Новая родня

ПТИЧКА-НЕВЕЛИЧКА И ЕЁ ПРИЧУДЫ

Проснулся Мика в тревоге. Что-то в его жизни изменилось, а что — не сообразит. Заспал вчерашнее.

Напомнила ему мать. Потолкала в плечо, потрепала за чубик и шепнула:

— Спит наша птичка-невеличка. Ну и не буди. А проснётся, покорми её молочной кашей. Вот она тут, на загнётке, на угольках будет долго тёпленькая.

— Ладно, — отозвался Мика и, не залёживаясь, стал одеваться.

Мать поторопилась в коровник: там у неё были стельные коровы, о которых она сильно беспокоилась, а Мика поспешил по своим хозяйским делам.

Задёрнув полог кровати, чтобы Сандрик дольше поспал и под ногами не путался, Мика выбежал из сеней во двор вместе с Кудлаем.

Мика умылся снегом, а пёс повалялся в снегу. Потом принялись за хозяйство.

Первым делом надо было козу напоить тёплым пойлом и сенца ей подбросить лесного, с ветками. Она вот-вот козлят принесёт. Ишь — поперёк себя шире. Они у неё в животе до поры до времени прячутся, чтобы волк не съел. А потом, в одну тёмную ночь, когда никто не видит, выскочат и давай скакать-выплясывать. Радуются, что на свет сразу резвыми народились.

Вернувшись с ведром в избу, чтобы зачерпнуть пойла из лоханки, Мика заглянул на печку — спит, носик остренький вверх торчит, как у птички.

— Ножки ватные — ничего, с молочной каши они задвигаются!

Улыбнувшись, он оглянулся, услышав знакомое журчанье, — это лентяй Сандрик, вместо того чтобы на выбежать на двор, в лоханку струйку пускал.

— Ты опять козе пойло портишь?! — Ухватив за ухо, Мика проучил его, как положено старшему брату, и выпроводил на снег босого. Чтобы следующий раз не чудил.

Сандрик вернулся с негромким похныкиваньем и полез было на печку погреть озноблённые пятки, но Мика остановил его.

— Не лезь, разбудишь, там птичка спит! Озяб, так попляши, крепче будешь, — сказал он незлобно. Сам ведь баловался не так давно, когда поменьше был.

Умыв Сандрика студёной водой из ведра, в ко-тором плавали льдинки, заставив высморкаться, чтобы прочистить нос, Мика подолом своей исподней рубахи отёр его пухлое лицо, затянул тесёмкой штаны, которые с братишки всегда спадали, и счёл свои обязанности выполненными. Хотел уже нести козе пойло, как вдруг почувствовал на себе взгляд. Вскинул лицо, а с печки смотрят два глаза, чёршенькие, как спелые смородинки.

— Проснулась!

Вначале он обрадовался, а потом смутился. Как управляться с малым братишкой, Мика знал, а вот как с ленинградской сестрёнкой? Уж лучше бы спала до прихода мамы.

— Птичка! — указал на неё пальцем Сандрик. Девочка спряталась.

— Да ты не бойся, мы свои, фашисты отсюда далеко, за лесами, за полями. Это вот я, Микул, а это вот Сандрик… А это наш Кудлай. Не понимаешь? Ну, если по-русски сказать — Николай и Александр мы, братья Учайкины. Наш отец на войне, тот самый рядовой Учайкин, который тебя из-под бомб спас. Вот — угадываешь? Это его одёжа!

И для убедительности Микул потряс тёплым, уже прожаренным матерью в печке ватником.

Девчоночка ни звука.

— Ты что, слезать боишься? Высоко тебе? У вас в городе таких печек нет, что ли? Ну ладно, на кровати будешь спать, вон под пологом. Давай сниму, что ли?

Выждал, послушал и ничего не услышал. Мика осторожно заглянул на печку. Девчонка сидела спиной к нему и тихонько пересыпала из горстки в горстку просо, любуясь, как оно гладко скользит.

— Беда, Сандра, — сказал упавшим голосом Мика, — девка-то у нас глухая. Что будем делать? А?

У Сандрика были свои думки.

— Кашу есть! — ответил он шустро.

Сняв с бечёвки хорошо просушенные полосатые штанишки и кофточку, Мика быстро отыскал скалку, ловко прокатал бельё и, свернув, бросил его на печку. И, наверное, попал точно. Девчонка, судя по шороху, принялась одеваться. Так и есть, выглянула уже в своем полосатом наряде.

Вспомнив про ватные ноги, Мика решительно влез по приступкам и, ухватив сестрёнку под мышки, стащил вниз. Она не сопротивлялась. Ну, ватная кукла, да и только. Набрав воды в рот, чтобы согреть немного, Мика хотел умыть девчонку так же, как умывал Сандрика, когда тот был поменьше, но она вскрикнула и закрылась рукавом. Ишь ты, значит, так не приучена! И как их там воспитывают, в городе? Показал ей на лоханку, чтобы не простудилась на снегу-то с непривычки, а она ничегошеньки не поняла.

Смотрит на лоханку, держится за ушко, в которое палку продевают, когда выносят, и глазами хлоп-хлоп.

Мика даже за дверь вышел, чтобы не мешать, и Сандрика за руку вывел. Успел козе пойло снести и вернуться, а она всё стоит и посматривает, как в лоханке корки хлебушка плавают, картофельные очистки, блёстки постного масла от ополосков. Ну и стружки, которые, балуясь ножом, Сандрик настрогал, когда больших дома не было.

«Неужели такой простой вещи, как лоханка, никогда не видела? И как они там живут, в Ленинграде?»— опять подивился Мика.

Вот горе с ней, пора кашей кормить, а она не умывается, не прибирается.

— Ну ты хоть сама поплескайся. — Мика подтащил её к ведру.

Стала, держась рукой за лавку, и льдинки пальчиками трогает. Руки-то ничего, не ватные… Глядишь, сможет хоть шерсть прясть да чулки, варежки вязать…

— Может, ты снегом умываешься? Ишь лицо какое беленькое! Ну пойдём на улицу.

Мика хотел обуть её в Сандриковы валенки, но брат такого рёву дал, что Мика заткнул уши. Пошёл в горницу за мамиными новыми чёсанками, на которые ещё и галоши не куплены. Пусть разок наденет.

Девчонка в приоткрытую дверь заглянула, даже глаза расширились. Вон как удивилась — горниц, что ли, не видала? Что, у них в городе таких чистых горниц нет, в которых не живут, а только самое лучшее добро и вещи хранят и по праздникам гостей принимают?

Наверное, бедновато жили. И на деревне есть такие, у которых избы не пятистенные, а обыкновенные, где живут, спят, едят, телят держат и гостей принимают. Ну, это уж совсем не самостоятельные колхозники.

В горницу вообще зря ходить не полагается, особенно ребятам. И ничего там брать без спросу нельзя, всё запретное, новое. Там кровать стоит никелированная, с блестящими шарами, на которой и мама ни разу ещё не спала, а уж ребятам и подавно поспать на ней не снилось. Только полюбоваться можно было горкой подушек в красных наволочках да покрывалом кружевным. Ох и красиво!

И Мика, раз уж вошли без спросу, не вытерпел и похвалился:

— Вот у нас что есть, ты не думай, будто мы бедные! Наш папка бригадиром был. У нас всё есть. А вон мамин сундук, знаешь в нём какие платья!

Но девчонка почему-то глядела не на нарядную кровать, не на сундук, окованный серебристыми пластинками, а под кровать заглядывала. Ну и чудная! Чего она там искала?

— Полюбовались, и хватит, — сказал Мика, закрыл дверь горницы на крючок и попытался обуть чудачку в чёсанки.

Не тут-то было — велики оказались. Обе её ноги в одном валенке умещались, и она сама тонула в нём чуть ли не до подмышек.

Сандрик смеялся, глядя, как брат старается упрятать эту диковинную птичку с косичками в мамин валенок. Соловьём заливался, даже в носу свистело и в горле булькало. А Мика чуть не плакал. Девчонка же только глазёнками моргала, словно не понимала, зачем это.

Разозлившись, Мика швырнул валенки обратно в горницу и крикнул, указывая на лоханку:

— Не хочешь на улицу идти, так действуй здесь, чего время тянешь? Нам кашу пора есть!

И в сердцах снова выбежал в сени, забыв прихватить Сандрика.

— Сестрёнка, понимаешь, попалась какая-то непонятливая, заканителился я с ней, — пробормотал Мика, давая козе сена.

Когда он вернулся, то ребят в избе не нашёл. Они были в горнице. Ой, этот Сандрик как заберётся туда, так либо куриные яйца, которые в корзинке под кроватью хранятся, начнёт скалкой давить, либо ещё какую беду сочинит!

На этот раз ничего особенного ни этот озорник, ни ленинградская сестрёнка сделать не успели. Они сидели, достав из-под кровати горшок с ручкой, в котором было топлёное масло.

Сандрик с важным видом хозяина тыкал палец в застывшее масло и мазал себя по губам. А девчонка таращила глаза то на горшок, то на Сандрика.

Ну и чудо! Неужели же в городской, своей жизни такого горшочка не видывала? Вон у них в сельской лавке и то этих посудин сколько угодно продаётся. Удобные, с ручками, с крышками, в них что хочешь держи — хоть сметану, хоть масло.

Не успел Мика пожурить Сандрика за баловство, как вдруг девчонка отобрала у него горшочек спрятавшись за спинку кровати, присела на него…

— Что ты делаешь, озорница?! — вне себя вскричал Мика и слегка потянул сестрёнку за вихры.

Тут она и дала рёву.