Новая любовь, новая жизнь

Тучней зеленейте,

Виноградные лозы,

Взбирайтесь к окну моему!

Полней наливайтесь,

Густые гроздья, и зрейте

Быстрее, пышнее!

Вас греет,

Как лоно матери,

Прощальный взор солнца;

Вас обвевает

Плодотворящая ласка

Благого неба;

Вас освежает

Дружественный месяц;

Вас орошают

Из этих глаз

Крупные слезы.

Молюсь споспешнице Надежде:

Присутствуй при трудах моих!

Не дай мне утомиться прежде,

Пока я не окончу их!

Так! Верю я, что оправдится

Твой утешительный глагол:

Терпенье лишь – труд наградится;

Безветренный отсадок гол

Даст некогда плоды и листьям осенится.

В пустыне, спасаясь, жил некий монах.

Он встретил фавна на козьих ногах,

И тот, к его удивленью, сказал:

«Хочу я вкушать блаженство в раю,

Молись за меня и мою семью,

Чтоб нас Всевышний на небо взял».

На это муж святой сказал:

«То, что ты просишь, весьма опасно,

И даже молиться о том напрасно.

Тебя не пустят за райский порог,

Когда увидят, что ты козлоног».

И фавн ответил на это ему:

«Пусть я козлоног, – что с того, не пойму!

Иных, я знаю, с ослиной башкой —

И то впускают в небесный покой».

Три святых короля на звезду глядят

И пьют и едят, а платить не хотят.

Охотно пьют, охотно едят,

И пьют и едят, но платить не хотят.

Мы три святых короля, смотри!

Нас не четыре, а ровно три,

И если прибавить четвертого к трем,

То станет больше одним королем.

«Я первый, и бел и красив, на меня

Надо смотреть при свете дня.

Но зелья мне, увы, невпрок!

Девицу прельстить на свету я не мог».

«А я долговязый и смуглый, друзья,

И с песней и с женщиной запросто я.

Я золото вместо зелий даю,

И все меня любят за щедрость мою».

«Я, наконец, и черен и мал,

Но весел и первый среди запевал.

Охотно ем, охотно пью,

Благодарю, когда ем и пью»,

Три короля святых, не шутя,

Ищут повсюду, где мать и дитя

И где Иосиф, святой старичок,

Где, на соломе, осел да бычок.

Вот мирро вам, вот золото вам.

Всегда фимиам в почете у дам.

У нас и добрые вина есть,

Мы пьем втроем, как другие шесть.

Но тут все знатные господа,

Осла да бычка не найдешь и следа.

Ей-ей, заплутались мы все втроем.

Пойдем-ка отсюда своим путем.

Привет отчизне юности моей!

О тихий дол, зеленая дуброва!

Раскройте мне свои объятья снова,

Примите в сень раскидистых ветвей!

Пролейте в грудь бальзам веселья и любви.

Да закипит целебный ключ в крови!

Не раз, гора, к твоим стопам могучим

Влеком бывал я жребием летучим.

Сегодня вновь мой новый юный рай

На склонах мягких обрести мне дай!

Как вы, холмы, Эдема я достоин:

Как ваш простор, мой каждый день спокоен.

И пусть забуду, что и здесь, как там,

Обречены живущие цепям,

Что сеет селянин в песок зерно свое

И строит притеснителю жилье,

Что тяжек труд голодный горняка,

Что слабых душит сильная рука.

Приют желанный, обнови мне кровь,

И пусть сегодня жить начну я вновь.

Мне любо здесь! Былые сны мне снятся,

И в сердце рифмы прежние теснятся.

Вдали от всех, с собой наедине,

Пью аромат, давно знакомый мне.

Чудесен шум дубов высокоствольных,

Чудесен звон потоков своевольных!

Нависла туча, даль в туман ушла.

И смолкло все. Нисходят ночь и мгла.

Под звездными ночными небесами

Где мой забытый путь в тиши лесов?

Какими даль рокочет голосами?

Зачем утесом отражен их зов?

Я, как ловец на дальний клич оленей,

Иду – подслушать смысл таинственных

явлений.

В какой волшебный мир попал я вдруг?

Там, под скалой, кто правит пир ночной?

Среди покрытых хворостом лачуг

Трещит костер веселый предо мной.

Трепещет свет на елях в вышине,

И поспевает ужин на огне.

Разгульный смех и шутки, и по кругу

Тяжелый ковш передают друг другу.

С чем я сравню шумящий этот стан?

Их дикой пестроте дивлюсь незримо.

Кто все они? Каких питомцы стран?

Приблизиться? Пройти ли молча мимо?

То призраки? Иль дикие стрелки?

Иль гномы варят зелье там, колдуя?

В кустах другие вижу огоньки.

Едва, боязни полный, не бегу я.

То на ночлег толпа цыган сошлась?

Иль, как в Арденнах, здесь бежавший князь?

Иль я в лесной глуши, вдали от мира,

Заблудший, встретил призраков Шекспира?

Да, мысль верна: скорей всего они,

Или, бесспорно, кто-то им сродни.

В их облике – роскошный дух свободы.

Их грубость благородна от природы.

Но кто средь них, – широкоплеч, красив,

Лениво стан могучий наклонив,

Цветистый плащ за плечи перекинув,

Сидит вблизи костра, – потомок исполинов?

Сосет он свой излюбленный чубук,

И вьется дыма облако вокруг.

Его словечко сдержанно-сухое

Веселье вызывает громовое,

Когда он примет строгий вид

И чуждым языком, шутя, заговорит.

А кто другой, что в отдаленье

Прилег на ствол поверженной сосны?

Каким блаженным сладострастьем лени

Все члены тела стройного полны!

Не для друзей – мечтой затерян в безднах,

Стремясь на крыльях духа в небосвод,

Он о вращенье сфер тысячезвездных

Песнь однозвучную, забыв весь мир, поет.

Но что ж погасло пира оживленье?

Все зашептались в видимом смущенье.

Их речь – о юноше, что там, в уединенье,

Где воет водопад, грызя в ночи гранит,

Где отсвет пламени дрожит пятном багровым,

Под одиноким, тихим кровом,

Не слыша гневных волн, вдали от пира спит.

Устав от шума, сердцем чужд веселью,

Я отошел – и зашагал к ущелью.

Привет близ этой хижины тому,

Кто, сон забыв, глядит в ночную тьму!

Зачем ты здесь, глубокой думы полный,

Сидишь вдали от радостных гуляк?

О чем ты грезишь, грустный и безмолвный,

Зачем свечою не разгонишь мрак?

«Не вопрошай! Молчания печать

Я не сорву, пришелец, пред тобою.

Пускай одной ты движим добротою,

Мой жребий здесь – томиться и молчать.

Я не открою, даже другом спрошен,

Откуда я, кем изгнан, где блуждал.

Из дальних стран сюда я жизнью брошен,

И я за дружбу пострадал.

Кто может знать себя и сил своих предел?

И дерзкий путь заказан разве смелым?

Лишь время выявит, что ты свершить сумел,

Что было злым, что – добрым делом.

Ведь Прометей вдохнул небес чистейший жар

В бездушный ком земли обожествленной,

И что ж, – лишь кровь земную в дар

Принес он персти оживленной.

На алтаре огонь похитил я живой —

Он разве чистым пламенем разлился?

Но, хоть пожар взметнулся роковой,

Себя я проклял, но не устрашился.

Когда я вольность пел в невинности своей,

Честь, мужество, гражданство без цепей, —

Свободу чувств и самоутвержденье,

Я благосклонность меж людей снискал,

Но Бог, увы! Искусства мне не дал,

Искусства жалкого – притворства в поведенье,

И вот я здесь – высок падением своим,

Наказан без вины и счастлив, хоть гоним.

Но тише! Это скромное жилье

Хранит все благо, все страдание мое:

Возвышенное сердце, что судьбой

Уведено с путей природных,

Что, след найдя, должно бороться то с собой,

То с легионом призраков бесплодных.

О, лишь трудами обретет оно

То, что ему с рождения дано!

Ни слово чувств его высоких не откроет,

Ни песня бурных волн не успокоит.

Кто, гусеницу видя на коре,

О будущей заговорит с ней пище?

Кто куколке на утренней заре

Разбить поможет нежное жилище?

Но путы разорвать настанет срок,

И к розе полетит вспорхнувший мотылек.

И вот закон: должны промчаться годы,

Чтоб он сумел на путь попасть.

Хоть к истине влеком он от природы,

В нем заблужденья будят страсть.

Спешит он в жажде впечатлений, —

Троп недоступных нет, и трудных нет высот!

Пока несчастье, злобный гений,

Его в объятия страданья не толкнет.

Тогда болезненная сила напряженья

Его стремит, влачит могучею рукой,

И от постылого движенья

В постылый он бежит покой.

И в самый яркий день – угрюмый,

И без цепей узнав тяжелый гнет,

Душой разбит, с мучительною думой,

На жестком ложе он уснет.

А я, с трудом дыша, в чужой стране,

Глазами к вольным звездам обращаюсь

И наяву, как в тяжком сне,

От снов ужасных защищаюсь».

Исчезни, сон! О музы, вам хвала!

Навек я ваш, и нет пути другого!

Как перед солнцем – тает ночи мгла

Пред силой пламенного слова.

Светлеет даль, туман бежит,

И тьма рассеялась. О боги, свет и сила!

Восходит Истины светило,

Вокруг прекрасный мир лежит.

В его лучах растаял призрак бледный,

И новой жизни здесь блистает день победный.

Из путешествия вернувшись к отчей сени,

Прилежный вижу я народ,

Что трудится, не зная лени,

Используя дары природы круглый год.

С кудели нить летит проворно

На бердо ткацкого станка,

Не дремлют праздно молот и кирка,

Не остывает пламень горна.

Разоблачен обман, порядок утвержден,

И мирно край цветет, и счастьем дышит он.

Я вижу, князь, в стране, тобой хранимой,

Прообраз дней твоих живой.

Ты, помня долг владык неустранимый,

Им ограничил дух свободный свой.

Тот прихоти покорствует влеченью,

Кто для себя, одним собой живет.

Но тот, кто хочет свой вести народ,

Учиться должен самоотреченью.

Так бодро сей – вознаградится труд, —

Но не бросай зерно и там и тут,

Как сеятель, чьей лени все равно,

На пыльный путь иль в ров падет зерно.

Нет, сильной по-мужски и мудрою рукой

Обильно ты посей и дай земле покой.

И жатвой ты свою обрадуешь державу —

Себе и всем твоим во славу.

Зыбким светом облекла

Долы и кусты,

В мир забвенья унесла

Чувства и мечты.

Успокоила во мне

Дум смятенных рой,

Верным другом в вышине

Встала надо мной.

Эхо жизни прожитой

Вновь тревожит грудь,

Меж весельем и тоской

Одинок мой путь.

О, шуми, шуми, вода!

Буду ль счастлив вновь?

Все исчезло без следа —

Радость и любовь.

Самым лучшим я владел,

Но бегут года.

Горек, сердце, твой удел —

Жить в былом всегда.

О вода, шуми и пой

В тишине полей.

Слей певучий говор твой

С песнею моей, —

По-осеннему ль черна,

Бурно мчишься ты,

По-весеннему ль ясна

И поишь цветы.

Счастлив, кто бежал людей,

Злобы не тая,

Кто обрел в кругу друзей

Радость бытия!

Все, о чем мы в вихре дум

И не вспомним днем,

Наполняет праздный ум

В сумраке ночном.

Брожу я по полю с ружьем,

И светлый образ твой

В воображении моем

Витает предо мной.

А ты, ты видишь ли, скажи,

Порой хоть тень мою,

Когда полями вдоль межи

Спускаешься к ручью?

Хоть тень того, кто скрылся с глаз

И счастьем пренебрег,

В изгнанье от тебя мечась

На запад и восток?

Мысль о тебе врачует дух,

Проходит чувств гроза,

Как если долго в лунный круг

Смотреть во все глаза.

Все страданья укрощаешь

И несчастного вдвойне

Вдвое счастьем наполняешь, —

Ах, к чему вся скорбь и радость!

Истомил меня мой путь!

Мира сладость,

Низойди в больную грудь!

Горные вершины

Спят во тьме ночной,

Тихие долины

Полны свежей мглой;

Не пылит дорога,

Не дрожат листы…

Подожди немного —

Отдохнешь и ты!

О, зачем твоей высокой властью

Будущее видеть нам дано

И не верить ни любви, ни счастью,

Как бы ни сияло нам оно!

О судьба, к чему нам дар суровый

Обнажать до глубины сердца

И сквозь все случайные покровы

Постигать друг друга до конца!

Сколько их, кто, в темноте блуждая,

Без надежд, без цели ищут путь,

И не могут, о судьбе гадая,

В собственное сердце заглянуть,

И ликуют, чуть проникнет скудно

Луч далекой радости в окно.

Только нам прельщаться безрассудно

Обоюдным счастьем не дано.

Не дано, лишь сна боясь дурного,

Наяву счастливым грезить сном,

Одному не понимать другого

И любить мечту свою в другом.

Счастлив тот, кто предан снам летящим,

Счастлив, кто предвиденья лишен, —

Мир его видений с настоящим,

С будущим и прошлым соглашен.

Что же нам судьба определила?

Чем, скажи, ты связана со мной?

Ах, когда-то – как давно то было! —

Ты сестрой была мне иль женой,

Знала все, что в сердце мной таимо,

Каждую изведала черту,

Все прочла, что миру в нем незримо,

Мысль мою ловила на лету,

Жар кипящей крови охлаждала,

Возвращала в бурю мне покой,

К новой жизни сердце возрождала,

Прикоснувшись ангельской рукой.

И легко, в волшебно-сладких путах,

Дни текли, как вдохновенный стих.

О, блаженна память о минутах,

О часах у милых ног твоих,

Когда я, в глубоком умиленье,

Обновленный, пил живой бальзам,

Сердцем сердца чувствовал биенье

И глазами отвечал глазам!

И теперь одно воспоминанье

Нам сердца смятенные живит,

Ибо в прошлом – истины дыханье,

В настоящем – только боль обид.

И живем неполной жизнью оба,

Нас печалит самый светлый час.

Счастье, что судьбы коварной злоба

Изменить не может нас.

Душа человека

Волнам подобна:

С неба нисходит,

Стремится к небу;

И вечной премене

Обречена,

Снова должна

К земле обратиться.

С крутой скалы

Бежит ручей

И влажной пылью

Сребрит долины.

Но, заключен в пределы,

С журчаньем кротким,

Все тише, тише

Катится в глубь.

Крутые ль утесы

Ему поставляют

К паденью препоны:

Нетерпеливый,

Он пену вздымает

И льется по ним,

Как по ступеням

В бездну!

В гладкой постели, долину

Он пробегает;

А в зеркальном море

Звездное небо горит.

Ветер, моря

Кроткий любовник, —

Ветер из глубины

Волны вздымает.

О душа человека,

Как волнам ты подобна!

О судьба смертных,

Как ты подобна ветрам!

Вы мне жалки, звезды-горемыки!

Так прекрасны, так светло горите,

Мореходцу светите охотно,

Без возмездья от богов и смертных!

Вы не знаете любви и ввек не знали!

Неудержно вас уводят Оры

Сквозь ночную беспредельность неба.

О, какой вы путь уже свершили

С той поры, как я в объятьях милой

Вас и полночь сладко забываю!

Кого полюбишь ты – всецело

И весь, о Лидия, он твой,

Твой всей душой и без раздела!

Теперь мне жизнь, что предо мной

Шумит, и мчится, и сверкает,

Завесой кажется прозрачно-золотой,

Через которую лишь образ твой сияет

Один – во всех своих лучах,

Во всем своем очарованье,

Как сквозь дрожащее полярное сиянье

Звезда недвижная в глубоких небесах…

Раз, в угоду Прометею,

Своему любимцу, с неба

Чашу, полную нектара,

Унесла Минерва людям,

Чтобы созданных титаном

Осчастливить и вложить им

В грудь святой порыв к искусствам.

Шла она стопой поспешной,

Чтоб Юпитер не заметил,

И в златой плескалась чаше

Влага, и на зелень луга

Несколько упало капель.

Рой прилежных пчел примчался,

Все нектар усердно пили;

Озабоченный, спустился

Мотылек – добыть хоть каплю;

Сам урод-паук приплелся,

Пил нектар что было мочи.

Так сподобились блаженства

Эти крохотные твари,

Счастье высшее – искусство —

С человеком разделив.

Прав будь, человек,

Милостив и добр:

Тем лишь одним

Отличаем он

От всех существ,

Нам известных.

Слава неизвестным,

Высшим, с нами

Сходным существам!

Его пример нас

Верить им учит.

Безразлична

Природа-мать.

Равно светит солнце

На зло и благо,

И для злодея

Блещут, как для лучшего,

Месяц и звезды.

Ветр и потоки,

Громы и град,

Путь совершая,

С собой мимоходом

Равно уносят

То и другое.

И счастье, так

Скитаясь по миру,

Осенит то мальчика

Невинность кудрявую,

То плешивый

Преступленья череп.

По вечным, железным,

Великим законам,

Всебытия мы

Должны невольно

Круги совершать.

Человек один

Может невозможное:

Он различает,

Судит и рядит,

Он лишь минуте

Сообщает вечность.

Смеет лишь он

Добро наградить

И зло покарать,

Целить и спасать

Все заблудшее, падшее

К пользе сводить.

И мы бессмертным

Творим поклоненье,

Как будто людям,

Как в большом творившим,

Что в малом лучший

Творит или может творить.

Будь же прав, человек,

Милостив и добр!

Создавай без отдыха

Нужное, правое!

Будь нам прообразом

Провидимых нами существ.

Когда стародавний

Святой отец

Рукой спокойной

Из туч гремящих

Молнии сеет

В алчную землю,

Край его ризы

Нижний целую

С трепетом детским

В верной груди.

Ибо с богами

Меряться смертный

Да не дерзнет:

Если подымется он и коснется

Теменем звезд,

Негде тогда опереться

Шатким подошвам,

И им играют

Тучи и ветры.

Если ж стоит он

Костью дебелой

На крепкозданной,

Прочной земле,

То не сравняться

Даже и с дубом

Или с лозою

Ростом ему.

Чем отличаются

Боги от смертных?

Тем, что от первых

Волны исходят,

Вечный поток:

Волна нас подъемлет,

Волна поглощает —

И тонем мы.

Жизнь нашу объемлет

Кольцо небольшое,

И ряд поколений

Связует надежно

Их собственной жизни

Цепь без конца.

Кто среди всех богинь

Высшей хвалы достоин?

Ни с одной я не спорю,

Но одной лишь воздам ее,

Вечно изменчивой,

Вечно новой,

Странной дочери Зевса,

Самой любимой, —

Фантазии.

Ибо отец

Всякую прихоть, —

Хоть себе лишь дает он

Право на них, —

Ей позволяет,

Той, что мила ему

Сумасбродством.

Дано ей ступать,

Увенчавшись цветами,

По долинам средь лилий,

Летних птиц покоряя,

И устами пчелиными

Росную влагу

Пить с лепестков.

Ей также дано,

Взвеяв волны волос,

Со взором мрачным

Промчаться в вихре

Вкруг скал отвесных,

И тысячецветной,

Как утро и вечер,

И в смене вечной

Луне подобной

Являть себя смертным.

Все должны мы

Отца восславить!

Великий, древний,

Он обручил нас,

Смертных, – с прекрасной

Неувядаемо

Юной богиней.

Лишь нас одних

Сочетал он с нею

Небесными узами

И дал завет ей:

В беде и в счастье

Хранить нам верность

И не покидать нас.

Все остальные

Бедные чада

Многородящей

Живой земли

Ведают, видят

Лишь миг настоящий

С болью глухой

И смутной отрадой,

И жизнь скупая,

Как ярмом, гнетет их

Нуждою.

Нам же – ликуйте! —

Дал благосклонно он

Свою любимицу,

Искусницу-дочь.

Так встретьте с любовью

Ее, как невесту,

С почетом примите

Хозяйкою в дом!

И не позволяйте

Старухе-свекрови —

Мудрости – нежную

Хоть словом обидеть!

А я и сестру ее знаю, —

Она степенней и старше,

Тихая моя подруга.

О, пусть у меня

Только с жизнью отняты будут

Те силы, то утешенье,

Что дарит мне она, —

Надежда!

Кто воротит мне дни блаженные,

Дни крылатые, страсти первенца?

Кто воротит мне хоть один часок

Драгоценного того времени?

Каждый день болит сердце бедное,

Каждый день грущу о минувших днях…

Кто воротит мне хоть один часок

Драгоценного того времени?

Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?

Ездок запоздалый, с ним сын молодой.

К отцу, весь издрогнув, малютка приник;

Обняв, его держит и греет старик.

«Дитя, что ко мне ты так робко прильнул?»

«Родимый, лесной царь в глаза мне сверкнул

Он в темной короне, с густой бородой».

«О нет, то белеет туман над водой».

«Дитя, оглянися, младенец, ко мне;

Веселого много в моей стороне:

Цветы бирюзовы, жемчужны струи;

Из золота слиты чертоги мои».

«Родимый, лесной царь со мной говорит:

Он золото, перлы и радость сулит».

«О нет, мой младенец, ослышался ты:

То ветер, проснувшись, колыхнул листы».

«Ко мне, мой младенец! В дуброве моей

Узнаешь прекрасных моих дочерей;

При месяце будут играть и летать,

Играя, летая, тебя усыплять».

«Родимый, лесной царь созвал дочерей:

Мне, вижу, кивают из темных ветвей».

«О нет, все спокойно в ночной глубине:

То ветлы седые стоят в стороне».

«Дитя, я пленился твоей красотой:

Неволей иль волей, а будешь ты мой».

«Родимый, лесной царь нас хочет догнать;

Уж вот он: мне душно, мне тяжко дышать».

Ездок оробелый не скачет, летит;

Младенец тоскует, младенец кричит;

Ездок погоняет, ездок доскакал…

В руках его мертвый младенец лежал.

«Что там за звуки пред крыльцом?

За гласы пред вратами?

В высоком тереме моем

Раздайся песнь пред нами!..»

Король сказал, и паж бежит.

Вернулся паж, король гласит:

«Скорей впустите старца!»

«Хвала вам, витязи, и честь,

Вам, дамы, обожанья!..

Как звезды в небе перечесть?

Кто знает их названья?

Хоть взор манит сей рай чудес,

Закройся взор, не время здесь

Вас праздно тешить, очи!»

Седой певец глаза смежил

И в струны грянул живо,

У смелых взор смелей горит,

У жен поник стыдливо…

Пленился царь его игрой

И шлет за цепью золотой —

Почтить певца седого.

«Златой мне цепи не давай.

Награды сей не стою,

Ее ты рыцарям отдай,

Бесстрашным среди бою,

Отдай ее своим дьякам,

Прибавь к их прочим тяготам

Сие златое бремя!..

По божьей воле я пою

Как птичка в поднебесье,

Не чая мзды за песнь свою —

Мне песнь сама возмездье!

Просил бы милости одной:

Вели мне кубок золотой

Вином наполнить светлым!»

Он кубок взял и осушил

И слово молвил с жаром:

«Тот дом сам Бог благословил,

Где это – скудным даром!

Свою вам милость он пошли

И вас утешь на сей земли,

Как я утешен вами!»

Бежит волна, шумит волна!

Задумчив, над рекой

Сидит рыбак; душа полна

Прохладной тишиной.

Сидит он час, сидит другой;

Вдруг шум в волнах притих…

И влажною всплыла главой

Красавица из них.

Глядит она, поет она:

«Зачем ты мой народ

Манишь, влечешь с родного дна

В кипучий жар из вод?

Ах! Если б знал, как рыбкой жить

Привольно в глубине,

Не стал бы ты себя томить

На знойной вышине.

Не часто ль солнце образ свой

Купает в лоне вод?

Не свежей ли горит красой

Его из них исход?

Не с ними ли свод неба слит

Прохладно-голубой?

Не в лоно ль их тебя манит

И лик твой молодой?»

Бежит волна, шумит волна…

На берег вал плеснул!

В нем вся душа тоски полна,

Как будто друг шепнул!

Она поет, она манит —

Знать, час его настал!

К нему она, он к ней бежит…

И след навек пропал.

1

Кто одинок, того звезда

Горит особняком.

Все любят жизнь, кому нужда

Общаться с чудаком?

Оставьте боль мучений мне.

С тоской наедине

Я одинок, но не один

В кругу своих кручин.

Как любящий исподтишка

К любимой входит в дом,

Так крадется ко мне тоска

Днем и при свете ночника,

При свете ночника и днем,

На цыпочках тайком.

И лишь в могиле под землей

Она мне даст покой.

2

Подойду к дверям с котомкой,

Кротко всякий дар приму,

Поблагодарю негромко,

Вскину на плечи суму.

В сердце каждого – заноза

Молчаливый мой приход:

С силой сдерживает слезы

Всякий, кто мне подает.

3

Кто с хлебом слез своих не ел,

Кто в жизни целыми ночами

На ложе, плача, не сидел,

Тот незнаком с небесными властями.

Они нас в бытие манят —

Заводят слабость в преступленья

И после муками казнят:

Нет на земле проступка без отмщенья!

Полно петь, слезу глотая,

Будто ночь длинна, скучна!

Нет, красотки, тьма ночная

Для веселья создана.

Коль прекрасной половиной

Называют жен мужья,

Что прекрасней ночи длинной —

Половины бытия!

День лишь радости уводит,

Кто же будет рад ему?

Он хорош, когда уходит,

В остальном он ни к чему.

Но когда мерцают свечи,

Озарив ночной уют,

Нежен взор, шутливы речи

И уста блаженство пьют,

И когда за взгляд единый

Ваш ревнивый пылкий друг

С вами рад игре невинной

Посвятить ночной досуг,

И когда поет влюбленным

Песню счастья соловей,

А печальным, разделенным

Горе слышится и в ней, —

О, тогда клянем недаром

Мы часов бегущих бой,

Что двенадцатым ударом

Возвещает нам покой!

Пусть же всех, кто днем скучали,

Утешает мысль одна:

Если полон день печали,

То веселья ночь полна.

1

Ты знаешь край лимонных рощ в цвету,

Где пурпур королька прильнул к листу,

Где негой Юга дышит небосклон,

Где дремлет мирт, где лавр заворожен?

Ты там бывал?

Туда, туда,

Возлюбленный, нам скрыться б навсегда.

Ты видел дом? Великолепный фриз

С высот колонн у входа смотрит вниз,

И изваянья задают вопрос:

Кто эту боль, дитя, тебе нанес?

Ты там бывал?

Туда, туда

Уйти б, мой покровитель, навсегда.

Ты с гор на облака у ног взглянул?

Взбирается сквозь них с усильем мул,

Драконы в глубине пещер шипят,

Гремит обвал, и плещет водопад.

Ты там бывал?

Туда, туда

Давай уйдем, отец мой, навсегда!

2

Сдержись, я тайны не нарушу,

Молчанье в долг мне вменено.

Я б всю тебе открыла душу,

Будь это роком суждено.

Расходится ночная мгла

При виде солнца у порога,

И размыкается скала,

Чтоб дать источнику дорогу.

И есть у любящих предлог

Всю душу изливать в признанье,

А я молчу, и только Бог

Разжать уста мне в состоянье.

3

Кто знал тоску, поймет

Мои страданья!

Гляжу на небосвод,

И душу ранит.

В той стороне живет,

Кто всех желанней:

Ушел за поворот

По той поляне.

Шалею от невзгод,

Глаза туманит…

Кто знал тоску, поймет

Мои страданья.

4

Я покрасуюсь в платье белом,

Покамест сроки не пришли,

Покамест я к другим пределам

Под землю не ушла с земли.

Свою недолгую отсрочку

Я там спокойно пролежу

И сброшу эту оболочку,

Венок и пояс развяжу.

И, встав, глазами мир окину,

Где силам неба все равно,

Ты женщина или мужчина,

Но тело все просветлено.

Беспечно дни мои бежали,

Но оставлял следы их бег.

Теперь, состарясь от печали,

Хочу помолодеть навек.