Новый центр

8

Зандер был прав: нам было чем заняться. Хотя богатство, полученное от Кольберга, не сокрушило, разумеется, всю нашу библиотечную систему, но значительное время мы страдали от недостатка места и времени. Поначалу эти десять тысяч книг громоздились в коробках, подпирая стены полупустого помещения и доставая до потолка. Очень скоро мы сообразили, что вдвоем не справимся с ними чисто физически, и стали искать помощи. Наконец в стане анархистов нашелся девятнадцатилетний парнишка, который хотя и не отличался богатырской силой, зато с чрезвычайной сноровкой карабкался по складным лестницам вверх и вниз. Он так быстро умудрился вникнуть в нашу работу, что вскоре смог помогать нам при каталогизации. У него было странное имя Фродо, которого я никогда раньше не встречал, и пышные светлые волосы — вьющиеся кудри спускались ему на плечи. Его мать застрелили во время демонстрации за полгода до падения хунты. Отец был среди первых, кто поселился здесь, на территории. Он был часовых дел мастером старой выучки, то есть мог сам собрать часы на заказ или починить их, впрочем, специализировался только на механических. Он закончил особые курсы и теперь мог реставрировать часы. Иногда к нему приходили коллекционеры или просто люди, которые получили в наследство старинные часы и хотели их оценить. Его часовая мастерская находилось в здании бывшей государственной полиции.

Итак, Фродо быстро освоился и стал для нас в эти осенние и зимние месяцы настоящей подмогой. Библиотека Кольберга охватывала практически все области, какие только можно было себе вообразить. В ней были как всем известные названия, так и крайне причудливые и странные; мы обнаружили книги на кириллице и стали искать эксперта; ежегодники общества Вильгельма Буша вперемежку с роскошными подарочными изданиями, посвященными украшениям, мебели или часам; разумеется, целая гора трудов по юриспруденции и теории государства; но там же был трехтомник Давида Гильберта «Собрание трудов»[37] и девятнадцатитомное издание трудов Зигмунда Фрейда; наконец, совсем маргинальные вещи, вроде «Ultima ratio legis»[38] или «Ересь бесформенности: Римская литургия и ее враг»[39]. Некоторые из этих книг, например две последние, несли на себе следы интенсивного использования и были сплошь исчирканы карандашом, другие практически никто не открывал.

Кольберг был маниакальным коллекционером, это мы поняли довольно скоро. Столь же быстро мы сообразили, что после этого поступления мы не можем рассчитывать на открытие библиотеки в марте, как это было запланировано, если не увеличим темп каталогизации. Мы использовали устаревшие цифровые системы времен правления Генерала, а нужны были самые современные. Когда я заговорил на эту тему, Зандер улыбнулся и сказал:

— Вот и позаботься об этом.

Я позаботился. Зандер, разумеется, улыбался со смыслом, и я понял его намек. На следующий день, часов в одиннадцать утра, я отправился в «Алису в Стране чудес». Молодой человек — позже я узнал, что зовут его Джон и что он тоже из Ливерпуля, — возбужденно орал в телефон, повторяя одно и то же. Речь шла о какой-то поставке, которая не пришла. Похоже, связь была хреновая или на другом конце находился человек, который плохо слышал или плохо соображал. За письменным столом друг напротив друга сидели два парня помоложе, у каждого в левой руке кофейная чашка, в правой наладонник «ватсон» — общение происходило через него. Я не уверен, что они обсуждали новую программу, может, они просто играли во что-то. Если не считать психа с телефоном, больше было похоже, что у них перерыв и они расслабляются. То же самое наблюдалось и в другом конце комнаты, там на подоконнике сидела Элинор Ригби, тоже с чашкой кофе в руках, задумчиво наблюдая, как я к ней приближаюсь.

— Привет, — сказала она, — что тебя к нам привело?

— У нас проблема. С данными. Может, вы поможете?

— Достаточно будет, если я сейчас что-то быстренько придумаю, или речь идет о заказе?

— Скорее о заказе.

— Пойдем тогда сначала на улицу на минутку, — сказала она, — покурю, а ты объяснишь.

Снаружи как раз только начал рассеиваться густой ноябрьский туман, который все утро скрывал от нас мир; постепенно сквозь него проступило солнце, сначала белое, потом ослепительно-желтое. В воздухе висела сырость. Выходя, Элинор сняла с вешалки и накинула на плечи черный платок, плотно обмотав его вокруг шеи. На ней были серые джинсы с широкими штанинами и на редкость живописный джемпер цвета лаванды с широким воротником-стойкой. Мне показалось, что он из кашемира, и я не прочь был бы в этом убедиться.

— Ну, — спросила она, — так в чем проблема?

— Пару недель назад мы получили целую частную библиотеку, около десяти тысяч томов. Мы на тот момент обработали уже почти все книги, но если по-прежнему хотим открыться в середине марта, как планировали, то нам нужно либо нанять еще четырех сотрудников, либо завести систему, которая будет в четыре раза быстрее работать.

— Значит, у вас проблема не с данными, просто вам нужна новая программа.

— Если тебе так угодно — да.

— Нет, не мне так угодно, а проблема заключается именно в этом.

— Да-да, конечно. Я просто неточно выразился, — сказал я. — Прошу прощения.

Возникла комическая пауза, на мой вкус, длинноватая. Затем она спросила:

— Какая программа у вас там сейчас стоит?

— BCS 3/1, — ответил я.

— Круто, — воскликнула Элинор, — ей же… ей уже…

— Ей очень много лет, точно. У нас до сих пор просто времени не было поставить что-нибудь поновее. Да к тому же мой шеф в этих делах довольно неповоротлив. И сейчас, когда проблема всплыла, я подумал, что, пока мы не раскачаемся и не купим что-нибудь суперновое в городе, мы могли бы у вас программу заказать.

Элинор подавилась дымом и слегка закашлялась. Потом затоптала ногой сигарету, и я последовал ее примеру. Опять комическая пауза, быстро мной прерванная:

— Я имел в виду — при возможности, я ведь не знаю, свободен ли кто-нибудь у вас, чтобы этим заняться. Вы же наверняка заняты другими делами. Более масштабными.

— Само собой, — ответила она, — но не вижу проблемы. Такую программу написать — ерунда. Просто посмотрим, что точно вам нужно, и тогда это займет день. Ну, максимум два. Лучше всего — я прямо сейчас к вам забегу. Пошли.

«Забегу» прозвучало так, словно идти к нам было через улицу напротив; на самом деле дорога до нас занимала минут десять, и то, если знать, где можно срезать. Элинор сходила за курткой и крикнула остальным: «Ребята, я пошла в библиотеку вот с этим юношей, заказ наклевывается. Я скоро».

Ноябрьское солнце, бледноватое и совсем не теплое, наконец-таки победило, и мы двинулись в путь. Мне никогда не удавалось сохранять нужную дистанцию, идя рядом с женщиной, которую я уже хотел, но еще мало знал. Это приводило иногда к смешным ситуациям: то я буквально наталкивался на нее, то ей приходилось оборачиваться, чтобы посмотреть, где я, или я припускал так, что за мной приходилось гнаться. На этот раз я вел себя отлично, почти как она, а на всю предстоящую дорогу как раз хватило одной темы — истории ее жизни в кратком варианте.

Итак, она действительно родилась в Ливерпуле двадцать шесть лет назад — сама сообщила, я не спрашивал, — и вот уже пять лет здесь, приехала вместе с отцом. Ее отец прибыл в страну в составе Интернациональных миротворческих бригад и пару месяцев назад вернулся в Англию.

— Он военный или гражданский? — спросил я.

— Военный. Мой отец солдат, и его отец тоже был солдатом.

— А мать?

— Я о ней ничего не знаю.

— Смешно, но я точно так же ничего не знаю об отце.

— Не понимаю, что тут смешного, — ответила Элинор.

Итак, майор Ригби отправился обратно в Англию, не преминув сказать на прощание, что из этой страны, этой rotten country[40] ничего путного никогда не получится, но его дочери Элинор здесь все, в общем, нравилось, и она осталась. Еще в школе она писала программы как бог, успевая подрабатывать в двух маленьких лавочках, но по-настоящему развернуться смогла только здесь.

— Ты знаешь, — сказала она, когда мы проходили мимо бункера с курганом, — я надеюсь, тебя это не покоробит, но я — гений.

— Ага, — сказал я, абсолютно не представляя, что еще добавить, но потом придумал: — Давно хотел познакомиться с гением. Зандер тоже гений в своем роде, но не такой ярко выраженный.

— Зандер — это кто?

— Ты что, не знаешь Зандера? Это в каком-то смысле мой шеф.

— A-а, этот. Я уже забыла, как его зовут. Его же не видно совсем.

— А у вас кто главный — ты?

— Нет, главный — Джон. Ну, тот, который по телефону орал, когда ты пришел. Официально фирмой руководит он, кстати, он тоже приехал сюда следом за своим отцом. Его отец заведует внешним бюро Интернациональной комиссии. Но мы все, конечно, равноправны.

— А сколько вас?

— Нас пятеро: Джон, потом Андреас и Фред, те двое, которых ты видел. У Томми как всегда дела в городе. Имя у него звучит по-английски, но на самом деле его зовут Томас и он откуда-то с юга Германии… Ну и, собственно, я — всего получается пять человек.

— Неслабо, — сказал я, — четверо мужчин и одна женщина.

— С виду, может быть, непросто, но у нас все нормально, именно потому, что я — гений. Остальные просто очень одаренные, понимаешь. Нет, это сложно объяснить.

Внезапно я понял, кого мне напоминает Элинор, напомнила еще в первый раз, когда я ее увидел. Не так давно, составляя каталог, я наткнулся на фотоальбом. Фотографиям предшествовал внушительный текст, написанный тремя умными людьми. Сведений об авторах в книге не было; судя по всему, это были социологи. Книгу выпустило в 1965 году Европейское издательство и называлась она «Beat in Liverpool». Я увлекся книгой, пока ее обрабатывал, и узнал, как все тогда происходило: клуб «Пещера» на Мэттью-стрит, где играли «Битлз» и где они встретили Брайана Эпштейна; дневные и ночные выступления бесчисленных местных групп и девочки, которые ждали у входа, когда их впустят. Для меня, разумеется, все это были подробности давних легенд, но иногда мне страстно хотелось, чтобы моя юность прошла тогда и там, а не в те душные нулевые, когда я вырос. Фотографии в книге были черно-белые. Сначала были показаны трущобы Ливерпуля, тесно лепящиеся друг к другу дома, дети, гоняющие мяч на задних дворах, пабы, где рабочие читают газеты, банковские клерки в котелках, спешащие на работу, и, наконец, сцены в клубе. На некоторых фотографиях была видна публика во время выступлений, и на одном из снимков я обнаружил Элинор. Девочка лет шестнадцати или семнадцати, в центре, с близкого расстояния, сфотографированная по пояс. На ней пиджак с подкладными плечами и широченными лацканами, под ним виднеется, кажется, светлая блузка с темным воротничком, точно сказать нельзя: все снимки в альбоме слишком крупнозернистые. Иссиня-черные волосы, насколько можно судить по фотографии, стрижка в стиле «Битлз» того времени: так называемая «грибная шляпка»[41], как я недавно где-то прочитал, уши открыты. Судя по лицу, это могла быть младшая сестра Пола Маккартни. Элинор, или та, кого я принимал за нее, стояла довольно близко к сцене и, слегка запрокинув голову, расширив глаза и, подняв глаза, видимо, подпевала, во всяком случае, рот у нее приоткрыт и виден верхний ряд белоснежных зубов. Возможно, она выкрикивала или же беззвучно шептала в тот момент имя одного из музыкантов, стоявших на сцене.

Об этой фотографии я сейчас снова вспомнил и, как только мы пришли в библиотеку, попросил Фродо принести мне книгу. Он моментально понял, о какой книге идет речь и где она стоит, — иногда мне казалось, что он обладает теми же эйдетическими способностями, что и Зандер, — и живо доставил ее нам. Я быстро листал страницы в поисках нужного места, нашел фото и показал Элинор:

— Посмотри, она невероятно напоминает мне тебя.

Элинор посмотрела на снимок и кивнула.

— Ничего удивительного, — сказала она. — Это моя бабушка. My Granny. Это фото всегда стояло у нас дома на комоде.

— Твоя бабушка?

— Ну да, мать моего отца. Она умерла пару лет назад. Она тогда очень увлеклась всей этой клубной тусовкой вокруг «Пещеры» и некоторое время даже была подружкой одного музыканта, Мика Эйвори[42], пока не вышла замуж за солдата.

— Ее тоже звали Элинор?

— Нет, ее звали Эллис, урожденная О’Коннор. Собственно говоря, мы ведь все из Ирландии.

Из маленького закутка — там он устроил себе персональный кабинет — вышел Зандер и подал руку Элинор. Мы сели.

— Замечательно, что вы пришли, — обратился он к Элинор. — Я надеюсь, вы сможете нам помочь.

— Она точно поможет, — подключился я. — Потому что она — гений.

Как только я это ляпнул, произошло первое отчетливое соприкосновение между ею и мной. Под столом она безошибочно нанесла мне страшный удар по ноге, я скривился, но не вскрикнул и не застонал.

— Хорошо, мы сделаем вам кофе, — сказал Зандер, — и тогда начнем.

Когда через три часа я провожал Элинор обратно в «Алису», Ритц в серой куртке стоял посреди японского сада и граблями ровнял гравий вокруг большого замшелого камня. Он кивнул нам и крикнул: «Привет, Элинор!» Элинор кивнула в ответ и прокричала: «Привет, Пауль! Двигается дело?»

Тем временем мы подошли ближе, и Ритц мог ответить не на повышенных тонах, а нормальным голосом:

— Каким образом оно может двигаться? В японском саду ничего не должно двигаться. Здесь всегда должна быть неподвижность Будды. А у тебя как?

— Ну, неподвижность Будды — это не про меня, — ответила Элинор. — Я была в библиотеке, и теперь буду писать новую программу вот для этого юноши и его шефа, чтобы они могли свои книги быстрее по полкам расставлять. Так что в ближайшие два дня я занята, но потом мы сможем пойти пропустить по рюмочке.

Во время этого разговора я стоял рядом как неприкаянный и всеми забытый. Я и понятия не имел, что у Ритца с Элинор такие задушевные отношения, и меня бесило, что Элинор уже второй раз на дню называет меня «вот этот юноша».

Как бы там ни было, но я на девять лет старше ее, и, кроме того, она знает, как меня зовут.

Мы пошли дальше.

— Я и не знал, что ты так хорошо знакома с Ритцем, — сказал я.

— Ну, я все-таки немножко дольше тебя живу здесь, на территории, не забывай. А то, чем занимается Пауль, колоссально важно для нас всех.

Она остановилась и добавила:

— Только не огорчайся, ладно? То, чем вы занимаетесь, тоже, конечно, для всех нас важно.

— А ты-то сама читаешь вообще? — спросил я. — У тебя, наверное, до этого совсем руки не доходят.

— Нет-нет, читаю, конечно. Но в основном стихи. Стихотворений пятьдесят как минимум я знаю наизусть, вот. В работе очень помогает, хотя не могу тебе с ходу объяснить как.

— Стихи помогают?

— Ну да. Я ведь из Англии, если ты еще не забыл. Мы знаем гораздо больше стихов, чем вы. Что, проверим?

Я кивнул. Элинор остановилась перед входом в «Алису в Стране чудес» и начала:

— Или вот это, — продолжила она:

— Но ты все это наверняка не знаешь.

— Ошибаешься, второе очень даже знаю, более того, могу тебе сразу перевести, — заявил я и начал:

Потрясение было написано у нее на лице, но я не дал ей вставить слово, меня уже несло:

— Могу предложить еще вариантик, — сказал я, — вот например:

Не успел я закончить, как Элинор поцеловала меня сначала в одну щеку, потом в другую и сказала:

— Это было прекрасно. Теперь мне надо работать. Как закончу, сразу приду с визитом.

С этими словами она исчезла за дверью «Алисы», а я осторожно, чтобы не улетучились сразу следы поцелуев на лице, отправился обратно в библиотеку.

Там Зандер и Фродо уже предварительно разложили оставшиеся книги по стопкам, и мы погрузились в работу с журналами, которые у Кольберга были собраны годовыми комплектами, но попадались и отдельные номера. Здесь, как и в случае с книгами, проявилась все та же безграничная широта и неуемная страсть коллекционера. Годами и в полном комплекте сохранялись «Перепутье», «Немецкий философский журнал», «Европейский журнал по проблемам европейского мышления», «Баргфельдский вестник», «Немецкий дворянский листок», «Цицерон», разумеется, «Государство и право», «Журнал по конституционно-правовым проблемам», как и другие журналы по вопросам правовой политики; ни с того ни с сего (по мнению Зандера) — и экспрессионистский журнал «Акцион», факсимильное издание журнала «Фильмкритик» и австрийский ежеквартальный «Мироменте» с подзаголовком «Журнал добра и зла». Иногда у Кольберга было только один или два номера, посвященные, видимо, темам, которые его особенно интересовали. Разумеется, там в изобилии попадались статьи самого Кольберга, и можно было испытать на себе его знаменитый стиль в надежде, что и нас посетит то «жуткое состояние тревоги», о котором говорил один из критиков.

Однако в состоянии, вызывавшем жуткую тревогу, находились прежде всего сами журналы. Многие из них требовалось переплести заново, некоторые — еще и отреставрировать. Переплетной мастерской на территории за пять лет пока не образовалось, и Зандеру, который не впервые решал эту проблему, пришлось отдать заказ в небольшую переплетную мастерскую в городе. Она находилась по соседству с тем маленьким издательством, где он прятался в годы хунты. Я сразу высказал готовность туда отправиться, но Зандер придерживался мнения, что Фродо тоже заслужил прогулку в город, и поручил это дело ему.

Вечером я разок прошелся мимо «Алисы в Стране чудес», свет там, конечно, горел, я представил себе Элинор за работой над нашей программой, потом отправился домой читать «Заговор Сони».