Новгородская феодальная вотчина

К этим аргументам добавляется и еще один — топографический. Летописный рассказ 1342 г. сообщает о том, что Варфоломей Юрьевич был погребен в «отне гробе», т. е. в гробу его отца — Юрия Мишинича, а Академический список Новгородской I летописи младшего извода уточняет местонахождение этой могилы: «у святых 40». Церковь Сорока мучеников, возле которой в 1219 г. собиралось вече Неревского конца12, ныне не сохранившаяся, находилась в ближайшем соседстве с местом раскопок на Неревском конце; она отстояла от исследованного перекрестка Великой и Козмодемьянской улиц на каких-нибудь 100 м 13 „

Более точное указание на место жительства другого члена семьи Мишиничей — Ондифоровичей содержится в приписке 1400 г. к новгородскому Прологу из Синодального собрания: «В лето 6908 индикта 9 лета написаны быша книгы сия глаголемый пролог ко святома чюдо-творцема и безмездникома Козмы и Дамьяну на Куз-модемьяну улидю при князи великом Васильи Дмитриевиче, при архиепископе новгородьсгемь владыце Иване, а повелениемь рабов божиих боголюбивых бояр Юрья Он-сифоровича, Дмитрия Мчкитинича, Василья Кузминича, Ивана Даниловича и всих бояр и всей улиди Кузмодемья-не» 14. Приписка 1400 г. говорит о том, что Юрий Онцифо-рович жил на Козмодемьянской улице Неревского конца, т. е. именно на том участке Новгорода, который подвергся раскопкам в 1951–1962 гг. Наконец, здесь же находится и церковь Спаса на Разваже, строителем которой Новгородская II летопись называет Лукьяна Онцифоро-вича 15.

Местоположение посадничьей усадьбы устанавливается с предельной точностью. Во-первых, из 16 грамот с именами известных по летописи членов семьи Мишиничей— Ондифоровичей 13 найдены в границах усадьбы, получившей условное литерное обозначение «Д» и занимавшей часть квартала, который примыкал к перекрестку Великой и Козмодемьянской улиц с северо-запада. Лишь 3 грамоты (№ Э54 — Онцифора и № 362, 370 — Юрия) обнаружены на территории соседней усадьбы «И», находившейся к югу от усадьбы «Д», по другую сторону Козмодемьянской улицы. Во-вторых, именно на усадьбе «Д» раскопками 1953 г. были вскрыты остатки каменной постройки 5-го яруса (1409–1422 гг.), определенной как боярский терем.

Бесспорность атрибуции 16 грамот с достоверными именами Мишиничей — Ондифоровичей позволила Арци-ховскому отнести к той же семье еще нескольких авторов и адресатов, имена которых известны летописцу, но без указания их связи с Онцифоровичами. Среди таких грамот наиболее заметную группу составляют восемь берестяных писем, адресованных «господину Михаилу Юрьевичу» (№ 157, 297, 300, 301, 306, 308, 311, 313). Все эти грамоты найдены на территории одной усадьбы («И») в слоях 3—6-го ярусов (1396–1446 гг.). Предположение, что Михаил Юрьевич был сыном Юрия Онцифоровича, подтвердилось в 1958 г. находкой берестяной грамоты № 301, в которой Михаил Юрьевич назван «сыном посадничьим». Ардиховский обращал также внимание на факт церковного строительства Михаилом Юрьевичем в Кол-мове, т. е. в монастыре, территориально примыкающем к Неревскому концу16. Однако некоторые сомнения в такой идентификации порождает принадлежность всех грамот Михаила Юрьевича не к усадьбе «Д», где обнаружено большинство грамот Мишиничей — Онцифорови-чей, а к усадьбе «И».

Не мог ли Михаил Юрьевич быть сыном другого одноименного посадника Юрия? Списки новгородских посадников знают двух современников Юрия Онцифоровича с таким именем. Юрий Дмитриевич упоминается в летописи как посадник в 1397–1409 гг.; он умер в 1410 г. Юрий Иванович известен летописцу между 1350 и 1380 гг.17

Юрий Дмитриевич, однако, известен как инициатор постройки церкви в Аркаже монастыре18 и посадник, представительствовавший от Загородского конца 19. Очевидно, что предположение о его родстве с Михаилом Юрьевичем должно быть отброшено, коль скоро он не имеет отношения к Неревскому концу. Что касается Юрия Ивановича, то он, напротив, тесно связан с Нерев-ским концом, как это может показаться из сообщения Новгородской III летописи под 1350 г.: «Того же году поставил две церкви каменныя Юрьи посадник, Козму и Дамиана на Холопьи улицы и святаго Иоанна Златоус-таго в каменном городе Детинце в Околотке»20. Таким образом, основания для поисков дополнительных аргументов в пользу родства Михаила Юрьевича с Юрием Онци-форовичем (а не с Юрием Ивановичем) имеются.

С поставленным здесь вопросом тесно связана проблема атрибуции грамот, называющих имена Михайловой жены Настасьи, Андреяна Михайловича и Микиты Михайловича. Все три имени соединены в одной грамоте (№ 307); кроме того, имеется берестяное письмо Андреяна Михайловича (№ 303). Обе грамоты найдены на усадьбе «И» в слое 3—4-го ярусов (1422–1446 гг.) и истолкованы Арциховским как принадлежащие жене и детям Михаила Юрьевича. Аргументация основана на факте совместных находок этих грамот с грамотами Михаила Юрьевича в границах одной усадьбы и на хронологическом соответствии грамот № 303 и 307 возможному периоду деятельности сыновей Михаила Юрьевича.

Поскольку речь идет о лицах, как будто вовсе не известных в других письменных источниках, обоснование родства Михаила Юрьевича с Юрием Онцифоровичем нуждается в дополнительных аргументах.

Можно подвергнуть сомнению принадлежность к комплексу грамот посадничьей семьи Мишиничей — Он-цифоровичей берестяных писем, полученных Максимом. Всего таких грамот отмечено Арциховским пять (№ 91, 271, 272, 279, 370). Они найдены в слоях 8-го яруса (1369–1382 гг.), которые хронологически соответствуют летописному упоминанию боярина Максима Онцифо-ровича, члена новгородского посольства к митрополиту в 1376 г. В основу аргументации, следовательно, положены факт обнаружения в одном слое грамот Максима и Юрия и догадка о том, что летописный Максим Онцифо-рович был братом Юрия Онцифоровича. Правильность этой догадки блестяще подтвердилась находкой грамоты № 370, адресованной крестьянами-«сиротами» одновременно «к Юрию и к Максиму», однако общий вывод о принадлежности Максиму Онцифоровичу всех грамот с именем Максима представляется не до конца обоснованным, так как определившая такой вывод грамота № 370 обнаружена на усадьбе «И», а все остальные четыре грамоты, полученные Максимом, — на усадьбе «Е», по другую сторону перекрестка Великой и Козмодемьянской улиц.

Существование еще одного члена семьи Мишиничей позволила установить находка деревянной ложки. На этой ложке, обнаруженной в 1961 г. на усадьбе «Д» в слое 11-го яруса (1299–1313 гг.), вырезана надпись: «Еванова Олъфоромеевица»21. Место и стратиграфическая дата находки не позволяют сомневаться в том, что этот предмет принадлежал не известному в других источниках брату Луки Варфоломеевича — Ивану.

Таков круг памятников, более или менее прочно связанных с семьей Мишиничей — Онцифоровичей. Такими представляются мне сильные и слабые стороны признанного в литературе объединения перечисленных грамот в единый комплекс документов посадничьей семьи.

2. Строительство в Колмове и потомки Юрия Онцифоровича

Ряд сведений, подтверждающих правильность отнесения к семье Онцифоровичей всех тех лиц, которых Ар-циховский признал потомками Юрия Онцифоровича, может быть извлечен из комплекса источников по истории Колмова монастыря, примыкающего к Неревскому концу. Связь этого монастыря с семьей Мишиничей — Онцифоровичей четко обозначена в одном интересном документе, который более ста лет известен историкам в кратком переложении, а затем был обнаружен В. И. Корец-ким в фонде Поместного приказа и издан в 1969 г. Речь идет о духовной грамоте Орины, текст которой ниже воспроизводится:

«Во имя отца и сына и святаго духа. Се яз, раба бо-жия Орина, списа сие рукописание при своем животе. А приказываю в дом святей Троицы и святей Богородицы на Колмово, где живет отец мои и мати моя и род мои. А даю землю на Лопи, на Сыроли, и на Каньели, и на Сосари лешие сельца, а тех сел землю, и воду, и ловища, и пожни все без вывета. А другую землю волость даю на Паше и на Табале землю, и воды, и ловища, и пожни тех сел, и лесы, и на Веряжи, к на Островке, и на Любоеже, и на Броннице. А тех сел всех землю, и воды, и пожни, и ловища, и лишие земли без вывета даю в дом святей Троицы и святей Богородицы на память роду моему и мне, по владению прадеда моего Юрья Анцыфоровича и по деда моего владенью и отца моего и по моему владенью, даю сю землю и в веки. А на то послух отец мои духовной поп Сава святых чюдотворец Козьмы и Домья-на. А хто се рукописание мое преступит, и яз сужуся с ним пред богом в день страшнаго суда божия»22.

Макарий ошибочно датировал этот документ XVI веком. После учиненного Иваном III боярского «вывода» сохранение в руках каких-либо бояр земельных владений на территории Новгородской земли маловероятно. Земли, переданные Ориной по ее духовной, числятся за Колмо-вым монастырем уже в писцовой книге Обонежской пятины 1495–1496 гг.23, что делает более вероятной датировку приведенного документа еще временем новгородской независимости, во всяком случае временем до начала боярского «вывода».

Правнучка Юрия Онцифоровича Орина живет там, где жили ее предки, — на Козмодемьянской улице Нерев-ского конца: ее духовник — поп церкви Козмы и Демьяна на этой улице. Но ее отец, мать и весь «род» «живут» в Колмовом монастыре. Макарий, несомненно, был прав, понимая это место документа как свидетельство о погребении предков Орины в Колмовом монастыре (в списке, которым располагал Макарий, было не «живет», а «лежит»).

Связь Колмова монастыря с семьей Мишиничей — Он-цифоровичей запечатлена не только в духовной Орины, но и в синодике Клопского монастыря 1660 г., в котором оказались записанными имена создателей Колмова монастыря: «Варфоломея, Луки, Максима, Аньсифора, Георгия, Григория» 24. В приведенном списке легко опознаются уже знакомые нам по берестяным грамотам лица, в том числе и Максим, родство которого с Юрием (Георгием) Онцифоровичем получает новое подтверждение.

Единственный существующий очерк истории Колмова монастыря, составленный Макарием, изобилует ошибками, в частности, смешением сведений, касающихся в действительности двух разных новгородских пригородных монастырей-Успенского Колмова и Троицкого Коло-. мецкого25. Колмовом называется местность на левом берегу Волхова, ниже города, примыкающая к Неревско-му концу. Коломцы — урочище, хорошо известное археологам по находившейся там неолитической стоянке, расположенное на правом берегу Волхова, много выше города, у самого истока реки.

Смешав два разных монастыря, Макарий был введен в заблуждение Новгородской III летописью, в которой сообщение 1310 г. о строительстве монастыря на Колом-цах сопровождено своего рода справкой: «Другую церковь камену постави на Коломцах архимандрит Кирилл Георгиева монастыря во имя пресвятыя богородицы Успения, последи же Колмово именовася»26. Составитель же Новгородской III летописи в свою очередь ошибся из-за того, что в Колмове и на Коломцах существовали одноименные церкви Троицкая и Успенская (Троицкая на Коломцах и Успенская в Колмове были соборными, а Троицкая в Колмове и Успенская на Коломцах — трапезными). Когда составлялся свод, Коломецкого монастыря уже не было: он не восстанавливался после его разрушения во время шведской оккупации Новгорода 1611–1617 гг.27

Древнейшее упоминание Колмова в летописях относится к 1386 г. Оно свидетельствует о том, что в 80-х годах XIV в. монастыря в Колмове, по-видимому, еще не существовало. Под 1386 г. летописи содержат рассказ о сожжении новгородцами в целях обороны от войск Дмитрия Донского подгородных монастырей и церквей 28. В той части пригородной равнины, которая примыкает к Неревскому концу, новгородцами было уничтожено пять монастырей: Духов, Борисоглебский (на Гзени), Богоро-дицын (Зверин), Николин (Белый), Лазарев. Колмова монастыря среди них нет, и это тем более показательно, что сама местность Колмово фигурирует в рассказе об истреблении подгбродных построек. Здесь была сожжена приходская церковь: «а церквей деревяных 6 пожгли: …Михаило святыи на Колмове…» Колмовский мирской храм как стоящий вне монастыря упоминается и в Росписи 1615 г.: «Идучи на Колмово, зовется на поле храм деревянной Архангел Михаил»29. Если бы Колмов монастырь уже существовал к 1386 г., странным было бы его сохранение в обстановке, когда была выжжена даже отдельно стоящая в той же местности Неревского заполья деревянная церковь.

Очевидно, более правильным будет вывод о первоначальном создании Колмова монастыря Юрием Онци-форовичем в 1392 г., основанный на сообщении Новгородской IV летописи под указанным годом: «Юрьи Онцифо-рович постави церковь святыя богородица Успенье на Колмове, и монастырь устрой»30. Этот вывод, вполне совпадающий с духом завещания Орины, которая ведет свое родословие только от Юрия, но не от более отдаленных предков, не противоречит, как мне кажется, и показаниям Клопского синодика, хотя в последнем в числе строителей Колмова монастыря названы такие предки Юрия Онцифоровича, как Варфоломей, Лука и Онцифор. В синодике созданного Юрием Колмова монастыря, откуда эти сведения были заимствованы в 'Клопский синодик, имена почитаемых Юрием Онцифоровичем предков могли быть записаны для заупокойного поминания. Это тем более вероятно, что в Клопском синодике хронологическая и генеалогическая очередность «ктиторов» не выдержана: имя брата Юрия Онцифоровича — Максима названо раньше имени их отца Онцифора.

Возможно, однако, предположение, что земельное владение Орины начало формироваться только при ее прадеде Юрии, а участки, унаследованные им самим, отошли в свое время в другие нисходящие линии его потомков, почему Орина и не упоминает в завещании более древних предков. Но это не так. Тайбольская земля, фи-гурирующая в этом завещании, была куплена еще Лукой Варфоломеевичем: ободная Луки на эту землю обнаружена Корецким в том же комплексе колмовских грамот31.

Думается, что архитектурными исследованиями Успенской церкви Колмова монастыря (которая считается основанной в 1310 г.) в дальнейшем будет возможно проверить изложенный здесь вывод о ее более позднем сооружении, уточнив дату ее первоначальной постройки.

Известие Новгородской IV летописи, цитированное выше, было повторено составителем Новгородской III летописи, где оно оказалось сплавленным с другим любопытным для нас сообщением: «В лето 6903. Исак Анцифе-ровичь постави церковь камену Собор святого Михаила архангела в Аркаже монастыре, а брат его Юрьи Анци-форовичь поставил церковь каменну Успение пресвятеи Богородицы, напредь святого Михаила архангела, в лето 6900, и монастырь устроиша» зг. Источник первой части этого текста обнаруживается в рассказе Новгородской I летописи под 1395 (6903) г.: «Того же лета постави Исак Онкифов церковь камену Збор святого Михаила в Аркажи монастыри»33. Превращение Исака Акинфиеви-ча в Онцифоровича совершилось под пером сводчика, который сопроводил свою ошибку произвольным генеалогическим построением.

Забота Юрия Онцифоровича об устроении Колмова монастыря отмечена и сообщением Новгородской III летописи еще об одной его монастырской постройке. В рассказе о смерти Юрия приведен список связанных с его инициативой новгородских церквей, в котором на первом месте назван Троицкий храм (трапезная) в Колмовом монастыре 34.

Принимая во внимание особую связь Юрия и его потомков с Колмовым монастырем, который всеми приведенными материалами характеризуется как родовой монастырь боярской семьи, находящейся с ним в отношениях ктиторства, мы вправе ожидать, что и в дальнейшем строительстве этого монастыря руководящая роль будет принадлежать потомкам Юрия — его сыновьям и внукам, его роду, который, по свидетельству духовной Орины, «живет» на Колмове. В этой связи решающее значение имеют два летописных свидетельства.

Новгородская I летопись под 1419 г. приводит сообщение, повторенное потом в Новгородских IV и III летописях, об очередной колмовской постройке: «а Михаила Юрьевич note 1 церковь древяну святого Михаила на Колъмов. е»35. Речь в этом сообщении идет о мирской церкви архангела Михаила, стоявшей на Колмове вне монастырской ограды. Это свидетельство уже приводилось Арциховским в обоснование вывода о родственной связи Михаила Юрьевича и Юрия Онцифоровича, однако исследователь опирался лишь на территориальную близость Колмова к Неревскому концу, а не на материалы

0 семейном строительстве в этом монастыре.

Другое свидетельство более красноречиво и более важно в связи с нашими наблюдениями. Под 1423 г. летописи рассказывают еще об одной колмовской постройке: «и того же лета свершиша две церкви камены: святую Богородицю на Колмове и святого Якова на Лужищи» 36. Новгородская I летопись, из которой взят цитированный текст, не называет имени строителя Успенской церкви 1423 г. Нет этого имени я в повторивших то же известие Новгородских IV и II летописях37. Однако это имя сохранилось в одной западнорусской летописи, до сих пор, к сожалению, не изданной. Имею в виду «Сборник епископа Павла», представляющий собой выборку XV в. из новгородских летописей, ограниченную 1461 г. Исследовавший этот сборник А. А. Шахматов отметил некоторую избыточность его сведений сравнительно с Новгородскими

1 и IV летописями, восходящими к источнику «Сборника епископа Павла». К числу таких избыточных мест относится, в частности, сообщение 1423 г., сохранившееся в «Сборнике епископа Павла» в следующей редакции: «поставила Настасья Михайлова церковь камену святую богородицу Успенье на Колмови у монастыри» 38. Имя Настасьи Михайловой нам известно; оно имеется в берестяной грамоте № 307 и предположительно было связано с женой Михаила Юрьевича.

Мы видим, что в ранней истории Колмова монастыря тесно переплелись имена Юрия Онцифоровича, Михаила Юр ьевича и Настасьи Михайловой. Это переплетение тождественно переплетению имен адресатов берестяных грамот, найденных при раскопках на перекрестке Великой и Козмодемьянской улиц. Если вывод о принадлежности этих лиц к одной семье мог опереться на факт совместного обнаружения полученных ими берестяных грамот, то материалы колмовского строительства полностью подтверждают такой вывод, демонстрируя совместное участие Юрия, Михаила и Настасьи в монастырском строительстве, которое свидетельством других источников характеризуется как деятельность одной боярской семьи.

Сведения «Сборника епископа Павла» имеют определенную ценность и для уточнения дат берестяных грамот Михаила Юрьевича и его наследников. Позднейшие (по данным стратиграфии) грамоты Михаила Юрьевича залегают в слоях 3—4-го ярусов (1422–1446 гг.). В тех же слоях обнаружены и грамоты его наследников, причем контекст грамоты № 307, адресованной сыновьям и жене Михаила, не оставляет сомнений в том, что это письмо получено Настасьей уже в период ее вдовства. Стратиграфические показания берестяных грамот давали возможность сделать лишь весьма общий вывод о смерти Михаила Юрьевича в промежуток от 1422 до 1446 г. «Сборник епископа Павла» позволяет уточнить дату этой кончины. Михаил Юрьевич в последний раз упоминается в летописи под 1421 г., когда он был одним из представителей Новгорода на состоявшемся в январе указанного года Наровском съезде с Ливонским орденом 39. Но уже в 1423 г. монастырским строительством занята его жена. Очевидно, смерть Михаила Юрьевича может быть отнесена к самому началу 20-х годов XV в. и датирована временем между 1421 и 1423 гг.

Любопытно отметить, что это наблюдение подтверждает и хронологический вывод, касающийся духовной Орины. Будучи правнучкой Юрия, она приходилась внучкой Михаилу Юрьевичу (если, разумеется, у Юрия не было других детей, но о них источники не сообщают) и дочерью какому-то из сыновей Михаила — Андреяну или Миките. А эти последние, как показывает стратиграфия их берестяных грамот, жили во второй четверти XV в. Время деятельности следующего поколения этой семьи, таким образом, падает на третью четверть XV в.

3. Грамоты Максима

Предположения о том, что упомянутый в летописи под 1376 г. Максим Онцифорович был родным братом Юрия Онцифоровича, подтверждаются двумя аргументами. Во-первых, Максим упомянут в Клопском синодике среди других Мишиничей. Во-вторых, грамота № 370, найденная на усадьбе «И» в слоях 8-го яруса (1369–1382 гг.), адресована Юрию и Максиму. Можно добавить еще один аргумент. В грамоте № 300, полученной Михаилом Юрьевичем, упоминается «Максимов хором», в котором естественнее всего видеть хоромы Максима Онцифоровича40. Существование брата Юрия Онцифоровича по имени Максим, таким образом, не вызывает сомнений. Не до конца аргументированным представляется мне только предположение о принадлежности именно Максиму Онцифоровичу еще четырех берестяных грамот — № 91, 271, 272 и 279.

В пользу принадлежности этих четырех грамот Максиму Онцифоровичу говорят стратиграфические условия их находки (все они обнаружены также в 8-м ярусе) и социальная характеристика адресата, который занимал административную должность сотского (№ 279) и распоряжался зависимыми от него людьми (№ 272). Против этого определения оставшаяся неразъясненной концентрация берестяных грамот, адресованных Максиму, не на достоверной посадничьей усадьбе «Д», а на находящейся по другую сторону Великой улицы усадьбе «Е».

Для более полного решения этого вопроса целесообразно привлечь и другие грамоты, содержащие в своем тексте имя Максим. К их числу относятся три документа, в которых Максиму принадлежит авторство (№ 253, 177, 290).

Грамота № 253, содержащая распоряжения Максима ключнику о выдаче Емельяну зерна, каких-то вещей и процентов и о сборе старост, обнаружена на усадьбе «Е» в слоях 7—8-го ярусов (1369–1396 гг.) 41. Ее местонахождение и стратиграфическая дата полностью соответствуют данным четырех упомянутых выше грамот, полученных Максимом. Совпадает и социальная характеристика Максима, предстающего в грамоте № 253 феодалом-землевладельцем. Нет оснований разрывать комплекс грамот Максима, найденных на усадьбе «Е», и предполагать в авторе грамоты № 253 какое-то иное лицо сравнительно с адресатом грамот № 91, 271, 279.

Грамота № 177 происходит из слоев 9-го яруса (1340–1369 гг.) и найдена на усадьбе «И», т. е. вне только что обрисованного комплекса. Она написана Максимом и содержит распоряжение попу выдать ключи Фоме, а также послать куда-то Григория Онфимова *2. Арци-ховский не сопоставлял почерка грамот № 177 и 253, однако последовательное сравнение всех начерков обнаруживает, что оба эти документа являются автографами одного и того же лица. Автор этих грамот одинаково изображает «омегу», «еры», «добро» и все другие буквы, которые часто бывают снабжены характерными отсечками на концах линий. Интересно, что в обеих грамотах имя автора передано с ошибкой: «Маским».

Наконец, грамота № 290, адресованная Максимом Юрию и содержащая следующий текст: «Поклоно от Маскима ко Гюргю. Беи чело батку…», — найдена на усадьбе «Е», но в исключительно раннем слое 10—11-го ярусов (1299–1340 гг.). По поводу этой грамоты Арци-ховский писал: «Надо отказаться от искушения видеть здесь братьев Юрия и Максима Онцифоровичей. Стратиграфия этого не позволяет. Да и имя «Гюрги» слишком архаично»43. Однако сравнение почерка грамоты № 290 с почерком уже известного нам Максима — автора грамот № 177 и 253 — устанавливает, что и грамота № 290 написана той же рукой. И здесь, как в рассмотренных выше письмах, автор пишет свое имя с ошибкой: «Маским». Таким образом, мы имеем право не архаизировать грамоту № 290, а, напротив, связывать ее с лицом, жившим в середине и второй половине XIV в. Ведь два других документа, написанных тем же почерком, извлечены из слоев этого времени. Расхождение новой датировки (1340–1369 гг.) со стратиграфической датой (1299–1340 гг.) здесь может быть минимальным. Такие небольшие расхождения всегда возможны: грамоты затаптывались в грязь, попадали в небольшие, практически не прослеживаемые углубления и т. д. А если это так, то автор грамот № 177, 253 и 290 был современником Юрия Онцифоровича. Но грамота № 290 дает основание утверждать также, что написавший ее Максим был братом Юрия, своего адресата. Сама форма челобития с употреблением слова «батка» (отец) такова, что не оставляет сомнений в родственной близости автора и адресата письма.

Снова, как и в грамоте № 370, мы видим сочетание в одном документе имен Юрия и Максима, совпадающее с сочетанием имен братьев Ондифоровичей. Относя три автографа Максима к Максиму Онцифоровичу, мы теперь должны вернуться к сведениям об их усадебной принадлежности. Грамота № 177 найдена на усадьбе «И», уже известной нам по обнаруженным на ее территории письмам с именами Онцифора, Юрия, Михаила и детей Михаила. Грамоты № 253 и 290 происходят с усадьбы «Е», составляя часть комплекса, в который входят и те грамоты, которые были адресованы Максиму (№ 91, 271, 279). Последним обстоятельством, как кажется, и решается вопрос об общей принадлежности всех перечисленных грамот с именем Максима. Они написаны или получены одним человеком — Максимом Онцифоровичем, сыном посадника Онцифора и братом посадника Юрия.

4. Печать Афанасия Онцифоровича

Имя еще одного члена семьи Онцифоровичей, до сих пор совершенно не известное, позволяет установить найденная в 1954 г. костяная матрица для воскомастичной печати. Эта матрица представляет собой низкий цилиндрик диаметром 18 мм и высотой 8 мм, имеющий сквозной канал для ношения на шнуре и снабженный на плоской поверхности штампа углубленной зеркальной надписью в четыре строки:

ОФА НАСАО НЦИ ФО

Она была обнаружена в квадрате 972 Неревского раскопа на глубине 21–40 см. Ее стратиграфический уровень совпадает с уровнем напластований 2-го яруса, который дендрохронологически датируется серединой — второй половиной XV в. (1446–1462 гг.).

Разумеется, в момент находки костяная печать вызвала определенные ассоциации с уже открытой в 1953 г. первой серией берестяных грамот Онцифоровичей, однако тогда подтвердить такую связь было нечем. Афанасия Онцифоровича не знают другие источники, а стратигра-фйческая дата находки оказалась значительно моложе того периода, когда еще могли действовать возможные сыновья Онцифора Лукинича. Кроме того, место находки печати, обнаруженной на границе усадеб «Б» и «Е» в 25 м от мостовой Великой улицы, значительно отстояло от места средоточия берестяных грамот Юрия и Онцифора.

Исчерпывающая атрибуция костяной печати Афанасия Онцифоровича стала возможной лишь после находки в 1957 г. берестяной грамоты № 273. Эта грамота дошла до нас в обрывке, который сохранил полностью первые две строки письма: «Поклоно от Павла и от всих Мрав-гици ко Юрегу и ко Офоносу…» 44 Арциховский при публикации документа не связывал его с перепиской семьи Мишиничей, поскольку в своем тексте он не содержит прямых указаний на такую принадлежность. Стратиграфическое положение грамоты № 273 (из слоев 8-ю или 9-го яруса) и дендрохронологическая ее дата (1340–1382 гг.) совпадают с периодом деятельности сыновей умершего в 1367 г. Онцифора Лукинича. Однако наличие в грамоте имени второго адресата — Афанасия, — вовсе не известного в других источниках, ставило под сомнение отнесение грамоты № 273 Юрию Онцифоровичу.

Сопоставление грамоты № 273 и костяной печати позволяет предпринять совместную атрибуцию обоих рассматриваемых памятников. Матрица печати засвидетельствовала существование в Новгороде лица, связанного с той территорией, которая была вскрыта Неревским раскопом, и носившего имя Афанасий Онцифорович. Грамота № 273, обнаруженная на стратиграфическом уровне берестяных грамот Юрия Онцифоровича, адресована Юрию и Афанасию. Она принадлежит к числу многочисленных среди берестяных документов крестьянских пи-сем-челобитий феодалам и написана крестьянами села Мравгицы своим господам, выступающим как равноправные адресаты. Соединение всех этих данных дает возможность говорить о том, что грамота была получена братьями Юрием и Афанасием Онцифоровичами, и включить ее в число документов боярской семьи Онцифоровичей.

С другой стороны, сопоставление грамоты в печати позволяет определить найденную в 1954 г. костяную матрицу принадлежащей неизвестному в других источниках сыну Онцифора и брату Юрия и Максима — Афанасию Онцифоровичу — и датировать ее второй половиной

XIV в. Следует отметить, что и костяная печать, и грамота № 273 обнаружены на территории одной усадьбы («Е»).

Афанасий выступает в качестве адресата и в грамоте № 178, в которой некий Ксенофонт сообщает о покупке Ещерского уезда и других земель у Максима. Этот документ найден в 7-м ярусе (1382–1396 гг.) на усадьбе «К» 45 — Каким бы заманчивым ни было желание связать названных в ней Афанасия и Максима с братьями Онци-форовичами, более правильным будет пока проявить осторожность. В этой грамоте Ксенофонт называет себя братом Афанасия, а наличие у Онцифора еще одного сына — Ксенофонта подтвердить независимыми источниками не представляется возможным.

Изложенные наблюдения позволяют реконструировать генеалогическую таблицу Мишиничей — Онцифоровичей (схема 2).

СХЕМА 2

Юрий Мишинич

I

Варфоломей

Андреян Микита

|? |?

Орина Орина

5. К вопросу о характере городской боярской усадьбы

Представляется вполне правомерной постановка следующего вопроса: существуют ли методические возможности установить принадлежность посадничьей или, во всяком случае, крупной боярской семье какой-либо из усадеб, раскопанных на Неревском конце, кроме тех очевидных возможностей, которые дает анализ берестяных текстов? Смогли бы мы предложить правильную социальную характеристику этих усадеб, в том числе усадьбы «Д», если бы берестяные грамоты не были найдены?