Новая Инквизиция IV

Глава 7

Я расслабленно лежал в кресле-кушетке, слушая легкую ненавязчивую музыку и считая огоньки светодиодных лампочек на потолке. Вокруг меня хлопотал ассистент психиатра, подсоединяя десятки всевозможных датчиков и проводов. Сама же врач зачитывала мне инструктаж, который ее обязывали давать перед каждым плановым обследованием. Я лишь размеренно кивал в такт ее словам, пока мой мозг самостоятельно отфильтровывал этот бубнеж, как белый шум. Точно таким же образом я научился игнорировать и сухой мертвенный шепот в своей голове.

Когда помощник закончил цеплять на меня всевозможные приспособления, я стал похож на киборга из фантастического фильма. На пальцах зажимы-прищепки, на груди электроды-присоски, на черепе шлем, который по весу если и уступает головному элементу ИК-Б, то совсем незначительно.

— Пожалуйста, не отводите взгляд в течение сеанса от зеленой точки, — попросил ассистент, опуская передо мной широкую панель, забранную глянцевым стеклом.

Какие приборы, камеры или цифровые полиграфы скрывались за этой зеркальной поверхностью, не знал ни один из инквизиторов. Но как минимум видеофиксация оттуда совершенно точно велась. Невидимый оператор будет тщательно следить за каждым сокращением мимических мышц. За движением глаз, нервным подергиванием век, изменением размера зрачков и бог весть чем еще.

— Знаю-знаю, — потряс я тяжелой конструкцией на макушке, — не первый раз наизнанку выворачиваюсь.

— Если испытаете дискомфорт и острое нежелание продолжать, — пропустил мимо ушей мои комментарии медик, — то зажмите кнопку на пульте. В этом случае врач сразу прервет сеанс.

— Я понял.

— Хорошо. Наталья Владимировна, я могу приглашать инспектора?

Помощник повернулся к психиатру, и я тоже невольно покосился в ее сторону. Какого еще инспектора?

— Да, Вадим, будьте добры, — вежливо согласилась она.

— Раньше на моих сеансах не было посторонних, — вполголоса поделился я, когда ассистент ушел. — Мои дела настолько плохи?

— Не переживайте, — тут же принялась меня успокаивать доктор, — сами понимаете, ваш случай совсем нетипичный. У нас еще не было… эм-м… столь необычных пациентов.

— Ну ладно, надо так надо, — равнодушно протянул я.

И на этом можно было бы считать приготовления завершенными, однако внезапно оживился мой дар. Он почуял приближение инфестата и принялся стегать себя воображаемым хвостом по не менее воображаемым бокам и скалить черные как уголь зубы. Сперва я подумал, где-то по коридору идет коллега-инквизитор, но тут дверь кабинета распахнулась. На пороге показался скромный парнишка в белом халате, и внутренняя тьма взорвалась во мне подобно тротиловой шашке. Она явно не желала делить одну территорию с чужаком, а тот даже не заметил направленной в его сторону неприязни.

— Что такое, Юрий Артемович? — моментально заволновалась психиатр, отслеживая на планшете показатели моей мозговой активности. — Вас тревожит присутствие инспектора? Вы хотите прервать сеанс? Мы можем перенести на другой день…

— Нет-нет, все нормально, — поспешил я заверить медика. — Приступайте.

Кто бы мог подумать, что начальство, зная о моей открывшейся после воскрешения особенности, приведет на мое обследование одаренного. Видимо, Крюков вознамерился основательно мне под кожу залезть и не оставить ни малейшего шанса что-либо утаить. Ну ладно, могу вообразить его стремление понять, с насколько двинутым инфестатом ему предстоит иметь дело.

— Так, мне нужно откалибровать аппаратуру, — сказала доктор. — Я буду задавать вам вопросы, а вы отвечайте на них честно и полно. Каких-либо строгих требований к форме ответа нет. Можете смело делиться своими личными размышлениями и переживаниями. Чем больше вы скажете, тем более полную картину я смогу составить. Вы готовы?

— Абсолютно.

— Хорошо, начнем с общего. Как вас зовут?

— Юрий Жарский.

— Ваш возраст?

— Двадцать девять полных лет.

— Должность, присвоенный разряд и специальное звание?

— Командир малого звена Главного управления боевой инквизиции, инквизитор первого боевого разряда, майор ФСБН.

— Ага, отлично… — боковым зрением я видел, как женщина что-то настраивает в планшете, периодически поглядывая на меня. — Ваш персональный идентификатор «Ворон?»

— Нет.

— «Метис?»

— Нет.

— «Факел?»

— Да.

— Угу, хорошо… Скажите, Юрий, вы задумывались об употреблении запрещенных веществ или алкоголя?

— Раньше задумывался. Теперь нет.

— Даже изредка?

— В последние дни никогда.

— Вы когда-нибудь нарушали закон, находясь не при исполнении своих обязанностей?

В моем воображении тут же каскадом пронеслись картины жестоких расправ над инфестатами. Скользкий от крови молоток в ладони, огонь, вопль сгорающего дара, едкий керосиновый дух, корчащийся на дне смотровой ямы обугленный бизнесмен…

— Да, бывало пару раз, — спокойно признался я, словно речь шла о неправильной парковке или переходе дороги в неположенном месте.

— Вы испытываете вину за это? — тут же пошла в наступление психиатр. — Хочу напомнить, Юрий, что я здесь не с целью вас в чем-то уличить. Я просто помогаю вам разобраться с самим собой. Ваше начальство получит от меня только отчет с выводами, а детали беседы останутся исключительно между нами троими.

«Ага, как же… так вам и поверил, доктор», — подумал я, но вместо этого сказал:

— Спасибо за напоминание. Нет, я не испытываю вины. Скорее даже наоборот, считаю, что все сделал правильно.

— Вы бы поступили иначе, будь у вас такой шанс?

— Определенно.

Я убежденно кивнул, но не стал говорить о том, что «иначе» в моем понимании это привести приговоры в исполнение значительно раньше.

— Что ж, радостно слышать, — благосклонно кивнула врач, по-видимому, не распознав подвоха в моем ответе. — Юрий, а когда последний раз вы испытывали сострадание или жалость при виде пострадавшего человека?

— Всякий раз, когда натыкался на жертв инфестатов, умертвий или упырей.

— Ваше сожаление направлено только на обычных людей? Или на обращенных кукол тоже?

— Первое. Куклы, как бы не были похожи на нас, больше людьми не являются. Они продолжение воли того злоумышленника, который накачал их некроэфиром и ничего более. В боевой обстановке жалость к врагу будет играть против меня.

— А вы сами когда-нибудь нарушали закон о неприкосновенности тел умерших?

— Неоднократно, — без экивоков бросил я.

Хоть глазами я следил за еле светящейся зеленой точкой на табло, но тренированное боковое зрение все равно отреагировало на движение психиатра. Она после моего откровения пугливо поежилась и будто бы даже дернулась, чтобы отодвинуться подальше от кушетки.

— Однако это никогда не шло вразрез с моим долгом, — ввернул я пояснение, дабы успокоить медика.

— Х-хорошо, идем дальше, — совсем неубедительно изобразила врач невозмутимость. — Вы когда-либо совершали опасные деяния ради острых ощущений?

— Мне остроты и на службе хватает, — позволил я себе небольшую усмешку.

— Вам бывает трудно контролировать свое поведение и эмоциональные импульсы?

— Больше нет, — ровно проговорил я.

— А раньше?

— Постоянно.

— Что-то изменилось? Вы пережили какое-то потрясение?

Я подавил порыв любопытства и не оторвал взгляда от зеленой точки на зеркальной панели, хотя и очень хотелось. Она в самом деле не понимает, или прикидывается?

— Всего лишь умер, доктор.

— …

Женщина растерялась от моей прямоты, но постаралась скрыть замешательство за корректировкой опций в своем электронном девайсе. Она что-то там долго нажимала, печатала и подкручивала ползунки настроек. А на деле, скорее всего, лихорадочно соображала, какой выбирать сценарий для дальнейшего опроса.

Странная какая-то. Неужели я что-то необычное сказал? Или медик пытается сделать вид, что не знала об этой моей маленькой особенности? К чему же тогда перед сеансом была озвучена ремарка про необычность?

— Вы ощущаете превосходство, находясь в обществе неодаренного человека? — наконец переборола ступор врач.

— Нет. Скорее наоборот. Я раньше вообще считал себя каким-то уродцем, которому нет места в нормальном обществе.

— А что вы испытываете, рядом с обычными людьми?

— Страх.

— Страх? — не поняла медик.

— Именно. Я боюсь, что не смогу уберечь их от темной кровожадной твари, живущей во мне.

— Кхм… хорошо, Юрий, я поняла вас. Теперь скажите, вы когда-нибудь проявляли излишнюю жестокость во время задержаний?

— Каждый раз, — снова бесстрастно пожал я плечами. — Чаще всего, я на службе сталкиваюсь с порождениями некроэфира, которых невозможно запугать, убедить или обмануть. Поэтому я вынужден просто их уничтожать. С кукловодами чуть проще, но и их приходится ломать жестко и яростно. Чтоб эта падаль даже голову поднять боялась, не говоря уже о том, чтобы обратиться к своему дару. Это если вкратце.

Психиатр сделала очередную паузу, подкручивая настройки в планшете, а на меня окончательно снизошли полное умиротворение и безмятежность. Какой бы вердикт не вынесли мозгоправы, на моей дальнейшей судьбе это мало чем скажется. Я буду продолжать свое дело несмотря ни на что…

— Товарищ генерал, разрешите?

В дверном проеме показалась морщинистая физиономия Гиштапа, на которой синяки под глазами разрослись почти до самых скул.

— А, Петрович, — добродушно махнул начальник, — давай, залетай! С чем пожаловал?

— Результаты обследования Факела принес, — поведал полковник, покачав на ладони черную папку с наклеенным на ней предупреждающим грифом особой секретности.

— О как… — руководитель ФСБН моментом посуровел и схватился за телефон. — Инга Викторовна, никого ко мне не пускать… Да… Да… Даже его. Мне без разницы… Представьте, что меня вообще нет, ясно?

Вернув трубку на рычаги, генерал-майор нетерпеливо воззрился на подчиненного, ожидая, когда тот передаст ему материалы.

— Здесь на первой странице заключение психиатра, дальше идет протокол беседы, а на диске запись сеанса от самого начала и до конца.

— Да давай уже сюда! — не выдержал офицер и выхватил документы из рук комбата. — Перескажи коротко, о чем там Жарский болтал.

— Я не имею понятия, товарищ генерал, — с каменным лицом ответил пожилой визитер.

— Чего это? — удивился начальник. — Еще скажи, что не читал и не смотрел?

— Именно что, — не преминул огрызнуться полковник. — Я не специалист, все равно ничего не пойму из этого. А копошиться в грязном белье своих подопечных считаю и вовсе зазорным. Вам, кстати, Константин Константинович, тоже не рекомендую этим заниматься. Экспертного мнения должно быть достаточно, чтобы сделать выводы.

Генерал оторвался от чтения бумаг и крайне выразительно глянул на Гиштапа. Любой другой бы стушевался и поспешил сдуться, но только не этот ворчливый старик. Он выдержал пронзительный взгляд руководителя и даже взора не потупил, демонстрируя непоколебимую уверенность в своих убеждениях.

— Не по чину тебе, Анатолий Петрович, рекомендации мне раздавать, — строго отчитал полковника Крюков. — Я тебя, конечно, уважаю, но субординацию тоже нужно соблюдать, понимаешь?

— И я вас пока еще уважаю, товарищ генерал, — предостерегающе прокаркал офицер. — Но уважение штука хрупкая. Всего один поступок может его разбить вдребезги.

— Даже так?

Начальник ФСБН удивленно округлил глаза, а затем, после непродолжительной паузы, подчеркнуто медленно сложил все материалы обратно в папку, оставив на своем столе только листок с заключением.

— Теперь доволен? — колко спросил руководитель.

Гиштап флегматично кивнул и откинулся на спинку кресла, показывая, что такое решение генерала его полностью устраивает.

— Н-да, совсем уже людей распустил, — неодобрительно пробурчал себе под нос Константин Константинович, а потом снова погрузился в чтение.

Крюков быстро пробежался по строчкам, беззвучно шевеля губами и вычленяя самую важную информацию. Совсем скоро он добрался до финального вывода врачебного заключения и обескураженно уставился в лист бумаги, словно заподозрил, что его разыгрывают.

— Петрович? — осипшим голосом позвал руководитель.

— Я.

— Мозгоправы могли ошибиться?

— Сомнительно. В сопроводительном письме сказано, что результаты перепроверили участники консилиума и двух комиссий.

— Что же это получается? Выходит, наш Жарский…

— Именно, — горделиво задрал подбородок комбат. — Абсолютно уравновешен и сдержан, как буддийский монах, познавший дзен.

— Да ну нахер! Невозможно! — категорично фыркнул генерал. — Я изучал его динамику! С самого начала службы в ГУБИ его рейтинг психоэмоциональной стабильности никогда не поднимался выше семидесяти двух пунктов! А в последние несколько месяцев до того рокового происшествия на всеобщем смотре так и вовсе опускался до позорных пятидесяти трех.

— Ну, вероятно, могила исправляет не только горбатого, — многозначительно изрек Гиштап.

— Остроумно, Анатолий Петрович, прям очень! — не поддержал собеседника в его легкомыслии Крюков. — Я, конечно, все понимаю и многое готов допустить, но не такое! Девяносто восемь пунктов?! Да таких чистых показателей ни у кого отродясь за всю историю современной инквизиции не было!

— Не спорю, я тоже не припомню подобного, — покладисто согласился полковник. — Бойцы, отслужившие больше года, никогда выше восьмидесяти пунктов не забирались. Да и то это скорее исключение, нежели правило. Обычно они устаканивались где-то в районе шестидесяти-семидесяти, да так и болтались там до выбытия. Но нам ли спорить с заключением врачей?

— Слушай, так может твой Жарский того… обдолбался чем-то? — выдвинул свое предположение руководитель. — Ну не бывает же такого, чтоб взрослый человек с уже сформировавшейся психикой так резко изменился!

— Что касается Факела, то я ни в чем не могу быть уверен, — оказался вынужден признать комбат. — Однако анализы указывают, что он абсолютно чист. В его крови нет ни следа каких-либо веществ.

— Тогда в чем дело? Ты можешь обижаться, Анатолий Петрович, да хоть режь меня, но я не верю в это! НЕ БЫ-ВА-ЕТ ТАКОГО!

— Можно попробовать еще одну проверку организовать с привлечением специалистов из другого медцентра, — философски развел руками Гиштап, как будто его не особо касался сей непростой вопрос. — Но мне почему-то кажется, что результат останется неизменным.

— С чего такие мысли? — подозрительно сощурился генерал.

— А с того, Константин Константинович, что предыдущий рекорд рейтинга психоэмоциональной стабильности принадлежал инквизитору с персональным идентификатором «Мулла». Самый худший его результат составлял восемьдесят три пункта, а наилучший девяносто пять. Хороший был боец. Погиб при ликвидации узбекского ковена инфестатов в двадцать девятом…

— И какая у них с Факелом связь?

— А такая, что Мулла был исключительно набожным человеком. Коран знал назубок, мог цитировать его целыми страницами, вплоть до запятых, и строго все религиозные традиции соблюдал. Кстати, именно на него ориентировался ваш предшественник, товарищ генерал, когда вводил богословие в подготовительный процесс для курсантов инквизиции.

— Что-то я не замечал, чтоб Жарский особо верующим был, — скептически покосился Крюков на подчиненного.

— А вот представьте себе, Константин Константинович, — вперил свой фирменный тяжелый взгляд в руководителя Гиштап. — Не обращали внимания на его татуировку на запястье?

— Распятие?

— Именно.

— Ну и что с того? Картинка на коже еще не признак религиозности, — упрямо продолжал отставить свою позицию хозяин кабинета.

— Само по себе да, но в разговорах Факела в последнее время все чаще и чаще проскальзывают изречения из христианских писаний. Часто дословные. Я проверял. Мне кажется, что после своих похорон он объяснил себе произошедшее божественным вмешательством. И это же дало Жарскому тот стержень, которого ему остро не хватало раньше.

— Ох, не верю я в такие внезапные просветления, — задумчиво постучал костяшками по столешнице начальник федеральной службы, — но за неимением лучшего объяснения, приму за основную версию. Ладно, полковник, пока можешь быть свободен. Сообщи Факелу, что завтра ждем его на разводе нарядов в полном боевом облачении. Хочу немного понаблюдать за ним, прежде чем идти с докладом к президенту.

— Есть! — козырнул пожилой офицер и быстро покинул кабинет руководителя.

После ухода подчиненного Крюков еще около минуты просидел за столом, рассматривая заключение мозгоправов по Факелу, а потом встал, чтобы запереть дверь. Взяв принесенную Гиштапом папку, он отложил в сторону диск с записью сеанса, а сам приступил к изучению распечатанного в бумаге протокола беседы. В этой партии ставки слишком высоки, чтобы позволять себе игру в благородство. Полковник может думать и верить во что угодно, в том числе и в сказочное ментальное исцеление. Но у генерала такой привилегии нет. Он должен знать о Жарском все…