Новая любовь, новая жизнь

Пусть ни привета, ни письма от сына

Уже давно не получала ты,

Не дай в душе сомненью зародиться,

Не думай, что сыновняя любовь

Иссякла. Нет, как вековой утес,

Что бросил в море свой гранитный якорь,

Не сдвинется, хоть волны набегают,

То ласковы, то сумрачны и бурны,

Его громаду силясь расшатать,

Так нежность никогда уйти не может

Из сердца моего, хоть море жизни,

То шумно пенясь под бичом страданий,

То кротко зыблясь под лучами счастья,

Ее своим разливом захлестнуло

И не дает ей выглянуть на солнце

И, засверкав неомраченным светом,

Твоим очам явить, как безгранично,

Как глубоко тебе твой предан сын.

В глухом лесу на дубе, что когда-то

Был громом свален и разбит,

Я твоего оплакиваю брата,

Чей прах от нас так далеко зарыт.

Он ждал, придя к поре осенней,

Награды за свои дела,

Но смерть, не зная сожалений,

Все унесла.

И ты не плачешь? – Долгое прощанье

Надежду отняло. Господь его, любя,

Взял на небо допреж тебя.

Ты видел – и завидовал в молчанье.

Но чей там скорбный крик? – Я сам

Лечу душой к его могиле.

О, не ее ли сердце там

Кричит – в его могиле?

Так безутешна, так бледна,

Лишась надежды, счастья, мира,

Лишь на тебя, Господь, надеется она,

Красивейшая меж красавиц мира.

Кто прекратит ее мученье?

С небесной высоты взгляни

И смерть пошли ей в утешенье

Иль жизнь усопшему верни.

Дай ей опору в час ужасный,

Ты – милосердье, ты – любовь.

Ты видишь, вся вина несчастной —

Ее священная любовь.

Она к венцу была уже готова,

С любимым слив себя навек,

Но князь, едва взглянув сурово,

Их путь пресек.

Князь! Жизнью жертвовали люди,

Твоей покорствуя причуде

И все прощая злой судьбе.

Но чувство, мысль, но мощь рассудка

Замкнуть тобой! – иль это шутка?

Бог отомстит за них тебе!

Прекрасным сердцем так страдал он!

Впервые слова не сдержал он,

Он слова, данного любимой, не сдержал,

Хоть прежде, чем он дал ей слово,

Уже не мыслил он иного:

Уже он ей навек принадлежал.

Он говорил: пока насилье правит,

Мне на земле с тобой не быть.

Но смерть моя тебя избавит

От страха, что могу я разлюбить.

Прости! Найдя мой крест – я знаю,

сердцем нежный,

Прольет слезу над верностью моей,

Но тирания тем скорей,

Хоть я простил ей неизбежный

Конец мой, повернет коня

И, злобясь, прочь поедет от меня.

Лежу средь лесного потока, счастливый,

Объятья раскрыл я волне шаловливой, —

Прильнула ко мне, сладострастьем дыша,

И вот уж смеется, дразня, убегая,

Но, ластясь, тотчас набегает другая,

И сменою радостей жизнь хороша.

И все же влачишь ты в печали напрасной

Часы драгоценные жизни прекрасной,

Затем, что подруга ушла, не любя.

Верни же веселье, мгновеньем играя!

Так сладко тебя расцелует вторая,

Как первая – не целовала тебя.

Вот с избушкой я прощаюсь,

Где любовь моя живет,

И бесшумно пробираюсь

Под лесной полночный свод.

Лунный луч, дробясь, мерцает

Меж дубами по кустам,

И береза воссылает

К небу сладкий фимиам.

Как живительна прохлада

Этой ночи здесь, в тиши!

Как целебна тут отрада

Человеческой души!

Эта ночь томит, врачуя,

Но и тысяч равных ей

Не сменяю на одну я

Милой девушки моей.

Вчера я долго веселился,

Смотря, как мотылек

Мелькал на солнышке, носился

С цветочка на цветок.

И милый цвет его менялся

Всечасно предо мной,

То алой тенью отливался,

То нежной голубой.

Я вслед за ним… но он быстрее

Виляет и кружит!

И вижу, вдруг, прильнув к лилее,

Недвижимый блестит!

Беру… и мой летун вертляной

Дрожит в моих руках.

Но где же блеск его румяной?

Где краски на крылах?

Увы! Коснувшись к ним перстами,

Я стер их нежный цвет!

И мотылек… он все с крылами.

Но красоты уж нет!

«Так наслажденье изменяет!» —

Вздохнувши, я сказал:

«Пока не тронуто – блистает!

Дотронься – блеск пропал!»

Света первого сестра,

Образ нежности в печали,

Вкруг тебя туманы встали,

Как фата из серебра.

Поступь легкую твою

Слышит все, что днем таится.

Чуть вспорхнет ночная птица,

Грустный призрак, я встаю.

Мир объемлешь взором ты,

Горней шествуя тропою.

Дай и мне взлететь с тобою

Силой пламенной мечты!

Чтоб, незримый в вышине,

Соглядатай сладострастный,

Тайно мог я ночью ясной

Видеть милую в окне.

Созерцаньем хоть в ночи

Скрашу горечь отдаленья.

Обостри мне силу зренья,

Взору дай твои лучи!

Ярче, ярче вспыхнет он, —

Пробудилась дорогая

И зовет меня, нагая,

Как тебя – Эндимион.

В покое сна, вдали от пира,

Эрот сидит и каждый миг

Трепещет, чтобы к ложу мира

Взор любопытный не проник.

И огонек едва мерцает

Пред ним в священной тишине,

И фимиам благоухает,

Чтоб насладились вы вполне.

И как дрожишь ты, час почуя,

Когда гостей уходит хор;

Горишь ты весь, ее целуя;

Она молчит, потупя взор.

Желаньем грудь твоя пылает;

Спешишь в святилище ты с ней —

И огонек едва мерцает,

Светясь бледнее и бледней.

И грудь ее дрожит, волнуясь, —

И нет в ней строгости былой:

Она умолкла, повинуясь;

Быть смелым – долг отныне твой!

Эрот поспешно помогает

Тебе сорвать одежды с ней —

И шаловливо закрывает

Глаза рукою поскорей.

Послал я средь сего листочка

Из мелких ко́лец тонку нить,

Искусная сия цепочка

Удобна грудь твою покрыть.

Позволь с нежнейшим дерзновеньем

Обнять твою ей шею вкруг:

Захочешь – будет украшеньем;

Не хочешь – спрячь ее в сундук.

Иной вить на тебя такую

Наложит цепь, что – ах! – грузна.

Обдумай мысль сию простую,

Красавица! – и будь умна.