Новгородская феодальная вотчина

Топонимы берестяной грамоты № 5G8.

Известны эти пункты и в писцовых книгах Шелонской пятины. Кшоты (в писцовой книге — Шкота), Славницы, Остров, Сопши — в Карачунском погосте, Болчино — центр соседнего с Карачунским Болчинского погоста4. Микулина нет в писцовых книгах, однако один из документов 1572 г. знает в Карачунском погосте деревню Ми-тутино (0,5 обжи)5, возможно, идентифицируемую с Ми-кулином. Особо отмечу, что выделение в административной системе Новгородской земли Болчинского погоста произошло уже в московское время. Еще в 1498 г. он течением Шелони делился на две части: восточная (в которой находится Болчино) принадлежала к Порховскому уезду (как и Карачунский погост), а западная — к Вышегородскому уезду. К 1539 г. это деление исчезло6. Поэтому нужно заключить, что в эпоху новгородской независимости все территории, названные в берестяной грамоте № 568, составляли административно цельную единицу, находясь в пределах одного погоста с центром в Болчине или в Карачуницах.

Казалось бы, сумма сведений, содержащихся в грамоте, достаточна для установления владельца всех этих деревень в конце эпохи новгородской независимости. Однако дело обстоит не столь просто. В писцовой книге 1498 г., которая сообщает сведения старого письма, давая указания о владельцах деревень времени самостоятельности, из описания 353,5 обжи, числящихся в Карачунском погосте, сохранились сведения лишь о 56,5 обжи; материалы по остальным, в том числе и по всем интересующим. нас пунктам, утрачены. Сведения по Болчинско-му погосту в этой книге сохранились: земли собственно погоста, т. е. Болчина села, принадлежали Олферию Ивановичу Офонасову и Остафию Болчинскому7.

В писцовой книге 1539 г. сохранилось описание только 63 обеж Карачунского погоста, в том числе интересующие нас сведения по деревне Сопши, которая в момент составления письма принадлежала Семену Ивановичу Картмазову, получившему ее после братьев Олферия и Григория Картмазовых, а в новгородское время она, оказывается, принадлежала Ульяну Плюснину8.

Наибольшее количество сведений по названным в грамоте № 568 пунктам имеется в писцовой книге 1576 г,

В это время Кшоты (Кшеты) и Славница принадлежали Сумороку Караулову, а Остров — Ушатому Азарьеву9.

Между тем перечневая книга, составленная около 1498 г., сохранила по Карачунскому погосту сведения и о старых землевладельцах новгородского времени, и о первых помещиках московской поры, но без указания их конкретных поместий. Среди первых московских помещиков мы без труда обнаружим предков владельцев 1539 и 1576 гг. — Григория и Игната Ивановичей Картмазовых (Каркмазовых), Собину Караулова и Ушака Москотинь-ева. При этом выясняется, что Картмазовы получили земли сведенных новгородцев Ульяна Плюснина, Семена Бабкина и Тимофея Грузова, Караулов и Ушак Моско-тиньев — владычные земли 10.

Таким образом, к моменту вывода новгородских землевладельцев пункты, названные в грамоте № 568, не составляли единого владельческого массива. Часть этих владений числилась за владыкой, другие части — за Ол-ферием Офонасовым, Тимофеем Грузовым, Остафием Болчинским, Ульяном Плюсниным, Семеном Бабкиным. Из последних Олферий Офонасов и Тимофей Грузов, хорошо известные по летописным рассказам и писцовым книгам, были боярами и посадниками, связанными своей деятельностью со Славенским концом Новгорода. Ульян Плюснин, участвовавший во встрече Ивана III во время его «мирного похода» на Новгород в 1475 г., назван в летописи житьим. Среди житьих там же названо имя и одного из Бабкиных11. Сведениями об Остафии Болчин-ском мы не располагаем.

Итог этих наблюдений можно было бы представить таким образом. В XIV в. все перечисленные в рассматриваемом тексте пункты находились в руках одного владельца, жившего на Черницыной улице, а затем перешли в руки разных новгородских феодалов из числа бояр и житьих, если бы не наличие в этом фонде владычных, т. е. черносошных земель. И в XIV, и в XV вв. такие земли продолжали находиться в движении, переливаясь в вотчинный фонд новгородских феодалов. Полагаю, что именно с таким случаем мы столкнулись, анализируя берестяную грамоту № 568, которая посвящена исчислению государственных доходов с черных волостей.

В пользу такого предположения говорит и сам характер этих доходов. Все перечисленные в грамоте крестьяне платят солью, которая отнюдь не добывалась в тех местах на верхней Шелони, где они жили. В ходе археологической разведки по топонимам грамоты № 568, предпринятой студентами кафедры археологии МГУ С. 3. Черновым и П. М. Алешковским, были получены сведения от местных жителей о том, что вплоть до XX в. соль туда доставлялась отхожим промыслом в район псковского Острова. Следовательно, мы сталкиваемся здесь с так называемой «копащиной», хорошо известной по новгородским писцовым книгам, исчисляющим налог в пользу великокняжеского наместника, т. е. в государственную казну, с «копачей» — крестьян, не сидевших на запашке, а отходивших в центры солеварения 12.

Однако из сделанных наблюдений следует и еще один вывод. Расхищение остатков фонда черных земель в XV в., внедрение на эти земли владельческих волосток осуществлялось в первую очередь боярами и житьими людьми, а не порвавшими с общиной и неизвестно каким образом разбогатевшими чернокунцами. Не существует серьезных оснований думать, что в других погостах (например, в названном А. Л. Шапиро Ильинском Иломан —

ском) этот процесс развивался как-то иначе.

* * *

XV век — время, когда основной массив черных земель уже освоен вотчинниками, и существо процесса движения земельной собственности в этот период состоит в том, что этот процесс оказывается вторичным относительно первоначального образования феодальной вотчины. Отличительной особенностью динамических процессов развития вотчины в XV в., следовательно, является именно перераспределение земли между вотчинниками. Неслучайным поэтому кажется отсутствие среди многочисленных новгородских поземельных актов XV в. документов, фиксирующих покупку земель у общины.

К какому же времени относится формирование вотчинной системы? Мне представляется, что постановка этой проблемы должна включать мысль о двух важных этапах развития феодальной собственности на землю на территории новгородских владений. Поскольку освоение феодалами черных земель было процессом длительным, до какого-то момента этот процесс не достиг тотального поглощения черных земель вотчинниками, и основные усилия феодалов были направлены к присвоению черных земель. Однако Необратимость процесса феодализации приводит в конце концов к тому, что фонд свободных земель практически прекращает свое существование, после чего начинается этап перераспределения земельной собственности между вотчинниками; расцвет этого этапа мы наблюдаем в XV в.

Таким образом, важной составляющей частью стоящей перед нами проблемы является необходимость датировать этот качественный скачок в развитии феодальной вотчины. Трудность здесь состоит в практическом отсутствии актовых материалов раннего — до середины XIV в. — времени. Тем не менее возможно опереться на сумму косвенных показаний разных источников, демонстрирующих определенную систему изменений в отношении новгородского общества к вотчинному землевладению.

1. Конституирование владычного контроля за поземельными сделками

Полагаю, что наиболее перспективным в этом отношении является изучение сфрагистических памятников, связанных с движением вотчинного фонда. Все подлинные поземельные документы Новгорода XV в., сохранившие печати, скреплены буллами владычных наместников. В одних случаях это именные буллы, характерные для двинского судопроизводства, в других — анонимные, с изображением на одной стороне богоматери, а на другой— креста. Особо остановимся на последней группе.

Содержание актов, сохранивших такие печати, наглядно показывает характер деятельности суда владычного наместника: подавляющее большинство документов, скрепленных буллой владычного наместника рассматриваемого типа, фиксирует различного рода имущественные, прежде всего поземельные сделки. Из 16 сохранившихся при документах таких булл 5 привешены к купчим грамотам13, 7 —к данным 14 и 2 — к духовным15. Об остальных двух, привешенных к вечевым актам, в дальнейшем скажу особо.

Такие же, но утраченные сейчас печати были привешены к двум данным грамотам XV в. Сведения о них сохранились в старинных списках с этих документов. На копии XVI в. с данной Василия Степановича Богословскому Важскому монастырю имеется помета: «И домовую грамоту игумен Даниил повез в Москву note 99цу за печатью свинцовою, а на печати написан крест животВо-рящип, а на другой стороне пречистые воплощение» 16. Подобная помета сделана и на списке XVII в. с данной шунжан Петра Адкина с племенем и других церкви Николая в Шунге XV в.: «А у грамоты печати свенчатые, у обоих воплощение пречистые богородицы, а назади кресты»17. Указание на наличие таких же печатей имеется в списке с комплекса документов, сделанном в начале XVII в. с актов, принадлежавших Ивану Васильевичу Едемскому: «Писаны на хартиях, а печати оловяные, на печатях образ пречистыя богородицы честнаго ея Знамения, а на другой стороне животворящий крест»18.

В 1958 г. В. И. Корецкий опубликовал девять не известных ранее новгородских документов XV в.19 Сохранившиеся в копиях XVI в., они содержат описание скреплявших их некогда печатей. В восьми случаях описаны буллы, содержащие «на свинцу пречистая богородица вопло-щенье» или «на свинцу пречистая богородица вопло-щенье, а на другой стороне крест, а потпись Исус Христос». В числе этих актов — 6 данных, 1 духовная и 1 купчая.

Подобные буллы в большом числе известны из находок в земле в самом Новгороде и на Городище под Новгородом. Вместе с 16 сохранившимися при грамотах таких печатей к осени 1979 г. зафиксировано 111, причем оттиснуты они 44 парами матриц. Специальное изучение анонимных владычных булл обнаруживает, что они появляются впервые около рубежа XIII–XIV вв. и поначалу употребляются крайне редко — еще реже, чем немногочисленные именные буллы новгородских архиепископов. К этому раннему времени относится, в частности, один из двух случаев употребления анонимной буллы при вечевом документе — грамоте Новгорода Риге, составленной в 1303–1307 гг.20 Надо полагать, что в это время владычные наместники представляли особу архиепископа в отсутствие последнего. Однако со времени архиепископа Моисея (1326–1330, 1352–1359 гг.) анонимные печати владычных наместников перестают быть редкими. Стилистическое сравнение этих булл с синхронными им именными печатями архиепископов позволяет датировать те разновидности, которые, безусловно, относятся к середине — второй половине XIV в. К указанному периоду возможно отнести не менее 40 печатей, т. е. примерно столько же, сколько их датируется XV веком. Это значит,

что по крайней мере с начала второго архиепископства Моисея суд владычного наместника приобрел функцию регулятора поземельных отношений. С этого момента буллы владычных наместников употребляются для скрепления поземельных актов. Единственным исключением оказывается такая печать, привешенная к жалованной грамоте Новгорода Троице-Сергиеву монастырю 1450 г.21, отразившая, как мне кажется, реликтовое сохранение наместником его первоначальной функции представительства от владыки в момент отсутствия архиепископа22.

Очевидно, что конституирование суда владычного наместника около середины XIV в. и наделение его функцией регулятора поземельных Отношений отражает какой-то очень важный качественный этап развития вотчинной системы. Не совпадает ли это административное нововведение с началом перераспределения земельной собственности, иначе — с практическим завершением освоения основного фонда черных земель вотчинниками? Если это так, то мы находим и достаточно убедительное решение поднятого С. Н. Валком вопроса о времени, с которого начинается массовое употребление частного акта, поскольку лишь перераспределение земельного фонда вотчин чаще всего ставит вотчинников в положение контрагентов частного акта. Ведь частными актами являются все скрепленные буллами владычных наместников документы конца XIV–XV в., за исключением жалованной грамоты 1450 г.

Я не убежден в том, что более ранние документы сходного характера следует относить к тому же разряду. Из дошедших до нас в оригинале ни духовная Варлаама конца XII в., ни духовная Климента XIII в. не имеют следов прикрепления буллы23; следовательно, они не проходили официального утверждения и остались лишь записями волеизъявления. Ничего не говорят о наличии, печатей при оригиналах грамот списки с духовной Антония Римлянина первой трети XII в. 2 \ с ободной Луки Варфоломеевича на Тайбольскую землю первой половины XIV в. (до 1342 г.)25, с мировой старосты Азики с Ва— силием Матфеевичем 1315–1322 гг.26 В последнем случае, правда, наличие печатей упомянуто в списке XIX в., однако этот список был сделан с копийной книжки начала XVII в., где слова о печатях относились ко всему комплексу переписанных в ней документов, а не конкретно к мировой грамоте Азики.

Способ оформления таких записей может быть продемонстрирован ободной грамотой Луки Варфоломеевича: «Се купи Лука у Малуила, и у Олексия, и у старосты, и у Родиона, и у всей братии, и Пиккуя, и у Юрья, и у Жадислава, и у Андрея, и у Сердилия, и у Андрея Таи-больскую землю одерень себе и своим детем, куди староста со всею своею братиею ногою постоял, страдомую землю, и пожни, и тонища, и ловища, и хмельники, и поля, и заполки, и страдомую землю, и гонебныи лес, мхи, и болота, и воды — тое Луки все одерень. А завод тое земли по старым межам по Звею реку на Великии камень, от Великого камени на Долгии мох, на островок, а от островка на Ольховой ручей, по Ольховому ручью на глажевник, от глажевника по ручью по Вяду реку прямо в Великии порог, по Вяниды реке вверх до Никифоровы межи, от Никифоровы межи чрез Соколеи мох в Сар-озеро, из Сар-озера на Долгии остров в Долгии мох на Глубокий ручей по Симкинскую межу в Салмаксу реку, по Салмаксы реке вверх до бродища до Колголем-ского, от бродища по Григорьеву ниву, по Головскои мох чрез Пажскои мох прямо к Черному лесу, возле Черного лесу до Зыбучего мху по Гажье озерко, от озерка на Великии мох вкруг Пажскои губе на Кобылью гору, от Кобыльей горы возле озера до Пцына каменья прямо на озерка, от озерок на Перзуев ручей до Великого озера, подле Великого озера до Звеи реке. А в том ободе нету Луки сябра никого же. А на то послуси: Козьма Никифоров, Артемии Корнильев котельник, Есип Гаврилов, Тимофеи серебряник, Волос, Юрьи Соболев, Фешко Федоров, Назареи Савин. А писал Василеи, дьяк святого Дмитрея»27.

Мы видим, что документ утверждается только ссылкой на послухов, без участия чиновников государственного аппарата. Мировая старосты Азики заканчивается формулой: «А на то рядци и послуси: Леонтеи Остафье-вичь, Еремеи Кривцев, Терентии Водовиков, Нозарья Воиславлиц. А хто наступит на сии ряд, даст князю и посаднику дватцать гривен золота». Последняя фраза говорит о том, что в первой четверти XIV в. поземельные сделки входили еще в компетенцию смесного суда князя и посадника, а не владычного суда. Однако в данном случае до суда дело не дошло. Хотя Азика и приехал от своей братьи к князю Афанасию «на Василья на Матфе-ева». но «наставиле подвоискии, и не идучи к суду и уря-дилися рядом». Очевидно, что актовое оформление сделки, т. е. утверждение ее через суд, ставшее вскоре обязательным, до поры до времени требовалось только в случае возникновения конфликта, не разрешимого мирным путем, что, по-видимому, и является основой употребления так называемых «бессудных грамот».

Замечу, что после перехода поземельных дел в компетенцию суда владычного наместника гарантийная формула «даст князю и посаднику» никогда больше не употребляется, закономерно сменившись формулой «даст князю и владыце»28.

Мировая Азики и ободная Луки Варфоломеевича фиксируют покупки боярами обширных владений у сельских общин, т. е. относятся еще к тому этапу, когда шло первоначальное освоение свободных территорий. Разумеется, возникновение подобных сделок теоретически возможно и в более позднее время, коль скоро в незначительном количестве такие территории сохраняются и до момента инкорпорации Новгорода в состав Московского государства. Однако достаточно показательным оказывается уже отмеченное обстоятельство: ни одного акта покупки земли у общины среди сотен поземельных документов XV в. нет.

На особый характер первой половины — середины XIV в. в истории новгородской вотчинной системы указывают и все рассмотренные выше генеалогические материалы.

Меньше всего мы смогли узнать о сельском землевладении Мишиничей. Однако любопытно, что основной массив завещанных Ориной Колмову монастырю земель составлен волостью на Паше и в Тайболе, т. е. землями, купленными ее предком Лукой Варфоломеевичем во второй четверти XIV в.

Существенной основой землевладения Онаньиничей и потомков посадника Федора Тимофеевича, включая Шенкурских, является Шенкурский погост, купленный их предком Василием Матвеевичем в первой четверти XIV в., и Кокшенгский погост, присоединенный к семейным владениям несколько позднее, но в пределах того же XIV в. Однако и остальные владения этого рода подвергаются первым семейным разделам только в середине — второй половине XIV в., что говорит о недавнем возникновении этой крупной вотчины.

То же наблюдение может быть сделано и относительно феодалов небоярского происхождения с Рогатицы — Немых, Опариных, Боеоволковых и других членов этого рода, которые являются участниками многочисленных семейных разделов нескольких достаточно обширных волосток, сохранявших свою целостность при их общем предке Якове, жившем не позднее первой половины XV в.

К XIV в. относится начало формирования вотчины Мартемьяновых. Целиком этой вотчиной владел Савелий Григорьевич — дед (или прадед) Василия Федоровича, действовавшего в 20-х годах XV в.

Во всех рассмотренных случаях мы видим, что достаточно характерным видом первоначального вотчинного владения было обладание значительной территорией, равной целому погосту или по крайней мере заметной части погоста, а чересполосица участков в некогда едином владельческом массиве возникает как следствие перераспределения земель в ходе наследственных разделов. Замечу кстати, что в тех случаях, когда первоначальная вотчина совпадает с погостом или с его значительной частью, обояривание черной волости не приводит к разложению общины, а, напротив, консервирует ее как систему разруба вотчинных и государственных доходов.

Если относительно землевладельцев небоярского происхождения можно уверенно говорить, что приобретение вотчины Савелием Григорьевичем или Яковом тождественно переходу этих лиц в сословие землевладельцев, очевидно, житьих — из другого сословия — купеческого, ремесленного и т. п., то вопрос о возможной сословной трансформации Мишиничей и Василия Матфеевича достаточно сложен. Мы не смогли установить достоверных предков этих бояр. Сведения о Мишиничах восходят только к концу XIII в.; происхождение Василия Матфеевича, действовавшего в начале XIV в., остается пока неизвестным. Поэтому теоретически допустимо предполагать, что боярские роды Мишиничей и Василия Матфеевича вообще возникают только в конце XIII в. Иными словами, видимая изначальность их вотчин в начале XIV в. является частным фактом истории конкретных боярских родов, а не отражением более широкого процесса, характерного для вотчинной системы в целом. Можно иначе формулировать эту проблему. Если Мишиничи только на рубеже XIII–XIV вв. становятся крупными вотчинниками, но их предки были боярами и в предшествующие столетия, то в чем тогда состояла экономическая основа боярства в это раннее время? Естественно, то же касается и рода Василия Матфеевича. Следовательно, перед нами стоит один из самых существенных вопросов новгородской истории — кто же такие были бояре?

2. Проблема пределов кастовости новгородского боярства

Общие наблюдения над историей новгородского боярства позволяют формулировать характеристику этого сословия следующим образом. Боярство составляло высший слой новгородского общества, владевший на протяжении'всего периода существования республики правом занятия главной республиканской должности — посадника. Ни обладание купеческими капиталами, ни обладание значительными вотчинами не сообщало владельцу этих капиталов или этих вотчин права стать посадником, если он не был боярином. Следовательно, принадлежность к боярству не определялась экономическим положением человека или семьи, а зависела от другой причины. Поиски этой причины приводят к однозначному решению — новгородские бояре составляли непополняе-мую касту аристократов и были обязаны своей сословной принадлежностью только происхождением от родо-племенной старейшины древнейшего периода новгородской истории, от той сословной верхушки, которая консолидировалась в замкнутую касту еще на протогосу-дарственной стадии.

Эта характеристика достаточно давно сложилась в литературе, но она не является единственной. Ей противостоит высказываемое иногда мнение о том, что упоминаемые в летописи и других источниках копорские князья, Валиты и двинские бояре, якобы принадлежавшие к сословию бояр, были включены в него в. XIV–XV вв., не имея связи с древнейшей аристократической основой новгородского боярства. Рассмотрим подробно эту проблему, прежде всего на материалах, касающихся копорских князей.

Под 1394 г. Новгородская I летопись, рассказывая о походе новгородцев на Псков, упоминает «князя Ивана

Копореискаго»: «Того же лета ходиша новгородци ко Пьскову ратью и стояша под городом неделю; и в то время учинися бои в заизде новгородцам с пьсковици. и убиша ту князя Ивана Копореискаго и Василья Федоровича, а иных паде с обе стороне бог весть; и отъидоша новгородци от города, а со пьсковице в розмерьи» 29. Аналогичный рассказ содержится и в псковских летописях: «Того же лета, месяца августа в 1 день, приидоша — йовогородци ко Пскову ратью в силе велице, и стоаша у Пскова 8 дней, и побегоша прочь нощью посрамлени, милостью святыа троица; тогда и князя Копореиского убиша Ивана, под Олгиною горою, и иных бояр много на Выбуте избиша, а иных изымаша, а порочная верет-нища и пущичи, чим Ся били, пометаша, при владыце Иване, при посаднике Еске, при тысятцком Никитьи» 30.

Еще один копорский князь упомянут в летописных списках новгородских тысяцких: «Елисеи Костянтинович князь Копореискыи»31. Относительно этого тысяцкого В. Н. Вернадский полагал, что он идентифицируется с тысяцким Олисеем, известным по документам 1371–1373 гг.32 Такое отождествление неверно: тысяцкий Оли-сей 1371–1373 гг. идентичен упомянутому в тех же списках прежде Елисея Костянтиновича Олисею Онаньиничу. Имя же Олисея Костянтиновича встречено в пергаменной грамоте Великого Новгорода о рассмотрении жалобы Бориса Кижанинова: «От посадника новгороцкого Олександра Фоминица и от тысяцкого Олисея Костянти-новица, от всего Великого Новагорода к риским посадникам и ратманом и всим добрым людем. Послали есмя к вам Бориса Кижанинова про его обиду, и вы есте обыскали с местерем по крестному целованью»33. Грамота сохранила и две вислые восковые печати с именами посадника и тысяцкого34.

Датируется этот документ именем посадника Александра Фоминича Царько, умершего в 1421 г.35, но владевшего посадничьим титулом еще в 1398 г., что зафиксировано записью в служебной Минее: «В лето 6906-е написана бысть минея сии к Рождеству Христову на сени повелениемь архиепископа владыце Ивана при посаднице Александре Цесари. В то время послаша новгородьци за Волок рать. А писал Григор Ярославець» 36.

О степенном посадничестве Александра Фоминича (а оно подразумевается грамотой о Борисе Кижанинове) известно под 1404 г., но тогда он руководил Новгородом совместно со степенным тысяцким Кириллом Дмитриевичем, а не с Олисеем Костянтиновичем37. Поэтому наиболее вероятной датой грамоты, упоминающей степенного тысяцкого Олисея Костянтиновича, является 1398 г.\ когда Александр Фоминич также владел степенью, как это очевидно из записи в Минее38.

Под 1435 г. Псковская I летопись упоминает несомненного сына Олисея Костянтиновича — Антипа: «При-ехаша послы из Новагорода Антип Олексеев сын копор-ского князя от владыцы Великого Новагорода и Пскова Еуфимия и от всего Великого Новагорода» 39; Заметим, что Антип называется уже не копорским князем, а только сыном копорского князя.

Наконец, еще одно — самое раннее — свидетельство о копорских князьях содержится в летописях под 1386 г. в рассказе о походе на Новгород Дмитрия Донского: «И тогда поставиша новогородци острог, по спу хоромы, а князь Патрекеи Наримантович да князь Роман Юрьевичи с Копорьскими князи бяше в городе» 40.

Кто же были «копорские князья», известные только в 80-х и 90-х годах XIV в., представители которых бывали магистратами Новгорода? Пытаясь ответить на этот вопрос, Н. И. Костомаров считал их кормлеными князьями, «называемыми копорскими потому, что им Копорье дано было для кормления»41. Против такой постановки вопроса решительно возражал В. Н. Вернадский, говоря, что «этот взгляд нужно признать ошибочным, основанным на поверхностном изучении источников». По мнению Вернадского, «в князьях копорских нужно видеть местных феодалов, руководителей води, имевших свою резиденцию в Копорье. Вероятно, наличием местных феодальных князей нужно объяснять и тот любопытный факт, что Гедиминовичам в «кормление» предоставлено было «пол-Копорья» — вторая половина Копорья была сохранена за копорскими князьями»42.

Построение Вернадского представляется мне весьма ответственным. Оно касается принципиального вопроса о пределах кастовости новгородского боярства. Выше было отмечено, что наблюдения над материалами общественно-политической истории Новгорода как будто ведут к мысли о непополняемости боярского сословия извне. Оно уходит корнями в древнюю племенную знать, расширяясь только наследственностью. Могла ли эта каста увеличиваться введением в нее местных, провин-цйальных феодалов — водских или карельских — в эпоху, когда внутренняя жизнь Новгорода включала в виде постоянного фактора ожесточенную борьбу за власть кончанских боярских группировок, каждая из которых давно уже была консолидированной? Для правильного ответа на этот вопрос необходимо внимательно рассмотреть всю проблему княжеских кормлений в Новгородской земле, начав, однако, с истории возникновения самого Копорья.

Город Копорье был основан в 1240 г. «немцами» на месте древнего погоста: «Тон же зимы придоша Немци на Водь с Чюдью, и повоеваша и дань на них възложи-ша, а город учиниша в Копорьи погосте»43. В 1241 г. вызванный новгородцами Александр Ярославич пошел «на город Копорью, с новгородци и с ладожаны и с Корелою и с Ижеряны и взя город, — а Немци приведе в Новъгород, а инех пусти по своей воли; а Вожан и Чюд-цю переветникы извеша»44.

В 1279 г. «испроси князь Дмитрии у Новагорода поставите собе город Копорью, и ихав, сам сруби». На следующий год «князь великыи Дмитрии с посадником Михаилом и с болшими мужи, шедши, обложиша город камен Копорью»45. В 1282 г., утратив великое княжение, Дмитрий Александрович пытался обосноваться в Копорье, но встретил вооруженное сопротивление новгородцев и их союзника князя Довмонта46. В 1297 г. «поста-виша новгородци город Копорью»47.

В 1333 г. в Копорье впервые упоминается кормленче-ская волость: «Сем же лете въложи бог в сердце князю Литовьскому Наримонту, нареченому в крещении Глебу, сыну великого князя Литовьскаго Гедимина, и приела в Новъгород, хотя поклонитися святей Софеи; и послаша новгородци по него Григорью и Олександра, и позваша его к собе; и прииха в Новъгород, хотя поклонитися, месяца октября; и прияша его с честью, и целова крест к Великому Новуграду за один человек; и даша ему Ладогу, и Ореховый, и Корельскыи, и Корельскую землю, и половину Копорья в отцину и в дедину, и его детем»48.

Принятие Нариманта Гедиминовича в качестве служилого князя произошло во время жестокого размирья Новгорода с Иваном Калитой, и политический смысл этой акции очевиден. Примирение с Москвой было достигнуто уже в следующем, 1334 году, что, по-видимому, и вызвало отъезд Нариманта в Литву, который, однако, не сопровождался отказом от кормления. Во всяком случае, когда в 1338 г. на Водскую землю напали немцы, копорьянами руководил некий Федор Васильевич, «князь же Наримант бяше в Литве, и много посылаша по него, и не поеха, нь и сына своего выведе из Орехового, име-немь Александра, токмо наместьник свои остави»49. На-римантов наместник в Орешке упоминается в дальнейшем под 1347 г.50

Следует обратить внимание на то, что уже к 1333 г. другая половина Копорья оставалась вне сферы власти Нариманта, т. е. ее статус был иным. Как уже отмечено, Вернадский в эту половину «испоместил» местных вод-ских князьков, связывая с ними и титул копорских князей. Однако уже на этой стадии рассмотрения проблемы такое предположение' кажется несколько противоречивым. Мы видели, что в 1279 г. Копорье строится как княжеский городок, в 1280 г. как совместное укрепление князя и посадника, т. е. как государственная крепость, в 1297 г. тоже как новгородское предприятие. Чтобы за частью этого городка закрепились какие-то иммунитет-ные права до того, как другая его часть была дана в кормление Нариманту, необходимо, следовательно, предоставление этих прав новгородским вечевым решением. Иными словами, весьма затруднительно допустить уже во второй половине XIII в. существование наследственных прав местных водских феодалов на Копорье или какую-либо часть этого городка. Скорее возможно предположить, что загадочная половина Копорья была дана кому-то в кормление до приглашения Нариманта, получившего вторую, еще свободную половину, или, что она приносила доход непосредственно республиканской казне Новгорода. Во всяком случае, особые иммунитетные права Копорья очевидны в середине XIV в., когда этот город дважды становится прибежищем рассорившихся с Новгородом посадника Федора Даниловича, его брата Михаила, Юрия и Ондреяна в 1342 и 1350 гг.51

Не решаюсь связывать с Копорьем сообщение 1379 г.: «Той же зимы прииха в Новъгород князь Литовьскыи Юрьи Наримантович», поскольку цель посещения им Новгорода неясна52. Однако в 1383 г. «в Новъгород при-ихаша князь Патрикии Наримантович, и прияша его навгородци, и даша ему кормление: Орехов город, Ко-рельскыи город, и пол-Копорьи, и Луское село»53. Среди этих городов нет. Ладоги, хотя отцу Патрикия она была

017

& А?

дана в 1333 г. «в отцину и в дедину, и его детем». По-видимому, в первой половине XIV в. взаимоотношения Новгорода со служилыми князьями основывались еще на вотчинном праве, а кормленческого статуса тогда не было.

В следующем, 1384 году у Патрикия возникает конфликт с жителями Орехового и Корельского городков: «приихаша городцане ореховци и корельскыи с жалобою к Новугороду на Патрикиа на князя;.и князь Патракии подъя Славно и смути Новъгород: и стаху славляне по князи, и поставиша веце на Ярославле дворе, а другое веце у святей Софеи, обои в оружьи, аки на рать, и мост великыи переметаша; нь ублюде бог и святая Софея от усобныя рати, но отъяша у князя те городы, а даша ему Русу и Ладогу» 54. Надо полагать, что не упомянутые з связи с этим конфликтом пол-Копорья и Луское село по-прежнему оставались в руках Патрикия.

Наиболее значительным представляется мне показание 1386 г., уже цитированное, согласно которому во время войны с Дмитрием Донским в Новгороде находился не только Патрикий Наримантович, но и князь Роман Юрьевич с копорскими князьями. Логика говорит, что, по крайней мере в это время, Новгород знал две системы параллельно существующих кормлений — Патрикия Наримантовича (в Русе, Ладоге и половине Копорья) и Романа Юрьевича с копорскими князьями (в указанный момент в Копорье, а также, возможно, в Ореховом и Корельском городках).

Между тем в 1388 г. «князь Лугвении Литовъскыи, нареченыи в крещении Семен, приела послы своя в Новгород Великыи, Овъгимонта и Братошу, хотя быти у них в Новегороде и сести на городкех, чем владел На-римонт», а в 1389 г. «приеха в Новъгород Великы князь Семен Олгердович Лугвении на пригороды»55. Очевидно, что новым назначением кормленческих волостей восстановлена старая система «литовского кормления»: На-римант, а следовательно, и Лугвень-Семен владели Ладогой, Ореховом, Корельским городком, Корельской землей и половиной Копорья. Значит ли это, что одновременно была уничтожена и вторая система кормлений, числившаяся при Патрикии за князем Романом Юрьевичем «с Копорскими князьями»? Ответить на этот вопрос позволяет дальнейшая судьба кормленых князей.

Лугвень пользовался своей волостью до 1392 г. В 1390 г. «ходиша новогородцы со князем Семеном Ол-гердовичем на Псков ратью»56. В 1392 г. «приходиша Немцы разбоем в Новогородцкиа власти, и внидоша в Неву и взяша власти и села по обе стороны реки за три версты до городка Орешка. И князь Семен, собрався з городчяны, погна вслед их, иных изби, а иных приведе во град, а инии утекоша. И поиде князь Семен в Литву, а град остави» 57. В соединении с предыдущими известиями очевидно, что резиденция литовской кормленческой волости находилась в Ореховом.

После ухода Лугвеня, в 1393 г. «прииха князь Кос-тянтин Белозерьскыи в Новъгород, и прияша его»58. Казалось бы, князь Константин приглашен на место Лугвеня и его появление в Новгороде знаменует разрыв с Литвой. Но это вовсе не так. В том же 1393 г. «новгородци, охвочая рать, выехаша на княжи волости воевать, а с ними два князя, Роман Литовьскыи, Костянтин Ивановичь Белозерскыи, и воеводы новгородцкии, Тимофеи посадник Юрьевич, Юрьи Онцифорович, Василеи Синиц, Тимофеи Иванович, Иван Александрович, и взяша Кличен городок и Оустюжно, из Заволочья повоеваху с двиняны, взяша. Оустюг городок и пожгоша»59. В 1394 г. «ходиша новгородци с своими князи, с князем Романом и с князем Костянтином, к Пскову ратью»60. Никоновская летопись в том же сообщении называет князя Романа Литовским61.

Таким образом, система «литовского» кормления существует и после 1393 г., а в цитированных летописных рассказах фигурируют одновременно два служилых князя: Константин Иванович Белозерский и Роман Литовский. Если во втором из них очевиден преемник Лугвеня, то в первом логично угадывать преемника Романа Юрьевича.

Все составители указателей к русским летописям отождествляют Романа Литовского с Романом Юрьевичем, для чего не только нет оснований, но существуют прямые свидетельства тому, что это разные лица. Среди потомков Гедимина нет Романа Юрьевича. Единственный среди них Роман в хронологических рамках XIV в. — князь Роман Федорович, внук Ольгерда, о котором известно следующее. В 1387 г. его имя фигурирует на поручной записи за князя Олехна Дмитриевича. В 1394 г. для него был выдан доспех из королевского скарба.

В 1404 г. он получил грамоту на владение городом Коб-рином и стал родоначальником князей Кобринских. Последнее известие о нем относится к 1411–1417 гг., когда он был при королевском дворе62. Что же касается князя Романа Юрьевича, то он еще в 1398 г. был убит на Шелони и погребен в Порхове63.

О примерном местонахождении резиденции преемника Романа Юрьевича на кормлении — князя Константина Ивановича Белозерского возможно судить на основании данных о его деятельности по защите новгородских рубежей. В 1395 г. «приходиша Немци Свея к новому городку к Яме, и поихаша прочь, и князь Костянтин с городцаны иных изби, а инии убежаша» 64. В 1396 г. «при-шедше Немци в Корельскую землю и повоеваша 2 погоста: Кюрьескыи и Кюлоласкыи, и церковь сожгоша; и князь Костянтин с Корелою гнася по них и язык изима и приела в Новъгород»65. Построенная в 1384 г. каменная крепость Ям находится рядом с Копорьем, а оба города вблизи Карельского перешейка, с которым связаны события 1396 г.

Существование двух систем кормлений продолжается и после 1396 г. В 1397 г. «прииха князь Василии Иванович Смоленьскыи в Новъгород, и прияша его». В том же году «прииха князь Патрикии Наримантович в Новъгород, и прияша и» г '6. Речь здесь идет об одновременном приглашении; если бы Патрикий сменил Василия Ивановича, об этом было бы сказано иначе. Замечу, что для составителя Московского летописного свода конца XV в. в факте одновременного приглашения в Новгород двух служилых князей не было ничего необычного, поскольку он оба известия объединяет: «князь Василеи Иванович Смоленьски и князь Патрекеи Наримантовичъ прие-хаша в Новъгород и прияша их новогородци» 67.

Временная ликвидация параллельных кормлений относится к 1404 г. и связана с приглашением в Новгород смоленского князя Юрия Святославича. Юрий находился в Москве в поисках защиты у великого князя от намерений Витовта захватить Смоленск, когда узнал о падении Смоленска в результате измены. «И то слышав князь Юрьи Святославичь Смоленьскыи, что град его взят бысть и все его великое княжение, и великаа его княгини отведена в полон в Литву, и князи и бояре, любящий его, выведены быша в полон в Литву, а инии раз-сточени, а иных смертною казнию казниша, и возкорбе великою печалию в горести душа, поиде с Москвы в Великыи Новъгород с сыном своим с Феодором и с князем Семеном Мстиславичем Вяземъским и з братом своим с князем Володимером Святославичем. Новогородцы же приаша его в честь и даша ему 13 городов: Русу, Ладогу, Орешек, Тиверьскии, Корельскии, Копорью. Тръжек, Волок Ламскии, Порхов, Вышегород, Яму, Высокое, Кошкин городець. И целова крест князь Юрьи Святославич ко всему Новугороду и в живот и в смерть, который врази пойдут на Новъгород ратью, боронитися от них князю Юрью с новогородцы с одного, а посадник новогородцкии Александр Фомич да тысяцкии Кирило Дмитреевичь целоваша крест ко князю Юрью Святосла-вичю за весь Великии Новъгород»68. Юрий оставался новгородским служилым князем только два года. В 1406 г. «той осени отьиха из Новагорода князь Юрьи на Москву»69.

В 1407 г. система параллельных кормлений, по-ви-димому, была возрождена. Об этом можно судить по сообщению Новгородской IV летописи: «В лето 6915. Прияша новгородци князя Данила и брата его Юрья и даша им Порхов. Того же лета прииха в Новгород князь Семеон Олгордович, и даша ему новгородци городы, который прежде сего были за ним» 70. Князь Даниил в' 1408 г. возвратился в Псков71. Однако в следующие годы рядом с Семеном-Лугвенем в качестве служилого князя оказывается сын Юрия Святославича Смоленского Федор. Когда 2 января 1412 г. король Ягайло, Витовт и Лугвень «въскинуша грамоты възметныи к Новугороду» после того как «Лугвень съеха в Литву и наместьникы сведе с пригородов новгородчкых», то в числе литовских претензий к Новгороду было и то, что «над то надо все нашего ворога Юрьева Святославича сына Федора при-няле есте». А Лугвень тако рече: «держале мя есте хле-бокоръмлением у себе, ино ноница братьи моей старейшей, королю и Витовту, не любо, и мне не любо, занеже есмь с ниме один человек; а с мене челование долов». И князь Федор рече новгородцом: «о мне с Витовтом нелюбья не держите»; отъиха в Немце»72. Замечу, что незадолго до этого демарша Новгород предпринял безуспешную попытку вернуть Лугвеня на кормление73.

Резиденция Лугвеня была, по-видимому, в Копорье: в 1411 г. «родися князю Лугвеню сын на Копорьи, а во крещеньи наречен Феодор»74.

О судьбе кормленческих волостей после ухода Луг-Веня ничего не известно до 1420 г., когда после разрыва с Василием Дмитриевичем в Новгороде укрылся его брат Константин, которого «прияша новгородци в честь, месяца февраля в 25, на сбор великыи, и подаваша ему пригороды, кои быле за Лугвенем, и бор по всей волости новгородчкои, коробеищину» 75. Помирившись с Василием, князь Константин Дмитриевич выехал из Новгорода в 1421 г.76

И снова судьба кормлений остается неосвещенной до 1432 г., когда «той осени прииха в Новъгород князь Юрьи Семенович с своею княгинею из Литовской земли»77. Ко времени Юрия Семеновйча-Лугвеньевича относится важное свидетельство его положения в Новгороде— надпись 1436 г. на панагиаре: «…створена бысть понагия сиа повеленьем преосвященного архиепископа Великого Новагорода владыци Еоуфимия при великом князе Василье Васильевиче всея Роуси, при князе Юрье Лоугвеньевиче, при посаднике Великого Новагорода Борисе Юрьевиче, при тысяцком Дмитрее Васильевиче»78. В надписи назван только один служилый князь — Юрий, а не два, как можно было бы ожидать в том случае, если система параллельных кормлений сохранялась и в это время.

На какой-то срок Юрий Семенович уезжал из Новгорода, поскольку под 1438 г. снова рассказывается о его приезде: «В весну прииха в Новъгород князь Юрьи Семенович, марта в 3»79. В 1440 г. новгородцы расстаются с ним: «князь Юрьи Семенович из Новагорода Великого выеха в Литву, и князь великыи Казимир дал ему отчину»80. Спустя четыре года, в 1444 г. на кормление в Новгород приглашен литовский князь Иван Владимирович: «семтября 14 приехал князь Иван Володи-мерович в Новъгород на пригороды, на которых был Лугвень и сын его Юрьи по новгородскому прошению; а князь Юрьи Лугвеньевич поеха к Немцем, а Немцы ему путь не даша, и он отъеха на Москву» 81.

Не исключено, что в этот период существовало и второе кормление, поскольку под 1445 г. рассказывается, что когда новгородцы под руководством князя Ивана Владимировича воевали с немцами, «а в то время в городе в Яме был князь Василеи Юрьевич Суздальскых князей».

В 1445 г. снова «приеха в Новъгород с Москвы князь Юрьн Лугвеньевич, и новгородцы даша ему кормъление, по волости хлеб, а пригородов не даша; а князь Иван отъеха в Литву»82. История кормленческой волости на этом, по-видимому, не заканчивается, хотя более поздние служилые князья Александр Васильевич Черторый-ский (1447–1455 гг.), Василий Васильевич Шуйский-Гребенка ' (1455–1478 гг.) и эфемерный Михаил Олель-кович (1471 г.) упоминаются вне связи с пригородами.

В 1458 г. «месяца ноября в 1 день приеха из Литвы от короля Казимира королевичь в Великый Новъгород, и новгородци прияша его в честь; а с ним приехал посол короля Казимира пан Ондрюшко Исаковичь, и новго-родъци добре почтивше и одаривше его, чистно отпу-стивше его в Литву к королю; а князю Юрью Семеновичи) даша ему пригороды новгородчкыи: Русу, Ладогу, Орешек, Корельскый, Яму, пол-Копорьи». Кормление продолжалось меньше года: «месяца августа князь Юрьи Семеновичь Литовьскый восхоте поехати в свою землю, и с своею княгинею и с своими бояры, и архиепископ владыка Иона и всь Великый Новъгород честь ему въздаша добре, и одариша его, и отпустиша въсвояси».

В 1464 г. «прияша новгородци князя Ивана Ивановича Белозерьскаго»83.

Возвращаясь к особо интересующему нас периоду 80-х и 90-х годов XIV в., когда действуют копорские князья, можно констатировать, что, по крайней мере с 1384 до 1397 г., кормления в Новгородской земле использовались для испомещения двух линий приглашаемых на них князей. Одна система связана с Литвой, откуда происходят сменяющие один другого князья Патрикий Наримантович, Семен-Лугвень Ольгердович, Роман Федорович. Представителем другой системы является князь Роман Юрьевич, а после него Константин Иванович Белозерский. Если литовские князья тяготеют к Ладоге, Корельскому городку и Орешку, а также получают половину Копорья, то Роман Юрьевич и Константин Белозерский тоже связаны с северо-западом: Ямом, Порхо-вом и с тем же Копорьем.

Личность Константина Ивановича Белозерского уже привлекала внимание исследователей. Он идентифицируется с сыном погибшего на Куликовом поле Ивана Федоровича, бывшего сыном погибшего тогда же бело-зсрского князя Федора Романовича84. Однако единств венный русский князь конца XIV в., носивший имя Роман Юрьевич, — троюродный брат Константина, внук Василия Романовича Белозерского85. Таким образом, и в этом случае мы имеем дело с тем же родом белозер-ских князей.

Вступление белозерских князей на новгородскую службу во времена Дмитрия Донского представляется более чем закономерным. Во второй духовной Дмитрия Ивановича (1389 г.) Белоозеро называется куплей Ивана Калиты: «А сына своего, князя Андрея, благословляю куплею же деда своего, Белымозером со всеми во-лостьми» 86. В духовных Ивана Калиты, Семена Гордого и Ивана Красного Белоозеро как московская отчина не упомянуто. Однако несколько белозерских волостей достались Дмитрию Донскому от княгини Федосьи — дочери Ивана Калиты; по завещанию Дмитрия, они остаются в распоряжении Федосьи до ее смерти, а затем должны перейти к княгине Дмитрия87. Что касается завещанных Андрею Дмитриевичу частей белозерской отчины, то в летописи они обозначены так: «третьему сыну своему князю Андрею дасть город Можаеск, а на Беле-озере два города с всеми пошлинами, а неколи бысть Белозерское княжение великие»88. Поскольку значительные части Белозерья и после Дмитрия Донского оставались во владении младших линий князей белозерского дома — Сугорских, Кемских, Шелешпанских, Ухтомских и др., история первоначальных вторжений Москвы в бе-лозерскую отчину представляется следующим образом.

По-видимому, первым этапом внедрения Москвы на Белоозеро была уже упомянутая купля Ивана Калиты, которая могла быть совершена только у Романа Михайловича Белозерского, родившегося до 1293 г. (его отец умер в 1293 г.) и упоминаемого в 1339 г. Брат Романа — Федор Михайлович, бывший его предшественником на белозерском столе, в последний'раз упомянут летописью под 1314 г., т. е. задолго до вокняжения в Москве Ивана Калиты. Этой куплей суверенные права белозерских князей не были ликвидированы. В 1339 г. Роман Михайлович ходил в Орду, т. е. был самостоятельным князем. В 1375 г. его сын Федор Белозерский во главе своего войска участвует в походе на Тверь. В 1380 г. он вместе с сыном Иваном погибает на Куликовом поле.

У Романа Михайловича было два сына — Федор Белозерский и Василий Сугорский. От последнего берут начало "все — ииннй Князей мелких уделов Белоозера, сохраняющих суверенитет и в XV в. Следовательно, у Федора Романовича Белозерского также была реальная отчина, бывшая основой его суверенитета. Такой отчиной, за вычетом владений Василия Сугорского и купли Ивана Калиты, оказывается территория, отданная в дальнейшем Дмитрию Донскому княгиней Федосьей. Мне представляются убедительными предложенные А. И. Копаневым аргументы в пользу того, что Федор Романович был женат на дочери Ивана Калиты Фе-досье, которая, следовательно, владела белозерской отчиной, унаследовав ее от мужа (и сына) в 1380 г.89 С передачей этой отчины Дмитрию самостоятельность собственно белозерских князей ликвидируется, хотя у Федора Романовича был не только сын Иван, погибший вместе с ним в 1380 г., но и внук — уже известный нам Константин Иванович, о деятельности которого летопись знает и под 1408 г. Родословные книги прерывают эту линию рода белозерских князей на Иване Федоровиче, полагая, что «от тово род не пошел», и вступая, таким образом, в противоречие с летописью90.

Коль скоро старшая линия князей белозерских в 1380 г. теряет самостоятельность и делается безземельной, вполне закономерным оказывается и то, что после 1380 г. князья белозерские обнаруживаются в качестве кондотьеров в Новгороде. Замечу также, что пока Константин Иванович Белозерский был ребенком, права старшинства в роду были усвоены старшим сыном Василия Романовича Сугорского Юрием и детьми последнего Давидом, Романом и Андреем, последними князьями, титуловавшимися белозерскими. От них пошли уже Белосельские, Андожские и Вадбольские князья 91.

Как уже выяснено выше, Роман Юрьевич Белозерский был кормленым новгородским князем в 1386 г. и был связан с Копорьем. Константин Иванович Белозерский был на новгородском кормлении в 1393–1396 гг. и тоже связан с Водской землей. Не им ли принадлежала та половина Копорья, на которую не распространялась власть литовских служилых князей? И не они ли титулуются в Новгороде князьями копорскими? Обращает на себя внимание то обстоятельство, что имена обоих копорских Къязей, сохраненные летописью, могут быть поставлены в прямую связь с белозерскими князьями старших линий. В 1394 г. под Псковом погиб князь

225

8 в. л. Янин

Иван Копорский, но, согласно показаниям родословных книг, у Романа Юрьевича Белозерского имелся сын Иван92. Копорского князя, ставшего новгородским тысяцким, звали Олисеем Костянтиновичем. Не был ли он сыном Константина Ивановича Белозерского?

Если изложенные наблюдения правильны, ликвидация кормленческих прав белозерских князей в Новгороде должна была случиться в 1397 г., когда параллельное с литовским кормление было отдано в руки смоленского князя Василия Ивановича. С тех пор оно на сравнительно долгий срок остается за смоленскими князьями, в частности с 1404 по 1406 г. за Юрием Святославичем. Подозреваю, что и получившие Порхов в 1407 г. брать# Даниил и Юрий Александровичи принадлежали к смоленской ветви князей, хотя Даниила Александровича указатели к летописям считают почему-то ростовским князем. В Родословной книге князей Даниила и Юрия Александровичей нет, однако Порховских князей как особый род она считает смоленским по своему происхождению 93. Следует отметить, что среди этих Порховских князей второй четверти XV в. имеется и Юрий, убитый под Суздалем94, идентифицируемый с Юрием Александровичем.

Ликвидация кормленческих прав белозерских князей в 1397 г. и ориентация на Смоленск имела следствием переход этих союзников Новгорода на сторону Москвы. В 1398 г. новгородцы «поидоша на князя великого волости на Белоозеро, и взяша белозерьскыи волости на щит, повоевав и пожгоша, и старый городок Белозерьскыи пожгоша, а из нового городка вышедши князи белозерьскыи и воевода князя великого, и добиша чолом воеводам новгородчкым и всем воем. И взяша у них окупа 60 рублев, а полона поимаша бещисла, и животов пои-маша бещисла»95. Но эта переориентация должна была ликвидировать и титул копорских князей, что в действительности и произошло, поскольку в начале XV в. внук Константина Ивановича называется сыном копорского князя (каким был еще Олисей), а не князем.

Таким образом, изложенные материалы ведут к предположению, что копорские князья вовсе не были представителями местной, водской знати, а составляли группу белозерских князей, служивших в 80-х и 90-х годах XIV в. Новгороду после утраты суверенитета над своими родовыми уделами.

Нуждается в обсуждении еще один сложный вопрос. Если белозерские князья получили свою половину Копорья только после 1380 г., кому принадлежала она в более раннее время? Ведь еще в 1333 г. Нариманту достается только пол-Копорья. Значит, другая половина, отданная после 1380 г. белозерским князьям, тогда уже была занята. Разумеется, эта половина могла быть закреплена и за высшими государственными институтами Новгородской республики. Однако имеется возможность высказать иное предположение.

Летом 1970 г. на Городище под Новгородом была найдена фрагментированная свинцовая печать с изображением на одной стороне св. Георгия на коне и с надписью на другой, прочитанной при издании этой буллы как «Печать Романова note 100аноnote 101». Булла относится к первой четверти XIV в., изображение св. Георгия датирует ее временем великого и новгородского княжения Юрия Даниловича (1318–1322 гг.), а сочетание с этим изображением имени владельца печати говорит о том, что Роман был важным лицом в системе княжеской администрации Новгорода96.

В 1976 г. еще один экземпляр печати, оттиснутый теми же матрицами, был найден на Городище новгородским краеведом Н. А. Чернышевым. Новая находка, отличающаяся великолепной сохранностью, дает возможность правильно прочесть ее надпись: «Печать Романова Михайловича». Обломок еще одного экземпляра такой же буллы был найден на Городище летом 1978 г. Несомненная принадлежность этой печати Роману Михайловичу Белозерскому позволяет утверждать, что он еще при Юрии Даниловиче был связан службой с Новгородом. Между тем эта новая находка помогает установить атрибуцию еще одной загадочной печати того же времени.

Имею в виду буллу с изображением на одной стороне св. Георгия на коне, а на обороте несущую надпись: «Печать княжя Васильева» 97. Не находя аргументов для атрибуции этой надписи какому-либо князю Василию, я предлагал читать ее: «Печать княжя, Васильева» — и относить не известному по другим источникам Василию, тиуну князя Юрия Даниловича. Прочтение на упомянутой выше булле имени Романа Михайловича заставляет вспомнить, что у Романа Белозерского был сын Василий Сугорский, ставшие внуки которого, как

8*

227

уже отмечалось, усвоили титул белозерских и были связаны с Новгородом в конце XIV в. Если эти атрибуции правомочны, то мы можем отметить традиционность службы белозерских князей Новгороду, их связь с Новгородом еще до вокняжения Ивана Калиты. Такая связь после белозерской купли Ивана Даниловича должна была еще более укрепиться. Но в таком случае не стала ли половина Копорья резиденцией служилых белозерских князей еще в первой четверти XIV в.? Тогда и титул князей копорских приобретает большую четкость98.

Как видим, достаточно сложный вопрос о происхождении копорских князей решается так, как было предположено Костомаровым, а не Вернадским. Эти князья не имеют отношения к местной, водской знати. Однако и инкорпорация их в состав новгородского боярства остается для меня весьма сомнительной. Никто из копорских князей не избирался в посадники. Вершиной их магистратской карьеры было избрание Олисея Костян-тиновича на пост степенного тысяцкого, т. е. представителя не бояр, а черного населения Новгорода, житьих и купцов.

Что касается сущности термина «двинские бояре», то эта проблема хорошо изучена Ю. С. Васильевым, показавшим, что термины «двинской» и «важский» посадник обозначали лишь место посадничества новгородских бояр и что «известные нам источники по Двинской и Важской землям новгородского периода не дают права говорить о существовании двинских, местных бояр. За формулой «и на всех боярах на двинских» (и аналогичной ей) следует видеть новгородских бояр, имевших вотчины на Двине» ".

Остается сказать несколько слов о Валитах. Летопись Авраамки, рассказывая о строительстве каменных фортификаций Порхова в 1387 г., называет одного из новгородских руководителей этого предприятия Ивана Федоровича — Иваном Валитом 10 °. Поскольку само имя Валит по-карельски означает «избранный», «выборный», С. С. Гадзяцкий, а вслед за ним А. И. Попов и В. Н. Вернадский склонны были относить Ивана Федоровича к крупным карельским вотчинникам. По мнению Попова, наименование «Валит» было не личным именем в собственном смысле слова, а, вероятнее всего, «чином», «титулом» или по крайней мере прозвищем. Вернадский подозревает в Иване Валите новгородского тысяцкого 1350 г., а позднее посадника101. Думается, что на столь зыбкой основе не следовало бы приходить к построениям принципиального характера. Ведь никому не придет в голову связывать посадника Александра Фоминича. носившего прозвище «Цесарь», с византийскими императорами или золотоордынскими ханами. Однако дело не только в этом. Новгородская история знает лишь двух посадников Иванов Федоровичей. Иван Федорович Смятанка, избранный на этот пост в 1354 г., умер не позднее 1371 г.102 Более чем вероятно, что именно он был тысяцким в 1350 г., однако к моменту укрепления Пор-хова в 1387 г. его уже не было в живых. Другой посадник Иван Федорович — сын Федора Тимофеевича, избранный в 1416 г., также не имеет отношения к Ивану Валиту и к Карельской земле. Следовательно, никаких данных о боярстве Ивана Федоровича Валита вообще не имеется.

Таким образом, рассмотрев аргументы, противопоставлявшиеся мнению о непополняемости касты новгородских бояр, мы не смогли подтвердить их правильности и вернулись к той характеристике боярства, которая дана в начале настоящего раздела.

Это дает основание снова обратиться к проблеме крупной вотчины как характерной формы феодального землевладения еще в первой половине XIV в.

3. Крупная вотчина как предмет государственного пожалования

Чтобы проверить мысль о формировании вотчинной системы на основе крупного землевладения, обратимся к вотчинам, которые никогда наследственным разделам не подвергались, сохранив свою изначальную целостность. Очевидно, что именно такими вотчинами были монастырские владения. Воспользуемся примером крупнейшего в Новгороде Юрьева монастыря, с XIII в. ставшего резиденцией новгородского архимандрита. Подобно другим новгородским монастырям, Юрьев принимал в дар и мелкие земельные участки, о чем можно судить, например, по духовной Климента XIII в., завещавшего «два села с обильем, и с лошадьми, и с бортью, и с малыми селищи, и пьнь и колода, одерень святому Геор-гью»103. Однако характерны для Юрьева монастыря не такие вотчины.

В Шелонской пятине, кроме участка монастырских строений и подмонастырских угодий, Юрьев монастырь владел 37 обжами в Паозерье104, небольшими участками в Голинском погосте105, 248,5 обжи в Березском погосте (из 259,5 обжи, числившихся за погостом) 106, т. е. практически всем погостом, 11 обжами (из 619,5) в Котор-ском погосте 107, 223,5 обжи (из 243,5) в Медведском погосте108, т. е. практически всем погостом, 96 обжами (из 100) в Любынском погосте109, т. е. практически всем погостом, 55 обжами (из 155) в Доворецком погосте110, т. е. третью этого погоста, 63,5 обжи (из 63,5) в Михайловском погосте на Полоной111, т. е. всем погостом, небольшим участком в Русе112, 67,5 обжи (из примерно 130) в Черенчицком погосте113, т. е. половиной погоста, 126 обжами (из 550) в Пажеревицком погосте114, т. е. почти четвертью погоста, 171,5 обжи (из 171,5) в Вельском погосте115, т. е. всем погостом, 22,5 обжи (из 353,3) в Карачунском погосте116. Всего в Шелонской пятине у Юрьева монастыря было, таким образом, 8 крупных вотчин; из них 5 равнялись целому погосту, 1 — половине, 1 — трети, 1 — четверти погоста.

В Деревской пятине Юрьеву монастырю принадлежала волостка объемом в 78 обеж (из 119) в Боженском погосте 117, т. е. две трети погоста, 3 обжи в Холынском погосте118, 176 обеж в Черенчицком погосте119, волость Буец в 205 обеж120 и волость Крупая в 266 обеж (частично расположенная в Бежецкой пятине) 121.

В Водской пятине Юрьев монастырь владел одной деревней в 2 обжи в Климетцком Тесовском погосте 122, 4 обжами в Косицком погосте123, а также 248 обжами (из 412) в Богородицком Врудском погосте124, т. е. двумя третями погоста.

В Бежецкой пятине у Юрьева монастыря владений не было (кроме части волости Крупой), в Заонежских погостах Обонежской пятины — небольшие участки, полученные уже в московское время. Существовала еще земля Юрьева монастыря на Волоке, размер которой не известен 125.

Таким образом, на территории пятин возможно насчитать 13 крупных монастырских юрьевских вотчин, каждая из которых составляла единый хозяйственный массив. Пути образования подобных владений известны, поскольку сохранились акты, обосновывающие права Юрьева монастыря на две вотчины из числа названных выше 13,— грамоты на погост Ляховичи и на волость Буец.

В 1815 г. впервые была издана сохранившаяся в списке грамота Всеволода на Терпужский погост Ляховичи:

«Се аз князь великыи Всеволод дал есмь святому Георгию Терпужьскыи погост Ляховичи с землею, и с людьми, и с коньми, и лес, и борти, и ловища на Лова-ти, а по Ловати на низ по конец Водоса, за рекою за Любытиною по большии мьхи, с больших мхов на вьрх межьника, с того межьника на Каменичища на усть Березна, со обе стороны межьник ввьрх Березна, по обе стороны ввьрх Березна на вьрх Глистьны по чистыи мох, от Морее с вьрх Глистьне на вьрх Робьи Ильмны, с вьрх Робьи на вьрх Лебединьца, с вьрх Лебединьца на вьрх Възвада, с верх Възвада на вьрх Городьни, на низ по одной стороне до Робьи. А то дал есмь святому Георгию во векы. А хто поступить, судиться со мною перед Георгиемь в сии век и в будущии» l26.

Обилие в этом документе микротопонимов, главным образом мелких ручьев, по верховьям которых была проложена межа пожалованного Юрьеву монастырю земельного участка, вероятно, послужило главной причиной того, что в литературе не было сделано ни одной обстоятельной попытки точно локализовать эту монастырскую волостку, хотя село Ляховичи на Ловати хорошо известно и в настоящее время. Поэтому остается совершенно неопределенным размер пожалования, знать который необходимо хотя бы потому, что само пожалование датируется очень ранним временем. Всеволод Мстиславич княжил в Новгороде с 1117 по 1136 г. Что касается конкретной даты документа, то аргументы в пользу его связи с княжеским пожалованием 1134 г. уже приводились 127.

Для общей локализации юрьевской волостки на Ловати практически все необходимые сведения дает Переписная оброчная книга Деревской пятины, составленная около 1495 г., где подробно описана «в Курском присуде, в Черенчинском погосте» волость Юрьева монастыря, включающая следующие деревни (в скобках указывается число обеж): Горка (5), Птицыно (7), Ре-чица (3), Моклоково (6), Козлово (9), Бобошино (1), деревня на Усть Робьи (5), Ляховичи (17), Коровье Село (19), Калинкино (8), Демидово (6), Горка (4),

Великое Село (10), Залучье (5), Филимонове (2), Изби-тово (9), Хмелиди (4), Гарь (6), Остров (3), Луг (2), Холм (2), Местьдо (2), Рытая Гора (2), Голодилово (6), Сутоки (6), Закортение (7), деревня на Усть Робьи (3), починок Замошье («село ново, пашни нет»)128.

До локализации этих пунктов важно представить себе общую гидрографическую ситуацию в местах их расположения. В районе деревни Ляховичи Ловать принимает в себя два заметных правых притока — Робью Заробскую, устье которой находится между Ляховичами и Черенчицами, и Робью Сорокопенскую (иначе Робью Старовекую), устье которой расположено между Черенчицами и Рамушевом. У Робьи Сорокопенской имеется левый приток — Робья Великосельская (иначе Робья; Сутокская Средняя), впадающая в Робью Сорокопенскую примерно в 4–5 км от устья последней. Робья Великосельская образована слиянием речек Блесны и Великосельской (последняя в настоящее время обозначается также как верхнее течение Робьи Великосельской). Протяженность Робьи Великосельской от места слияния указанных речек до ее устья — около 30 км. Все перечисленные реки, находящиеся в междуречье Ловати и Полы, текут е юга на север.

Первая группа пунктов, описанных в писцовой книге, расположена в нижнем течении Робьи Заробской» где находятся деревни Птицына, Маклакова, Козлова первая. Деревню Горки, с которой начинается описание юрьевской волостки, по-видимому, следует идентифицировать с Пинаевой Горкой, также расположенной в низовьях Робьи Заробской— выше Птицына, а деревню на Усть Робьи — с селом Заробья, находящимся в устье Робьи Заробской. Несколько в стороне расположена деревня Речица, стоящая при ручье, который впадает справа в Робью Заробскую. Не идентифицируется Бо-бошино, которое в XV в. было незначительным пунктом (пашенные земли этой однодворной деревни исчислялись в одну обжу, а с лугов снималось только 10 копен сена), однако по очередности описания ее надо локализовать в районе современного Заробья. Общая протяженность территории, на которой расположена перечисленная группа деревень, с севера на юг— 10 км.

Далее описание писцовой книги называет два села, находящиеся непосредственно на правом берегу Ловати, — Ляховичи и Коровье Село. Последнее идентц —

Ловатская волостка Юрьева монастыря.

фицируется с большой деревней Коровичина, расположенной неподалеку от устья Робьи Сорокопенской. Расстояние от Ляховичей до Коровичиной — около 10 км.

Следующая группа деревень юрьевской волостки своим местоположением связана с течением Робьи Велико-сельской. Описание в писцовой книге ведется поначалу с севера на юг, против течения реки. На Робье Великосель-ской расположены следующие деревни: Калиткина (Ка-линкино в писцовой книге), Демидова, Муйлакова Горка (вторая деревня Горка писцовой книги), Великое Село, Залучье, Избитово, Хмели (Хмелици писцовой книги), Гарь. В этой группе не идентифицируется Филимоново, расположенное, согласно порядку описания, между За-лучьем и Избитовом. В настоящее время между этими населенными пунктами расположено село Верхняя Сос-новка, которое, возможно, и ведет свое происхождение от Филимонова писцовой книги.

После упоминания деревни Гарь описание переходит в верховья речек Блесны и Великосельской, где находятся деревни Остров (у истока Блесны), Лужки и Холмы (Луг и Холм писцовой книги; между Блесной и Великосельской), и снова возвращается в верховья Робьи Великосельской, где расположены (южнее деревни Гарь) Местцы и Рытая.

Наконец, последняя группа деревень описана на речке Закорытне, впадающей слева в Робью Сорокопен-скую в 1 км выше места впадения в нее же Робьи Великосельской, а также в низовьях Робьи Сорокопенской. Описание начинается с верховьев Закорытны, где находится деревня Гадилово (Голодилово писцовой книги). Сутоки расположены при впадении Робьи Великосельской в Робью Сорокопенскую. Деревня на Усть Робьи в этой группе, надо полагать, находилась при впадении Робьи Сорокопенской в Ловать; в настоящее время такого населенного пункта не существует. Наконец, не идентифицируется починок Замошье; будучи помещен в конце описания как «село ново», он мог находиться в любой части юрьевской волостки.

Очевидно, что группировка всех этих селений отражает и принципиальные рубежи юрьевских владений и а рассматриваемой территории. Эти рубежи подтверждаются и уточняются выяснением принадлежности деревень, находящихся в непосредственном соседстве с юрьевской волосткой. Так, деревни на Робье Заробской выше Пинаевой Горы (Кузмино, Тарасово, Сущево) принадлежали Олферию Ивановичу Офонасову129. Сельцо Умычкино (Омычкино на современных картах) в устье Робьи Сорокопенской (но на правом ее берегу) — Григорию Арзубьеву130. Деревня Баково на правом берегу Робьи Сорокопенской напротив Закорытны— Якову Коробу131. Все среднее течение Робьи Сорокопенской также находилось в руках иных владельцев: деревня Учно принадлежала Ильинскому монастырю с Прусской улицы132, деревня Сорокопенна — Якову Скомантову133, деревни Суконниково, Растани — Федору Ондреяновичу Веряжскому134, деревни Кокорино, Стречна, Старая — Десятинному монастырю и Якову Коробу135. Такая же разграничительная линия может быть проведена в районе правых притоков верхнего течения Робьи Заробской. Деревни Лебединец в верховьях одноименного ручья, Гадово в верхнем течении ручья Городня, Громково (Громово писцовой книги) на самой Робье Заробской принадлежали Хутынскому монастырю136.

Эти сопоставления позволяют провести межу юрьевской волостки XV в. следующим образом. От деревни Ляховичи она идет на север по правому берегу Ловати до впадения в нее Робьи Сорокопенской, затем по левому берегу Робьи Сорокопенской на восток, включая весь бассейн речки Закорытны, т. е. поворачивает здесь на юг. Далее она идет по водоразделу между Робьями Великосельской и Сорокопенской, включая в юрьевскую волоетку весь бассейн Робьи Великосельской, в том числе и образующих ее верхнее течение ручьев Блесны и Великосельского. Отсюда межа поворачивает на север и проложена по верховьям правых притоков Робьи Заробской— Лебединца и Городни. По Болдынихе она спускается вниз до впадения этого ручья в Робью Зароб-скую, а отсюда идет к берегу Ловати у Ляховичей.

Сравнивая эту межу с той, что описана в грамоте князя Всеволода, мы получаем возможность идентифицировать отдельные участки последней, хотя за три с половиной столетия они частично изменили свои наименования. Прежде всего это касается самой административной системы. В конце XV в. юрьевская волостка входила в Черенчицкий погост, а деревня Ляховичи административного значения не имела. Не совсем понятно, почему в документе XII в. Ляховичи именуются «Тер-пужским погостом». В Новгородской земле в конце XV в. существовало два погоста со сходными наименованиями: Теребужский, но он находился в Ладожском

235

уезде Водской пятины137, и Теребуновский, но он также был расположен вдали от рассматриваемой территории — в Помостье, у верховьев Волмы138. Правда, на Ловати в 18 км выше Ляховичей существует деревня Теребыни. Не исключено, что она в XII в. являлась центром погоста, однако такое предположение нечем подтвердить.

От Ляховичей грамота XII в. прокладывает межу «по Ловати «а низ по конец Водоса, за рекою за Лю-бытиною по болыпии мъхи». Ни топонимика писцовых книг, ни современная карта не знают ни Водоса, ни Любытины в интересующем нас районе. Однако само выражение «по конец Водоса» подразумевает, что у Водоса было и начало. Если, следуя очередности пунктов, началом Водоса считать устье Робьи Сорокопенской, то его концом придется признать тот пункт, где межа «за рекою за Любытиною» поворачивает на «большие мхи», иными словами — устье речки Закорытны. В таком случае Водосом в XII в. могло называться нижнее течение Робьи Сорокопенской от впадения в нее Робьи Велико-сельской и Закорытны, а рекою Любытиною — теперешняя речка Закорытна.

Следующий далее участок межи в грамоте XII в. описан так: «с больших мхов на вьрх межьника, с того межьника на Каменичшца на усть Березна, со обе стороны межьник ввьрх Березна, по обе стороны ввьрх Березна на вьрх Глистьны по чистыи мох». Действительно течение Закорытны и Робьи Сорокопенской разделяется большим болотом. Где-то там находился «межьник», от которого межа шла «на Каменичища на усть Березна». Поскольку Березно имело устье, следовательно, это был ручей или речка. В Робью Сорокопенскую напротив деревни Кокорино впадает речка Кокоринка, очевидно, получившая свое название от деревни. Не исключено, что древнее имя этой речки сохранилось в наименовании стоящей на ней деревни Березовец. Владения Юрьева монастыря действительно ближе всего подходят к среднему течению Робьи Сорокопенской в устье Коко-ринки: в 2,5 км от него расположена числящаяся по писцовой книге в составе юрьевской волостки деревня Гадилово (Голодилово). Речка Кокоринка протяженностью около 14 км течет с юга на север параллельно Робье Великосельской, в 5 км к востоку от нее. Верховья этой речки находятся вблизи верховьев речки Блесны, с которой поэтому следует идентифицировать «Глисть^ ну» грамоты XII в. «Морен», находящаяся у «вьрха Глистьны», несомненно, отождествляется с Усть-Марев-ским десятком волости Морева, граничившим именно здесь с юрьевскими владениями139.

Легко восстанавливается следующий участок границы— «от Морее с вьрх Глистьне на вьрх Робьи Ильмны, с вьрх Робьи на вьрх Лебедииьца». Очевидно, что Робь-ей Ильмной в XII в. называли тот ручей, который теперь посит наименование Великосельского или признается истоком Робьи Великосельской. Верховья этого ручья расположены в непосредственной близости к верховьям Лебединца. —

Наконец, также очевиден и последний участок межи — «с вьрх Лебединьца на вьрх Възвада, с верьх Възвада на вьрх Городьни, на низ по одной стороне до Робьи». Хотя ручей Взвад нам на современных картах не известен, однако, поскольку он находится между Лебединцем и Городней, это имя должно быть связано с одним из безыменных притоков Робьи Заробской между указанными ручьями. Заключительный участок межи указан по ручью Городне до Робьи. Городня, однако, впадает не непосредственно в Робью Заробскую, а в речку Болдыниху; только последняя является притоком Робьи. Мы видим, таким образом, что в древности не Городню считали притоком Болдынихи, а Болдыниху — притоком Городни.

Отмеченные изменения гидронимики достаточно закономерны. В настоящее время речки на рассмотренной территории своими окончательными названиями обязаны возникшим на них деревням. Так, противоестественное имя Робья Заробская образовалось потому, что в устье этой реки возникло село Заробье (т. е. находящееся за Робьей). Однако еще в конце XV в. это село называлось деревней на Усть Робьи. Робья Великосельская получила свое название от деревни Великое Село, стоящей в ее среднем течении. Второе название этой речки — Робья Сутокская Средняя — происходит от расположенной в ее устье деревни Сутоки; Средней она стала потому, что находится между двумя другими Робьями — Заробской и Сорокопенской. Ручей Велико-сельский, очевидно, называется даже не от села, находящегося достаточно далеко от него, а от Робьи Великосельской, верхнее течение которой он по существу и составляет. Робья Сорокопенская получила свое название от деревни Сорокопенна в ее среднем течении. Другое название этой речки — Робья Старовская — происходит от деревни Старая в ее верховьях. Ручей Кокоринка. называется по деревне Кокорино в его устье. Ручей За-корытна приобрел название от стоящего в его устье села Закорытна (Закортение писцовых книг). Но это село находится за Робьей Сорокопенской. Не называлась ли эта речка в древности Кортеньей или Корытной? Одноименная. река известна в Шелонской пятине 140.

Гидрография XII в. в рассматриваемой местности восстанавливается предположительно в следующем виде. Робья Заробская тогда называлась просто Робьей, Робья Великосельская — Робьей Ильмной, Блесна — Глистьной, Робья Сорокопенская — Корытной, Кокоринка— Березной, Закорытна — Любытиной, низовья Робьи Сорокопенской ниже впадения в нее Закорытны и Робьи Заробской — Водосом.

Оценивая размер и доходность волостки, пожалованной князем Всеволодом Мстиславичем Юрьеву монастырю, мы, естественно, можем сделать это (относительно доходности) лишь по 'состоянию на XV в. По старому письму в этой волости было 26 деревень с 145 дворами и 191 человеком взрослого мужского населения. Пашенные земли этого владения положены в 176 обеж. Кроме того, в нем числился 21 непашенный двор, в котором жили 24 человека мужского населения.

К моменту составления нового письма в волости числились 27 деревень и починок с 160 дворами и 170 человеками мужского населения. Пашенные земли были положены в 159 обеж. Кроме того, в волости числилось еще 30 непашенных дворов, в которых жили 36 человек, а также 126 копачей. В волости сеяли 307 коробей ржи и снимали с лугов 1495 копен сена. С непашенных дворов, к тому же, получалось денежного оброка 3 гривны и 5 денег новгородских, а копащины в пользу курского наместника — 2 рубля 5 гривен и 3 деньги новгородских 141.

Общая протяженность волостки с севера на юг — около 40 км, а с запада на восток — около 20 км.

Приведенной характеристике волости Ляховичи я придаю большое значение, коль скоро она противостоит единственной в литературе попытке локализовать это дарение. Предпринявший эту попытку А. Л. Шапиро пишет: «К тем же годам (1125–1137) относится жалованная грамота Всеволода Мстиславича Юрьеву монастырю на Терпужекий погост Ляховичи. Этот погост находился перед пожалованием в домениальном владении князя. В конце XV в. вместо погоста Ляховичи в писцовой книге фигурировал десяток Ляховичи в волости Велиля. В нем числилось 40 дворов. Поскольку монастырь не упускал из рук пожалованные волости, можно считать, что в XII в. тут было значительно меньше дворов. Таким образом, видимо, Ляховичи были небольшим княжеским владением. Жили в нем княжеские холопы — «люди» и содержались кони. Тут же были княжеские охотничьи и бортные угодья. Князь передавал монастырю земли «и с людьми, и с коньми, и лес, и борти, и ловища». О пахотных же угодьях ничего не говорится» 142.

Очевидна ошибка исследователя: десяток Ляховичи в волости Велила не имеет никакого отношения к грамоте XII в., он находился не на Ловати, а совсем в другом районе Новгородской земли, где Юрьев монастырь вообще не располагал владениями.

Грамотой Всеволода монастырю передавались пахотные и сенокосные угодья в районе, наиболее богатом плодородными почвами. Предпринявший здесь археологические разведки Л. К— Ивановский особо отметил отличные качества тамошних угодий143.

Другая грамота — на волость Буец, впервые изданная в 1818 г. Е. Болховитиновым, является одним из самых известных древнерусских документов хотя бы потому, что это древнейший русский акт, сохранившийся до наших дней в подлиннике:

«Се аз Мьстислав Володимирь сын, дьржа Русьску землю, в свое княжение повелел есмь сыну своему Всеволоду отдати Буице святому Георгиеви с данию, и с вирами, и с продажами, и вено во …кое. Да же который князь по моемь княжении почьнеть хотети отъяти у святаго Георгия, а бог буди за тем и святая богородица, и тъ святыи Георгии у него то отимаеть. И ты, игумене Исайе, и вы, братие, донели же ся мир състоить, молите бога за мя и за мое дети, кто ся изоостанеть в манастыри, то вы темь дължьны есте молити за ны бога и при животе и в съмьрти. А яз дал рукою своею и осеньнее полюдие даровьное, полътретиядееяте гривьн святому же Георгиеви. А се я Всеволод дал есмь блюдо серебрьно в 30 гривн серебра святому же Георгиеви; велел семь бити в не на обеде, коли игумен обедает. Да же кто запъртить или ту дань и се блюдо, да судит ему бог в день пришьствия своего и тъ святыи Георгии» 144.

Вопреки отмеченной известности документа и он не был исследован с точки зрения историкогеографической, результатом чего явилось распространенное мнение о дарении Мстиславом и Всеволодом села, что, в частности, отразилось и в последнем систематическом издании новгородских актов 14 г '.

В действительности Буец был обширной волостью, расположенной у верховьев реки Полы, на южной границе Деревской пятины. По данным писцовой книги конца XV в., «всех деревень в Буице по старому писму… и с погостом 96, а дворов в них 186, а людей в них 238 человек, а обеж 205… А им же писано в той же волости 10 деревень пустых, а земли под ними на 8 обеж»146. Учитывая наличие в волостке Ляховичи на Ловати 30 непашенных дворов, в которых жили 36 человек, мы имеем право характеризовать оба дарения Всеволода Юрьеву монастырю как практически равновеликие и совершенно исключительные по своему объему.

Возникает естественный вопрос — не являются ли остальные 11 крупных вотчин Юрьева монастыря столь же ранним пожалованием на основе княжеского распоряжения? Полагаю, что правильный ответ на такой вопрос дает рядная грамота крестьян Робичинской волости с Юрьевым монастырем о повинностях и дарах. Сельцо Робичици, «что было Юрьева ж монастыря», находится в Богородицком Врудском погосте Водской пятины, составляя часть значительной монастырской вотчины (общий объем которой был равен 248 обжам). «И по старому писму в том селце дворов 23, а людей в них 28 человек, а обеж 27, а сох 9»147. Около 1460 г. «христиане робичичане», регулируя свои отношения с юрьевским архимандритом Григорием, внесли в рядную грамоту следующую формулу: «А не почнут христьяне управливатися в тех успах и в тех пошлинах, ино уведа-ется с ними архимандрит, и попы, и черенци по старым по княжим грамотам и по новгороцким» 148.

«Грамоты княжие и новгородские» — недвусмысленная формула смесного суда князя и посадника, совпадающая с гарантийной формулой мировой грамоты старосты Азики первой четверти XIV в.: «А хто наступит на сии ряд, даст князю и посаднику дватцать гривен золота». Поскольку смесной суд конституирован в результате восстания 1136 г., жалование Юрьеву монастырю значительного массива земель в Богородинком Вруд-ском погосте — акция не всеволодовского, а более позднего времени, предусмотренная обязательной формулой докончаний Новгорода с князьями XIII–XV вв.: «А бес посадника ти, княже, суда не судити, ни волости роздавати, ни грамот давати».

Относительно пожалований Юрьеву монастырю возможно высказать предположение, что основная их часть относится к тому времени, когда монастырь сделался резиденцией новгородского архимандрита — республиканского главы черного духовенства, который избирался на вече и вошел в состав вечевых магистратов, а это произошло в XIII в.149

Таким образом, в XII–XIII вв. мы наблюдаем возникновение крупной вотчины на основе государственного пожалования. Хотя документы донесли до нас случаи жалования крупных земельных владений лишь духовным конгрегациям, вряд ли следует сомневаться в том, что этот способ образования вотчины был характерен и для частных лиц, в первую очередь бояр, а не только монастырей. Попытаемся теперь датировать начало этого важного процесса.

4. Проблема княжеского домена и вопрос о начальном этапе формирования вотчинной системы

В отличие от A. J1. Шапиро, я не вижу принципиальной разницы между дарением Ляховичей и дарением волости Буец. Шапиро акцентирует внимание на передаче монастырю доходов с волости Буец и права их сбора в развитие предложенного им тезиса о том, что поначалу предметом княжеских пожалований была не земля, а получаемые князем с той или иной территории доходы 150. Соглашаясь в принципе с этой мыслью, я не вижу, что ее возможно аргументировать жалованными актами Всеволода. Грамота на Буец недвусмысленно утверждает, что передача доходов монастырю лишь дополняла дарение самой волости («отдати Буице святому Георгиеви с данию, и с вирами, и с продажами, и вено во…кое», «и осеньнее полюдие даровьное»). Иными сло —

241

1 j2 9 в. л. Янин вами, мы наблюдаем здесь фиксацию безусловных им-мунитетных прав монастыря на основную часть доходов, связанных с владением пожалованной ему землей1М.

Принципиальная разница существует не между этими двумя документами, а между ними, с одной стороны, и синхронной им грамотой князя Изяслава Мстиславича Пантелеймонову монастырю, с другой152. Не буду останавливаться здесь на обосновании датировки этой грамоты 1134 годом, отсылая читателя к специальному исследованию этого документа 153. Существо дела состоит здесь в том, что в одно и то же время, до известного восстания 1136 г., в результате которого последовало изгнание князя Всеволода. Мстиславича из Новгорода и конституирование смесного суда князя и посадника, появляются два вида жалованных на землю грамот. В одних — грамоты на Буец, Ляховичи и княжую рель на Волхове под Новгородом — князь безраздельно распоряжается землей, жалуя ее Юрьеву монастырю. В другой— данной Пантелеймонову монастырю — князь Изя-слав Мстиславич «испрашивает» жалуемые им земли «у Новагорода», «по благословению епискупа Нифонта».

Разница в принципе пожалования отчасти объясняется тем, что Всеволод, отдающий земли единолично, был новгородским князем, а его брат Изяслав — посторонним Новгороду лицом. Однако важнее другое обстоятельство. Несомненным представляется существование в Новгороде времени Всеволода разных фондоз земель. Над одним фондом верховным распорядителем был князь, над другим — Новгород, т. е. вече. Естественно заключить, что к первому фонду относились земли княжеского домена, а ко второму — черные волости, находившиеся под государственным суверенитетом Новгорода.

Вопрос о княжеском домене традиционен в исследованиях раннего новгородского землевладения. Историки Новгорода согласны между собой в том, что княжеское землевладение в этой области древней Руси было незначительным в силу самой специфики взаимоотношений князя и Новгорода в X — начале XII в. Коль скоро существовала устойчивая традиция испомещать на новгородском столе наследника киевского стола, для новгородского князя не было стимула к расширению новгородского домена. После восстания 1136 г. и окончательного утверждения принципа «вольности в князьях» тем более этот стимул оказался подорван неустойчивостью персональной власти князя в Новгороде.

И тем не менее княжеский домен существовал на протяжении всего периода независимости Новгорода, о чем, в частности, говорит традиционная формула до-кончаний Новгорода с князьями середины XIII–XV в.: «А пожне, что твое и твоих мужь пошло, то твое и твоих мужь; а новгородьское Новугороду». Местоположение по крайней мере основных домениальных владений, сохранивших свой княжеский статус до конца существования новгородской независимости, известно.

Старое письмо писцовых книг застает княжеские волости Морева, Белила и Холмский погост, отличительной особенностью которых является их реликтовое административное деление на «десятки»154. Между тем административная система Новгородской земли, основанная на делении ее по погостам, знает, кроме Моревы и Велилы, в конце XV в. еще несколько «волостей», а именно: Стерж, Лопастицы и Буец155. Все они вместе с Моревой, Велилой и Холмским погостом составляют единый массив земель, расположенный в юго-западной части Деревской пятины, у южной границы Новгородской земли. Относительно волости Буец мы уже знаем, что она была пожалована князьями Мстиславом и Всеволодом Юрьеву монастырю. Что касается волостей Стерж и Лопастицы, то они целиком составляли вотчину Аркажа монастыря, основанного в 1153 г.156 Полагаю, что обе эти волости были пожалованы князьями из состава их домениальных земель. В этой связи очень важно то, что и массив земель в Ляховичах на Ловати оказывается составной частью той же «волостной» территории, поскольку он непосредственно граничит с Моревой. По-видимому, именно здесь следует локализовать «Княжую сотню» Устава князя Ярослава о мостех, а не в южной части Шелонской пятины, как это предлагал сделать Б. А. Рыбаков 157.

Подтверждают эти наблюдения договорные грамоты Новгорода с литовскими великими князьями Свидригай-лом 1431 г., Казимиром 40-х годов XV в. и Казимиром IV 1470–1471 гг.158, в которых говорится о назначении черного бора: «А черна куна имати ти по старым грамотам и по сеи крестной грамоте. А на Молвотицях взяти ти два рубля, а тиуну рубль за петровщину; а на Кунске взяти ти рубль; а на Стержи тридцять куниць да

9!

243 восмьдесят бел, а петровщины рубль, а в осенине полрубля; в Жабне дватцеть куниць да восьмдесят бел, а петровщины рубль, а мед и пиво с перевары по силе; а на Лопастицях и на Буицях у чернокунцов по две куници и по две бели, а слугам бела»159. Молвотицкий и Жабенский владычные погосты примыкают к тому же массиву земель; Жабенский, к тому же, отличается реликтовым делением на концы 16 °. Кунский стан входит в княжеский Холмский погост161. Грамота 40-х годов XV в. называет еще Березовец («а на Березовчи взяти мне, князю великому, рубль, а тиуну полтина») 162, но эта волость, позднее ставшая владением Марфы Борец-кой, входила в Жабенский погост1вз. Таким образом, цитированные показания докончальных грамот, демонстрирующие особый статус этих территорий, дают возможность предположить, что Молвотицкий и Жабенский погосты были отчуждены в пользу владыки из состава того же княжеского домена, и реконструировать первоначальный его объем в составе волостей Морева, Белила, Стерж, Лопастицы, Буец и погостов Холмского, Молво-тицкого и Жабенского, а также бывшего «Терпужского» погоста Ляховичи.

Выбор территории домена, по-видимому, определен двумя обстоятельствами. Во-первых, эта территория занимает ключевые позиции на пути из Варяг в Греки и на Селигерском («Русском») пути. Во-вторых, она находится на стыке Новгородской, Смоленской и Ростово-Суздальской земель; следовательно, вотчинные права князя здесь могли быть гарантированы и смоленскими, и суздальскими Мономаховичами.

Думается, что в последнем обстоятельстве заключены и возможности датировать время образования княжеского домена на этой территории. Династическое единство Смоленска и Ростово-Суздальской земли устанавливается только с того момента, когда на рубеже XI–XII вв. в Смоленске утверждается Владимир Мономах, т. е. в период новгородского княжения сына Владимира Мономаха — Мстислава Великого. Впервые подчинение Смоленска Мономаху фиксируется летописным сообщением о строительстве Владимиром Всеволодовичем каменного собора в Смоленске в 1101 г., но еще в 1097 г. княжеским съездом Смоленск был очередной раз закреплен за Давидом Святославичем164. Расстановка политических сил на Руси до рубежа XI–XII вв. про-гиворечит локализации княжеского домена б указанном месте, поскольку тогда Смоленск и Ростово-Суздальское княжество были центрами противодействующих княжеских группировок.

Датируя, таким образом, возникновение княжеского домена между Селигером и Ловатыо временем около рубежа XI–XII вв., я должен обратить внимание на то, что и Городище становится княжеской резиденцией в те же годы, что фиксируется строительством там каменной Благовещенской церкви в 1103 г.165 Кроме Городища, в состав княжеского домена входят на противоположном берегу Волхова рели и, надо полагать, тот земельный участок, на котором в 1119 г. был заложен Юрьев княжеский монастырь.

Время возникновения княжеских домениальных владений вызывает особый интерес потому, что более чем естественно видеть в них самые ранние новгородские вотчины. Определяя это время, мы устанавливаем и момент первоначального становления вотчинной системы в Новгородской земле.

Изложенное наблюдение подтверждается обращением к сфрагистическим материалам Новгорода.

С 10-х годов XV в., как это очевидно из показаний Новгородской судной грамоты, приоритет в смесном суде принадлежал посаднику («а без намесников великого князя посаднику суда не кончати»)166, тогда как до указанной даты свидетельствами докончаний Новгорода с князьями приоритет утверждается в пользу князя («а без посадника ти, княже, суда не судити»). Действительно, с 10-х годов XV в. в новгородских сфрагистиче-ских материалах появляется и господствует «Печать Великого Новгорода», пришедшая на смену буллам князей и княжеских наместников. Попытки великих князей восстановить прежний порядок отражены требованиями Яжелбицкого 1456 г. и Коростынского 1471 г. договоров: «А печати быти князей великих» 167.

Число новгородских княжеских печатей XII–XIV вв. огромно. К настоящему времени зарегистрировано около 800 новгородских печатей княжеского круга, происходящих главным образом из находок на Городище, где в эпоху Новгородской республики помещался княжеский архив смесного суда, хранилище противней актов, подобное знаменитому псковскому «ларю». Любые попытки догадаться о содержании утраченных, но сохранивших

245

9* в. Лг Янин свои печати актов этого архива (очевидно, что их было много больше, нежели случайно найденных булл) приводят к однозначному решению. Основой такого архива могли быть в первую очередь поземельные документы, прошедшие государственное утверждение, иначе — жалованные грамоты князя и посадника, скреплявшиеся княжеской буллой, поскольку сложение комплекса частных актов относится, как показано выше, ко времени не ранее середины XIV в.

С 1136 г., когда образовался смесной суд, княжеские печати уже обильны, но это обилие восходит ко времени Мстислава Владимировича и Всеволода Мстиславича. В княжение последнего наряду с княжеской буллой существует и посадничья печать, отразившая разделение судебной власти при Всеволоде между князем и боярским посадничеством, объединенной в смесной орган в 1136 г.168 Посадничья печать («протопроедра Евстафия») известна и от периода княжения Мстислава Владимировича уже в количестве 19 экземпляров.

Таким образом, я прихожу к выводу, что формирование вотчинной системы в XII–XIII вв. происходит в значительной степени путем государственной раздачи черных волостей, как частным лицам, так и духовным учреждениям. Начавшись при Мстиславе Владимировиче, этот процесс в целом завершился в первой половине XIV в., когда наступил новый этап — преимущественного перераспределения вотчинного фонда путем семейных разделов, захватов, сделок между вотчинниками и т. д.

Для датировки начала исходного процесса освоения черных волостей именно в конце XI — первой трети XII в., на мой взгляд, существенное значение имеют два обстоятельства.

Во-первых, еще при Всеволоде пожалования осуществляются из домениального княжеского фонда. Во-вторых, единственное документальное известное нам пожалование из некняжеского фонда незначительно по своему масштабу, снабжая вотчинника (в данном случае Пантелеймонов монастырь) лишь землями под монастырское строение и подмонастырскими угодьями. Таким же незначительным было и изначальное пожалование земель Юрьеву монастырю в момент его учреждения при первом игумене Кириаке (1119 г.), как это можно установить анализом границ первоначальных юрьевских владений, обозначенных в грамотах Панте-леймонову монастырю и Юрьеву монастырю на волховскую рель169. Поскольку Шапиро упрекнул меня в отсутствии масштаба на схеме этих владений170, пользуюсь случаем опубликовать в Прилож. к этой главе не известный ранее документ XVII в. с подробным описанием границ Юрьевской подмонастырской волостки170а, детально совпадающих с обозначенными в княжеских грамотах XII в., а здесь кратко прокомментировать этот документ.

Речь идет о сохранившейся в «Сборнике выписей и крепостей на вотчины и угодья Юрьева монастыря» выписи из писцовой книги 1685 г., которая определяет объем юрьевских подмонаетырских угодий в 66 десятин пашни и 61,5 десятину сенных покосов. Граница этих владений описана по межевым столбам с промером всех расстояний между ними и обстоятельной привязкой этих межевых знаков к ландшафтным ориентирам. Документ сообщает, что в составе юрьевских угодий 12 десятин сенных покосов и 13 десятин (26 четвертей) пашни прибыли после письма 1623 г., т. е. объем более древнего земельного массива определяется в –102,5 десятины.

Положенная на карту по указанным ориентирам древняя граница юрьевских подмонаетырских угодий абсолютно совпадает с межой, обозначенной в жалованной грамоте князя Всеволода Мстиславича на рель, переданную им Юрьеву монастырю:

«Се аз князь великыи Всеволод дал есми святому Георгию рель от Волхова по крьет, по ручью в Мячино, и велел есми учинить межу промежь Юрьевым монастырем и Пантелеевым монастырем: по излогу ввьрх Мя-чином на Горки, да в болото Дрянь к Рускому пути, от пути на Горки, да в Прость. А кто сие мое слово переставить, ино судить ему бог и святыи мученик Георгии в сем веце и в будущем» 171.

Единственная поправка, которую следует внести к опубликованной реконструкции межи, касается не положения границы, а идентификации упомянутого в грамоте XII в. креста. Согласно выписи в 400 саженях к северу от Юрьева монастыря, на берегу Волхова находится исток искусственной канавы, которая соединяет озеро Мячино с Волховом. Этот исток называется вешним, поскольку как действующая протока канава, служившая судовой переволокой из Волхова в Мячино, могла функ —

Владения Юрьева монастыря (исходное ядро) по описанию 1685 г.

циониро'вать лишь при высокой воде. Именно здесь, у истока существующей и ныне протоки, еще лет двадцать тому назад сохранялся межевой камень-валун с высеченным на нем крестом, в котором я предположил крест, упомянутый в грамоте Всеволода. Между тем, как это теперь очевидно, уже в конце XVII в. древнего креста не существовало («а прежде сего в том месте был крест») 172, но не было тогда и межевого валуна, который, таким образом, появился в более позднее время.

Весьма важным представляется нам то обстоятельство, что и пожалование Юрьеву монастырю рели, и предшествующее ему пожалование участка, составившего исходное ядро монастырских владений, были совершены из состава княжеских домениальных владений, которые под Новгородом образовали особый небольшой массив, поскольку к этим двум участкам с севера, согласно грамоте Изяслава Пантелеймонову монастырю, примыкает и княжеская рель. Узкая полоса волховского берега от Новгорода до Прости может быть поэтому квалифицирована как небольшой массив первоначально домениальных земель князя. Не думаю, чтобы в него входила и расположенная южнее деревня Рако-ма. Устойчивое мнение о том, что Ракома была княжеским селом еще при Ярославе Мудром, основано на летописном сообщении 1016 г. о том, что во время избиения Варягов в Поромоне дворе «князю Ярославу тогда в ту нощь сущу на Ракоме» 173. Приведенное сообщение не определяет статуса этого села.

Пожалования из княжеского домена производятся, по-видимому, и в середине XII в.; в частности, две крупные княжеские волости стали собственностью Аркажа монастыря, основанного в 1153 г.

5. Приобретение вотчин и его источники

Другой очевидный путь сложения вотчинной системы— покупка земель у общины — продемонстрирован в первой половине XIV в. ободной грамотой Луки Варфоломеевича на Тайбольскую землю и мировой грамотой старосты Азики с Василием Матфеевичем на Шенкурский погост. В материалах первой половины XII в. этот путь прямо противопоставлен пожалованию. В духовной Антония Римлянина, составленной до 1131 г.174, сообщается, что Антоний «изыдох на место сее, не приях и имения ото князя, ни от епискупа, …и се возвещаю: да егда седох на месте сем, дал есмь на земле и на тони семдесят гривен, на селе есм дал гривен сто на Волховском, Тудоре з женою и з детми одерень, Волос з женою и з детми одерень, Василеи з женою и з детми одерень» т.

О боярских селах начала XIII в. не раз упоминает летопись. Во время восстания 1207 г. «Мирошкин двор и Дмитров зажьгоша, а житие их поимаша, а села их распродаша и челядь, а скровища их изискаша и поимаша бещисла, а избыток розделиша по зубу, по 3 гривне по всему городу, и на щит»176. В 1230 г. новгородцы убили посадника Семена Борисовича, «а дом его всь роз-грабиша и села…, такоже Водовиков двор и села»177.

Отсутствие ранних пергаменных грамот в какой-то мере может компенсироваться сведениями берестяных документов. Общий обзор их сообщений о земельных сделках XII–XIII вн. сделал JI. В. Черепнин, располагавший найденными до начала 60-х годов крайне фраг-ментированными текстами 178. Остановимся поэтому лишь на некоторых новых находках, прежде всего демонстрирующих наличие у бояр вотчин в XII–XIII вв.

В этой связи следует назвать старорусскую берестяную грамоту № 10, найденную в 1973 г. и относящуюся ко второй половине XII в.: «Сь грамота от Яриль ко Онание. Въ волости твоей толико вода пити в городищя-ньх. А рушань скорбу про городищяне. Аще хоцыии, ополош дворяна, быша нь пакостил»179. В документе имеется в виду принадлежащая Онанье вотчина в Городище, в верховьях правого притока Шелони — реки С ев еры 180.

Если относительно этого случая у нас нет сведений, получил ли вотчинник свои земли по жалованной грамоте или покупкой, то грамота № 510, найденная в слое первой половины XIII в. на боярской усадьбе Козмо-демьянской улицы, повествует о судном деле, возникшем в связи с покупкой значительного земельного владения: «Сь стал бьшь Коузма на Здылу и на Домажировица. Торговала еста сьломь бьз мьнь. А я за то сьло поруцнь. И розвьли есть цьлядь, и скотину, и кобыль, и рожь. А Домажирь побегль, нь откупивь у Вяцьслава из долгу. Како жь еста торговала, тако жь… note 102 стерю мою 6 сотъ, пакы жь ли поели…» 181 Местонахождение грамоты, ее дата и крупная сумма «истери» поручителя Кузьмы позволяют опознать действующих лиц документа в боярине Вячеславе Прокшиниче из рода Малышевичей, в Дома-жире Торлиниче и в Здыле Савиниче, упоминаемых в летописи под 1224 г.182

Процесс вотчинной мобилизации земель черных волостей ставит перед исследователем неизбежную проблему материальных источников тех денежных средств, которые были основой приобретения земли будущими вотчинниками. Если в дальнейшем сама эксплуатация вотчины стала главным источником боярских доходов, то из чего складывались эти доходы в довотчинный период? Думается, что возможно говорить о трех таких главных источниках.

Первым следует назвать участие в дележе государственных доходов, коль скоро существовала отдельная от княжеского домена корпоративная государственная собственность на землю, верховным распорядителем которой было, как это следует из грамоты Изяелава Метиславича Пантелеймонову монастырю, боярское вече. Вторым таким источником является клановое боярское городское землевладение, уходящее корнями в до-городской период истории Новгорода, и связанная с ним эксплуатация вотчинного ремесла и торговли, неотделимых от городской боярской усадьбы на всех этапах ее истории, начиная с древнейшего. Третьим источником следует признать самую активную эксплуатацию денежного обращения. С последним обстоятельством, несомненно, должно быть связано уже высказывавшееся ранее наблюдение, согласно которому преобладающим мотивом берестяных грамот XI–XII вв., происходящих с боярских усадеб, являются деньги и связанные с ними денежные — в первую очередь, ростовщические — расчеты, тогда как в более позднее (начиная с XIII в.) время главной темой берестяных грамот становится земля и ее обработка 183.

Приведу несколько достаточно характерных примеров, использовав для этого находки последних лет, в том числе еще не опубликованные.

Две взаимосвязанные грамоты № 509 и 516 найдены в слоях второй половины XII в. при раскопках усадьбы бояр на Славенском конце (раскоп на ул. Кирова): «Оу Воислава възми 10 коунъ истинъ, а 5 коунъ намо, мъне въдале дъвоих намы. Оу Нежять възми десять коунъ и гривьноу, и оу Боудоть възми гривьноу наменоую. Оу Бояна възми шесте коунъ намьноую Озеревахъ. А отроку въдаите по коуне моуждь» (№ 509); «У Опаля 7 кунъ Мълъвотицехъ, у Сновида 7 кунъ Мълъвотицехъ, у Търъцина 3 куне, у Бояна 6 кунъ Озеревахъ, у Ме-стъка 2 куне Велимицехъ…» (№ 516) 184. Обе грамоты исчисляют суммы, данные взаймы («истину»), и проценты с нее («намы») у должников, живших в Молво-тицах, т. е. в Молвотицком 'погосте Деревской пятины.

Один из способов участия боярина в ростовщических операциях продемонстрирован берестяной грамотой № 531 рубежа XII–XIII вв., согласно которой некий Коснятин доверял свои деньги для отдачи в рост семье смердов, которую он и обвинил в нечестности, заподозрив, что деньги отдаются взаймы без свидетелей и без взятия закладов, т. е. совершенно бесконтрольно 185. Напомню, что ростовщичество и связанные с ним злоупотребления боярской семьи Мирошкиничей в 1207 г. были одной из основных причин знаменитого антибоярского восстания новгородцев.

Однако наиболее значителен для рассматриваемой проблемы комплекс боярских усадеб Черницы, ной улицы Людина конца. Напомню, что в самом начале этой главы была приведена берестяная грамота № 568, которая позволяет утверждать, что владевшая этими усадьбами боярская семья в XIV в. была причастна к сбору государственных доходов в Карачунском погосте на верхней Шелони.

В этом же комплексе, но в слоях второй половины XII в. была обнаружена грамота № 550 со следующим текстом: «Покланяние от Петра к Авраму Матьеви. Беи молвиль: толико мне емати скота. Боле же за мьне скота не поусти. А Вьжники творятеся въдавоше Собысла-воу цетыри гривне. А посьлищеныхо коуно 15 гривно. А Готиль съ мною боудьть. А Дороганици ти шли въ городо».

Автор письма Петр напоминает адресату Авраму Матвеевичу, что тот распорядился об исключительном праве Петра собирать деньги — «толико мне емати скота». Архаичный термин «скот» в значении денег употреблялся еще в конце XII в., он зафиксирован в договорной грамоте Новгорода с немцами указанного времени: «Оже емати скот варягу на русине или русину на варязе…»186 Фразу «боле же мьне скота не поусти» нужно переводить так: «а больше вместо меня (т. е. помимо меня) денег не отсылай». Предлог «за» употреблен здесь в значении «вместо», отмеченном в словаре Срезневского; «пустити» — «отослать». \

Петр собирает где-то «посьлищеные куны». Слово «поселие» означает «поселение», «селение», «деревня». «Посельником» или «посельским» в более позднее время назывался управитель вотчины, собиравший «посельни-чий» или «посельнический» доход (поземельный налог) в пользу владельца земли. Скорее всего, именно подобные доходы и следует понимать под «посьлищеными кунами», общая сумма которых, собранная Петром, равна 15 гривнам. Однако это не все деньги, какие было положено собрать: «а Вьжники творятеся въдавоше Собы-славоу цетыри гривне». «Творитися» — «делать вид», «являть себя» (см. словарь Срезневского). Смысловой перевод фразы: а Вежники утверждают, что они якобы уже отдали Сбыславу четыре гривны. Отсюда и недовольное напоминание Петра: «еси молвил: толико мне емати скота». «А Готил со мною будет», — сообщает далее Петр, — «а Дороганичей ты шли в город».

Еще до истолкования слов «Вежники» и «Дорогани-чи» можно констатировать, что ни Петр, ни Сбыслав, ни Готил — не управители вотчины. Сбор доходов за право жить на земле осуществляется там, откуда пишет Петр, наездами. Если бы этим занимался староста, его действия были бы единоличны и не возникло бы ситуации, при которой «вьжники» имели бы возможность утверждать, что они уплатили следующие с них деньги другому человеку. Следовательно, названные выше сборщики могут быть только посланными из Новгорода государственными чиновниками, имевшими дело не с частной вотчиной, где доходы собирались волостелями, а с черными волостями.

Наиболее значительный результат получается при осмыслении терминов «вежники» и «дороганичи». Очевидно, что, по крайней мере в последнем случае, мы имеем дело с наименованием жителей какой-то местности или села. Писцовые книги знают топонимы и гидронимы Дороган, Дорогоня, Дорогани, Дороганица в разных пятинах Новгородской земли, в том числе и деревню Дрогини или Драгани в Карачунском погосте Шелонской пятины, в 2 км к востоку от уже известной нам по грамоте № 568 Сопши187. Известная по материалам генерального межевания эта деревня на современных картах не отмечена. Проследим за ее судьбой.

В 1576 г. деревня Драгани принадлежала Денисию Еврееву — потомку московского помещика конца XV в. Мити Евреева Меньшого. Однако согласно перечневой книге, составленной около 1498 г., Митя Евреев получил в поместье земли сведенных новгородцев Ивана Горба-нова, Федора Жоравкова, Юрки Гаврилова и Семена — зятя Остафия Болчинского 188. Последнее имя нам уже хорошо известно: Остафий Болчинский был владельцем в Болсине селе, упомянутом в берестяной грамоте № 586. Таким образом, налицо двойная перекличка данных грамот № 550 и 568: Драгани расположены рядом с Соп-шами, Остафий Болчинский перед новгородским «выводом» владел Болсином селом и, вероятно, Драганями, отданными им зятю Семену в приданое за дочерью. Логично думать, что и Болсино, и Драгани были единовременной покупкой Остафия из одного фонда бывших за владыкой черных земель в XV в.

Более трудным оказывается слово «вьжники». Его можно было бы переводить как «знающие», производя от «ведати» — «знать», однако такая форма в древних текстах не встречена. К тому же, это толкование противоречит контексту своей неконкретностью. В словаре Даля отмечен ряд значений слова «вежа», связанных с рыбной ловлей. Еще 3. Ходаковский отметил в новгородском диалекте слово «вежа» в значении артели рыбаков на Ильмене, состоящей из 16 человек189. Вряд ли здесь подходит и такое толкование: в указанной местности не было крупных водоемов, рыболовство в которых должно быть артельным. Поэтому более перспективным представляется видеть в слове «вьжники» обозначение жителей определенной деревни. Поскольку в писцовой книге подобной деревни нет, обратимся к созвучным наименованиям.

В Болчинском погосте имеется деревня Межники, расположенная на речке Смиренке, притоке Шелони 19 °. В конце новгородской независимости эта деревня принадлежала Остафию Болчинскому191. В том же погосте известна деревня Вязье (Везье, Вежье), бывшая перед новгородским «выводом» за владыкой 192. И тот, и другой пункт, как видим, отвечает условиям идентификации.

Изложенные наблюдения позволяют сделать вывод о том, что боярская семья, владевшая усадьбами на Чер-ницыной улице, была связана со сбором государственных доходов с определенной, хорошо локализуемой территории черных волостей не только в XIV, но и в XII в., т. е. на протяжении нескольких поколений. Этот вывод совпадает с наблюдениями над материалами, обнаруженными на других раскопах, где берестяные грамоты знакомили нас с боярами, наследующими должности и обязанности борцов или «данников» на определенных территориях. В частности, семья Мишиничей долгое время контролировала Карелию, семья Феликса (его усадьба исследована на Ильинском раскопе) была в такой же связи с Заволочьем 1эз. К какому же времени может относиться первоначальное формирование таких кормлен-ческих волостей?

Определенные возможности для ответа на этот вопрос дает берестяная грамота № 526, найденная в комплексе тех же усадеб Черницыной улицы в слоях, дендро-хронологически датируемых 1061–1095 гг., со следующим текстом: «На Бояне въ Роусе гривна, на Житобnote 103уде въ Роусе 13 коуне и гривна истине. На Лоуге на Негора-де 3 коуне и гривна с намы. На Добровите съ людьми 13 коуне и гривна. На Нежьке на Пръжневици полгривне. На Сироме без дъвоу ногатоу гривна. На Шелоне на Добромысле 10 коуно. На Животтъке 2 гривне кроупемь. Серегери на Хъмоуне и на Дрозьде 5 гривенъ бес коуне. На Азъгоуте и на погощахъ 9 коунъ семее гривне. Доуб-ровьне на Хрипане 19 третьее гривне» 194.

Документ посвящен невероятно широкой по своим территориальным масштабам ростовщической операции. В нем перечислены лица, за которыми числится и отданный в рост капитал («истина»), и проценты с него («намы»). Должники Боян и Житобуд живут в Русе (т. е. в Старой Руссе), Негорад — на Луге, там же, по-видимому, Добровит с людьми,/Добромысл — на Шелони, Хомуня и Дрозд — на Селигере, Хрипан — на Дубровне. Азгут как-то связан с погощами; не исключено, что он и погощи имеют отношение к территории близ Селигера, которая в дальнейшем в административной системе Новгорода XV в. именовалась Погостским десятком Моревской волости. Особо следует разобраться в местопребывании Нежька Пръжневица и Сиромы. При публикации этой грамоты было высказано предположение, что они живут на Луге, о которой идет речь в предыдущей позиции реестра должников, а не на Шелони, фигурирующей в следующей позиции. Между тем «Пръжневиц» — не обязательно отчество Нежька; если это отчество, то оно исключительно в тексте документа, обращающего внимание в первую очередь на территориальную локализацию должников. Не может ли это обозначение быть территориальным, подобным обозначению Русы, Луги, Шелони, Селигера, Погощ и Дубровны? Если это так, то в новгородских писцовых книгах зарегистрирована только одна деревня Прожнево. Она находилась в Пажеревицком погосте Шелонской пятины (в Вышегородском уезде), т. е. на верхнем течении Шелони, в непосредственном соседстве с Болчином селом и хорошо нам известными землями Карачунского погоста 195.

Таким образом, и грамота второй половины XI в. возвращает нас в те места, с которыми связаны позднейшие документы того же комплекса. Но не только в них. Отраженная грамотой № 526 ростовщическая деятельность охватывает обширную территорию Новгородской земли от Луги и Шелони на западе до Селигера на юге и Дубровны в районе Крестец и Валдая на востоке. Если бы речь в ней шла о явлениях на сто — двести лет более поздних, можно было бы предполагать, что на столь большом удалении одна от другой разбросаны вотчины одного боярского рода. Однако в XI в., когда вотчинная система еще не существовала, сам механизм этой ростовщической операции мог опереться только на всепроникающую систему государственного фиска, и лицо, возглавлявшее всю эту операцию, должно иметь прямое отношение к такой системе.

Из тех же слоев второй половины XI в. и из того же усадебного комплекса происходит берестяная грамота № 562, сохранившая только конец записи: «…новъгородь-ске смьрде, а за ними и задьниця», т. е. новгородские смерды, а за ними и задница. Смерды — крестьяне, платящие налоги не вотчиннику, а государству, в данном случае Новгороду. Снова, как видим, документ связан с фискальными интересами государства.

Надо полагать, что активное накопление средств боярами на протяжении XI–XIII вв. и послужило одной из главных причин и основ решительного наступления на черную волость в XII–XIII вв., когда боярское государство утверждается на фундаменте вотчинной системы. И не случайными поэтому оказываются реформы государственной власти в боярской республике, начавшиеся в конце XIII в., завершившиеся в 1354 г. и создавшие ту форму государственности, которая символизирует расцвет боярского Новгорода.

Приложение

Описание Юрьева монастыря и подмонастырской волостки 1685 г.

Новгородский музей, № 11300, л. 72–84 об.

Выпись с писцовых книг Новгородского уезду Шелонские Л 72 пятины писма и меры и межеванья писцов Ивана Семеновича Мякинина да подьячего Семена Щоголева 193-го и 194-го году.

А в писцовых книгах написано. Монастырь Юрьев, а в нем церковь каменная старинная соборная святого великомученика Христова Георгия. В той же церкви вверху предел церковь Благовещения пресвятые богородица да церковь Всех свя-тцх, да на святых воротех церковь каменная Преображенье господа бога и спаса нашего Иисуса Христа. Церковь каменная теплая великого святителя Алексея митрополита московского и всея Русии да предел церковь великого князя Всеволода, во святом крещении нареченного Гавриила пьсковского чудотворца. А тъ церкви, а в них деисусы, и местные образы, и всякая церковная утварь, и книги, и ризы, и всякие церковные потребы, и в соборной церкви настенное писмо, строение старинное великих государей и митрополитское.//

В церкви великого святителя Алексея митрополита москов— л — 72 ского и всея Русии и к пределу церкви великого князя Всево— об — лода, во святом крещении нареченного Гавриила, псковского чудотворца в пределе трапеза, да и келарская под трапезою, хлебня, поварня и иные пределы обиходные каменные. В монастыре ж колокольня каменная, на ней девять колоколов бол-ших и середних и малых, да часы боевые. В них четыре колокола особых перечасных. У колокольни ж полатка каменная кладовая да за хлебнею да за поварнею палатка квасоварная каменное строение старинное ж. В монастыре ж строения деревянного архимандричьи и братии семнатцать келей, сушило на погребах, мелница мелют лошадми.

В монастыре ж позади архимандричьих келей сад, а в нем яблони розни и вишни. Около монастыря ограда рублена тара-сы, покрыта тесом. В той ограде святые ворота, стены каменные да двои // ворота деревянные створчатые. У оных ворот по л. 73 стороне и на воротех анбар кладовый. Около монастырской ограды триста восмьдесят воем сажень. Позади монастыря сад, а в нем яблони розни и вишни; около саду восмдесят четыре сажени. У монастыря ж двор конюшенной со всяким дворовым строением, около двора девяносто пять сажень. За конюшенным двором монастырской огород, а в нем десятина, а четверт-ми две четверти. За конюшенным двором и за огородом вверх по берегу реки Волхова того ж Юрьева монастыря вотчинная слобода, а в ней дворы церковных причетников, и служни, и бобылские. А того ж Юрьева монастыря стряпчего Ивашка Титова по скаске за рукою в той слободе жители слушки и бобыли старинные и в переписных книгах 186-го году написаны.

А по пересмотру и по роспросу за рукаме той слободы жители слушки и бобыли сказали старинные ж церковные причетники. Во дворе поп Григорей Андреев, у него сын Сенка // один— л 73 надцати лет. Во дворе дьякон Стахей Семенов. Во дворе дья— об — кок Лучка Игнатьев с сыном Мишкок). Во дворе дьячок Кон-дра'шко Исаков. Во дворе просвирнида Ульянка Карпова дочь, у нее зять слушка Яшка Хрисанфов, у Яшки пасынок Анки-динко Григорьев двенадцати лет. Во дворе вдова панамарская Ивановская жена Порашка, у нее сын Молафейко двенадцати лег. Во дворе слушка стряпчей Никитка Гречюхин с сыном слушкою ж и с Мишкою. Во дворе слушка стряпчей Костка Никитин. Во дворе слушка Никифорко Семенов, у него дети Мишка семнадцати лет, Ивашко пятнадцати лет, Лучка четырнадцати лет. Во дворе слушка Ивашко Васильев с сыном слушкою ж Гордюшкою. Во дворе слушка Никифорко Иванов, у него сын Степашко пятнадцати лет; у Микифорка ж брат слушка Фетка Иванов. Во дворе слушка Степашко Федоров, у него дети Антошка одиннадцати лет, Андрешка шти лет, Тимошка четырех лет. Во дворе слушка Васка Костянтинов, л— 74 у него брат Наумко тринадцати лет да зять // слушка ж Алешка Матвеев бездетен. Во дворе служек сын Петрушка Матвеев четырнадцати лет. Во дворе слушка Степашко Федоров с сыном Гришкою. Во дворе слушка Егорка Андреев с сыном Са-нушкою. Во дворе вдова слушки Андреевская жена Марфица, у нее сын Афонка трех лет. Во дворе слушка Фирка да Никитка Никитины дети, у Фирки сын Климко, у Некитка дети Прошка шти лет, Мишка двух лет. Во дворе слушка Богдашко Васильев з зятем слушкою ж с Феткою Мироновым. Во дворе слушка Тихашка Степанов сапожник монастырской, у него сын Кирилко пятнадцати лет. Во дворе слушка монастырской портной мастер Тимошка Максимов, у него дети Афонка девятнадцати лет, Гришка пятнадцати лет. Во дворе слушка Дорофей-ко' Григорьев. Во дворе слушка Афонка Алексеев, у него дети Еремка да Тараска пятнадцати лет, у Еремки сын Куземка трех лет. Во дворе слушки Никифорка Иванова дети Фетка че-л. 74 тырнадцати лет, Афонка двенадцати // лет. Во дворе слушка об. рыбной ловец Аверка Петров. Во дворе слушка Ивашко Де-несьев, у него дети Прошка да Захарка да Ивашка оемнадца-ти лет, Терешка одиннадцати лет, у Прошки сын Петрушка году. Во дворе служек сын Тимошка Григорьев, у него брат Федотко тринадцати лет, Еремка одиннадцати лет, Фетка четырех лет. Во дворе слушка Ивашко Васильев. Во дворе слушка Перфилко Петров, у него сын Ортюшко двух лет. Во дворе служек сын Демка Титов. Во дворе слушка Сенка Миронов, у него дети Матюшка десяти лет, Степашко девяти лет, Фетка осми лет, Мишка четырех лет, Иютка трех лет. Во дворе бобыль беспашенной Максимко Устинов з детми Феткою да с Лучькою, у Фетки сын Андрешка, у Лучьки дети Елизарко двенадцати лет, Афонка пяти лет, Игнашко полугоду, да племянник служек сын Васка Тимофеев. Во дворе слушка монастырской сторож Сенка Андреев з братом Ефимком, у Сенки л — 75 сын Гаврилко десяти недель. // Во дворе слушка Елисейко Кип-реянов с сыном Овдейком. Во дворе вдова слушки Ермолинская жена Агафица бездетна. Во дворе слушка плотник Еким-ко Ильин, у него дети Ларка да Ивашка, у Ларки дети Петрушка трех лет, Климко двух лет. Во дворе слушка рыбной ловец Степашко Еремеев, у него брат Фетко да Малафейко пятнадцати лет, Микитка тринадцати лет, у Степашка сын Тимошка десяти недель. Во дворе слушка рыбной ловец Фетка Максимов, у пего сын Андрюшка семнадцати лет. Во дворе слуШ-ка рыбной ловец Куземка да Васка Селивановы, у них брат Сенка пятнадцати лет. Во дворе слушка Алешка Гаврилов. Во дворе слушка кузнец монастырской Ивашко Парфеньев, у него дети Пашко пяти лет, Гришка трех лет, да пасынок Прошка Кузмин десяти лет. Во дворе слушка монастырской сторож Игнашко Михайлов, у пего сын Ивашко году. Во дворе слушка Ивашко Федоров, у него сын Костка десяти лет. // Во дворе л 75 слушка Епифанко Григорьев сын, у него дети Ивашко двенад— °б — цати лет, Сидорко пяти лет, Прошка полугоду. Во дворе слушка плотник Алешка Лукин. Во дворе слушка кошох Калинка Ефимов. Во дворе слушка хлебник Епифанко Евсеев, у него сын Ивашко году. Во дворе слушки Обрашко да Степанко Насоновы. Во дворе слушка Евсейка Гаврилов. Во дворе слушка Иудка Иванов. Во дворе слушка плотник Савостка Евсевьев, у него сын Гаврилка десяти лет. Во дворе слушка плотник Онушко Иванов, у него дети Куземка да Агапка да Агапка ж десяти лет, Матвейка пяти лет. Во дворе вдова бобылка Матрена Андреевская жена бездетна. Во дворе бобыль беспашенной Михейко Ефимов с сыном Прошкою. Во дворе бобыль беспашенной Игнашко Афанасьев, у него пасынок Мишка Григорьев да сын Оброско семи лет. Во дворе бобыль беспашенной Ортюшко Матфеев, у него дети Ивашко осмнадцати лет, Матюшка тринадцати лет. Во дворе слушка рыбной ловец Петрушка II Яковлев, у него сын Петрушка трех лет. Во дворе слу— л 76 жек сын Сенка Анисимов. Во дворе слушка Ортюшко Андреев, у него сын Степашко Сафонов, у него племянник Ивашко Максимов пятнадцати лет. Во дворе слушка Давыдка Миронов, у него дети Ивашко да Васка да Кондрашко да Матвейко шестнадцати лет. Во дворе слушка донской казак Прошка Данилов, пожалован в слушки за многие службы по грамоте великого государя в 175-м году, у него сын Петрушка двенадцати лет. Во дворе слушка Алешка Ермолин, у него сын Мишка одиннадцати лет да шурин служек сын Пашко Силин. Во дворе слушка Гришка Миронов. Во дворе слушка Ивашко Трофимов. Во дворе слушка Мишка Кондратьев. Во дворе слушка конюх Евсейка Петров, у него сын Петрушка четырех лет. Во дворе слушка Митко Иванов, у него сын Гордюшка четырех лет. Во дворе служек сын Митко Ларионов. // Во дворе слушка Ники— л 76 форко Григорьев, у него сын Дениско пятнадцати лет да зять об — слушка Антипка Михайлов, у Антипки дети Ивашко семнадцати лет, Степашко девяти лет. Во дворе слушка Левка Иванов, у него дети Антипко да Яшка. Во дворе слушка Макушка Иванов, у него сын Прошка, у Прошки сын Филка четырех лет. Во дворе слушка Ивашко Кондратьев. Во дворе слушка Игнашко Иванов, у него дети Феонейко одиннадцати лет, Мишка пяти лет. Во дворе слушка Ивашко Титов, у него племянник Ивашко пятнадцати лет, Кирилко шти лет — слушки Яковлевы дети. Во дворе слушка Феонейко Никифоров, у него сын Ивашко да зять слушка Фетка Андреев, у Фетки сын Онашко полугоду. Во дворе бобыль беспашенной рыбной ловец Оксейко Сергеев, у него сын Исачко шти лет да племянник Силка Прокофьев десяти лет. Во дворе служек сын Ерошка Ларионов, у пего дети Никитко четырех лет, Бориско году да брат // Паш— а — 71 ко пятнадцати лет. Во дворе слушки Макарко да Гришка Ефремовы, у Макарка сын Еремка году, у Гришки сын Ерофейко полугоду. Во дворе вдова слушки Андреевская жена Ксеньица бездетна.

Всего в той Юрьева монастыря вотчинной слободе жителей: шесть дворов церковных причетников, людей в них девять человек; шестьдесят восмь дворов служилых людей, в них сто семьдесят шесть человек; шесть дворов бобылских, людей в них девять человек.

За тем же Юрьевым монастырем вверх по реке Волхову вотчинные полевые пашенные середние земли с наддачею шестьдесят шесть десятин, а четвертные пашни сто тритцать две четверти, а три поля сорок четыре четверти в поле, а в дву по тому ж, да сенного покосу вниз по реке Волхову пожни рель тритцать шесть десятин, сена триста шездесят копен, да около поля двадцать шесть десятин, сена двести шестьдесят копен, всего в пожни рли и около пол-шестьдесят две десяти-л. 77 ны, // сена шестьсот двадцать копен.

об. Да против сенного покосу пожни рли в реке Волхове рыб

ная ловля тоня воротная от монастыря по реке Волхову вниз до вешнего истока, а ручей и Мячинская судовая переволока тож; а преже сего в том месте был крест. Ловят рыбу на монастырь безоброчно по старине. Да по другую сторону реки Волхова от Малого Волховца по Большому Волхову вверьх до урочища Коломца с приколом ловят рыбу на Юрьев монастырь и в Новгороцкой дворцовой приказ оброк плотят с новгороц-ким Кириловым монастырем по полюбовной записи 7109-го году по третям, Юрьева монастыря две трети, Кирилова монастыря треть. На Юрьев же монастырь в озере Ильмени ловят рыбу монастырские рыбные ловцы дватцать человек всякими рыбными ловлями безоброчно, и безполазные, и беспобережные и безрыбные по пошлине.

Писано за тем Юрьевым монастырем слобода служня, и во дворех жителей по старине. Да того ж Юрьева монастыря стряпчего Ивашка Титова по скаске за рукою и по пересмотру и по роспросу за руками.// л. 78 А пашенная земля и сенной покос пожня рель по реке Волхове, рыбная ловля против сенной пожни рли тоня воротная, по выписи писцовых книг писцов Александра Чоглокова да дьяка Добрыни Семенова 131-го году, за приписью дьяка Ивана Степанова 177-го году, а по другую сторону реки Волхова рыбная ловля под Городищем, по той же выписи с писцовых книг Александра Чоглокова да дьяка Добрыни Семенова 132-го года, по полюбовной записи Юрьева монастыря с новгороцким Кириловым монастырем 7109-го году майя 18 числа, а в записи написано. По зарецной стороне рыба ловить Юрьева монастыря рыбным ловцам от Малого Волховца вверх по Болшому Волхову до Коломца и с приколу неводом и иными рыбными ловлями и плавуном плавати от Коломца вниз по Болшому Волхову до Малого Волховца, а Кирилова монастыря рыбным ловцом ловить рыба от своего берега от Малого Волховца вверх по Болшому Волховцу заезжать семдесят сажен, а бол-л. 78 ши того Кирилова монастыря рыбным ловцом неводом // не г>а-об. езжать и иными никоторыми рыбными ловлями опричь неводного заезду не ловить и плавуном не плавать. А Юрьеву монастырю в тот заезд в семьдесят сажень не вступатись. Також

Кирилову монастырю в Юрьевской заезд не вступдтись и не перекупатись. И с той рыбной ловли в Новгороцкой дворцовой приказ оброк по окладу платить по третям, Юрьеву монастырю две трети — рубль восмь алтын полторы денги, а Кирилову монастырю треть — дватцать алтын полпяты денги. А в озере Ильмени рыбная ж ловля по жалованным прежним великих государей грамотам да по жалованной великого государя царя и великого князя Феодора Алексеевича всеа Великие и Малые и Белые Росии самодержца грамоте, дана в тот Юрьев монастырь в 184-м году марта в 18 день. Да Юрьева монастыря конюшего старца Иоиля да стряпчего Ивашка Титова по скаске за рукою, того ж Юрьева монастыря рыбная ловля от воротной тони, что от монастыря вниз по реке Волхову // до креста, л. 79 от монастыря ж от святых ворот вверх по реке Волхову до общего Юрьева с Перынским монастырем межевого ручья и против монастыря и слободы служни и пашенной земли, в реке Волхове к своему берегу и вешних розливных водах всякими рыбными ловлями по своей монастырской земли на Юрьев монастырь ловят рыбу по старине безоброчно.

А в писцовых книгах писма и меры писцов Александра Чоглокова да дьяка Добрыни Семенова 132-го году написано за тем Юрьевым монастырем вотчинные пашенные середние земли под монастырем тритцать шесть четвертей в поле, а в двух по тому ж, всего сто восмь четвертей, сенного покосу пожня рель, а копнами сколко, того не написано. А из Новго-роцкого дворцового приказу в выписи с писцовых поженных книг писцов Григория Волынского да Федора Калитина с това-рыщи 7071-го, и 72-го, и 73-го, и 74-го, и 75-го года за рукою воеводы Никиты Бухвостова 193-го году феураля в 11 день написано за Юрьевым монастырем на реке Волхове пожня Юрьевская рель, // у креста под монастырем Юрьевым, подле л — 79 оброчной пожни Леденца, да подле Пантелеева монастыря, об — пожни сена мелкова пятьдесят десятин, а копнами тысеча пят-сот копен, по пятнадцати копен з десятины, оброку семь рублев шеснадцать алтын четыре денги. А по указу великих государей царей и великих князей Иоанна Алексеевича, Петра Алексеевича всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержцев и по грамоте и по приказу Болшого дворца за приписыо дьяка Семена Колкина во 193-м году декабря в… день с той сенной пожни рли оброк семь рублев шестнадцать алтын четыре денги сняты. И дана та пожня рель в Юрьев монастырь в вотчину безоброчно вместо того ж Юрьева монастыря вотчинных старо-руских дворов и дворовых, и огородных, и садовых, и кузнечных мест, и пахотных полос, которые в Старой Русе на посаде по строелным книгам во 160-м году взяты и приписаны к ста-рорускому посаду. И по нинешнему наезду сверх писцовых къниг Александра Чоглокова да дьяка Добрыни Семенова 132-го году пашенные земли прибыло восмь четвертей в поле, а в дву по тому ж. Да за конюшенным // двором в огороде две л 8 о четверти, всего дватцать шесть четвертей. А сверх писцовых книг Григория Волынского с товарыщи 7071-го году сенного покосу прибыло двенатцать десятин, сена сто дватцать копен.

Ме'жа той Юрьева монастыря вотчинной земли от святых ворот вниз по реке Волхову. По той меже по берегу реки Волхова до старинной бывшей межи Алексеевские Новинские слободы ямских охотников с сенными покосы с пожнею релью. А преже сего в том месте был крест. До вешнего истока и до ручья и до Мячинские судовые переволоки тож — четыреста сажень, по правую сторону река Волхов, а по левую сторону Юрьева монастыря сенной покос пожня рель. И у той старинной межи у судовой переволоки на берегу реки Волхова против столба и ямы ямских охотников поставлен столб и на нем насечена грань, а подле того столба выкопана яма. А от того столба и от ямы поворот и межа налево по вешнему истоку и по ручью и по судовой переволоки тож прямо через Княжей ручей к озеру Мячину. И по той меже против столба и ямы л 80 ямских охотников поставлен столб и на нем насечена // грань, об — и подле того столба выкопана яма. А меж тех столбов и ям его десять сажень. А от того столба и от ямы по судовой же переволоки писца Федора Нащокина межеванья во 182-м году поставлен столб и на нем насечена грань, и подле того столба выкопана яма. А меж тех столбов и ям дватцать одна сажень. По левую сторону юрьевская монастырская сенная пожня рель, а по правую сторону ямских охотников сенная пожня той же рели. А против Федорова Нащокина межеванья столба и ямы за Княжим ручьем на общей меже дворцового села Ра-кома присельной деревни Горки с оброчною пожнею Леденцом на той же судовой переволоки поставлен столб и на нем насечена грань, и подле того столба выкопана яма. А меж тех столбов и ям через Княжой ручей четырнатцать сажень. А от того столба и от ямы по судовой же переволоки к озеру Мячину писца Федора Нащокина межеванья поставлен столб и на нем насечена грань, и подле того столба яма. А меж тех столбов и ям восмьдесят воемь сажень, А от того столба и от ямы по л 81 конец судовой // переволоки у озера Мячина на повороте поставлен столб и на нем насечена грань, и подле того столба выкопана яма. А меж тех столбов и ям двеиатцать сажень. По левую сторону Юрьева монастыря сенная пожня рель, а по правую сторону дворцового села РакОма присельной деревни Горки крестьян оброчная пожня Леденец. А от того столба и от ямы поворот и межа налево подле озера Мячина и по ручью вверх. И по той меже на повороте поставлен столб и на нем насечена грань, и подле того столба выкопана яма. И меж тех столбов и ям сто семнатцать сажень. А от того столба и от ямы поворот и межа направо через ручей и ручьем же. И по той меже в верховье ручья поставлен столб и на нем насечена грань, и подле того столба выкопана яма. А меж тех столбов и ям сто сажень. Юрьева монастыря от полевой пашенной земли до того столба и до ямы по сенному покосу восмьдесят сажень. А от того столба и от ямы в болоте набита свая дубовая и на ней насечена грань. А меж той сваи и столба и ямы сто сажень. л. 81 д от монастырской юрьевской // пашенной земли до той сваи об — и до грани сто тринатцать сажень. А от той сваи и от грани на повороте Пантелеева монастыря у пашенной земли угородов на углу поставлен столб и на нем насечена грань, и подле того столба выкопана яма болшая. А меж той сваи и столба и ямы шестьдесят шесть сажень. А от монастырской юрьевской пашенной земли до того столба и до ямы сто пятьдесят сажень. По левую сторону Юрьева монастыря, а по правую сторону Пантелеева монастыря сенной покос и пашенная земля. А от того столба и от ямы поворот и межа налево болотом вопче дворцовой деревни Горки сенным покосом, и по той меже по болоту набита свая дубовая и на ней насечена грань. А меж той сваи и столба и ямы сто сажень. А от монастырской юрьевской пашенной земли до той сваи и до грани сто семьдесят одна сажень. А от той сваи и от грани болотом же на общей меже дворцовой деревни Ушково сенным покосом на повороте набита свая дубовая, а на ней насечена грань. А меж тех свай и граней девяносто сажень. По левую сторону Юрьева монастыря, а по правую сторону // дворцовой деревни Горки сенной А 82 покос. А от той сваи и от грани поворот и межа налево. И по той меже на повороте набита свая дубовая и на ней насечена грань. А меж тех свай и граней семьдесят сажень с полусаженью. А от монастырской юрьевской пашенной земли до той сваи и до грани сто четыре сажени. А от той сваи и от грани поворот и межа направо. И по той меже набита свая дубовая и на пей насечена грань. А меж тех свай и граней восмьдесят сажень. А от монастырской юрьевской пашенной земли до той сваи и до грани восмьдесят сажень. А от той сваи и от грани у общей городбы по берегу сенного покосу Юрьева монастыря з деревнею Ушковым у старой ямы и по конец ручья набита свая дубовая и на ней насечена грань. А меж тех свай и граней девяносто две сажени. А от монастырской юрьевской пашенной земли до той сваи и до грани тритцать три сажени. А от той сваи и от грани вверх по ручью по старой городбе деревни Ушкова на ручью ж набита свая дубовая и на ней насечена грань. А меж тех' свай и граней сто // сажень. А от мона— л. 82 стырской юрьевской пашенной земли до той сваи и до грани об. дватцать две сажени. А от той сваи-и от грани по ручью набита свая дубовая и на ней насечена грань. А меж тех свай и граней сто сажень. А от монастырской юрьевской пашенной земли до той сваи и до грани сорок пять сажень. А от той сваи и от грани по ручью ж на повороте набита свая дубовая и на ней насечена грань. А меж тех свай и граней сто восмь сажень. А от монастырской юрьевской пашенной земли до той сваи и до грани шестьдесят сажень По левую сторону ручья Юрьева монастыря, а по правую сторону ручья дворцовой деревни Ушкова сенной покос и пашенная земля. А от той сваи и от грани поворот и межа налево по ручью ж, и по той меже на повороте набита свая и на ней насечена грань. А меж тех свай и граней шестьдесят шесть сажень. А от монастырской юрьевской пашенной земли до той сваи и до грани дватцать сажень. А от той сваи и от грани поворот и межа направо по ручью ж, и по той меже набита свая дубовая и на ней насечена грань. А меж II тех свай и граней сто сажень. А от монастырской юрь— Л. 88 евской пашенной земли до той сваи и до грани шестьдесят сажень. А от той сваи и от грани поворот и межа налево по ручью ж лукою, и той лукою направо по ручью ж набита свая дубовая и на пей насечена грань. А меж тех свай и граней сто сажень. А от монастырской юрьевской пашенной земли до луки семнатцать сажень, а до сваи и до грани сорок четыре сажени. А от той сваи и от грани до монастырского юрьевского через ручей мосту и до скотинного прогону его шестьдесят сажень. А тот скотинной прогон учинен Юрьева ж монастыря от скотинного двора дворцовой деревни Рощепа через пашенную

землю в общую пазбу. А от мосту по прогону по ручью ж набита свая дубовая и на ней насечена грань. А меж мосту и сваи сорок сажень. А меж свай и граней сто сажень. А от монастырской юрьевской пашенной земли до той сваи и до грани тритцать сажень. А от той сваи и от грани по ручью ж против дворцовой деревни Рощепа набита свая дубовая и на ней насечена грань. А меж тех свай и граней сто сажень. А от мо-83 настырской // юрьевской пашенной земли до той сваи и до гра-об — ни сорок сажень. А от той сваи и от грани по ручью ж набита свая дубовая и на ней насечена грань. А меж тех свай и граней сто сажень. А от монастырской юрьевской пашенной земли до той сваи и до грани тригцать восмь сажень. И от той сваи и от грани по ручью ж набита свая дубовая и на ней насечена грань. А меж тех свай и граней сто сажень. А от монастырской юрьевской пашенной земли до той сваи и до грани дватцать четыре сажени. А от той сваи и от грани по ручью ж набита свая дубовая и на ней насечена грань. А меж тех свай, и граней сто сажень. А от монастырской юрьевской пашенной земли до той сваи и до грани тритцать восмь сажень. И от той сваи и от грани по ручью ж набита свая дубовая и на ней насечена грань. А меж тех свай и граней сто сажень. А от монастырской юрьевской пашенной земли до той сваи и до грани дватцать четыре сажени. А от той сваи и от грани по ручью ж набита свая дубовая и на ней насечена грань. А меж тех свай и граней сто сажень. А от монастырской юрьевской пашенной земли до той сваи и до грани дватцать семь сажень. А от л. 84 той // сваи и от грани на устье ручья на берегу реки Прости набита свая дубовая и на ней насечена грань. А меж тех свай и граней сто одиннадцать сажень. А от монастырской юрьевской пашенной земли до той сваи и до грани шестьдесят семь сажень. По левую сторону ручья Юрьева монастыря сенной покос и пашенная земля, а по правую сторону ручья дворцовой деревни Рощепа сенной покос и пашенная земля. А от той сваи и от грани поворот и межа налево река Прость. И по той реки Прости до Гнилова озерка триста сажень. По левую сторону реки Прости Юрьева монастыря сенной покос и пашенная земля, а по правую сторону дворцовая десятинная пашенная земля. А от реки Прости подле Гнилова озерка до общего межевого ручья Перыня монастыря с сенными покосы триста сажень, а по ручью вниз до реки Волхова триста ж сажень. По левую сторону Юрьева монастыря, а по правую сторону Перыня монастыря сенные покосы и пашенная земля. А от устья того межевого с Перынским монастырем ручья вниз по реке Л — 84 Волхову до святых // ворот пятсот шестьдесят сажень. об — По тех мест того Юрьева монастыря вотчинные земли

межа и грани писано и мерено и межовано та Юрьева монастыря вышеписанная вотчинная земля в нынешнем во 194-м году октября в 31 день. А дана сия выпись Юрьева монастыря архимандриту Иову з братьею на их монастырскую вотчинную землю и на сенной покос и на рыбные ловли впредь для вотчинного владенья в нынешнем во 194-м году декабря в 10 день. На подлинной выписи на обороте пишет тако: Иван Мякинин Приписал Семен Щоголев Смотрел Алешко Мартьянов.

1 Аграрная история Северо-Запада России. Вторая половина XV— начало XVI в. Л., 1971, с. 71–72.

2 Греков Б. Д. Новгородский дом св. Софии. — В кн.: Греков Б. Д. Избранные труды. М., I960, т. IV, с. 153–155.

3 Аграрная история Северо-Запада России, с. 53.

4 Андрияшев А. М. Материалы по исторической географии Новгородской земли, 1. Шелонская пятина: Списки селений. М., 1914, с. 345, 411, 414.

5 Самоквасов Д. Я. Архивный материал. М., 1905, ч. 1, с. 83.

6 Андрияшев А. М. Материалы по исторической географии Новгородской земли, с. 343.

7 НПК. СПб., 1886, т. 4, стб. 159–160.

8 Там же, стб. 442.

9 Там же. СПб., 1905, т. 5, стб. 591, 593.

10 Там же, стб. 67–68.

11 ПСРЛ. СПб., 1853, т. 6, с. 200.

12 Аграрная история Северо-Запада России, с. 96. В том же комплексе усадеб Черницыной улицы в слоях первой половины XIV в. был найден обрывок берестяной грамоты № 533, в котором упоминаются коробьи соли (Арциховский А. В., Янин В. Л. Новгородские грамоты на бересте: (из раскопок 1962–1976 гг.). М., 1978, с. 135).

13 ГВНиП. М.; Л., 1949, № 128, 252, 297, 302, 303.

14 Там же, № 90, 99, 298, 299, 300, 301, 318.

15 Там же, № 320, 328.

16 Там же, с. 280, № 280.

17 Там же, с. 309, № 323.

18 Там же, с. 279, № 279.

19 Корецкий В. И. Новгородские грамоты XV века из архива Палео-стровского монастыря. — В кн.: Археографический ежегодник за 1957 год. М., 1958, с. 447–450, № 1–9.

20 ГВНиП, с. 64–65, № 36.

21 Там же, с. 150–151, № 95.

22 Янин В. Л. Актовые печати древней Руси. М., 1970, т. 2, раздел «Печати владычных наместников».

23 ГВНиП, с. 161–163, № 104, 105.

24 Там же, с. 159–160, № 103.

25 Корецкий В. И. Вновь открытые новгородские и псковские грамоты XIV–XV вв. — В кн.: Археографический ежегодник за 1967 год. М., 1969, с. 285, № 1.

26 ГВНиП, с. 279–280, № 279.

27 Сомневаюсь в том, что заключительная фраза документа относится к оригиналу, а не к его списку. Церковь св. Димитрия на Дос-лане улице (единственная Димитриевская церковь Неревского конца, в котором жил Лука Варфоломеевич и все его наследники) впервые упоминается под 1391 г. как сгоревшая, а в 1394 г. на ее месте была сооружена каменная (НПЛ. М.; Л., 1950, с. 384, 386), просуществовавшая до 40-х годов XIX в. (Гусев П. Две исторические иконы Новгородского церковного древлехранилища, — Труды Новгородского церковно-археологического общества, Новгород, 1914, т. 1, с. 169). Сама Дослана улица не известна ранее 1342 г. (НПЛ, с. 355). Согласно археологическим наблюдениям

265

Ю в. JI. Янин

Этот район Новгорода, составляющий северную окраину Неревского конца, застраивается впервые только в XIV в. (Янин В. Л.„Колчин Б. А., Хорошев А. С., Ершевский Б. Д. Новгородская экспедиция. — В кн.: Археологические открытия 1976 года. М., 1977, с. 38–39).

28 ГВНиП, № 122, 130, 221, 278, 290, 314. Иногда называются пр'О^ межуточные гаранты — посадники двинские (там же, № 132, 277): и судьи (там же, № 138, 142, 212, 251), но по крайней мере относительно последних очевидно, что это те же владычные наместники, поскольку акты скреплены их печатями.

29 НПЛ, с. 386.

30 Псковские летописи. М.; Л., 1941, вып. 1, с. 25 («князя копоро-ского убиша Ивана»); М., 1955, вып. 2, с. 30 («убиша копорского Ивана»), 107.

31 НПЛ, с. 473; ПСРЛ. Л., 1929, т. 4, ч. 1, вып. 3, с. 626; СПб., 1910, т. 23, с. 165.

32 Вернадский В. Н. Новгород и Новгородская земля в XV в. М.; Л., 1961, с. 165.

33 Янин В. Л. Две неизданные новгородские грамоты XV в. — В кн.: Археографический ежегодник за 1959 год. М., 1960, с. 337.

34 Янин В. Л. Актовые печати древней Руси, т. 2, с. 199, № 589; с. 203, № 602.

35 НПЛ, с. 413.

36 Срезневский И. И. Древние памятники русского письма и языка X–XIV вв. СПб., 1882, стб. 285–286; Пергаменные рукописи Библиотеки Академии наук СССР. Л., 1976, с. 106.

37 ПСРЛ. Л., 1925, т. 4, ч. 1, вып. 2, с. 396.

38 Публикуя эту грамоту в 1960 г., я датировал ее 1413–1420 гг., не допуская, что Олисей Костянтинович мог стать тысяцким ранее 1413 г. Тогда я еще не знал записи в Минее 1398 г. и полагал, что посадничество Александра Фоминича началось лишь в 1404 г.

39 Псковские летописи, вып. 1, с. 43.

40 ПСРЛ, М.; Л., 1949, т. 25, с. 212; ср. т. 4, ч. 1, вып. 2, с. 345; М.; Л., 1959, т. 26, с. 154; М.; Л., 1962, т. 27, с. 82.

41 Костомаров Н. И. Северо-русские народоправства. СПб., 1868, т. 1, с. 132.

42 Вернадский В. Н. Новгород и Новгородская земля в XV в., с. 122.

43 НПЛ, с. 78, 295.

44 Там же.

45 Там же, с. 323.

46 Там же, с.'324.

47 Там же, с. 328.

48 Там же, с. 345–346.

49 Там же, с. 349.

50 ПСРЛ. СПб., 1885, т. 10, с. 220.

51 НПЛ, с. 356, 362.

52 Там же, с. 375. Родословные книги знают у Нариманта только двух сыновей — Патракия и Семиона (Временник ОИДР, М., 1851,

кн. 10, с. 80, 136). Однако в литовских источниках известен князь Юрий Наримонтович Вельский, выступавший как сторонник Ви-товта с 1392 г. Его сын Иван Юрьевич погиб на Ворскле в 1399 г. (Wolff /. Kniaziowie litewska-rusky od konca czternastego wieku Warszawa, 1895, s. 1).

53 НПЛ, c. 379.

54 Там же.

55 ПСРЛ, т. 25, с. 214, 218. Ср. сообщение Никоновской летописи под 1389 г.: «прииде в Новъгород князь Семен Лугвень Олгердо-вичь, внук Гедиманов, на Успение пречистыа Богородицы, и приа-ша его новогородцы в честь, и сяде на тех же градех, иже были за Наримантом Гедимановичем, месяца августа» (там же. СПб., 1897, т. 11, с. 95).

56 Там же, т. 11, с. 123.

57 Там же, с. 148.

58 НПЛ, с. 386.

59 ПСРЛ, т. 4, ч. 1, вып. 2, с. 373–374.

60 Там же, с. 374.

61 Там же, т. 11, с. 156.

62 Wolff J. Kniaziowie litewsko-rusky od konca czternastego wieku, s. 162. В 1366 г. Кобрин принадлежал Ольгерду, затем, по-види-мому, перешел к его сыну Федору, бывшему на Червоной Руси в 1387–1394 гг.; у последнего было три сына: Юрка, Сангушка и Роман.

63 ПСРЛ. СПб., 1848, т. 4, с. 103, 143; СПб., 1851, т. 5, с. 251; т. 6,

с. 130; СПб., 1859, т. 8, с. 72.

64 НПЛ с. 387.

65 Там же.

66 Там же, с. 389.

67 ПСРЛ. М.; Л., 1949, т. 25, с. 227; ср. т. 11, с. 168.

68 Там же, т. 11, с. 190; ср. т. 25, с. 232.

бэ НПЛ с. 399.

70 ПСРЛ, т. 4, ч. 1, вып. 2, с. 404.

71 Псковские летописи, вып. 2, с. 34.

72 НПЛ, с. 403–404.

73 ГВНиП, с. 90–91, № 52.

74 ПСРЛ, т. 5, с. 258.

75 НПЛ, с. 412.

76 Там же, с. 413.

77 Там же, с. 416,

78 Орлов А. С. Библиография русских надписей XI–XV вв. М.; Л., 1952, с. 131, № 216.

79 НПЛ, с. 419.

80 Там же, с. 420.

81 Там же, с. 423.

82 Там же, с. 424.

83 ПСРЛ. СПб., 1889, т. 16, стб. 198, 200, 218.

84 Экземплярский А. В. Великие и удельные князья Северной Руси в татарский период, с 1238 по 1505 г. СПб., 1891, т. 2, с. 166–167. В Никоновской летописи Константин Белозерский ошибочно называется Васильевичем (ПСРЛ, т. 11, с. 154–157, 163).

85 Экземплярский А. В. Великие и удельные князья, т. 2, с. 165.

86 Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV–XVI вв. М.; Л, 1950, с. 34, № 12.

87 Там же, с. 35.

88 ПСРЛ, т. 27, с. 257, 335.

89 Копанев А. И. История землевладения Белозерского края XV–XVI вв. М.; Л., 1951, с. 21–37.

90 Экземплярский А. В. Великие и удельные князья, т. 2, с. 152–173; генеалогическая таблица белозерских князей.

91 Там же, т. 2, генеалогическая таблица белозерских князей.

92 Временник ОИДР, М., 1851, кн. 10, с. 41.

10*

267

93 Там же, с. 53.

94 Веселовский С. Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. М, 1969, с. 372–373.

95 НПЛ, с. 392.

96 Янин В. Л. К вопросу о структуре княжеского аппарата в Новгороде на рубеже XIII–XIV вв. — В кн.: Вспомогательные исторические дисциплины. Л, 1973, вып. 5, с. 113–120.

97 Там же, с. 113.

98 Употребление вислых свинцовых печатей новгородскими служилыми князьями подтверждается найденным в 1969 г. на Городище под Нов1'ородом обломком буллы, на одной стороне которой имеется поясное изображение св. Василия Кесарийского в окружении двустрочной надписи: «note 104те великого note 105 Дмитриевича]…», а на обороте шестистрочная надпись: «Печ[ать] Кост[янти]на Ива[новича] и Ва[силья Д]мит[рие]вич[а]»

(Янин В. Л. Актовые печати древней Руси, т. 2, с. 236–237, 240, № 447а). Несомненна принадлежность этой буллы копорскому князю Константину Ивановичу Белозерскому, современнику великого и новгородского князя Василия Дмитриевича (1389–1425 гг.). По существу в основе этого сфрагистического типа лежит тот же принцип, что и в основе булл Романа Михайловича и Василия Романовича — сочетание «великокняжеской» и «кормленческой» сторон.

99 Васильев Ю. С. К вопросу о двинских боярах XIV–XVI вв. — В кн.: Материалы XV сессии Симпозиума по проблемам аграрной истории СССР. Вологда, 1976, вып. 1, с. 14.

100 ПСРЛ, т. 16, стб. 132; ср. т. 4, ч. 1, вып. 2, с. 348.

101 Гадзяцкий С. С. Карелы и Карелия в новгородское время. Петрозаводск, 1941, с. 160; Попов А. И. Валит. — Советское финно-угро-ведение. Петрозаводск, 1949, вып. V; Вернадский В. Н. Новгород и Новгородская земля в XV в., с. 157–158.

02 Янин В. Л. Новгородские посадники. М, 1962, с. 380.

03 ГВНиП, с. 162, № 105.

04 Андрияшев А. М. Материалы по исторической географии Новгородской земли, с. 6.

05 Там же, с. 16.

06 Там же, с. 44.

07 Там же, с. 143.

08 Там же, с. 179.

09 Там же, с. 183.

10 Там же, с. 184.

11 Там же, с. 210.

12 Там же, с. 217.

13 Там же, с. 230.

14 Там же, с. 312.

15 Там же, с. 331.

16 Там же, с. 405.

17 НПК. СПб., 1862, т. 2, стб. 442–443.

18 Там же, стб. 499.

19 Там же, стб. 617–620.

20 Там же, стб. 806–826.

21 Аграрная история Северо-Запада России, с. 120–121; ГИМ, ф. 342, № 46, л. 18 и сл.

22 НПК. СПб., 1868, т. 3, стб. 73–74.

23 Там же, стб. 155.

124 Там же, стб. 832–861.

125 ГВНиП, с. 143. № 86. Общий объем землевладения Юрьева монастыря во времена новгородской независимости, исключая непод-считанные участки подмонастырских угодий, Голинского погоста, Русы и волости на Волоке, определяется подсчетом приведенных выше цифр в 2104 обжи. Между тем в январе 1478 г., конфискуя «половину» владений шести крупнейших новгородских монастырей, Иван III отобрал у Юрьева монастыря 720 обеж (ПСРЛ, т. 6, с. 217; т. 25, с. 319). Отсюда очевидно, что «половина» здесь попу тис условное. По-видимому, конфискована была треть монастырских владений, общий объем которых достигал примерно 2160 обеж.

126 Амвросий. История российской иерархии. М., 1815, ч. VI, с. 774–775; ГВНиП, с 139–140, № 80.

127 Янин В. Л. Очерки комплексного источниковедения: Средневековый Новгород. М., 1977, с. 77. Отчество князя в грамоте отсутствует; поэтому формально этот документ возможно было бы приписать любому одноименному новгородскому князю вплоть до Всеволода Ярославича, если бы не совпадения в формуляре с грамотой князя Всеволода па рель, пожалованную Юрьеву монастырю (ГВНиП, с. 139, № 79); последняя синхронна грамоте Изя-слава Мстиславича Пантелеймонову монастырю.

128 НПК, т. 2, стб. 617–621.

129 Там лее, стб. 613–614.

130 Там же, стб. 621.

131 Там же, стб. 659.

132 Там же, стб. 638.

133 Там же, стб. 662.

134 Там же, стб. 673.

135 Там же, стб. 659.

136 Там же, стб. 611–612. Деревни находились в совместном владении с Василием Кузминым.

137 Там же, т. 3, стб. 428.

138 Там же, т. 2, стб. 132–141.

139 Там же, стб. 723–726.

140 Там же, т. 5, стб. 301.

141 Там же, т. 2, стб. 620–621.

142 Аграрная история Северо-Запада России, с. 67.

143 Ивановский Л. К— Материалы для изучения курганов и жальников юго-запада Новгородской губернии. — Труды II Археологического съезда, СПб., 1881, т. 2, отд. 1, с. 57–67.

144 Митр. Евгений. Примечания на грамоту великого князя Мстислава Володимировича и сына его Всеволода Мстиславича удельного князя Новгородского, пожалованную Новгородскому Юрьеву монастырю, — Вестник Европы, 1818, № 15–16; ГВНиП, с. 140–141, № 81.

145 Это мнение, скорее всего, основывается на упоминании в Новгородской I летописи под 1232 г. Буеца в таком контексте: «и быша в Буице, селе святого Георгиа» (НПЛ, с. 280), где подразумевается центр волости, погост.

146 НПК, т. 2, стб. 824.

147 Там же, т. 3, стб. 855.

148 ГВНиП, с. 174, № 115.

149 Янин В. Л. Очерки комплексного источниковедения: Средневековый Новгород, с. 136–149.

150 Аграрная история Северо-Запада России, с. 67–68.

151 Даже в первой половине XIV в. Юрьеву монастырю была выдана грамота, касающаяся дальнейшего укрепления его иммунитетных прав на уже — находившуюся в его владении землю на Волоке. См. ГВНиП, с. 143, № 86 (грамота великого князя Ивана Даниловича 1337–1339 гг.). В издании новгородских грамот неточно говорится, что это — грамота «на землю».

152 ГВНиП, с. 141, № 82; Корецкий В. И. Новый список грамоты великого князя Изяслава Мстиславича Новгородскому Пантелеймо-нову монастырю. — Исторический архив, 1955, № 5, с. 204–207; Семенов А. И. Неизвестный новгородский список грамоты князя Изяслава, данной Пантелеймонову монастырю. — В кн.: Новгородский исторический сборник. Новгород, 1959, вып. 9, с. 245–248.

153 Янин В. Л. Очерки комплексного источниковедения: Средневековый Новгород, с. 60–79.

154 НПК, т. 2, стб. 703–784, 826–880.

155 Там же, стб. 689–703, 784–826.

156 НПЛ, с. 29, 215.

157 Рыбаков Б. А. Деление Новгородской земли на сотни в XIII в. — Исторические записки, М„1938, т. 2, с. 139, 143–144.

158 ГВНиП, с. 105–106, № 63; с. 115–116, № 70; с. 129–132, № 77.

159 Там же, с. 131, № 77.

160 НПК. СПб, 1859, т. 1, стб. 612–684.

161 Там же, т. 2, стб. 836, 872, 876, 880.

162 ГВНиП, с. 116, № 70.

163 НПК, т. 1, стб. 639.

164 ПСРЛ. СПб., 1843, т. 2, с. 282, 286.

165 НПЛ, с. 19, 203.

166 Памятники русского права. М, 1953, вып. 2, с. 212, ст. 2.

167 Янин В. Л. Актовые печати древней Руси, т. 2, раздел «Печати новгородского Совета Господ».

168 Там же. М„1970, т. 1, с. 67–75, 193–194.

169 Янин В. Л. Очерки комплексного источниковедения: Средневековый Новгород, с. 60–79.

170 Аграрная история Северо-Запада России, с. 66.

170а Новгородский музей, № 11300, л. 72–84 об.

171 ГВНиП, с. 140, № 79.

172 В 1617 г. межевой крест еще существовал, о чем узнаем из Описи Новгорода этого года: «Угодья по Волхову рыбная ловля от креста, что на рли. Да у монастыря 3 поля сеяно по смете 40 четей, и та земля отдана изнова» (ЦГАДА, ф. 96, Сношения России со Швецией, on. 1, 1617 г, д. 7, л. 189).

173 НПЛ, с. 174.

174 О дате грамоты см.: Янин В. Л. Новгородские грамоты Антония Римлянина и их дата. — Вестник Московского университета. Сер. IX. История, 1966, № 3; Он же. Очерки комплексного источниковедения: Средневековый Новгород, с. 40–59.

175 ГВНиП, с. 160, № 103.

176 НПЛ, с. 51.

177 Там же, с. 70.

178 Черепнин Л. В. Новгородские берестяные грамоты как исторический источник. М, 1969, с. 113–121.

179 Арциховский А. В., Янин В. Л. Новгородские грамоты на бересте: (из раскопок 1962–1976 гг.). М, 1978, с. 150–151.

180 Андрияшев А. М. Материалы по исторической географии Новгородской земли, с. 272.

181 Арциховский А. В., Янин В: Л. Новгородские грамоты на бересте: (из раскопок 1962–1976 гг.), с. 105–109.

182 НПЛ, с. 61, 64, 264, 268.

183 Янин В. Л. Я послал тебе бересту… 2-е изд. М., 1975, с. 170.

184 Арциховский А. В., Янин В. Л. Новгородские грамоты на бересте: (из раскопок 1962–1976 гг.), с. 104–105, 111–112.

185 Там же, с. 130–134.

186 ГВНиП, с. 56, № 28.

187 Андрияшев А. М. Материалы по исторической географии Новгородской земли, с. 416.

188 НПК, т. 5, стб. 68.

189 Отрывок из путешествия Ходаковского по России. Ладога, Новгород. — В кн.: Русский исторический сборник. М., 1839, т. III, кн. 2, с. 197.

190 Андрияшев А. М. Материалы по исторической географии Новгородской земли, с. 345.

191 НПК, т. 4, стб. 160.

192 Андрияшев А. М. Материалы по исторической географии Новгородской земли, с. 343. Эта деревня находится в 1 км от Болчина, но в Вышегородском уезде, целиком бывшем за владыкой.

)93 Янин В. Л. Я послал тебе бересту …, с. 57–75, 185–187.

194 Арциховский А. В., Янин В. Л. Новгородские грамоты на бересте: (из раскопок 1962–1976 гг.), с. 124–127.

195 НПК, т. 5, стб. 614.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ ф

Рассмотренные выше материалы позволяют поставить несколько достаточно важных вопросов, которые касаются не локальных проблем, а развития вотчинной собственности в Новгородской земле в целом. Однако прежде нам следует подвести некоторые итоги.

Как это очевидно, история вотчинной системы разделяется на несколько хронологических этапов. На рубеже XI–XII вв. впервые собственность на землю фиксируется в домениальной форме, причем первые вотчины были княжескими. Сама характеристика местоположения княжеского домена, основная территория которого локализуется на стыке Новгородской, Смоленской и Суздальской земель, ведет к датировке его образования временем новгородского княжения Мстислава Владимировича и утверждения во всех трех сопредельных землях власти Владимира Мономаха и его сыновей. В более раннее время феодальная собственность на землю выступала в иной форме.

С начала XII в. начинается широкий процесс развития вотчинной собственности феодалов, как путем государственного пожалования, так и посредством покупки у общины. Надо полагать, что удельный вес второго способа на протяжении последующих десятилетий прогрессирует, коль скоро документы XII–XIII вв. фиксируют существование активной эксплуатации боярством денежного обращения.

К середине XIV в. создание вотчинной системы как безраздельно господствующего вида феодального землевладения было завершено, что повлекло за собой консти-туирование специального государственного института, контролирующего дальнейшую судьбу земельного фонда в системе юрисдикции новгородского архиепископа. Последующее развитие вотчинной собственности связано главным образом с перераспределением вотчинного фонда в ходе семейных разделов, многочисленных актов купли-продажи и т. д. На протяжении этого периода идет концентрация фонда в руках крупнейших вотчинников, а рядом с этим процессом как его полярная противоположность — измельчание менее крепких в экономическом отношении владений, влекущее за собой и формирование нового сословия своеземцев. Эти процессы обрываются в их естественном течении новгородским «выводом» и внедрением на место вотчинной — новой, поместной системы.

Важнейшим, на мой взгляд, вопросом представляется характеристика феодального землевладения в довотчин-ный период. Если до конца XI в. ни князь, ни бояре в Новгородской земле не были вотчинниками, т. е. не располагали домениальной собственностью, кому же там принадлежала земля? Составляла она собственность государства или собственниками ее были крестьяне-общинники? Совершенно очевидно, что эта проблема имеет и более широкий характер: каким было отношение государства к черным землям на протяжении всего периода новгородской истории вплоть до инкорпорации Новгорода в состав Московского государства? Были ли крестья-не-чернокунцы и в XV в. там, где они еще оставались (т. е. на землях, бывших «за владыкою»), собственниками обрабатываемой ими земли, или они были только ее владельцами, а их собственником было государство, находившееся по отношению к ним в принципиально такой же позиции, что и вотчинники по отношению к входившим в состав их владений участкам?

Разумеется, наиболее простым способом ответить на последний вопрос было бы сравнение всей совокупности фискальных норм на черных и вотчинных землях. Но состояние источников, как мне кажется, не позволяет провести такой анализ, в чем состоит и одна из причин длительной дискуссии о характере крестьянской собственности, которая ведется главным образом на материалах русского Северо-Запада XIV–XVI вв.

В ходе этой дискуссии применительно к статусу черносошных крестьян и черносошного землевладения в современной литературе сформировалось три разных подхода к проблеме.

Одни исследователи видят в черных землях собственность крестьян, различаясь между собой в оценке прав общины-волости и выводя систему налогов и повинностей черносошных крестьян из публичноправовых прерогатив государства, а не из рентного отношения \

Другие, находящиеся на противоположном полюсе дискуссии, характеризуют черносошные земли как находящиеся во владении крестьян, но считают их верховным собственником государство, которое и осуществляет феодальную эксплуатацию этих земель, извлекая из них ренту, а не только доходы, связанные с публичноправовыми прерогативами 2.

Наконец, согласно третьему подходу, черносошные земли находились в раздельной собственности государства, волости-общины и черных крестьян с тенденцией постепенной ликвидации крестьянских прав на землю 3.

Перспективным для обсуждения этой сложной проблемы мне представляется обращение к некоторым актам, в том числе и раннего времени, а также комплексное рассмотрение проблемы.

С этой точки зрения наиболее значительным документом оказывается жалованная грамота князя Изяслава Мстиславича Пантелеймонову монастырю, относящаяся к 1134 г. Важнейшей содержащейся в этом документе информацией является фиксированная в нем необходимость князю Изяславу обращаться к Новгороду с просьбой о предоставлении ему земельного участка для последующего пожалования, причем в состав этого участка входят не только село и поля, но и смерды. Грамота, следовательно, недвусмысленно утверждает, что верховным распорядителем земельного фонда, не входившего в состав княжеского домена, было государство, решением которого участок черных земель мог быть превращен в вотчину. Иными словами, фонд черных земель на этом этапе предстает перед нами в виде корпоративной собственности веча. Нет сомнения в том, что и обояривание черных земель, т. е. превращение их в вотчины на основе государственного пожалования, всякий раз демонстрирует такое же отношение государства к фонду черных земель.

Как же обстояло дело в тех случаях, когда вотчина возникала на основе приобретения земли у общины? Например, тогда, когда Василий Матфеевич купил у общины Шенкурский погост или когда Лука Варфоломеевич приобрел у общины Тайбольскую землю. Думаю, что ответ на этот вопрос дает вечевая грамота Новгорода о сиротах Терпилова погоста.

Напомню обстоятельства дела. Около 1423 г. владельцы Терпилова погоста — правнуки Савелия Григорьевича, которые делят между собой это некогда приобретенное их прадедом владение, обратились к новгородскому вечу с жалобой на то, что «они» (т. е. степенные посадник и тысяцкий) «емлют у наших сирот на Тер-пилове погосте пор а лье посаднице и тысяцкого не по старине», и вече устанавливает: «давати им поралье посадницы и тысяцкого по старым грамотам, по сороку бел, да по четыре сева муки, по десяти хлебов» 4.

Полагаю, что не существует возможности трактовать «поралье» иначе, чем подать рентного характера, которой обложен земледельческий труд крестьян-сирот в пользу Новгородского государства, коль скоро поралье идет посаднику и тысяцкому. Поральная или поплужная пошлина не раз упоминается в источниках, в частности, в XIII в. в духовной новгородца Климента: «А на пораль-ское серебро наклада взяти Климяте на Борьке 13 note 106 нагате и гривна» 5. Эта пошлина, как можно судить по духовной Ивана Тойвита второй половины XV в., фиксировалась для общины-волости в целом и разрубалась (развёрстывалась) по ее членам: «А что порубили Тои-вита в поралье, дале голец Федору Тимофееву в семи сорокех, в Кургонемскои да в Низовскои трети» 6. Не исключаю того, что «поралье» — синоним «позема» или «поселия», налога за право пользования землей.

Однако в данном случае речь ведь идет не о черных землях, а о вотчине, не о крестьянах-чернокунцах, а о крестьянах, работающих на вотчинника. Иными словами, иммунитет вотчинника не распространяется здесь на все виды крестьянских повинностей, часть которых принадлежит государству. Более чем вероятно видеть вотчинника и сборщиком поралья в пользу государства, но никак не получателем этой части ренты.

В рядной крестьян Робичинской волости с Юрьевым монастырем (около 1460 г.) после определения количества «успов» (т. е. оброка), направляемого в монастырскую житницу, говорится: «А поселником поселие по старине…, а архимандричь дар 5 гривен поставите христьяном в монастырь. А не почнут христьяне управ-ливатися в тех успах и в тех пошлинах, ино уведается с ними архимандрит, и попы, и черенци по старым по княжим грамотам и по новгороцким» 7. Трудно сказать, кто здесь был получателем посели я — вотчинник-монастырь, которому государство могло передать эту пошлину, или само государство, но два вида ренты здесь явно противопоставлены друг другу.

Весьма интересный пример может быть получен наблюдениями над повинностями крестьян волости Буице. Как нам хорошо известно, эта волость была дана князьями Мстиславом Владимировичем и Всеволодом Мсти-славичем из состава княжеского домена Юрьеву монастырю «и с вирами, и с продажами» (т. е. с судебным иммунитетом), «с осенним полюдьем даровным» (т. е. с податным иммунитетом). Казалось бы, Юрьев монастырь получил права на все доходы с этой волости. Однако это не так. И в XV в. в пользу государства (в данном случае князя) с Буице идет «петровщина», в силу чего и сами вотчинные крестьяне в глазах государства в каком-то ракурсе остаются «чернокунцами»: «а на Лопастичох и на Буичох у чорнокунчов по две куници, да по две беле; а слугам трем по беле»8. Такой же порядок взимания пошлины в пользу государства предусмотрен во всех волостях, бывших некогда частью княжеского домена, в том числе и в тех, которые перешли к владыке и в Аркаж монастырь9. Берестяная грамота № 1 (вторая половина XIV в.), противопоставляя на протяжении всего своего текста «позем» «дару» 10, дает основание предположить, что если древнее осеннее полюдье, называемое «даровным», когда-то совершалось для сбора «дара», то полюдье на Петров день («петровщина») извлекало «позем» («поселие», «поралие»). И, следовательно, поралие в Терпиловом погосте и петровщина в Буице — явления, принципиально однородные.

Приведенные только что примеры касаются вотчин, но фиксируемые в цитированных документах пошлины в пользу государства, как это особенно хорошо видно на примере с Буице, имеют довотчинное происхождение. Превращение черной волости в вотчину не затрагивает системы этих видов обложения, сохраняя их в неприкосновенности. Отсюда очевиден вывод, уже сделанный выше на других основаниях, что фонд черных земель и в XIV–XV вв., и в XII–XIII вв. находился в распоряжении государства, представляя собой корпоративную собственность веча.

Существенной разновидностью такой корпоративной собственности представляется мне кончанское землевладение, о котором известно из грамоты XV в. посадников

Славенского конца Саввино-Вишерскому монастырю, получившему от конца в пожалование «кончанскую землю» и.

Трансформация общегосударственной корпоративной собственности в данном случае в собственность конца, т. е. одной из частей города, — по всей вероятности, результат развития административной системы Новгорода. Иными словами, вряд ли в самом феномене кончанской собственности следует видеть реликт древних порядков, а не новообразование сравнительно позднего этапа развития государственных форм собственности на землю.

Напомню, что с XIII в. наблюдается существование в Новгороде системы архимандритии, т. е. организации черного духовенства и монастырской вотчинной собственности, опирающейся на однотипные с ней кончанские организации 12. Может быть, именно с этим периодом связано и конституирование кончанского права на владение какими-то участками черных земель, бывшими прежде в общегосударственной собственности. Ставлю этот вопрос в связи с показаниями грамоты Изяслава Мстиславича Пантелеймонову монастырю. Ведь если бы кончанское право было исконным и каждый из концов владел соответствующей частью территории Новгородской земли, князь вынужден был бы просить участок не у Новгорода, а у одного из его концов. Далее, если из пяти новгородских концов два (Плотницкий и Загород-ский) являются новообразованиями соответственно конца XII и XIII вв., вероятно, только принадлежность черного фонда земель всему Новгороду могла быть условием получения подобных корпоративных владений этими новыми концами.

Вместе с тем возникает и еще один существенный вопрос. Предполагая, что с момента конституирования владычного права быть распорядителем поземельных отношений и закрепления черных земель «за владыкою» последний осуществлял и функцию государственного контролера за фондом еще не обояренных к тому времени черных земель, как же в рамках такого предположения следует трактовать наличие и корпоративной собственности на «кончанскую» землю? Думаю, что здесь в действительности нет противоречия.

Закрепление за владыкой этих верховных прав не отменяет систему кормлений, на которую опирается боярское государство в своей фискальной политике.

Обращение к доступным источникам обнаруживает, например, что боярская семья, жившая у перекрестка Чер-ницыной и Пробойной улиц Людина конца, на протяжений многих поколений — со второй половины XI в., по крайней мере до середины XIV в. — контролировала и организовывала государственные доходы с определенной территории Пошелонья; одна из ветвей боярской семьи Мишиничей имела прямое отношение к сбору в XIV в. государственных доходов с Карельской земли (к этому комплексу, в частности, принадлежит и упомянутая выше берестяная грамота № 1); семья Феликса, жившего в XIV в. на Ильине улице Славенского конца, была связана с контролем за сбором государственных доходов с двинских земель и т. д.13 Сфрагистические материалы показывают, что в конце XIII в. архиепископ получил в кормление Ладогу, в начале XIV в. взамен ее Новый Торг, а в начале XV в. взамен Нового Торга — двинские земли 14. Эти факты, как кажется, соответствуют древней традиции, а не являются порождением какого-то нового принципа. Добавлю к названным выше фактам сведения из духовной Остафьи Онаньинича о пожаловании его и его отца «грамотой на волж&не», под которой, как уже говорилось выше, можно понимать только документ, предоставляющий кормленческие права на основе вечевого решения.

Если территориальные кормления в Новгороде имели длительный характер', а порой становились наследственными, система центрального контроля за государственными доходами опиралась на срочные кормления, имевшие длительность в один год. Эти сведения извлекаются из берестяной грамоты № 463, датируемой 1418–1421 гг. и написанной посадником Федором Тимофеевичем и тысяцким Кузмой Терентьевичем: «Поклонъ от Федоря и от Коузми и от хого десяикя Сидору и к Мафию. Переми посядници куня ми. Неси подя!note 107и, а ото в лонихъ в не-доборехъ, в нинишнихъ. И проси борца о Петрови дни: лонщии бориць своимъ недоборомъ, а ниnote 108шнии бо-риць своимъ. в недоборехъ плати ми ся животиною»15. Называя «лонешного» борца и «нынешнего», грамота свидетельствует и об их периодической смене.

Говоря о государственной или корпоративной собственности на землю, мы должны теперь более точно охарактеризовать эту корпорацию собственников с точки зрения ее социального лица, и это возвращает нас к пробив

,леме Социальной сущности новгородского городского <веча, у которого князь Изяслав Мстиславич испрашивал разрешение на пожалование земли Пантелеймонову монастырю. Нет необходимости подробно рассматривать этот вопрос, коль скоро он разрабатывался мной в ряде специальных исследований 16. Сформулирую лишь общий вывод: общегородское вече Новгорода, бывшее носителем государственного суверенитета, являло собой представительный от концов орган, участником которого были только усадьбовладельцы, т. е. феодалы, в первую очередь бояре. Иными словами, государственное землевладение оказывается синонимом корпоративного боярского владения землей. Следовательно, довотчинный период может рассматриваться как такая форма феодальной эксплуатации земельных владений, при которой государственный налог и рента в значительной части становятся предметом раздела между членами землевладельческой корпорации. К какому же времени, возможно относить возникновение государственной боярской земельной собственности?

Очевидно, что этот вопрос теснейшим образом связан с проблемой окняжения земли и образования раннефеодального государства. Л. В. Черепнин рассматривал весь довотчинный период как эпоху образования раннефеодального государства на основе окняжения земли. В какой мере этот тезис правомерен для Новгорода с его специфическим государственным устройством?

Факты окняжения здесь очевидны. Под 947 г. Новгородская I летопись рассказывает: «Иде Олга к Новугороду, и устави по Мьсте погосты и дань» 17. Повесть временных лет сохранила это известие в более пространном варианте: «Иде Вольга Новугороду, и устави по Мьсте повосты и дани и по Лузе оброки и дани» 18. Новгород до княжения Ярослава Владимировича платил дань киевским князьям («Ярославу же живущу в Нове-городе и уроком дающю. дань Киеву 2000 гривен от года до года, а тысящу Новегороде гридем раздаваху; и тако даяху въси князи новгородстии, а Ярослав сего не дая-ше к Кыеву отцу своему. И рече Володимир: «требите путь и мосты мостите», хотяшеть бо поити на Ярослава, сына своего; абие разболеся») 1э, уставленную еще Игорем («Сеи же Игорь нача грады ставити, и дани устави Словеном и Варягом даяти, и Кривичем и Мерям дань даяти Варягом, а от Новагорода 300 гривен на лето мира деля, еже не дають») 20. Святослав Ольгович в 1137 г. нашел в Новгороде десятину от даней уряженной предшествующими князьями, но не до конца упорядоченными судебные доходы 21. И вместе с тем еще до восстания 1136 г. мы наблюдаем наличие корпоративной собственности боярства и права верховного распоряжения черными землями, принадлежащего корпорации бояр.

Полагаю, что первоначальные основы этого права закладываются при Ярославе Владимировиче, когда впервые государственный доход не только целиком остается в Новгороде, но становится предметом раздела между новгородцами по иерархическому принципу: в 1016 г. князь Ярослав раздает старостам и новгородцам по 10 гривен, а смердам по 1 гривне22. Но и в более раннее время существовали определенные формы приобщения местного боярства к разделу государственного дохода.

На протяжении последних тридцати лет при раскопках Новгорода в разных усадьбах обнаруживались предметы, имеющие форму деревянного цилиндра с двумя взаимно перпендикулярными каналами. Из семи таких находок к настоящему времени изданы две 23. На поверхности таких цилиндров помещены княжеские знаки в сочетании с надписями, называющими различные денежные суммы и упоминающими в одних случаях князя, в других — емца, а третьих — мечника; надпись одного из цилиндров констатирует раздел сумм по принципу отчисления десятой части. Самые ранние из этих находок датируются 70-ми годами X в. (время княжений Владимира Святославича и Ярополка Святославича), самый поздний из содержащих надписи и геральдические эмблемы— концом XI в.

Анализ надписей и конструктивных особенностей этих цилиндров позволяет определить их как деревянные пломбы-замки для гарантированного запирания мешков с ценностями (мешок — «мех» — упоминается в надписи одного из цилиндров), которые в то же время служили и как бирки, обозначающие принадлежность таких мешков. Причастность к цилиндрам «емцов» и «мечников» дает основание утверждать, что таким способом клеймились доли, распределяемые вервью, в соответствии с нормами, известными по «Русской Правде», а именно доли князя, вирника и «десятина».

Если бы такие цилиндры были обнаружены на территории княжеской резиденции, можно было бы говорить о принадлежности вирников к ближайшему дружинному окружению князя. Но они во всех случаях происходят из нижних слоев тех усадеб, которые в дальнейшем хорошо известны как дворы крупнейших бояр XII–XV вв. Цилиндры найдены на таких усадьбах в Неревском, Славенском и Людином концах, т. е. в районах формирования первоначальной застройки Новгорода. Поэтому у нас имеются все основания заключить, что в роли вирников в Новгороде выступала местная верхушка общества, активно участвовавшая в организации государственного дохода, контролирующая систему фиска и получающая свою регламентированную долю доходов.

Активное участие в этой системе сообщало новгородской аристократии X–XI вв. значительную мобильность, что в свою очередь облегчало эксплуатацию боярством дополнительного источника материального обогащения, способствуя широкому территориальному распространению ростовщических операций. Об этом выше уже говорилось. В окончательном виде государственная боярская собственность на землю могла сложиться с появлением специального боярского государственного института, способного контролировать систему фиска. Вряд ли можно сомневаться в том, что таким органом стало боярское посадничество, возникшее в конце XI в. в результате упорной антикняжеской борьбы, которая продолжалась и в следующие столетия, принося новые победы боярской государственности.

Сама организация княжеского домена в конце XI в. отражает, как мне представляется, тот же процесс новой организации государственного землевладения, открывшей путь и к становлению вотчинной системы.

Несколько слов следует сказать о судьбах общины на фоне развития вотчинной системы. Как я пытался показать, главный путь развития этой системы лежал через пожалование и покупку значительных массивов земель, равных целым погостам. Между тем в условиях подавляющего преобладания однодворного или двудвор-ного крестьянского хозяйства, община вряд ли могла территориально отличаться от погоста или значительной волости. Поэтому развитие вотчинной системы практически не затрагивает целостности общины. Напротив, оно культивирует ее как средство организации фиска в пределах вотчины или черной волости. Достаточно ярким документом в этой связи является правая грамота посадников Якова Федоровича и Иева Тимофеевича о включении Власа Тупицына в волостной разруб княжеостров-цев (первая четверть XV в.), хотя Влас, возбудивший тяжбу, предъявил княжеостровцам обвинение: «кладете на мене розруб, а яз у вас не живу» 24.

1 Носов И. Е. О двух тенденциях развития феодального землевладения в Северо-Восточной Руси в XV–XVI вв.: (к постановке вопроса). — В кн.: Проблемы крестьянского землевладения и внутренней политики России. Л., 1972; Алексеев Ю. Г. Крестьянская волость в центре феодальной Руси XV в. — Там же; Копанев А. И. Крестьянское землевладение Подвинья в XVI в. — Там же; Алексеев Ю. Г., Копанев А. И. Развитие поместной системы в XVI в. — В кн.: Дворянство и крепостной строй России XVI–XVIII вв. М., 1975; Алексеев Ю. Г., Копанев А. И., Носов Н. Е. Мелкокрестьянская собственность при развитом феодализме. — В кн.: Место и роль крестьянства в социально-экономическом развитии общества. XVII сессия симпозиума по изучению проблем аграрной истории: Тезисы докладов. М., 1978; Копанев А. И. Крестьянство русского Севера в XVI в. Л., 1978.

2 Новосельцев А. П., Пашуто В. Т., Черепнин Л. В. Пути развития феодализма: (Закавказье, Средняя Азия, Русь, Прибалтика). М., 1972 (раздел Л. В. Черепнина); Горский А. Д. Очерки экономического положения крестьян Северо-Восточной Руси XIV–XV вв. М., 1960; Покровский Н. Н. Актовые источники по истории черносошного землевладения в России XIV — начала XVI в. Новосибирск, 1973; Назаров В. Д., Пашуто В. Т., Черепнин Л. В. Новое в исследовании истории нашей Родины. М., 1978, с. 33–36.

3 Раскин Д. ИФроянов И. Я-, Шапиро А. Л. О формах черного крестьянского землевладения XIV–XVII вв. — В кн.: Проблемы крестьянского землевладения и внутренней политики России. Л., 1972.

4 ГВНиП. М.; Л., 1949, с. 146, № 89.

5 Там же, с. 163, № 105.

6 Там же, с. 253, № 234.

7 Там же, с. 174, № 115.

8 Там же, с. 116, № 70; с. 131, № 77.

9 Там же.

10 Арциховский А. В., Тихомиров М. Н. Новгородские грамоты на бересте: (из раскопок 1951 г.). М., 1953, с. 16–20.

11 ГВНиП, с. 172, № 112.

12 Янин В. Л. Из истории высших государственных должностей в Новгороде. — В кн.: Проблемы общественно-политической истории России и славянских стран. М., 1963; Он же. Очерки комплексного источниковедения: Средневековый Новгород. М., 1977, с. 136–149.

13 Янин В. Л. Я послал тебе бересту… 2-е изд. М., 1975.

14 Янин В. Л. Актовые печати древней Руси. М., 1970, т. 2, с. 86–87.

15 Арциховский А. В., Янин В. Л. Новгородские грамоты на бересте: (из раскопок 1962–1976 гг.). М., 1978, с. 58–62.

16 Янин В. Л. Проблемы социальной организации Новгородской республики — История СССР, 1970, № 1; Янин В. JI., Алешков-ский М. X. Происхождение Новгорода: (к постановке проблемы). — Там же, 1971, № 2; Янин В. Л. Очерки комплексного источниковедения: Средневековый Новгород. М., 1977.

17 НПЛ. М.; Л., 1950, с. 113.

18 Повесть временных лет. М.; Л., 1950, ч. 1, л. 43.

19 НПЛ, с. 168.

20 Там же, с. 107.

21 Янин В. Л. Очерки комплексного источниковедения: Средневековый Новгород, с. 81.

22 НПЛ, с. 175.

23 Арциховский А. В., Тихомиров М. Н. Новгородские грамоты на бересте: (из раскопок 1951 г.), с. 44–45, надпись № 2; Колчин Б. А., Хорошев А. С. Михайловский раскоп. — В кн.: Археологическое изучение Новгорода. М., 1978, с. 148–149.

24 ГВНиП, с. 148–149, № 92.

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

АСЭИ — Акты социально-экономической истории Северо —

Восточной Руси конца XIV — начала XVI в. БАН — Библиотека Академии наук СССР

Временник ОИДР — Временник Общества истории и древности рос

сийских при Московском университете ГВНиП — Грамоты Великого Новгорода и Пскова

ГИМ — Государственный исторический музей

ЛОИИ — Ленинградское отделение Института истории

СССР

МИА — Материалы и исследования по археологии СССР

НПК — Новгородские писцовые книги

НПЛ — Новгородская первая летопись старшего и млад

шего изводов

ПСРЛ — Полное собрание русских летописей

ЦГАДА — Центральный государственный архив древних

актов

ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ 8

Аввакум см. Обакун

Аврам Матвеевич 252

Аврам Степанович 189, 190

Аграфена см. Огруфена

Азбелев С. Н. 154

Азика 58, 84, 85, 113,209–211,

240, 249 Азогут 255

Акилина см. Окулина Аксаков Леонтий 41 Аксиния см. Оксинья Александр Васильевич Кавский

130, 131, вкл. Александр Васильевич Черторый —

ский, кн. 223 Александр Игнатьевич 43, 44, 46,

47, 54, 184–186, 198 Александр Климентьевич 188, 189 Александр Михайлович, кн. 141 Александр Наримантович, кн. 217 Александр Самсонович 40–43, 46, 54

Александр Семенович 64, 146 Александр Федорович 157, 158,

162, 171, 174 Александр Федорович 186–188, 190—192

Александр Фоминич 43, 63, 64, 82, 147, 214, 215, 221, 229, 266 Александр Ярославич Невский,

кн. 138, 216 Александр, сын Настасьи 187,

188, 190, 191 Александр Дворянинцев 144 Александр 216 Алексеев ГО. Г. 282

Алексей, архиеп. 57, 64, 192 Алексей (Олешко) Меркурьев 103 Алексей Михайлович, царь 134, 135

Алексей Юрьевич 41 Алексей Щука 52 Алексей 210 Алексей см. Олекса Алешковский М. X. 283 Алешковский П. М. 206 Амвросий 269

Амос Иванов 185, 189, 191, 192,

194—197 Амос, поп 71 Анания см. Онания Андрей Александрович, кн. 136 Андрей Васильевич Шенкурский 115

Андрей Григорьевич Посохнов

125, 126, 128, 130, 131, вкл. Андрей Данилович 140–142, вкл., 217

Андрей Дементьевич 70 Андрей Дмитриевич, кн. 224 Андрей Иванович 44, 51, 52, 54 Андрей Иванович 52, 53 Андрей Иванович 52, 53 Андрей (Андргошко) Исакович 223

Андрей Савельевич 182–184, 186,

188, 190–192 Андрей Федорович Хромой 73, 92, 101

Андрей Юрьевич Белозерский, кн. 225

Андрей (Ондрешко) 44, 45

Андрей 210 Андрей 210 Андреян см. Ондреян Андрияшев А. М. 114, 115, 152,

181, 265, 268, 271 Анпилогов Г. Н. 154 Антип Олексеев (Олисеев) 215 Антоний Римлянин, иг. 209, 249 Антония см. Онтония Анфал Микитин 51 Артемий Корнильев 210 Арциховский А. В. 10–15, 19, 22, 24, 30, 31, 34–37, 39, 55–57, 181, 265, 270, 271, 282, 283 Афанасий Данилович, кн. 84, 85, 210

Афанасий Есифович 126–128,

130, 131, вкл. Афанасий Микулинич 188 Афанасий Онцифорович 23–26,

38, 39, 46, 47, 54 Афанасий Остафьевич Грузов 52,

78, 101–104 Афанасий Федорович 42, 77, 78,

92, 101 Афанасий, поп 177 Афанасий, поп 187

Бархатов Алексей 50 Баузе Ф. Г. 97, 98 Бахрушин С. В. 55, 117 Вернадский В. Н. 132, 155, 214,

215, 217, 228, 266, 268 Бестужев Дмитрий Тимофеевич 74

Бестужев Микифор 72 Богдан Александрович Кавский

129—131, вкл. Богдан Есифович Носов 120–123, вкл.

Богдан Обакунович 64, 145, 147, 193

Богусевич В. А. 36 Богуслав Прокшинич 32, 33 Болховитинов Е. 239 Борис Микифорович 169 Борис Федорович, царь 134 Борис Юрьевич 222 Борис Кижанинов 214 Борис, наместник 45 Борис 64, 66, 82, 92, 101 Борис (Борька) 275 Борковский В. И. 34–37, 55–57 Босоволковы 160, 161, 172, 173, 175, 201, 212

Боян 255 Братоша 218

Братцов Михаил Ильин 79 Буров В. А. 56 Бычкова М. Е. 155

Вавула 52 Валк С. Н. 209 Варлаам Хутынский, иг. 209 Варлаам, архим. 184, 185 Варфоломей Юрьевич 9—11, 16, 17, 25, 26, 29, 30, 38, 46–48, 51, 54, 144, 148 Василий, архиеп. 45, 136 Василий, иг. 184 Василий, иг. 193

Василий Александрович Казимер 107

Василий Васильевич Темный, кн.

77, 88, 100, 119, 121, 222 Василий Васильевич Шуйский —

Гребенка, кн. 223 Василий Данилович Машков 55 Василий Дмитриевич, кн. 12, 51,

123, 126, 138, 154, 222, 268 Василий Есифович 41 Василий Есифович 127, 128, 130,

131, вкл., 154, 176, 177 Василий Иванович, кн. 220, 226 Василий Иванович 146, 147 Василий Игнатьевич 43, 44, 46, 47, 54

Василий Кузмич 12, 53 Василий Кузмич 132, 235 Василий Лукинич 105, 106, 118,

120, 122, 123, вкл. Василий Матвеевич 58, 61, 84–86, 91, 92, 98, 101, 104, 107, 110, 111, 209–212, 249, 274 Василий Микитинич 45, 46, 48,

54, 189, 190 Василий Михайлович 128, 129 Василий Ондреянович Волманов —

ский 169, 170 Василий Романович Сугорский,

кн. 224, 225, 227, 268 Василий Степанович (Варлаам Важский) 59–61, 85, 87–90, 92, 93, 100, 101, 103–105, 207 Василий Степанович Забелин 58–63, 69, 71, 74, 75, 78–81, 83, 84, 86, 90, 92–94, 96, 97, 101, 103, 109 Василий Тимофеевич 85, 89, 90, 92, 100, 101, 103, 104

Василий Федорович Борецкий 54 Василий Федорович 146–148, 193 Василий Федорович 59–63, 67, 69–71, 75, 78, 81–84, 86, 92, 97, 101, 108, 109 Василий Федорович 214 Василий Федорович 182–188,

190—193, 212 Василий Юрьевич, кн. 222 Василий Юрьевич 42, 121–123, вкл.

Василий Ярославич, кн. 136 Василий (Васко) Горло 87, 103 Василий Китай 76 Василий Козин 105, 118, 140 Василий Селезень 103, 104 Василий Синиц 219 Василий, дьяк 210 Василий 66

Василиса, жена Богдана 127 Василиса (Васиса), жена Оста —

фия 41 Василиса 141

Васильев Ю. С. 55, 62, 91, 93, 97,

113, 115, 194, 198, 228, 268 Веселовский С. Б. 201, 268 Витовт, кн. 49, 77, 124, 221 Владимир Всеволодович Мономах, кн. 244, 272 Владимир Святославич, кн. 279, 280

Владимир Святославич, кн. 221

Влас Тупицын 282

Власий Фрязинов 89

Внезд Водовик 137, 250

Волос 210

Вольф Ю. 266, 267

Воробьев А. В. 35

Всеволод Мстислазич, кн. 231,

239—243, 246, 247, 249, 276 Всеволод Юрьевич, кн. 137 Всеволод Ярославич, кн. 269 Вулих Е. 116

Вышеславцев Василий 69, 70 Вячеслав Прокшинич 32, 250

Гаврила Кириллович 42, 124, 125,

128, 130–132, вкл. Гадзяцкий С. С. 228, 268 Ганс Вреде 44

Гедимин, кн. 136, 216, 219, 220 Герасим Рострига 51 Глеб Семенович 42, 77 Гневушев А. М. 202 Голубовский П. В. 140, 156

Голубцов А. 153 Горский А. Д. 282 Готил 252, 253

Греков Б. Д. 34, 37, 202, 265 Григорий Богданович 143, 147, 148, 156

Григорий Кириллович Посахно 42, 49, 123–125, 128, 130–132,

вкл.

Григорий Михайлович Тучин 103,

104, 119–123, вкл. Григорий Онаньинич 62, 64, 65, 67, 68, 70, 71, 78, 81, 92, 95, 101, 107, 108 Григорий Онфимов 22 Григорий Офанасьевич 128, 130,

131, вкл. Григорий Семенович 186 Григорий Якунович 146, 147 Григорий Арзубьев 235 Григорий Перфушков 89 Григорий Ярославец 64, 214 Григорий, архим. 240 Григорий 16, 28 Григорий 168 Григорий 177, 179 Григорий 216 Гусев П. И. 265

Давид Святославич, кн. 244 Давид Юрьевич Белозерский, кн.

225

Давид, дьячок 97

Давид 45, 46

Даль В. И. 169, 181

Даниил Александрович, кн. 221,

226

Даниил, иг. 207 Данила Кузмин 126 Данила Павшинич 141, 142, 144, вкл.

Данила Родионов 187 Данилова Л. В. ИЗ, 199 Даниловы дети 177–179 Демид, иг. 177

Дмитрий Александрович, кн. 136, 216

Дмитрий Андреевич 120, 122, 123,

141, 142, вкл. Дмитрий Васильевич Глухов 52,

130, 131, вкл., 222 Дмитрий Иванович Донской, кн.

17, 141, 192, 215, 218, 224, 225 Дмитрий Исакович Борецкий 50, 53, 54, 105—107

Дмитрий Микитинич 12, 45, 46, 53, 54

Дмитр Мирошкииич 250 Дмитрий Федорович 157–159,

161, 162, 171, 174 Дмитрий Юрьевич Шемяка, кн.

88, 105 Дмитриев Л. А. 169, 181 Добровит 255 Добромысл 255 Довмонт, кн. 216 Домажир Торлинич 250 Домант Иванов 41 Досифей 57 Дрозд 255

Евдокия, жена Ивана Васильевича 90, 92, 101 Евреевы 253

Евфимий I, архиеп. 49, 140 Евфимий II, архиеп. 127, 140, 215, 222

Едемский Иван Васильевич 58,

60, 63, 93, 94, 208 Емельян 21

Еремей Кривцов 85, 210 Еремей, приказчик Лошинского

103, 104 Еремей, дьяк 71

Еремей 162, 166–168, 171, 174, 176

Ермола Леонтьевич 189–191, 195 Ермола Микифоров 66 Ершезский Б. Д. 117, 266 Есиф Андреевич 190–192 Есиф Васильевич Носов 121—

123, вкл. Есиф Гаврилов 210 Есиф Григорьевич 102, 121, 123—

125, 128, 130, 131, вкл. Есиф Захарьинич 126–128, 130—

133, 143, вкл., 147 Есиф Захарьинич, владычный

стольник 127 Есиф Максимович 100–104 Есиф Ондреянович Горошков 123–125, 127, 128, 130–132, вкл.

Есиф Фалелеевич 147 Есиф Филиппович 51 Есиф Яковлевич 101, 102, 104, 105, 107

Есиф Яковлевич 107, 118, 120, 122, 123, вкл. ~

Есиф 45

Есиф (Еска) 214

Жадислав 210 Животток 255 Житобуд 255

Завалишин Ширяй 128 Заец 100

Замысловский Е. Е. 117 Замятия Исакович Шенкурский 115

Зарубин Л. А. 86, 98, 99, 115, 116 Засурцев П. И. 33, 34, 37 Захарья Григорьевич Овин 132 Захарья Кириллович 122, 123,

132, 136, 138, 142, вкл. Захарья Кузмич 136, 137, 142, вкл.

Захарья Михайлович 44, 128, 130,

132, 143, 144, вкл. Захарья (Захарка) 52 Здыла Савинич 250 Зезевитов Тимофей 73 Зосима 50

Иван, архиеп. 12, 64, 91, 184, 185, 214

Иван Александрович, кн. 98 Иван Александрович 169 Иван Александрович 147, 219 Иван Александрович 183, 184,

186—188, 190–192 Иван Алексеевич, царь 134, 135 Иван Афанасьевич 66, 76–79, 92,

101, 103, 104, 110, 111 Иван Варфоломеевич 14, 25, 26,

46, 48, 54 Иван III Васильевич, кн. 4, 15, 50, 53, 71, 76, 87, 102, 105, 107, 109, 121, 122, 125, 134, 135, 138, 163, 165, 170, 189, 200, 202, 269 Иван IV Васильевич, царь 63, 94 Иван Васильевич Машков 55 Иван (Иванец) Васильевич Шенкурский 115 Иван Васильевич 42–44, 46, 51, 54

Иван Васильевич 59–63, 86, 89—

93, 100, 101, 103, 104 Иван Владимирович, кн. 85, 89, 98

Иван Владимирович, кн. 222 Иван Григорьевич 127, 128, 130^ 131, вкл.

Иван Данилович, кн. 141, 216,

224, 225, 228, 270 Иван Данилович 12, 53, 147, 182—185

Иван Дмитриевич Боредкий 53,

54, 106 Иван Дмитриевич 184 Иван Есифович Горошков 125,

128, 130–132, вкл. Иван Есифович 100, 101, 103— 105

Иван (Иванец) Замятии Шенкурский 115 Иван Захарьинич 132 Иван Иванович Красный, кн. 224 Иван Иванович Белозерский, кн. 223

Иван Иванович Лошинский 67,

68, 78, 92, 101, 108–110 Иван Иевлич 154 Иван Кузмин 133–137, 142, вкл. Иван Лукинич 166 Иван Максимович 101, 103, 104 Иван Онтонов 129 Иван Петров 40 Иван Петров 188 Иван Семенович Мороз 31 Иван Семенович 146 Иван Тимофеевич 91, 92, 101 Иван Федорович Белозерский, кн.

223—225 Иван Федорович Валит 228, 229 Иван Федорович Смятанка 146, 148, 229

Иван Федорович 42, 77, 78, 92,

101, 102, 229 Иван Федорович 129 Иван Федорович 158–160, 171, 174

Иван Юрьевич Вельский, кн. 266 Иван Яковлевич 120, 122, 123, 139, вкл.

Иван, сын Настасьи 187, 188,

190—192 Иван Торбанов 253, 254 Иван Губарев 66, 88, 103 Иван Клайдовский 42 Иван Копорский, кн. 213, 214, 226 Иван Кочерин 44 Иван Сугорский, кн. 89 Иван Тойвит 275 Иван Широкий 39 Иван Язжинский 41 Иван, поп 29 Иван 66

Иван 106 Иван 186

Ивановский Л. К— 269 Игнатий Александрович 188, 189 Игнатий Васильевич 129 Игнатий Матвеевич 44–47, 53, 54 Игнатий (Игнатец) 84 Игорь, кн. 279

Изяслав Мстиславич, кн. 242,

249, 269, 274, 277, 279 Иов Кузмин 184 Иов Тимофеевич 282 Иов 44

Иона, архиеп. 62, 76, 97, 135, 137,

246, 292 Иона, иг. 49, 50 Иосиф, поп 50 Иринарх, иг. 42

Исак Андреевич Борецкий 42,

49—54, 106, 124 Исак Окинфович 18 Исак Семенович Шенкурский 59, 61–63, 87, 90, 92, 101

Казимир Ягайлович, кор. 135,

136, 222, 223, 243 Калайдович К. Ф. 97, 98 Карауловы 205 Каргер М. К. 36 Карп Васильев 166 Картмазовы 204, 205 Каштанов С. М. 116 Квашнин Илья Васильевич 72, 73, 79

Киприян Григорьевич 66 Кириак, иг. 246 Кирилл, архим. 16 Кирилл Дмитриевич 123, 132, 136, 138, 139, 142, вкл., 147, 148, 214, 221

Кирилл Ондреянович 125, 128,

130—132, 143, вкл., 147 Клепалницыны 41 Климентий Иванович 166 Климентий Онкифович 173, 175 Климентий Ортемьин 52 Климентий Тимофеевич 90, 92, 101

Климент 209, 229, 275 Кобылкин Иван Васильевич 179, 180

Колчин Б. А. 34, 117, 266, 283 Кондрат 193

Константин Владимирович, кн. 85 Константин Вячеславич 32

Константин Дмитриевич, кн. 222 Константин Иванович Белозерский, кн. 219, 220, 223–226, 267, 268 Константин (Костя) Павлов 41 Константин Прокшинич 32 Константин Труфанович Сарский 100

Константин (Коснятин) 177–179 Константин (Коснятин) 252 Копанев А. И. 192, 225, 267, 282 Корецкий В. И. 15, 18, 35,36, 128,

130, 154, 208, 265, 270 Корсаков Михаил Дмитриевич 164

Костомаров Н. И. 215, 228, 266 Кошелковы 41 Ксения 30

Ксенофонт 25, 39–41, 47 Кудаш Секирин 42 Куза А. В. 39, 55 Кузма Григорьевич 132 Кузма Никифорович 210 Кузма Остафьевич Грузов 78, 101 Кузма Семенович 136, 137, 142, вкл.

Кузма Твердиславич 136, 137,

142, вкл. Кузма Терентьевич 154, 278 Кузма Тимофеевич Грузов 101 Кузма Фефилатов 40, 122, 123,

132—136, 138, 142, вкл. Кузма 168 Кузма 250 Кузма 29, 30

Кузмины-Караваевы 133, 134, 142, 148—151

Левачев 58, 59, 61, 93 Леонтий Андреевич 190, 191 Леонтий Вралев 89 Леонтий Дедов 85, 89, 103 Леонтий Обакунович 187 Леонтий Остафьевич 84, 210 Лихачев Н. П. 55 Лука Варфоломеевич 9—11, 14, 16–18, 25, 26, 44–46, 48, 54, 141, 209–211, 249, 274 Лука Васильевич 127, 128, 130,

131, вкл. Лука Степанов 176, 178, 179 Лука Федорович 104–107, 118—

120, 122, 123, 140, вкл. Лукьяп Леонтьевич 169

Лукьян Онцифорович 10, 12, 25,

30, 46, 47, 54 Людин И. М. 190, 198, 199

Магнус, кор. 136, 141 Макарий (Миролюбов) 15, 16, 35 Максим Васильевич 176 Максим Ларионов 129 Максим Онцифорович 10, 14, 16,

17, 21–26, 28, 38, 46, 48, 54 Максим Попов Фалелеев 194 Максим Федорович 101 Максим Яковлевич 158, 161, 162,

16-6, 168, 169, 171–176 Максим, поп 29, 47 Максим 39 Малахов Алексей 41 Маиуил (Малуил) 210 Марк Панфилов 42 Марк 46

Мартемьян Александрович 182—

184, 186–188, 190–195 Мартемьян Федоров 188 Мартемьяновы 182, 183, 186–192,

194—197 Марфа, жена Исака Андреевича Борецкого 49, 50, 53, 54, 104, 106

Марья, жена Афанасия Остафьевича Грузова 114 Марья, жена Григория Тучина

119, 120, 122, 123, вкл. Марья, жена Дмитрия Андреевича 141

Марья, жена Луки Федоровича

106, 118, 120, 122, 123, вкл. Марья, жена Онкифа 166 Марья, черница 28 Марья 106

Матвей Варфоломеевич Козка 44–46, 48, 51, 52, 54, 140, 144, 148

Матвей (Матюшко) Васильевич

Шенкурский 115 Матвей Иванович 157–162, 165—

169, 171, 172, 174, 176 Матвей Кусов 152 Матвей Остафьевич Грузов 72,

73, 77, 78, 80, 81, 101 Матвей Павлович Телятев 169 Матвей 177–179 Матвей 278

Медынцева А. А. 39, 55 Местила 186 Мефодий, архим. 185

Микита Головня 51, 92 Микита Дмитриевич 129, 130, вкл.

Микита Есифович 102, 122, 123, вкл.

Микита Есифович 122, 125, 128,

130, 131, вкл. Микита Максимович 172, 173— 175

Микита Матвеевич 45, 46, 53, 54, 146, 148

Микита Михайлович 13, 20, 25,

26, 38, 46, 54 Микита Офонасович Грузов 78 Микитины 160, 161, 172, 174, 201 Микифорко 43 Миронова В. Г. 117 Митрофан Иванов 188 Мирошка Нездинич 250 Михаил Васильевич 128, 129 Михаил Григорьевич Тучин 119,

120, 122, 123, вкл. Михаил Данилович 140–142,

вкл., 146, 147, 217 Михаил Иванович Туча 103, 104,

119, 120, 122, 123, вкл. Михаил Иванович 51, 91, 92, 101 Михаил Михайлович Местилов 187

Михаил Мишинич 10, 31, 216 Михаил Олелькович, кн. 223 Михаил Павшинич 132, 139, 142, вкл.

Михаил (Миша) Прушанин 30, 31

Михаил Степанович 136–139, 142, вкл.

Михаил (Михалко) Степанович

136, 137, 141–143, вкл. Михаил Терентьевич 31 Михаил Федорович, царь 134 Михаил Юрьевич 12–14, 19–21,

23, 25, 26, 46, 52, 54 Михаил Яковлевич 87 Михаил Росхохин 42 Михаил Селезнев 42 Михей Огафонов 41 Миша 29

Моисей, архиеп. 209

Моисей 176—180

Молчанов К. 112

Монгайт А. Л. 153

Мстислав Владимирович, кн. 239,

240, 243, 244, 246, 272, 276 Мясников М. Н. 59—61

Мятлев И. В. 61, 62, 66, 73, 80, 93, 94, 104, 105, 113—116

Нагаткины 179, 180

Назарий Воиславич 85, 210

Назарий Савин 210

Назаров В. Д. 282

Наримант Гедиминович, кн. 216—

218 267 Насонов А. Н. 85, 113, 115 Настасья, жена Ивана Григорьевича 127, 128, 130, 131, вкл. Настасья, жена Михаила 13, 19,

20, 25, 26, 46, 54 Настасья, дочь Степана Есифова

183, 187, 188, 190–192 Наум Иванович 51 Наум (Наумко) Остафьев 41 Негорад 255 Нежек Прожневич 255 Нестерка 52 Нечаев Степан 174 Нефедья Парфеев 184 Никита, тысяцкий псковский 214 Никифор Хмелев 109 Никифор 30 Никольский А. 153 Нифонт, архиеп. 242 Новосельцев 282 Носов Н. Е. 282

Обакуи 89 Овъгимонт 218

Огруфена, жена Данилы Павши-нича 141

Огруфена, жена Федора Онкифовича 157, 158, 161–167, 171, 172, 174, 176 Оксинья Федоровна 67, 68, 78, 92, 101, 108–110 Оксинья, жена Микиты Есифова

121, 123, вкл.

Окулина Лукинична 106, 118, 120,

122, 123, вкл. Олекса Лукинич 169

Олисей Константинович Копор —

ский 214, 215, 226, 228 Олисей Онаньинич 214 Олехно Дмитриевич, кн. 219 Олферий Иванович Офонасов 72–74, 76, 78–81, 92, 101, 110, 111, 204, 205, 235 Олферий Пшонкин 42 Олферий Шимский 179 Олферий 43

Ольга, кн. 279

Ольгерд, кн. 219, 267

Онания Феофилатович 132, 138,

139, 142, вкл.

Онания 64, 65, 67, 68, 75, 77–82,

86, 92, 95, 101, 107, 110 Онания 250

Ондреян Александрович 183, 184,

186—191, 195 Ондреян Захарьинич 125, 126,

128, 130–133, вкл., 146 Ондреян Михайлович 13, 20, 25,

26, 38, 46, 54 Ондреян Онкифович 165, 166,

171, 173, 175 Ондреяновы 165, 171, 173, 175, 201

Онкиф Яковлевич 161, 162, 165,

171, 173, 175 Онкиф 158, 171, 174 Онтония 64, 65, 67, 78, 92, 101 Онцифор Лукинич 9—12, 16, 17, 23–26, 28, 44–46, 48, 53, 54,

140, 141, 144 Онцифор Яковлевич 175 Опарины 174, 175, 201, 212 Орина, жена Федора Хромого

72—76, 79–81, 92, 101 Орина, внучка Юрия Онцифоро —

вича 15–20, 25, 46, 54, 211 Орлов А. С. 153, 267 Орлов С. Н. 35

Остафий Болчинский 204, 205, 254

Остафий Васильевич 97, 98, 101 Остафий Васильевич 184, 186,

188—191, 195 Остафий Дворянинец 45, 144 Остафий Дмитриевич Глухов 131, вкл.

Остафий Есифович Груз 78, 79, 101, 102

Остафий Онаньинич 58, 62–68, 70, 71, 75, 78, 81, 91, 92, 95, 97, 98, 101, 107, 109 Остафьевы (Осташовы) 179, 180 Офимья, жена Есифа Горошкова

125, 127, 128, 130, 131, вкл. Офимья, жена Семена Шенкурского 87, 90, 92, 101 Офимья 67, 69, 75, 78, 82, 92, 101

Павел, иг. 49 Павел Лукинич 169

Павел Тимофеев 129 Павел, брат Петра 45 Павел 24

Павша Онаньинич 132, 136, 138,

139, 142, вкл. Пантелей Иванович 186 Парфений, архим. 185 Патрикей Наримантович, кн. 215,

217, 218, 220, 223 Пашуто В. Т. 282 Пелагея, жена Мартемьяна Александровича 186–188, 190, 191 Передольский В. С. 36 Перхурий Васильевич 130 Петр Алексеевич, царь 134, 135 Петр Климентьевич 127 Петр Адкин 208 Петр 30 Петр 252, 253 Пиккуй 210 Погодин М. П. 59 Покровский А. А. 114 Покровский Н. Н. 182, 183, 192,

193, 198, 199, 282 Полинарьины 121 Полубояринова М. Д. 35 Попов А. И. 228, 268 Порфирий Кавский 130 Прокша Малышевич 32, 33

Раскин Д. И. 282 Ровда 84 Родион 210

Родичев Илья Семенович 79 Розов И. Ф. 58, 59, 63, 66, ИЗ Роман Михайлович Белозерский,

кн. 224, 227, 268 Роман Федорович, кн. 219, 220, 223, 267

Роман Юрьевич, кн. 215, 218—

220, 223–226 Рыбаков Б. А. 243 Рыбина Е. А. 117, 159

Савва Ермолинич 184 Савва, поп 15

Савелий Богданов 128–131, вкл. Савелий Григорьевич 189, 191,

195, 201, 212, 275 Савелий Микитин 41 Савич А. А. 56 Саларев Гаврила 163 Самоквасов Д. Я. 79, 114, 265 Самсон, архиеп. 186

Самсон Иванович 42–44, 46, 51, 54, 55

Сангушка Федорович, кн. 267 Сбыслав 252, 253 Свидригайло, кн. 243 Святослав Ольгович, кн. 28 °Cедова М. В. 37 Семен Бабкин 205 Семен Борисович 25 °Cемен Васильевич 62, 87, 90, 92,

100, 101, 103, 104 Семен Жадовский 42 Семен Захарьинич 136, 137, 142, вкл.

Семен Иванович Гордый, кн. 45, 136, 224

Семен (Семенко) Исакович Шенкурский 115 Семен Климович 14-4 Семен Михайлович 31 Семен Мстиславич Вяземский, кн. 221

Семен Наримантович, кн. 266 Семеп-Лугвень Ольгердович, кн.

218, 219, 221–223, 267 Семен, зять Остафия Болчинского

254 Семен 44

Семен 64, 65, 67, 68, 71, 75, 79, 80, 82, 92, 95, 98, 101, 107, 108 Семенов А. И. 27 °Cерапион, иг. 88, 9 °Cергий, иг. 166 Сердилий 21 °Cигизмуид, кн. 124 Сидор Иванов 42 Сидор Кюприянов 152 Сидор 28 Сидор 278

Сильвестр Лентиев 126, 146 Сирома 255

Срезневский И. И. 113, 116, 155, 253, 266

Степан Есифович 188, 190, 191, 195

Степан Иванович 51, 90–93, 101 Степан Мошенник 42 Степан Прокшин 193, 194 Степан Твердиславич 137, 142, вкл.

Степан Федорович 62, 67–69, 71,

75, 77, 82, 83, 91, 92, 96, 101 Строганов Лука 103 Строев П. М. 35, 59, 113 Строков А. А. 36

Тараканова-Белкина С. А. 192, 198

Тарасий Данилович 141, 142, вкл. Тарасьины дети 176–180 Твердислав-Семен Михайлович

136, 137, 142, вкл. Твердиелав Михалкинич 137, 142,

143, вкл. Терентий Водовиков 84, 85, 210 Терентий Михайлович 31 Тимофей Иванович 90–92, 101, 219

Тимофей Кузмич Грузов 78 Тимофей Остафьевич Грузов 74,

75, 78–81, 101, 205 Тимофей Прокопьин 63, 82 Тимофей Юрьевич 147, 148, 219 Тимофей, серебряник 210 Тимофей 65, 67, 80, 81, 92, 101, 110

Тихомиров М. Н. 56, 115, 282, 283

Труфап (Трифон Юрьевич) Сар —

ский 100 Тяполковы 128

Ульян Плюснин 204, 205 Ульяна, жена Якова Дмитриевича 140 Ульяна 127 Ульяна 141 Устинья 106 Ушак Арбужевский 89 Ушак Москотиньев 205 Ушатый Азарьев 205

Фатьян 106

Федор Ахмыл 144

Федор Борисович 187

Федор Данилович 44, 45, 140—

142, 144, вкл., 217 Федор Жоравков 254 Федор Иванович Малый 100–104 Федор Иванович Хромой 73, 92, 101

Федор Исаков 50, 53, 54 Федор (Федко) Летунов 103 Федор Лугвеньевич, кн. 221 Федор Лукинич Телятев 169 Федор Максимович 157–159, 161, 162, 166–168, 171–174, 176, 180

Федор Михайлович Белозерский,

кн. 224 Федор Михайлов 188, 189

Федор Михалкович 137, 139, 142, вкл.

Федор Ольгердович, кн. 267 Федор Ондреянович Веряжский 235

Федор Онкифович 157, 158, 160—

172, 174, 176, 194 Федор Остафьевич Глухов 131, вкл.

Федор Остафьевич 58, 62–68, 71, 75, 77, 78, 82–84, 86, 92–95, 97, 101–103, 108–110 Федор Романович Белозерский,

кн. 223–225 Федор Савельевич 183, 184, 186—

188, 190–192 Федор Синофонтов 47 Федор Тимофеевич 63, 65, 67, 77–80, 88, 91–93, 95, 98—102, 104, 105, 107, 110, 146, 147, 211, 229, 278 Федор Тимофеев 275 Федор Фатьянович Деревяжкин 163

Федор Юрьевич, кн. 221 Федор Юрьевич 144 Федор (Федка) Юрьев 41 Федор Яковлевич 104, 105, 107,

118, 120, 122, 123, 140, вкл. Федор, сестричич Лошинского 109

Федоровы 182, 183, 191, 194–197 Федосья Ивановна, княгиня 224, 225

Федосья, жена Андрея Даниловича 141 Федосья Дюкинская 72 Федосья 64, 65, 67, 68, 78, 92, 101, 108

Федосья 106 Федот Базин 41 Феликс 255, 278 Феодосий, архиеп. 154 Феодосий, иг. 49 Феофан Грек 55 Феофил, архиеп. 42, 131 Феофилат Захарьинич 121–123, 132, 135, 136, 138, 139, 142, вкл. Фефилатьевы 133–136, 143, 148— 151

Фешко Федоров 210 Филка, дворник Саларева 163 Фома Есифович 147, 148 Фома Иванович 147, 148 Фома Якимов 41

Фома 22

Фотий, митр. 154 Фофановы 41 Фроянов И. Я. 282

Харагинец 84 Ходаковский 3. 254, 271 Хомуня 255

Хорошев А. С. 19, 117, 120, 152, 156, 266, 283

Черепнин Л. В. 250, 270, 279, 282 Чернов С. 3. 206 Чернышев Н. А. 227

Шапиро А. Л. 201, 202, 206, 238,

241, 247, 282 Шахматов А. А. 19, 36

Экземплярский А. В. 267

Юрий Александрович, кн. 221, 226

Юрий Васильевич Белозерский,

кн. 225 Юрий Всеволодович, кн. 32 Юрий (Юрка) Гаврилов 254 Юрий Данилович, кн. 85, 227 Юрий Дмитриевич, кн. 42 Юрий Дмитриевич 13, 63, 120—

123, 139, вкл., 147, 148 Юрий Иванович 13, 35, 146 Юрий Иванович 42, 46, 51, 54, 55 Юрий Иванович 127, 128, 130, 131, вкл.

Юрий Мишинич 10, 11, 25, 29, 31,

46, 53, 54 Юрий Наримантович, кн. 217 Юрий Ондифорович 9—26, 28, 32, 38, 46–48, 53, 54, 121, 147, 185, 219

Юрий Семенович-Лугвеньевич,

кн. 222, 223 Юрий Святославич, кн. 220, 221, 226

Юрий Соболев 210 Юрий Федорович 66 Юрий (Юрка) Федорович, кн. 267

Юрий Шестак 76 Юрий, иг. 130 Юрий, поп 176–180 Юрий 210 Юрий 217

Ягайло, кор. 221 Яким, иг. 127

Яков Александрович Короб 40,

54, 106, 107, 235 Яков Александрович 183, 184,

186—188, 190–193 Яков Васильевич Селезнев 110 Яков Дмитриевич 120, 122, 123,

139—141, вкл. Яков Дмитриевич 184 Яков Игнатьевич 66 Яков Скомантов 235 Яков Федорович Немой 157, 158, 162, 165, 168, 171, 174

Яков Федорович 77, 78, 92, 100, 101, 107

Яков Федорович 103–107, 119—

123, вкл., 192, 282 Яков Хотов 144, 146 Яков 106

Яков 166, 167, 171, 175, 180, 200, 212 Ярила 250

Ярополк Святославич, кн. 280 Ярослав Владимирович Мудрый,

кн. 249, 279, 280 Ярослав Всеволодович, кн. 137 Ярофеев Микифор Васильевич 74 Ядимирский А. И. 116

оглавление

предисловие. …………..3

Глава I

боярский род мишиничей — онцифоровичей и его городские усадьбы……. 7

1. Берестяные грамоты Мишиничей — Онцифоровичей

и некоторые проблемы их атрибуции…………….9

2. Строительство в Колмове и потомки Юрия Онцифоровича ……………………………..15

3. Грамоты Максима ………………………..21

4. Печать Афанасия Онцифоровича………………23

5. К вопросу о характере городской боярской усадьбы. 25

Глава II

родственники и соседи онцифоровичей бояре мишиничи — матфеевичи ……. 38

Глава III

«шенкурские акты» и один из боярских кланов славенского конца …….. 58

1. Комплекс документов Остафьи Онаньинича и его прямых потомков ………. …… 63

2. Волостки на Ловати и на Поле………….68

3. Шенкурская волостка …………………….81

4. Кокшенгская волостка……………………..95

5. Прочие волостки………….. 107

Глава IV

один из кланов «прусских» бояр…..118

Приложение. Родословная роспись Кузминых-Каравае-вых и Фефилатьевых…………..148

Глава V

К ПРОБЛЕМЕ ПРОИСХОЖДЕНИЯ СВОЕЗЕМЦЕВ. 157

1. Род своеземцев с новгородской улицы Рогатицы.. 157

2. Наследники Моисея берестяных грамот № 519–521. 176

Глава VI

ГРАМОТЫ МАРТЕМЬЯНОВЫХ………182

Приложение. Деловая грамота Мартемьяновых и Федоровых детей с Амосом Ивановым, 16 февраля 1491 г. 195

Глава VII

СТАНОВЛЕНИЕ И РАЗВИТИЕ ВОТЧИННОЙ СИСТЕМЫ В НОВГОРОДСКОЙ ЗЕМЛЕ……..200

1. Конституирование владычного контроля за поземельными сделками ……………207

2. Проблема пределов кастовости новгородского боярства ……………….213

3. Крупная вотчина как предмет государственного пожалования ……………..229

4. Проблема княжеского домена и вопрос о начальном этапе формирования вотчинной системы…..241

5. Приобретение вотчин и его источники……249

Приложение. Описание Юрьева монастыря и подмона-стырской волостки 1685 г………….257

ЗАКЛЮЧЕНИЕ…………….272

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ…………283

ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ…………284

Валентин Лаврентьевич ЯНИН

новгородская феодальная вотчина

(Историко-генеалогическое исследование)

Утверждено к печати Отделением истории АН СССР Редактор издательства С. А. Левина. Художник А. Д. Смеляков

Художественный редактор Н. Н. Власик Технический редактор Т. С. Жарикова. Корректор К. П. Лосева

ИБ № 22143

Сдано в набор 25.08.80. Подписано к печати 18.03.81. Т-04059 Формат 84X108'/.!?. Бумага типографская № 2. Гарнитура литературная Печать высокая. Усл. печ. л. 15,71. Уч. — изд. л. 17,7. Тираж 6800 экз. Тип. зак. 5187. Цена 1 р. 20 к. Издательство «Наука», 117864 ГСП-7, Москва, B-485, Профсоюзная ул., 90 2-я типография издательства «Наука», 121099, Москва, Г-99, Шубинский пер., 10

1 НПЛ. М.; JL, 1950, с. 374, 407; Янин В. Л. Новгородские посадники. М., 1962, с. 233.

2 Янин В. Л. Новгородские посадники, с. 25, 258.

3 НПЛ, с. 94, 326, 336, 355.

4ли у Семена. А что купля отца моего Онаньина и Семе —

5 ГВНиП, с. 310–311, № 325.

6 См. примеч. 137 к гл. III.

7 В. Л. Янин

8 В указатель не включены имена из Приложений и имена земледельцев в текстах из писцовых книг. Лица, жившие до 1478 г, даны по именам, после 1478 г. — по фамилиям.

Принятые сокращения: архиеп. — архиепископ; архим. — архимандрит; вкл. — вклейка между с. 144 и 145; иг. — игумен; кн. — князь; кор — король.