Ноль

Глава 20

Выглядел ван Чех устало и бледно, даже как-то болезненно. Но вместе с тем явно было видно, что он доволен, а пуще всего этого рад видеть нас с Виктором.

— То, что сегодня свершилось надо отпраздновать, но, я боюсь, что мне теперь нельзя пить какое-то время. Хотя чертовски хочется напиться.

— Так, что же все-таки произошло? — спросила я.

— Не тараторь, Бри, сядь, — поморщился ван Чех, кося хитрым глазом, — Дай отдохнуть. У меня перед глазами все еще стоят Аглая и Серцет, теперь им, правда, не помочь, но болезнь из взаимна, а что модет быть прекраснее взаимности?

Ван Чех замолчал и мечтательно улыбнулся. Я легла на плечо Виктора и быстро пригрелась. Он перебирал мои волосы, я почти уснула.

— Спишь? — доктор смотрел на меня через стол хитро.

— Уже нет. Ваши дурацкие вопросы мне мешают, — через чур резко отозвалась я.

— А у меня есть сказочка для непослушных девочек, — лукаво улыбнулся доктор, — Но не хочешь слушать, тогда проводи старого больного доктора до его больничной палаты.

— Но вы не сможете залезть в окно…

— А зачем мне окно? Я про бывшую палату Пенелопы, я уж там заночую.

— А вы не…

— Не собираюсь там оставаться на века, если ты об этом, — оборвал доктор и стал подниматься.

Тут я заметила, что бинтов на нем нет, но двигается он все равно с трудом.

— Нет, так дело не пойдет. Рассказывайте свою сказочку, — сказала я.

— Вот, как жаль, что я не Пенелопа и у меня нет железной силы воли не предлагать что-то второй раз, — шутливо сокрушался доктор.

— Это может быть и хорошо, что вы не Пенелопа, но может быть начнем?

— Что ты знаешь о древних египтянах, Бри?

Я обомлела, никак не ожидала такого вопроса.

— Не так уж и много. Ну, они хоронили своих мертвецов в пирамидах, заматываали в тряпки, солили в растворах… Еще е них были боги с головами зверей… Как-то так.

— Два тебе по истории теологии, — усмехнулся доктор, — Но это не суть. Сколько было душ у каждого уважавшего себя египтянина.

Вопрос поставил меня в тупик. Если душ, значит, она уже не одна, осталось назвать верное число:

— Пять.

— Молодец, пальцем в небо! — восхитился доктор, — Не буду заставлять перечислять, все равно сам уже не помню. Но была такая душа, как Ка или двойник. Считалось, что он живет в параллельном мире, и если там его убьют, то здесь человек сойдет с ума и умрет и уже никогда не возродится. Это не совсем верно. Вот, что смогла доказать Пенелопа.

Все по порядку. То, что мы обнаружили, место, где мы были, вовсе не пограничье. Это Заграничье, если хочешь коллективное бессознательное планеты. Законы его работы похожи на пограничные, но и отличаются. Это и есть тот самый параллельный нам мир, где живут наши двойники.

Но дело даже и не в этом. А в том, что великие люди с виду могут быть и невелики, и к тому же еще заурядны. Серцет из таких. Он смог не просто переиначить тамошнюю ткань, он нашел способ убить меня тихо и быстро, а главное так, чтобы его не заподозрили.

Он прочитал Пенелопины записи и решил, что умнее всех на свете. Правда, так оно и вышло в результате. Он не расчитал (да и никто не знал до сегодняшнего дня, что сила искусства способна на такое) и минуя пограничье попал в это самое бессознательное, в параллель. Эту параллель изменяет все.

Вот ты, Брижит, ругаешь старого доктора и это безвозвратно меняет параллель, я шучу или пью коньяк и это ее меняет. Но сильнее ее меняют такие люди, как Серцет или Виктор, выражающиеся словами, образами, музыкой они продуцируют реальность там, а тамошнее состояние реальности меняет здешнюю. Все путано, так успела мне объяснить параллельная Пенелопа, ее Ка, если выражаться по древнеегипетски.

Твое шестое, двенадцатое, двадцать четвертое или какое оно там у тебя чувство, оказалось совершенно правым. Серцет везде просчитался, однако, чуть не достиг цели. Кукбара была неотъемлемой частью Пенелопы, поэтому Пенелопа умерла, хоть и сражалась за жизнь. Смерть Ка — мгновенная смерть здесь, я бы даже побороться бы не смог. Серцет воспроизвел меня, так ему показалось. На самом деле он воздействовал на моего Ка и тот обратился в того неудачника (и сам я на некоторый период потерял и удачу и радость жизни).

Ты совершенно случайно попала туда. Сновидцам в этом смысле проще, они могут попасть туда, куда мне или Виктору и не снилось. Иные миры тебе не предел. Я бы на твоем месте занялся бы проблемой сновидчества. Но не уходи в сомнологи, я тебе этого не прощу никогда, — доктор погрозил мне пальцем и устало продолжил:

— Все, что мы сделали и что нам удалось, удалось только по причине того, что параллель и пограничье работают по схожим законам. Ты впустила нас именно туда, куда надо. Вообще только сновидец может попасть в тело своего Ка и при этом не доставить ему хлопот, а еще и управлять им. Хлопот не было, потому что при переходе тебе частично отбило память, совсем так, чтобы можно было делать все, что ты делала. Это опять же сновидческие штучки.

Виктора сразу перекинуло куда надо, а меня задержал Ка Пенелопы, с которым я разговаривал, когда меня по голове шарахнули. Сама пенелопа находится в лучших мирах, а вот ее Ка по мне очень скучает. Оказывается они были нечто большее чем просто друзья с моим Ка, но это детали. Она объяснила мне, по каким законам все работает, подтвердила твои опасения, потому что сама пыталась проникнуть в измененную часть параллели. Она научила что делать, когда встретимся с нашими Ка. А проникнуть нам не составило труда, проход был открыт тобой. Мы частично принадлежали и созданной Серцетом реальности тоже — проблем со входом не было.

По скольку мы с Виктором не сновидцы и не можем творить, что хотим и не хотим мы попали туда, где должны были быть. Пенелопа научила нас, как это сделать. Совсем не удивительно, что ты не смогла очнуться тогда, когда совершалось убийство. Гнев и желание Серцета были настолько сильны, что просто блокировали нас. Я вырубился, прямо при включенном свете, что невозможно было бы при других обстоятельствах.

— Я снова чуть не свихнулся, — подал голос Виктор.

Я обратила на него тревожный взгляд.

— Не свихнулся же, — потрепал он меня по голове.

— Он чуть не потерялся, но вовремя смог найти верный путь, — хохотнул доктор собственной остроте, — Так вот. Я едва не проспал собственное убийство. Если бы меня не разбудили боли в самых неожиданных местах. Я слышал разговоры и ждал пока все утихнет. После чего выяснил еще одну прекрасную особенность параллели, чем больше ты извне, тем больше у тебя возможностей. Встать я не мог, но смог протянуть руки в окошко и вызволить Ка из беды. В параллели наши раны были почти идентичны, по крайней мере я не мог встать на ноги. Чем дальше вы были от места, тем призрачнее оно становилось. Видимо, Серцет часть своего эго отдал этому двойнику Виктора, кстати, о нем позже. И боли мои были уже не такими сильными, и слабели, пока вы уходили. Вскоре и Пенелопа смогла меня найти, она подлечила моего Ка и меня заодно.

— Но получается, что Виктор убил своего двойника, как же он остался жив? — этот вопрос не давал мне покоя.

— Помнишь, я говорил, что египтяне считали, что человек сойдет с ума сперва, когда умрет его Ка? — лукаво посверкал на меня глазами доктор, — двойник не был Ка Виктора. Он был твоим вымыслом. В тот самый первый раз, когда ты показалась в параллели, он принял вид Виктора, просто тебе было так комфотнее. Вероятно, в чистом виде, он должен был быть похож на Серцета, я не исключаю такой вероятности.

Виктор смог легко его убить просто потому, что у Виктора вообще нет Ка. Ка умирает, когда человек сходит с ума, то есть наши с тобой любимые алкоголики убивают не только себя, но и своих Ка. Ка Виктора умер, у психов вообще Ка нет… Тем страннее встреча с Ка Пенелопы… Больные вольны перемещать свое сознание в пограничье и в параллель, как оказалось, просто больные не понимают, где они. Истинные безумцы находятся сразу везде, представляешь, какая мешанина у них в головах? И все-таки странно… — доктор надолго задумался, сел к нам в профиль и все косился за окно. Он не был грустен, он тщательно пытался разгадать эту загадку, — а, ладно, потом, теперь у меня много времени будет, — махнул он рукой, наконец:

— Самое забавное, что убить своего двойника мог только Виктор. Собственно, что он и сделал.

— Это было непросто, — скромно откомментировал Виктор.

— Брижит, спроси что-нибудь у меня, язык устал болтать, — улыбнулся доктор.

— А что с моим Ка-то? — вдруг забеспокоилась я.

— Ну, ты все еще жива… — ласково сказал ван Чех.

— Да?! — не совсем уверенно сказала я.

Доктор морщась перегнулся через стол и щелкнул меня по носу, достаточно больно, от неожиданности, обдности и усталости на глазах навернулись слезы.

— Не плачь, Брижит, я не мог удержаться. Больно?

— Еще бы, — потирала нос я, — Виктор, давай его добьем?

— Значит, ты жива! — ликующе воскликнул ван Чех и вскинул перст указующий вверх, но тут же поморщился и забрал руку обратно.

— Это вам за мой нос, — злобно сказала я.

Виктор крепко обнял меня, и изогнувшись поцеловал в кончик носа.

— Сейчас болеть перестанет. Не злись, — он ласково подмигнул мне.

— Я честно не знаю, что там с твоим Ка, — задумчиво пояснял доктор, — я Выдохся, с твоего позволения я пойду спать.

Тут Чех слегка побледнел и откинулся на кресло. Мы с Виктором вскочили в панике. Доктор басовито захрапел.

— Спит, — выдохнул Виктор.

Мы расхохотались, сильнее всех хохотал великолепнейший Вальдемар Октео ван Чех, решивший нас попугать напоследок.