Этот праздник ставил целью испрашивание урожая нового риса и процветания императору, через богов-предков также связанному с божествами риса. Действо совершалось в 4-й день 2-й луны, в управе Дзингикан оно проводилось в присутствии священников, собранных из разных храмов Японии. Это был первый ритуал, открывающий сельскохозяйственный годовой цикл (в настоящее время он проводится в 17-й день 2-й луны). Такой же текст норито читался затем в других храмах страны.
В некоторых документах значится, что этот ритуал проводился уже при императоре Тэмму (673–686), однако в соответствующем разделе «Нихон сёки» он не упомянут и Цугита полагает, что к этой датировке надо относиться с осторожностью [Цугита, с. 53].
Эта церемония называется также кинэнсай (будучи прочитана по китайским чтениям), и понятие кинэн (кит. сынянь, вознесение жертв с целью испрашивания урожая) встречается в «Шицзин», «Лицзи» и других древнекитайских текстах. Есть свидетельства, что уже в глубокой древности в Китае сооружалось специальное святилище, где ван совершал приношение жертв богам, чтобы обеспечить будущий урожай.
По-видимому, ритуал испрашивания урожая наложился на ряд давних местных магических обрядов — например ритуального бросания зерен риса в воду ранней весной, перед началом сева, но в целом, надо думать, он складывался под китайским влиянием. Это влияние прослеживается и в мифе, записанном в «Когосюи», где излагается история обычая при испрашивания урожая подносить богам белого коня, белого вепря, белого петуха (см. изложение мифа и коммент. 8 к данному норито). В Китае в ритуале Малых закланий белый цвет животного означает «солнечную масть». В текстах норито в списке жертвенных животных нигде не встречается бык в отличие от Китая, где он является одним из наиболее частых приношений. Тем не менее, жертвенные животные, упомянутые в норито, составляют половину списка китайских шести пород скота — лошадь, корова, баран, курица, собака, свинья [Древнекитайская философия, т. 2, с. 319].
У корейцев центральной фигурой в обрядах начала сельскохозяйственных работ также была лошадь. Как пишет Ю.В. Ионова, «лошадь, особенно белой масти, была жертвенным животным». В корейской летописи «Самкук саги» рассказывается, что в середине VII в. танский император установил добрые отношения с правителем Пэкче. Для скрепления союза, «заколов белую лошадь, произнесли клятву» [Ионова, 1970, с. 155].
Культ лошади в Японии был преимущественно развит на южных островах, население которых чаще входило в контакт с обитателями Южной Кореи. Янагита Кунио усматривал в некоторых чертах этого культа следы тотемизма.
Важное место в этом и других ритуалах «Энгисики» занимает «питие священное». Разумеется, в других странах восточноазиатского ареала такие жертвоприношения зафиксированы и в более давние времена. Применительно к Китаю приношение вина упоминается в «Лицзи» [Древнекитайская философия, т. 2, с. 102], при этом в японском обряде бутыли выставляются в ряд, что соответствует еще чжоуским установлениям [Комиссаров, с. 91].
В первом разделе «Энгисики», посвященном календарным праздникам, говорится: «праздник Тосигои, 3132 бога». Среди этого множества богов, которым посвящено действо испрашивания урожая, выделены различные разряды, отличающиеся и списком даров, и местом их принесения — от Дзингикан до различных храмов страны.
Списки эти скрупулезно детализированы, например: «шелку — 5 сяку, бумазеи — 2 рё, конопли — 5 рё… щит — один, копье — одно, лук — один… оленьи рога — одна пара, моллюски — 5 рё» и проч. Так же детально определены экипировка и рацион участников церемонии: «для освященных одежд — 2 дзё 7 сяку обычной ткани на человека… 2 сё риса, 6 го сакэ» и т. д.
Подготовка участников ритуала требовала трех дней «грубого очищения» (араими) и одного дня полного (моноими). За 15 дней до праздника восемь человек из священнического рода Имибэ совместно с мастерами по металлу и дереву готовили весь реквизит, из столичного округа доставлялся петух, из других мест кабан (вепрь) и кони. Кони поступали также в оба главных храма Исэ и в 22 храма богов риса, а также Такамимусуби, Оомия-но мэ, богов горных подъемов и «мест разделения воды».
Жертвы приносились в зависимости от божеств, которым предназначались, возложенными на столики или же на циновки под столами, быть может, воспроизводя деление на богов небесных и земных (см. коммент. 4 к данному норито).
В «Энгисики» подробно регламентирован и сценарий действа, с особым вниманием к ориентации участников по странам света, например: «жрицы камунаги занимают места у входа. Начальники управ (гункан) входят через Южные ворота и занимают места в Южном здании. Они обращены лицом к югу, а рядовые служители — к востоку. Камубэ, ведя за собой хафурибэ и других, входят и встают во дворе к югу от Восточного здания…» [Синтэн, с. 1007–1011].
При этом, чем выше ранг участника церемонии, тем ближе он оказывается к северу, — под влиянием китайской традиции, север в ритуале почитался как зона наивысшей сакральности, поэтому и японский император помещался на севере, лицом к югу.
Все исследователи отмечают в связи с этим, да и остальными текстами норито, их повышенную цветистость, выспренность, велеречивость, связывая эти свойства, равно как и клишированность, повторы, архаизмы, громоздкий синтаксис с верой в котодама, душу слова, т. е. в магическую силу речи. Эта особенность ритуальных текстов норито, вне всякого сомнения, характерная их черта, но, разумеется, она в той же степени свойственна и песням «Манъёсю», и песням из мифов «Кодзики», «Нихон сёки», «Когосюи», как и любым архаическим текстам иных культур, что, вероятно, не требует доказательств. Интерес в этой связи представляет, как нам кажется, эволюция системы словесности, вырастающей из архаических структур и складывающейся под их влиянием в специфическую систему литературных трансформаций и поэтологических установлений, впитавших типы космологических понятий и связей между ними. Об этом см. соответствующий раздел исследования.
Композиция этого текста состоит из одиннадцати частей: 1) зачин и обращение ко всем богам, 2) обращение к богам риса, 3) обращение к богам, которых чтит Великая жрица, 4) обращение к богам, которых славит жрица Игасури, 5) обращение к богам, которым служит жрица священных ворот, 6) обращение к богам, которым служит жрица Икусима, 7) особое обращение к Аматэрасу, 8) обращение к богам шести императорских наделов, 9) обращение к богам горных подъемов, 10) обращение к богам речных ответвлений, 11) повеление собравшимся священнослужителям.
Это норито как начинающее серию текстов, долженствующих обеспечить предстоящий сельскохозяйственный цикл, отчасти включает и другие, произносимые на последующих праздниках. Обращение к богам риса — по-видимому, основная часть текста. Остальные тексты наращены из других норито. Второй сегмент текста, вероятно, заимствован из праздника Ооими в Хиросэ, пятый — из праздника священных врат и частично праздника пиров на дорогах, девятый — из начала благопожелания великому дворцу.
…жрецы и священнослужители, все внимайте, — так возглашаю — Словами «жрецы» и «священнослужители» переданы японские понятия камунуси и хафури.
Камунуси первоначально был, вероятно, членом рода, на кого возлагалось проведение ритуалов, — главой всех тех, кто был связан с исполнением культа. Цугита считает, что ранее этот ранг не означал профессиональной принадлежности и только позже приобрел специальный характер [Цугита, с. 58], в частности, стал обозначать главных жрецов того или иного храма.
Хафури — общее название класса профессиональных священнослужителей, принадлежащих к священническому роду хафурибэ.
«Возглашаю» — то нору, «молиться», «называть», «возглашать», «приказывать». Когда то же действие («говорить») выражено глаголом моосу (мавосу), оно переводится «говорить смиренно», чтобы передать разницу между направленностью речи вверх или вниз, а также статус говорящего.
После слов «так возглашаю» в тексте имеется приписка мелкими знаками — «жрецы и священнослужители согласно отзываются — оо!»
Этому же следовать и в других случаях, когда говорится «возглашаю».
Оо (старояп. вово) — выражение согласия и повиновения.
Бог и богиня, прародители могучие владетеля нашего (сумэмуцу камуроки-но микото, камуроми-но микото) — верховные божества, которых часто в традиции ассоциируют с генеалогическими предками императорского рода, богом Таками-мусуби и богиней солнца Аматэрасу, хотя здесь возможна и контаминация ряда богов.
Равнина Высокого Неба — верхний мир в японской архаике, обиталище небесных богов, отличаемых от земных.
Храмы неба, храмы земли — амацуясиро, куницуясиро; куни означает страна, область страны: речь идет о противопоставленности богов неба, обитающих на Равнине Высокого неба, и богов, изначально обитавших на земле, по-видимому, родовых божеств, которые, согласно мифологическим сводам «Кодзики» и «Нихон сёки», первоначально сопротивлялись сходящим на землю небесным божествам — об этом также см. норито «Великое изгнание [грехов] в последний день шестого месяца». Этот фрагмент текста по-разному толкуется исследователями: «именуя царственных богов храмами неба, храмами земли» [Цугита, с. 64], «царственные боги, пребывающие в храмах неба, храмах земли» [Бок, с. 66] и др.
Существуют различные концепции, предлагающие исторические объяснения противопоставлению двух групп богов: согласно первой концепции, в этом отразилась борьба клана пришельцев, завоевавших и объединивших государство Ямато, с местными родами; согласно второй, это отголоски борьбы клана, захватившего центральную власть, с периферийными группами, например кланом Идзумо; есть общетеоретическое соображение, что в этой дихотомии отразилась дуальная организация архаического общества и т. д.
Божественный внук — император, таким титулом он именуется почти во всех норито. Подразумевается под этим генеалогическая связь рода тэнно с Ниниги-но микото, внуком Аматэрасу и Таками-мусуби, сошедшим с неба для управления Японией.
Царственные боги священного риса — вероятно, общее название ряда божеств: прежде всего Оомитоси-но ками, Великого бога урожая (тоси — «год» и «урожай», прежде всего риса), сына хтонического бога Сусаноо и Каму-ооитихимэ; в мифологических сводах «Кодзики» и «Нихон сёки» встречаются также божества риса Кукутоси-но ками, Митоси-но ками, Вакатоси-но ками.
Восемь — магическое число древних японцев, выражающее обилие, множество, предел.
Конь белый, вепрь белый, петух белый — жертвенные животные. Повторим, что для Китая список был иным. По данным Л.С. Васильева, в Китае приносились в жертву главным образом лошади и быки определенной масти и возраста, в ритуалах рангом пониже — бараны, свиньи, собаки и куры [Васильев, с. 73]. Устойчивый набор жертвенных животных для северных районов Восточной и Юго-Восточной Азии — бык, баран, петух; для южных — бык (или буйвол), свинья, собака, курица [Стратанович, 1978, с. 42]. Бык, стоящий в этих списках на первом месте, в японских норито отсутствует. Затруднительно также определить пол жертвенных животных, возможно, что имелась в виду, например, курица, а не петух. Мифологическое обоснование, хотя не очень внятное, и истоки именно такого перечня, состоящего из коня, вепря и петуха, отыскиваются в «Когосюи», кратком мифологическом своде, составленном, по-видимому, около 807 г.: «В давние времена, в эру богов, бог Оотоконуси-но ками, Бог-хозяин земли (дна), возделывал землю и кормил крестьян мясом. Однажды на его поле пришел сын Митоси-но ками, бога урожая, и во время пира стошнило его. Вернувшись, он обо всем рассказал родителю. Бог Митоси-но ками разгневался и наслал на то поле саранчу. И стрелки ростков вдруг повредились и высохли, стали подобны мелкому бамбуку. Тогда бог Оотоконуси совершил „плечом гадание“ — птицей ситото и „локтем гадание“ — теперь это „колесо очага“, или еще „гадание по рису“, — чтобы вызнать гаданием причину. И оказалось — это Митоси-но ками порчу наводит, и чтоб гнев его утишить, надо ему поднести белого вепря, белого коня, белого петуха. И когда в соответствии с поучением этим вознесены были моления, бог Митоси-но ками ответствовал: „Да, воистину, мое это сердце [причиной]. Возьми стебель конопляный, катушки сделав, на них намотай, и травой этой изгнание соверши. Небесной травой толкающей вытолкни, птичьим веером развей. И если все же [саранча] не уйдет, то мясо быка положи в устье канавки на поле, прибавь сделанное в форме мужского стебля — (это чтобы умерить его гнев), приложи зерна коикса, плоды перечного дерева, листья грецкого ореха, и с солью все это на меже кучками выложи“ — так поведал. Сделал [Оотоконуси-но ками] как его наставили, и стрелки ростков вновь загустели, злаки полевые стали обильны, и вот потому теперь в Дзингикан — управе благочиния Митоси-но ками подносят белого вепря, белого коня, белого петуха» [Синтэн, с. 908–909]. По мнению Н.А. Невского, этот миф восходит к древнему обычаю, существовавшему до периода Нара, высевать рис в поле, политое не водой, а кровью, и кусок мяса как жертвоприношение богу риса представляет собой отголосок этого обряда [Невский, 1971, с. 23].
Великая жрица — дева-жрица в святилище императорского дома, совершающая служение перед восемью божествами — охранителями императорской семьи.
Ками-мусуби, Таками-мусуби, Ику-мусуби, Тару-мусуби, Тамацумэ-мусуби, Оомия-но мэ, Оомикэцуками, Котосиронуси — первые пять относятся к классу божеств мусуби, связанных с концепцией рождения и плодородия. В понятие мусуби помимо значения «рождать» входит еще способность наделения душой, жизненной силой, подобной океанийской мана. Первые два из названных божеств появляются, согласно мифологическим сводам, вслед за Ама-но минака нуси (Богом-хозяином священной середины неба) и вместе с ним составляют триаду креационистских богов, которые появились как «божества-одиночки» (т. е. без пары) и «тела их были сокрыты». Однако есть основания предполагать, что Ками-мусуби — парное женское божество к Таками-мусуби. Последний еще именуется Такаки-но ками (бог высоких деревьев), что свидетельствует о связи концепции плодородия с архаическим культом деревьев. Божества мусуби действуют и в мифах о происхождении культурных растений и шелковичных червей, а также демонстрируют способность оживлять умерших. Оомия-но мэ, по некоторым текстам, дочь небесного божества Футотама-но микото, сыгравшего важную роль в извлечении богини солнца Аматэрасу из небесной пещеры: он держал в руках дары во время произнесения норито, а после заграждал ей вход в пещеру священным вервием, — возможно, отголоски образа шамана с орудиями культа. Оомия-но мэ (Дева Великого дворца), его дочь, считалась посредницей между вождем и племенем, владетелем и подданными.
Оомикэцуками — «великое (оо) божество еды (кэ) повелителя (ми)», т. е. бог, ведающий пищей вождя, см. также комм. 42 к норито в праздник Хиросэ-но ооими-но мацури.
Котосиронуси — «бог, знающий вещи», согласно «Кодзики», сын Оокунинуси-но ками, «бога — хозяина Великой страны» (Японии). Котосиронуси, по-видимому, выполнял функции оракула. Именуется еще Яэкотосиронуси — «восьмислойный бог, знающий вещи». Кроме того, как рассказывается в «Кодзики», он предоставляет Японию в распоряжение божественного потомка (императора), совершая при этом следующие действия — наступив на свою лодку и перевернув ее, он превращает лодку в зеленую бамбуковую изгородь (т. е. оградой обозначает границу обиталища богов, — один из видов священной территории до становления храмовой архитектуры), хлопая при этом в ладони «небесным хлопком наоборот», — либо тыльными сторонами ладони, либо складывая руки горизонтально.
Все эти восемь божеств считались божествами — охранителями императорского рода.
Игасури — теоним, совпадающий с топонимом, дух места, где находится жилище императора. Игасури сначала было названием местности в провинции Сэтцу, где находился дворец императора Нинтоку, и божество Игасури связывалось с дворцовым колодцем. Затем этот культ был перенесен в Ямато и Ямасиро [Цугита, с. 91].
В «Когосюи» (раздел об императоре Дзимму) говорится: «Игасури — это дух земли Великого дворца. Ныне там совершает служение жрица Игасури» [Синтэн, 1936, с. 899].
В СД Игасури трактуется как общее название пяти перечисленных в данном норито божеств и этимологизируется по аналогии с игасиро — «знак обитания», «знак места», т. е. знамение, указывающее, где строить жилье. Кроме того, это божество, охраняющее императорский дворец, иногда считается божеством колодца, источников, чистой воды — жрица Игасури участвует и в «церемонии священной воды» [СД, I, с. 80–81]. Жрица Игасури обитала в Западном флигеле Дзингикан (Управы благочиния).
Икуи, Сакуи, Цунагаи — также духи места, связанные с колодцем (ви): «живой колодец», «цветущий колодец», «колодец, [где черпают с помощью] веревки на шесте».
Асува (Асуха) — возможно, одно из божеств камня (исигами), дух фундамента постройки [НКБТ, 1970, с. 389]. Хахики, вероятно, божество входа, насколько можно судить из этимологии данного теонима. И Асува, и Хахики в своде «Кодзики» перечислены в ряду девятерых потомков великого бога урожая, Оотоси-но ками. Теоним Асува встречается в поэтической антологии «Манъёсю», где Асува выступает как божество сада:
Нива нака-но
Асуха-но ками-ни
косиба саси
арэ ва иваваму
каэрику мадэ-ни
Богу Асува
в саду моем
я ветви поднесу.
И пока не вернешься,
Я стану ему молиться.
В позднее средневековье к богу Асува обращались, чтобы обеспечить безопасность путешествия.
…от неба в укрытии, от солнца в укрытии владыка сокроется… — амэ-но микагэ, хи-но микагэ то какуримаситэ. Этот отрезок текста вместе с предыдущим — «столбы дворца в корнях нижних скал укрепятся грузно… коньки крыш в Равнину Высокого Неба вознесутся высоко» — на мой взгляд, перекликается с описанием в мифе о сокрытии бога Оокунинуси (Бог — хозяин Великой страны), который передает власть над страной Ниниги-но микото, божественному потомку, и говорит: «Я поступлю так, как сказали два моих сына-божества. Эту страну тростниковых равнин я полностью отдаю согласно вашему повелению. Только вот постройте мне жилище как жилище небесное… где потомок богов небесных правит, — в корни скал подземных столбы крепко вбейте, коньки крыши в Равнину Высокого Неба высоко вознесите, а я тогда сокроюсь на восьми десятках изгибов дорог, что до сотни недостает» [НКБТ, 1970, с. 123].
Видимо, это описание жилища в невидимом мире, к которому восходит и обиталище императора.
Возможно также, что сокрытие императора в жилище означало его временный переход в иные миры, в сакральное пространство; в Идзумо-но куни-но мияцуко-но ёгото, например, в таком жилище внутри горного кольца пребывают божества Идзумо — Кусимикэно-но микото и Оонамоти-но ками (см. соответствующий раздел данного издания).
Коньки крыш в описании дворца — перевод более или менее условный, это дополнительные, поднимающиеся концами вверх планки на коньках, прижимающие солому, которой крыта крыша.
Думается, что упоминание именно этих двух элементов храмово-дворцовой архитектуры означает их повышенную значимость. Можно предположить, что, будучи самой высокой и самой низкой частью постройки, они служат как репрезенты остальных, исчерпывая описание пространственной зоны дворца, и называние их обеспечивает сохранность строения в целом.
Жрица Врат Священных — жрица, служащая божеству ворот, ведущих в жилище владыки.
Кусиивамато-но микото, Тоёивамато-но микото — божества, дети Амано футодама-но микото. Куси толкуется как «чудесный», или «скрытый», «спрятанный», тоё — «изобильный», ивамато — «каменный вход» (то — дверь, окно, любое отверстие, сообщающее жилище с миром). В своде «Кодзики» оба эти теонима представлены как два альтернативных имени божества Амэ-но ивато вакэ-но ками — «божества — юноши каменных врат неба», посланного богиней Аматэрасу на землю в числе других богов, чтобы сопровождать Ниниги-но микото, мифологического основателя династии японских императоров. О них в функции богов ворот и входа см. комм. к норито в праздник микадо-но мацури.
Камней священных груды — юцуивамура — по-видимому, связаны с понятиями ивасака («склон из скал») и ивакура («склад скал»), восходящими еще к древним мегалитическим культам. Ивасака — развалины груд камней (нечто вроде японского Стоунхенджа) — до сих пор сохранились в ряде мест в виде остатков каменной ограды вокруг храмов. Ивакура, вероятно, вместилище духа камня. Примечательно, что словосочетанию ивамура предшествует слово юцу («священный», «магический»), весьма скоро утраченное в текстах последующих периодов, что также свидетельствует об архаичности этого клише. Некоторые филологи понимают юцу как вариант ипоцу — «пять сотен», но такой фонетический переход (ю → ипо) вряд ли возможен; скорее, эго более поздняя этимологизация архаического слова. Ипоцу ивамура встречается, например, в «Нихон сёки» в мифе о рождении бога огня, ставшего причиной смерти Идзанами. Когда Идзанаки отсек ему голову, «с лезвия его меча хлынула кровь, она и стала пятью сотнями груд камней (ипоцуивамура) на берегу Небесной реки Амэ-но ясу-но кава» [Синтэн, с. 186].
Жрица Икусима — жрица бога Икусима («живого острова», или «живых островов», т. е. Японии). Божество Икусима упоминается в «Когосюи» и «Кудзихонги» как душа (дух) Восьми Великих островов.
Икукуни, Тару куни (букв. «живая страна», «полновесная (достаточная) страна») — имена божеств, ведающих земельными владениями императора и входящих в число богов Икусима. Камо Мабути, филолог Национальной школы Кокугакуха, полагал, что Икукуни и Тарукуни — две разновидности души («грубая» и «мягкая») божества Икусима [Цугита, с. 102].
Все восемьдесят островов без изъятия — оцуру кото наку, Цугита понимает это место как «пусть восемьдесят островов не погрузятся в воду» [Цугита, с. 103]. Представляется, что данный в переводе вариант более правомерен ввиду аналогии из «Манъёсю»: «кава-но кавакума-но ясокума отидзу ёродзу таби каэримицуцу» — «на реки речных излучинах, на восьми десятках излучин без изъятья множество раз оборачиваясь…» (№ 79).
Великая Аматэрасу, в Исэ пребывающая — богиня солнца, родившаяся из левого глаза первопредка Идзанаки, бога-демиурга. Возможно, что солярный культ Аматэрасу принадлежал клану племен, пришедших с юга. Для древней Японии известно почитание бронзового зеркала на севере Кюсю, что С.А. Арутюнов связывает с аустронезийским влиянием: «Бронзовое зеркало почитается как изображение солнечного диска, а в этой связи можно указать, что айны почитают свернутое в кольцо, сплетенное из травы изображение солнечного змея — инока-кумуи, а также деревянный диск с изображением двух свернувшихся змей, называемых чуфкамуи (солнечный бог). В этом можно видеть проявление общего аустронезийским и айнским племенам развитого солнечного культа» [Арутюнов, с. 148]. Особая выделенность Аматэрасу в этом норито объясняется, по всей вероятности, тем, что клан, завоевавший центральную власть в стране, считал ее своим верховным божеством (есть также мнение, что родовым богом этого клана был Такамимусуби, позднее сконтамированный с Аматэрасу). В текстах просматриваются и иные солярные божества, например Ситатэрухимэ («солнечная дева, освещающая низ»).
Исэ — храмовый комплекс, во внутреннем святилище которого пребывает душа (митама) этой богини и где хранятся некоторые из священных регалий синтоизма — зеркало, меч, ожерелье (см. также коммент. 63 к норито в праздник Оото-но хокаи, а также комм. к разделу «Храмы великих богов в Исэ»), При этом зеркало, согласно мифологическим сводам, служит вместилищем и воплощением души Аматэрасу. И в «Кодзики», и в «Нихон сёки» описывается ритуал передачи зеркала первоимператору, «божественному внуку» Ниниги-но микото. Согласно одной из версий «Нихон сёки», Аматэрасу говорит: «Дитя мое, когда ты посмотришь в это зеркало священное (такара-но кагами), то это будет [все равно], что ты смотришь на меня» [Синтэн, с. 229]. Здесь возможна также связь с мифом о сокрытии Аматэрасу в Ама-но иваято, Небесной пещере и извлечении ее оттуда с помощью зеркала. В «Кодзики» Аматэрасу возвещает первоимператору Ниниги: «Это зеркало будет моей душой, поклоняйся ему так же, как ты поклоняешься мне передо мной. Пусть Омоиканэ-но ками возьмет на себя обряды поклонения передо мной» [НКБТ, 1970, с. 127].
…Далекие земли восемью десятками веревок накинутых к ней притянуты будут… — Здесь, в этом фрагменте текста, выражена одна из главных мифологических концепций переустройства земли, связанных с пантеоном и мифологией земли Идзумо. В «Идзумо-фудоки» этот миф изложен так: бог Яцукамидзу-омицуну сказал, что страна Идзумо была создана маленькой и к ней надо присоединить другие земли. Сначала ему показалось, что в земле Сираги мыс Мисаки — лишний и его надо подтянуть к Идзумо, затем что страны Саки и Нунами — лишние в Китадо, потом — мыс Цуцу в Коси. «И тогда, взяв заступ, широкий и плоский, как грудь молодой девушки, вонзил он его [в землю], как вонзают [острогу] в жабры большой рыбы, отрубил он землю, колыхавшуюся, словно флаги расцветшего камыша сусуки, набросил он на землю крепкую веревку, свитую из трех прядей, и начал медленно-медленно, как лодку, поднимающуюся по реке, тянуть ее. Потягивать, как плод симодзура, беря и перебирая веревку руками и приговаривая: „земля, иди сюда, земля, иди сюда!“» [Идзумо-фудоки, 1966, с. 19–20]. Мифологема кунихики («подтягивание страны»), процитированная в норито, подключает к этому главному сельскохозяйственному ритуалу Ямато и мифологический комплекс Идзумо.
…шею согнув, баклану подобно… — Это место (удзимоно унанэ цукинукитэ) толкуется у разных комментаторов прямо противоположным образом: «выставив голову, подняв шею» [НКБТ, 1970, с. 391], «как баклан, опустив голову низко в воду в знак почтительности» [Цугита, с. 116]. В любом случае, речь идет о ритуальной позе благоговения. Мне кажется, что поза баклана, описанная в этом и нескольких последующих норито, может быть сопоставлена с повторяющимся клише из песни Оокуникуси в мифе «Кодзики», сложенной перед отправкой бога из Идзумо в Ямато: «надел… черные одежды, подобно тому… как птица морская, глядя на грудь (мунамиру) крылами машет» [НКБТ, 1970, с. 103].
Такэти, Кадзураки, Тооти, Сики, Яманобэ, Софу — названия шести областей государства Ямато, соответствующие нынешним Такэти, Кацураги, Тооти, Сики, Ямабэ, Софу, где возделывался рис для императора.
Асука, Ихарэ, Осака, Хацусэ, Унэби, Миминаси — названия гор, находящихся в императорских владениях, и соответствующие им теонимы. На этих горах выстроены храмы, посвященные горным подъемам.
…там, где воды разделяются… — Речь идет о местах, где падающие с гор воды разделяются на рукава рек, иными словами, об участках речных истоков у подножий гор.
Ёсино, Уда, Цугэ, Кадзураки — имена божеств водных истоков, совпадающие с названиями высоких гор, откуда берут истоки некоторые реки Японии. В этих местах находятся храмы, посвященные божествам источников.
В «Энгисики», разделе «Имена богов», имеется указание: «Праздник Касуга — четыре божества». Это — четыре родовых бога Фудзивара, перемещенные в храм Касуга (см. коммент. 29 к данному норито). Проводился во вторую и одиннадцатую луну в первый день обезьяны. Первое зафиксированное в документах проведение праздника относится к концу 40-х — началу 50-х годов VIII в.
Если норито в праздник Тосигои отчасти носит характер сэммё (указа, правителя), будучи обращено к собравшимся священникам, то норито в Касуга обращено непосредственно к богам. По мнению Цугита, подробное перечисление даров — особенность прихрамовых ритуалов (в отличие от тех, что проводятся в управе Дзингикан), и эту особенность он считает доказательством более позднего происхождения перечисляющих фрагментов текста [Цугита, с. 148].
Праздник Касуга относится в «Энгисики» к так называемым малым праздникам, «такие ритуалы не проводятся при дворе, но на их проведение высылается гонец от государя» [Синтэн, с. 1006].
Касуга — храм недалеко от Нара, где почитаются Такэмикадзути-но микото, Иваинуси-но микото, Амэ-но коянэ-но микото и Химэгами, родовые божества и предки клана Фудзивара, ветви жреческого рода Накатоми. Ранее родовые божества Фудзивара почитались в храмах Касима (Такэмикадзути-но ками) и Катори (Иваинуси-но микото). В связи с основанием храма Касуга (вероятно, во время правления императрицы Гэммё, 708–714 гг.) местопребывание этих божеств было изменено.
Склоненный — здесь жрец говорит не просто перед (маэ) богами, но ёкомаэ (поперек, в ширину, боком), что выражает особую степень почтительности и, возможно, раньше определяло ритуальную позу молящегося перед данными богами. В «Госяку фуроку» утверждается, впрочем, что выражение ёкомаэ появилось в хэйанские времена, предшествовало же ему оомаэ — «великое перед».
Столпы — счетное слово, применяющееся при счете богов.
Такэмикадзути-но микото, в Касима пребывающий — упомянут в «Кодзики» как потомок божества Оомоноиуси-но ооками (Великий бог — Великий хозяин вещей). Возможно, что божество Такэмикадзути-но микото аналогично Такэмикадзути-но оо-но ками в мифе о рождении бога огня Кагуцути-но ками. Опалив ложесна своей матери, Идзанами-но микото, бог огня, стал причиной ее смерти, и тогда его отец Идзанаки-но микото отсек ему голову мечом. Кровь с меча хлынула на скалу, и от этого родился Такэмикадзути. Помимо связи с духом меча Такэмикадзути еще обнаруживает близость к богу-громовику.
Оомононуси-но ками — «великий бог — хозяин духов», териоморфное божество Ямато, сконтаминированное с Оокунинуси-но ками, богом пантеона Идзумо (см. коммент. 220 к Идзумо-но куни-но мияцуко-но ёгото). Касима — храм, находящийся в нынешней префектуре Ибараки.
Иваинуси-но микото, в Катори пребывающий — божество, отождествляемое с Фуцунуси-но ками. Последний, согласно мифу «Нихон сёки», был рожден, когда Идзанами породила божество огня и от этого умерла. Ее супруг Идзанаки разрубил божество огня Кагуцути, с лезвия его меча закапала кровь. Затвердев, она превратилась в груду священных камней на берегу небесной реки Амэ-но Ясукава; эти камни и есть предок Фуцунуси. Ряд японских мифологов, сопоставляя данные разных текстов, полагают, что этот миф имеет отношение к обработке металлов и фуцу — дух закаленного лезвия. Мотоори Норинага, философ Национальной школы (Кокугакуха), отождествляет бога Фуцунуси с Такэмикадзути-но микото.
Амэ-но коянэ-но микото, в Хираока пребывающий — как указывается в «Кодзики», бог — предок клана Накатоми. В мифах «Кодзики» и «Нихон сёки» об извлечении Аматэрасу из Небесной пещеры Амэ-но коянэ-но микото вместе с Футодама-но микото гадает по лопатке оленя и священному дереву хахака (см. также коммент. 52 к норито в Праздник бога ветра Тацута). Затем пока Футодама-но микото держит ветви священной сакаки, к которым привязаны магические предметы — зеркало, ожерелье и ткани, Амэ-но коянэ-но микото произносит «грузные словеса молитвенные» (футоноритогото) — первое упоминание норито в японских памятниках древности. Считалось, что его местопребывание — храм Хираока (в Осака).
Химэгами-дева — женский предок рода Накатоми, в «Госяку фуроку» называется супругой бога Амэ-но Коянэ-но микото. Соответствия этому божеству в мифологических сводах с достаточной мерой вероятности не отыскиваются.
Питие священное — рисовое сакэ.
Этот фрагмент текста может быть истолкован двояко: сравнение с цветущей ветвью можно отнести и к самому государю, синтаксическая структура фразы достаточно неопределенна, что вообще характерно для стиля норито как жанра.
На церемониях в храмах Оохарано и Хираока читались те же норито, поскольку эти храмы также считались обителью четырех родовых богов клана Фудзивара.
Ооими (букв. «великое освящение») — имя божества, которому посвящен храм в Хиросэ (нынешняя префектура Нара), это имя встречается в. «Нихон сёки» в разделе об императоре Тэмму, где говорится, что император послал гонцов вознести хвалы богу Ооими в Кавава, в Хиросэ.
Этот праздник, вероятно, был учрежден в эпоху Хэйан, в годы Энряку или Конин. Проводился в первый день обезьяны четвертого и одиннадцатого лунного месяца.
Праздник посвящен богине еды, и следы культа этой богини сохранились в сельской местности до наших дней. Ее именуют в разных местах по-разному (возможны контаминации с другими локальными божествами) — Угадзин, О-ука-сама, Ога-но ками и т. п., часто отождествляют также с божествами земледелия. Праздник этой богини ныне отмечается до и после Нового года: пекутся рисовые лепешки, по форме напоминающие сердце или овал, в дар этому божеству; иногда приношение совершается в задней комнате дома (чулане). Этот обычай распространен от Тохоку до Сикоку. Божество еды в настоящее время контаминируется также с Эбису-дайкоку и богами кухонного очага (см. также комм. 42).
Слияние рек в Хиросэ — в этой местности соединяются несколько рек, по мнению Такэда Юкити, имеются в виду Хасэ, Кацураги и Асука в ее верхнем течении [НКБТ, 1970, с. 397–398]. Цугита называет Сахо, Хасэ, Асука [Цугита, с. 150].
Вакаука-но мэ-но микото — «юная дева — повелительница еды», божество еды, прежде всего приготовленной из злаков. Ее принято отождествлять с богиней Тоёука-но мэ-но микото («Дева — повелительница богатой еды»). Функционально или теонимически сходные божества встречаются в мифологических сводах. Согласно «Кодзики», хтонический бог Сусаноо, ставший причиной сокрытия богини солнца Аматэрасу в Небесной пещере, «изгнан божественным изгнанием» и просит еды у богини Оогэцухимэ. Та вынимает яства изо рта и носа и начинает стряпать, но Сусаноо, решив, что она хочет испортить еду, убивает богиню. Из головы убитой Оогэцухимэ рождаются шелковичные черви, из глаз — рис, из ушей — просо, из носа — красная фасоль, из гениталий — пшеница, из зада — соевые бобы. Связь божества пищи с Сусаноо подтверждается и в другом месте «Кодзики», где в числе детей, рожденных Сусаноо от Камуооити-химэ, называется Ука-но митама-но ками («божество священной души еды»), в «Нихон сёки» в сходном мифологическом сюжете действует божество еды Укэмоти-но ками, достающее изо рта рис, рыбу и мясо. Лунное божество Цукуёми убивает Укэмоти-но ками, и из ее головы рождается домашний скот, изо лба — просо, из бровей — шелковичные черви, из глаз — сорная трава, из живота — рис, из гениталий — пшеница, соевые бобы и красная фасоль.
Вещи пятицветные — по мнению Такэда Юкити, это изделия из грубого шелка, покрашенные в пять цветов — красный, голубой, желтый, белый, черный [НКБТ, 1970, с. 397]. Пять цветов, разумеется, заимствованы из Китая, где еще в древности основными цветами считались сине-зеленый (до очень темного), желтый, багрово-красный, белый и черный [Древнекитайская философия, с. 345]. В. Эберхард возводит происхождение пятицветной эмблематики жертвоприношений к легенде о Цюй Юане: жертвы реке, куда он бросился, не были приняты, пока рис не перевязали пятицветным шелком [Эберхард, с. 71].
Грубый рис, мягкий рис — в колосьях и нешелушеный.
С мягкой шерстью, с грубой шерстью — Камо Мабути в своем «Толковании норито» («Норитоко») высказывает мнение, что речь идет о птицах и зверях, некоторые исследователи полагают, что имеются в виду разные виды животных, по Цугита, это различие между крупными и мелкими животными.
Шесть угодий — имеются в виду Такэти, Кадзураки, Тооти, Сики, Яманобэ, Софу, перечисляемые в норито «Праздник испрашивания урожая».
Этот ритуал проводился в четвертый день четвертого и седьмого месяцев.
В разделе «Имена богов» в «Энгисики» говорится: «В Тацута пребывают два бога — Амэ-но михасира и Куни-но михасира» (Священный столп Неба, Священный столп земли). Цугита отождествляет их с богами второго храма Тацута — Хикогами и Химэгами (Богом-отроком Солнца и Богиней-Девой Солнца) [Цугита, с. 169]. Такэда полагает их разными парами божеств, при этом считая, что первая пара не является разнополой [НКБТ, 1970, с. 401]. В «Нихон сёки» бог ветра — Синатобэ-но микото, в «Кодзики» — Синацухико-но ками, рожденный от пары первопредков Идзанаги и Идзанами, возведших «священные столпы» на острове Оногоро. Церемонии по усмирению бога ветра издавна проводились помимо храма Тацута в храме Хиросэ, в одном из храмов священного комплекса в Исэ, в храме Асо на Кюсю и др.
Особенно дурным и опасным считался ветер, дующий с северо-запада (так называемый тамакадзэ, «злой дух-ветер»), Янагида Кунио делал отсюда вывод, что именно в связи с понятием тамакадзэ храмы Тацута и Хироси были учреждены на северо-востоке от столицы. Представления о дурном ветре с запада и северо-запада были широко распространены в древнем Китае.
Ветер считался также средством передвижения богов — во время «сбора богов» в начале месяца. Каминадзуки («месяц без богов») — десятый месяц, по лунному календарю, когда боги собираются на совет на берегу реки Амэ-но Ясу-но кава.
В ряде местностей, как и в Китае, бог ветра ассоциировался с духом простудных заболеваний. До недавнего времени в ряде областей страны при храмах проводились церемонии «проводов бога ветра». Для этих действ изготовлялась соломенная фигура божества, которую проносили по деревне со словами «бог ветра, уходи» (формула повторялась троекратно в сопровождении барабанов и флейты), затем фигуру выносили на границу с соседней деревней, где читались заклинания.
Магическим предметом, имеющим власть над ветром, в дальневосточном ареале был веер, особенно круглый, связанный с солярным культом. Поднимая ветер, на котором передвигаются боги, можно было вызвать самих богов. Веер как ритуальный предмет (торимоно) держали в руке камунаги во время празднеств кагура, с помощью «веера, возбуждающего ветер», можно было, как пишет Канаи К. со ссылкой на Янагида Кунио, несколько раз в день вызвать заход и новый восход солнца, что описано в сохранившихся фрагментах «Фунай фудоки», Веером, через посредство ветра, как сказано в «Тайхэйки», вызывали и луну [Канаи, с. 16].
Примечательна классификация ветров, приводимая в трактате Минамото-но Санэёри об искусстве поэзии (первая треть XII в.): «…названий ветров, как видно, много… Есть ветер, называемый коти, это ветер с востока. Есть именуемый аю, тоже восточный. Ветер анаси — чаще всего северо-западный. Стадо — как раз тот, что упоминается в церемонии великого изгнания скверны, совершаемой жрецом накатоми. Есть ветер, именуемый хиката, это ветер юго-восточный. Ветер сердечных связей — о нем поется в песнях саибара. Его воспевают, когда хотят встретиться с девушкой. Есть ветер, называемый синоново фубуки, о нем тоже поют в песнях саибара. Есть ветер, именуемый мияма ороси, это ветер, дующий сверху вниз, с пика горы к подножию. Есть ветер когараси, в начале зимы он сдувает листья с деревьев. Помимо названных существует еще множество имен ветров, но о них не поют в песнях, поэтому они здесь не приводятся» [Нихон кагаку тайкэй, т. I, с. 155].
Тацута — храм Тацута расположен в нынешней префектуре Нара.
Сикисима — возможно, постоянный эпитет к понятию Ямато. В мифологических сводах Сикисима — священная территория, где находилась обитель императора Киммэй (согласно «Нихон сёки», он умер в 571 г.). Традиционная точка зрения, которой в данном случае придерживаются и Цугита [с. 171], и Такэда [НКБТ, 1970, с. 400], заключается в том, что Сикисима — резиденция мифологического императора Судзин (или Мимакиирибико иниэ-но микото), чьи годы правления, согласно мифологическому исчислению, приходятся на I в. до н. э. В качестве постоянного эпитета (макуракотоба) к Ямато Сикисима нередко встречается среди песен «Манъёсю». Существует также мнение, что сики означает границу священной территории и является ее материальным барьером вроде ивасака («склон из скал») [СД, т. 1, с. 121].
Великая страна восьми островов — согласно «Кодзики» и «Нихон сёки», пара первопредков-демиургов Идзанаки и Идзанами стояли на острове Оногоро («Самосвернувшийся»), который образовался из капли воды, упавшей с Небесного яшмового копья. Там они произвели на свет множество островов, я прежде всего восемь, названных «Великая страна восьми островов». Эти острова — «родившееся дитя» Авадзи-но-о-но савакэ но-сима, затем остров Иё «с двумя именами», у которого «одно тело и четыре лица, и у каждого свое имя — Эхимэ, Ииёрихико (Сануки), Оогэцухимэ (Ава), Такэёривакэ (Тоса)». Затем они породили «трех детей-островов» — Оки, называемый еще Амэ-но осикоровакэ, затем остров Цукуси (Кюсю), также имеющий «одно тело и четыре лица». Имена этих лиц — Сираивакэ, Тоёивакэ, Такэимукаи-Тоёкудзихинэвакэ и Такэивакэ. Затем остров Ики, еще называемый Амэхитоцу хасира. Затем остров Цу, еще называемый Амэ-но садэёрихимэ. Затем Садо, затем Ооямато — Тоёакицусима, другое имя которого Амацуми сора тоё акицунэвакэ [НКБТ, 1970, с. 55]. Д. Филиппи обращает внимание на то, что все эти острова имеют вторые имена, и многие из них явно указывают на пол [Филиппи, 1969, с. 53]. Ясосима (букв. «восемь десятков островов») — название ритуала при возведении на трон, омонимичное имени божества.
Пять злаков — их набор меняется в зависимости от места. В Китае, откуда, по-видимому, заимствовано это выражение, в понятие пяти злаков могут входить рис, просо, ячмень, пшеница и соевые бобы [Древнекитайская философия, 1972, с. 238, 332]; или просо, ячмень, конопля, пшеница, фасоль (комм. к «Чжоули», первой из трех «Книг этикета», цит. по: Цугита, с. 147); или рис, просо, ячмень, фасоль, конопля (комм. к «Чуским строфам», цит. по: Цугита, с. 147). В мифах «Кодзики» и «Нихон сёки» пять злаков — рис, просо, пшеница, бобы, фасоль (см. также комм. 42 к норито в Праздник Ооими в Хиросэ). «Пять злаков», по данным китайских и корейских летописей, выращивали и когурёсцы, в разные времена обозначая этим термином различные сочетания сельскохозяйственных культур. «Иногда это были рис, просо, ячмень, пшеница, бобовые; иногда два вида проса, ячмень, пшеница, бобовые; иногда — рис, просо, гаолян, пшеница, бобовые» [Джарылгасинова, с. 107].
Вещи для гадания — урагото, прежде всего, вероятно, имеется в виду лопатка оленя, к тунгусскому названию которой (ula) возводится японское слово ура (гадание) [Цугита, с. 175]. Гадание по урагото встречается в мифе об извлечении Аматэрасу из Небесной пещеры. «Призвали боги тогда Амэ-но коянэ-но микото и Футодама-но микото, чтобы они лопатку оленя-самца с горы Амэ-но Кагуяма изнутри вынимая, вынули, небесное дерево хахака с горы Амэ-но Кагуяма вытащили и гадали. И они священное дерево сакаки в пять сотен ветвей с горы Амэ-но кагуяма с корнем вырывая, вырвали, к верхним ветвям привязали пять сотен ожерелий драгоценных, по восемь сака длиной, и к средним ветвям — зеркало в восемь сака длиной, на нижние — белые ткани, синие ткани повесили; и вещи эти многие Футодама-но микото как дары грузные в руки взял, а Амэ-но коянэ-но микото грузные словеса молитвенные говорил» [НКБТ, 1970, с. 83].
Заклятие — укэи, нечто вроде ордалий, действо, обусловленное с партнером или предпринимаемое в одиночку, испытание воли богов, имевшее «юридическую силу». Сначала сердце делается «чистым» (т. е. проводится очищение), затем произносится формула, в ответ боги дают определенный для совершающего укэи знак своего отношения. При некотором сходстве с гадательной практикой укэи имеет свои отличия, так как представляет собой род обета, а боги подтверждают «чистоту сердца» и правоту совершающего укэи великолепными результатами предприятия, затеянного давшим обет. В «Кодзики», например, Аматэрасу желает узнать, верно ли, что сердце Сусаноо «чисто и светло». Сусаноо тогда предлагает ей дать обет и рождать детей (каку укэитэ ко умаму). Меч и низки яшмы, из которых будут рождаться дети, они сначала опускают в Священный колодец неба, потом разжевывают, потом выплевывают, и из легкой дымки являются божества-потомки [НКБТ, 1970, с. 77]. В «Нихон сёки» встречается так называемое укэикарн («охота по обету»), когда приносят обет богам, а затем проводится охота, и по добыче судят о добром или дурном предзнаменовании. В ранних памятниках встречается понятие «сакэ по обету» (укэидзакэ). В «Харима фудоки», рассказывается о том, как богиня Митинуси-химэ, пребывавшая в селении Арата в уезде Така, родила сына, не имея мужа. Затем она возделала рисовое поле в семь токоро, на котором созрел рис за семь дней и семь ночей. Из этого риса она приготовила «сакэ по обету», созвала всех богов и велела сыну обносить их этим магическим напитком. Ребенок сразу направился к богу Амэ-но махитоцу — так узнали, кто его отец [Древние Фудоки, 1969, с. 101]. Сходная легенда есть и во фрагменте «Фудоки» провинции Ямасиро (описание храма Камо). Ближе к ордалиям оказывается понятие укэию — «кипяток обета» участвующий в испытании, называемом кугадати: принесший обет погружает руку в кипяток, по степени ожога судят о его правоте и добродетели [«Нихон сёки», раздел об императоре Кэйтай]. Любопытный сюжет укэи приводится в Кодзики и в одной из версий «Нихон сёки»: Ко-но хана-но сакуя-химэ, став женой Ниниги-но микото, зачала в одну ночь. Ниниги не верит ей: «Как это можно за одну ночь зачать человека?» Чтобы доказать свою верность Ниниги, его супруга совершает укэи — строит дом без дверей и оттуда говорит: «если дитя, которого я понесла, не принадлежит небесному богу, пусть я погибну, сгорев, а если это и вправду ребенок от небесного бога, пусть огонь мне не повредит» [Синтэн, с. 231]. Затем поджигает дом и рождает троих сыновей. Сам обряд, по-видимому, восходит к китайскому обычаю.
Амэ-но михасира-но микото, Куни-но михасира-но микото (букв. «Священный столп неба, священный столп земли (страны)») — божества ветра. Столп, как и дерево, считался обиталищем души божества, о чем свидетельствует, например, «церемония столпа» (михасира-но мацури) в храме Сува и вера в «священный столп сердца» храмового комплекса Исэ [СДД, с. 49–60]. Согласно СД, оба эти божества уподоблялись столпам, потому что ветер дует между небом и землей, и таким образом имеет сходную со столпом направленность от земли к небу [СД, т. 1, с. 59]. Можно вспомнить также, исходя из варианта мифа, данного в «Нихон сёки», что священный столп середины земли (страны), участвующий в мифе о порождении Японии богом-первопредком, Идзанаки, превратился в остров Оногоро [СД, т. 1, с. 469]. Оба эти объяснения не вполне удовлетворительны, однако более полных данных нет.
Удзуки — четвертый месяц. Фумидзуки — седьмой.
Этот праздник проводился в первый день обезьяны четвертого и седьмого месяцев. Хирано считается местопребыванием четырех божеств, каждому из которых посвящено отдельное строение храмового комплекса. Это божества Имаки-но ками, Кудо-но ками, Фурусэки-но ками и Химэ-но ками. По поводу этих божеств в японской научной литературе существует несколько различных гипотез: во-первых, что эти боги — родовые божества кланов соответственно Минамото, Тайра, Такасина и Ооэ; во-вторых, что они боги — предки матери императора Камму и имеют корейское происхождение, поскольку по мифологической историографии она рождена первым повелителем Пэкче Сюмо (яп. Тобо), в третьих — что это боги очага императорского дворца. Первоначально их кумирни находились в земле Ямато, потом, при перенесении столицы императором Камму из Нара в Хэйан (современный Киото), были учреждены их новые храмы в Хирано.
Храм Хирано расположен в районе нынешнего Киото.
Имаки — по Такэда, это название местности в Ямато, где ранее находился храм, посвященный этому божеству [НКБТ, 1970, с. 405]. Существует также предположение, что божество Имаки и есть дальний предок матери императора Камму, выдвинутое еще Хан Нобутомо и поддерживаемое рядом исследователей [СД, с. 210–211], но Такэда на основании фонетических различий между Имаки («новопришедший», слово, записанное иероглифами «сейчас» и «приходить») и Имаки (топоним, записанный иероглифами «сейчас» и «дерево»), отвергает эту гипотезу [НКБТ, 1970, с. 405].
Другая этимология [СД, т. 1, с. 211; Цугита, с. 197] сближает часть ки в слове Имаки с кэ («еда») и ассоциирует это божество с классом божеств пищи и духов кухонного очага.
Это норито функционально и текстуально близко к предыдущему. Кудо — празднество, которое проводится в одном из храмов вблизи Нара, а также в храме Хирано.
Прославляемый бог при этом неизвестен. В «Вамёруйдзюсё» слово кудо толкуется как отверстие, через которое уходит дым очага, в ряде диалектов камадо («очаг») произносится как кудо, поэтому возможно, что божество Кудо имеет отношение к богам очага [НКБТ, 1970, с. 407]. В ряде источников Кудо называется предком рода Тайра, а также вместе с божеством Имаки и Фурусэки возводится к корейскому прародителю императора Камму.
Фурусэки — до недавнего времени этот иероглифический бином прочитывался как Фуруаки. Подразумеваемое божество неизвестно, согласно некоторым толкованиям, Фурусэки, так же, как Имаки, Кудо и Химэ-но ками, относится к древним корейским правителям — а именно, к первому царю Пэкче, легендарному предку императора Камму, а также к божествам очага или к родовым богам клана Такасина и др.
Повторяющийся — цукинами, этот термин обычно употребляется применительно к празднествам, проводимым ежемесячно (цукинами). В данном случае речь идет о церемонии, которая проводится дважды в год, в шестую и двенадцатую луну по лунному календарю, в одиннадцатый день месяца. Согласно «Энгисики», это норито обращено к 304 богам, подношения им приносятся в 198 храмах. Впервые упоминание об этом празднике встречается в «Сёку нихонги», в разделе о правлении императора Момму (697–700). Текст молитвословия почти полностью совпадает с норито, которое читается во время Праздника испрашивания урожая. Боги, к которым обращается жрец, те же, что и во время церемонии Тосигои, за исключением богов риса (Митоси-но ками). Соответственно на этих праздниках богам не подносятся белые животные (конь, вепрь, петух). Цугита сближает эту церемонию с действом Камуимакэ (или Камуимаки), во времена средневековья именовавшимся Дзингондзики (те же иероглифы, прочитанные китайскими чтениями). Камуимакэ — букв. «божественно ныне вкушаемое». Это действо состояло в том, что император призывал Аматэрасу сойти с неба, ей подносилась только что приготовленная на священном огне еда, которую вместе с нею вкушал и император. Действо это примерно совпадает по функции с праздником вкушения первого урожая — Ниинамэ-но мацури. Согласно предположению Норинага, Имакэ означает только что отшлифованный рис, и когда император впервые в данном месяце вкушал блюдо из только что обработанной партии риса, то призывал разделить с ним трапезу свое родовое божество Аматэрасу [Цугита, с. 207].
Этот ритуал считался одновременно и периодическим, и ритуалом по случаю. Проводился до и после церемонии Дзингондзики (священной еды) и Ниинамэ (вкушения первого урожая). Кроме того, он иногда исполнялся при посвящении дочери императора в жрицы храмов Исэ или Камо и со временем стал общим ритуалом освящения жилища принцессы. Оото-но хокаи не упомянут ни в «Конинсики», ни в «Дзёгансики», тем не менее считается в научной литературе сравнительно древним.
В описании праздника в «Энгисики» говорится: «Рано утром, после церемонии Дзингондзики, на столы с восемью ножками возлагаются четыре круглых ларя — один с яшмой, один с нарезанной бумазеей, один с рисом и один с бутылями сакэ. Их берут четыре человека из камубэ… Затем каждая из жриц камунаги берет по ларцу. Во внутреннюю залу дворца входят Накатоми, Имубэ и камунаги, Имубэ развешивают ожерелья из яшмы в четырех углах дворца, камунаги в четырех углах раскладывают рис, куски бумазеи и бутыли с сакэ и выходят… Накатоми переходит к южной стороне, Имубэ идет к юго-востоку и тихим голосом читает норито» [Синтэн, с. 1036]. Затем те же действия с яшмой, бумазеей, рисом и сакэ повторяются в других помещениях императорской обители — в бане, в отхожем месте, у дворцового алтаря (мидзусидокоро), в церемониальном тронном зале, в кухне. По окончании церемонии исполнители идут в Гэсайдэн, место, где их освобождают от состояния освященности, место отмены очищения (гэсай).
Этот ритуал — прерогатива Имубэ, о чем подробнее см. общее описание праздника Микадо-но мацури.
Престол — В тексте слово микура, которое Цугита этимологизирует как ми (священный) + кура (ранг, степень, или хранилище, или седло).
Знаки небесные — зеркало (ята-но кагами), меч (куса наги) и ожерелье из яшмы (ята-но магатама). Меч этот добывает Сусаноо, разрубив средний хвост дракона [НКБТ, 1970, с. 86–89]. В другом эпизоде «Кодзики» меч получает Ямато-такэру-но микото от жрицы Исэ, Ямато химэ-но микото. В этом норито упоминаются только две из трех регалий, ожерелье опущено — что и в других текстах случается нередко. Цугита приводит объяснение Мотоори Норинага из «Кодзикидэн», которое сводится к следующему: в «Кодзики» и «Нихон сёки» регалии перечисляются в таком порядке — ожерелье, зеркало, меч, однако ожерелье на первом месте оказалось не ввиду его значимости, а благодаря тому обстоятельству, что при императоре Судзин зеркало и меч были наново воспроизведены и эти копии-новоделы были помещены во дворец (оригиналы были переданы храму Исэ), в то время как ожерелье оставалось, так сказать, подлинным и изначальным. Во времена, которые в традиции именуются «эпохой богов», по мнению Норинага, на первом месте было зеркало, затем следовал меч, чему есть свидетельства в разных текстах. В более поздние времена ситуация снова переменилась и в церемонии передачи императорских регалий назывались лишь меч и ожерелье, зеркало же находилось на постоянном хранении в одном из помещений дворца, называемом найсидокоро, или касикодокоро, и в ритуале возведения на трон следующего императора непосредственно не использовалось [Цугита, с. 219]. См. также комм. к норито в праздник Тосигои-но мацури.
Благопожелания — котохоки. В этом месте в тексте следует приписка мелкими знаками, поясняющая этот отрывок: «то, что на старом языке котохоки, то на нынешнем то же, что слово сакахокаи». Такэда полагает, что эта приписка сделана священнослужителями рода Имибэ, передающими наследникам традицию чтения норито. Различие между этими словами, старым и новым, еще раз демонстрирует хронологическую неоднородность текста и значительный временной разрыв между разными слоями: в название норито вынесено «новое» слово хокаи, а не его архаический синоним, употребленный в тексте.
…солнцу небесному наследуя… — Такэда, по-видимому, отказывается комментировать это место, ограничиваясь лишь общим соображением — «речь идет о наследовании власти. Гонорифическое обозначение наследования» [НКБТ, 1970. г 416]. Цугита сначала приводит традиционную точку зрения: ама-но хицуги — «наследование солнцу (хи) небесному», т. е. передача власти от Аматэрасу поколению земных императоров; затем, в противовес традиции, обосновывает современную ему концепцию, опирающуюся на этнографические данные, и рассматривает хицуги как передачу священного огня, имея в виду церемонию, составляющую часть ритуала почитания предков в императорском дворце. Среди клана управителей страны Идзумо при передаче прав на управительство от отца к сыну также обычно проводилась церемония передачи (наследования) огня. Когда умирает отец, то сын его, пока еще не прошло суток — дня и ночи, должен добыть огонь трением с помощью палочки и камня очага, по преданию, оставшихся в роду от бога-предка Амэ-но хохи-но микото, затем на воде из небесного колодца (амэ-но манаи) приготовить еду и вкусить ее, согласно ритуалу вкушения первого урожая (см. Оониэ-но мацури). Это главная церемония в ритуале наследования (ёцуги). Добывание «божественного огня» этим способом до нового времени сохранялось в храмовом комплексе Исэ и храме Ияхико в Этиго [Цугита, с. 219–220]. Однако эта содержательная интерпретация не учитывает разницы в звучании слов fï «огонь» и fi «солнце» (ставших омонимами гораздо позже), поэтому более корректным будет перевод «наследование солнцу».
Все их речи умолкнуть заставили — имеется в виду, что, когда скалы и деревья говорили, мир пребывал в состоянии хаоса. Это состояние описывается, например, в мифе о сокрытии Аматэрасу в небесной пещере: «Все в Равнине Высокого Неба погрузилось во мрак, особенная тьма была в Срединной стране камышовых равнин. Пришла непрестанная ночь. Тогда все переполнили голоса восьми сотен множеств богов, что шумели как мухи в месяц посева. Начались во множестве бедствия» [НКБТ, 1970, с. 81]. Сходные признаки описаны в мифологическом сюжете о возвращении Идзанаки из страны мрака Ёми, рождении им божества солнца (Аматэрасу), луны (Цукуёми) и хтонического божества Сусаноо, которому поручается управлять морем («Кодзики») или подземной страной корней (некоторые версии «Нихон сёки»). Отказываясь от этого назначения, Сусаноо плачет и стонет, и от его плача «голубые горы, плача, пересохли, подобно высохшим горам, реки и море совсем высохли. И тогда голоса дурных божеств переполнили все как мухи в месяц посева» [НКБТ, 1970, с. 73]. Видимо, таково же было и состояние «Срединной страны тростниковых равнин» до того, как был произведен акт усмирения ее земных богов (куницу коми).
…с неба спуститься соизволил… — Цугита полагает, что здесь подразумевается мифический властитель Ниниги-но микото, а нижеследующий фрагмент — «дабы, солнцу небесному наследуя, ведать страной, как Поднебесной» относится к императору, при правлении которого произносится текст [Цугита, с. 223].
Божества гор — Эта группа божеств весьма разнообразна по функциям: охота, земледелие, лес и т. д., в тексте нет оснований для уточнения, какие именно божества имеются в виду, Цугита полагает все же, что подразумеваются прежде всего божества горных подъемов из норито в праздник тосигои.
Обиталище — миарака, в тексте приписка мелкими знаками: «на старом языке это читается арака».
Имасияфунэ-но микото — дух-охранитель жилища, дух здания. Возможно, что существует связь между Имасияфунэ-но микото и Яфунэ-но ками, богом жилища [СД, т. III, 1941, с. 372].
Нижние вервии — цунанэ, приписка в тексте: «на старом языке разновидность цугаинава (связанных вместе веревок. — Л.Е.) называли цунанэ». По-видимому, имеются в виду веревки, привязывающие поперечные доски к опорам. Беда от насекомых ползающих — вероятно, имеются в виду насекомые типа древоточцев. См. также комм. 92 к норито в праздник Минадзуки-но цугомори-но оохараэ.
Птицы, в небе летающие, кровь роняющие — Это не очень ясное место толкуется по-разному. Например, кровь сочится из мелкой живности, которой питаются птицы, и считается скверной, если останки этой живности падают на человека [НКБТ, 1970, с. 418]. Цугита приводит несколько объяснений: одно из них принадлежит Камо Мабути — что птицы, о которых идет речь, заимствованы из китайской мифологии, другое — Мотоори Норинага, считавшему, что заклинание обращено ко всем птицам, которые могут загрязнить очаг через отверстие дымохода (при этом иероглифический бином тидари прочитывается как тодари); еще одна, сходная гипотеза заключается в том, что тидари это тигидари — т. е. свисающий карниз, в котором делается отверстие для дыма, другая версия, что тидари — вариант мититари, т. е. «множество путей», по которым птицы летают в небе, и др. Сам Цугита присоединяется к точке зрения Норинага, добавляя к его аргументам еще и то обстоятельство, что синтаксический параллелизм («нижние вервии» в предыдущем периоде) требует далее верхних архитектурных элементов строения [Цугита, с. 229]. Я следую пониманию Такэда, которое основывается на иероглифической записи текста, хотя, видимо, его тоже нельзя считать полностью достоверным.
Стыки — кикаи, в тексте приписка мелкими знаками: «на старом языке говорилось кикаи».
Дух полов — миюка цуи (цухи), оборот, несколько загадочный. Такэда [НКБТ, 1970, с. 418] понимает его, как дух пола (цу — суффикс, хи — дух), по Цугита, это цухи (цухи-ни) — «совсем», «до конца» [Цугита, с. 230].
Ночное око — ёмэ. Правда, Мабути, а вслед за ним Бок считают, что ёмэ — это «ночной страж», или «ночная служительница», дежурящие ночью подле спящей семьи императора. Я следую версии Такэда [НКБТ, 1970, с. 419].
Яфунэкукути-но микото — божество, упоминаемое в «Кодзики» как Куку-но-ти-но ками, бог деревьев, рожденный от пары первопредков Идзанаки и Идзанами. О связи этого божества с деревом говорят и приписки к тексту. По-видимому, здесь имеется в виду дерево как строительный материал для жилища.
Яфунэ тоёукэхимэ-но микото — божество, согласно «Кодзики», рожденное от Вакумусуби, одного из божеств группы мусуби, связанной с концепцией рождения и плодородия. По-видимому, божество еды — в «Нихон сёки» встречается божество еды Укэмоти-но ками (см. также прим. 42 к норито Хиросэ-но ооими-но мацури). Данная богиня почитается в одном из внешних храмов Исэ. То обстоятельство, что богиня еды почитается вместе с Яфунэкукути-но-микото как дух дворца, имеет в традиции несколько объяснений, в частности, что будучи богиней разнообразных съедобных растений, она ведает и соломой (их высушенными стеблями), которая использовалась при возведении построек. Примечательно также, что в тексте сделана приписка, поясняющая связь этого божества с устройством домов для рожениц, так что, вероятно, ей приписывалась способность отпугивать злых духов от дома.
Эта помета в тексте описывает ритуалы против злых духов, сохранившиеся до нового времени, — стружки дерева помещаются перед входом в жилище на Новый год, на ворота вешаются пучки риса. Разбрасывание зерен риса (утимаки — «сеяние в доме») — было вплоть до позднего средневековья распространенным способом оберега от злых духов.
…мягкие ткани… — Здесь помета в тексте: «на старом языке это говорится никитэ».
Камунаоби-но микото, Оонаоби-но микото — два божества, рожденные во время очищения Идзанаки после его возвращения из страны Ёми. Их назначение, как сказано в «Кодзики», «выпрямлять искривления», причиненные двумя ранее рожденными божествами — Ясомагацуби-но ками («Восьмидесятиричный искривляющий бог») и Оомагацуби-но ками («Великий бог искривляющий») [НКБТ, 1970, с. 71]. Камунаоби-но микото — «Повелитель, божественно выпрямляющий», Оонаоби-но микото — «повелитель великого выпрямления».
Оомия-но мэ-но микото — «Дева-повелительница Великого дворца» (см. также комм. к норито в праздник Тосигои-но мацури). В мифологических сводах «Кодзики» и «Нихон сёки» это божество отсутствует; помимо норито встречается в «Когосюи», где в мифе о сокрытии Аматэрасу в Небесной пещере к имени богини Оомия-но мэ-но микото имеется приписка: «Это божество, чудесно рожденное от Футадама-но микото. В нынешнем мире она посредством восхитительных слов из женского дворца смягчает отношения господина и подданных, радует сердце государя» [Синтэн., с. 891].
…смягчает… — Здесь помета в тексте: «на старом языке это читается: яваси».
…ошиблась… — Здесь помета в тексте: «на старом языке это читается магахи».
Название этого праздника Такэда трактует не как мацури (празднование, действо, служение), а, как и в предыдущем случае, когда речь шла о дворце в целом, хокаи (благопожелание) [НКБТ, 1970, с. 421]. Это норито, как и благопожелание дворцу, читает священник из рода Имибэ. Связь этого и предыдущего ритуалов с Имибэ утверждается в разных местах «Когосюи», в частности в мифе о сокрытии Аматэрасу в Небесной пещере: «Аматэрасу-оомиками подумала про себя так: вот я сокрылась, и вся Поднебесная погрузилась во тьму, так отчего же все боги так развеселились? И, удивившись, она легко дверь приоткрыла и выглянула. Тут бог Амэ-но Тадзикарао-но ками за ту дверь потянул и перетащил [богиню] в новый дворец. А Амэ-но коянэ-но микото и Футодама-но микото, взяв вервии солнечные (нынешние вервии сирикумэнава. Они имеют форму солнечного света), окружили ими этот дворец» [Синтэн, с. 891].
Футодама-но микото, как предок имибэ, упоминается и в других местах. Роль имибэ особенно подчеркивается в «Когосюи» в так называемых «одиннадцати статьях», помещенных в конце этого мифологического свода, написанного Имибэ-но Хиронари и имевшего целью, в частности, возвысить значение рода Имибэ, потесненного Накатоми. Статья пятая гласит: «Благопожелание дворцу и праздник священных врат изначально было делом Футодама-но микото, и находились они в ведении рода Имибэ» [Синтэн, с. 906].
В статье четвертой говорится: «В строительстве священного дворца… участвовали Имибэ из двух селений — Мики и Арака. Чтобы рубить — они использовали освященные топоры, чтобы копать — освященные лопаты, потом присылали плотников, а закончив постройку, Имибэ совершали обряд Благопожелания великому дворцу и еще праздника священных врат, и после этого там уже пребывал государь. Однако же теперь Имибэ не привлекают ни для перестройки храма Исэ, ни для воздвижения павильонов для церемонии вкушения первого урожая, и это — четвертая статья» [Синтэн, с. 906].
Объединение этих двух праздников в «Когосюи» дает Цугита основания для предположения, что в прошлом освящение дворца и освящение ворот было единой церемонией [Цугита, с. 260].
Кусиивамато-но микото, Тоёивамато-но микото — божества ворот, в: «Когосюи», например, упоминающиеся в вышецитированном мифе о сокрытии Аматэрасу. После того как Амэ-но коянэ-но микото и Футодама-но микото окружают новое жилище Аматэрасу священным вервием, дочери Футодама-но микото, Оомия-но мэ, поручается перед этим жилищем совершать богослужения, а «двум божествам Тоёивамато-но микото и Кусиивамато-но микото (все это — дети Футодама-но микото) охранять ворота в это жилище» [Синтэн, с. 892]. Не исключено, что родство этих двух божеств с Футодама постулируется в Когосюи по той же причине — ради попытки утвердить позиция рода Имибэ. Об этих богах см. также комм. к норито в праздник Тосигои-но мацури.
Небесный бог искривляющий, Ама-но магацуби-но ками — вероятно, один из богов, рожденных во время ритуала очищения Идзанаки на равнине Ахаги после возвращения из страны мрака Ёмоцукуни. См. также комм. 80 к норито в праздник Оото-но хокаи.
Эта церемония ко времени составления «Энгисики», вероятно, стала уже имперским ритуалом, т. е. ставила целью очищение и изгнание скверны в рампах всего государства и проводилась регулярно, дважды в год; ранее ритуал очищения, видимо, не был периодическим и происходил в определенных случаях — после смерти императора, в случае каких-нибудь стихийных бедствий и т. п.
Текст этого норито имеет ярко выраженный юридический аспект, регулирующий различные сферы жизни — от хозяйственной до интимной.
Основное понятие, проходящее через этот мифологический пласт, — скверна разного рода и в разных обличьях. В японской мифологии понятие скверны связано с мифом об осквернении Идзанаки в стране мрака Ёмоцукуни, а ритуал оохараэ — с его последующим очищением. Скверна, таким образом, проистекает от соприкосновения с иным миром, смертью, болезнями, уродством, нарушениями разного рода табу. Обряды очищения и изгнания скверны проводились и при дворе, и в народе, выступая подчас под самыми разнообразными названиями. Приведем отдельные примеры ситуаций, порождающих скверну. В «Нихон сёки» описывается, как во втором году Тайка, при императоре Котоку, некто был послан по государственным делам в провинцию. На обратном пути, выполнив миссию., этот человек внезапно скончался прямо на дороге, и жители окрестных семей потребовали от его спутников, чтобы они совершили очищение, более того, востребованы были его друзья, которых тоже принудили пройти обряд, а младший брат покойного должен был потом, покидая место смерти брата, уходить ни разу не оглянувшись. В ряде случаев, если посланец двора по дороге готовил еду на огне, то жители близлежащих домов обычно настаивали на церемонии очищения, потому что произошло осквернение огня (нечто сходное мы видим в мифе об Идзанами, попавшей в страну мрака, Ёми-но куни, — она не может вернуться в мир живых, потому что уже вкусила еды в стране мрака, — вероятно, запрет на принятие пищи и использование огня вне рамок своего социума). Если гонец от двора оставлял по дороге уставшую лошадь в крестьянском доме и заходил за ней на обратном пути, то часто ее под разными предлогами не возвращали, опасаясь скверны (иногда, видимо, и чтобы оставить лошадь себе). Чтобы упорядочить это положение, в годы Тайка был издан императорский указ, регламентирующий обряды очищения и изгнания скверны. Неоднократны упоминания обрядов изгнания скверны в «Манъёсю»; по-видимому, во многих случаях они совершались придворными по собственному почину, нередко для этого призывался служитель из палаты инь-ян (онъёдзи) или жрица камунаги. Так, в «Исэ-моногатари»: «послал он за онъёдзи и камунаги, чтобы они совершили действия очищения — чтоб любовь прошла» [Исэ-моногатари, № 64]. В «Записках у изголовья» Сэй-сёнагон описывается, как ведунья нарезает бумагу на полоски и прикрепляет к расщепленному — бамбуку.
В «Сёку нихонги» говорится о фигурках для обряда оохараэ наряду с «развязыванием веревки» и «разбрасыванием риса», служащих целям экзорцизма. Фигуркой надо потереть о тело, скверна перейдет на фигурку, которую затем пускают плыть по воде. Развязывание конопляной веревки, как и разбрасывание риса, означает избавление от скверны.
Официальная церемония Оохараэ кратко отмечена в «Дзингирё» («Кодекс годов Дзинги»), Надо думать, что в ряде черт этот обряд испытал даосское влияние, тем более что в его сценарий входило и заклинание при поднесении мечей, принадлежавшее, по всей вероятности, роду иммигрантов. Цугита в этой связи пишет также о древнекитайском ритуале, описанном в Чжоу ли, в разделе «Весенний приказ»: «женщины-жрицы ведают обрядами изгнания, скверны и ритуального омовения», «женщины занимаются чтением молитвословий и подношениями для изгнания скверны в соответствии со временем, года» [Цугита, с. 260].
Минадзуки — шестой месяц по лунному календарю. К названию праздника — приписка: «этому же следуют в месяце сивасу». Сивасу — двенадцатый, месяц года.
…восемь сотен мириад богов… — Отрезок текста, начинающийся этими: словами, до слов «страной спокойной быть назначили», представляет собой вариант мифа о сошествии Ниниги-но микото, внука богини солнца Аматэрасу и Такамимусуби-но ками на землю, где он становится первым бого-императором Японии и родоначальником императорской династии. В «Кодзики» о сошествии Ниниги говорится так: «И тогда было повеление изречено Амацухико-но Ниниги-но микото покинуть небесный престол из скалы. Разделив, толкая, небесные облака, в восемь слоев стелющиеся, чудесную дорогу разделяя, дорогу разделил, встал на небесном плывущем мосту… и спустился с неба на пик Кудзибурутакэ горы Такатихо в Химука, в Цукуси». То же место приземления называет и «Нихон сёки» [Синтэн, с. 230]. В «Кодзики» говорится: «„это страна, где прямо утреннее солнце светит, страна, которую вечернее солнце освещает. Значит, место это очень хорошее“, — так он поведал, и опоры дворца в корни подземных скал крепко укрепил, коньки крыш в Равнину Высокого Неба вознести соизволил» [НКБТ, 1970, с. 129]. Интересно, что в этом мироустроительном акте присутствует Небесный плывущий мост, как и в космогоническом мифе об Идзанаки и Идзанами, которые, стоя на этом мосту, сотворили первый остров, Оногородзима (капля, упавшая с их копья в воду и затвердевшая). Преодоление хаоса (усмирение земных богов перед схождением Ниниги), Небесный плывущий мост и другие детали воспроизводят структуру мифа о первотворении.
Расхождение норито с мифологическим сводом заключается в том, что, согласно «Кодзики», Ниниги, по всей видимости, спускается на Кюсю, «где прямо утреннее солнце светит», а норито указывает непосредственно страну Ямато, «где солнце высоко видно» (или «на которую солнце с высоты смотрит»), Впрочем, вопрос о том, откуда пришел тот клан, который стал господствующим на Хонсю и учредил государство Ямато, до сих пор вызывает бурную полемику среди историков, оставаясь пока неразрешенным, несмотря на растущее количество фактов и гипотез.
…небесными прегрешениями означили… — Этот фрагмент текста перекликается с нарушениями табу, совершенными Сусаноо-но микото, что привело к сокрытию Аматэрасу в Небесной пещере, правда, там прегрешения не разделяются на две категории — небесные и земные. Совершенное Сусаноо в «Кодзики» составляет часть списка небесных прегрешений — сдирание шкуры лошади, начиная с хвоста (вероятно, род черной магии, возможно также, что шкура была содрана заживо), дефекация (в ритуальном зале), разрушение межей на поле Аматэрасу, засыпка канав. Согласно «Нихон сёки», Сусаноо еще разрушает желоба для орошения, совершает повторный посев и вбивание кольев на чужом поле. Все это вместе и составляет небесные прегрешения, по большей части являющиеся нарушениями правил жизни сельскохозяйственного социума. Вбивание кольев по-разному толкуется исследователями: и как перемена границ полей, и как способ злокозненной магии, и как попытка причинить увечье возделывающему поле (если колья скрыты в земле).
В сюжете «Кодзики», относящемся к императору Тюай (Тарасинакацухико), рассказывается о том, как после его смерти проводился ритуал великого изгнания грехов [НКБТ, 1970, с. 220]. Там перечислены виды скверны из обоих списков: сдирание шкуры заживо, сдирание задом наперед, разрушение межей, засыпка канав, дефекация, соединение родителя и ребенка, соединение с лошадью, соединение с быком (коровой), соединение с птицами. Что касается обдирания шкур, то это занятие до нового времени считалось нечистым и поручалось людям особого разряда, имевшего нечто общее с «неприкасаемыми», то же находим и в Корее, где, как пишет Ю.В. Ионова, в числе семи презренных профессий были мясники и корзинщики, поскольку обдирание коры — то же, что сдирание кожи с животных [Ионова, 1982, с. 39]. Далее мы и на японском материале встретимся с запретом на снятие коры с деревьев, используемых в ритуальных постройках, — см. комм. к празднику Оониэ-но мацури.
Прегрешенья земные — список запретов, видимо, направленных против имбридинга и регулирующих сферу половых отношений, т. е. в конечном счете систему родства, а также табуирующих разные виды ворожбы: некоторые болезни, по ранним представлениям, могли иметь причиной злокозненные магические действия.
Беда от насекомого ползающего — Может быть, речь идет о древоточцах, разрушающих постройки. Существует также мнение, что к ползающим насекомым японцы относили и змей, а чешуя змеи — одно из десяти «божественных сокровищ» («камутакара», оберегов императора). Цугита, исходя из параллели «резать по живому кожу», предполагает, что имеется в виду укус насекомого как еще один вид повреждения кожи, что является скверной [Цугита, с. 293]. Апотропеические обряды против укусов насекомых встречаются и в Китае; древнейший китайский «Мушиный праздник» (Чжа), вероятно, включал и обряды против укусов и против иных видов вреда от насекомых. А. Миллер полагает, что под бедствиями от насекомых имеется в виду описание божеств, которые шумели как майские мухи, когда Аматэрасу сокрылась в пещере и воцарился мрак. Скверну, таким образом, он связывает с насекомыми, заводящимися на разрушающейся плоти [Миллер, с. 31]. С моей точки зрения, если вред от насекомых подразумевает укусы, то здесь, скорее, речь идет о табуации нарушений целости оболочки, будь то кожа человека, шкура животного или кора дерева. Возможно, это связано с опасением, что при нарушении оболочки через отверстие может выскользнуть душа. Уместно здесь вспомнить и сельскохозяйственный обряд «проводы насекомых» (мусиокури), засвидетельствованный Невским; как и в обряде изгнания скверны, изготовлялись фигурки (в данном случае из соломы), к ним прикреплялись бумажные головы с нарисованными лицами, им придавались также маленькие деревянные мечи. Затем собравшиеся жители деревни обходили поля с барабанным боем и пением: «Ради кого мы тут собрались? Ради насекомых собрались». Затем все разом начинали громко кричать, имея в виду отпугнуть насекомых, а потом сажали фигурки у межи каждого поля [Невский, 1971, с. 26–27]. Правда, в ритуале изгнания скверны на изображения должна перейти скверна, в народном же обряде им придана функция охранителей полей от насекомых.
Такацуками — вероятнее всего, бог-громовик, подобный Наруками, Камутокэ, Икадзути-но ками, Хататагами и др. С другой стороны, Цугита приводит и другие гипотезы: одна из них связывает Такацуками (букв. «бог высоты») с последующим Такацутори («птицы высоты»), а этот двучленный оборот — с неясным выражением в норито Оото-но хокаи: «беда от птиц, в небе летающих, кровь роняющих». Есть также точка зрения, что под Такацуками в данном случае имеется в виду Магацуби-но ками, «бог искривляющий» из норито в праздник Оото-но хокаи, о нем же говорится в норито Митиаэ-но мацури, что «он вторгается с грубостью, с чуждостью из Нэ-но куни, страны корней, Соко-но куни, страны дна».
Такацуками сближают также со сказочными тэнгу, лисой и барсуком-оборотнями и с душами умерших, включая всех этих существ, способных вредить людям, в собирательное понятие такацуками. По мнению Цугита, все это — позднейшие наслоения, основная же функция Такацуками — громовик, при этом по ряду свойств он в самом деле близок к Магацуби-но ками [Цугита, с. 294].
…беда от птиц с высоты… — Речь идет о некоей порче, связанной с птицами, но происхождение этой скверны все же остается неясным.
…низ обрубит, ветви срежет… — Такэда полагает, что среднюю часть ствола строгали и полученные стружки возлагали на жертвенники [НКБТ, 1970, с. 425]. Цугита излагает несколько гипотез: 1) это ветки небольшого дерева; 2) канаги означает не «крепкое дерево», а представляет собой фонетическую разновидность макуракотоба «цука-но хи-но»; 3) речь идет о деревьях с облетающей листвой в отличие от вечнозеленых, 4) имеются в виду небольшие (молодые) ветки одной из разновидностей дуба и т. д. К сожалению, трудно отдать предпочтение какой-нибудь версии ввиду расплывчатой этимологии слова. Возможно, что прав Камо Мабути, считавший, что канаги — материал для изготовления жертвенных столиков.
…тысячу сокровищниц, складов-сокровищниц… — тикура-но окикура. В данном случае кура, видимо, означает столики для жертвоприношений. Этот оборот ассоциируется с эпизодом из мифологических сводов, рассказывающим о том, как боги наказали Сусаноо за нарушения табу (или же, если переинтерпретировать понятие наказания — каким экзорцизмам его подвергли): «Тогда восемь сотен множеств богов вместе совещались и назначили Сусаноо на тысячу жертвенников подношения возложить, бороду ему остригли, ногти на руках и ногах вырвали и изгнали его божественным изгнанием» [НКБТ, 1970, с. 83–85]. То же в «Нихон сёки» — тикура-но окидо-но хараи, что, видимо, означает «ритуальные предметы, изгоняющие скверну, на тысяче жертвенников». Не исключено, что в той каре, которой подвергся Сусаноо, можно усмотреть китайское влияние: в «Веснах и осенях Люя» («Люйши чуньцю», III в. до н. э.) рассказывается, как иньский Тан во время засухи молил о ниспослании дождя и принес жертву — остриг волосы, раздробил руки [Яншина, с. 91]. В данном случае, вероятно, мы имеем дело с описанием ритуального убиения вождя, но уже в форме частичной жертвы — в легенде о древнем литейщике Гань Цзяне богам тоже приносятся волосы и ногти вместо человека («Весны и осени У и Юэ»).
…небесного тростника — речь идет о тростнике суга (сугэ), который расщепляли на множество лучинок. Примеры использования тростника в ритуальной практике не раз встречаются в «Манъёсю», например в плаче: …аманару сасара-но ону-но нанафусугэ, тэ-ни торимотитэ хисаката-но ама-но кавара-ни идэтатитэ мисогитэ маси-о («на поле небольшом в Сасара, что в небесах, возьму в руки травы нанафусугэ и, отправившись на берег реки небесной, совершу очищение», — «Манъёсю», № 420). Еще один пример: …тидори наку коно сахогава-ни ива-ни оуру суга-но нэ торитэ синобугуса хараэтэмаси-о ноку мидзу-ни мисоги тэмаси-о… («на той реке Сахогава, где поют кулики, возьмем корни суга, растущего в камнях, и траву синобу и совершим изгнание скверны, бегущей водой совершим очищение») [Манъёсю, № 948]. Примечательная обрядовая песня с тростником сугэ исполняется в ритуале кагура (игрища богов): ама-но хара фурисакэ мирэба яэкумо-но кумо-но нака пару кумо-но накадо-но накатоми-но ама-но косугэ-о сакихараи инориси кото ва кэфу-нохи-но тамэ… «Равнина неба… обернешься, посмотришь — внутри облака из облаков восьмислойных, в середине облака — мелким тростником небесным жрец Накатоми изгнание скверны творит, моления возносит — ради дня сегодняшнего это…» [Кодай каё, с. 354]. Тростник и веревка из тростника как средство отпугивания злых духов в Китае возводится к мифу о Желтом предке (Хуанди), который ввел обряд изгнания духов — обвязав веревкой из тростника, их отдавали на съедение тигру [Яншина, с. 55].
Туман — ивэри, не вполне ясное слово, вероятно, дымка; возможно, утраченное название одной из разновидностей тумана.
Основания деревьев разросшихся — сигэки-га мото. Толкуется как пни или же нижние молодые ветви, корни и т. д.
Богиня Сэорицухимэ — одно из четырех божеств, участвующих в ритуале изгнания скверны. Со времен Норинага всех этих божеств (почти все они отсутствуют в мифологических сводах) относят к так называемым хараидо-но ками («боги места изгнания скверны»). Сэорицухимэ отождествляют с Магацуби-но ками, «искривляющим богом», который должен доставить скверну — туда, откуда он ее взял. Божества Магацуби были рождены в море при ритуальном омовении Идзанаки (изгнании скверны) после посещения страны мрака. Отсюда — пребывание Сэорицухимэ в стремнинах моря (сэ — «стремнина», «глубокое бурное место», ори — «падение», «низвержение»), По Такэда, Сэорицухимэ — «дева, ткущая (ори) речной поток» [НКБТ, 1970, с. 426].
Хаяакицухимэ-но ками — божество пролива, речного устья, позже гавани (минато). Этимологизируется как богиня-дева (химэ) — быстрого (хая) — аки («осень», «открытие», «полное завершение»). Была рождена от Идзанаки и Идзанами вместе с парным мужским божеством Хаяакицухико-но ками («Кодзики»). В «Нихон сёки» говорится: «Богов устья рек (минато) зовут Хаяакицухи-но микото» [Синтэн, с. 186].
Нэ-но куни, Страна Корней, Соко-но купи, Страна Дна — иной мир в японской мифологии, имеющий противоречивые характеристики. Сусаноо, согласно «Кодзики», рожденный из ноздри Идзанаки без участия Идзанами, в другом эпизоде называет Нэ-но куни страной своей матери и там поселяется. Отсюда возможность толкования, что Нэ-но куни — иное название области Идзумо, где Сусаноо выступает как аграрный бог и культурный герой. Существует любопытное предположение, что Нэ-но куни (или Нэ-но катасу куни — «страна прочных корней», или Ситацу куни — «нижняя», «подземная страна») — полузабытая прародина японцев (Мацумура Такэо и др.); кроме того, ее сближают со страной мрака Ёми-но куни, а также с Нирайканай, миром по ту сторону моря в мифологических представлениях Окинавы. По-видимому, в этом понятии соединились по меньшей мере два мифологических комплекса.
Бог Ибукитонуси, в дверях дыхания дующего пребывающий — Ибукитони масу Ибукитонуси, букв. «хозяин двери дующего дыхания». Норинага отождествлял его с наоби-но ками, «выпрямляющими богами», в некоторых текстах этот бог выступает как «грубая душа» (арамитама) божества Тоёукэооками.
Богиня Хаясасурахимэ — хая — «быстрый», сасура — от глагола сасурау «скитаться», химэ — «дева». Норинага отождествлял ее с Сусэрибимэ-но микото, дочерью Сусаноо и женой Оокунинуси. Иногда ее считают дочерью Идзанами (поскольку она пребывает в «нижнем мире»), иногда дочерью — Сусаноо.
…коней привели и поставили, тех, что в Высокого Неба Равнине слушают, уши наставив — Жертвоприношение коней, по-видимому, обряд достаточно давний, в «Нихон сёки» он упоминается в связи с императором Юряку (Оохацусэ-но микото, по мифологической датировке, правил во второй половине V в. «Кодзики» называет датой его смерти 489 г., «Нихон сёки» — 479 г.). Упоминание о том, как лошади поднимают уши, вероятно, введено для того, чтобы и боги с таким же вниманием прислушались к «словам заклятия грузного». Во время ритуала великого изгнания скверны, согласно Энгисики, приносилось в жертву шесть лошадей.
Гадатели урабэ — ответвление клана Накатоми, в ритуале изгнания скверны им полагалось уносить ритуальные предметы (вероятно, пускать их по воде), а может быть, и те фигурки, изображавшие людей, на которые переходила скверна, изгнанная из участников церемонии.
К дороге реки великой — употребление слова «дорога» применительно к реке необычно, возможно, здесь ошибка в знаке. Во времена Хэйан рекой, где проводилась церемония, могла быть Камогава или Кацурагава.
Этот обряд предусматривает поднесение жертвенных мечей, изгоняющих скверну, и чтение экзорцизма с той же целью. Как сказано об этом обряде в описании ритуала в «Энгисики», представители рода фумитобэ собираются в священном дворе императорской резиденции и подносят императору два украшенных золотом меча и две золотые и две серебряные фигурки. Он дышит на эти предметы, чтобы скверна перешла на них, и таким образом очищается — ритуал явно даосский по происхождению. Затем читается текст оохараэ.
Обычно во время Великого изгнания скверны исполняется и этот текст, и предыдущий, в «Сёку нихонги» приводится случай, когда норито оохараэ не читалось, а произносилось только это заклинание [Сёку нихонги, I, с. 16].
Фуми-но имикибэ — род, также называемый фумибэ, фумибито и фумибитобэ. Первоначально это был клан грамотеев (фуми), придворных ученых и хронистов, вероятно, из числа иммигрантов, скорее всего, корейских. В течение долгого времени они писали только по-китайски. Этот род делился на две ветви, называемые по месту жительства имикибэ из Ямато и имикибэ из Кафути (Каваути, Кавати), т. е. они жили к востоку и к западу от императорской резиденции.
Их участие в дворцовых церемониях сравнительно давнее, в «Нихон сёки» оно отмечается при императорах Ритю и Юряку.
Первая часть этого текста написана по-китайски и насыщена даосской космологической символикой. Вторая часть, начиная со второго абзаца перевода, написана по-японски с большим числом китаизмов и резко отличается по стилю от остальных норито. Цугита, ссылаясь на Сигэтанэ, пишет, что этот ритуал воспроизводит церемонии, принятые при Ханьском дворе [Цугита, с. 331].
Правитель верховный, владыка Неба — под ним обычно понимается бог — предок императорского дома в Японии.
Великие боги трех пределов — в даосизме этот термин принимает различные значения: три пары противоположностей (инь-ян, мягкое-твердое, гуманность-долг), кроме того, символ трех главных министров государства и пр. Здесь, вероятно, имеются в виду три пары ярких звезд в Созвездии Большой Медведицы, т. е. шесть астральных божеств.
Все боги восьми направлений — т. е. четырех основных сторон света и четырех промежуточных.
…управители судьбы, управители скрижалей — Возможно, под управителем судьбы здесь имеется в виду древнекитайское божество Сымин — или как божество очага, или как бог — охранитель дворца императора, или же просто как бог, ведающий жизнями. В принципе, управители судьбы и скрижалей — это звезды, управляющие деяниями людей и их судьбой — здесь, видимо, две звезды в созвездии Водолея, способные дать долголетие (хотя название второй звезды пишется в китайских текстах несколько иначе).
Отец-Повелитель Востока и Мать-Повелительница Запада — кит. Дунванфу и Сиванму. Сиванму, владычица Запада, в архаических мифах была зооморфной богиней страны мертвых. Так, в Каталоге гор и морей: «Нефритовая гора. Это место, где живет Бабка — [Хозяйка] Запада [Сиванму]. Бабка Запада похожа на человека, но с хвостом барса, клыками, как у тигра, любит свистеть, на всклокоченных волосах надеты украшения. Она управляет небесными эпидемиями и пятью наказаниями» [Каталог, с. 44]. К рубежу н. э. она уже трансформировалась в красавицу, царицу Запада. Вскоре, с превращением даосизма из философской системы в религиозное учение, Сиванму становится воплощением женского начала инь, и у нее появляется супруг — Повелитель Запада Дунвангун, воплощающий начало ян [Рифтин, 1960, с. 432]. О Дунвангуне тот же исследователь пишет, что этот более поздний образ, возможно, трансформация полулегендарного чжоуского Му-вана [Рифтин, 1980, с. 410–411]. В нашем случае в заклинании это божество именуется не Дунвангун, а Дунванфу (т. е. не «владыка», «министр», а «отец»). То, что Дунванфу пребывает справа, а Сиванму — слева, должно, по-видимому, означать, что император обращен лицом к югу.
Пять правителей пяти сторон света — возможно, что имеются в виду пять легендарных китайских правителей. Не менее вероятно, что под пятью правителями разумеются божества, пребывающие в пяти пространственных зонах — восток, запад, север, юг и центр.
Четыре погоды четырех времен года — Цугита раскрывает эти четыре вида погод как тепло, жара, прохлада и холод [Цугита, 1933, с. 332].
Изображения — рокудзин, позолоченные и посеребренные фигурки, на которые переходила скверна. Возможно, что такие фигурки людей и есть та мелкая пластика из камня, глины, железа, которую во множестве находят в Японии археологи при раскопках.
Дерево Фусо — кит. фусан, в китайской мифологии дерево на востоке, откуда встает солнце, растущее за восточным морем, или прямо в море: оно было громадным — тысяча чжанов в высоту и толщину, на нем жил нефритовый петух, он начинал петь, пение подхватывал золотой петух Персиковой столицы на горе Таодушань, затем все петухи Поднебесной [Юань Кэ, с. 90]. На этом дереве, по другим изводам, жили вороны-солнца. Непонятно, по каким соображениям Бок комментирует фусо как старокитайское название Японии [Бок, с. 89]. Представляется очевидным, что в тексте говорится о пространстве вселенной в четырех главных направлениях и фусо здесь может выступать только как один из четырех пределов, поэтому как метафора Японии в данном случае быть истолковано не может.
Место, где [солнце] в пучину погружается — кит. Юен, обозначение запада в китайском фольклоре.
Пламенный свет — метафорическое обозначение юга во многих китайских текстах.
Север… где Слабые Воды — мифологическое понятие северного предела вселенной. «Слабые Воды» — Жошуй, мифическая река, согласно «Каталогу гор и морей», окружает гору Куньлунь, т. е. западную границу мира, здесь же, видимо, интерпретируется как край света, находящийся необозримо далеко, и помещается на севере.
Как указывается в «Энгисики», ритуал Хосидзумэ (или Тинкасай) проводился в четырех углах дворцовой территории, следуя после праздника пиров на дорогах, который, в свою очередь, начинался после великого изгнания скверны. Таким образом, все эти три праздника проводились в последний день шестого и двенадцатого месяца, или же день назначался по гаданию. В роду Урабэ сведения о магическом обряде усмирения огня передавались по наследству Цугита приводит отрывок из тайных записей Урабэ, раздел «Дзюссуйтинкасики» («Церемония магического усмирения огня водой»), где говорится о том, в каком порядке на столике с восемью ножками раскладываются подношения (стол при этом полагалось ставить во дворе). «Затем, выйдя вперед, совершить поклонение четырем сторонам света, с той стороны, какая соответствует тому времени года, и погасить костры во дворе, усмирив их, бия солью и водой. В помощники взять женщину, не имеющую в это время лунного истечения. Сначала подносить шелк, потом морские дары (от богов справа), потом речные дары (от богов слева), постепенно выставлять бутыли и прочее. Потом встать и, согнувшись, поклониться, вниз склониться, опять стоя поклониться, и опять вниз склониться, всего четыре поклона. После этого хлопнуть в ладоши дважды, прочитать норито, как оно дано в „Энгисики“, потом, когда помощник принесет нуса, их, немного отступив, принять и восставить так: слева-справа-слева, слева-справа-слева, слева-справа-слева, четырежды поклониться и положить нуса на стол…» [Цугита, с. 334–336].
Идзанаки-но микото, Идзанами-но микото — пара божественных сиблингов-демиургов; вероятно, этот мотив японской мифологии складывался под влиянием ряда мифов Юго-Восточной Азии (см. также комм. 50 к норито в праздник Тацута-но кадзэ-но ками-но мацури). Норито излагает миф о рождении бога огня (см. также комм. 32 к норито в праздник Касуга-но мацури), который здесь именуется Хомусуби-но ками («огнерождающий бог»), в мифологических сводах — Кагуцути-но ками, тем не менее этих двух божеств, по-видимому, можно рассматривать как тождественные или сходные. Норито представляет сюжет о рождении огня в несколько трансформированном виде по сравнению с версиями «Кодзики» и «Нихон сёки», довольно близкими между собой. Так, в «Кодзики» он имеет такой вид: рождается божество огня. Идзанами умирает. (Пока она умирает, из ее выделений рождаются различные божества, в том числе: божества, связанные с глиной, Ханияеухико-но ками и Хамиясухимэ-но ками, рождаются из фекалий; из мочи — Мидзуха-но мэ-но ками, по-видимому, божество, связанное с водой — мидзу.) Ее супруг Идзанаки убивает бога огня, затем отправляется за женой в страну мрака Ёмоцукуни, или Ёми-нокуни. Там он находит Идзанами, но она не может сразу вернуться в мир живых, потому что уже вкусила еду в стране мертвых, и отправляется спрашивать у богов Ёми разрешения вернуться, при этом просит Идзанаки не смотреть на нее. Он же, не в силах вынести ожидания, вынимает из волос гребенку, отламывает от нее большой зубец, зажигает его как свечу и входит, как сказано в «Кодзики», «внутрь» (внутрь чего? возможно, имеются в виду древние захоронения в пещерах). Там он видит свою супругу, но уже как мертвое тело, в котором копошатся черви. Разгневанная нарушением табу, Идзанами посылает злых духов ёми в погоню за Идзанаки, потом бежит за ним сама и догоняет его. К этому моменту он, добежав до склона Ёмоцухирасака (в данном норито — Ёмицухирасака), т. е. до границы мира живых и мертвых, закрывает проход огромной скалой, тем самым преграждая преследовательнице путь. Стоя по обе стороны прохода, они обмениваются своего рода обетами (в «Кодзики» загадочное выражение котодо-о ватасу, в «Нихон сёки» — укэи, «обет», «испытание» (см. коммент. 53 к празднику Тацута-но кадзэ-но ками-но мацури). Идзанами клянется каждый день душить тысячу людей (хитокуса — «человеческая трава», «человеческий род»). На это Идзанаки обещает каждый день возводить тысячу пятьсот убуя (ритуальные постройки для родов) или — в «Нихон сёки» — рождать тысячу пятьсот человек.
В версии норито антагонизм между Идзанаки и Идзанами отчетливо не выражен, Идзанами выступает не как правительница страны мертвых, приносящая смерть живым, а, наоборот, дает людям магическое средство от огня. Кроме того, весь этот мифологический сюжет в версии норито оказывается редуцированным к запрету смотреть и его нарушению, что небезынтересно в свете мифологемы зрения и видения в японской архаике.
Взглядом встретился — миаватаситамаицу, слово, не поддающееся однозначному этимологическому истолкованию. Цугита (а за ним, вероятно, Филиппи) поняли его как «нечаянно посмотрел» [Цугита, с. 337, Филиппа, с. 51]. Такэда (а за ним, вероятно, Бок) — «посмотрел и вызвал у меня стыд» [НКБТ, 1970, с. 430, Бок, с. 90]. Цугита приводит еще четыре возможных варианта толкований. Основная его интерпретация, во всяком случае, соответствует «бесконфликтной» версии сюжета в норито, в отличие от варианта Такэда, апеллирующего скорее к привычной теомахии в мифологических сводах.
Склон Ёмицухирасака — см. коммент. 123 к данному норито.
Мидзу-но ками, [бог водяной], тыква-горлянка, водоросли речные и Ханияма-химэ… — Тыква и водоросли отсутствуют в мифе о рождении бога огня в «Кодзики» и «Нихон сёки», а божества воды и глины встречаются как в «Кодзики» (см. комм. 123), так и в целом ряде версий «Нихон сёки», в одной из них есть и тыква: «Затем был рожден бог огня Кагуцути. Тогда Идзанами-но микото из-за Кагуцути обгорела и скончалась. Когда она умирала и лежала, родились божество земли Ханияма-химэ, божество воды Мидзуха-но мэ и небесная тыква ёсадзура» [Синтэн, с. 185]. Тыква, видимо, использовалась для черпания воды — в сельской местности такой способ применялся вплоть до XX в. и в Японии, и в Корее.
Что касается речных водорослей (кавана), то из-за их пропитанности водой, по крайней мере до 30-х годов нынешнего века, было принято обматывать ими саженцы деревьев. Цугита полагает также, что узор, имитирующий речные водоросли, в дворцовой архитектуре выполнял роль оберега от пожара [Цугита, с. 344].
…пусть славословия вознесутся… — Синтаксическая структура данного текста строится на повторе: в начале говорится о том, что боги сказали «слова заклятия небесного», когда божественный внук опускался с неба на землю. И кончается это норито оборотом — славословия будут вознесены словами «заклятия небесного». Таким образом, пространный отрезок текста между этими двумя «заклятиями», содержащий, в сущности, десятки отдельных предложений, в том числе диалог, вероятно, надо рассматривать как сверхдлинный предикат к обороту «слова заклятия» в конце.
Такова же и точка зрения Такэда [НКБТ, 1970, с. 429]. Цугита же полагает, что «грузные слова заклятия» составляют отрезок текста, начинающийся словами «два божества-столпа» и до «таким наставлением поучала» [Цугита, с. 337].
Этот ритуал состоит в подношении угощения и даров духам на скрещениях четырех дорог вокруг столицы, соответствующих четырем пространственным зонам. Молитвенные слова при этом обращены не к духам, а к божествам, которые должны воспрепятствовать их проникновению в город, и это дало Камо Мабути основание подозревать, что в эволюции действа произошел какой-то сдвиг. Цугита считает, что духи, о которых идет речь, — духи эпидемических болезней, приходящие из Ёми-но куни, — в «Энгисики» неоднократно упоминаются праздники угощений на четырех углах столицы, связанные с изгнанием духов болезней. Чума и холера проникали в Японию вместе с иноземными кораблями из Китая, Индии, Юго-Восточной Азии, и соответствующая церемония была направлена на изгнание скверны и демонов болезни, возникающих при контакте с «чужеземными варварами», связанными в представлениях японцев с иным миром «по ту сторону моря». Среди праздников по случаю такого рода назовем праздник для богов на дороге гонцов из Китая, праздник для богов во время проводов чужеземца до границы, праздник препятствующих богов (саэ-но ками-но мацури).
Среди такого рода ритуалов есть праздники, в названии которых непосредственно формулируется цель ритуала как предотвращение болезней: праздник для духов болезней на четырех углах дворца и такой же — на десяти границах внутренних провинций.
Кроме праздника митиаэ-но мацури, проводимого Урабэ, существовал еще ритуал праздника четырех углов, четырех границ в рамках «пути инь-ян», первые письменные свидетельства о котором датируются серединой X в. Со временем праздник митиаэ стал проводиться вместе с ритуалом усмирения огня на четырех углах города.
Цугита отмечает даосское влияние праздника пиров на дорогах, и прежде всего в приношениях: помимо обычных — тканей, конопли, сакэ, раковин, рыбы, водорослей подносится также кожа (шкура) быка, кабана, оленя (свиньи), медведя. Ф.Г. Бок в переводе фрагмента «Энгисики», описывающего порядок проведения этого ритуала, называет вместо кабана обезьяну, что необъяснимо из текста [Бок, с. 86].
Примечательно неожиданное появление в ритуале шкуры медведя, хотя, разумеется, и бык даст основания для сближения с китайским этнографическим материалом. Медведь же непосредственно отсылает к новогоднему китайскому экзорцизму но (см. также коммент. к На-но мацури-но котоба), в котором главной фигурой, согласно «Чжоули», является экзорцист фансянши, ряженный в медведя, в маске с четырьмя золотыми глазами [Яншина, с. 49].
Разумеется, апотропеические обряды по предотвращению эпидемических болезней широко бытовали в японской народной среде как отдельные действа и как составные элементы обрядов более общей направленности.
Обряды по предотвращению проникновения в поселение эпидемических болезней удержались в народной культуре до XX в. Н.А. Невский описывает обряд симэкири («отрезание [границы] веревкой»): между бамбуковыми шестами натягивают веревку, посередине которой прикрепляется амулет (фуда), связанный с праздником пиров на дорогах. После этого приступают к началу полевых работ (преф. Ибараки). В Тоно проводится так называемый весенний праздник (хару-но мацури). В первую декаду февраля в крестьянских домах готовят клецки данго. Изготовляют соломенных кукол, прикрепляют к ним флажки с надписью: «чествование всех вредных болезней весны», а затем вместе с клецками вешают кукол на дерево у ворот дома: дух болезни: съест предлагаемое угощение и удалится [Невский, 1971, с. 26].
Общую идею божеств, охраняющих проходы на дорогах от злых духов, Цугита возводит к каменному веку, напоминая также об айнских каменных, фаллических столбах, отпугивающих демонов на дороге.
Текст данного норито близок и к норито в праздник священных врат, и к соответствующему фрагменту норито испрашивания урожая. Цугита полагает, что становление и оформление этих текстов имперского ритуала происходило в такой последовательности — сначала праздник врат (Микадо-но мацури), потом испрашивания урожая (Тосигои) и, на основе двух вышеперечисленных, — праздник пиров на дорогах [Цугита, с. 362].
Это вполне вероятно, хотя не исключено, что фрагменты некоего клишированного ритуального прототекста послужили основой всех трех.
Как то началось в Равнине Великого Неба… — Иными словами, ритуал: подношения угощения богам, охраняющим дороги от злых духов и болезней, является лишь воспроизведением мифологического прецедента на небесах.
Ятимата-хико, Ятимата-химэ, Кунадо — эти имена отсутствуют в мифологических сводах.
Правда, в «Кодзики» есть не Ятимата (бог восьми перекрестков), а Тимата (бог перекрестков), рожденный, когда Идзанаки снимал хакама перед, совершением ритуального омовения после возвращения из Ёми [НКБТ, 1970, с. 69]. В японской филологической традиции интерпретация Ятимата-хико и Ятимата-химэ следует гипотезе Хирата Ацутанэ (1776–1843), ученого школы Национальной науки. Эта гипотеза возводит богов Ятимата к мифу о преследовании Идзанаки его супругой, Идзанами, после того как он спустился за ней в страну мрака Ёми и нарушил наложенный ею запрет и посмотрел на нее (см. также комм. 123 к норито в праздник Хосидзумэ-но мацури). «…И добрался до подножия холма Ёмоцухирасака… Наконец его супруга Идзанами-но микото и сама там его догнала. Тогда он загородил (хикисазтэ) склон Ёмоцухирасака камнем, который могла сдвинуть тысяча человек (тибики-но ива)… Этот камень, который заградил (саяриси) склон Ёмоцухирасака, называют Тигаэси-но ооками (Великий бог, меняющий дорогу), и еще называют Саяримасу Ёмидо-но ооками (Великий бог, заграждающий дверь в Ёми)» [НКБТ, 1970, с. 67]. В одной из книг Нихон сёки также говорится, что имена этого камня — Ёмидо-ни саяримасу ооками и Тигаэси-но ооками [Синтэн, с. 188].
Вместе с Кунадо эти трое божеств именуются в традиции Саэ-но ками («боги преграды»), так как Кунадо трактуется исследователями как божество, тождественное Фунадо-но ками из того же мифа. В «Кодзики» Идзанаки перед омовением отбрасывает палку, из нее рождается божество Цукитацуфунадо-но ками [НКБТ, 1970, с. 69], в «Нихон сёки» то же самое [Синтэн, с. 188], только рождение из палки происходит еще на перевале Ёмоцухирасаха. В отождествлении Фунадо и Кунадо исследователи норито единодушны, однако сближение это, на мой взгляд, чисто функциональное, так как фонетический переход фунадо → кунадо или наоборот невозможен.
Более вероятной представляется связь этого божества из норито с другим фрагментом «Нихон сёки», где приводится такая версия: Идзанаки спускается в страну мертвых, где Идзанами, выйдя ему навстречу, говорит: «супруг мой, не смотри на меня», и внезапно делается невидимой. Кругом темно, Идзанаки зажигает свет и видит, что «Идзанами брюхата, и на ней сверху восемь видов духов грома. Удивившись, Идзанаки пустился бежать обратно, но все громовики вскочили и бросились в погоню». По дороге Идзанаки видит персиковое дерево и сначала отпугивает преследователей персиком, потом отламывает ветвь, бросает и говорит: «пусть громовики дальше этого не пройдут». Далее сказано: «это и был бог Фунадо. Раньше его имя было — Кунадо-но саэ-но ками (бог Кунадо преграждающий)» [Синтэн, с. 191]. Видимо, эти два божества некогда были сконтаминированы, но тождественными их считать не приходится.
Нижеследующий фрагмент напоминает норито в праздник Микадо хокаи, что, наверно, естественно: в обоих случаях речь идет о заграждении дороги или входа для злых духов.
В седьмой книге «Энгисики» это норито называется амацуками-но ёгото (благопожелание небесных богов) [Синтэн, с. 1274]. Считается, что ритуальная формула норито (или ёгото) этого ритуала читалась и во время Ниинамэ-но мацури (праздник первого урожая), и Сэнсо дайдзёсай (великого праздника вкушения урожая при возведении на трон). Более пространная версия этого ёгото, известная как Накатоми-но ёгото, благопожелания Накатоми, вошла в «Дайки», дневник левого министра Фудзивара-но Ёринага, как запись ритуального благопожелания при восшествии на трон императора Коноэ (1142 г.). «Энгисики» отводит особое место этому празднику, посвящая целую главу его подробнейшему описанию (в той его разновидности, которая сопровождает церемонию возведения на трон). В «Рё-но гигэ» устанавливается время церемонии — день зайца одиннадцатой луны, ранее, по-видимому, она проводилась один раз в правление какого-либо императора, при этом место и день проведения могли варьироваться — так, император Юряку проводил этот ритуал под деревом цуки в Хацусэ («Кодзики»), император Ёмэй — у речных истоков Иварэ на следующий год после восшествия на трон («Нихон сёки») и т. д.
В мифологических сводах акт вкушения плодов нового урожая встречается в мифе об Аматэрасу, которая как раз занималась этим обрядом в специальном помещении своей обители, когда Сусаноо начал совершать свои «прегрешения небесные» прямо в этом зале («Кодзики»), Амэ-но вакахико в одной из версий «Нихон сёки» находился в таком помещении, когда его настигла стрела, которую он сам недавно выпустил в фазана. В любом случае, обряд этот достаточно древний. В «Хитати-фудоки», раздел «Уезд Цукуба», говорится, что «в древности бог-прародитель объезжал горы-обиталища богов. Когда он достиг горы Фудзи в провинции Суруга, наступил вечер и он стал просить ночлега. Тогда бог горы Фудзи ответил: „[Сейчас] у нас праздник нового урожая, и мы не хотим, чтобы был кто-либо посторонний. Сегодня мы не можем приютить вас“» [Древние фудоки, с. 34]. Правда, бог горы Цукуба, несмотря на праздник, впускает гостя, тем не менее, этот сюжет говорит о том, что дом или социум, где проводился обряд, был закрыт для посторонних.
Ритуалы совместной трапезы с богами Цугита делит на две категории: ритуальное вкушение нового урожая и трапеза на основе прежнего запаса риса. Оониэ-но мацури относится к первой категории, а ритуал Дзингондзики («божественно ныне вкушаемое») — ко второй [Цугита, с. 371].
В самом тексте приводимого норито не говорится непосредственно об участии в императорской трапезе его родового божества Аматэрасу. По мнению Цугита, угощение сначала подносилось ей, а то, что «оставалось» после нее, уже принадлежало императору [Цугита, с. 381].
В кодексе «Тайхо Рицурё» только этот праздник назван великим. Как полагает Н. Накадзава, если сама церемония восшествия на престол следует китайским образцам, то ритуал этого праздника сохраняет японские архаические обряды [Накадзава, с. 45].
Оониэ-но мацури, или Дайдзёсай, начинается со вкушения риса императором, затем его вкушают принцы и принцессы и остальные придворные, а также представители провинций и священных земель, где выращивается рис и готовятся иные продукты для празднества. Ежегодный праздник вкушения именуется Ниинамэ-но мацури — «праздник приношения богам нового риса». Различение этих двух форм началось, вероятно, в VIII в. — в «Тайхорё» церемония возведения на трон с ритуалом первого вкушения и праздник приношения богам нового урожая еще четко не разделены.
Две главные территории, поставляющие рис, назывались юки и суки, соответственно двум видам жертвоприношения риса, различие между которыми трудно установить. На ранних стадиях проведения ритуала в юки входили земли провинций Тамба, Инаба, Мино, Микава, Исэ и Этидзэн, в суки — Харима, Овари, Этидзэн, Мисака, Хидзэн, Битю, Тамба и Инаба — т. е. земли к востоку и западу от столицы. После императора Дайго рис юки поставлялся с полей на востоке и юге от столицы, рис суки — с севера и запада. Как и в других случаях, до регламентаций позднего средневековья провинции, поставляющие рис юки и суки, назначались гаданием.
Церемония длилась несколько дней, вернее, несколько ночей, так как боги спускались для принятия даров главным образом ночью.
Седьмая глава «Энгисики» дает подробный перечень правил и предписаний к этому ритуалу.
Сначала гаданием определяют императорских посланцев, которые объявляют о предстоящем празднестве в разных провинциях, затем эти посланцы приносят дары богам неба и земли. Император совершает обряд очищения (мисоги) и приношение даров, при этом его сопровождают верхом на лошадях жрицы камунаги и хэдза, отроки-помощники гадателей Урабэ. В течение месяца осуществляется частичное воздержание (араими) и три дня полное (маими). При этом запрещается участие в буддийских праздниках и трапезах (сайдзики). В это время смерть надо называть «исправлением», болезнь «отдыхом», вместо «плакать» надо говорить «проливать соль», ударить — «гладить», кровь — «пот», мясо — «трава», могила — «ком земли» [Синтэн, с. 1247], т. е. соблюдается тот же список эвфемизмов, что предписан во время очищения жрицам мико.
Затем священнослужители отправляются в провинции юки и суки, где совершают очистительные ритуалы. Там, на местах, гаданием назначаются участники церемонии, танцовщики и танцовщицы, возводится святилище восьми божеств (хассиндэн), посвященное богам Митосиро-но-ками, Такамимусуби, Ниватакасуи, Оомикэцуками, Оомия-но мэ, Котосиронуси, Асува и Хахики. Кроме того, по определенному порядку строятся помещения для участников и вырывается колодец, с крышей над ним. Дерево для построек должно быть целым, кора с него не снимается — по-видимому, действует то же табу, что приводится в церемонии оохараэ, запрещающее обдирание шкур или резание кожи по мертвому и по живому.
Рис на полях юки и суки не жнут, а вырывают с корнями и сушат некоторое время в священном амбаре. Затем из первой собранной на поле порции берут рис для императорских приношений, из остального отбирают часть для изготовления темного и светлого вина. Процессия с корзинами этого риса идет в строгом порядке, корзины в соответствии с регламентом накрыты разными видами тканей и украшены ветками сакаки. В столицу процессия прибывает в конце девятого месяца, рис помещается во временные хранилища.
Около дворца обычным гадательным способом избирается место, где также возводят различные помещения, хранилища, святилища, роют колодец. Это священное место делится на левую и правую половины, предназначенные соответственно для юки и суки.
Затем от Дзингикан в провинцию Микава посылается священнослужитель «с колокольчиком для станций» (предмет, служащий как подорожная), чтобы подготовить «тканье божественных одеяний» (камумисоори). Императорские гонцы рассылаются и в другие места, чтобы обеспечить изготовление иных даров и приношений, при этом, например, при изготовлении темного и светлого рисового вина проводится обряд почитания богов колодца и очага; когда глава виноделов отправляется в горы, чтобы получить древесный пепел, применяющийся в технологии изготовления сакэ, возносятся жертвы горным божествам, проводят ритуалы гадания и т. д.
«Энгисики» самым скрупулезным образом описывает процедуру возведения зала Дайдзёгу (Оониэ-но мия), где будет проводиться основное торжество. Представители провинций сначала ставят по четырем углам выбранной территории веточки сакаки, затем берут лопаты и копают ямы для опор — «по восемь лопат на каждую яму». Указаны также и виды деревьев (с неснятой корой), применяемые для разных частей постройки, называется разновидность тростника для крыши.
Далее в «Энгисики» следует описание самого ритуала — порядок внесения в святилище многочисленных приношений, процедура приготовления риса для императора и т. д.
С началом часа собаки в Дайдзёгу входил император, ступая по ткани, которую перед ним раскатывали из большого рулона, а за ним сматывали обратно. Ритуал приношений проводился раздельно в половинах юки и суки, но протекал одинаково.
Вкушение риса сопровождалось различными ритуальными плясками — яматомаи, тамаи и др., исполнялись также песни различных провинций. В один из дней праздника проводилось так называемое госэти, или сэтиэ, музыкально-хореографическое действо, являющееся частью придворной музыки бугаку, исполняемое пятью танцовщицами.
По окончании праздника все выстроенные для него здания и в столице, и на местах сжигались. Причем для этого посылались два священнослужителя в обе провинции, где те сначала совершали обряд почитания восьми божеств государевой трапезы, потом снимали с себя состояние очищения (гэсай) и только после этого сжигали временные постройки для праздника. В последний день месяца в столице все служащие управ проводили церемонию очищения [Синтэн, с. 1245–1277].
Как пишет Накадзава Нобухиро, с этим празднеством и ритуалом связаны разнообразные циклы песен, в том числе песни кунибури («в стиле провинций»), стихи на ширмах (бёбу-но ута) и различные песни кагура, исполняемые в ритуале камуасоби («игрища богов») [Накадзава, 1987, с. 45]. Об использовании стихов на ширмах в связи с ритуалом Дайдзёсай говорится в некоторых средневековых текстах. Представители юки и суки также делятся на левую и правую часть, юки пишут стихи хираганой, суки — иероглифической скорописью (сосё), первые на шестистворчатой ширме в пять сяку, вторые тоже на шестистворчатой, но в четыре сяку (тридцать с небольшим сантиметров). Часто тематика этих песен сводится к пожеланию долголетия правящему императору. Хиробуми Цусиро, ссылаясь на исследования Таникава Кэнъити, высказывает предположение, что почитаемое в ритуале Дайдзёсай божество — душа императора, почитаемого одновременно и как душа его предков — Аматэрасу и Таками-мусуби, и как душа божества риса [Хиробуми, с. 81–82].
…перед царственными богами… — Хотя формула без изменений повторяет начало норито в праздник Тосигои-но мацури, Цугита полагает, что имеются в виду другие божества, а именно те, что указаны в связи с данным праздником в «Энгисики» — 304 божества, почитаемые в 198 храмах и пребывающие в императорском дворце [Цугита, с. 370].
Месяц симоцуки — одиннадцатый по лунному календарю.
…небесную трапезу… — Удлинение формулы «долгая трапеза», «вечная трапеза», с добавлением члена «небесная трапеза», возможно, означает, что еда дарована богами и будет вкушаться ими наряду с императором.
…и пусть боги царственные на нее согласятся… — аиудзуноимацуритэ. Это слово пять раз встречается в сэммё, есть и среди песен «Манъёсю» (№ 4094) со значением «одобрять», «поддерживать», «разделять общее согласие». Вероятно, его можно трактовать и как согласие богов на участие в трапезе.
Эту ритуальную формулу читают жрецы накатоми в священном дворе управы Дзингикан в двенадцатом месяце, в одиннадцатом этому предшествует ритуал Тинконсай, или Митамасидзумэ, или Митамафури-но мацури, — тоже вариант усмирения души. Тинконсай устраивают в Дворцовой управе в средний день тигра для усмирения души императора и его супруги, в день змеи — наследника. Продолжение обряда в виде праздника усмирения души в святилище переносится в Дзингикан. В первом из ритуалов полоски священной бумазеи жрецы связывают в узелки (тамамусуби, «завязывание души», чтобы она не отлетела), во втором эти полоски подносятся богам вместе с тремя видами священных одежд, репрезентирующих императора, его супругу и наследника (об одеждах в норито упоминается, о бумазее — нет). Эти обряды обращены к восьми богам-охранителям императорского рода (см. Тосигои-но мацури), а также к Оонаоби-но ками. Подносятся богам дары, на перевернутой бочке пляшет танцовщица сарумэ. Представительницы рода сарумэ считают своим предком Амэ-но Удзумэ-но микото, богиню, пляска которой вызвала смех богов, когда Аматэрасу была сокрыта в пещере, этот миф и воспроизводится в данном обряде. Танцовщица ударяет копьем в бочку, считает до десяти, затем глава Дзингикан сплетает куски бумазеи и кладет в шкатулку, а женщина-помощница берет священную одежду (представляющую императора или его душу) и встряхивает ее. Затем начинается исполнение ритуальной музыки.
Счет до десяти, вероятно, восходит к мифу «Кудзики» (как, быть может, и вся церемония Тинконсай), где рассказывается о «сокровищах десяти видов» (скорее, амулетах), переданных императору от небесных богов. Эти амулеты — «зеркало морских глубин, зеркало морских побережий, меч восьми цука в длину, живая яшма, поворачивающая смерть яшма, обильная яшма, дорогу поворачивающая яшма, чешуя змеи, крыло пчелы, плавники разных тварей». «Если болезнь приключится, взять эти десять сокровищ, посчитать — один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять — и потрясти. Если так сделать, то можно и мертвого оживить» (Цит. по [Цугита, с. 383]). При императоре Дзимму бог Умасимати-но микото с помощью этих десяти амулетов впервые, насколько это отразилось в текстах, провел обряд усмирения души государя и его супруги.
Истоки праздника усмирения души можно усмотреть и в мифе об извлечении Аматэрасу из Небесной пещеры. В версия «Когосюи» Амэ-но удзумэ пляшет, стучит по бочке (укэфунэ) и разжигает ритуальный костер (ниваби).
По-видимому, обряд усмирения души практиковался в народе достаточно широко. В «Манъёсю» приводится, например, такая песня: тамасии ва асита юубэ-ни тамафурэдо ага мунэ итаси кои-но сигэки-ни — «ах, душа моя, хоть завтра вечером я и совершу обряд усмирения души, но как болит моя грудь от избытка любви» (№ 3767).
Этот ритуал воплотился также в ритуале камуаооби и в сопровождающих его песнях кагура.
Ритуал Тинконсай со временем выветривался, уступая функции другим обрядам, и к эпохе правления императора Го-Ханадзоно (правил в 1426–1463) прекратил свое существование.
Что касается ритуала усмирения души в святилище, то, по мнению Судзуки Сигэтанэ, он проводился после Тинконсай, с целью водворить в святилище священные одежды и завязанную бумазею как магические предметы, способные удержать душу в стабильном состоянии. В «Рё-но гигэ» о действе тинкон, или тамасидзумэ, читаем: «…Действо тинкон — то есть: тин это ан, спокойствие. Ки, дух, выражающий сторону ё в человеке — это кон, душа. Кон движется. И чтобы позвать эту движущуюся душу, которая бродит, надо успокоить ее во внутренних отделах тела (тюфу). Поэтому называется тинкон» [Синтэн, с. 975]. Здесь мы имеем дело с упрощенным толкованием даосского понятия пневмы ци — и концепцией одной из разновидностей души, связанной с началом ян. («Все существа носят в себе инь и ян, наполнены ци и образуют гармонию», — «Даодэцзин», Древнекитайская философия, т. I, с. 128).
По-видимому, инь у японцев связывается с другим родом души, более прочно укрепленным в теле, возможно, близким к кокоро («сердце»).
Святилище — иваидо (ближе к архаическому произношению — ипапито). И Цугита, и Такэда принимают точку зрения Норинага, что иваидо — одно из священных помещений (сайин) на территории Дзингикан (Управы благочиния), где почитаются восемь божеств-охранителей императорского рода (см. также коммент. 10 к норито в праздник Тосигои-но мацури). Бок приводит также гипотезу Т. Уда, этимологизирующего ипапито по типу слов норито, кусото и т. п., в соответствии с этой гипотезой то — это текст, слова, а ипапито — нечто вроде «освящающего заклинания» [Бок, с. 93], посредством которого успокоится душа.
Что касается души (тама), то известны несколько ее разновидностей, встречающихся в мифологических сводах и в «Манъёсю». Прежде всего это арамитама — «грубая душа», ответственная за активное энергетическое начало, и нигимитама — «мягкая душа», связанная с этической и эмоциональной деятельностью, поддержанием жизни и пр. Нигитама еще именуется сакимитама (от саки — «счастье», «процветание») и кусимитама (вероятно, от куси — «чудесный»), Поскольку душа может отлетать, применялись различные ритуалы по удержанию ее в теле. В мифологических сводах, например, божества неоднократно встречают собственную душу в разных обличьях, не сразу ее узнавая.
Крайне интересный диалог приводится в «Нихон сёки». Бог Оонамити прибывает в Идзумо и вопрошает: «неужто я один буду управлять этой страной?» «Тут поразительное сияние осветило море, и внезапно подплыл некто (моно — дух? — Л.Е.), и сказал — если бы не я, как бы ты овладел этой страной? Только благодаря тому, что я есть, ты сумел совершить это великое строительство». Тогда Оонамути спрашивает: «Да кто же ты однако?» В ответ: «Я — твоя счастливая душа, чудесная душа» (сакимитама, кусимитама). «Вот как, — говорит Оонамути. — А я не знал, что ты моя счастливая душа, чудесная душа. Где же ты теперь собираешься жить?» и т. д. [Синтэн, с. 214].
Надо полагать, что праздник усмирения души государя имел целью не только укрепление его здоровья, — значение этого ритуала для всей страны, вероятно, связывалось с воздействием на божественных предков императора.
Под названием праздника усмирения души государя в святилище имеется помета мелкими знаками — «праздник иваидо в срединном дворце и весеннем дворце такой же». Срединный дворец (нака-но мия) — обитель императрицы, весенний дворец (хару-но мия) — наследного принца.
Опоры дворца — Следуя вышеизложенному мнению Норинага, Цугита предлагает в данном случае понимать мия не как дворец (что было единственно возможным в предыдущих норито), а как сайин, т. е. святилище иваидо.
Одеяния священные — Согласно «Сацдай дзицуроку», одежда подносилась от имени императора, его супруги и наследного принца. От императора и принца — хакама, от императрицы — дзё (род юбки) [Цугита, с. 389]. Одеяния выступали как ближайший заместитель человека и вместилище его души, существовал аналогичный тамасидзумэ ритуал тамафури («размахивание душой»), может быть, и тождественный тамасидзумэ. В это действо входило ритуальное размахивание полами одежд. Таким Образом, священные одеяния в данном ритуале — не те, что в Камумисосай (праздник одежд богов), где имеются в виду одеяния божеств.
Месяц сивасу — двенадцатый по лунному календарю.
Пусть [государь] в месте, где пребывает, спокойно пребудет — этот фрагмент неоднозначен. По Такэда, он означает заклинание с целью обеспечить благополучие государя во всех местах, которые он будет посещать за этот год [НКБТ, 1970, с. 437].
По мнению Цугита, речь о том, чтобы душа императора надежно и безбедно покоилась в святилище Хассиндэн (Павильон восьми божеств), а не в обычном месте — императорской обители. Точка зрения Цугита представляется более убедительной в свете пафоса данного норито.
Интересно, что, по мнению Бок, речь идет не о локализации души императора, но о том, чтобы эти восемь духов-охранителей не покидали святилище [Бок, с. 94], что представляется все же неадекватным (хотя в тексте, разумеется, субъект предложения отсутствует: тахиракэку оомасидокоро-ни оомасасимэтамаэ).
Храмовый комплекс в Исэ считается в целом посвященным богине Аматэрасу, хотя в нем есть храмы других богов. Время его строительства трудно определить — видимо, Исэ было связано с Аматэрасу еще до оформления храмовой архитектуры, так как в функции храма могли выступать и священная роща, и дерево, и гора, и отграниченная камнями площадка. То же наблюдалось и в Корее, где почиталось священное дерево, на которое вешали полоски ткани, мешочки с рисом, одежду. Под таким деревом в священной роще устраивался жертвенник из камней [Ионова, 1986, с. 220].
Культ богини солнца в документах впервые отражен во времена правления императора Судзин (мифическая датировка его царствования — середина 111 в.). Тогда, как сказано в «Нихон сёки», крестьяне начали бунтовать и бродяжничать и управлять ими стало трудно. Были вознесены моления богам Неба и богам Земли, а в обители императора прославили Великую богиню Аматэрасу и Ямато-оокунитама («Душа великой страны Ямато»). Однако, убоявшись могущества этих богов, ибо жить вместе с ними было неспокойно, император поручил попечение над Аматэрасу своей дочери Тоёсукиирихимэ и отправил дочь прославлять Аматэрасу в село Касануи страны Ямато. Тогда и воздвиглась священная роща в Сики [Синтэн, с. 291]. Священная роща химороги — участок земли, обозначенный воткнутой в землю веткой вечнозеленого сакаки с навешенными на нее полосками ткани, иногда обнесенный изгородью с такими же полосками. Позже химороги устанавливалось на столик с восемью ножками для подношений. Так, в одной из версий «Нихон сёки» Таками-мусуби говорит: «я воздвигну небесные химороги и ивасака, чтобы для внука моего службы священные творить» [Синтэн, с. 229].
Затем было назначено дочери следующего императора, Суйнин, прибыть в Исэ в окрестности реки Исудзу, чтобы там учредить поклонение Аматэрасу, но та местность, как гласит легенда, уже была посвящена солнечному божеству, именовавшемуся просто хи-но ками, бог солнца. В «Нихон сёки» говорится: «Чтобы освободить от Великой Аматэрасу Тоёсукиирихимэ-но микото, назначили Ямато-химэ-но микото. Чтобы добраться до места, где пребывает Великая богиня, Ямато-химэ сначала пришла в Сасахата, что я Уда, потом повернула, вступила в страну Ооми (Афуми), обогнула восточный Мино и пришла в страну Исэ. И тогда, поучая ее, Великая богиня Аматэрасу так сказала: „Исэ, где дует ветер богов, — это страна, куда возвращаются волны из Токоё, тяжелые волны. Страна прочная и прекрасная. Я хочу в ней пребывать“. И тогда, в соответствии с поучением этим, был воздвигнут тот храм. И тогда очистительный дворец [для Ямато-химэ] восставили в верховьях реки Исудзу. Он именуется Исо-но мня. Он и есть то место, куда Аматэрасу впервые ступила, спустившись с неба» [Синтэн, с. 313–314].
Позднее имя Ямато-химэ (принцесса Ямато), видимо, становится на некоторое время титулом посвященной жрицы. Как указывает Цуда Сокити, топонимы, упомянутые в описании маршрута Ямато-химэ, возникли только после реформ Тайка. С этой принцессой и в «Кодзики», и в «Нихон сёки» связан целый ряд и других анахронизмов, объяснимых, по-видимому, попыткой исторической интерпретации происхождения святилищ Исэ.
Локализация культа Аматэрасу в Исэ по-разному обосновывается исследователями. Есть точка зрения, что род тэнно поклонялся некоему женскому предку, в условиях матриархата возглавлявшему военную экспедицию с Кюсю, которая прибыла в бухту Исэ и оттуда отправилась завоевывать Ямато. Выдвигалось также предположение, что в Ямато именно женщины должны были исполнять культ почитания предков. Высказывалось и иное предположение, что женщина — предок рода была похоронена в Исэ на равнине Ватараи и дочерям наследовавших ей правителей поручалось поклонение могиле предка. Во всяком случае, как указывает Ф.Г. Бок, примечательно, что не существует главных храмов души мужчин-правителей — легендарного Ниниги, божественного внука, и Дзимму, первого в династии земных императоров [Бок, 1970, с. 28]. К периоду создания «Энгисики» культ солнечной богини отправляли уже не женщины, а мужчины из рода Накатоми.
Ф.Г. Бок указывает также на экономическую и политическую значимость, расположения этого храмового комплекса — близ бухты Исэ (позднее — Овари, в районе нынешнего города Нагоя), где проходили морские пути на восток, во Внутреннее морс к порту Нанива [Бок, с. 28].
Особое значение этот храмовый комплекс приобретает во времена Котоку. Могущественный местный клан Ватараи оказывается оттеснен, и его юрисдикция сужается до сферы управления внешним храмом Исэ, посвященным богине плодородия Тоёукэ; основным становится внутренний, посвященный Аматэрасу, и его главными священниками назначаются члены рода Аракида, ответвления Накатоми.
В четвертой книге «Энгисики» устанавливаются прерогативы главы этого храмового комплекса, которые, помимо религиозных функций, включают и политическую, и экономическую власть над приданными храму сельскохозяйственными районами.
В середине периода Нара Аматэрасу, предок императорского дома, была объявлена общенациональным божеством. Известно, что император Сёму послал в Исэ монаха Тёги, чтобы испросить у Аматэрасу позволения установить изваяние Будды в храме Тодайдзи.
Девять нижеследующих текстов представляют собой литургические формулы, исполняемые в храмах Исэ, посвященных Аматэрасу и Тоёукэ. Гонец из дворца с подношениями от императора вместе с управителем храмов Исэ отправляли службу сначала во внешнем главном храме, затем во внутреннем. После окончания службы проводилась праздничная трапеза. Кроме Аматэрасу и Тоёукэ в число богов, почитаемых в комплексе Исэ, входят два бога — Амэ-но тадзикара-но микото и Ёродзухата-тоёакицухимэ-но микото, почитаемые в том же зале, что Аматэрасу. Отдельно, как пишется в «Энгисики», почитается «грубая душа» Аматэрасу, в храме, расположенном в 24 дзё от Главного храма, а также проводятся службы Идзанаки и Идзанами в храме Идзанаки, расположенном в трех ри к северу от Главного храма, и богу Цукуёми в храме Цукуёми. В храме Ватараи, в семи ри к западу от главного храма почитается Тоёукэ-но ооками, ее «грубая душа» в храме Така. В малых храмах комплекса почитаются еще сорок различных богов.
В конце четвертого свитка «Энгисики», излагающего регламентации, касающиеся комплекса Исэ, содержится ряд общих установлений, относящихся ко всем ритуалам храмового комплекса. Приведу наиболее примечательные, поскольку полный перевод этого фрагмента займет непропорционально большой объем.
В двух главных храмах всегда должны быть готовы два коня, которых выбирают из приношений и со тщанием кормят и берегут.
Для храмов назначается гадатель, который в течение года совершает гадательные ритуалы для определения сроков разных работ и обрядов.
По прибытии гонца на священную территорию он должен приглушить звон колокольчика (напоминаю, что особый колокольчик служил чем-то вроде подорожной на почтовых станциях).
Когда посланцы Дзингикан прибывают для празднеств Тосигои и Цукинами, гадатель должен отправиться на реку Такэ для совершения обрядов очищения. При невыполнении этого установления он лишается одежды.
Когда посланец императора прибывает на поля, приданные храмовому комплексу, он может переступить их границу только в соответствии с результатами гадания на панцире черепахи. Если гадание не дает ответа, он выполняет свою миссию, не переходя границ священной территории.
Если год выдается неурожайным, то прежде всего откладывается порция риса для приношений богам, остаток распределяется между служащими храмов и прибывшими гонцами. Если ничего не остается, то они ничего не получают.
Когда мия-но цукаса («глава храма») выкликает имена участвующих, они должны, услышав свое имя, повернуться к востоку. После переклички, дважды хлопая в ладоши, они прославляют Великую богиню Аматэрасу, Прославляя императора, они поворачиваются к северу (поскольку, как и в Китае, японский император считается обращенным лицом к югу). В храме же Ватараи императора прославляют, обращаясь к западу [Сянтэн, с. 1148–1156].
Праздники испрашивания урожая вместе с последующим ритуалом подношения богам первого урожая (камуниэ) — важнейшие при храмах Исэ.
Обряд очищения к этому празднику проводится в последний день предыдущего месяца, в пятнадцатый день привозят дань из провинции, ночью гаданием определяется мия-но цукаса («глава храма»), в ночь на шестнадцатое в храме Тоёукэ подносится освященный рис (юки).
Сам текст норито читается в ночь на семнадцатое, перед этим посланец от двора оглашает императорский указ. После исполнения норито внутрь храмовой ограды вносятся жертвоприношения.
По окончании ритуала устраивается праздничная трапеза, проводимая с большой пышностью и размахом — исполняются танцы яматомаи, торикона и др. (торикона — традиционный танец храма Исэ: считается, что его танцевали боги от радости, что богиня солнца вышла из пещеры. В настоящее время он утрачен, хотя делаются попытки его реконструировать).
Месяц кисараги — второй месяц по лунному календарю, минадзуки — шестой, сивасу — двенадцатый.
…на корнях подземных скал… — Надо думать, что это часть формулы «в корни подземных скал опоры храма крепко вбиты», т. е. имеется в виду, что хвалу возносят в храме, опоры которого вбиты в скалы.
Месяц кисараги — В тексте приписка мелкими знаками: «в повторяющийся праздник месяца минадзуки менять на слова — в месяц минадзуки».
Тоёукэ — видимо, божество, идентичное Тоёукэ-химэ-но ками, дочь Вакумусуби-но ками, рожденного из мочи Идзанами, когда она умирала, родив бога огня. Тоёукэ, или Тоюукэ, богиня еды, почитается во Внешнем храме Исэ. Ее сближают с Микэцу-ками, Оомикэцуками и др. — о божествах еды см. также комм. 42 к норито в праздник Хиросэ-но ооими-но мацури.
Месяц кисараги — В тексте приписка: «в ежемесячный праздник месяца минадзуки менять на слова — в месяце минадзуки».
Этот ритуал совершался в главном храме и храме «грубой души» Аматэрасу, в четырнадцатый день четвертого и девятого месяцев. В «Секретных записях имен богов» этот обряд со ссылкой на утраченный свод мифов Кудзили возводится к некоей богине Ятихи-химэ, которая ткала одежды богов из шелковицы с горы Кагуяма на Равнине Высокого Неба. Цугита упоминает в этой связи и «Сборник ритуалов хатадоно» (хатадоно — ткацкий зал, в «Энгисики» ритуал хатадоно описан в том же разделе, где праздник одежд богов. — Синтэн, с. 1117). В «Ритуалах хатадоно» говорится, что при императоре Суйнин был построен храм и воздвигнута ткацкая зала длиной в восемь хиро. Ятити-химэ — внучке небесной Ткачихи — поручено было соткать священные одежды (цит. по [Цугита, с. 395–396]).
Из этой цитаты помимо следов китайского влияния следует еще явный анахронизм — будучи внучкой Танабата, Ятити-химэ никак не могла оказаться во времена богов на горе Кагуяма.
В празднике священных одежд принимали участие два рода ткачей — хатори из рода камухаторибэ и оми из рода оми-но мурадзи, изготовлявших «мягкие ткани» (хатори) и «грубые ткани» (оми). Хатори — букв. «ткущие на станках», хата + ори; оми (воуми) — букв. «прядущие коноплю».
Ткать они начинали в первый день месяца и на четырнадцатый представляли ткани к празднеству. В ритуале участвовали мия-но цукаса — глава храма, священники нэги, служки утибито, восемь ткачих; все в освященных одеждах, с веточками сакаки, они стояли в ряд позади тех, кто нес священные одежды. Потом читалось норито, и все дважды кланялись, дважды беззвучно хлопали в ладоши, потом опускались на колени. Отступив назад, снова совершали два поклона, два беззвучных хлопка и один поклон и т. д. [Синтэн, с. 116–117]. Изгнание скверны (оохараэ) перед этим обрядом совершалось в последний день предыдущего месяца.
Месяц удзуки — четвертый по лунному календарю. Приписка к названию праздника: «в месяц нагацуки (девятый) следовать тому же».
Великая царственная богиня — Аматэрасу оомиками, «великая богиня, небо освещающая».
…из мягких тканей, из грубых тканей… — Одежда и ткани неоднократно встречаются в мифологических сводах «Кодзики» и «Нихон сёки»; в мифе о сокрытии Аматэрасу в Небесной пещере мягкие ткани подвешиваются к ветвям священного дерева наряду с мечом, зеркалом и пр. как магическое средство, чтобы выманить богиню из пещеры. Особенно много места ткачеству уделяется в изложении этого мифа в «Когосюи». «И вот в Поднебесной нельзя было различить день и ночь, все боги блуждали в тоске и некуда было им деть руки и ноги… И назначили божеству Моротомо-но о-но-ками мягкие ткани изготовить… Божеству Нагасираха-но ками (это предок оми в стране Исэ. Поэтому теперь одежды называют Сираха) (приписки в скобках принадлежат, вероятно, переписчику. — Л.Е.)назначили коноплю посадить и сделать синие мягкие ткани, божеству Амэ-но хиваси-но ками — посадить дерево кадзи и белые мягкие ткани изготовить (это бумазея. И то, и другое выросло за одну ночь), божеству Амэ-но хадзути-но о-но ками (это дальний предок сидзури) — ткань сидзу соткать, богине Амэ-но Такабатахимэ-но ками — божественные одеяния соткать» [Синтэн, с. 890].
В храме грубого праздника — арамацури-но мия. Имеется в виду праздник в храме «грубой души» (арамитама) богини Аматэрасу. К последней фразе текста сделана приписка: «нэги и утибито отзываются — оо!» Нэги — синтоистский священник среднего ранга, утибито (утиндо) — его служки, в чьи обязанности входило приготовление приношений богам.
…Из рода благочиния… — В тексте камунусибэ, видимо, имеются в виду те, кто занимается исполнением культа, и можно воспринимать это общее обращение как отсылку к нэги и утибито.
Девы чистые — моноимидомо; «чистые» здесь означает не только девственных, но и прошедших обряд очищения (ими) дев, прислуживающих при храмовых церемониях, посвященных Аматэрасу. Цугита указывает, что в число моноимидомо иногда могли входить и отроки [Цугита, с. 400].
В тексте приписка — «нэги и утибито согласно отзываются — оо».
Пряжа. — В «Энгисики» указывается: красных нитей — 40 шпулек, бумазеи — 7 больших катушек, конопли — 12 больших катушек.
Люди из родов камубэ, в трех уездах живущие и во всех тех землях и местах — Три рода, приписанные к храмам Исэ, населяющие уезды Ватараи, Таки, Иино провинции Исэ.
Скрытый за футотамагуси — видимо, жрец держит в руках ритуальный предмет, за которым он почти не виден. Футотамагуси — ветви вечнозеленого священного дерева сакаки с привешенными яшмовыми ожерельями и кусками бумазеи. Функция и поза этого жреца восходит к ритуалу, описанному в мифе об извлечении Аматэрасу из Небесной пещеры (см. комм. 52 к норито в праздник Тацута-но кадзэ-но ками-но мацури).
Приписка в тексте: «камунусибэ согласно откликаются — оо».
Храм грубого праздника — храм «грубой души» Аматэрасу.
Храм Цукуёми — храм, входящий в храмовый комплекс Исэ. Цукуёми — лунное божество (цуки — «луна», ёми — «счет», ёми еще иногда этимологизируют как ями — «мрак»). Божество, рожденное из правого глаза Идзанаки после его возвращения из страны мрака Ёмоцукуни и ритуального омовения, которому было назначено править страной ночи [НКБТ, 1970, с. 78], в одном из списков «Нихон сёки» ему назначается править Равниной Моря.
Здесь приписка в тексте: «камунусибэ снова откликаются оо».
Этот праздник вместе с Ниинамэ-но мацури (Дайдзёсай) и Аинамэ-но мацури составляет серию праздников подношений трапезы, изготовленной из риса нового урожая. Праздник Камуниэ можно считать довольно архаичным. Традиция относит его учреждение в официальном церемониале к эпохе правления мифического императора Суйнин, упоминание об этом празднике встречается в «Тайхорё».
Ритуал Камуниэ проводился только в храмах Исэ, в шестнадцатый-семнадцатый день девятой луны, очистительные ритуалы назначались на последний день предыдущего месяца. Сначала церемония проводилась в Тоёукэ-но мия. За день до праздника храм украшался ветками сакаки и бумазеей, в день празднества с утра подвозились продукты для утренней и вечерней трапезы императора. Рис в колосьях к этой церемонии выдергивал с поля собственноручно мия-но цукаса. Основную дань рисом доставляли члены рода камубэ. Жрица мико, покрыв голову бумазейной тканью, держала в руках футотамагуси, затем мия-но цукаса и имибэ подносили дары, жрец накатоми от управы Дзингикан читал норито, затем его же исполнял мия-но цукаса. Жертвоприношения после этого складывали в сокровищницу храма, совершались четыре поклона и восемь хлопков в ладони. После этого начиналась праздничная трапеза, сопровождаемая танцами: посланец двора и каму-но цукаса исполняли яматомаи, нэги и утибито — танец цумамаи, девы-прислужницы — госэтимаи.
На следующий день праздник переносился в Большой храм Аматэрасу и разыгрывался по той же программе. При этом, как записано в регистрах этого храма, некогда существовал обычай в ночь с 16-го на 17-е приглашать богинь Тоёукэ и Аматэрасу на каменную площадку на берегу реки Исудзу, перед южными воротами храма, где выставлялись жертвенные столы. От рода камубэ из провинции Сига подносились разные моллюски, а нэги и утибито брали специально изготовленные ножички и, промыв подношения в священной воде реки и таким образом произведя их очищение, готовили из них еду для Аматэрасу.
Церемония камуниэ со временем теряла свою социальную и сакральную значимость, и со времен правления Мицути-микадо (начало XIII в.) была и вовсе упразднена. Во времена Эдо предпринимались попытки ее реставрации, и в годы Мэйдзи, в конце XIX в. она была учреждена вновь в несколько измененном виде.
Приношения первые — Подносится сакэ, а также рис, что выращен собственноручно священниками; пучки риса, полученного в дань с приданных храмам уездов, развешиваются на изгороди.
Гонцам государевым — На этой церемонии от имени императора выступали его гонцы — жрец рода Накатоми из управы Дзингикан и принц, возглавляющий одну из дворцовых управ.
Тот же праздник подношений богам — Речь идет о функциональном и текстуальном сходстве данного норито с норито во время очередного праздника месяца минадзуки в главном храме Исэ.
Приписка в тексте — «нэги и утибито согласно отзываются оо».
Дань рисом в тысячу пучков развешенных и еще пять сотен — т. е. множество пучков риса, принесенных членами родов камубэ, приписанных к храмам Исэ. Пучки развешивались на изгородь храма (тамагаки).
Приписка — «нэги и утибито отзываются оо».
Приписка — «священнослужители согласно отзываются оо».
Это норито читается при введении в храм Исэ прошедшей очищение дочери царствующего императора, именуемой в литературе Хэйана сайгу (такая же жрица в храмах Камо называется сайин). Жрица выбиралась из незамужних дочерей императора, если же таковых не было, то с помощью гадания на панцире черепахи назначали девушку из более отдаленной императорской родни. При смене правления и до седьмого месяца следующего года жрица находилась в павильоне на храмовой территории (сёсайин), тоже выбранном с помощью гадания, где проходила первый ритуал освящения (сёсай). Затем гаданием выбиралось место, где для нее строилось новое помещение, называемое Но-но мия (полевой храм). После этого в первой декаде восьмого месяца назначался благоприятный день, когда она проводила ритуал очищения на берегу реки и переселялась в Но-но мия. В обеих этих обителях по четырем углам устанавливали ветви сакаки с кусками бумазеи. В первую декаду девятого месяца следующего года после очередного очищения на берегу реки жрица входила в храм Исэ. В целом ее подготовка занимала около трех лет.
Перед тем как принцесса выезжала в храмы из столицы, на семи дорогах вокруг города проводились обряды изгнания скверны, если кто-нибудь, из ее окружения (даже собака) умирал, то вновь проводилось великое очищение на берегу реки, а церемония отъезда откладывалась. В день отъезда император втыкал ей в прическу так называемый прощальный гребень (вакарэ-но микуси) со словами «в сторону столицы не обращайся», и после этого она не должна была оборачиваться назад.
Жизнь жрицы в храме Исэ была строго регламентирована и подчинена ритуалам очищения и изгнания скверны. Цугита приводит любопытный список табуированных слов (имикотоба), вместо которых жрица должна была употреблять разрешенные ей эвфемизмы: «Все запретные слова: семь внутренних слов — Будду называть накаго (средний ребенок), сутры — сомэками (крашеная бумага), могилу — арараги (похоже, это слово в текстах практически не встречается. — Л.Е.), буддийский храм — каварабуки (кавара — черепица, фуки — тростниковая настилка на крыше), буддийского монаха — каминага (длинные волосы), буддийскую монахиню — мэкаминага (женщина — длинные волосы), ритуал очищения — катасики (ката — односторонний, сики — столики для ритуальной пищи). Семь внешних слов: смерть называть наору (исправляться, возвращаться в прежнее состояние), болезнь — ясуми (отдых), траурные причитания — сиотарэ (проливать соль), кровь — асэ (пот), ударить — надзи (гладить), плоть — кусабира, (стебелек травы, полевая зелень, слово кусабира в тексте подписано к иероглифу „гриб“), могила — цутикурэ (комок земли). Помимо этого особые запретные слова: зал храма (видимо, буддийского) называть каутаки (благовония), убасоку (миряне, следующие пути Будды, называть цунохадзу — борозда на стреле для лука)» [Цугита, с. 16]. Этот список почерпнут из средневековых записей ритуалов при Главном храме Исэ. В нем прежде всего обращает на себя внимание большое количество табуаций, связанных со смертью и болезнями (скверна в архаическом понимании), а также с буддийскими реалиями, называние которых, вероятно, тоже было способно осквернить посвященную жрицу (тем более что похоронная обрядность со временем полностью отошла в ведение буддийских монахов и храмов).
В пятом свитке «Энгисики» перечисляются различные ритуальные действа, сопутствующие жрице мико, — обряд при ее переходе в Сёсайин, обряд, благопожелания дворцу при входе в полевой храм, тогда же проводятся обряды, посвященные священному огню (на котором ей готовят еду), кострам во дворе (ниваби, служащие для освещения), очагу и колодцу, разные виды очищений и экзорцизмов, благодарственные жертвоприношения и др.
Общие предписания «Энгисики» для мико включают, в частности, следующие: всякий раз, когда она покидает полевой храм и отправляется в. Исэ, она сначала должна пройти очищение на берегу реки.
Если по какой-нибудь причине жрица возвращается в столицу (например, в связи со смертью родителя или болезнью), она должна двигаться другой дорогой, чем та, по которой она прибыла в Исэ [Синтэн, с. 1221].
«Когда мико уже окончательно вступает в храм Великой богини, го в девятом месяце с первого до тридцатого дня, в столице, внутренних землях Исэ, Тикацуооми и других провинциях зажигают фонари (факелы) в подношение Северной звезде (Хокусин), и нельзя проводить траур и похороны» [Синтэн, с. 1188]. Упоминание Северной (Полярной) звезды, пожалуй, уникально в текстах такого рода, так как следов астрального культа в письменной литературе Нара-Хэйан совсем немного (за исключением, разумеется, китайских Волопаса и Ткачихи). Использование света, факелов, костров, огня как средства изгонять нечисть известно достаточно широко в дальневосточном ареале, в Китае, например, оно удерживается до нового времени [Календарные обычаи, с. 62].
…посохом богини великой — мицуэ (мицувэ) сиро, вероятно, метафорический вариант титула жрицы. Имеется в виду, что жрица мико (называемая также Сайгу в храмах Исэ и Сайин в храме Камо-дзиндзя) станет опорой и прислужницей богини, возможно, в ряде случаев ее заместительницей.
…за середину копья могучего взявшись, с трепетом… великим произносит… — По-видимому, вся описанная пластика и поза должны означать высокую степень почтительности и послушания. Примерно такое же описание встречается в «Нихон сёки»: «Вельможи, великим министром посланные, были такими людьми, что разговаривают, с самого начала, словно взявшись за середину могучего копья, — ведь с дядей надо говорить почтительно» [Синтэн, с. 656].
Перенос храма Великой Богини во времена Нара-Хэйан осуществлялся раз в 20 лет. По данным Цугита, впервые в текстах перенос храма Исэ зафиксирован при императоре Тэмму (годы правления 673–686). Были заранее определены два места, и храм регулярно переносили с одного на другое (в более поздние эпохи срок нахождения храма на одном месте менялся). При этом перестраивалось 7 зданий храма Аматэрасу и 12 маленьких храмов — Асакума, Соноо, Камо, Таноэ, Кано, Юта, Цукуёми, Кусаиаги, Оома, Сумэромэ, Сана и Кисида. Подсчитано, что к 1973 г. храм переносился с места на место 60 раз. Строительство и подготовка к нему сопровождались рядом церемоний — Ямагути-но мацури, праздник горных подъемов, проводился перед богами гор, где рубили деревья на строительный материал; Ко-но мото-но мацури, праздник деревянной опоры, несущего столба главного зала. Перед началом плотницких работ проводился обряд начала работы с деревом, затем праздник усмирения земли, где будет возводиться храм, праздник стоячих опор, праздник стропил и т. д. По окончании работ следовала новая серия обрядов, включавшая повторный праздник усмирения, благодарственный обряд с благопожеланиями храму и пр. В «Энгисики» устанавливается день основной службы — 15-й день девятого месяца для внешнего храма и 16-й день для внутреннего.
При проведении сопровождающих строительство церемоний подготавливались разнообразные жертвоприношения, в том числе железные фигурки, зеркала, мечи и копья разных видов, рис, сакэ, сушеное мясо, соль, рыба, водоросли, куры, яйца, ткани, глиняные чаши.
Примечателен упомянутый в «Энгисики» ритуал изготовления ящика, в котором переносились священные регалии храма [Синтэн, с. 1128]. Этот ящик именовался фунасиро («знак корабля», «заменитель корабля»), в чем, вероятно, проявлялась архаическая концепция связи божества солнца с кораблем и идея солнечной ладьи как средства передвижения божества (ср. с древними японскими похоронными обрядами, в которых усыпальница именовалась фунэ — «лодка»; см. также [Ермакова, 1985, с. 10].
Утварь священная — В четвертом свитке «Энгисики» имеется список из пятидесяти четырех артикулов, в том числе зонтики, зеркала, разные виды одежды, занавеси, шкатулки и пр.
Сокровища божественные — В том же свитке «Энгисики» приводится перечень сокровищ: разновидности принадлежностей для ткачества, луки, стрелы (в том числе 480 оперенных вороньими перьями, 768 — орлиными), разные мечи, шестиструнное кото, заканчивающееся фигурой в виде птичьего хвоста, зеркала, оленьи рога и т. д.
Оотомои — чиновник управления бэнкан; К.А. Попов переводит бэнкан как «управление делами Государственного совета» [Свод законов, с. 214]. В прерогативу оотомои входит перенос «божественных сокровищ» и утвари, с ним на церемонию прибывает еще несколько десятков служащих того же управления.
Эта церемония в других книгах «Энгисики» не упоминается. Ряд исследователей полагают, что этот ритуал и текст к нему использовался во время ритуалов, обращенных к богам грома и богам Ятимата — скрещения дорог.
В некоторых списках к названию праздника добавлен иероглиф мацури («праздник»), или мацури котоба («обрядовые слова»); но, видимо, это позднейшая интерполяция.
Цугита видит отличие этого ритуала от других подобных в следующем: например, во время праздника пиров на дорогах цель состоит в том, чтобы боги, которых прославляют, — т. е. Ятимата-хико, Ятимата-химэ и Кунато, — преградили путь дурным богам, приходящим из иного мира, Нэ-но куни, Страны Корней и т. д. В ритуале же выдворения богов, порчу наводящих, отсутствует апелляция к благодетельным божествам, которые могли бы изгнать злокозненных духов за пределы мира, слова этого заклинания обращены непосредственно к дурным божествам, которые способны проникнуть на территорию дворца или города. В этом смысле данный текст стоит особняком, и Цугита полагает, что его надо числить среди древнейших в памятнике, при этом перечислительный фрагмент, связанный с подношением даров, он считает более поздним слоем текста [Цугита, с. 442].
Торжище — такэти, «рынок», «площадь». Все же здесь речь идет не о месте, где происходит купля-продажа, а о центральной зоне территории внутри поселения, о месте собраний. Скорее всего, подразумевается то место, где собирались боги на совет, когда Аматэрасу сокрылась в Небесной пещере. Согласно «Кодзики», «Нихон сёки», «Когосюи», это место было берегом реки Амэ-но Ясу-но кава. Но в одной из книг «Нихон сёки» сказано: «…и тогда восемь десятков множеств богов собрались сбором на Небесном торжище (ама-но такэти)» [Синтэн, 1936, с. 202]. Кроме того, туда же отправляются, согласно «Нихон сёки», божества Оомононуси-но ками и Котосиронуси-но ками, чтобы встретиться с восемью десятками множеств богов [Синтэн, 1936, с. 228]. Может быть, предполагается, что там же они собирались, когда решали, кого посылать для усмирения непокорных богов на землю.
…с неба спуститься повелели — Повелели внуку Аматэрасу и Такамимусуби, богу с более чем длинным именем — Амэ-нигиси-куки-нигиси Амацухико Хико-хо-но ниниги-но микото (буквальный перевод затруднителен, один из возможных вариантов — «смягчающий небо, смягчающий землю, небесный сын солнца, рисовый колос, смягчающий повелитель») (см. также комм. 89 к норито в праздник Минадзуки-но цугомори-но оохараэ).
…непокорных богов… — Ситуация хаоса (вероятно, сходная с той, что началась во время сокрытия богини солнца). В «Кодзики» она описана так: Аматэрасу назначила своему сыну Амэ-но осихомими-но микото управлять страной, «он встал на Небесном плывущем мосту и сказал: „Страна богатых тростниковых равнин, тысячи осеней, долгих пяти сотен осеней и тучного колоса — вся разбушевалась“» [НКБТ, 1970, с. 113]. По словам божества Омоиканэ, в ней множество бурных и грубых богов (тихаябуру арабуру куницуками). По «Нихон сёки»: «В той стране множество божеств, светящихся как огоньки светляков, и дурных богов, жужжащих как мухи в месяц посева; кроме того, деревья и трава легко разговаривают» [Синтэн, с. 216].
Амэ-но хохи-но микото или Амэ-но хохи-но ками — божество, рожденное Сусаноо и считающееся предком правителей страны Идзумо, Идзумо-но куни-но мияцуко. Участие этого бога в мифе о сошествии Ниниги в «Кодзики» и «Нихон сёки» излагается сходным образом: боги послали Амэно хохи на землю, но там он решил подольститься к богу Оокунинуси и в течение трех лет не подавал никаких вестей. Кстати говоря, в «Нихон сёки» все боги при его отправке говорят: «Амэ-но хохи-но микото — превосходное божество» [Синтэн, с. 216]. Как положительный персонаж он выступает и в Идзумо-но куни-но мияцуко-но ёгото (см. соответствующий раздел) и вообще в цикле мифов, связанных с кланами Идзумо.
Такэмикума-но микото — в версии «Кодзики» он отсутствует. В «Нихон сёки» говорится: «Тогда послали его сына (сына Амэ-но хохи. — Л.Е.) по имени Оосэихи-во мукума-но уси. Еще его зовут Такэмикума-но уси. Он тоже отправился и, желая подольститься к отцу, никаких вестей не подавал» [Синтэн, с. 216]. Цугита отождествляет это божество с Такэхиратори-но микото из «Кодзики», предком одного из правящих кланов Идзумо, называемого в «Кодзики» сыном Амэ-но хохи-но микото [Цугита, с. 436].
Амэвакахико (или Амэ-но вакахико) — рожден от Амацукуни тама-но ками. Его снабжают луком и стрелами и тоже отправляют для усмирения земных богов. Согласно «Кодзики», он не дает о себе знать в течение восьми лет, тогда за ним посылают фазана (фазаниху?) по имени Накимэ («плакальщица»), Накимэ опускается на ветвь священного лавра и вопрошает, почему Амэ-но вакахико не выполнил поручения. Божество Ама-но сагумэ сообщает об этом Амэ-но вакахико и говорит, что «голос этой поющей птицы зловещ. Ее надо убить». Тогда Амэ-но вакахико пускает стрелу из лука, полученного от богов, стрела убивает фазана, пронзает его грудь навылет и возвращается на небо, туда, где на берегу реки Амэ-но ясу-но кава пребывают Аматэрасу и Такаки-но ками (десятком строчек выше именовавшийся Тамами-мусуби, отсюда заключение мифоведов, что данный пассаж, где бог получает другое имя, — вставка из другой группы мифов). Такаки-но ками видит кровь на оперении стрелы, узнает ее и говорит богам нечто вроде формулы укэи (см. коммент. 53 к норито в праздник Тацута-но кадзэ-но мацури): «если Амэ-но вакахико не ослушался нашего повеления, пусть это будет стрела, которая поразит дурное божество и минует Амэ-но вакахико. Но если у него сердце грязное, пусть стрела в него свернет». Стрела попадает в Амэ-но вакахико, лежащего на ложе сна [НКБТ, 1970, с. 115–117]. В «Нихон сёки» фазан именуется Нанасикигиси (по иероглифам «фазан, не имевший имени»).
Смерть Амэ-но вакахико в этом норито называется «бедствием от птицы небесной», но, как представляется, это не то бедствие, что имеется в виду в норито к празднику Минадзуки-но цугомори-но оохараэ в разделе земных прегрешений.
Фуцунуси-но микото и Такэмикадзути-но микото — два божества, которые, согласно одной из версий «Нихон сёки», спустились на землю, чтобы ее обустроить для потомка богов. Они спустились на побережье Инаса в Идзумо, обнажили меч и воткнули в землю вверх острием, сели на него, скрестив ноги, и спросили Оонамути-но ками, каковы его намерения в связи с тем, что они двое прибыли совершить изгнание скверны и усмирение страны. Оонамути переадресовал их к своему сыну, Котосиронуси, который подтвердил свою лояльность [Синтэн, с. 219–220]. В сюжете «Кодзики» в этой роли выступают Такэмикадзути-но ками и Амэ-но торифунэ-но ками (Бог — Птичий корабль неба); последний, по мнению ряда исследователей, — имя ладьи, на которой Такэмикадзути спустился на землю. В Идзумо-но куни-но мияцуко-но ёгото дается иная версия этого мифа.
…боги царственные, что пребываете в [государевой] обители небесной — амэ-но миарака-но ути-ни масу сумэгамитати. В предыдущих случаях слово миарака означало императорский дворец, поэтому есть основания полагать, что имеются в виду божества, пребывающие в императорском дворце. С другой стороны, странно, что им предлагается удалиться, поэтому есть и мнение, что речь идет о неких арагами, грубых божествах, подобных тем, о ком говорится в норито Митиаэ-но мацури (об этом см. также Исследование).
…исправлением божественным, исправлением великим — См. комм. 80 к норито в праздник Оото-но хокаи.
…вещи, чтобы играть с ними — яшма… — Цугита объясняет это выражение тем, что яшма надевалась как украшение на шею, руки, ноги [Цугита, с. 440].
…и зернами, и колосьями — ёнэ-ни мо, каи-ни мо. Может быть, здесь различается светлый (шлифованный) и темный рис.
На столики — в тексте стоит знак цукуэ. Цугита читает его как сходный по начертанию иероглиф «восемь», его толкование этого места — «все восемь даров положим» [Цугита, с. 441], что тоже вполне вероятно.
Посольства в Китай отправлялись еще при императоре Суйко (конец VI — начало VII в.). Туда ездили небольшие группы японцев, чтобы перенимать китайскую ученость, поддерживать торговые и дипломатические отношения с Китаем. Сначала посольства отплывали на одном корабле, максимум на двух, со времен императрицы Гэнсё стало принято использовать четыре. Экспедиция отправлялась из порта Нанива на запад, затем прибывала в Хаката (позже — на остров Тиканосима провинции Бидзэн) и там, дождавшись попутного ветра, отплывала в Китай, куда вели два морских маршрута — через Желтое море мимо Кореи, затем следовала высадка в Шаньдуне и сухопутный участок дороги до Чанъани; или же через Восточно-Китайское море в устье Янцзы и тоже по суше в Чанъань [Цугита, с. 445]. Путешествия эти были крайне опасны, и не только из-за возможного шторма или цунами — корабль порой уносило морским течением и тогда его пассажиры и команда попадали в плен к «чужеземным варварам». Да и добравшись до Китая, можно было оказаться в гуще смут и междоусобных войн. В одном из свитков «Сёку нихонги» рассказывается о злоключениях дважды отправлявшегося в Китай посла Тадзихи Хиронари, который оба раза на обратном пути чудом оставался в живых, и перипетии его путешествий вполне могли бы послужить сюжетом средневекового европейского «романа путешествий».
В пятый свиток «Манъёсю» включены нагаута и две каэси-ута Яманоэ Окура, посвященные Хиронари и сложенные как благопожелание-заклинание перед его отправкой в Китай в первый день третьей луны года Тэмпё (733 г.), причем, как явствует из пометы к этому циклу, цикл был составлен в первый день третьей луны, когда Хиронари был в гостях у Табито, а в третий день был «поднесен в канцелярию его превосходительства великого посла», т. е. был продублирован в письменном виде для повышения его магической силы.
В третьей книге «Энгисики» говорится, что ритуал при отправлении посла в иное государство (и такой же по его возвращении) проводился под открытым небом и обращался ко всем богам Неба-Земли. Исполнял норито сам посланец.
Этот основной ритуал сопровождался рядом вспомогательных, например, при постройке корабля служили обряд поклонения духу деревьев и гор. Видимо, приведенный в свитке норито ритуал также относится к дополнительным, так как обслуживает частный случай — открытие гавани в Сумиёси. Текст норито, который исполнялся в основном ритуале самим гонцом, в «Энгисики» не приводится.
Ритуал при отправке посла входит в число так называемых «праздников по случаю», проводимых не регулярно, а в случае необходимости. Сюда же относятся обряды в четырех углах дворца для изгнания демонов болезни, обряд, обращенный к богам перекрестков (Ятимата-но мацури), священного колодца и священного очага, праздник бога Восьми десятков островов (Ясосима-но ками), проводившийся после возведения на трон нового императора; праздник колодца новорожденных (убуи), откуда черпали воду для первого омовения младенца, церемония перехода жрицы мико из одного святилища в другое и т. д. Ритуальные тексты к этим действам (если они были) не приводятся. К такого рода праздникам относится и ритуал добрословия богов Идзумо, текст которого в восьмой книге «Энгисики» следует за норито при отправлении посла в Китай. Третья книга «Энгисики», посвященная «праздникам по случаю», завершается общими установлениями, из которых явствуют, например, такие любопытные подробности: в помощники гадателю выбирались мальчики в возрасте от 7 лет и занимали эту должность, пока им не приходила пора жениться. Во время церемоний соблюдался пост для тех из участников, кто соприкоснулся со скверной: им нельзя есть мясо в течение 30 дней после смерти кого-нибудь из близкого окружения, 7 дней после рождения ребенка у кого-нибудь из близких, 6 дней после смерти домашнего животного и 3 дня после рождения животного (за исключением цыплят).
Посетив больного или оказавшись недалеко от места, где сооружается погребение, или участвуя в буддийской поминальной службе, человек теряет право войти в этот день во дворец императора.
В дни грубых (частичных) очистительных ритуалов (араими) беременные женщины, служащие при дворе, должны покинуть дворец накануне дня очищения, так же, как и те, кто имеет месячные.
«Если некто входит в дом к кому-то и этот дом считается оскверненным (цуми, кэгарэ), то этот некто тоже считается оскверненным, и все, кто живет с ним в одном месте. Если же к этому некто придет другой, то только он будет осквернен, но не его близкие. Если же кто придет к этому другому, то осквернен не будет».
Человек, имевший отношение к месту, где погас огонь, в течение семи дней не допускается к участию в ритуалах (камугото).
Внутри «четырех пределов» храма нельзя рубить деревья и хоронить покойников.
К югу от храма Камо нельзя селиться буддийским монахам.
«Весной и осенью ежегодно в храме Ацута 64 коленопреклоненных монаха должны читать тысячу свитков Ваджрачхеддика-сутры („Конгоханнякё“). Содержание монахов — за счет управы богов ками (полное противоречие с вышеперечисленными табуациями на контакт со всем буддийским — Л.Е.)» [Синтэн, с. 1100–1108].
Морокоси — старое японское название танского Китая. Это слово по традиции этимологизировали как «все переходы», «все перевалы», имея в. виду, что во время этого путешествия преодолеваются все мыслимые варианты переходов (коси). Существует также гипотеза, что так как Коси — старинное название Хокурику, а главный тракт в направлении Кореи и Китая пролегал через Хокурику, то Морокоси (или Момокоси) означает «все Коси», или «сто Коси» (предполагается, что слово коси, входящее во многие северные топонимы, пришло от племен северо-восточных эбису — айнов).
Суминоэ — старое название бухты и храма Сумиёси. В храме Суминоэ почитается несколько божеств. Во-первых, это три божества, рожденные при омовении Идзанаки после возвращения из страны Ёми: Сокоцуцу-но о («муж — дух дна»), Накацуцу-но о («муж — дух середины») и Увацуцу-но о («муж — дух поверхности»). Это божество мореплавателей, быть может, божество-дракон. Во-вторых, это императрица Окииага тараси химэ-но микото — (Дзингу-кого), связанная с первыми тремя следующим образом: однажды они вселились в нее и повелели идти в военный поход против корейских княжеств Сираги и Кудара. «Мягкая душа» (нигитама) этого божества в виде яшмового ожерелья охраняла жизнь императрицы на судне, а «грубая душа» (арамитама) в виде копья вела за собой военный флот (Д. Филиппи называет цикл легенд о корейском походе Дзингу анекдотическим, так как он противоречит историческим фактам и является, по-видимому, попыткой выдать желаемое за действительное).
Ряд мифологов полагают, что предания о мифическом завоевании Дзингу корейских территорий связаны с верованиями местности с омонимичным топонимом Суминоэ, в древности находившейся на Кюсю. Возможно, этому божеству поклонялись приморские племена, в VII–IX вв. совершавшие воинственные набеги на побережье Кореи и Китая. В «Записях времен богов храма Сумиёси» («Сумиёси синдайки») это божество сконтаминировано с богом войны и именуется Сангун даймёодзин («Великий светлый бог трех армий») — подразумеваются, видимо, три воинства Дзингу. В более поздние времена Сумиёси стал еще почитаться как божество традиционной поэзии пятистиший.
Храмов, посвященных Суминоэ (Сумиёси), в Японии довольно много.
Харима — провинция в северной части Хонсю.
Я пристань построю… — это обязательство, по-видимому, берет на себя бог Суминоэ, и, хотя гавань строится не им самим, а людьми в соответствии с его наставлениями, честь строительства все равно принадлежит ему.
…чину такого-то звания… — Т. е. одному из Дзингикан, управы благочиния.
Этот текст исполнялся новоназначенным наместником провинции Идзумо (куни-но мияцуко) во время специального дворцового ритуала. Название его означает, что наместник Идзумо передает императору благопожелания, изреченные богами Идзумо. До реформ Тайка выражение «наместник земли Идзумо» (куни-но мияцуко) было названием правящей семьи Идзумо — всей провинции или ее части. После Тайка административная власть была сосредоточена в руках назначаемого в столице куни-но цукаса (управителя земли) и функция куни-но мияцуко стала сугубо ритуальной.
Добрословие — ёгото, благопожелание, букв. «доброе слово», доброе знамение. (В «Манъёсю», № 4616, песня, сложенная на пиру: атарасики тоси-но хадзимэ-но хацухару-но кэфу фуру юки-но ия сикэ ёгото. — «Все вернее добрый знак — снег, идущий сегодня в день ранней весны, в начале нового года».)
Сходные обряды, направленные, по-видимому, на утверждение центральной власти над периферией и в политической, и в религиозной сфере, проводились и с участием наместников других провинций, например Кии, однако отношениям с Идзумо придавалось, судя по текстам «Энгисики», особое значение.
Когда в Идзумо выдвигался новый кандидат на место куни-но мияцуко, он, пройдя в течение года очистительные ритуалы, прибывал во дворец для испрашивания одобрения и благопожелания от императора, и тогда устраивался ритуал его встречи и одаривания — он получал меч, украшенный золотом, различные виды тканей, мотки шелковых нитей, двадцать мотыг. (Наместнику Кии, судя по документам, ничего такого не полагалось.)
Третья книга «Энгисики» посвящает много места описанию ритуала встречи наместника и расписывает подробно его сценарий, например: «один из камубэ кладет большой меч под стол для жертвоприношений и встает на колени… Наместник кланяется дважды и еще дважды, и дважды хлопает в ладоши. Затем проходит к столу для жертвоприношений и встает на колени. Камубэ берет меч и подносит ему. Они дважды хлопают в ладоши» и т. д. [Синтэн, с. 1097].
Когда куни-но мияцуко произносит добрословие богов Идзумо, подносимые богам дары, по «Энгисики» должны включать 68 яшмовых ожерелий (8 красных, 16 белых, 44 синих), меч, украшенный золотом и серебром, зеркало, ткани, чалую лошадь с белыми (?) глазами, двух белых лебедей, «чтобы посадить на карниз», 50 шкатулок с жертвенной едой. После произнесения ритуального текста наместник возвращается в Идзумо, где снова проходит обряд воздержания и очищения в течение года. Как сказано в «Энгисики», в это время он не должен разбирать дела о тяжких проступках, но если наступает время перераспределения рисовых наделов (хандэн), что со времен реформ Тайка производилось каждые шесть лет, то он обязан прервать прохождение своего табуационного срока. По истечении года наместник под водительством губернатора Идзумо в сопровождении священнослужителей разного ранга снова отправляются во дворец, и там он снова читает тот же текст. Добрословие исполняется на рассвете, число присутствующих не регламентируется. По мнению Норинага, оба раза подносятся дары и исполняется ёгото, хотя указания «Энгисики» не предусматривают вторичного подношения по тому же списку.
В мифологических сводах упоминание об этом ритуале отсутствует, но на основании текстовых данных многие исследователи соглашаются, что данное ёгото — из числа самых древних в памятнике.
Мифологические слои в тексте представляют как мифы, связанные с пантеоном Ямато, так и мифы Идзумо, и в ряде случаев (см. далее в комм.) оба комплекса входят в противоречие друг с другом. Как полагает Цугита, к моменту оформления имперского ритуала политическое подчинение Идзумо центральным властям было уже полным и окончательным, культурная и экономическая автономия Идзумо была далеким прошлым, а местный комплекс мифов все же оставался достоянием тысяч жителей провинции. Поэтому в столице почли за благо разрешить представителям Идзумо излагать при дворе собственную версию одного из центральных мифологических сюжетов эпохи богов — миф о переустройстве земли.
Что касается сращения мифологических комплексов, то, например, в одной из версий «Нихон сёки» приводится такой эпизод: «Тогда Такамимусубино микото повелел Оомоно-нуси-но ками — если ты выберешь в жены кого-нибудь из земных божеств, я буду считать, что сердце у тебя непокорное. Я даю тебе в жены мою дочь Михоцухимэ. Восемью десятками множеств богов управляй и всегда божественного внука оберегай и служи ему. И тогда [Оомоно-нуси] на землю спустился. И Таокихоохи-но ками, отдаленному предку рода имибэ в стране Кии, назначил изготовлять зонтики каса, богу Амэ-но махитоцу-но ками — железо ковать (примечательно, что японский Гефест тоже одноглазый — махитоцу. — Л.Е.), Амэ-но хиваси-но ками — изготовлять бумазею, Кусиакарутама-но ками — шлифовать яшму. С тех пор пошел обычай чествовать этих богов с помощью Футодама-но микото, на слабые плечи служек дары толстыми шнурами привязав. А бог Амэ-но коянэ, который ведает истоками священных действ, занимается действом гадания грузного» [Синтэн, с. 229].
Есть многих дней восемь десятков, но сегодня… — Вероятно, из ряда дней выбирался один, соответственно гадательным ритуалам, проведенным палатой Дзингикан.
О коем молвят с трепетом — какэмаку мо касикоки, нередко встречающееся клише. Например, в «Манъёсю», № 199; Какэмаку мо ююсики камо ивамаку мо ая-ни касикоки. В сэммё этот оборот участвует в наименовании императорского титула.
Бог явленный — акицуками: бог, имеющийся в яви, в окружающей действительности. Изначально этот титул относился к Ниниги-но микото, божественному внуку, затем к правящему императору. Филиппи и Бок понимают это выражение как «воплощенный бог», думается, однако, что такая трактовка вносит элемент христианской концепции воплощения и вочеловечивания. Это слово встречается в «Манъёсю», «Нихон сёки», в разных свитках. «Сёку нихонги», особенно часто в сэммё. Скорее все же, акицуками, «явленные боги» — антоним понятия «сокрытые боги». Многие божества начала творения, хотя и являлись в мир, но «тела их были сокрыты», или «они скрывали свои тела» (ми-о какуситамаи-ки). В отличие от этих богов Ниниги и последующие императоры — божества, явившие свои тела. Пример земного бога, сокрывшегося от глаз, — Оокунинуси, передавший страну божественному внуку, по «Кодзики», «сокрывается на восьми десятках изгибов дорог, что меньше одной сотни» [НКБТ, с. 123].
…начиная с двух богов-столпов, кои в земле Идзумо в глуби пребывают, за зеленой оградой горной… — По-видимому, это клише накладывается на мифологический сюжет, изложенный в «Идзумо-фудоки»: «Великий бог Оонамоти, создавший Поднебесную, усмирив восемь земель в Коси, возвратился домой и по прибытии на гору Нагаэ изрек: „…Страну, которую я создал и которой владею и управляю, я хочу передать тебе, потомку богов. Спокойно владей и управляй ею века. Только страну Идзумо, страну, где я нахожусь, откуда поднимаются, клубясь, восьмиярусные облака, окружу я зелеными горами наподобие изгороди, поставлю в ней свою тама и оставлю себе а буду охранять“» [Идзумо Фудоки, с. 22].
Кусимикэно-но микото, великий бог Кумано, предок царственный, Идзанаки дитя, солнечная зеница ока его — Это божество, согласно Норинага, иное имя бога Сусаноо, далекого предка Оонамоти-(Оонамути-, Оокунинуси-)-но ками, т. е. Сусаноо почитается в Великом храме Кумано. Как уже говорилось, Сусаноо (Такэхая сусаноо-но микото) рожден Идзанаки во время ритуала очищения после посещения страны Ёми, когда Идзанаки омывал свой нос.
Оонамоти-но ками — он же Оокунинуси-но ками, Асихарасико-но ками, Ятихоко-но ками, Уцусикуни-тама-но нами («Кодзики»), в «Нихон сёки» он еще Оомононуси-но ками, Куницукури оонамути-но ками и Оокунитамано ками, рожден Сусаноо от Сасикунивака-химэ. Принято считать, что Сусаноо принадлежит к пантеону богов Идзумо и сюжет о его рождении от Идзанаки — результат соединения двух мифологических традиций (тем более, что в другом сюжете Сусаноо утверждает свое происхождение от Идзанами, т. е. связь с Ёми-но куни или Нэ-но катасу куни). Во всяком случае, в Идзумо он оказывается не неистовым разрушителем, а культурным героем, покровителем земледелия. Его сын Оокунинуси (Хозяин великой страны, или Великий хозяин страны) действует в нескольких мифологических сюжетах, например в легенде о зайце, считающем крокодилов, чтобы по их спинам: перебежать на другой берег. Крокодилы содрали за это с зайца кожу, а злые братья Оокунинуси посоветовали выкупаться в соленой воде, чтобы вылечиться. Оокунинуси вылечил зайца, велев ему вымыться в речном устье, а потом поваляться на траве кама. Сходный сюжет, распространенный в Индии, на Цейлоне, в Индонезии и на Малайском полуострове, заимствован в. Японии, возможно, через буддийские каналы и зафиксирован и в «Кодзики», и в «Нихон сёки». В связи с магическими возможностями Оонамути в «Нихон сёки» говорится: «Тот Оонамути-но микото соединил силы с Сукуна-бикона-но микото, сердце их единым сделал, и они Поднебесную создали. И ради живой зеленой человеческой травы (людей, человечества. — Л.Е.) определили правила, чтобы лечить их болезни. И определили правила чародейные, чтобы изгонять бедствия, что бывают от птиц, зверей и насекомых ползающих» [Синтэн, с. 213]. «Сотворившим страну богом великим» Оонамути неоднократно титулуется в «Идзумо-фудоки».
После эпизода с зайцем Оокунинуси сам становится жертвой злых, братьев, но его оживляют две девы, морские божества, связанные с моллюсками и ракушками. Затем он попадает в Нэ-но катасу куни к Сусаноо и проходит испытания, чтобы жениться на его дочери Сусэрихимэ.
При передаче страны Ниниги-но микото Оокунинуси объявляет, что сокроется на восьми десятках изгибов дорог (т. е. перейдет в иное — сакральное — пространство), если ему будет воздвигнуто обиталище, подобное дворцу Ниниги («Кодзики»),
В одной из версий «Нихон сёки» Такамимусуби сам обещает ему в обмен на подчинение первоимператору Ниниги построить дворец — обитель солнца (амэ-но хису-но мия), веревками длиной в тысячу хиро сто десять узлов завязать. «Правила, по которым дворец будет построен, такие: опоры — высокие и толстые, доски — широкие и крепкие сделаю, поля устрою; чтобы было на чем по морю плавать — высокий мост, плавающий мост, летучий корабль Неба сделаю. И на Небесной реке Амэ-но Ясу-но кава тоже временный мост сделаю…» [Синтэн, с. 237–238]. На это Оонамути отвечает согласием и говорит так: «Пусть явленными вещами теперь ведает божественный потомок, я же и вправду удалюсь и стану ведать сокрытыми вещами» [Синтэн, с. 238].
Существует гипотеза, что в комплексе мифов о том, как Оокунинуси уступает власть божественному внуку, отразилась смена правителей — если до реформ Тайка вожди Идзумо имели наследственное право на власть, то после них на долю куни-но мияцуко осталась лишь культовая практика, а фактическое управление присоединенной провинцией осуществлял управитель, присланный центральными властями. Гипотеза эта, принадлежащая Мацумура Такэо, не лишена вероятия, хотя возможно также, что эти исторические события наложились на более ранние явления — расщепление функций правителей клана Идзумо, перераспределение ролей между божествами в процессе контакта разных мифологических комплексов (или даже внутри одного комплекса) и др.
…бумазею священную, как шапку небесную, на голову повязать… — Последние слова, амэ-но микаби ни кагафуритэ, не очень понятны. Мабути трактовал амэ-но микаби как ритуальный головной убор. Норинага — как микагэ — укрытие, тень. Поскольку в других разделах «Энгисики» бумазея часто выступает как головной убор (например, в отмеченных ситуациях для жрицы мико), толкование Мабути представляется верным.
…в хижине очистительной — идзу-но мая, помещение, где куни-но мияцуко в течение года проходил различные ритуалы очищения.
…грубой травы нарезать… — Скорее всего, имеется в виду использование свежей травы, а не высушенной; допустимо также предположение, что речь идет лишь об одном из видов трав и смешение видов в этом случае не допускалось.
…циновку священную подстелить… — В хижине стелилась циновка, прошедшая процедуру ритуального очищения.
…сосуды зачернить священные… — Сосуды для ритуальной еды или питья, низ которых подвергался обжигу.
…сосудами небесными очищение сотворить… — Цугита полагает, что речь идет о кувшинах большого размера. Слово мива означает сами сосуды, наливаемый в них ритуальный напиток, а также топоним Мива [Цугита, с. 469]. Связь ритуального сакэ с Мива подтверждается фрагментом «Нихон сёки», где говорится о некоем Икуи из селения Такахаси, который был назначен сакабито (сакэбито) в Мива, т. е. должен был ведать приготовлением священного напитка для подношений богам. Когда император Судзин повелел восславить великого бога Оокунинуси, «Икуи сам, питие священное на руках воздымая, государю поднес и так спел: „это питие священное — не мое питие священное, его сделал бог Оомононуси, создавший Ямато“» [Синтэн, с. 293]. В этом сюжете отразилась контаминации божества горы Мива (в Ямато) с Оокунинуси (Идзумо), о чем более подробно см. ниже комм. 220.
И, как в храме успокоения… — Вероятно, имеется в виду успокоение души божеств Идзумо.
…добрословия божественные, ответные речи священные — этот пассаж в переводе уже был выше, в тексте он встречается один раз: необходимость повтора его в переводе вызвана тем, что весь этот фрагмент, от слов «пусть век великий государя нашего» и далее содержит несколько синтаксически завершенных конструкций, причем многие из них являются придаточными определительными к одному из существительных последующего предложения, тоже, в свою очередь, являющегося определительным и т. д. Чтобы выстроить перевод так, чтобы сохранить последовательность хотя бы основных блоков и не утратить связи между началом и концом, приходится это основное клише воспроизвести еще раз.
Речи богов называются здесь ответными, видимо, потому, что сначала в столице назначался куни-но мияцуко, затем в Идзумо посылались из столицы подношения богам с испрашиванием долголетия императору. Ответом на эти подношения служили ёгото, исполняемые куни-но мияцуко.
Таками-мусуби-но микото — в одном из списков говорится «Таками-мусуби, Камимусуби-но микото». О божествах мусуби см. комм. к норито в праздник Тосигои-но мацури.
Амэ-но хохи-но микото — об этом божестве см. комм. 184 в норито в праздник Татаригами-но уцусияру. Однако если в мифологических сводах он выступает как один из тех, кто не подавал небесным богам никаких вестей о себе, «решив подольститься» к земному богу Оокунинуси, то в мифе, изложенном в норито, он выступает как демиург, усмиряющий грубых божеств (арагами), чтобы подготовить землю к сошествию первоправителя — потомка богов. Такая перемена функций, вероятно, связана с тем, что это божество принадлежит к пантеону Идзумо и в местном комплексе богов играет позитивную роль.
Амэ-но хинатори-но микото — вероятно, бог, тождественный Такэхинатори-но микото в Кодзики. Сын Амэ-но хохи-но микото, предок нескольких родов Идзумо, включая куни-но мияцуко.
Фуцунуси-но микото — См. коммент. 187 к норито в праздник Татариками-но уцусияру и коммент. 33 к норито в праздник Касуга-но мацури. В одном из сюжетов «Нихон сёки» о нисхождении Ниниги Фуцунуси называется сыном пары божеств Ивацуцуо и Ивацуцумэ, в свою очередь, рожденных от бога Ивасакунэсаку-но ками [Синтэн, с. 219]. По-видимому, несомненна связь Фуцунуси с богами камня (ива). В версии об устроении земли, изложенной в норито, Фуцунуси играет активную роль.
Власть …над явленными вещами, живыми вещами — см. выше, коммент. 202.
Зеркало восьми пядей в длину — ятакагами; как и в случае со священным зеркалом — воплощением Аматэрасу, зеркало служит вместилищем души божества. Согласно «Энгисики», зеркало, участвовавшее в обряде, имело в диаметре 1 сяку, 6 сун и 3 бу, т. е. около 60 см.
Ямато-но Оомононуси куси микатама-но микото (букв. «Великий дух — повелитель волшебной души в Ямато») — божество, приписанное к так называемому храму Оомива. Хотя Оомива в «Энгисики» занесен в список храмов, там нет никакой храмовой постройки и в качестве святилища выступает сама гора Оомива. Можно предположить, что посредством контаминации Оонамоти-но ками и божества горы Оомива произошло включение Оонамоти (Оокунинуси) в пантеон Ямато. Бог Оомива — териоморфное божество, хозяин горы Мива. Согласно сюжету «Кодзики», этот бог превращается в стрелу, покрытую красным лаком, чтобы «уколоть в тайное место» деву Сэятатара-химэ. Та берет стрелу с собой, кладет в постель, и стрела превращается в прекрасного юношу. От их брака рождается дева, ставшая главной (будучи божественного происхождения) супругой императора Дзимму, с которого ведет начало мифическая история японского государства. В версии «Нихон сёки» Оомононуси-но ками, женясь на деве Ямато-тото-момосо-химэ, является ей в виде змейки, принцесса от испуга укалывает себя в тайное место и умирает. В «Кодзики» бог, не названный по имени, по ночам посещает деву Икутамаёри-химэ. Чтобы узнать, кто ее тайный гость, дева втыкает в его одежду иглу с продетой нитью. Наутро оказывается, что нить, пройдя через замочную скважину, протянулась до горы Мива, к храму божества горы. Существует обширный цикл преданий о браках божества горы Мива с женщинами из окрестных сел. Таким образом, можно заключить, что в эпоху, предшествовавшую оформлению сводов, Оомононуси-но ками был божеством Ямато, духом горы Оомива, имевшим вид змея. И упоминание его имени в «Нихон сёки» как одного из имен Оокунинуси, видимо, преследовало политическую цель. То же и в данном тексте, пафос которого — в подчинении клана Идзумо владычеству Ямато на всех уровнях, в том числе и на уровне подчинения (взаимопроникновения) пантеонов. Божество горы Мива имеет также отношение к выработке священного сакэ (см. выше коммент. 211).
Адзисукитакахиконэ-но микото или Адзисикитакахиконэ-но микото, — божество, согласно «Кодзики», рожденное Оокунинуси от Такирибимэ-но микото, которое именуется также великий бог Камо, Камо-но оомиками, божество грома.
Котосиронуси-но микото — см. комм. 11 к норито в праздник Тосигои-но мацури. В связи с ёгото следует добавить, что Оокунинуси, согласно версии «Нихон сёки» и «Кодзики», сам не решает вопроса о передаче власти первоимператору, а решение принимает Котосиронуси, его сын, выполнявший, видимо, функции жреца и оракула. Цугита вслед за Ацутанэ высказывает предположение, что Котосиронуси — божество, связанное с верой в магическую силу «души слова», вообще с речью, и чтится как бог котодама (души слов) и знаний.
Каянаруми-но микото — в мифологических сводах это божество отсутствует. Разные авторы сближают его с другими богами, наиболее достоверным представляется, что Каянаруми — это Такатэру-химэ, «высоко светящая дева» или Ситатэру-химэ, «освещающая низ дева», может быть, солярное божество Идзумо, вытесненное богиней Аматэрасу, что следует из некоторых храмовых записей [Цугита, с. 493].
Храм Кидзуки, что в красной глине — яони кидзуки. Яони — постоянный эпитет (макуракотоба) к Кидзуки, вероятно, связанный с мифом о притягивания земли (кунихики), зафиксированным в «Идзумо-фудоки». К.А. Попов переводит яоникидзуки-но мисаки как «мыс Кидзуки многоземельный» [Идзумо-Фудоки, с. 20]. О притягивании земель см. коммент. 22 к норито в праздник Тосигои-но мацури.
Как яшма белая — далее в тексте апелляция к жертвоприношениям, по модели которых боги должны строить облик государя, его жизнь и благополучие. Как уже указывалось выше, в ритуале приносится 68 ожерелий из яшмы, в том числе белая, красная и синяя, в той же последовательности выстроены заклинания, связанные с цветами подношения, затем выступает меч, чтобы, подобно ему, век царствования был крепким, затем конь светлой масти, чтобы опоры дворца вбивались в землю так же крепко, как конь топает копытами. Затем идут белые лебеди «как дань живая для забавы» (икимицуки-но мотэасобимоно-то), в «Энгисики» же указывается, что они должны быть посажены на карнизы крыши дворца. По-видимому, ритуальная функция лебедей к моменту оформления текста уже была забыта. Затем в тексте говорится об узорчатых тканях и зеркале. Примечательно, что перед зеркалом в тексте появляется его земной прототип — озерца с водой, подобно которым станет молодеть государь. Возможна связь этого отрезка текста с обрядами, связанными с понятием «молодой (молодящей) воды» (вакамидзу или отимидзу). В «Манъёсю», № 628, например: «сирокэ офуру котова омовадзи отимидзу ва ка-нимо каку-ни мо мотомэтэ юкаму» — «что думать о седых волосах, уж так или иначе, а раздобуду молодящей воды и к тебе отправлюсь». В «Манъёсю» № 3245 молодящаяся вода связывается с лунным божеством Цукуёми: амахасимо нагаку могамо, такаяма мо такаку могамо цукуеми-но мотэру отимидзу иторикитэ кими-ни мацуритэ отиэ симу моно — «пусть мост небесный станет длиннее, гора высокая выше, тогда пойду и возьму молодильной воды, что хранится у бога Цукуёми, тебе поднесу и сотворю омоложение». В мифах Окинава и островов Мияко встречается сюжет о живой и мертвой воде, добытой на луне, причем живая достается змее, которая благодаря этой воде способна менять кожу и омолаживаться. Некоторые авторы высказывают предположение, что сюжет, связывающий живую воду и змею, распространялся из Африки через Ближний Восток в Южную Азию и Океанию [СДД, с. 110–111].
Обряд черпания «молодой воды» во время Новогодних праздников был принят в Японии до нового времени. Воду черпали из колодца или реки, поднося богам рис, завернутый в белую бумагу, и, обратясь к востоку, произносили заговор: «Черпаем счастье, черпаем правду, черпаем благоденствие» или «Не воду пьем, а счастье черпаем». (Обращение на восток, вероятно, является следствием заимствования китайской космологической схемы, где восток соответствует весне, т. е. новогоднему рубежу года). После этого зачерпывали воду трижды. Это действие совершал глава дома или взрослый старший сын, добытой водой умывались, на ней готовили пищу [Календарные обычаи, с. 155].
Оми — до реформ Тайка наследственный титул, который носили члены правящих семей, после Тайка влиятельным родам оми был дан титул асоми (второй по значимости в новой системе), и титул оми стал шестым.
…а тот конь, все выше уши поднимая, слушает — видимо, это же клише в более полном виде представлено в норито к празднику Минадзуки-но цугомори-но оохараэ, см. комм. 105 к этому празднику.
…вместе с Небом-Землей, Луной-Солнцем… — Как толкует Цугита, пусть император правит столько же, сколько существуют небо, земля и т. д. [Цугита, с. 514].
Этот текст в отличие от предыдущих содержится не в восьмой, а в шестнадцатой книге «Энгисики» в разделе «Онъёрё», т. е. «Ведомство инь-ян», где проводились даосские ритуалы так называемой защитной магии (киндзю), выступавшей прежде всего как средство врачевания болезней [Игнатович, с. 160] и изгнания демонов эпидемий.
Ритуал восходит к китайскому новогоднему экзорцизму но (яп. на в заглавии текста). В этом экзорцизме, как пишет Э.М. Яншина, ссылаясь на книгу чжоуских обрядов «Чжоули», жрец начинает изгнание Мора: «сжимая пику и размахивая щитом, он ведет 100 прислужников и совершает сезонное изгнание, рыская по домам и прогоняя пагубные [влияния]» [Яншина, 1984, с. 47]. В ритуале Большого изгнания изгоняется ци зимы, чтобы расчистить место для весеннего ци, связанного с понятием ян. Как указывает Г.А. Ткаченко, пагубные поветрия обитали в низинах и на теневых сторонах гор, и на борьбу с ними выходила процессия ряженых, изображающая двенадцать, по числу месяцев года, животных (в японском тексте говорится о 24 повелителях, т. е. удвоенном числе двенадцати духов природы). О ритуале Большого заклания, сопровождаемого закланием барана, упоминается и в «Шань хай цзин», где говорится: «Приготавливают горячее вино, возливают сто кубков, совершают обряд плодородия, используя сто нефритовых пестов (гуй) и сто нефритовых дисков (би)» [Каталог, с. 38].
Подобно тому как вооружены ряженые в ритуальной процессии китайского но, так вооружаются «пятью видами оружия» те божества, которые должны изгнать духов болезни в японском ритуале на. Согласно шестнадцатой книге «Энгисики», в ритуале используются лук и посох из персикового дерева и тростниковые стрелы: материал для их изготовления должен поставляться из провинции Сэтцу ежегодно в первую декаду двенадцатой луны [Синтэн, с. 1508].
Как гласит общее указание к праздникам этого ведомства, все необходимое для праздника доставляется в день, который выбирается заранее между праздником Оомива и наступлением весны, в конце двенадцатой луны.
Ритуал проводится в последний день года, при наступлении сумерек.
Многие японские филологи, в том числе Цугита Дзюн, не включают этот текст в сферу своего исследования и, видимо, не относят его к норито, ввиду его сугубо даосского характера. Такэда Юкити помещает его наряду с другими в томе норито, хотя почти не комментирует. Между тем, начальный китаеязычный фрагмент этого текста представляет немалые трудности для истолкования, несмотря на то что состоит он всего из шестнадцати знаков — восьми биномов, составленных из шести иероглифов в разных сочетаниях, знакомых даже начинающим. Отечественные синологи, занимающиеся сходной проблематикой, предложили мне несколько (точнее — пять) разноречивых трактовок этого фрагмента. Здесь используется толкование А.М. Карапетьянца, предпринявшего специальное расследование этого трудного случая. Согласно его разысканиям, этот отрезок текста предполагает многомерное истолкование. Далее приводится комментарий А.М. Карапетьянца к этому отрезку текста, написанный им специально для данного издания. (Задача комментирования в данном случае осложнена еще и тем обстоятельством, что в критическом издании текста Такэда Юкити один из часто повторяющихся иероглифов распознается как фу «палата», «управа», «хранилище»; в других изданиях, в соответствии с другими списками, этот знак предстает как фу «бирка», «амулет»). Итак, А.М. Карапетьянц пишет:
«Шестнадцать знаков текста делятся на четыре ритмико-синтаксические группы, первые пары знаков могут быть поняты и как „в первой половине часа — во второй половине часа“, и как „в первой половине дня — во второй половине дня“, и как „данновременно“ или „постоянно“ [Чжунвэнь да цыдянь, т. 16, с. 11]. Вторые пары строк в стандартном варианте предусматривают выправление хранилищ и выправление дел, т. е. государственного достояния в виде предметов/материалов в хранилищах и мелкой устроительной деятельности правителя. Замена знака фу „хранилище“ на знак с тем же фонетикой и ключом „бамбук“ даст прочтение „выправление верительных бирок (символов полномочий чиновников) или государственных печатей“. Эти предметы также представляются парными „делам“, однако наивысшая парность достигается при прочтении „бамбукового фу“ как благоприятных природных явлений, свидетельствующих об удовлетворении Небом деятельности правителя (третье значение фу в „Чжунвэнь да цыдянь“, т. 24, с. 463): в этом случае имеет место полная отраженность: небесная благодать — государевы дела.
Весь этот понятийно-ритуальный комплекс можно найти в одной из строф „Оды о Вэйской столице“ Цзо Сы (250?-305?). Она состоит из восьми пар строк и описывает (как и практически вся огромная ода) столичный ритуал [„Вэнь сюань“ в серии „Госюэ цзибэнь цуншу“, с. 121–122].Во второй паре строк этой строфы, очевидно, говорится о соответствующей реакции Неба на „выправление дел“ хотя данный фрагмент (как и практически любая строка оды) допускает различные толкования. Парная приведенной строке вторая строка явно ставит в соответствие делам состояние хранилищ, стандартным обозначением которых является как раз слово фу. Бамбуковое фу встречается в шестой паре строк оды, где говорится как о верительных бирках, так и о печатях. Эта пара строк занимает в своем „четверостишии“ (половине строфы) ту же позицию, что и пара строк с „выправлением дел“».
К сказанному выше А.М. Карапетьянцем добавим, что Такэда, как это ни странно, полагает, что «выправление дел» и т. п. биномы означают богов-охранителей, находящихся в ведении палаты инь-ян. Может быть, его толкование имеет какие-либо основания в текстах, он их, однако, не приводит [НКБТ, с. 457].
Двадцать четыре властелина — по Такэда, боги бог и рек, повелители четырех сфер природного мира. Как пишет Е.А. Торчинов, согласно учению Небесных Наставников, был принят цикл из 24 пневм солнечного года [Торчинов, с. 112]. Земная и небесная бюрократия симметрично отражали друг друга — в «Кодексе округов» (Чжидянь) говорится: «24 округа, в каждом 24 чиновника, каждый имеет свои особые обязанности. Каждому принадлежит 240 армий из 2400 генералов, 24 000 офицеров и 240 000 солдат», — т. е. «служебных духов» [Торчинов, с. 113]. Отсюда, видимо, — и тысяча двести управителей, и девять тысяч множеств воинов-всадников в японском тексте.
Четыре предела — Митиноку, Ботика, Тоса, Садо — обозначают, по-видимому, границы Поднебесной. Митиноку — восточная оконечность Хонсю, Ботика, или Воцутика, — пять островов у западного берега Кюсю, в районе Нагасаки, Тоса — провинция на юго-западе Хонсю, Садо — остров к северу от Хонсю, недалеко от побережья провинции Этиго. Так как все эти места расположены в море или имеют выход к морю, демонов, вероятно, предполагается переместить в морские глубины.
Пять видов оружия — две разновидности мечей, две разновидности копий и стрелы для лука.
Этот текст сохранился как один из разделов памятника XII в. «Тайки» — дневника левого министра двора Фудзивара-но Ёринага. Ёгото, приведенное в дневнике, было записано Ёринага как образец ритуального благопожелания при восшествии на престол императора Коноэ (1142 г.). Описание ритуала Оониэ-но мацури (Дайдзёсай), наиболее архаического и, судя по текстам, главного в период Нара-Хэйан, см. в коммент. к Оониэ-но мацури. По-видимому, как наиболее важный обряд, этот праздник и стал частью имперского ритуала возведения на трон нового повелителя.
Сын Ямато — Ямато нэко, ранее в норито этот титул не встречался, в сэммё употребляется довольно часто. Впервые в памятниках он зафиксирован в «Кодзики» применительно к императорам Когэн и Корэй (мифическая датировка: III–II вв. до н. э.). По-видимому, этот титул указывает на родство по крови с императорским родом. Думается, что употребление этого слова — один из признаков более нового лексического слоя. В принципе, элемент нэко и раньше входил в состав теонимов — Наниванэко в «Кодзики», Ямасэнэко в «Нихон сёки», хотя чаще имена в «Кодзики» оканчиваются на нэ, без последующего ко.
Священный двор — юнива, место проведения церемонии Ниинамэ-но мацури, возможно, само святилище дайдзёгу (ниинамэ-но мия), воздвигаемое для церемонии. В одной из версий «Нихон сёки» также встречается слово юнива. Аматэрасу говорит: «Колосья риса со священного двора, где я вкушаю трапезу на Равнине Высокого Неба, надлежит передать моему дитяти» [Синтэн, с 229].
Амэ-но Осикумонэ-но микото — в мифологических сводах это божество отсутствует, но в ряде документов раннего средневековья, в том числе в клановых записях «Фудзивара кэйдзу» и «Аракида кэйдзу», он назван сыном Амэ-но коянэ-но микото. Его имя означает примерно «повелитель, расталкивающий небесные облака».
Две вершины небесные — футаками. В разных памятниках — «Фудоки», «Нихон сёки», «Манъёсю» — часто встречается упоминание пика Футаками-минэ, или горы Футакамияма, так что это распространенный топоним. Здесь, видимо, две вершины (подразумеваемой небесной горы) предстают как воплощение пары предков — камуроки и камуроми, подобно тому как в иных памятниках два пика одной горы являются воплощением мужского и женского начал.
Вода настоящей страны — уцусикуни-но мидзу. Уцусикуни — явленная страна, действительная страна, т. е. Япония.
Тамагуси — Здесь мнения исследователей и комментаторов расходятся. В самом деле, может быть, что имеется в виду обычный ритуальный предмет — ветка вечнозеленого дерева сакаки с навешенными кусками ткани, однако в данном тексте часть бинома тамагуси выражена иероглифом куси, «гребень», что дает основания связать этот бином с драгоценным гребнем, который бросил Идзанаки, спасаясь от преследования демонов страны мрака, и из гребня выросла бамбуковая чаша. Трудно сделать окончательный выбор, так как, с одной стороны, в рассматриваемом тексте сказано, что если восставить (воткнуть) тамагуси, то вырастет бамбук — прямая ассоциация с гребнем из мифологического сюжета. С другой стороны, указывается, что, восставив тамагуси, надо читать норито, и тогда, согласно обрядовой практике (отраженной также в мифе об извлечении Аматэрасу из Небесной пещеры), тамагуси все же не гребень, а вышеозначенный ритуальный предмет.
Знамение — мати. Такэда понимает это слово как сакральную территорию, где проводились службы богам и гадательные обряды. Цугита убедительно доказывает, что мати — одна из разновидностей рисунка, получаемого в результате гадания на раскаленных костях оленя или панцире черепахи.
Вода небесная — В различных текстах встречаются разновидности сюжетов о добывании чудесной воды для священных трапез. Например, в одном из фрагментов «Харима-фудоки»: «Во времена царя, правившего Поднебесной из дворца Такацу, что в Нанива, над колодцем росло камфорное дерево. [Оно было такое огромное, что] при утреннем солнце его тень покрывала остров Авадзи, а при вечернем солнце тень покрывала Симанэ, что в Ямато. Это камфорное дерево срубили и сделали из него лодку, она была такой быстроходной, как будто летела по воздуху. За один удар весел она перелетала через семь валов, и поэтому се назвали Хаятори. По утрам и вечерам на этой лодке плавали к священному колодцу за водой для царского стола» [Древние фудоки, с. 110–111].
В «Нихон сёки» (раздел об императоре Кэйко) говорится о том, как посланцы государя прибыли на остров Асикита и не могли найти воды для приготовления пищи. Тогда они вознесли мольбы богам Неба и Земли, и внезапно на берегу Симидзу (по иероглифам «студеная вода». — Л.Е.) забил источник. Тогда этот остров назвали Мидзусима, «остров воды» [Синтэн, с. 332]. Остров Мидзусима встречается и в «Кодзики», и в «Манъёсю».
Цугита приводит мифологический сюжет, зафиксированный в «Синтогобусё», «Готиндзадэнки» и «Готиндзахонги», — где главным персонажем выступает Амэ-но муракумо-но микото: когда Ниниги спустился с неба па землю, он призвал Амэ-но Муракумо-но микото и сказал: «В стране обильной вода грубая и для еды не годится, отправляйся к прародителю и расскажи об этом». Тот поднялся на небо, и бог-предок сказал: «Все множество вещей подготовлено было для правления царственного внука, а про воду забыли. Как раз я думал, какого бога для этого послать». И наполнил на восемь мер долгий колодец Амэ-но осииха. И повелел: «Возьми эту воду и поднеси царственной богине великой [Аматэрасу] к утренней и вечерней трапезе, а что останется, влей в воду обильной страны и поднеси потомку царственному. И Амэ-но муракумо-но микото влил эту воду в священный колодец храма Химука-но Такатихо, а потом се перенесли в каменный колодец па равнине Манаихара в страну Нанива в Исэ. Эту воду добавили в колодец великого храма Тоёукэ и стали на ней готовить утреннюю и вечернюю трапезу для великой царственной богини и для богини Тоёукэ» [Цугита, с. 541–543]. Таким образом, мифологический контекст этого отрезка довольно богат и, по-видимому, позволяет функционально сблизить Амэ-но осикумо-но микото и Амэ-но муракумо-но микото.
Этот пассаж текста перечисляет профессии жителей областей, поставляющих священный рис к церемонии Дайдзёсай. Их функции поясняются в переводе в квадратных скобках и, по большей части, представляют собой кальку названий этих ремесел. Владетели, колосья риса рвущие — как уже говорилось, рис для этого празднества нельзя было жать, его надо было по колоску вырывать с корнем.
Дары освященные, очищенные — Это место переведено довольно приблизительно. В тексте — оборот юсири ицусири моти, встречающийся единственный раз в этом ёгото и более никаких контекстов не имеющий. Норинага толкует его как «проходить разные виды очищения» (сири — глагол, подобный мавари в юмавару), примерно так же понимает это слово Такэда, завершая тем не менее свой комментарий знаком вопроса. Мацуока Сидзуо считает, что к прилагательным юси и ицуси добавлен некий суффикс ри [Нихон кого дайдзитэн, 1968, с. 1321], с чем, пожалуй, трудно согласиться. Цугита следует точке зрения, принятой в разных работах начала века, а именно, что этот оборот относится к последующему «черное питие, белое питие», и сири надо понимать как сиро — «знак» — «заменитель», т. е. речь идет о рисовом сырье, которое будет переработано в священный напиток.
Черный и белый напитки (кит. «темный и светлый») — два вида подношений сакэ, часто встречающихся, например, в песнях «Манъёсю» амацути то хисасики мадэ-ни ёродэуё-ни цукаэмацураму куроки сироки-во («пока есть Небо-Земля, вечно, множество веков будем богам подносить вино черное, вино белое»).
Прочитан в 17-й день 8-го месяца 697 г.
Император Момму, прежде принц Кару, правил с 697 по 707 г., наследовав своей бабушке, императрице Дзито, отрекшейся от престола и ставшей буддийской монахиней, сохранив за собой при этом определенную власть.
При императоре Момму был составлен кодекс «Тайхорё» (702–718), регламентировавший социальные и экономические структуры государства и задавший набор правовых норм [см. Свод законов. I, II, 1985; Воробьев, с. 192, 204 и др.; Мещеряков, с. 39–40].
Текст этого указа, как и многих других, исполняется глашатаем от имени императора, при этом личные местоимения чаще всего отсутствуют. Указание на деятеля может содержаться в глагольной форме, выражая социальный статус деятеля, тем не менее, часто это указание, к сожалению, не заменяет ясно выраженных грамматических отношений. В случае определенно заявленного императорского «я» перевод дается в соответствующих личных формах глагола, если же речь ведет глашатай, то в его тексте потенциально содержится как августейшее «мы», так и естественное «он». Чтобы передать эту уклончивость, создающую особый стилевой той, в соответствии с большей или меньшей определенностью текста меняется и регистр перевода.
Многие клише переходят в сэммё из норито, поэтому я пользуюсь уже найденным оборотом, не объясняя еще раз его смысл, как, например, в случае с императорским титулом «дитя Ямато». Однако я меняю перевод этого оборота в зависимости от того, мужчина или женщина находится на престоле, иначе пришлось бы императрицу именовать «сыном». Соответственно «бог явленный» превращается в богиню.
Трудности вызывает и перевод словосочетания ама-но хицуги, выражающего центральную концепцию престолонаследия. У разных исследователей оно понималось и как «наследование солнцу небесному», и как «череда дней небесных». Как и в норито (см. благопожелание великому дворцу, комм. 65), это выражение переводится как наследование солнцу небесному.
Существуют, как известно, варианты перевода некоторых сэммё на европейские языки: три сэммё в качестве образца приводит в переводе К. Флоренц в своей «Истории японской литературы», одиннадцать (в сокращенном виде) — Дж. Сэнсом в статье «Императорские указы в Сёку нихонги» и 62 — X. Цахерт в книге «Сэммё. Императорские указы в Сёку нихонги». Перевод первого указа, таким образом, уже был выполнен тремя превосходными знатоками, но, как и следовало ожидать, наиболее синтаксически витиеватая часть этого сэммё (дающая отсылку на мифологический прецедент) переведена у всех по-разному. Причина не только в том, что принципиально невозможно выстроить на ином языке эти громоздкие синтаксические блоки в порядке, адекватном старояпонскому. Дело еще и в том, что синтаксис сэммё порой настолько нестрог и открыт, что по-разному можно трактовать самое структуру и внутренние связи таких грамматических конструкций. Мой вариант представляет собой еще одну, четвертую трактовку этого фрагмента, начинающегося словами: «с тех пор как деяния начались…» и до слов «ласкать и миловать». Одну частность, вероятно, стоит пояснить — в этом периоде есть оборот амацуками-но мико нагарамо, который трудно поставить в однозначные отношения с целой фразой. Дж. Сэнсом понимает его так, что императрица Дзито передает власть «тем же способом, как это же совершало царственное дитя бога небесного» [Сэнсом, 1924, с. 10]. Флоренц считает это выражение атрибутом самой императрицы, которая есть «дитя богов небесных» [Флоренц, с. 63]. По Цахерту, это прямая речь императрицы, обращенная к Момму — «ты, дитя богов небесных» [Цахерт, с. 48]. Мне думается, что этот оборот может обозначать Ниниги-но микото, первого мифологического правителя, внука Аматэрасу и Такамимусуби, если исходить из устойчивого употребления сходного клише в норито. Вполне допустимо, что речь здесь идет о первом прецеденте передачи власти от Ниниги — его потомкам, но, может быть, имеется в виду более раннее событие — отречение от власти в пользу Ниниги его отца, Амэ-но Осихо-мими-но микото, бога, рожденного Сусаноо с помощью ожерелья Аматэрасу. Ведь первоначально именно Амэ-но Осихо мими-но микото должен был стать владыкой Японии, но он послал своего сына Ниниги вместо себя и показал тем самым пример отречения от престола, столь часто встречающегося потом в ранней истории японского престолонаследия. Кроме того, он еще раз воспроизвел распространенный мотив японской мифологии: сын берет на себя важную миссию, возложенную свыше на отца.
Поэтому мой вариант перевода того фрагмента текста, о котором идет речь, в схематическом виде, освобождений от общих мест и эпитетаций, примерно таков: со времен предков и поныне престол передается от одного к другому, и передача престола, как тому учили боги еще своего сына (внука), теперь происходит от Дзито к Момму.
Как и во время исполнения норито, всякий раз, когда глашатай произносит слова то нору («так возглашаю»), присутствующие отзываются ритуальным возгласом, выражающим одобрение и согласие — оо! (старояп. вово!).
Исполнен императором Момму в 15-й день 4-го месяца 4-го года Кэйун (707 г.) перед главным министром Фудзивара-но Фухито (Фубито).
Вотчина — дзикифу. К.А. Попов переводит этот термин как «кормовое пожалование» [Свод законов, 1985, т. 1, с. 305]. Имеется в виду пожалование определенного числа крестьянских хозяйств с наделами, которые должны были поставлять их владельцу съестные припасы и оказывать ряд услуг.
Фудзивара-но Фухито (659–720), второй сын Фудзивара-но Каматари, один из составителей свода законов «Тайхо рицурё» (702–718). Во втором году Ёро (719 г.), по указу императора, была выполнена новая редакция свода, получившая название Ёро рицурё. Из пожалованных его роду пяти тысяч дворов сам он получил две, и одну тысячу передал детям и внукам.
Асоми — второй из восьми титулов знати.
Отрывок текста от «Но если мы слишком долго…» и до «трудными почитали» представляет определенные трудности для понимания. Цахерт вслед за Норинага понимает фразу таримаитэ яями тамаэба имисинубу кото-ни пиру кото-о синамо как утверждение факта, что император болен и предчувствует свой конец: «поскольку мы слабы и страдаем, кажется нам, что мы должны быть готовы к худшему» [Цахерт, с. 50]. По Сэнсому, отрывок переводится следующим образом: «Тем временем, мы долго решали в душе и колебались [какова будет подходящая награда] и непрестанно думаем с тревогой и сожалением, что [отсрочка с наградой] будет похожа на немилость» [Сэнсом, 1924, с. 13].
Толкование Сэнсома представляется здесь более адекватным, хоть и тоже не вполне убедительным. Загадочным остается глагол таримау, который Норинага прочитывает как татимау, хотя знак ри («выгода», «действовать») обычно не имеет иных вариантов прочтения.
…отец твой, Фудзивара, министр великий — Фудзивара-но Каматари (614–669), автор кодекса «Омирё», по-видимому, первого письменного свода законов Японии (668 г.). Текст кодекса не сохранился. В связи с составлением «Омирё» его автор, жрец Накатоми-но Камако, стал именоваться Фудзивара-но Каматари и получил пост первого министра. Таким образом, он является предком рода Фудзивара, представляющего собой ответвление Накатоми. Каматари сыграл значительную роль в укреплении позиций рода тайно — правителей Японии. Поддерживая принца Нака-но Ооэ, он способствовал падению рода Cora и возведению на трон императора Котоку. Был сторонником идей регента Сётоку-тайси, известен также своей деятельностью по проведению реформ Тайка. Впоследствии был канонизирован.
…Государю …правившему Поднебесной из великого дворца Нанива — имеется в виду император Котоку. Здесь и далее именование императора не по имени, а по месту правления (названию дворца) связано с архаической табуацией личного имени.
Такэсиути-но сукунэ-но микото — сын Хикофуцуоси-но макото-но микото, внук императора Когэн, Его потомки были родоначальниками многих влиятельных родов — Кацураги, Хэгури, Ки, Сога и др. Согласно «Нихон сёки», он служил при дворах пяти императоров — Кэйко, Сэйму, Тюай, Одзин и Нинтоку, т. е., согласно мифической хронологии, около 250 лет. В легендах «Кодзики» Такэсиути-но сукунэ встречается в цикле об императоре Сэйму, который награждает его титулом оо-оми («великий подданный», т. е. главный министр). Затем при императоре Тюай он выступает в роли оракула — узнав волю богов, он объявляет, что в императрицу Дзингу вселились три божества, которые поведут ее в военный поход против корейских княжеств Сираги и Кудара (Силла и Пэкче). Далее, Такэсиути упоминается во времена Нинтоку. Д. Филиппи, исходя из данных «Кодзики», полагает, что его служба при дворе продолжалась около сорока лет. Долголетие Такэсиути-но сукунэ казалось, по-видимому, чудесным, и император Нинтоку обращается к нему с песней: «…Асо из Ути, ты в мире самый старый (ё-но нагахито), ответь, слышал ли ты, чтобы в стране Ямато дикие гуси клали яйца?» И Такэсиути отвечает, что он, «самый старый», такого не слышал (по-видимому, поведение гусей было расценено как доброе знамение, поэтому Такэути была подарена цитра кото [НКБТ, 1970, с. 291–292]). Был впоследствии канонизирован и вместе с императором Одзин почитается в храме Хатиман-дзиндзя.
Фубито тоже служил при разных императорах: Кобун, Тэмму, Дзито, Момму и Гэммё, через своих сестер и дочь (см. указ № 7) он породнился с императорским родом.
Прочитан в 17-й день 7-го месяца 4-го года Кэйун (707 г.).
Гэммё (Гэммэй) — императрица по имени Абэ, дочь императора Тэндзи (Тэнти), супруга принца Кусакабэ, мать императрицы Гэнсё. Правила с 707 по 715 г. При ней состоялся перенос столицы в Нара, по ее указанию было предпринято составление мифологического свода Кодзики и описание провинций (Фудоки).
Хацуки — восьмой месяц по лунному календарю.
Государыня… правившая… во дворце Фудзивара — императрица Дзито, царствовавшая с 690 (?) по 697 г.
Государь, ныне правящий — император Момму (см. комм. к Указу о восшествии на трон императора Момму).
Принц Хинамэси-но микото — принц Кусакабэ, отец императора Момму.
Государь… правивший… из дворца Афуми-но ооцу — император Тэнти, принц Нака-но Ооэ, еще имел имя Кацураги. Сын императора Дзёмэй. Правил с 626 до 671 г., причем до 662 г. находился на престоле как наследный принц. Вместе с Накатоми-но Каматари победил могущественный род Сога. При нем был составлен первый кодекс (рицурё), развернулось активное претворение в жизнь реформ Тайка.
Симоцуки — одиннадцатый месяц.
Минадзуки — шестой месяц.
Фумидзуки — десятый месяц.
Коку — мера объема, равная 10 то. Трудно судить в точности, какой она; была ранее. Возможно, что, как и в танском Китае, откуда она заимствована, 1 коку (кит. дань) соответствовал примерно 103 л.
От подати освободить… от оброка освободить… — здесь и далее под податью имеется в виду понятие тё (мицуги) — натуральная подушная дань, словом «оброк» переводится понятие ё (татикара) — замена отбывания трудовой повинности натуральными поставками, как это толкует К.А. Попов [Свод законов, т. 1, с. 308, 350].
Весь последний раздел этого указа от слов «и повелевается сим» написан, по большей части, по-китайски, поскольку речь идет о юридических и социальных установлениях. То же и в других случаях — амнистии и награди во всех указах перечисляются на китаизированном японском языке или просто на камбуне. В большинстве случаев этот слой текстов передается в переводе прозой.
Прочитан в 11-й день 1-го месяца 1-го года Вадо (708 г.).
Девиз правления — считается, что традиция наделять девизом период правления берет начало в Китае во II в. до н. э. при императоре У-ди (династия Западная Хань). В Японии этот обычай, по-видимому, ввел Котоку, объявив первый год правления (645 г.) первым годом эры Тайка («Великих перемен»), — так говорит Дзиэн в одной из глав «Гукансё»; в разделе же, посвященном древности, он возводит эту традицию к императору Момму [Гукансё, с. 32]. Девиз правления менялся, разумеется, при восшествии на престол нового правителя, а также в случае каких-либо бедствий или, наоборот, счастливых предзнаменований. Во времена средневековья, особенно в период Муромати, помимо официальных девизов употреблялись еще местные, клановые, монастырские и т. п., что создало большой разнобой в текстах.
В данном случае речь идет о перемене девиза правления императрицы Гэммё, начавшей править в 701 г. и в 708 г. изменившей название своего царствования на Вадо.
Сокровище-знамение — То, что обнажилась медная руда, сочтено добрым предзнаменованием. Вообще закон предписывал обращать особое внимание на разные природные богатства: «Если станет известно о местности, где в горах и на равнинах имеются драгоценные камни, ценные породы деревьев, а также золото, яшма, серебро и другие ценности, и если [они] пригодны для нужд государства, то всегда следует сообщать [об этом] Государственному совету, который должен доложить трону» [Свод законов, т. II, с. 153]. Слово Вадо по-японски читается как нигиакаганэ — мягкий красный металл, т. е. мягкая медь.
Различные металлы и изделия из них неоднократно упомянуты в ранних свитках мифологических сводов. Примитивная металлургия восходит к началу заселения островов, и технология обработки металлов получает там быстрое развитие. «Процесс добычи меди рисуется в следующем виде: дробленую руду перебирали и обжигали, используя древесное топливо и меха, плавку — сернистую медь — разливали по сосудам. Эту плавку снова обжигали и после выжигания серы и железа получали чистую медь. К концу VIII в. японцы научились получать разные медные сплавы» [Воробьев, с. 232]. При Гэммё впервые были введены в обиход серебряные и медные монеты, те из них, что уцелели до сих пор, хранятся в монастыре Сёсоин.
Муцуки — первый месяц года.
Почтительные сыновья, послушные внуки и т. д. — в Кодексе «Тайхо рицурё» под явным влиянием конфуцианских идей предусмотрены поощрения за моральные достоинства человека: «если провинциальному и уездному управлениям станет известно о почтительных сыновьях, послушных внуках, справедливых мужьях и добродетельных женах, то следует сообщить об этом в Государственный совет, который докладывает государю. Об этом уведомить данное село и двор. Такую семью полностью освобождать от налогов, податей и повинностей. Если искренность такого поведения вызывает всеобщее восхищение, то следует выдать щедрое вознаграждение» [Свод законов, т. I, с. 107].
Одинокие, что себя содержать не могут — согласно «Рё-но гигэ», это вдовы, вдовцы, сироты до 16 лет и бездетные старше 67 лет. То же было принято и в Корее: «ван… посетил [для оказания милостей] престарелых, вдовых, сирот и бездетных и роздал с соответствующими различиями зерно и ткани» [Ким Бусик, с. 250].
Уезд — имеется в виду уезд Титибу, где была обнаружена медная руда.
Прочитан в 4-й день 2-го месяца 1-го года Дзинги (725 г.)
Сёму был коронован в двадцатипятилетием возрасте. В «Гукансё» говорятся, что в конце правления императрицы Гэнсё фактически власть уже принадлежала Сёму. Там же сказано, что при нем были введены правила, регламентирующие женские одежды, установлена иерархия буддийского монашества. При нем буддийская церковь достигла значительного процветания и могущества — представительная депутация от его двора привезла из тайского Китая пять тысяч свитков с сутрами, был возведен храм Тодайдзи. Сёму был сыном императора Момму, его мать — одна из дочерей министра Фудзивара-но Фухито, внука Каматари. Как пишет Дзиэн в «Гукансё», с тех пор все августейшие матери были потомками Каматари. Женщины из других родов могли стать наложницами, но мать наследного принца назначалась из числа Фудзивара.
Генеалогия, представленная в этом указе, весьма запутана. Как пишет Сэнсом, это и неудивительно, если принять во внимание, что у Тэмму было девять жен, причем четыре одновременно приходились ему племянницами [Сэнсом, 1924, с. 19]. Итак: Тэмму женился на своей племяннице Дзито, один из его сыновей от Дзито женился на Гэммё, младшей сестре Дзито. Момму, умирая, завещал Сёму наследовать трон, но в связи с его молодостью, сначала престол занимала Гэммё, мать Момму, потом она отреклась в пользу своей дочери Гэнсё, которая, в свою очередь, отреклась от престола в пользу Сёму. В указе цитируются слова Гэнсё, обращенные к Сёму, потом, устами глашатая, говорит он сам.
…правил …из дворца Фудзивара — имеется в виду император Момму.
Матушка царственная — императрица Гэммё, правившая из дворца Нара.
Государь… правивший во дворце Афуми-но ооцу — император Тэнти (Тэндзи).
Дзинги — этот девиз правления составлен из двух иероглифов — «божество» и «черепаха». Как указывается в «Сёку нихонги» (7-й год Ёро), за месяц до обнародования указа была обнаружена белая черепаха, отнесенная к высшему классу добрых предзнаменований. В соответствии с китайской традицией, знамения делились на высокие, средние и низкие. Такого рода знамения отыскивались в те времена нередко: в 670 г. ими стали черная черепаха и желтая черепаха с иероглифом «обезьяна» на панцире, в 676 г. — курица, превратившаяся в петуха, в 683 г. — воробей с тремя ногами и пр.
Девиз правления был изменен на Тэмпё в 5-й день восьмого месяца Тэмпё (729 г.). Ритуал проводился во дворце Тайкёкудэн.
Исследователи отмечают в этом указе конфуцианское влияние, выразившееся в образе идеального правителя, наделенного мудростью и окруженного почтительными министрами. Судя по японским мифологическим текстам, мудрость не была атрибутом владыки ни в мифологический период, ни в квазиисторические времена.
…с управами дела улаживать — Этот фрагмент не вполне ясен. Сэнсом переводит маэцугимитати-но тоикому мацуригото-о ба какуя тамаваму каку я тамаваму то мооситамау цукаса-ни я осамэ тамаваму-то мооси тамаэба следующим образом: «мы получили от нее совет, что надо отвечать так-то и так-то на вопросы наших советников о делах правления, и, когда мы попросили ее совета о назначении чиновников, она нам посоветовала…» [Сэнсом, 1924, с. 21]. Цахерт же понимает текст несколько иначе: «мы спросили у нее, должны ли мы давать указания, когда приходят министры с вопросами? Должны ли мы назначать чиновников на свои должности, которых предлагают министры» [Цахерт, с. 65]. Текст в самом деле неоднозначен и расплывчат, что мы и попытались передать в своем варианте перевода.
Фудзивара-но асоми Маро (696–737) — четвертый сын Фудзивара-но Фухито.
Черепаха, на спине узор-знамение несущая — Такого рода доброе предзнаменование встречается и в иных текстах. Например, в нагаута «Манъёсю», № 50: фуми оэру аясики ками мо аратаё то — «чудесная черепаха, несущая на спине письмена, вещает о новой эпохе». Это стихотворение относится ко времени строительства дворца в Фудзивара, куда в 694 г. по распоряжению императрицы Дзито была перенесена столица из Асука. Черепаха, найденная в 729 г., оказалась еще примечательней, чем предыдущая. Если верить «Сёку нихонги», у нее на спине прочитывались семь иероглифов: «небо», «владыка», «драгоценный», «мир», «мудрость», «сто», «лет». «Небо» и «мир» («ровный») как раз и составляют новое название эры — Тэмпё.
Этот указ был провозглашен 24-й день 8-го месяца 1-го года Тэмпё (729 г.), исполнял его, как сказано в «Сёку нихонги», принц Иппон Тонэри.
Фудзивара-но Асукабэ-химэ — дочь министра Фудзивара Фухито (см. указ № 2). Благодаря происхождению из рода Фудзивара была избрана официальной супругой императора и матерью наследника престола. Именовалась императрицей Комё.
Наследный принц, рожденный Фудзивара Асукабэ, умер, когда ему не было и двух лет. В его смерти был обвинен Нагая-но Оо, левый министр, которому приписали занятия колдовством и еретической магией. Его захватили в его собственном доме, допрос ему учиняли Тонэри-синно, Ниитабэсинно и Фудзивара Мутимаро. Он был признан виновным и приговорен к удушению. По-видимому, Нагая-оо был чем-то опасен императору; как пишет Р.К. Рэйшауэр, не случайно провозглашение Асукабэ императрицей оказалось возможным только после падения левого министра [Рэйшауэр. с. 182].
…тело наше бремя лет и месяцев накопило… — Императору Сёму было тогда 29 лет.
Императрица-матушка — Гэнсё.
Отец Фудзивара-но Асукабэ — Фудзивара-но Фухито.
Государь великий, Оосадзаки, что правил Поднебесной из дворца Такацу в Нанива — император Нинтоку. Древний правитель, сын императора Одзин от Накацухимэ-но микото. Согласно «Кодзики», он правил в 394–427 гг.
Ива-но химэ — супруга императора Нинтоку. Как пишет Д. Филиппи, ссылаясь на Мотоори Норинага, это первый случай, когда титул императрицы получила женщина, не принадлежащая к императорскому роду [Филиппи, 1969, с. 301]. Ива-но химэ — дочь Кацураги-но Соцубико, в свою очередь приходившегося сыном придворному, служившему при многих императорах — легендарному Такэсиути-но сукунэ, прославившемуся верностью властителям и сверхдолголетием (см. комм. 253 к указу при наделении вотчиной Фудзивара Фухито). Все же, согласно сводам, этот японский Мафусаил был внуком императора Когэн, т. е. Ива-но химэ, хоть и отдаленно, но все же имела отношение к правящему роду в отличие от Фудзивара-но Асукабэ.
Концовка этого указа выразительно свидетельствует о значимости мифологического (или просто древнего) прецедента для придания тому или иному решению юридической силы. «Странное и новое» противопоставляется идущему из глубины прошлого, как незаконное и недостойное — истинному и юридически правомочному, в чем, по-видимому, можно усмотреть смешанное влияние — архаических структур мифологического менталитета и утверждающейся в Японии конфуцианской охранительной морали.
По-видимому, обычно не было принято сообщать такие подробности, какие были изложены в предыдущем указе, поэтому в тот же день в дополнение был обнародован второй указ. Согласно «Сёку нихонги», его исполнял придворный Абэ-но асоми Хиронива.
Особо доверительные — муцугото, труднопереводимый в данном контексте оборот речи. Муцугото — «дружеский», «сердечный разговор», в «Кокинсю» (№ 1015) — ночной разговор между двумя влюбленными: муцугото мо мада цукинаку ни акэнунури — «еще всех нежных слов не истощили, а уж рассвело…»
Можно ли тут себя не явить? — нао арабэки моно-ни арэ я то. Сэнсом иначе понимает эту фразу и опускает разговорность и вопросительность этого оборота, переводя: «это есть нечто, чем нельзя пренебрегать» [Сэнсом, 1924, с. 24]. Цахерт предлагает такой разъясняющий вариант: «как же можем мы молчать, ничем не обнаруживая своей признательности?» [Цахерт, с. 70].
Этот указ был прочитан Татибана-но сукунэ перед императрицей Гэнсё в 5-й день пятого месяца 15 года Тэмпё (743 г.). Речь в нем идет о наследной принцессе Абэ, впоследствии императрице Кокэн.
Госэти (госэцу) — танец, исполнявшийся под музыку, составленную из пяти (го) мелодий (темпераций, ритмов — сэти) — медленная, быстрая, основная, дополнительная, средняя. Обычно его исполняли пять танцовщиц; церемония проводилась в определенные дни в специально отведенном помещении дворца и сопровождалась ритуальными возлияниями.
Государь великий… что правил… из дворца Киёмихара в Асука — император Тэмму. Предание гласит, что, когда император Тэмму в заброшенном дворце в Ёсино играл на кото, под горой явилась перед ним божественная дева и стала танцевать под музыку. Отсюда ведет происхождение танец госэти («Нэнтю гёдзи хиссё»), Эта легенда о деве, вероятно, восходит к сходному сюжету «Кодзики» об императоре Юряку, встретившем деву в Ёсино (НКБТ, 1970, с. 314). Впоследствии танец госэти сопровождал ритуал вкушения первого урожая и церемонию восшествия на престол.
Ритуал и музыка — рэй то гаку то — здесь, несомненно, имеется в виду конфуцианская концепция управления государством и достижения гармонии посредством ритуала и музыки. Цахерт относит слова «чтобы ровно и долго длились они» не к паре «ритуал и музыка», но толкует оборот тахиракэку нагакэку ару бэси сам по себе, без всякого субъекта: «чтобы обеспечить долгий мир» [Цахерт, с. 71], что представляется необоснованным.
Этот указ был исполнен в тот же день, что и предыдущий. Как указано в «Сёку нихонги», его, как и предшествующий, читал министр Татибана-но Сукунэ.
Забава — в тексте асоби — «действо», «игра», как в ритуальном смысле (ср. камуасоби, «игрища богов»), так и в бытовом.
…для государя и подданных, родителей и детей — здесь речь снова идет о значении ритуала и музыки для установления социальной гармонии и регуляции отношений в рамках государственной структуры (сюзерен и вассал) и семейного микросоциума (старшие и младшие, родители и дети).
Сложенные императрицей песни — на первый взгляд тексты песен не имеют юридической направленности и не являются частью указа. Однако все же песни имеют отношение к делу: как указано в «Сёку нихонги», Татибана-но Сукунэ возвестил и указ, и танка. Надо думать, что текст указа и песни исполнялись в разных музыкальных манерах, выражающих разные ритуальные значения. Все три песни записаны способом, сходным с манъёгана, слева к знакам имеются приписки одиночными иероглифами, передающими значение слова.
В первой песне говорится об изволении бога. Мотоори Норинага, комментируя это стихотворение, исходил из того, что богом императрица называет императора Тэмму. «Где небо так огромно» — сора мицу, постоянный эпитет к слову Ямато. Пока это выражение не имеет достоверного и общепринятого толкования: «переполненное небом Ямато», «Ямато, на которое смотрят с неба (боги)» и т. д.
Эти три песни составляют ритуальный цикл, в котором, по всей видимости, декларируется священный характер действа и называется жертвоприношение — священное вино. В сущности, цикл этот включает элементы норито — ссылку на мифологический прецедент, называние даров, формулировку просимого также в терминах норито — «покоиться ровно и долговечно», «отдохновенно править» и др.
Возможно, что указ вместе с этими стихотворениями образует некую Сэммё сложную структуру, объединяющую ритуальные функции текстов — обращений к богам, обращений к люду Поднебесной и сакрального песнопения в ритмико-мелодическом строе пятистиший.
Этот указ был прочитан в тот же день, что и два предыдущих, в 3-й день 5-го месяца 15-го года Тэмпё.
Симоцумити-но асоми Макиби (Мами) — в 715 г. (2-й год Дзинги) в возрасте двадцати двух лет был отправлен на учебу в Китай, где в течение девятнадцати лет изучал конфуцианский канон, исторические сочинения и другие китайские тексты.
В 740 г. был назначен воспитателем детей императора, в частности будущей императрицы Кокэн. Занимал должность «заместителя японского посланника» в танском Китае, а также правого министра. Из-за разногласий с Фудзивара одно время оказался в оппозиции. После отречения Кокэн отошел от дел. [См. также: Игнатович, с. 158–159, 272 и др.]. Умер в восьмидесятитрехлетнем возрасте прославленным ученым и поэтом. К моменту оглашения указа имел чин хакасэ — учителя высокого ранга (К.А. Попов объясняет этот термин как «доктор наук», Цахерт — как «профессор»).
Этот указ, как сказано в «Сёку нихонги», был возвещен левым министром Татибана-но Сукунэ Мороэ в 1-ом году Тэмпё-Сёбо (749 г.), в 4-й месяц, в 1-й день. В этот день император отправился в Тодайдзи, вошел в зал, где возвышалась статуя Будды, и встал, обратясь к северу, оказавшись, таким образом, лицом к лицу со статуей, расположенной, как обычно полагалось императору — лицом к югу. Его сопровождали императрица, наследная принцесса, министры, чиновники военных и штатских ведомств. Татибана-но Сукунэ был выслан вперед для чтения сэммё перед Буддой от имени императора.
Будда Русана, называемый в сэммё, по мнению Сэнсома, — это японский произносительный вариант (Росяна, Русяна) от санскр. Лочана, т. е. имеется в виду Шакьямуни, воплощенный в сутре Кэгон. Но чаще, пожалуй, Русану отождествляют с Вайрочаной (Бирушана, Дайвити), который вскоре был, в свою очередь, отождествлен с богиней солнца Аматэрасу в рамках доктрины Сингон.
Статуя большого Будды в храме Тодайдзи создавалась больше десяти лет. Работами руководил мастер корейского происхождения Кунинака Кимимаро, награжденный в 745 г. орденом. Деревянный остов статуи был заложен в 744 г. в храме Когадзи, в присутствии императора Сёму. Завершена же статуя была в 757 г., уже перенесенная в Тодайдзи. Отливка ее целиком не удалась, ее изготовляли частями, несколько лет заняла позолота этого огромного сооружения, потребовавшего громадных затрат труда и материальных средств.
Как пишет А.Н. Игнатович, сооружение статуи сопровождалось многочисленными сакральными актами: проводились ритуальные чтения сутр и поклонения буддам, совершался также обряд «освящения» статуи синтоистским божеством Хатиманом [Игнатович, с. 116].
От этой статуи к новому времени остались лишь фрагменты, в ходе военных междоусобиц она не раз бывала разрушена, затем вновь восстанавливалась, и тот большой Будда, который находится в храме Тодайдзи в настоящее время — это изваяние, сооруженное заново в 1692 г. [История японского искусства, с. 35–36]. (Более подробное и аналитическое изложение истории статуи см. Мещеряков, 1987, с. 68–69).
Сэммё, которое исполняется перед статуей Будды, представляет образец, текста, синтоистского по структуре и буддийского по мировоззренческому субстрату. Сэнсом даже называет его наиболее примечательным документом среди этого собрания текстов. Император, обращаясь к Будде, называет себя его слугой и употребляет пежоративные глаголы, какие были приняты при обращении низшего к высшему.
Как раз в этот период закладывались основы рёбусинто, своеобразной, идеологии синто-буддийского синкретизма. По преданию, монах Гёги, доставивший буддийскую реликвию в храмовый синтоистский комплекс в Исэ, в течение семи дней и ночей занимался медитацией, после чего сподобился сокровенного знания о том, что Аматэрасу — это воплощенная эманация Вайрочаны, Аматэрасу затем подтвердила это обстоятельство, явившись во сне императору Сёму. В «Сёку нихонги» это предание отсутствует, речь о нем впервые заходит много позже, в историческом памятнике «Мидзу-кагами» (конец XII в.).
Объявляя себя рабом (слугой) буддийского учения, император говорит в данном указе, что он раб Трех Сокровищ (триратны) буддизма. Мотоори Норинага приписывает иероглифическому биному самбо («Три сокровища») чтение хотокэ (Будда), что, как указывает Сэнсом, нельзя считать правомерным.
Золото из чужих стран доставлялось — чаще всего из Кореи, в виде дани или дара.
Этот указ был прочитан сразу после предыдущего и адресовался придворным штатских и военных ведомств. Его исполнял накацукаса, министр или начальник дворцовой управы.
Учения — имеются в виду конфуцианство, даосизм и буддизм.
Государство — Норинага читает это иероглифическое сочетание как «император» (микадо).
Сутра Сайсёокё — Суварнапрабхаша-сутра, пользовавшаяся наибольшим авторитетом в период Нара и Хэйан. Название «Конкомёкё» («Сутра, золотого света») было дано в первом переводе этой сутры на китайский язык, и первое упоминание о ней в «Нихон сёки» датируется 676 г. Затем, около 700 г., был сделан новый перевод под названием «Сайсёокё». Четыре главы в ней посвящены описанию правильного с буддийской точки зрения пути достижения и сохранения всеобщей гармонии в государстве. Император Сёму собственноручно скопировал эту сутру «золотыми знаками», поскольку слушание, толкование и переписывание сутр имело сакральное значение [Игнатович, 1987, с. 109–111]. Копии сутры «Сайсёокё» были отправлены во все провинции.
…почести воздали душам государей разных времен… — Этот отрезок текста синтаксически более чем темен. Переход от сутр и буддийских статуй к богам Неба-Земли и душам предков явственно грамматически не оформлен. Цахерт переводит этот фрагмент без перехода — «даем сутры и статуи и просим богов Неба-Земли…» [Цахерт, с. 82]. Сэнсом полагает, что поскольку оппозиция буддизму была еще сильной, то император здесь хочет лишний раз подчеркнуть, что поклонение синтоистским богам вполне может быть частью буддийской религиозной практики.
Ибо согласились на то боги — ками-но удзунаи мацури. Цахерт в данном месте переводит: «Три Сокровища повелели, чтобы боги благословили…» (с. 82), по-видимому, исходя из того, что предыдущее сируси-о кагафури (букв. «неся на голове знаки») относится к слову ками («боги»). Мне кажется, что этот оборот скорее применим к говорящему субъекту. Против толкования Цахерта свидетельствует и структура танка Оотомо-но Якамоти, представляющей перифраз данного сэммё, о чем см. комм. 315.
…к названию годов правления нашего знака добавляем — эра Тэмпё стала именоваться Тэмпё-кампо (кампо, вероятно, можно перевести как «мысль-сокровище»).
Храм богини великой — вероятнее всего, храм из комплекса Исэ, посвященный Аматэрасу. Возможно, впрочем, понять это выражение как храмы богов великих, тогда количество вариантов возрастает.
Митосиро — рисовые земельные участки, где возделывался священный рис для приношений богам.
Государыня великая — императрица Гэнсё.
Государь — император Тэнти.
Микуни-но Махито — представители этого рода упомянуты еще в «Нихон сёки». Исикава-но Асоми, согласно «Сёдзироку», — потомки Сога-но исикава-но сукунэ и через Такэути-но сукунэ ведут родство от легендарного императора Когэн (II в. до н. э.?). Камо-но асоми возводят родословную к богу Оокунинуси, Исэ-но оока-но обитодомо, главная ветвь рода Оотомо, считают предком Амэ-но коганэ-но микото.
Супруга Агата-но инукаи-но Татибана — сначала она была женой принца Мину, сына императора Бидацу, затем вышла замуж за Фудзивара Фубито. Ее дочь от Фубито стала официальной женой-императрицей (см. указ № 7), а она сама, таким образом, тещей императора. Поэтому он называет Фубито отцом, когда говорит об охране ворот его жилища. Родовой титул Агата-но инукаи-но Татибана-но сукунэ она получила в качестве матери императрицы-супруги в 708 г. Умерла в 733 г. и посмертно получила еще одно повышение в титуле.
Оотомо и Саэки — названия кланов (бэ), часто упоминаемые в мифологических сводах. Оотомо («великий спутник») вели происхождение от божества Амэ-но осихи-но микото. Ближним предком их считался Митиоми-но микото. В VI в. они были несколько потеснены военным родом Мононобэ. Их позиции были восстановлены в VII в., когда этот род выступил на стороне императора Тэмму во времена смуты годов Дзинсин. В 685 г. наследственный титул рода был изменен на сукунэ. К этому роду относились великие поэты «Манъёсю» Табито и Якамоти.
Саэки (сахэки) — также военный род, упоминающийся во времена правления императора Юряку (V в.), и тоже возводит родословную к Митиоми-но микото.
Если в море пойдем, то водой наши тела переполнятся, если в горы пойдем, то травы через тела прорастут — возможно, это формула из родовой песни воинского клана Оотомо. В «Манъёсю» помещена нагаута Оотомо Якамоти (№ 4094), в числе других членов, рода награжденного согласно этому указу. Сложив песню, он поднес ее императору вскоре после награждения. А.Е. Глускина переводит этот фрагмент так: «если морем мы уйдем, пусть поглотит море нас, если мы горой уйдем, пусть трава покроет нас».
Эта нагаута представляет собой любопытную вариацию указа: почти все содержащиеся в ней слова и словосочетания совпадают с лексикой сэммё. Несовпадающие клише оказываются ближе к стилистике норито, так, Япония именуется не «великой страной восьми островов», как в сэммё, но «страной равнин тростниковых и тучного колоса», встречается оборот «утренним оберегом, ночным оберегом врата священные оберегать» (ср. с норито в праздник священных врат) и т. д. Весьма примечательно, что в противовес буддизированному тексту сэммё в этой песне нагаута нет даже косвенного намека на Будду, есть зато определенно сформулированное утверждение (тоже перифразирующее указ, но с явным синтоистским пристрастием): ама цути-но ками удзинаи сумэроки-но тама тасукэтэ — «боги Неба и Земли, одобрили, души предков помогли».
Этот указ был прочитан во 2-й день 7-го месяца первого года Тэмпё-Сёхо (749 г.) в Тайкёкудэн по случаю восшествия на престол наследной принцессы Абэ, ставшей потом императрицей Кокэн. После отречения Сёму постригся в монахи, приняв монашеское имя Сямисёман. Этот весьма интересный по структуре указ, собственно говоря, состоит из двух сэммё, первое — отречение Сёму, второе — нечто вроде тронной речи Кокэн.
В годы ее правления была составлена антология «Кайфусо», собравшая стихотворения японских поэтов, писавших на китайском языке, высечены так называемые песни стопы Будды, выстроен буддийский монастырь Сёсоин.
Государыня наша, что правила Поднебесной из дворца Нара — императрица Гэнсё, которой наследовал Сёму. В речи Гэнсё, передающей престол Сёму — ссылка на закон, установленный государем, правившим из дворца Афуми-но Ооцу, т. е. императором Тэнти.
Тебе передать надлежит — По мнению Цахерта, «тебе» — означает «императрице Кокэн», и Гэнсё, вручая престол Сёму, завещает ему далее передать его Кокэн. Но вполне возможно, что в обращении Гэнсё речь идет о передаче трона самому Сёму, который, «повеление то почтительно принимает и обильную страну Поднебесную обустраивает», пока количество проблем не начинает превышать уровня его компетенции («и стали дела нам не под силу…»).
Далее — яп. мата, далее слово берет новопомазанная, так сказать, императрица Кокэн.
Этот указ был прочитан в 27-й день 12-го месяца 1-го года Тэмпё-Сёхо (749 г.) левым министром Татибана-но Мороз и обращен к богу Яхата (Хатиман). Указ произносится от имени Сёму. Во время одного из своих буддийских паломничеств, совершенных еще до отречения, Сёму, молясь в храме Тисикидзи («храм Мудрости»), дал обет отлить статую Будды. Теперь он получил возможность завершить начатое с помощью синтоистского божества.
Этот сюжет имеет свою предысторию. Как явствует из летописи «Сёку нихонги», за месяц до этого Хатиман явился императору во сне и объявил, что хочет перебраться из Уса в столицу. Тогда на Кюсю была послана делегация придворных, чтобы сопровождать бунсин («отдельное тело») божества, и солдаты, чтобы прокладывать дорогу. Хатиман был помещен в одни из новых храмов во дворце Насихара, где в течение семи дней совершали службы буддийские монахи. Потом жрица Хатимана служила молебен в храме Тодайдзи в присутствии экс-императора Сёму, императрицы Кокэн и двора. При этом пять тысяч монахов молились и читали сутры, исполнялись священные танцы. Хатиман был пожалован первым рангом. Более того, вскоре это синтоистское божество стало бодхисаттвой Хатиман-дайбосацу. Так начиналось движение рёбусинто, соединившее буддизм с синтоизмом и оформленное впоследствии доктриной хондзи-суйдзяку («явление будд в здешнюю землю»), провозглашавшей синтоистских богов воплощением эманации Будды.
В минувшем году дракона возносил государь моления Будде — «Сёку нихонги» не дает никаких сведений об этом паломничестве Сёму.
Хирохата-но Яхата — бог Хатиман, культ которого был в средние века распространен по всей территории страны. Божество изначально почиталось на Кюсю, возможно предположить и иноземное происхождение культа. Этот бог довольно рано считался богом войны, неудивительно поэтому, что он был сконтаминирован с императором Одзин, совершавшем мифические военные походы, а Химэгами — женское божество, почитавшееся на Кюсю в одном храме с Хатиманом, отождествилась с матерью Одзин’а, императрицей Дзингу. Его атрибутику (хирохата-но яхата — «восемь флагов — широких флагов») принято объяснять через обычай ставить флаги в знак почитания богов. Позднее Хатиман сделался родовым божеством самурайского клана Минамото, а затем стал покровителем воинского сословия вообще. Возможна его связь с кузнечным ремеслом и изготовлением оружия, хотя вообще генезис и мифологические функции этого божества остаются непроясненными, несмотря на большую популярность его культа.
Бидзэн — Норинага, верный своей археофилии, читает название этой провинции как Тоё-но мити-но кути, что, вероятно, не имеет оснований, — во всяком случае, в имеющихся текстах.
Медный кипяток в воду превращу — Цахерт предлагает следующее объяснение этого выражения: поскольку с расплавленной медью обращаться трудно, Хатиман превратит ее в воду [Цахерт, с. 90].
Этот указ был оглашен во 2-й день 7-го месяца 1-го года Тэмпё-Ходзи (7517 г.). Род Фудзивара со времен Кама тар и стал одним из самых могущественных в государстве. Его влияние еще укрепилось при Фубито, дочь которого стала императрицей-супругой Комё. Однако могуществу Фудзивара был нанесен неожиданный удар — эпидемия оспы 737 г. унесла в могилу четверых сыновей Фубито, чем воспользовался левый министр Татибана-но Мороз. Он приложил все усилия к тому, чтобы повысить значение при дворе собственного рода, и, когда в 757 г. он умер, другой представитель семьи Татибана, Нарамаро, замыслил заговор против Фудзивара Накамаро, пользовавшегося расположением императрицы Кокэн и оказывавшего поддержку наследному принцу Оои (будущий император Дзюннин). Татибана-но Нарамаро ставил целью устранение соперника и, видимо, последующее свержение Кокэн.
Сэммё № 16, 17, 18 и ряд последующих представляют собой тексты, отличающиеся от предыдущих по стилю и ритму; в них отсутствуют эпические формулы, клишированные титулы императоров, синтаксические параллелизмы и синонимические ряды эпитетов. Поэтому в данном случае целесообразно, по-видимому, отказаться в переводе от принятого принципа ритмической прозы.
Оружие — К иероглифу хэй («солдат», «оружие») Мотоори Норинага подписывает чтение цувамоно. Цахерт понимает это слово как «воины», т. е. «было подготовлено войско». Однако я перевожу это слово как «оружие», поскольку в «Сёку нихонги» во фрагменте, предшествующем сэммё, где говорится об обнаружении заговора, мы находим сведения, запитанные по-китайски: «Татибана-но Нарамаро, подготовив оружие (хэйки), замыслил окружить дворец Тамура-но мия. Оотомо-но сукунэ Комаро, имеющий старший четвертый ранг, знал об этом» (т. е. был причастен к заговору) [Кокуси тайкэй, т. I, с. 234].
Этот указ был прочитан сразу после предыдущего, в «Сёку нихонги» они ничем не отделены.
Родственники — в тексте ои (вохи), племянники. Речь идет о Тоёнари, Накамаро и Нагатэ — племянниках императрицы, поскольку они — внуки Фубито. Тоёнари и Накамаро — сыновья правого министра Мутимаро, тюнагон Нагатэ — сын Фусасаки.
…и пажи, и приближенные — варава маэфугими, придворные пажи, набираемые из детей придворных высоких рангов. Возможно, что здесь имеются в виду уже вполне взрослые люди, задержавшиеся в этой должности.
Повеление государево — видимо, завет императора Сёму.
Этот указ был произнесен в 3-й день 7-го месяца 1-го года Тэмпё-Ходзи (757 г.). На заговорщиков указал некий Камицумити-но оми Хидацу [Кокуси тайкэй, т. I, с. 234], и они были захвачены вместе с их воинами. Императрица в этом сэммё обращается к главарям группы заговорщиков — принцу Сиояки, принцу Кибуми, принцу Асукабэ, Татибана-но Нарамаро и Оотомо-но Комаро.
Указ прочитан в 12-й день того же месяца, что и предыдущий.
В тот момент особенно остро стоял вопрос о престолонаследии: император Сёму оставил наследником принца Фунадо; Фудзивара-но Накамаро вместе с императрицей поддерживали Оои, Тоёнари и Нагатэ выдвигали Сиояки, Оотомо-но Комаро — принца Икэда. Этот указ решительно менял расстановку сил в пользу Фудзивара, поскольку их соперники из клана Татибана подверглись разгрому. Принц Кибуми, принц Фунадо, Оотомо-но Комаро, Тадзихи-во Усикахи, Ону-но Адзумабито, Комо-но Цунэтари были до смерти забиты палками, принц Асукабэ и многие другие были отправлены в ссылку. Судьба Татибана Нарамаро неизвестна.
Дом министра — «Министр» здесь перевод условный, имеется в виду киби-но найсо, титул, пожалованный императрицей ее фавориту, Фудзивара-но Накамаро.
Принц наследный — Оои, будущий император Дзюннин.
Колокольчики, печати и бирки — колокольчики служили чем-то вроде подорожных, по ним на станциях выдавались лошади. Принцам и придворным первого ранга полагались колокольчики с 10 нарезками, чинам выше третьего ранга — с восемью и т. д. Печатей, согласно «Тайхорё», было шесть разных видов, в том числе одна «божественная», получаемая императором в день восшествия на престол и в официальной переписке не используемая, по-видимому, нечто вроде личной священной реликвии. В принципе, оттиск печати считался более надежным и достоверным, чем подпись официального лица. Бирки, видимо, были дощечками с указанием имени, должности и ранга, своего рода удостоверения личности; один экземпляр такого документа хранился у чиновника, другой — во дворце, и при вызове служащего в неурочное время эти два экземпляра сличались между собой. При отсутствии бирки вход во дворец служащему запрещался [Свод законов, II, 1985, с. 71–73, 184–185].
Правый министр — Фудзивара-но Тоёнари, старший сын Фудзивара-но Мутимаро. За соучастие в заговоре был отослан служить на Кюсю в военном округе, но доехал только до Нанива (нынешний Осака), где тяжело заболел. В 764 г. был восстановлен в правах, умер в 765 г.
Принесли там клятву, соленой воды напившись… — Клятва — укэи, род обета, см. коммент. 53 к норито в праздник богов ветра. Здесь обет приносится соленой водой. По мнению К. Цахерта, поскольку соль тогда добывали из морской воды, чародейная сила морских глубин переходила и на добытую соль [Цахерт, с. 96]. Позже такого рода магические обеты приносились на мече.
Управа охраны — как известно из документов, численность охраны в 729 г. достигала 300 человек, к 765 г, — уже 400.
Хидацу, раскрывший заговор императрице, получил в награду повышение до младшего четвертого класса и фамильный титул оми.
Все они в том признались — употреблено китайское выражение фуцзуй («принести повинную»), яп. цуми-ни фусу. Вообще, указы Кокэн изобилуют китаизмами. Как не без основания пишет X. Цахерт, эта группа указов выглядит японской главным образом благодаря стараниям Мотоори Норинага. Недаром многие из указов Кокэн пропущены в издании «Синтэн» 1936 г., отчетливо ориентированном на синтоистские слои культуры и, более того, имеющем определенно националистический характер.
Смертная казнь — смертной казни через обезглавливание подлежали преступники, совершившие, согласно кодексам, самый тяжкий из восьми тяжких грехов — мятеж против правителя.
Далекая ссылка — В указе «Сёку нихонги» от 24-го дня 3-го месяца 1-го года Дзинки (724 г.) были установлены три вида изгнания: дальнее изгнание — в землях Идзу, Ава, Хитати, Садо, Оки и Тоса, среднее — в Сува и Иё и ближнее — Этидзэн и Аки [Кокуси тайкэй, т. I, с. 100].
Русана-нёрай — Вайрочана-Татхагата, Кандзэон-босати (или босацу) — бодхисаттва Каннон, санскр. Авалокитешвара; боги благие, чтящие закон, — это Бонъо — санскр. Брама и Тайсаку — санскр. Индра; четверо великих владык небесных — санскр. локапалас, «охранители мира». Это властители сторон света, охраняющие их. Легенда об их появлении перед буддой Шакьямуни излагается в «Суварнапрабхаша-сутре», каковую локапалы обещали охранять. Чудесные боги величественные — фукасиги идзин, постоянный эпитет к буддам и бодхисаттвам.
Дома за частоколом — киэ (кихэ), бараки, где селили солдат гарнизонов, обычно стоявших во всех областях страны, где обитали враждебные Ямато племена. Земля Идэха (Дева) — северо-запад острова Хонсю.
Указ возвещен в 27-й день 7-го месяца того же года. Написан он, за исключением клише «служить с чистым, светлым сердцем», по-китайски, и ею огласовка, выполненная Норинага, кажется скорее вольным переводом на японский, чем расшифровкой записи способом сэммёгаки.
Под связью с принцем Фунадо, которая ставится Сиояки в упрек, имеется в виду не просто его сочувствие партии заговорщиков. К тому времени уже укрепилось заимствованное из Китая понятие своего рода круговой поруки (яп. рэндза). За проступок ответственность нес не только его совершивший, но и родители, дети, ближайшие родственники. В каком-нибудь ведомстве круговой порукой была связана определенная группа чиновников, за благонадежность обитателей дома отвечали соседи по улице и т. д. Этот принцип сохранял силу в течение периодов Нара, Камакура, Муромати, и принц Сиояки как брат Фунадо должен был нести ответственность за случившееся перед лицом закона.
Великий принц — все упоминающиеся в указе принцы имеют титул оо (охо, «великие»), поскольку все они принадлежат к императорскому роду.
Место — Норинага предлагает здесь читать токоро (место), хотя в тексте иероглиф нива (сад, двор), т. е. место сбора заговорщиков у дома правого министра Фудзивара-но Накамаро.
Ниитабэ был седьмым сыном императора Тэмму.
Прочитан в 4-й день 8-го месяца.
Хада — выходцы из китайских иммигрантов, переселившихся в Японию, видимо, в конце III — начале IV в.
Этот указ помещен в «Сёку нихонги» сразу вслед за предыдущим.
События — мацуригото, имеется в виду заговор Нарамаро.
Цветенье благодарности — мэдэ-но сакари, этот оборот встречается впервые.
Этот указ был прочтен в 1-й день 8-го месяца 2-го года Тэмпё-Ходзи (758 г). Наследный принц Оои стал императором.
В этом указе, по сути синтоистском и содержащем апелляции к мифологическому прецеденту и благосклонным богам Неба-Земли, буддийские мотивы отсутствуют. Но любопытно, что причиной отречения Кокэн становится не только ее усталость и слабость, но и невозможность исполнять конфуцианскую заповедь почтительности детей по отношению к родителям, в данном случае, к матери Кокэн, императрице Комё. Кокэн считала необходимым всячески способствовать распространению конфуцианских идеалов и в 757 г. отдала приказание, обязывающее каждую семью иметь в своем доме «Сяоцзин» (яп. Кокё) — приписываемое Конфуцию сочинение «Книга сыновней почтительности» [Рэйшауэр, с. 196]. Уступая престол принцу Оои, Кокэн а большой мере сохранила за собою власть.
Указ был прочитан в один день с предыдущим.
Дзюннин (733–765), внук Тэмму, седьмой сын принца Тонэри, сорок седьмой по официальному исчислению император Японии.
В разных храмах от служек до священников — речь идет о синтоистских храмах.
Наставник — яп. си, «учитель», «магистр».
Указ прочитан в 16-й день 6-го месяца 3-го года Тэмпё-Ходзи (759 г.) императором Дзюннин. Принципу сыновней почтительности противоречил тот факт, что сын стал императором, а отец его не имел столь высокого сана, — такова, во всяком случае, идеологическая мотивировка этого указа. Поэтому отец Дзюннин, принц Тонэри, и его мать Тагима получили право именоваться императором и императрицей, а его братья и сестры соответственно стали императорскими принцами, принцами крови. Такого рода титулования, иногда посмертные, известны и в китайской, и в корейской истории. Примечательно, что когда Дзюннин был смещен, его братья и сестры были вновь понижены в титуле.
Бабушка наша — императрица Комё, названная здесь бабушкой из соображений почтительности или ритуального родства.
…когда помыслы людские усмирятся — имеется в виду все тот же заговор. Первоначально наследным принцем был назначен Фунадо. После неудачного заговора он был смещен, и на этот пост назначили принца Оои, будущего императора Дзюннин.
Государыня великая — Кокэн.
Правитель Судо-дзинкё — словом «правитель» здесь передается яп. котэй (кодай). Судо-дзинкё — «чтящий дао и доводящий до предела почтительность».
Дайхо — титул, соответствующий правому министру и заимствованный из китайской титулатуры. Речь идет о Фудзивара-но Накамаро, доверенном лице при императоре, пользовавшемся благорасположением и у Кокэн.
Фудзивара-но Ирацумэ — жена Накамаро, дочь Фудзивара-но Фусасаки.
В «Сёку нихонги» за этим указом следует перечень наград и награжденных.
Этот указ был прочитан императрицей Кокэн., в это время принявшей монашество под именем императрицы Такано. Оглашение указа состоялось в 4-й день 1-го месяца 3-го года Тэмпё-Ходзи (760 г.).
Этот текст, произнесенный на чистом японском языке, в отличие от прежних указов Кокэн, свидетельствует уже о начавшемся распаде архаических ритуальных формул, ослаблении ритмической организации, сокращении принятых раньше величальных формул и т. п.
Великий канцлер — китайский титул дайдзёкан-но оо-оми, высший из трех главных министров государства.
Дед — речь идет о Фудзивара-но Фухито (см. комм. к указу № 2).
Дайси — «великий учитель», пост в системе рангов, введенной императором Дзюннин, соответствующий дайдзёдайдзин, главному министру.
Указ читала императрица Кокэн, как специально оговорено в «Сёку нихонги», исполняла вслух, устно. Дата указа — 3-й день 6-го месяца 6 года Тэмпё-Ходзи (762 г.). За несколько дней до этого, как говорится в той же летописи от 23-го дня предыдущего месяца, между императрицей (уже носившей монашеское имя Такано) и императором Дзюннин произошла ссора, после чего императрица вернулась в своем экипаже во дворец Нара. Император поселился в Тюгуин, она — в Хоккэдзи. С 10-го месяца 5-го года оба они жили во дворце Хора в Оми, поскольку дворец Нара перестраивался. Возникшие распри привели к тому, что по возвращении они поселились в разных местах [Кокуси тайкэй, т. 2, с. 287]. Как позднее разъясняется подробней в записи «Сёку нихонги» от 3-го года Хоги, 7-го дня 4-го месяца в Хора императрица была больна, император ухаживал за ней и, хотя она несколько смягчилась, общего языка они так и не нашли. Дзюннин не скрывал неодобрения по поводу особых милостей, которые оказывала императрица своему фавориту Докё.
«Всем приближенным так скажи», она поведать соизволила — Несмотря на то что указ читала сама Кокэн, в начале текста она явно отдает самой себе повеление объявить придворным свои очередные распоряжения. Это не очень понятный момент, разве что эта фраза приобрела такой вид под пером переписчика.
Прародительница наша, государыня великая — в «Синтэн» ее имя никак не разъясняется. По-видимому, речь идет о Комё.
Государь, что Поднебесной правил из дворца Ока — принц Кусакабэ, сын Тэмму. Сыном Кусакабэ, наследовавшим престол, был Момму, Сёму приходился принцу Кусакабэ внуком. У Сёму же сыновей не было, и трон перешел к его дочери Кокэн, мужская линия наследования тем самым пресеклась.
По мнению К. Цахерта, отрезок текста от «наследование солнцу небесному» до «чтобы ты наследовала» представляет собой цитату из речи Сёму, обращенной к Комё [Цахерт, с. 111].
Так она наставила, и то деяние мы исполняли — как считает Цахерт, после оборота «так она (он) наставила (наставил)» имеется пропуск в тексте. Во всяком случае, налицо явная бессвязность отрезков и с достоверностью атрибутировать их по предполагаемым персонажам представляется более чем затруднительным.
Правитель нынешний — разумеется, император Дзюннин, упрекавший императрицу в чрезмерном пристрастии к Докё.
…Простолюдины, так о врагах своих говорят — неясный отрезок текста, записанный иероглифами, предназначенными для фонетического прочтения. Норинага, как и во встретившемся ранее трудном случае (см. указ № 7), не дает ни толкования, ни варианта прочтения слоговой азбукой. По его мнению, в начало этого отрезка должен быть прибавлен иероглиф с чтением ма, чтобы получился оборот мадохира-но ада хито — «люди пустые из числа заблудших». Толкование Миканнаги обходится без добавления слогов; как и в указе № 7, оборот прочитывается как тохито-но адахито, и Цахерт переводит это выражение «простые люди о своих врагах [так говорят]» [Цахерт, с. 111]. Вероятно, эта трактовка более основательна.
Указ прочитан императрицей Кокэн в 20-й день 9-го месяца 8-го года Тэмпё-Ходзи (764 г.). Речь идет о заговоре Накамаро, который хотел укрепить власть покровительствовавшего ему императора Дзюннин (которому Накамаро приходился тестем) и не допустить дальнейшего возвышения Докё. В том же месяце, несколько раньше в «Сёку нихонги» по-китайски записаны следующие сведения: «Стало известно о том, что дайси Фудзивара-но эми-но асоми Осикацу замыслил заговор с целью свержения власти. Императрица Такано послала принца Ямамура, бывшего в чине сёнагон, взять из дворца Тюгуин колокольчик и печать. Осикацу прослышал об этом и послал своего сына Кусумаро их отнять. Тогда императрица Такано отправила меченосца Саканоэ Каритамаро в чине сёи, Вогано Симатари в чине сёдзо и других, чтобы они его застрелили (судя по иероглифу, из лука. — Л.Е.). Осикацу же тогда повелел Ятабэ-но Ою, бывшему в чине сёгэн, одеться в панцирь и верхом настигнуть гонца императрицы, Ки-но Фунамори, и застрелить его». [Кокуси тайкэй, 2, с. 303]. Далее в тексте «Сёку нихонги» приводится указ Кокэн по-китайски: «Дайси Фудзивара-но эми-но асоми Осикацу созвал своих сыновей и внуков, поднял войска и подготовил измену. Потому лишаем его постов и званий и исключаем из посемейных списков рода Фудзивара. Его должности, земельные наделы и прочее все изымается. Разослать вестовых и строго охранять три заставы».
Ниже помещен еще один указ: «Ныне мы слышим, что супротивный подданный Эми-но Накамаро похитил государственную печать и с ней бежал… Во всех землях тракта Хокурику печати главной канцелярии не повиноваться». Завладев печатью, Накамаро издал указы, где объявлял Сиояки императором, но посланные Кокэн войска настигли и Накамаро, и Сиояки. Накамаро пытался пробраться в Этидзэн, но путь был прегражден. Отступать тоже было некуда, од взял ладью на озере Бива и поплыл по нему. Однако начавшийся шторм пригнал его прямо в руки воинов императрицы. Он был убит, равно как и принц Сиояки.
Три заставы — Судзука в Исэ, Арати в Этидзэн и Фува в Мино. Они были учреждены с тем, чтобы охранять столицу Нара, но пригодились потом для защиты Киото и Эдо, так как в их расположении был заложен большой стратегический смысл, — все они находились к востоку от столицы, как бы отрезая всю восточную часть Хонсю.
Рекрутов созвал — икуса ёборо, регулярные войска. Призыву в эти войска подлежали военнообязанные от 20 до 60 лет.
Дальний предок — Докё происходил из рода Югэ-но мурадзи из Кавати. Югэ — старое название провинции Кавати. В «Синсэн сёдзироку» говорится, что у этого рода общий предок с родом Исигами, ответвлением рода Мононобэ. Во времена Нара пост, соответствующий главному министру, занимал Мононобэ-но Мория-но оомурадзи, он и есть предок, о котором говорится в указе.
Указ прочитан в 9-й день 10-го месяца 8-го года Тэмпё-Ходзи (764 г.). Через три недели после смерти Накамаро Дзюннин был смещен и выслан на остров Авадзи, трон вторично заняла Кокэн, под именем императрицы Сётоку. Дзюннин, живший во дворце Тюгуин в Нара, совершенно не ожидал таких событий и не принял никаких защитительных мер против готовящегося удара. В «Сёку нихонги» он предстает как жертва интриг и распри между Накамаро и Докё. Указу предшествует такая запись: «Императрица Такано послала окружить дворец Тюгуин военачальника принца Вакэ, главу левого воинского приказа принца Ямамура, главу внешнего приказа Кудара-но Коникиси Кёфуку, в чине дайсё, с несколькими сотнями войска. Император пришел в такое замешательство, что не надел ни платья, ни обуви. Посланные сильно его торопили. Некоторые его придворные разбежались, никто за него не стоял. Он вместе с матерью и еще несколькими членами семьи пошел пешком на северо-восток от управы документов (дзусёрё — как переводит этот термин К.А. Попов, „архивное управление министерства центральных дел“). Там принц Ямамура прочитал ему указ» [Кокуси тайкэй, т. 2, с. 309].
После текста указа говорится, что, выслушав его, Дзюннин с матерью вышли под конвоем за ворота и были посажены на оседланных коней. Дзюннин умер в ссылке на острове Авадзи в 765 г. при неясных обстоятельствах. Дзюннин-тэнно, император «Чистая гуманность» («гуманность» зд. — условный перевод китайского жэнь) — титул, которым принц Оои был наделен лишь в 1870 г., т. е. через тысячу с лишним лет после смерти.
Вскоре после данного указа императрица отменила все реформы в системе управления страной, которые были проведены Накамаро с одобрения императора Дзюннин.
Прежний государь небесный — яп. амэ-но саки-но микадо, имеется в виду император Сёму. Любопытно, как архаическое пространное клише, титулующее владыку Поднебесной, сократилось до единого слова амэ — «небесный». Здесь, правда, оно еще может иметь значение «покойный» (находящийся на небе).
Тот, кто ныне правителем пребывает — микадо-то ситэ хабэру хито, т. е. букв. «человек, несущий службу в качестве императора». В этот оборот Кокэн, несомненно, вкладывает свое пренебрежение, однако примечательно, что царствование — тоже служба, выше глагол хабэру («служить»), относится к пажам и к самой Кокэн, служащей еще на скромных ролях.
Всемером во дворец проникнуть — место неясное в оригинале. Норинага, считая, что некоторые иероглифы здесь даны в неверном написании, исправляет их и вместо нанабари номи ситэ «лишь всемером» получает выражение сатобито-но сама нитэ — «под видом крестьян». Не вполне также достоверен выбор из двух иероглифов — «владыка» («дворец») или «застава», и куда, собственно, собирались проникнуть эти загадочные семеро (или солдаты, переодетые крестьянами).
Владетель земли Авадзи — Ахадзи-но куни-но кими, титул без должности. Отправляя императора Дзюннин на Авадзи, императрица, как считает К. Цахерт, тем самым отдает его под надзор клана Югэ, откуда происходил: Докё.
Прочитан в тот же день, что и предыдущий. Фунэ и Икэда указом императора Дзюннин от 3-го дня 6-го месяца Тэмпё-Ходзи (764 г.) были произведены в ранг императорских принцев, т. е. кровных родных императора (мико). Кокэн теперь снижает их статус до «обычных» принцев (соо).
Этот указ Кокэн (Сётоку) — от 14-го дня того же месяца.
Пост не от Неба получил — здесь мы имеем дело с явной модернизацией, принципа наследования императорского трона. Архаическая идея мифологического прецедента — «изволение божественных предков», отправивших своего внука «ведать страной тростниковых равнин обильных и тучного колоса», — подменяется китайским «мандатом Неба», который достается совершенному и добродетельному правителю. (Киби-но Макиби не напрасно тратил время, обучая будущую владычицу конфуцианскому канону).
Терпит крах — по мнению К. Цахерта, вся эта фраза Кокэн содержит намек на императора Дзюннин.
Указ прочитан в 7-й день 1-го месяца 1 года Тэмпё-Дзинго (765 г.)
Речь в нем идет о награждении гражданских и военных лиц, участвовавших в разгроме заговорщиков. Новый девиз правления означает, что царствование Кокэн (Сётоку) охраняли синтоистские боги (иероглифы дзинго по-японски читаются ками мамору, «боги охраняют»), В приложении к указу дается список повышений на 140 человек. Кроме того, различные уезды провинции Оми, где стояли преданные императрице войска, были на год или на два освобождены от податей.
Прочитан в 5-й день 3-го месяца 1-го года Тэмпё-Дзинго (765 г.). Примерно в это же время было запрещено кому-либо под видом торговцев проникать на остров Авадзи (резиденцию смещенного императора). В те годы из-за стихийных бедствий и политических смут цена одного коку риса поднялась до тысячи медных монет (сэн). Продолжались аресты и высылки разных лиц, поддерживавших заговорщиков. Было запрещено без санкции распахивать новые рисовые земли (кондэн), а также принцам и чиновникам по собственному почину группировать какие-либо войска. По-видимому, партия сочувствующих сосланному императору (хайтэй) Дзюннин была еще довольно сильна и многочисленна, и Сётоку опасалась его насильственной реставрации.
Прочитан в 1-й день 8-го месяца того же (765) года. Принц Вакэ, согласно «Сёку нихонги», внук Иппон-Тонэри и сын принца Михара. Поскольку принц Тонэри в 759 г. посмертно получил императорский титул, его внук также был внесен в посемейный список императорского дома. Сам Вакэ с недавнего времени был в ранге советника (санги) и военного министра — в награду за то, что во время путча Накамаро он сообщил императрице о ближайших планах заговорщиков и затем участвовал в аресте императора Дзюннин. Как выяснится из дальнейшего, собираясь осуществить переворот, Вакэ прибегал и к магическим средствам, как синтоистским, так и даосским. Будучи разоблачен он пытался бежать вместе с сообщниками, но был схвачен, приговорен за измену и казнен. Его потомки были восстановлены в правах при императоре Конин.
Нарамаро с приспешниками свои супротивные замыслы осуществлял — см. комм. к указам № 16–22.
Повышение в звании и чине — в дополнении к указу о наказании Накамаро говорится, что Вакэ повышается ранг (с 4-го на 3-й), на следующий год ему был пожалован надел в 50 тё.
Души своих предков — Т. Канэко полагает, что прежде всего здесь подразумеваются Иппон-Тонэри и принц Михара.
Потомки — здесь иероглифы «сын» и «внук», которые Норинага предлагает читать как кодомо («ребенок», «дети»). Имеются в виду высланные предшествующим (№ 30) указом принцы Фунэ и Икэда.
Вельможи Оми — вероятно, под оми здесь подразумеваются не подданные вообще, а родовой титул.
Двое врагов — надо думать, это императрица Кокэн (Сётоку) и ее фаворит, буддийский священник Докё, указом (№ 28) императрицы получивший титул министра-наставника.
Прочитан в тот же день, что и предыдущий. Обращен к придворным высоких рангов, сочувствовавшим замыслам Вакэ и собиравшимся ранее у него в доме. В тексте «Сёку нихонги», предшествующем данному указу, говорится, что принц Вакэ вызывал к себе ворожею (видимо, предполагалось нечто вроде шаманского сеанса). Кроме того, Ооцу Ооура, как известно, был искусен в разных видах даосской мантики (онъё или инь-ян).
Как явствует из китайского текста, следующего за указом, несмотря на дарованное прощение, Митимаро и его жена были лишены свободы и умерли в заточении, Ооцу-но Ооура выслан на Кюсю (правда, впоследствии помилован и восстановлен в должности). Исикава-но Нагатоси повесился в ссылке [Кокуси тайкэй, т. 2, с. 322–323]. Та же участь постигла ворожею. Р.К. Рэйшауэр предполагает, что все эти обвинения, возможно, ни на чем не основаны и вся история спровоцирована Докё, желавшим избавиться от сильного соперника в лице принца Вакэ [Рэйшауэр, с. 204].
Указ исполнен во 2-й день добавочного месяца 1-го года Тэмпё-Дзинго (765 г.). Произошло это при следующих обстоятельствах: императрица в 13-й день 10-го месяца отправилась из Нара в путешествие по близлежащим провинциям Кии, Идзуми и Кавати. В 29-й день она прибыла в Югэ, ту местность, откуда происходил Докё и его род, и пробыла там до 3-го числа следующего, добавочного месяца. Там же она прочитала указ о назначении Докё великим министром управы державных деяний (дайдзёдайдзин, или, как транскрибирует Норинага этот китайский титул на японский лад — ооки мацу ригото-но ооки оми, «великий подданный по великим делам»). Впервые этот титул был присвоен посмертно Фудзивара-но Фухито, затем он по наследству перешел к Накамаро, у Докё же не было никаких прав притязать на него. Кроме того, расположенным там храмам Югэдзи и Тисикидзи императрицей было подарено соответственно 200 и 50 крестьянских дворов в качестве дзикифу («кормового пожалования»), ряд местностей в Идзуми и Кавати были освобождены от податей и налогов, были объявлены повышения в званиях и амнистии. Как явствует из записей в «Сёку нихонги», Докё получил тысячу мер шелка. За несколько дней до этих событий злосчастный изгнанник на Авадзи попытался совершить побег, но был снова схвачен. На следующий день после побега, а именно в 23-й день 10-го месяца, когда императрица совершала свое путешествие, он умер при невыясненных обстоятельствах.
Люди двух классов, внутреннего и внешнего — по мнению К. Цахерта, речь идет о разделении видов деятельности на связанные с религией (внутренние) и все остальные (внешние) [Цахерт, с. 129].
Указ прочитан в 23-й день 11-го месяца 1-го года Тэмпё-Дзинго (765 г.). Поскольку императрица во второй раз воцарилась на троне как Сётоку, она должна была во время первой же церемонии вкушения первых плодов (Ниинамэ-но мацури) провести ритуал Дайдзёсай (Оониэ-но мацури), сопровождающий возведение на престол и проводимый единожды в начале каждого царствования.
Заставы — Фува в провинции Мино и Арати провинции Этидзэн.
Гаданием выпали — с помощью гадания определялись провинции, на которые возлагались подготовка к церемонии, выращивание и доставка жертвенного риса. Эти провинции делились на юки и суки, две категории, различие между которыми пока не установлено (см. также коммент. к норито в Праздник вкушения первого урожая).
Указ исполнен в тот же день, что предыдущий.
С пышным румянцем — тоё-но акари, встречающееся и в норито формульное описание, относящееся, по-видимому, к некоему экстатическому состоянию, достигнутому путем вкушения «священного пития» на ритуальном пиршестве.
Пиршество — наораи, ритуал, означающий завершение священной части праздника, требующий состояния очищения. Это пир, сопровождаемый различными обрядами, культовыми плясками и т. п. Проводился в специальном помещении Наораидэн.
Вся эта фраза формулирует суть идеологической политики Кокэн, подстрекаемой своим фаворитом. На первое место она ставит буддизм, на второе — синтоистских богов, на третье иерархию разных групп населения.
Темное и светлое питие — см. коммент. к «Добрословию Накатоми».
Зарумянитесь, как красная глина — привычное для норито клише, связанное с трапезой.
С богами соприкасаться можно, только если Трех Сокровищ избегаешь — В «Энгисики» в ряде мест записаны запреты для участников синтоистских ритуалов на контакт с буддийским духовенством, участие в буддийских церемониях, даже на называние буддийских реалий без употребления особых эвфемизмов, и т. п. (см. также комм. к норито в великих храмах Исэ).
Все божества священный закон Будды оберегали и чтили — здесь мы видим фазу развития концепции буддийского монаха Гёги об идентичности божеств синтоистского пантеона буддам и бодхисаттвам, приведенной впоследствии в систему трудами Кобо-дайси. Впрочем, ряд исследователей полагают, что речь здесь идет о низших божествах индуистского пантеона.
«Белые шелка» — миряне, вообще все, кто не относится к буддийскому монашеству, облаченному в «черные шелка».
Без очищения, словно очищение уже пройдено — Поскольку контакт со всем буддийским считался осквернением, после него надо было проходить определенный срок очищения (ими), прежде чем становиться одним из участников синтоистского ритуала.
Возвещен в 24-й день 11-го месяца. Обращен к родственникам по линии отца императрицы, императора Сёму, а также к членам рода Фудзивара, к которому принадлежала ее мать, императрица Комё. Родственники, отсутствовавшие на празднике Великого вкушения первого урожая, жалуются ритуальным вином.
Возвещен в 8-й день 1-го месяца 2-го года Тэмпё-Дзинго (766 г.). Поминальное письмо (синобикото-но фуми), о котором говорится в указе, до наших дней не сохранилось. Великие министры, о которых идет речь, — Фудзивара-но Каматари и Фубито (Фухито) (см. комм. к указу № 2). Фудзивара-но Нагатэ получил это назначение в связи со смертью Фудзивара-но Тоёнари, ранее занимавшего этот пост. По жанру и стилю поминальные письма были, по-видимому, близки к тем императорским плачам, что даются в указах № 51 и 58 (см. также комм.).
Указ прочитан в 20-й день 10-го месяца 2-го года Тэмпё-Дзинго (766 г.). В «Сёку нихонги» по поводу обнаружения мощей Будды говорится, что священник Кисин увидел, как из статуи бога Бисямон (восходящего к индуистскому богу Кубере, иначе — Вайшраване) явилось божественное сяри (санскр. сарира). Эту реликвию затем доставили в храм Хоккэдзи, причем везли ее в повозке с балдахином двадцать три придворных 5-го ранга и сто семьдесят семь — 6-го, одетых в золотую и серебряную парчу, и процессия была чрезвычайно торжественной и пышной.
В более поздней записи «Сёку нихонги» от Ф-го дня 12-го месяца 2-го года Дзинго-Кэйун (768 г.) сообщается, что кость Будды была тайно изготовлена священнослужителем Кисин. Он же инсценировал ее обнаружение, чем воспользовался Докё, чтобы еще усилить свое влияние на легковерную и набожную императрицу. И добился своего, получив неслыханную награду — титул «Царя Закона», которого подданный вообще не мог быть удостоен, поскольку титул этот обычно носил лишь верховный повелитель государства, принявший и исполняющий закон Будды.
Получив этот титул, Докё был приравнен к императору, в частности, по уровню доходов. Но дело не только в его финансовом выигрыше. Как рассказывается в «Сёку нихонги», через два года после присвоения этого титула, он, подобно полноправному императору, принимал поздравления от министров и придворных высокого ранга по случаю новогодних церемоний, самолично читал ёгото (!), задавал ритуальный пир и распределял дары.
Благородные мощи Татхагаты — Нёрай-но тафутоки сари. Сари — от санскр. сарира, «тело», «скелет».
Энко — выходец из рода Ками-но асоми.
Кисин — из «Сёку нихонги» чувствуется, что эта фигура вызывала неприязнь у составителей летописи. О нем написано, что он занимался разными видами ведовства и ложными учениями, был «злобен, как тигр». Вскоре он попытался потеснить своего учителя Энко, но потерпел неудачу и был сослан на Хида. Энко был понижен в должности при императоре Конин.
Храм — имеется в виду храм Хоккэдзи, куда были доставлены найденные мощи. Храм был учрежден в 741 г. императрицей Коме для монахинь, поскольку Тодайдзи предназначался исключительно для мужчин.
Фудзивара — имеется в виду Фудзивара-но Фухито.
Правый министр великий, Фудзивара-но асоми — Фудзивара-но Нагатэ.
Киби-но асоми — наставник Кокэн (см. указ № 11).
Прочитан в 16-й день 8-го месяца 1-го года Дзинго-Кэйун (767 г.).
Храм Тоюкэ в уезде Ватараи — храм богини Тоёукэ во внешнем храме храмового комплекса Исэ (см. коммент. к норито, читаемым в храмах Исэ).
Палата Онъё — ведомство, занимавшееся мантической практикой в соответствии с правилами даосской магии инь-ян.
Управа церемоний — управа Сикибусё, в компетенцию которой в принципе не входило толкование знамений. Возможно, здесь какая-то ошибка.
Счастливое Облако — Кэйун. Такой девиз уже был использован в 704–707 гг. во время правления Момму. На этот раз вместо иероглифа кэй «счастливый», «радостный» (яп. ёрокобу) использован омонимичный знак кэй (яп. кагэ) — «вид», «пейзаж».
Сутра Сайсёокё — см. коммент. 304 к указу № 13.
Китидзётэн — Шримакадэви (яп. Киссётэннё), женское божество буддийского пантеона, супруга бога Бисямонтэн, дарующая благо всему живому.
Небожители — яп. сётэн (бином, составленный из иероглифов «все» и «небо»). Вероятно, имеются в виду все божества (дэва) буддийского пантеона.
Здесь, видимо, пропуск в тексте — логическая связь с последующим явно нарушена.
Нэги, оомоноими, утибито и встречающиеся далее хафури — разные чины синтоистских храмов, разъясненные в коммент. к норито.
Прочитан в 29-й день 5-го месяца 3-го года Дзинго-Кэйун (709 г.).
Хасэцукабэ-но анэмэ — в «Сёдзироку» данные об этом клане отсутствуют.
Принцессы Осака и Ивата — о них в «Сёку нихонги» никаких сведений не сообщается.
Курия-но Махито Куриямэ — подразумевается принцесса Фува, дочь императора Сёму и Агата-но Инукаи. Была супругой принца Сиояки, тоже некогда замешанного в заговорах. Ее сын от брака с Сиояки, упоминающийся далее в указе Сикэсимаро, должен был, по замыслу заговорщиков, захватить престол после свержения Кокэн (Сётоку). В указе императрица называет злоумышлявшую принцессу титулом Курия-но Махито Куриямэ — букв. «Кухарка из рода высшего ранга людей кухни». Этот язвительный титул, по структуре имитирующий обычные родовые имена, был присвоен принцессе императрицей в ее китайскоязычном указе, прочитанном четырьмя днями раньше. Там же ей объявлялся запрет на пребывание в столице, а ее сын был сослан в Тоса. Примечательно, что, как явствует из этого китайского указа, по мнению императрицы, «было бы лучше, если бы Хиками-но Сикэсимаро в день, когда мы его отца Сиояки презрению подвергли, за ним был последовал» [Кокуси тайкэй, т. II, с. 364]. Т. е. было бы лучше, если бы Сикэсимаро был убит вместе с Сиояки (см. коммент. к указу № 28).
Ворожба — мадзинаи, согласно «Тайхорё», пятое из восьми тяжких преступлений. Как одно из восьми великих прегрешений оно называется в норито (см. коммент. к норито в праздник великого изгнания грехов).
Перечисленный ряд бодхисаттв и божеств буддийского пантеона уже встречался ранее (см. комм. к указу № 19). Здесь примечательно то, что по сравнению с указом № 19 инверсирован порядок небожителей: там вначале идут боги Неба-Земли, затем души покойных императоров, а уж затем буддийские боги, и благодаря всем им удается раскрыть замысел Нарамаро. Здесь же козни принцессы Фува обнаруживаются прежде всего благодаря Вайрочане и другим буддийским силам, затем идут души императоров (т. е. родовые предки) и лишь в конце называются потесненные божества Неба-Земли. И столь резкие перемены произошли всего за двенадцать лет.
Презрение — кираи (кирахи). Вероятно, презрение правителя на юридическом языке было равнозначно смертной казни.
Прочитан в 25-й день 9-го месяца 3-го года Дзинго-Кэйун. Смысл его становится ясным из китайского сопровождения к тексту указа, где говорится:
«Священник (камуцукаса) из Дадзайфу Сога-но Асомаро сообщил, что бог Хатиман такое поучение дал: „если именно Докё вступит на престол, в Поднебесной воцарится великий мир“. Докё, услышав это, глубоко возрадовался и стал вынашивать замыслы. Императрица призвала к своему ложу Киёмаро и повеление такое изрекла: „вчера ночью я видела во сне, что пришел ко мне посланец Хатимана и сказал — великий бог провозгласил свое изволение, дабы я к нему послала монахиню Хокун, а она бы мне потом все рассказала. Ты, Киёмаро, вместо нее поезжай, повеление бога узнай и возвращайся“. Перед его отъездом Докё сказал Киёмаро: „Великий бог просит гонца для того, чтобы поведать о моем восшествии на престол“. Хотел он так соблазнить Киёмаро чинами и званиями. Киёмаро отправился в храм божества и все узнал. Великий бог изрек свое изволение: „В нашей стране изначально разделялись государи и подданные. И еще не бывало такого, чтобы подданный становился государем. Наследование солнца небесного возможно только как нить государей. И человека, пути не имеющего, надо изгнать как можно скорее“» [Кокуси тайкэй, т. II, с. 369].
Разумеется, получив достоверный отчет Киёмаро о его переговорах с божественным информантом, Докё пришел в полную ярость и заклеймил его отчет как лживый. Киёмаро был смещен с должностей, назначен в провинцию Инаба чиновником без полномочий и потом, после указа императрицы, сослан. Докё подослал к нему убийц, чтобы расправиться с ним по дороге к месту ссылки, но при Киёмаро был охранявший его отряд в двадцать человек, отряженный советником Фудзивара-но Момокава. Старшая сестра Киёмаро, Хокун, была сослана в провинцию Бинго. По мнению некоторых историков, вся эта операция была задумана Момокава, Киёмаро, Киби-но Мами и другими, чтобы скомпрометировать Докё в глазах императрицы и народа. Соответственно и священник с Кюсю, сообщивший о воле Хатимана, был ими подкуплен. Наконец, считается, что императрица подозревала заговор против Докё и не стала вникать в детали, а просто сослала главных участников [Рэйшауэр, с. 207].
Кстати говоря, Норинага был убежден, что этот указ составил Докё самолично.
При императоре Конин в 771 г. Киёмаро и его сестра были возвращены в столицу и восстановлены в правах со всеми возможными почестями. А в 31-м году Мэйдзи (1898 г.) Киёмаро был посмертно присвоен первый ранг; он был канонизирован как Гоо-даймёдзин — Светлый великий бог — страж царей — и с тех пор почитается в храме Гоодзиндзя близ Киото. Его сестре поклоняются в том же храме, что Фудзивара-но Момокава и Нагатэ.
Вакэбэ — Согласно «Сёдзироку», Киёмаро носил титул Иванаси-но Вакэ-но кими. Теперь из «владетеля Вакэ» он стал «рабом Вакэ».
Личное его имя будет Китанамаро — Настоящее имя — Киёмаро («чистый Маро») меняется на Китанамаро — «грязный Маро». Примечательна эта манипуляция с именами. Разумеется, дело здесь не только в лишении человека социальных и имущественных прав, выведении за рамки общества и т. п. Не в малой степени важна и сила магического воздействия на человека путем операций с его именем. Может быть, нечто подобное хотел проделать и один из персонажей этого указа, великий бог Хатиман, когда в своем наказе обозначил Докё как «человека, лишенного пути» — иероглифы имени Докё, избранного им в монашестве, читаются по-японски как мити-кагами («путь-зеркало»).
Мёки — придворная дама, единомышленница и помощница Хокун.
Прочитан в 1-й день 10-го месяца 3-го года Дзинго-Кэйун (769 г.). Некоторые исследователи полагают, что по стилю и содержанию этот указ должен стоять после указов № 34 и 35, где говорится о заговоре и наказании Вакэ и Ахата-но Митимаро [см. Цахерт, с. 153]. Норинага считает, что указ был произнесен в 1-й день 10-го месяца 1-го года Тэмпё-Дзинго. Это очень вероятно, так как в данном месте «Сёку нихонги» этот текст кажется лишенным исторической и логической связи с предшествующими событиями.
Государыня средняя — накацусумэра микото. Речь идет об императрице Гэнсё и «средняя» значит вторая (из правителей, чья столица находилась в Нара. Первой была Гэммэй). Дворец Ниики — «новая обитель».
Великий государь — племянник императрицы Гэнсё (см. указы № 5 и 9), император Сёму.
Принцесса наследная — принцесса Абэ, она же императрица Кокэн, впервые занявшая престол в 738 г, т. е. автор настоящего указа.
В небе рея, мы приметим — амагакэри тамаитэ мисонаваси. Речь идет об архаическом представлении о душе, сохраняющей после смерти человека связь с миром живых и возможности магического воздействия на него. Комментируя это место, Норинага говорит о распространенности этого мотива и повестях жанра моногатари [Норинага, с. 424].
Государь небесный — отец Кокэн, император Сёму. Цахерт полагает, что титул «небесный» прикладывается к императорам, умершим в молодости [Цахерт, с. 154]. Во всяком случае, по отношению к Сёму он встречается и в указе № 29.
Государыня в монашестве — супруга Сёму, императрица Комё.
Принцесса наследная — сама Кокэн.
Коли престол государев… — Весь отрезок текста, начиная с этих слов, надо, по-видимому, толковать как намек на смещение принца Фунадо, которого Сёму назначал наследным принцем, а затем и императора Дзюннин.
Люди Адзума — Адзума («восток») — понятие, объединяющее более десятка восточных и северных провинций Хонсю, откуда набирались гвардейцы-телохранители императора.
Государи двух мест — Гэнсё и Сёму, дворцы которых находились в разных местах.
Потому и говорили мудрые люди прошлого… — Первую цитату — «Тело вместе с пеплом» — трудно атрибутировать. По мнению Норинага, это не китайское заимствование, а изречение японского происхождения [Норинага, (II), с. 429].
Отрезок текста от «понял ошибку» и до «не забывай» представляет собой цитату из «Цяньцзывэнь» (яп. «Сэндзимон»), книги для чтения (род букваря), составленной в Китае в VI в. и содержащей тысячу знаков (цяньцзы).
Отрезок текста от «если же» до «Земля не вынесет», видимо, цитата из Чжунъюн («Учение о середине»), одной из книг конфуцианского канона.
Как пишет Норинага, отрывок этот вольно пересказывает поучение из сутры «Сайсёокё» (раздел 31) [Норинага, 1971, с. 430].
Нинтэн (Ниндэн) — буддийское понятие из той же сутры, объединяющее мир человеческий и небесный, с которым связана одна из концепций посмертного воздаяния.
Пояса — Как указывается в «Сёку нихонги», эти пояса имели по 8 сяку длины (около 2,5 м.) и на обоих концах каждого был начертан иероглиф «прощение», «великодушие» (кит. шу). Они были вручены в качестве дара придворным, начиная с пятого ранга и выше. Среди Фудзивара такие пояса получили все, включая несовершеннолетних.
Указ прочитан в 28-й день 11-го месяца 3-го года Дзинго-Кэйун (769 г.). Ряд формул в нем совпадает с указом № 38. О Ниинамэ см. комм. к указам № 37 и 38, а также к Добрословию Накатоми.
День предела зимы — фую-но кивами-но хи, день зимнего солнцестояния.
Три блага — т. е. дождь в день зимнего солнцестояния, сулящий добрый урожай, олень со знамениями и само пиршество Ниинамэ.
Указ прочитан в 4-й день 8-го месяца 1-го года Хоки (770 г.). Ему предшествует запись в «Сёку нихонги»: «В день змеи под знаком воды императрица скончалась в спальне Западного дворца. Весен и осеней было ей пятьдесят три. Левый министр первого ранга Фудзивара-но асоми Нагатэ, правый министр второго ранга Киби-но асоми Макиби, советник и глава военного ведомства третьего ранга Фудзивара-но асоми Сукунамаро, советник и глава гражданского ведомства третьего ранга Фудзивара-но асоми Сукунамаро, советник и глава гражданского ведомства третьего ранга Фудзивара-но асоми Якацугу, глава гвардейской управы третьего ранга в чине дайсё Фудзивара-но асоми Курагэмаро постановили избрать наследным принцем [Сиракабэ]. Левый министр первого ранга Фудзивара-но асоми Нагатэ взял на себя обязанность прочесть ее повеление» [Кокуси тайкэй, т. 2, с. 379]. Как явствует из записей от 16-т дня того же месяца, императрица заболела во время путешествия во дворец Югэ (резиденция Докё) и была вынуждена вернуться в Нара, после чего в течение ста дней она не занималась делами, и никто ее не видел. Наконец к ней пробрался Киби-но асоми Юри, помощник казначея, имевший доступ в ее палаты. Возможно, что к этому времени императрица уже была мертва. Там же говорится, что усыпальница императрицы была воздвигнута в деревне Саки уезда Софуносимо в земле Ямато. Докё положил ее тело в гроб из дерева адзуса, а себе возвел хижину неподалеку и там поселился [Кокуси тайкэй, т. 2, с. 380].
Принцу Сиракабэ (сыну принца крови Сики) ко времени этих событий было уже 62 года. Существовали другие претенденты — правда, Фунъя Киоми отказался от престола, но принц Фунъя Ооти, поддерживаемый Киби-но Мами, также притязал на ранг наследного принца. Как считает К. Рэйшауэр, Сиракабэ держали в тени, и Момокава убедил Нагатэ и других объявить его наследником от имени императрицы Сётоку (Такано, Кокэн) с целью в дальнейшем, поскольку Сиракабэ был уже стар, возвести на престол своего сына, будущего императора Камму [Рэйшауэр, с. 238].
Покойный император — Тэнти, которому Сиракабэ приходился племянником.
Прочитан в 1-й день 10-го месяца 1-го года Хоки (770 г.). Тексту указа в «Сёку нихонги» предшествует запись, сообщающая основные сведения о принце Сиракабэ: внук императора Тэнти, шестой сын принца Сики и Ки-но асоми Тотихимэ. Об этом императоре в летописи говорится, что он был «благороден, гуманен и добродетелен. В нем не было двоедушия». Кроме того, «во времена тяжелых смут многие были подозреваемы [в заговорах] и навлекли на себя тяжкие обвинения. Будущий император тогда много пил сакэ и тем избежал бедствий». Приводится также следующая легенда: «Когда дракон еще пребывал в пучине (т. е. когда принц еще не стал императором. — Л.Е.), пели такую детскую песенку:
Перед храмом Кацураги — да!
К востоку от храма Тоёра — да!
Оситодо, тоситодо!
В вишневый колодец
белая яшма каплет — да!
Благая яшма каплет — да!
Оситодо, тоситодо!
А раз так — в стране счастье настанет — да!
В доме моем счастье настанет — да!
Оситодо, тоситодо!»
В выражении «вишневый колодец» (сакура-ви) люди усмотрели намек на супругу принца по имени Иноэ (Винохэ), а в сочетании сиратама «белая яшма» (метафора «росы») — имя принца Сиракабэ; иероглифы «яшма» (тама) и «стена» (кабэ) здесь различаются всего одним элементом; в целом песенка, как сочли люди, была провозвестницей восшествия Сиракабэ на престол.
Традиция детских песенок-пророчеств (тун яо) была, по-видимому, заимствована из Китая, где считалось, что песню складывают вселившиеся в людей духи. Примечательна и общая с Китаем архаическая концепция дайной песенки, выражающая веру в то, что акт совокупления владыки Поднебесной с его супругой (метафора росы и колодца) служит обеспечению процветания страны. Обращает на себя внимание и обилие в этом тексте так называемых хаясикотоба — десемантизированных припевок (оситодо, тоситодо); по-видимому, магических слов, которыми изобилуют, например, ритуальные песни саибара, исполнявшиеся во время ритуалов камуасоби («игрища богов»),
В целом этот указ стилистически родствен другим текстам, возвещающим вступление на трон (см. указы № 14, 24, 61), в нем вновь восстанавливаются архаические понятия, связанные с синтоистским ритуалом наследования и концепцией местоположения владыки в мире, а вместе с ними и соответствующие речевые клише.
Государыня — императрица Сётоку (Кокэн).
Хоки — означает «сокровище-черепаха».
Прочитан в один день с предыдущим, в 6-й день 11-го месяца. Этим указом братья и сестры императора возводились в ранг царственных принцев, или принцев крови, покойный отец, принц Сики, получил императорское звание, супруга императора Иноэ (Винохэ) — ранг императрицы-супруги. Мать Конин стала великой императрицей в следующем месяце указом от 15-го дня 12-го месяца.
Приняв наследные деяния на престоле высоком — В отличие от предыдущих случаев здесь стоят три иероглифа «просо», «большой» («большая птица») и «наследные деяния». Норинага по аналогии предлагает читать этот отрезок как амацухицуги такамикура-но вадза-во укэтамаваритэ — «приняв наследные деяния высокого престола, унаследованного от небесного солнца» [Норинага, II, с. 442]. Альтернативы, пожалуй и нет, любопытно, однако, что в этом иероглифическом сочетании просматривается, быть может, предшествующая поливному рису культура сухого земледелия, связанная с просом.
Принц, во дворце Касуга пребывавший — покойный отец императора, принц Сики. Точно так же император Дзюннин жаловал императорский ранг своему отцу Тонэри (см. указ № 25).
Возвещен в 23-й день 1-го месяца 2-го года Хоки (771 г.). Этим указом принц Осабэ (в возрасте 16 лет) объявлялся наследником престола.
Возвещен в 22-й день 2-го месяца 2-го года Хоки (771 г.). Поскольку двое придворных — Фумия-но Махито Ооити, в чине тюнагона третьего ранга и Исикава-но асоми Тоёнари, внештатный тюнагон третьего ранга — читали текст императорского соболезнования, есть основания полагать, что им же было поручено исполнить этот указ. Нагатэ скончался скоропостижно, в возрасте 58 лет.
Норинага указывает, что в этом тексте отсутствуют китаизмы и весь он выдержан в духе старояпонского поэтического стиля, что, как считает Норинага, дает основания предположить, что этот плач восходит к некоему прототипу, возможно, к траурной речи по случаю смерти Фухито. Если же это новый текст, то, заключает Норинага, его составитель виртуозно владел «старой речью и старыми смыслами» (когэн кои) [Норинага, II, с. 461].
Указ прочитан в один день с предыдущим. Этим указом Нагатэ посмертно присваивался ранг Главного министра.
Государь тот — император Тэнти.
Прадед — имеется в виду Фудзивара-но Каматари.
Государи — императрица Дзито и император Тэмму.
Дед — Фудзивара-но Фухито (см. указ № 2).
Прочитан во 2-й день 3-го месяца 3-го года Хоки (772 г.),
В «Сёку нихонги» указу предшествует запись: «Обнаружилось, что императрица-супруга Иноэ занималась ворожбой (порчей)». О самой же императрице в указе ничего не сказано, по-видимому, этому тексту предшествует утраченный указ о смещении и наказании самой Иноэ. Этой точки зрения придерживаются многие авторы [например, Норинага, (III), с. 454; Цахерт, с. 171]. Рэйшауэр предполагает, что обвинение Иноэ в ведовстве было наветом и интригой Фудзивара-но Момокава, с целью сместить наследного принца Осабэ и сделать преемником Конин другого его сына, принца Ямабэ (будущий император Камму). [Рэйшауэр, с. 209–210]. Сведения об этих событиях, почерпнутые из более поздних памятников, таких, как «Руйдзю кокуси» и «Мидзукагами» тоже расплывчаты и неполны. Норинага высказывает гипотезу, что Иноэ, которая, подобно Кокэн, была дочерью императора Сёму, сама притязала на императорский трон [Норинага, 1971, II, с. 454–455].
Прочитан в 27-й день 5-го месяца 3-го года Хоки (772 г.).
Прочитан во 2-й день 1-го месяца 4-го года Хоки (773 г.). Между смещением Осабэ и назначением Ямабэ прошло около полугода. По сведениям, содержащимся в «Мидзукагами», главную роль в выборе и назначении Ямабэ сыграл Фудзивара-но Момокава.
Прочитан в 15-й день 4-го месяца 7-го года Хоки (776 г.).
Морокоси — танский Китай. О японских посольствах в Китай см. комм. к норито по случаю отправления посла в страну Морокоси.
Двое чиновников высоких рангов, о которых говорится в указе, возглавили посольство, в состав которого входило еще четверо служащих и так называемые рокудзи (летописцы). Они отплыли, как известно из «Сёку нихонги», на четырех суднах от побережья провинции Аки. Назначение послов состоялось за десять месяцев до отправления, о целях данного посольства никаких сведений не имеется.
С ними — имеются в виду представители китайской стороны.
По-видимому, посольства в соседние государства не всегда бывали успешными. Так, в «Самкук саги» имеется такая запись, относящаяся к 760 г.: «Осенью в 8-м месяце прибыл посол японского государства, но он вел себя гордо и бесцеремонно, поэтому ван не принял его и он вернулся назад» [Ким Бусик, с. 228].
А также — далее в тексте пропуск. Оборот, содержащий хадзимэтэ («начиная от…»), оказался ничем не закончен.
Мечи… как знаки отличия — Согласно военно-оборонительному кодексу Гумборё, «если военачальник отправляется в боевой поход, то всегда вручать [ему] пожалованный государем меч» [Свод законов, т. II, с 19]. К.А. Попов сравнивает такие мечи с маршальскими жезлами [там же, с. 166]. Вручение мечей, как знак наделения особой миссией, было принято и в Китае, и в Корее.
Прочитан в 22-й день 4-го месяца 8-го года Хоки (777 г.).
Боккай (кор. Бохай) — королевство к северу от Кореи, включавшее Северную Маньчжурию и Восточную Монголию. Образовалось оно на территории государства Кома (Когурё) после того, как Когурё было разорено объединенными силами тайского Китая и другого корейского королевства — Силла.
Судя по тексту, эта территория рассматривалась двором Ямато как входящая в юрисдикцию японского императора и представляющая собой одну из сфер его «наследных деяний».
Посольство из Боккай впервые зафиксировано в «Сёку нихонги» при императоре Сёму, что же касается сношений с Когурё, то они начались, судя по летописям, со времен легендарной императрицы Дзингу-кого. Из Боккай в Японию доставлялась дань в виде продуктов земледелия, по-видимому, такие же подношения были доставлены и на этот раз, по случаю восшествия на престол императора Конин.
Как известно из «Сёку нихонги», посольство прибыло в столицу в 9-й день 4-го месяца под предводительством посла Си Цу Мо (кор. Са Томон) [Кокуси тайкэй, т. 2, с. 433]. Из 187 человек, составивших посольство, до Японии добрались только 46, высадившихся на сушу в провинции Этидзэн в 7-ом месяце предшествующего года. Ладьи, везшие остальных, потерпели крушение.
Со времен предков далеких — видимо, со времен Дзингу.
Нам служа — Вероятно, речь идет о регулярно доставляемой дани.
Возвещен в 17-й день 2-го месяца 1-го года Тэнъо (781 г.). Ното была дочерью императора Конин от общей с принцем Ямабэ матери. Умерла в 49 лет. Императору, ее отцу, было тогда 73 года.
Этот текст обнаруживает значительное стилистическое сходство с траурным указом (по случаю смерти Фудзивара-но Нагатэ — указ № 51), что заставляет предположить существование единого прототипа или единого канона для текстов такого назначения.
Кончина — кокородзаси. Одно из многих значений этого слова — погребальный ритуал, что, по-видимому, можно счесть эвфемизмом.
Детей же во втором поколении — Как пишет Т. Канэко, дети императора представляют собой первое поколение, внуки — второе. Существенна здесь родственная связь по линии отца. Супруг принцессы Ното был принц Итихара, потомок принца Сики в третьем поколении. Значит, его дети — принцы в четвертом поколении, и император Конин позволяет себе сделать исключение, отсчитывая поколения детей от матери [Канэко, с. 4211].
Возвещен в 3-й день 4-го месяца 1-го года Тэнъо (781 г.). Император заболел в 3-м месяце этого года и в 12-м месяце скончался.
Вторая часть указа изобилует китайскими цитатами и выражениями, к которым Норинага подписывает японские клише, встречавшиеся в аналогичных контекстах.
Болезнь простудная — кадзэ-но ямаи (фубё). Некоторые исследователи полагают, что здесь должен стоять бином тюфу — «паралич».
«Кто ребенка хорошо знает, тот его родитель» — Комментаторы предполагают, что это усеченная цитата из «Гуань-цзы».
Сыновняя почтительность — основа ста деяний — Это изречение можно встретить во многих памятниках древнекитайской философии.
Сороконожка, даже умирая, не падает — Согласно Норинага, это цитата из шестого раздела «Вэньсюань» [Норинага, 1971, II, с. 470].
Высоко небо, но слышит и то, что внизу — Норинага называет несколько возможных источников цитирования, наиболее древний из них — «Исторические записки» («Шицзи») Сыма Цяня [Норинага, 1971, II, с. 471].
Возвещен в 4-й день 4-го месяца 1-го года Тэнъо (781 г.). Савара — второй сын императора Конин от Такано Ниигаса.
Прочитан в 15-й день 4-го месяца 1-го года Тэнъо (781 г.). Этот текст функционально и стилистически подобен ранее встречавшимся указам при восшествии на престол (см. № 1, 3, 5, 14, 24, 48). Как считает X. Цахерт, указы № 1, 3, 5 и 14 составлялись специально, в особых обстоятельствах и поэтому содержат отклонения и новации. Указы № 24, 48 и 61 имеют много больше общего в структуре и терминологии, что, быть может, позволяет возвести их к старейшим образцам (Цахерт, 1950, с. 183).
Государь… правивший… из дворца Афуми-но Ооцу — император Тэнти.
Супруга Такано — Такано Ниигаса, супруга императора Конин, мать Камму, принца Савара и покойной принцессы Ното.
Возвещен в 10-й день 9-го месяца 8-го года Энряку (789 г.).
Его исполняли Фудзивара-но Цугунава и Фудзивара-но Огуромаро.
Эмиси (более поздний этноним эбису), о которых идет речь в указе, — самоназвание айнов, в те времена обитавших на северо-востоке Японии и совершавших воинственные набеги на центральное государство. Иногда в понятие эмиси (эдзо) кроме айнов включались и другие соседние племена. Как явствует из летописи, Ки-но Косами после некоторых задержек попытался вторгнуться на территорию эмиси, но подвергся их внезапному нападению, когда его армия переправлялась через реку Коромогава. Его потери были огромны — 25 человек убито, 245 ранено, 1086 утонуло в реке, 1257 спаслись, потеряв при этом одежду и снаряжение. Со стороны эмиси в этом сражения пало менее сотни воинов.
Этот указ читался при дворе в отсутствие военачальников, к которым он был обращен. Для уведомления о помиловании к ним были высланы нарочные.
В тексте встречается ряд китайских военных терминов.
Этот указ (возвещенный от имени императора Сёму) не входит в «Сёку нихонги» — его текст обнаружен среди документов храма Гангодзи. В факсимильном воспроизведении этого указа в исследовании Канэко Такэо грамматические частицы подписаны не только мелкими иероглифами, но и катаканой, поэтому не исключено, что сохранился не оригинал указа, а более поздний его список.
В данном указе речь идет об обете, принесенном некогда императрицей Суйко, правившей с 592 г. Ее указ-обет (или заклятие), адресованный Трем Сокровищам, зиждится на архаических правилах коммуникаций с божеством и с равным успехом мог быть обращен к синтоистскому богу, почитаемому в любом из традиционных святилищ.
Храм Гангодзи, один из первых буддийских монастырей, был учрежден в местности Асука в Ямато и первоначально именовался Хокодзи (Храм блаженства Закона). Запись об его основании, относящаяся к 11-му месяцу 4-го года правления Суйко, имеется в «Нихон сёки» [Синтэн, с. 622]. Когда императрица Гэнсё перенесла столицу в Нара, то туда же были передвинуты многие храмы, но Гангодзи, воздвигнутый в Асука, колыбели японского буддизма, долго еще оставался на месте. Затем, во 2-м г. Ёро, его под названием «новый Гангодзи» (Сингангодзи) начали переносить в левую часть столицы, на Шестой проспект, на старом же месте был учрежден другой, названный «основной Гангодзи» (Хонгангодзи).
Храм Тоюра (Тоёура) в Асука ныне именуется монастырем Когондзи. Название он также получил по местопребыванию — в Тоюра в Ямато. Воздвигнут родом Cora при императоре Бидацу (572?-585), со времен правителя Сусюна (587–592) был женским монастырем. При Суйко был перемещен в Охарида и передан роду Умако.
Из «Сёку нихонги» известно, что перенос храма Гангодзи в новую столицу был начат во 2-ом году Рэйки (717 г.) при Гэнсё и осуществлен в 719 г. Но из «Гангодзи энги» явствует, что перенос этот по разным обстоятельствам был завершен лишь Сёму в 17-ом году Тэмпё (741 г.).
Указ подписан 19-ым днем 4-го месяца 18-го года Тэмпё (742 г.) и содержит указание на исполнителя — Фудзивара-но асоми Тоёнари, бывшего тогда в чине тюнагона третьего ранга.
Государыня… правившая… из дворца Охарида — императрица Суйко.
Бедствия, что затем на потомков их перейдут — Т. е. наследовавшие Суйко властители могут поплатиться за невыполнение ее обета, так как наследуют это обязательство в числе прочих наследных деяний.
Небо-Земля, дрогнув, ответствовали — Как явствует из документов храма Гангодзи, после того как Суйко принесла обет «перед всеми буддами десяти сторон света и четырьмя небесами», «произошло сильное землетрясение с грозой и сильным ливнем и государство полностью очистилось» [цит. по: Канэко, с. 448]. Это землетрясение, видимо, и было ответом — знаком того, что обет услышан и принят.
Изгоняю и удаляю — т. е. изгоняется возможная скверна, связанная с нарушением обета Суйко.
Милости от изъявления воли — нарушение обета ведет наследника к бедствиям, исполнения же, напротив, — к процветанию [Канэко, с. 446].
Этот указ возвещен по повелению императрицы Кокэн в 25-й день 3-го месяца 9-го года Тэмпё-Сёбо (1-й год Тэмпё-Ходзи). В «Сёку нихонги» он отсутствует, однако уцелел в архивах монастыря Сёсоин. Перевод этого текста, как и предыдущего, выполнен с публикации в исследовании Канэко Такэо.
Указ возглашен главой накацукаса. Пятью днями раньше на занавеси в спальных покоях императрицы появились четыре иероглифа: «В Поднебесной — великое спокойствие».
В китайском указе «Сёку нихонги» от 4-го дня 4-го месяца, т. е. через десять дней после появления знаков, императрица объявила эти знамения ответом на ее молитвы, вознесенные Трем Сокровищам и «пресветлым богам» после того, как она решила сместить принца, назначенного ранее императором Сёму на пост наследника престола (это смещение было оформлено в тексте китаеязычного указа от 29-го дня 3-го месяца). Чудесные знамения толкуются ею в пользу принца Оои (будущего императора Дзюннин, который и назначается наследником).
По-видимому, когда императрица говорит, что не хочет смешивать суть явившихся знамений с текущими делами, это означает, что вопрос о назначении нового и смещении прежнего наследного принца еще не был в тот момент ею до конца урегулирован, поэтому она решает несколько отложить истолкование чудесных знаков [Канэко, с. 462].