Новая имперская история Северной Евразии. Часть I

Итак, к 1237 г. происходит радикальное переформатирование политического пространства Восточной Европы — к востоку от Священной Римской империи, на огромной территории между Вислой и Уралом, причем одновременно на северо-западе и юго-востоке. До этого в результате политической самоорганизации локальных сообществ, более или менее глубоко интегрированных культурно в окружающий мир, восточноевропейская часть Северной Евразии оказалась почти полностью включенной в «горизонтальную» систему примерно равных по своему могуществу княжеств. Но экспансия крестоносцев в Прибалтике и монголов в Дешт-и-Кыпчак создала принципиально новую ситуацию консолидации отдельных, прежде независимых политических образований через подчинение единой центральной власти.

4.1. Переформатирование Рѹськой земли

Наиболее обширная политическая система региона — Рѹськая земля — к этому времени уже более столетия находилась в таком же состоянии неустойчивого равновесия, как и племенные союзы Прибалтики или Дешт-и-Кыпчак. По сути, повсюду мы видим враждебные удельные княжества или «племена», неспособные победить друг друга или окончательно отказаться от взаимных претензий, коль скоро между ними не существовало четких «государственных границ» и была неизвестна концепция «внешней политики» в современном понимании (отдельной от внутренней политики, экономики или частной жизни династий). Бесконечные столкновения с соседями являлись результатом не столько особой агрессивности людей того времени, сколько слабого влияния такой абстрактной категории, как «граница», и торжества конкретно-ситуационного, а не абстрактного и безусловного разделении на «своих» и «чужих». Новые обстоятельства — часто совершенно непропорциональные абстрактным «объективным интересам» (например, зависть к военной добыче соседа) — могли моментально поменять представление о союзниках и противниках. В то же время возникающие локальные конфликты было теперь труднее погасить, потому что политическая самоорганизация земель и племен в княжества вводила принцип заочной коллективной солидарности и ответственности. То есть конфликт теперь касался не только непосредственных участников столкновения и их близких родичей, но всех подданных местной княжеской власти. В этом и заключается причина постоянной войны «всех против всех», которая ассоциируется с эпохой «феодальной раздробленности»: сложившиеся исторические земли (обособленные территории с населением, разделяющим чувство общности) самим фактом своего существования доказывали свою отдельность от соседей и устойчивость к стиранию границ. Получив единое военно-политическое руководство (упрощенно — князя с дружиной и наместниками в общинных центрах), они не стали сильнее соседей, находившихся примерно на таком же уровне политического и экономического развития. Их трения и конфликты стали систематичнее и масштабнее, но никому не удавалось занять безусловно главенствующее положение.

На этом фоне практически одновременное появление сразу трех претендентов на доминирование в регионе — Тевтонского ордена, Улуса Джучи и Великого княжества Литовского — представляло три альтернативных варианта политической централизации и консолидации.

Тевтонский орден, распространив свою власть на Ливонию, превратился в крупное государство с централизованной административной структурой (см. карту). К 1241 г. пять из семи основных племенных объединений пруссов признавали власть ордена. Орден не стремился уничтожить местную родовую аристократию и племенных вождей, но и не передавал им право представлять интересы центральной власти на положении вассалов. Субъектами правовых и экономических отношений с орденом вообще признавались только принявшие христианство — предпочтительно по католическому обряду. Впрочем, православные подданные Новгорода и Пскова рассматривались как полноценные партнеры, что делало союз с орденом реальной альтернативой в глазах некоторых, особенно в Пскове.

В это время складывается сложная система политических и торговых отношений между основными региональными центрами: Псков и Новгород представляют систему Рѹськой земли, но при этом их экономика в значительной степени зависит от балтийской торговли с немецкими свободными городами (объединившимися в XIII в. в Ганзейский союз) через посредничество ливонских купцов (в Риге, Дерпте). При этом правящие круги Пскова опасались усиления влияния Новгорода и Владимиро-Суздальской земли и поддерживали более тесные контакты с Орденом. Новгород, также заинтересованный в торговле с Ливонией, соперничал за огромные «колонии» в Карелии с Тевтонским орденом и скандинавскими рыцарями и миссионерами. И Псков, и Новгород все чаще привлекали литовских князей в качестве союзников друг против друга и против Ордена. Этот клубок противоречивых отношений привел к обострению ситуации в начале 1240-х гг. В июле 1240 г. в устье Невы произошло столкновение войска новгородского князя Александра Ярославича (прозванного за нее Невским) со шведской карательной экспедицией против восставших финских племен. Это столкновение было одним из эпизодов борьбы Новгорода за контроль над Ижорской землей как колонией. А после того, как изгнанный из Пскова сторонниками «владимиро-суздальской партии» князь Ярослав Владимирович вернул себе власть над городом при поддержке Тевтонского ордена, Александр Невский выступил в поход против него и поддерживавших его рыцарей. 5 апреля 1242 г. произошло сражение новгородцев с войсками Тевтонского ордена у Чудского озера. Несмотря на ожесточенность, эта битва, в результате которой погибли 20 рыцарей и шестеро попали в плен, была воспринята Орденом как пограничная стычка (особенно учитывая масштаб потерь, не сопоставимый с понесенными в боях с литовцами), вызванная второстепенным политическим конфликтом.

Главной проблемой Тевтонского ордена оставалось сохранение контроля над завоеванными землями язычников. Продолжительные восстания пруссов 1240-х и 1260-х−1270-х гг. только усиливали политику военной оккупации, а масштабная колонизация земель выходцами из христианской Северной Европы, человеческие потери и ассимиляция пруссов и их массовая миграция в Литву быстро смещали баланс в численности населения в пользу колонистов. Предполагается, что к началу XV в. пруссы составляли лишь около трети населения государства Тевтонского ордена. За это же время там возникло более 90 городов, основанных колонистами — беспрецедентный темп урбанизации для Европы этого времени. Под защитой городских стен развивались ремесла и торговля, все больше земель обрабатывалось переселенцами-крестьянами. Орденская политическая централизация и интеграция некогда самостоятельных земель и племен предполагали создание на их территориях совершенно нового общества с жесткими культурным и правовыми сценариями немецкоязычного христианского средневековья, просто игнорировавшими существование аборигенов и их права на землю и имущество. Пропуском в это общество, обеспечивающим возможность правовой защиты и социальной интеграции, являлось крещение.

Во многом параллельный процесс унификации аборигенных обществ происходил и на юго-востоке региона. Западный поход монголов привел к расширению Улуса Джучи до Венгрии, а в дальнейшем к учреждению Золотой Орды как самостоятельного ханства, претендовавшего на верховную власть от Средней Азии до Карпат. Установление на покоренной территории административной системы Чингисхана — деление населения на тысячи и тумены, невзирая на родовые и племенные границы, — также вело к централизации и интеграции прежде независимых племен и территорий. Однако, в отличие от Тевтонского ордена, монгольская централизованная государственность распространялась на всех, никого не дискриминируя — но и не оставляя предоставленными самим себе. В соответствии с провозглашенной Чингисханом программой объединения всех кочевых народов («народов, проживающих за войлочными стенами») разноплеменное население Дешт-и-Кыпчак было напрямую включено в состав лишь номинально «монгольского» государства. Урбанизированные земли Волжской Булгарии и Северного Кавказа также были присоединены — вероятно, благодаря сочетанию возможности вести кочевое скотоводство и наличию необходимых кочевникам развитых центров земледелия и ремесла, а также важных торговых путей. Перспективы вхождения в состав Улуса Джучи обширной Рѹськой земли после нанесения монголами ударов по основным стратегическим центрам на границе со степью в 1237−1240 гг. оставались неясными.

С одной стороны, никаких попыток завоевания Рѹськой земли и оккупации по образцу политики Тевтонского ордена в Восточной Пруссии и Ливонии монголы не предпринимали. Вероятно, для них не представляла практического интереса не только лесная северная, но и южная лесостепная полоса Рѹськой земли. С другой стороны, сразу после разорения южных княжеств в них были назначены монгольские наместники — даругачи (баскаки русских летописей), а по некоторым данным, они были оставлены и в тех городах Северо-Востока, которые добровольно сдались во время рейда 1238 г. (например, в Угличе). Впрочем, присутствие представителей Джучиева Улуса само по себе еще не определяло статус этих княжеств.

Втягивание Рѹськой земли в орбиту будущей Золотой Орды растянулось на два десятилетия. Этот процесс имел неодинаковые последствия на разных территориях и, несмотря на неравенство сил, носил двусторонний характер. Начиная с 1243 г. к Бату, вернувшемуся из похода на Венгрию, начали приезжать князья Рѹськой земли — добровольно или по настоятельному приглашению. После подтверждения своей лояльности Джучиеву улусу они, как правило, получали санкцию на сохранение своей власти и возвращались в свои княжества. Это еще не были формальные вассальные отношения «подданства» — именно потому, что о выплате дани речи пока не шло. Монгольская империя налагала дань на покоренные территории только по итогам переписи населения, поэтому первым шагом формального политического подчинения являлся не победоносный военный рейд, а появление ханских переписчиков. К 1246 г. переписи прошли в Киевской и Черниговской земле (как, вероятно, и в других южных княжествах на границе со степью). Это означало, что при сохранении местной княжеской администрации под контролем наместников Бату южные княжества становились вассалами монголов.

Князь Галицко-Волынского княжества Даниил Романович долго уклонялся от встречи с Бату и отправился засвидетельствовать свою лояльность только после того, как пригрозили отобрать у него Галич, хотя до реальной карательной экспедиции дело так и не дошло. Известно, что в начале 1250-х гг. он изгнал монгольских наместников из своих земель, однако отправлял Бату ежегодно дары и участвовал в совместных военных экспедициях с монголами. Судя по всему, переписи в Галицко-Волынской земле не проводились и дань рассматривалась прежде всего как знак символического признания сюзеренитета.

К этому времени Полоцкое княжество окончательно входит в состав Литвы. Его, как и земли Новгорода и Пскова, монгольское нашествие никак не затронуло. В стороне от новой политической ситуации на юге оставалось и Смоленское княжество — для него куда актуальнее было выстраивание отношений с соседней Литвой. Включение Смоленска в сферу влияния Золотой орды происходит только в середине 1270-х гг., когда через земли княжества прошло монгольское войско, отправленное на помощь воюющему с литовцами Галицко-Волынскому князю Льву. После этого в 1275 г. в Смоленском княжестве проходит перепись населения и устанавливается обложение ордынской данью.

Обширная Владимиро-Суздальская земля с ее многочисленными уделами и сложной внутренней политикой оказалась в промежуточном положении. Подобно южным княжествам, она пережила разрушительное монгольское вторжение в 1238 г. и граничила с Улусом Джучи (по Волге). Однако, в отличие от лесостепной зоны, интереса для кочевого скотоводства княжество не представляло, наместников в главные города монголы не посылали и перепись не проводили. Скорее, особую заинтересованность в установлении тесных связей проявили сами владимирские князья: великий князь Ярослав Всеволодович первым из рѹських князей отправился к Батыю в 1243 г. и был признан старшим князем в Рѹськой земле («стареи всем князем в Русском языце»). Возможно, этот визит был подготовлен его сыном Александром Ярославичем (Невским), который, по некоторым данным, посетил Бату в 1242 г. Поэтому сложно сказать, кто был инициатором этой встречи и самой идеи не просто подтвердить право князя Ярослава на власть во Владимиро-Суздальской земле, но и наделить его статусом Великого князя всей Рѹськой земли. То ли Бату начал именно с него вызывать рѹських князей для проверки лояльности, то ли сам Ярослав предложил Бату форму взаимодействия с князьями.

Как бы то ни было, само по себе звание старшего князя имело небольшой практический вес (помимо права на владение разоренным Киевом): к тому времени уже почти два столетия (после смерти Ярослава Мудрого) Рѹськая земля не подчинялась одному старшему князю, почти в каждом княжестве был свой «великий князь». Поскольку Бату сам был лишь одним из правителей одного из улусов Монгольской империи, то официально подтвердить расширение полномочий владимирского князя как вассального монгольской империи верховного правителя всей Рѹськой земли мог лишь великий хан. (Если бы Ярослав Всеволодович претендовал только на подтверждение своей власти над княжеством, ему было бы достаточно одобрения Бату.) Поэтому в августе 1246 г. Ярослав Всеволодович приезжает в монгольскую столицу Каракорум, где становится свидетелем избрания нового великого хана Гуюка. Его статус главного рѹського князя был подтвержден, но на обратном пути Ярослав Всеволодович умер. Наиболее распространенной является версия об отравлении по политическим мотивам: Гуюк ненавидел Бату и считал (вероятно, небезосновательно) князя Ярослава его верным сторонником. Не подтвердить предварительно одобренный в Сарае статус владимирского князя значило дискредитировать местного монгольского правителя в глазах вассалов, отпустить Ярослава с титулом главы рѹських князей значило усилить Бату, против которого Гуюк готовился выступить войной…

Тогда в 1247 г. в Каракорум отправились сыновья Ярослава Всеволодовича — старший Александр (Невский) и третий сын Андрей. На этот раз Гуюк должен был сам принять решение о назначении главного рѹського князя, и он выбрал не старшего и тесно связанного с Бату Александра, а Андрея. И без того достаточно условная, власть Андрея Ярославича была заведомо скомпрометирована обидой обойденного вопреки старшинству Александра. Вернувшись во Владимир, Андрей не поддерживал тесных контактов с монголами: в 1248 г., собравшись в поход против Бату, неожиданно умер великий хан Гуюк, назначивший Андрея, а с правителями Джучиева улуса отношения были натянутыми и формально ни к чему не обязывающими. Зато Андрей Ярославич сблизился с великим князем Даниилом Галицким и даже женился в 1250 г. на его дочери (в средние века междинастические браки являлись куда более «официальным» подтверждения политического союза, чем договоры). Многие историки видят в этом сближении подготовку антимонгольского сопротивления двух наиболее могущественных рѹських князей. Во всяком случае, вероятно, что Андрей пытался следовать примеру Даниила, который дистанцировался от монголов настолько, чтобы только не спровоцировать новое нашествие. Однако как только в 1251 г. закончилось междуцарствие в Каракоруме и новым великим ханом был избран при поддержке Бату его друг Мункэ, обойденный великокняжеским титулом брат Андрея Ярославича, Александр Невский отправился к сыну и соправителю Бату, Сартаку. Он пожаловался на нелояльность великого князя (брата Андрея) монголам и незаконность его назначения не по старшинству. Назад он вернулся с большой карательной экспедицией, снаряженной монголами.

Так, в 1252 г., впервые после Западного похода объединенных сил монгольской империи, значительное войско было отправлено против Владимиро-Суздальского княжества. По сообщениям летописей, во главе войска стоял некий высокопоставленный Неврюй: некоторые историки склонны видеть в нем самого Александра Невского (Неврюй — от искаженного монгольского произношения Невы как «Невры»), другие — Нюрына (Нуурина), прибывшего из внутренней Монголии военачальника, в дальнейшем сделавшего стремительную карьеру при Мункэ. Несмотря на расхождения в оценках масштабов и целей похода «Неврюевой рати», важны его непосредственные результаты: войско Андрея Ярославича было разбито у Переяславля, город разграблен, а сам он бежал в Новгород, а оттуда в Швецию. Ярлык на великое княжение был передан Александру Невскому. Сам же бывший великий князь Андрей по сообщению летописи так отреагировал на действия своего брата: «Доколе нам между собой ссориться и наводить татар; лучше бежать в чужую землю, чем дружиться с татарами и служить им!»

Этот же сценарий был использован Александром Невским для подчинения могущественной и своевольной Новгородской земли. Новгородцы изгоняли и его самого с поста князя (в 1240 г.), а в 1255 и 1256 гг. восставали против его ставленников. Своевольное поведение новгородской городской общины было давней традицией, и в рамках политического устройства Рѹськой земли ей противопоставить было нечего. Но в 1257 г. Александр Невский привел в Новгород монгольский отряд и, действуя от имени монголов, расправился с лидерами оппозиции (одним отрезали носы, другим выкалывали глаза). А в 1259 г., вновь угрожая монголами, он заставил новгородцев подчиниться проведению переписи — таким образом, Новгород признал себя вассалом Монгольской империи, обязанным регулярно выплачивать дань. Теперь двусторонний конфликт между городской общиной и принятым князем переводился в плоскость подчинения или неподчинения утвержденному монголами порядку. Тем самым создавался прецедент борьбы с городскими общинами, в дальнейшем широко использованный владимирскими (а после московскими) великими князьями. Если прежде рѹськие князья регулярно прибегали к помощи кочевников (печенегов или половцев) в качестве военных союзников, чтобы добыть себе власть, то теперь сама княжеская власть в Северо-Восточных землях переосмысливается как представляющая высшую власть монгольской империи. Отныне она основывается не на соглашении с городской общиной, а на праве завоевателя (монголов), делегированном вассалам-князьям, чьи полномочия подтверждались официально ярлыком на княжение. Постепенно статус «великого князя» из пустого формального титула начал превращаться в наполненный реальным содержанием ранг правителя в иерархии централизованной власти монгольской империи, а с 1266 г. — самостоятельной Золотой Орды.

Таким образом, во второй половине XIII века происходит окончательное распадение Рѹськой земли на различные политические системы, развивающиеся в разных направлениях (см. карту). Юго-западные территории (вокруг Галицко-Волынского княжества) сохраняют самостоятельность на правах младшего союзника Золотой Орды. Полоцкая земля поглощается Литвой. Владимиро-Суздальское княжество активно встраивается в политическую систему Золотой Орды и втягивает в сферу ордынского — а значит, и своего — влияния соседние территории (Рязань, Муром и вовсе удаленную от степи Новгородскую землю). Этот процесс сопровождался и языковой дифференциацией, в том числе в отношении названия расходящихся территорий. Население Северо-Востока бывшей Рѹськой земли начинало называть себя «рускими» («русскими»), населения Юго-Запада — «руськими».

4.2. Становление Великого княжества Литовского

Для Литвы, которую впервые в 1238 г. упоминают в летописи как территорию, подвластную Миндовгу (лит. Миндаугас), казалось бы, наступили хорошие времена. Орден меченосцев потерпел сокрушительное поражение, Владимиро-Суздальская и Черниговская земля подверглись сокрушительным ударам монголов. Политическая система Рѹськой земли действовала в логике «игры с нулевой суммой»: проигрыш одного участника автоматически означал выигрыш другого. В 1239 г. литовцы захватили Смоленск — давнего соперника за контроль над Полоцким княжеством, союзники которого на северо-востоке и юге только что были разгромлены монголами. Однако спустя всего лишь год после монгольского нашествия новый владимирский князь Ярослав Всеволодович смог собрать значительную армию и изгнать литовцев из Смоленска. Сколь разрушительным ни был нанесенный монголами удар, он пришелся главным образом по тонкому слою политически организованной части общества: городам (население большинства не превышало тысячу человек) и профессиональным дружинам (также несколько тысяч или даже сотен человек во всем великом княжестве). Это объясняет катастрофичность восприятия образованными современниками масштабов вражеского вторжения, даже если силы противника исчислялись несколькими сотнями или тысячами воинов, но также и парадоксальный факт стремительного восстановления после очередной военной катастрофы: рассеянное на огромной территории по деревням из дюжины дворов, население сохраняло достаточный человеческий и экономический потенциал для восстановления слабой политической инфраструктуры даже после разорительного набега.

Главная же проблема для Литвы, которая в 1240-х гг., после окончательного присоединения всех обширных полоцких земель, начинает именовать себя великим княжеством — согласно принятой в Рѹськой земле номенклатуре — заключалась в изменении принципов политики в регионе. Вместо «горизонтальной» сети политических объединений в результате экспансии крестоносцев и монголов начинают кристаллизоваться «вертикальные» иерархически организованные политические структуры. (Возможно, именно нераспространённость иерархических отношений вассалов и сюзеренов в прошлом вызвала столь болезненную реакцию на установление относительной политической зависимости рѹських княжеств от монголов, позже названной «игом».) Победа над отдельным княжеством больше не меняет общий расклад сил, если за ним стоит сюзерен, связанный обязательствами взаимной поддержки с вассалом. Разбитый Орден меченосцев реорганизовался в Ливонское ландмейстерство Тевтонского ордена (часто называемое просто Ливонским орденом), и в результате угроза с запада и северо-запада только возросла. Признав себя вассалами монголов, разбитые владимирские князья только усилили, а не ослабили свое влияние на соседние княжества. Галицко-Волынские князья напрямую получали военную помощь от монголов в походах против литовцев начиная с 1258 г. Очередной поход литовцев против ордена в 1244 г. закончился поражением. Походы 1245 г. на Торжок и 1248 г. на границу Владимиро-Суздальской земли также окончились разгромом. Рѹськая земля как формат взаимодействия возникших в результате политической самоорганизации княжеств распалась, и вместо быстрых рейдов в разных направлениях в войне «всех против всех» залогом успеха теперь становилось обладание могущественными союзниками.

В этой ситуации естественным партнером Литвы оказался южный сосед по распавшейся Рѹськой земле — Галицко-Волынское княжество: не подчиненное могущественному сюзерену и, в отличие от польских князей, не чурающееся тесных контактов с «язычниками». Заключенный в середине 1240-х гг. союз был скреплен женитьбой в 1248 г. князя Даниила Романовича Галицкого на племяннице Великого князя литовского Миндовга. Затем последовал разрыв и несколько лет нового противостояния, новый мир в 1254 г., подтвержденный женитьбой сына Даниила Шварна на дочери Миндовга, и новый виток конфронтации после 1255 г. Согласно стандартам того времени, столь тесное и регулярное взаимодействие ближе всего соответствовало современному нам понятию «союзники», а систематическое заключение династических браков закладывало основу для возможного будущего объединения.

К тому же, воюя с Миндовгом, Даниил Галицкий не обязательно воевал со всей Литвой: первый великий князь литовский постоянно сталкивался с соперничеством других литовских князей, особенно со стороны своего племянника Товтивила (Таутвиласа) и князя Жемайтии Викинта (Викинтаса). Даниил Галицкий был женат на родной сестре Товтивила, поэтому, когда Товтивил в 1249 г. поссорился с Миндовгом и бежал, опасаясь за свою жизнь, Даниил принял его и поддержал в борьбе с дядей. Таким образом, именно вовлеченность галичан в литовскую политику привела к конфликту Миндовга и Даниила.

В 1250 г. дела Миндовга приняли угрожающий оборот: против него одновременно выступили крестоносцы, поддерживающие Викинта жемайты и Товтивил во главе галицких войск. Тогда Миндовг принял неординарное решение: он обратился напрямую к ландмейстеру Тевтонского Ордена в Ливонии, сообщив о своем желании креститься. Миндовг отказался от притязаний на земли куршей, земгалов и селов и весной 1251 г. принял крещение по католическому обряду, а ценой уступки части Жемайтии и Ятвягии добился полной нормализации отношений с Орденом: 6 июля 1253 г. он получил корону Литовского короля Священной Римской империи. В новом качестве христианского короля Миндовг ввел натуральный налог по типу церковной десятины с урожая — дякло (лит. doklas, ср. древнерус. тягло), который доставлялся в местные укрепленные общинные центры и использовался для содержания дружин.

Теперь в сложной ситуации оказался Даниил Галицкий. В 1252 г. его союзник, великий князь Владимирский Андрей Ярославич, был свергнут своим братом Александром Невским при поддержке приведенной им монгольской «Неврюевой рати». Одновременно правитель западной области Джучиева улуса беклярбек Курумиши (Куремса русских летописей) вторгся в южные владения Даниила — в Понизовье и Южную Волынь. Союз Миндовга с Орденом и польскими князьями оставлял галицкого князя в полной изоляции. В этой ситуации Даниил соглашается принять корону короля Священной Римской империи и в январе 1254 г. (через полгода после Миндовга) коронуется как Король Руси (Regis Rusie). Считается, что предложения короны поступали и раньше, начиная с 1246 г., но Даниил отказывался, так как коронация предполагала переход из православия в католичество. Трудно сказать, насколько это требование действительно вызывало принципиальное неприятие Даниила Галицкого, который тесно взаимодействовал и вступал в родственные отношения как с литовскими язычниками, так и с польскими и австрийскими католиками. Во всяком случае, после коронации он не сделал ничего для распространения католичества в своих землях.

Так почти одновременно на развалинах Рѹськой земли возникли два королевства — Литовское и Руськое, ориентированные на союз с крестоносцами и католической Священой Римской империей. Соответственно, их общим противником стал Улус Джучи и его вассал — владимирский великий князь Александр Невский, которому по ярлыку принадлежал и Киев, все еще по инерции воспринимавшийся как символ главенства в Рѹськой земле. Совместные действия литовского и руського королей против монголов вскоре привели к соперничеству и новому разрыву, чем не замедлили воспользоваться монголы, ревниво относившиеся к усилению своих соседей. В 1258 г. сменивший Курумиши в качестве беклярбека темник Бурундай (тот самый, что в марте 1238 г. разгромил на реке Сить войско Владимиро-Суздальской земли) сделал Даниилу Галицкому предложение, от которого нельзя было отказаться: присоединиться к монгольскому походу против слишком усилившейся Литвы. Характерно, что возглавил галицкое войско не сам Даниил, а — по его просьбе — его младший брат и соратник Василько Романович: несмотря на конфликты с Литвой, Даниил пытался понизить значимость выступления своих войск на стороне монголов. Руський король лично не пошел войной против литовского короля по призыву монгольского беклярбека. Разбив при помощи галицких войск Миндовга, на следующий год Бурундай пришел с войском в Галицко-Волынскую землю и потребовал срыть укрепления нескольких городов, в том числе Владимира Волынского и Львова.

Рейды Бурундая, который применил традиционный монгольский прием разгрома противников поодиночке с последующим ударом по бывшему союзнику, восстановили главенствующее положение Джучиева Улуса в регионе. Тем более что одновременно, в 1257−1259 гг., при помощи Александра Невского монголы подчинили Новгородскую землю в качестве формального вассала. Однако даже тяжелое поражение, нанесенное Литовскому и Руському королевствам, не привело к абсолютно катастрофичным последствиям: их короли сохранили власть (предусмотрительный Даниил в 1259 г. на время вторжения уехал в Польшу), земли не подверглись полному опустошению, в них не были оставлены монгольские гарнизоны. Очевидно, существовали пределы возможностям (и желаниям) правителей Джучиева улуса осуществлять господство над соседними территориями.

В то же время обладание королевским титулом не помогло ни Миндовгу, ни Даниилу Галицкому, которым не пришли на помощь союзники из Ордена или Польши. Напротив, отношения Миндовга с Орденом после этого только обострились. Жемайтия, уступленная Тевтонскому ордену Миндовгом в обмен на коронацию, отказывалась признавать власть ордена. После нескольких лет военного противостояния Тевтонский орден попытался сломить сопротивление жемайтов и собрал армию в 3000 человек. Значительную часть войска составляли дружины куршей и эстов, а костяком являлись 200 рыцарей (в основном, члены ордена, а также датчане и шведы). 13 июля 1260 г. возле озера Дурбе (на западе современной Латвии) состоялось сражение крестоносцев и примерно 4000 жемайтов, вероятно, под командованием племянника Миндовга Тройната. В начале битвы курши вышли из подчинения рыцарей и ударили им в тыл. Остальные вспомогательные войска покинули поле битвы. В результате Тевтонский орден пережил самое тяжелое поражение в XIII веке: в бою погибли 150 рыцарей, включая тевтонского ландмейстера в Ливонии. Пятнадцать рыцарей попали в плен, и восемь из них были сразу замучены жемайтами. После разгрома крестоносцев при Дурбе вспыхнули восстания покоренных балтских племен: восстание куршей было подавлено только в 1267 г., пруссов — в 1270-х гг., земгалов — в 1290 г.

Однако победа жемайтов ударила и по литовскому королю Миндовгу — ведь он не сражался против крестоносцев за Жемайтию, которую официально передал под их власть, приняв от них религию и корону. Союз с Орденом, спасший Миндовга в 1251 г., теперь компрометировал его власть в глазах подданных. В 1261 г. Миндовг объявляет об отречении от христианства (а значит, и сложении королевского титула) и начинает активно действовать против Ордена. Видимо, новая резкая смена курса ему не помогла: в 1263 г. он был убит в результате заговора удельных князей. Короткое время великим князем Литвы был один из заговорщиков, князь Жемайтии Тройнат, а в 1264 г. великим князем стал старший сын Миндовга Войшелк.

Не намного пережил Миндовга и руський король Даниил Галицкий — он умер в 1264 г., и королевский титул не перешел его ближайшим наследникам. В промежутке между кончинами Миндовга и Даниила, 14 ноября 1263 г., возвращаясь от своего монголького сюзерена Берке (брата и наследника Бату), умер великий князь владимирский Александр Невский. Не будет большой натяжкой сказать, что он также пытался наполнить старинный титул великого князя реальным политическим весом (князь князей), вполне соответствующим званию короля Священной Римской империи. А в 1266 г. умер и Берке — последний правитель Улуса Джучи, лично принимавший участие в Западном походе и формально считавшийся лишь наместником великого хана Монгольской империи. Распад империи был закреплен формально в 1269 г., и преемник Берке — внук Бату, Менгу-Тимур, стал первым ханом самостоятельной Золотой орды, возникшей на месте Улуса Джучи.

Так закончилась на востоке Европы растянувшаяся на четверть века переходная эпоха, начавшаяся с Западного похода монгольской империи и объединения Тевтонского ордена с остатками Ордена меченосцев. На развалинах Рѹськой земли и соседних образований — Волжской Булгарии, половецких ханств и частично втягивавшихся в сферу влияния соседей союзов балтских, финских и языческих славянских племен — сформировалась совершенно новая политическая конфигурация.

4.3. Золотая Орда и ее русский улус

Обособление Золотой Орды, включившей в себя степи Дешт-и-Кыпчак, Булгарии, а также пограничные территории южных рѹських княжеств, привело к повышению статуса ее северного вассала — Северо-Восточной Руси. Орда уже не могла рассчитывать на помощь из Монголии и сама остро нуждалась в военной поддержке русских князей. Русские дружины участвовали в походах Золотой Орды против государства Ильханов (бывший Чагатаев улус) в 1260-х гг., Византии (около 1270 г.), Литвы (1274 г.), на Северный Кавказ против аланов (1277 г.). В ответ произошло повышение статуса вассальных русских княжеств. В 1262 г., после череды городских восстаний, произошло изменение характера сбора дани: прежде дань собирали «бесермены» — мусульманские купцы, откупавшие у великого хана в Каракоруме право на сбор дани. (По распространенной в средние века практике откупщик вносил установленную сумму налогов из своих средств, а затем компенсировал свои расходы с большей или меньшей прибылью.) После смерти великого хана Мункэ в 1259 г. и начала гражданской войны в Монгольской империи в 1260 г. изгнание из русских городов купцов — выходцев из враждебного Золотой Орде Чагатаева улуса — не вызвало ответных карательных мер. Сбор дани был поручен местным князьям, что укрепило их власть и казну, а предназначенная для выплаты дани часть сборов целиком оставлялась в Джучиевом улусе. В августе 1267 г. вступивший на престол Менгу-Тимур, первый хан самостоятельной Золотой Орды, издал первый из дошедших до нас ярлыков, закреплявших привилегии православной религии, прежде всего — освобождение церкви и ее владений от выплаты дани. Так были заложены основы консолидации княжеской власти в вассальной Руси: княжеская власть окончательно встраивалась в монгольскую политическую иерархию, а пользующаяся фактически феодальной привилегией иммунитета (необложения налогами) церковь превращалась в важнейший политический фактор в борьбе за великое княжение. Это повышение статуса Северо-Восточной Руси в результате распада Монгольской империи не означало прекращения силового вмешательства монголов — коль скоро сами русские князья продолжали решать свои политические противоречия военным путем, да еще и с обязательным обращением за помощью к хану Орды. С момента образования самостоятельной Золотой Орды и до конца XIII в. монголы произвели не менее 14 рейдов на территорию Северо-Восточной Руси, от локальных набегов до крупномасштабной экспедиции силами фактически всех улусов Золотой Орды в 1293 г. (т.н. «Дюденева рать») — однако практически все эти нападения были вызваны обращениями соперничавших русских князей. К хану Золотой Орды обращались как сюзерену, верховному арбитру в конфликтах вассалов — от мелких территориальных споров до претензий на получение ярлыка на великое княжение.

Одновременно, начиная с 1260-х гг., начинают еще теснее взаимодействовать (через конфликты и сотрудничество) сохранившие независимость осколки Рѹськой земли — Великое княжество Литовское и Великое княжество Галицко-Волынское. Лишившись статуса королевств Священной Римской империи, они отказались от формального включения в орбиту Тевтонского ордена и Польши. В 1264 г. великим князем Литвы становится сын Миндовга Войшелк (Вайшалгас), который до этого на несколько лет покинул княжеское поприще, постригшись в православные монахи. Его сестра была замужем за сыном Даниила Галицкого Шварном, и волынские войска помогли ему свергнуть заговорщиков — убийц отца. Войшелк правил совместно со Шварном, а Волынского князя Василька Романовича (брата умершего Даниила Галицкого) он называл «отцом и господином», то есть признавал себя его вассалом. В 1267 г. Войшелк категорически отказался от власти и вновь удалился в монастырь на Волыни, а сын Даниила Галицкого Шварн стал единоличным правителем Литвы. Таким образом, Литва (уже давно включившая в себя Полоцкое княжество) и Волынь впервые оказались объединены формально, на основании личной унии правителей. Этот союз продолжался недолго: в апреле 1267 г. Войшелк, гостивший у Василька Романовича, был убит другим сыном Даниила Галицкого — Львом Даниловичем, унаследовавшим галицкую землю и также претендовавшим на власть в Литве. В 1269 г. умирают Василько Романович и Шварн, и основанный на близких семейных отношениях и религиозной солидарности альянс правителей Литвы и Волыни распадается. После этого на великокняжеском престоле в Литве представители клана Миндовга и их противники сменяли друг друга, альянсы с правителями Волыни чередовались с острыми конфликтами.

Неизменным оставалась лишь роль Великого княжества Литовского как главного противника Тевтонского ордена. В Литву бежали после поражения восстаний против ордена представители пруссов, ятвягов и других балтских и финских племен Прибалтики. 16 февраля 1270 г. в так называемой битве при Карусе на льду замерзшего Балтийского моря (у берега современной Эстонии) литовское войско разгромило объединенные силы Тевтонского ордена и датских рыцарей из Ревеля (Таллина): погибли 52 рыцаря во главе с ливонским ландмейстером и 600 пеших воинов. Еще более тяжелые потери орден понес 5 марта 1279 г., когда его войско возвращалось после победоносного рейда в Литву. Тогда вновь погиб ливонский ландмейстер и 71 рыцарь.

Несмотря на эти крупные победы, после подавления Тевтонским орденом восстания пруссов, к 1280-м гг., ситуация Литвы усложняется: начиная с 1283 г. борьба с крестоносцами ведется одновременно на два фронта, в Ливонии и на прежде защищенном юго-западе, со стороны покоренных орденом земель ятвягов и пруссов. В 1309 г. штаб-квартира Тевтонского ордена была перенесена из Венеции в Мариенбург в устье Вислы в Пруссии, и Великое княжество Литовское — единственное преимущественно языческое политическое образование Восточной Европы — оказалось главным объектом орденской политики.

Настоящим испытанием сложившейся на обломках Рѹськой земли системы политических образований — и самостоятельных (Литва, Волынь и Галич), и вассальных Золотой Орде — стали первые десятилетия XIV века. Да и сама Золотая Орда претерпела глубокую трансформацию, достигнув пика своего расцвета в первой половине XIV столетия.

В январе 1313 г. ханский престол Золотой Орды захватил племянник умершего хана Тохты, прибывший из Ургенча (на берегу Амударьи) Узбек. Убить прямого наследника Тохты (его сына Иксара) и стать ханом вместо него Узбеку помог эмир Ургенча Кутлуг-Тимур (туркм. Святой Тимур), ставший беклярбеком (визирем) при нем. Накануне захвата Чингисханом в 1221 г. Ургенч называли «сердце ислама», и спустя столетие его монгольские правители не только сами тюркизировались и исламизировались, но и, подобно Кутлуг-Тимуру, должны были поддерживать репутацию ревнителей Ислама и даже «святых». Захват ханской власти Узбеком, опиравшимся на среднеазиатские кланы и исламскую партию, означал не просто очередную смену правящей группировки. Сломив ожесточенное сопротивление кочевой аристократии, в 1320 г. Узбек принял ислам как официальную религию Улу Улуса (Золотой Орды). Согласно хронисту первой половины XV в., недовольные исламизацией представители монгольской знати (среди которой был и правитель столичной области, Сарая) заявили:

Эта позиция совершенно типична для идеологии господства монгольской империи, которая отделяла политическое доминирование и экономическую эксплуатацию от культурной экспансии. Судя по его действиям, Узбек опасался, что сугубо «политическая» конструкция власти размывает внутренние и внешние границы государства, проявлением чего становилась «кипчакизация» знати и растущая интеграция с русскими княжествами. Действительно, еще в 1261 г. в столице — Сарае — была учреждена епархия православной церкви. Помимо «деловых» отношений налаживались родственные связи: князь белозерский и ростовский Глеб Василькович (1237−1278) был женат на внучке Бату; его ровесник князь ярославский и великий князь смоленский Фёдор Ростиславич Чёрный (ок. 1240−1299) женился на дочери хана Менгу-Тимура; князь ростовский Константин Борисович (1255−1307 гг.) в 1302 г. также женился в Орде. Эти браки не только укрепляли связи между русской и ордынской знатью, но и подрывали отношения господства и подчинения (сюзерена и вассала), поскольку династические браки предполагали равенство сторон. Передача сбора дани напрямую русским князьям предоставила в их распоряжение мощные экономические и политические рычаги, что представляло потенциальную опасность для сохранения доминирования Орды.

Поэтому Узбек попытался пресечь процессы «конвергенции» (смешивания) и усиление русских князей. Хронист сообщает, что по приказу Узбека казнили 120 чингизидов, противившихся принятию ислама. В отношении вассальных русских земель были предприняты энергичные попытки предотвратить политическую консолидацию. Не отказываясь от принципа сбора ордынской дани самими князьями, хан Узебек попытался ввести новый порядок: каждый князь должен был собирать дань на территории соседнего (обычно соперничающего) княжества. Для подтверждения его полномочий князя сопровождали монгольские послы и военный контингент. (Так, в 1315 г. Тверской князь при поддержке ордынского эскорта собирал дань в Ростове и Торжке, в 1317 г. Московский князь при поддержке ордынцев совершил рейд на Кострому и пытался попасть в Тверь, но потерпел военное поражение.) Тем самым не просто усиливалась вражда между княжествами, но и подрывалась усилившаяся было легитимность княжеской власти: источником княжеского авторитета вновь становилась центральная монгольская власть, олицетворяемая послами и вооруженным отрядом.

В этот период происходит усиление Тверского княжества, поэтому Узбек выдал ярлык на великое княжение более слабому (и менее легитимному) московскому князю Юрию (Георгию), игнорируя такие традиционные политические центры, как Владимир или Ростов. Между 1315 и 1327 гг. историки насчитывают по крайней мере 9 экспедиций по сбору дани с участием монгольских войск. В 1326 г. при весьма драматических обстоятельствах ярлык на великое княжение передается тверскому князю, а в 1327 г. в Тверь прибывает со свитой посол, двоюродный брат хана Узбека Шевкал (Щелкан русских летописей): очевидно, получение дани с великого князя оставалось прерогативой самого хана и осуществлялось по указанию Узбека в наиболее унизительной форме, подчеркивающей подчиненное положение вассала. Шевкал вселился в терем тверского князя Александра Михайловича, его свита притесняла горожан, на жалобы которых недавно назначенный великий князь отвечал советом «потерпеть». Вспыхнуло восстание городской общины, Шевкал и его свита были убиты, чем немедленно воспользовался московский князь Иван I Калита: он отправился к хану Узбеку и вернулся в 1328 г. во главе карательного войска в составе 5 туменов (т.е. номинальной общей численностью до 50 тыс. человек). Это войско совместно с присоединившимися московской и суздальской дружинами подвергло Тверское княжество разгрому. Московский князь вывез из Твери Спасский колокол (символ вечевой власти), князь Александр бежал, а ярлык на великое княжение был разделен ханом Узбеком между Московским и еще более незначительным в этот период Суздальским княжеством (которому достался в том числе и стольный Владимир).

Как ни странно, итогом масштабного ордынского нашествия и разделения великокняжеского титула между двумя владетелями стало усиление Северо-Восточной Руси. В течение последующих сорока лет не произошло ни одного значительного набега ордынских войск на земли Великого княжества («тишина великая»), а московский князь Иван Калита (1283−1340 или 1341) в полной мере воспользовался ярлыком на великое княжение, чтобы повысить статус своего княжества. Репрессии хана Узбека подавили политическую конкуренцию на северо-востоке, устранив всех наиболее сильных и амбициозных правителей, кроме абсолютно лояльного московского князя. Через несколько лет он остался единственным держателем великокняжеского ярлыка, уполномоченным собирать ордынскую дань во всех подвластных орде землях Северо-Восточной Руси. Это был следующий шаг в направлении политической и экономической консолидации русских княжеств, которую изначально пытался пресечь хан Узбек: теперь дань собирали не все князья, а лишь великий князь, чей титул в результате обретал реальный вес. Очевидно, система сбора дани князьями-соперниками при поддержке ордынских контингентов оказалась слишком хлопотной и затратной, и Ивану Калите удалось убедить Узбека в том, что он способен справиться со сбором дани один, в полном объеме и без напоминаний (в виде карательных экспедиций). При Иване Калите Москва становится постоянной резиденцией митрополита Киевского и всея Руси, что имело огромное политическое и экономическое значение.

Начиная с 1330-х годов складывается новый политический сценарий развития Северо-Восточной Руси: титул великого князя вбирает в себя все полномочия по представительству верховной власти Золотой Орды на вассальных территориях. В то же время великий князь получает дополнительную санкцию от православной церкви как местный законный правитель (а не назначенный иноземный «вице-король»). Закрепление великокняжеского титула за московскими князьями положило начало особой великокняжеской династии, стоящей выше «обычных» князей-Рюриковичей, и превращению ее семейных удельных территорий в основу Московского великого княжества (ВКМ) как территориального государства.

4.4. Великие княжества Литовское, Галицко-Волынское и их соседи

Практически одновременно (с середины 1310-х гг.) происходят глубокие изменения на западных окраинах бывшей Рѹськой земли — Великого княжества Литовского (ВКЛ) и Галицко-Волынских земель. Как и в случае отношений Северо-Восточной Руси с Золотой Ордой, отношения Литвы с христианскими соседями в Прибалтике не сводились к непримиримому противостоянию с Тевтонским орденом. Так, очень долго по меркам той эпохи (1298−1330 гг.) просуществовал союз между городом Ригой (прежним оплотом Ордена меченосцев) и Великим княжеством Литовским, направленный против Тевтонского ордена. Сам же орден, несмотря на свою общую экспансионистскую политику, активно поддерживал часть политических группировок внутри ВКЛ (парадоксальным образом — партии язычников и православных против католиков). Случай ВКЛ наглядно показывает, что даже в эпоху средневекового «религиозного фанатизма» политическая и экономическая рациональность решительно преобладала в отношениях рижского архиепископа и литовских язычников (или мусульманского хана Узбека и православного московского князя).

Можно заметить определенный зеркальный параллелизм между развитием восточных и западных земель в XIV веке. Так, Литва переживает период подъема и экспансии в 1320-е гг., которые были временем межкняжеских распрей и беспрецедентного внешнего давления в Северо-Восточной Руси, зато вместо наступившей на четыре десятилетия после 1328 г. на Руси «тишины великой» 1329 г. ознаменовал для ВКЛ начало длительного периода тяжелых войн. В 1316 г. великим князем Литовским становится Гедемин (Гедеминас, 1275−1341), правивший практически одновременно с московским князем Иваном Калитой и так же, как и Калита, ставший родоначальником отдельной династии великих князей. Впрочем, в отличие от Ивана, Гедемин правил не как вассал могущественного, хоть и далекого сюзерена, а как самостоятельный государь, проводивший активную экспансионистскую политику. В 1322 г. Гедемин объявил в письмах Папе Римскому и немецким городам о своем желании креститься в католичество, в результате чего Папа Иоанн XXII настоял на приостановке военных действий Тевтонским орденом. Хотя противодействие язычников и православных в его окружении заставило Гедемина отказаться от этой идеи (прибывшим в 1324 г. посланцам Папы Римского заявили, что вся история с крещением — недоразумение, вызванное ошибкой писца), перемирие с Орденом по настоянию Иоанна XXII продлилось до 1328 г. Эта продолжительная передышка позволила Гедемину распространить свою власть на большую часть современной Беларуси и установить протекторат над Смоленском и Псковом. Браки детей Гедемина упрочили союзнические отношения со всеми соседями и даже позволили в дальнейшем унаследовать важные территории. Так, его сын Ольгерд (Альгирдис) женился на дочери витебского князя, другой сын — Любарт — женился на дочери галицко-волынского короля Андрея Юрьевича, в результате чего со временем правителями этих земель стали литовские князья. Одна дочь Гедемина (Альдона) стала женой сына польского короля, будущего Казимира III Великого; другая (Мария) вышла замуж за тверского великого князя Дмитрия Михайловича Грозные Очи; третья (Айгуста) вышла замуж за сына Ивана Калиты, будущего великого князя московского Симеона Гордого. Литовские князья играли важную роль в политической жизни Пскова еще начиная с 1260-х гг., а в 1333 г. сын Гедемина Наримунт был приглашен князем и на северные новгородские земли. В первой половине 1320-х гг. (точная датировка вызывает разногласия) литовская армия под командованием Гедемина у реки Ирпень (к северо-западу от Киева) разгромила войско Киевского княжества (вероятно, поддержанного ордынскими силами) и заняла Киев и пограничные с Ордой города левобережья Днепра (включая Переяславль, Путивль и Белгород). Последовавший ответный рейд Золотой Орды против Литвы и проведенные по итогам демонстрации силы переговоры уточнили статус занятых ВКЛ земель на ближайшие десятилетия: они оставались в общей вассальной зависимости от Орды (в Киеве сохранялись ханские баскаки), однако непосредственное управление переходило к наместникам Гедемина. Таким образом, Киев окончательно вышел из номинального подчинения Великому князю Владимирскому. Эта обширная экспансионистская политика вдохновила Гедемина уже в своих письмах 1322 г. называть себя «королем литовцев и многих русских и проч.»

Однако перемирие с Орденом закончилось в 1328 г., и Гедемину стало не до территориальной экспансии. После многолетней подготовки в 1329 г. Тевтонский орден возобновил наступление на Литву, занимая один за другим ключевые укрепленные пункты Жемайтии. В 1337 г. в среднем течении Немана был основан Байербург (Баварский замок, названный в честь участвовавшего в походе герцога Генриха Баварского). Крестоносцы получили важный плацдарм для рейдов вглубь Литвы, который литовцы безуспешно пытались разрушить в течение многих лет. При очередной осаде Байербурга Гедемин и погиб в 1341 г. — почти одновременно со смертью хана Узбека и Ивана Калиты.

После смерти Гедемина обширная территория ВКЛ оказалась разделенной на 8 частей между его семью сыновьями и братом, однако распада княжества удалось избежать благодаря личным отношениям сыновей Гедемина и политическим способностям двух из них — старших братьев Ольгерда (Альгирдаса) и Кейстута (Кестутиса). К 1345 г., при общем согласии литовских князей, сформировалась система двоевластия: Ольгерд стал великим князем, занимавшимся, в основном, землями бывшей Рѹськой земли и отношениями с Ордой, а Кейстут правил Жемайтией и отвечал за противостояние Тевтонскому ордену. Ольгерд был православный христианин, женатый сначала на витебской, а потом на тверской княжне, а Кейстут оставался язычником. Дополняя друг друга, братья выстраивали параллельные иерархии служебной и культурной лояльности, объединяя разнокультурных подданных и конвертируя личные качества и отношения в политические факторы. Как и во многих других подобных случаях, оборотной стороной политического успеха, основанного на личных качествах и родственных связях, являлась полная зависимость выстроенной политической системы от конкретных исторических личностей.

Вдвоем Ольгерду и Кейстуту удавалось поддерживать ВКЛ в роли самостоятельной политической силы, несмотря на усиление давления со стороны могущественных соседей. 2 февраля 1348 г. войско ВКЛ на льду реки Стревы недалеко от Каунаса потерпело тяжелое поражение от армии крестоносцев, в битве погибли два князя-Гедеминовича (Наримунт и Монвид). Боевые действия теперь велись уже на территории Аукштайтии. Весной 1362 г. крестоносцы осадили и разрушили каменный замок в Каунасе. В последующие два десятилетия они совершили до 70 походов против ВКЛ, продвигаясь все дальше на восток. Параллельно, с конца 1340-х гг., продолжалась затяжная война с Польшей за «Волынское наследство»: Галицко-Волынское княжество унаследовал в 1341 г. сын Гедемина Любарт, но польский король Казимир III Великий (прежде женатый на сестре Любарта, умершей в 1339 г.) захватил Галич. В ходе войны Галицко-Волынское княжество исчезло, поделенное между ВКЛ (большая часть Волыни) и Польшей. В 1362 г. в сражении у реки Синие Воды (Синюха, в современной Кировоградской области Украины) армия под командованием Ольгерда разгромила войска трех нойонов (князей) хана Золотой Орды Мурада. В результате из Киева были изгнаны ордынские баскаки и посажен правителем сын Ольгерда, а Киевщина, Северщина (вокруг Чернигова) и Подолия перестали считаться вассальными территориями Орды. В 1368−1372 гг. Ольгерд совершил несколько походов против Москвы, вмешавшись в очередной виток противостояния между тверским и московским князьями на стороне Твери (см. карту).

Впечатляющие успехи Великого княжества Литовского в присоединении бывших рѹських земель во многом объяснялись глубоким политическим кризисом в Золотой Орде («великой замятней» русских летописей): в результате дворцового переворота в 1359 г. прервалась династия прямых наследников Бату, и за следующие 30 лет на престоле в Сарае сменились 25 ханов. Иногда одновременно правили два «альтернативных» хана, многие улусы фактически вышли из подчинения центральной власти. Не оказывали существенного противодействия литовской экспансии и наследники Ивана Калиты на Московском великокняжеском престоле: у литовских правителей были в целом союзные отношения с его сыном Симеоном Гордым (1317−1353), другой сын, Иван II Красный (1326−1359) был достаточно пассивным правителем, а сменивший его на престоле внук Калиты Дмитрий Иванович Донской (1350−1389) взошел на престол после смерти отца малолетним. Однако именно стремительное расширение ВКЛ на юго-восток создало самую большую проблему для этого политического образования: как примирить задачи политики на западе (противостояние Ордену, чьи войска уже доходили до Вильнюса) и на востоке (перспективы превращения в главного наследника Рѹськой земли, противостоящего Золотой Орде)? Ордынцы были союзниками в борьбе против рыцарей, а Орден поддерживал антиордынскую политику. Партнерские отношения соправителей Ольгерда и Кейстута сглаживали эти структурные противоречия, но в 1377 г. Ольгерд умер, передав власть великого князя своему младшему сыну Ягайле (Йогайле).

Передача власти Ягайле в обход старшего сына Андрея породила тяжелый политический кризис в ВКЛ и осложнила отношения с соседями: в результате интриг Ягайлы был убит Кейстут и едва избежал смерти его сын Витовт (Витаутас). Опора соперничавших группировок Гедеминовичей на поддержку Тевтонского Ордена привела к тому, что войска Ордена заняли почти всю Аукштайтию (так что Великое княжество Литовское оказалось в основном на территории бывших рѹських земель). Сын тверской княжны, Ягайло, вступил в конфликт с давним соперником Твери — ВКМ, которое поддерживало его брата Андрея как легитимного претендента на престол. В результате победы Ягайло его братья перешли на службу Великого князя Московского, признав его сюзеренитет и тем ослабив ВКЛ.

Острый кризис власти 1377−1384 гг. поставил ВКЛ на грань исчезновения как самостоятельное политическое образование, лишившееся легитимных правителей и даже определенной политической линии. Одновременно рассматривались два сценария спасения княжества. В 1384 г. мать Ягайло, княжна Иулиания Тверская, заключила договор с Московским великим князем Дмитрием Донским, предусматривавший брак Ягайло с дочерью Дмитрия, крещение ВКЛ в православие и подчинение ВКЛ великому князю московскому как сюзерену. А 14 августа 1385 г., не дождавшись реализации московского сценария, сам Ягайло подписал Кревскую унию (союз) с Польским королевством. Приняв католичество и имя Владислав, он женился на 11-летней дочери умершего польского короля Ядвиге, пообещав крестить ВКЛ в католичество и навсегда присоединить свои литовские и русские земли к Королевству Польскому. Понятно, что польский сценарий был гораздо более выгодным для Ягайло: он становился самостоятельным королем, а не вассалом великого князя — улусника Золотой орды. Однако для самого ВКЛ не было большой разницы между двумя сценариями преодоления кризиса государственности, в равной степени предусматривавшими крещение и утрату суверенитета, и характерно, что оба варианта рассматривались одновременно и вполне серьезно.

Очевидно, Великое княжество Литовское достигло такого уровня политического развития, когда оправдание существования государственности (как формально-юридическое, так и идейное, разделяемое большинством населения) должно было быть найдено внутри общества, а не во внешних и сиюминутных политических обстоятельствах. Династический кризис и потеря родовых территорий Жемайтии и части Аукштайтии сделали особо проблематичными притязания литовских князей-язычников на власть над преимущественно православным населением бывших рѹських земель. Возможности дальнейшей активной внешней экспансии были практически исчерпаны, так как границы ВКЛ подошли вплотную к территориям сильных соседей (Польши, ВКМ, Золотой орды, не говоря уже о Тевтонском ордене). Сугубо «политический», культурно-нейтральный характер власти правителей ВКЛ обеспечил быстрое подчинение огромных территорий с крайне разнообразным населением, однако делал проблематичным сохранение единства страны с прекращением активной экспансии (одновременно важнейшего политического и экономического ресурса). Традиционное для средневековья решение этой проблемы — принятие единой монотеистической религии как общего культурного и идеологического кода — означало размывание границ с соседями-единоверцами (католичества — с Польшей, православия — с ВКМ, гипотетическое обращение в ислам — с Ордой) и, вероятно, зависимое положение новообращенных от духовной «метрополии».

ВКЛ удалось избежать растворения в Королевстве Польском, как это предусматривалось подписанной Кревской унией, благодаря сохранению дуализма власти. После продолжительной борьбы Ягайло и его двоюродного брата, сына Кейстута Витовта, в 1392 г. между ними было заключено соглашение, по которому Витовт становился великим князем литовским, а польский король Ягайло получал номинальный титул «верховного князя Литвы». Вместо неформального разделения полномочий братьями-соправителями Ольгердом и Кейстутом спустя четверть века было установлено формальное разграничение юрисдикции между их сыновьями. Таким образом, ВКЛ было реформировано, получив единые идеологические, правовые и экономические нормы (христианство, Магдебургское право в городах, распространение привилегий польской шляхты на принявших католичество бояр ВКЛ), при этом сохранив политическую самостоятельность. Несмотря на то, что договор 1392 г. предполагал временное разделение Польского королевства и ВКЛ (лишь до конца жизни Витовта), политическое объединение ВКЛ и Польши состоялось лишь много поколений спустя, в результате Люблинской унии 1569 г., создавшей конфедеративное государство с единым монархом — Речь Посполитую (польск. Rzeczpospolita, перевод лат. Res Publica — «общее дело»).

Преодолев династический и политический кризис, ВКЛ под управлением Витовта вновь становится ведущей силой в Восточной Европе. Во второй половине 1390-х гг. Витовт в союзе с Тевтонским орденом пытается сокрушить Золотую орду. Разгромленный среднеазиатским эмиром-завоевателем Тимуром (Тамерланом) и потерявший власть бывший ордынский хан Тохтамыш в 1396 г. бежал под защиту Витовта в Киев. В 1397 и 1398 гг. Витовт совершил два похода в степь, дойдя до Черного моря и Крыма, откуда привел с собой и поселил в Тракайском княжестве несколько сот семей лояльных Тохтамышу татар и караимов. В 1399 г. он добился статуса крестового похода для новой кампании против ордынского хана Тимур-Кутлуга: Витовт намеревался вернуть ханский престол Тохтамышу в обмен на признание им сюзеренитета ВКЛ, что автоматически превращало бы ВКМ и остальные русские княжества в вассалов ВКЛ. Этим планам не суждено было сбыться: в решающей битве на реке Ворксле (приток Днепра примерно в 350 км от Киева) союзное литовско-польско-татарско-тевтонское войско потерпело тяжелейшее поражение от Золотой Орды.

Спустя десять лет Витовт вступил в т.н. «великую войну» с Тевтонским орденом за возвращение в состав ВКЛ Жемайтии — которую сам же уступил Ордену по договору 1398 г., собираясь в крестовый поход в степь (не говоря уже о нескольких договорах, подписанных с Орденом им и Ягайло в период борьбы за власть, а также о договоре Ягайло с Орденом 1404 г., также подтверждающим передачу Жемайтии). 15 июля 1410 г. состоялась решающая Грюнвальдская битва этой войны у немецкой деревни Грюнфельд (Grünfelde). В одном из самых масштабных и ожесточенных сражений средневековья примерно 11-тысячное войско Ордена (которое также включало наемников из Западной Европы и полки польских князей Конрада Белого Олесницкого и Казимира Щецинского) было разгромлено примерно в полтора раза превосходящей по численности союзной армией Витовта (ВКЛ), Ягайло (Польского королевства) и татарских отрядов под предводительством сына Тохтамыша Джелал ад-Дина. В битве погибли 205 орденских братьев-рыцарей, включая все руководство ордена, многие попали в плен. Грюнвальдская битва подорвала могущество Тевтонского ордена: после многолетних переговоров, в 1422 г., Тевтонский орден полностью отказался от Жемайтии, а в результате новых военных поражений в середине XV в. признал вассальную зависимость от Польского королевства.

Сменив юго-восточную политику на западную, Витовт не отказался полностью от планов распространить свою власть на все бывшие рѹськие земли: его дочь Софья была замужем за великим князем московским Василием Дмитриевичем (Василием I), который в завещании 1423 г. отдавал жену и детей под защиту Витовта. В 1427 г. овдовевшая Софья Витовтовна по согласованию с боярами передала ВКМ под покровительство отца как регента при 12-летнем наследнике Василии II, после чего вассалами Витовта признали себя тверской, рязанский и пронский князья.

Вершиной признания значимости Витовта и ВКЛ стал беспрецедентный для средневековой Европы съезд государей в Луцке на Волыни, принадлежащей теперь ВКЛ, в январе 1429 г. В город с населением в несколько тысяч человек съехалось до 15 тысяч гостей, включая слуг и вооруженный эскорт. Королевство Польское представлял сам король Владислав II Ягайло, высшее духовенство королевства и главы аристократических родов. Из ВКМ прибыли великий князь Василий II и митрополит Фотий, кроме того, присутствовали великие князья из Твери и Рязани. От Тевтонского Ордена был командор комтурства Бальга (в 30 км от Кенигсберга), а от Ливонского — сам ландмейстер Зигфрид Ландер фон Шпонхейм со старшими рыцарями. Золотую орду представляли три улусных хана, контролировавшие земли от Крыма до Средней Волги. Из Византийской империи прибыли послы императора Иоанна VIII Палеолога, Папа Римский Мартин V прислал легата Андрея Хрисоберга (доминиканца, архиепископа Родосского). Самыми важными гостями был римский король (то есть еще не коронованный Римским Папой избранный император Священной Римской империи), король чешский и венгерский Сигизмунд I Люксембург с женой Барбарой. Кроме того, на съезд прибыл король датский и шведский Эрик VII Померанский. Гостей встречал и принимал Витовт в окружении представителей княжеских родов ВКЛ, католических, православных и армянских епископов, а также лидеров иудейской и караимской общин.

Хотя обсуждение главных тем съезда (отражение османской угрозы на юге и урегулирование торговых конфликтов на Балтике, достижение унии католической и православной церкви и коронация Витовта) не привело к ощутимым результатам, сам факт того, что католические, православные и мусульманские правители собрались вместе и провели несколько недель в совместных переговорах, охотах и пирах, имеет огромное значение для наших представлений о средневековой Северной Евразии. Оказывается, несмотря на многочисленные идейные и культурные барьеры (которые склонны были абсолютизироваться теми, кто обосновывал политику государей в то время), правители «политически самоорганизованной» части Европы — от Дуная до Волги, и от Балтийского до Черного морей — воспринимали себя как участников единого политического и культурного мира. Ожесточенные битвы и непрочные союзы, династические браки и торговля в равной степени служили каналами взаимодействия, еще не осмысленными в рамках групповых интересов «народов». Даже конфессиональные разногласия, составлявшие, казалось бы, основу средневекового представления о «своих» и «чужих», никак не проявили себя в Луцке: католики, православные, мусульмане, иудеи и караимы на равных принимали участие в официальных церемониях.

Не случайно, что именно ВКЛ под властью Витовта, мечтавшего об объединении церквей, стало местом проведения Луцкого съезда как демонстрации политической общности и пренебрежения культурными различиями: именно эти принципы лежали в основе стремительного возвышения Великого княжества Литовского. Однако в XV веке не существовало политических форм, способных совместить культурно-религиозные различия населения и принцип сакральности власти (как дарованной от бога) — а именно этот принцип начинает доминировать при определении легитимности правителя в эту эпоху. Одной принадлежности к местной родовой знати оказывается недостаточно, тем более (как показал кризис власти 1380-х годов) в государстве с разноплеменным населением, а право завоевателя на власть переставало действовать в следующих поколениях, в случае наследственной передачи власти. Наследственный правитель должен был обосновывать свою легитимность, опираясь на авторитет лишь одной религии, подтверждавшей «божественность» его полномочий. Языческая толерантность становилась исчезающим анахронизмом — и сам Витовт был последним европейским монархом, воспитанным в язычестве. Постепенное усиление влияния Королевства Польского способствовало ослаблению традиций терпимости к различиям в ВКЛ, которые сохранялись в большей степени на уровне повседневных практик и отношений, нежели как сформулированные идеи.

Были периоды, когда ВКЛ было практически полностью независимым от Польши и даже воевало с ней (к примеру, перед своей смертью в 1430 г. Витовт собирался короноваться самостоятельным королем Литвы), были периоды более тесной интеграции двух государств, но общим вектором развития было их постепенно сближение. Этому способствовала, во-первых, двусмысленная ситуация личной унии между ними, когда великий князь литовский мог избираться польским королем, а наследник польской короны становился великим князем литовским. Вместе с представителями общей династии между Польшей и ВКЛ происходил взаимный обмен знати и духовенства, идей и практик. Во-вторых, усиление ВКМ и его активный экспансионизм толкали ВКЛ к укреплению стратегического союза с Польшей, что в ту эпоху гарантировалось только формальным объединением государств.

4.5. Великое княжество Московское и соседи: первая попытка обретения самостоятельности

Если ВКЛ в XIV веке начинает свою долгую трансформацию от самого могущественного политического образования Восточной Европы к положению младшего партнера Польско-Литовского содружества, то Великое княжество Московское (ВКМ) демонстрирует обратную историческую динамику. Центр небольшого удельного княжества, Москва впервые становится столицей Великого княжества Владимирского только в 1318 г., когда князь Юрий Данилович получил от хана Узбека ярлык на великое княжение. Ярлык на великое княжение был отозван уже в 1322 г., и с тех пор московские князья включаются в борьбу за господство над восточной частью бывших рѹських земель. В отличие от самостоятельного и независимого ВКЛ, Московское княжество являлось улусом Золотой орды, интегрированным в ордынскую политическую систему, поэтому отношения с соседями и само понятие господства с точки зрения правителей Москвы обуславливались положением во внутриордынской иерархии. Это обстоятельство в значительной степени предопределило историческую эволюцию Московского княжества, которое возникло как отдельная политическая единица лишь в последней трети XIII в., уже в рамках ордынской политической системы: основателем Московской династии считается сын Александра Невского, Даниил (1261−1303). Актуальным политическим контекстом для московских правителей была уже не Рѹськая земля (как для ВКЛ), а Улус Джучи (Золотая орда), и их политическое воображение в значительной степени структурировалось политическим пространством Орды.

Получение московским князем Иваном Калитой права на сбор дани для Орды наполнило новым политическим содержанием древний и давно ставшим уже скорее символическим титул «великого князя». Помимо контроля над денежными средствами соседних княжеств, сбор дани от лица хана означал политическое представительство верховной власти в качестве ханского наместника или «вице-короля». Великий князь становился не просто «первым среди равных» русских князей, одним из улусных правителей, но поднимался на одну ступеньку вверх: в качестве представителя хана (но только в этом качестве) он оказывался «князем князей», то есть практически королем Владимиро-Суздальской земли. По сути, перед наследниками Ивана Калиты вставала двойная задача сохранения этого высокого политического статуса при одновременном дистанцировании от контроля со стороны Орды. Это была, к тому же, внутренне противоречивая задача: великокняжеский статус даровался ханским ярлыком и существовал только благодаря верховному сюзеренитету хана (то есть не имел смысла вне ордынской политической системы), однако дальнейшее повышение этого статуса и закрепление его за Москвой, превращение в наследственный титул требовало освобождения от ордынской зависимости.

Сыновья Ивана Калиты, Симеон Гордый и Иван II Красный начали с того, что старались не допускать привлечения хана к разрешению внутрикняжеских споров в качестве верховного арбитра, как это было принято прежде, и наказывали попытки привлечения карательных экспедиций из Орды. Доказательством успешности этих усилий служит сорокалетняя «великая тишина», наступившая в отношениях русских земель с Ордой после 1327 г. (совместной ордынской и московской карательной экспедиции против восставшей тверской городской общины). Великий князь (в основном это был теперь московский князь) оказался эффективным и полноценным представителем верховной ханской власти, способным самостоятельно разрешать локальные конфликты.

Начавшаяся после дворцового переворота 1359 г. в Сарае «великая замятня» в Орде ознаменовала начало распада этого крупнейшего средневекового государства Северной Евразии. Распадение Орды на самостоятельные улусы ослабляло центральную власть, а калейдоскопическая смена ханов означала, что многие из них не успевали выдать ярлыки вассальным правителям (по заведенному правилу каждый новый хан должен был заново подтверждать или изменять все назначения своего предшественника). Впервые сложилась парадоксальная ситуация, когда вассал (великий князь) обладал более легитимной властью, чем его номинальный сюзерен (хан Золотой Орды), и московский князь нередко сохранял этот титул без санкции очередного хана, а иногда даже вопреки ей. Так впервые великокняжеский титул начал растождествляться с авторитетом верховной ордынской власти.

«Великая замятня» совпала с восшествием на великокняжеский престол в Москве внука Ивана Калиты князя Дмитрия Ивановича (1350−1389). Одиннадцатилетнему Дмитрию, позже заслужившему прозвище Донского, пришлось отправиться в Орду, где он сначала получил ярлык на великое княжение от контролировавшего Сарай хана Мурада, а потом — от Абдуллаха, «альтернативного» хана, правившего в западной части Золотой Орды. В конечном счете, поддержка последнего имела большее значение, поскольку он являлся креатурой Мамая (1335−1380) — беклярбека и зятя последнего хана-наследника Бату (Бердибека), убитого в 1359 г. Не принадлежа к роду Чингизидов, Мамай сам не мог претендовать на ханский престол, однако он являлся ключевой политической фигурой в Орде на протяжении всего кризиса, правителем ее западной части, периодически приводя на ханский престол своих ставленников.

Хана Мурада не устроило, что Дмитрий получил санкцию на власть и от его соперника, поэтому он передал свой ярлык на владимирское великое княжение суздальскому князю. Спустя чуть больше недели войско Дмитрия изгнало суздальского князя из Владимира, сохранив великое княжение за московским князем силовым путем. В 1365 г. сменивший Мурада хан Азиз-шейх вновь выдал ярлык на великое княжение владимирское суздальскому князю, но тот добровольно отказался от притязаний на престол. В 1371 г. Тверской князь Михаил перекупил ярлык на великое княжение у очередного хана — московский князь Дмитрий встретил его с войском и не пропустил во Владимир, а сам уладил возвращение себе ярлыка в ханской ставке, многократно перебив цену, уплаченную за ярлык тверским князем. В 1375 г., столкнувшись с единодушной поддержкой Дмитрия остальными удельными князьями Владимиро-Суздальской земли, тверской князь Михаил навсегда отказался от притязаний на великое княжение. В результате в своем завещании весной 1389 г. Дмитрий Донской впервые передает великокняжеский титул по наследству своему сыну — владимирское великое княжение становится наследственным титулом московских князей.

Подчеркивая свое исключительное положение среди остальных князей Владимиро-Суздальской земли, Дмитрий в 1367 г. начал строительство белокаменного кремля в Москве — вместо уничтоженного пожаром деревянного. В 1374 г., после очередной смены власти в Сарае (ханом стал эмир Черкес, враждовавший с Мамаем), Дмитрий перестал выплачивать дань. Это решение явно связано с ростом самостоятельности и могущества московского князя, но также и с кризисом легитимности верховной ордынской власти: в 1374−1375 гг. на престоле в Сарае сменились четыре хана, двое из которых, к тому же, захватывали власть по нескольку раз. Примечательно при этом, что московский князь продемонстрировал свою самостоятельность и мощь не попыткой вернуть Киев или иные из бывших рѹських земель, не подчиненных Орде, а победоносным походом на другой улус Золотой Орды — Булгар. В марте 1376 г. объединенное московское и нижегородское войско разбило булгарскую рать. В Булгаре были посажены московский таможенник и даруга (наместник) и взята огромная контрибуция в 5000 рублей, фактически равная размеру годовой дани всех русских княжеств Орде (по тысяче каждому князю и три тысячи воинам и воеводам). Из города также была вывезена артиллерия, с которой тогда впервые столкнулись русские. Эта операция стала возможной благодаря тому, что эмир Булгара к этому времени фактически вышел из подчинения центральной ордынской власти. Кроме того, он был ставленником сарайского хана Азиз-шейха, врага Мамая, давно уже свергнутого в результате заговора. Таким образом, московский князь Дмитрий действовал как легитимный улусник против нелегитимного сепаратиста, и если и не по поручению тогдашнего сарайского хана, то и не нарушая ханской воли.

В 1380 г. раздиравший Золотую Орду кризис был преодолен: единство было восстановлено, на ханский престол взошел прямой потомок Джучи Тохтамыш, а Мамай потерял власть и был убит. Значительную роль в воцарении Тохтамыша и восстановлении верховной власти в Орде сыграл великий князь Московский Дмитрий.

Дело в том, что начиная с 1377 г. Тохтамыш предпринимал одну неудачную попытку за другой вторгнуться на территорию Золотой Орды и захватить Сарай, опираясь на поддержку правителя Мавераннахра эмира Тимура (Тамерлана). Одновременно обострилась обстановка на границе подвластных ВКМ территорий с Ордой. Скудость дошедшей до нас информации об ордынской политике этого периода и намерениях князя Дмитрия оставляет место для двойственных толкований. Известно, что 2 августа 1377 г. ордынское войско под командованием царевича Араб-шах Муззаффара (Арапша летописей) разгромило на реке Пьяни в 100 км от Нижнего Новгорода объединенное войско вассальных Москве княжеств. То ли командовавшие войском нижегородские князья готовили нападение на лежавшие за рекой вассальные Орде мордовские земли и Араб-шах остановил агрессию, в наказание разорив Нижний Новгород. То ли русское войско было собрано для защиты от ордынцев, которые готовили карательный набег за прошлогодний поход на Булгар (однако ограничились лишь разгромом Нижнего Новгорода). Также непонятно, стал ли Араб-шах уже в это время ханом в Сарае (известны отчеканенные им монеты) при поддержке Мамая и выполнял его волю, то ли еще был улусным правителем и действовал по собственной инициативе.

Весной 1378 г. Тохтамышу удалось захватить восточную часть Золотой Орды, и он вступил на территорию к западу от Волги, контролируемую Мамаем. Несмотря на эту угрозу, летом Мамай счел необходимым отправить корпус из 5 туменов (номинальной численностью в 50 тыс. человек) под командованием мирзы Бегича против ВКМ. Вопреки обычаю, князь Дмитрий не стал дожидаться врага за стенами нового каменного кремля или пытаться откупиться. Он выступил с войском навстречу и на реке Вожа (приток Оки, в 25 км от Рязани) 11 августа разгромил ордынский корпус, все пять темников погибли. В отличие от грабительского рейда Араб-шаха 1378 г., в этот раз поведение обеих сторон позволяет говорить о войне как политическом противостоянии (а не экономическом предприятии). Вероятно, установление контроля над ВКМ (более плотного, чем существовавшие вассальные отношения) в глазах Мамая должно было обеспечить победу над Тохтамышем.

К апрелю 1380 г. Тохтамыш занял практически всю территорию Золотой Орды, включая столицу Новый Сарай. Подконтрольная Мамаю территория сократилась до междуречья Волги и Дона и причерноморских степей. Поражение при Воже существенно ослабило вооруженные силы Мамая, а битва 8 сентября 1380 г. с войском под командованием князя Дмитрия на Куликовом поле (в междуречье Дона и Непрядвы, в 300 км к югу от Москвы) принесла ему окончательный разгром и поражение в противостоянии Тохтамышу. Мамай бежал в Крым и через несколько недель был там убит.

Точно неизвестно, кто был инициатором войны Мамая с Москвой: традиционно считается, что Мамай собрал армию для наказания своевольного московского князя и подчинения ВКМ. Однако в этом случае он должен был действовать невероятно медленно и пренебрегать скрытностью: против него успели собрать союзное войско практически всех северо-восточных княжеств, вассальных московскому князю, и даже соперников Москвы: Суздальского, Тверского и Смоленского княжеств. По дороге на Дон к армии русских князей присоединились отряды литовских князей Андрея и Дмитрия Ольгердовичей, враждовавших с братом Ягайло и перешедших на московскую службу, а также войско из Новгорода (где наместником был также литовский князь Юрий Наримантович). Сбор союзных войск был назначен в Коломне (чуть более 100 км к югу от Москвы) на 15 августа — это означает, что переговоры о совместных действиях, за которыми последовало выдвижение союзных войск за сотни километров к пункту сбора (к примеру, отстоявшего свыше 500 км от Твери), должны было начаться многими неделями раньше, а весть о планах Мамая должна была и вовсе прийти не позже начала лета. После сбора союзное войско за три недели преодолело около 200 км на юг, переправилось через Дон на территорию «дикого поля» — «вотчину» Мамая — и только там встретилось с его армией. Мамай планировал усилить свои поредевшие силы за счет наемной пехоты из генуэзских колоний в Крыму, а также полков литовского великого князя Ягайло. Однако точно известно, что войска Ягайлы не успели к началу Куликовской битвы (в отличие от полков литовских князей, поддержавших Дмитрия), и есть основания сомневаться в том, что в сражении успели принять участие генуэзцы. Трудно объяснить, почему Мамай так плохо подготовился к вторжению за несколько месяцев и даже не успел перейти границу с русскими землями если он и вправду замышлял нападение на ВКМ. Зато понятно, почему Дмитрий повел войска не кратчайшим путем на юг навстречу предполагаемому удару из степи, а огибая с запада Рязанское княжество и требуя, чтобы и волос не упал с головы рязанца. Сомнительно, что таким образом можно было сохранить нейтралитет Рязани, которую московские войска разоряли едва ли не каждый год как накануне, так и после Куликовской битвы (а в 1376 г. еще и отобрали часть территории). Но то, что выдвижение союзного войска явно застало Мамая врасплох, не в последнюю очередь связано с тем, что оно проводилось скрытно от враждебных Москве рязанцев.

Куликовская битва была во многом решающей для русско-ордынских отношений, а ее символическое значение в качестве ключевого эпизода патриотической, а позже национально-исторической мифологии трудно переоценить. Под влиянием этого фактора историки реконструировали обстоятельства сражения в масштабах, совершенно невероятных для военного дела и демографического потенциала средневековья: численность противоборствующих армий оценивалась в сотни тысяч человек. Недавние исследования археологов и палеогеографов позволили реконструировать предполагаемое место битвы как большую лесную поляну, зажатую между оврагами: не более 800 метров по фронту и до двух километров в глубину. На этой площади могли сражаться достаточно крупные по меркам того времени силы — несколько тысяч человек с каждой стороны. Скорее всего, речь идет о конных профессиональных воинах-дружинниках. Схватка — встречный конный бой — могла продолжаться около получаса.

Позже в сентябре остатки войск Мамая встретились с войском Тохтамыша (то ли у левых притоков Днепра в районе порогов, то ли на реке Калке в Приазовье) и, не вступая в бой, перешли на его сторону и присягнули новому хану. Одержав победу над Мамаем, Тохтамыш отправил послов русским князьям, благодаря за помощь в победе над узурпатором (Мамаем) и сообщая о восстановлении в Орде законной центральной власти. Великому князю московскому напоминалось о его вассальных обязательствах перед ханом (включая возобновление выплаты дани), за что Тохтамыш по традиции обещал милость и защиту от врагов. Князья признали власть Тохтамыша, отпустили его послов «с честию и дарами» и отправили ответные посольства с дарами. Причем первым это сделал московский князь Дмитрий — его «киличеи» (такой тюркский термин упоминает летопись) отправились в Орду уже 29 октября 1380 г. «Киличеи» князей вернулись от Тохтамыша «со многою честию и пожалованием от хана», что означало окончательное установление дружественных отношений.

Поспешив соблюсти дипломатические приличия, великий князь Московский Дмитрий не торопился отправлять Тохтамышу дань и вел себя скорее в духе Даниила Галицкого по отношению к Бату: как младший союзник, но не зависимый вассал. Осенью 1381 г. он даже приступил к чеканке собственной серебряной монеты «денги» (от тюрк. täŋkä — монета). На одной стороне изображался вооруженный воин в профиль с надписью по кругу «Печать князя великого» (имя князя не указывалось), а на другой содержалась надпись арабской вязью с именем хана Тохтамыша. Вес денги также весьма символически соответствовал двум третям ордынского дирхема. Очевидно, разрешение на чеканку монеты было одной из «милостей» хана, и монета фиксировала верховный суверенитет Тохтамыша и зависимый и неперсонифицированный характер великокняжеской власти, дарованной по ханскому ярлыку. Однако летом 1382 г. начинается выпуск новой московской монеты: на ней к изображению вооруженного князя добавляется еще и фигура, держащая за язык змею, а надпись с великокняжеским титулом получает имя — «Дмитрий». В то же время на оборотной стороне написанное по-арабски имя Тохтамыша заменяется на имя Узбека. По сути, происходит символический политический переворот: монеты отныне чеканятся от имени конкретного великого князя (Дмитрия Донского), а высшим источником его суверенитета признается не нынешний хан Золотой Орды Тохтамыш, а умерший еще в 1341 г. хан Узбек, впервые передавший ярлык на великое княжение дедам Дмитрия (Юрию Даниловичу, а после Ивану Даниловичу Калите): как предполагает этот символический жест — раз и навсегда.

Неизвестно, сопровождалась ли эта символическая акция практическими политическими шагами. Понятно лишь, что этим был обозначен поворотный момент в отношениях ВКМ с соседями и, как выяснилось вскоре, недовольство Тохтамыша демонстративным московским сепаратизмом было не самой большой проблемой князя Дмитрия. Оказалось, что, в отличие от событий двухлетней давности, периода противостояния с Мамаем, теперь он не может опереться на поддержку не только соседей, но и собственных вассалов.

Еще в 1381 г. Тохтамыш отправил пышное посольство в Москву, пытаясь зазвать князя Дмитрия в Сарай. Однако по неизвестной причине посольство остановилось в Нижнем Новгороде, а потом вернулось в Орду, а Дмитрию было отправлено лишь письмо. В августе же 1382 г. Тохтамыш во главе высокомобильного войска (то есть без осадного снаряжения и пехоты) совершает нападение на Булгар, грабит тамошних русских купцов и на конфискованных у них кораблях переправляется через Волгу. Навстречу стремительно продвигавшегося с востока Тохтамышу из Москвы выводит войско князь Дмитрий — как уже не раз делал прежде в ответ на ордынскую угрозу. Однако, по сообщению летописца, уже выступив в поход,

Судя по маршруту поспешного бегства князя Дмитрия от собственного войска, неповиновение и разногласие выявилось не сразу, но и не далее как в 50 км (одном-двух дневных переходах) от Москвы: Дмитрий не рискнул по дороге в Кострому сделать крюк и забрать с собой из Москвы жену с детьми. Они присоединились к нему позже, бежав из города, охваченного беспорядками и паникой. Перед тем, как войско Тохтамыша окружило Москву, в город приехал некий молодой литовский князь Остей, который взял на себя наведение порядка и обороны. Сообщение летописца настолько расплывчато, что не позволяет идентифицировать эту фигуру или даже понять, к какому лагерю враждующей знати ВКЛ (Ягайло или Кейстута и Витовта) он принадлежал.

23 августа 1382 г. передовые разъезды Тохтамыша показались под стенами Москвы. Подъехав к стенам, разведчики первым делом поинтересовались у горожан:

Вместо того чтобы отправиться в погоню за великим князем на северо-восток (как сделали отряды Бату во время кампании 1238 г.), войско Тохтамыша окружило Москву. Трехдневная осада не увенчалась успехом: ордынское войско, переправившееся через Волгу налегке на купеческих ладьях, явно не было готово к планомерной осаде каменной крепости (что ставит под вопрос изначальную цель похода за 850 км). Тогда сопровождавшие Тохтамыша сыновья Нижегородско-Суздальского князя вступили с осажденными в переговоры, обещая им почетную капитуляцию. Отворившие ворота горожане были атакованы, город подожжен. Считается, что в результате осады и последовавшей резни погибли 24 тысячи человек. После этого войска Тохтамыша совершили рейды по удельным княжествам в радиусе примерно 140 км от Москвы. Наткнувшись на дружину двоюродного брата князя Дмитрия, Владимира Андреевича, стоявшую на западной границе княжества у Волока Ламского («не ведая о нем и не зная, наехали на него») и потерпев ощутимое поражение, войска Тохтамыша начали отступать на юг, по дороге разорив Рязанское княжество.

В этом походе Тохтамыша, традиционно рассматриваемом как месть за победу русских войск на Куликовом поле, очень много странного. Имеющиеся сведения о нем слишком скудны для того, чтобы с уверенностью реконструировать намерения Тохтамыша, но вполне достаточны для того, чтобы сделать важные промежуточные выводы. Так, уже понятно, что набег не имел прямого отношения к Куликовской битве, которая принесла огромную выгоду Тохтамышу и за которую, по сообщениям летописцев, он отблагодарил участников. Кроме того, изначально его поход не был направлен на русские княжества «вообще»: Тохтамыш напал на Булгар, минуя соседнее Нижегородское княжество, и спешно двинулся дальше — так что когда нижегородский князь сам отправил двух своих сыновей к Тохтамышу, они не застали его и вынуждены были догонять, а потом добровольно присоединились к его походу. Переправившись через Волгу, Тохтамыш был встречен рязанским князем Олегом за пределами его княжества, Олег сам указал ему удобные броды через Оку, и ордынцы проследовали на Москву, не заходя на рязанские земли.

Обращают на себя внимание два обстоятельства: полное отсутствие поддержки князя Дмитрия (если не предательство) со стороны тех, кто выступил под его знаменами всего двумя годами ранее на Куликовом поле, и необычность направления удара и спешка войска Тохтамыша. Не только традиционные соперники Москвы (например, тверской князь), участвовавшие в Куликовской битве, не пришли на помощь Дмитрию; против него вызвался действовать по собственной воле его тесть, нижегородско-суздальский князь. Его ближайший соратник, двоюродный брат серпуховский князь Владимир Андреевич оказался на противоположном от вторжения краю Московского княжества (что помешало ему защитить от разорения и собственный город Серпухов). Спешно выведенное из Москвы навстречу Тохтамышу войско (вероятно, московская дружина и полки ближайших удельных княжеств) отказалось подчиняться пришедшему от этого «в недоумение и раздумие» Дмитрию. В оставленной Москве наместники князя и даже прибывший митрополит Киприан не смогли справиться с неожиданно вспыхнувшим восстанием — совершенно нетипичной реакцией на приближение внешней угрозы.

Есть сведения, что возвращаясь в Орду, Тохтамыш оставил нижегородскому князю ярлык на великое княжение, которым тот не рискнул воспользоваться. Затем за ярлыком к Тохтамышу приехал тверской князь, и Дмитрию Донскому пришлось возвращать ярлык себе, приложив специальные усилия и немалые деньги. Таким образом, даже если нельзя с уверенностью утверждать о существовании прямого заговора против московского князя, ясно, что лояльности Дмитрию Донскому среди других князей больше не было. Видимо, никто не был заинтересован в конфликте с верховным сюзереном («царем» по терминологии русских летописей), ханом Золотой Орды Тохтамышем, и не был рад перспективе превращения Дмитрия Донского в суверенного правителя. Возвышение Дмитрия никак не отменяло вассального положения остальных русских князей, только вместо далекого правителя в Сарае, не имевшего к ним территориальных притязаний, они получали господина в лице соседа с богатой предысторией личных конфликтов и территориальных споров. Кроме того, теоретически раньше любой князь мог получить ярлык на великое княжение от ордынского хана, а в случае обретения московским князем полного суверенитета великокняжеский титул навсегда оставался в его семье. С точки зрения политических представлений эпохи, Тохтамыш был легитимным правителем — вполне возможно, именно по его призыву дружно вышли на бой против «узурпатора» Мамая недавние соперники и даже противники. Дмитрий же выглядел ничуть не более законным узурпатором великокняжеского титула, чем Мамай: как стало наглядно ясно по оформлению его новых монет, он отказывался признавать временный характер своего титула.

Конечно же, Тохтамыш более всех не был заинтересован в сепаратизме Дмитрия, что было чревато утратой важного источника поступления финансовых и человеческих ресурсов. Впрочем, существовал широкий спектр оттенков зависимости, и формально самостоятельный статус галицких князей в XIII и начале XIV вв. не мешал им выплачивать регулярные «подарки» в Орду и принимать участие в военных походах ханов. Если же Тохтамыш решил провести демонстративную карательную акцию против вышедшего из подчинения вассала и «перезавоевать» Московское княжество, то логичнее было привести большое войско традиционным маршрутом набегов с юга, из степей: Дмитрий Донской был могущественным военным противником, а путь от Волги на Москву (от Булгара) едва не втрое дальше пути от Дона. Вместо этого Тохтамыш переправляется через Волгу явно с очень небольшим войском: типичное волжское торговое судно того времени типа ушкуя вмещало до 30 человек. Тохтамыш же, который, как подчеркивает летопись, наступал очень быстро («изгоном») должен был еще переправлять лошадей (по крайней мере, по две на воина). В источниках того времени редко когда упоминается больше ста речных судов у одной волжской пристани, но даже если в Булгаре удалось реквизировать несколько сотен ладей, переправиться на них могли сотни, но не тысячи вооруженных всадников. (Единственная вооруженная стычка с отдельной русской дружиной у Волока Ламского обращает ордынцев в бегство.) Явившись к Москве и выяснив, что Дмитрий покинул город, Тохтамыш не делает попыток найти его; напротив, настойчиво штурмует каменную крепость явно недостаточными силами, а хитростью выманив жителей из города, устраивает массовую резню. Романтическая историография начала XIX века не видела ничего странного в таком поведении «татар», но известные случаи массовых убийств горожан ордынцами редки и связаны, в основном, с наказанием вероломства (как правило, убийства послов). Кроме того, массовая резня является трудоемким делом, а в эпоху целенаправленного захвата пленных в рабство еще и экономически невыгодным. Возвращаясь в Орду «обычным» южным путем, Тохтамыш разграбил Рязанское княжество — и это было странно, учитывая, что рязанский князь добровольно помогал ему переправиться через Оку на пути к Москве (за что его княжество на следующий год еще сильнее, чем ордынцы, разорил князь Дмитрий).

Все эти обстоятельства действий Тохтамыша и маршруты движения его войск указывают на то, что рейд на Москву был, скорее, экспромтом: отправившись в поход на Булгар налегке (может быть, чтобы окончательно изгнать московских чиновников и восстановить прямую юрисдикцию Орды), Тохтамыш уже на месте принял решение с наличными силами срочно идти к Москве. Мы можем только гадать, что именно заставило его совершить почти тысячекилометровый бросок на запад: знакомство в Булгаре с новой продукцией московского монетного двора? Полученные там сведения о заговоре против московского князя? Существует гипотеза, что Тохтамыша вообще беспокоила не самостоятельность доказавшего свою лояльность московского князя, а исход политического противостояния в сильнейшей державе региона — ВКЛ. Как мы помним, после смерти великого князя Ольгерда в 1377 г. унаследовавший ему сын Ягайло начал исподволь бороться против брата-соправителя отца Кейстута и его сына Витовта. Кейстут в целом ориентировался на ВКМ и Орду (в свою очередь, и Тохтамыш впоследствии нашел прибежище у его сына Витовта), Ягайло в 1380 г. поддерживал Мамая против Москвы (а значит, и Тохтамыша). Ставки для соседей в противостоянии антиордынской и проордынской партий в ВКЛ были исключительно велики. Осенью 1381 г. Кейстут захватил Вильнюс и сместил Ягайло — в условиях дефицита информации в имеющихся источниках можно вообразить, что победа Кейстута могла послужить причиной возвращения большого посольства Тохтамыша из Нижнего Новгорода в Орду, не доходя до Москвы (если оно было отправлено в это время и если его целью было сподвигнуть московского князя на экспедицию в помощь Кейстуту). Однако 12 июня 1382 г. сторонники Ягайло совершили переворот в Вильнюсе, через несколько недель Кейстут и Витовт были захвачены в плен, Витовт бежал, а Кейстут был заключен в Кревский замок. Сведения об этом могли достичь Булгара к концу июля и находившийся там Тохтамыш мог принять решение отправиться на спасение Кейстута (и туда же отправить Дмитрия с войском). В принципе, Москва лежала на полпути прямого многодневного перехода к Крево (через Можайск, Вязьму и Смоленск). Выведенные ли против Тохтамыша или против Ягайло, войска Дмитрия отказались повиноваться, Москва восстала, и Дмитрий бежал в Кострому. Авангард Тохтамыша прибыл под стены Москвы 23 августа, а Кейстута убили в Кревском замке 15 августа, и эта новость об окончательной победе Ягайло к тому времени уже преодолела 830 км до Москвы (а может быть, пришла и раньше, спровоцировав восстание). Тохтамышу оставалось лишь покарать заговорщиков против власти великого князя среди московской верхушки и вернуться обратно, предоставив войску возможность грабежом вознаградить себя за трудный поход. Лично к Дмитрию этот поход не имел прямого отношения.

Как бы то ни было, немедленно по возвращении в Орду Тохтамыш отправляет мирное посольство в Москву (а не Дмитрий пытается умилостивить грозного хана!). Восстанавливается статус-кво в отношениях Москвы и Орды (Дмитрий отпустил посольство Тохтамыша, так и не начав выплачивать дань), но не в отношениях с соседями. Авторитет московского князя оказался подорван, и уже осенью 1382 г. за ярлыком на Великое княжение Владимирское отправился Михаил Тверской. И только тогда, когда стало ясно, что Дмитрий не в состоянии самостоятельно утвердить свою власть над остальными русскими князьями (кроме ослабленного многократными разорениями Рязанского князя), 23 апреля 1383 г. он отправляет к Тохтамышу своего старшего сына, одиннадцатилетнего Василия, и соглашается возобновить выплату дани. Юридически и политически это означало признания себя вассалом Золотой Орды: на московских монетах изображение вооруженного князя заменяется рисунком «петуха и маленького четвероногого существа над ним» (с сохранением упоминания «великого князя Дмитрия»), а на реверсе вновь появляется имя Тохтамыша. В обмен хан как верховный сюзерен передает ярлык на великое княжение Дмитрию и признает наследственность этого титула в роду московских князей. В то же время он понижает весомость великокняжеского титула, выводя Тверское княжество из подчинения Владимирскому великому княжению (теперь уже официально — Московскому великому княжеству).

Так первая попытка бывшего улуса Золотой Орды — Великого княжества Московского — освободиться от вассальной зависимости выявила неожиданную проблему: авторитет великого князя не признавался соседями и даже собственными вассалами (удельными князьями), если за ним не стояла поддержка ордынского хана. Необходимо было осмыслить и сформировать такую систему легитимации великокняжеской власти, которая могла бы обходиться без опоры на ордынский авторитет и признаваться законной не только путем принуждения. Стихийный поиск решения этой ключевой политической и культурной проблемы занял большую часть XV столетия.