Нож великого летчика

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ МЫ ПРОТИВ ВЕРТУХАЯ

До отделения милиции мы добрались минут за двадцать. Дорогой я сумел наконец рассказать друзьям, что произошло в туалете пивбара. Переговаривались мы вполголоса, чтобы Седой и милиционеры нас не слышали, но оттого обсуждали все произошедшее не менее горячо.

— Не фига себе! — присвистнул Юрка. — Слушай, неужели Седой мог убить его этим ударом?

— Не знаю, — растеряно сказал я. — Когда мы уходили Пучеглазый был жив…

— Такое бывает, я читал, — сообщил Димка. — Человеку нанесут удар, от которого у него в мозгу все переворачивается, ну, вроде как, кровоизлияние происходит. И он где-то с минут пятнадцать, с полчаса чувствует себя нормально, а потом раз — и мертв! Сколько боксеров так помирало после боя! Вроде, и в раздевалку уже уйдут, и все ничего, а начнут переодеваться или интервью давать — и падают замертво. И у Джека Лондона это описано.

— Но ведь никто не говорил, что Пучеглазый мертв… — заспорил я.

— Они назвали Седого «убийцей», — напомнил Юрка. — И если б Пучеглазый концы не отдал, то кому бы Седой был сейчас интересен? Я так понимаю, у Седого невезуха такая вышла: от его удара по челюсти в мозгу Пучеглазого что-то перевернулось, или, может, сосудик какой лопнул, и он умел, не выходя из туалета и даже с пола не вставая. Очередной мужик отлить сунулся — глядь, покойничек лежит, да ещё с разбитой челюстью. Ну, тут же вспомнили, с кем он в туалет выходил, и кинулись Седого искать.

— Верно, — угрюмо кивнул Димка. — Других вариантов быть не может. Теперь Седому убийство впаяют.

Мы совсем приуныли. Этого ещё не хватало! История становилась все путаней и поганей. Весь мир, казалось, катится куда-то в тартарары.

— Но ведь я могу засвидетельствовать, что он всего лишь ударил Пучеглазого, и что Пучеглазый сам напал на него с ножом! — сказал я.

— Так милиция и будет тебя слушать! — хмыкнул Димка.

С тем мы и подошли к отделению милиции.

— А вам что здесь надо? Кыш отсюда! — цыкнул на нас один из милиционеров.

— Мы видели, как все было, и можем быть свидетелями, — набравшись смелости, сказал я.

Седой оглянулся и бросил нам:

— Ребята, бегите отсюда! Что вам, неприятностей мало? — и обратился к милиционеру. — Гоните их в шею, пусть не маячат!

Но милиционер нахмурился, будто в раздумье.

— Свидетели, говорите? Ладно, сядьте здесь, у входа. Скажу начальнику, и пусть он решает, выслушать вас или домой погнать.

Мы присели у входа, в небольшой приемной, из которой нам видна была стойка дежурного и стены которой был украшены плакатами на правоохранительные темы. Мы разглядывали эти плакаты и молчали, боязно было даже слово проронить, в этом учреждении, в которое мы попали.

А Седого повели куда-то на второй этаж.

Наверно, времени прошло совсем немного — хотя нам-то показалось, что прошли целые века — когда к нам спустился один из милиционеров, конвоировавших Седого, и сказал:

— Пошли, пацаны! Начальник вас требует… — а когда мы поднимались по лестнице, добавил. — А обращаться к нему надо «товарищ майор».

С этим мы и вошли в кабинет — и тихо обомлели. Товарищ майор сидел за своим столом, в одном углу, положив руки на колени, сидел Седой, под надзором второго милиционера, а в другом углу… сидел Пучеглазый, целый и невредимый — если не считать, конечно, здоровенного кровоподтека, украшавшего его подбородок!

— Вот они, — доложил милиционер.

— Сам вижу, — буркнул майор, разглядывая нас как-то странно. Ладненько, посмотрим, что они могут рассказать.

— Да что они могут рассказать! — взвился Пучеглазый. Нас удивило, что он разговаривает довольно-таки хозяйским тоном. — Позвоните по тому телефону, который я вам дал, и дело с концом!.. Вам же спокойней будет, небрежно добавил он после небольшой паузы.

— Ну, работа у нас беспокойная, — сказал майор, — «наша служба и опасна и трудна», так чего уж искать спокойствие там, где его нет? Кто из вас, парни, был непосредственным свидетелем происшествия?

— Я, — я сделал шаг вперед.

— Хорошо, — кивнул майор. — Говори.

— Значит, так… — я сглотнул. — Мы хотели вернуть украденный нож…

— Вот этот? — майор указал на нож, лежавший перед ним.

— Да. Там… Ну, там долго рассказывать… В общем, мы узнали, что вор сбыл нож перекупщику… вот ему… — я указал на Пучеглазого. Тот почему-то вдруг ухмыльнулся, нагло и жирно.

— И позвали на помощь старшего товарища? — спросил майор.

— Нет… все было не совсем так…

— Да ты успокойся. С тем, что было раньше, мы ещё разберемся. Расскажи лучше, что ты увидел в туалете. Ну, что за инцидент там произошел.

— Я подглядывал, как идут дела, — стал я докладывать, стараясь говорить поспокойней, — и увидел, что Седой… ну, то есть, Андрей, Андрей Волгин… вроде, обо всем договорился вот с этим, — я указал на Пучеглазого, — и вот этот зовет его в туалет, чтобы там нож вернуть без свидетелей. Мне стало интересно, как все это будет происходить… ну, возвращение ножа… и я тихо прокрался в туалет вслед за ними. Вот он сначала спокойно отдал Седому… Андрею… нож, а потом, когда Андрей отвернулся к свету, рассматривая, то ему отдали или не то, выхватил другой нож и хотел пырнуть Андрея. Я заорал, Андрей обернулся и успел уклониться, и рукояткой ножа двинул вот этому в челюсть, а потом мы ушли и стали рану Андрея перебинтовывать. Вот и все.

— Гм… — сказал майор после паузы. — Вот как? Мы тут слышали другой вариант.

— Да чего вы их слушаете? — подал голос Пучеглазый. — Они чего угодно нагородят, лишь бы дружка выгородить! Вы позвоните, куда я вам сказал?

— Я должен выслушать всех, — возразил ему майор. — Кстати, повернулся он ко мне, — того, кого ты называешь «вот этот», зовут Червоточенко Геннадий Владимирович. И Геннадий Владимирович излагает совсем другую версию. Он говорит, что показывал нож Волгину, и тот вдруг ударил его этим ножом. Геннадий Владимирович успел перехватить и вывернуть руку Волгина, поэтому острие ножа поранило самого Волгина, но Геннадий Владимирович все-таки получил удар рукояткой в челюсть.

— Да, так оно все и было, — безмятежно кивнул Пучеглазый.

— Но ведь это неправда! — вырвалось у меня.

— И потом, если бы его ударили этим ножом, то на ноже остались бы следы крови! — не выдержал Димка.

Майор расхохотался.

— Ребята, вас застукали у реки, где вы отмывались! Вы бы любую кровь успели смыть, разве нет?

— Но ведь ещё есть всякие экспертизы, — сказал Юрка. — Ну, когда эксперт говорит, что удар был нанесен ножом такой-то ширины, а этот нож другой ширины, поэтому это не тот нож, которым ударили…

Майор прищурился на него.

— Начитанный очень, да? Или фильмов насмотревшийся?

Но при слове «экспертиза» Пучеглазый вдруг беспокойно заерзал впервые за все время — а Седой вдруг сказал:

— Можно? Если вы хоть сколько то верите, что я не преступник, то позвольте лишь несколько слов сказать.

— Ну? — майор напрягся.

— А вы позвоните, позвоните — по телефону, который этот, — быстрый кивок Седого в сторону Пучеглазого, — диктует. И скажите, что он попался на валютных операциях и на связях с иностранцами.

Майор, только-только присевший за свой стол после всех хождений вокруг нас, опять привстал с места.

— Ты?.. Что?..

— А вы на него поглядите, — кивнул Седой.

Пучеглазый, и правда, как-то резко сник. Вроде, пытался он что-то промолвить, но язык присох у него в горле.

Но здесь мне вам надо объяснить, что такое в советское время означали «валютные операции». В то время любое общение с иностранной валютой каралось самым строжайшим образом, вплоть до расстрела. Если у человека находили любую иностранную банкноту на руках — это уже тянуло на пять лет как минимум. Вам странно это слышать — вам, которым я привез из Лондона по фунту в монетке, как сувенир? И который — я, ваш папа, чувствующий себя прежним двенадцатилетним мальчиком, и мне странно представить, что мне когда-то будет сорок пять и у меня самого будут сыновья — испытал ужас, не сравнимый ни с чем, едва услышав про «связи с иностранцами». Да, и еще, надо объяснить, в то время валютчиков, работавших напрямую с долларами, или, там, с фунтами, или с марками, практически не существовало. Вместо долларов, ходили чеки внешбанка — так называемые чеки серии «Д», на которые советские граждане, поработавшие за границей, обязаны были обменивать все свои деньги. Эти же чеки принимались и в «валютных» магазинах — в «Березках», которые сейчас повывелись. А иметь «живые» доллары на руках это была уголовная статья. Преступление, которое никому не прощалось, даже самым заслуженным работникам. Вам это странно слышать — ведь и со мной многие посетители заповедника рассчитываются твердой валютой, и даже мы обмениваем лишние деньги на доллары, в обменном пункте нашего маленького городка, чтобы эти деньги инфляция не съела. Но такова была тогдашняя жизнь, и впрямь отгороженная от всего остального мира «железным занавесом» и колючими границами. И то, в чем Седой обвинил Пучеглазого, тянуло почти на расстрельную статью.

— И ты можешь это доказать? — резко спросил майор.

— А вы на него поглядите, — сказал Седой. — Какие там ещё доказательства? Если за него возьмутся, то признание из него вытрясут. Расколется в два счета. Так что звоните, звоните.

Майор встал и заходил по своему кабинету.

— Но ты понимаешь, что и тебя укатают вместе с ним? — спросил он, остановившись перед Седым. — Лезвие ножа, который у тебя изъяли, превышает допустимые размеры. Холодное оружие! А тебе больше четырнадцати лет, так что отвечать будешь по полной программе.

— Я ж говорю, этот нож — музейный экспонат, — ответил Седой.

— А где справка об этом? — осведомился майор.

И повернулся к нам.

— Пацаны, вы сможете быстро сгонять за справкой? Куда вам ехать?

— На улицу Госпитальный Вал, — ответил я, не очень представляя, какую справку может представить Мадлена Людвиговна. Но я видел — ощущал, скорее что майор играет на стороне Седого, а значит, он как-то подскажет нам, что сделать, чтобы нужная справка взяла и появилась.

— Ближний свет! — усмехнулся майор. И задумался. — Вот что! — велел он милиционеру, охранявшему Седого. — Запри этих двух субчиков по разным камерам, а я сам пацанов отвезу, на служебной машине, чтобы быстрее было.

— Меня? В камеру? — подал голос Пучеглазый. Седой промолчал.

— На два часа, — усмехнулся майор. — А потом в другую камеру переедешь, если обвинения подтвердятся. Либо один, либо вместе с этим, — он кивнул на Седого, — если справки не окажется. Поехали, пацаны!

— Куда поехали? — взвился Пучеглазый. — Вы заодно с ними, я вижу! Но вам это даром не пройдет! Погон лишишься, как минимум!

Кажется, Пучеглазый начинал обретать прежнюю наглость.

Майор резко повернулся к нему.

— А ты мне не «тыкай»! — рявкнул он. — Ты это или где!.. Обвинения против тебя выдвинуты очень серьезные, вот и будем разбираться! А если ты невиновного посадить хотел — тебе никто не поможет! Я лично тебя на Колыму отфутболю, так тебя и растак!

Пучеглазый замолк, поняв, что перегнул палку.

Мы вышли во двор отделения милиции — не через основную дверь, а через заднюю, служебную, незаметную такую — и майор посадил нас в «москвич» с синими милицейскими полосками, причем сам сел за руль.

— Давно пора машину менять, — проворчал он, включая зажигание. — Хоть бы «жигуль» выделили, так ведь нет! А ведь мы в Москве не из последних вон за какую важную территорию отвечаем!

Надо сказать, машина включилась сразу же, мотор работал ровно и спокойно. Но майор не спешил трогаться с места. Достав карту Москвы и какие-то справочники, он стал внимательно их изучать.

— Госпитальный Вал, говорите? — пробормотал он. — Какое там у нас отделение милиции? Ага, вот это. И находится… Ага, все ясно.

Удовлетворенный, он тронул машину с места, и, когда мы выехали со двора на прямой участок улицы, заговорил, не оглядываясь — наблюдая нас через зеркальце заднего вида.

— А теперь, пацаны, нарисуйте картинку, что это за нож и почему он такой ценный.

— Это нож Сент-Экзюпери! — сразу сообщил Димка. — И этим ножом он починил самолет, когда попал в аварию, которая описана в «Маленьком принце»!

Майор присвистнул.

— Крепкая история, — сказал он. — И как же этот нож залетел в Москву?

— Кода Сент-Экзюпери был корреспондентом в нашей стране, — взялся объяснять я. — И подарил этот нож одной француженке, которая, вообще-то, советская гражданка чуть не с семнадцатого года, потому что решила остаться здесь.

Хоть объяснение и получилось несколько путаным, но майор все понял.

— Ладно, едем к этой француженке, — сказал он. — Только по пути в местное отделение милиции завернем, выясним, шпана вы или нет.

И мы покатили по улицам Москвы. Майор молчал, а мы не решались при нем разговаривать, хотя нас и мучили загадки, на которые мы не находили ответа и которые очень хорошо было бы обсудить. Например, кто такой Пучеглазый, если он так по-хозяйски держался в милиции и плел самое наглое вранье, считая, что все должны ему верить на слово? И почему майор явно недолюбливал Пучеглазого, при том. что не хотел напрямую высказывать свою неприязнь? И что это за справка, за которой мы едем? То, что майор повез нас, чтобы переговорить с кем надо, и чтобы со справкой не было никаких проблем, понимали даже мы.

Мы свернули на Садовое, потом на Ульяновскую, и через Золоторожский Вал покатили к Госпитальному. Но до дома Мадлены Людвиговны мы не доехали. Майор свернул куда-то вбок, и мы оказались у местного отделения милиции.

— Подождите меня здесь, пацаны, — сказал он. — И не шалите в машине.

Едва майор исчез в дверях отделения милиции, как мы заговорили наперебой.

— Этот Пучеглазый… он ведь не просто так! — выпалил Юрка.

— Он стукач! — заявил Димка. — Он стучит в КГБ обо всем, что происходит на толкучке, и за это ему позволяют вертеть свои дела!

Как видите, мы умели разбираться в той жизни и «считывать ситуацию», несмотря на наш малый возраст.

— Главное, что майор за нас — стукачей никто не любит!.. — сказал я.

— Слушай, ну, ты меня убил! — сказал Юрка. — Ты молодчина! Как ты стоял за Седого, когда, это, свои показания давал — я бы на твоем месте умер со страху!

— Да, Ленька молодец! — подхватил Димка. — Даже у Пучеглазого челюсть отвалилась!

— Ну, и что теперь будет? — спросил Юрка.

— Умоют Пучеглазого! — сказал Димка. — Если он действительно зарвался и хотел нож за валюту иностранцу продать — его КГБ в две секунды вздернет, само, у милиции забрав!

— Но это ещё надо доказать… — пробормотал Юрка.

— Чего доказывать? — влез я. — Раз Седой сказал, что это так — значит, это правда! Седой все четко видит, и зря болтать не станет!

— Ага! — добавил Димка. — Вон как Пучеглазый сразу заткнулся! А ведь как пыхтел, какую волну гнал! А тут чуть в штаны не наложил! Все точно, зарвался мужик! Что называется, жадность фраера сгубила!

Тут из отделения милиции появились наш майор и другой милиционер местный, как мы поняли. Они оба пытались сохранять серьезность, но при этом у них периодически прорывался смех.

— Здорово, пацаны! — сказал местный милиционер, садясь в машину. Значит, это из-за вас такой шухер поднялся? Что ж, показывайте, куда ехать.

— Вон туда, — показали мы. — Дом почти на середине улицы.

Майор тронул машину с места, а местный милиционер потер руки.

— «Вологда», говоришь? Натуральная?

— Натуральней не бывает, — усмехнулся майор. — Подполковник, в отставке. Сейчас, понимаешь, по другому профилю старается.

— Вроде, полезные люди — вертухаи, — заметил местный милиционер. — А все равно всегда приятно умыть, особенно тех, кто на своих стучит и своих подставляет.

Мы слушали, затаив дыхание. Нам ведь было известно, что «вологдой» называют на жаргоне лагерную охрану. А если Пучеглазый был подполковником значит, он мог целой тюрьмой или частью лагерной зоны заведовать! А теперь, значит, он доносит обо всем, что происходит на «черном рынке», и за это ему позволяют вертеть свои делишки. Судя по словам местного милиционера, Пучеглазый стучит не только на спекулянтов, но и на милицию, если она где-то чего-то недоглядела или где-то не доработала. Во всем мы разобраться не могли — за короткими репликами, которыми обменивались милиционеры, для нас вставал целый мир очень особых и очень сложных, очень взрослых отношений, своя система ценностей, которую мы, в силу недостатка жизненного опыта, не могли постигнуть до конца. Но нам было ясно, что Пучеглазый каким-то образом «достал» милицию, и что милиция стала теперь нашим союзником, чтобы отыграться на Пучеглазом за все.

Вот так мы подъехали к дому Мадлены Людвиговны и зарулили во двор, к самому подъезду.