Норманны в Византии

Глава 37 Валкирия

Страшное смятение произошло на паперти большого собора. Священники, дьяконы, монахи, насмерть перепуганные, закрывались стихарями и епитрахилями. Дикие крики ужаса вырывались у певчих. Скрываясь от неравной, оскорбляющей духовный сан, борьбы, священники бежали через открытые двери в церковь. Более храбрые из них останавливались на минуту, умоляли Полиевкта следовать за ними и искать спасения в бегстве.

При виде меча, вонзившегося в грудь Ирины, патриарх в ужасе отступил. Он хотел благословить ее, но было уже поздно. Ирина упала как жертва к ногам Дромунда, стоявшего в торжествующей позе победителя, готового наступить ногой на голову побежденной.

Молодой норманн и старый первосвященник посмотрели друг другу в глаза, первый потрясая мечем, а другой шепча проклятие.

Оставшись один, Дромунд опустил глаза вниз и содрогнулся от ужаса, как бы только что увидав лежащую перед ним Ирину. Будто неожиданно наткнулся на ее тело. Точно не он, а патриарх убил ее.

– Ирина!.. – нечеловеческий крик вырвался из груди его.

Но вслед за тем, под влиянием страшной ярости, он скомандовал атаку.

– Ко мне! Дети Локи! Огня! Костры! Грабьте! Жгите! Ура! А! Прислужник Белого Человека, ты мне заплатишь за все!

Смерть Ирины, как порыв ветра, разбудила ярость норманнов. Неистово бросились они на форум, с громкими криками опрокидывая, как могучий прилив, все встречное на своем пути. Вся дружина слилась в ослепительном блеске в одно целое, в какое-то море медных кирас и оружия, над которым, как буруны над волнами, поднимались косматые гривы шлемов. Головы драконов, ястребов и разных фантастических чудовищ, украшавшие эти шлемы, со своими хищными клювами и разинутыми пастями, казались живыми животными, жаждавшими крови и добычи.

Первый удар топора в двери большого собора звучно пронесся по пустой церкви и эхом отдался под высокими ее сводами.

Казалось, базилика жаловалась и негодовала на нечестивое оскорбление. Неистовый шум поднялся на площади похожий на шум свирепых волн на Лафотенах, осаждавших неприступную скалу жреца Имира. Вдруг, как пыль от разбившейся волны, поднялось облако дыма. Огонь охватил кедровые двери собора. Еще минута, и все слилось в общем пламени – дворец, колонна, часовня и вся Византия исчезла в облаках дыма, в которых дружинники продолжали ожесточенную борьбу.

Стоя на коленях перед телом Ирины, Дромунд заботливо, как раненую, поддерживал ее, орошая ее бледное лицо своими первыми слезами.

Освеженная ими как росой, Ирина открыла глаза, протянула к нему руки и нежно посмотрела на него. Улыбка счастья, сменяясь тенями смерти, играла на ее устах. И голосом, каким некогда ласкала его, она прошептала:

– Мое сердце стремится к тебе, душа улетает в пространство. О, удержи ее, сожми меня в своих объятиях и дай так уснуть. Твоя грудь будет для меня зеленым лугом, твое сердце – глубокой могилой, где я хочу отдохнуть.

Слившись с милым в поцелуе, Ирина перестала жить и страдать. Голос Харальда вывел Дромунда из забытья:

– Тревога! Нас окружают! Хочешь ли, чтобы враги взяли тебя живым?

– Помогите мне, – сказал Дромунд.

Они вместе положили Ирину на щит. Сорвав с себя золотом вышитый родоботрин, Дромунд положил его под голову своей милой, а траурным вуалем прикрыл ей ноги. Лавровый венок, венчавший его в день триумфа, он возложил на чело Ирины, а в похолодевшую руку ее вложил меч, прервавший эту чудесную жизнь.

Потом четыре воина, взявшись за углы щита, подняли на свои плечи эту легкую ношу.

Дромунд же вскочил опять на лошадь. С седла он продолжал смотреть на Ирину, наклонясь так близко к ней, что мог бы поцеловать ее лоб, но теперь он думал лишь о битве, о смерти, которую желал в ней найти.

Подняв взор на охваченный пламенем купол церкви, он с вызывающим видом, как тогда у столба, ожидая казни, запел торжественный гимн:

Бросив последний взгляд на свою возлюбленную, лежавшую на щите, Дромунд пришпорил коня и бросился в кружившееся вихрем пламя, из которого с серьезным лицом и жгучими глазами дева Валкирия уже манила его к себе…