Нож великого летчика

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ ЕЩЕ ОДНА ТАЙНА НОЖА

— Смотрите, — Димка вынул нож из футляра и уравновесил его в руке. Помните, я обратил внимание, что у этого ножа центр тяжести чуть сдвинут, а он все равно летит и втыкается? Как такое может быть? Я думал, думал — и понял: центр тяжести может быть смещен только из-за того, что ручка изнутри пустая, поэтому и равновесие нужно другое! Но ведь если ручка изнутри пустая — значит, в ручке должен быть тайник, в котором что-то имеется! Так? Вот я и хочу проверить эту догадку.

Мы, обалдевшие, молча смотрели, как Димка, взявшись за компас, укрепленный на конце рукоятки, осторожно пытается повернуть этот компас туда и сюда. После нескольких попыток компас подался!..

— Ну? — выдохнули мы. — Что там?

Сперва мы были даже разочарованы: внутри оказался совсем маленький полотняный мешочек и прядь золотистых волос. Но через мгновение мы поняли всю потрясающую важность наших находок!

— Ребята! — возопил Юрка. — Ведь в этом мешочке — песок! Песок Сахары! А эта прядь волос — прядь волос Маленького Принца! Выходит, Сент-Экзюпери действительно встречался с Маленьким Принцем — и сохранил в тайнике доказательства этого!

Я был сначала потрясен не меньше других, но потом кое-что припомнил и постарался охладить общий пыл.

— Послушайте! — проговорил я. — Но ведь у Мадлены Людвиговны волосы тоже были золотистыми, вспомните её старые фотографии…

— Да брось ты! — отмахнулся Димка.

Но Седой призадумался.

— В чем-то Ленька, может, и прав… — заметил он. — Хотя… Хотя, я согласен, этот песок может быть только песком Сахары, и связан с каким-то очень значительным событием, с местом, где Сент-Экзюпери чудом спас свою жизнь, или с чем-то подобным. Иначе не имело бы никакого смысла хранить эту горсточку песка. Что касается золотых волос… Да, все мы знаем, что «Маленький принц» — это сказка, но… Но объясните мне… Допустим, Сент-Экзюпери был влюблен в Мадлену Людвиговну, или, вообще, их связывало что-то родное и близкое. Но ведь в таком случае прядь волос дорогого человека забирают с собой, а не оставляют ему самому, да ещё в тайнике! Допустим, это волосы не Маленького Принца. Но, в любом случае, это должны быть, по всей логике, не волосы Мадлены Людвиговны, а какой-то другой женщины.

— Да чего мучаться! — предложил Юрка. — Давайте аккуратненько этак порасспрашиваем Мадлену Людвиговну! Если она знает о тайнике — она объяснит нам, что это такое, и что все это значит!

Седой бережно приподнял прядь на ладони. Как раз выглянуло солнце, и в солнечном луче прядь заиграла совсем ослепительным золотом.

— Давайте уберем все на место, — сказал он. — Не наша тайна, не нам в неё и соваться. Хотя, да, очень хочется верить, что Маленький Принц действительно существовал.

С этим, мы убрали все содержимое тайника на место, закрыли рукоятку компасом, как и было, и пошли к Мадлене Людвиговне и Шарлоте Евгеньевне.

Они нас уже ждали, вне себя от волнения. При этом, умудрились накрыть стол к чаю и выпечь сладкий пирог с яблоками и печенье-«хворост» — все из «быстрого теста», как они объяснили.

— Здравствуйте, — сказал Седой, тщательно вытирая ноги о коврик. — Вы меня не знаете… Меня зовут Андрей. Вот ваш нож.

— Ах, милые мальчики! — запричитали подруги. — Представляем, что вы пережили! Такая ужасная история! И спасибо вам! Проходите, проходите…

Потом мы сидели и пили чай, рассказывая старушкам ровно столько, сколько сочли уместным рассказать. То есть, рассказывать мы предоставили Седому, потому что точно знали: он не ляпнет лишнего и подаст всю историю в нужном свете, избегая любых деталей, которые могут слишком напугать или шокировать хозяек квартиры.

Они все равно ужасно переживали и никак не могли успокоиться. Естественно, они скоро обратили внимание на порванный рукав пиджака Седого.

— Откуда у вас ЭТО? — спросила Мадлена Людвиговна. — Вы дрались?

— Да нет, не очень, — смущенно ответил Седой.

— В любом случае, рукав надо зашить, — заявила Шарлота Евгеньевна. Снимайте пиджак, я залатаю так, что не будет заметно. В любом случае, пиджак вам понадобится новый, но хоть до дому можно будет дойти.

Седой колебался. Он понимал, что, сними он пиджак, и старушки увидят окровавленную повязку — которую ему совсем не хотелось им демонстрировать.

— Да с пиджаком, это пока ладно… — сказал он. — Вот я… Мне интересно… И я хотел спросить… То есть, если мои вопросы покажутся вам слишком наглыми, вы не отвечайте на них. Но… Но мне, действительно, безумно интересно, как вы познакомились с Сент-Экзюпери, и почему он подарил вам этот нож, и почему вы храните его фотографию?

Да, это были вопросы, которые на некоторое время заставили хозяек отвлечься от проблемы пиджака. Они переглянулись, потом покачали головами, потом рассмеялись.

— Вы хотите знать, были ли мы влюблены друг в друга? — спросила Мадлена Людвиговна. — И да, и нет. То есть, в нынешних понятиях это совсем не было любовью, потому что в этом не было ничего от романа. Мы были… да, мы, наверно, были людьми других правил и другого чувства собственного достоинства, хотя сейчас сложно сказать. Я была ему благодарна за то, что он привез мне кусочек света, кусочек Франции, в которую я так мечтала вернуться и которую мне так и не довелось больше увидеть. А он говорил, что это я подарила ему кусочек света — что я для него живой пример, как можно сохранять и внешнее и внутреннее изящество в немыслимых условиях, в немыслимой стране, нося в своем сердце боль и тоску по далекой родине. Мне до сих пор приятно вспоминать эти слова, хотя я тогда так к этому не относилась. Я просто жила, хотя многое в этой изменившейся стране казалось мне совершенно непонятным, я просто не постигала и не воспринимала окружающую действительность. Возможно, именно это и помогло мне уцелеть… уцелеть такой, какой я хотела быть, несмотря на все трудности, все очереди за хлебом и возникавших время от времени страшных людей, которые кричали мне, что такие, как я — тунеядцы, которых надо сажать и расстреливать. Просто удивительно, сколько было этих людей, которые хотели сажать и расстреливать. Иногда им просто была нужна моя комната, как я понимала. Но почему-то эти люди, в итоге, всегда исчезали, не причиняя мне вреда. А у Сент-Экзюпери была встреча с французскими гувернантками, которые по разным причинам не смогли выбраться из России и остались здесь жить. Он сам организовал эту встречу, его очень интересовали подобные людские судьбы. Потом он написал об этом очерк в газете, которая у меня хранится, очень хороший очерк, настоящий рассказ. Но обо мне там нет ни слова. Он объяснял мне это тем, что пишет о гувернантках более старшего поколения, которым это не повредит, а мне это может повредить — в смысле, упоминание обо мне в западной прессе. Но мы потом несколько раз гуляли с ним отдельно, вдвоем, и говорили, говорили, говорили… Точнее, я, наверно, просто щебетала, ведь я ещё была молода. А он мне говорил такие чудесные вещи. Он говорил мне, что я похожа на розу, которая считает, будто может защититься от всего мира, раз у неё есть четыре шипа, и что благодаря таким розам, выживающим несмотря на морозы и одиночество, и держится наш свет…

— Так роза из «Маленького принца» — это вы?! — не выдержал Юрка.

Мадлена Людвиговна опять рассмеялась — немножко грустно, надо сказать.

— Да, я немножко узнала себя, когда прочла «Маленького принца». Он прислал мне первое издание книги, вышедшее в сорок третьем или сорок четвертом году. Тогда можно было не бояться, что подведешь того, кому посылаешь книгу, ведь французы считались нашими союзниками в борьбе с нацизмом. И все равно, книга нашла меня просто чудом, ведь я была в эвакуации. Ну вот, я её прочла… Да, наверно, роза — это сколько-то я. Ну, может, и не только я. Скажем, почему у его розы «четыре жалких шипа»? Насколько себя помню и понимаю, мои шипы были совсем не жалкими! И, все равно, это было безумно приятно, и тронуло меня до слез. Так что, если можете узнать во мне прежнюю розу — то вот она перед вами!

— И это было вашей тайной! — воскликнул я.

— Да, — кивнула она, — можно, наверно, считать это моей тайной.

— А ведь миллионы читателей во всем мире дорого бы отдали, чтобы узнать, кто был розой! — вставил Димка.

— Нет, пусть уж лучше они никогда не узнают, — возразила Мадлена Людвиговна. — Мне совсем не надо лишней суеты. Пусть это останется тайной. Такие тайны — самые чудесные на свете. И, главное, они безобидные.

— Скажите, а вы никогда не думали, что нож может быть не просто ножом? — спросил Седой.

— Что вы имеете в виду? — удивилась Мадлена Людвиговна. А Шарлота Евгеньевна — больше молчавшая, как всегда — поглядела на него с вопросом. Мы уже поняли, что «речью» Шарлоты Евгеньевны являются её хлопоты по столу и вообще по хозяйству, чтобы все в доме шло как по маслу.

— Ну… что в нем может быть какой-то иной смысл — тайника, например. Или послания, — Седой старался как можно аккуратней подойти к теме.

— Ах вы, мальчишки! Всегда такие фантазеры! — Мадлена Людвиговна немножко развеселилась.

Мы переглянулись. Похоже, ни Мадлена Людвиговна, ни Шарлота Евгеньевна ничего не знали о тайнике. Либо очень искусно скрывали то, что им было известно. Что ж, их право… В смысле, если они знали. Но ведь если они не знают — то такие вещи просто не должны пропасть! Как же быть?

Ответ мы получили очень неожиданный.

— Если вы считаете, что в ноже есть тайник, то поищите его, — сказала Мадлена Людвиговна. — Только не сейчас, после моей смерти. Ведь если нож надо передать в музей, то все, что может оказаться вместе с ножом, передавать туда вовсе не обязательно!

И снова мы увидели содержимое тайника лишь через несколько лет…