продажу земельного участка, который достался ему в наследство. Пояснил, что в момент появления в кафе человека в спортивном костюме находился в туалете и при двойном убийстве не присутствовал.
Темные глаза по-прежнему смотрели на него мрачно и подозрительно.
— Как ты вовремя-то в туалет сходил, а?
— Мочевому пузырю не прикажешь, — автоматически ответил Шувалов и сразу же пожалел о неуместной шутке.
Майор подошел к нему почти вплотную.
— Это ты не прикажешь. А я прикажу, и он послушается. Не веришь?
И коленом ударил Шувалова в промежность так, что желание немедленно оказаться в туалете было самым слабым из испытанных им эмоций.
— А я думаю, дело было иначе, — уверенно произнес майор. — Он не убил тебя только по одной причине. Он тебя знал. Может, вы вместе работали, а? Подельники? Давай, признавайся. Кто он тебе? Друг? Родственник? Сослуживец? Говори!
Майор железной рукой схватил Шувалова за ворот. От боли в промежности Шувалова едва не вырвало. Он понял, что полицейская форма на этих ребятах не более чем маскировка. Умению вести допрос, давить допрашиваемого взглядом — и не только взглядом — учили не в полиции, а на курсах спецназа главного разведывательного управления Генерального штаба, где Шувалов в свое время вел семинар.
Дверь кафе хлопнула, и появился капитан, застреливший человека в спортивном костюме. Он находился в прекрасном расположении духа.
— Ни документов, ни вещей не обнаружено, — доложил он майору. — Только доллары в правом кармане спортивных брюк. Неплохая сумма.
Он показал хорошо знакомую Шувалову пачку, завернутую в прозрачный целлофан.
Майор кивнул:
— Доллары держи у себя.
Пачка исчезла.
Распрямившийся наконец Шувалов позволил себе еще одно неуместное замечание:
— Вообще-то это деньги мои. Знаете хорошее выражение: не берите от жизни все, можете не донести.
Майор, развернувшись, ребром ладони ударил его по горлу, так что Шувалов на некоторое время утратил способность вдыхать воздух.
— Ну что за козел, — искренне пожаловался майор своему подчиненному, — когда надо говорить — молчит, когда надо молчать — начинает болтать. Знаешь, чего ему не хватает, Мельник? Хорошего воспитания. — Майор сочувственно покачал головой. — Сразу видно, что пиджак. В армии небось и не служил. Объясни ему, как следует отвечать на мои вопросы.
Капитан Мельник стащил с плеча автомат. Но в этот момент у самого кафе заскрипели тормоза, и тесное помещение наполнилось множеством людей в форме и без формы весьма начальственного вида. Появление новых участников этой истории спасло Шувалова от обучения хорошим манерам.
— Майор Осадчий!
Голос человека в хорошо сшитом кожаном пальто звучал столь властно, что этих нот хватило бы на троих, однако старший группы даже не сделал попытку вытянуться. Он показывал всем своим видом, что начальник из другого ведомства ему не начальник.
— Это кто? — поинтересовался обладатель кожаного пальто, указывая на Шувалова. — Свидетель или соучастник?
Шувалов мог бы поклясться, что они хорошо знакомы. Но бывают времена, когда старые знакомые, особенно если они в кожаном пальто и в окружении подчиненных, предпочитают тебя не узнавать.
Изнутри прокуратура напомнила Шувалову районную библиотеку в день субботника. Пухлые дела вылезали из древних шкафов, как тесто из квашни. Прямо на полу громоздились монбланы пожелтевших бумаг.
Табличка на двери гласила, что хозяину тесного кабинета доверен высокий пост межрайонного прокурора. Но занявший кабинет лысоватый человек явно таковым не являлся. Он плюхнулся на скрипучее кресло и, озабоченно порывшись в ящиках обшарпанного стола, недовольно буркнул:
— Ни фига у него нет. Как работает, чем он тут занимается?
Сняв трубку, он попросил какого-то Андрюшу «не в службу, а в дружбу» раздобыть чистые бланки. Виновато объяснил, почему отрывает хорошего человека от важных дел:
— Я же должен показания снять и протокол оформить.
Минут пять, пока несли бланки, он возился с форточкой, побагровел от непривычного физического напряжения, но не справился. Видно, когда окно красили, форточку забыли открыть, и она прилипла намертво. Вдыхая затхлый воздух прокурорского кабинета, в котором явно водились мыши, он громко чихал. Вытаскивал большой скомканный носовой платок и долго в него сморкался.
Раскрыв чистенький протокол допроса, временный хозяин прокурорского кабинета представился:
— Горинович Владислав Эдуардович, старший помощник начальника отдела.
Любопытный от рождения Шувалов поинтересовался, какого именно отдела, но Владислав Эдуардович пропустил вопрос мимо ушей. Он хладнокровно и ничему в отличие от майора Осадчего не удивляясь записал подробный рассказ Шувалова. Почерк у старшего помощника был превосходный, да и слог неплохой. Прочитав протокол, Шувалов безмолвно начертал на каждой странице: «С моих слов записано верно» — и расписался.
Горинович с видом хорошо поработавшего человека упрятал протокол допроса в папку. Встал, собираясь прогуляться по кабинету, но, сделав два шага, уткнулся в книжный шкаф со стеклянными полками. Книг в шкафу не наблюдалось. На нижней полке валялся выцветший членский билет областного общества рыболовов-любителей и набор крючков. Горинович двинулся в другую сторону и споткнулся о стул, на котором стоял электрический чайник.
Оставив попытку размяться, Владислав Эдуардович вернулся на место. Прочистив нос, он провел бесплатный сеанс воспитательной работы со свидетелем:
— В иной ситуации я бы вас отправил в следственный изолятор. А как иначе? Обстоятельства совершения тяжкого преступления неясны, ваша роль вызывает оправданные подозрения. Так что я в интересах следствия считал бы полезным временно ограничить вашу свободу. Но поскольку личность ваша установлена, принято иное решение.
Лицо его затуманилось.
— Ввиду смерти главного подозреваемого, — вслух рассуждал Владислав Эдуардович, — могу предположить, что расследование двойного убийства в кафе будет прекращено. Для производства дальнейших следственных действий вы едва ли понадобитесь, раз таковых не предвидится. Так что я вас отпускаю. Но прежде, чем вы уйдете… — На столе появился еще один чистый бланк. — Подпишите здесь, — велел Горинович.
— Что это? — спросил Шувалов.
— Обязательство не разглашать то, что вам известно по этому делу.
— А зачем? — поинтересовался Шувалов.
Горинович, не ожидавший столь наивного вопроса, развел руками. Шувалов расписался и задал следующий вопрос:
— Вы уже выяснили, кто убийца?
Горинович ограничился тем, что отрицательно качнул головой.
— Но вы, по крайней мере, объясните мне, почему на расследование убийства приезжает заместитель директора ФСБ, а на преступника охотится спецназ главного разведуправления Генштаба, зачем-то переодетый в полицейскую форму?
Лицо Владислава Эдуардовича дернулось. Он вырвал подписанный бланк из руки Шувалова и спрятал в ту же папку, где уже покоился протокол допроса. Горинович забыл имя-отчество допрашиваемого, но сверился с бланком и дал бесплатный совет:
— Виталий Александрович, не задавайте лишних вопросов. За вас поручилось известное и нам, и вам высокопоставленное лицо. Поэтому мы вас отпускаем. Но имейте в виду, что ваше неправильное поведение может изменить решение моего руководства относительно меры пресечения. Решительно изменить.
Шувалов встал и с нескрываемым удовольствием размял плечи.
— Последний вопрос. Как мне получить назад деньги, которые мне заплатила хозяйка ресторана за земельный участок? Они лежали на столе. Их забрал убийца.
Старший помощник Горинович утратил всякий интерес к назойливому свидетелю.
— Судя по протоколу осмотра места происшествия, — наставительно заметил он, — денег обнаружено не было. Так что я просто не понимаю, о чем вы говорите.
— А как я могу найти майора Осадчего?
— Вы же понимаете, что здесь не справочное бюро, — буркнул Горинович.
Шувалов лишился не только денег, но и теплой куртки, видимо оставшейся в ресторане. Но попутную машину удалось остановить почти сразу, и молодой водитель довез его до дома, ничего не спрашивая.
Шувалов разделся и встал под горячий душ. Он никак не мог согреться. В махровом халате, подаренном Мариной по случаю Дня защитника отечества, пошел на кухню. Заварил зеленый чай. Произвел нехитрую калькуляцию.
В графу «убытки» занес смерть Марины, с которой он намеревался связать судьбу. Остальные потери — куртка, деньги и земельный участок с домом, который достанется каким-то наследникам убитой Марины, — особого значения не имели. В графу «прибыль» можно было записать чудесное избавление от смерти, внезапно настигшей любимую женщину и приятеля, с которыми он провел утро. Баланс был явно в пользу Шувалова, хотя утрату Марины он в полной мере еще не осознал.
Шувалов вернулся в ванную и тщательно побрился. Интуиция подсказывала ему, что утренняя история будет иметь продолжение. Пока он брился, скептически рассматривал свою физиономию в зеркале. Волосы седые. Еще недавно говорили «соль с перцем». Но за последние год-два перец выщипал какой-то любитель остренького. Осталась одна соль. И брови продернула седая нитка. Небритым ходить нельзя, потому что седая щетина не красит.
Он понимал, что должен набрать номер Лизы Каримовой, но тянул время. Она позвонила первой.
— Я все знаю, — безжизненным голосом произнесла Лиза. — Меня возили в морг, потом в прокуратуру. Ты можешь приехать?
— Где встретимся? — только и спросил Шувалов.
— В институте.
Институт располагался у черта на куличках, в противоположном конце города. Но в субботу вечером пробок не было, и Шувалов легко проехал.
Институт образовали два года назад. Когда Каримов стал заместителем министра, нового директора так и не назначили. Алик чужака не хотел. А может, придерживал место для себя. Министерская должность — штука ненадежная и в любом случае временная.
Обязанности директора исполняла и заправляла всеми делами Лиза Каримова. Избавить ее от приставки «и. о.», было не под силу даже ее оборотистому мужу. Лиза докторской диссертации не защитила, поленилась. А поставить во главе научно-исследовательского института кандидата наук — нарваться на скандал. Каримов часто жаловался, что ученые — народ склочный, руководить ими трудно.
Шувалов побывал в институте, когда Лиза отмечала назначение. Институт, обнесенный высоким забором («Самый высокий после кремлевской стены», — смеялся Каримов), и тогда хорошо охранялся. Но сейчас на воротах стояли не равнодушные увальни из частного охранного бюро, а хмурые хлопцы в камуфляжной форме с автоматами. Таких мрачных парней Шувалов уже видел. Не далее как утром, когда его самого держали на мушке.
Он опустил стекло. Перед ним появилась мощная рука в перчатке.
— Документы.
Шувалов показал паспорт, побывавший сегодня уже во многих руках. Он понемногу привыкал к роли человека, вызывающего у окружающих подозрение. Охранник отошел в сторону и пролистал документ, время от времени поглядывая на Шувалова. Автомат по-прежнему был направлен в сторону позднего гостя. Дойдя до последней страницы, охранник протянул паспорт Шувалову, но его рука неожиданно замерла. Охранник сделал шаг в сторону и прижал к уху заверещавший наушник.
Скомандовал Шувалову:
— Убери машину!
— Куда? — переспросил Шувалов.
— Я сказал, убери! — рявкнул охранник, его рука легла на автомат. — Быстро отгони вправо. Прижмись к тротуару!
Шувалов включил двигатель и медленно отъехал в сторону. Что здесь происходит?
Из ворот института на полной скорости вырвался джип. Все стекла были опущены, и видны были лица в темных очках, надетых отнюдь не по причине слабого зрения. Вслед за джипом выкатился черный лимузин, на повороте водитель слегка затормозил, и Шувалов увидел на заднем сиденье известный всей стране чеканный профиль нового министра обороны. За министерским лимузином следовал еще один автомобиль выездной охраны.
Стоявший возле Шувалова автоматчик вытянулся и отдал министру честь. Похоже, он испытал гордость, приветствуя национального героя. Когда кавалькада исчезла, он вновь прислушался к своему наушнику и пересказал поступивший приказ Шувалову:
— Оставьте машину здесь и идите пешком.
— Въехать нельзя? — все-таки поинтересовался Шувалов.
— Институт закрыт для въезда автомашин, — отрезал охранник.
В определенном смысле он не кривил душой: министр обороны не въехал, а выехал из института.
В каменной будке возле ворот еще раз проверили документы Шувалова и велели всё вытащить из карманов. Возмущаться досмотром сил уже не осталось.
Лиза сидела одна в огромном кабинете с зашторенными окнами. Она забралась в черное кожаное кресло с ногами и выключила верхний свет. Шувалов сразу понял почему: глаза заплаканные, никакого макияжа. Впрочем, голубоглазая блондинка Лиза Каримова все еще могла смело обходиться без косметики.
В юности она была очень красива, поэтому Каримов бился за нее с другими претендентами смертным боем. И сейчас, несмотря на возраст и бурно проведенную молодость, она по-прежнему была хороша.
— У тебя были высокие гости? — Шувалов просто не знал, с чего начать разговор.
— Гости? — недоумевающе переспросила Лиза. — Какие могут быть гости? Сегодня же суббота. Я в институте одна.
Она поднялась навстречу Шувалову, сделала несколько шагов и зарыдала. Шувалов подхватил ее и прижал к себе роскошное тело, которое его всегда возбуждало.
— Какая чудовищная история, — прошептала Лиза. — Алик уехал рано. Сказал, что у него важная встреча за городом, потом обед с министром. Обещал, что вечером пойдем на премьеру в театр. Я уже стала одеваться, когда позвонили из прокуратуры и… — Она вновь зарыдала. — В морге я не могла смотреть на него, — шептала она. — Знаешь, там лежал другой человек.
Шувалов недоуменно посмотрел на нее:
— Ты хочешь сказать, что тебе показали тело другого человека?
— Нет, нет, — поправилась она. — Ты не так меня понял. Это был Каримов. Но совсем другой, не такой, каким я его знала. Боже мой, как все это могло произойти?
— Смерть никого не красит. — Шувалов произнес дурацкие слова. Он не знал, как в таких случаях утешать женщин.
Лиза опустилась на диван и усадила рядом Шувалова.
— В прокуратуре не смогли ответить ни на один мой вопрос. Расскажи мне ты. Ты же все видел своими глазами.
Меньше всего Шувалов хотел рассказывать ей, как именно это произошло. Ресторан, окрашенный в багровые тона кровью Марины… Каримов с загнанным в него ножом по самую рукоятку…
— Я же не видел, как его убили, — Шувалов старался не лукавить. — Как назло, именно в этот момент я вышел в туалет. Если бы я остался…
— Не говори так, — Лиза приложила палец к его губам. — Не гневи судьбу. Слава богу, что ты вышел. Если бы тебя убили, я бы… Я бы этого не перенесла…
Шувалова тронули ее слова. Со времен их юношеского романа минуло четверть века. Через жизнь Лизы прошло множество мужчин. Шувалов и не предполагал, что Лиза сохранила к нему теплые чувства.
— Кто его… их убил? — спросила Лиза.
— Не знаю. Убийца был без документов, без вещей. Странный тип. Я бы назвал его сумасшедшим, но он схватил со стола пачку денег и пытался с ней убежать. Значит, был не таким уж безумным.
Лиза опять начала рыдать:
— Господи, неужели из-за каких-то жалких денег… Шувалов предложил ей свой белоснежный носовой платок. На улицах города убить могли и за копейку, но у него была другая версия.
— Мне кажется, он убегал.
— От кого?
— Никто мне так и не ответил на вопрос, почему возле ресторана появился спецназ. Они приехали туда неслучайно. Они же не знали, что там произойдет двойное убийство. — Тело Лизы дернулось, и Шувалов пожалел, что произнес это слово. — Есть только одно объяснение, — продолжил Шувалов, — они гнались за ним и настигли возле ресторана. Если бы поторопились, и Алик, и Марина остались бы жить.
— Так кто же он такой? — прошептала Лиза.
— Тут какая-то загадка. Ответ надо искать у тех, кто послал спецназ, переодетый для маскировки в полицейскую форму.
— Для маскировки? — переспросила Лиза.
— Не могли же они ездить по городу и области в военной форме с оружием и стрелять. Преследовать преступников имеет право только полиция. Но кто-то им это разрешил. Кто-то выдал машины и обмундирование.
Очень странная история, подумал Шувалов. Но для Лизы значение имеет только то, что она потеряла мужа. Все остальное — чьи-то ведомственные игры.
— Зачем ты сидишь здесь? — спросил Шувалов. — Поезжай домой.
Лиза посмотрела на него. В прозрачных голубых глазах можно было утонуть.
— Мне страшно, — призналась она. — Я не представляю себе, как вернусь домой, включу свет, войду в комнату, а его нет. Представляешь — повсюду его вещи, фотографии, его безделушки, коллекции. А его самого нет. — Она в отчаянии помотала головой. — Я не выдержу.
Это Шувалов понимал. Сам пережил нечто подобное.
— Тебе не у кого пожить неделю-другую, пока ты придешь в себя? Близкие родственники, надежные подружки?
— Что я, к старикам поеду? Упаси господь! Я не выдержу их разговоров. У родителей мне еще хуже станет.
— Совсем наоборот, их разговоры тебя отвлекут, — убеждал ее Шувалов. — Годится любой вариант, лишь бы тебе не оставаться одной в квартире. — Он предложил: — Давай я тебя отвезу домой, помогу быстро собрать самые необходимые вещи и доставлю к родителям.
Лиза провела рукой по его щеке:
— Может, ты останешься у меня? С тобой я отвлекусь.
Как он когда-то мечтал услышать эти слова! С тех самых пор, как влюбился в нее на школьном выпускном вечере.
Лиза не смогла противостоять его юношескому напору. Бурный роман продолжался ровно полгода. Потом Лиза остыла к нему и переключилась на кого-то другого. Началась длинная череда ее влюбленностей, закончившихся браком с Каримовым.
Шувалов тоже не тосковал по былому. Он женился — и по любви! Только вот навсегда забыть Лизу не смог.
Они увиделись на встрече выпускников. Тогда собралось восемнадцать человек. Он узнал всех, кроме солидной дамы, матери троих детей, в которую превратилась одна белобрысая худышка. Закупили еды, наняли автобус и на весь день закатили на дачу к одному из ребят. День был, как назло, холодный, гулять не вышли, так до вечера и проторчали в доме.
Встреча получилась трогательной. Рассказывали, кто чем занимается, сколько у кого детей. Нашлись и передовики, хваставшиеся многодетной семьей. Раздобыли гитару, спели, как в былые времена. В какой-то момент показалось, что они и вовсе не разлучались.
Ему хотелось поговорить с Лизой наедине. Но никак не получалось. Он устроился за большим столом с краю и видел ее профиль. Она показалась ему такой же красивой. Грива белокурых волос, мягкие черты лица, все те же знакомые жесты, завораживающая улыбка.
Только перед отъездом он осмелился подойти.
— Я так рад видеть тебя, — негромко произнес он.
— И я тоже, — ответила она без кокетства и, как ему показалось, искренне.
Господи, у него чуть голова не закружилась, когда он заглянул в эти глаза. Когда она стояла рядом, он ничего вокруг не видел и не замечал. Словно вернулось все, что было. Он ругал себя за то, что не позвонил ей раньше.
— Давай встретимся, — предложил он.
— Ты действительно хочешь этого? — спросила она и посмотрела на него с нескрываемым любопытством и удивлением. — Ведь прошло столько времени.
Ему захотелось вновь оказаться с ней наедине. Рассказать о себе. О том, что он всегда любил ее. Хотя они давно расстались и у каждого была своя судьба. Сколько раз он ловил себя на мысли, что ему смертельно хочется снять трубку телефона и позвонить по номеру, который он будет помнить, наверное, до конца жизни.
Встретиться так и не получилось. Он долго выбирал удобный день, чтобы можно было не торопиться, наговориться вволю. Искал уютный ресторан, куда можно было пригласить Лизу. Но все дни оказались, как назло, заняты. Потом пришлось срочно уехать в командировку. Когда они вновь повстречались, она была замужем за Каримовым.
Прошло четверть века! И вот: достаточно одного ее слова, и он готов бежать за ней. Чистое безумие! Безумие, о котором нельзя даже мечтать! Господи, у него же перед глазами тело убитой утром Марины… Впрочем, он понимал, в чем разница. Марину любило его тело, Лизу — душа.
Телефон избавил Шувалова от необходимости отвечать на неудобный вопрос. Зазвонила «вертушка», аппарат правительственной связи, установленный в институте, который вел важную тематику оборонного значения. Каримов невнятно объяснял Шувалову, что получил государственный заказ на создание каких-то препаратов для военных. Под это дело он выбил для института не только «вертушку», но и многое другое.
Лиза свернулась в кресле, как кошка. Шувалов восхищенно смотрел на нее, не прислушиваясь к разговору, который вела Лиза. Вернее, она больше слушала.
— Да… Конечно… Хорошо… — Она искоса посмотрела на Шувалова. — Здесь… Могу… Хорошо…
Раньше, чем Лиза повесила трубку, Шувалов понял, что сегодня вечером его услуги не понадобятся. Лиза вернулась на диван и прижалась к Шувалову. Она ласково взъерошила ему волосы и прошептала:
— Какой ты замечательный. Почему все-таки ты женился на другой?
Шувалов хотел было напомнить забывчивой Лизе, что это она первой выскочила за молодого дипломата. Тот нуждался в изменении семейного положения для длительной командировки в Прагу. Лиза рассудила, что, как ни хорошо ей с Шуваловым в постели, мужа надо подбирать по иным критериям…
Спорить с женщиной и особенно доказывать ей свою правоту — последнее дело. Шувалов встал.
— Я пойду. Позвони, когда я тебе понадоблюсь.
Лиза поцеловала его и прижалась к нему всем телом. Шувалов на секунду замер. Едва нашел в себе силы оторваться. И правильно сделал. Лиза ничего такого не имела в виду. Она просто проверяла, сохранилась ли ее власть над ним.
Шувалов прошел через вестибюль, где почему-то включили свет. Неужели ради него? Какая честь! А для кого еще? Коридоры пустые, все окна темные. Похоже, в институте Лиза и в самом деле была одна из всего персонала. Но к кому же в таком случае наведывался в этот субботний вечер новый министр обороны? Наверное, у военных есть в институте секретный отдел, к которому Лиза не имеет отношения.
Если в институте воцарилась тишина, то в будке охраны творилось что-то невообразимое. Туда набился целый взвод вооруженных людей, которые неодобрительно смотрели на Шувалова. Он забрал свой паспорт и вышел за ворота.
Вместо одного автоматчика на улице собралось человек десять. Один из них, озабоченно поглядывая на часы, приказал Шувалову:
— Отъезжайте побыстрее!
Шувалов не спешил. Он действовал по правилам. Завел двигатель, включил габаритные огни и вышел посмотреть, работают ли поворотники. Ближайший к нему автоматчик нетерпеливым жестом показал, что пора отъезжать. Шувалов никак не реагировал. Он пристегнул ремень безопасности, отрегулировал зеркало бокового обзора, выжал сцепление и включил первую передачу.
Только он тронулся с места, как автоматчики словно с цепи сорвались. Они велели ему остановиться и встали вокруг него, готовые стрелять, если он тронется с места. Шувалов выключил двигатель и положил руки на руль, чтобы они не беспокоились.
Через три минуты показались машины сопровождения, а за ними черный лимузин. Институтские ворота были заблаговременно открыты. Кавалькада, как у министра обороны, влетела во двор, и ворота закрылись. За воротами остались только две полицейские машины с включенными проблесковыми маячками; их дело расчищать дорогу, больше им ничего знать не положено.
Автоматчики вокруг Шувалова расслабились. Один из них махнул ему рукой: проезжай.
Теперь Шувалов не стал валять дурака. Через секунду его машина растворилась в темноте.
С такой охраной в стране ездят всего несколько человек. Кто же из них навещал вечером Лизу и с какой целью? И что заставляет высших чиновников государства совершать паломничество в скромный научно-исследовательский институт?
В детстве Шувалов мечтал быть Героем Советского Союза. Мечта зародилась у него, когда мама посылала его в прачечную с тючком белья. Стиральных машин-автоматов еще не существовало. В полуподвальной комнате вилась длиннющая очередь. Принимала грязное и выдавала чистое белье одна и та же женщина в давно уже не белом халате. Томиться в медленно продвигавшейся очереди приходилось не меньше часа, а во дворе ребята вовсю играли в футбол!
На выкрашенной в бледно-желтый цвет голой стене, прямо над головой маленького Шувалова, красовалось отпечатанное извлечение из правил торговли, оповещавшее граждан о том, что Герои Советского Союза, Герои Социалистического Труда и кавалеры всех трех орденов Славы обслуживаются вне очереди.
Героем непонятного ему Социалистического Труда юный Шувалов себя не видел. На три ордена Славы тоже не рассчитывал — слишком много. А золотую пятиконечную звездочку мысленно примерял себе на грудь. Выходило на редкость удачно — и белье можно сдавать без очереди, и звездочка сама по себе красиво смотрелась.
Теперь в прачечной, куда ходил Шувалов, очереди исчезли: все дорого. Но он не мог отказаться от привычки спать на чистых и хорошо выглаженных простынях. Рубашки он стирал и гладил себе сам, но подступиться к простыням с утюгом не рисковал. Да и костюмы после профессиональной глажки смотрелись явно лучше.
В приемном пункте его и застал звонок одного из руководителей Федеральной службы безопасности.
— Виташа!
Прижав к уху мобильный телефон, Шувалов невольно усмехнулся: давно же он не слышал этот голос с бархатными интонациями. В студенческие годы Валерка Лебедев признавался, что подумывал, не поступить ли ему в театральный. От его голоса с ума сходили все женщины. Но, подумав, Валерка выбрал другой вуз и другую стезю. И не промахнулся.
Видно, волк в лесу сдох, подумал Шувалов, если самый занятой человек на Земле решил уделить ему малую толику своего внимания.
— Виташа, — непринужденно продолжал Лебедев, словно они вчера расстались, — почему старых друзей избегаешь? Отчего не звонишь? Не заходишь? Не надо отрываться… Старые друзья тоже могут пригодиться.
— Для какого же дела тебе может пригодиться старый друг? — предпочел уточнить несентиментальный Шувалов.
— Не ты мне, а я тебе! — хохотнул Лебедев. — Но по телефону не имею права. Ты и сам понимаешь. Ты — единственный свидетель по делу о двойном убийстве в ресторане.
— Я уже все рассказал…
Голос на том конце провода поскучнел:
— Ну ты что… Хочешь, чтобы тебя официально вызвали на допрос? Чтобы повестку прислали? Могу это устроить и даже полицейского в форме к тебе домой прислать… А не хочешь, так сам приезжай к трем часам. Я пообедаю, и поговорим по душам.
Приемщица уже нетерпеливо постукивала карманным калькулятором:
— Будете платить?
Шувалов буркнул в трубку:
— Приеду.
И полез за бумажником.
Страна менялась, а на Лубянке все было по-прежнему.
Массивный человек, плотно упакованный в черный костюм, распахнул двери своего кабинета ровно в три часа. Помощник вытянулся, ожидая указаний, но Лебедев, не обращая на него внимания, пригласил Шувалова жестом:
— Прошу, Виталий Александрович.
— Точны, как король, Валерий Сергеевич, — ему в тон ответил Шувалов.
Лебедев тоже не знал о его разговоре с президентом. Значит, это должно оставаться тайной.
Уже в кабинете Лебедев добродушно хлопнул его по плечу:
— Не ершись, Виташа! Ты же не чужой человек. Ты один из нас, поэтому помогай.
Валерке Лебедеву в юности сказали, что он похож на последнего русского императора. Когда должность позволила, Валерка отрастил бородку и даже зачесывал волосы, как Николай II. В его лице действительно появилось что-то значительное. С годами сходство с императором усилилось. Увидев Валерку, начальники испытывали неодолимое желание держать его рядом с собой. Может, им казалось, что у них в подчинении настоящий царь?
Лебедев с интересом посмотрел на Шувалова.
— Если учесть то, что я о тебе слышал, выглядишь неплохо. Спортом небось занимаешься. На ночь не ешь, водки не пьешь, а? Только седой совсем.
Шувалов не поддержал светской беседы:
— Давай, Валерка, говори, зачем я тебе понадобился.
Лебедев рассмеялся.
— Ты даже не подозреваешь, что только за право войти в мой кабинет, просто войти, большие деньги платят? Раз у меня побывал — значит, к власти приближен, может решать вопросы, от него не отмахнешься… А ты своего счастья не ценишь.
Шувалов посмотрел ему в глаза:
— Вот это ты точно заметил.
Веселость слетела с лица Лебедева. Он указал Шувалову место напротив себя, а сам пошел к сейфу. Шувалов с интересом наблюдал за тем, как распахнулась дверца сейфа, откуда была извлечена тоненькая папка. После чего массивный человек, не расстегивая пиджака, уверенно расположился в кресле.
— Позволь вопрос, — не выдержал Шувалов. — Прямо в день убийства меня допрашивал прокурор. Он сказал, что я больше не понадоблюсь.
— Поясняю. — Кивнул Лебедев. — Горинович хотел прекратить дело о двойном убийстве в ресторане в связи со смертью подозреваемого. Превысил свои полномочия. Дело должно быть расследовано досконально. Мы поправили военную прокуратуру.
— Тогда еще один вопрос. — Шувалов улыбнулся. — Речь идет об обычном уголовном преступлении. Почему же ты интересуешься этим делом? При чем тут Федеральная служба безопасности?
Вопрос Лебедеву не понравился. Да и вообще очень немногие имели право задавать ему вопросы. Но ответ Шувалов все-таки получил.
— Убит заместитель министра. Думаешь, это каждый день происходит? Смерть федерального чиновника такого уровня — достаточное основание для нашей работы. Пришлось докладывать президенту.
Спрашивать, каким образом в тот субботний день Лебедев, одетый в кожаное пальто, незамедлительно оказался на месте преступления, Шувалов не стал. Лебедев заставил его еще раз пересказать всю историю. Особо заинтересовался эпизодом с майором Осадчим.
— И что у тебя случилось с деньгами?
— Они исчезли.
— Майор Осадчий забрал? — предположил Лебедев. — Ты не крути, скажи, как было.
— Я знаю одно, — стоял на своем Шувалов. — Убийца схватил деньги и выбежал с ними на улицу.
Лебедев перестал делать пометки и встал из-за стола.
— Зачем покрываешь этого Осадчего? Все еще помнишь разговоры об офицерском братстве? — по-дружески упрекнул он Шувалова. — Если хочешь знать, Осадчий опозорил свою офицерскую честь. Он же совершеннейший бандит. Да еще и вор, оказывается. С него давно пора содрать погоны. Ему место на скамье подсудимых. С твоей помощью можно прекратить его художества раньше, чем он кого-нибудь убьет.
Шувалов выслушал эту тираду с некоторым удивлением.
— Если вы тут, в ФСБ, считаете его бандитом и вором, — недоумевал Шувалов, — почему же он продолжает службу в главном разведывательном управлении Генштаба?
— Так мне и нужна твоя помощь, чтобы его посадить, — признался Лебедев. — Доказательства надо собрать. Свидетельские показания. Ты же знаешь, как с армейскими непросто. Тем более, когда назначен новый министр обороны — национальный герой. На него в вооруженных силах молятся. Никто его критиковать не решается. Сейчас особисты, военная контрразведка, в трудном положении. К армейским не подберешься.
Шувалов промолчал. Лебедев зашел с другой стороны.
— Двести тысяч долларов, — так же доверительно и заботливо говорил он, — большие деньги. Очень большие. Для нас с тобой, живущих исключительно на зарплату. Не хочешь говорить об Осадчем — твое дело. Но ты тем самым отказываешься и от денег. Я-то тебя знаю. Но у следствия, между прочим, могут возникнуть сомнения. «Как легко он расстался с такими деньгами! Неужто у него есть какие-то доходы побочные?» Вцепятся в тебя, начнут трясти, копаться в грязном белье. Приятного мало. Не думал о таком повороте, Виташа, а?
— Где, кстати, я могу найти Осадчего? — поинтересовался Шувалов, вставая.
— Выдавать место службы военнослужащего не имею права, — отрезал Лебедев. — Это секрет. Вот если бы ты пошел нам навстречу, тогда…
Телефонный звонок Лизы застиг Шувалова в дверях.
— Когда ты приедешь? — спросила она.
Лиза не любила тратить слова впустую. В далекой теперь юности она могла позвонить днем или ночью и, не здороваясь, сказать: «Родители уезжают на дачу через пять минут. Я начинаю раздеваться». И бросала трубку. Попробовал бы он упустить такую возможность!
Шувалов спросил ее, видно, по наитию:
— Ты случайно не знаешь человека по фамилии Осадчий? Он военный, майор.
Ответ был неожиданным:
— Знаю. Грубиян, но занятный. Он несколько раз приезжал в институт вместе с одним важным посетителем.
Шувалов уже понял, кого сопровождали майор Осадчий и его команда.
— Пытался за мной ухаживать, — продолжала Лиза. — Представляешь себе? Гора мускулов, глаза черные, пугающие. Такого на улице встретишь — испугаешься. Приглашал в свой любимый грузинский ресторан. Сказал, что обедает там каждый день. Шашлыки — лучшие в городе.
Майор Осадчий действительно с двух до трех ел в любимом грузинском ресторане. Машина у него была казенная с форсированным двигателем. Пока майор утолял голод, водитель в камуфляжной форме, откинув переднее сиденье, прилег, закурил и уставился на экран переносного телевизора.
Шувалов встал за углом. Он не знал, сколько ему придется ждать Осадчего. Коротая время, Шувалов грыз тыквенные семечки, свежие и хорошо прожаренные. Кожуру аккуратно сплевывал в урну. Когда Осадчий появился в дверях, Шувалов не без сожаления выбросил еще не опустевший фунтик с семечками и двинулся навстречу майору.
— Осадчий!
Майор легко повернулся и увидел Шувалова.
— Ты еще жив? — искренне удивился он.
— А кому я нужен мертвый?
— Ты спроси себя иначе, — Осадчий презрительно скривил губы. — Кому ты нужен живой?
— Я тебя, майор, не понимаю, — негромко произнес Шувалов. — Ты же знаешь, что я к убийству в ресторане отношения не имею. Чего ты меня ненавидишь?
Майор посмотрел на него презрительно:
— Слишком много чести, чтобы я тебя ненавидел.
Осадчий плюнул и пошел к машине.
— Майор, — окликнул его Шувалов. — Деньги-то верни. Мои двести тысяч. Они не ворованные. Я дом продал.
Осадчий, не оборачиваясь, процедил:
— Я из-за твоей банды человека потерял. Деньги его родителям отдам, когда к ним в деревню поеду.
Шувалов схватил его за рукав:
— Майор, я не знаю, о какой банде ты говоришь, но я в ней не состою. Ты меня с кем-то спутал. Объясняю: ты взял мои деньги. Надо отдать.
— Сейчас я тебе кое-что объясню, — многообещающе заметил Осадчий. Он облизнул губы. — Помимо этого чурки, замминистра, в ресторане зарезали женщину, которую я любил. Думаешь, я прощу такое?
Шувалов не поверил своим ушам. Он с таким недоумением посмотрел на Осадчего, что тот повторил — для особо непонятливых:
— Женщина, директор ресторана, Марина Олеговна, которую убили, — я ее любил. Дошло?
Дошло. Шувалов не мог себе представить, что Марина была одновременно и любовницей майора Осадчего. Она, конечно, говорила, что ей нужны разные мужчины. Но это воспринималось как шутка. Получается, она не шутила? Шувалов делил ее с майором? Сегодня он, а завтра Осадчий? Майор вытащил из нагрудного кармана мобильный телефон, поднес Шувалову к лицу.
— Она мне эсэмэски посылала каждый день. Знаешь, что это такое?
Шувалов знал. Марина и ему посылала два-три нежных сообщения в день. Он только не подозревал, что запаса нежности ей хватало на двоих.
Майор продолжал говорить:
— А ее зарезали, как овцу. То ли в твоем присутствии… То ли ты предусмотрительно ушел… То ли это сделал твой подельник… То ли еще кто… Пока не знаю. Но выясню, кто это сделал и зачем. И какова твоя роль. В прокуратуре говорят, что охотились на этого чурку из министерства. Я не верю. Кому он нужен? Я считаю, хотели убить Марину. Из-за денег. И если ты в этом деле повязан… Руками разорву… Так что держись-ка ты от меня подальше.
Лицо Осадчего налилось кровью, был бы Шувалов впечатлительнее, мог бы и испугаться.
— Послушай, майор, — сказал Шувалов. — Марина для меня значила не меньше.
Напрасно он произнес эти слова. Лицо Осадчего побледнело. В ту же секунду кто-то обхватил Шувалова сзади и мертвой хваткой сжал его руки. Осадчий размахнулся и врезал ему в солнечное сплетение. У Шувалова в животе словно взорвалась граната. Он бы рухнул на землю, но его крепко держали. Осадчий ударил его еще дважды, прежде чем Шувалов потерял сознание.
Когда он открыл глаза, то увидел склонившегося над ним заместителя директора ФСБ Валерку Лебедева в неизменном черном костюмчике.
— Где я? — спросил Шувалов, едва шевеля губами.
— В больнице, где же еще, — назидательно ответил Лебедев. — Ты лежал на земле. Сердобольные граждане решили, что пьяный. Вызвали полицию. Патруль обнаружил у тебя в кармане мою визитную карточку. Позвонили в секретариат. Я распорядился отправить тебя в приличную больницу. Как освободился, подъехал сам.
Лебедев ногой подтянул стул и уселся возле кровати. Кроме них двоих в палате никого не было.
— Кто же тебя так отделал, Виташа? — деловито спросил Лебедев. — Осадчий со своей командой?
Шувалов отвернулся к стене.
— Виташа, перестань его покрывать! — уговаривал его Лебедев. — Он же тебя убьет. Я же понимаю, что произошло. Ты случайно ввязался в идиотскую историю. Но для Осадчего ты — преступник, гуляющий на свободе. Майор считает тебя виновным не только в смерти двоих людей в ресторане, но и в гибели своего подчиненного. Тот погиб во время преследования. Я вообще удивляюсь, что ты живой остался… Ведь ты умный парень, Виташа, опытный. Зачем пошел к Осадчему? Из-за денег? Он их не отдаст. Неужели сразу не понял? Пиши заявление, и я сделаю все, чтобы тебе их вернули.
Шувалов разлепил спекшиеся губы:
— А почему Осадчий считает, что я соучастник?
Лебедев удивился его наивности.
— И ты бы на его месте решил то же самое. Он находит в ресторане два свежих трупа. Обоих только что зверски убили. А ты невредим. Почему преступник двоих зарезал, не задумываясь, а тебя пальцем не тронул?
— Я вышел в туалет и не…
Лебедев нетерпеливо отмахнулся.
— Мне можешь не пояснять. Я изучил все обстоятельства совершения преступления и склонен тебе верить. Именно поэтому, между прочим, военная прокуратура тебя не засадила. А то бы ты сразу за решеткой оказался. Они уж и клетку тебе приготовили. Я не позволил, потому что верю тебе. А Осадчий не верит. Я знаю, кто ты и откуда. Но Осадчий не знает.
Последние слова, сказанные с намеком, Шувалов пропустил мимо ушей.
— Выяснили уже, кто убийца?
— Пока нет, следственная бригада работает. — Лебедев вновь перешел на сугубо официальный тон.
Валерка Лебедев ушел, и Шувалов заснул, точнее, просто провалился в сон. Когда проснулся, за окном стемнело. Сколько было времени, он не знал — наручные часы тоже исчезли. Видимо, кому-то понадобились. Как и его деньги. Все складывалось не в его пользу.
Он попытался привстать. Сделать это оказалось непросто. Откинул одеяло и спустил ноги на пол. Тут же закружилась голова. Несколько секунд он боролся с дурнотой. Старался дышать ровно и глубоко. Провел рукой по лицу — оно было мокрым от пота.
Первый шаг сделал, держась за оставшийся от Лебедева стул. Встав, Шувалов осмотрел себя и произвел несложную ревизию вещевого хозяйства. На нем остались трусы, носки и мятая рубашка. Туфли обнаружились под кроватью. Брюки, свитер и куртку запихнули в черный пластиковый мешок. Кажется, в таких переносят трупы, подумал Шувалов.
Одевшись, он почувствовал себя увереннее. Видимо, плотно пообедавший Осадчий бил его не в полную силу. Вернулись простые человеческие желания. Это означало, что не все так уж и плохо. Ему срочно нужно было найти туалет, а потом поесть.
Пошарил по собственным карманам. Ни бумажника, ни мобильного телефона. Видимо, сердобольные граждане, обнаружившие его тело, пришли к поспешному выводу, что ни то, ни другое ему больше не понадобится. Хорошо хоть оставили паспорт и ключи от квартиры. Пара сотен чудом сохранилась в куртке.
Шувалов вышел в коридор — там было пусто и темно. Значит, уже достаточно поздно, в больнице отбой.
Он взял курс на тусклый огонек и добрался до поста. Настольная лампа горела, но дежурная сестра отсутствовала. Впрочем, Шувалову сейчас нужен был только телефон. Он помнил все три номера Лизы — набрал номер мобильного. Когда она ответила, поинтересовался:
— Ты где?
Она ойкнула:
— Это ты где? Я страшно волнуюсь. Позвонила тебе пару часов назад. Ответил чужой голос, послал меня матом: «Ты сюда, телка, больше не звони! Мужика твоего удавили». Представляешь себе мое состояние? Что происходит? Кому ты отдал свой телефон?
Шувалову было трудно стоять, и он опустился на сестринский стул.
— Я, честно говоря, не знаю нового владельца.
— Что за дурацкие шутки! — возмутилась Лиза. — Если бы не знала, что ты не пьешь, решила бы, что набрался. Где ты?
— В больнице, — ответил Шувалов, параллельно с разговором изучавший содержимое шкафчика, установленного на дежурном посту.
— О господи! В какой больнице и с чем тебя госпитализировали?
Фармакологические познания Шувалова были скудными, и он прибег к помощи специалиста.
— Спазмалгон — это болеутоляющее? — уточнил он у Лизы.
— Да, но в некоторых случаях он оказывает побочное действие, поэтому не стоит им увлекаться.
— Не буду, — обещал Шувалов.
Он выдавил из упаковки несколько таблеток, поискал глазами графин с водой, не нашел и стал глотать таблетки одну за другой.
— Почему ты молчишь? — удивлялась Лиза. — Объясни мне толком, что с тобой произошло. Где ты лежишь?
Шувалов хотел ответить, что он, собственно, и не знает, что это за больница, но едва не подавился таблеткой, и закашлялся.
— Тебе плохо? — испугалась Лиза. — Я немедленно приеду, скажи номер больницы.
Шувалов справился с таблетками, и способность внятно говорить вернулась.
— Я сам к тебе приеду.
— Так ты же в больнице, — удивилась Лиза.
— Меня уже выписывают. Ты дома или в институте?
— В институте. Но ты не должен…
— Подожди меня, если не спешишь, — попросил Шувалов.
Он повесил трубку и встал. В коридоре столкнулся с дежурной сестрой, которая заботливо несла утку.
— Это вам доктор велел, чтобы вы не вставали, — озадаченно произнесла сестра. — А куда это вы?..
— На свидание, — признался Шувалов. И уточнил: — К лифту налево или направо?
Машина Шувалова, видимо, осталась там, где он беседовал по душам с майором Осадчим. Пришлось добираться самостоятельно. С пятой попытки остановил автомобиль, чей хозяин согласился довести его до института за те пару сотен, которые остались у Шувалова.
На сей раз министры ему навстречу не выезжали. Но институт по-прежнему охраняли автоматчики. Процесс проверки прошел быстрее, потому что Шувалов был без машины, да и личного имущества у него поубавилось.
Он медленно прошел по длинному коридору до кабинета Лизы. Наверное, таблетки подействовали, боль притупилась. Навалилась усталость; его качало, хотелось немедленно прилечь и заснуть.
Лиза встретила Шувалова у дверей.
— Боже, ужасно выглядишь, — она всплеснула руками. — Ты попал в аварию, разбился? Почему тебя выписали в таком состоянии? Ты минимум пару дней должен находиться под наблюдением врачей.
Произнося все это, Лиза умело стащила с него куртку, свитер и рубашку, уложила на директорскую кушетку. Шувалов не сопротивлялся. Не только потому, что безумно устал. Ему нравилось, как Лиза его раздевала. У нее был даже не профессиональный, а прирожденный талант к этому делу.
Лиза проверила его рефлексы, осмотрела грудную клетку. Когда она дотрагивалась до тех мест, которые испытали силу кулаков майора Осадчего, Шувалову хотелось стонать от боли, но он сдерживался. Лиза приступила к осмотру нижней части тела, расстегнула молнию на брюках.
— Ты не торопишься? — Шувалов пытался шутить. — Сразу, без прелюдий? Давай хотя бы немного поговорим.
— Размечтался. Кому ты такой нужен? — слабо улыбнулась Лиза. — Не хотелось бы тебя обижать, но в настоящий момент как мужчина ты не представляешь большого интереса.
Он намеревался оспорить ее утверждение, но Лиза нащупала то место, куда Осадчий добавил, видимо, сапогом, и Шувалов взвился чуть не до потолка.
— Какая ужасная гематома! — охнула Лиза. Она ощупала его ноги, но там повреждений не было. — Ты мочился? Не испытываешь трудностей при мочеиспускании? — спросила она.
Шувалов покачал головой:
— Нет, это по-прежнему одна из немногих радостей, еще доступных мужчине моего возраста.
— Болтушка ты, — Лиза усмехнулась. — Даже удивительно, что при таком языке тебя бьют сравнительно редко.
Она присела рядом с ним. Он смотрел на ее красивое лицо без единой морщинки, на голубые глаза, длинные золотистые волосы. Сейчас, когда глаза у него слипались и все немного расплывалось, ему казалось, что Лиза вообще не изменилась с того счастливого мгновения, когда они впервые остались вдвоем.
Шувалов в потрепанных, но модных отцовских башмаках на толстой подошве и в отцовской же кожаной куртке заехал к ней за тетрадкой по химии, и они вышли погулять.
Лиза жила тогда на Ленинских горах, со временем вновь ставших Воробьевыми. Развлекая ее, Шувалов описывал в лицах, как в пятом классе ездил во Дворец пионеров заниматься в кружке юных астрофизиков. Однажды они остались ночевать прямо на столах, чтобы ночью наблюдать за метеоритным дождем. Но набежавшие облака лишили их этого счастья. Они всю ночь вертелись на жестких столах, жевали принесенные из дома бутерброды, честно поделенные на всех, и слушали допотопный ленточный магнитофон, казавшийся чудом техники. Тогда он впервые услышал Высоцкого.
Я долго ждал ее, И вот она пришла — Широкая и плоская, Как рыба камбала.
Гуляли они с Лизой долго — стемнело как-то очень быстро, и им приходилось держаться ближе друг к другу. Кончилось это тем, что, стоя у парапета, они стали целоваться, совершенно забыв об открывающейся перед ними чудесной панораме города.
Родители Шувалова предпочитали круглый год жить за городом, пустая городская квартира осталась в его распоряжении. Словом, все благоприятствовало роману. Даже сдача экзаменов и поступление в институт не помешали. Когда звонила мама, чтобы выяснить, чем занят ее любимый сынок, он честно признавался, что ждет в гости красивую девушку. «Желаю удачи», — говорила мама.
Роман развивался настолько бурно, что Шувалов едва не вылетел с первого курса. Лекции он еще посещал, а вот домашние задания не делал, учебников не читал, к семинарам не готовился и, главное, забросил иностранные языки, что грозило двойками на сессии и прощанием с высшим образованием.
Карьеру Шувалова спас неожиданно возникший на горизонте седовласый профессор-теннисист. Он с такой энергией атаковал Лизу, что Шувалов потерпел поражение. С помощью профессора Лиза делала успехи и на корте, и в учебе. Но интерес к профессору быстро угас, потому что на горизонте появился дипломат, оформлявшийся в длительную заграничную командировку…
Шувалов, получив отставку, неожиданно для самого себя налег на учебу и сдал сессию на все пятерки. Разрыв с Лизой переживал болезненно. Хотя никто, даже самые близкие друзья, не подозревали о бушевавших в его груди страстях. Тогда он научился скрывать эмоции — качество, сыгравшее немаловажную роль в его будущей карьере.
Самое поразительное состояло в том, что он Лизу вовсе не возненавидел, хотя она его бросила. Не обиделся. И не стал к ней равнодушен. Он по-прежнему ее любил. Иногда даже представлял, какие у них могли быть дети…
— Нужно сделать томографию, — озабоченно сказала Лиза. — Посмотреть размеры гематомы, проверить, не повреждены ли внутренние органы.
Шувалов нахмурился.
— Это не больно, — утешила его Лиза. — Томограф — это прибор вроде рентгена. Но в отличие от рентгена на потенцию не влияет.
Шувалов взял ее за руку.
— Ты полагаешь, мне все это еще понадобится? У меня еще будет шанс? — проникновенным голосом осведомился он.
Лиза вскочила с кушетки.
— Какой ты нудный! Только об одном и говоришь. Она сняла с вешалки белый халат.
— Ты способен передвигаться или мне сходить за креслом?
— Куда я должен идти?
— Я же тебе объяснила: нужна томография.
— Схожу завтра в поликлинику, — нечестным голосом обещал Шувалов.
— Не завтра, а сейчас. У нас в институте прекрасные томографы.
— Сейчас поздний вечер. В институте никого нет.
— А я на что? — обиделась Лиза. — Меня ты за врача не считаешь?
— Я знаю, что у тебя есть диплом об окончании медицинского института, но помнится, ты столько тогда прогуляла лекций, бегая ко мне на свидания…
Лиза довольно метко запустила в него подушкой, лежавшей на кушетке.
— Перестань болтать, — строго сказала она. — К твоему сведению, я кандидат медицинских наук.
— А ты уверена, что читала собственную диссертацию? — спросил Шувалов, обреченно поднимаясь с кушетки.
Лиза поискала глазами, чем бы еще в него запустить. Конечно, Шувалов ковылял с трудом, но виду не подавал. Когда вошли в лифт, Лиза нажала на кнопку подвального этажа.
— Это там, куда вы свозите трупы и разделываете их на части? — невинным голосом поинтересовался Шувалов.
Лиза только отмахнулась.
Спустившись, они оказались перед металлической дверью с цифровым замком. Лиза набрала код, дверь открылась, и автоматически зажегся свет.
— Нам налево, — пояснила Лиза.
Массивная металлическая дверь с мягким чмоканьем закрылась за ними.
— Зачем вам такая дверь? — поинтересовался Шувалов.
— А это спецблок. Сюда военные медики приезжают, чтобы проводить опыты по своим программам.
— Что за опыты?
— Честно говоря, не знаю, — безмятежно призналась Лиза. — Это хозяйство Каримова и профессора Усманова.
— Кто это?
— Усманов — научный руководитель спецблока. Он односельчанин Алика. Старше его, конечно. Был оппонентом на защите докторской диссертации у него. Алик пригласил его в столицу. Через военных сделал ему гражданство, регистрацию, квартиру, добился присвоения профессорского звания. Алик говорит, что Усманов — гениальный ученый. — Лиза сама поправилась: — Говорил.
И замолчала. Слезы навернулись у нее на глаза. Шувалов не стал продолжать разговор. Они шли по обычному больничному коридору, по обе стороны которого были двери с табличками. Когда дошли до конца коридора и свернули еще раз, свет потух. Шувалов стукнулся головой об угол стены и не сдержался:
— Тьфу ты, дьявол! Что такое со светом?
— Не знаю. Здесь такая система установлена, что, когда человек идет, свет горит, — пояснила Лиза. — Может, сейчас действует какой-то ночной режим? Зажигается — и через несколько секунд гаснет.
— А вручную его нельзя включить? — спросил Шувалов.
— На стенах должны быть выключатели, — ответила Лиза. — Но в темноте их совершенно не видно.
— Давай двигаться назад, — предложил Шувалов. — Держи меня за руку, а то потеряемся.
— Не хотелось бы, — прошептала Лиза, — не сейчас.
Одной рукой Шувалов крепко держал Лизу, другой дергал за ручки всех дверей, мимо которых они проходили. Но двери были заперты. Да уж, в спецблоке, опекаемом военными, двери обязательно будут замкнуты на сто замков, даже если в комнате пусто.
К его изумлению, одна дверца неожиданно подалась.
С криком «ура!» Лиза устремилась вслед за ним. Они оба долго шарили по стенам, пока Лиза не нащупала выключатель. Свет крохотной лампочки без абажура показался им невыносимо ярким. Когда глаза привыкли, Шувалов осмотрелся. Они попали в чулан, где институтские уборщики хранили свой инвентарь. Лиза удивилась. Новый томограф только что установили, еще даже не испробовали толком. А вот откуда здесь комната уборщиков, да еще открытая? Впрочем, сейчас это было им на руку. Но беглый осмотр показал, что ни телефона, ни переносного фонарика, ни — на худой конец — коробка спичек в комнате нет.
Лиза с удрученным видом присела на табуретку. Шувалов продолжал копаться в чужом имуществе. Он просыпал на себя стиральный порошок и получил по затылку старой шваброй. Больше всего его позабавило, что в кладовке хранились институтские стенгазеты.
— Богатая у вас культурная жизнь, — прошипел Шувалов, отодвигая пачку старых листов, чтобы добраться до табуретки, на которой все-таки обнаружилась огромная пепельница и виднелся коробок со спичками.
Стенгазеты, сооружавшиеся из толстого ватмана, грохнулись на пол, обдав Шувалова облаком пыли, из-за чего он немедленно начал чихать. Зато открылся путь к вожделенному коробку.
Шувалов аккуратно переступил через ворох свалившихся бумаг, стараясь не наступать на них, — тем более что сверху оказался пожелтевший номер с фотографиями передовиков науки. Он схватил коробок, и взгляд его упал на фото человека, показавшегося ему знакомым. Шувалов замер. Ничем не приметный лысоватый субъект с впалыми щеками смотрел прямо перед собой.
— Лиза, — поинтересовался Шувалов, не сводя взгляда с заинтересовавшей его фотографии. — Ты в институте всех знаешь? Хотя бы в лицо?
— В общем да. Не забывай, что я подписываю заявления о приеме на работу и пропуска.
Шувалов поманил ее рукой:
— Посмотри, кто этот человек?
Лиза подошла поближе:
— А это несчастный Ежевский.
Шувалов насторожился.
— Почему несчастный?
— Он умер от цирроза печени. Сгорел за несколько месяцев. Видишь, как плохо выглядит? Снимок, наверное, сделали незадолго до смерти.
Она еще раз наклонилась над стенгазетой, чтобы рассмотреть другие материалы.
— Точно! — воскликнула она. — Это предновогодний номер. Поздравляли всех, кто хорошо работал в прошлом году. А в конце января Ежевский умер.
— Когда это было? — переспросил Шувалов.
Лиза покачала головой.
— Точно не помню. Где-то в конце января.
Шувалов засунул фотографию Ежевского в карман.
— Зачем тебе это? — недоумевала Лиза. — Ты что, встречался с ним?
Шувалов кивнул.
— Немного странный и очень одинокий человек, — вспомнила Лиза. — В институт его привел профессор Усманов. Ежевский хотя и русский, но тоже из Средней Азии. Приехал сюда один. Постоянной регистрации у него не было. Взяли по договору на год. В январе контракт с ним продлили, ему обещали российский паспорт, но ничего не понадобилось…
Коробок был наполовину полон. Шувалов решил, что этого им хватит для того, чтобы благополучно добраться до лифта. Последнюю спичку он зажег уже для того, чтобы Лиза набрала номер кода и открыла массивную дверь.
Оказавшись у лифта, Лиза решительно сказала:
— Сейчас позвоню дежурному, чтобы он включил свет. Мы вернемся, и я все-таки сделаю тебе томографию.
Шувалов мягко остановил ее:
— Знаешь, у меня уже ничего не болит.
Выражение лица у него было очень неискреннее.
— Врешь, — Лиза не колебалась. — Я видела твою гематому. Болит и болеть будет долго.
Ему следовало бы забрать назад ернические замечания относительно медицинской квалификации Лизы. Диагноз она поставила точно. После прогулки по темному коридору живот разболелся еще сильнее. Но назвать этот поход неудачным он не мог. Найденная им фотография стоила любых приключений.
Человек на снимке, по словам Лизы, умер в конце января. А Шувалов встретил мертвеца несколько дней назад. Ошибка исключалась: он видел его при таких обстоятельствах, в каких каждая деталь отпечатывается в памяти навсегда. Это он в ресторане зарезал и Марину, и Каримова, которого он, как выясняется, прекрасно знал. После чего он умер — выходит, во второй раз, — когда его автоматной очередью свалил спецназовец из группы майора Осадчего.
Единственное, чего не мог понять Шувалов, это каким образом скончавшийся в январе от цирроза печени человек пару месяцев спустя оказывается живым. Да еще и в отличной физической форме!
На фото он с глубокими залысинами и впавшими щеками. Действительно тяжело больной человек. Доходяга. Цирроз печени не лечится. А в ресторане Шувалов видел человека с густой шевелюрой и завидным румянцем на щеках. И бегал он как олимпийский чемпион. Пока его не уложили очередью из автомата, он явно не жаловался на здоровье.
С Лизой они расстались в дверях ее квартиры. Несколько секунд оба молчали. Было мгновение, когда Шувалов совсем уже решился войти вслед за ней, и все-таки остановился. Алика Каримова только что похоронили, и не хотелось пользоваться одиночеством и отчаянием Лизы. Да он и не мог забыть Марину. И не забыл бы! Если бы не слова Осадчего. Он поверил ему — Марине одного мужчины могло показаться мало. Значит, он сильно ошибался в Марине?
Шувалов поцеловал Лизу и ушел.
Она обещала наутро выяснить все, что связано с покойным Ежевским. И сдержала обещание. Правда, совсем не так, как просил Шувалов.
Она позвонила ему еще до обеда.
— Личного дела Ежевского в институте не оказалось, — сообщила Лиза. — Его же брали временно. Документы временных работников, сказали мне в отделе кадров, не хранят. Странно! Я поинтересовалась у профессора Усманова…
Шувалов схватился за голову. Он же просил ее не привлекать внимания, никого ни о чем не спрашивать!
— Профессор невероятно удивился моему вопросу, — продолжала Лиза. — Объяснил, что у Ежевского не было ни братьев, ни сестер. Его кремировали, и Усманов лично отвез урну с прахом на родину Ежевского и захоронил на сельском кладбище рядом с могилами родителей. Вот и все, что удалось выяснить…
Шувалов поехал забирать свою машину, которая так и стояла возле любимого грузинского ресторана майора Осадчего. Автомобиль, к счастью, оказался на месте. Никто на него не польстился. Шувалов счистил грязь с лобового стекла и сел за руль. Его ожидал на Лубянке Валерка Лебедев.
На перекрестке, когда Шувалов перестроился в левый ряд, чтобы свернуть на проспект, прямо перед ним воткнулся молодой парень на старой японской праворульной машине. Влез, конечно, куда не следовало, забыв, что надо соблюдать дистанцию. Он стоял, почти вплотную прижавшись к прицепу грузовика, перевозившего автомобили. Когда зажглась стрелка, указывавшая налево, водитель грузовика включил сцепление, но многотонная махина на возвышении, прежде чем тронуться с места, чуть подалась назад.
Парень запаниковал, включил заднюю скорость и… въехал в машину Шувалова. Грузовик прощально мигнул поворотником и уехал. Парень на японском авто и Шувалов остались. Он включил аварийный сигнал и вышел посмотреть масштабы бедствия. Все было не так страшно — разбита левая фара и помят бампер.
— Извини, друг, — сказал парень. — Я бы тебе заплатил, тут ремонт на копейки, но у меня машина казенная и застрахованная, придется вызывать гаишников.
Он вытащил мобильный телефон, но звонить не понадобилось. За поворотом, как выяснилось, примостилась патрульная машина. Пузатый капитан, помахивая жезлом, направился к ним. По рации сообщил о дорожно-транспортном происшествии, назвал номера машин. Потом небрежно козырнул и попросил у парня документы.
Повернулся к Шувалову:
— Вы ни в чем не виноваты, но попрошу права и документы на машину. Будем составлять протокол.
Шувалов кивнул. Полез во внутренний карман куртки. И не обнаружил там ничего, помимо паспорта. Он с ужасом сообразил, что все документы, включая права и техпаспорт на машину, у него украли вместе с остальными вещами. Следовательно, с точки зрения закона он не только управляет транспортным средством без документов, но и ездит на машине, которая ему не принадлежит.
Он нащупал в заднем кармане несколько купюр, надеясь, что денежные знаки помогут выйти из глупого положения.
— Капитан, — сказал он, — вышел из дому без документов. Только паспорт в кармане.
Инспектор нахмурился:
— А вы понимаете…
— Понимаю, — сразу согласился Шувалов. — Взял инспектора под локоток, отвел его в сторону.
— Мы не можем как-то договориться? Я со своей стороны готов на любой вариант.
Инспектор сочувственно объяснил:
— У меня в кабине начальство сидит. Проверка на линии. Единственное, что могу, — эвакуатор не вызову. Поедешь со мной в управление и поставишь машину. Привезешь документы, и свободен.
— Спасибо, — обрадовался Шувалов.
Новым мобильным телефоном он тоже еще не обзавелся, поэтому подошел к парню, который его стукнул, и попросил разрешения воспользоваться сотовым. Тот подозрительно наблюдал за переговорами Шувалова с инспектором, но не отказал. Все-таки ощущал свою вину. Попросил:
— Только недолго, а то деньги на счету кончаются.
Шувалов все же сделал два звонка. Валерке Лебедеву — объяснил, где находится и почему задерживается. Лизе — подтвердил, что обязательно заедет, но совсем вечером.
На составление протокола ушло минут сорок, потом все поехали в управление. Капитан с сигаретой во рту махнул Шувалову рукой:
— Поставь машину за микроавтобусом и зайди в пятый кабинет.
Шувалов забрал из машины куртку и пришел. Капитан, раздевшись и закурив, дописывал какие-то бумаги. Посмотрев на Шувалова одним глазом, пробурчал:
— Оставь мне ключи и дуй за документами. До пяти успеешь — я здесь. Нет — завтра с утра. Понял?
Шувалов кивнул и положил на стол ключи от машины. Зазвонил телефон. Капитан снял трубку и напрягся. Свободной рукой он задержал Шувалова:
— Подожди.
Шувалов удивленно посмотрел на капитана.
Тот повторял в трубку:
— Ясно, товарищ полковник… Понял, товарищ полковник.
Повесив трубку, посмотрел на Шувалова неприязненно.
— Поездка за документами отменяется.
Дверь с шумом распахнулась, и появились старые знакомые — Владислав Эдуардович Горинович из военной прокуратуры и майор Осадчий с двумя автоматчиками. Горинович предъявил капитану свое удостоверение и попросил покинуть собственный кабинет. Слова «Главная военная прокуратура» производят в автоинспекции пугающее действие. Капитан, ни о чем не спрашивая, испарился.
— Чему обязан таким вниманием? — Шувалов переводил взгляд с Гориновича на Осадчего.
Горинович, которому было не привыкать хозяйничать в чужих кабинетах, вольготно расположился в кресле инспектора. Другим сесть не предложил.
— Гражданин Шувалов, документы у вас с собой?
— Да.
— Паспорт есть? Дайте сюда.
Горинович внимательно пролистал его паспорт, бормоча про себя:
— Шувалов Виталий Александрович, год рождения… прописан… Ага, все сходится.
Он засунул паспорт в свою папочку, и Шувалов понял, что сегодняшняя встреча добром не кончится. И как в воду смотрел. Из той же папочки появился ордер на арест.
— Ознакомьтесь и подпишите, — распорядился Горинович.
На мгновение Шувалову стало не по себе. Разное с ним случалось, но вот под арестом в родной стране он еще не был.
— В чем меня обвиняют?
— Вы арестованы как соучастник убийства заместителя министра Каримова, — пояснил Горинович.
— В ФСБ мне сказали, что Федеральная прокуратура забрала это дело у военной.
Майор Осадчий расхохотался за спиной у Шувалова:
— Во-о законники отыскались!
Горинович насмешливо посмотрел на Шувалова:
— Ваш друг в ФСБ не в курсе. Товарищ Каримов был военнослужащим, имел воинское звание генерал-майор. — Увидев удивление в глазах Шувалова, добавил: — Раньше бы сказали: медицинской службы. Каримов был военным медиком, состоял на действительной военной службе. Поэтому дело об убийстве генерала рассматриваем мы. А из материалов дела неопровержимо вытекает, что вы — соучастник этого преступления. Учитывая тяжесть содеянного и вашу опасность для общества, я избрал в качестве меры пресечения содержание под стражей. Главный военный прокурор санкционировал ваш арест. — Горинович кивнул Осадчему.
— Уведите арестованного!
Двое автоматчиков схватили Шувалова за руки и вывернули их назад так, что его лицо оказалось где-то на уровне колен. В таком виде его стащили вниз по лестнице и засунули в машину с затемненными стеклами. Автоматчики уселись по бокам, Осадчий расположился рядом с водителем. Машина, включив сирену, рванула с места. Майор Осадчий повернулся к Шувалову, его черные глаза блеснули:
— Советую вести себя смирно. А то ведь можно и пулю в затылок получить при попытке к бегству.
Отправили Шувалова, видимо, на гарнизонную гауптвахту. Во всяком случае, во дворе, куда заехала машина, в замызганном коридоре с облупившейся краской, куда его повели, повсюду попадались люди в обычной армейской форме, не обращавшие никакого внимания на арестованного.
Его завели в маленькую комнату и усадили на табуретку, привинченную к полу. Вставать и поворачиваться запретили. Один из автоматчиков остался за спиной.
Появился Горинович — уже без пальто и с папкой в руках. Уселся за стол и отослал автоматчика.
— Такой разговор нам с вами предстоит, — загадочно обещал Владислав Эдуардович, — что лишние уши не нужны. — И многозначительно посмотрел на Шувалова.
Тот никак не реагировал.
— Значит, что у нас есть? — начал Горинович. — Показания майора Осадчего и двух его подчиненных. Они на допросе показали, что видели, как вы помогали Ежевскому убивать заместителя министра Каримова. Подтверждаете их показания?
— Как они могли что-то видеть? — поинтересовался Шувалов. — Они-то находились на улице, когда Ежевский убивал обоих. И Алика, и Марину.
Горинович довольно кивнул.
— Правильно, и я задавал им тот же вопрос. Они объяснили, что видели все через окно. Потому и бросились в ресторан, чтобы предупредить убийство. Но не успели. Ежевский пытался бежать и был убит. А вы не смогли убежать и избрали другую тактику — сделали вид, что не участвовали в преступлении. Сразу, по горячим следам, не удалось полностью восстановить картину совершенного преступления, поэтому вы оставались на свободе. Но мы эту ошибку исправили. — Горинович раскрыл свою папку. — Теперь о мотивах преступления. Вы убили Каримова…
— Я не убивал, — счел необходимым уточнить Шувалов.
Горинович рявкнул на него:
— Не перебивайте меня! Вы на допросе, а не у тещи на блинах. Будете говорить, когда я разрешу. — И тут же вернулся к своему обычному тону. — Повторяю. Вы убили Каримова, вступив в предварительный преступный сговор с его женой, Каримовой Елизаветой Ивановной.
Шувалов не выдержал:
— Она-то здесь при чем? Что за чушь!
Горинович обиделся на слово «чушь» и нажал черную кнопку на столе. Распахнулась дверь, и вошел один из людей Осадчего. Он вопросительно посмотрел на прокурора.
— Задержанный нарушает правила внутреннего распорядка, — пожаловался ему Горинович.
Автоматчик одной рукой ударил Шувалова в левое ухо, другой — в правое. У Шувалова потемнело в глазах, и он полетел с табуретки.
— Поднимите его, — распорядился Горинович. — Что за поведение во время допроса! Задержанный совершенно не умеет себя вести.
Но Шувалов, почти потерявший сознание, вновь соскользнул вниз. Автоматчик ударил его сапогом. Удар пришелся в грудину. Шувалову показалось, что у него сердце остановилось от боли.
— Попробуйте еще раз, — приказал Горинович.
Автоматчик отвел ногу назад, готовясь к новому удару, но Горинович его поправил:
— Я не это имел в виду. Попробуйте его посадить.
Когда Шувалова, как мешок картошки, взгромоздили на табуретку, он ухватился за нее обеими руками, чтобы не упасть.
— Идите. — Любитель порядка Горинович счел урок завершенным и удовлетворенно отпустил автоматчика.
Владислав Эдуардович обратился к Шувалову, который смотрел на него мутными глазами, стараясь не свалиться с табуретки:
— Вы меня слышите?
Его слова донеслись до Шувалова с опозданием, как будто прокурор находился в соседнем созвездии. Шувалов кивнул.
— Ответьте как положено, — настаивал Горинович. — Привыкайте к тюремным порядкам, пригодится.
— Я вас слышу, — старательно выговорил Шувалов. Он не узнал собственного голоса.
— Советую подумать над серьезностью вашего положения, — рекомендовал Горинович. — Вы обвиняетесь в убийстве, заранее продуманном, хладнокровном, совершенном с особым цинизмом! Суд не проявит к вам снисхождения.
Горинович покопался в своих бумажках.
— Итак, вы убили заместителя министра Каримова по предварительному сговору с его женой, с которой длительное время состояли в интимной связи. Вы вдвоем задумали избавиться от мужа, который вам мешал. А Елизавета Каримова надеялась еще после смерти мужа занять место директора института. Вот вам мотив. — Горинович вытащил из папки толстый пакет. — Теперь переходим к доказательствам. По нашему запросу телефонная компания, обеспечивающая мобильную связь, представила нам запись и расшифровку тех посланий, которыми вы обменивались с Каримовой. Это так называемые эсэмэски. Понимаете, о чем идет речь?
Шувалов кивнул. Еще бы!
— В этих посланиях, — продолжал Горинович, словно прочитавший его мысли, — нет прямых указаний на то, что вы договорились об убийстве. Разумеется, вы оба были достаточно осторожны. Но у меня есть веские основания полагать, что, даже если вы будете упорствовать и не захотите дать признательные показания, мы все равно получим необходимые доказательства. — Горинович сделал паузу. — Мы арестуем Каримову. Она, уверен, даст нам признательные показания.
Он торжествующе посмотрел на Шувалова.
— Зачем вам Лиза? — с трудом выговорил Шувалов. — Зачем вы вообще все это затеяли? Вы же знаете, что мы с ней не виноваты в убийстве.
Горинович нажал черную кнопку.
Появился автоматчик.
— Отведите его. — распорядился Горинович.
Шувалов без команды заложил руки за спину, подумав, что он на диво быстро привыкает к тюремному быту. Его провели по коридору и поставили лицом к стене, пока надзиратель отпирал камеру. Когда металлическая дверь, открываясь, заскрипела, надзиратель скомандовал:
— Вперед!
Шувалов зашел в первую в своей жизни тюремную камеру. Вслед за ним шагнул автоматчик. Он вновь ударил Шувалова по голове, а когда тот рухнул, добавил сапогом в живот. Автоматчик ушел с чувством выполненного долга. Его место занял надзиратель.
— Что разлегся, твою мать? Не у тещи! — заорал он. — Встать, если не хочешь получить по морде еще и от меня!
Шувалов с трудом приподнялся.
— По распорядку дня запрещено ложиться до отбоя, — информировал его надзиратель. — Можно сидеть или ходить по камере. Ясно?
Шувалов с трудом уселся на табурет. Голова безостановочно кружилась. Все силы уходили на то, чтобы не упасть. Надзиратель ушел, хлопнув дверь. Но тут же нагнулся, чтобы посмотреть в глазок. Хотел убедиться, что новичок выполняет правила внутреннего распорядка. У Шувалова сложилось впечатление, что все поклонники порядка, сколько их набралось в стране, работают исключительно в тюрьмах. На другие сферы жизни их просто не хватает.
Утром Шувалова опять вывели на допрос.
Горинович тоже с немалой пользой для себя провел свободное время. Он постригся, то есть окончательно оголил бледный череп, сменил черный костюм на коричневый, к которому подобрал почему-то зеленую рубашку и зеленый же в горошек галстук. На фоне такой роскоши более чем скромная внешность Шувалова вызвала у него что-то вроде брезгливости.
— Паршиво выглядите, — не без удовольствия констатировал Горинович.
В камере не было зеркала, так что Шувалову оставалось только поверить прокурору на слово.
— Садитесь.
Горинович распаковал свою папочку и принялся выкладывать на дощатый стол в пятнах неизвестного происхождения все новые и новые бумаги.
— Неужели желание обладать женщиной стоит того, чтобы себя так мучить? — неожиданно спросил он.
Шувалова вопрос позабавил. Кто бы мог предположить, что прокурорский служака в свободное время размышляет над вечными проблемами бытия?
— Так мужчина и живет ради того, чтобы завоевывать женщину, — пробормотал Шувалов.
Горинович отнесся к его легкомысленным словам неодобрительно:
— Понятно, что при таких взглядах вы убили человека ради женщины.
— Вообще-то я не убивал, — заметил Шувалов, чувствуя, что становится нудным в своем намерении поправлять чуть не каждое слово прокурора.
Горинович пропустил его слова мимо ушей:
— Итак, начинаем работать. Первый вопрос: когда вы вступили в связь с женой Каримова?
— Я отказываюсь отвечать на этот вопрос. Он не имеет отношения к предъявленному мне обвинению.
Горинович повелительным жестом остановил его:
— Это мне решать — имеет отношение, не имеет…
Шувалов ответил, что роман с Лизой у него был двадцать лет назад, а теперь они просто друзья.
— Второй вопрос, — продолжал Горинович. — У кого родилась мысль убить Каримова: у вас или его жены? Кто из вас придумал план убийства?
— Мы не планировали убить Каримова, — твердо ответил Шувалов, — и у нас даже не возникала такая мысль.
— Интересно, — Горинович оторвался от своих бумаг. — Вы втихаря обманываете старого друга, спите с его женой, и вас это вполне устраивает. Ну да, никакой ответственности за нее вы не несете. Она живет на мужнины деньги. Может, еще и подарки вам делает? А? Признайтесь! А вы только срываете цветы удовольствий. Ишь, Дон Жуан какой-то.
Горинович, похоже, испытывал искреннее негодование по поводу аморального поведения задержанного. В этом читалось что-то личное. Может быть, ему жена изменяла?
Шувалов покачал головой.
— Я не находился в интимных отношениях с Елизаветой Ивановной, когда она была женой Каримова. И вообще отказываюсь обсуждать свою личную жизнь как не имеющую отношения к делу.
— У вас больше нет личной жизни! — закричал Горинович. — Была, пока вы не убили двух человек, а мы вас не поймали. А теперь мне придется раскапывать всю вашу жизнь, чтобы наказать виновных. Историю ваших гнусных отношений с женой Каримова мы хранить в тайне не станем… Разве что в память о погибшем что-то скроем, — неожиданно добавил он.
В дверь без стука кто-то вошел, доложил с порога:
— Все готово, Владислав Эдуардович, машина пришла, конвой здесь.
— Отлично, — обрадовался Горинович. — Шувалов, объявляю вам, что сейчас вас отправят на место совершения преступления. Там будет проведен следственный эксперимент. Покажите нам, как вы действовали в тот день. Заодно выясним, могли ли вас видеть в окно бойцы из отряда Осадчего. Ваши адвокаты на суде обязательно в это обстоятельство вцепятся. Не оставим им никакой надежды.
Меньше всего Шувалову вновь хотелось оказаться в загородном ресторане, с которого все началось. Хотя, если быть точным, началось с его решения продать свой участок вместе с домом.
А ведь Каримов его тогда отговаривал:
— Виталий, ты делаешь глупость. Я знаю, что ты человек непрактичный, но не до такой же степени! Неужели ты не понимаешь, что с каждым годом стоимость твоего участка только растет? Земля под Москвой — это же самое выгодное вложение капитала.
Говоря все это, Каримов никак не мог оторваться от зеркала. У него, ровесника Шувалова, еще не было ни одного седого волоса. Зато он начал лысеть и страшно переживал по этому поводу. Он вертелся у зеркала, придвигая волосок к волоску, чтобы скрыть опустошение, произведенное безжалостной природой.
— Я не могу там жить, — пояснил Шувалов. — После смерти Тани я ни разу не ездил. Пойми, мы этот дом строили вместе, и там все о ней напоминает.
Для Каримова такой проблемы просто не существовало. Он провел щеточкой по усикам и дал ценный совет:
— Этот дом сдай. Построй другой. Начни новую жизнь. Ты же не всегда будешь один. Нужен кредит на строительство — я помогу. Процент — нормальный, выплаты осилишь.
Шувалов позавидовал легкости, с которой Каримов решал бытовые проблемы.
— Дело не только в доме, — пояснил он. — Там все связано с Таней. Вижу забор — ее вспоминаю, она сама его разрисовывала. Вижу две елки у калитки — ее вспоминаю, потому что она их посадила в год нашей свадьбы. Говорила: будет нам память…
Произнес эти слова и оборвал себя. Хватит! Слишком болезненно. А если начать вспоминать Таню, то и вовсе невыносимо. Он никого не любил так, как ее. И уже не полюбит… После похорон силой заставил себя жить и работать дальше. И роман завел, и жениться решил, чтобы из прошлого себя вытащить.
Каримов задумался. Его нижние зубы привычно прихватили край усиков. У него был личный интерес. Еще год назад он взял у Шувалова ключи от дома и частенько туда наведывался. Видимо, не один, но Шувалов не проявлял неприличного любопытства. Настойчивость Каримова свидетельствовала, скорее, о том, что он не желал терять уютное гнездышко в получасе езды от города.
Каримов продемонстрировал свои незаурядные организаторские способности. За неделю нашел покупателя — им в последний момент оказалась Марина. Она, объяснил Каримов, скупала землю впрок. Ни жить там, ни сдавать дом она не собиралась, это было вложение капитала. Так что тайная обитель и после смены владельца оставалась в полном распоряжении Каримова…
Когда Шувалова выпустили из машины, на какой перевозят заключенных, он полной грудью вдохнул свежий весенний воздух. Но подышать ему не дали, сразу провели в ресторан. Там даже не прибрались после двойного убийства. Видимо, прокуратура запретила что-либо трогать — до окончания следствия.
Вместе с Гориновичем поехали два надзирателя с автоматами. Один — знакомый Шувалову, тот самый, кто учил, как следует вести себя в камере. Другой, прапорщик, не походил на тюремщика. Шувалов мог поклясться, что и его он тоже видел. По дороге вспомнил — это боец из отряда майора Осадчего. Но почему его выдают за сотрудника тюремной охраны? Ответ мог быть только один. И он не понравился Шувалову.
В ресторане Шувалов показал, где в тот день сидели Марина и Каримов. По знаку Гориновича присел на свое место возле самого окна.
— Значит, вы утверждаете, что в момент передачи документов на земельный участок и дачное строение вы встали и ушли в туалетную комнату? — уточнил Горинович.
Он все записывал в протоколе.
— Да, — подтвердил Шувалов.
— Надо же, в такой важный момент вы вдруг уходите? И оставляете крупную сумму денег на столе без присмотра? — иронически покачал головой Горинович. — Неужели вы думаете, что вам поверит суд? — Его лицо выразило неодобрение возмутительной несерьезностью допрашиваемого. — Покажите, как именно вы шли в туалет, — распорядился Горинович. — Будьте точны.
Шувалов показал.
— Сидите в туалетной комнате и ждите команды, — велел ему Горинович, — а я выйду на улицу и посмотрю, что видно с улицы.
Он повернулся к прапорщику:
— Как я махну рукой, так вы скажите задержанному, чтобы он выходил.
Тюремный прапорщик, который с наслаждением прикуривал взятую с барной стойки сигарету от большой настольной зажигалки, лениво кивнул:
— Ясно.
Его явно ни во что не посвятили.
Второй прапорщик проводил Шувалова насмешливым взором. Он не выпускал автомата из рук, словно собираясь пустить его в ход. Убит при попытке бегства — вот и конец всей истории…
Шувалов вновь оказался в тесной туалетной комнате. Открыл кран с горячей водой. С наслаждением вымыл руки и ополоснул лицо. Вытираясь, посмотрел в окно. Оно выходило на дорогу. Машина, на которой его привезли, стояла с другой стороны.
Он опустил задвижку и распахнул окно. Выглянул — на этой стороне не было никого, кто мог заметить его побег. Он залез на подоконник и неуклюже прыгнул вниз. От удара о землю заныло избитое тело. Но он сжал зубы и побежал к дороге.
Его побег заметили слишком поздно. Не ожидали от него такой прыти. С усилием он вскарабкался на асфальт и поднял руку. Оглянулся. Прапорщик — подручный майора Осадчего — целился в него. Но для прицельной стрельбы слишком большая дистанция. И много свидетелей.
Когда остановилась какая-то машина, Шувалов плюхнулся на сиденье и попросил добросить до города. Оглянулся — погони не было.
Шувалов думал о том, что у него есть только один шанс избежать пули или тюрьмы — самому решить эту загадку и выяснить, почему же был убит заместитель министра и генерал в штатском Алик Каримов.
Единственный человек, способный ему помочь, — Лиза. Помогая ему, она спасет и себя. Горинович запросто способен ее арестовать. А что сделают с ней в камере, Шувалов и думать не хотел.
Вид у Шувалова был хуже некуда. На лице двухдневная щетина, под левым глазом кровоподтек. Одежда своя. В казенное только осужденных переодевают. Но брюки смялись до состояния тряпки, а куртка разорвана в двух местах.
Водитель посматривал на него подозрительно, но Шувалов сидел с важным видом. Он назвал адрес института, всей душой надеясь, что Лиза на месте. Когда подъехали, Шувалов попросил встать подальше от фонаря. Позаимствовал у водителя мобильный телефон, пообещав: «Заплачу за все».
Тот, поколебавшись, протянул трубку. Шувалов дрожащими от усталости и напряжения пальцами набрал номер. Лиза — в крик:
— Где ты? Я уже думала, тебя нет, морги все обзвонила.
Шувалов не хотел говорить долго:
— Я рядом. Выйди с деньгами. Мне заплатить нечем. Когда вернул трубку, водитель, пожилой человек с наколкой на правой руке, посмотрел уже с сочувствием:
— Я когда плавал, тоже попадал в переплеты. Ты правильный курс держишь. Всегда надо к своей бабе возвращаться. Это первое правило. Она отругает, но простит.
Лиза выбежала из ворот в распахнутом пальто. Шувалов вылез, стараясь держаться в тени, чтобы охранники не увидели его лицо. Лиза обняла его. Щеки у нее были мокрые — то ли от слез, то ли моросившего дождя.
— Что ты со мной делаешь? — Лиза хлюпала носом. — Как же ты мог пропасть? Не позвонив, не дав о себе знать… Что я должна была думать после смерти Алика? Я решила, что кто-то и с тобой расправился…
Шувалов гладил ее по плечам. Голова водителя показалась из машины:
— Слышь, кореш, мне пора.
Смущенный Шувалов попросил Лизу:
— У меня с собой ни копейки… Будь добра, надо заплатить водителю.
Лиза с готовность раскрыла сумку.
— Какие глупости, возьми, сколько надо.
Когда «москвич» растворился в темноте, Лиза, утерев слезы, попросила:
— Теперь ты можешь наконец объяснить, где ты пропадал и что вообще происходит?
— Именно это я и хотел сделать. Можешь как-нибудь провести меня в институт?
Лиза удивилась вопросу.
— Разумеется, сейчас выпишу тебе пропуск.
— У меня нет ни паспорта, ни вообще никаких документов, — обрисовал ситуацию Шувалов.
Лиза призадумалась.
— Тогда не знаю, как это сделать.
— Твою машину проверяют? — поинтересовался Шувалов.
— Конечно, нет!
— А у тебя по прежнему «ауди» с темными стеклами?
Лиза вернулась в институт и минут через десять выехала на своей машине. Шувалов, успевший основательно промокнуть под усилившимся дождем, с наслаждением расположился на переднем сиденье дорогого авто. Оно было заметно мягче тюремного табурета.
Шувалов коротко пересказал Лизе все, что происходило с ним в последние дни.
— Значит, этот следователь грозился меня арестовать? — переспросила Лиза.
— Он прокурор, — заметил Шувалов.
— Они не посмеют, — в голосе Лизы сквозила уверенность, причины которой он не понимал.
— Меня посадили, — напомнил Шувалов.
Лиза искоса посмотрела на него.
— Есть человек, который не позволит им это сделать.
— Ты уверена?
Лиза гордо кивнула.
— Стоит ему только слово сказать, они подожмут хвосты, и мы больше никогда о них не услышим.
Лиза не захотела назвать имя. Кого она имеет в виду? Спрашивать он не станет. Но он видел в институте министра обороны. Он вправе интересоваться экспериментами, которые проводятся по заказу его ведомства. А может приезжать и с личными целями. Известно, что министр разведен. Выгодный жених…
Так что же, выходит, они с министром обороны — соперники? Оба претендуют на Лизу? И кому же она отдает предпочтение? Судя по тому, как ведет себя Лиза, министр может считать себя проигравшей стороной. А что, если это он натравил прокуратуру? Поколебавшись, Шувалов отбросил это предположение. Нет, Горинович всерьез угрожал арестовать Лизу. Министр тут ни при чем. Уж скорее он сам стал скрытой целью тех, кто все это устроил.
Заманчивая комбинация. Арестовать Лизу, обвинить ее в убийстве, а потом дать знать о ее близких отношениях с министром обороны. Вернейший способ сломать ему карьеру. Так что обращаться к нему за помощью бессмысленно. Он постарается от всего откреститься. Действовать надо самим, окончательно решил Шувалов.
— В девять меняется караул у ворот, — напомнила Лиза. — Я могу смело возвращаться. Новая смена, увидев меня, не удивится. Я в последнее время часто приезжаю поздно вечером.
Шувалов согласно кивнул.
— Ты ложись на заднем сиденье, — сказала Лиза. — Стекла темные, так что они ничего не увидят. Да и смотреть не станут.
На мгновение притормозив у ворот, Лиза кивнула охранникам, немедленно открывшим ворота, въехала на территорию института и загнала машину в подземный гараж. На лифте они поднялись на директорский этаж. Теперь Лиза могла хорошенько его разглядеть. В ней проснулись материнские инстинкты.
— Тебе необходимо принять душ и переодеться.
Она не видела никаких препятствий для исполнения своих замыслов.
— Душ есть в комнате отдыха.
Шувалов уже послушно стаскивал с себя грязную и пропотевшую одежду. Лиза вытащила из шкафа мешок и запихнула в него его тряпки.
— Я дам тебе белье и одежду Каримова. Он хранил здесь запасной комплект.
После знакомства с тюремной камерой Шувалов стал значительно менее брезгливым. Он подхватил стопку хорошо выглаженного и приятно пахнущего белья и отправился в комнату отдыха. Стоя под горячим душем, Шувалов наслаждался. Была бы его воля, он бы вовсе не выключал воду. Он с детства помнил роман известного писателя, в котором утверждалось, что человек чувствует себя так, как чувствует себя его кожа, но не предполагал, что классик настолько точен.
Из душа его извлекла Лиза, напомнив, что она кое-что приготовила поесть.
Каримовское белье оказалось почти впору. Только брюки висели и ремень был велик — пришлось проколоть еще одну дырочку. Каримов заботился о себе и не полнел. Шувалов, похоже, потерял за эти дни несколько килограммов, тюремная диета — самая эффективная.
С едой у Лизы было хуже, чем с одеждой. Чая с печеньем хватало. Бананы и персики тоже нашлись. Но из настоящей еды обнаружились только два бутерброда с засохшей икрой, оставшиеся от вчерашнего приема гостей. Шувалов не любил икры, но бутерброды проглотил как миленький.
— Что ты намерен предпринять? — поинтересовалась Лиза.
Больше трех чашек чая Шувалов не осилил, хотя первоначально умирал от жажды. Он посмотрел на часы, отбивавшие время в углу просторного кабинета. Времени у них было максимум до утра.
— Какие эксперименты проходят в спецблоке? Что ты о них знаешь?
Лизин ответ разочаровал его.
— Ничего не знаю. Меня не допускали. Всем занимались Алик и Усманов. Вернее, Алик вел дела с военными. А Усманов самостоятельно руководит лабораторией. Он нелюдим, общества избегает. Не помню, был ли у нас с ним хотя бы один откровенный разговор.
— А пройти в спецблок можно? — Шувалов подался вперед, от ответа Лизы зависело все.
Сначала она твердо сказала «нет». Потом задумалась. Прошла в тот угол, где стоял сейф, и открыла его. Из внутреннего отделения вытащила связку ключей и лист бумаги.
— Попробуем, — неуверенно сказала она. — Это ключи Каримова и его личные коды доступа в любое помещение института. Если только их не отменили.
Они прошли по коридору, где еще недавно искали только что доставленный томограф, спустились и уткнулись в массивную металлическую дверь. Лиза, глядя в бумажку и шевеля губами, набрала пять цифр, и дверь открылась. Коды не отменили.
Они оказались в большой лаборатории, где Шувалов не увидел ничего интересного.
— Что здесь еще есть? — осведомился он.
— Посмотрим. Я тоже в первый раз.
Они прошли через анфиладу одинаковых лабораторий. Лиза включала свет. Шувалов обводил глазами ряды столов с неизвестными ему приборами и посудой для опытов, и они направлялись дальше.
— Здесь, видимо, кабинет Усманова, — предположила Лиза, когда они оказались в комнате с письменным столом и большим книжным шкафом.
Стол был девственно чист. Зато в углу красовался сейф высотой в человеческий рост. Шувалов вопросительно посмотрел на Лизу. Она развела руками.
— Доступа к личным сейфам не было и у Каримова.
Шувалов расположился в кресле и подергал ящики письменного стола. Все как один были заперты.
— Только дипломаты и разведчики так старательно прячут свои бумаги, — разочарованно сказал Шувалов. — Что еще здесь есть?
— Мы, кажется, все обошли. — Лиза развела руками.
Шувалов в этом сильно сомневался. Он смотрел на стену рядом с книжным шкафом.
В деревянные панели была аккуратно врезана дверь. Когда Шувалов только начинал свою службу, его однажды вызвали на совещание к большому начальнику. Присутствовавшие расположились за большим столом. В разгар беседы, к изумлению Шувалова, стена, казавшаяся совершенно гладкой, раскрылась, и появился глава управления. Шувалов просто не разглядел, что в стене скрывалась дверь…
— Тут нужен ключ, — сказал он Лизе.
Она протянула ему увесистую связку. Шувалов методично перебрал все, пока один — с затейливыми бороздками — не начал поворачиваться.
Они вошли в пустую приемную, где в рабочее время должно было находиться минимум два человека. Во всяком случае, там стояли два рабочих стола, заваленных бумагами, распечатанными на принтере. Оба компьютера не были выключены, они продолжали работать в спящем режиме.
Шувалов сунул нос в бумаги и понял, что ему это не по зубам. Сплошные формулы и незнакомые иностранные слова.
Он двинулся дальше к двери. Тут был стандартный для всего института цифровой замок. Следуя шпаргалке из сейфа Каримова, они перебрали множество вариантов, прежде чем дверь поддалась.
Большой зал напомнил ему комнату отдыха для караульной службы. Зал был разделен невысокими ширмами на отсеки, в каждом — кровать и столик. Три кровати были заняты. Завернувшись в одеяла, там спали трое мужчин.
— У вас тут что, профилакторий для ветеранов института или комната отдыха охраны? — невольно понизив голос, спросил Шувалов.
Лиза никого не рассчитывала здесь увидеть. Они убедились, что все трое крепко спят.
— Вы кого-то лечите? — поинтересовался Шувалов.
— Нет, — уверенно ответила Лиза. — У нас научно-исследовательский институт. Лечебная деятельность не предусмотрена. Тем более в стационаре. У нас работают биологи, химики, а медиков как таковых нет.
— Кроме тебя, — заметил Шувалов.
Лиза уловила насмешку, но отвечать не стала.
Шувалов прошелся мимо кроватей. Подозвал Лизу.
— Ты заметила, что они не стрижены и не бриты?
— Да. И что?
— Это означает, что они здесь давно.
Шувалов без стеснения откинул одеяло у одного из спящих:
— И ногти какие длинные! Я не знаю, сколько же надо пролежать, чтобы отросли такие ногти.
— Может, их привезли в таком виде? — выдвинула свою версию Лиза.
— Что-то не похоже, — покачал головой Шувалов. — Все чистенькие, ухоженные, пахнет от них хорошо. Белье на них свежее.
— Думаешь, все трое давно лежат без сознания? — неуверенно спросила Лиза.
К голове и телу каждого из спящих были присоединены датчики. Посмотрев на мониторы, Лиза заметила, что пульс и артериальное давление у всех отличные.
— Надо, конечно, проверить их мозговую активность, но на первый взгляд они здоровы, — констатировала Лиза.
— Это ты как кандидат медицинских наук говоришь? — иронически переспросил Шувалов.
— Хватит подтрунивать. — Лиза гордилась своей научной степенью.
— Давай их разбудим и спросим, что они здесь делают, — предложил Шувалов.
Лиза не была готова к таким радикальным действиям.
— Вдруг это все-таки больные люди, а мы…
Шувалов заглянул в столик рядом с кроватью. Оказалось, что внутри маленький холодильник, до отказа набитый картонными упаковками с соком и готовой едой. Шувалов вытащил несколько упаковок, прочитал рекомендации.
— Что это? — спросила Лиза.
— Соки и молочные смеси, — ответил Шувалов. — Пища для младенцев. А питаются этим вполне взрослые люди.
Лизу это не удивило.
— Знаешь, что я подумала? Наверное, профессор Усманов положил здесь участников своих экспериментов. Лечит их глубоким сном. Есть такая методика. А еду подобрал такую, чтобы желудок не раздражать. Может, они радиации нахватались?
Они говорили уже в полный голос, но ни один из троих не проснулся. Только спавший с левого края плотный мужчина с выпуклой грудной клеткой и крупными чертами грубого лица повернулся на другой бок. Он сладко зевнул.
Крепыш показался Шувалову знакомым.
Он подошел поближе и всмотрелся в черты лица.
— Ты кого-то узнал? — спросила Лиза.
— Вернемся к тебе, — предложил он.
Они поднялись на директорский этаж.
Лиза открыла свой кабинет.
— Где у тебя вертушка? — спросил Шувалов. Он имел в виду аппарат телефонной правительственной связи.
Лиза указала на приставной столик.
Шувалов сел в директорское кресло и взялся за трубку аппарата с российским гербом.
— А где вертушечная книжечка?
Лиза протянула ему бордовую книжечку небольшого формата — телефонный справочник для служебного пользования. Шувалов набрал пятизначный номер. Трубку сняли на втором гудке.
— Приемная заместителя министра обороны, — пророкотал мощный бас. — Дежурный — полковник…
— Когда будет Щипачев? — небрежно спросил Шувалов, зная, что именно так говорят по телефону большие начальники.
— Генерал-полковник в командировке, — ответил дежурный.
— Вернется?..
— Через неделю.
— Благодарю, — сказал Шувалов и повесил трубку.
Он повернулся к Лизе, которая включила электрический чайник и собралась пить кофе со сливками.
— У тебя в подвале сладко спит заместитель министра обороны по вооружению генерал-полковник Щипачев, — сообщил Шувалов. — А числится он в командировке. Кстати, он редкий счастливец. Летал вместе с прежним министром в Дамаск и единственный остался в живых. Многие полагали, что именно он станет новым министром. Но президент назначил другого.
— Не может быть! — Лиза с сомнением посмотрела на него. — Ты обознался.
Шувалов обогнул стол и взял с журнального столика пачку свежей прессы, быстро просмотрел ее и развернул перед Лизой газетный лист. «Красная звезда» на первой полосе поместила интервью с заместителем министра по вооружению.
— Похож, — согласилась Лиза. — А что, если у него есть брат-двойник?
Шувалов постучал пальцем по интервью:
— Прочитай! Корреспондент пишет, что заместитель министра воспитывался в детском доме. Родители погибли, из всей семьи он остался один. Ни братьев, ни сестер.
Лиза налила себе кофе. Шувалов попросил чая.
— А что он у нас делает? — задала простой вопрос Лиза.
Шувалов задумчиво смотрел на нее. Подвергать риску женщину было не в его правилах. Но Лиза так и так оказалась под ударом. Клин надо вышибать клином.
— Позвони своему профессору Усманову, — предложил он. — Посмотрим, что произойдет.
Лиза не колебалась ни секунды, показав, что характер у нее мужской. Она достала из сумочки записную книжку, заглянула в нее и набрала номер. Профессор, вероятно, уже спал и ответил не скоро. Лиза извинилась за поздний звонок и спросила Усманова в лоб:
— У нас в лабораторном помещении спят какие-то люди. Кто они, профессор? И почему мне о них ничего не известно?
Шувалов не слышал, что отвечал разбуженный профессор. Но Лизино лицо сохраняло маску вежливого интереса.
— Хорошо, — ответила она и повесила трубку. Объяснила Шувалову: — Сейчас приедет.
Шувалов кивнул. Лиза устало потянулась:
— Мне смертельно хочется спать. Не возражаешь, если я подремлю, пока он едет?
Она ушла в комнату отдыха. Шувалов позвонил Валерке Лебедеву. Заместитель директора Федеральной службы безопасности уже уехал с Лубянки, но «вертушка» была у него и на даче.
Лебедева интересовало только одно:
— Ты уверен, что это заместитель министра обороны Щипачев? Ни с кем не спутал? У него внешность самая обычная. Ты, поди, устал. У тебя галлюцинации, а?
Шувалов мог бы, конечно, ответить традиционным обещанием положить свою голову на рельсы, но рисковать ему не хотелось.
— Приезжай, увидишь. Советую поторопиться. А то другие приедут раньше.
— Позвонил бы мне первому. — Лебедев бросил трубку.
На самом деле все действующие лица появились в институте примерно одновременно.
Майор Осадчий, конечно же, успел раньше всех. Его автоматчики ворвались в директорский кабинет, как в долговременную оборонительную точку врага. Двое схватили Шувалова, двое вытащили из комнаты отдыха ошеломленную Лизу.
Вслед за Осадчим появился неизменный военный прокурор Горинович, опять в черном костюме. Он придерживал под руку немолодого человека с восточными чертами лица. Шувалов предположил, что это и есть профессор Усманов. Горинович разыграл свою роль как по нотам. У него нашлись и ордеры на арест. Теперь уже два.
Близоруко прищурившись, он объявил Шувалову:
— Я задерживаю вас. Одно обвинение прежнее — соучастие в убийстве. К нему добавилось новое — побег из-под стражи. Тут уж вам не выкрутиться.
Горинович повернулся к Лизе.
— Вы — Каримова Елизавета Ивановна?
Она кивнула.
— Вы арестованы по обвинению в соучастии и убийстве вашего мужа.
Он приказал Осадчему:
— Наденьте на них наручники и уведите.
Майор Осадчий только этого и ждал. Еще никогда Шувалов не видел майора таким довольным. Он бесцеремонно похлопал Гориновича по внушительному брюшку:
— Приезжай к нам на полигон. Ребята тебя погоняют, сгонишь жирок. А то ты уж больно плечистый на живот стал.
Но миг торжества оказался кратким. В директорский кабинет без предупреждения ворвались новые игроки, и картина радикально изменилась.
Лебедева окружало два десятка вооруженных бойцов весьма угрожающего вида. Располагая численным перевесом, он высокомерно поинтересовался у Гориновича:
— Что здесь происходит?
— В соответствии с указанием главного военного прокурора я задержал соучастников убийства заместителя министра здравоохранения Каримова, — четко доложил Горинович. — Следствие располагает неопровержимыми доказательствами их вины. Гражданин Шувалов к тому же бежал из-под стражи. Надеюсь, вы не намерены помешать проведению следственных действий?
Глядя на Лебедева, нетрудно было предположить, что он намерен сделать именно это.
— В соответствии с указанием директора Федеральной службы безопасности, — не менее громко сказал он, — я должен доставить этих людей на допрос к нам в следственное управление. На всякий случай предупреждаю, что меня сопровождает группа физической защиты ФСБ.
— У вас есть ордер? — осведомился растерянный Горинович, не ожидавший увидеть заместителя директора ФСБ. Вступать в прямой спор с чекистами он не решался.
— Да, мы получили ордер в Генеральной прокуратуре. Более того, у меня есть ордер на обыск в здании института, — объявил Лебедев.
Он пристально посмотрел на майора Осадчего:
— Не очень понимаю, что вы здесь делаете. Неужели это место вашей службы? — И властно распорядился: — Прошу всех посторонних немедленно покинуть здание.
Показал пальцем на профессора Усманова.
— К вам это не относится. Вы-то мне понадобитесь для объяснений. Готовьтесь к откровенному разговору, профессор. Предупреждаю, что ваша дальнейшая судьба зависит от степени вашей откровенности.
Прокурор Горинович не был самостоятельным игроком, он лишь старательно исполнял указания. Лишенный возможности получить новые инструкции, Горинович растерянно оглянулся на Осадчего. Майор, оценив соотношение сил, хладнокровно пожал плечами и вышел, как и вошел, первым. Вслед за ними кабинет покинули его автоматчики. Последним удалился посрамленный прокурор.
Профессор Усманов по инерции сделал шаг вслед за ним. Но один из чекистов аккуратно придержал его за локоток.
— Нет-нет, профессор! — как-то преувеличенно оживленно обратился к нему Лебедев. — Не покидайте нас. Не представляете себе, как мне хочется познакомиться с вами поближе. Мы горим желанием узнать, какие такие интересные опыты вы проводите в спецблоке, кто там у вас лечится и от чего… Начнем с имен. Назовите тех, кто сейчас там находится.
Профессор стоял молча. Ему смуглое лицо побелело.
— Не хотите разговаривать по-дружески, я вас допрошу официально, — предупредил Лебедев. — Сейчас я осмотрю спецблок, и все вместе поедем на Лубянку. — Он повернулся к Лизе: — Выдайте нам, Елизавета Ивановна, пожалуйста, ключи и коды. У нас есть, конечно, специалисты на все руки. Но я не хотел бы начать знакомство с вашим загадочным институтом со взлома.
Лиза вновь открыла каримовский сейф и передала одному из чекистов ключи и бумажку с кодами. Она хотела закрыть дверцу, но чекист забрал у нее и эти ключи. Лиза молча отошла в сторону и встала рядом с Шуваловым.
— Мы спустимся вниз, — уведомил их Лебедев.
Шувалов сделал шаг вперед.
— Нет-нет, — остановил его Лебедев. — В твоей помощи, Виташа, мы уже не нуждаемся. Вы уж тут отдыхайте вместе с Елизаветой Ивановной, расслабляйтесь. А для компании я оставлю вам пару ребят.
— Валера, — начал Шувалов.
— Я вам не Валера, — с неожиданной злостью в голосе произнес Лебедев. — Вы, я вижу, не понимаете ситуации. Рекомендую вам держать себя поскромнее. — Он опять повернулся к Усманову: — Пойдем, профессор, будете нашим экскурсоводом.
Профессор, который не сказал ни одного слова, неуверенно потоптался и вдруг бросился к полуоткрытой балконной двери. Никто не успел его остановить. Да присутствующим и в голову не пришло, что он решил покончить с собой. Усманов рванул на себя дверь, выскочил на балкон, перевалился через поручень и с диким криком бросился вниз.
Лиза охнула и опустилась в кресло. На Лебедева словно столбняк нашел. Чекисты переглянулись, не зная, что предпринять. Старший схватился за рацию, приказал оставшимся на улице:
— Посмотрите, что с ним! Живой?..
В рации затрещало, но ответ явно был отрицательный. Он поднял глаза на Лебедева и покачал головой.
Лебедев плюхнулся на директорское кресло и схватился за трубку «вертушки». Прежде чем набрать номер, рявкнул:
— Прошу всех выйти!
Шувалов мог поклясться, что руки у Лебедева тряслись.
Они с Лизой устроились в приемной, где чекисты включили свет и заодно телевизор. Показывали трансляцию хоккейного матча, и они сгрудились у экрана.
Лизу била крупная дрожь.
— Не могу поверить! Зачем он это сделал?
— От отчаяния, — предложил свою версию Шувалов.
— Но что ему угрожало? — Лиза не могла успокоиться. — Чего он испугался? Он же не совершил ничего противозаконного. Пусть что-то и нарушил, зачем же лишать себя жизни? А семья?.. Хотя, говорят, он был одиноким человеком. Алик любил с такими работать. Ни жена, ни дети не отвлекают — все мысли о работе…
Лебедев выглянул в приемную. Он вновь был бодр и энергичен, как человек, получивший от начальства ясные указания.
— Где личный сейф Усманова? — спросил у Лизы.
— Внизу, в спецблоке.
— У вас есть ключи от него?
— Нет.
Лебедев подозвал к себе старшего из чекистов:
— Звони в департамент, пусть пришлют мастера. Немедленно! Объясни: этой мой личный приказ.
Он сказал Лизе:
— Спустимся вниз. Покажете, где сейф. И вообще пора познакомиться с тем, что там происходит. А то мне такие истории про ваше заведение рассказывают — волосы дыбом встают.
Шувалов встал рядом с Лизой и взял ее за руку, дав понять, что не оставит ее одну. Лебедев секунду колебался, разрешить ли Шувалову все-таки пойти с ними, но после случившегося не стал возражать. Они прошли уже знакомым Шувалову путем. Лиза набрала комбинацию, позволившую всем проникнуть в подземную лабораторию.
Все было как и в тот раз. Только почему-то повсюду горел яркий свет. И кровати опустели. Еще недавно сладко спавшие на них мужчины исчезли. Лебедев устремился прямиком к сейфу. Шувалов и Лиза обменялись удивленными взглядами: куда же пропали пациенты Усманова?
Мастер по вскрытию замков не понадобился. Профессорский сейф был открыт. Широко распахнутая дверца демонстрировала его вызывающую пустоту.
— Осадчий! — с нескрываемой злобой констатировал Лебедев. — И когда только успел?
Впервые за несколько дней Шувалов попал домой. Совсем неплохо оказаться в собственной квартире, где тобой никто не командует и никто за тобой не следит. Приятно переодеться в чистое белье — не чужое, а собственное.
А потом усесться в кресло и выпить рюмочку? Или закинуть ноги на журнальный столик, не боясь услышать осуждающий голос — «Сядь как положено!».
Или включить музыку и прикрыть глаза и немного подремать, думая о чем-то хорошем? Скажем, о Лизиных ножках, длинных и стройных, с округлыми коленками?
Но расслабиться помешал резкий телефонный звонок, вернувший Шувалова к реальной жизни и ко всем ее несовершенствам. И не подойти нельзя — вдруг что-то важное?
Звонил майор Осадчий.
— Слушай, — как бы нехотя произнес он. — Ты, наверное, знаешь, что я забрал из института все, что там было.
— И всех, — добавил Шувалов для точности.
— Верно, — весело согласился Осадчий. — Раз ты такой шустрый парень, что все знаешь, то я тебе кое-что расскажу. Забрал я все, что было. Но не все, что нужно. Не хватает самых главных документов. Без них никуда. А я твердо знаю от покойника Усманова, что документы были. И сейчас существуют. Вопрос — где они?
— Не знаю, — искренне ответил Шувалов.
— А я не к тебе обращаюсь. — Осадчий был на редкость покладистым. — Я, думаю, что документы хранил у себя Каримов. Запасливый был и ушлый. Думаю также, что вдова его тоже знает, где эти документы. Вариантов два. Или я спрашиваю Лизу, где они. Или ты.
— Твоя манера беседовать с женщинами мне не нравится, — признался Шувалов.
— Так я и не настаиваю. — Осадчий в этот вечер решительно не желал спорить с Шуваловым. — Ради бога, спроси сам… Мы же можем договориться. Рассуди по-деловому. В чем твой интерес? Во-первых, любимую женщину никто не беспокоит, никто ее пальцем не тронет. Во-вторых, ты получаешь не те гроши, за которые продал дом, а ровно в десять раз больше. Понял? В десять раз больше! Ты таких денег в жизни не видел!
— Фирма перед расходами не постоит, — пробормотал Шувалов.
— Не постоит, — совершенно серьезно подтвердил Осадчий. — Бумаги сразу меняю на деньги. В любом удобном месте. Безопасность гарантирую. Но времени могу дать только сутки… Да, и последнее. Если материалы отдашь кому-то другому, я Лизу убью. Ты мне веришь?
Осадчий не стал ждать ответа и повесил трубку.
Шувалов побрел в душ. После разговора с Осадчим у него осталось гадливое чувство, которое нужно было смыть.
Из-за шума бегущей воды он едва не прослушал телефон. Кто-то еще, помимо майора Осадчего, хотел с ним поговорить. Им оказался Валерка Лебедев. Потеряв профессора Усманова, он опять стал ласковым и любезным.
— Слушай, я оценил твой выбор. Лиза Каримова очень даже хороша. И внешне эффектная, и руководит институтом. Знаешь, я тебе просто позавидовал. Ну, ты у нас всегда был хватом по этой части. Где ни окажешься, всегда на тебя кто-то западал. Как тебе это удается? Ты, старик, должен уроки давать.
Пока Лебедев заливался соловьем. Шувалов, прижав телефонную трубку плечом, успел налить себе чай. Он бы с удовольствием и съел что-нибудь, но вовремя не запасся, а что лежало в холодильнике — давно испортилось.
Валерка на мгновение прервал свои излияния — в трубке послышались чужие голоса. Разговор в лебедевском кабинете шел на повышенных тонах. Когда Валерка вновь вернулся к Шувалову, беседа приобрела деловой характер.
— Ты вот что, садись-ка в свой шикарный лимузин и приезжай ко мне.
— У меня нет машины, — признался Шувалов. — Стукнули, теперь она одна-одинешенька тоскует без меня в полицейском управлении.
Лебедев от удивления даже не знал, что сказать.
— Господи, даже на машину не нажил… Ладно, посылаю тебе транспорт. Вместе с водителем приедет мой человек, он тебя проводит. Документ какой-нибудь имей. Паспорт, я надеюсь, ты уже получил?
Встретив Шувалова у двери, Лебедев отвел его в угол кабинета, подальше от письменного стола и массивной приставной тумбы с телефонами. Шувалов понял его маневр и удивленно спросил:
— Неужто и ты боишься прослушки? Кто же у нас в стране может чувствовать себя в безопасности?
Лебедев только скривил рот.
— Виташа, я слишком поздно узнал о том, что происходит вокруг института. Я должен объяснить тебе, что стоит за всем, чему ты был свидетелем. Институт Каримова по закрытому постановлению правительства работал на военных, поэтому он оказался вне нашего контроля.
Лебедев говорил очень тихо, чуть шевеля губами. Но Шувалов не пропустил ни одного его слова.
— У нас появились оперативные данные о том, что эксперименты в институте вышли за рамки потребностей министерства обороны. Но точные данные мы получили недавно. Каримов проводил эксперименты на людях. Запрещенные эксперименты. В бумагах значилось испытание препаратов, снимающих боль. Ну, на случай военных действий. А в реальности с помощью специальных методик из этих людей делали убийц… В этом году профессор Усманов впервые добился успеха. И тогда организаторы этих экспериментов стали избавляться от тех, кто им больше не нужен. Поэтому убили Каримова.
Лебедев поймал взгляд Шувалова.
— Да, да, убийство, совершенное на твоих глазах, не было случайным. Твой приятель стал ненужным. Организаторы захотели напрямую управлять этой фабрикой по созданию убийц. Они зарезали Каримова, еще какую-то женщину и собирались спрятать концы в воду. Твое присутствие спутало им карты.
Шувалов прервал его.
— Мне кажется, тебя ввели в заблуждение. Я же тебе говорил, что видел троих пациентов в спецблоке. Одним из них был заместитель министра обороны Щипачев. Это же нелепо — превращать замминистра в киллера.
— Я поручил проверить твой рассказ о Щипачеве, — ответил Лебедев.
Он вернулся к столу и нажал кнопку переговорного устройства.
— Слушаю, Валерий Сергеевич, — донеслось из динамика, — добрый день, какие будут указания?
— Ты выяснил, где Щипачев из Минобороны? — попросил неизвестного Лебедев.
— Так точно, Валерий Сергеевич. Он полтора месяца был на Кольском полуострове на испытаниях. А когда прилетел, его положили в госпиталь. Инфекционное заболевание. Лежит в боксе.
Лебедев вернулся к Шувалову.
— Как видишь, местонахождение генерала известно. Не может такой человек просто исчезнуть и валяться на койке в каримовском институте. Думаю, что ты просто обознался. Принял за Щипачева другого человека.
Шувалов пожал плечами. На зрительную память он не жаловался и остался при своем мнении.
— Так вот, я не закончил, — спохватился Лебедев. — У нас есть веские основания полагать, что организаторы всех этих экспериментов готовятся к антиконституционным действиям.
— Неужели они на это способны? — удивился Шувалов. — Сколько видел людей из Минобороны, все — солдафоны.
— Ты просто не любишь военных, — покровительственно заметил Лебедев. — Это хитрые и умелые люди. У нас есть оперативная информация, вызывающая беспокойство на самом верху. Вполне возможно, что кто-то из пациентов спецблока попытается убить президента.
— И вы не в состоянии защитить главу государства?
— Мы не знаем возможностей людей, которые прошли через спецблок каримовского института, — осторожно ответил Лебедев. — А вдруг они обрели какие-то сверхъестественные способности?
— И ты в это веришь? — Шувалов отнесся к этой мысли более чем скептически.
Лебедев говорил почти шепотом. От прежней шутовской манеры не осталось и следа. Он был серьезен, как никогда.
— Когда речь идет о судьбе живого человека, с одной стороны, и о судьбе страны, с другой, ничего нельзя упускать. Люди Осадчего следовали за убийцей неотступно. Они получили приказ уничтожить его сразу после убийства Каримова, чтобы не оставлять следов. Но в какой-то момент они его едва не потеряли. Он бросился в реку, с которой только что лед сошел. Переплыл и на берегу голыми руками убил спецназовца, который его обнаружил. Переоделся в его одежду и побежал к ресторану. Кто на такое способен? Нормальный человек это сделать не в состоянии… У нашего президента прекрасная охрана; может быть, лучшая в мире. Но как его уберечь от того, что невозможно предугадать?
Лебедев ругнулся и зашагал по кабинету.
— Нужно узнать, кто прошел через спецблок и кто этим руководил. Предположения у нас есть. А доказательств нет… — Лебедев развел руками. — Мы все находимся в подвешенном состоянии. Ты, кстати, тоже. Осадчий тебя не оставит в покое. И твою Лизу тоже.
К последнему аргументу Шувалов был особенно чувствителен. Ему не сложно было представить Лизу в руках майора Осадчего.
— Виташа, — Лебедев опять понизил голос. — Когда я узнал, что ты замешан в этой истории, я делал, что мог. Поэтому ты жив и на свободе. Теперь ты должен нам помочь. Помочь президенту, стране. Лиза не может не знать, где Каримов хранил секретные институтские документы. Найдем документы — обезвредим убийц и спасем страну от бог знает каких неприятностей.
Лиза времени даром не теряла. Весь день, стараясь выбросить из памяти вчерашние неприятности, она занималась собой. Коротко постриглась — так любил Шувалов. Надела длинное платье с большим вырезом, обошлась минимумом украшений — только маленькие сережки с бриллиантами.
Когда Шувалов пришел, усадила его за стол, заставленный посудой, словно ожидался большой прием.
— Салат с креветками самый вкусный, — уверенно сказала она и переложила ему в тарелку добрую половину салатницы.
— Я это за неделю не съем, — слабо сопротивлялся Шувалов.
Лиза оценивающе посмотрела на него.
— Ты такой худой, что имеешь право полноценно питаться. Не то что остальные мужики, которые наели пивное брюхо, а теперь боятся помидор проглотить.
— Мне легче, — заметил Шувалов, — соблазнов меньше, потому что мне никто не готовит. Что сам приготовил, то и съел. Готовлю я неважно, поэтому и ем мало.
Лиза положила себе ложку морковного салата с яблоками без сметаны.
— Я тебя вообще не понимаю. Такой роскошный мужик и, извини меня за откровенность, живет без бабы — это странность. И глупость.
Шувалов попробовал салат с креветками, одобрительно кивнул и попросил черного хлеба.
— Ты же отказалась за меня выйти. — Он продолжал ни к чему не обязывающий разговор.
— Разве ты этого хотел? — отмахнулась Лиза. — Я тебя интересовала только в постели.
Она съела немного овощного салата и добавила:
— Я бы тебе тоже не готовила. Не умею. Это сделала моя помощница по дому. Но я бы заботилась о том, чтобы ты был накормлен и ублаготворен.
— Да, Каримов выглядел прекрасно, — заметил Шувалов.
Лиза посмотрела на него скептически.
— Все мужчины, которые были рядом со мной, просто расцветали. Все мои шестеро мужей!
— Ого! Видно, я не все о тебе знал.
Лиза легко поднялась и подошла к буфету. Она достала бутылку вина:
— Я не предложила тебе выпить. Хочешь?
Шувалов покачал головой.
— Шестеро мужей! — Лиза вернулась на место. — Правда, с первыми пятью я больше года не выдерживала.
— Не везло тебе с мужчинами, — посочувствовал Шувалов.
Лиза вяло пожала округлыми плечами.
— Наверное, я просто не создана для семейной жизни. Если есть домашние хозяйки, то должны быть и дикие, верно?
Шувалов рассмеялся. Этой шутки он не слышал.
— Вот я, наверное, дикая. Никогда не хотела детей. Быть беременной, рожать, кормить грудью, пеленки, подгузники, памперсы — все это не для меня.
— Но ты все-таки родила сына.
— Алику нужен был наследник. Восточный человек… Но я скажу тебе больше — постоянная жизнь вдвоем с кем-то одним меня тоже утомляет.
— Так кто же тебя заставляет выходить замуж? — спросил Шувалов. — Живи свободно, как тебе нравится.
Лизины брови рванулись вверх.
— Э, нет! Мужчина может позволить себе быть холостым. Ему до старости в любой компании рады — потенциальный жених или любовник. Одинокая женщина вызывает в лучшем случае сочувствие. Ах, бедняжка, так и не сумела устроить свою жизнь! Кому охота, чтобы на тебя так смотрели.
Шувалов отодвинулся и оценивающе посмотрел на нее:
— Брось. Глядя на тебя, никто не подумает, что такая роскошная женщина не способна устроиться в жизни.
Лиза приняла комплимент как должное.
— Одинокая интересная женщина в любой компании вызывает ненависть замужних дам. Разве ты этого не понимаешь? Воспринимают как опасную соперницу. Не дай бог кто-то из женатых мужчин уделит ей внимание… Нет, в нашем обществе одной быть нельзя. Поэтому мы так долго прожили с Аликом.
Шувалов отодвинул недоеденный салат.
— Да, он, судя по твоим словам, был идеальным мужем. Высокое положение, дом — полная чаша, любезен, элегантен…
Глаза Лизы вдруг потухли.
— Что ты знаешь о Каримове?.. Мы прожили вместе так долго, потому что сразу договорились о правилах. Прежде всего — не надоедать друг другу. Если он на даче — я в Москве. И наоборот. Он часто уезжал в командировки. Или исчезал с друзьями-приятелями — на охоту или на рыбалку, не знаю, меня это не интересовало.
Шувалов расхохотался:
— Ты, наверное, единственная жена, которая радовалась постоянному отсутствию мужа.
Лиза сходила за чайником, спросила Шувалова:
— Черный или зеленый?
— Я бы выпил кофе.
— У меня только растворимый.
Шувалов согласно кивнул. Лиза пододвинула ему банку:
— Насыпь, сколько любишь.
Шувалов удовлетворился одной ложечкой.
— А ты не смейся над нашими отношениями, — серьезно продолжала Лиза, — худой мир — это не так плохо. Мы не надоедали друг другу. Ходили к друзьям, в театры, на приемы. Вместе ездили отдыхать. У нас вообще были очень неплохие, даже дружеские отношения. Мы обо всем договорились и практически никогда не ссорились. Не всякая супружеская пара может этим похвастаться.
— Только не рассказывай мне о своей счастливой семейной жизни. Я за последний год несколько раз видел тебя с другими мужчинами, которые явно ценили не твои медицинские познания, а то, что тебе досталось от родителей. И Каримов тебя не ревновал? — спросил Шувалов.
— Ревновал? — презрительно переспросила Лиза. — Ты ничего о нем не знаешь. Он… он… вообще…
Зашла слишком далеко. Прикусила язык. Исповедь закончились. Лиза широко улыбнулась:
— Мы уже чай-кофе пьем, а я со стола не убрала.
— Я тебе помогу, — предложил Шувалов.
Лиза остановила его.
— Я не сказала, что плохая хозяйка. Я не люблю заниматься хозяйством. Это, согласись, разные вещи.
Шувалов взял ее за руку.
— Лиза, тебе звонил Осадчий? — неожиданно спросил он.
Лиза улыбнулась своей загадочной улыбкой.
— Я все ждала, когда ты спросишь.
— И?
— Звонил.
— Спрашивал о бумагах Каримова?
Лиза кивнула.
— Что ты ответила?
Лиза уселась на диван, закинула одну ногу на другую. Высокий — до бедра — разрез открыл полные округлые ноги.
— Ответила, что понятия не имею, где он хранил свои секреты.
Шувалов спросил, не глядя на нее:
— Кстати, а где он их хранил?
Лиза ответила с вызовом:
— Я сказала Осадчему правду.
— Хотя он наверняка тебе не поверил, — проговорил как бы про себя Шувалов.
Лиза, не отрываясь, смотрела на него:
— А ты? Ты мне веришь?
Шувалов был склонен ей верить.
И подумал, что есть одно место, где Каримов мог прятать свои документы.
У него в дачном домике.
С помощью Лебедева Шувалов выручил свой автомобиль, простоявший несколько дней во дворе управления госавтоинспекции. Он лишился магнитолы, запаски и набора инструментов. Полбеды. Еще неделя, подумал Шувалов, и остался бы только кузов.
Но ехать на своей машине Шувалов не мог — ее номера знали все заинтересованные лица. А ему не нужны будут свидетели в тот момент, когда он доберется до бумаг Каримова. Если доберется, уточнил он сам для себя.
Утром они выехали вместе с Лизой.
Шувалов даже и не пытался определить, следят ли за ним. Лиза отправилась в институт обычным маршрутом, но на бульваре была пробка, и она свернула внутрь квартала, поехала извилистыми тропами.
Он хорошо знал эти места, где даже в час пик не было машин. Они миновали школу за бетонной оградой и небольшой парк. Шувалов показал Лизе, где удобнее проехать — через двор старого дома, построенного буквой П. Лиза въехала в арку, свернула по узкой дорожке направо и остановилась.
Шувалов выскочил из машины. Оглянулся. Вроде никого. Скользнул в незапертый подъезд и через секунду вышел с другой стороны. Если за ними кто-то следил, то наверняка упустил момент, когда Шувалов покинул машину.
А Лиза двинулась дальше. Темные стекла в ее автомобиле не позволяли определить, сидит ли пассажир рядом с водителем. Так что, кто бы ни следовал за ними — люди Осадчего или Лебедева, — они пребывали в уверенности, что Шувалов продолжает путь вместе с Лизой.
Он добежал до станции метро, спустился в переход и через пятнадцать минут был на «Комсомольской». Он несколько лет не бывал на Ярославском вокзале и отвык от толп, ожидавших свой поезд. Ближайшая электричка на Сергиев Посад отходила через сорок минут, которые он провел в сторонке, спрятавшись за раскрытой газетой.
В поезде он почти задремал, хотя полностью погрузиться в сон не мог. Он вспоминал, как они с Таней по пятницам ездили на дачу. Когда еще не было машины, садились на электричку. Им было весело и хорошо вдвоем.
На третьей после Пушкино остановке он сошел. Прошел вперед по платформе и сбежал вниз. В дни его юности это была одна из самых малолюдных станций на северном направлении, здесь выходили немногие. Теперь из электрички вывалилась целая толпа. Основная масса устремилась к автобусу, стоявшему у выхода с платформы, другие двинулись в сторону магазинов. И лишь немногие, как Шувалов, пошли вперед по песчаной дороге вдоль железнодорожных путей.
Шувалов привык к тому, что он почти всех знает в поселке. Теперь его обгоняли люди, которых он никогда не видел. Он пытался вспомнить, когда же в последний раз был здесь. Наверное, сразу после трагической смерти Тани, когда понадобились какие-то оставленные на даче документы.
С Аликом Каримовым, пожелавшим воспользоваться его дачным домом, он даже в первый раз не поехал, хотя тот просил все показать. Не смог. Отдал ключи, объяснил, как добраться, и тот сам доехал.
Сам поселок почти не изменился. Кое-где поднялись новые дома, но в основном обходились ремонтом. Когда он увидел зеленый забор, сердце забилось.
Ворота были новые — Каримов постарался. Висел замок. Но это Шувалова никогда не смущало. Убедившись, что его никто не видит, легко перемахнул через невысокий забор и пошел по дорожке, выложенной битым кирпичом.
Дом стоял в глубине участка, под вековыми соснами. Шувалов обошел его — в прежние времена каждую зиму дом вскрывали. Красть было нечего, но иногда там просто устраивались бомжи. Нынешняя зима прошла спокойно. Может быть, потому что приезжал Каримов?
На обеих дверях — парадной и черной — опять же красовались замки. Но Шувалов знал, что одна ставня не запирается, а окошко там без шпингалета… Он залез в дом через окно. Такое уже случалось. Как-то они с Таней приехали поздно вечером, а ключи в городе забыли. Шувалов тогда в первый раз забрался на дачу этим путем.
Он ввернул пробки, лежавшие на полочке, и включил в доме свет. Холодно было смертельно, поэтому соображать следовало быстро. Дом Шувалов знал как свои пять пальцев. Если Каримов хранил свои бумаги здесь, то Шувалов должен их найти.
Он начал с осмотра ящиков стола в большой комнате, где они с Таней обедали. Пошарил в маленькой, где, судя по новой мебели, сибарит и гедонист Каримов валялся на диване. Шувалов дивана не завел. Только большую кровать, на которой они спали с женой. В шкафу с журналами и книгами тоже ничего интересного не обнаружилось.
Шувалов откинул люк, который вел в небольшой погреб. До появления первого холодильника там хранили продукты. Погреб был пуст. В чуланчике, где годами скапливалась всякая полезная мелочь, Шувалов провел не меньше часа, тщательно все перебирая.
Результат нулевой.
Он безумно продрог, а согреться было нечем. Чтобы включить отопление, надо было запустить всю систему. Чтобы попить чаю — идти к колодцу за водой, электрический насос на зиму снимают, так что и воды не наберешь.
Шувалов ходил из комнаты в комнату, пытаясь представить себе, куда же Каримов мог засунуть то, что не предназначалось для чужих глаз. И сообразил.
Он под настроение поведал Каримову, как в детстве, когда дом ремонтировали, обнаружил, что над чуланом есть небольшое пространство. Шувалов сдвинул доски, подтянулся, залез туда, и его два часа не могли найти.
Родители бегали по всему дому, а он сидел на чердаке, счастливый. Когда слез, получил трепку. Доски тогда старательно приколотили. Но не намертво. Если их поддеть в нужном месте…
Шувалов поставил лесенку и, вооружившись топориком, полез вверх. Доски не поддавались. Шувалов решил, что ошибся и чердачок — в другом углу, а потом сообразил: Каримов забил доски покрепче. Шувалов включил фонарик и увидел ряд чистых шляпок от гвоздей. Остальные ржавые, а эти новенькие.
Оторвал две доски и заглянул внутрь: там лежал небольшой чемоданчик, какие в их доме раньше не водились. Конечно, это имущество Каримова. Он взял чемоданчик, приколотил доски на прежнее место. Ему не терпелось приступить к чтению немедленно. В доме он рисковал воспалением легких и вылез из окна.
Впоследствии он никому не расскажет, что документы, за которыми охотились разные спецслужбы, он читал в пустом станционном буфете.
Предусмотрительный был Алик Каримов. Все сделал как надо. Припрятал документы высшей категории секретности. Думал, тем самым обезопасил себя. Гарантировал безбедную старость.
И чем ему это помогло?
История оказалась долгой. Запутанной. В каком-то смысле фантастической.
Но самое поразительное состояло в том, что на чердаке собственной дачи Шувалов действительно нашел ответ на вопрос, который больше всего волновал президента: кто предатель?